Дом колдовства

Глава 1

Стоял август, и дождя вообще-то не должно было быть. Хотя дождь — слишком сильное слово для мельчайшей водяной пыли, которая мутноватой пеленой закрывала окрестности и заставляла неутомимо работать «дворники» моей машины. Я ехал на юг и находился примерно на полпути между Лос-Анджелесом и Сан-Диего.

Здание школы, вместе с принадлежащим ей большим участком, вытянувшимся вдоль морского побережья, осталось справа от шоссе. В направлении моря я заметил тусклый блеск, болот, давших этому месту название «Проклятая лагуна». Голубая цапля, казавшаяся на таком расстоянии крошечной, стояла, как статуэтка, на краю взъерошенной ветром воды.

Я въехал на пришкольный участок через автоматические ворота. Седой человек в синей форме вышел из будки и, прихрамывая, двинулся ко мне.

— У вас есть пропуск?

— Доктор Спонти просил меня приехать. Я — Арчер.

— Совершенно верно, в моем списке ваше имя есть.

Он достал из внутреннего кармана куртки машинописный лист и помахал им с таким видом, будто чрезвычайно гордился своей грамотностью.

— Вы можете поставить машину на стоянку перед административным корпусом. Служебный кабинет доктора Спонти справа внутри здания.

Он указал на оштукатуренное здание, стоящее в сотне метров дальше по дороге.

Я поблагодарил его. Он было похромал обратно к будке, но споткнулся и хлопнул себя по ноге.

— Проклятое колено! И первая мировая война!

— Вы не выглядите настолько старым…

— Я и в самом деле не стар. Мне было пятнадцать, когда я записался, сказав им, что мне восемнадцать. Некоторые здешние ребята, — добавил он, оглянувшись, — тоже могли бы отведать огоньку.

Нигде не было видно, однако, ни одного мальчика. Постройки школы, просторно рассыпанные среди голых полей и редких эвкалиптовых рощиц, стояли под серым небом, словно недостроенный город.

— Вам знаком такой мальчик, Хиллман? — спросил я сторожа.

— Я слышал о нем. Он доставил много хлопот. Взбудоражил весь Восточный корпус, прежде чем убраться отсюда. Патч…

— Кто это — Патч?

— Мистер Патч, — сказал он невыразительно, — надзиратель в Восточном корпусе. Он живет с детьми, и для его нервов это сущий ад! Ему можно посочувствовать.

— А что же наделал молодой Хиллман?

— По словам Патча, пытался поднять бунт. Он утверждал, что дети в школе имеют те же гражданские права, что и любой человек. Это неверно. Они ведь несовершеннолетние, и, кроме того, большинство из них сумасшедшие, бы не поверили бы тому, что я повидал за четырнадцать лет, проведенных у этих ворот.

— Томми Хиллман вышел через ворота?

— Что вы! Он убежал через забор. Прорезал перегородку в общей спальне и скрылся.

— Позапрошлой ночью?

— Да. Он, верно, сейчас уже дома.

Но именно потому я и приехал сюда, что его не было дома.

Доктор Спонти, должно быть, видел, как я ставил машину. Он ждал меня перед дверью своего кабинета со стаканом сока в одной руке и диетической вафлей в другой. Положив вафлю в рот, он пожал мне руку.

— Рад вас видеть.

Он был темноволосый, румяный и полный; взгляд его, выражавший отчаяние человека, вынужденного сгонять вес, был неустойчив, и я предположил, что он эмоционален, но научился держать свои чувства под контролем. Старомодный дорогой темный костюм сидел на нем немного свободно. Рука мягкая и небольшая.

Доктор Спонти напомнил мне знакомых специалистов по похоронным делам. Даже его кабинет с темной, красного дерева мебелью и серым светом в окне имел похоронный вид, словно вся школа во главе с директором носила постоянный траур по своим учащимся.

— Садитесь, — сказал он с оттенком меланхолии. — Я уже говорил вам по телефону, что у нас есть одна проблема. Очень хотелось бы решить ее с вашей помощью, и как можно быстрее. Обычно мы не приглашаем частных детективов для того, чтобы — ах! — вернуть домой наших исчезнувших детей. Но это, я боюсь, особый случай.

— Что же делает его особым?

Спонти отпил из стакана сок и облизнул мокрые губы кончиком языка.

— Прошу прощения. Разрешите предложить вам ленч?

— Нет, благодарю.

— Я не имею в виду это! — Он раздраженно поболтал сок в стакане. — Я могу прислать что-нибудь горячее из нашей столовой. Сегодня в меню телячья отбивная.

— Нет, благодарю. Займемся сразу делом. Мне нужно получить от вас необходимую информацию, чтобы приступить к работе. Почему вы вызвали меня разыскивать Томми Хиллмана? У вас, должно быть, много беглецов?

— Не так уж много! Не подумайте! Большинство наших мальчиков со временем приживаются в школе. Нами составлена для них богатая и разнообразная программа. Но Томми Хиллман пробыл здесь меньше недели и не проявил особого желания подчиняться правилам. Он очень трудный молодой человек.

— И это именно то, что делает случай особенным?

— Мистер Арчер, я буду с вами искренен, — сказал он нерешительно. — Для школы ситуация довольно неприятная. Я взял Тома Хиллмана вопреки моему откровенному нежеланию, совершенно не зная всей его истории, просто потому, что его отец очень настаивал. А сейчас Ральф Хиллман обвинил нас в исчезновении сына. Хиллман угрожает возбудить уголовное дело, если его сыну будет причинен какой-нибудь вред. Представляете, какие это доставит нам неприятности. — И он добавил почти самому себе: — Патч действительно был в затруднении.

— Что сделал Патч?

— Боюсь, что он проявил излишнюю горячность. Но в этом я обвинил его только как человек человека. Вам лучше побеседовать с самим Патчем. Он вам расскажет обо всех деталях — ах! — побега Тома.

— Я поговорю с ним позже. Не могли бы вы мне рассказать побольше о прошлом мальчика?

— Не так много, как вам хотелось бы. Мы просим семьи или их врачей давать детальную медицинскую историю всех поступающих к нам ребят. Мистер Хиллман обещал написать такую историю, но так этого и не сделал. Мистер Хиллман очень гордый и очень сердитый человек.

— Он богат?

— Я точно не знаю. Хотя, конечно, родители наших детей в большинстве своем состоятельные люди, — добавил он с едва заметной самодовольной улыбкой.

— Мне хотелось бы повидаться с Хиллманом. Он живет в городе?

— Да, но, пожалуйста, не стремитесь увидеть его. Во всяком случае, сегодня. Он только что опять звонил мне, и этот разговор еще больше его возбудил.

Спонти встал из-за стола и подошел к окну, выходящему на стоянку. Я последовал за ним. В воздухе висел унылый дождь.

— Все-таки мне нужно подробное описание мальчика и всего, что касается его привычек…

— Патч будет для вас более полезен, чем я. Он ежедневно был с мальчиком. А о главе тамошнего семейства, миссис Маллоу, могу сказать — она очень внимательный воспитатель.

— Будем надеяться, что так оно и есть.

Спонти начал раздражать меня. Казалось, он чувствовал, что чем меньше он скажет мне об исчезнувшем мальчике, тем менее реальным будет выглядеть его исчезновение.

— Сколько ему лет? И есть ли точные данные о нем? — спросил я холодно и четко.

В глазах Спонти мелькнула злость, и его обвислые щеки покрылись бледными пятнами.

— Я возражаю против подобного тона.

— Это ваше право. Сколько лет Тому Хиллману?

— Семнадцать.

— У вас есть его фотография?

— Семья не дала нам ничего, хотя мы, в соответствии с заведенным порядком, всегда просим фотографию. Но могу рассказать, как он выглядит. Вполне приличный и приятный на вид парень, если не принимать во внимание всегда угрюмое выражение его лица. Очень высокий, около шести футов, выглядит старше своих лет.

— Глаза?

— Темно-синие, я думаю. Волосы — темный блондин. В облике что-то орлиное. Очень характерные черты, как у его отца.

— Особые приметы?

Он пожал плечами:

— Я не знаю ни одной.

— Почему его привезли сюда?

— Для лечения, конечно. Но он пробыл здесь недостаточно для того, чтобы это пошло на пользу.

— Что с ним? Вы говорили, что он был трудным, но это годится лишь для общего описания.

— Сложно сказать, что вообще беспокоит этих мальчиков, повергая их в своеобразную «юношескую лихорадку». Часто мы помогаем им, даже не зная как и от чего. Во всяком случае — сам я не медик.

— Я думал, вы им были.

— У нас в штате, конечно, есть медики, и общего профиля, и психиатр, хотя вряд ли будет много пользы от разговора с ними. Я сомневаюсь, успел ли Том вообще встретиться со своим терапевтом, но, вне всякого сомнения, он был неуравновешенным…

— Каким?

— Неуравновешенным эмоционально. Ускользающим из-под контроля. Он уже встал на плохой путь, когда отец привез его сюда. Мы давали ему транквилизаторы, но это не всегда приводило к одинаковым результатам.

— Он доставил вам много хлопот?

— Да. Честно говоря, я сомневаюсь, примем ли мы его вновь, если он найдется!

— Но вы нанимаете меня, чтобы найти его?!

— У меня нет выбора.

Мы обсудили денежные дела, и он выдал мне чек. Затем я пошел по дороге к Восточному корпусу. Но прежде чем войти туда и увидеться с мистером Патчем, я повернулся и взглянул на холмы, которыми вдалеке кончалась долина. Из-за низких облаков они вырисовывались неясно, словно полузабытые лица. Одинокая голубая цапля поднялась с края болота и полетела к холмам…

Глава 2

Восточный корпус был вытянутым оштукатуренным зданием, внешний вид которого никак не вязался с окружающим пейзажем. Высокие узкие окна закрывались наглухо и создавали ощущение унылой безликости. Возможно, все-таки это была тюрьма, хотя и замаскированная. Остролистый кустарник, окружавший лужайку перед зданием, более напоминал ограду, чем зеленые насаждения. Трава казалась неживой даже под дождем.

Так же выглядела и шеренга подростков, направлявшихся строем к главному подъезду в то время, как я подходил туда… Мальчики почти всех возрастов, от двенадцати до двадцати лет, и на вид самые разные, с одной-единственной общей чертой: они маршировали с опущенными головами, словно солдаты побежденной армии. И мне вспомнились молоденькие солдаты, которых мы брали в плен на Рейне в последние дни прошлой войны.

Двое студентов-руководителей поддерживали некоторое подобие строя. Я последовал за ними и вошел в большую комнату, вероятно для отдыха, обставленную довольно ветхой мебелью. Руководители прошли прямо к столу для пинг-понга, взяли ракетки и начали быструю и резкую игру. Несколько ребят стали наблюдать за игрой, четверо или пятеро уткнулись в комиксы. Большинство же столпилось вокруг меня, уставившись мне прямо в лицо. Молодой парень, на физиономии которого пробивалась поросль и которому уже следовало бы начать бриться, улыбаясь, подошел ко мне. Его улыбка была просто ослепительна, но она быстро исчезла, оставив ощущение оптического обмана. Он встал настолько близко, что слегка толкнул меня локтем. Некоторые собаки вот так же подталкивают вас, как бы испытывая ваше дружелюбие.

— Вы новый надзиратель?

— Я думал, что здесь надзиратель — мистер Патч.

— Он не выдерживает. — Некоторые ребята хихикнули. Заросший парень играл роль местного клоуна. — Это страшная тюрьма. И они никогда не выдерживают.

— Мне она не кажется такой уж страшной.

— Понятно. Вы ведь здесь не сидите.

— Где мистер Патч?

— В столовой. Он будет здесь через минуту. Мы тогда устроим забаву.

— Ты болтаешь довольно цинично для своего возраста. Сколько тебе лет?

— Девяносто девять. — Его слушатели одобрительно засмеялись. — А мистеру Патчу только сорок восемь. Ему трудно быть моим воображаемым отцом.

— Ну а миссис Маллоу я смогу увидеть?

— Она у себя в комнате, пьет свой ленч. Миссис Маллоу всегда пьет свой ленч. — Злость в его глазах сменилась еще более темным чувством. — Вы папа?

— Нет.

Сзади прыгал пинг-понговый шарик, вперед-назад, вперед-назад…

Один из слушателей громко произнес:

— Он не папа!

— Может, он мама? — спросил заросший парень. — Вы мама?

— Он не похож на маму, у него нет грудей!

— У моей мамы нет грудей, — сказал третий. — Поэтому я и чувствую себя отверженным.

— Перестаньте, ребята. — То, что они говорили, было ужасно. Они надеялись, что я оказался папой или пусть даже мамой одного из них. Это желание стояло в их глазах. — Вы ведь не хотите, чтобы я тоже чувствовал себя отверженным? А?

Никто не ответил. Заросший парень улыбнулся мне. Улыбка задержалась чуть дольше, чем в первый раз.

— Как вас зовут? Я — Фредерик Тандал Третий.

— Я — Лу Арчер Первый.

Я вывел мальчика из круга его почитателей. Он настороженно отодвинулся от меня, словно мое прикосновение было ему неприятно, но пошел рядом. Мы сели на кожаную кушетку.

Кто-то из подростков поставил на проигрыватель заезженную пластинку. Двое других стали танцевать, хрипло напевая пародию на исполнявшуюся песню.

— Ты знал Тома Хиллмана, Фред?

— Немного. Вы его папа?

— Нет, я же сказал, что не папа.

— Взрослые не считают необходимым говорить правду.

Он выдернул несколько волос из подбородка с такой силой, словно ненавидел эти признаки повзросления.

— Знаете, что сказал мне мой отец, когда отправил меня сюда? Что посылает меня в военное училище. Он «большая шишка» в правительстве, — добавил мальчик тем же ровным голосом, без всякой гордости. И дальше совсем другим тоном: — Том Хиллман не ладил со своим отцом, поэтому его привезли сюда по железной дороге. Монорельсовая дорога к волшебному царству. — Он болезненно улыбнулся, как-то исступленно и одновременно безнадежно.

— Вы с Томом говорили об этом?

— Том пробыл здесь очень недолго, дней пять или шесть. Мы мало говорили. Он появился ночью в воскресенье и исчез ночью в субботу. — Он смущенно повертелся на кушетке. — Вы не коп?

— Нет.

— Я даже удивился. Вы задаете такие вопросы, как коп.

— Разве Том сделал что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать копов?

— Мы все что-нибудь делаем. Ведь так?

Возбужденный и в то же время холодный взгляд его скользил по комнате, задерживаясь иногда на ужимках танцоров.

— Вы стали взрослым. Поэтому уже не подходите для Восточного корпуса. А я, например, самый выдающийся преступник. Я подделал имя «большой шишки» на чеке и послал его в Сан-Франциско на уик-энд.

— А что сделал Том?

— Кажется, увел машину. Это было только первое преступление, говорил он, и его легко освободили бы как несовершеннолетнего. Но его отец не желал огласки и прислал Тома сюда. Вообще, я думаю, что Том вел войну со своим отцом.

— Да?

— Почему вы так интересуетесь Томом?

— Мне предложено найти его, Фред.

— И вернуть сюда?

— Сомневаюсь, чтобы его приняли.

— Счастливчик. — Бессознательно он придвинулся ко мне ближе. Я почувствовал запах волос и запущенного тела. — Я сбежал бы отсюда, если бы мне было куда пойти. Но «большая шишка» опять вернет меня под надзор. Это сбережет ему деньги.

— А у Тома было место, куда пойти?

Он резко выпрямился и посмотрел мне прямо в глаза.

— Я не говорил этого.

— А все-таки?

— Если бы и было, он не сказал бы мне.

— Кто в школе стал ему наиболее близок?

— Никто. Он был так расстроен, когда попал сюда, что его оставили одного в комнате. Мы проговорили потом с ним всю ночь. Но он рассказал мне немного.

— Ничего о том, куда собирался идти?

— У него не было какого-нибудь плана. В субботу вечером он попытался поднять бунт, но остальные наши — жёлторотые птенцы… Тогда он сбежал. Казалось, что он был ужасно расстроен и рассержен.

— Не был ли он эмоционально неуравновешен?

— А все мы? — Он сделал безумное лицо и постучал себя пальцем по виску.

— Это очень важно, Фред. Том слишком молод и к тому же, как ты сказал, возбужден. Его нет уже две ночи, и он мог попасть в серьезную передрягу.

— Хуже, чем эта?

— Говорил ли Том, куда собирается пойти?

Мальчик не ответил.

— Наверное, он сказал тебе кое-что.

— Нет!

Он не смог выдержать моего взгляда.

Вошел Патч и нарушил непринужденность атмосферы, царящей в комнате. Танцоры сделали вид, что они борются, комиксы исчезли, словно пачки ворованных денег. Игроки в пинг-понг спрятали шарик. Патч был мужчина средних лет, с редкими волосами и выступающей челюстью. Двубортный рыжеватого оттенка габардиновый костюм морщился на его довольно полной фигуре. Лицо тоже было в морщинах от властной улыбки, не сходившей с его маленьких чувственных губ. Пока он осматривал комнату, я заметил, что белки его глаз красноватого цвета. Он шатнул к проигрывателю и выключил его. В наступившей тишине вкрадчиво зазвучал голос Патча:

— Время ленча не для музыки, мальчики! Время музыки после обеда, с семи до семи тридцати.

Он обратился к одному из игроков в пинг-понг:

— Запомни это, Диринг. Никакой музыки днем. Назначаю тебя ответственным.

— Да, сэр.

— А не играли ли вы в пинг-понг?

— Мы только шутили, сэр.

— Где вы взяли шарик? Ведь шары заперты в моем столе.

— Да, сэр.

— Где же вы взяли тот, которым играли?

— Я не знаю, сэр. — Диринг мял в руках свою куртку — застенчивый парень с резко выступающим вперед кадыком, похожим на спрятанный шарик от пинг-понга. — Я нашел его.

— Где? В моем столе?

— Нет, сэр. Кажется, на земле.

Мистер Патч направился к нему с наигранной смиренностью. Пока он пересекал комнату, мальчики за его спиной строили рожи, толкались, размахивали руками и подпрыгивали. Один из танцоров сделал театральный жест, повалился на пол, застыв на мгновение в позе умирающего гладиатора, и затем снова вскочил на ноги.

Патч медленно заговорил, страдальчески растягивая слова:

— Ты купил его, не так ли, Диринг? Ты ведь знаешь, что правила запрещают проносить свои собственные шары для пинг-понга. Ты знаешь это, да? Ты — президент законодательной Ассамблеи Восточного корпуса, ты сам помогал составлять эти правила. Так?

— Да, сэр.

— Тогда дай мне его.

Диринг протянул Патчу шар. Тот положил его на пол — в это время мальчики изобразили, как бы они ударили его ногой под зад, — и раздавил шар подошвой, а потом отдал Дирингу.

— Прости меня, Диринг, но вынужден подчиняться правилам точно так же, как и ты. — Он повернулся к находящимся в комнате ребятам, которые мгновенно придали своим лицам выражение полной покорности, и мягко сказал: — Ну, друзья, что у нас на повестке дня?

— Я думаю, я, — сказал я, поднимаясь с кушетки, представился и спросил, не может ли он поговорить со мной наедине.

— Вероятно, — ответил он с тревожной улыбкой, словно я тоже был его преемником. — Пойдемте в мой кабинет. Диринг и Бронсон, я вас оставляю ответственными.

Кабинет представлял собой небольшую комнату без единого окна, отгороженную от общей спальни. Патч закрыл за собой дверь и, вздохнув, сел.

— Вы хотите говорить о ком-нибудь из моих мальчиков?

— О Томе Хиллмане.

Это имя произвело на него неприятное впечатление.

— Вы представитель его отца?

— Нет. Меня послал поговорить с вами доктор Спонти. Я частный детектив.

— Так… — Он состроил недовольную гримасу. — Спонти, как обычно, обвиняет меня?

— Он сказал что-то о чрезмерной горячности.

— Какая ерунда! — Патч стукнул кулаком по столу. Лицо его сначала налилось кровью, а затем стало белым. Только красноватые белки глаз сохранили свой цвет. — Спонти не опустился до того, чтобы работать здесь, с этими животными. Я, и только я, следовательно, знаю, какое физическое воздействие необходимо. Я имею дело с подростками вот уже двадцать лет.

— Возможно, вам следует уйти.

По его исказившемуся лицу я понял, что он с трудом сдерживает себя.

— О нет, я люблю эту работу, действительно люблю. Во всяком случае, это единственное, к чему я способен. Я люблю мальчиков. И они любят меня.

— Я смог это заметить.

Он не уловил иронии в моем голосе.

— Мы стали бы приятелями с Томом Хиллманом, если бы он остался.

— Почему же его нет?

— Он сбежал. Вы знаете — как? Он украл ножницы у садовника и разрезал ширму на окне в спальне.

— Когда точно это произошло?

— В субботу ночью, где-то между одиннадцатью часами — когда я ложусь — и утренним подъемом.

— А что произошло до этого?

— Вы имеете в виду субботний вечер? Он пытался поднять бунт среди мальчиков, подстрекал их напасть на руководящий персонал… После обеда я вернулся из столовой и из соседней комнаты услышал его призыв. Он стремился убедить ребят, что их здесь лишили всех прав и что за права надо бороться. На некоторых, легко возбудимых, это подействовало. Но когда я приказал Хиллману замолчать, только он бросился на меня, остальные не посмели.

— Вы ударили его?

— Я ударил первым. И не стыжусь этого. Я должен поддерживать свой авторитет перед ребятами. — Он потер кулак. — Я ударил его совершенно спокойно. Надо стараться производить на них впечатление мужественного человека и создавать образ, достойный уважения…

— Что случилось после? — оборвал я.

— Я помог ему дойти до его комнаты, а потом доложил о случившемся Спонти. Я считал, что мальчика надо поместить в комнату для психических больных. Если бы Спонти последовал моему совету, Хиллман никуда бы не сбежал. Только между нами, — добавил Патч, понизив голос, — это вина Спонти. Но не надо ссылаться на меня в разговоре с ним.

— Хорошо.

Я начал терять надежду выудить из Патча что-нибудь полезное. Надломленный и никчемный, как та мебель, что стояла в комнате отдыха, он устало поднялся.

— Мне необходимо вернуться туда прежде, чем они сорвутся с места…

— Я бы еще хотел спросить, нет ли у вас предположения — куда отправился Том Хиллман, сбежав отсюда?

Патч задумался. Он, казалось, с трудом представляет себе тот внешний мир, в котором исчез мальчик.

— Да, — сказал он наконец, — обычно они бегут на юг, в сторону Сан-Диего и границы, либо в Лос-Анджелес. А один мальчик украл тридцатифутовый баркас и направился на острова.

— У вас много побегов?

— Последние годы достаточно много. Спонти возражал против строгих мер предосторожности. Меня это удивляло…

Патч говорил так, словно не видел никакой перспективы.

В дверь тихо постучали, и женский голос позвал:

— Мистер Патч!

— Да, миссис Маллоу?

— Мальчики совсем отбились от рук. Меня они не слушают. Что вы делаете?

— Беседую. Доктор Спонти прислал человека.

— Очень хорошо. Нам как раз нужен человек.

— Вот как! — Он быстро прошел мимо меня и распахнул дверь. — Придержите, пожалуйста, свои остроты при себе, миссис Маллоу. Я знаю что-то такое, что доктору Спонти хотелось бы узнать до смерти.

— Так же, как и я, — ответила женщина.

Она была обильно нарумянена. Крашеная рыжая челка падала ей на лоб. Синее форменное платье, сшитое по моде десятилетней давности, украшали несколько ниток искусственного жемчуга. Лицо довольно приятное. А глаза сразу засияли, когда она увидела меня.

— Здравствуйте, — дружелюбно сказала миссис Маллоу.

— Я — Арчер. Доктор Спонти пригласил меня расследовать исчезновение Тома Хиллмана.

— Он очень милый мальчик, — заметила она. — Во всяком случае, был таким, пока наш местный маркиз де Сад его не обработал.

— Я действовал в порядке самозащиты! — закричал Патч. — Мне вовсе не доставляет удовольствия причинять боль, Я руководитель Восточного корпуса. Напасть на меня — это то же самое, что убить собственного отца!

— Лучше пойдите и примените свой авторитет, «отец». Но если вы еще кого-нибудь ударите, я вырву у вас сердце из груди.

Патч посмотрел на нее так, словно поверил, что она действительно это сделает. Затем резко повернулся и направился к орущей комнате. Крики оборвались так резко, словно закрылась звуконепроницаемая дверь.

— Бедный старый Патч, — вздохнула миссис Маллоу, — он слишком задерган.

— Почему же тогда он не уйдет?

— Весь ужас в том, что мы уже не можем жить во внешнем мире, как старые каторжники. Мы привыкаем к здешней психической атмосфере.

— Но, — заметил я, — мне никто ничего не может толком объяснить. Может быть, вы дадите мне ясное представление о Томе Хиллмане?

— Я могу передать только свое впечатление. Том очень приятный мальчик. Но это место не для него. Он это почти сразу понял и сбежал.

— Почему не для него?

— Вам нужны подробности? Восточный корпус, в сущности, место для детей с личными невзгодами, со сдвигами в характере, с социально обусловленной патологией в развитии. Большинство здешних мальчиков и девушек духовно искалечены.

— Том?

— Его вовсе не надо было посылать в «Проклятую лагуну». Это всего лишь мое мнение, но оно кое-чего стоит. Я была вполне приличным клиническим психиатром.

— Но доктор Спонти думает, что у Тома было душевное расстройство.

— Доктор Спонти никогда не думает иначе, — ответила миссис Маллоу, усмехнувшись. — По крайней мере, об этом. Вы знаете, сколько платят обманутые родители? Тысячу долларов в месяц. Плюс разные доплаты. Музыкальные уроки. Групповая терапия. В то время как на самом деле не дети, а добрая половина их родителей должна была бы находиться здесь или даже в месте похуже этого. Тысяча долларов в месяц. Так называемый доктор Спонти получает свои двадцать пять тысяч в год. Это в шесть раз больше того, что он платит мне за молчание.

Она выглядела обиженной. Обида порой способствует откровенности. Но, к сожалению, не всегда.

— Что вы имели в виду, сказав, что Спонти — «так называемый доктор»?.

— Он не врач и вообще не имеет отношения к какой-либо науке. Он получил степень за административную работу на одной из южных фабрик дипломов. Знаете, какая у него была диссертация? «Организация питания в пансионатах средней ступени».

— Вернемся к Тому. Почему же отец отдал его сюда, если он не нуждается в лечении?

— Не знаю. Я не знаю его отца. Он, возможно, просто хотел убрать его с.¡глаз.

— Почему? — настаивал я.

— Мальчик создавал определенные неудобства.

— Том сам рассказывал вам?

— Нет. Он не стал бы. Но были такие признаки.

— Вы не слышали о том, что он украл машину?

— Нет, но, если бы мы знали подробности, это могло бы помочь понять его. Он несчастный, одинокий. Он не из наших закоренелых преступников. Да, впрочем, кто из них закоренелый?

— Значит, Том вам понравился?

— Мы не успели получше узнать друг друга. Он всю неделю не подходил ко мне, а я никогда не действую силой. Большую часть времени он проводил в комнате, за исключением классных часов. Думаю, он старался найти выход.

— И разработал план революции?

В ее глазах сверкнула насмешка.

— Да, мальчик оказался более смышленым, чем я могла предположить. Не удивляйтесь. Я на его стороне. Иначе зачем бы я вообще была здесь?

Миссис Маллоу начинала мне нравиться. Почувствовав это, она подошла и притронулась к моей руке.

— Надеюсь, и вы тоже на стороне Тома?

— Пока я не познакомлюсь с ним, это трудно решить. Да и не имеет сейчас особого значения.

— Нет. Это важно!

— Так что же произошло между Томом и мистером Патчем в субботу вечером?

— Я этого действительно не знаю. В субботу вечером меня не было. Вы можете об этом доложить, мистер Арчер. Если захотите.

Она улыбнулась, и передо мной как-то сразу раскрылся смысл ее жизни. Она заботилась обо всех людях. И никто не заботился о ней.

Глава 3

Миссис Маллоу вывела меня через черный ход, который был уже закрыт. Дождь за это время стал сильнее. Потемневшие тучи скопились над холмами, и казалось, что конца дождю не будет.

Я направился к административному корпусу. Надо было сообщить Спонти, что я все-таки намерен повидать родителей Тома Хиллмана, нравится ему или нет.

Сведения о Томе, которые я получил от тех, кто его терпеть не мог, и от тех, кому он нравился, не давали ясного представления ни о его привычках, ни о его личности.

Он мог быть и обиженным подростком, и психопатом, знавшим, как понравиться женщинам старше себя, а мог находиться между двумя состояниями, как Альфред Третий.

Я не смотрел по сторонам, и меня чуть-чуть не сбило желтое такси, въезжавшее на стоянку. Мужчина в твидовом костюме, сидевший на заднем сиденье, вышел из машины. Я полагал, что он извинится, но он даже не обратил на меня внимания.

Это был высокий, седой, респектабельный мужчина. Возможно, он выглядел бы еще более внушительно, если бы ярость не искажала его лицо. Он вбежал в административный корпус, я прошел следом.

— Извините, мистер Хиллман, — говорила ему секретарь мистера Спонти, — доктор Спонти ведет переговоры, которые я не могу прервать.

— Для вас будет лучше, если вы их все-таки прервете, — резко ответил Хиллман.

— Извините, но вам придется подождать.

— Но я не могу ждать. Мой сын в руках преступников. Они пытаются вымогать у меня деньги.

— Это правда? — Голос потерял профессиональную предупредительность.

— У меня нет привычки лгать.

Девушка извинилась и вошла в кабинет Спонти, плотно прикрыв за собой дверь. Я заговорил с Хиллманом, назвав свое имя и род занятий.

— Доктор Спонти пригласил меня разыскать вашего сына. Мне хотелось бы поговорить с вами. Сейчас, видимо, самое время.

— Да, несомненно.

Хиллман был крупным, производящим впечатление человеком. Утонченные черты лица патриция, говорящие об остром уме и хорошем воспитании, которое обычно дается людям, имеющим деньги. Развитая грудная клетка, тяжелые плечи. Однако в его рукопожатии не чувствовалось силы. Он заметно дрожал, как испуганная собака.

— Вы говорили о преступниках и вымогательстве… — начал я.

Но его стального цвета глаза опять уперлись в дверь кабинета Спонти. Он хотел поговорить с тем, кого считал виноватым.

— Что они там делают? — спросил он с нескрываемым раздражением.

— Это трудное дело. Если ваш сын похищен, они вряд ли могут вам помочь. Это дело полиции.

— Нет, только не полиция. Меня предупредили, чтобы я держался от нее подальше. — Его глаза первый раз остановились на мне, взгляд был тяжел и подозрителен. — А вы не полицейский?

— Я же сказал вам, что я частный детектив. Приехал из Лос-Анджелеса всего час назад. Каким образом вы узнали о Томе и кто предупредил вас?

— Один из гангстеров. Он позвонил мне домой, мы как раз только сели за ленч. Он посоветовал мне все держать в тайне, иначе Том никогда не вернется.

— Он так и сказал?

— Да.

— Что еще?

— Они сообщат мне местонахождение Тома, но только за выкуп.

— Сколько?

— Двадцать пять тысяч долларов.

— У вас есть деньги?

— Они будут у меня во второй половине дня. Я продаю часть акций. Прежде чем ехать сюда, я побывал у брокеров.

— Вы действуете очень быстро, мистер Хиллман. Но я не совсем понимаю, что сюда-то сейчас вас привело?

— Я не доверяю этим людям, — сказал он намеренно громко. Видимо, он забыл или не расслышал, что я работаю на Спонти. — Я убежден, что Тома выманили отсюда, возможно, не без помощи персонала, а они это скрывают!

— Сомневаюсь. Я говорил с членом правления школы, который сам совершенно обескуражен. Учащиеся подтверждают…

— Учащиеся подтвердят все что угодно: они боятся Спонти.

— Ну, не тот учащийся, с каким я говорил. Если вашего сына похитили, мистер Хиллман, то это произошло уже после побега. Скажите, у Тома были какие-нибудь преступные связи?

— У Тома? Вы сошли с ума!

— Я слышал, он украл автомашину?

— Вам рассказал об этом Спонти? Он не имел права!

— Я узнал из других источников. Ребята обычно не крадут автомобилей, если у них нет опыта нарушения законов или связи с гангстерами-подростками.

— Он не воровал машину! — Глаза Хиллмана забегали. — Он взял ее на время у соседа. И разбил автомобиль по чистой случайности. Он был слишком возбужден!

Да и сам Хиллман отнюдь не был спокоен. Он буквально захлебывался словами. Рот его судорожно открывался и закрывался, напоминая большую красную рыбу, попавшуюся на крючок обстоятельств и дергающуюся в воздухе.

Я спросил:

— Что вы намерены делать с этими двадцатью пятью тысячами? Следовать дальнейшим указаниям гангстеров?

Хиллман кивнул и подавленно опустился в кресло. Дверь кабинета доктора Спонти открылась. Он, видимо, кое-что слышал. Не знаю только, что именно. Доктор вышел в приемную, сопровождаемый секретаршей и человеком со смертельно бледным лицом.

— Что это за похищение? — спросил он, не слишком естественно понизив голос. — Простите, мистер Хиллман.

Хиллман вскочил и ринулся в атаку.

— Вы все продолжаете притворяться? Я требую, чтобы вы ответили, кто взял отсюда моего сына, при каких обстоятельствах и с чьей помощью?

— Ваш сын сбежал отсюда по своей собственной воле, мистер Хиллман.

— И вы умываете руки, не так ли?

— Мы никогда не забываем тех, кто был на нашем попечении, каким бы коротким ни оказалось их пребывание здесь. Я нанял мистера Арчера — он поможет. И еще я только что разговаривал с мистером Скуэри, нашим инспектором.

Бледнолицый человек торжественно поклонился. Он заговорил ясным, ровным голосом:

— Доктор Спонти и я решили полностью вернуть деньги, которые вы заплатили нам на прошлой неделе. Вот чек!

Он протянул листок желтого цвета. Хиллман скомкал бумажку и швырнул его в мистера Скуэри. Я поднял ее с пола и расправил. Чек — на две тысячи долларов.

Хиллман выскочил из комнаты. Я последовал за ним так быстро, что Спонти не успел преградить мне путь. Мне необходимо было выжать из Хиллмана хоть какую-то информацию. Я окликнул Хиллмана в тот момент, когда он садился в такси:

— Куда вы едете?

— Домой. Жена плохо себя чувствует.

— Могу предложить вам свою машину.

— Нет. Если вы человек Спонти.

— Я сам себе хозяин. Я найду вашего сына, если это в человеческих силах. Но для этого, как минимум, нужно ваше содействие. Ваше и миссис Хиллман.

— Что же мы можем сделать? — беспомощно всплеснул он руками.

— Для начала расскажите мне о том, кто его друзья, где он бывает…

— Какая от этого сейчас польза? Он в руках гангстеров. Они хотят денег. И я решил заплатить им.

Шофер, вышедший из машины, чтобы помочь Хиллману сесть, слушал широко раскрыв рот.

— Все это не так просто, как вы себе представляете, но не будем говорить об этом здесь!

— Вы можете полностью доверять мне, — хриплым голосом сказал шофер, — у меня деверь в патрульной службе. Кроме того, я никогда не болтаю о своих пассажирах.

— Вы больше не нужны, — сказал Хиллман, заплатил шоферу и пошел вместе со мной к моей машине.

— Кстати, о деньгах, — вставил я. — Вы что, действительно намерены выбросить две тысячи долларов?

С тяжелым вздохом Хиллман положил чек в бумажник из крокодиловой кожи, потом закрыл лицо руками и прижался лбом к щитку. Каркающие звуки вырвались у него из груди, будто неистовый ворон разрывал его внутренности.

— Я не должен был… Мне не следовало отдавать его сюда, — сказал он наконец, и голос его потеплел.

— Не расстраивайтесь, мистер Хиллман. Давайте подумаем, что можно сделать. Где вы живете?

— В Эль-Ранчо. Это на полдороге к городу. Я покажу вам кратчайший путь.

Из своей будки вышел сторож, чтобы распахнуть ворота, и мы обменялись приветствиями. Следуя указаниям Хиллмана, я поехал по дороге, проходящей сквозь тростниковые заросли, где прижились лишь черные дрозды, затем через безлюдный пригород, загроможденный новыми постройками, и по периметру вокруг университетского городка. Мы проехали мимо аэропорта, откуда только что взлетел самолет. Хиллман взглянул на него так, будто его единственным желанием сейчас было лететь на этом самолете.

— Почему вы отдали сына в «Проклятую лагуну»?

Он ответил очень тихо и неуверенно:

— Я боялся… Меня не оставляла тревога. Я чувствовал, что должен как-то предотвратить… Надеялся, что его смогут исправить… что он вернется в нормальную школу через месяц… Предполагалось, что он будет учиться на старшем курсе в школе высшей ступени.

— А почему появилась эта тревога? Что ее вызвало?

Он не ответил, тогда я спросил по-другому:

— Что вы имели в виду, говоря о краже автомобиля?

— Это как раз один из его проступков. Но это, как я уже объяснял, не настоящая кража.

— Вообще-то вы ничего не объяснили…

— Он взял машину Реи Карлсон. Рея и Джей Карлсоны — наши ближайшие соседи. Когда вы оставляете новенький «додж» с открытой кабиной и ключом зажигания, это практически выглядит как приглашение покататься. Я говорил им об этом. Джей согласился бы со мной, но он имеет зуб на Тома, к тому же ведь Том все-таки разбил машину. Все полностью было бы покрыто страховкой, но они отреагировали очень бурно.

— Машина разбилась?

— Да, вдребезги. Я не знаю, как он умудрился перевернуться в том месте. К счастью, он отделался только испугом.

— Куда он ехал?

— Домой. Все произошло буквально у наших дверей. Я покажу вам это место.

— Откуда он возвращался?

— Он пропадал до рассвета, но не пожелал рассказывать — где!

— Когда это было?

— Субботней ночью, неделю тому назад. Полицейский доставил его домой около шести часов утра и сказал, что хорошо бы попросить нашего врача им заняться, что я и сделал. Физических повреждений у него не было, но рассудок, казалось, помутился. Он пришел в ярость, когда я задал ему вопрос, где он провел ночь. Я никогда не видел его таким. Он всегда был очень приятным парнем. Он заявил, что я не имею права ничего о нем знать, что я в действительности не его отец и так далее… После этих слов я не выдержал и дал ему пощечину, а он вообще перестал разговаривать…

— Он не был пьян?

— Нет. Я бы почувствовал запах.

— А как насчет наркотиков?

Он повернулся ко мне:

— Это исключено.

— Надеюсь. Но доктор Спонти говорил мне, что у вашего сына необычная реакция на транквилизаторы. Это иногда бывает у тех, кто употребляет наркотики.

— Мой сын не наркоман!

— Бывает, что родители последними узнают об этом.

— Не может быть, — упорствовал он. — Это был просто шок от происшедшего!

Я не стал спорить, молча слушал, как работают «дворники». Зеленые и белые знаки по сторонам дороги сообщали: «Эль-Ранчо».

— Поворот через четверть мили, — сказал Хиллман, довольный тем, что можно изменить тему разговора.

Я притормозил.

— Вы собирались мне рассказать, что произошло в воскресенье утром?

— Нет, не собирался. Это не имеет особого значения.

— Как знать…

Он задумчиво молчал.

— Вы говорили, что Карлсоны имеют зуб на Тома?

— Да, это действительно так.

— Вы знаете почему?

— У них есть дочь, Стелла. Том и Стелла очень дружили. Джей и Рея не одобряли этой дружбы, по крайней мере Рея. Так думает моя жена.

Дорога огибала площадку для гольфа. Хиллман указал вперед, на глубокую вмятину в ограждении дороги, возле которой земля не успела еще зарасти травой. Тут же возвышалась сосна с поврежденным стволом, кое-где обернутым во что-то коричневое.

— Вот место, где он перевернулся.

Я остановил машину.

— Он объяснил, как все это случилось?

Хиллман сделал вид будто не слышит и вышел из машины.

— Никаких следов резкого торможения, — заметил я. — У вашего сына большой опыт вождения?

— Да. Я сам учил его водить машину. Мы провели за этим занятием много времени. Несколько лет назад, специально для того, чтобы заниматься с сыном, я даже сократил объем работы в фирме.

Фраза прозвучала странно. Будто воспитание сына было для родителей чем-то вроде торжественного приема гостей. Это удивило меня. Если Хиллман действительно близок Тому, то почему он упрятал его в школу в «Проклятой лагуне» за первый же проступок? У меня создалось впечатление, что он что-то скрывает.

— Я буду откровенен с вами, — сказал я, когда мы тронулись, — и хочу, чтобы вы тоже были откровенны со мной. Школа в «Проклятой лагуне» — заведение для подростков с нарушенной психикой или для правонарушителей. Мне неясно, чем Том вынудил вас поместить его туда?

— Я сделал это по его собственной просьбе. Карлсон угрожал ему судебным преследованием за кражу автомобиля.

— Ну и что? Его осудили бы условно, если это был первый случай. Так?

— Так.

— Тогда что же вас испугало?

— Я не… то… — Фразу он не закончил.

— Что ваш сын делал утром в воскресенье, когда вы отправились к судье?

— Ничего не делал. Больше ничего не произошло.

— Но это «ничего» повлияло на вас так, что вы не можете об этом говорить?!

— Да, верно. Я не хочу обсуждать это ни с вами, ни с кем-нибудь еще. Что бы ни случилось в прошлое воскресенье, это не имеет ни малейшего значения по сравнению с последними событиями. Моего сына похитили. Неужели вы не понимаете, что он только жертва?

Если честно, меня удивила сумма выкупа. Двадцать пять тысяч долларов много для меня, но отнюдь не для Хиллмана. Если Том действительно находится в руках гангстеров, они потребовали бы намного больше, судя по состоянию его отца.

— Сколько денег могли бы собрать, если бы это было необходимо, мистер Хиллман?

Он быстро взглянул на меня:

— Я не думал об этом.

— Похитители детей обычно придерживаются максимальных ставок. Убежден, что вы могли бы собрать гораздо больше двадцати пяти тысяч.

— Да, с помощью жены.

— Будем надеяться, что этой необходимости не возникнет. Я постараюсь найти этих людей.

Глава 4

Уютная, обсаженная дубами извилистая аллея, поднимаясь вверх, огибала лужайку перед домом Хиллманов. Это была большая старая испанская усадьба с белыми оштукатуренными стенами, орнаментами на окнах из стальных металлических полос и красной черепичной крышей, сейчас тусклой от дождя. Около дома стоял большой черный «кадиллак».

— Я собирался сегодня ехать на своей машине, — сказал Хиллман, — но не решился. Благодарю вас, что подвезли меня.

От меня явно хотели избавиться. Он прошел вперед, а я ощутил досаду, но, проглотив ее, последовал за ним, войдя в дверь прежде, чем она закрылась.

Конечно, он был поглощен мыслями о жене. Она ждала его в холле, сидя в испанском кресле, подавшись вперед. Высокая спинка кресла делала ее на вид более хрупкой, чем она была на самом деле. В гладкой поверхности кафельного пола отражались туфли из крокодиловой кожи. В свои сорок лет она все еще была очень красива и изящна.

Весь вид ее выражал полное отчаяние и беспомощность. Она напоминала брошенную, всеми забытую куклу. Зеленое платье подчеркивало бледность лица.

— Эллен?

Она сидела совершенно неподвижно, сцепив пальцы под коленями. И теперь, взглянув на мужа, перевела взгляд на огромную испанскую люстру, опускавшуюся с потолка четырехметровой высоты прямо над его головой.

— Не стой под ней. Я всегда боюсь, что она упадет. Лучше вообще убрать ее отсюда, Ральф.

— Но это твоя идея — принести ее обратно и повесить здесь!

— Это было так давно. Я полагала, что пространство здесь надо чем-то заполнить.

— Мы все сделали совершенно безопасно. — Он подошел к жене и потрогал ее лоб. — Ты вся мокрая. Тебе нельзя выходить в таком состоянии.

— Я только посмотреть, не возвращаешься ли ты. Тебя долго не было!

— Если бы это зависело от меня.

— Ты узнал что-нибудь?

— Я отдал распоряжение насчет денег. Дик Леандро принесет их во второй половине дня. Нам остается ждать звонка.

— Это ожидание ужасно, ужасно…

— Я знаю. Постарайся думать о чем-нибудь другом.

— О чем же еще?

— О многом… — Он хотел что-то добавить, но не стал. — Зачем ты сидишь в холодном холле? Ты снова получишь пневмонию…

— Ты преувеличиваешь, Ральф.

— Ну, не будем спорить. Пойдем в гостиную, я приготовлю тебе выпить.

Вспомнив обо мне, он пригласил и меня, но жене так и не представил. Возможно, он считал меня недостойным или не хотел допустить общения между мной и ею.

Чувствуя себя совсем одиноким, я проследовал за ним на расстоянии нескольких шагов в меньшую по размерам комнату, где горел камин. Хиллман прошел к бару, находящемуся в углублении, украшенном извещавшими о бое быков испанскими афишами.

Миссис Хиллман протянула мне холодную как лед руку.

— Вы полицейский? Вот не предполагала, что придется иметь с вами дело.

— Я частный детектив. Лу Арчер.

— Что будешь пить, дорогая? — спросил ее муж.

— Абсент.

— Абсент?

— В нем горечь полыни, это очень соответствует моему настроению. Я добавлю в него немного шотландского виски.

— А вы, мистер Арчер?

— Я то же самое.

Это было очень кстати. Хиллманы начали действовать мне на нервы. Их старомодная манера общения была почти профессиональна, словно актеры разыгрывали комедию перед своим единственным зрителем. Я не считаю, что старые обычаи лишены искренности. Но в данном случае получалось именно так.

Хиллман возвратился в комнату, неся на подносе три невысоких бокала. Он сел за длинный стол, стоящий перед камином, и протянул каждому из нас по бокалу. Затем пошевелил поленья кочергой. Пламя поднялось. Отсветы огня на миг превратили лицо Хиллмана в жесткую красную маску. А лицо его жены напоминало безжизненную луну.

— Наш сын очень дорог нам, мистер Арчер.

— Я попытаюсь разыскать его. Но держать в стороне полицию неблагоразумно. Я один, и я не у себя дома.

— Что это значит?

— Здесь мне не от кого получать информацию.

— Ты слышишь, Ральф? — обратилась она к мужу. — Мистер Арчер думает, что нам следует обратиться в полицию.

— Слышу. Но это невозможно. — Он выпрямился и вздохнул так, словно взвалил на свои плечи всю тяжесть этого дела. — Нельзя предпринимать ничего, что может подвергнуть жизнь Тома опасности.

— У меня тоже такое мнение, — сказала она. — Лучше заплатить и бесшумно вернуть его. Какая польза в деньгах, если сын не может их тратить?

После этой фразы я понял, что Том был центром этих владений, но, безусловно, центром тайным, что он был подобен божеству, которому они приносили жертвы в ожидании его явления и, может быть, возмездия тоже. Я начал симпатизировать Тому.

— Расскажите мне о нем, миссис Хиллман.

На ее мертвом лице появились проблески жизни. Но прежде чем она открыла рот, заговорил ее муж:

— Нет, сейчас не следует вынуждать Эллен говорить об этом!

— Но Том для меня маленькая фигурка в тумане. Я пытаюсь понять, куда он мог вчера пойти и как попал в эту запутанную историю с вымогателями.

— Я не знаю, куда он пошел, — сказала Эллен.

— Так же как и я, — добавил Хиллман. — Если бы знал, то еще вчера поехал бы к нему.

— В таком случае я вынужден вас покинуть. Надеюсь, хоть фотографию-то вы сможете мне дать?

Хиллман вышел в соседнюю комнату, скрытую за портьерой. В темной глубине я разглядел фортепиано с поднятой крышкой. Он вернулся обратно, держа фотографию мальчика в серебряной рамке. Черты лица сына повторяли его собственные, те же темные глаза, отражающие беспокойный характер, если только я не перенес своего впечатления от хозяина дома на его сына. В глазах просвечивалось богатое воображение и интеллигентность, но рот выдавал избалованность.

— А нет у вас фотографии поменьше? Ее было бы удобнее предъявлять.

— Предъявлять?

— Да, именно это я и сказал, мистер Хиллман. Я ее беру не для семейного альбома.

— У меня наверху, — произнесла Эллен Хиллман. — Я сейчас принесу.

— Позвольте мне подняться с вами? Если бы я осмотрел комнату Тома, это бы, возможно, мне помогло.

— Вы можете взглянуть на его комнату, — сказал Хиллман, — но я не хочу, чтобы вы ее обыскивали.

— Почему?

— Мне это не нравится. Том даже сейчас имеет право на свои тайны.

Мы втроем, следя друг за другом, поднялись наверх. Странно, Хиллман испугался, что я могу что-то найти. Что? Однако заговорить с ним об этом я не рискнул. Он в любой момент мог вспылить и попросить меня убраться из дома.

Пока я довольно поверхностно осматривал комнату, он стоял в дверях. Это была спальня, очень большая. Обстановка — простой комод, кресло, стол и кровать, и все ручной работы и, видимо, очень дорогое. На столике у кровати стоял телефонный аппарат ярко-красного цвета. На стенах в геометрически точном порядке висели гравюры парусных судов и рисунки Одюбона. На полу — ковры Навахо, а на кровати — одеяло, подобранное в тон к одному из ковров.

— Он интересовался судами и мореплавателями?

— Нет, не особенно. Он нередко составлял мне компанию и ходил со мной на яхте, когда мне было не с кем больше. Это существенно?

— Нет, я просто удивляюсь, почему он повесил столько морских гравюр?

— Это не он.

— Он интересовался птицами?

— Не думаю.

— Кто выбирал картины?

— Я, — сказала Эллен Хиллман из коридора. — Я украшала для Тома комнату. И ему понравилось, да, Ральф?

Хиллман что-то пробубнил. Я подошел к окнам: они выходили на полукруглую аллею. Были видны заросли, площадка для гольфа, шоссе, по которому бегали взад и вперед маленькие машинки. Я представил, как Том сидит в этой комнате по вечерам и наблюдает за огоньками на шоссе.

Толстая книга с нотами лежала открытой на кожаном сиденье стула.

— Мистер Хиллман, Том играл ни фортепиано?

— Очень хорошо. Он брал уроки лет десять, но потом не захотел…

— К чему теперь все это?! — испуганно вскрикнула жена.

— Что «все»? — спросил я. — Пытаться получить от вас сведения — все равно что выжимать кровь из камня.

— Я сейчас сама себе напоминаю окровавленный камень, — сказала она с легкой гримасой.

— Где он проводил время вне дома?

Хиллманы посмотрели друг на друга так, словно секрет нахождения сына была написан у одного из них на лице. Красный телефон прервал эту немую сцену. Эллен Хиллман вздрогнула. Фотография выпала у нее из рук. Она прислонилась к мужу, и он поддержал ее.

— Это не нас. Это личный телефон Тома.

— Вы позволите мне? — спросил я после второго звонка.

— Пожалуйста.

Я сел на кровать и взял трубку.

— Алло?

— Том? — спросил высокий девичий голос. — Это ты, Том?

— Кто спрашивает? — Я попытался сказать это мальчишеским голосом.

Но девушка выдохнула что-то похожее на «ох» и повесила трубку.

— Это девочка или девушка. Она просила Тома.

— Я уверена, что это Стелла Карлсон. Она звонила всю неделю. — Женщина сказала это с такой злостью, что было очевидно: силы ее успели восстановиться полностью.

— Она всегда так бросает трубку?

— Нет. Я говорила с ней вчера. У нее масса вопросов, на которые я, конечно, отказалась отвечать. Я хотела убедиться, не видела ли она Тома. Она не видела.

— Она знает, что произошло?

— Надеюсь, нет, — сказал Хиллман.

— Мы стараемся держать это в кругу семьи. Чем больше людей узнают, тем хуже… — Незаконченная фраза повисла в воздухе.

Я отошел от телефона и поднял фотографию. Неуверенными шагами Эллен Хиллман подошла к кровати и расправила покрывало на том месте, где я сидел. «Все в комнате должно оставаться на своем месте, — подумал я, — а то божество не снизойдет и не вернется к ним». Поправив покрывало, она упала на кровать.

Мы с Хиллманом вышли и направились вниз ждать звонка. Один телефон стоял в гостиной, в нише, где был бар, а второй — в комнате прислуги на буфете. Его я и мог использовать, чтобы параллельно слушать разговор. По пути в комнату прислуги нам пришлось пройти через «музыкальную» комнату и комнату для приема гостей, превращенную в музей.

Некий едва уловимый аромат старого времени чувствовался здесь во всем. Прошлое, казалось, жило в самой постройке с ее темными тяжелыми балками перекрытий, толстыми стенами и глубокими окнами. Все это усиливало сходство хозяина дома со средневековым феодалом. Хиллман исполнял роль идальго, однако с некоторой натянутостью, словно этот средневековый наряд был взят лишь на время костюмированного бала. Он и его жена, видимо, очень неспокойно чувствовали себя в этом доме даже тогда, когда мальчик жил здесь. Б гостиной горел камин. Я сел прямо перед ним, глядя на красивые дрожащие отблески пламени, и задал Хиллману еще несколько вопросов. Выяснилось, что у них двое слуг — испанская пара по фамилии Перес, которые ухаживали за Томом с самого раннего детства. Миссис Перес готовила на кухне, а ее муж уехал сейчас в Мехико повидать своих родственников.

— Вы точно знаете, что он в Мехико?

— Да, — ответил Хиллман. — Его жена получила открытку из Синалоа. Как бы там ни было, они оба очень привязаны к нам и к Тому. Они живут у нас с тех пор, как мы перебрались сюда и приобрели этот дом.

— Сколько лет назад?

— Около шестнадцати. Мы приехали втроем, после того как я вышел в отставку. Я и еще один инженер основали здесь собственную фирму — «Технологическое предприятие». Мы достигли значительных успехов, поставляя военное оборудование, а впоследствии сотрудничая с НАСА. Не так давно я смог выйти в полуотставку.

— Не слишком ли вы молоды для отставки, мистер Хиллман?

— Возможно. — Он отвел взгляд в сторону, давая понять, что разговор о нем самом неуместен. — Я бываю в офисе каждый понедельник, много играю в гольф, хожу на охоту, плаваю. — Он выглядел уставшим от жизни. — Этим летом я обучал Тома высшей математике. Этого не проходят в его высшей школе, а ему понадобится, если он поступит в Калифорнийский технологический. Я сам там учился. Мы состоятельные, образованные люди, граждане первого класса…

Этим он, видимо, хотел сказать: как же мог мир впутать нас в такое грязное дело? Наклонившись вперед, Хиллман закрыл лицо руками.

В нише зазвонил телефон. Обегая стол, я услышал уже второй звонок и в дверях чуть не сбил с ног маленькую женщину, вытиравшую руки о передник.

— Я послушаю, — сказала она.

— Нет, я послушаю, миссис Перес.

Она удалилась на кухню, а я закрыл за ней дверь и осторожно снял трубку.

— …Что это? — спросил мужской голос. — У вас на линии ФБР или кто-то еще?

Голос с западным акцентом немного подвывал и растягивал слова.

— Конечно нет. Я соблюдаю условия, поставленные в письме.

— Надеюсь, вам можно доверять, мистер Хиллман? Если я почувствую, что наш разговор подслушивают, я положу трубку — и прощай Том!

Угроза эта прозвучала как-то легковесно, со своеобразным привкусом удовольствия, которое человеку доставляло это дело.

— Не вешайте трубку! — Голос Хиллмана был и умоляющим и недоброжелательным одновременно. — Я достал для вас деньги. Они будут у меня в ближайшее время, и я их передам вам, когда скажете…

— Двадцать пять тысяч мелкими деньгами?

— Нет ни одной купюры крупнее двадцати долларов.

— Не помеченные?

— Я сказал уже, что подчинился вашим условиям. Безопасность моего сына — единственное, что меня сейчас заботит.

— Хорошо, что вы не упрямитесь, мистер Хиллман. Мне, собственно, не очень приятно проделывать это с вами и особенно не хочется доставлять неприятности вашему милому мальчику.

— Том сейчас с вами? — спросил Хиллман.

— Более или менее. Он поблизости.

— Можно мне с ним поговорить?

— Нет.

— Но я должен точно знать, что он жив.

Мужчина надолго замолчал.

— Вы мне не доверяете, мистер Хиллман? Я не люблю этого!

— Как я могу доверять… — Хиллман смолк на полуслове.

— Я знаю, что вы хотели сказать. Как можно доверять такому паршивому пресмыкающемуся, как я? А дело не в этом, Хиллман. Дело в том, можем ли мы доверять такому пресмыкающемуся, как ты. Мне известно о тебе больше, чем ты думаешь, Хиллман.

Молчание. Слышно только хриплое дыхание.

— Ну, я могу?

— Что… вы можете? — спросил Хиллман отчаянно.

— Могу я доверять тебе, Хиллман?

— Конечно, вы можете доверять мне.

Снова тишина. Наконец мужчина заговорил. Голос его стал хриплым.

— Я полагаю, ты сдержишь слово. О’кей. Я хочу получить твои деньги, но скажу тебе прямо, это не выкуп. Твой сын не похищен, он пришел к нам по своей собственной воле…

— Я не… — проглотил оставшиеся слова Хиллман.

— Ты не веришь мне. При первой же возможности спроси его сам. Я пытаюсь помочь тебе заплатить мне деньги за информацию, вот и все, а ты называешь меня по-всякому, Бог знает как…

— Нет. С чего вы взяли? Я же не называл.

— Ну, так думал.

— Послушайте, — сказал Хиллман, — обсудим дело. Скажите, куда и когда я должен принести деньги. Они будут доставлены. Я даю гарантию.

В голосе Хиллмана появились резкие нотки. Мужчина на другом конце провода капризно отреагировал на них.

— Не надо сердиться. Я сообщу условия, а ты постарайся ничего не забыть.

— Давайте, — сказал Хиллман.

— Всему свое время. Думаю, сейчас лучше всего будет предоставить тебе возможность подумать, Хиллман. Спустись со своих высот и постой на коленях. Ты этого заслуживаешь.

Он повесил трубку.

Когда я вошел в гостиную, Хиллман все еще стоял с трубкой в руках. Он растерянно положил ее и направился ко мне, покачивая головой.

— Он не захотел дать мне никаких гарантий относительно Тома.

— Они ничего не сделают: им нужны деньги. А нам остается только положиться на их милосердие.

— Их милосердие! Он разговаривал как маньяк. Он, казалось, упивался моим… моим горем.

Хиллман опустил голову.

— Не думаю, что вы имели дело с явным маньяком, хотя, конечно, он не производил впечатления уравновешенного человека. Полагаю, он дилетант или мелкий вор, который видит свой шанс на успех в том, чтобы разговаривать так грубо. Это тот же человек, что звонил утром?

— Да.

— Нет ли какой-нибудь возможности опознать его голос? Был какой-то намек на личные взаимоотношения, может быть, на обиду? Не мог ли он раньше работать у вас?

— Очень сомневаюсь. Мы нанимаем только порядочных людей. А этот парень разговаривал как человек, потерявший всякое достоинство. — Его лицо вытянулось. — И вы говорите, что я должен полагаться на его милосердие.

— Есть ли хоть доля истины в том, будто Том пришел к ним по доброй воле?

— Конечно нет. Том — приличный парень.

— А как насчет решения суда?

Хиллман не ответил, легкое замешательство тоже можно было считать ответом. Он подошел к бару и налил себе стакан виски, я приблизился к нему.

— Не мог ли Том придумать эту историю с похищением?

Он взвешивал стакан в руке так, словно раздумывал, не запустить ли его мне в голову, и, прежде чем он отвернулся, его покрасневшее лицо снова приобрело поразительное сходство со злобной маской.

— Это абсолютно невозможно! Вы причиняете мне боль такими предположениями.

— Я не знаю вашего сына. А вам следовало бы знать его.

— Он не способен на такое.

— Но вы отдали его в школу в «Проклятой лагуне».

— Я был вынужден.

— Очень бы хотелось знать — почему.

Хиллман яростно повернулся ко мне:

— Вы все время упорно возвращаетесь к одному и тому же вопросу. Чего вы добиваетесь?

— Я пытаюсь только определить, как далеко зашел Том. Есть ли основания думать, что он сам себя похитил, чтобы наказать вас или вытянуть из вас деньги. В таком случае вам следовало бы обратиться в полицию нравов.

— Вы с ума сошли!

— А Том?

— Конечно нет! Честно говоря, мистер Арчер, я устал от вас и ваших вопросов. Если хотите оставаться в моем доме, это возможно только при соблюдении моих условий.

Это нужно было расценивать как предложение убраться отсюда, но меня что-то удерживало. Почему-то этот случай глубоко меня задел.

Хиллман вновь наполнил стакан и выпил половину.

— На вашем месте я бы оставил в покое спиртное, — вмешался я. — Ведь вам предстоит принимать важные решения. Этот день может стать одним из главных в вашей жизни.

Он медленно кивнул:

— Вы правы, — пересек комнату и вылил остатки виски в раковину. Затем извинился и поднялся наверх, чтобы посмотреть, что с женой.

Глава 5

Я заставил себя спокойно выйти через главный вход, достал из машины плащ и шляпу и пошел вниз по извилистой аллее. Капли дождя шуршали в лежащих на земле дубовых листьях. Я раздумывал над тем, что слышал и видел в доме Хиллмана. Молодые люди, определенно, трудны для понимания. Может быть, Стелла Карлсон, если бы я повидал ее, помогла бы мне понять Тома?

Почтовый ящик Карлсонов находился в паре сотен ярдов вниз по дороге. Это была точная миниатюрная копия, вплоть до ставен, их белого колониального дома с зелеными ставнями, что и направило меня по неверному пути, подобно дурного тона рекламе.

Я поднялся по дорожке к кирпичному крыльцу и постучал. Дверь открыла красивая рыжеволосая женщина, ее глаза холодно взглянули на меня.

— Да?

Пожалуй, вряд ли я вошел бы в этот дом запросто — нужна была какая-то хитрость, чтобы провести ее.

— Я занимаюсь страховкой.

— В Эль-Ранчо вам ничего не выпросить.

— Но я ничем не торгую, миссис Карлсон. Я проверяю претензии.

Я достал из бумажника старое удостоверение, которое подтвердило мои слова. В свое время я работал в страховой компании.

— Если вы насчет моей разбитой машины, то я думаю, что все уже улажено на прошлой неделе…

— Нас интересует причина случившегося. Вы знаете, у нас есть статистика…

— Мне нет дела до вашей статистики.

— Но ваша машина… Я понимаю, ее украли…

Она заколебалась и быстро оглянулась, словно позади, в прихожей, мог находиться свидетель.

— Да, — сказала она наконец, — ее украли.

— Некий соседский юнец, ведь так?

Ответом на это замечание был яркий румянец, заливший ее щеки.

— Да. Он взял машину и разбил ее на голом месте. Сомневаюсь, что случайно.

Эти слова выскочили из нее так быстро, словно она целыми днями держала их в уме.

— Это интересная гипотеза, миссис Карлсон. Разрешите мне поговорить с вами об этом.

— Я убеждена, что так оно и было.

Она пропустила меня в прихожую. Я сел у телефонного столика и достал блокнот. Миссис Карлсон стояла надо мной, положив руку на перила лестницы.

— У вас есть что-нибудь подтверждающее это предположение? — Я приготовился записывать.

— Вы имеете в виду, что он разбил машину умышленно?

— Да.

Она прикусила губу.

— Это «что-нибудь» вы не сможете занести в вашу статистику. Парень, его имя Том Хиллман, интересовался моей дочерью. Раньше он был намного более приятным мальчиком, чем сейчас, и большую часть времени проводил у нас. Мы обращались с ним как со своим собственным ребенком. Но эти отношения испортились. Притом очень и, наверное, насовсем.

Она произнесла это сердито, но с сожалением.

— Что же их испортило?

Она негодующе всплеснула руками.

— Я не намерена это обсуждать! Страховой компании вовсе не обязательно все знать! Или кому-нибудь еще!

— Возможно, я могу поговорить с мальчиком. Он живет в следующем доме?

— Там живут его родители Хиллманы. Надеюсь, они отослали его куда-нибудь. Мы больше не разговариваем с Хиллманами, — заметила она мрачно. — Они вполне приличные люди, но из-за своего сына наделали много ужасных глупостей.

— Куда они отправили его?

— Возможно, в какую-нибудь исправительную школу. Ему это необходимо. Он уж совсем отбился от рук.

— В чем это выражается?

— Во всем. Он разбил мне вдребезги машину, наверное, потому, что был пьян. Я знаю, что он проводил время в барах в конце Мейн-стрит.

— И ночь перед тем, как разбить вашу машину?

— Все лето. Он даже пытался склонить к этим дурным привычкам Стеллу. Вот почему наши — отношения испортились, если вы так хотите это знать!

Я сделал запись.

— Не могли бы вы быть немного поточнее, миссис Карлсон? Нас интересует социальная база подобных случаев.

— Ну, он действительно затащил Стеллу в один из этих ужасных погребков. Можете вообразить! Привести чистую шестнадцатилетнюю девушку в винную лавку! Это был конец наших отношений, как бы мы ни были привязаны к нему.

— А что Стелла?

— Она очень чувствительная, — ответила миссис Карлсон, обернувшись. — Но мы с отцом объяснили ей, что это нежелательная дружба.

— Таким образом, она не принимала участия в угоне вашей машины?

— Конечно нет.

Юный чистый голос сказал с верхней лестничной площадки:

— Это неправда, мама, и ты это знаешь. Я говорила вам, как было на самом деле.

— Хватит, Стелла, вернись в постель. Если ты действительно так больна, чтобы оставаться дома и не поехать в лагерь, значит, ты должна лежать в постели.

Говоря это, миссис Карлсон поднималась вверх по лестнице. А дочь спускалась ей навстречу. Это была чудесная девочка с прекрасными большими глазами, одетая в спортивные брюки и голубой шерстяной свитер с высоким воротом, который подчеркивал прекрасную линию ее груди. Коричневые волосы гладко зачесаны назад.

— Мне уже лучше, благодарю, — сказала она холодно. — Я не могу спокойно лежать, когда слышу, что ты наговариваешь на Тома!

— Как ты смеешь! Марш в комнату!

— Я пойду; если ты перестанешь говорить неправду о Томе.

— Замолчи!

Миссис Карлсон преодолела те три или четыре ступеньки, которые отделяли ее от дочери, схватила Стеллу за плечи, с силой развернула ее и увела. Стелла повторяла слово «ложь» до тех пор, пока закрытая дверь не заглушила ее высокого, чистого голоса.

Минут через пять миссис Карлсон спустилась вниз, со следами свежего грима на лице, в зеленой шляпе с пером, в клетчатом пальто и в перчатках. Она прошла прямо к двери и широко ее распахнула.

— Я очень тороплюсь. Моя парикмахерша обычно бывает недовольна, когда я опаздываю. Во всяком случае, мы слишком отдалились от того, что вас интересовало.

— Напротив, меня очень заинтересовали замечания вашей дочери.

Она подчеркнуто вежливо улыбнулась.

— Не обращайте внимания на Стеллу. Ее лихорадит, и у нее плохо с нервами. Бедная девочка… Еще бы! После такого случая!

— Не потому ли, что и она замешана в нем?

— Не будьте глупцом! — Она постучала по дверной ручке. — А теперь я действительно тороплюсь.

Я вышел. Она последовала за мной, громко хлопнув дверью. Судя по всему, в этом у нее была богатая практика.

— Где ваша машина? — спросила она.

— Меня сбросили с парашютом.

Она остановилась и смотрела мне вслед, пока я не дошел до конца дорожки. Затем она вернулась в дом. Я добрел до почтового ящика Хиллманов и свернул на тропинку, ведущую к их дому.

За деревьями послышался шорох. Я подумал, что это зверек прошмыгнул в кустах, но навстречу мне неожиданно из-за ствола дерева вышла Стелла в голубой лыжной куртке с поднятым капюшоном. На вид ей можно было дать лет двенадцать. Она поманила меня полным достоинства жестом взрослой женщины, приложив палец к губам.

— Мне нельзя оставаться здесь долго. Мама будет искать меня.

— Разве она не отправилась на свидание со своей парикмахершей?

— Это еще одна неправда, — сказала она жестко. — В последние дни она постоянно лжет.

— Почему?

— У нее это начинает входить в привычку или что-то в этом роде. Обычно мама всегда все говорила прямо. И папа. Но история с Томми привела их в смятение. И меня тоже, — добавила она, кашлянув в ладони.

— Вам нельзя выходить в такую сырость.

— Нет, в самом деле, нет. Я сейчас уже не чувствую себя так плохо, как в лагере, когда эти подлецы требовали, чтобы я отвечала на их вопросы.

— О Томе?

Она кивнула:

— Я же так и не знаю, где он. А вы?

— Я тоже не знаю.

— Вы полицейский или кто?

— Раньше был полицейский. А теперь я «кто»…

Она сморщила нос, хихикнула, замерла, прислушиваясь, и стала похожа на олененка. Потом откинула капюшон.

— Слышите? Это она зовет меня.

«Стелла-а-а!» — слышался далеко за деревьями голос.

— Она убьет меня, — сказала девочка. — Но кто-то когда-нибудь должен рассказать правду. А я знаю правду. Но здесь нам поговорить не удастся. Пойдемте!

— Куда?

— У Тома на дереве есть настоящий дом. Это там, на склоне. То есть, я имею в виду, дом был раньше, когда Том был моложе. Там мы могли разговаривать.

Я пошел за девочкой по едва видимой в зарослях тропинке. Среди разросшихся ветвей дуба на небольшом основании стояла маленькая хижина из красных досок с крышей из просмоленной бумаги. К основанию была приставлена самодельная лестница, уже ставшая серой от времени и непогоды, впрочем, как и сам домик.

Стелла влезла по лестнице первой и вошла в домик. Красноголовый дятел вылетел из незастекленного окна и сел на дерево рядом, приветствуя нас стуком.

Голос миссис Карлсон гремел у подножия склона. В его мощном звучании уже появилась хрипота.

— Швейцарский семейный Робинзон, — сказала Стелла, когда я вошел внутрь. Она сидела на матрасе, постланном в углу хижины. — Раньше, когда Томми и я были детьми, мы проводили здесь целые дни.

В ее голосе уже звучали воспоминания, хотя ей было всего шестнадцать.

Конечно, когда мы стали старше, это пришлось прекратить. Это выглядело неприлично.

— Вы влюблены в Тома?

— Да, я его люблю. Мы собирались пожениться. Но не думайте о нас ничего плохого. Мы еще даже не возлюбленные. Мы не живем вместе и не помолвлены.

Она сморщила нос, словно эти слова имели запах.

— Мы поженимся, когда подойдет время, когда Томми закончит колледж или, по крайней мере, проявит склонности к чему-либо. Вы понимаете, чтобы у нас не возникало никаких проблем с деньгами.

Я подумал, что понадобился ей для того, чтобы отвести душу и рассказать историю со счастливым концом.

— Как это?

— У родителей Тома очень много денег.

— А ваши родители? Они вам разрешат выйти за него замуж?

— Во всяком случае, остановить не смогут.

Я поверил бы ей, если бы Том оставался здесь. Она, должно быть, увидела это «если», промелькнувшее у меня в глазах. Эта девочка была очень восприимчива.

— С Томми все в порядке? — спросила она совсем другим тоном.

— Надеюсь, что да.

Она пододвинулась и тронула меня за рукав.

— Где он, мистер…

— Я не знаю, Стелла. Меня зовут Лу Арчер. Я частный детектив и работаю, чтобы помочь Тому. Пожалуйста, Стелла, расскажите мне всю правду об этом происшествии.

— Это была моя вина. Мама и папа зачем-то покрывают меня и делают только хуже для Томми. На самом деле только я одна во всем виновата и согласна отвечать.

Ее прямой взгляд и неподдельная искренность напомнили мне молящегося ребенка.

— Вы вели машину?

— Я не имею в виду, что была с ним. Но я подсказала ему, что он мог бы взять машину, и достала ключ из маминой комнаты. Вообще говоря, это и моя машина, то есть я тоже пользуюсь ею.

— Мама знает, что Том взял машину с вашего разрешения?

— Да, я сказала ей и папе. В воскресенье. Но перед этим они уже разговаривали с полицией и после не захотели менять свое заявление. И мне не разрешили это сделать. Они мне сказали, что это не изменит того факта, что он взял машину.

— А зачем ему понадобилась машина?

— Томми надо было поехать куда-то, кого-то повидать, а его отец не разрешил пользоваться их машинами. Он его совсем замучил. Мама и папа ушли на Весь вечер, а Томми сказал, что он вернется через пару часов. Было около восьми, и я решила, что он вполне успеет и никто ничего не заметит. Я не знала, что ему надо ехать на всю ночь. — Она закрыла глаза и обхватила себя за плечи. — Я не спала до утра, все слушала.

— Куда он ездил?

— Я не знаю.

— Как он выглядел после?

— Я ничего об этом не знаю. Он сказал, что это самое важное в его жизни.

— Он не говорил об алкоголе?

— Томми не пьет. Был кто-то, кого ему необходимо было увидеть, кто-то очень важный.

— Например, торговец наркотиками?

Она удивленно открыла глаза.

— Вы искажаете смысл, так же как и папа, когда сердится на меня. Вы на меня сердитесь, мистер Арчер?

— Нет, я вам очень благодарен за то, что вы честны.

— Тогда зачем вы придаете всему какой-то грязный оттенок?

— Извините, Стелла. Но бывает по-разному. Иногда мать наркомана или его девушка не знают, что он принимает наркотики.

— Я убеждена, только не Томми… — сбивчиво заговорила она. — Он против этого… Он знает, что это приводит к… — Она закрыла рот рукой. Ее пальцы дрожали.

— Вы хотите что-то сказать?

— Ничего.

Уже возникшая между нами доверительность вдруг оборвалась. И мне пришлось приложить все усилия, чтобы спасти положение.

— Послушай меня, Стелла! Я вытащил эту грязь не шутки ради. Томми в реальной опасности. Если он связан с наркоманами, ты должна сказать мне.

— У него были какие-то друзья, музыканты, — пробормотала она. — Но они ничем не могут повредить ему.

— У них могут быть свои друзья, которые повредят. Кто они?

— Несколько человек, с которыми он играл на пианино этим летом, пока его отец не ушел с работы. Томми обычно проводил воскресенья с ними, на закрытых выступлениях в баре «Фло» во второй половине дня.

— Это один из тех подвальчиков, который упоминала твоя мама?

— Это не подвальчики. Он не водил меня по подвальчикам. Это единственное место, где они могли собираться и играть. Он очень хотел, чтобы я послушала, как они играют.

— А Томми играл с ними?

Она кивнула и оживилась.

— Он был очень хорошим пианистом. Настолько хорошим, что это могло стать делом его жизни. Они даже предложили ему работу на уик-энд.

— Кто?

— Группа. Ансамбль в баре «Фло». Естественно, отец не разрешил бы ему. Но Томми очень любил играть.

— Расскажи мне о тех, кто в этой группе.

— Я знаю только Сэма Джексона. Он работал разносчиком прохладительного на пляже и играл на тромбоне. И еще там были саксофонист, трубач и ударник. Но я с ними незнакома.

— Как они тебе показались?

— Не думаю, что они очень хорошие. Но Томми говорил, что они планировали составить совместную программу.

— Что они за люди?

— Они только музыканты. Томми они нравились.

— Сколько времени он с ними проводил?

— Воскресные дни. Но я уверена, что он иногда ездил слушать их и по ночам. Это он называл своей второй жизнью.

— «Второй жизнью»?

— Ах! Ну как вы не понимаете?! Дома он должен был мучиться над книгами и делать все, что положено, чтобы доставить удовольствие своим родителям. Когда я дома, и я должна делать все то же самое. Но с того времени, как это произошло, все как-то плохо…

Я сел перед девочкой на корточки.

— Стелла, как ты думаешь, в ту субботнюю ночь Томми условился встретиться именно со своими музыкантами?

— Нет. Он бы мне сказал. Этот секрет был еще больше.

— Он так тебе сказал?

— Он не имел права ничего говорить. Это была какая-то тайна, ужасно важная. И он очень волновался.

— Был ли он угрюмым, подавленным?

— «Подавленным»?

— Да, эмоционально.

— Нет. Это я была подавленной. По глупости.

— Тогда почему отец отослал его?

— Вы думаете, он отослал его в больницу для душевнобольных? — Она наклонилась ко мне так близко, что я ощутил ее дыхание.

— Не совсем, но что-то вроде того. Школа в «Проклятой лагуне». Я не хотел тебе этого говорить и прошу тебя не проговориться родителям.

— Не беспокойтесь. Я никогда ничего им не скажу. Так вот где он! Вот лицемеры! — Глаза ее наполнились слезами.

— Но он сбежал оттуда позапрошлой ночью и попал в руки жуликов. Больше я пока ничего тебе не скажу. Мне надо идти.

— Постойте. — Она на мгновение снова превратилась в женщину, которой ей только предстояло стать. Я видел, какой она будет. — Что бы ни случилось с Томми — это то же самое, как если бы это случилось со мной. — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Вы сказали, он в руках жуликов? Кто они?

— Я постараюсь ответить на этот вопрос в самое ближайшее время. Это могли быть его друзья из бара «Фло»? А может быть, тебе известны еще какие-нибудь знакомые Томми? Из его второй жизни? Из подпольного мира?

— Нет. На самом деле у него не было никакой другой жизни. Это только разговоры, разговоры и музыка…

Ее губы совсем посинели, я вдруг с ужасом увидел себя со стороны: массивный взрослый мужчина склонился над совсем уже измученным ребенком и терзает его жуткими вопросами. Хотя это делалось из лучших побуждений, надо было заканчивать.

— Тебе лучше идти домой, Стелла.

Она всплеснула руками.

— Не раньше, чем вы расскажете мне все! Я не ребенок.

— Это конфиденциальные сведения. Я не должен сообщать их. Это может ухудшить дело.

— Вы уходите от ответа, как папа, — сказала она с презрением. — За Тома требуют выкуп?

— Да, но я не убежден, что это обычное похищение. Есть предположение, что он пришел к этой публике сам, по своей воле.

— Это кто сказал?

— Один из них.

Она подняла брови.

— Тогда почему Тому грозит опасность?

— Если он знает их, они вряд ли отпустят его домой. Он их может опознать.

— Так… — Глаза ее стали совсем большими, прямо огромными, впервые вбирая в себя весь ужас и мрак окружающего ее мира. — Я так боялась, что он попал в какую-то ужасную компанию. Иначе его мать не стала бы меня расспрашивать. Я думала, что он, может быть, покончил жизнь самоубийством, и они это скрывают…

— Что тебя заставило так думать?

— Сам Томми. Он вызвал меня, и мы с ним встретились в домике на дереве утром после происшествия. Я никому не должна этого говорить. Но вам говорю, потому что вы сами все честно рассказали мне. Он хотел увидеть меня в последний раз, как друг, понимаете, и попрощаться навсегда. Я испугалась — почему навсегда? — и спросила, не решил ли он уехать и что вообще собирается делать, но он не сказал мне ничего.

— Он считал, что погиб?

— Скорее всего так. И с тех пор я ничего не слышала о нем и волновалась все больше и больше. Я и сейчас не понимаю, зачем ему понадобилось убегать и становиться преступником или оставаться с ними?

— Это неясно. Он мог не знать, что они преступники. Если бы ты могла вспомнить еще хоть кого-нибудь!

— Я стараюсь. — Она закрыла глаза и опять начала качать головой. — Но не могу. Если это не те самые люди, с которыми он должен был встретиться в ту субботу вечером, когда взял машину.

— Говорил он о них хоть что-нибудь?

— Что ему ужасно нужно их видеть.

— Это были мужчины или женщины?

— Я не знаю даже этого.

— Говорил ли он тебе в воскресенье утром, когда вы здесь встретились, о предыдущей ночи?

— Нет. После этого случая и скандала с родителями он был какой-то тихий. И я ни о чем не спрашивала его. А должна была! Знаю, я должна была. Или нет? Я всегда делаю все только во вред. Все плохо: и сделаешь — плохо, и не сделаешь — тоже плохо!

— Я убежден: ты поступаешь правильно гораздо чаще, чем большинство других людей.

— Ни мама, ни папа так не думают.

— Родители могут ошибаться.

— А вы — папа?

Этот вопрос напомнил мне грустных ребят в «Проклятой лагуне».

— Нет. И никогда не был. У меня чистые руки.

— Вы смеетесь надо мной, — мрачно сказала она.

— Не смеюсь и никогда не буду.

— Я не знаю детективов, которые были бы похожи на вас, — подарила она мне улыбку.

— Я не копирую других… — Наши отношения, которые то рушились, то восстанавливались, теперь вовсе расцвели. — И еще одно, о чем хотел спросить тебя, Стелла. Твоя мать, кажется, убеждена, что Том разбил машину умышленно?

— Да, я знаю, она так считает.

— Нет ли в этом доли истины?

Девочка задумалась.

— Не думаю, он не стал бы делать это, если только он не… — Ее поразила ужасная догадка.

— Продолжай.

— Если только он не пытался покончить жизнь самоубийством. А больше незачем.

— Покончить с собой?

— Да. Он мог. Он не хотел возвращаться домой, он часто говорил мне об этом. Но не объяснял почему.

— Кое-что я смог бы понять, осмотрев машину. Где она?

— Внизу, на кладбище разбитых машин Ринго. Мама ходит туда через день.

— Зачем?

— Это помогает ей сохранить злость. Мама действительно помещалась на Томе или еще помешается, как папа. Эта история ужасно подействовала на них. Да и я не облегчаю положения, убежав сейчас из дому. — Она топнула ногой. — Мама вызовет полицейских. А потом убьет меня.

— Нет, не убьет.

— Убьет. — Но она совершенно не боялась за себя. — Если вы узнаете что-нибудь о Томе, вы сообщите мне?

— Это может оказаться трудновыполнимым. Я имею в виду отношение ко мне твоей матери. Почему бы тебе самой не позвонить мне, когда понадобится? По этому номеру ты всегда можешь разыскать меня. Это служебный телефон. — Я дал ей свою визитную карточку.

Она спустилась по лестнице и бесшумно умчалась, скрывшись за Деревьями, — одна из тех девушек, которые заставляют вновь поверить в этот мир…

Глава 6

Я направился к дому Хиллманов, чувствуя, что наконец-то овладел инициативой — инициативой, которую мог бы дать мне и Хиллман, если бы захотел.

Прежде чем сесть в оставленную возле дома машину, я взглянул на окно комнаты Тома. Хиллман с женой сидели у окна, тесно прижавшись друг к другу, и он коротко кивнул мне.

Я поехал в сторону городка и вскоре был уже на главной улице. Мокрые, почти пустынные тротуары, народу не было. Так всегда в Калифорнии, когда идет дождь.

Поставив машину перед магазинчиком спортивных товаров и заперев ее, я спросил хозяина, где находится бар «Фло». Тот указал на запад, в направлении океана.

— Но вряд ли они работают в это время. Есть немало других подобных мест, которые открыты.

— А где мастерская Ринго?

— Три квартала на юг по Санджер-стрит. Первый стоп-сигнал после железной дороги.

Я поблагодарил его. Этот мужчина средних лет весело нес бремя своих неудач.

— Я могу продать вам чехол для вашей шляпы, — предложил он.

— Сколько? — улыбнулся я.

— Девяносто восемь центов и доллар-другой — пошлина.

Я купил. Он сам надел чехол на шляпу.

— Не много для первого раза. Но…

— Красота — в пользе.

Он кивнул, усмехаясь.

— Вы сказали то, что я хотел сказать. Представляю, какой вы ловкач. Между прочим, моя фамилия — Боткин. Джозеф Боткин.

— Лу Арчер.

Мы пожали друг другу руки.

— Мое почтение, мистер Арчер. Если я не слишком назойлив, то позвольте узнать, откуда у такого человека, как вы, появилось желание выпить в баре «Фло»?

— А почему бы и не в баре «Фло»?

— Мне не нравится, как они ведут дела, вот и все. Они сбивают у соседей цены, которые и так упали Бог знает до чего.

— Как же они ведут дела?

— Во-первых, они разрешили свить у себя гнездо молодым парням, которых вообще и пускать-то не следовало. И крепкие напитки им подают…

— А что они делают во-вторых?

— Я и так слишком разболтался. А вы задаете много вопросов, уж не из ФБР ли вы?

— Нет, хотя, конечно, если бы был оттуда, то все равно не сказал бы вам. А что, бар «Фло» под наблюдением?

— Не удивлюсь, если так. Я слышал, на них подана жалоба.

— От человека по имени Хиллман?

— Да. Вы из бюро, а? Если вам хочется взглянуть на это место самому, они открываются в пять.

Было двадцать минут пятого. Я дошел до бара «Фло», который и в самом деле был закрыт. Глядя на него, можно было подумать, что он и вовсе никогда не открывался. Я попытался заглянуть в темную глубину помещения в щелку между занавесками. Стол и стулья, в ту же красную клетку, что и занавески, стояли вокруг площадки для танцев. Поглубже, в полумраке, виднелось место для оркестра, украшенное яркими бумажными цветами. Все, вместе взятое, выглядело таким заброшенным, что казалось, будто оркестранты забрали свои инструменты и уехали отсюда много лет тому назад.

Я вернулся к машине и поехал вниз по Санджер-стрит к мастерской Ринго. Ее окружал высокий дощатый забор, на котором огромными белыми буквами было выведено имя хозяина. Черная немецкая овчарка выскочила из открытых дверей будки и деликатно схватила меня за запястье огромными желтыми зубами. Она не рычала и вообще не издала ни звука, только чуть ощутимо удерживала меня, глядя мне прямо в глаза. Толстый, даже тучный человек с круглым, как мяч, животом, едва прикрытым клетчатой рубашкой, вышел мне навстречу.

— Все в порядке, Лев!

Собака отошла от меня и направилась к толстяку.

— У него грязные зубы, — сказал я. — Вам следует давать ему побольше костей. Я не имею в виду, конечно, мое запястье.

— Мы не ждали посетителей. Простите. Но он же не сделал вам больно? Правда, Лев?

Лев завращал глазами и вывалил язык почти в фут длиной.

— Подойдите, приласкайте его.

— Я-то люблю собак, — сказал я, — но вот любит ли он людей?

— Конечно. Подойдите, ну…

Я подошел и погладил его. Лев повалился на спину, поднял лапы в воздух и улыбнулся мне всеми своими клыками.

— Чем могу быть полезен, мистер? — спросил Ринго.

— Я хочу взглянуть на машину.

Он указал рукой в сторону двери.

— У меня их сотни, но нет ни одной, на которой можно выехать отсюда. Или вам нужна одна из них на съедение?

— Та машина, которую я хочу осмотреть, особая. — Я предъявил удостоверение монтажника. — Думаю, это почти новый «додж», принадлежащий миссис Карлсон, который разбили неделю назад или что-то около того.

— А, вот в чем дело. Да, да. Я вам покажу его.

Он надел черный прорезиненный плащ. Лев и я последовали за ним. Мы вошли в узкий проход между двумя рядами разбитых машин. Их разбитые ветровые стекла, сорванные крылья, выпотрошенные сиденья и лопнувшие шины — все это привело меня к довольно философским размышлениям. «Кто-нибудь, более внимательный к мелочам, — подумал я, — мог бы сделать изучение автомобильного кладбища таким же почтенным занятием, как и изучение руин и черепков исчезнувших цивилизаций. Это могло бы дать ключ к пониманию того, почему гибнет цивилизация».

— Все машины с этой стороны, понятно, вышли из игры, — сказал Ринго. — Вот автомобиль Карлсон, второй от края. Тот «понтиак» пришел уже позже. Лобовое столкновение — двое погибших. — Он вздрогнул. — Я никогда не выхожу на шоссе, даже если могу помочь.

— Что случилось с машиной Карлсон?

— Ее взял для прогулки один из соседних молодчиков, парень по фамилии Хиллман. Судя по следам, он проходил поворот, выскочил с полотна дороги и, пытаясь вернуть машину на шоссе, перевернулся, причем несколько раз, и закончил, ударившись о дерево.

Я осмотрел машину со всех сторон. На крыльях, крыше и капоте остались порядочные вмятины, будто по ним старательно били кузнечным молотом. Ветровое стекло было выбито, двери отскочили. Заглянув внутрь, я заметил овальный кусочек белого пластика с выдавленной блестящей печатью, зажатый между сиденьями. Я влез внутрь и достал его. Это оказался латунный ключ от двери. Надпись на пластиковом ушке гласила: «Автомотель Дака, 7».

— Осторожно, там стекла, — сказал у меня за спиной Ринго. — Что вы нашли?

Перед тем как обернуться, я положил ключ в карман.

— Не могу себе представить, как мальчишка остался цел…

— Он, видимо, вцепился в руль. И руль, к счастью для него, не сломался.

— Нет ли каких-нибудь намеков, что он разбил машину умышленно?

— Нет, для этого надо сойти с ума. Хотя, конечно, эти нынешние на все способны. Ты согласен, Лев?

Он наклонился к собаке, продолжая разговаривать то ли с ней, то ли со мной.

— Мой собственный сын, которого я растил, приучая к работе, бросил колледж и вот уже несколько лет не появляется дома, даже на Рождество. Мне некому передать дело.

Он выпрямился и осмотрел свои руины со строгой торжественностью, как властелин этой империи железного лома.

— Не мог кто-нибудь быть с ним в машине?

— Нет. Им не во что было вцепиться, и, не имея привязных ремней, они бы наверняка разбились.

Он посмотрел на небо и сказал как бы между прочим:

— Пожалуй, хватит отвечать на ваши вопросы. Если вам действительно нужны секретные сведения об этом происшествии, поговорите с дорожной службой. Я закрываюсь.

Часы показывали без десяти пять. Я еще раз добрался до бара «Фло». Кто-то уже включил внутри несколько лампочек, но входная дверь была пока на замке. Я вернулся к машине и стал ждать. Я внимательно осмотрел найденный ключ, недоумевая, что это могло бы значить. А значить это могло, среди прочих притянутых за волосы предположений, что статная миссис Карлсон не верна своему мужу.

Сразу же после пяти невысокий смуглый мужчина в красном свитере открыл замок на дверях и занял свое место за стойкой бара. Я вошел и сел перед ним на табурет.

Взглянув на часы, он спросил:

— Что будете пить?

— Виски подешевле. Это ваше собственное заведение?

— Мое и моей жены, меня оно устраивает.

— Приятное место, — сказал я, хотя ничего приятного здесь не находил.

Старый официант, казалось, спал стоя, прислонившись к стене.

— Вы никогда не бывали здесь раньше, я не помню вашего лица, — сказал он, готовя мне выпивку.

— Я из Голливуда. Слышал, что у вас небольшой, но очень приятный джаз.

— Да.

— Сегодня они играют?

— Они играют только по субботам и по пятницам вечерами. Выручки от торговли в обычные дни не хватает, чтобы их содержать.

— А воскресные закрытые представления, они что, еще продолжаются?

— Да. Вчера было. Жаль, что вы пропустили его. Ребята в прекрасной форме.

Мое виски проскользнуло ко мне по стойке.

— У вас музыкальный бизнес?

— Да. Время от времени случается открывать талантливых музыкантов. У меня контора на Стрип.

— Сэм захотел бы переговорить с вами. Он руководитель.

— А где бы я смог повидать его?

— У меня есть его адрес. Минутку.

Двое молодых парней, в рабочей одежде и дождевиках, заняли место в дальнем конце бара. Видимо, торговцы. Они заговорили о миллионной сделке на недвижимость. Им, судя по всему, доставлял удовольствие этот разговор, хотя сами они отношения к сделке не имели.

Не дождавшись заказа, официант поставил перед ними по маленькой порции виски.

Вошла прекрасно сложенная молодая женщина, сняла прозрачный плащ. На шее у нее висело столько драгоценностей, словно она была местной принцессой.

Бармен строго взглянул на нее:

— Ты опаздываешь. Я не могу работать без женщин.

— Прости, Тони. Рашель опять задержалась.

— Найми другую сиделку для ребенка.

— Но она так ласкова к детям! Ведь ты бы не хотел, чтобы его кормил кто-нибудь другой?

— Сейчас не время об этом говорить. Ты знаешь, где тебе надлежит быть!

— Да, мистер Наполеон.

Насмешливо качнув бедрами, она заняла пост у двери. Начали появляться посетители, главным образом молодежь. Выглядели они довольно респектабельно. «Принцесса», позвякивая драгоценностями, почтительно сопровождала их к столикам.

Ее муж наконец-то вспомнил обо мне:

— Вот адрес Сэма Джексона. У него нет телефона, но это недалеко отсюда, вы легко найдете.

Он подал Мне листок из записной книжки с записью: «Мимоза, 169, ка. 2».

Я быстро нашел дом — он оказался старинной постройки, с пышным викторианским орнаментом на фасаде, наполовину осыпавшимся от времени. Тяжелая резная дверь была широко открыта, и я вошел в коридор, ощутив под ногами покоробившийся паркет. На двери справа висела вырезанная из жести цифра «2». Когда я постучал, двойка задребезжала.

Выглянул желтолицый человек в рубашке с короткими рукавами.

— Вам кого?

— Сэма Джексона.

— Это я. — Его почему-то удивило, что он мог кому-то понадобиться. — Насчет работы? — Он задал этот вопрос с полной безнадежностью, заранее предполагая отрицательный ответ.

— Нет, но я хотел бы поговорить с вами, мистер Джексон.

Он отметил слово «мистер» и наклонил голову в знак признательности.

— Хорошо. О чем?

— Разрешите мне войти. Я частный детектив, мое имя — Лу Арчер.

— У меня беспорядок. Жена целый день на работе… Ну, входите.

Квартира его состояла из одной большой комнаты, которая, наверно, раньше служила гостиной в этом доме. Она еще сохранила свои великолепные пропорции, но очень высокий потолок потрескался и был в водяных разводах, на окнах висели дырявые занавески. Разнокалиберная мебель стояла в беспорядке на голом деревянном полу. Маленький телевизор на столике у кровати с дежурным оживлением болтал о происшествиях дня.

Джексон выключил его, взял из крышки кофейника на столе дымящуюся сигарету и сел на край кровати, молча ожидая, что я скажу. Я отметил, что марихуаны в сигарете не было, и сообщил, что ищу Тома Хиллмана. Он бросил на меня взгляд, в котором промелькнул страх, затушил окурок сигареты и опустил его в карман рубашки.

— Я не знал, что он исчез.

— Он исчез.

— Это очень плохо. Почему вы решили, что он здесь? — Он осмотрел комнату так, будто видел ее в первый раз. — Мистер Хиллман послал вас?

— Нет.

— Том мне нравился, — сказал он осторожно.

— За что?

— Сам по себе. — Он сложил руки на коленях. — Я услышал, как он бренчал на пианино в клубе на пляже. Прошлой весной. Я тоже немного бренчал. Пианино не мой инструмент, но его заинтересовали несколько аккордов, которые я ему показал. Это сослужило мне плохую службу.

— Вам?

— Мистер Хиллман позаботился об этом. Он уволил меня из клуба, не хотел, чтобы его чистенький мальчик общался с такими, как я… Если вас послал не мистер Хиллман, тогда кто?

— Доктор Спонти.

Я думал, что это имя ему ничего не скажет, но он испугался.

— Спонти? Вы имеете в виду… — Он замолчал.

— Продолжайте, мистер Джексон, — что я имею в виду?

Он пришел в полное смятение и как-то неожиданно стал выглядеть старше. Голос его осип.

— Нет. Ничего, мистер.

Он растянул свой беззубый рот в идиотской улыбке.

— Думаю, вы хорошо понимаете, что я намерен сидеть здесь до тех пор, пока вы не расскажете мне все, что знаете?

— Это ваше право, — сказал он, хотя такого права у меня и не было.

— Вы знаете доктора Спонти?

— Слышал это имя, — ответил Джексон.

— Вы видели Тома Хиллмана в течение двух последних дней?

Он покачал головой, но в глазах его отражалась неуверенность.

— Где вы слышали имя Спонти?

— От моей родственницы. Она раньше работала в школе. Я уверен, что это и меня делает соучастником, — добавил он с иронией.

— Соучастником чего?

— Какого-то преступления. Ведь что-то случилось? Мне вовсе не к чему даже знать, что случилось, — добавил он, видя, что я собираюсь объяснить.

— Такой разговор нам ничего не даст, — огорчился я.

— А чего вы ждете? Ведь что бы я ни сказал, все свидетельствует против меня, да?

— Вы говорите как человек, имеющий к этому отношение.

— У меня хватает других забот. Но мне жалко, что Томми Хиллман исчез.

— Он нравился вам?

— Мы подходили друг другу.

— Расскажите мне о нем побольше. Именно за этим я к вам и пришел.

Мои слова прозвучали немного фальшиво. Я подозревал Джексона, и он знал об этом. Он был наблюдателен и умел слушать.

— Найдя Тома, вы вернете его в школу в «Проклятой лагуне»? Я не прав?

— Вы не правы!

— Я не верю вам. — Он следил за моими руками, ожидая, не появится ли у меня желание ударить его. На лице его проступали следы прежних побоев. — Не надо официальностей. Я не верю вам, мистер!

Я повторил, кто я такой, и спросил:

— Вы знаете, где сейчас Том?

— Нет. Не знаю. Если мистер Хиллман отдал его в эту школу, для него лучше вырваться на свободу, чем идти домой. Его отец не имел права проделывать с ним такое.

— Мне то же самое уже говорили.

— Кто?

— Одна из тамошних воспитательниц. Том, по ее мнению, был в здравом уме и его незачем было помещать в «Проклятую лагуну». Том, видимо, такого же мнения. Он бежал в субботу ночью.

— Хорошо.

— Не так уж и хорошо. По крайней мере, там он был в безопасности.

— Он и сейчас в безопасности, — сказал Джексон и тут же пожалел о сказанном.

Он снова растянул рот в бессмысленной улыбке. Трагическая маска с претензией на юмор!

— Тогда где он?

Джексон пожал плечами:

— Я говорил уже вам, что понятия не имею.

— Как вы узнали, что он на свободе?

— А Спонти иначе не прислал бы вас ко мне!

— Вы быстро соображаете!

— Как умею. Вы хоть и говорили много, но практически ничего не сказали.

— Вы сказали еще меньше! Так расскажите же, Сэм.

Он быстро вскочил и подошел к двери. Я подумал, что он предложит мне уйти, но ошибся. Он остановился с видом человека, встретившегося неожиданно со взводом солдат.

— Что, по-вашему, я должен делать? — закричал он. — Сунуть голову в петлю, которую затянет Хиллман?

Я подошел к нему. В глазах его метался страх. Он устал от нашего длинного разговора и, подняв руки, как бы пытался защитить голову.

— Не трогайте меня!

— Успокойтесь. Что за истерика? Какая-то «петля»!

— Весь мир в истерике! Я потерял работу из-за того, что научил его пацана кое-какой музыке. Теперь Хиллман раскапывает прошлое. Что за гнусные времена!

— Не такие уж и гнусные, если мальчик действительно в безопасности. Ты ведь говорил, что он в безопасности, да?

Никакого ответа. Он только поглядывал на меня из-под руки. В глазах его стояли слезы.

— Ради Бога, Сэм. Мы должны понять друг Друга в этом деле. Ты не похож на человека, которому хочется, чтобы с Томом что-нибудь стряслось.

— Все равно все плохо, — сказал он, всматриваясь в мое лицо.

— Знаю, что плохо, — ответил я. — Но стена не так уж высока и нерушима. Ты на стороне Тома. Ты не хочешь, чтобы мальчика оторвали от тебя и твоей музыки. И ты считаешь, что я намерен снова отправить его в эту школу?

— А что, нет?

— Я пытаюсь спасти его жизнь. И думаю, что ты сможешь помочь мне.

— Как?

— Сядь и перестань думать, что я от Хиллмана.

Джексон возвратился к кровати и сел рядом со мной.

— Ну, Сэм, ты видел его в эти два дня?

— Кого, мистера Хиллмана?

— Не надо снова начинать эту идиотскую игру. Ты интеллигентный человек. Ответь только на мой вопрос.

— Прежде чем я отвечу, вы ответите на мой?

— Если смогу.

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что хотите спасти ему жизнь? Спасти его от дурного влияния, да? Или поместить его в другое удобное местечко?

— С мальчиком может произойти кое-что похуже.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Имею в виду, что он в руках людей, которые могут сделать все что угодно, даже убить его. Ты не должен разглашать то, что я тебе говорю.

— Будьте уверены. Слово мужчины.

Хотя в голосе и появилась искренность, но по глазам было видно, что он мне еще не верит.

— А ты, Сэм, действуешь только во вред, скрывая то, что знаешь, ты как собака на сене. Ты играешь на тромбоне?

— Да! — удивился он.

— Я слышал, ты в него отлично дуешь?

— Не льстите мне.

— Это ни к чему. Все равно рано или поздно тебе придется мне сказать, когда ты видел Тома Хиллмана в последний раз. Ты же не будешь сидеть на своей старой постели, дожидаясь, пока по телевизору сообщат, что тело Тома найдено в котловане.

— Уже нашли?

— Еще нет. Но это может случиться и сегодня вечером. Когда ты видел его?

Он тяжело вздохнул:

— Вчера. С ним все было о’кей.

— Он приходил сюда?

— Нет, сэр. Он никогда не был здесь. Он заскочил в бар «Фло» в середине дня и провел там только пять минут.

— Как он был одет?

— Широкие спортивные брюки и черный свитер. Этот свитер связала ему мать.

— Ты разговаривал с ним?

— Я сыграл ему одну вещицу. Я всегда показываю ему новые вещи. Сказал, что понравилось. Вот и все! Я не знал, что он в бегах. Черт! С ним же еще была одна подруга!

— Стелла?

— Другая. Старше ее.

— Как ее зовут?

— Он никогда не называл ее имени. До этого я видел ее только раза два. Томми понимал, что я не одобряю этого его ухаживания. Она так стара, что годится ему в матери.

— Ты можешь описать ее?

— Блондинка, волосы соломенного цвета. Синие глаза, под глазами большие тени. Вообще-то трудно сказать, как она выглядит без всякой косметики.

Я раскрыл блокнот и записал.

— Чем она занимается?

— Может быть, шоу-бизнесом. Но это так, предположение. Я с ней не разговаривал. У нее такой вид…

— Она привлекательна?

— Для Тома. Я сразу ее раскусил. Многие парни начинают с женщинами старше себя. Но, — со вздохом добавил он, — Том мог бы найти себе и получше.

— Сколько ей лет?

— По крайней мере — тридцать. Свидетельство о рождении она мне не предъявляла. Одевается под молодую — юбка выше колен. Она, конечно, не девочка, но могла бы, наверное, удрать с молодым партнером.

— Во что она была одета вчера?

— Темное платье из синего сатина или что-то в этом роде… Мне, — ткнул он себя пальцем в грудь, — было неприятно смотреть, как они обнимались.

— Как, по-твоему, она к нему относится?

— Вы многого от меня требуете. Том молод, прекрасно выглядит, и она довольно эффектна. Но я не рентген, чтобы читать ее мысли.

— Она энергичная женщина?

— Пожалуй, да.

— Ты видел ее с каким-нибудь другим мужчиной?

— Никогда. Только с Томми.

— Раз или два?

— Два, не считая вчерашнего. Первый раз недели две назад. В воскресенье. Он привел ее на наше «собрание» днем. Женщина была выпивши и сначала захотела петь, а потом танцевать. Мы не разрешили ей — в нашем кабаре этого нельзя. Нужно дополнительно платить налоги. Тогда она разъярилась и утащила парня с собой.

— А кто ей сказал, что нельзя танцевать?

— Не знаю. Думаю, одна из тех сварливых баб, что ждали вокруг. Они и протестуют против танцев. Во всяком случае, музычка, которую мы играем по воскресеньям, не для танцев. Больше во славу Господа, — добавил он неожиданно.

— А что было во второй раз, когда ты ее видел?

Он колебался, обдумывая ответ.

— Десять дней назад, в пятницу. Они пришли около полуночи. Я продрейфовал к их столику в перерыве, но Том не познакомил меня и не предложил мне сесть. А ведь мы не были в ссоре. Наверное, они хотели поговорить наедине.

— Тебе не удалось подслушать хотя бы часть разговора?

— Подслушал.

Лицо его ожесточилось.

— Ей нужны были деньги, чтобы сбежать от мужа.

— Ты уверен, что слышал это?

— Уверен так, будто сидел рядом.

— А что Том?

— Он был ею совершенно очарован.

— Он был пьян?

— Она была пьяна. Он не пьет. Во «Фло» не дают спиртного несовершеннолетним. Нет, сэр. Она заинтриговала его чем-то похуже, чем выпивка.

— Наркотики?

— Вы знаете, что я имею в виду…

Его руки нарисовали в воздухе контур женской фигуры.

— А ты на «игле»?

— Нет, сэр.

— Покажи мне руки.

— Не покажу. Вы не имеете права!

— Я просто хочу проверить твою правдивость.

Он закатал рукава, обнажив тонкие желтые руки. Следы от уколов были старыми и сухими.

— Я вышел из Лексингтона семь лет тому назад и, благодарение Богу, с тех пор туда не попадал.

Он с уважением притронулся к ним, напоминавшим маленькие потухшие вулканы, и потом бережно прикрыл их.

— Вы правы, мистер Джексон. Имея такой опыт, вы легко бы определили, не пользовался ли Том наркотиками.

— Наверняка — нет. На этот счет я и сам не раз читал ему лекции. У музыкантов есть свои соблазны. Но то, что я говорил ему, я вложил прямо в сердце. — Он прижал руку к груди. — Мне следовало бы прочитать ему еще лекцию о женщинах.

— Никогда не слышал, чтобы это приносило большую пользу. Кто-нибудь был еще с Томом и этой блондинкой?

— Нет.

— А он знакомил кого-нибудь с ней?

— Сомневаюсь. Он держал ее при себе. Показал, но держал при себе.

— У вас нет случайно никаких предположений насчет ее имени?

— Нет.

Я встал и поблагодарил его.

— Сожалею, если моментами вел себя грубо.

— Ну-у, — протянул он. — Я-то был еще грубее.

Глава 7

Мотель находился на краю города в довольно жалком местечке под названием «Вид на океан». Двенадцать или пятнадцать коттеджей мотеля стояли ниже по шоссе на плоской вершине холма, круто обрывавшегося вниз, к морю. Домики из бетона, выкрашенные в неестественный зеленый цвет. Три или четыре машины — ни одной старой марки — стояли на грязном гравии.

Дождь все еще шел, но на западе из-за облаков пробивались косые желтые лучи, как бы специально для того, чтобы подчеркнуть всю уродливость мотеля. Над хибарой с вывеской «Офис» склонилась одинокая ободранная пальма. Я оставил машину у хибары и вошел внутрь. Написанная от руки табличка у стойки доводила до моего сведения, что это место хозяина. Рядом висел колокольчик. Я тронул его, но он не зазвонил. Наклонившись через стойку, я рассмотрел телефон и металлическую коробку, разделенную на пятнадцать пронумерованных отделений для регистрации. Регистрационная карточка номера 7 указывала, что мистер и миссис Браун остановились здесь три недели назад и платили по шестнадцать долларов в неделю за этот коттедж. Домашний адрес и номер машины вписаны не были.

Позади Меня заскрипела дверь, и в помещение вошел крупный старик с голой, как у кондора, головой. Он выхватил карточку и с раздражением уставился на меня.

— Что это вы надумали?

— Я только проверил.

— Проверили что?

— Тут ли те, кого я ищу. Роб Браун и его жена.

Он повернул карточку к свету и прочитал ее, старательно шевеля губами.

— Они здесь, — сказал он без всякой радости. — Были, по крайней мере, сегодня утром.

Он с сомнением посмотрел на меня. То, что я оказался знакомым Браунов, на пользу мне не пошло. Я попытался улучшить положение:

— У вас есть свободный коттедж?

— Десять. Плата вперед.

— Сколько?

— Это зависит от того, на сколько вы его займете. Три пятьдесят в день, шестнадцать долларов в неделю.

— Сначала я бы хотел повидаться с Браунами и узнать, планируют ли они оставаться тут?

— Мне об этом ничего не известно. Они пробыли тут три недели.

Его нервный рот был полной противоположностью тупому, неподвижному подбородку.

— Я могу предоставить вам номер 8 или 12 на одну неделю. Это рядом с коттеджем Браунов.

— Пойду загляну к ним.

— Не уверен, что они там, но попробуйте.

Я вышел и направился к длинному ряду коттеджей. Дверь номера 7 была на замке. Я несколько раз постучал, но никто не ответил.

Когда я обернулся, старик стоял перед номером 8. Он сделал мне знак рукой и торжественно открыл дверь.

— Посмотрите. Я бы советовал вам занять этот номер, а не десятый, если, конечно, вам понравится.

Я вошел. В комнате было холодно и мрачно. Внутренние стены тоже бетонные и такие же ядовито-зеленые, как и наружные. Через щель в шторах падал желтый свет, освещая пустую кровать и потертый ковер. Я уже не одну ночь провел в подобных местах, и желания остаться здесь на сей раз не возникло.

— Здесь чисто, — сказал старик.

— Я уверен в этом, мистер Дак.

— Я сам наводил здесь порядок. Но я не Дак. Я Станислав. Дак продал все это мне. Несколько лет назад. Я только вывеску никак не соберусь поменять. Да и какая в этом польза? Все равно очень скоро мотель снесут и построят апартаменты высшего класса.

Он улыбнулся и ласково погладил свой лысый череп, словно это было золотое яйцо.

— Ну как, занимаете коттедж?

— Это действительно зависит от планов Брауна.

— На вашем месте, — сказал он, — я не стал бы слишком зависеть от него.

— Почему, мистер Станислав?

— Он, по-моему, продувная бестия. Я сделал этот вывод, посмотрев, как он обращается со своей маленькой женой. Я всегда считал, что это должно оставаться между мужчиной и женщиной.

— Я тоже. Мне никогда не нравилось, как он обращается с женщинами.

— Рад, что мы сошлись во мнениях. Женщина ждет от мужчины любви, дружбы и покровительства. Любые другие отношения теряют смысл. Я ему как-то пытался это внушить. Но он посоветовал мне заняться своим делом. Я знаю, он ваш друг…

— Ну, не такой уж он и друг. Он изменился к худшему?

— Смотря что вы имеете в виду, говоря «к худшему». Только сегодня он отделал ее. У меня появилось острое желание выбросить его отсюда. Только чем бы это ей помогло? А всего-то, что она и сделала, — один короткий телефонный разговор. Он держит ее, как в клетке…

Старик выдержал паузу, будто это слово навеяло на него какие-то воспоминания.

— Вы давно знакомы с этим Брауном?

— Не очень давно, — сказал я рассеянно. — Я познакомился с ним в Лос-Анджелесе.

— В Голливуде?

— Да, в Голливуде.

— А это правда, что она снималась в кино? Она об этом однажды упомянула, но он ей предложил заткнуться.

— Значит, их супружеская жизнь стала еще хуже?

— По ней сразу видно, что она уже по горло сыта такой жизнью. Будь я молод, как вы, наверняка бы соблазнился и сделал ей предложение. Она как раскаленный уголек.

— Но я не так уж и молод…

— Что вы! — Он схватил меня за руку и хихикнул. — Истинная правда, она любит молоденьких. Я даже видел ее с одним, лет на десять моложе ее.

Я сразу достал фотографию Тома, которую дала мне Эллен Хиллман.

— Этот?

Старик повернул фото к свету.

— Да. Прекрасная фотография. Он здесь так хорошо выглядит.

Станислав вернул мне снимок и погладил свой подбородок.

— Откуда у вас его фотография?

— Он бежал из пансиона. Я — частный детектив, представляющий эту школу.

Гнилой отблеск разврата погас в глазах Станислава. Они стали сразу непроницаемыми и даже туманными. Лицо сморщилось и затвердело так же быстро, как твердеет бетон.

— Вы не можете привлечь меня к ответственности за то, что делают мои съемщики!

— И не собираюсь.

— Дайте мне еще раз посмотреть фото!

Я протянул ему снимок.

— Я ошибся. Никогда не видел его раньше.

— Но вы же опознали его?

— Я беру свои слова обратно. Вы разговаривали со мной, прикрываясь всякими фальшивыми просьбами, пытаясь обманом что-то выведать. Вот так. Но ничего не получили. А теперь убирайтесь из моего хозяйства! — добавил он мрачно.

— Разве вы не собираетесь сдавать мне коттедж?

Мгновение он сомневался, мысленно прощаясь с десятью долларами.

— Нет, сэр. Мне не нужны шпионы и соглядатаи.

— Может статься, у вас находит прибежище кто-нибудь и похуже.

Я думаю, он и сам подозревал это и потому раздражился еще сильнее.

— Это мое дело. Если вы через минуту не уберетесь отсюда, я позвоню шерифу.

Это меня никак не устраивало. Я уже сделал достаточно, чтобы предотвратить выплату выкупа и вернуть Тома.

И я убрался.

Глава 8

Голубая спортивная машина стояла на аллее за «кадиллаком» Хиллмана. Атлетического сложения молодой человек вышел из дома и встал против меня на ступеньках. Через плечо у него висела сумка из крокодиловой кожи, и мне показалось, что под сумкой он держал револьвер.

Я сделал предупреждающий жест:

— Уберите эту штуку. Я не вооружен.

— Я х-хочу знать, кто вы? — Он слегка заикался.

— Лу Арчер. А вы?

— Дик Леандро. — Он произнес свое имя с какой-то вопросительной интонацией, будто сам не совсем точно знал его.

— Опустите револьвер, — повторил я.

Он убрал в карман револьвер, который скрывал за сумкой, и довольно смущенно посмотрел на меня. Это был ладный парень: чуть больше двадцати лет, с карими глазами и темными вьющимися волосами.

— Итак, вы здесь, — сказал я. — Наверно, и деньги здесь?

— Да. Я принес их несколько часов назад.

— Хиллману дали уже инструкции, как и куда их передать?

Он покачал головой:

— Мы еще ждем.

Я нашел Ральфа и Эллен Хиллманов в нижней комнате, где стоял телефон. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, словно им было холодно. Ожидание состарило обоих.

Тусклый вечерний свет Падал на их лица. Она что-то вязала из красной шерсти. Руки двигались быстро и точно, живя как бы своей жизнью, независимо от нее самой.

Хиллман сидел наклонившись вперед. На коленях у него был газетный сверток, который он переложил на диван так осторожно, как молодой отец кладет ребенка.

— Привет, Арчер! — сказал он невыразительно.

Я направился к нему и собирался утешить. Но выражение его глаз — боль, гордость и одиночество — отбило у меня охоту дотронуться до него или сказать что-то очень личное.

— У вас сегодня длинный, тяжелый день.

Он медленно кивнул, а жена его издала звук, напоминающий рыдание.

— Почему этот человек не звонит?

— Трудна сказать. Он, по-видимому, умышленно нагнетает обстановку.

Она отложила в сторону вязанье, которое незаметно свалилось на пол. Ее увядшее маленькое личико сморщилось еще больше, словно она физически ощущала эту пытку временем.

— Это же бесчеловечно, совершенно бесчеловечно. И зачем?

— Он, возможно, дожидается темноты, — сказал я, — и вскоре даст о себе знать. Двадцать пять тысяч долларов — очень сильная приманка.

— Он мог зайти за деньгами уже пять раз! Что его сдерживает? Почему просто не взять их и не вернуть нам нашего мальчика? Кому все это нужно?

Рука ее сделала резкое движение в сторону и наткнулась на газетный сверток, лежащий рядом.

— Не мучай себя, Элли. — Хиллман наклонился и прикоснулся к ее тонким золотистым волосам. — Что толку задавать вопросы, на которые все равно не найти ответа. Скоро все это останется позади. — Слова утешения прозвучали глухо и напряженно.

— Вместе со мной, — сказала она с горькой кривой гримасой, — если это протянется еще немного. — Она провела руками по лицу и замерла в напряженной позе, опустив подбородок на ладони.

Ее била дрожь. Она вся была натянута как скрипичная струна, и я испугался, сможет ли она выдержать такое напряжение.

Я обратился к Хиллману:

— Нельзя ли нам поговорить наедине? У меня появились некоторые факты.

— Вы можете говорить при Эллен. И Дик в курсе дела.

Я отметил про себя, что Леандро стоял у самых дверей.

— При всех я предпочел бы не говорить.

— Согласитесь, что не вы тут ставите условия. Излагайте факты.

Я изложил:

— Вашего сына видели с замужней женщиной по фамилии Браун, старше его. Она, видимо, хотела получить с него деньги. И было бы даже лучше, если бы это именно миссис Браун и ее муж были вовлечены в это вымогательство.

— Почему лучше?

— Это упростило бы дело. К тому же они, возможно, находятся в безвыходном положении.

Эллен заслонилась от меня руками, словно мои слова причиняли ей боль.

— Что вы имели в виду, говоря о замужней женщине?

— Он ухаживал за ней и на людях и наедине. Их видели вместе вчера днем.

— Где? — спросил Хиллман.

— В баре «Фло».

— Кто сообщил об этом?

— Один из работающих в баре. Он их видел и раньше, считая, что миссис Браун — девушка Тома, хотя и старше его. Это же подтвердил еще один человек — владелец мотеля, где жили Брауны. Том появлялся и там.

— Сколько лет этой женщине?

— На вид тридцать или чуть больше. Это, видимо, очень привлекательная особа.

Эллен Хиллман подняла глаза. В них был неподдельный ужас.

— Вы подразумеваете, что Том имел с ней какие-то дела?

— Я только привожу факты.

— Не верю вашим фактам. Ни одному из них не верю.

— По-вашему, я лгу? Зачем?

— Может быть, неумышленно. Здесь какая-то страшная ошибка.

— Я согласен, — вставил от двери Дик Леандро. — Том всегда был абсолютно чистым мальчиком.

Хиллман молчал. Вероятно, он знал что-то о своем сыне, чего не знали остальные. Он сидел рядом со своей женой и судорожно, как бы в поисках защиты, сжимал газетный сверток.

— Его добродетели сейчас не самое главное, — сказал я. — Вопрос в том, с какого сорта людьми он связался и что они делают с ним. Допускаю, что они обращаются к вам при его посредстве.

— Что означает подобное предположение? — спросил Хиллман.

— Вы не должны исключать возможность участия Тома в этом вымогательстве. Он вчера был с миссис Браун. Человек, звонивший вам по телефону, возможно, сам Браун. Он ведь сказал, что Том пришел к ним по доброй воле.

Эллен Хиллман пристально вглядывалась в мое лицо, как бы пытаясь все осознать. Это, казалось, было выше ее понимания. Она закрыла глаза и так резко опустила голову, что волосы в беспорядке упали ей на лоб. Поправляя их дрожащими пальцами, она проговорила очень тихо, но так, что меня пробрал мороз по коже:

— Вы лжете, я знаю своего сына — он невинная жертва. Вы пытаетесь совершить что-то ужасное, пользуясь нашим горем, придя к нам с такой отвратительной, грязной клеветой!

Муж пытался успокоить ее, обняв за плечи:

— Тише, Эллен! Мистер Арчер старается нам помочь.

— Зачем нам такая помощь? — Она отодвинулась от него. — Он не имеет права. Том — невинная жертва, и Бог знает, что с ним случилось! Я не могу слышать, что говорит этот человек! Это убийственно!

— Простите, миссис Хиллман, но я и не хотел, чтобы вы это слышали…

— Вы клевещете на моего сына!

— Это абсурд, Элли! — воскликнул Хиллман. — Пойдем поднимемся наверх, я дам тебе снотворное…

Они прошли мимо меня, еле передвигая ноги, а на смену им появился и сел на диванчик мистер Леандро.

— Вы слишком подействовали на Эллен всем этим вздором, — сказал он. — Она не может слышать о Томе ни одного плохого слова, вообще ничего против него.

— Разве я сказал что-нибудь против него?

— Да нет. Но он и раньше заставлял их волноваться. А теперь такая история… Кстати, где живет эта женщина? Может, пойти порасспросить ее?

— Да ладно… Вы и так уже сильно помогли, что доставили деньги. Кстати, почему Хиллман попросил об этом именно вас? Вы старый друг семьи?

— Да, еще мой отец работал у мистера Хиллмана, и я знаю его с детских лет. Он помог мне закончить колледж и дал у себя работу. Он мне как отец родной.

Молодой человек быстро наскучил мне, и я отошел к нише приготовить себе выпить. Наступала ночь.

На лестнице послышались шаркающие шаги Хиллмана. Телефон зазвонил, как сигнал боевой тревоги. Шаги Хиллмана стали тверже и громче. Он стремительно вошел в комнату и, оттолкнув меня, поднял трубку. Я направился было ко второму аппарату, но движением руки он остановил меня.

Мне ничего не оставалось, как наблюдать и слушать, что он будет говорить.

— Да, это Хиллман. Минутку…

Достав шариковую ручку и бумагу, он приготовился записывать. Потом с полминуты слушал и писал и, записав, проговорил:

— Я тоже так думаю. Не те ли это ступеньки, что ведут на берег?

Он снова что-то записал.

— Где я должен прогуливаться?

Он продолжал записывать.

— Так, оставляю машину, не доезжая двух кварталов, подхожу пешком… Деньги кладу под правую сторону нижней ступеньки. Затем спускаюсь на берег и хожу там полчаса. Все?

Ему сказали еще что-то. Он выслушал и ответил:

— Да. Для меня это слишком важно. Буду там ровно в девять. Ждите. — И с тяжелым вздохом положил трубку.

Дик Леандро быстро, как кошка, подскочил к нему.

— Что, мистер Хиллман? В чем затруднения?

— Я хотел спросить о Томе, но он не дал мне никакой возможности сделать это. Я даже не знаю, жив ли он!

— Зачем им убивать его? — спросил Дик. Это прозвучало так, словно он намекал на свою собственную высокую нравственность.

— Я не знаю, Дик, не знаю. — Голова Хиллмана раскачивалась из стороны в сторону.

Молодой человек положил руку ему на плечо.

— Полегче, шкипер. Мы вернем мальчика.

Хиллман налил себе виски и выпил большой глоток. Это вернуло его лицу нормальный цвет.

— Все тот же человек? — спросил я.

— Да.

— Он объяснил, куда положить деньги?

— Да.

— Пожалуй, не стоит отпускать вас одного.

— Я должен ехать один. Он сказал, что будет следить.

— Куда вы должны ехать?

Хиллман смотрел на нас внимательно и долго, словно прощаясь.

— Не скажу. Не хочу нарушать нашу договоренность.

— Но кто-то ведь должен это знать, если дело кончится плохо. А такие шансы у вас еще есть.

— Скорее я подвергну опасности свою жизнь, чем жизнь своего сына.

Он сказал это так, будто уже подвергался опасности, и эти слова, казалось, придали ему смелости. Он посмотрел на часы.

— Двадцать пять девятого. Чтобы туда добраться, мне потребуется двадцать пять минут. Немного он дал мне времени.

— Вы сможете в таком состоянии нормально вести машину? — спросил Леандро.

— Да. Все в порядке. Я только поднимусь и скажу Эллен, что уезжаю. Вы останетесь с ней дома, да, Дик?

— Конечно.

Хиллман ушел наверх, все еще сжимая в руках исписанный листок.

Я спросил у Леандро:

— Где Сенека-стрит?

— Дорога Сенека. «Вид на океан».

— А лестница, ведущая к воде, где-нибудь там?

— Да. Уж не думаете ли вы поехать туда? Вы слышали мистера Хиллмана?

— Слышал.

Спустился Хиллман и, взяв пакет с деньгами из рук Леандро, поблагодарил молодого человека.

Мы постояли на лестнице и подождали, пока его машина не скрылась в темноте. На западе упорно пробивался свет, словно напоминая о том, что всегда есть надежда — пусть даже самая слабая.

Глава 9

Я пошел на кухню и попросил миссис Перес приготовить мне сандвич с сыром. Она поворчала, но приготовила. Я съел его стоя, опираясь на холодильник. Миссис Перес не пожелала разговаривать о семейных треволнениях. Видимо, она суеверно считала, что несчастья только увеличиваются, если о них говорить. Когда я попытался расспросить ее о привычках Тома, она понемногу перестала понимать мой английский.

Дик Леандро поднялся наверх к Эллен. Судя по всему, он чувствовал себя здесь как дома. Я походил по залу для приемов. Было девять часов, и ждать я больше не мог.

Я ехал по шоссе к «Виду на океан» и лицемерно пытался убедить себя, что сделал все возможное в истории с деньгами. И с какой стати мне волноваться о Хиллмане, если он даже не является моим клиентом. К тому же у меня нет никаких доказательств того, что миссис Браун и ее муж как-то связаны с этой попыткой вымогательства.

«Совесть у меня чиста», — думал я, но успокоиться не мог.

Над океаном опустилась глубокая ночь, и только шум волн выдавал его близкое присутствие. Я оставил машину недалеко от мотеля Дака и в темноте, не зажигая карманный фонарь, который прихватил с собой, пошел дальше.

Офис был освещен. Над дверью висел неоновый знак: «Есть свободные места». Стараясь не попасть в полосы света, я направился прямо к коттеджу номер 7. В нем было темно. Я постучал, но ответа не получил. Воспользовавшись ключом, найденным в машине Карлсон, я вошел и захлопнул за собой дверь.

Миссис Браун была в комнате. Я споткнулся о ее ноги и чуть не упал на нее. Пришлось зажечь фонарь. В его неверном луче я увидел, что она лежит в платье с мерцающими блестками. В светлых волосах запеклась кровь, напоминая смолу. Все лицо было покрыто кровоподтеками и изуродовано: она выглядела до смерти избитой. Я потрогал ее руку — рука была холодной. После этого я убрал свет фонаря с ее оскаленного лица.

Луч прыгал по стенам, по газетным обрывкам, валявшимся на полу. Рядом с кроватью обнаружил большой, затянутый ремнями картонный чемодан и две коробки. В одной из коробок — бутылка дешевого вина, в другой — засохшие сандвичи.

Я развязал ремни на чемодане и открыл его: от содержимого исходил запах, достойный сожаления. В нем были мужские и женские вещи, сваленные без разбору: грязные шорты и комбинации, ржавые лезвия для безопасной бритвы и тюбик крема, бутылочка с краской для бровей и ресниц, пара платьев и дамское белье. Здесь же лежал мужской поношенный синий костюм с этикеткой какого-то Магазина. В карманах его не было ничего, кроме табачных крошек, но во внутреннем нагрудном кармане я обнаружил согнутую визитную карточку с едва различимым, шрифтом на дешевой желтой бумаге:

В кресле под окном валялся женский кошелек из кожи, сделанной под змеиную. В нем была куча косметики и несколько стершихся штампованных синих фишек. Ни бумажника, ни документов, ни денег, если не считать единственного серебряного доллара на дне коробки. Еще валялась колода засаленных, заигранных карт и кубик для игры в кости. Я бросил его три раза: каждый раз выпадала шестерка.

Вдруг послышался шум подъезжающей машины. Свет фар скользнул по окнам. Я погасил фонарь. Колеса проскрипели по гравию, и машина остановилась прямо рядом с коттеджем. Кто-то вышел из машины и дернул дверь.

Она, естественно, не открылась, и мужской голос произнес:

— Открой.

В нем была легкая хрипотца, как и в том Голосе, который я слышал днем у Хиллмана. Я подошел к двери, держа в руке погашенный фонарь. Мужчина снаружи грохнул по двери рукой:

— Я знаю, ты там, я видел свет. Сейчас не время играть в прятки, эй!

Женщина лежала в полной тишине.

Я обошел ее и встал у стены за дверью. Сжимая фонарик в левой руке, правой я нащупал замок.

— Я слышу тебя, черт побери! Ты хочешь еще отведать того, что было сегодня?

Он подождал, а потом пригрозил:

— Если ты не откроешь, я выломаю замок.

Услышав стук молотка, я затаился за дверью, держа фонарь как дубинку, но не зажигая его.

— С другой стороны, — заявил он, как-то вдруг успокоившись, — там нет ничего необходимого, включая и тебя. Ты можешь оставаться, если хочешь. Подумай хорошенько.

Он подождал, но так и не дождался ответа.

— Даю последнюю возможность. Считаю до трех. Если ты не откроешь, я уеду один. — Он начал считать: — Раз, два, три. Тем лучше, дрянь!

Послышались удаляющиеся шаги. Скрипнула дверца машины. Я не мог позволить ему уехать. Открыв замок и распахнув дверь, я бросился на него. Темная фигура в шляпе только что начала влезать в автомобиль. Одна нога была еще на земле. Он обернулся. В руке у него оказался револьвер, из которого вылетел короткий горячий язычок пламени. Я почувствовал, что меня обожгло.

Рванувшись вперед, я обхватил его извивающееся тело. Рукояткой револьвера он стал бить меня по рукам. Лицо заливала кровь, и я не смог избежать удара по черепу. В голове у меня тут же вспыхнул яркий свет люстры, а дальше все мгновенно провалилось в полную темноту.

Потом я ощущал себя очень важным лицом, которое под конвоем полиции везли в машине с персональным шофером. На своей голове я чувствовал большой тюрбан, от чего моя вконец расстроенная голова вообразила, будто я раджа или даже магараджа. Мы повернули на дорогу на красный свет, и это совершенно потрясло меня.

Вежливо, но твердо мне помогли выбраться из патрульной машины и провели через двери, которые открыл человек в белом, в ослепительно сверкающее место с острым запахом дезинфекции.

Они убедили меня сесть на стол, а потом лечь на него. Голова раскалывалась. Она была обмотана полотенцем, уже пропитавшимся кровью.

Большое молодое лицо с усами наклонилось надо мной. Волосатые руки размотали полотенце и начали что-то щупать и чистить на моей голове. Острая боль.

— Вы счастливчик, вас спасли волосы.

— Что-нибудь опасное, доктор?

— Пулевая рана не опасна, просто царапина. Я и говорю, вы — счастливчик. Зато голова будет заживать дольше. Чем это вас так стукнули?

— Думаю, рукояткой револьвера.

— Хорошенькие штуки, — сказал он.

— Они задержали его?

— Спросите об этом у них.

Он выстриг часть волос на голове, наложил несколько швов и Дал мне выпить аспирина, затем я остался лежать один в белоснежном боксе. Вдруг рядом возникли два моих гвардейца.

Это были люди шерифа, в фуражках и коричневой форме, молодые и здоровые, с прекрасными мускулистыми телами. Даже в лицах у них было что-то звериное, но не такое красивое. Они сказали, что хотят мне помочь.

— Зачем вы убили ее? — спросила темная личность.

— Я не убивал. Она была уже мертва, когда я нашел ее.

— Но это не оправдывает вас. Мистер Станислав показал, что вы и раньше, еще днем, приезжали в мотель и выспрашивали.

— Он все время был со мной.

— Это только ваше утверждение, — сказала светлая личность.

Я попытался задать им несколько вопросов. Но они не сочли нужным отвечать. Голова у меня болела все больше, но время от времени я мог кое-что соображать. Я даже заставил себя приподняться на локтях и взглянуть на них.

— Я частный детектив из Лос-Анджелеса. У меня есть лицензия.

— Мы знаем, — сказала темная личность.

Я попытался нащупать бумажник. Его не было.

— Верните мне мой бумажник.

— Вернем в свое время. Никто не собирается красть его.

— Я хочу поговорить с шерифом.

— Он в постели, спит.

— Тогда с дежурным капитаном или лейтенантом.

— Лейтенант сейчас на месте преступления. Вы сможете поговорить с ним утром. Доктор сказал, что вы останетесь здесь на всю ночь. Сотрясение мозга. Все-таки чем избила вас эта женщина?

— Меня избил ее муж. Рукояткой револьвера.

— Его трудно осуждать, — сказала с чувством светлая личность, — после того, что вы сделали с его женой.

— Вы разругались с ней? — спросила темная личность.

Я посмотрел на них. Они не выглядели садистами или ненормальными, и за себя я мог не бояться. Рано или поздно вся эта путаница разъяснится. Но все же я испугался.

— Послушайте, — сказал я, вы зря тратите на меня время. У меня было свое дело в мотеле. Я расследовал… — Страх вдруг сжал мне горло, и я не смог договорить. Страх за мальчика.

— Расследовали что? — спросила темная личность.

— Нарушение законности в округе. Оно отвратительно. — Я не мог как следует говорить.

— Мы считаем нарушителем законности вас, — сказала темная личность. Какие у него широченные плечи! Он немного подвигал ими, поток воздуха пролетел у меня перед лицом.

— Перестань, мышца! — сказал я.

Большое усатое лицо врача появилось в дверях бокса.

— Здесь все о’кей?

Я ответил раньше, чем улыбающиеся личности уверили его в этом.

— Я хочу позвонить по телефону.

Доктор с сомнением посмотрел на мою охрану.

— Не знаю, не знаю…

— Я частный детектив, расследую преступление. Я не вправе говорить о нем без разрешения моего клиента. Мне нужно позвонить ему.

— Здесь нет такой возможности, — сказала темная личность.

— Так как же, доктор? Вы здесь старший, а я имею законное право позвонить по телефону.

— Я не знаю, внизу, в холле, есть телефонная будка, но вы вряд ли сможете дойти.

— Еще никогда в жизни я не чувствовал себя так хорошо.

Но когда я спустил ноги, далекий пол закачался. Темная и светлая личности вынуждены были помочь мне добраться до будки. Посадив меня на стул внутри нее, сами они остались снаружи и напоминали рыб, тыкающихся в батискаф, лежащий на дне.

К счастью, в кармане у меня нашелся десятицентовик. В принципе моим клиентом был доктор Спонти, но я попросил справочную дать мне номер телефона Ральфа Хиллмана. Хиллман сам поднял трубку на первом же звонке.

— Да?

— Это Лу Арчер.

Он тяжело вздохнул.

— Что-нибудь узнали о Томе? — спросил я сразу.

— Нет. Я точно следовал инструкции. Но когда вернулся, денег уже не было. Он вдвойне обманул меня, — горько сказал Хиллман.

— Вы его видели?

— Нет. Даже не делал попытки.

— Я видел. — И я рассказал Хиллману о том, что случилось со мной и миссис Браун.

— И вы думаете, что это одни и те же люди? — Его голос стал слабым и бесцветным.

— Думаю, что Браун — человек, который вам звонил. Возможно, это вымышленное имя. Имя Гарольд Харлей вам что-нибудь говорит?

— Это еще кто?

— Гарольд или «Хар» Харлей. Фотограф.

— Никогда не слышал.

Я не удивился. Желтая карточка Харлея была из тех, что сотнями раздают мелкие коммерсанты. Вполне возможно, что она не имела прямого отношения к Брауну.

— Это все, что вы хотели узнать? Я стараюсь не занимать телефон.

— Я не сказал еще самого главного. Меня задержала полиция. Я не смогу объяснить, что делал в мотеле, не рассказав всего о похищении вашего сына.

— Нельзя ли не говорить им об этом?

— Это невозможно. Слишком серьезный случай, вдвойне серьезный.

— Вы хотите сказать, что Том мертв?

— Нет, но похищение само по себе серьезное преступление. Вы же имеете дело с убийцей. С этой точки зрения, я думаю, вы должны снизойти до полиции и обратиться к ним за помощью. Рано или поздно вам придется пойти на это.

— Я не разрешаю. — Он изменил свой тон и заговорил мягче: — Я прошу вас, пожалуйста, воздержитесь. Дайте ему возможность прийти домой до утра. Он мой единственный сын.

— Ладно. До утра. Мы не сможем больше скрывать это. Да и не имеем права.

Я повесил трубку и вышел в коридор. Вместо того чтобы помочь мне вернуться в операционную палату, мои конвоиры подняли меня на лифте в специальную комнату с тяжелыми ставнями на окнах. Они помогли мне лечь и возобновили свои вопросы. Было бы очень утомительно пересказывать весь диалог. Все это выглядело ужасно скучно, я почти ничего не слушал. Вскоре после полуночи вошел лейтенант по имени Бастиан и приказал моим охранникам спуститься в холл. Это был высокий мужчина со светлыми волосами. Лицо его было изрезано, будто шрамами, вертикальными морщинами. Но они скорее являли собой следы аскетического самоограничения, нежели насильственного физического воздействия.

Он постоял надо мной, нахмурив брови.

— Доктор Морфи сказал мне, что вы недовольны местными порядками.

— У меня есть причина.

— Не так легко набрать людей на те деньги, которые получают инспектора. Это то же самое, что платить за самую черную работу. А ведь они работают с преступниками.

— Они получили небольшую дополнительную компенсацию.

— Что вы имеете в виду?

— Кажется, у меня пропал бумажник.

Бастиан стал совсем угрюмым. Он прошагал в холл, сделал там какие-то внушения и вернулся обратно, неся мой бумажник. Я начал медленно пересчитывать деньги.

— Можете не проверять, — сказал Бастиан. — Полиция Лос-Анджелеса на хорошем счету. Я приношу извинения, если в чем-то ваши права были ущемлены.

— Не стоит. Я ведь занимаюсь самой черной работой.

— Я же извинился, — сказал он таким тоном, что стало ясно — эта тема исчерпана.

Бастиан задал мне несколько вопросов о миссис Браун и причинах моего интереса к ней. Я ответил, что прежде, чем смогу открыться, должен утром получить разрешение моего клиента. Тогда он попросил рассказать о появлении Брауна у машины.

В моей голове перемешались все события до и после выстрела. Я выудил все, что смог: Браун был мужчиной выше среднего роста, физически очень сильный, не молодой, но и не старый. Одет в темно-серый или синий пиджак и сероватую широкополую шляпу, которая скрывала его глаза. Нижняя часть лица — тяжеловесная. Голос — грубый, с легкой хрипотцой. Машина грязно-белая или рыжеватая, двухдверный седан, возможно «форд», марка примерно восьмилетней давности.

Лейтенант Бастиан сообщил мне два новых факта: машина имела номер штата Айдахо, судя по показаниям остальных съемщиков мотеля, а Станислав затрудняется ответить, почему он не записал номер машины. Лейтенант, видимо, надеялся, что, узнав это, я все-таки кое-чем с ним поделюсь. Но я оставался тверд, и в конце концов он согласился подождать До утра.

Они перенесли меня в другую комнату на том же этаже, но уже без решеток. Остальную часть ночи я провел то засыпая, то просыпаясь. Перед глазами проходили разные лица, которые время от времени сменялись яркими видениями мотеля Дака. Его зеленое уродство высвечивалось редкими лучами заходящего солнца, словно кто-то пристально рассматривал его, и этот кто-то был я сам.

Глава 10

Наступило утро. Я никак не мог вспомнить, ел ли я что-нибудь с прошлого дня, кроме сандвича с сыром, приготовленного миссис Перес. Холодный кофе и яйца всмятку имели вкус нектара и амброзии.

Я кончал завтракать, когда появился запыхавшийся доктор Спонти. Его решительное лицо несло следы беспокойно проведенных ночных часов. Под глазами круги от бессонницы, над губой глубокий порез от бритвы. Он сухо попытался напомнить мне об убитой женщине, но я оборвал его:

— Я не удивлюсь, если вы уже знаете, что я там был.

— Да, я узнал это довольно странным путем. Лейтенант Бастиан позвонил мне среди ночи. Он случайно увидел чек, который я дал вам вчера утром, и задал мне массу вопросов.

— Обо мне?

— Обо всей ситуации.

— Вы сказали ему о Томе Хиллмане?

— Но у меня не было выбора. — Он потрогал свежий порез. — В «Виде на океан» убита женщина… Я счел своим долгом предоставить властям всю информацию, которой обладаю. Кроме того…

— Включая и дело с выкупом?

— Конечно. Лейтенант Бастиан посчитал это особенно важным. Он поблагодарил меня и пообещал, что имя нашей школы не появится в газетах.

— Это, конечно, самое главное.

— Для меня — да, — сказал Спонти. — Ведь у меня школа.

Я очень расстроился, поняв, что лишился всех сведений и теперь мне нечем было торговаться с Бастианом. Но потом я успокоился, так как кое-что еще осталось неизвестным. Лишь требование Хиллмана молчать затрудняло мою работу.

— Ничего не слышно от Хиллмана? — спросил я.

— Он звонил мне рано утром. Мальчик все еще не нашелся. — Голос Спонти звучал сейчас печально, а глаза уставились прямо на меня. — Естественно, родители за это время совершенно обезумели. Мистер Хиллман наговорил мне такого, что позднее ему придется извиняться.

— Он все еще обвиняет вас в похищении?

— Да. Но теперь он обвиняет меня еще и в том, что я привлек к этому делу вас. Он считает, что вы принесли ему несчастье.

— Тем, что пошел в мотель и получил пулю?

— По его мнению, вы вспугнули похитителей, и поэтому они не смогли вернуть ему Тома. Я очень боюсь, что он больше не захочет иметь с вами дело, мистер Арчер.

— Так же как и вы?

— Вы ведь понимаете, под каким давлением я нахожусь? Фактически я обязан выполнять все требования мистера Хиллмана.

— Да, конечно.

— Но я вовсе не собираюсь просить вас вернуть мне часть вашей платы. Оставьте себе все двести пятьдесят долларов, хотя вы были в моем распоряжении меньше, чем двадцать четыре часа. Конечно, неожиданный несчастный случай потребует затрат на лечение. Ну, мне пора. — Он направился к выходу.

— Пошел к дьяволу, — сказал я, когда он вышел.

Но он просунул голову в дверь:

— Вы вынуждаете меня приостановить оплату чека.

Я сделал непристойное движение, показав ему, что будет с его чеком. Доктор Спонти стал синим, как слива, и ушел… Я лежал и трясся от злости. Из-за этого возобновилась тупая боль в голове. Но это же помогло мне сделать один вывод, который касался только меня: мне не следовало второй раз ездить в мотель Дака. По крайней мере, не тогда, когда я поехал.

Вошла няня и забрала поднос. Позже пришел доктор, ощупал мой череп, заглянул в глаза и сказал, что у меня легкое сотрясение мозга, не более. Я занял у санитара лезвие, побрился и оделся. Затем спустился вниз и у окошка кассира пустил в дело чек Спонти.

Сдачи я получил чуть больше двухсот долларов. Сидя в такси, которое везло меня в нижнюю часть города, я решил, что могу позволить себе заняться этим делом еще денек-другой, нравится это Спонти или нет. Я попросил водителя остановиться у телефонной компании.

Я чувствовал себя намного лучше. Возможно, на меня подействовала прекрасная солнечная погода, но скорее — решение все-таки вытащить из этой передряги мальчика, которого я никогда не видел.

В конце огромной комнаты в здании телефонной компании находились будки для междугородных переговоров и просто полки с аппаратами. Но здесь значились только главные города Айдахо. Я поискал в справочнике фотографа по имени Гарольд Харлей. Его не было. Робертов Браунов оказался целый легион, но это имя было наверняка вымышленным.

Я устроился в одной из будок и позвонил Арни Вальтеру, детективу из Рено, который часто работав со мной. У меня не было никаких контактов с Айдахо, а Рено находился в непосредственной близости к нему. Да и сам по себе Рено являлся модной приманкой для воров со случайными деньгами.

— Агентство Вальтера, — ответил Арни.

— Это Лу.

Я рассказал ему, откуда звоню и почему.

— Убийство и похищение! Тебя можно поздравить.

— Похищение может быть и ложным. Тома Хиллмана, предполагаемую жертву, видели с погибшей женщиной пару недель назад.

— Сколько, ты говоришь, ему лет?

— Семнадцать. Но он выглядит старше своего возраста. — Я детально описал Тома. — Он мог уехать с Брауном и по своей воле, и насильно. Пока неясно.

— Или не уехать вовсе, — сказал Арни.

— Да.

— Ты знаешь этого парня?

— Нет.

— Я думал, может, ты знаешь его. О’кей. Откуда взялся этот фотограф — Гарольд Харлей?

— Харлей может оказаться и самим Брауном. Или может знать Брауна. Его карточка — пока единственная улика, которая у меня есть. Ну и еще номер машины из Айдахо. Я хочу попросить тебя о двух вещах. Поищи в Айдахо и в близлежащих штатах Харлея. У тебя ведь есть деловые справочники?

— Да. Я посажу за эту работу Филлис.

Это была его жена и партнер.

— И второе. Поищи Брауна и мальчика, сам или через своих осведомителей, в Тахо и Вегасе.

— Почему ты думаешь, что они направились именно сюда?

— Просто подозрение. У женщины в кошельке я нашел серебряный доллар и кубик для игры в кости.

— И никаких документов?

— Нет. Но личность ее мы установим. У нас есть она сама.

— Дай мне знать, когда установите.

Я отправился в полицейский участок. После вчерашнего дождя небо было чистым и ясным. Я спросил дежурного в службе шерифа, где можно найти лейтенанта Бастиана. Он направил меня в лабораторию идентификации на втором этаже.

Комната больше походила на служебный кабинет, чем на лабораторию. Обширное помещение, на подоконниках воркующие голуби, на стенах, отделанных панелями с металлической стружкой, карты города, окружающей местности и всего штата. В большом смежном чулане находились приспособления для сушки и большая металлическая раковина.

Бастиан изобразил улыбку, но она мало чем отличалась от недовольной гримасы. Он положил прямоугольную лупу на фотографию, которую изучал перед моим приходом. Я подошел к столу, наклонился и увидел фотографию мертвой миссис Браун.

— Чем ее убили, лейтенант? — спросил я, когда мы сели.

— Вот этим. — Он поднял правую руку, сжал ее в кулак. При этом лицо его тоже как-то сжалось. — Человеческой рукой.

— Роберт Браун?

— Похоже, что так. Станислав показывает, что Браун избил ее еще вчера днем. Полицейский врач подтвердил, что примерно в это время ее и убили.

— Станислав говорил мне, что Брауны поссорились из-за того, что она звонила кому-то по телефону.

— Верно, но мы не можем узнать, с кем она говорила, разговор был местный. Она воспользовалась телефоном в конторе Станислава, но он утверждает, что ничего не слышал.

— Откуда он знает, что Браун избил ее?

— Ему сказала об этом женщина из соседнего номера. Но она уже выехала.

Бастиан провел рукой по своему нахмуренному лицу, но выражение его никак при этом не изменилось.

— Самое ужасное в том, как ведут себя некоторые люди: они могут слышать, что убивают женщину, но никогда не придут на помощь, а потом выясняется, что никто ничего не знает.

— Это не Браун, — сказал я. — В девять тридцать прошлой ночью он, думая, что она жива, разговаривал с ней через дверь. Требовал впустить его. Хотя, может, после всего, что произошло, он хотел убедить сам себя, что он не убил ее.

Бастиан бросил на меня быстрый взгляд.

— Вы находились внутри коттеджа, когда Браун разговаривал с ней через дверь?

— Да. Совершенно случайно. Скажу больше. Я опознал его голос: это он прошлым вечером вымогал деньги у Хиллмана. Я слышал его по параллельному телефону, когда он разговаривал с Хиллманом.

Правая рука Бастиана все еще была сжата в кулак, им он и грохнул по столу.

— Чертовски плохо, — сказал он, — что вы не рассказали нам все это еще вчера. Вы могли бы спасти жизнь женщины, не говоря уже о двадцати пяти тысячах.

— Скажите об этом Хиллману.

— Я и собираюсь это сделать сегодня же утром. Как только поговорю с вами.

— Это не мое решение, хотя я и пытался изменить его. Во всяком случае, я вышел на этот адрес, когда женщина была уже мертва.

— Именно с этого места мы и начнем, — сказал, помолчав, Бастиан. — Рассказывайте подробно. Мне нужен полный отчет. — Он отошел от стола и включил магнитофон.

Четверть часа или чуть больше перематывающаяся с бобины на бобину лента фиксировала все, что я рассказывал. Клиента я уже лишился, так что был свободен и ничего не утаивал. Даже того, что, возможно, Том и сам участвовал в вымогательстве денег у своего отца.

— Очень похоже, что так оно и было, — произнес Бастиан. — И это могло бы означать, что парень еще жив. Хотя вряд ли.

— Почему вряд ли?

— По двум причинам. Я сомневаюсь, что он мистифицировал старика. И сомневаюсь, что он еще жив. Похоже, женщина была лишь приманкой, чтобы завлечь его и убить. Возможно, через неделю мы выловим его тело из океана.

Эти слова прозвучали очень весомо: за ними стоял опыт. Жертвы похищения всегда подвергались большой опасности.

— Но я работаю, исходя из предположения, что он жив, — сказал я.

Бастиан поднял брови.

— Я думал, что доктор Спонти отказался от ваших услуг.

— У меня есть еще немного его денег.

Ответом мне был долгий, холодный взгляд Бастиана.

— Мне сообщили правильно: вы не просто соглядатай.

— Надеюсь.

— Если уж вы продолжаете расследование, то могли бы сделать кое-что и для меня. Помогите мне определить личность этой женщины. — Он достал фотографию миссис Браун из-под увеличительного стекла. — Фотография эта слишком груба, чтобы ее можно было разослать. А вы можете показать ее в своих кругах. У нас есть полицейский художник, который сделает приемлемый портрет, но на это уйдет много времени.

— А как с отпечатками пальцев?

— Мы, конечно, попытаемся… Но многие женщины никогда не соглашались дать отпечатки пальцев. Так вы тем временем попробуете установить ее личность? Вы ведь из Голливуда, а женщина говорила, что она одно время снималась.

— Это может не соответствовать действительности.

— Да.

— Вообще-то я хотел попытаться найти следы Брауна в Неваде. Если мальчик жив, Браун наверняка знает, где он.

— Полиция Невады уже получила приметы Брауна. У вас же есть на месте свои связи, и я буду действительно благодарен вам, если вы возьмете эту фотографию с собой в Голливуд. У меня нет лишних людей. Кстати, я распорядился, чтобы вашу машину поставили в гараж участка.

Кооперация порождает кооперацию. Кроме того, определение личности женщины было важно еще и потому, что убийца пытался избавиться от нее. Я взял несколько фотографий, снятых с разных точек, и спрятал их в карман, где уже лежала фотография Тома.

— Вы можете давать любые поручения вот по этому телефону, — сказал Бастиан на прощание, протягивая мне листок с номером.

Спускаясь по лестнице, я наткнулся на Ральфа Хиллмана. Он явно хотел избежать встречи со мной. Вначале мне показалось, что выглядел он лучше, чем накануне вечером. Но это было обманчивое впечатление: на щеках его горел лихорадочный румянец, в глазах блестело отчаяние.

— Уделите мне одну минуту, мистер Хиллман.

— Простите, но мне назначено время.

— Лейтенант может подождать. Вот что я вам скажу. Я согласен, что прошлой ночью допустил ошибку. Но и вы были не правы, когда настояли, чтобы Спонти избавился от Меня.

Он взглянул свысока.

— Конечно, вы и должны так рассуждать — ведь вам за это платят.

— Итак, я сожалею о прошлой ночи. Я был слишком нетерпелив. Это недостаток моего характера. Я хочу продолжить розыски вашего сына.

— Зачем? Возможно, он уже мертв. Благодарю вас.

— Это слишком тяжкое обвинение, мистер Хиллман.

— Пожалуйста, дайте мне пройти. — Он судорожно посмотрел на часы. — Я опаздываю.

Он прошел мимо меня и взбежал вверх по лестнице так, словно я за ним гнался. Разговор вышел крайне неприятным. И дальше на всем пути в Лос-Анджелес неприятности преследовали меня.

Глава 11

Купив себе большую шляпу, чтобы скрыть повязку на голове, я нанес краткий визит в голливудское отделение уголовной полиции. Никто из сыщиков на всех этажах этого здания не опознал миссис Браун по фотографии ее трупа. Тогда я отправился в отдел новостей голливудской газеты «Репортер». Большинство из тех, кто там работал, не захотели даже взглянуть на фото. Те же, кто честно его рассмотрел, не смогли опознать миссис Браун.

Я попытал счастья и среди нескольких сутенеров на Стрип, но с тем же успехом. Из-за фотографии меня же еще и обругали. Эти мальчики и девочки не позволяли себе задумываться над тем, какова оборотная сторона только что заработанного ими доллара. Насильственная смерть женщины лишь ухудшала дело: ведь это же могло случиться с любым из них в любое время.

Я направился к себе в офис, намереваясь позвонить Бастиану и попросить его передать мне копии более крупных портретов, как только его художники закончат работу.

И тут я подумал о Джо Сильвестре.

Джо был старый агент, работал он по найму и обслуживал различного рода конторы, расположенные в двух кварталах от бульвара Сансет. Не сумев приспособиться к условиям возросшего давления крупных студий на независимых продюсеров, работу он потерял и жил теперь на остатки своей доли от демонстрации старых картин, предаваясь воспоминаниям.

Я Постучал в дверь его жилища и услышал, как он прячет бутылку, будто я был привидением Луиса Майера или эмиссара Артура Рэнка. Открыв дверь и убедившись, что это всего лишь я, он слегка смутился, но бутылку достал и предложил мне выпить из бумажного стаканчика. Для себя он держал высокий стеклянный бокал без ножки. Я слышал, что почти каждый день он просиживает за столом, выпивая кварту пшеничного виски «бурбон», а иногда и кварту с половиной.

Это был старик с детским личиком, льняными волосами и хитрыми глазками. Из-за пристрастия к алкоголю разум его стал подобен старинной лампе, сфокусированной таким образом, что свет падал только на прошлое, на его собственный «паккард» с персональным шофером и на трехэтажный дом без лифта, который давно уже стал тенью.

Но сейчас, в первой половине дня, Джо был еще в форме.

— Как же я рад тебя видеть, Лу, мальчик мой. Пью за твое здоровье.

И он тут же выпил, по-отечески положив руку на мое плечо.

— А я за твое, Джо.

Рука его с моего плеча перебралась к шляпе и сняла ее.

— Что с твоей головой?

— Меня слегка стукнули прошлой ночью.

— Я не поверил бы, что ты просто напился и брякнулся.

— Нет. Меня ударили рукояткой револьвера.

Тут он закудахтал:

— Ты не представляешь, что с собой делаешь. Знаешь, чем бы тебе следовало заняться, Лу? Уйти в отставку и писать мемуары. Неприкрытую сенсационную правду о Голливуде.

— Джо, это уже делали тысячу раз. Кому нужна эта сплошная болтовня?

— Но ты можешь это делать совсем не так! Брось им в лицо их прогнившую душу! Вот и заголовок! — Он прищелкнул пальцами. — Держу пари, что я вместе со Стивом Мак-Куином распродам твой рассказ за двадцать четыре часа. Подумай об этом, Лу, мальчик мой. Я могу открыть для тебя банку с твоими любимыми оливками.

— Я только что открыл банку с горошком, Джо, и буду очень удивлен, если ты не поможешь мне справиться с ней. А как ты относишься к фотографиям мертвых людей?

— Я видел, как умирали многие из них. — И свободной рукой он показал на стену над столом, увешанную фотографиями старых актеров. Все с автографами. Другой рукой он поднял наполненный бокал: — Пью за них.

Я выложил на стол свои жуткие фотографии.

— Ах! — сказал он. — Что за зверь в образе человека сделал с ней такое? Ты считаешь, что я узнаю ее?

— Есть сведения, что она снималась. Если это действительно так, то обращаться нужно сразу к тебе. Ты знаешь актеров больше, чем кто-либо.

— Когда это было, Лу? Теперь уже нет.

— Сомнительно, что и она пыталась сделать карьеру недавно. Вообще-то она была обречена на провал.

Он отодвинул свой бокал, повернул настольную лампу и внимательно рассмотрел фотографию.

— Кэрол?

— Ты таки ее знаешь!

Он взглянул на меня поверх очков.

— Но в суде я не смог бы в этом поклясться. Однажды я видел маленькую светлую девочку, натуральную блондинку. У нее были такие же уши. Посмотри: они маленькие, прижатые к голове и довольно заостренные. Необычные уши для девочки.

— Кэрол. А фамилия?

— Не могу вспомнить. Это было так давно, еще в сороковые годы. Кроме того, я не думаю, что это ее настоящее имя.

— Почему?

— В Подунке у нее осталась какая-то очень мрачная семья. Они не разрешали ей сниматься. Насколько я помню, она говорила мне, что сбежала из дому.

— В Подунке?

— Не скажу определенно. Но кажется, она приехала откуда-то из Айдахо.

— Повтори это еще раз.

— Айдахо. Твоя мертвая леди из Айдахо.

— Ее муж уехал на машине с номером Айдахо. Расскажи мне еще о Кэрол! Когда и где ты узнал ее?

— Прямо здесь, в Голливуде. Мой товарищ заинтересовался девушкой и привел ее ко мне. Она была восхитительным ребенком — свеженьким, нетронутым. Весь ее актерский опыт сводился к школьным выступлениям. Но я дал ей кое-какую работу. В те времена это делалось просто. Война еще продолжалась, а у меня были знакомые коммерческие директора почти во всех студиях.

— В каком году, Джо?

Он снял очки и погрузился в прошлое.

— Она пришла ко мне весной сорок пятого. В последний год войны.

Миссис Браун, если Кэрол и она одно и то же лицо, оказалась постарше, чем я думал.

— Сколько лет ей тогда было?

— Совсем юная. Я же говорю, почти ребенок. Может быть, лет шестнадцать.

— Кто был тот твой товарищ, который заинтересовался ею?

— Это совсем не то, что ты думаешь. Это была женщина, она работала в сценарном отделе студии «Уорнер». Сейчас она занимается производством многосерийных фильмов в телевизионном городке. Но в те времена, о которых я говорил, она работала всего лишь помрежем.

— Не Сюзанну ли Дрю ты имеешь в виду?

— Да. Ты знаешь Сюзанну?

— Благодаря тебе. Я встретил ее на вечеринке в твоем доме, когда ты еще жил на Беверли-Хиллз.

Джо был совершенно потрясен. Он, очевидно, чувствовал себя так, словно некая машина времени внезапно перенесла его с одного уровня прошлого на другой.

— Я помню. Должно быть, лет десять тому назад.

Он сидел и вспоминал. Я тоже. Тогда я проводил Сюзанну домой, а после мы стали встречаться на других вечеринках. Нам было о чем поговорить. Она усвоила очень много из того, что я знал о людях, а я — из ее книжных познаний. Я был без ума от ее потрясающего чувства юмора.

Медленно раскручивался клубок воспоминаний, постепенно они принимали очертания реальности. Я думаю, что мы еще и нарочно усиливали эти ощущения. Мы сидели, выпивали и говорили о том времени, когда Сюзанна расцветала. Ее отец был профессором университета, жена его умерла еще совсем молодой, и он посвятил себя Сюзанне. Потом отец умер, но она как бы продолжала во всем ощущать его присутствие.

Между нами что-то произошло, и Сюзанна перестала бывать в тех местах, где могла встретить меня. Я слышал, что она вышла замуж, и неудачно. Потом она сделала карьеру — и удачно.

— Как случилось, что она познакомилась с Кэрол? — спросил я У Джо.

— Об этом тебе следует спросить у нее самой.

Безысходная реальность опять начала угнетать Джо, и он опять потянулся к выпивке.

— Она говорила мне как-то, но я не помню. Память, знаешь, стала не та.

От выпивки я отказался.

— А что произошло с Кэрол?

— Она исчезла из моего поля зрения. Думаю, сбежала с моряком или еще с кем-нибудь. Во всяком случае, больше я с ней не встречался. — Джо глубоко вздохнул. — Если ты увидишь Сюзанну, Лу, пожалуйста, напомни ей мое имя. Только сделай это как-нибудь… — Он как-то неопределенно взмахнул рукой. — Как-нибудь поделикатнее. Она ведет себя так, будто я уже умер.

Я воспользовался телефоном Джо, чтобы позвонить в офис Сюзанны Дрю. Ее секретарша соединила меня.

— Это Лу Арчер, Сюзанна.

— Приятно слышать тебя.

— Но случай, по которому я звоню, не из приятных, — сказал я грубовато. — Я расследую убийство. Жертвой может быть, а может и не быть девушка по имени Кэрол, которую ты знала в сороковых годах.

— Не Кэрол Харлей?

— Боюсь, что она.

— Она умерла? — Голос Сюзанны упал как в пропасть.

— Да. Ее убили вчера в местечке под названием «Вид на океан».

Она немного помолчала. Затем заговорила вновь, и в интонации послышались девические нотки.

— Чем я могу помочь?

— Расскажи мне все о своей подруге Кэрол.

— Не по телефону, пожалуйста. Он все обесчеловечивает.

— Меня бы тоже устроила больше личная встреча. — Я говорил довольно сухо. — У меня есть несколько фотографий, которые мне нужно показать для установления ее личности. Это надо сделать поскорее. Прошло уже двадцать четыре часа…

— Приезжай прямо сейчас. Я сообщу твою фамилию вахтеру.

Я поблагодарил Джо и поехал в телевизионный городок. Сопровождающий провел меня через все здание в офис Сюзанны — большое и светлое помещение с цветами на столе. Стены украшены прекрасными картинами художников-абстракционистов. Сюзанна стояла у окна и плакала. Это была стройная женщина с короткими черными волосами, такими черными, что на них невольно задерживался взгляд. Секретарша вышла и закрыла за собой дверь, но Сюзанна все еще стояла ко мне спиной. Наконец она повернулась, вытирая мокрые щеки.

Ей было под сорок, но никогда она еще не выглядела так прекрасно. Темные глаза ее даже сейчас, будучи печальными, производили неотразимое впечатление. Тонкие, интеллигентные черты лица, прекрасные ноги и хорошо сохранившаяся фигура с осанкой молоденькой девушки.

— Не знаю почему, но это так подействовало на меня, — сказала она. — Я не видела Кэрол и ничего не слышала о ней семнадцать или восемнадцать лет. — Она помолчала. — Хотя нет, конечно, я понимаю, почему плачу. «Вот Маргарет, которую я оплакиваю».

— Кто это — Маргарет?

— Девушка из поэмы. Она горюет над опавшими листьями. А на самом деле оплакивает себя. Так же как и я. — Она глубоко вздохнула. — Я была тогда такой молодой.

— Ты и сейчас совсем не…

— Не надо мне льстить. Я старая. В сорок пятом, когда я встретила Кэрол, мне было только двадцать лет. В ту, еще доатомную эру. — Идя к столу, она задержалась перед одной из картин, как будто там было изображено все, что произошло с миром с тех пор. Потом очень эффектно села. — Ну, дай мне посмотреть на твои фотографии.

— Это не очень приятное зрелище. Ее избили до смерти.

— Боже! Кто же это сделал?

— По первому предположению — муж.

— Харлей? А она… она все еще была с этим?..

— По-видимому, все еще была.

— Он так к ней относился… Я знала, что рано или поздно что-нибудь с ней произойдет.

Я наклонился к столу.

— Почему ты знала?

— Это была какая-то фантастическая история. Они абсолютно не подходили друг к другу. Она была просто удивительным нежным ребенком, а он — психопатическая личность. Он никогда не оставлял ее одну.

— Откуда ты знаешь, что он был психопатом?

— Я знаю, что такое психопат, потому что видела одного из них. — При этих словах она высоко подняла подбородок. — Я была замужем за таким же, правда недолго, к счастью. Если тебе нужно определение, то вот оно: психопатической личностью является человек, который постоянно о чем-то тревожится. Только это и управляет его поступками.

— Таким был и Харлей?

— Да.

— Как его имя?

— Майкл. Военный моряк.

— Как называлось его судно?

Я убежден, что она открыла рот, чтобы произнести название, но тут в голове у нее произошел какой-то переворот, и все пропало.

— Боюсь, что не помню.

Она передумала называть мне судно. Почему?

Потом Сюзанна посмотрела на меня темными, ничего не выражающими глазами.

— Чем он занимался до того, как пойти во флот? Не был ли он фотографом?

— Почему фотографом? Скорее боксером. — Она снова углубилась в прошлое. — Профессиональным боксером. Но он мог быть и фотографом тоже. Он из тех людей, которые умеют делать все на свете, но без всякого успеха.

— Ты уверена, что его звали не Гарольд?

— Все звали его Майкл. Но не исключено, что это было прозвище.

— Прозвище?

— Ну да — его имя на ринге. Ты знаешь. — Она глубоко вздохнула. — Покажи мне фотографии, Лу.

— С этим можно и подождать. Сейчас главное — твоя помощь в том, чтобы ты вспомнила все о Кэрол и Харлее. Откуда ты их знаешь?

Она с каким-то напряжением посмотрела на часы.

— Мне нужно выйти на одну минуту в сценарный отдел.

— Разве Кэрол для тебя сейчас не важнее?

Она вздохнула:

— Да, наверное. Буду краткой. Это очень простая история, настолько простая, что я не смогла бы ее использовать даже в своих сериях. Кэрол — деревенская девочка из Айдахо — убежала из дому с моряком. Майкл Харлей — я думаю, что он такой же провинциал, — уже пару лет отслужил на флоте и успел повидать мир. Он пообещал взять ее с собой на побережье и устроить сниматься. Ей было только шестнадцать лет, сама невинность и непосредственность, ни с того ни с сего она могла расплакаться и тут же взорваться смехом.

— Я слышал, как ты смеялась в свое время. Когда и где тебе пришлось с ней познакомиться?

— Ранней весной сорок пятого года. Я работала в крупной киностудии «Уорнер», в Голливуде. Харлей остановился там, ну и я тоже, а потом… потом она меня заинтересовала.

— Они были женаты?

— Кэрол и Харлей? Они прошли через какую-то церемонию в Тихуане. По крайней мере, Кэрол считала, что они женаты. Она также думала, что Харлей в продолжительном отпуске, до тех пор пока морской патруль не задержал его и не отправил на судно. Кэрол осталась без всяких средств к жизни, просто без ничего. Тут я и взяла ее под свое крыло.

— И привела ее показать Джо Сильвестру?

— А почему бы и нет? Она была достаточно хорошенькой и совсем не дурочка. Джо устраивал ей иногда работу, а я проводила много времени, занимаясь ее воспитанием. Как раз в тот период я потерпела крушение в своих любовных делах — мой «голубой период» — И была рада, что чем-то могу отвлечься. Я поселила Кэрол у себя и думаю, что действительно кое-что сделала для нее. Но все кончилось как-то нелепо.

— Что случилось?

— Харлей оставил ее беременной, и это уже становилось заметным. И я, вместо того чтобы воспитывать звезду, оказалась в положении няни, ухаживающей за беременной девушкой, к тому же она остро переживала тоску по родине, но несмотря на это вернуться домой отказалась — говорила, что отец убьет ее.

— Ты не помнишь имени ее отца?

— Боюсь, что нет. На работе она называла себя Кэрол Купер, но это не настоящая ее фамилия. Я думаю, что ее отец жил в Покателло, если только это может помочь. Поищи в тех краях.

— Хорошо. Ты говоришь, она была беременна. Что произошло с ее ребенком?

— Я не знаю. Еще до того, как ребенок родился, появился Харлей — убеждена, что его выгнали из армии, — и она вернулась к нему, несмотря на все мои уговоры. Я же видела, что они совершенно не подходили друг другу. Именно поэтому семнадцатью годами позже он и должен был ее убить.

— Ему случалось впадать в бешенство?

— Еще бы! — Она скрестила руки на груди. — Когда я попыталась помешать ее возвращению К нему, он ударил меня кулаком. Я выбежала за помощью, а когда вернулась с полицейским, их обоих уже не было, как и моего кошелька с деньгами. Я не сделала им ничего плохого и вот что получила в итоге.

— И тем не менее ты все еще тепло вспоминаешь Кэрол.

— С ней было очень приятно. У меня ведь никогда не было ни сестры, ни дочери. На самом деле, когда я заново переживаю все это, мне кажется, что более счастливого времени, чем весна и лето в Бербанке, когда беременная Кэрол жила вместе со мной, у меня никогда не было. Мы и не понимали, как были счастливы тогда.

— Почему?

— Ну, потому что было ужасно жаркое лето, а холодильник сломался, потому что у нас была только одна кровать, а Кэрол становилась все больше и больше, и еще потому, что у нас тогда не было никаких мужчин. Мы думали, что переживаем страшные невзгоды. Но на самом деле они пришли позже. — Она осмотрела свой роскошный кабинет с таким видом, словно это была тюремная камера. Затем бросила взгляд на часы. — Мне действительно надо идти, иначе мои авторы и директор изобьют друг друга.

— Насчет избиения, — сказал я. — Я попрошу тебя взглянуть на эти фотографии, если, конечно, ты сможешь. Надо подтвердить ее личность.

— Да.

Я разложил перед нею снимки, и она внимательно рассмотрела их.

— Да, это Кэрол. Бедная девочка.

Сильно побледнев, она поднялась и вышла в соседнюю комнату, двигаясь как слепая.

Я сел в кресло, где только что сидела Сюзанна, и попросил по телефону ее секретаршу соединить меня с лейтенантом Бастианом. Через минуту он ответил, и я передал ему все, что узнал.

Сюзанна вошла в комнату уже в конце нашего разговора.

— Ты не теряешь времени зря, — сказала она, когда я повесил трубку.

— Твои показания очень важны.

— Я рада, но боюсь, что больше ничем не помогу.

Она все еще была бледна и шла ко мне так, словно пол у нее под ногами качался.

— Ты отвезешь меня домой?

Жила она на бульваре Беверли-Хиллз, в мезонине, который выходил во внутренний дворик. На стенах в доме висели африканские маски. Она попросила меня приготовить нам обоим выпить, и мы сели, заговорив о Кэрол, а затем и о Томе Хиллмане. Видимо, история Тома ее заинтересовала.

Старое чувство к Сюзанне опять проснулось во мне, и я вновь ощутил на себе ее воздействие. Сидя прямо перед ней, вглядываясь в ее лицо, я спрашивал себя, смогу ли я при теперешних физических, финансовых и моральных возможностях жениться на этой женщине со всеми ее африканскими масками.

Чертов телефон зазвонил в соседней комнате. Она положила левую руку мне на колено и встала. Я услышал, как она сказала:

— Это ты? Что тебе нужно от меня?

Сюзанна закрыла дверь, и больше я ничего не слышал. Вернулась она через пять минут, но лицо ее уже изменилось: вместо грусти в глазах стояла такая злость, как будто она узнала что-то похуже, чем смерть.

— Кто это, Сюзанна?

— Ты никогда не узнаешь об этом.

Я выехал в город в таком паршивом настроении, что даже поругался со своим другом Колтоном, следователем прокуратуры штата: я позвонил ему, чтобы он запросил Сакраменто, нет ли в их списках Гарольда или Майкла Харлея или еще какого-нибудь Харлея. В конце концов мы поладили, и он обещал выяснить. В ожидании ответа я спустился по лестнице к газетному киоску и купил вечернюю газету. На первой же странице сообщалось об убийстве и похищении, но ничего нового для меня там не было, за исключением сведений о том, что Харлей был военно-морским летчиком, имеет воинские награды, что позже он служил на гражданских линиях. Ему также приписывалось миллионное состояние.

Я сидел перед кабинетом Колтона и пытался отделаться от мысли, что Бастиан отпихнул меня куда-то на задворки этого происшествия. Это ощущение усилилось, когда из Сакраменто пришел ответ, что ни Гарольда, ни Майкла Харлея нет ни в калифорнийских списках, ни даже в списках дорожных нарушителей. Я уже засомневался, иду ли я по следу реального человека.

Вместе с потоками вечернего транспорта я вернулся на Стрип и почти в сумерках добрался до своего офиса. Не зажигая света, я уселся у окна и стал наблюдать, как зеленое небо постепенно теряет этот цвет. Отчетливо стали видны звезды и неоновая реклама. Самолет — множество маленьких светящихся точек — сделал вираж и стал удаляться в сторону Санта-Моники.

Я закрыл окна с венецианскими стеклами — препятствием, которое может поставить в тупик любого снайпера. После этого включил настольную лампу и просмотрел дневную почту. Она состояла из трех официальных постановлений и предложения от Института мотелей в Сент-Луисе занять место управляющего за двадцать тысяч долларов в год.

Все, что от меня требовалось, — это заполнить регистрационную анкету и отправить ее в институт регистратору. Если у меня есть жена, следовало послать и ее данные.

Я поразмышлял — не заполнить ли в самом деле анкету, но потом решил сначала пойти поесть. И еще я принял одно чрезвычайно важное решение: позвонить Сюзанне Дрю и пригласить ее пообедать со мной, объяснив, что это сугубо по делу.

В телефонной книге ее номера не оказалось. Я запросил справочную. Но и в списках этого номера не значилось. Она сделалась недостижимой.

Но прежде чем выйти на улицу, я проверил свою справочную службу. Сюда и передала для меня Сюзанна свой номер.

— Я все время пытался разыскать тебя, — сказал я.

— А я все время была у себя.

— Я хочу сказать — все время до тех пор, пока не узнал, что ты специально передала свой номер.

— Вот как? Что это тебе взбрело в голову?

— Институт мотелей из Сент-Луиса сделал прекрасное предложение для супружеской пары.

— Это достойно внимания. Мне всегда так хотелось уехать и заведовать мотелем.

— Прекрасно. Тогда пойдем пообедаем и обсудим нашу стратегию. Поскольку тебе это по сердцу, телевидение оставим. Так же как и все эти авангардистские движения.

— Извини меня, Лу, я с удовольствием пообедаю с тобой, только в другой вечер, не сегодня. Но я благодарна тебе, что ты позаботился обо мне сегодня днем. Мне было очень плохо.

— Боюсь, по моей же вине.

— Нет. Просто у меня сейчас паршивая жизнь. А твои фотографии меня просто добили.

— Тогда давай я приеду к тебе, принесу обед из кулинарии. И куплю гардении.

— Нет. Сегодня я не хочу тебя видеть. Пожалуйста, Лу.

— А как насчет твоего сегодняшнего телефонного разговора? Так ничего и не скажешь?

— Нет. В моей жизни есть такие вещи, о которых тебе совсем не обязательно знать.

— А я предположил, что именно это и навело тебя на мысль оставить мне свой номер. Если не это, то что же?

— Я обнаружила то, что может Тебе помочь: фотографию Кэрол, сделанную в сорок пятом году.

— Ну вот! Значит, все равно я приеду — хотя бы за ней. К тому же ты ведь так и не рассказала мне, как встретилась с Кэрол. Ты знаешь, о чем я говорю.

— Пожалуйста, не приходи. Я пришлю с посыльным.

— Ну, если ты настаиваешь… Я буду у себя в конторе, — и дал адрес.

— Лу? — Она говорила почти шепотом, с особым напряжением в голосе. — Ты ведь не будешь стараться выведать мои собственные секреты? Ты ведь не играешь сейчас?

— Это не игра, — ответил я.

— Тем более. Благодарю тебя.

Я сидел и снова и снова прокручивал в памяти наш разговор. Я пришел к выводу, что ей сильно досадил мужчина или мужчины. В конце концов я расхотел обедать и рассердился на самого себя. Так и сидел и растравлял душу, пока не появился посыльный от Сюзанны — молодой негр в форме, говоривший так, словно он окончил колледж. Он вручил мне запечатанный конверт, который я тут же вскрыл.

В нем находилась одна-единственная глянцевая фотография, положенная между двумя листами плотной гофрированной бумаги. Фотография юной блондинки, одетой в пажеский парик и купальник. Объяснить ее красоту было непросто. Она заключалась в чистоте невысокого лба, и в гармоничной линии щек, и в совершенной округлости подбородка, и в ее абсолютной женственности, светившейся в глазах и во всем ее страстном теле.

Из праздного любопытства я повернул снимок, надеясь увидеть имя фотографа. На обратной стороне красными чернилами, при помощи резинового штампа, было выдавлено: фотопредприятие «Гарольд „Хар“ Харлей», отель «Барселона».

— Я больше не нужен? — спросил из дверей посыльный.

— Нет. — Я дал ему десять долларов.

— Это слишком много. Мне уже заплатили.

— Знаю. Но попрошу вас купить букет гардений и передать их миссис Дрю.

Он обещал сделать это.

Глава 12

То, что было в 1945 году, было очень давно. Отель все еще стоял, но я слышал, будто его закрыли. Я долго ехал вниз по Сансет-стрит по направлению к шоссе, идущему вдоль побережья, обдумывая свои шансы разыскать Гарольда Харлея. Поэтому я и хотел взглянуть на дом, где жили Харлей и Кэрол.

Это было огромное старое строение в стиле «ранней голливудской Византии» с оштукатуренными куполами, минаретами и закругленными верандами, где выдающиеся личности далекого прошлого потягивали контрабандный ром. Яркие лучи фонарей станции технического обслуживания, расположенной на другой стороне шоссе, освещали дом с отслоившейся краской и выбитыми окнами.

Оставив машину возле заросших сорняками разломанных бетонных ворот, я подошел к парадной двери. За стеклом на штукатурке висела табличка с объявлением о банкротстве и приписка, что здание в сентябре будет продаваться с аукциона.

Я зажег фонарик и осветил коридор. Обстановка здесь еще полностью сохранилась, но производила такое впечатление, будто несколько поколений домовладельцев не могли ее заменить. Ковры были вытерты, кресла продавлены. Вообще это местечко показалось мне вполне подходящим для обитания целой толпы привидений.

Я пошел вдоль круглой веранды, прокладывая себе путь между размокшей от дождей плетеной мебелью, и затем посветил фонарем в окно, доходящее до пола. Там оказалась столовая, на столах лежали свернутые треугольниками салфетки, но все это было покрыто толстым слоем пыли. Самое подходящее место для вечерней трапезы привидений.

Отдав таким образом дьяволу дьявольское и утвердив себя этим в настоящей сегодняшней жизни, я вернулся к входным дверям и громко постучал фонарем по стеклу. Глубоко внутри здания, в дальнем конце коридора, показался свет. Он двигался по направлению ко мне.

Его нес огромный мужчина, шел он так, словно у него были больные ноги. В отблесках электрического фонаря я смог рассмотреть лицо этого человека. Грубый, загнутый книзу нос, выпуклый лоб, пересохшие губы. Как бы усохшее лицо ребенка, никогда не пившего ни одного глотка воды. И еще я увидел в его руке револьвер. Он направил оружие на меня, ослепив светом фонаря, и прокричал сквозь стекло:

— Здесь закрыто! Ты что, читать не умеешь?

— Я хочу поговорить с тобой.

— А я не хочу! Убирайся вон, мошенник!

Он сделал недвусмысленное движение револьвером. По его голосу и взгляду я понял, что он здорово пьян, и решил, что лучше с ним не связываться, иначе он точно пустит в ход револьвер. Но прежде чем ретироваться, я все же сделал еще одну попытку:

— Вы не знаете фотографа по имени Гарольд Харлей, который когда-то бывал здесь?

— Никогда не слышал о таком. А сейчас ты уберешься отсюда раньше, чем я сделаю в тебе дырку. Ну!

Он поднял свою тяжелую пушку. Я быстро удалился через шоссе к самой станции техобслуживания. Подвижный мужчина в испачканном комбинезоне вылез из-под подвешенной на крюк машины и предложил залить бензин.

— Мне хватит десяти литров, — сказал я. — Что это за тип в отеле «Барселона»? Он выглядит так, словно его обработал медведь.

Мужчина криво ухмыльнулся:

— Вы нарвались на Отто Сайпа.

— Это сторож?

— Да. Он так долго работал там, что теперь убежден, будто все это его собственность.

— Как долго?

— Лет двадцать, а то и больше. Я сам здесь с войны, а он пришел еще до меня. Он был их сыщиком.

— Гостиничный детектив?

— Он говорил мне, что когда-то служил офицером в полиции. Если это так, то он, должно быть, не многому там научился. Масло проверить?

— Не беспокойтесь, я только что менял его. Значит, вы уже были здесь в сорок пятом году?

— Именно в этом году я и открылся. Видите ли, я рано открываюсь и рано ухожу, так что…

— Я частный детектив. Лу Арчер. — Я протянул ему руку.

— Дали. Бен Дали.

— В сорок пятом году в «Барселоне» останавливался человек по имени Гарольд Харлей. Он был фотографом.

— Да, я помню его. — Лицо Дали вновь стало приветливым. — Он сфотографировал меня с женой в качестве платы за бензин. Эта фотография все еще висит на стене в нашем доме.

— Вы не знаете, где он сейчас?

— Извините, но я не видел его лет десять.

— Когда вы видели его в последний раз?

— У него была небольшая студия на «Тихоокеанских скалах». Я заходил туда раз или два — поприветствовать его. Но не думаю, что он до сих пор там.

— Я вижу, он нравился вам?

— Конечно. Это был совершенно безобидный человек.

Люди могут и измениться. Я показал Дали фотографию Кэрол. Он ее не знал.

— Не можете ли вы дать мне его адрес на «Тихоокеанских скалах»?

— Я могу только объяснить, где это.

Он рассказал мне, что студия находилась на соседней улице, следующая дверь за небольшим ресторанчиком.

Найти ресторанчик оказалось довольно просто, но здание со следующей дверью занимала книжная лавка.

Молодая женщина в розовых чулках и с прической «хвостик пони», сидевшая в кассе, печально посмотрела на меня, а когда я спросил о Гарольде Харлее, вообще закрыла глаза.

— Кажется, это был фотограф. Он работал здесь одно время.

— Вы не знаете, где бы он мог быть сейчас?

— Не имею ни малейшего представления. Честное слово. Мы сами здесь еще меньше года.

— Как идут дела?

— Арендную плату отрабатываем.

— Кому вы ее выплачиваете?

— Хозяину соседнего ресторанчика. Тут. Рядом. За ту цену, которую он назначил, он бы должен бесплатно кормить нас. Его зовут мистер Веркон. Только не выдайте меня, если будете разговаривать с ним. Мы ему должны за аренду за прошлый месяц.

Я купил книгу и пошел пообедать — рядом. В этом месте я мог спокойно поесть, даже не снимая своей шляпы. Пока я ждал заказанный бифштекс, я спросил о мистере Верконе у официантки. Им оказался повар в белом колпаке, который только что бросил на решетку мой будущий бифштекс.

— Мистер Веркон, этот джентльмен хочет поговорить с вами.

Он повернулся за стойкой: тонкое неулыбчивое лицо с блестящей белой бородой, закрывавшей весь подбородок.

— Вы сказали, что хотите с кровью. Вы и получите с кровью, — сказал он, размахивая лопаточкой для переворачивания мяса и подходя ко мне.

— Прекрасно. Я слышал, что соседняя лавка принадлежит вам.

— Да. И следующая за ней тоже. — Тут его осенило предположение: — Вы хотите помещение снять?

— Я разыскиваю одного человека, фотографа по имени Гарольд Харлей.

— Он арендовал у меня лавку довольно долго. Но в этом городе слишком много фотографов. Он продержался лет семь или восемь после войны, а потом возвратил ее Мне. Так и не смог закрепиться. Для этого нужно быть очень деловым человеком.

— Не знаете ли вы, где он сейчас?

— Нет, сэр, я не знаю.

Тут он услышал, что шипение мяса достигло определенной интенсивности, отошел, перевернул его лопаточкой и возвратился ко мне.

— Не хотите ли французского соуса?

— Нет, спасибо. Может, вы все-таки припомните какие-нибудь сведения о Харлее?

— Я слышал, что он перебрался в Долину лет десять тому назад. Он пытался продолжить свое дело прямо у себя на дому в Ван-Найте. Он прекрасный фотограф и делал прекрасные снимки моего мальчика на празднике конфирмации, но у него совершенно не деловая голова. Я-то это знаю, потому что он остался мне должен за аренду за три месяца.

Вошли шестеро молодых людей и выстроились вдоль буфетной стойки. В их волосах был ветер, в ушах — песок, а на спинах их одинаковых вязаных курток — слово «Буревестник», нанесенное через трафарет. Все они — и ребята и девушки — заказали по два рубленых шницеля. Один из парней опустил двадцать пять центов в автомат, который заиграл песню «Буря безгрешна».

Мистер Веркон достал из холодильника двенадцать лепешек-шницелей и бросил их на решетку жариться. Затем выложил на тарелку мой бифштекс, добавил маленькую кучку жареного картофеля и лично принес мне.

— Я мог бы поискать тот адрес в Ван-Найте, если это, конечно, важно. Он есть у меня на счетах, по которым Харлей выплачивал арендную плату.

— Это важно. Я был бы вам благодарен.

Я показал ему фотографию молодой Кэрол, которую сделал Харлей.

— Вы не узнаете его жену?

— Я даже и не знал, что у него есть жена. Неужели он смог заполучить себе такую девочку?

— Почему?

— Он, откровенно говоря, не в женском вкусе. И никогда не был другим. Гарольд — это очень определенный тип.

Я вновь засомневался — на верном ли я пути. От этого у меня разболелась голова.

— Не могли бы вы его описать?

— Обыкновенный парень, с моей точки зрения. Ростом пять футов десять дюймов, довольно длинный нос. Синие глаза. Рыжеватые волосы. В нем вообще нет ничего особенного. Конечно, сейчас он выглядит старше.

— Сколько ему лет?

— По крайней мере пятьдесят. Мне пятьдесят девять, так что через год собираюсь на пенсию. Простите, мистер.

Он перевернул двенадцать шницелей, положил на каждый по пучку лука и вышел через вращающуюся заднюю дверь. Я съел свой бифштекс. Мистер Веркон вернулся, неся в руке клочок бумаги, на котором он аккуратно записал адрес Харлея в Ван-Найте: 956, Эль-Хест.

Официантка разнесла шницели «буревестникам». Они жевали их в такт музыке. Когда я вышел из ресторанчика, песня неслась мне вслед. Я поднялся по Сансет-стрит к шоссе, ведущему на Сан-Диего, и направился на север.

Эль-Хест, расположенная в рабочем районе, была тесно застроена довоенными хибарами. В Долине темнело рано, и некоторые жители все еще сидели на крыльце или прямо на лужайке перед своим жилищем. Толстый человек, попивавший пиво на крыльце нужного мне дома — 956, рассказал, что Харлей продал ему этот дом в 1960 году. К счастью, у него оказался теперешний адрес Харлея, так как он ежемесячно еще выплачивал ему по договору о кредите.

И это все не соответствовало тому, кого я разыскивал. Я попросил мужчину описать Харлея.

— У него «ужасный» характер, — сказал толстяк. — Он из тех парней, которые не могут обидеть и комара. Убежден, что у него были неприятности.

— Какого сорта?

— Нет уж, увольте. Я совсем не знаю его. Видел только два раза, когда покупал дом. Он очень торопился, поэтому я сделал выгодную покупку. У него появилась возможность получить работу в Лонг-Биче, на развивающейся студии, и он не хотел упустить ее.

Он дал мне адрес в Лонг-Биче, что было достаточно далеко от Ван-Найта. Уже за полночь я отыскал очередной дом недалеко от бульвара в Лонг-Биче. Двор перед домом зарос сорняками, окна не светились, как и в большинстве домов на этой улице. Я доехал до уличного фонаря в конце квартала и вернулся к дому пешком. Я не стал стучаться в дверь к Харлею: почти наверняка это был не тот человек.

Я попробовал навесную дверь в гараже, она была закрыта, но не заперта. Уличный свет упал на багажник грязно-белого «форда» модели седан с номером, зарегистрированным в штате Айдахо.

Я подошел к левой дверце и открыл ее. Зажег внутренний свет. Машина была зарегистрирована на имя Роберта Брауна, проживающего в Покателло. Я затаил дыхание, поняв, что нахожусь на верном пути.

Вдруг из двери гаража, ведущей прямо в дом, возник яркий клин света. Дверь открылась. Свет ударил мне в глаза и ослепил.

— Майкл? — спросил незнакомый мужской голос. — Это ты, Майкл?

— Я вчера видел Майкла.

— Кто вы?

— Приятель. — Я не сказал, правда, чей. — Он оставил у вас машину.

— Это наше с ним дело, — сказал он защищающимся тоном, что придало мне смелости. Я перешагнул освещенное пространство, лежащее между нами, и вошел в кухню. Он не делал попыток помешать мне. Босиком, в пижаме, он стоял прямо передо мной — седоголовый, с перекошенным лицом и виноватыми глазами.

— Брат ничего не говорил о приятеле.

— Вот как? А что он вам говорил?

— Ничего. То есть… — Он попытался прикусить нижнюю губу, но у него были искусственные зубы, и они выпали. До тех пор, пока он не вернул их на место, он выглядел насмерть перепуганным. — Он ничего не говорил о вас и вообще ничего не говорил. Я не знаю, зачем вы пришли ко мне. Это моя машина. Мы с ним обменялись.

— Разве это благоразумно?

— Не имею представления. Может быть, и нет.

Он бросил быстрый взгляд на гору немытой посуды, сваленной в раковину, словно это она несла ответственность за его неправильные поступки.

— Во всяком случае, вас это не касается.

— Это касается всех, Гарольд. И сейчас вы должны думать именно об этом.

Он хотел произнести слово «да», но только беззвучно пошевелил губами. На глазах его показались слезы, и он высказал самое страшное подозрение, какое только могло прийти ему в голову:

— Вы из ФБР?

— Я полицейский агент. Мне необходимо поговорить с вами.

— Здесь?

— А чем, собственно, это место хуже любого другого?

Он оглядел свою маленькую, закопченную комнатушку так, словно увидел ее в первый раз. Письменный стол, заменявший обеденный, за которым мы сидели друг против друга, покрывала пластиковая клетчатая скатерть, местами протертая до дыр.

— Я не принимал в этом никакого участия, — оправдывался он. — Не хотел принимать.

— Кто же вас заставил?

— Он уже не первый раз причиняет мне неприятности, вернее, постоянно причиняет. Это продолжается последние тридцать пять лет. А ведь в его возрасте можно бы и образумиться. Я не обманываю вас.

— Что вы имели в виду, говоря о неприятностях, которые он причинял вам? Что было на этот раз?

Он пожал сгорбленными плечами и поднял ко мне руки ладонями вверх так, словно я и вправду смог бы увидеть на них стигматы.

— Он замешан в похищении?

— Он говорил вам об этом?

— Он никогда ничего не рассказывает мне о своей жизни. Легче узнать из газет, чем от него самого. С тех пор как я прочитал сегодняшние газеты, мне страшно выходить из дому. Знаете, что сделала моя жена? Она взяла такси, добралась до автобусной станции и уехала обратно к своей матери в Оскнард. Она даже не вымыла посуду со вчерашнего вечера.

— Когда ваш брат был здесь?

— Вчера вечером. Он приехал около половины одиннадцатого. Мы уже собирались спать, и мне пришлось встать. Мы сидели с ним здесь вот так же, как сейчас сидим с вами. Я подумал, что с ним что-то произошло по пьяному делу, — у него был такой дикий взгляд, — но я не знал, что именно. Он рассказал одну из вечных своих историй о том, что он выиграл много денег в покер у каких-то моряков в Даго и они теперь гонятся за ним, чтобы отобрать эти деньги. Вот почему, сказал он, нужно поменяться машинами.

— Почему вы согласились?

— Не имею понятия. Трудно сказать «нет», когда Майкл о чем-нибудь просит.

— Он угрожал вам?

— Не в этом дело. Он — мой брат. Хотя я, конечно, знал, что у него с собой револьвер, я видел, как он забирал его из машины. — Он поднял на меня глаза. — Когда появляется Майкл, вы всегда ощущаете в воздухе какую-то опасность. И если встать у него на пути, он спустит курок быстро, не раздумывая.

У меня были основания поверить ему.

— Модель вашей машины и ее номер?

— Двухдверный «плимут» образца 1958 года, номер ИКТ-449.

— Цвет?

— Синий. Два тона.

— Я хочу задать вам очень важный вопрос. Не было ли с Майклом мальчика? Вот этого? — Я показал ему фотографию Тома.

Он покачал головой:

— Нет, сэр.

— А он не говорил вам, где этот мальчик?

— Он вообще не упоминал ни о каком мальчике.

— Вы знаете, где он провел прошлую ночь?

— В пути. Вчера днем он звонил мне из Лос-Анджелеса. Сказал, что, может быть, заглянет, но велел — об этом никому ни слова.

— Когда он звонил вам, не говорил ли что-нибудь о замене машины?

— Конечно нет.

— И вы хотите сказать, что не знали о похищении до тех пор, пока не прочли сегодняшние газеты?

— Так и есть. И об убийстве тоже.

— Вы знаете, кого убили?

Он опустил голову, слегка покачал ею. Потом он замер, закрыв руками затылок, словно боялся, что кто-то ударит его сзади.

— Мне кажется… Я слышал о Кэрол.

— Да. Это Кэрол.

— Как ужасно. Она была чудесной девчушкой, много лучше, чем он заслуживал.

— Вам нужно было самому прийти с этими сведениями, Гарольд.

— И Лилла говорила то же самое. Поэтому она и ушла от меня. Она сказала, что я тут досижу до того, что меня опять посадят в кутузку.

— Значит, вас сажали и раньше?

— Да, но не так страшно. Тогда хуже всего было то, что он даже не предупредил меня, продавая мне камеру, что украл ее в армии. А потом он вывернулся, заявив, что это я украл ее, когда был на корабле в день визитов.

— Как называлось судно?

— Авианосец «Перри Бей». Я поднялся на его борт в последний год войны, в Даго, но хотел бы, чтобы никогда больше моя нога не ступала на него. Они так разговаривали со мной, что я уже думал, дело закончится федеральным разбирательством. Но в конце концов они поверили, что я не знал, что камера ворованная.

— В некоторых вопросах и я верю вам на слово, вы не заметили?

— Не знаю, что и подумать… Спасибо.

— Я верю, что вы честный человек, но попавший в очень неприятный переплет.

Высказанная мной симпатия оказалась слишком сильнодействующей: глаза его опять наполнились слезами. Он снял руки с затылка и пальцами вытер глаза.

— Но я, конечно, не единственный человек, которого вам придется убеждать. Я думаю, вы сможете выскочить из этой передряги. Но путь один — рассказать всю правду.

— Я и сам хочу рассказать всю правду, — сказал он с облегчением. — Я бы пошел в полицию признаваться, но ужасно боялся, что они засадят меня на всю жизнь.

— И Майкла тоже?

— Нет, о нем я не беспокоился, — проговорил он, — хотя он мой брат. Когда я узнал о Кэрол… — Он уронил голову.

— Вы любили ее?

— Да, конечно. Но я почти не видел ее последние годы, когда они жили в Неваде. Кэрол и я — мы всегда понимали друг друга.

— Они жили в Неваде?

— Да. Майкл работал там кельнером в одном из клубов на юге штата. Только он потерял работу. Я должен был… — Его неторопливое соображение было застигнуто врасплох.

— Вы должны были?..

— Да нет, ничего. Я имел в виду, что должен был помочь им немного в те несколько месяцев, когда он потерял работу.

— Сколько денег вы им дали?

— То, что смог собрать. Пару сотен долларов.

Он выглядел крайне виноватым.

— И он вернул вам деньги вчера вечером?

Он опять повесил голову. В углу за ним вдруг проснулся старенький холодильник и начал трястись. Но и сквозь этот шум я слышал шелест колес на бульваре, то нарастающий, то пропадающий.

— Нет, не вернул, — сказал Гарольд.

— Сколько он Дал вам?

— Он ничего мне не давал!

— То есть вы имеете в виду, что он только вернул вам долг?

— Совершенно верно.

— Сколько?

— Пятьсот долларов, — с ужасом проговорил Гарольд.

— Где они?

— Под моим матрасом. Поверьте мне, я не хотел принимать никакого участия в этом.

Я прошел за ним в спальню. В комнате царил беспорядок, ящики бюро были выдвинуты, на полу валялись вешалки для одежды.

— Лилла очень торопилась уехать, — сказал он. — Сразу же, как только увидела газету. Возможно, она уже возбудила дело о разводе со мной. Она уже не первый раз разводится.

— С вами?

— Нет, с другими.

Портрет Лиллы стоял на бюро. Упрямое, темное лицо, вытянутое вниз, сверху невообразимая шапка закрученных волос.

Безутешный Гарольд стоял около неприбранной кровати. Я помог ему поднять матрас: под ним находился расплющенный его тяжестью полиэтиленовый мешочек для табака, в котором лежала пачка денег. Харлей отдал его мне.

— Вы знали, откуда брат их достал?

— Майкл достал их из машины. Я слышал, как он шелестел какими-то бумагами.

Не раскрывая мешочка, я положил его в карман.

— И вы честно не знали, что Деньги «горячие»?

Он сел на кровать.

— Догадывался. В покер он не мог выиграть так много. ОН всегда пытался выиграть еще и еще, пока не проигрывал все, что у него было. Но, черт возьми, я не думал о похищении! — Он довольно сильно ударил себя по колену. — Или об убийстве.

— Вы думаете, что он убил мальчика?

— Я имею в виду бедную маленькую Кэрол.

— А я имею в виду мальчика.

— Он не должен был бы убивать этого парня, — сказал Гарольд едва слышно. Казалось, он даже не хотел, чтобы я расслышал его слова, из страха, что они могут быть опровергнуты.

— Вы осматривали машину?

— Нет, сэр. Зачем мне это делать?

— Нет ли там денег или крови? Вы не открывали багажник?

— Нет. Я вообще не подходил к этой паршивой машине! — Он с тоской посмотрел на меня, словно его присутствие в гараже уличало его в преступлении.

— Дайте мне ключи. Я должен ее обыскать.

Он достал брюки, порылся в карманах и вытащил кожаный ремешок, на котором висели ключи от машины. Я посоветовал ему надеть что-нибудь на ноги, когда мы пойдем в гараж.

В гараже я нащупал выключатель, повернул его и открыл багажник, с некоторым трепетом подняв крышку. Внутри было пусто, если не считать заржавевшего домкрата и одной-единственной запасной покрышки. Никого и ничего.

И все-таки, прежде чем закрыть крышку, я обнаружил такое, что совсем мне не понравилось. Вырванный кусочек черной пряжи, который был зажат замком. Я вспомнил, что Сэм Джексон говорил мне, будто Том в воскресенье надел черный свитер. Освободив кусочек, я положил его в карман, жестоко ругая себя за подогреваемую надежду, которую теперь разбила черная пряжа.

Глава 13

Я вернулся в дом. Дверь в спальню была закрыта. Я постучал и, не получив ответа, вошел. Гарольд сидел на краю кровати в нижнем белье и носках, между колен зажата винтовка 22-го калибра. Он не направил ее на меня. Я забрал у него винтовку и разрядил: там был всего один патрон.

— У меня не хватило самообладания застрелиться, — сказал он.

— Ваше счастье.

— Да, именно счастье.

— Я сказал это без иронии, Гарольд. Еще мальчишкой я знал одного человека, который потерял все во времена Великой депрессии. Ему было тогда двадцать два года, и он пытался покончить собой. Но единственное, чего он добился, — ослепил себя. Последние тридцать лет он находится в полной темноте. А у его сыновей самые большие похоронные бюро в городе.

— Не заняться ли и мне похоронными делами? — уныло пошутил он. — Все, что угодно, только не дела моего брата. Я знаю, что мне придется испытать.

— Все это как сумерки. Они пройдут.

— Мой брат — сумерки, которые никогда не пройдут.

— В свое время пройдут и они, Гарольд. У него будет время отдохнуть от этой жизни.

— Если вы его поймаете.

— Мы его поймаем. Куда он мог отсюда поехать?

— Он не говорил мне.

— А как вы думаете?

— Полагаю, что в Неваду. Это его любимое убежище. Когда у него есть деньги, он не может держаться вдали от игорных столов. Он — страстный человек.

— Где он жил, когда работал на южном побережье?

— Когда он потерял работу, они купили трейлер, но и его вскоре потеряли. Тогда они стали переезжать с места на место, чаще всего останавливаясь в мотелях и частных коттеджах. Я не могу дать вам определенного адреса.

— За что его выгнали?

— Босс утверждал, что он слишком груб с пьяницами.

— Как назывался клуб, где он работал?

— «Черный янтарь». Кэрол тоже время от времени работала в нем, своего рода поющая официантка. Однажды мы ездили туда послушать, как она поет. Лилла нашла, что это отвратительно, а я подумал, что она вполне о’кей. Она пела милые секс-песни, поэтому Лилла и…

Я прервал его:

— У вас есть телефон? Мне надо сделать пару звонков.

— Пожалуйста, в большой комнате.

Я забрал у него винтовку на случай, если ему опять придет в голову идея выстрелить в себя или в меня. Стены большой комнаты были увешаны фотографиями, словно картинная галерея: «Старик», «Старуха», «Заход солнца», «Дикие цветы», «Гора», «Набережная океана» и «Лилла», большинство из них раскрашены от руки. Три портрета Лиллы улыбались мне из разных углов, так что я почувствовал себя окруженным этими белыми зубами.

Я вернулся в спальню. Гарольд надел что-то на ноги. Выглядел он вполне нормально. Это меня порадовало.

— Я — о’кей. Не надо проверять меня.

— Я просто удивился, что у вас нет фотографии Майкла.

— Есть одна. Там ему около двадцати лет. Он никогда не разрешал себя фотографировать после того, как у него начались неприятности.

— Дайте мне посмотреть фотографию.

— Не знаю, где искать ее. Во всяком случае, она сделана тогда, когда он был еще совсем молодым парнишкой. Он там совсем не похож на себя сегодняшнего.

— Как он выглядит сейчас?

— Я думал, что вы его видели.

— Да, но было темно.

— Ну, он все еще вполне приличный мужчина. Я имею в виду внешность. Он ушел из бокса раньше, чем его изуродовали. У него темные волосы, еще не поседевшие, он зачесывает их на одну сторону. Майкл всегда очень заботился о своей прическе. — Гарольд пригладил свои жидкие волосы. — Зеленовато-серые глаза. Взгляд довольно умный, особенно когда он чего-то добивается. Тонкий рот. Я всегда думал, что рот у него жестокий. Зубы не такие уж хорошие. Но я понятия не имею, выглядит ли он и сейчас таким же приятным мужчиной и сохранил ли он свою осанку. Вообще, он всегда поддерживал себя в хорошей спортивной форме.

— Рост и вес?

— Дюйм или два выше шести футов. Он тогда дрался в полусреднем весе, но сейчас он должен быть тяжелее. Может быть, сто восемьдесят фунтов.

— Какие-нибудь шрамы или особые приметы?

Гарольд кивнул:

— Да. У него есть шрамы на спине, — нас, бывало, лупил отец. У меня у самого такие же. — Он задрал нижнюю рубашку и показал мне белые шрамы, идущие вдоль и поперек спины, похожие на иероглифическую летопись. Видимо, отец Гарольда серьезно обучал их жизни.

— Ваши родители еще живы?

— Конечно. Отец все еще бегает на ферме «Снейк-Ривер», — сказал он без лишней ностальгии. — Покателло, Рурэр-роуд, 7. Но Майкл не поедет туда. Он ненавидит Айдахо.

— Никогда нельзя сказать наверняка, — ответил я, делая свои пометки.

— Поверьте моему слову. Он порвал с отцом около двадцати лет назад. — И как бы в подтверждение своей мысли добавил: — В большой комнате есть портрет отца. Я назвал его «Старик».

Прежде чем сесть к телефону, я более внимательно рассмотрел портрет их отца. Седой фермер с маленькими злыми глазками и ртом, напоминающим капкан для медведя. Затем я позвонил в Рено Арни Вальтеру и кратко изложил ему сведения о сыне старого фермера: Майкл Харлей, экс-моряк, экс-боксер, экс-кельнер, игрок, похититель детей, тот, который избил свою жену и подозревается в убийстве, водитель двухдверного «плимута» образца 1958 года с номером ИКТ-449, выданным в Калифорнии.

— Да-а, ты неплохо поработал, — сказал Арни, когда я закончил излагать свои данные. — Мы пока ничего не достигли. Зато теперь… — Он заколебался. — Сколько человек ты хочешь занять в этой операции?

— То есть скольких человек я смогу оплатить?

— Твой клиент…

— Я потерял клиента. Надеюсь, что материал, собранный мной, вернет мне его, но пока нет.

Арни присвистнул:

— То, что ты затеял, — неэтично.

— Да, я знаю. Временно — я следователь в конторе местного шерифа.

— Теперь я понимаю: тебя щелкнули по носу. Слушай, Лу, я не люблю напоминать об этом, но ты мне должен триста долларов, а пока единственная плата за то, что мы уже проделали, — это слова благодарности. Если ты хочешь, чтобы мы остались в деле, завтра в это же время у тебя должно быть не менее шестисот долларов. При наших накладных расходах мы не можем работать даром.

— Я знаю. Я заплачу.

— Когда?

— Скоро. Сообщу тебе утром.

— Что нам делать в оставшееся время?

— Продолжать.

— Ну, если ты обещаешь…

Арни повесил трубку, оставив у меня неприятное чувство неуверенности. Шестьсот долларов — столько я зарабатывал за неделю, но я же не каждую неделю имел работу. У меня лежало около трехсот долларов в банке и почти двести было с собой. Я владел имуществом, состоящим из машины, кое-какой одежды и мебели. Все мое состояние после почти двадцати лет работы детективом составляло что-то около тридцати пяти сотен долларов. Ральф Хиллман со своими деньгами — вот кто обязан финансировать розыски своего сына.

Но с другой стороны, сказал я сам себе после того, как сам себя же и пожалел, — с другой стороны, я занимаюсь тем, чем хочу заниматься. Я хотел поймать человека, который «поймал» меня. Я хотел найти Тома. И мне необходим Арни как боевой пост в Неваде. Продолжаем. Все идет как надо.

Я сделал второй звонок — лейтенанту Бастиану. Было уже далеко за полночь, но он все еще находился в своем кабинете. Я сказал ему, что везу свидетеля, и кратко изложил, о чем свидетель собирается говорить. Бастиан выразил высшую степень восхищения и удивления.

Гарольд был еще в спальне и уныло стоял перед вешалкой для галстуков, открыв дверцу шкафа. Он полностью оделся, за исключением галстука.

— Как вы думаете, какой галстук мне лучше?

— Галстук совсем не обязательно.

— Но они же будут меня фотографировать. Мне следует прилично одеться. — С обезумевшими глазами он продолжал перебирать галстуки.

Я выбрал для него темно-синий со старинными разводами, примерно такой, какой надевают на похороны. Мы заперли дом и гараж и поехали к югу от Лонг-Бича.

Нам оставалось меньше часа езды. Гарольд то говорил, то замолкал, но паузы становились все длиннее. Я спросил его об их детстве в Айдахо. Тяжелая жизнь в сельской местности с постоянными зимними буранами, весенней грязью и нестерпимой летней жарой. Их отец считал, что мальчики — это что-то вроде домашних животных, и заставлял их работать почти сразу же, как их отняли от материнской груди. Они сеяли кукурузу и копали картошку, когда им исполнилось шесть лет, в восемь — уже доили коров. Они, наверно, так и остались бы на ферме, если бы он регулярно их не бил. Старик пользовался проводом, связанным узлами. Первым сбежал Майкл. Два года он прожил в Покателло у человека по имени Роберт Браун, преподавателя в школе высшей ступени и адвоката. Он взял к себе Майкла и попытался дать ему образование.

Роберт Браун был отцом Кэрол. Майкл отплатил ему за его доброту тем, что сбежал вместе с его дочерью.

— Сколько лет тогда было Майклу?

— Двадцать или около этого. Это случилось через год после того, как его призвали на флот. Да, около двадцати. Кэрол исполнилось всего шестнадцать.

— Где находились в это время вы?

— Работал здесь, в Лос-Анджелесе. Делал фотографии в одном отеле.

— В отеле «Барселона», — . сказал я.

— Совершенно верно. — Он замолчал, немного подавленный тем, что я знаю его жизнь. — Заказов поступало не очень много, и у меня оставалось свободное время, чтобы подрабатывать на стороне.

— Я знаю, что Майкл и Кэрол тоже останавливались там.

— Ненадолго. Как раз тогда, когда он сбежал с корабля и скрывался. Я отдал им на пару недель свою комнату.

— В свое время вы много сделали для своего брата.

— Да. А он отплатил тем, что попытался обвинить меня в краже камеры. Я мог бы оказать ему еще одну сверхуслугу.

— Какую же?

— Я мог утопить его в реке, когда он был еще ребенком. Это всем принесло бы пользу. Особенно Кэрол.

— Почему она никак не оставляла его?

— Я думаю — не хотела. — Он тяжело вздохнул.

— Они были женаты?

Он помедлил с ответом.

— Наверное, да. И она так же думала. Но я никогда не видел ни одной бумаги, которая бы доказывала это.

— Позже они называли себя мистер и миссис Браун. Машина, которую он оставил у вас, зарегистрирована на имя Роберта Брауна.

— Удивительно. Как он достал ее? Значит, я еще вынужден буду позаботиться о том, чтобы машину вернули старику?

— Сначала ее осмотрит полиция.

— Да, конечно. Им это понадобится.

Мысль о полиции привела его в крайне подавленное состояние. Он замолчал. Я разглядел выражение его лица в свете фар встречной машины: он сидел, упершись подбородком в грудь. Казалось, все его тело сопротивляется неотвратимому движению навстречу полиции.

— Вы знакомы с отцом Кэрол? — наконец спросил я.

— Я встречал мистера Брауна. Он почему-то настраивал Майкла против меня. Бог знает что он теперь будет думать обо мне, после смерти Кэрол и всего этого…

— Но ведь вы и ваш брат не одно и то же. Вы не можете обвинять себя в том, что сделал он.

— Тут есть и моя вина.

— В смерти Кэрол?

— И в этом тоже. Но я имел в виду похищение. Не предполагая именно такого поворота событий, все-таки это я подсказал ему идею похищения, хотя и невольно.

— Как это произошло?

— Не хочу говорить об этом.

— Возьмите себя в руки, Гарольд. Вам, по-видимому, просто хочется выбросить это из памяти.

— Не знаю. Все в голове перепуталось.

У меня не было возможности распутать это. На него напало какое-то непреодолимое упрямство. Остаток пути мы проехали молча.

Я доставил Гарольда и пятьсот долларов лейтенанту Бастиану, который ждал меня в своем кабинете в полицейском участке, и отправился в первый попавшийся отель.

Глава 14

В девять часов утра, еще ощущая во рту вкус кофе, я снова открыл дверь в кабинет лейтенанта. Он ждал меня.

— Вы совсем не спали? — спросил я.

— Немного. Вы провели активных двадцать четыре часа. Должен поблагодарить за то, что вы отыскали его брата. Это большая удача. Его показания очень Важны, особенно если дело попадет в суд.

— У меня для вас есть еще кое-что!

Но Бастиан еще не закончил своей речи:

— Я попросил шерифа платить вам двадцать долларов в день плюс десять центов за каждую милю, которую вы проедете, если будете подчиняться нашему управлению.

— Благодарю, но это может подождать. Это меня сейчас не спасет. Вы доставите мне больше удовольствия, попросив Ральфа Хиллмана финансировать меня.

— Этого я не могу, Арчер.

— Расскажите ему суть дела. Я потратил несколько сот долларов из собственного кармана и добился результатов.

— Может быть, если представится такая возможность. — Он резко изменил тему разговора: — Патологоанатом, который делал вскрытие миссис Браун, обнаружил кое-что, что может заинтересовать вас. Действительной причиной смерти оказалась колотая рана в сердце. Она была нанесена под Грудь, поэтому ее сначала и не заметили.

— Да, интересно. Это может снять вину с Харлея.

— Не понимаю почему. Он избил, а потом зарезал.

— У вас есть это оружие?

— Нет. Доктор говорит, что это был отличный клинок, тонкий, но довольно широкий и очень острый. По словам доктора, «он вошел в нее, как в масло». — Такое сравнение не доставило лейтенанту удовольствия. Лицо его было жестко. — Теперь рассказывайте то, что хотели.

Я показал Бастиану клочок черной пряжи и объяснил, где нашел его. Он прямо выразил свое отношение к этому:

— В багажнике, а? Это не слишком многообещающе для мальчика. В последний раз его видели одетым в черный свитер. Его вязала мать. — Он рассмотрел обрывок пряжи под увеличительным стеклом. — Миссис Хиллман может нам это подтвердить.

Он положил кусочек пряжи в папку. Затем поднял трубку телефона и договорился о свиданий с Хиллманами в их доме в Эль-Ранчо — свидании для нас обоих.

Мы ехали на двух машинах. В нескольких шагах от дома Хиллмана какой-то человек в штатской одежде вышел из едва различимых в утреннем тумане кустов и махнул нам рукой.

Миссис Перес, одетая в черное платье, пригласила нас в зал для приемов. Из комнаты, в которой находился бар, вышел Хиллман. Его движения были сомнамбулическими и точными, будто им управляла какая-то внешняя сила. Глаза его все еще лихорадочно поблескивали.

Он пожал руку Бастиану, а после некоторого раздумья и мне.

— Пройдемте в гостиную, джентльмены. Хорошо, что вы приехали сюда. Эллен просто не в состоянии сейчас выезжать в город. Мне с трудом удается заставить ее поесть.

Она сидела на диванчике у окна. Ясный утренний свет с какой-то жестокостью высветил ее бледное, иссохшее лицо, С момента первого звонка в понедельник утром прошло два полных дня и две ночи. Она выглядела так, словно каждая минута из этих сорока восьми часов оставила зарубку на ее теле и в ее памяти. Красное вязанье, лежавшее около нее, нисколько не продвинулось с того времени, когда я видел его в последний раз.

Она заставила себя слегка улыбнуться и, протянув к Бастиану руку, проговорила:

— Ральф сказал, что вы хотели что-то показать мне.

— Да. Это кусочек пряжи, который мог быть вырван из свитера вашего мальчика. Но может быть, и нет.

— Из черного свитера, который я сама вязала ему?

— Может быть. Мы хотим узнать, опознаете ли вы шерсть?

Он подал ей папку с вещественным доказательством. Она прочитала надпись и внимательно рассмотрела клочок. Затем отложила папку в сторону, резко поднялась и вышла из комнаты. Хиллман пошел было за ней, но остановился, беспомощно опустив руки, и стоял так до тех пор, пока она не вернулась.

Миссис Хиллман принесла большую корзинку. Сев на диван, она порылась в ее содержимом и достала клубки разноцветной шерсти. Вдруг нервно двигавшиеся руки замерли, вынув наполовину использованный клубок черной шерсти.

— Вот что осталось после того, как я закончила свитер Тома. Мне кажется, это та же самая шерсть. Что скажете?

Бастиан оторвал от клубка кусок нити и сравнил ее с той, что лежала в папке.

— Специальное исследование покажет, идентичны ли они. Мы можем установить это только под микроскопом.

— Если они окажутся идентичными, тогда что?

— Я предпочитаю ничего не говорить, пока не получу результаты экспертизы.

Хиллман взял Бастиана под руку и потряс его.

— Не мучайте меня, лейтенант.

Бастиан освободил руку и отступил назад. Вокруг носа и рта легли побелевшие морщины. Глаза сделались мрачными.

— Хорошо, я расскажу вам то, что знаю. Этот кусочек пряжи нашел мистер Арчер. Он был зажат в замке багажника автомашины. Это та самая машина, в которой уехал подозреваемый в похищении вашего сына Харлей.

— Вы считаете, что Том находился в багажнике?

— Может ’быть.

— Но он не стал бы этого делать, если бы… — Губы Хиллмана двигались бесшумно. Он произнес с трудом: — То есть вы подозреваете, что Том лежал там мертвый?

— Мы еще не пришли ни к какому заключению.

Здесь Эллен Хиллман сдавленным голосом, таким, как у ребенка или старухи, произнесла:

— Я не хочу… Я не опознала вашу…

— Но этот факт еще не подтверждает смерть, миссис Хиллман.

— Тогда я не желаю слышать никаких фактов. Ожидание и так ужасно, даже без этих утонченных мучений.

Хиллман нагнулся и пытался успокоить ее.

— Это невежливо, Эллен. Лейтенант Бастиан пытается помочь нам.

Он уже говорил то же самое и обо мне. Это вызвало у меня странное ощущение, что время повторяет само себя и что так и будет до бесконечности, как в аду.

— Однако он выбрал для этого странный способ, — продолжала она. — Посмотри, что он наделал. Все клубки’ валяются на полу.

Она стала пинать их своими худыми ногами. Хиллман встал на колени, чтобы собрать клубки, но она продолжала их раскидывать, не обращая внимания на его бесполезные усилия.

Бастиан взял папку и повернулся ко мне:

— Нам лучше уйти.

Никто не возразил. Хиллман проводил нас в холл.

— Пожалуйста, извините нас. Мы не в себе. Вам действительно больше нечего мне сказать?

Холодно ответил ему Бастиан:

— Мы еще не пришли к определенному заключению, чтобы об этом можно было говорить.

— Но вы думаете, что Том мертв?

— Боюсь, что да. Мы узнаем больше, когда изучим содержимое багажника в машине. Извините, мистер Хиллман, но сейчас у меня нет времени для дальнейших объяснений.

— У меня есть время, — вмешался я.

Первый раз за все это утро Хиллман посмотрел на меня не только как на козла отпущения, но и как на вещь, которая может принести пользу.

— Вы хотите рассказать мне, что последует дальше?

— Да, насколько мне это известно.

— Что ж, тогда я оставлю вас, — сказал Бастиан.

Через минуту я услышал шум отъезжающей машины.

Хиллман направил к жене миссис Перес. Затем он повел меня в ту часть здания, где я еще не был. Мы спустились вниз по старинному коридору, напоминающему тоннель, и попали в просторную студию. Две отделанные дубовыми панелями стены были уставлены книгами, в основном в кожаных переплетах. Все это выглядело так, будто Хиллман купил целую библиотеку или получил ее в наследство. В третьей стене огромное глубокое окно открывало вид на океан вдали.

На четвертой стене висели многочисленные фотографии в рамках. На одной из них Дик Леандро — руки на штурвале, за спиной волнующееся море, по которому несется управляемая им яхта. На другой — группа морских летчиков, снятых на взлетной палубе авианосца. С правой стороны группы я увидел Хиллмана, еще молодого. Были снимки, сделанные и на берегу и на корабле. Эскадрилья торпедоносцев времен второй мировой войны. На одном из снимков авианосец, снятый с очень высокой точки, казался крохотной щепкой, затерянной в бурном море.

Видимо, Хиллман с какой-то целью показал мне особенную комнату и эти стены. Мы пришли к одной и той же мысли одновременно, и фотография авианосца послужила катализатором.

— Это был мой последний корабль, — сказал Хиллман. — Дело в том, что я командовал им за несколько недель до конца.

— До конца войны?

— Нет. До его конца. А война продолжалась еще долго. Мы шли из Даго через канал к Бостону и подорвались на мине. — Его голос стал теплее и прочувствованнее. Он мог бы так говорить о смерти любимой женщины.

— Это случайно был не «Перри Бей»?

— Да. — Он бросил на меня быстрый взгляд. — Вы слышали о нем?

— Прошлой ночью. Вот теперь все и сходится, мистер Хиллман. Имя Майкл Харлей говорит вам что-нибудь?

— Боюсь, что вы меня сбиваете. Разве упоминалось ранее это имя? Вы говорили о Гарольде Харлее. — Глаза его стали туманными.

— Гарольд — брат Майкла, и именно с ним я разговаривал минувшей ночью. Он сказал мне, что Майкл служил на «Перри Бей».

Хиллман медленно кивнул:

— Я помню Майкла Харлея. Есть причина, чтобы помнить. Он доставил мне много неприятностей. В конце концов я был вынужден распорядиться списать его с корабля.

— За то, что он украл камеру.

Он долго и внимательно смотрел на меня.

— Вы тщательно подготовили домашнее задание, мистер Арчер. На самом деле мы просто отпустили его, потому что он не был достоин доверия. Его могли отправить в Портсмут за кражу дорогостоящей камеры. — Он стоял спиной к креслу и вдруг сел в него так неожиданно, словно это прошлое ударило его. — Теперь, спустя почти восемнадцать лет, он как будто мстит мне, украв моего сына.

Я стоял у окна, ожидая, пока он сам до конца осознает такое неожиданное совпадение. Хотя это не было совпадением в обычном смысле слова. Харлей в свое время находился под властью Хиллмана и, возможно, имел причину ненавидеть его. Эту ненависть я и услышал в его голосе, когда он разговаривал в понедельник с Хиллманом.

Туман над океаном рассеивался, то открывая голубые просветы, то вновь закрывая их. И тогда все снова становилось серым. Хиллман подошел к окну и встал у меня за спиной. Я повернулся. Лицо его уже было спокойнее, если не считать неистового блеска глаз.

— Когда я думаю, что этот человек сделал мне… — Он не договорил. — Расскажите все остальное, Арчер. Все, что вы знаете.

Я рассказал ему все остальное. Он слушал меня с таким выражением лица, словно я был оракулом, предсказывающим его будущее. Мне показалось, что он особенно заинтересовался убитой женщиной, Кэрол, и я спросил, не встречал ли он ее когда-нибудь.

Он покачал головой:

— Я не знал, что Харлей женат.

— Женитьба не была легальной. Но была.

— У Харлея были дети?

— По крайней мере один.

— Как мог человек, имеющий собственного ребенка… — Он не закончил фразу, какая-то другая мысль пришла в его возбужденную голову. — Во всяком случае, это разрушает версию, что Том был связан с этой женщиной.

— Вовсе не обязательно. Харлей мог использовать ее в качестве приманки.

— Но это же фантастика! Женщина годилась ему в матери!

— Вовсе нет. Она была не старой. Она родилась приблизительно в 1930 году.

— И вы серьезно предполагаете, что Тома связывали с ней какие-то отношения?

— В данных обстоятельствах это риторический вопрос, мистер Хиллман.

Он медленно повернул ко мне голову патриция. Прошедшие дни придали его лицу какие-то скульптурные черты.

— Вы говорите, что Том мертв.

— Это еще не факт. Но большая вероятность.

— Но если мальчик жив, он теперь вернется домой? Как вы думаете?

— Если его насильно увезли отсюда, то нет.

— Есть основания надеяться, что он жив?

— Ничего точного, только отдельные факты. Его видели с этой женщиной в воскресенье. И он был свободен. И потом, он же убежал из одного места.

— Из школы в «Проклятой лагуне». Не от нас.

— Возможно, он считает, что, если вернется, вы снова его туда отдадите.

— Господи Боже! Никогда в жизни!

— Но ведь вы уже это сделали однажды!

— Надо мной довлели обстоятельства.

— Какие обстоятельства?

— Нет необходимости углубляться в них. Как вы сказали, это риторический вопрос.

— Он не делал никаких попыток к самоубийству?

— Нет.

— А к убийству?..

— Конечно нет… — Хиллман торопливо переменил тему: — Мы не должны терять время на разговоры. Если Том жив, его надо найти. Харлей — единственный человек, который должен знать, где Том. Вы говорили, что он на пути в Неваду?

— Возможно, уже там.

— А почему вы не там? Я мог бы отправить вас самолетом.

Я объяснил Хиллману, что это потребует денег, а я и так ради него потратил уже немало.

— Простите, я этого не учел…

Он подписал чек на две тысячи долларов и протянул мне. Я мог возвратиться к делам.

Глава 15

На полдороге к шоссе меня ожидала Стелла в своей синей куртке с капюшоном. На шее у нее висел тяжелый бинокль. В лице не было ни кровинки. Она похудела так, словно давно ничего не ела. Когда я остановил машину, девочка без приглашения села рядом со мной.

— Я ждала вас.

— При помощи полевого бинокля?

Она кивнула:

— Я рассматривала каждого, кто входит или выходит от Томми. Мама думает, что я наблюдаю за птицами. Она разрешает мне это, так как мне надо изучать птиц для уроков по биологии, которые будут d следующем году. Только все птицы так похожи друг на друга, что за ними очень тяжело наблюдать.

— Так же как и люди.

— Не думаю, что это так. — Она наклонилась ко мне, и ее маленькая грудь доверительно коснулась моего плеча. — Знаете что, мистер Арчер? Сегодня утром Томми пытался мне позвонить, я почти уверена в этом.

— Расскажи, как это было.

— Рассказывать-то, в общем, особо и нечего. Трубку подняла мама, и Томми не стал говорить. Он ожидал, что подойду я. — Глаза ее прямо светились надеждой.

— Почему же ты думаешь, что это Томми?

— Это он. Он звонил без пяти восемь. Он всегда звонил мне в это время по утрам. Обычно он заезжал за мной и подвозил к школе.

— Это не слишком весомо, Стелла. Просто кто-то мог неправильно набрать номер.

— Нет, я уверена, что это был Томми. И что он позвонит опять. Я чувствую.

— Почему он позвонил тебе, а не родителям?

— Наверно, он боится звонить им. У Него, должно быть, серьезные неприятности.

— Так или иначе, но неприятности есть.

— Вы что-нибудь нашли? — спросила она упавшим голосом.

— Ничего определенного. Мы движемся по следам похитителей. Вот и сейчас я спешу. Мне пора ехать.

Взглядом она удержала меня.

— Значит, его действительно похитили? Он не пришел к ним по собственной воле?

— Точно не могу сказать. Может быть, в первое место он пришел сам. Кстати, Томми никогда не упоминал женщину по имени Кэрол?

— Ту, которую убили?

— Да.

— Никогда. А что? Он разве знал ее?

— Он знал ее очень хорошо.

Она с сомнением покачала головой:

— Я в это не верю.

— Но от этого правда не перестает быть правдой, Стелла. Тебе не приходилось видеть их вместе?

Я достал свою коллекцию фотографий и выбрал ту, которую Гарольд Харлей сделал в сорок пятом году. Девушка изучила снимок и сказала с легкой дрожью в голосе:

— Она… Она очень красивая. И она не намного старше меня.

— Она была такой, когда ее фотографировали, довольно давно, в сорок пятом, и на этот счет ты можешь быть спокойна.

— Я никогда ее не видела. Я уверена. — Девочка угрюмо посмотрела на меня. — И Томми ни слова не говорил о ней. Я думала, он все рассказывает мне. А вообще-то в людях очень сложно разобраться.

Она передала мне фотографию таким жестом, словно та жгла ей руки.

В этот момент в дубовой роще раздался такой треск, как будто бежала лосиха, у которой отнимали лосенка. Это была мать Стеллы. Ее красивые рыжие волосы растрепались, а в лице от тревоги за Стеллу появились какие-то мужские черты. Она заметила дочь и обежала машину, чтобы оказаться с ее стороны. Стелла подняла стекло и закрыла дверцы на замок.

Костяшками пальцев Рея Карлсон постучала в стекло:

— Выходи немедленно. Ты думаешь о том, что делаешь?

Я разговариваю с мистером Арчером.

— Ты с ума сошла! Ты хочешь погубить себя?

— Чем? Впрочем, мне все равно, что со мной будет.

— Ты не имеешь права так разговаривать, неблагодарное существо!

— Неблагодарное? А за что я должна быть благодарна?

— Я дала тебе жизнь! Я и папа дали тебе все!

— Мне не надо всего. Мне надо, чтобы ты оставила меня в покое, мама.

— Выйди оттуда.

— Не выйду.

— Надо выйти, — сказал я.

Стелла посмотрела на меня как на предателя.

— Она — твоя мать, — сказал я как можно весомее. — Ты младше и должна подчиниться ей, а то меня могут обвинить в содействии малолетнему нарушителю.

— Вас?

— А ты думала? Такова ситуация.

Эти слова подействовали на нее. Она даже подарила мне полуулыбку. Затем открыла дверцу и вышла из машины. Я тоже вышел и, обойдя машину, подошел к ним. Рея Карлсон отшатнулась от меня, словно я собирался на нее наброситься.

— Успокойтесь, миссис Карлсон. Ничего не случилось.

— О! Откуда вы знаете?

— Я знаю, что Стелле нет никакого вреда в том, что я побыл с ней рядом. Могу я задать вам один вопрос?

Она смешалась.

— У меня нет желания отвечать на него.

— Вы подошли сегодня утром к телефону. Это был местный вызов или междугородный?

— Я не знаю. Большинство наших междугородных разговоров подключается через автомат.

— Как проходил разговор?

— Я сказала «алло».

— Я имел в виду, что происходило на другом конце провода?

— Там не сказали ни слова.

— Но вы слышали, что там кто-то был?

— Да. Но я уверена, что не сын Хиллмана. Просто какая-то дурацкая ошибка при соединении. У нас они постоянно.

— А я говорю, что это был Томми, — сказала Стелла. — Я знаю это.

— Не верьте ей. Она всегда все делает наоборот.

— Неправда.

— Нет, делаешь.

Я встал между ними.

— Ваша дочь очень хорошая девушка и уже почти взрослая. Пожалуйста, попытайтесь это понять и относиться к ней мягче.

— Вы будете объяснять, как мне вести себя со своей дочерью? Что вы вообще знаете о матерях и дочерях? — с презрением в голосе спросила миссис Карлсон. — И собственно, кто вы такой?

— Я с войны работаю частным детективом. За это время у меня появилось несколько очень простых мыслей о человеческой природе и развился нюх на хороших людей. Таких, как Стелла.

Стелла залилась краской смущения. Ее мать, ничего не понимая, смотрела на меня.

В зеркальце заднего обзора, когда я отъехал, было видно, как они шли по направлению к дому по разным сторонам улицы.

Приехав в банк получать по чеку и расписываясь, я заметил приписку Хиллмана: «Мистеру Арчеру, с благодарностью». Это было слабой попыткой загладить прошлую вину, но я почувствовал некоторое удовлетворение, представив, как покрылось бы пятнами лицо Спонти, узнай он об этом.

Это придало мне силы. Настроение стало отличным. Следуя какому-то предчувствию, я поехал в Лонг-Бич, к Гарольду Харлею. Предчувствие не обмануло: дверь открыла Лилла.

На ней был фартук, в руках пыльная тряпка, грудь тяжело вздымалась. Лилла не производила впечатление приятной женщины, но, видимо, была большой оптимисткой.

— Вы один из них?

— Да. Я думал, вы ушли от Гарольда.

— Я уходила. Но решила вернуться.

— Очень за него рад. Ему понадобится ваша поддержка.

— Да? — Голос ее стал мягким и приятным. — Что произошло с Гарольдом? Они посадили его, а ключи выбросили?

— Нет, его не посадят, если я смогу помочь ему.

— Вы из ФБР?

— Я вольный стрелок.

— Удивительно. Они пришли сегодня утром и забрали машину. Теперь ни Гарольда, ни машины. В следующий раз они заберут дом, и я останусь без крыши над головой. И заберут также все, что есть на счету его паршивого братца. Это уж точно.

— Все встанет на свои места. Спасение Гарольда — говорить только правду.

— А правда в том, что братец прибрал его к рукам. Так всегда и было. Майкл все еще… — Она приложила палец к губам и с испугом взглянула на меня.

— Что «Майкл все еще», миссис Харлей?

Она выглянула и осмотрела грязную улицу. Потом потянула меня за рукав.

— Войдите, пожалуйста. Мы, может быть, сделаем одну вещь…

Я переступил шланг пылесоса, лежащий у порога.

— Я убиралась. Надо же что-то делать, а то я все время обо всем этом думаю…

— Надеюсь, Гарольд очень скоро вернется и сможет сам все оценить. Очень скоро…

— Да. Скажите, поможет ему или нет, если я помогу вам поймать его брата?

— Определенно поможет.

— А вы поможете Гарольду?

— Не могу обещать точно, но думаю, что помогу.

— Почему не точно?

— Я только следователь. Но Майкл нам действительно нужен. Вы знаете, где он?

Она долго молча и неподвижно смотрела на меня, потом кивнула.

— Я не знаю, где он в данный момент, но зато знаю, где он был в три часа сегодня ночью. — Большим пальцем она указала на телефон. — Он звонил сюда из Лас-Вегаса. Ему нужен был Гарольд. Я сказала, что не знаю, где он, так как пришла домой прошлой ночью, а его уже не было.

— Вы уверены, что звонил именно Майкл?

— Конечно, больше некому. Я знаю его голос. Он не первый раз звонит сюда, все время выманивая у Гарольда деньги, заработанные трудом.

— Он просил денег?

— Совершенно верно. Я должна перевести ему пятьсот долларов на офис «Вестерн Юнион» в Лас-Вегасе.

— Но у него было с собой двадцать тысяч.

Лицо ее сразу же стало непроницаемым.

— Об этом я ничего не знаю. Я знаю только то, что он говорил. Ему нужны деньги, и я должна перевести пять сотен, которые он обязан выплатить в двадцать четыре часа. Я с удовольствием посмотрела бы, как он горит в аду. Я ему так и сказала. Он опять играл.

— Похоже на то.

— Он сумасшедший игрок, — сказала она. — Ненавижу игроков.

Я позвонил в Рено в агентство Вальтера. Филлис, жена и партнер Арни, сказала мне, что он вылетел в Лас-Вегас первым самолетом. Появились новости: двухдверный «плимут» Гарольда Харлея был обнаружен в одном из мотелей на Вегас-стрит.

Через два часа самолет доставил меня в Лас-Вегас, и вскоре я сидел в мотеле в комнате нового владельца «плимута»; где уже находился Арни. Этого человека звали Флетчер. По его словам, он приехал из Финикса, штат Аризона, но по выговору походил на техасца. На нем был костюм западного денди, туфли на высоком каблуке, пояс с красивой серебряной пряжкой и аметист вместо галстука. На одной из кроватей лежало женское белье. Женщина — как сообщил мне Арни — принимала ванну. И мы ее так и не увидели.

Мистер Флетчер был крупный, самоуверенный и на вид довольно грубый человек. Его лицо, очевидно некогда достаточно аккуратно вырезанное из гранита, сейчас уже несло на себе результат пятидесятипятилетнего воздействия погодных условий.

— Я не хотел покупать эту колымагу, — говорил он. — У меня есть новый «кадиллак» в Финиксе — можете сами проверить. У этого парня не было даже регистрационной карточки на машину. Я заплатал ему пять сотен только потому, что он был уже совершенно разорен и не мог оставаться в игре.

— А во что играли? — спросил я.

— В покер.

— Играли очень долго в одном из больший отелей, — заговорил Арни. — Мистер Флетчер отказывается назвать отель и остальных игроков. Игра проходила весь день вчера и большую часть сегодняшней ночи. Никто не говорил, сколько проиграл Харлей, но он потерял все, что имел с собой.

— Возможно, около двадцати тысяч, — сказал я. — Играли честно?

Флетчер повернулся ко мне и посмотрел на меня так, как, наверное, статуи смотрят на живых людей, стоящих у их ног.

— Это была честная игра, дружок. Иначе быть не могло, поскольку больше всех выиграл я.

— Но я задал вопрос, не имея в виду вашу честность.

— Естественно, сэр. Самые почтенные люди Финикса бывают у меня и моей маленькой женщины, и мы бываем у них. И они говорят, Джек Флетчер — самый честный человек.

Наступило молчание. Мы, все трое, сидели, прислушиваясь к шуму кондиционера.

— Это прекрасно, мистер Флетчер, — сказал я наконец. — Сколько же все-таки вы выиграли?

— Это осталось между мной и крупье, дружок. Я выиграл кучу денег. Поэтому отдал пять сотен за его телегу, которая мне вовсе не нужна. Можете забрать ее. — Тут он сделал императорский жест рукой.

— Нам, конечно, придется ее забрать.

— Пожалуйста. Чем еще я могу помочь?

— Если вы ответите на несколько вопросов, мистер Флетчер, кое-что может проясниться. — Я показал ему фотографию Тома. — Не видели вы с Харлеем этого мальчика?

Он рассматривал фотографию с таким вниманием, как, наверное, рассматривал каждую карту.

— Нет, не видел.

— Не упоминал ли он при вас о нем?

— Никогда не слышал. Харлей пришел и ушел один и вообще не разговаривал. Я сразу его раскусил.

— Что вы имеете в виду?

— Он не принадлежит к числу настоящих игроков, когда игра идет с высокими ставками. Но у него были деньги и желание проиграть их.

— Он хотел проиграть? — спросил Арни.

— Конечно, так же как я хотел выиграть. Он рожден, чтобы проигрывать, а я — чтобы выигрывать.

Флетчер встал и начал ходить по комнате взад и вперед. Он надкусил бразильскую сигару, не предложив никому из нас закурить, зажег ее, но дым вовсе не дразнил нас.

— В котором часу закончилась игра? — спросил я.

— Было около трех, когда я сорвал свой последний большой куш. Я хотел остаться, но у других не возникло такого желания. Харлей согласился бы продолжить, но у него не было больше денег. Конечно, он не тот игрок.

— Не было ли у вас с ним каких-либо неприятностей?

— Нет, сэр. Когда играют настоящие джентльмены, такие вещи не случаются. Никаких неприятностей. В конце концов Харлей проиграл все. Я дал ему денег, чтобы он мог доехать до дома.

— До дома? Куда он поехал?

— Он сказал, что приехал из Айдахо.

Я взял такси, помчался в аэропорт и заказал место в самолете, который делал посадку в Покателло. Еще до захода солнца я ехал в арендованной машине по адресу: Рурэр-роуд, 7, где жил самый старший Харлей.

Глава 16

Ферма Харлеев, зелено-золотистая в лучах заходящего солнца, лежала в излучине реки. Я спустился туда по пыльной дороге. Она была построена из белого кирпича, без каких-либо украшений. Успевшие стать серыми от непогоды дощатые некрашеные сараи давно уже нуждались в ремонте.

Путь отсюда до Лас-Вегаса лежал неблизкий, и трудно было поверить, что Харлей приехал в этот дом или приедет когда-нибудь. Но эту возможность следовало проверить.

Когда я вышел из машины, белый с черными пятнами одноглазый колли зарычал на меня из-за забора. Я попытался подозвать и поговорить, но он явно боялся меня и на зов не подходил. Зато из дома вышла старая женщина в переднике и одним словом заставила собаку замолчать.

— Мистер Харлей в сарае, — сказала она мне.

— Можно мне с ним переговорить?

— Смотря о чем.

— О семейных делах…

— Если вы хотите всучить нам страховку, то мистер Харлей не будет и слушать. Он не верит в страховки.

— Я ничего не продаю. Вы миссис Харлей?

— Да, это я. Кто вы?

— Приятель вашего сына Гарольда. Меня зовут Арчер.

— Ах, как это мило! Мистер Харлей скоро закончит дойку, и пока до ужина можно просто посидеть. И почему бы вам не остаться отужинать? Вы рассказали бы нам о Гарольде.

— Вы очень добры…

— Как Гарольд? — спросила она. — Мы о нем ничего не слышали с тех пор, как он женился. Жену его зовут Лилла.

Стало ясно, что она ничего не слышала о неприятностях, происшедших с ее детьми, и я заколебался, нужно ли ее огорчать, но она заметила мои колебания.

— Что-то случилось с Гарольдом? — спросила она с тревогой.

— Случилось с Майклом. Вы не видели его?

Ее большие огрубевшие руки судорожно задвигались.

— Я не видела Майкла больше двадцати лет и уже не надеюсь повидать его до конца жизни.

— Он сказал одному знакомому, что едет домой.

— Это не его дом. Он отвернулся от нас, когда сбежал в Покателло и жил там в семье человека по имени Браун. Это было его падением.

— Как это?

— У Брауна росла дочь — Кэрол. Она погубила моего сына, толкнула его на грязный жизненный путь, — произнесла она срывающимся голосом.

Я довольно неуклюже попытался прервать ее:

— Кэрол заплатила за все, что бы она ему ни сделала. В понедельник в Калифорнии ее убили…

— Это… Майкл… убил ее?

— Мы думаем, что он. Но не уверены.

— Так вы полицейский?

— Более или менее.

— Зачем вы пришли к нам? Мы живем мирно, никому не причиняем зла, а он давно ушел от нас. Много лет назад он вышел из-под нашего контроля… — Руки ее раскачивались из стороны в сторону.

— Если он попадет в безвыходное положение, то может приехать и сюда.

— Нет, он никогда не приедет. Мистер Харлей сказал, что убьет его, если его нога переступит наш порог. Это было двадцать лет назад, когда он сбежал с флота. Мистер Харлей никогда не потерпит у себя под крышей правонарушителя. Неправда, что мистер Харлей жестоко обращался с ним. Мистер Харлей только пытался спасти его от дьявола.

То, что она говорила, сильно походило на проповедь. Я пошел к сараю, надеясь найти ее мужа. Он был в хлеву — доил корову, сидя возле нее на корточках.

— Мистер Харлей?

— Я занят, — сказал он мрачно. — Если хотите подождать, ждите, эта корова последняя.

Я отошел в сторону, чтобы посмотреть на других коров. Их было десять или двенадцать. Они тяжело задвигались в стойлах, когда я подошел поближе. Где-то дальше всхрапнула и ударила копытом лошадь.

— Вы распугаете мне весь скот, — пробурчал Харлей. — Стойте спокойно.

Он встал и перелил молоко из ведра в десятигаллоновый бидон. Я обратил внимание, что его неглубоко посаженные, сердитые глаза и упрямо поджатые губы точно Такие же, как на фотографии, сделанной Гарольдом. Гарольд все же первоклассный фотограф. А мог бы стать художником.

— Вы не из наших, — отметил он. — Зашли по дороге?

Я сообщил, кто я, и добавил, что его сын Майкл попал в серьезную переделку.

— Майкл мне не сын, — ответил он угрюмо. — Не желаю ничего слышать ни о нем, ни о его неприятностях.

— Но он может появиться здесь. Если это произойдет, вы должны сообщить полиции.

— Я никому ничего не должен. Нечего Меня учить. Мне приказывает более могущественная сила, и ее приказы идут прямо в сердце.

Он перекрестился.

— Эта позиция очень удобна.

— Не смей насмехаться и богохульствовать, ибо ты сейчас же поплатишься за это!

Он схватил вилы, прислоненные к стене. Я почувствовал, что на спине у меня взмокла рубашка, и ощутил серьезность своего положения. Острые зубцы вил были направлены мне прямо в желудок.

— О-а! — закричал старик. — Убирайся отсюда! Всю жизнь я боролся с дьяволом и узнаю его слуг с первого взгляда!

— Так же как и я, — пробормотал я не слишком громко и выскочил наружу быстро и очень вовремя.

У калитки, сложа руки на груди, стояла миссис Харлей.

— Извините меня, — обратилась она ко мне. — Я виновата перед Кэрол Браун. Она вовсе не была испорченной девушкой, только я держала против нее сердце.

— Сейчас это уже не важно. Она мертва.

— Это важно для ее жизни на небесах.

Она подняла глаза к небу, словно ясно видела там «небеса» и загробную жизнь на них.

— Я совершила слишком много плохого, — продолжала она, — и на слишком многое закрывала глаза. Но вам не понять, что я должна была сделать выбор.

— Да, я не совсем вас понимаю…

— Выбор между мистером Харлеем и моими сыновьями. Я знала, что он тяжелый, жестокий человек, не всегда правильно Поступающий. Но что я могла сделать? Я должна была прожить жизнь со своим мужем. И у меня не хватило сил, чтобы противостоять ему. Да и ни у кого не хватило бы. Я отступила в сторону, когда он выгнал моих детей из дому. Гарольд — добрый парень, и он в конце концов простил нас. Но Майкл не простит никогда. Он похож на своего отца. Я не надеюсь когда-либо увидеть своего младшего сына.

Слезы медленно текли по ее глубоким морщинам.

Из сарая вышел ее муж, неся в одной руке десятигаллоновый бидон, а в другой — вилы.

— Иди в дом, Марта. Этот человек — слуга дьявола. Я не хочу, чтобы ты разговаривала с ним.

— Не трогай его, пожалуйста.

— Иди в дом, — повторил он.

Она ушла, опустив седую голову и с трудом переставляя ноги.

— Что же касается тебя, дьявольское отродье, то ты уберешься с моей фермы, или я призову на твою голову небесную кару.

Он поднял вилы к небу и потряс ими.

Я уже сидел в машине и закрывал окна. Рубашка моя была все еще мокрой, и, как только машина тронулась, свежий поток воздуха охладил мне спину и плечи. Я оглянулся назад: в наступающих сумерках неторопливо и одиноко текла река. И я успокоился.

Глава 17

После посещения фермы Харлеев я нанес вечерний визит Роберту Брауну и его жене. Они уже знали, что произошло с их дочерью, и мне не пришлось сообщать об этом.

Роберт Браун ждал меня. Это был крупный мужчина, казалось постоянно преодолевающий чье-то невидимое сопротивление, не знаю, в силу возраста или настигшего вдруг горя. Он торжественно пожал мне руку.

— Я рассчитываю завтра вылететь в Калифорнию, — сказал он. — Если бы вы это знали, то могли бы не ехать сюда.

— Мне все равно надо было поговорить с Харлеем.

— Понимаю. — Он наклонил голову набок каким-то птичьим движением, странным для такого крупного человека. — И что вы думаете о них?

— Миссис Харлей произвела на меня в общем приятное впечатление, а сам Харлей — нет.

— Неудивительно. Он ведь время от времени лежал в психиатрической больнице. И когда он в очередной раз попал туда, мы с женой взяли на себя заботу о его сыне Майкле. Он стал жить в нашем доме. — Все это прозвучало так, будто ему было стыдно за свой поступок.

— Вы поступили благородно!

— Боюсь, что благородство не привело к хорошему. Но кто может предсказать будущее? Сейчас, во всяком случае, никто! Но проходите, мистер Арчер. Жена хотела поговорить с вами.

Мы прошли в гостиную, обставленную неброской мебелью, — жилище людей среднего достатка. На стенах висели фотографии, а на камине золотом и серебром поблескивали спортивные трофеи.

Миссис Браун сидела в кресле. Еще очень красивая женщина, несколькими годами моложе своего мужа. В ее темных, тщательно причесанных волосах поблескивала седина. Она подала мне руку жестом скорее просящим, чем напоминающим приветствие. Предложив сесть на высокую скамеечку, она сразу попросила:

— Расскажите нам все о Кэрол, мистер Арчер.

Все о Кэрол! Я осмотрел их приятную комнату с фотографиями Кэрол на стенах и повернулся к ее родителям. Глядя на лицо матери, я понял, откуда у Кэрол такая красота. Но понять, как одна жизнь повлияла на другую и почему жизнь Кэрол закончилась так трагически, еще не мог.

— Мы знаем, что она умерла, — указал Браун, — что ее убили, что, возможно, это сделал Майкл. Это все, что мы знаем.

Лицо его походило на лица римских полководцев, когда Рим терпел уже длинную цепь поражений от варваров.

— К сожалению, это все, что знаю и я. Он, по-видимому, использовал ее в качестве приманки для похищения. Вы знаете о мальчике по фамилии Хиллман?

Он кивнул:

— Я читал о нем до того, как узнал, что моя дочь… — Голос его прервался.

— Он тоже уже мертв? — спросила его жена.

— Возможно, миссис Браун.

— И все это сделал Майкл? Я знала — он далеко пойдет, но не подозревала, что он такое чудовище.

— Он не чудовище, — вяло ответил Браун. — Он больной человек. Его отец тоже болен до сих пор, несмотря на меры, принятые в психиатрической лечебнице.

— Если Майкл был так болен, то зачем ты привел его в наш дом и познакомил с дочерью? Это и погубило ее жизнь!

— Но и ты приложила к этому руку. Кто уговорил ее участвовать в конкурсе красоты?

— Но она же не победила!

— В том-то и беда.

— Беда в том, как ты относился к мальчику Харлеев!

— Я хотел помочь ему. Он нуждался в помощи. У него был талант.

— Талант?

— Талант атлета. Я думал, что смогу помочь ему в развитии природных данных.

— Ты и развил их. Что верно, то верно!

Я почувствовал, что каждый из них хотел использовать меня в качестве своеобразной точки приложения сил, некоего воспринимающего устройства, я понял, что спор этот длится уже много лет.

— Я хотел сына… — сказал Браун.

— Ну вот, ты и получил его. Прекрасный, честный сын! Мечта, а не ребенок!

Он так посмотрел на нее, словно собирался ударить. Но не ударил, а повернулся ко мне:

— Извините нас… Мы не должны были… Это некрасиво.

Молчание миссис Браун говорило о том, что она не простила мужа. Я старался понять, что же могло создать такое напряжение в их отношениях и что сделать, чтобы смягчить обстановку.

— Не хотелось быть источником ссоры. Я не для этого сюда приехал.

— Вы здесь ни при чем, поверьте мне, — смущенно хихикнул Браун. — Это началось в тот день, когда Кэрол сбежала с Майклом. Вот этого я никак не мог предвидеть.

Голос жены прервал его:

— Это началось, когда она родилась, Роб. Ты не хотел дочери, ты хотел сына. И потому ты отверг и ее и меня!

— Я не делал ничего подобного.

— Он не помнит, — обратилась она ко мне. — У него очень удобная память. Он отбрасывает все, что не соответствует его мнению о самом себе. Мой муж — бесчестный человек.

Ее злая улыбка тем не менее очень шла ее своеобразному лицу.

— Но это же чепуха! — запротестовал он. — Я заботился о вас всю свою жизнь!

— За исключением некоторых моментов, когда я уже не могла совладать с тобой. В такой момент ты и привел в дом мальчишку Харлея. Ты великий альтруист. Князь адвокатов.

— Ты не имеешь права высмеивать меня. Я хотел помочь ему. Я не мог и предположить, к чему это приведет.

— Продолжай! Ты хотел сына любыми путями. Вот и получил его.

Он проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Она не понимает! Мужчине доставляет естественное удовольствие воспитывать мальчика, обучать его всему, что умеешь сам.

— Ты обучал Майкла своей нечестности. Это все, чего ты достиг.

Повернувшись ко мне, Браун беспомощно всплеснул руками:

— Она во всем обвиняет меня!

Бесцельно пройдя несколько раз по комнате, он вышел через черный ход из дома. Я чувствовал себя так, словно остался один на один со страшной львицей. Миссис Браун наклонилась в кресле в мою сторону:

— Я виню себя за то, что была дурой, выйдя замуж за человека, развитие которого остановилось на уровне мальчишки. Он все еще волнуется за футбольную команду своей школы. Ребята обожают его, говорят о нем как о святом. А он не смог уберечь от неприятностей свою собственную дочь!

— Вы с мужем должны все взвесить…

— Не слишком ли поздно начинать взвешивать?

— Но если так будет продолжаться, это может привести к тому, что вы убьете его!

— Нет, он доживет до восьмидесяти лет, как и его отец.

Миссис Браун качнула головой в сторону одного из портретов на стене. Она сильно волновалась.

— Вы, должно быть, были очень красивой девушкой, — сказал я, желая успокоить ее.

— Да, была. Я могла выйти замуж за любого мужчину из нашего колледжа. Некоторые из них стали сейчас президентами банков, руководят крупными корпорациями, но меня, конечно, угораздило влюбиться в футболиста.

— Ваш муж выше этого.

— Не надо мне «продавать» моего собственного мужа. Я знаю, что он из себя представляет и какой была моя жизнь. Но я обманулась. Я отдала все за возможность стать женой и матерью, а что получила взамен? Я даже не видела моего внука!

— А что случилось с вашим внуком?

— Кэрол отдала его на усыновление, можете себе представить? Она не была уверена, что муж ничего с ним не сделает. Вот за какого человека она вышла замуж!

— Она сама говорила вам об этом?

— Более или менее. Кроме всего, Майкл садист, в детстве он таскал за хвосты кошек. Он прожил в нашем доме чуть больше года, и все это время я его боялась. Он был ужасно сильным. Я никогда точно не знала, что он намеревается сделать.

— Он угрожал вам?

— Нет, этого он не смел.

— Сколько ему было лет, когда он ушел?

— Дайте мне сообразить. Кэрол в то время исполнилось шестнадцать. А ему — лет семнадцать или восемнадцать.

— Он ушел и сразу же поступил на флот? Это верно?

— Нет, сначала он уехал из города с каким-то человеком, старше его, полисменом из местной полиции. Я забыла его имя. Этот человек потерял место в полиции, потому что брал взятки. Он уехал из города и забрал с собой Майкла. Он говорил, что собирается сделать из него боксера. Они уехали на западное побережье. Думаю, что Майкл попал на флот спустя несколько месяцев. Кэрол могла… — Она смутилась и замолчала.

— Что «Кэрол могла»?

— Я хотела сказать, что Кэрол могла вам все это рассказывать. — Рот ее искривился в злой усмешке. — Я, должно быть, совсем потеряла голову.

— Не думаю, миссис Браун. Просто подобные удары на некоторое время выводят нас из строя.

— Некоторое время… Это больше, чем у меня есть… — Она порывисто встала и подошла к камину. — Интересно, что это Роб вздумал делать на кухне?

— Я хотел бы услышать продолжение вашего рассказа, миссис Браун. Это первая настоящая возможность получить информацию, чтобы разобраться в основе всего случившегося.

— Основа едва ли сейчас имеет значение.

— Не совсем верно. То, что вы рассказываете, может помочь мне найти Майкла. Полагаю, что вы время от времени виделись с ним и Кэрол.

— Его я видела еще только один раз, когда он приезжал домой зимой 1944/45 года. Я отказала ему от дома. Он тогда заявил, что в отпуске, и всякими разговорами вернул расположение Роба. Роб даже дал ему денег, которые Майкл использовал на то, чтобы сбежать с моей единственной дочерью.

— Почему Кэрол уехала с ним?

Она потерла лоб, оставив на гладкой коже белые полосы.

— Я спрашивала ее об этом, когда она в последний раз была дома, два месяца назад. Но она не знала, что ответить. Конечно, она хотела уехать из Покателло. На побережье, сниматься в кино. Моя дочь находилась под властью ребячьих мечтаний.

«Все пятнадцатилетние девочки таковы», — подумал я и внезапно вспомнил Стеллу. Неожиданная острая мысль о ней, внезапно появившись в голове, не покидала меня. Каждое поколение начинает постигать мир сначала. Сейчас все так резко изменилось, что дети ничему не могут научиться у родителей, как, впрочем, и родители у своих детей.

— Дело в том, — сказал я, — что Кэрол действительно снималась в кино.

— Вот как! Надо же… Она говорила мне однажды, но я не поверила.

— Она часто обманывала?

— Нет. Этим занимался Майкл. Я просто не верила, что она может чего-нибудь достичь. Слишком мягкая, слишком добрая… Она никогда ничего не добивалась.

Печаль, с которой женщина произнесла эти слова, прямо огорошила меня. В ней, казалось, находился какой-то неистощимый резервуар горечи и недоверия. Если она была такой всегда, то я могу понять, почему Кэрол ушла из дому при первой же возможности и старалась держаться подальше отсюда.

— Вы сказали, что видели Кэрол всего два месяца назад?

— Да. Она приехала в июне на автобусе из Лейк-Тахо. До этого мы долго не встречались, и было заметно, что жизнь ее потрепала. Бог знает на что толкал ее муж. Она об этом не рассказывала.

— Это была неопределенная жизнь. Видимо, тогда Харлей потерял работу, и они сидели без гроша.

— Так она мне и объяснила и попросила денег. Я настояла, чтобы Роб дал. Он всегда давал. Впоследствии он начал утверждать, что и машину он ей дал, но я-то знаю, что она сама взяла. Наверное, их старая совсем развалилась, а они не могли жить в Тахо без машины.

— Почему вы решили, что она взяла ее сама, раз ваш муж говорит обратное?

Она жестом выразила свое отношение к мужу.

— Разве это имеет значение? Им было приятно иметь машину. — Это были ее первые великодушные слова, но она тут же наполовину испортила их. — Во всяком случае, нам пришлось покупать новую машину. Я уверена, что Кэрол сделала это под влиянием минуты. Она всегда была очень импульсивной девочкой. Но суть в том, — продолжала миссис Браун, — что Кэрол уехала не попрощавшись. Она забрала машину и вернулась в город к своим фильмам и больше уже не приезжала. Она даже оставила у себя в комнате чемодан.

— Она была чем-нибудь встревожена?

— Не больше, чем обычно. За ужином у нас возник спор.

— О чем?

— О внуке. Она не имела права отдавать его на усыновление. Она сказала, что это ее ребенок и она вольна поступать так, как сочтет нужным. Но Кэрол не имела права одна решать его судьбу. Если она не могла его содержать, то привезла бы к нам. Мы дали бы ему и воспитание и образование. — Она тяжело дышала. — В тот вечер Кэрол сказала мне такое, чего я никогда не забуду. Она спросила, что я подразумеваю под словом «воспитание». Не то ли, что мы дали ей? И ушла. Больше я ее никогда не видела. И отец тоже. — Она качнула головой, подтверждая то, что намеревалась сказать. — Мы дали ей воспитание. И не наша вина, что она им не воспользовалась. Неправильно обвинять во всем нас.

— Вы обвиняете друг друга, — заметил я. — Вы прямо рвете друг друга на куски.

— Давайте не будем говорить об этом. Я достаточно слышу подобных вещей от мужа.

— Я только хочу, чтобы вы обратили внимание на очевидные факты. Вам нужен какой-то незаинтересованный человек, третье лицо, для того чтобы разобраться в своих мыслях.

— И вы выбрали себя?

— Я далек от этого. Вам нужен специалист, возможно, адвокат.

— Мой муж сам адвокат. А что в этом хорошего? Я, во всяком случае, не верю в возможность такой помощи.

Она села в кресло и снова ушла в себя, с немым укором показывая мне всем своим видом, что в своих делах разберется сама.

Я предпринял еще одну попытку:

— Вы ходите в церковь?

— Естественно.

— Вы могли бы поговорить обо всех проблемах со своим духовником?

— О каких проблемах вы говорите? У меня нет никаких проблем.

Она была в таком отчаянии, что даже не хотела и думать о возможности какого-то проблеска. Видимо, она боялась, что разоблачит себя перед самой собой.

— Хорошо, позвольте мне задать вам еще несколько вопросов. Вы упомянули о чемодане, который оставила ваша дочь. Он все еще здесь, в доме?

— Наверху, в ее комнате. В нем почти ничего нет. Я даже чуть не выбросила его. Но я всегда надеюсь, что она приедет.

— Можно мне взглянуть на него?

— Да, пожалуйста.

Мы вместе поднялись наверх — миссис Браун впереди, я сзади. Она включила свет и посторонилась, чтобы пропустить меня.

Комната лишний раз доказывала, что побег дочери нанес миссис Браун очень тяжелую травму. Это была спальня старшеклассницы. Оборчатое желтое покрывало на «провинциальной» французской кровати перекликалось с желтыми оборочками на скатерти, покрывавшей стол, где радостно улыбались друг другу две куклы. Над желтым, из овечьей шерсти ковриком висел матерчатый песик, показывая мне ярко-красный язык. Небольшой книжный шкаф, выкрашенный, как и кровать, в белый цвет, был заполнен учебниками для старших классов школы и различными юношескими повестями. На стенах висели вымпелы за спортивные победы в колледже.

— Я оставила в комнате все так, как было у нее, — сказала за моей спиной миссис Браун.

— Почему?

— Не знаю. Все-таки я всегда думала, что в конце концов она вернется домой. Ну, она возвращалась несколько раз. Чемодан в гардеробе.

Гардероб был набит платьями и блузками, которые носили школьницы того поколения. Я начал подозревать, что и сама комната, и все, что ее заполняло, имело к Кэрол отношение меньшее, чем к тайным фантазиям ее матери. Как бы подслушав мои мысли, миссис Браун заговорила от двери:

— В этой комнате я проводила очень много времени. Здесь я чувствовала себя близкой к ней. Мы и в самом деле одно время были очень близки. Она тогда рассказывала все, даже о мальчиках, которым назначала свидания. Все это так напоминало мне мою собственную школьную жизнь!

— Это была хорошая жизнь?

— Не знаю. — Она покусала губы. — Полагаю, что нет. А потом она вдруг отвернулась от меня и совершенно замкнулась. Я не знаю, что произошло, но изменения были очевидны. Она стала грубой. А ведь она была такой чистой, такой милой девочкой!

Лицо миссис Браун сморщилось, и она отвернулась. Возможно, она только сейчас полностью ощутила свою потерю.

На старом чемодане из коровьей кожи стояли инициалы Роберта Брауна. Я вынес его на середину комнаты и открыл. Вдруг я вспомнил, как открывал другой чемодан Кэрол в мотеле Дака. Тот же самый привкус брошенного, застоявшийся запах старых вещей, казалось, заполнил комнату.

В нем была такая же куча одежды, только на этот раз женской: блузки, платья, нижнее белье, чулки, немного косметики и тонкая брошюра о толковании снов. В ней как закладка лежал лист бумаги с каким-то текстом, написанным от руки. Я вынул его и взглянул на подпись. Там было выведено: «Всегда твой брат Гар».

Миссис Браун вышла из своего транса и направилась ко мне, удивленно подняв брови.

— Что это?

— Письмо Гарольда своему брату Майклу. Вы разрешите мне взять его?

— Пожалуйста, возьмите.

— Благодарю вас. Я думаю, что это послужит доказательством. Теперь я начинаю понимать, что натолкнуло Майкла на мысль выудить у Хиллмана деньги. И это же объясняет, почему Гарольд считает себя виновным.

— Можно мне посмотреть его?

Я подал ей письмо. Она попыталась прочитать его, прищурившись, отодвинув лист на расстояние вытянутой руки.

— Боюсь, мне понадобятся очки.

Мы спустились вниз, она взяла очки в роговой оправе и села с письмом в кресло.

— Сайп, — сказала она. — Это имя я и пыталась вспомнить. Роберт, иди сюда! — позвала она мужа.

Роберт Браун ответил из кухни:

— Сейчас приду!

Он появился на пороге, неся на подносе великолепный графин и три стакана.

— Я подумал, что вам захочется холодного лимонада, — сказал он, виновато глядя на жену. — Ночь такая теплая.

— Это прекрасно, Роберт. Поставь его на кофейный столик. Послушай, как звали того полицейского, с которым Майкл первый раз уехал из Покателло?

— Сайп, Отто Сайп, — ответил он, слегка покраснев. — Этот человек очень плохо влиял на него.

Удивительно, если бы Сайп оказался именно тем человеком, о котором я вспомнил. Этот вопрос представлялся мне таким важным, что я тут же выехал обратно в аэропорт и заказал билет на первый же самолет до Солт-Лейк-Сити. Последний рейсовый самолет унес меня в ночь. Сделав в пути пересадку, вскоре я приземлился в международном аэропорту в Лос-Анджелесе, совсем недалеко, всего в нескольких десятках миль от отеля «Барселона», где сторожем работал человек по имени Отто Сайп.

Глава 18

В запертом письменном столе у меня на квартире лежал револьвер. Другой находился в офисе. Квартира в западной части Лос-Анджелеса была ближе, и я поехал туда.

Я жил в почти новом двухэтажном доме с крытой галереей. На втором этаже с задней стороны и помещалась моя квартира. Я оставил машину на улице и поднялся по наружной лестнице.

Кругом стояла мертвая тишина, как и бывает в этот час ночи, когда вчера уже отошло в прошлое, а завтра только набирает силы, чтобы начаться. Мои собственные силы как раз были не на высоте, но сильной усталости я не чувствовал. Я выспался в самолетах. Все случившееся становилось более или менее ясным.

Луч света едва заметно пробивался сквозь шторы окна, а когда я прикоснулся к двери, она почему-то оказалась открытой. Это удивило и насторожило меня. Я живу один. У меня нет ни семьи, ни подруги, ни дочери. Я тихо повернул ручку и медленно, осторожно открыл дверь.

В комнате я обнаружил девочку. Свернувшись клубочком, она лежала на кушетке, под шерстяным одеялом, которое сняла с моей постели. Свет торшера падал на ее лицо. Она была такой юной, что я сразу почувствовал свои «сто лет».

Я закрыл дверь.

— Эй, Стелла!

Она вздрогнула и, сбросив одеяло на пол, села. На ней были синий свитер и брюки.

— О, — сказала она, — это вы…

— А кого ты ожидала увидеть?

— Не сбивайте меня. Я не знаю. Я только что видела во сне что-то очень страшное. Не помню, что именно, но очень страшное. — Ее глаза все еще не могли проснуться.

— Каким ветром тебя сюда занесло?

— Мне разрешил войти управляющий. Я ему сказала, что я свидетельница. И он понял.

— Зато я не понял. Свидетельница чего?

— Если вы хотите, чтобы я вам рассказала, то перестаньте смотреть на меня как на какого-то преступника. Никто так не смотрит на меня, кроме моих родителей.

Я присел рядом с ней на край кушетки. Девочка нравилась мне, но в данный момент ее появление было совсем ни к чему и могло иметь серьезные последствия.

— Твои родители знают, что ты здесь?

— Конечно нет! Как я могла им сказать? Они не разрешили бы мне прийти, а мне обязательно было нужно вас увидеть. Вы же велели мне связаться с вами, как только я что-то узнаю о Томе. Ваша служба связи не могла вас разыскать, и в конце концов они дали ваш домашний адрес.

— Так что ты узнала о нем?

В глазах ее отражались самые противоречивые чувства, пожалуй даже больше женские, чем девичьи.

— Он звонил мне сегодня около четырех часов. Мама была наверху, и я смогла поговорить с ним.

— Он сказал, где он?

— Он… он… — Она заколебалась. — Он взял с меня обещание, что я никому не скажу. Но я обещание уже один раз нарушила.

— Каким образом?

— Я опустила записочку в почтовый ящик Хиллманов, прежде чем уехать из Эль-Ранчо. Мне их жалко, я не могла оставить их в неведении, когда сама уже знала.

— Что ты написала им?

— Только то, что слышала Томми и что он жив.

— Ты молодец. Я всегда об этом догадывался.

— Но я нарушила свое обещание. Он сказал, чтобы я никому не говорила, особенно его родителям.

— Обещания иногда приходится нарушать, если этого требуют, более высокие соображения.

— Что вы имеете в виду?

— Его безопасность. Я боялся, что Том мертв. Ты абсолютно уверена, что разговаривала с ним?

— Я же не вру.

— Я хотел сказать, ты уверена, что это был не самозванец и не магнитофонная запись?

— Уверена. Мы же разговаривали друг с другом. Это невозможно подстроить.

— Что он сказал?

Она опять смешалась, потом спросила, подняв перед собой палец:

— Это будет правильно, если я расскажу вам, хоть и пообещала?

— Было бы хуже, если бы ты не рассказала. Сама знаешь! Неужели ты проделала весь путь сюда, чтобы так ничего и не сказать?

— Нет. — Она едва заметно улыбнулась. — Он не много сказал мне, и ни слова о похитителях. Но самое главное — он жив! Он сказал, что чувствует себя очень виноватым из-за того, что я беспокоилась о нем, но он в тот момент ничем не мог мне помочь. Потом он попросил принести ему немного денег.

Я успокоился. Раз Том нуждается в деньгах, значит, он не принимал участия в дележе выкупа.

— Сколько денег он просил?

— Сколько я могла бы достать тайно. Он понимал, что это будет не очень большая сумма. Я заняла немного у знакомых в клубе и на пляже. Секретарша в клубе дала мне сто долларов, она знает, что я честная. Я взяла такси и поехала к автобусной остановке.

Я нетерпеливо прервал ее:

— Ты встретилась с ним в Лос-Анджелесе?

— Нет, мы договорились увидеться у автобусной станции в Санта-Монике. Но автобус на несколько минут опоздал, и я могла разминуться с ним. Он говорил по телефону, что не может встретиться со мной раньше вечера. Если мы не увидимся, то я должна встретить его завтра вечером. Он сказал, что может только вечером.

— Ты не спросила, где он остановился?

— Он это скрывает. В том-то и беда. Я ходила возле станции около часа, затем пыталась дозвониться вам, потом приехала на такси сюда. Мне надо было где-то провести ночь.

— Все правильно. Плохо только, что Том не позаботился об этом.

— Он, возможно, занят другими делами, — сказала она, явно защищая его. — У Тома наступили ужасные времена.

— Он сам сказал тебе так?

— Я могла понять это из того, как он разговаривал. У него был голос очень огорченного человека.

— Огорченного или напуганного?

Она опустила голову.

— Много хуже, чем у испуганного. Но он об этом ничего не сказал. Он не говорил о том, что случилось. Я спросила, все ли с ним в порядке, вы понимаете, физически в порядке, и он ответил — да. Я спросила, почему он не вернулся домой. Он ответил, что у него счеты с родителями. Только он их назвал «антиродителями». Он сказал, что им теперь вряд ли представится случай, чтобы вернуть его обратно в школу в «Проклятой лагуне». — Глаза ее неожиданно потемнели. — Я сейчас вспомнила, что мне приснилось перед тем, как вы разбудили меня. Томми был в этой школе, и я рвалась туда, чтобы повидаться с ним, а меня не впускали. Я ходила под окнами, старалась как-нибудь войти. И отовсюду на меня смотрели злобные лица.

— Лица вовсе не злобные. Я был там.

— Да, но вас там не запирали? Томми сказал мне, что это жуткое место. Его родители не имели права отдавать его туда. Я совсем его не виню за то, что он оттуда сбежал.

— Я тоже, Стелла. Но в данных обстоятельствах он должен вернуться домой. Ты понимаешь, о чем я?

— Да.

— Ты ведь не хочешь, чтобы с ним что-нибудь случилось?

Она покачала головой.

— Тогда ты поможешь мне вернуть его?

— Я поэтому и приехала. В полицию я бы не обратилась. Но вы ведь совсем другой? — Она дотронулась до моей руки. — Вы не позволите вернуть его в «Проклятую лагуну»?

— Этого не должно произойти. Думаю, что у меня будет возможность помочь ему. Если Том нуждается в лечении, он может пройти его амбулаторно.

— Он не болен!

— И все-таки без причины отец не поместил бы его туда. Что-то случилось в то воскресенье, только он не хочет сказать, что именно.

— Это случилось еще задолго до воскресенья, — проговорила она. — От него отвернулся отец, вот что случилось. Томми не какой-нибудь «волосатик», он предпочитает музыку охоте и прогулкам на яхте. За это отец и отвернулся от него. Все очень просто!

— Не так просто, но сейчас не время спорить. Прости меня, Стелла, я должен позвонить.

Телефон стоял на письменном столе. В записной книжке я нашел номер Сюзанны Дрю. Она ответила быстро:

— Алло.

— Лу Арчер. Для трех часов ночи ты отозвалась очень оживленно.

— Я не спала. Лежала и думала. В моих размышлениях нашлось место и для тебя. Кто-то говорил, не помню кто, кажется, Скотт Фитцджеральд, что в самых темных закоулках души всегда три часа ночи. У меня другое мнение на этот счет. Самые темные закоулки души всегда раскрываются в три часа ночи.

— Это мысль обо мне так угнетающе на тебя подействовала?

— В некотором смысле — да, в другом — нет.

— Ты говоришь загадками, сфинкс.

— Как мне и положено, Эдип. Но это вовсе не ты виноват в моем подавленном настроении. Это идет издалека и издавна.

— Может быть, все-таки расскажешь мне об этом?

— В другой раз, доктор. — Она заговорила очень игриво. — Ты ведь позвонил мне в такой час не для того, чтобы поинтересоваться моей биографией?

— Нет, хотя мне все еще любопытно, кто же звонил тебе тогда.

— Ах вот почему ты позвонил! — В ее голосе появилось раздражение, грозящее перейти в настоящую злость.

— Нет, не поэтому. Мне нужна твоя помощь.

— Действительно? — Она была удивлена, и ее тон снова потеплел. Однако она настороженно спросила: — Ты имеешь в виду, что я должна рассказать тебе все, что знаю, или что-то в этом духе?

— На это времени нет. И к тому же, я думаю, это происшествие уже исчерпано. Но сейчас мне необходимо уехать, а ко мне забрела очень хорошенькая школьница по имени Стелла. — Я говорил так, чтобы меня одновременно слушали и девочка в комнате, и женщина на другом конце провода. И делал это потому, что вдруг понял: обе они, девочка и женщина, — два самых моих любимых человека. — Мне нужно безопасное место, где бы она смогла провести ночь.

— Но у меня не безопасно. — Резкая нотка в ее голосе показала мне, что она имела в виду.

Стелла быстро проговорила у меня за спиной:

— Я могла бы остаться здесь.

— Она не может остаться в моей квартире. Ее родители попытаются приписать мне попытку похищения их ребенка.

— Серьезно?

— Да.

— Хорошо. Где ты живешь?

— Мы сами доберемся до тебя. В это время ночи дорога займет у нас не более получаса.

Когда я повесил трубку, Стелла проговорила:

— Вы не должны были проделывать это у меня за спиной.

— За спиной? Я никуда не прятался, и ты слышала каждое слово. У меня нет времени на споры. Едем.

Чтобы подчеркнуть серьезность положения, я снял пиджак, достал револьвер и все его принадлежности из письменного стола и положил их перед собой. Широко открытыми глазами она наблюдала за моими действиями. Но и эти страшные приготовления не заставили ее замолчать.

— Но я не хочу ни с кем встречаться на ночь глядя.

— Сюзанна Дрю понравится тебе. Она очень сильная и доброжелательная женщина.

— Мне никогда не нравятся люди, про которых говорят, что они понравятся.

Очевидно, затраченные вечером и днем силы еще не успели восполниться, и она вновь стала впадать в детство. Чтобы встряхнуть ее, я заявил:

— Забудь свою войну со взрослыми. Ты сама очень скоро станешь взрослой. Кто же тогда будет нести ответственность за твои поступки?

— Это нечестно.

Это было нечестно, но это и поддерживало ее на всем пути до дома на Беверли-Хиллз.

Сюзанна вышла к двери в шелковой пижаме. Она причесала волосы, и ее открытое лицо было удивительно красиво.

— Входи, Лу. Приятно видеть тебя, Стелла. Я — Сюзанна. Постель я приготовила тебе наверху. — Она показала на лестницу, поднимающуюся вдоль стены студии. — Ты, наверное, хочешь чего-нибудь поесть?

— Спасибо, — ответила Стелла. — Я съела шницель на автобусной станции.

— Тогда пойдешь и ляжешь в постель? Ты устала?

— У меня нет выбора, — ответила Стелла, потом прибавила: — Это невоспитанно с моей стороны, да? Я не то хотела сказать. Вы ужасно добры, что приютили меня на ночь. Это мистер Арчер не дал мне возможности выбирать.

— Согласись, что я и сам не имел такой возможности, — сказал я. — Что бы ты стала делать, оставшись одна?

— Я была бы с Томми, где бы он ни был.

Губы ее задрожали, она попыталась не расплакаться, но не сдержалась. Лицо ее сморщилось, как у всех плачущих детей, и она убежала подальше от наших глаз, вверх по крутым ступенькам лестницы.

Сюзанна крикнула ей вслед:

— Пижама на кровати, а новая зубная щетка в ванной.

— Ты очень гостеприимная хозяйка, — заметил я.

— Спасибо. Прежде чем идти, может, выпьешь что-нибудь?

— Мне уже ничем не помочь, — пошутил я.

— Куда ты собирался?

— Я направлялся в отель «Барселона», но мне пришлось сделать крюк.

Она отреагировала более резко, чем можно было ожидать:

— Это я «крюк»?

— Стелла — «крюк». Ты — самая стройная женщина в США.

— Люблю твое богатое воображение. — Она согнала улыбку с лица. — Что же тебе нужно в старой «Барселоне»? Разве она не закрыта?

— По крайней мере один человек еще живет там. Сторож по имени Отто Сайп, который раньше был гостиничным детективом.

— Господи Боже! Я, кажется, знаю его. Такой огромный краснолицый субъект, от которого вечно пахло виски?

— Возможно, это он и есть. Откуда ты его знаешь?

Она смутилась и мягко объяснила:

— Было время, когда я частенько ходила в «Барселону». В конце войны. Как раз там я и познакомилась с Кэрол.

— И с мистером Сайпом?

— Да.

Больше она ничего не сказала и, помолчав, продолжала уже несколько другим тоном:

— Ты не имеешь права, устраивать мне допрос. Оставь меня одну.

— С удовольствием, — выпалил я и направился к двери.

— Пожалуйста, не уходи так, — остановила она меня. — Впрочем, радости все равно уже не вернуть. Как ты думаешь, почему я не сплю всю ночь?

— Грехи?

— Чепуха. Мне нечего стыдиться. — Но в ее глазах все же можно было увидеть стыд, спрятанный так глубоко, что, может, она и сама не знала о нем. — Во всяком случае, та малость, что мне известна, не может иметь значения. А ты ведешь себя нечестно; Ты хочешь использовать мои личные чувства к тебе…

— Я не знал об их существовании. Но уж если они есть, то я имею право воспользоваться этими чувствами по своему усмотрению.

— Такого права у тебя нет. Мои личные дела — это мои дела, и ты не имеешь права вмешиваться в них.

— Даже для того, чтобы спасти жизнь?

В это время Стелла открыла дверь и вышла на балкон. Она была похожа на стоящего в нише юного святого, одетого в пижаму.

— Если вы действительно взрослые, — сказала она, — то говорите, пожалуйста, тише. Мне хотелось бы немного поспать, а вы мне мешаете.

— Виноват, — сказал я им обеим.

Стелла скрылась за дверью.

— Чья жизнь в опасности, Лу?

— Тома Хиллмана. И не его одного. Возможно, другие жизни тоже, в том числе и моя. Интересно, тебя беспокоит моя жизнь?

Она посмотрела на меня глазами, говорящими о многом, но от ответа ускользнула.

— Я вижу, ты вооружился револьвером. Что, Отто Сайп один из похитителей?

— Отто Сайп был твоим любовником? — задал я контрвопрос.

Она была оскорблена.

— Конечно нет. А теперь убирайся.

Она выставила меня за дверь. Ночная прохлада освежила мое лицо…

Глава 19

Движение по шоссе было в это время очень слабым. Проходили только случайные ночные тяжело груженные грузовики, сверкая многочисленными красными и желтыми лампочками. Этот участок дороги пролегал среди голой местности. Я видел перед собой только асфальт, выскобленный многими сотнями и тысячами покрышек, да ощущал отвратительно сильный запах бензина в воздухе. Казалось, что даже океан заполнен грязной использованной водой.

На станции обслуживания Бена Дали, погруженной во тьму, только внутри горела одна лампа, как бы предостерегая безрассудных взломщиков. Я поставил машину на его участке, возле телефонной будки, вышел и направился к «Барселоне». Отель был мертв. В саду за зданием издал несколько трелей пересмешник и затем смолк. И единственным живым звуком в ночи оставалось прерывистое движение на шоссе.

Я подошел к двери, где все еще висело объявление о банкротстве, и постучал по стеклу фонарем. Тихо. Я постучал еще несколько раз. Никакого ответа. Я уже хотел выдавить стекло и забраться внутрь, когда обнаружил, что дверь не заперта.

Толкнув ее и спугнув парочку привидений, я вошел в коридор. Это были Сюзанна Дрю в возрасте двадцати лет и мужчина без лица. Я попросил их убраться в преисподнюю и освободить мне дорогу.

Я прошел по коридору, где в первый раз появился Сайп, мимо закрытых нумерованных комнат, в самый конец, где виднелась слегка приоткрытая дверь. Внутри темной комнаты слышалось дыхание человека, тяжелое, прерывистое дыхание спящего. Почувствовался сильный запах виски.

Нащупывая выключатель, я приготовился выхватить револьвер, но этого не потребовалось. Сайп лежал на кровати одетым. Мне бросились в глаза его уродливые ноздри и открытый рот, испускавший тяжелые вздохи. Он находился здесь один.

В комнате было такое количество всякого хлама, словно его специально копили десятилетиями. Картонные коробки и ящики, штабеля ковриков, газеты, журналы и чемоданы — все это громоздилось почти до самого потолка. Вдоль стен, увешанных фотографиями боксеров и девушек, валялись пустые бутылки. Наполовину опорожненная бутылка виски стояла около кровати, на которой лежал Сайп. Я вынул ключ из дверного замка и всего раз посмотрел на спящего.

Он не просто спал. Он как бы вообще отсутствовал, был где-то совсем не здесь, а далеко-далеко. Если бы я поднес сейчас к его губам спичку, выдыхаемый им воздух, наверное, загорелся бы, как алкогольный факел. Даже рубашка его, казалось, была пропитана виски.

Пистолет его висел на засаленном брючном поясе. Прежде чем попытаться поднять Сайпа, я переложил оружие к себе в карман. Спящий не желал просыпаться. Я потряс его. Он был мягкий, будто без костей. Голова безвольно каталась по подушке. Я ударил его по красным небритым щекам, но он даже не пошевелился.

Я вышел в ванную комнату рядом. Судя по всему, ее использовали и как кухню: тут стояла электрическая плита, а на ней кофейник, еще сохранивший запах жареного кофе. Наполнив его водой из крана над ванной, я вылил всю ее на голову и на лицо Сайпа. Но и это не произвело на него никакого впечатления: он так и не проснулся.

Я даже немного расстроился. Не из-за самого Сайпа, а из-за того, что он не в состоянии будет рассказать мне всю историю, а не только о том, сколько бутылок было выпито в этой комнате. Я пощупал его пульс: он был еле слышен. Поднял одно веко — похоже, что я заглянул в красное нутро устрицы.

Я заметил, что в ванную вели двери из двух комнат: так всегда делали в старых отелях. Я зашел во вторую комнату и посветил фонариком: она была такого же размера и той же формы, только почти пустая. Единственная мебель — медная двуспальная кровать с брошенным прямо на матрас одеялом.

На спинке кровати висел черный вязаный свитер с дырой на рукаве. Я рассмотрел место, где была повреждена шерсть, и обнаружил следы смазки, которую обычно применяют для смазывания замков багажника в автомобилях. В корзинке для бумаг я нашел несколько использованных бумажных пакетов с остатками шницелей и жареной картошки.

Мое сердце стучало почти у горла. Свитер доказывал, что Стелла не обманулась: Том действительно жив.

Я забрал у Сайпа ключи, запер его в комнате и обошел все остальные помещения в здании — почти сто гостевых и служебных комнат, и осмотр их занял много времени. Я чувствовал себя археологом, исследующим внутренности пирамиды.

Дни расцвета «Барселоны» отошли в далекое прошлое, и отель, казалось, печально смирился с этим.

Все, что я вынес из своих поисков, — нос, полный едкой пыли. Если Том находился здесь, то он спрятался. Но я чувствовал, что его тут нет, что он ушел из «Барселоны» навсегда, и порадовался, что у него была такая возможность.

Из отеля я направился к станции Дали. Луч фонарика осветил записку, приклеенную к двери: «В случае крайней необходимости звоните владельцу», и внизу номер домашнего телефона Дали. Я позвонил ему из будки и после довольно продолжительного молчания услышал:

— Дали слушает.

— Извините за беспокойство. Это Лу Арчер. Я тот детектив, который разыскивает Гарольда Харлея.

— Сейчас самое время для розысков.

— Я его нашел, спасибо. Мне нужна ваша помощь в еще более важном деле.

— Что случилось?

— Расскажу на месте. Я у вашей станции.

У Дали была привычка к услужливости.

— О’кей. Я буду там через пятнадцать минут.

Я ждал его, сидя в машине, и пытался свести воедино все, что знал об этом деле. Ясно, что Сайп и Майкл Харлей работали вместе, используя «Барселону» в качестве убежища. Но не похоже, что Том был пленником, скорее он был вольным гостем, как и сказал Харлей в первом разговоре с Хиллманом. Даже учитывая историю со школой в «Проклятой лагуне», трудно было понять, что заставило Тома решиться на подобный шаг и так вести себя по отношению к своим родителям.

На шоссе показался Дали. Подъехав, он поставил свою машину рядом с моей, хлопнул дверцей, на которой было выведено его имя, и заспанными глазами посмотрел на меня.

— Ну, что у вас, мистер Арчер?

— Войдите в машину. Я хочу показать вам одну фотографию.

Он сел со мной. Я включил внутренний свет и достал фотографию Тома. Каждый раз, когда я на нее смотрел, она непонятным образом изменялась. В его глазах и очертаниях рта было что-то двойственное, неприятное.

— Вы видели его?

— Да. За последние два дня я видел его два-три раза. А вчера днем он звонил из той телефонной будки.

— В котором часу?

— Я не заметил точно. Но это было во второй половине дня. Затем я видел его еще раз, когда он ждал автобус. — Дали показал на дорогу, ведущую в Санта-Монику. — Автобусы останавливаются здесь только по требованию.

— Какой это был автобус?

— Какой-нибудь из внутригородских. Экспрессы тут не ходят.

— Вы видели, как мальчик сел в него?

— Нет, я готовился к закрытию. В следующий раз я посмотрю.

— В котором часу это было?

— Около половины девятого вечера.

— Как он был одет?

— Белая рубашка, грязные брюки.

— А чем он так заинтересовал вас, что вы все заметили?

Дали заерзал на сиденье.

— Понятия не имею. Я не наблюдал за ним специально. Просто увидел, как он вышел из «Барселоны», и, естественно, удивился, что мог там делать мальчик. Мне не нравится, когда такие приятные ребята связываются с людьми, подобными Сайпу.

Он бросил на фотографию еще один взгляд, словно желая убедиться в правильности своих объяснений, и вернул ее мне.

— Чем занимается Сайп?

— Как чем? У меня есть свои дети, и мне было бы не по нутру, если бы он обучал их пить и еще кое-чему. Его следовало бы отправить в тюрьму, вот мое мнение!

— Согласен. Давайте так и сделаем.

— Вы шутник.

— Нет, я говорю серьезно, Бен. В данный момент Сайп находится в отеле, в своей комнате, вдребезги пьяный. Он, возможно, еще долго не проснется. На всякий случай останьтесь здесь и проследите, не выйдет ли он.

— А если он выйдет?

— Позвоните в полицию и попросите арестовать его.

— Я не смогу, — сказал он после некоторого раздумья. — Я знаю, он никуда не годный человек, но я не знаю ничего конкретного, что бы…

— Я знаю. Скажите им, что Сайп разыскивается по обвинению в похищении. Не звоните только до тех пор, пока он не выйдет. Сайп мой главный свидетель, и, как только его арестуют, я больше его не увижу.

— А вы куда пойдете?

— Посмотрю, нельзя ли напасть на след парня.

Глаза его загорелись.

— Это тот самый парень, о котором писали все газеты? Его фамилия Хиллман?

— Да, он и есть.

— Я могу вам сказать, на какой машине они ездят.

— У Сайпа своя машина?

— Да. «Форд» пятьдесят третьего года с поврежденным двигателем. Я кое-что починил в нем, но он может развалиться в любой момент.

Перед тем как уехать, я спросил Дали, не видел ли он еще кого-нибудь возле отеля. Он видел и помнил.

— В понедельник утром здесь был Майкл Харлей на машине с номером из Айдахо. — Я убедился, что Том приехал в багажнике. — И только прошлой ночью сюда заезжал другой парень на совершенно новом «шевроле». Мне показалось, что с ним девушка или, может, парень ниже ростом. Я уже совсем закрылся и выключил свои главные фонари.

— Вы хорошо рассмотрели человека за рулем?

— Не так чтобы очень… Кажется, он был темноволосый, приятный на вид. Что он собирался делать здесь с этой крошкой? И подумать только, этот мальчишка Хиллман расхаживает здесь! Я думал, что он где-то сидит, а его разыскивает вся Южная Калифорния!

— Мы разыскиваем!

Два часа ушло у меня на то, чтобы с помощью работников нескольких автобусных компаний найти водителя, который вез Тома вчера вечером. Его звали Албертсон, жил он в доме над пекарней, довольно далеко от «Барселоны», на улице Ла-Сиенаджес. В его комнате стоял запах только что испеченного хлеба.

Было раннее утро, и Албертсона — мужчину лет сорока с настороженными глазами — я застал в пижаме. Увидев фото, он сразу кивнул:

— Да, сэр. Я его помню. Он сел в автобус на остановке по требованию у «Барселоны» и взял билет до Санта-Моники. Хотя и не вышел там.

— Почему?

Он в раздумье погладил свой тяжелый подбородок, и этот жест подействовал мне на нервы.

— Вы что-то заметили? — снова спросил я.

— Да. Он начал было выходить, но заметил кого-то в здании автостанции и уселся опять на свое место. Я развернулся для обратного рейса и увидел, что там был коп. Затем я вышел, а когда вернулся, мальчишка еще сидел внутри. Я сказал ему, что на один и тот же билет ехать обратно нельзя. Тогда он купил билет до Лос-Анджелеса. Я занял свое место и поехал, так ничего и не предприняв, хотя понял, что у парня явно какие-то неприятности. Но я и сам только недавно от них избавился, так что я не хотел добавлять ему еще. Я был не прав?

— Об этом вы узнаете в день Страшного суда.

— Придется подождать, — улыбнулся он. — Что наделал этот парень?

— Читайте газеты, мистер Албертсон. Он проехал с вами весь обратный путь? Вы уверены?

— Да, уверен. Он выходил одним из последних.

Уехав от него, я сделал несколько попыток навести справки на автобусной станции и вокруг нее. Но никто не помнил мальчика. Но утром уже дежурили другие люди. Я понял, что лучше попробовать вечером, тем более что пришло уже время ехать к Отто Сайпу.

Бен сказал, что из отеля тот не выходил. Но когда мы подошли к комнате Сайпа, дверь оказалась открытой, а его самого не было. Прежде чем уйти, он допил бутылку виски, стоящую около кровати.

— У него, должно быть, был запасной ключ, Бен. В отеле есть еще выходы кроме главного?

— Нет, сэр. Он где-то здесь.

Мы опять обошли неуклюжее здание с задней стороны, мимо бывшего бассейна с коричневыми разводами на дне. Два задних крыла отеля соединялись искусственным садом из сплошного кустарника.

Я остановился и сделал предостерегающий жест: с другой стороны куста, у которого мы стояли, кто-то копал землю. Я ясно услышал скрежет лопаты и заметил отдельные движения землекопа. Я вытащил револьвер и вышел из-за куста.

Отто Сайп оторвался от работы. Он стоял в глубокой яме длиной около пяти футов и шириной в два фута. Одежда его была в земле, лицо грязное, потное.

В траве, позади ямы, лежал на спине человек в сером пиджаке, из груди его торчала рукоятка ножа. Он был похож на Майкла Харлея. Тело казалось пригвожденным к земле.

— Чем занимаетесь, Отто?

— Сажаю петунии. — Он заскрежетал зубами. Видимо, от пьянства он дошел до такого состояния, что все представлялось ему нереальным или смешным.

— На могиле — вы хотели сказать.

Он посмотрел на тело Харвея так, словно оно только что упало с неба.

— Он пришел с вами?

— Тебе прекрасно известно, кто это. Вы ведь с Майклом приятели с того времени, когда еще в сороковых годах уехали из Покателло.

— Верно. Значит, я имею право отдать моему приятелю последний долг. Нельзя же оставлять его здесь на растерзание хищникам.

— Единственные хищники, которых я здесь видел, — это люди. Это ты убил его?

— Нет. Зачем мне убивать своего приятеля?

— Тогда кто?

Опершись на лопату, он с ненавистью смотрел на меня.

— Где Том Хиллман, Отто?

— Я не намерен продолжать этот бесполезный разговор.

Я повернулся к Бену Дали:

— Вы умеете держать в руках оружие?

— Нет.

— Направьте на него револьвер.

Я показал Бену, как обращаться с оружием, и подошел осмотреть Харлея. Дотронувшись до его лица, я убедился, что оно было холодным, как прошлая ночь. Это и кровь, свернувшаяся на рубашке, свидетельствовали о том, что он был мертв уже давно, возможно всю ночь.

Я внимательно все осмотрел. Ручка ножа была из резины, в черную и белую полоску, как бы специально приспособленная для того, чтобы ее было удобно держать в руке. Недавно купленное, дорогое оружие. В карманах брюк Майкла я обнаружил корешок билета на самолетный рейс из Лас-Вегаса до Лос-Анджелеса, использованный позавчера, и три доллара сорок два цента.

Я уже заканчивал осмотр, когда сзади произошло какое-то движение и раздался выстрел. Отто Сайп ухитрился ударить Бена по голове, но тут же получил пулю в живот и, скорчившись, упал на край ямы. По лицу Бена струилась кровь из глубокой раны на голове.

— Я не хотел стрелять в него, — проговорил Бен. — У меня после войны не осталось никакого желания стрелять в людей. Револьвер выстрелил, когда он ударил меня лопатой.

Перевязав ему голову носовым платком, я велел Бену пойти вызвать полицию и машину «Скорой помощи». Он побежал удивительно легко для своего возраста.

Я чувствовал себя не очень хорошо и, повернув Сайпа на спину, расстегнул у него на груди рубашку. Крови у раны почти не было, видимо, произошло внутреннее кровоизлияние. Жизнь в нем едва теплилась.

Мне оставалось только оплакивать самого себя. Эти три дня были очень трудными. И все, что я мог предъявить, — это один мертвый человек и второй, который скорее всего тоже умрет. Но еще хуже было то, что пуля, попавшая в Отто Сайпа, вылетела из моего револьвера. Однако эти размышления не помешали мне осмотреть карманы раненого. Его бумажник был набит деньгами, в основном двадцатидолларовыми кредитками. Но его доля в выкупе за Хиллмана-сына не принесла ему ничего хорошего. Он не успел ею воспользоваться. Он умер раньше, чем на шоссе заскрежетала машина «Скорой помощи».

Глава 20

Потом было много изматывающих разговоров, некоторые велись прямо на месте, другие у шерифа. С моей поддержкой и с помощью лейтенанта Бастиана, да еще имея такое свидетельство в свою пользу, как громадная рваная рана на голове, Бену удалось убедить людей из уголовной полиции и службу шерифа, что убийство непреднамеренное. Но это принесло им не много радости. Да и мне тоже. Я позволил убить своего единственного свидетеля.

Правда, еще один человек мог бы стать моим свидетелем, если бы только он захотел говорить.

В середине дня я опять стоял у дверей квартиры Сюзанны Дрю. Стелла спросила из-за дверей:

— Кто там?

— Лу Арчер.

Девочка впустила меня. Выглядела он очень неважно: под глазами синие тени, да и всё лицо синеватого оттенка.

— Ты как будто испугана? — спросил я. — Что-то случилось?

— Нет. Меня угнетает только одно: надо звонить родителям, а я не хочу. Они заставят возвратиться домой.

— Вернуться все равно придется.

— Нет.

— Подумай немного и о них. Ты заставила их провести пренеприятную ночь. Не имея на то основательной причины.

— Но у меня есть основательная причина. Я хочу еще раз встретиться с Томом сегодня вечером. Он сказал, что если нам не удастся увидеться первый раз, то он будет на автобусной станции сегодня.

— В котором часу?

— В то же самое время, в девять часов вечера.

— Я встречу его вместо тебя.

Стелла не стала спорить, но было видно, что я ее не убедил.

— Где мисс Дрю, Стелла?

— Она вышла позавтракать. Я еще лежала в постели, и она оставила мне записку. Она написала, что скоро вернется, но ее нет уже почти два часа. — Стелла сжала пальцы в кулак и стала постукивать костяшками одной руки о другую. — Я очень беспокоюсь.

— О Сюзанне?

— Обо всем. О себе. Все становится хуже. Когда только все это закончится? Я и сама изменилась. Меня теперь, наверное, не узнать.

— Все кончится, Стелла, и ты вновь станешь прежней.

— Я? Вряд ли это возможно. Неужели мы с Томом сможем быть опять счастливыми? Я не представляю!

— Главное не это… — Я старался подобрать нужные слова, чтобы утешить девочку, но это плохо получалось. — Счастье само по себе приходит ненадолго, урывками. Чем старше я становлюсь, тем больше его, поверь. А твой возраст был у меня самым тяжелым.

От удивления она подняла брови.

— Действительно? Мистер Арчер, ничего, если я задам вам один личный вопрос?

— Конечно. Задавай.

— Вы интересуетесь мисс Дрю? По-настоящему? Серьезно?

Вопрос меня слегка обескуражил, но я ответил честно:

— Думаю, да. А что?

— Я не знаю, должна ли я вам это говорить… Она ушла завтракать с другим мужчиной.

— Это ее право.

— Я не знаю. На самом деле я даже не видела его, но хорошо слышала голос, а на голоса у меня отличная память. Я думаю, что это женатый мужчина.

— Ты определяешь это только по голосу? — усмехнулся я.

— Это был отец Томми, мистер Хиллман.

Я сел и с минуту не мог ничего выговорить. Африканские маски на освещенной солнцем стене строили мне рожи.

Стелла со встревоженным лицом подошла ко мне.

— Мне не надо было говорить? Вообще-то я не сплетница. Только я чувствую себя в ее доме как шпионка.

— Ты должна была сказать. Но не говори больше никому.

— Я не скажу. — Выложив все начистоту, она успокоилась.

— Они по-дружески разговаривали, Стелла?

— Не совсем. Я не видела их самих, потому что осталась в комнате, чтобы он не увидел меня. Она была недовольна тем, что он пришел сюда, это я точно уловила, но они разговаривали интимно.

— То есть?

Прежде чем ответить, она подумала.

— Ну, они так говорили, будто понимают друг друга с полуслова. И не было такой, знаете, формальной вежливости.

— Что же они говорили?

— Пересказать их разговор слово в слово?

— Да, с того момента, как он вошел.

— Я не слышала всего. Во всяком случае, когда он вошел, она сказала: «Я думала, что у тебя больше благоразумия, Ральф». Она называла его на «ты» и Ральфом. Он ответил: «Мне не до благоразумия. Положение совершенно отчаянное». Я не знаю, что мистер Хиллман имел в виду.

— А как ты думаешь?

— Наверное, Томми и вообще все. Но тут было что-то большее. Он сказал: «Я думал, ты сможешь уделить мне немного внимания». Она ответила, что она вся — внимание, а он сказал, что она тяжелая женщина, и затем что-то сделал, я думаю, что он попытался ее поцеловать, а она сказала: «Не надо этого».

— Она сказала это сердито?

Стелла посмотрела на потолок, как будто там был написан ответ.

— Нет, не очень. Только не заинтересованно. Он сказал: «Кажется, я тебе совсем не нравлюсь». Она ответила, что этот вопрос уже давно исчерпан и она не думает, что сейчас время возвращаться к нему, тем более что у нее гость. Он сказал: «Почему ты сразу не сказала об этом? Там мужчина?» Потом они стали говорить тише и через некоторое время ушли завтракать.

— У тебя хорошая память.

Она без всякой гордости согласилась.

— Это помогает мне в школе, но не всегда удобно. Я ведь помню не только хорошее, но и дурное.

— А разговор, который ты слышала утром, он тебе показался дурным?

— Да. Не знаю почему, но он напугал меня.

Он напугал и меня. Хорошее дело — узнать, что именно Хиллман, возможно, и был тем безликим мужчиной с двадцатилетней Сюзанной в «Барселоне». В разной степени, но они оба беспокоили меня. Особенно Сюзанна, так как именно через нее я собирался продолжить свои раскопки и теперь не был уверен, что это можно сделать. На данном этапе все стало зависеть от нее. Сейчас расследование представляло собой запущенную в ход машину, и никто не знал, как ее остановить. И надо сказать честно, что я не стал бы ее останавливать, даже если бы знал как. Это уже было выше моих сил.

— Покажи мне записку, которую оставила тебе мисс Дрю.

Стелла принесла из кухню записку, нацарапанную карандашом на фирменном бланке:

— Ты что-нибудь ела? — спросил я Стеллу.

— Я выпила стакан молока.

— И еще съела вчера вечером шницель. Ничего удивительного, что ты так выглядишь. Сейчас пойдем завтракать. Это как раз то, что тебе сейчас больше всего необходимо.

— Хорошо, спасибо. А потом?

— Я отвезу тебя домой.

Она повернулась и пошла к стеклянной двери, которая выходила во внутренний дворик. Наверное, ей надо было побыть одной и о чем-то подумать. На улице небольшой ветерок шелестел в кронах миниатюрных пальм, растущих во дворике. Вернулась Стелла какая-то обновленная, словно на нее подействовали солнечные лучи и ветер.

— Я согласна. Мне надо ехать домой. Я не могу подводить маму.

— Ты добрая девочка. Позвони ей и скажи, что уже едешь.

— Я позвоню, если вы не станете слушать, — ответила она, обдумав мое предложение.

— Как я узнаю, что ты говоришь?

— Я никогда еще не лгала вам, — сказала она с чувством, — потому что и вы ни разу не обманули меня, даже для моей же пользы.

В первый раз за все утро она улыбнулась. Думаю, и мне стоило улыбнуться, хотя утро начиналось из рук вон плохо.

Я отправился в большую изысканную ванную комнату с синими ковриками на полу и с удовольствием принял душ. Затем, разыскав в шкафчике среди косметики лезвие, побрился. Днем мне предстояла целая серия важных встреч, но их еще надо было добиться.

Когда я вернулся в комнату, на щеках Стеллы гулял румянец.

— Я позвонила домой. Думаю, нам не стоит завтракать, поедем прямо туда.

— Мама очень волновалась?

— Я разговаривала с папой. Он обвиняет вас. Извините меня.

— Он прав, я виноват. Я должен был отправить тебя домой еще вчера ночью. Но мне необходимо было кое-что сделать.

«Получить еще одного мертвеца», — с горечью подумал я.

— Нет, это я виновата, — заговорила она. — Но я хотела наказать их за обман насчет Томми, меня и машины.

— Я рад, что ты понимаешь это. Отец очень расстроен?

— Очень. Он говорил даже о школе в «Проклятой лагуне». Но, конечно, не всерьез. — Однако тень пробежала по ее лицу.

Через час мы ехали по направлению к Эль-Ранчо. Неожиданно для самого себя я свернул с шоссе на дорогу, ведущую к «Проклятой лагуне». Машина прошла автоматическое устройство, ворота поднялись.

— Вы не намерены оставить меня здесь? — тоненьким голоском спросила Стелла.

— Конечно нет. Мне надо задать вопрос одному человеку.

— Вы лучше и не пытайтесь засадить меня сюда. Я убегу.

— Ты могла бы придумать что-нибудь поновее.

— Что мне еще остается делать? — проговорила она возбужденно.

— Оставаться в безопасности дома со своими близкими. Ты еще слишком молода, чтобы жить самостоятельно. У тебя не такие уж плохие родители, они даже лучше, чем у многих других, просто тебе не с кем сравнивать. Они тебя вырастили. И в том, что ты такая добрая и честная девочка, есть наверняка и их заслуга.

— Вы их не знаете.

— Зато я знаю тебя. Ты же не из духа возникла.

Строгий сторож вышел из своей будки и заковылял к нам.

— Доктора Спонти сейчас нет.

— А миссис Маллоу?

— Она здесь. Внизу в Восточном корпусе. — Он указал на здание с небольшими окнами.

Оставив Стеллу в машине, я постучал во входную дверь Восточного корпуса. Спустя довольно продолжительное время мне открыла миссис Маллоу. На ней был все тот же форменный костюм, и все так же от нее попахивало джином.

Она улыбнулась мне, как в прошлый раз. И отступила от солнечного света.

— Мистер Арчер, не правда ли?

—’ Как поживаете, миссис Маллоу?

— Не задавайте мне этого вопроса по утрам. В любое другое время, когда я способна подумать над ответом, только не сейчас. Сейчас я просто существую.

— Хорошо, не буду.

— Но вы ведь приехали сюда не затем, чтобы справиться о моем здоровье?

— Я хотел бы на несколько минут повидать Фреда Тандала.

— Сожалею, — сказала она, — но мальчики на занятиях.

— Это очень важно.

— Вы хотите задать Фреду несколько вопросов?

— Только один. Это не займет много времени.

— Что-нибудь страшное?

— Думаю, нет. Но важное.

Она оставила меня в комнате отдыха и вышла в кабинет Патча, чтобы позвонить. Я блуждал глазами по запущенной неуютной комнате, представляя себе, что должен почувствовать мальчик, когда родители оставляют его здесь. Миссис Маллоу возвратилась.

— Фред сейчас освободится.

Пока мы ждали, она поведала мне историю своих брачных союзов, включая и последний союз — с бутылкой. Затем появился Фред, в лучах солнца, ни один из которых, казалось, не дотрагивался до него. Он помешкал в дверях, ожидая, что ему скажут, в чем он провинился.

Я встал и не слишком быстро подошел к нему.

— Хэлло, Фред.

— Хэлло.

— Ты помнишь разговор, который у нас был на днях?

— У меня с памятью все в порядке. — И добавил со своей мгновенно исчезающей улыбкой: — Вы — Лу Арчер Первый. Вы еще не нашли Тома?

— Нет. Я думаю, ты поможешь мне найти его.

Он потер ботинок о косяк двери.

— Как?

— Расскажи все, что знаешь. Одно я могу тебе твердо обещать: сюда его не вернут.

— А что мне до этого? — спросил он безнадежно.

Я не нашел ответа. Действительно — что?

Подождав немного, Фред спросил:

— Что вы хотите, чтобы я рассказал?

— Мне кажется, ты кое-что утаил в прошлый раз. Но я не упрекаю тебя: ты ведь незнаком со мной с самого рождения. Конечно, ты незнаком и сейчас, но прошло три дня, а Томми еще нет.

По лицу его я видел, что он слушает меня серьезно. Но долго оставаться серьезным он не мог и проговорил с едва уловимой иронией:

— О’кей, я все выболтаю.

— Я уже спрашивал тебя и спрашиваю еще раз: когда Том убежал отсюда в субботу ночью, не было ли у него определенного человека или места, куда он намеревался идти?

Он быстро кивнул в знак согласия.

— Думаю, было.

— Кто? Где?

— Том не сказал. Хотя он говорил кое-что другое. — Фред помолчал, а потом выдал: — Что нашел своего настоящего отца. — Голос мальчика прервался, он не мог совладать со своими чувствами. — Это большое дело, — добавил он.

— Что он под этим подразумевал, Фред?

— Он сказал, что его усыновили.

— Это действительно так?

— Не знаю. Многие здешние ребята так думают. Мой терапевт говорит, это типичный фрейдистский семейный комплекс.

— Как ты думаешь, Том серьезно это сказал?

— Уверен, что да. — Снова лицо его стало серьезным, и я смог заметить глубоко спрятанную человеческую зрелость в этом, казалось бы, немного недоразвитом парне. — Он говорил, что не знал, кто он, и от этого очень страдал. Но теперь уж точно выяснил — кто его настоящий отец. — Последнюю фразу он бросил как бы между прочим: — Я все время стараюсь забыть своего папашу.

— Ты не сможешь.

— Я попробую. Я попытаюсь.

— Займись чем-нибудь другим.

Миссис Маллоу прервала нас:

— Вы спросили все, что хотели, мистер Арчер? Фреду следует возвратиться в класс. У нас не принято пропускать уроки.

Я спросил на всякий случай:

— На сей раз ты ничего не утаил, Фред?

— Нет, сэр. Честно. Мы ведь мало разговаривали с Томом.

Мальчик направился к выходу, но у дверей вдруг обернулся и глубоким, изменившимся голосом сказал мне:

— Я хочу, чтобы вы были моим отцом.

Он повернулся и скрылся в лучах солнечного света.

Возвратившись в машину, я спросил Стеллу:

— Том когда-нибудь говорил тебе, что усыновлен?

— Усыновлен? Не может быть, — проговорила она упавшим голосом.

— Почему не может?

— Не может быть, и все!

Дорога огибала заросшее тростником болото. Черные с красными крыльями птицы пищали в тростнике, напоминая своим писком скрип раскачивающегося сухого дерева или неумелую скрипку.

— Кроме того, он похож на своего отца, — добавила Стелла после долгого молчания.

— Усыновленные дети иногда бывают похожи. Их даже подбирают с этой точки зрения.

— Как это ужасно. Как это бесчеловечно! Кто это сказал вам, что он приемный сын?

— Приятель Тома по школе.

— Девочка?

— Мальчик.

— Я уверена, что он все это выдумал.

— Том сам сказал ему. Он разве часто выдумывал?

— Он любил фантазировать. Особенно на эту тему. Прошлым летом, например, он клялся и утверждал, что его подбросили эльфы. Чудно? Да? Откуда он взял это? Или говорил, что его заменили в больнице и подбросили Хиллманам другого ребенка. — Она забралась на сиденье с ногами, подложила их под себя и резко повернулась ко мне. — Вы думаете, это может оказаться правдой?

— Может быть. Все что угодно может быть.

— Но вы же не верите в это!

— Я не знаю, во что я верю, Стелла.

— Вы — взрослый, — сказала она с чуть заметной насмешкой. — Вам полагается знать.

Я оставил это без внимания. В полном молчании мы доехали до ворот Эль-Ранчо.

— Интересно, — сказала Стелла, — что мой отец собирается сделать со мной? — Она смутилась и добавила: — Извините, что я впутала вас во все это.

— Все в порядке. Не беспокойся.

Джей Карлсон, которого я еще не видел и, надо сказать, не искал встречи с ним, стоял перед дверью, когда мы подъехали, — упитанный мужчина с ясными, синими, как у Стеллы, глазами. Но сейчас он был буквально серым от злости. Его трясло.

Из дома вышла Рея Карлсон, чья красная прическа напоминала мне сигнал бедствия, и направилась к машине. Муж шествовал позади. Он был очень расстроен и не собирался этого скрывать. Женщина заговорила первой:

— Что вы сделали с моей дочерью?

— Охранял ее как только мог. Она провела ночь у моей хорошей знакомой. Сегодня утром я уговорил Стеллу вернуться домой.

— Я еще тщательно проверю всю эту историю. Как зовут вашу предполагаемую знакомую?

— Сюзанна Дрю.

— Он говорит правду, Стелла?

Девочка кивнула.

— Ты что, немая? — закричал отец. — Ушла на всю ночь и теперь даже разговаривать с нами не хочешь!

— Не надо волноваться, папочка. Я виновата, что уехала в Лос-Анджелес, но… Он говорит правду.

Отец не мог дождаться, когда она закончит фразу.

— Как это не волноваться? Ты хоть представляешь, что мы пережили? Мы даже не знали, жива ли ты вообще!

— Прости меня, папа. — Стелла опустила голову.

— Ты жестокая, бесчувственная девчонка, — заявила мать. — Я никогда теперь не смогу верить тебе. Никогда.

— Она не такая, миссис Карлсон.

Ее муж резко обернулся ко мне:

— Это не ваше дело!

Возможно, он даже хотел ударить меня, но не решился. Тогда он схватил за плечи Стеллу и начал трясти ее:

— Ты отдаешь себе отчет в своих поступках?

— Оставьте ее, мистер Карлсон.

— Она — моя дочь!

— Так и обращайтесь с ней как с дочерью. Что вы мучаете ее? Стелла провела трудную ночь.

— Она провела трудную ночь? Что случилось?

— Она старается вырасти, повзрослеть, несмотря на трудности и на то, что вы ей не очень-то помогаете.

— Единственное, что ей нужно, — это дисциплина. И я знаю, где она сможет ей научиться.

— Если вы имеете в виду «Проклятую лагуну», то большей глупости совершить просто нельзя. Стелла хорошая девочка, одна из лучших…

— Меня не интересует ваше мнение. Предлагаю вам убраться отсюда, пока я не вызвал полицию.

Я оставил их одних, трех полных самых хороших намерений людей, которые, видимо, так и не смогут перестать причинять боль друг другу. У Стеллы хватило храбрости помахать мне рукой.

Глава 21

Я направился к Хиллманам. Миновав их почтовый ящик, я увидел спортивную машину, выезжающую на дорогу. За рулем сидел Дик Леандро. Я поставил свою машину поперек дороги, так что Леандро вынужден был остановиться. Это не вызвало у него дружеских чувств ко мне, напротив, он взглянул с такой ненавистью, словно я остановил его посредине гонки на Гран-при.

— Отличная машина, — заметил я, подойдя к машине и похлопав ее по капоту.

— Да, я тоже люблю ее.

— У вас есть еще какая-нибудь машина?

— Только эта. Слушайте, я с-с-слышал, что они нашли Тома. Это правда?

— Нет, Его еще не нашли, но он на свободе.

— Это же великое дело, — сказал он без энтузиазма. — Слушайте, вы не знаете, где шкип-пер? Миссис Хиллман говорит, что его всю ночь не было дома. — Он озадаченно посмотрел на меня.

— Я не слежу за ним. Он может сам о себе позаботиться.

— Да, конечно. Но вы не знаете, где он? Я х-хочу поговорить с ним.

— О чем?

— Это мое личное дело. Между ним и мной.

— У вас с мистером Хиллманом много секретов? — спросил я довольно неприветливо.

— Не сказал бы. Он с-советует мне. Он дает мне хорошие советы.

Молодой человек пролепетал это с испугом и довольно враждебно.

Я отпустил его и поехал к дому Хиллманов: мне необходимо было увидеть Эллен Хиллман.

Она сама вышла мне навстречу. Выглядела она лучше, чем в последнюю нашу встречу, была тщательно причесана и не менее тщательно одета. Сшитое на заказ у хорошего портного платье из блестящего искусственного шелка плотно облегало ее стройную фигуру. Она улыбалась мне.

— Могу сообщить вам хорошие новости, мистер Арчер.

— Хорошие новости? — Лично у меня не было ни одной хорошей новости.

— Том определенно жив. Лейтенант Бастиан прислал мне об этом весточку. Входите и давайте поговорим.

Через зал для приемов мы прошли в гостиную.

— Я называю эту комнату «залом ожидания», — проговорила она почти весело, — как в зубоврачебной лечебнице. Но ожидание уже почти закончено, ведь правда? — В конце фразы голос ее сорвался на высокую ноту, выдав напряжение.

— Думаю, это действительно так.

— Слава Богу, я больше не выдержала бы. Никто из нас больше не выдержал бы. Какими тяжелыми были эти дни!

— Я знаю. Примите мои извинения.

— Не надо извинений. Вы нам принесли добрые новости. — Она опустилась на диван. — Садитесь, расскажите мне остальное.

Я сел рядом с ней.

— У меня не очень много новостей, и они далеко не все благоприятные. Но Том жив, свободен и, возможно, все еще в Лос-Анджелесе. Я обнаружил его следы в отеле «Барселона», где он прятался, — это пригород Лос-Анджелеса. Его видели выходящим из автобуса на Конечной остановке около десяти часов вечера. Сегодня во второй половине дня я туда собираюсь и попытаюсь найти его там.

— Жаль, что мой муж не может разделить со мной эти радостные вести, — сказала она. — Я немного обижена на него. Он вчера вечером уехал из дому и до сих пор не вернулся. — Она оглядела комнату, словно в ней было что-то не так из-за его отсутствия.

— Возможно, он также получил известие, что Том жив.

— От кого?

Я оставил этот вопрос без ответа.

— Но он не уехал бы, не сказав мне.

— Если у него не было на то веской причины.

— Какая же может быть причина для того, чтобы держать меня в неведении?

— Я не знаю, миссис Хиллман.

— Уж не сошел ли он с ума, как вы думаете?

— Сомневаюсь. Он, наверное, провел ночь в Лос-Анджелесе в поисках Тома. Я знаю, что сегодня утром он завтракал с Сюзанной Дрю.

Я намеренно произнес это имя без всякой подготовки и получил ту реакцию, которую ожидал. Изысканность слетела с лица Эллен, оно стало сморщенным, как папиросная бумага.

— Господи, — сказала она, — неужели это все еще продолжается? Даже среди этих ужасов?

— Я не совсем понимаю, что продолжается?

— Они любовники, — сказала она с горечью, — вот уже семнадцать лет. Он поклялся мне, что с этим давно покончено, просил меня остаться с ним и дал слово чести, что никогда его с ней не увидят. Но, — она подняла на меня глаза, — у моего мужа нет Чести. Он человек без чести.

— Для меня лично в этом нет ничего ужасного.

— Возможно, мужчины и могут полагаться на него. Но женщины — нет. Я научена своим горьким опытом. Я замужем за ним вот уже почти двадцать лет, и удерживала его около меня отнюдь не преданность, а деньги моей семьи. Они нужны ему для его бизнеса, для его хобби. Включая, — сказала она со страданием в голосе, — и его грязные постельные дела.

Она закрыла лицо руками, стремясь скрыть гримасу боли.

— Мне не следовало бы вообще говорить на эту тему, это на меня не похоже. Все это противно воспитанию, которое я получила. У моей матери были тоже проблемы с отцом, и она всегда внушала мне, что страдать надо молча. Я следую ее примеру. За исключением Ральфа, вы единственный человек, с которым я об этом говорю.

— Вы сказали мне совсем немного. Но и это может быть интересным. Необходимо кое-что проверить.

— Вы думаете, что каким-то образом это… поведение Ральфа связано с Томом и со всей этой историей?

Она протянула мне руки, словно умоляя дать тот ответ, который ей хотелось бы услышать.

— Очень похоже на то. Думаю, что именно поэтому ваш муж и мисс Дрю провели это утро вместе. Возможно, он звонил ей раньше, во вторник днем.

— Он звонил! Я вспомнила. Он звонил из бара, а я вошла в комнату, и он резко оборвал разговор. Но я слышала, как он говорил о необходимости для них соблюдать полную тайну. Да, та, с которой он говорил, была именно Дрю! Я это чувствую.

Презрение, с которым она произнесла последние слова, заставило меня вздрогнуть. Мы настолько были поглощены этим странным мучительным для нас обоих разговором, что он создал между нами какую-то близость.

— Видимо, это она, — заметил я. — Я говорил только лейтенанту Бастиану, что она может быть свидетельницей, и он, должно быть, передал это вашему мужу.

— Вы совершенно правы, мистер Арчер. Только от лейтенанта он мог об этом услышать. Но откуда вы сами знаете такие подробности из жизни других людей?

— Жизнь других людей — мой бизнес!

— И ваша страсть?

— И моя страсть, и мой крест. За исключением людей, ничто в этом мире не смогло серьезно увлечь меня.

— Но откуда вам известно о телефонном звонке? Вас ведь не было здесь, а мой муж наверняка не сказал бы вам.

— Меня не было здесь, но я был в квартире мисс Дрю, когда раздался этот звонок. Я не слышал, о чем шел разговор, но он потряс ее.

— Надеюсь, — сказала она, бросив на меня быстрый взгляд. В глазах ее появились доброжелательность, мягкость. Она придвинулась ко мне и дотронулась до моей руки своими тонкими пальцами. — Она ваша подруга?

— Некоторым образом — да.

— Вы живете с ней?

— Нет, и с этим ничего не поделать.

— Озадачивающий ответ.

— Я и сам озадачен. Если она все еще любовница вашего мужа, то это должно было охладить ее интерес… Нет, я не думаю, чтобы их связь продолжалась.

— Тогда что связывает их?

— Что-нибудь из прошлого.

Я надеялся, что все действительно было уже в прошлом. Сюзанна, и я это узнал только сегодня утром, все еще способна была причинить мне боль.

— Я, конечно, понимаю, что это причиняет вам боль. — «И мне тоже», — добавил я про себя. — Но не могли бы вы рассказать обо всем немного подробнее.

— Эта боль незначительна по сравнению с болью за Тома. — Она тронула кончиками пальцев виски.

— Постарайтесь покороче, миссис Хиллман. Вы сказали, что это «дело» тянется уже семнадцать лет. Значит, оно началось где-то в конце войны?

— Да. Весной сорок пятого. Я жила одна, то есть в женском окружении, в своем доме в Бретвуде. Муж мой служил в военно-морском флоте. В то время он был старшим помощником командира сторожевого корабля. Позже его сделали капитаном этого судна, — она проговорила это с гордостью в голосе, тщательно подбирая слова, как будто главным для нее было точное изложение фактов прошлого. — В январе или феврале сорок пятого года корабль мужа был поврежден, и им пришлось возвратиться в Сан-Диего для ремонта. Ральф получил отпуск на несколько дней и, конечно, навестил меня. Но мы не проводили вместе столько времени, сколько мне хотелось, а ведь я так ждала этого. Я не понимала — почему? Где он пропадает? Несколько ночей и целиком все уик-энды он встречался с Сюзанной Дрю.

— В отеле «Барселона»?

— Она рассказала вам?

— Некоторым образом. — Она дала мне фотографию Кэрол, думал я, а надпись на обороте привела меня в отель «Барселона». — Она говорила мне о себе, но не о вашем муже. Она преданный человек, что бы там ни было.

— Я не хочу слышать о ней ничего хорошего. Слишком много страданий она мне причинила.

— Извините, но вспомните, ей было только двадцать.

— Сейчас ей около сорока. А то, что ей было тогда только двадцать, делает все еще страшнее. Мне ведь тоже было далеко до тридцати, а мой муж уже изменял мне. Можете ли вы представить себе, что чувствует женщина, когда муж бросает ее ради более молодой? Можете ли вы вообразить себе это?

Даже воспоминания о перенесенных страданиях оказались для нее очень болезненными. Можно было представить, как страдала она в прошлом. Ее сухие глаза горели каким-то внутренним пламенем. С еще большей горечью миссис Хиллман продолжала:

— Но он не оставил меня. Он вернулся. Не ради меня, конечно. В его послевоенные планы входила организация технической фирмы, а для этого ему нужны были деньги. Он даже был совершенно откровенен и, видимо, считал, что этим доставляет мне огромное счастье. Ведь любая пара, которая не может иметь ребенка… — Она прикрыла рот рукой.

— Но у вас был Том, — подтолкнул я ее.

— Том появился позже, слишком поздно, чтобы спасти нас. — Голос ее стал еще более проникновенным. — Слишком поздно, чтобы спасти моего мужа. Он трагически несчастный человек. Но в сердце моем нет к нему жалости…

В чем же был источник трудностей между ним и Томом?

— Фальшь, — сказала она тихо.

— Фальшь?

— Наверное, мне все следует вам рассказать, мистер Арчер. Так или иначе, но вы все равно об этом узнаете. Рано или поздно. Это может оказаться важным, особенно с точки зрения психологии.

— Том… приемный сын? — помог я ей.

Она медленно кивнула.

— Это должно остаться между нами, мистер Арчер. По крайней мере, сейчас я прошу вас не сообщать об этом ни одному человеку. Мы усыновили его в Лос-Анджелесе, сразу после отставки мужа, уже перед тем, как приехать сюда.

— Но он похож на вашего мужа!

— Конечно, ведь Ральф учел это, когда выбирал его. Он очень тщеславный человек, мистер Арчер. Он постыдился даже друзьям сообщить, что у нас не может быть собственных детей. В действительности же именно Ральф не может иметь детей. Я рассказала вам это, чтобы вы поняли, почему он с самого начала ведет себя так вызывающе. Желание его иметь собственного сына было настолько огромно, что иногда я действительно думала, будто Том его собственная плоть и кровь.

— Он не сказал об этом Тому?

— Нет. Ни он, ни я. Ральф не разрешал мне.

— Наверное, это было неправильное решение по отношению к Тому.

— Я говорила мужу об этом с самого начала. Он должен быть честен с Томом, иначе Том не будет честен с ним. — Голос ее слегка подрагивал. — Ну а какие последствия это повлекло за собой, вы уже знаете. Искалеченное детство Тома, разрушенная семья и теперь еще эта история.

— Да. Но мы все-таки найдем его и вернем вам. Главное, Том жив.

— Но вы же не сможете возвратить семье ее прежнюю целостность. Счастья в этом доме уже не будет.

— Это зависит от вас троих. Были случаи, когда залечивались’ и более глубокие раны, но, конечно, при квалифицированной помощи. Я не имею в виду «Проклятую лагуну» или помощь, оказываемую только Тому.

— Я знаю… Понимаете, я всегда была мучительно несчастлива, а мой муж совершенно не замечал этого. Многие годы. Это началось еще с Мидуэя. В этой кровопролитной битве погибло много людей, и Ральф винил тогда только себя, у него было ощущение, будто он потерял дюжину сыновей.

— Откуда вам это известно?

— Он тогда откровенно написал мне обо всем, как и принято между нормальными людьми. Он написал мне множество тягостных писем о наших будущих сыновьях. Я знаю точно, что это связано у него с погибшими в том бою, хотя сам он об этом никогда не говорил. А когда он обнаружил, что у него не может быть собственных детей, то решил усыновить Тома. Ну и… — Нервным движением она опустила руки на колени.

— Вы хотели продолжить, миссис Хиллман?

— Мне трудно судить об этом, ведь я не психолог, хотя однажды и пыталась изучать психологию. Я чувствовала, что Ральф старается жить, исходя из своих каких-то определенных фантазий и представлений относительно Тома. Возможно, он пытался как-то возместить свои военные утраты. Но, вы знаете, делать из людей пешки в своей игре — противоестественно. Это и разрушило отношения между ним и Томом.

— И Том пришел к убеждению, что ваш муж — не его настоящий отец?

Она нервно взглянула на меня:

— Вы действительно так думаете?

— Для этого есть определенные причины, — заметил я, вспомнив сказанное Фредом Тандалом. — Миссис Хиллман, что произошло в то воскресное утро и что заставило вас отдать Тома в школу в «Проклятой лагуне»?

— Это сделал Ральф, а не я, — ответила она быстро.

— Они поссорились?

— Да. Ральф ужасно на него рассердился.

— За что?

Она опустила голову.

— Муж запретил мне говорить об этом.

— Том сказал или сделал что-то очень плохое?

Она сидела опустив голову и не ответила на мой вопрос.

— Я сказала вам даже больше, чем следовало, — неожиданно проговорила она. — И я надеюсь, вы благодарны за это? Теперь мне полагается некоторое вознаграждение. Не можете ли вы дополнить ваш краткий рассказ? Вы упомянули отель под названием «Барселона» и сказали, что Том там прятался. Вы употребили слово «прятался»? Верно?

— Да.

— Что это значит? Разве его не держали там?

— Не знаю. Возможно, некоторое принуждение было, но скорее всего психологическое. Я сомневаюсь, чтобы его там «держали» в прямом смысле этого слова.

Она с отвращением посмотрела на меня. То, что я рассказывал до сих пор, было неприятно, но сказанное сейчас оказалось самым тяжелым для нее.

— Вы с самого начала подозревали, что Том добровольно объединился с похитителями?

— Я не исключал такой возможности, не исключаю и сейчас.

— Скажите мне все прямо. Я вынесу любую правду, как бы горька она ни была…

— Ну что ж. Думаю, что Том ушел с Харлеем по собственной воле, в багажнике его машины приехал в «Барселону» и оставался там вовсе не потому, что кто-то ему угрожал. По каким причинам он так поступил, ясно будет только после разговора с ним. Хотя о вымогательстве он, возможно, ничего не знал.

— Откуда вы знаете?

— От одного человека, который с ним разговаривал. Том сказал, что ему нужны деньги.

— С одной стороны, это приятная новость.

— Я того же мнения.

Я собрался уходить, но она задержала меня. В голову ей пришла какая-то мысль.

— Этот отель «Барселона», о котором вы говорите, такое большое старое заброшенное здание около шоссе, идущего к побережью?

— Да. Сейчас он закрыт.

— И Том прятался там или был спрятан?

Я кивнул и добавил:

— Сторож отеля, человек по фамилии Сайп, был одним из участников вымогательства. Сегодня утром его застрелили. Другой участник, Харлей, зарезан нынешней ночью.

Внешне она никак не отреагировала на сказанное, наверное, была просто не в состоянии постигнуть такие ужасные события.

— Как это страшно! — выдохнула она наконец.

— Не надо преувеличивать значение этих смертей. Эти люди были закоренелыми преступниками, все равно рано или поздно они бы кончили этим.

— Я не только об этом. Я думаю о тех глубоких связях в нашей жизни, которые сводят воедино прошлое и настоящее.

— Что вы имеете в виду?

По ее лицу пробежала гримаса.

— Это не очень значительно, но, боюсь, надо все же сказать. Понимаете, отель «Барселона», — голос ее дрожал, — видимо, то самое место, где встречались Ральф и Сюзанна Дрю. Вы говорите, что фамилия того сторожа, который был застрелен, Сайп?

— Да, Отто Сайп.

— Не был ли он детективом в этом отеле?

— Да, он как раз из тех детективов, которые сослужили плохую службу нашей профессии.

— У меня есть основания вам верить, — сказала миссис Хиллман. — Я знала его. Вернее, я разговаривала с ним однажды, и он произвел такое впечатление, что я постаралась поскорее забыть о нем. Он приехал ко мне в Бретвуд весной сорок пятого и сообщил о Ральфе и Сюзанне Дрю.

— И конечно, потребовал денег?

— Да. Я дала ему деньги, он просил двести долларов. А когда увидел, что я могу заплатить больше, потребовал еще пятьсот долларов, всю мою наличность. Но деньги — не самое важное, у меня их всегда хватало, — добавила она, напоминая о своем большом состоянии.

— И что вам сообщил Сайп?

— Что у моего мужа адюльтерная связь, а в качестве доказательства предъявил фотографию. Он сказал, что его долг перед законом арестовать мужа… Я и сейчас не знаю, есть ли такой закон.

— Был, но не думаю, чтобы позже им пользовались, иначе немалое количество людей угодило бы за решетку.

— Он упомянул о тюрьме и о том, что это может отразиться на репутации Ральфа. Это случилось как раз тогда, когда Ральф ждал повышения: его должны были произвести в капитаны. Сейчас, через столько лет, это звучит по-детски, но тогда в его жизни не было ничего более важного. Он происходил из небогатой семьи, его отец — мелкий неудачливый бизнесмен. Конечно, Ральф отлично чувствовал то расстояние, которое отделяло его от моей семьи. — Она бросила на меня взгляд, полный грустной гордости за свое прошлое. — Нам всем нужны подпорки и подставки, чтобы гордость не рухнула.

— Вы рассказали мужу о ваших переговорах с Отто Сайпом?

— Да. Но я невольно уклонилась от этих малоприятных событий. Несмотря на тот шок, который на меня произвел рассказ Сайпа, а надо сказать, что у меня уже были подозрения в отношении Ральфа, я отнюдь не хотела, чтобы все его блестящие планы разрушились. Поэтому я заплатила этому жуткому человеку его грязные деньги, а он передал мне ту отвратительную фотографию.

— Вы о нем слышали что-нибудь еще?

— Нет.

— Удивительно, почему он не преследовал вас всю жизнь.

— Может быть, у него были такие намерения, но этому воспрепятствовал Ральф. Я, естественно, рассказала ему об этом визите. — Она помолчала и добавила: — Но фотографию не показала. Я ее сразу же разорвала.

— Как удалось вашему мужу отделаться от него?

— Возможно, он избил Сайпа или запугал. Мне он не отчитывался. Видеться друг с другом тогда больше не было возможности. Я уехала домой в Бостон и увидела Ральфа уже в конце года, когда он привел свой корабль, на Бостонский рейд. Мы с ним обсудили все происшедшее и решили усыновить ребенка.

Я слушал ее невнимательно, мне стала ясна вся подноготная расследуемого дела. Ральфа Хиллмана связывали с обоими похитителями враждебные отношения. Он был командиром Майкла Харлея, и он же избил Отто Сайпа. И теперь они отплатили ему: один за унижение, другой — за физическую боль. Вероятно, что Эллен думала о том же.

— Сайп никогда не вошел бы в нашу жизнь, если бы Ральф не воспользовался этим отелем для своих мерзких целей.

— Не стоит во всем обвинять только вашего мужа. Конечно, он поступил плохо, но мы все так поступали. И то, что он сделал много лет назад, не может служить единственным объяснением случившегося сейчас. Все не так просто.

— Я знаю. И не виню его во всем.

— Сайпа, например, каким-то образом вовлек в это дело Майкл Харлей, который знал вашего мужа и таил на него злобу.

— Но почему Том, мой бедный дорогой Том оказался в этом отеле? Это какой-то рок!

— Может быть, и рок. Что же касается Сайпа и Харлея, то для них отель был просто удобным местом, где они могли его спрятать.

— Почему же Том оставался с ними? Они, должно быть, очень жестокие люди. А он такой чувствительный.

— Подростки иногда стремятся к жестокостям.

— Дело не в этом, — проговорила она. — Я действительно не обвиняю Тома в том, что произошло. И я и Ральф дали ему очень мало знаний о мире, который нас окружает. Том — искренний, сосредоточенный на своем внутреннем мире мальчик с артистической натурой. Муж не хотел, чтобы он был таким. Это, видимо, напоминало ему, что Том не родной сын. Он пытался изменить Тома, а когда увидел, что не смог, потерял к нему всякий интерес. Интерес, но не любовь. В этом я уверена. О Томе он всегда очень заботился.

— Но он проводит время и с Диком Леандро? И о нем тоже заботится? Ведь так?

Уголок ее рта приподнялся, из-за чего вокруг глаз образовались морщинки.

— Вы наблюдательны, мистер Арчер.

— Приходится, это моя работа. Впрочем, Дик и не делает секрета из этого. Я его встретил сейчас, он выезжал из вашей аллеи.

— Он разыскивал Ральфа. Он очень от него зависит, — добавила она сухо.

— Не могли бы вы получше объяснить мне их взаимоотношения? Он «заместитель» сына?

— Дело в том, что мать и отец Дика разошлись несколько лет тому назад. Дику нужен был отец, а Ральфу — кто-то, кто смог бы составить ему компанию на судне, так сказать экипаж. Я думаю, для него крайне важно, чтобы кто-то разделял с ним любовь ко всему, что он так любил. И ему хотелось, чтобы этим человеком был сын.

— Он мог подобрать кого-нибудь и получше Дика.

Некоторое время она молчала.

— Возможно. Но вам, конечно, тоже хотелось бы, чтобы рядом был человек, чьи устремления совпадают с вашими. Дик в этом смысле подходящий партнер.

— Дик сказал, что ваш муж помог ему закончить колледж. Это так?

— Да, помог. Он никогда не забывает, что отец Дика работал у него в фирме. В этом отношении Ральф очень верный человек.

— А Дик?

— Он фанатично предан Ральфу, — сказала она с воодушевлением.

— Позвольте мне задать вам один гипотетический вопрос без видимого основания, как это бывает в суде. Если бы ваш муж лишил Тома наследства, наследником стал бы Дик?

— Вопрос действительно сугубо гипотетический.

— Но ответ на него может иметь практические последствия. Так что вы ответите?

— Дику, может быть, будет кое-что оставлено. Это, возможно, произойдет в любом случае. Но, пожалуйста, не воображайте, что бедный, глупый Дик, у которого есть только кудрявые волосы да мускулы, способен замыслить заговор.

— Этого я и не воображаю.

— Вы несправедливы к Дику. Он проявил большое благородство в этой ситуации. Мы опирались на него.

— Я знаю. Что ж, оставляю его в покое. — Я собрался уходить. — Очень вам благодарен, вы были со мной искренни.

— Такая запоздалая искренность не заслуживает особой благодарности. Может быть, вы хотите что-нибудь еще узнать?..

— Да. Вот сведения, которые могли бы мне помочь: не назовете ли вы агентство, через которое усыновили Тома?

— Мы сделали это не через агентство, а частным образом.

— Через судью или через врача?

— Через врача. Не могу назвать сейчас его имени, но именно врач нашел нам Тома. Мы оплатили все расходы по сделке, которая была якобы совершена с матерью.

— Кто она?

— Какая-то бедная молодая женщина, попавшая в затруднительное положение. Я никогда в жизни не встречалась с ней, да и зачем мне это нужно? Я старалась почувствовать, что Том — мой собственный сын.

— Я понимаю.

— А какое отношение имеют настоящие родители Тома к текущим событиям?

— Возможно, Том бродит по Лос-Анджелесу в поисках своих действительных родителей. У меня есть реальная причина для такого предположения. У вас где-нибудь записана фамилия врача?

— Мой муж точно назвал бы ее вам.

— Но его сейчас нет.

— Может быть, в его столе, в библиотеке. Я пойду посмотрю.

Я последовал за ней и, пока она производила раскопки стола, еще раз рассмотрел фотографии, висевшие на стенах. На групповом фото, сделанном на палубе корабля, были, очевидно, сослуживцы Хиллмана. Я внимательно вглядывался в их молодые Лица. Все они погибли при Мидуэе.

Потом я рассмотрел фотографию Дика Леандро на яхте. Его красивое, здоровое, пустое лицо ничего не выражало. А вдруг для кого-нибудь другого оно будет что-нибудь значить? Всякое бывает. Я снял его фото со стены и положил во внутренний карман пиджака.

Эллен Хиллман ничего не заметила. Она нашла фамилию, которую искала.

— Элиа Вайнтрауб, — сказала она, — вот фамилия врача.

Глава 22

По междугородному телефону я позвонил доктору Вайнтраубу. Он подтвердил свое участие в деле усыновления Тома Хиллмана и пригласил меня к себе во второй половине дня.

Перед тем как выехать в Лос-Анджелес, я повидал лейтенанта Бастиана. Он занимался этим делом уже три дня, но не сильно продвинулся вперед. Звездообразные морщины на его лице стали, казалось, еще глубже. Охрипшим и от этого еще более резким голосом он произнес несколько иронически:

— Было бы прекрасно, если бы вы снизошли до нас и в прошедшие дни.

— Я работаю сейчас на Ральфа Хиллмана.

— Знаю. Это дает вам определенные преимущества, которые вы и используете. Но и вы и я заинтересованы одним и тем же делом, и, по идее, нам полагается кооперироваться. А это означает периодический обмен информацией.

— Зачем же, по-вашему, я пришел?

Он опустил глаза.

— Хорошо. Что нового в ваших розысках?

Я выложил Бастиану почти все, то есть столько, сколько могло удовлетворить и его, и мою щепетильную совесть. Себе я оставил только доктора Вайнтрауба и то, что Том, может быть, вернется сегодня на автобусную станцию в Санта-Монике. Я хотел с ним встретиться один на один. Обо всех остальных злоключениях мальчика и о том, что он, видимо, добровольно находился в отеле «Барселона», я честно доложил лейтенанту.

— Очень плохо, что Отто Сайп умер, — угрюмо заметил Бастиан. — Он мог многое прояснить.

Я согласился.

— Что же на самом деле произошло с Отто Сайпом? Вы же были свидетелем?

— Он бросился на Бена Дали с лопатой в руках. Бен держал мой револьвер, а я в это время осматривал труп Харлея. Револьвер выстрелил сам собой.

Бастиан неопределенно пошлепал губами.

— Вы наводили справки о Дали?

— Мне было не до этого. Я знаю немного. Он владелец станции техобслуживания автомобилей напротив «Барселоны». Показался мне заслуживающим доверия. Ветеран войны…

— Гитлер тоже ветеран. Лос-Анджелес сообщает, что у Дали были какие-то делишки с Сайпом. Сайп, например, покупал через него подержанные автомобили.

— Это естественно, станция Дали самая близкая от того места, где работал Сайп.

— Не мог Дали убить Сайпа, чтобы заставить его замолчать?

— Нет, не думаю, но возьму это на заметку. Меня больше интересует другое убийство. Вы видели нож, которым Зарезали Харлея?

— Нет еще. Но у меня есть описание. — Бастиан взял со стола несколько бумаг. — «Нож, который принято называть охотничьим, выпущен фирмой „Фортсман“ в Орегоне. Об этом говорит марка фирмы на ноже. Длина лезвия около шести дюймов, резиновая ручка в черную и белую полоску, на ручке отпечатки пальцев». Описание точное? Могу добавить, что у ножа широкое, заостренное на конце лезвие.

— Я видел только ручку. Но если у ножа широкое, заостренное лезвие, можно предположить, что именно им убили и Кэрол!

— То же самое я сказал в Лос-Анджелесе. Они высылают мне нож для идентификации.

— Это я и собирался вам предложить.

Бастиан наклонился вперед, тяжело опираясь ладонями на крышку стола, заваленного бумагами.

— Вы думаете, что его убил кто-то из жителей нашего города?

— Это достойная рассмотрения мысль.

— Но почему? Из-за его доли денег?

— Этого не может быть. В то время как Харлей выехал из Лос-Анджелеса, у него не оставалось ничего. Я разговаривал с мошенником, обчистившим его.

— Удивительно, что Харлей его не застрелил.

— Наверное, вокруг хватало профессиональных убийц, а Харлей всего лишь любитель.

— Тогда почему? — Бастиан поднял брови. — Почему убили Харлея, если деньги тут ни при чем?

— Не думаю, что нам удастся узнать об этом раньше, чем мы найдем убийцу.

— У вас есть какие-нибудь подозрения?

— Нет. А у вас?

— У меня вертятся кое-какие мысли на этот счет, но я воздержусь высказывать их вслух.

— Потому что я работаю на Хиллмана?

— Этого я не говорил. — Он прикрыл глаза и переменил тему разговора: — О вас спрашивал человек по имени Роберт Браун, отец убитой. Он в гостинице «Сити».

— Я зайду к нему завтра. Вы вежливо с ним обошлись, а?

— Я со всеми обхожусь вежливо. Несколько минут назад мне звонил Гарольд Харлей. Он очень тяжело воспринял смерть брата.

— Он уехал домой в Лонг-Бич?

— Да. Но он в любое время готов быть в распоряжении суда, если кто-то возбудит дело.

Он еще раз упрекнул меня в смерти Отто Сайпа, и на этом я откланялся.

По дороге в Лос-Анджелес я сделал крюк и заехал на станцию обслуживания Дали. Бен, с повязкой на голове, возился около насоса. Когда он увидел меня, то вошел в свою конторку и больше оттуда не показывался. Потом из конторки появился мальчик лет десяти, внешне точная копия отца. Он очень недружелюбно спросил, чем может быть мне полезен.

— Я хотел бы одну минуту поговорить с мистером Дали.

— Извините, но папа не хочет разговаривать с вами, он очень расстроен утренним происшествием.

— Но мне нужно показать ему одну фотографию. Может быть, он узнает изображенного там человека?

Мальчик вошел в конторку, плотно закрыв за собой дверь. Возвышавшаяся по ту сторону шоссе «Барселона» напоминала сейчас, в солнечных лучах, памятник вымершей цивилизации. У отеля я увидел несколько полицейских машин и человека в форме, который сдерживал толпу зевак.

Сын Бена Дали вышел из конторки.

— Папа сказал, что не хочет больше смотреть ни на какие ваши фотографии. Он говорит, что вы и ваши фотографии принесли ему несчастье.

— Передай ему, что я прошу прощения.

Мальчик торжественно поклонился и отправился выполнять свою роль посла. Но больше ни он, ни его отец так и не показались.

Я предоставил Дали самому себе.

Офис доктора Вайнтрауба я нашел в новых медицинских корпусах в Уилшире, около больницы «Ливанские кедры».

Внутренний эскалатор поднял меня в комнату отдыха на пятом этаже. Она была прекрасно обставлена, откуда-то доносилась успокаивающая музыка, которая все время, пока я сидел там, действовала мне на нервы. Я, единственный мужчина в этой комнате, сразу же оказался под перекрестным огнем взглядов двух беременных женщин, сидящих в разных углах комнаты. Смотрели они на меня с явным сожалением.

Из-за конторки в углу комнаты ко мне обратилась сильно раскрашенная девица:

— Мистер Арчер?

— Да.

— Доктор Вайнтрауб примет вас через несколько минут. Вы ведь не пациент? Так что вам нет необходимости заполнять историю болезни, да?

— Она вызвала бы у меня приступ белой горячки, моя милая!

В крайнем изумлении девушка захлопала своими наклеенными ресницами, напомнившими мне почему-то ножки тарантула, такие они были длинные и толстые.

Тут открылась дверь, и доктор Вайнтрауб пригласил меня в кабинет, где он давал консультации. Он выглядел моим ровесником или чуть старше меня. Как и большинство врачей, он не следил за собой: под белым халатом — сутулые плечи и явно излишний вес. Волосы темные, вьющиеся, но на лбу залысины. Под очками же прятались чрезвычайно живые глаза, их воздействие я ощутил, едва обменявшись рукопожатиями с доктором. Это лицо я определенно видел, только никак не мог вспомнить, где именно.

— Судя по вашему виду, вам необходим отдых, — сказал он. — Это бесплатный совет.

— Благодарю вас, отдыхать мне сейчас не придется, — ответил я, а про себя отметил, что отдых и ему бы не повредил, но вслух не сказал.

Он довольно тяжело опустился за стол, а мне предложил кресло для пациентов. Я сел лицом к нему. Одна из стен комнаты была целиком заставлена книжными полками: там были книги по всем разделам медицины, но больше всего — по психиатрии и гинекологии.

— Вы психиатр, доктор?

— Нет, я не психиатр. — Глаза его ясно отражали меланхолию. — Некоторое время я учился за границей, затем началась война, и я выбрал другую специальность — акушера. — Он улыбнулся, глаза его засветились. — Я доволен своей работой. У нас все больше успешных родов, хочу сказать, что все реже теряю детей.

— Вы принимали Тома Хиллмана?

— Да.

— Не можете ли вы вспомнить, когда это было? Мне нужна точная дата.

— Я просил уже своего секретаря взглянуть. Том родился 12 декабря 1945 года. Неделей позже я договорился об усыновлении ребенка капитаном Ральфом Хиллманом и миссис Хиллман. Они устроили ему великолепные крестины, — сказал он очень тепло.

— Как отнеслась к этому его настоящая мать?

— Она не хотела ребенка.

— Она была замужем?

— Если это имеет значение, она была молодой замужней женщиной, но ни она, ни ее муж не хотели в то время иметь детей.

— Пожалуйста, назовите их фамилию.

— Это профессиональная тайна, мистер Арчер.

— А если это поможет раскрыть преступление или отыскать пропавшего ребенка?

— Я должен знать все факты и иметь время на то, чтобы их обдумать. Но времени у меня нет. Я и сейчас ворую его у своих пациентов.

— Вы ничего не слышали о Томе Хиллмане на этой неделе?

— Ни на этой неделе, ни когда-либо еще.

Он тяжело поднялся и прошел мимо меня к двери, где с преувеличенной вежливостью дождался, пока я пройду мимо него. Я понял, что разговора не выйдет.

Глава 23

Дом, где жила Сюзанна Дрю, с портиком и колоннами, представлял собой нечто среднее между греческими храмами и особняками на плантациях в южных штатах и выкрашен был вместо белого в голубой цвет. Чувствуя себя совсем затерянным среди колонн, проходным коридором, отделанным под мрамор, я прошел к знакомой квартире. Мисс Дрю не было.

Я взглянул на часы. Около пяти. Вполне вероятно, что после завтрака с Хиллманом она пошла на работу. Я вышел и уселся в машину, наблюдая за бурным движением транспорта в час пик.

Почти сразу же после пяти из уличного потока вынырнуло желтое такси и встало позади меня. Вышла Сюзанна. Я направился к ней. Она расплачивалась с шофером, а увидев меня, выронила пятидолларовую бумажку. Шофер поднял деньги.

— Я надеялась, что ты навестишь меня, Лу, — сказала она не очень уверенно. — Ты зайдешь?

Она долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Ее красивая комната на этот раз показалась мне убогой и жалкой, подобно сцене, на которой прошло слишком много спектаклей. В свете заканчивающегося дня комната казалась какой-то захудалой, далеко не новой.

Сюзанна бросилась на софу, вытянув свои прекрасные длинные ноги.

— Я совершенно разбита, приготовь себе что-нибудь выпить.

— Я бы не хотел пить, у меня впереди еще длинная и трудная ночь.

— Это звучит зловеще. Тогда приготовь мне. Сделай мне коктейль «Путешествие на край ночи» и добавь туда немного белены. Или зачерпни чашечку из Леты.

— Ты устала.

— Я работала весь день.

— Хорошо бы, ты немного успокоилась. Я хотел серьезно поговорить с тобой.

Я приготовил ей выпить, и, когда принес бокал, она сразу немного отпила из него.

— Спасибо, Лу. Ты действительно славный.

— Прекрати. Ты слишком фальшивишь.

Она взглянула на меня, и в ее глазах я увидел боль.

— Я не сказала ничего особенного. Ты за что-то сердишься на меня? За то, что я оставила Стеллу одну? Но она еще спала, а мне нужно было идти на работу. С ней уже все в порядке — как раз перед тем, как уйти из офиса, я разговаривала с ее отцом. Он позвонил мне, чтобы поблагодарить.

— Поблагодарить тебя?

— Да, и устроил мне форменный допрос о тебе и еще кое о чем. По-видимому, Стелла опять ушла из дому. Мистер Карлсон просил меня сразу же сообщить, если она появится здесь. Мне сообщить?

— Это не важно. Дело сейчас не в Стелле.

— Во мне?

— Да. Ты не откровенна со мной. Ты оставила Стеллу утром не потому, что тебе надо было ехать на работу. Ты завтракала с Ральфом Хиллманом, и я хочу, чтобы ты знала, что мне это известно.

— Но это же было на людях, — сказала она совсем некстати.

— Какое это имеет значение? Пусть даже это был бы завтрак в постели. Суть в том, что ты пыталась скрыть от меня этот чертовски важный факт.

Боль в ее глазах исчезла, и возник было гнев, но наружу он так и не вышел. Гнев был еще одной уловкой, и она, наверное, поняла, что ее уловкам пришел конец. Закончив пить, она сказала по-женски очень горько:

— Это важно для тебя лично или по другим причинам?

— И то и другое. Я сегодня разговаривал с миссис Хиллман, вернее, большей частью говорила она.

— Обо мне и о Ральфе?

— Да. Это был не очень приятный разговор для каждого из нас. А теперь я хотел бы послушать тебя.

Она отвернулась. Ее черные волосы поглощали почти весь свет, падавший ей на голову, словно образовалась зона полной черноты в форме ее головы.

— Это событие моей жизни не из тех, которыми я гордилась бы.

— Потому что он много старше тебя?

— Это только одна причина. Теперь, когда я сама стала старше, я узнала, как это ужасно — пытаться увести мужа у другой женщины.

— Тогда зачем же ты продолжаешь это?

— Я не продолжаю! — воскликнула она с возмущением. — Все закончилось почти сразу, как началось. Если миссис Хиллман думает по-другому, то она просто поддается своему воображению и зря мучает себя.

— Я тоже думаю по-другому. Сегодня утром ты с ним завтракала. На днях он звонил тебе по телефону. Тот самый звонок, который ты отказалась мне объяснить.

Она медленно повернула ко мне лицо.

— Но это же еще ничего не значит. Я не просила его звонить мне. Я пожалела его сегодня только потому, что он в полном отчаянии, ему было необходимо поговорить с кем-нибудь, а я не хотела, чтобы это слышала Стелла. Если уж тебе нужна правда, то он даже и не пытался приставать ко мне.

— Ему действительно очень тяжело?

— Не знаю. Я не видела его около семнадцати лет и поражена тем, как он изменился. Он был выпивши и сказал, что не спал всю ночь, бродя по Лос-Анджелесу в поисках сына.

— Я тоже провел кое-какие поиски, и никто не пошел со мной под руку завтракать.

— Ты действительно ревнуешь меня к нему, Лу? Но он же старик, разбитый — жизнью старик!

— Не оправдывайся.

— Понятно. Сегодня утром у меня было жуткое предчувствие каких-то крупный событий в моей жизни. Не только в связи с Ральфом Хиллманом… — Она оглядела свою комнату так, словно осознала ту убогость, которую я вдруг почувствовал часом раньше. — Но ничего нельзя выбросить из своей жизни.

— Как ты встретилась с ним?

— Сделай мне еще выпить.

Я сделал и принес ей.

— Когда и как ты с ним встретилась?

— Это было в марте сорок пятого, когда я работала у «Уорнеров». Группа морских офицеров пришла на студию для закрытого просмотра нового военного фильма. После просмотра они организовали вечеринку, тут все и началось. Ральф напоил меня и привез в отель «Барселона», где и посвятил меня в украденное наслаждение незаконной любовью. Все было для меня в первый раз: в первый раз выпила, в первый раз оказалась в постели. — Она помолчала и осевшим голосом добавила: — Если бы ты остался со мной, Лу, все было бы намного легче.

Я подложил ей под ноги подушку.

— Но ты говоришь, это не продолжается?

— Все длилось только несколько недель. Я буду с тобой честна: я любила Ральфа. Он был красивый, смелый и все такое.

— И женатый.

— Именно поэтому я и ушла от него. Миссис Хиллман, его жена, зная о нашей связи, пришла ко мне домой, и между нами произошла сцена. Я не представляю, чем бы все кончилось, если бы там не было Кэрол. Она услышала нас обеих, участливо поговорила с каждой. У Кэрол хватало своих неприятностей, но она умела смягчить тяжелые ситуации.

— А что в этот момент там делала Кэрол?

— Она жила у меня, разве я тебе не говорила? И при ней Эллен Хиллман подробно объяснила мне, что я сделала с ней и с ее замужеством. Все уродство моего поступка. Я ответила, что теперь мне не по силам будет продолжать эту связь, и она этим удовлетворилась. Она очень чувствительная женщина, по крайней мере, была такой. Ты ведь ее знаешь.

— Она и сейчас такая, да ведь и Ральф очень чувствительный мужчина.

— И тогда он был таким же.

Чтобы проверить ее честность, я задал ей вопрос:

— Кроме визита Эллен Хиллман, у тебя были еще причины, чтобы уйти от Ральфа?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала она, не выдержав проверки на честность, хотя, возможно, — ей изменила память.

— Откуда Эллен Хиллман узнала о тебе?

— Ах это? — Стыд выплеснулся из глубины ее души наружу. Это отражалось на ее лице. — Полагаю, Эллен Хиллман рассказала тебе? — почти пролепетала она.

— К ней приезжал Сайп и показывал фотографию.

— И она показала тебе ее?

— Для этого она слишком хорошо воспитана.

— Это мерзкая острота!

— Я другое имел в виду. Ты становишься параноиком.

— Да, доктор. Не использовать ли мне этот удачный случай и не рассказать ли тебе о своих миражах?

— Этот случай может найти лучшее применение.

— Не сейчас, — сказала она быстро.

— Не сейчас.

Прояснив темные события ее прошлого, мы ощутили какую-то близость, по крайней мере взаимопонимание.

— Мне очень неприятно, что я вынужден поднять весь этот мусор со дна памяти. Но у меня нет другого выхода.

— Я знаю. Я знаю о тебе очень много. Даже знаю, что у тебя есть еще вопросы.

— Кто сделал фотографию? Отто Сайп сам снимал?

— Он присутствовал при этом. Я слышала его голос.

— Но не видела его?

— Я спрятала лицо, — сказала она. — Когда сверкнула лампа вспышки, мне показалось, что весь мир рухнул. — Она закрыла лицо руками. — Я думаю, что в дверях стоял еще один человек, который и сделал снимок.

— Гарольд Харлей?

— Должно быть. Я не смотрела.

— Когда это точно произошло?

— Этот день я помню всегда — 1 апреля 1945 года. Какое это имеет значение?

— Мир не может рухнуть. Все наши жизни связаны воедино. Все связано. Главное — обнаружить связь.

— И в этом твоя жизненная миссия, да? — проговорила она с иронией в голосе. — Люди тебя не интересуют, интересуют только их связи?

Я засмеялся. Она тоже слегка улыбнулась, но глаза ее оставались грустными.

— Еще одна связь, в которой нам предстоит разобраться. Ральф хотел, чтобы ты сохранила его звонок в полной тайне. Почему?

Она смутилась и, чтобы скрыть смущение, переменила позу, подобрав под себя ноги.

— Я не хотела оставлять его одного в трудную минуту. Я многим ему обязана.

— Пожалуйста, оставь эти сентиментальные рассуждения, ближе к делу.

— Зачем ты оскорбляешь меня?

— Прошу прощения. Не обращай внимания.

— Хорошо. Он узнал, что ты виделся со мной, и заявил, что нам необходимо договориться и отвечать на твои вопросы одно и то же. Он сказал тебе, что никогда не встречался с Кэрол, но он знал ее. Когда был арестован Майкл Харлей, она обратилась к нему за помощью. Тогда он сделал для нее все, что мог. Я не должна была говорить тебе, что Кэрол его очень заинтересовала.

— Он заинтересовался Кэрол?

— Нет. Не как мужчина, — сказала она, подняв голову. — Его девушкой была я. Ему просто не понравилось, что такая очаровательная девочка, как Кэрол, живет совсем одна в «Барселоне», и он попросил меня взять ее к себе под крыло. Под мое надломленное крыло. Я согласилась.

— Все это звучит очень наивно.

— Но это правда. Клянусь тебе. Кроме того, Кэрол очень нравилась мне. В то лето в Бербанке у меня возникло ощущение, что ребенок, которого она ждала, принадлежал нам обеим.

— У тебя был когда-нибудь ребенок?

Она горько покачала головой.

— И теперь уже никогда не будет. Однажды мне показалось, что я забеременела, той самой весной, о которой я говорила, но врач сказал, что ничего нет, просто из-за слишком большого желания иметь ребенка у меня даже возникло такое ощущение.

— Когда Кэрол жила у тебя, врач осматривал ее?

— Да, я сама водила ее. К тому же врачу. Его фамилия — Вайнтрауб.

— Он принимал ее ребенка?

— Не знаю. Тогда она ушла от меня и вернулась к Майклу Харлею. А с доктором Вайнтраубом я больше не встречалась, слишком это неприятные воспоминания.

— Он сам показался тебе неприятным?

— Нет, я имею в виду воспоминания о Хиллмане. Это он послал меня к нему. Думаю, на флоте они дружили.

Лицо Вайнтрауба снова возникло у меня в памяти, и я тут же вспомнил, где видел его, более молодого, и тоже сегодня — среди группы летчиков, снятых на палубе авианосца, и снимок этот висит сейчас на стене в библиотеке Хиллмана.

— Смешно, — сказала Сюзанна, — имя человека, о котором ты не вспоминала семнадцать или восемнадцать лет, вдруг за какие-нибудь два часа всплывает снова и снова. Вайнтрауб.

— Его имя всплыло еще в каком-нибудь контексте?

— Да, сегодня днем в офисе. У меня был очень странный телефонный разговор, а потом и посетитель. Я хотела рассказать тебе’ о нем, но за всеми делами это совершенно вылетело у меня из головы. Этот человек тоже интересовался доктором Вайнтраубом. Он не хотел называться, но, когда я поднажала, сказал, что фамилия его Джексон.

— Сэм Джексон?

— Имени он не назвал.

— Сэм Джексон, негр средних лет, с очень светлой кожей, который выглядит и разговаривает так, как джазовые музыканты, когда у них нет ни гроша.

— У этого юноши тоже, видимо, не было ни гроша, точно, но это определенно не Сэм. Может быть, сын Сэма? Ему не больше восемнадцати.

— Опиши мне его.

— Тонкое лицо, очень приятные черты, крайне возбужденные темные глаза, настолько возбужденные, что он даже испугал меня. Он мог бы показаться интеллигентным, если бы не был так напряжен.

— Ты не поняла, отчего он был возбужден? — спросил я, чувствуя, что сам начал волноваться.

— Думаю, смерть Кэрол его потрясла.

— Почему? Что он говорил?

— Он спрашивал меня, не знала ли я Кэрол в сорок пятом году. Видимо пытаясь разыскать меня, он прошел весь мой путь, начиная от Бербанка. Представляешь? Он был даже у старого секретаря «Уорнеров», с которым я до сих пор поддерживаю связь, называл там имя Кэрол. Он хотел узнать все о ребенке Харлея и, когда я ничего не смогла ему рассказать, спросил, к какому врачу она обращалась. Я вспомнила о докторе Вайнтраубе, и это его удовлетворило. Я успокоилась только тогда, когда отделалась от него.

— Очень жаль, что отделалась.

Она удивленно посмотрела на меня:

— Ты предполагаешь, что это мог быть сын Харлея?

Вместо ответа я достал свою коллекцию фотографий и развернул веером. Руки мои мелко дрожали.

— Он не умер, Лу? — испуганно спросила Сюзанна.

Я протянул ей одну фотографию.

— Лу, я не хочу больше смотреть на мертвецов.

— Здесь живой человек. По крайней мере, я надеюсь, что живой. — Я показал ей фотографию Тома Хиллмана.

— Да, именно он и разговаривал со мной, только одет он был много хуже, чем здесь. Это ребенок Харлея?

— Думаю, что да. Он также тот самый ребенок, которого усыновили Ральф и Эллен Хиллманы. Как ты думаешь, куда он отправился после тебя? Может быть, к Вайнтраубу?

— Да, скорее всего так. — Она тоже была взволнована. — Все это похоже на древний миф. Он разыскивает своих настоящих родителей.

— Черт побери! Оба его родителя мертвы. В котором часу ты видела его?

— Около четырех часов.

— Сейчас почти шесть.

Я подошел к телефону и позвонил в офис к Вайнтраубу. Дежурная ответила, что офис уже закрыт, а девушка на коммутаторе, как я ни настаивал, не решилась дать мне ни домашнего адреса Вайнтрауба, ни его телефона, ни телефона старшего дежурного в здании. Я попросил ее записать мои имя и номер телефона Сюзанны. Теперь оставалось ждать, когда Вайнтрауб сам позвонит мне, если, конечно, сочтет нужным.

Прошел час. Сюзанна поджарила мне мясо и сама поела, хотя без всякого аппетита. Мы сидели за мраморным столиком в патио, и она рассказывала мне все о мифах и о том, как они видоизменялись. Эдип, Гамлет, Стефен Дедалиус — ее отец читал по этому предмету курс лекций. Время шло, и я беспокоился о мальчике все больше и больше. Гамлет пришел к кровавому концу; Эдип, убив своего отца, женился на матери, а затем ослепил себя.

— Том Харлей, — сказал я негромко. — Том Харлей, Хиллман, Джексон. Он чувствовал, что он не настоящий сын Хиллманов, он думал, что его подбросили эльфы.

— Это тоже миф.

— Я говорю о реальной жизни. Он бросил своих приемных родителей и пошел искать настоящих. Как странно, что ими оказались именно Харлеи.

— Ты совершенно уверен, что он ребенок Харлея?

— Если проанализировать все, что я знаю о нем, то так и выходит. Кстати, тогда становится понятным, зачем Ральф Хиллман так старался скрыть, что знаком с Кэрол. Он никогда не говорил Тому, да и вообще никому, об усыновлении. Он не хотел, чтобы всплыла наружу история с усыновлением.

— Почему не хотел?

— Он держал это в секрете от всех и на этой почве, по-видимому, немного свихнулся.

— Сегодня утром у меня сложилось такое же впечатление.

— Наверное, он боялся потерять сына. И, как видишь, не без оснований, — добавил я.

Она прикоснулась к моей руке.

— О, Лу, ты не думаешь, что он мог совершенно сойти с ума и убить Кэрол собственными руками?

— Возможно, но маловероятно. Ты хочешь сказать, что именно это мучило его утром?

— Больше того. Складывалось впечатление, что земля разверзлась у него под ногами. Он думал, что я пойму его состояние и помогу ему собрать осколки его жизни. Через семнадцать лет он нанес мне второй сокрушительный удар.

Она сказала это с презрением, которое в равной степени отнесла и к Хиллману, и к себе.

— Я не совсем понимаю.

— Он попросил меня выйти за него замуж, Лу. Это так соответствует современным нравам: прежде чем разорвать настоящий брак, вы пытаетесь подготовить почву для будущего.

— Не понимаю. Он говорил о своих намерениях в отношении Эллен?

— Нет. — Сюзанна побледнела, как призрак.

— Ну, надеюсь, он имел в виду только развод. Каков твой ответ?

— Мой ответ?

— Да. Что ты ответила на его предложение?

— О! Я сказала ему, что жду более приятного варианта.

Ее темные глаза со значением посмотрели на меня. Я же сидел, мучительно подыскивая вразумительный ответ. Спас меня телефонный звонок. Я взял трубку.

— Арчер слушает.

— Это доктор Вайнтрауб. — В голосе его уже не осталось былого спокойствия. — Со мной только что произошел из ряда вон выходящий случай…

— Вы видели сына Хиллмана?

— Да. Он пришел ко мне, когда я собирался уходить, и задал мне тот же самый вопрос, что и вы.

— Что вы ответили ему, доктор?

— Правду. Но он уже ее знал. Он спросил, действительно ли Майкл и Кэрол Харлей его родители. Это действительно так.

— Как он отреагировал?

— Очень бурно. Он ударил меня и разбил мне очки, без них я практически ничего не вижу, и убежал от меня.

— Вы сообщили в полицию?

— Нет.

— Сообщите немедленно и скажите, кто он!

— Но его отец, его приемный отец не разрешил бы мне…

— Я знаю, как это бывает, когда имеешь дело со своим старым командиром, доктор. Одно время он был вашим командиром, не так ли?

— Да, я служил на его корабле.

— Но это уже давние дела, поэтому сейчас предоставьте Хиллману самому позаботиться о себе. Вы позвоните в полицию, или это сделать мне?

— Я позвоню. Я понимаю, что вы не можете оставлять на свободе мальчика, учитывая его состояние.

— Какое состояние вы имеете в виду?

— Он чрезвычайно возбужден и, как я сказал, очень бурно на все реагирует.

«С его наследственностью, — подумал я, — это неудивительно».

Глава 24

Поцеловав на прощание Сюзанну, я поехал к автобусной станции в Санта-Монике. Но до девяти время еще оставалось, и я решил не терять его даром, а предпринять очередную атаку на Бена Дали. По Сан-Винсент я спустился к побережью.

Солнце наполовину скрылось за горизонтом, окрасив небо и океан в кроваво-красные тона. Розовые отсветы коснулись даже фасада старой «Барселоны». Толпа зевак на шоссе поредела, но некоторые все еще стояли в ожидании, что произойдет нечто такое, чего никогда не происходило в их собственных жизнях. Вечер теплый, большинство было в светлых костюмах. Только на одном мужчине я увидел строгий темно-серый костюм и темно-серую шляпу. Он показался мне знакомым.

Повинуясь какому-то импульсу, я остановил машину и вышел. Человек в темно-сером костюме оказался Гарольдом Харлеем. Его черный галстук, несомненно, выбрала сама Лилла. Мрачное выражение лица стало еще более резким, когда он увидел меня.

— Мистер Арчер?

— Вы так и не можете забыть меня, Гарольд?

— Нет. Хотя все теперь изменилось, даже человеческие лица. Или вот этот отель. Сейчас он только груда хлама, а когда-то казался мне таким приятным местом. Да и небо совсем не такое. — Он поднял глаза к багровому небу. — Его будто раскрасили от руки, оно фальшиво, как и та жизнь на нем, о которой мечтают на земле.

Он говорил как человек с прекрасно развитым художественным воображением. Я подумал, что он, может быть, и стал бы художником, если бы у него было другое детство.

— Я прекрасно понимаю вас. Ведь вы так любили брата.

— Не только я. Но дело не в этом. Я ненавижу Калифорнию, я не нашел здесь никакого счастья. Ни я, ни Майкл. — Он сделал неопределенный жест в сторону скопления полицейских машин. — Я решил вернуться в Айдахо.

Я вывел его из толпы зевак.

— Что изменилось бы, если бы ваш брат вернулся в Айдахо?

— Вы думаете, я знаю — что? Старик всегда говорил, что Майкл кончит на виселице. Но виселицу он все-таки обманул.

— Я вчера разговаривал с вашим отцом.

Гарольд резко обернулся и уставился на меня.

— Он здесь, в городе?

— Нет. Я ездил в Покателло.

Он смутился, но успокоился.

— Как он?

— Видимо, все так же. Он почти свихнулся. Вы мне об этом не говорили.

— Вы и не спрашивали. Во всяком случае, он не всегда был таким.

— Не хотелось бы мне встретиться с ним еще раз.

— Да.

Он опустил голову, и в последних лучах уходящего солнца мне удалось рассмотреть старые следы нафталина на его шляпе и новый кожаный ремешок.

— Вам не в чем упрекнуть себя. То, что я увидел, мне многое объяснило.

— Старик буквально терроризировал Майкла еще в детстве. Когда-нибудь он ответит за то, что сделал Майклу и мне. Майкл уехал из дому и никогда уже не возвращался туда. И кто может упрекнуть его за это?

— Но вы остались?

— Только на время. Я был достаточно хитер и не хотел уходить в никуда, поэтому попытался заранее подыскать себе место. В конце концов уехал в Калифорнию, поступил в школу фотографов и начал учиться.

Меня интересовал еще целый ряд вопросов, касающихся совместной жизни Майкла Харлея и Кэрол Браун — начиная с Айдахо и кончая Калифорнией. То, что было вначале, стало для меня уже достаточно ясным, несколько смущала середина, а самый конец и вовсе терялся во мраке.

— Я разговаривал с родителями Кэрол, — сказал я. — Она приезжала к ним в начале лета и оставила в своей комнате чемодан. Миссис Браун разрешила мне обыскать его, и я нашел ваше письмо брату. Оно открыло мне глаза. Я понял, почему вы обвиняете себя в том, что способствовали преступлению Майкла.

— Вы читали мое письмо? Больше я никогда не буду писать таких писем. Это мне страшный урок. Но я хотел как лучше. — Он снова опустил голову.

— Очень трудно предугадать, к чему могут привести даже незначительные поступки. Вы ведь не собирались предлагать Майклу ничего плохого?

— Господи, конечно нет.

— Тем не менее благодаря вашему письму я вышел на Отто Сайпа и надеюсь, в конце концов найду мальчика. Том находился здесь с утра понедельника до вечера в среду.

— Вот оно как!

— Вы хорошо знали Отто Сайпа?

Только не этого вопроса ждал Гарольд Харлей. Если бы он мог, он, наверное, провалился бы сквозь землю, оставив свой темно-серый выходной костюм, черный галстук и пыльную шляпу здесь, на кривых сучьях магнолии, вместе с ее высохшими листьями.

— Он был товарищем Майкла, — сказал он так тихо, что я едва расслышал. — Я узнал о Сайпе от брата. Он тренировал Майкла, готовя его к карьере боксера.

— А вас, Гарольд, к какой карьере готовил он?

— Меня?

— Вас. Разве не Сайп предложил вам работать фотографом здесь, в отеле?

— Ну, это не в счет… Я был братом Майкла.

— Я убежден, что вы должны были что-то делать за это. Не хотел ли Сайп, чтобы вы помогли ему в его побочной работе?

— В какой побочной работе?

— Шантаж.

Он так резко мотнул головой, что шляпа чуть не свалилась на землю.

— Честное слово, я не имел никакой доли в его доходах. Он установил мне стандартные цены за те фотографии, платил жалкие доллары, несмотря на большой риск, а если бы я отказался, то потерял бы работу. Я ушел сразу же, как только у меня появилась возможность. Зачем мне грязный бизнес?

Он всматривался в постепенно исчезающий фасад отеля. Сейчас, в сумерках, фасад сделался совершенно белым.

— Я никогда не имел никакой выгоды от этого, никогда не знал, что это были за люди.

— Кроме одного раза.

— О чем вы говорите?

— Разве не вы сделали фотографию капитана Хиллмана и его девушки?

Он побледнел и стал весь мокрый.

— Не знаю. Я никогда не интересовался именами тех, кого снимал.

— Прошлой весной, в Ньюпорте, вы узнали Хиллмана.

— Конечно же, он был старшим помощником на судне Майкла. Я встретил его, когда в тот раз поднялся на борт к Майклу.

— А не в другой раз?

— Нет, сэр.

— Когда вы и Майкл были арестованы? Весной сорок пятого?

Он кивнул:

— Пятого марта. Я никогда не забуду этого дня. Это был единственный раз, когда меня арестовали. Больше никогда туда не попадал. До сих пор.

Он вновь осмотрел это место, которое, казалось, предало его во второй раз.

— Если вы правильно назвали дату, то фотографию, которой я интересуюсь, вы действительно не делали. Она сделана первого апреля.

— Я не лгу. К тому времени у Отто Сайпа работал другой парень.

— Почему он получил в отеле такую большую власть?

— Кажется, он сделал что-то для правления. Много лет назад он замял какое-то неприятное дело, касавшееся кинозвезд, останавливавшихся там.

— Когда Майкл сбежал с корабля, то скрывался здесь?

— Да. Я предоставил ему и Кэрол свою комнату, мне ее дали, потому что я работал в отеле. Сам спал в служебном помещении. Думаю, что Отто Сайп разрешил Кэрол остаться в той комнате на то время, пока мы были арестованы.

— В конце коридора, следующая после его комнаты?

— Да.

— Там стояла медная кровать?

— Да. Ну и что?

— Ничего, просто удивляюсь. Они не меняли обстановку еще с войны. Эта общая ванная, расположенная между обеими комнатами, была бы очень удобна для Сайпа, если бы он заинтересовался Кэрол.

Харлей покачал головой:

— Нет, для женщин он был бесполезен, и Кэрол для него ничего не значила. Она уехала отсюда сразу же, как только нашла куда: к подруге в Бербанк.

— К Сюзанне.

— Да, так ее и звали. — Гарольд оживился. — Я никогда не встречал ее, но, наверное, она хороший человек.

— А что за девушка Кэрол?

— Кэрол? Она была красавица. Когда у девушки такие глаза, тебе больше ни о чем не надо думать. Я считал, что она просто наивная девочка. Но Лилла говорит, что она может написать целую книгу о том, чего я не знаю о женщинах.

Я взглянул на часы: девятый час. Гарольд мог бы мне еще пригодиться, если только он способен на это. Отчасти для того, чтобы это проверить, я попросил его перейти шоссе и повидать своего старого знакомого, Бена Дали. Он не отказался.

Бен угрюмо взглянул на нас с порога своей конторки, залитой ярким светом.

Когда он признал Гарольда, настроение его явно улучшилось. Он вышел, намеренно не замечая меня, и пожал ему руку.

— Давно не виделись, Гар!

— Давно, Бен.

Они заговорили друг с другом о прошедших годах. Говорили тепло и искренне, не обнаруживая никаких признаков былых греховных связей. Конечно, это еще не стало очевидным, но меня порадовала мысль, что ни один из них не замешан в недавних преступлениях.

Я прервал их разговор:

— Уделите мне одну минуту, Бен? Вы могли бы помочь распутать это убийство?

— Каким образом? Еще кого-нибудь убить?

— Если вы можете, попробуйте сделать еще одно опознание. — Я достал фотографию Дика Леандро и почти насильно сунул ему в руки. — Вы видели когда-нибудь этого человека?

Он изучал фотографию целую минуту. Руки его слегка вздрагивали.

— Может быть, но я не уверен.

— Когда?

— Прошлой ночью. Может быть, это именно он подъезжал к отелю прошлой ночью.

— Человек с девушкой в новеньком «шевроле»?

— Да. Это мог быть и он. Но в суде я бы не поклялся.

Глава 25

Было без четверти девять, когда я остановил своего «верного коня» напротив автобусной станции в Санта-Монике.

Я вошел в здание станции: Стелла, этот невероятный ребенок, сидела уже там за стойкой для ленча, в глубине помещения, так, чтобы видеть все, что происходит в дверях и снаружи. Конечно, она сразу заметила меня, так как ждала моего появления, и постаралась спрятать лицо за чашкой кофе. Я сел около нее. С раздраженным стуком она поставила чашку на стол: кофе ее давно остыл и подернулся серой пленкой.

Она заговорила, не глядя на меня, как разговаривают в шпионских фильмах:

— Уходите отсюда, а то вы спугнете Томми.

— Он меня не знает.

— Но я предпочла бы остаться одна. Кроме того, у вас вид полицейского или кого-то в этом духе.

— Почему у Тома такая аллергия на полицейских?

— У вас тоже была бы такая аллергия, если бы вас разыскивали, чтобы посадить под замок.

— Если ты будешь убегать из дому, тебя тоже посадят под замок.

— Им не представится такой возможности, — сказала она, посмотрев на меня с неприязнью. — Отец водил меня сегодня к психиатру, чтобы убедиться, не нужно ли отдать меня в школу в «Проклятой лагуне». Я рассказала врачу все, как и вам. Она сказала, что с нервной системой у меня все в порядке. Но как только отец вошел к ней в кабинет, я выскочила, села в такси и приехала сюда, потому что автобус уже ушел.

— Мне опять придется везти тебя домой?

— Разве у подростков нет никаких прав? — спросила она с молодым задором.

— Конечно есть, — ответил я. — В том числе и право находиться под защитой у взрослых.

— Я не уеду отсюда без Томми.

Это имя она выкрикнула слишком громко. Половина людей, находившихся на этой маленькой станции, оглянулась на нас. Женщина за стойкой быстро подошла к Стелле.

— Он чем-нибудь мешает вам, мисс?

Она помотала головой:

— Нет. Он мой хороший знакомый.

Это только усилило подозрения женщины, но она промолчала. Я заказал чашку кофе. Когда женщина отошла, я сказал Стелле:

— Я тоже не уеду отсюда без Тома. Кстати, что думает о нем твоя подруга-психиатр?

— Она мне не сказала. А что?

— Ничего. Я только спросил.

Официантка принесла кофе, и я стал медленно пить. Было без восьми минут девять. Люди начали подтягиваться к дверям, боясь пропустить автобус.

Я вышел наружу и почти столкнулся с Томом. На нем были брюки и грязная белая рубашка. Лицо тоже грязное, за исключением места, где начинала пробиваться бородка.

— Простите, сэр, — сказал он и отступил в сторону.

Я не мог допустить, чтобы он вошел внутрь, где разговор между нами мог привлечь внимание людей, а это чревато встречей с полицией. Мне нужно было поговорить с ним до того, как кто-нибудь еще увидит его. Он был настороже, молод и быстр, и если бы бросился бежать — вряд ли бы я догнал его.

В одну секунду эти мысли пронеслись у меня в голове, и еще до того, как он подошел к дверям станции, я догнал его, обхватил за туловище, поднял в воздух и, отчаянно сопротивлявшегося, принес к машине. Я бросил его на заднее сиденье, а сам сел рядом. Все это время по дороге шли другие машины, но никто не остановился и не задал мне никаких вопросов — люди обычно именно так и поступают. На это я и надеялся.

Том всхлипнул и попытался было захныкать, издав носом свистящий звук. Он понял, что его путешествию пришел конец.

— Мое имя — Лу Арчер, — сказал я. — Я частный детектив, работаю на твоего отца.

— Он не мой отец.

— Приемный отец — тоже отец.

— Для меня он — не отец. Я не хочу иметь никакого отношения ни к капитану Хиллману, ни к вам, — проговорил он совершенно безразличным голосом.

Я заметил на его правой руке кровоточащий порез. Мальчик положил палец в рот и пососал его, внимательно поглядывая на меня. В такой момент воспринимать его серьезно было трудно, что бы там ни было, он еще оставался ребенком. Однако смотрел очень серьезно.

— Я не поеду обратно к моим так называемым родителям.

— У тебя ведь больше все равно никого нет.

— Есть, я сам.

— Ты пока не можешь отвечать за себя.

— Еще одна лекция.

— Хорошо, я приведу факты. Если бы ты мог прямо посмотреть на себя и оценить объективно, то увидел бы, что тебя подводят твои поступки. Например, что ты сделал с врачом, который намного тебя старше?

— Он пытался отвезти меня домой.

— Ты и так поедешь домой. Альтернатива для тебя — жизнь с бездельниками и преступниками.

— Вы говорите о моих родителях, моих настоящих родителях? — Он нарочно драматизировал разговор, но в голосе его чувствовалась какая-то неуверенность. — Моя мама не была бездельницей и не была преступницей. Она была… прекрасна!

— Я не ее имел в виду. И ты это прекрасно понимаешь.

— И мой отец не такой уж плохой, — сказал он не особенно уверенно.

— Кто их убил, Том?

Он весь зажался и замкнулся в себе, лицо его стало похоже на деревянную маску, которую обычно используют для отпугивания злых духов.

— Об этом я ничего не знаю, — заговорил он монотонно. — Что Кэрол убита, я прочитал в газетах вчера вечером. А что Майкл убит, узнал из газет только сегодня. Следующий вопрос?

— Не надо так разговаривать, Том. Я не полицейский и не твой враг.

— Если иметь таких так называемых родителей, какие были у меня, враги не нужны. Все, что хотел мой… все, что хотел капитан Хиллман, это чтобы в его доме жил пай-мальчик, с которым можно время от времени пошутить. Я и пошутил с ним.

— Но ведь не ты первый стал шутить? Правда? Ты «пошутил» после его последней шутки? Это была милая «шутка»!

В первый раз он прямо посмотрел на меня, то ли со злобой, то ли со страхом.

— Я имел право уехать со своими настоящими родителями.

— Может быть. Не будем спорить об этом. Но ты определенно не должен был вымогать деньги у твоего отца.

— Он не мой отец.

— Я знаю это. Но он вырастил тебя. Сколько ты можешь повторять одно и то же?

— А сколько вы можете называть его моим отцом?

«Он хороший, но трудный парень», — подумал я и сказал:

— О’кей. Будем называть его мистер Икс, твою мать — мадам Икс, а тебя будем называть потерянный дофин Франции.

— Это совсем не смешно.

Он был прав — это было не смешно.

— Ты, надеюсь, понимаешь, что, помогая им получить эти двадцать пять тысяч долларов, ты оказался замешанным в серьезном уголовном преступлении?

— Я не знал о деньгах, они не говорили мне. Думаю, и Кэрол ничего не знала.

— В это трудно поверить, Том.

— Но Майкл действительно не говорил нам. Он только посмеивался, объясняя; что задумал хорошее дельце.

— Если ты не знал о вымогательстве, то почему бежал, воспользовавшись багажником его машины?

— Так это же совершенно понятно. Майкл сказал, что мой отец… — Он опять натолкнулся на это проклятое слово. — Он сказал, что капитан Хиллман разыскивает меня с полицией, чтобы вернуть в «Лагуну».

Пока он вышел победителем. Я задумался. Воспользовавшись этим, он попытался открыть дверцу. Я водворил его обратно на сиденье и крепко взял за руку.

— Ты останешься со мной, Том. Иначе я пущу в ход наручники.

— Сука!

Это ругательство очень странно прозвучало в устах этого почти ребенка, словно иностранное слово, но оно огорчило меня. Дети, как и взрослые, должны принадлежать к какому-то определенному миру. Обманчивость плюшевого мира Ральфа Хиллмана уже принесла Тому несчастье. Оно было тем глубже, что в этом мире существовали такие школы, как в «Проклятой лагуне». Том бежал из этого предавшего его мира и слепо бросился в другой. Теперь терял и его. Я подумал, что в голове у мальчика сейчас пустота и придется приложить немало усилий, чтобы ее заполнить.

К станции подъехал автобус. Когда он разворачивался, я обратил внимание на пассажиров, высунувшихся из окон: они были опьянены путешествием и Калифорнией.

Я немного ослабил руку, которой держал Тома.

— Я не могу позволить тебе уйти, даже если бы и хотел. Ты ведь не глуп, попытайся хоть раз подумать и о других людях.

— О каких «других»?

— О тех, кто принял участие в разгадывании всех твоих загадок. Ты бежал из школы — я, конечно, не обвиняю тебя в этом…

— Премного благодарен.

Я пропустил мимо ушей его иронию.

— Теперь это ложное похищение и все остальное. Неужели ты думаешь, что приемный сын менее дорог своим родителям, чем настоящий. Они очень беспокоились.

— Премного благодарен.

— Они готовы были заплатить любые деньги. Единственное, о чем они думали, — это ты, ты и ты!

— Здесь есть некоторая фальшь, — сказал он.

— В чем?

— В скрипичном сопровождении.

— С тобой трудно разговаривать, Том.

— Мои друзья так не считают.

— А кто твои друзья?

— Те, кто не хочет, чтобы меня вернули в «Проклятую лагуну».

— Я тоже не хочу.

— Вы только так говорите. Вы работаете на капитана Хиллмана, а он хочет этого.

— Он уже не хочет. Я в этом уверен.

Мальчик покачал головой:

— Я не верю вам, не верю и ему. Когда с тобой что-нибудь происходит, начинаешь верить тому, что люди делают, а не тому, что они говорят. Подобные Хиллманам, должно быть, думают, что такой человек, как Кэрол, — ничто, просто никчемная женщина. Но для меня это не так — я полюбил ее. Она очень хорошо ко мне относилась. Даже мой настоящий отец никогда не поднимал на меня руку. Плохо было только то, как он относился к Кэрол.

Том наконец оставил свой язвительный тон и заговорил нормальным человеческим языком. Именно этот момент выбрала Стелла для того, чтобы появиться на площади. На ее лице было написано разочарование.

Том поймал ее взглядом почти одновременно со мной. Глаза его широко раскрылись, будто он увидел ангела из своего утраченного рая. Перегнувшись через меня, он крикнул в окно:

— Эй, Стелла!

Она бросилась к нам. Я вышел из машины и впустил ее на свое место рядом с мальчиком. Они не обнялись и не поцеловались. Только руки выдавали их. Я сел впереди и закрыл замки.

— У меня такое ощущение, что тебя не было целую вечность, — заговорила она.

— У меня тоже.

— Почему не позвонил мне раньше?

— Я звонил.

— Да, я забыла.

— Я боялся, что ты сделаешь… сделаешь то, что сделала. — Он показал подбородком в мою сторону.

— Я не хотела этого, в самом деле. Это его идея. Но в любом случае ты должен ехать домой. Мы поедем вместе.

— У меня нет дома.

— Тогда и у меня нет. Мой дом такой же плохой, как и твой.

— Нет, ты не права.

— Да, да, плохой, — повторила она, поскольку это был единственный аргумент. — Том, тебе же надо помыться в ванной. И побриться.

Я взглянул на его лицо: на нем было глуповато-счастливое выражение.

В этот момент улица освободилась от транспорта, и я тронул машину. Том молчал.

Уже в темноте, в отсвете фонарей, мелькавших при выезде из города, он начал рассказывать Стелле, как несколько недель назад ему позвонила Кэрол и сказала, что хочет встретиться с ним. Вечером, воспользовавшись «кадиллаком» Ральфа Хиллмана; он привез ее на побережье, туда, где расположен мотель Дака. Там, в апельсиновой роще, он выслушал историю ее жизни. Он и сам часто сомневался в том, что он в действительности Хиллман, но даже несмотря на это ему трудно было поверить, что Кэрол его мать. Но она очень притягивала его, и вообще это признание показалось ему люком на свободу, неожиданно открывшимся в семейном корабле капитана Хиллмана. Он ей поверил и даже некоторым образом полюбил.

— Почему же ты сразу не рассказал мне об этом, Томми? — спросила Стелла. — Мне так хотелось бы узнать ее.

— Нет, тебе нельзя было. — Голос его звучал грустно. — Сначала я должен был все пережить сам, свыкнуться с этим, получше узнать мою новую маму. А затем решить, что же делать. Понимаешь, она хотела бросить моего отца, ей с ним стало слишком трудно. Она сказала, что если не уйдет от него сейчас, то никогда уже больше не решится. Но она не смогла бы справиться с этим сама, ей нужна была моя помощь. Мне кажется, Кэрол подозревала, что отец во что-то впутался, и это ее очень беспокоило.

— Ты имеешь в виду похищение и все остальное?

— Я думаю, что она знала, но предпочитала не думать об этом, как это часто бывает у женщин.

— Я знаю мою маму, — сказала она мудро.

Они совсем забыли обо мне. Я был просто их личным шофером, добрым старым седым Лу Арчером, и мы продолжали нестись вперед сквозь ночь, которая совсем не опасна, когда чувствуешь себя под защитой. Я вспомнил то ли поэму, то ли притчу, из тех, которыми пичкала меня Сюзанна много лет назад. «Птица влетела в окно в одном конце освещенного зала, перелетела его и через другое окно вылетела в темноту. Вот что значит человеческая жизнь».

Вдоль шоссе сначала фонари показывались вдалеке, а потом вырастали и пролетали мимо, напоминая птиц из притчи, рассказанной Сюзанной. И мне вдруг захотелось, чтобы она очутилась здесь, со мной.

Том рассказывал Стелле о том, как в первый раз встретил своего отца. Первую неделю Майкл не показывался, предполагалось, что он подыскивает работу в Лос-Анджелесе. В конце концов Том встретился с ним в субботу вечером в мотеле.

— В ту самую ночь, когда ты разбил нашу машину?

— Да. Мой о… Ральф, как ты знаешь, запретил мне ехать. Кэрол перед этим пролила немного вина на переднее сиденье машины, и они учуяли запах. Он решил, что я уезжаю, чтобы пить.

— Кэрол много пила?

— Нет. Но в ту субботу выпила порядочно. И он тоже. И я немного выпил.

— Ты стал совсем взрослый.

— Мы устроили обед, — рассказывал он. — Кэрол приготовила спагетти — спагетти а-ля Покателло, как она называла их. А потом она пела мне свои старые песни, вроде «Сентиментального путешествия», и это было довольно весело.

Однако в голосе его я услышал сомнение.

— Вот почему ты вернулся домой?

— Нет, я… — Дальнейшее застряло у него в горле. — Я…

Зеркальце заднего обзора позволило мне увидеть, что он с трудом сдерживался. Он так И не смог закончить предложение.

Некоторое время они молчали.

— Ты хотел остаться с ними? — наконец спросила Стелла.

— Нет. Я не знаю.

— Тебе нравился твой отец?

— Он вполне нормальный человек, пока не напьется. Мы играли в какую-то странную игру, и он не выиграл. Тогда он бросил играть и стал приставать к Кэрол, я с ним почти подрался, защищая ее. Он удивился, сказав, что раньше был боксером и только сумасшедший полезет с ним драться: своими кулаками он может просто убить меня.

— Наверно, это был ужасный вечер?

— Да, эта его часть была не слишком хороша.

— А какая часть была хороша?

— Когда она пела свои старые песни и рассказывала мне о моем дедушке.

— И это заняло у тебя всю ночь? — уточнила Стелла голосом сплетницы.

— Я не остался у них ночевать, я уехал около десяти часов, когда мы почти подрались. Я…

Опять это слово застряло у него в горле. Создавалось впечатление, что оно слишком много значит для него.

— Что же ты делал?

— Я уехал и долго стоял там, где мы были с ней в первый раз. Я сидел там почти до двух часов ночи и, знаешь, слушал океан. Океан и шоссе. Слушал и пытался понять, что же я должен делать. — И он добавил таким тоном, словно это предназначалось специально для меня: — А сейчас, насколько я понимаю, у меня нет никакого выбора. Конечно, они возвратят меня в «Проклятую лагуну».

— И меня тоже, — сказала Стелла нервно. — Мы сможем посылать друг другу секретные записки. Будем прятать их в дуплах и в мусоре.

— Это совсем не смешно, Стелла. Они в этой «Лагуне» все обречены сойти с ума, если уже не сошли, даже преподаватели. Им не выбраться оттуда.

— Давай о другом, — сказала она. — Что же ты делал после двух часов?

— Поехал повидаться с Сэмом Джексоном, хотел посоветоваться с ним, что мне делать. Но так и не смог сказать ему, кто мои настоящие родители. Слишком тяжело оказалось говорить об этом. Я не хотел ехать домой и не хотел возвращаться в мотель.

— Тогда ты и перевернулся в машине, пытаясь покончить с собой!

— Я…

Опять наступило молчание, и на этот раз уже окончательное. Том отвернулся, прижался лбом к стеклу и стал смотреть, как проносятся мимо фонари, скрываясь в темноте, из которой они только что возникли. Некоторое время спустя я заметил, как рука Стеллы легла ему на плечи. По лицу его текли слезы.

Глава 26

Стеллу я высадил первой. Она отказывалась выйти из машины до тех пор, пока Том не пообещал ей, что никуда не убежит опять, по крайней мере не сказав ей.

Из дома показался Джей Карлсон. Он шел осторожно, будто на цыпочках. Подойдя к Стелле, он обнял ее за плечи. Это было настолько неожиданно для нее, что она тоже прислонилась к нему. Может быть, за время ее отсутствия Карлсоны научились чему-нибудь? Или начали учиться? Люди иногда начинают кое-что понимать.

Они вошли в дом, а я свернул на дорогу к Хиллманам.

— Я не верю ему, он фальшивит, — сказал Том. — Стелла разрешила мне взять машину, а он потом все перевернул и сказал полиции, что я ее украл.

— Можно предположить, что в то время он действительно так думал.

— Но ведь позже он узнал от Стеллы правду и все-таки продолжал настаивать на своем заявлении, что я украл.

— Один бесчестный поступок неизбежно влечет за собой другие, — сказал я. — Это всем известно.

— Это камешек и в мой огород?

— Нет, я думаю, ты честен, поскольку понимаешь, о чем мы говорим. Но ты смотришь на все только с одной стороны, с той, которая тебе ближе, поэтому, естественно, у тебя накопилось так много недовольства.

— Да, мне многое не по душе, — согласился он и через некоторое время заговорил снова: — Вы ошибаетесь, думая, что я смотрю только с одной стороны. Я могу себе представить, что чувствовали мои приемные родители, но я знаю, что чувствовал и я сам. Я не мог оставаться расколотым пополам, а последние несколько ночей меня охватывало такое чувство, словно кто-то разрубил меня топором на две части. Я лежал и не спал на той старой медной кровати, где, как вы знаете, Майкл и Кэрол зачали меня, а в другой комнате храпел Сайп, и я был там, и меня не было. Понимаете? Я никак не мог поверить, что я — это я, и что эта жизнь — моя жизнь, и что эти люди — действительно мои родители. Вообще-то я никогда не верил, что мои родители — Хиллманы. Мне казалось, они всегда разыгрывали какой-то спектакль. Я только не понимал — зачем и почему. Может быть, — добавил он полушутливо, — я свалился с другой планеты?

— Это научная фантастика. Так ты — начитанный мальчик.

— Нет, не то чтобы я действительно верил в это. Я знаю, кем были мои родители. Кэрол сказала мне. Майкл сказал мне. Доктор сказал мне и подтвердил, что все было сделано официально. Но я еще никак не могу понять самого себя.

— Не надо так сильно сосредотачиваться на этом. В конце концов, кто именно твои родители — не самое главное.

— Для меня, самое, — сказал он тихо. — Самая важная вещь в моей жизни.

Я ехал медленно, стараясь растянуть время разговора, а поравнявшись с почтовым ящиком Хиллманов, свернул на обочину и остановился вовсе.

— Я иногда думаю, что дети и родители — две противоположности.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Арчер?

В первый раз он назвал меня по имени.

— Ничего особенного. Я только хочу подчеркнуть разницу между ними. Взрослые, как им это ни трудно, пытаются продлить свою жизнь через детей. А дети, в свою очередь, пытаются отбросить все, чем жили их родители. Каждый живущий, кроме всего прочего, должен быть с кем-то «за», а с кем-то «против». В этом не очень много смысла, и не всегда правильно срабатывает.

Я пытался слегка освободить его голову, прежде чем он столкнется со своим следующим потрясением. Но, очевидно, успеха не достиг.

— Это и не может сработать, когда вам лгут, — сказал он, — а они лгали мне. Они вели себя так, будто я их собственная плоть и кровь. А когда увидели, что я не чувствую себя полностью их сыном, разочаровались во мне.

— Я разговаривал об этом с твоей матерью, с Эллен, и она очень сожалеет обо всем.

— Я тоже.

— Все не может остаться по-старому, Том.

Некоторое время он молчал.

— Конечно, я пойду и поговорю с ними, но я здесь жить не хочу. Не хочу, чтобы продолжался весь этот обман!

«Никаких обманов, — подумал я, — вот признак нового поколения. По крайней мере, оно не хуже других. В идеале это было бы прекрасно, но на практике иногда оборачивается жестокостью».

— Ты не можешь простить им «Проклятую лагуну»?

— А вы смогли бы?

Мне пришлось задуматься над ответом.

— У них могли быть свои причины. Я представляю себе совершенно отчаявшихся родителей, которые хватаются за подобные заведения, считая их спасительной соломинкой для своих непокорных сыновей и дочерей.

— Они были в отчаянии, это правда, — сказал он. — Ральф и Эллен очень легко впадают в отчаяние, они не могут жить без трудностей и буквально выкапывают их из-под земли. Но они боятся трудностей. Единственное, чего они хотели, когда я перестал быть их пай-мальчиком, — это убрать меня с глаз долой. И на меня посыпались все эти ужасы.

Он положил руку на голову, словно пытаясь защитить себя от ужасов, он был близок к тому, чтобы рассказать все.

— Прости меня, Том. Что же такое страшное произошло утром в воскресенье?

Он в упор посмотрел на меня из-под руки.

— Они не рассказали вам?

— Нет. Я прошу тебя мне рассказать.

— Спросите их.

Он не захотел говорить.

Я поднимался по извилистой темной аллее к вершине холма. Дом ярко освещался фонарями, и в потоках их света оштукатуренные стены выглядели уродливыми и какими-то нереальными. То, как Ральф Хиллман вышел из дверей, попав в луч света, слегка попахивало мелодрамой. Он вовсе не показался мне «разрушенным», как его описывала Сюзанна, по крайней мере, внешне он сохранял спокойствие. Его красивая серебряная голова была аккуратно причесана, лицо несколько напряжено, и держался он слишком прямо даже тогда, когда пробежал несколько шагов по направлению к машине. На нем был пиджак с круглым воротником цвета красного вина.

— Возвращение блудного сына, — сказал позади меня Том с наигранной бравадой. — Но они не убили убежавшего теленка, они убили блудного сына.

— Я думал, это лейтенант Бастиан, — сказал Хиллман.

— Вы ждете его?

— Да. Он хочет мне что-то показать.

В этот момент он увидел в машине Тома, и глаза его вспыхнули.

— Мой мальчик!

Окончательно поверить в нежность этих слов мешал его огрубевший от постоянного употребления виски голос.

— Ты вернулся?

— Вернулся, — отозвался Том.

Хиллман обежал машину и открыл дверцу с другой стороны.

— Иди сюда, дай мне взглянуть на тебя!

Бросив на меня взгляд, Том выбрался из машины, двигался он медленно и одеревенело, как старик. Хиллман обнял сына, потом отодвинул его от себя на расстояние вытянутой руки и повернул так, чтобы свет падал Тому на лицо.

— Ну как ты, Том?

— О’кей. Как вы?

— Когда ты дома, все прекрасно.

Несомненно, чувства Хиллмана были совершенно искренни, но выражал он их как-то неправдоподобно. И я увидел, что Том потихоньку высвобождался из его рук.

Из дома вышла Эллен Хиллман. Я подошел к ней, чтобы помочь спуститься с лестницы. В свете фонарей морщины на ее лице казались глубже, а лицо мертвенно побледнело. Она так исхудала, что напоминала мне жертвы концентрационных лагерей. Жизнь теплилась только в глазах. Но вот она увидела Тома.

— Вы привезли его, мистер Арчер. Да благословит вас Бог!

Она взяла меня под руку, и я подвел ее к Тому. Он стоял с видом послушного сына, и она, поднявшись на цыпочки, целовала его грязное, со следами слез лицо.

После этого он отошел от них и встал, прислонившись спиной к машине, засунув большие пальцы рук за поясной ремень. Мне уже приходилось видеть ребят, стоявших так же, как стоял сейчас он, спокойных и разъяренных одновременно, в тот момент, когда их допрашивали люди в полицейской форме. Отдаленный шум шоссе чуть нарушал повисшее в воздухе молчание.

Том заговорил:

— Я не хочу обидеть кого-нибудь и никогда не хотел. Или, может быть, хотел, я не знаю. Во всяком случае, выяснять это сейчас бесполезно. Я узнал, кто я. Моей матерью и моим отцом были Кэрол и Майкл Харлеи. Вы уже в курсе дела?

— Я — нет, — быстро ответила Эллен.

— Но вы же знали, что вы не моя настоящая мать?

— Конечно, я знала это. Но… Я люблю тебя, Том.

Она посмотрела на него, потом как-то задумчиво на своего мужа, но тот, казалось, вообще здесь отсутствовал. Все происходящее, по-видимому, причиняло ему боль, и он пытался спрятать ее от окружающих.

— А вы знали? — обратился Том к Хиллману.

Хиллман не ответил. Тогда Том заговорил высоким голосом, в котором звучало одно только отчаяние.

— Я не могу оставаться здесь. Вы оба мне лгали всю мою жизнь. Все эти годы вы разыгрывали длинный спектакль и, как только я отступил от правил игры, всадили в меня нож.

— Это не совсем так, Том, — пытался защититься Хиллман.

— О’кей. Значит, я не прав! Тогда поставьте меня к стенке и расстреляйте.

Мальчик был уже на грани истерики, но главным образом меня беспокоило не это. Он, видимо, метался с одной позиции на другую, от одного мира к другому, пытаясь понять, где же все-таки его место. Я подошел и встал с ним рядом.

Я хотел, чтобы он почувствовал опору хоть в ком-то.

— Никто не собирается наказывать тебя, — сказал Хиллман, — но покушение на человеческую жизнь — это то, над чем нельзя смеяться.

— Вы говорите ерунду! — сказал мальчик.

Хиллман вздернул подбородок:

— Не смей так разговаривать со мной!

— А что вы сделаете? Засадите меня в психушку и забросите ключ в море?

— Я не говорил этого.

— Не говорили! Зато уже сделали так.

— Возможно, я поступил опрометчиво.

— Да, — выступила вперед Эллен. — Твой отец поступил опрометчиво. Давай забудем обо всем этом, войдем в дом и останемся друзьями!

— Он мне не отец! — упрямо сказал Том.

— Но можем же мы быть, по крайней мере, друзьями? Разве нет? — В ее взгляде и голосе была мольба. — Можем же мы забыть обо всем плохом и просто порадоваться, что все позади и мы опять все вместе?

— Не знаю. Я хотел бы… Мне нужно уехать отсюда, пожить одному и все обдумать. Что-нибудь опять не так? Вы против? — спросил он вызывающе. — Но ведь я уже достаточно взрослый!

— Это же нонсенс!

Хиллману не следовало этого говорить. Секундой позже я увидел по его глазам, что он и сам это понял. Он шагнул вперед и положил руку на плечо мальчику.

— Впрочем, это не такая уж плохая идея. Мы интеллигентные люди и должны уметь ладить друг с другом. Послушай, в Орегоне есть охотничий домик, куда мы с тобой планировали поехать в следующем месяце. Но мы можем отступить от расписания и сверить часы, правда?

Представление набирало силу. Том выслушал предложение без всякого интереса и без надежды на что-либо. Тогда Эллен взяла под руку мужа и повела его к дому, мы с Томом последовали за ними.

В дверях нас ждала миссис Перес. В ее приветствии было столько тепла, что это даже вызвало некоторый отклик у Тома. Они поговорили о еде, и Том сказал, что ему хотелось бы горохового супа и сандвичей с ветчиной. Миссис Перес унеслась, как стрела.

В свете люстры Хиллман осмотрел мальчика.

— Хорошо бы тебе пойти в ванную, вымыться и переодеться.

— Сейчас?

— Как хочешь, я только предлагаю, — отступил Хиллман. — К нам сейчас приедет лейтенант Бастиан из службы шерифа, а ты не очень похож на самого себя.

— Он едет, чтобы забрать меня? Да?

— Нет, что ты! — сказал Хиллман. — Ну? Я могу подняться наверх вместе с тобой.

— Я и сам переоденусь, папа.

Это слово вылетело естественно и непоправимо.

— Нам следовало бы условиться, что ты будешь говорить лейтенанту. Нет необходимости самому совать шею в петлю… То есть я хочу сказать, что…

— Я расскажу всю правду.

Мальчик начал подниматься по лестнице, и Ральф и Эллен следили за ним, пока он не скрылся из виду, продолжая потом прислушиваться к его шагам. Трудное и порой жестокое божество их дома вернулось в родные стены, и все хозяйство снова двинулось дальше по своему нелегкому пути.

Мы прошли в гостиную, Хиллман сразу же направился к бару и рассеянно приготовил себе выпивку, казалось, только потому, что не знал, чем занять руки, а потом и рот.

Когда он выходил из ниши, держа стакан в руке, то напомнил мне актера, появляющегося из-под рамки просцениума, чтобы приблизиться к зрителям.

— Неблагодарные дети чем-то похожи на зубную боль, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

Эллен громко и отчетливо ответила ему со своего диванчика:

— Если ты цитируешь «Короля Лира», то правильно цитата звучит так: «Насколько больнее, чем болят зубы, иметь неблагодарных детей». Но это совершенно неподходящее место, потому что Том не твой сын. Более удачна другая цитата из той же пьесы, это слова Эдмунда: «Ну, Боги, вступитесь же за бастардов!»

Хиллман сделал глоток виски, подошел и, немного наклонившись, ответил:

— Я возмущен тем, что ты сказала!

— Это твое право и твоя привычка.

— Том не бастард. Его родители были женаты.

— Это едва ли имеет значение, если считаться с их прошлым. Что, ты и твой аккуратист доктор Вайнтрауб не могли подобрать нам другого ребенка, не отпрыска преступников?

Ее голос был холоден и ясен. После стольких лет молчания она наконец заговорила и, казалось, начала возвращать ему все удары.

— Слушай, — сказал он. — Ведь Том вернулся! Я рад, что он вернулся. Ты тоже. Мы ждем его, хотим, чтобы он остался с нами. Разве не так?

— Я хочу только того, что будет для него самым лучшим.

— Я знаю, что для него самое лучшее. — Он всплеснул руками и развел их так, будто принес Тому в подарок весь дом и все, что в нем находится.

— Вечно ты решаешь, кому что лучше. С чего ты взял, что у тебя есть такое право? Еще давно, командуя людьми, ты приобрел привычку думать за них. Но меня интересует мнение мистера Арчера. Прошу вас, — обратилась она ко мне, — подойдите, сядьте рядом и скажите, что вы думаете?

— Смотря что конкретно вы имеете в виду, миссис Хиллман.

— Какое будущее лучше для Тома?

— Вы не можете это обсуждать без него. Будет лучше, если он сам подумает над этим.

— Но все, чего он хочет, — бросил Хиллман через комнату, — это уехать отсюда.

— Я согласен, это не самая хорошая идея. Вы смогли бы заставить его отказаться от мысли уехать одному. Разрешите ему год пожить в другой семье или пошлите в подготовительную школу. Во всяком случае, после этого он сможет поступить в колледж.

— Господи, неужели вы думаете, что он будет поступать в колледж?

— Конечно будет, Ральф. — Она повернула голову в мою сторону. — А вы думаете, сейчас он подготовлен для обычной подготовительной школы? Сможет ли он догнать?

— Он пропустил только две недели.

— Да. За это мы должны благодарить Бога. И вас!

Подошел Хиллман и встал надо мной, помешивая в виски лед.

— Скажите, а какова ситуация с теми людьми? Был ли Том заодно с ними, против нас? Поймите, я не намерен его наказывать или что-то предпринимать. Просто я хочу знать.

Я ответил не сразу и очень осторожно:

— Едва ли можно говорить, что мальчик был «заодно» со своими настоящими родителями. Он совершенно растерялся, как, впрочем, растерян до сих пор. Он был уверен, что вы полностью отвернулись он него, отправив в школу в «Проклятой лагуне». Не надо быть психиатром, чтобы понять: это совсем не та школа, которая ему нужна.

— Боюсь, вы не знаете всех фактов.

— Каких фактов?

Он покачал головой:

— Продолжайте, пожалуйста. Он мог быть сообщником тех людей?

— Не так, как вы думаете. Они предложили ему выход, физический и эмоциональный, и он принял его. Видимо, его мать очень по-доброму относилась к нему.

— Я тоже всегда была добра к Тому, — сказала Эллен, бросив ненавидящий взгляд на своего мужа. — Но в доме жила ложь, которая все и определяла.

— Фальшь существовала и в другом доме, — сказал я, — в мотеле Дака. Несомненно, Майкл Харлей управлял Томом, втянув его в ложное похищение. Но он не открыл своих истинных намерений. Кэрол — другое дело. Если она и управляла Томом, то была управляема и сама. Том говорил что-то, будто она знала о задуманном Харлеем, но не разрешала себе знать все до конца. После того как она столько лет прожила с Майклом, вы можете себе представить, что это значит.

Эллен медленно покачала головой. Я подумал, что это комментарий к ее собственной жизни с мужем.

— С такими родителями я очень беспокоюсь за наследственность Тома.

Кровь бросилась в лицо Хиллману. Он отвернулся, прошел в дальний угол комнаты и, войдя в нишу, опрокинул порядочное количество виски. Эллен критически наблюдала за ним.

— Это успокаивает меня, — объяснил он.

— Я не обращаю внимания.

Хиллман взглянул на часы и заходил по комнате взад и вперед. Однажды он уже потерял равновесие и теперь должен был сделать правильный шаг.

— Почему же не едет Бастиан? Пора уже покончить со всем этим, — заговорил он. — Становится поздно. Я ждал сегодня к вечеру Дика, но он, наверное, нашел занятие поинтереснее.

Наконец он разрядил свое напряжение на жене:

— Какой мрачный, тоскливый дом!

— Я думаю об этом уже много лет. И живу здесь только ради Тома. Это довольно смешно, не правда ли?

— Не вижу в этом ничего смешного.

Я тоже не видел. Острые края их неудавшегося брака терлись друг о друга, как края кости, которая надломилась, но так и не распалась на части.

Наконец появился лейтенант Бастиан. Он вошел в зал для приемов, неся в руке черный металлический служебный чемоданчик. Он выглядел мрачно, а лицо его совсем почернело. Даже весть о том, что Том находится в безопасности, дома, почти не подействовала на него.

— Где он?

— В ванной, — ответил Хиллман.

— Я хочу поговорить с ним. Мне нужны все подробности.

— Не на ночь глядя, лейтенант. Мальчик совершенно истерзан. Прошу вас его пощадить.

— Но он самый важный свидетель, имеющийся в нашем распоряжении.

— Я знаю это. Завтра он расскажет вам обо всем.

Бастиан перевел взгляд с Хиллмана на меня.

Мы все еще стояли у входной двери в гостиную, и, по-видимому, Хиллман вовсе не собирался пригласить его войти.

— Я ожидал от вас большей помощи, мистер Хиллман. Мы делали все, чтобы помочь вам, но вашей поддержки совершенно не чувствовали.

— Не читайте мне лекций, лейтенант. Мой сын дома, но вовсе не вас я должен благодарить за то, что он вернулся.

— Здесь много сделала и полиция, — заметил я. — Мы с лейтенантом Бастианом работали рука об руку. Так же, как и сейчас, надеюсь?

Хиллман посмотрел на меня уже по-другому: он, видимо, готов был вышвырнуть нас обоих.

— Вы что-то хотели показать нам, лейтенант? — обратился я к Бастиану.

— Да. — Он приподнял свой чемоданчик. — Вы уже это видели. Но я не уверен, видел ли мистер Хиллман?

— Что это?

— Я покажу вам. Можно присесть к столу?

Хиллман провел нас в библиотеку и усадил возле маленькой лампы под зеленым абажуром. Она прекрасно освещала поверхность стола, а на всем остальном в комнате, в том числе и на наших лицах, лежал неяркий зеленоватый свет. Бастиан открыл коробку, в которой хранились вещественные доказательства: там был охотничий нож с полосатой ручкой, тот, что я обнаружил между ребрами Майкла Харлея.

Хиллман хрипло задышал.

— Вы опознаете нож, мистер Хиллман?

— Нет, не опознаю.

— Посмотрите на него внимательнее, можете взять в руки. Анализ крови и отпечатков пальцев на нем уже сделан.

Хиллман не двигался.

— Крови?

— Этим ножом был убит Майкл Харлей. И мы предполагаем, что им же до того убита и Кэрол Харлей: на нем обнаружена кровь той же группы, что и у Кэрол. И врач, производивший вскрытие, утверждает, что рана на теле Кэрол нанесена ножом именно такой формы. Достаньте его, мистер Хиллман, возьмите в руки.

Робким движением Хиллман протянул руку к коробке и взял нож. Он развернул его к себе той стороной, где была обозначена фамилия изготовителя, и прочитал ее.

— Похоже, это очень хороший нож, — сказал он. — Но почему я должен опознать его? Я не помню такого ножа.

— Вы можете подтвердить это под присягой?

— Да, могу. Я никогда не видел его до настоящего момента.

Бастиан взял у Хиллмана нож, как родители отбирают у ребенка опасную игрушку.

— Я не хочу утверждать, что вы лжете, мистер Хиллман. Но у меня есть свидетель, который все же уличит вас во лжи. Мистер Боткин, владелец лавки в нижней части Мейн-стрит, утверждает, что он продал этот нож вам.

Он потряс своим вещественным доказательством перед лицом Хиллмана.

Хиллман выглядел усталым, больным и упрямым.

— Это, должно быть, кто-то другой. Боткин, вероятно, ошибся.

— Но он знает вас лично.

— Но я не знаю его!

— Вы достаточно известный человек, сэр, и мистер Боткин определенно утверждает, что вы были у него в лавке в начале месяца. Этого месяцы. Может быть, я смогу освежить вашу память? Вы упомянули у Боткина, что нож покупаете в связи с запланированным у вас с сыном путешествием в Орегон. Вы также рассказали мистеру Боткину, что в баре «Фло», как вы подозреваете, творятся беспорядки — там продают спиртное несовершеннолетним. Теперь вы вспоминаете разговор?

— Нет, — сказал Хиллман. — Не вспоминаю. Этот человек лжет!

— Зачем он стал бы лгать?

— Не имею представления. Идите и выясняйте. В этом состоит ваша работа.

Он встал, приглашая Бастиана уйти, но Бастиан вовсе не хотел, чтобы его выгоняли.

— Хорошо ли вы подумали, мистер Хиллман, занимая подобную позицию? Если вы купили этот нож у мистера Боткина, лучше сказать об этом сейчас. То, что вы сначала все отрицали, дальше этой комнаты никуда не пойдет. Мы с Арчером гарантируем.

Хиллман посмотрел на меня, как бы ища поддержки. Я вспомнил, что говорил мне Боткин о баре «Фло». Практически можно было утверждать, что разговор Хиллмана с Боткином действительно состоялся, и, хотя из этого не следовало, что Хиллман купил нож, большая вероятность этого все же оставалась.

— Сейчас, когда все факты выложены на стол, вы должны все взвесить, мистер Хиллман.

— Не могу же я просто сказать ему, что это не так?

— Нет, я вам этого не советовал бы. Может быть, вы хотите обсудить все это с вашим адвокатом?

— Я подумаю. — Хиллман совершенно протрезвел. Крупные капли пота выступили у него на лбу, словно под давлением данной ситуации алкоголь вышел наружу. — Насколько я понимаю, вы считаете меня убийцей? — обратился он к Бастиану.

— Нет. — Затем Бастиан добавил официальным тоном: — Вы, конечно, можете настаивать на своих конституционных правах.

Хиллман злобно потряс головой. Часть его прекрасных седых волос упала ему на лоб, из-под них сверкал металлический блеск глаз. Он все-таки был необычайно красивый мужчина, то, каким точным, отработанным движением руки он возвратил волосы на место, выдавало, что он отлично осведомлен о своей красоте.

— Послушайте, — сказал он. — Давайте продолжим нашу встречу утром. У меня была очень трудная неделя, и я хотел бы иметь возможность выспаться перед этим разговором. Я с понедельника не спал нормально.

— Так же как и я, — напомнил Бастиан.

— Вот! Значит, вам тоже необходимо поспать. Этот ваш приход в столь позднее время действительно тревожный, а потому не совсем уместный.

— Он не тревожный.

— Позвольте мне самому судить об этом. — Хиллман повысил голос. — Вы принесли ко мне в дом нож и трясете им у меня под носом. У меня есть свидетель этого, — добавил он, имея в виду меня.

— Давайте оставим эти бесплодные споры, — вмешался я. — Я хотел бы обсудить с лейтенантом одно дело.

— Все, что вы скажете ему, вы должны будете повторить и мне.

— Прекрасно.

— После того, как я поговорю с мальчиком, — сказал Бастиан.

Хиллман сделал отрицательный жест рукой.

— Вы не поговорите с ним. Я даже не убежден, что вам удастся поговорить с ним и завтра. Прежде всего его надо показать врачу. Должно быть медицинское освидетельствование. Вы врач?

— В моем распоряжении есть врач.

Два человека сидели друг против друга в полном бешенстве. Бастиан — пуританин, в первую очередь полисмен, абсолютно честный, дотошный в поиске, а потом уже человек. В противоположность ему личность Хиллмана не была такой чистой. Хотя в нем оставались некоторые романтические и артистические черты, он слишком часто прибегал к ним, стремясь уйти от неблагоприятной для него ситуации. Молниеносные карьеры, такие, как у него, часто заканчиваются тем, что человек в середине жизни остается ни с чем.

— Вы хотите что-нибудь сказать лейтенанту, прежде чем он уйдет? — обратился ко мне Хиллман.

— Да. Может быть, вам это не понравится, мистер Хиллман, я не знаю. Мне лично это не понравилось. Прошлым вечером на шоссе, около отеля «Барселона», видели молодого человека за рулем нового, последней марки, синего «шевроле». Это там, где вот этим ножом убили Майкла Харлея. — Я показал на коробку, стоящую на столе. — Молодой человек был опознан как Дик Леандро.

— Кто проводил опознание? — спросил Бастиан.

— Бен Дали, владелец заправочной станции.

— Тот, который убил Сайпа?

— Да.

— Он тоже ошибается или лжет, — сказал Хиллман. — Дик пользуется синей машиной, но это небольшая спортивная машина «триумф».

— А синего «шевроле» у него нет?

— Насколько я знаю, нет. Вы даже и не пытайтесь впутать Дика в это дело.

— Мы и должны узнать, не впутался ли уже он туда сам.

Я обратился к Бастиану:

— Надо как-то установить, может, он занимал у кого-нибудь или брал напрокат синий «шевроле» вчера вечером. Или, хотя это почти исключено, не украл ли он его.

— Сделаем, — сказал Бастиан.

Хиллман промолчал.

Глава 27

Бастиан собрал свой чемодан и, щелкнув замком, встал, ни на кого не глядя. Мимо Хиллмана он прошел так, словно того вообще не существовало.

Хиллман же, проводив его от дверей библиотеки до входной двери, вернулся в комнату, но вместо того чтобы сесть на свое место у стола, подошел к стене, где висели фотографии.

— Что-то здесь не так… — заметил он. — Здесь висела фотография Дика…

— Я снял ее, чтобы провести опознание.

Я достал фотокарточку из кармана, и Хиллман отобрал ее у меня. На стекле виднелись отпечатки пальцев. Он протер его полой пиджака.

— Вы не имели права брать ее без разрешения. Что вы пытаетесь сделать с Диком? Что вы раскапываете?

— Я выясняю о нем всю правду.

— Здесь не может быть никаких загадок. Он просто самый обыкновенный, приятный парень.

— Надеюсь.

— Слушайте, — сказал он. — Вы закончили работу, ради которой я вас нанял. Не подумайте, что я неблагодарен, — я намерен заплатить вам значительную сумму. Но я не нанимал вас расследовать эти убийства.

— И вы не заплатите мне ничего, если я не остановлюсь?

— Я не говорил этого.

— Вы и не должны говорить.

Он оперся руками о стол и наклонился ко мне. Я спокойно разглядывал его тяжелое, властное лицо.

— Вы со всеми вашими покровителями разговариваете таким же образом?

— Под покровителями вы подразумеваете людей, у которых много денег?

— Грубо говоря, да.

— Я объясню вам, мистер Хиллман. Вы мне даже нравитесь. Я попытаюсь поговорить с вами напрямик, потому что ведь кто-то должен сказать вам это. Вы вступаете на дорогу, ведущую к конфликту с законом. Если вы останетесь на ней, вы можете попасть в переделку.

Он прищурил глаза, и лицо его стало совсем жестким. Он не терпел, когда с ним так разговаривали. И он привык к тому, чтобы инициатива в разговоре принадлежала ему.

— Я могу купить и продать Бастиана.

— Не можете, потому что он не продается, и вы ведь отлично знаете это! Черт побери!

Он выпрямился, вышел из полосы света, и на него снова легли зеленые тени. Лицо его показалось мне отлитым из старинной зеленоватой бронзы. Конечно, он знал.

Через некоторое время Хиллман спросил уже мягче:

— Что, по-вашему, надо делать?

— Говорить правду.

— Будь я проклят! Вы что, намекаете, что я говорю неправду?

— Более чем намекаю, мистер Хиллман.

Он почти бросился на меня со сжатыми кулаками. Я не пошевелился. Он отошел, потом вернулся опять. Трезвый, он двигался очень изящно.

— Полагаю, вы уверены, что это я убил их?

— Я не занимаюсь никакими спекуляциями. Я убежден, что вы покупали нож у Боткина.

— Откуда у вас такое убеждение?

— Я с ним разговаривал.

— Кто нанял вас? Я плачу вам не за то, чтобы вы собирали сведения обо мне!

— Вы никак не можете забыть о своих деньгах. Забудьте хоть на мгновение, — проговорил я устало. — Тогда бы мы сейчас просто обсудили все как два человека, связанных одним дедом.

С этим он посчитался и неожиданно заявил:

— Вы не связаны с этим делом. Связан только я.

— Если вы действительно не имеете отношения к убийствам, расскажите мне все. В противном случае вам надо общаться с адвокатом, и больше ни с кем.

— Я не имею отношения к убийствам, но почти хочу, чтобы было по-другому.

— Что это значит?

Он сел напротив меня, положив руки на стол.

— Я признаю, что купил этот нож. Но не намерен признаваться в этом более ни перед кем. Боткина можно заставить изменить показания.

— Каким образом?

— Его лавка не приносит ему никакого дохода. Я знаю это точно. Мой отец держал такую же в южном Бостоне. Я могу дать Боткину достаточно денег, чтобы он убрался в Мексику.

Я был несколько ошарашен. Не самим предложением, такое я слышал и раньше — грубый подкуп, больше ничего. А тем, что это предложил именно Хиллман. Какое глубокое моральное падение человека, который командовал эскадрильей при Мидуэе!

— Лучше забудьте о том, что вы придумали, мистер Хиллман. Это та самая дорожка, о которой я вам только что говорил. В конце концов вы утонете.

— Я уже утонул, — сказал он ровным, бесцветным голосом.

Он опустил голову на руки, и волосы его рассыпались по столу, как большой срезанный белый сноп. На затылке я рассмотрел круглую лысину, которую он обычно прятал.

— Что вы сделали с ножом? — спросил я. — Вы отдали его Дику Леандро?

— Нет. — Опершись руками о стол, он выпрямился. На полированной поверхности остались следы его грязных ладоней. — Но хотел бы, чтобы это было так.

— Том? Вы отдали нож Тому?

Он застонал:

— Я не только отдал нож Тому. Я еще говорил Боткину, что покупаю это изделие в подарок своему сыну. Бастиан, должно быть, не придал этому особого значения. Но он докопается.

— Бастиан докопается, — сказал я. — Но из этого еще не следует, что Том воспользовался ножом против своей матери и отца. Уж мать-то убивать у него наверняка не было причины.

— Ему не нужны рациональные мотивы. Вы не знаете Тома.

— Вы уже говорили мне об этом. И в то же время отказываетесь рассказать мне все до конца. И не приводите никаких пояснений вашим словам.

— Это почти жуткая картина.

— Вечером вы что-то сказали о покушении на человеческую жизнь.

— Это вырвалось у меня случайно. Я не хотел бы говорить об этом.

— Кто на кого покушался? И почему?

— Том угрожал Эллен револьвером. Это было совсем не мальчишество.

— Это и есть тот воскресный утренний эпизод, который вы так скрывали?

Он кивнул.

— Я думаю, этот случай совершенно лишил его разума. Когда я приехал домой после визита к судье, Эллен находилась у него в комнате. Он держал револьвер возле ее головы. Вот здесь… — Хиллман указал пальцем на висок, — а она стояла на коленях, взывая к его милосердию. Буквально умоляя его. Я не знаю, почему он отдал мне револьвер. Я почти был уверен, что он нажмет на крючок.

Я почувствовал, как у меня на затылке взмокли волосы. Картина и в самом деле страшная, более того — классическая. Шизофреник в роли убийцы.

— Он сказал что-нибудь, когда вы забрали у него револьвер?

— Ни слова. Он отдал мне его совсем спокойно. Действовал как автомат, по-видимому не понимая, что он сделал или что собирался сделать.

— Он говорил что-нибудь вашей жене?

— Да. Он сказал, что убьет ее, если она не оставит его в покое. Она просто вошла в комнату, чтобы предложить ему поесть, и тут он совершенно взбесился.

— У него в голове было много всякого, — сказал я, — и должно было быть после той ночи. Он мне кое-что об этом рассказывал. Пожалуй, это оказалась самая критическая ночь в его жизни. Он первый раз встретил своего настоящего отца. (Хиллман поморщился.) Отца, который, быть может, разбил вдребезги его представления о нем. Можно сказать, что он затерялся между двумя мирами, и он готов был обвинить вас и вашу жену, что вы не подготовили его. И надо признать, эти обвинения небезосновательны. Вы не имели права скрывать от него правду, нравится она вам или нет. И теперь, когда правда ему открылась, он не смог воспринять ее во всем объеме. Он ведь не случайно перевернулся в машине тем утром.

— Вы хотите сказать, что он пытался покончить жизнь самоубийством?

— Да, он сделал такую попытку. Думаю, это был больше чем сигнал, что его жизнь вышла из-под контроля. Он не смог выпустить из рук руля и потому не пострадал. Никто не пострадал и в инциденте с револьвером.

— Вы восприняли это совершенно серьезно. А он был болезненно серьезен.

— Может быть. Но я не пытаюсь ничего сбросить со счетов. Вы разговаривали об этом с психиатром?

— Нет, не разговаривал. Существуют вещи, которые нельзя выносить за пределы семьи.

— Это зависит от семьи.

— Послушайте, — сказал Хиллман, — я боялся, что его не примут в школу, если узнают, что он был такой необузданный.

— А если бы и не приняли — что в этом ужасного?

— Я должен был как-то реагировать. Я и сейчас не знаю, как поступить с ним.

Он опустил свою всклокоченную голову.

— Вам нужны более квалифицированные советы, чем мои, — психиатра и юриста.

— Вы считаете, что он убил тех двоих?

— Совершенно необязательно. Почему вы не попросили доктора Вайнтрауба порекомендовать вам кого-нибудь?

Хиллман поднялся.

— Эту старую бабу?

— Я думал, что он ваш давний товарищ и кое-что понимает в психологии-.

— Я полагаю, что у Элиа ничтожные знания. — В голосе Хиллмана послышалось презрение. — У него было нервное потрясение после Мидуэя, и мы вынужденно отправили его на родину для поправки здоровья, в то время как гибли люди. В то время как гибли люди, — повторил он и погрузился в молчание.

Он сидел, казалось, слушая самого себя, воспоминания отвлекли его от настоящего. Я ждал. Его сердитое лицо постепенно смягчилось, и даже голос изменился.

— Господи, что это был за день! Мы потеряли больше половины наших машин. Их сбивали, словно сидящих уток. И я не смог вернуть их обратно. Я не виню Элиа за это нервное расстройство. Слишком много людей умерло у него на руках.

Голос его становился все тише, глаза удалялись от меня все дальше и дальше. Он, видимо, даже забыл о моем присутствии и был в Том краю, где умирали его парни, а он так и не умер.

— Черт с ним, — сказал он. — Я люблю Тома. Мы не были очень близки эти годы. Но он мой сын, и, хотя с ним трудно договориться, я люблю его.

— Я уверен в этом. Но вы, может быть, хотите от него больше, чем он может вам дать. Он не вернет вам ваших погибших летчиков.

Хиллман не понял меня. Он, казалось, зашел в тупик. Стальные глаза его подернулись дымкой.

— Что вы сказали?

— Возможно, вы слишком многого ждете от него.

— Каким образом?

— Оставим это, — сказал я.

Но Хиллмана это задело.

— Вы думаете, я хочу слишком многого? Я получил чертовски мало. А все это я предоставляю ему. — Он развел руками, как бы охватывая ими дом и все, что ему здесь принадлежало. — Он может взять себе, если это хоть как-то защитит его, последний цент, который у меня есть. Мы заберем его отсюда и уедем жить в другое место.

— Но вы по-прежнему оставите себя во главе, мистер Хиллман. Так ничего не изменится.

— Изменится. — В голосе его прозвучали и фатализм и вызов.

— Что ж, может быть. Давайте просчитаем вероятности. Единственным доказательством против него является нож, но, если подумать, и это очень сомнительно. Он наверняка не брал его с собой, когда вы отправили его в «Проклятую лагуну».

— Я не обыскивал его. Может быть, и брал.

— Готов держать пари, что в «Проклятой лагуне» его обыскивали. Уж там бы не пропустили такое оружие.

Хиллман опять прищурил глаза, и они превратились в узенькие щелочки.

— Вы правы, Арчер. Я вспоминаю, когда он уходил, у него не было ножа. Я даже припоминаю, что видел этот злополучный нож после всего в тот же день.

— Где он был?

— В его комнате. В одном из ящиков письменного стола.

— И вы оставили его там?

— У меня не было причин поступать по-другому.

— Тогда любой человек, имеющий доступ в дом, мог забрать его?

— К несчастью, и Том тоже. Он мог пробраться сюда после того, как сбежал из школы.

— Но также не исключается и Дик Леандро. Ему не надо пробираться, он ведь входит и выходит в любое время.

— Да. Но что это доказывает?

— Пока ничего, но, если мы соединим это с тем, что, возможно, именно его видели вчера вечером у «Барселоны», то появится повод для некоторых размышлений. И все-таки, знаете, в этой версии что-то пропущено.

— Дик никак не может быть этим пропущенным звеном, — сказал он поспешно.

— Почему вы так заботливы по отношению к Дику?

— Я очень люблю его. А почему бы и нет? Он — очень приятный парень, в свое время я смог помочь ему. И он платит мне преданностью. Черт вас возьми, Арчер, — заговорил он искренне, — когда человек достигает определенного возраста, ему нужен кто-то, кому он мог бы передать свои знания или хотя бы часть их.

— И наверное, некоторые деньги?

— Практически да. Это будет зависеть от Эллен. Основные деньги у нее. Но я могу заверить вас, что для Дика это ничего не значит.

— Это кое-что значит для любого из нас, и я думаю, что это много значит для Дика.

— На чем основано ваше предположение?

— Он — приживал. Вы знаете, что это такое? Он живет за счет других людей. В данном случае за ваш счет. Скажите мне вот что. Дик знал об инциденте с револьвером в комнате Тома?

— Да. Он был в то воскресное утро со мной. Он отвозил меня сначала к судье, а потом обратно домой.

— Он в курсе очень многих событий, — отметил я.

— Это естественно. Он практически член нашей семьи. Дело в том, что я ждал его сегодня к вечеру. — Он посмотрел на часы. — Но сейчас уже слишком поздно, десятый час.

— Вы не можете вызвать его сюда?

— Не на ночь глядя. И потом, у меня вовсе нет желания брать себя в руки, чтобы появиться перед Диком.

Он робко посмотрел на меня. Тут-то мне и раскрылась его суть. В нем жили два человека: тщеславный, никогда не забывающий о своем лице-маске, и второй — тайный, скрывающийся под этой маской и никогда из-под нее не появляющийся.

Он водворил на место свою серебряную гриву и пригладил ее руками.

— Ночь — это все, что мы имеем, — сказал я. — Утром к вам может нагрянуть Бастиан, шериф и, возможно, уголовная полиция. И вам не удастся отделаться от них, просто заявив, что вы не покупали ножа. Вам придется давать объяснения.

— Вы действительно думаете, что нож взял Дик?

— На мой взгляд, у нас больше оснований подозревать его, чем Тома.

— Хорошо, я позвоню ему. — Он подошел к телефону.

— Только не говорите, что вы его ждете. Он может все бросить и убежать.

— Естественно, не скажу. — Он набрал номер и, когда на том конце провода сняли трубку, заговорил другим голосом, свежим и молодым. — Дик? Ты сказал Эллен, что к вечеру появишься. Удивительно, что я должен тебя ждать… Я знаю, что поздно. Я беспокоился, здоров ли ты… Что беспокоит? Очень жаль. Слушай, почему бы тебе не приехать прямо сейчас? Том вернулся домой! Разве это не прекрасно? Ты рад? Он хочет повидаться с тобой. И я, как обычно, буду рад видеть тебя. Нет, это не приказ… Прекрасно, я жду.

Он повесил трубку.

— Что с ним случилось? — спросил я.

— Он говорит, что плохо себя чувствует.

— Заболел?

— Нет, депрессия. Но он действительно обрадовался, что Том уже дома. Он скоро будет здесь.

— Хорошо. За это время я хотел бы поговорить с Томом.

Хиллман подошел и опять встал надо мной. В зеленом полусвете-полутьме я не мог как следует рассмотреть выражение его лица.

— До того, как вы поговорите с ним, я должен вам кое-что сказать.

Я ждал продолжения, но он молчал. Я спросил:

— Это о Томе?

— Это о нас обоих.

Он смутился, но глаза его по-прежнему испытующе всматривались мне в лицо.

— С другой стороны, не думаю, что я могу позволить себе так распуститься.

— Вы рискуете больше никогда не получить такой возможности, — сказал я, — до тех пор, пока вас не вынудят к этому. А это гораздо хуже.

— Здесь вы ошибаетесь. Никто этого не знает, кроме меня.

— Но это касается еще и Тома.

— Совершенно верно. Забудем об этом.

— Не надо больше никаких секретов, мистер Хиллман. Ведь должно же было вас чему-нибудь научить все происшедшее?

Но я уже видел, что он и сам хочет раскрыть секрет, но так, чтобы не нести ответственности за то, что он рассказал. Он медлил, глядя на меня сверху вниз своими холодными, стальными глазами.

Я подумал, что, когда Хиллман говорил о своих чувствах к Тому, голос его звучал совершенно искренне. Возможно, эта искренность и есть недостающая часть равенства.

— Том действительно ваш сын? — спросил я.

С ответом он не замешкался:

— Да, моя собственная плоть и кровь.

— И вы единственный, кто знает об этом?

— Конечно, знала Кэрол, и знал Майкл Харлей. Он согласился на это в обмен на кое-какие блага, которые я ему оказал.

— Вы вытащили его из Портсмута.

— Я помог. Не надо только воображать, что я сплел здесь какую-то жуткую интригу. Все произошло совершенно естественно. После того как Майкл и его брат были арестованы, Кэрол пришла ко мне. Она просила, чтобы я вступился за них. Я сказал, что постараюсь. Она была восхитительная девочка и выразила свою признательность естественным образом.

— Отправившись с вами в постель.

— Она подарила мне одну ночь. Я пришел к ней в комнату в отель «Барселона». Надо было ее видеть, Арчер, когда она разделась. Она осветила собой эту убогую комнату с медной кроватью.

Я прервал его возбужденное воспоминание:

— Медная кровать все еще там, так же как и Сайп был там до прошлой ночи. Сайп знал о вашей большой ночи на медной кровати?

— Сайп?

— Гостиничный детектив.

— Кэрол сказала, что в те часы он куда-то уходил.

— И вы говорите, что только раз были там?

— С Кэрол — только один раз. Я провел в «Барселоне» несколько ночей еще с одной девушкой. Наверное, я попытался вернуть наслаждение, полученное с Кэрол, или нечто похожее. Она была очень старательной девочкой, но Кэрол заменить не могла.

Я встал. Он заметил выражение моего лица и отскочил в сторону.

— Что с вами? Вам нехорошо?

— Сюзанна Дрю — моя подруга. Моя близкая подруга.

— Откуда же я мог это знать? — спросил он перекошенным ртом.

— Вы многого не знаете. Вы не знаете, как противно мне тут сидеть и выслушивать про ваши прошлые грязные похождения.

Он был изумлен. Я тоже был поражен собой. Сердито кричать на свидетелей — это привилегия второсортных следователей и прочих судейских.

— Никто не позволяет себе так разговаривать со мной, — заговорил Хиллман дрожащим голосом. — Убирайтесь вон из моего дома и держитесь от него подальше!

— С большим удовольствием.

Я почти дошел до входной двери. Это напомнило прогулку по глубокой липкой грязи. Тут Хиллман все же опомнился и окликнул меня:

— Послушайте…

Это было его любимое слово.

Я послушал. Он подошел ко мне, делая руками какие-то неопределенные движения.

— Я не могу продолжать сам, Арчер. Простите, если я чем-нибудь задел вас.

— Все в порядке.

— Нет, не все. Вы любите Сюзанну?

Я не ответил.

— В таком случае вы удивительный человек. Говорю вам честно, что не притрагивался к ней с сорок пятого года. У меня были некоторые неприятности с этим гостиничным сыщиком. Сайп…

— Вы избили его, — заметил я безучастно. — Я знаю это.

— Я проучил его на всю жизнь, — сказал Хиллман с некоторой гордостью. — Это был первый и последний раз, когда он выманил у меня деньги.

— Если не считать этой недели.

Повисло молчание, которое он и нарушил:

— Во всяком случае, Сюзанна потеряла интерес…

— Я не желаю говорить о Сюзанне.

— Ваше право.

Хиллман вывел меня в коридор, ведущий в библиотеку. Он делал это, чтобы наш разговор был слышен в гостиной, где находилась Эллен. Он стоял, прислонившись к стене, так в театре стоят люди, у которых нет билета. По его позе я мог понять, как непрочно его положение здесь, каким временным жильцом ощущает он себя в своем собственном доме.

— Я не понимаю только двух вещей, — сказал я. — Вы говорили, что провели с Кэрол всего одну ночь, и абсолютно уверены, что вы действительный отец ее ребенка. Откуда такая уверенность?

— Он родился точно через девять месяцев — 12 декабря.

— Но это еще не доказывает, что вы его отец. Беременность часто бывает дольше девяти месяцев, особенно первая. Майкл мог стать отцом еще до того, как морской патруль забрал его. Или любой другой мужчина.

— Других мужчин не было, она была девственницей.

— Вы лжете!

— Нет, это правда. Женитьба Кэрол и Майкла Харлея никогда не была совершенно полной. Майкл был импотентом, это и послужило единственной причиной, по которой он согласился считаться отцом ребенка.

— Но какая была в этом необходимость, Хиллман? Почему же вы не взяли ребенка и не вырастили его сами?

— Я это и сделал.

— Я имею в виду, взяли открыто и вырастили как своего собственного сына?

— Я не мог. Я имел другие обязательства. Я был уже женат на Эллен. А она — из Новой Англии, пуританка чистой воды.

— И с будущим чистой воды.

— Я признаю, что мне нужна была ее помощь, чтобы начать собственный бизнес. Мужчина должен сделать выбор. И я его сделал.

Он поднял голову. Свет от люстры упал на его пустое бронзовое лицо. Он отвернулся от света.

— Кто сказал вам, что Майкл — импотент?

— Кэрол. Она не лгала. Она была, как я уже говорил, девственницей. В ту ночь она многое рассказала о своей жизни. Рассказала, что Майкл стал таким после того, как его избили ремнем.

Волна горечи подкатила к моему горлу. Я вспомнил старика в коровнике, занятого дойкой, и явно услышал скулеж одноглазого колли.

— А мне о вас говорили то же самое.

— Что?

— Что вы стерильны.

Он резко повернулся ко мне.

— Кто вам это сказал?

— Ваша жена. Да, именно она. — Я смотрел ему в глаза.

— Так она и до сих пор думает, что я не могу иметь детей?

— Да.

— Хорошо. — Он повернул лицо к свету и позволил себе довольно улыбнуться. — Может быть, мы когда-нибудь и вытащим это на свет Божий. Когда мы усыновляли Тома, я сказал Эллен, что Вайнтрауб провел тестирование и выяснил, что я стерилен. Я боялся, что она узнает о моем отцовстве.

— Вы и так можете быть стерильны.

Он не понял, что я имел в виду.

— Нет. Это относится к Эллен. Мне же нет необходимости проходить эту проверку. У меня есть Том, и это доказывает, что я мужчина.

Но Тома у него не было…

Глава 28

Мы вошли в гостиную, «зал ожидания», как называла ее Эллен Хиллман. Хотя Том находился уже дома, ожидание, казалось, еще продолжалось, словно оно срослось с этим местом. Эллен сидела на своем месте на диванчике, держа в руках вязанье. Длинные спицы быстро бегали по краю красной шерстяной полосы. Она пристально смотрела на мужа.

— Где Том? — спросила она. — Все еще наверху?

— Я слышал, как он спускался по задней лестнице.

— Представляю, что приготовила ему на кухне миссис Перес. Настоящий праздник. Он, видимо, сделал из кухни столовую. Можно понять это, учитывая его наследственность.

— Нам не следовало бы углубляться в этот вопрос, не так ли?

Хиллман вошел в нишу с баром и налил себе какой-то очень темный коктейль. Потом он вспомнил и обо мне, но я отказался.

— Что хотел этот полисмен? — спросила Эллен.

— Он упрямо держит в голове несколько вопросов. Я не стал на них отвечать. Я слишком утомлен, и мне надо отдохнуть и прийти в себя.

— Так ты говоришь мне уже двадцать лет. Как всегда, ты предпочитаешь не углубляться в суть вещей. Плаваешь по поверхности. Это потому, что на самом деле в глубине, в сердце, у тебя — одна гниль.

— Может быть, мы обойдемся без мелодрамы?

— Это трагедия, а не мелодрама. В твоем доме разыгралась трагедия, а тебе даже лень задуматься над этим. Ты живешь в мире призраков, как дурак.

— Я знаю… — Голос его был спокоен, но я видел, что он готов выплеснуть ей в лицо содержимое стакана. — Я невежественный инженеришка и никогда не изучал философию.

Спицы ее продолжали постукивать.

— Я могу простить тебе твое невежество, но не могу простить постоянные увертки.

Он отпил из стакана и в то же время другой рукой плавным движением пригладил свою шевелюру.

— Боже мой, Эллен! Сколько мне еще предстоит выслушать от тебя! Здесь не место и не время для таких разговоров.

— Всегда не место и не время! А если и время, так ты подводишь часы. А если и место, то ты обязательно найдешь путь для спасительного бегства. Я вижу только твои мелькающие ноги, ты — то далеко, то близко, дикий Ральф. То — здесь, то — там. Ты никогда не вглядывался ни во что, что пролетало мимо.

Он поморщился от ее слов.

— Это неправда, — сказал он легко. — Арчер и я проводили на самом деле ночные раскопки.

— Раскапывали темные закоулки твоей натуры? Я думала, ты оставляешь это развлечение для своих женщин. Таких, как Сюзанна Дрю.

Это имя отозвалось во мне острой болью. Это было прекрасное имя, светлое и дерзкое, немного абсурдное, и оно совсем не заслужило сомнительной чести быть связанным с этими людьми и произноситься здесь с такой неприязнью и ненавистью. Если в отношениях четы Хиллманов и была когда-нибудь чистота, то постепенно они лишились ее из-за фальши, постоянно сопровождавшей их брак. Меня вдруг пронзила мысль, что и Сюзанну Хиллман жестоко обманул, используя в своих интересах. Он заставил ее принять на себя заботу о Кэрол, даже не намекнув, что он отец ребенка, которого та ждала.

— О Господи! — говорил он сейчас. — После всех этих лет мы снова вернулись к девочке Дрю.

— Ну так как? — спросила Эллен.

К счастью, раздался телефонный звонок. Хиллман снял трубку, ответил и повернулся ко мне, зажав рукой микрофон.

— Это Бастиан. Просит вас. Вы можете воспользоваться телефоном в комнате прислуги. Я бы хотел послушать с этого аппарата.

Спор вряд ли бы оказался плодотворным. Я понимал, что спорить бесполезно, поэтому прошел через «музыкальную комнату» и столовую к буфету в комнате прислуги, где в полной темноте отыскал телефон. Я слышал, как на кухне миссис Перес, полунапевая, рассказывала Тому о своей родной провинции Синалоа. В трубке зазвучал голос Бастиана, резкий, не имеющий никакого сходства с человеческим.

— Арчер?

— Я.

— Ну вот, я все проверил насчет Дика Леандро. И только что разговаривал с его подругой. Она на последнем курсе колледжа, зовут ее Кати Оджилви, и ей принадлежит «шевроле», модель этого года, синего цвета. В конце концов она призналась, что прошлым вечером разрешила ему воспользоваться своей машиной. Судя по спидометру, он проехал более сотни миль.

— Вы уверены, что ее с ним не было? С ним была девушка или, возможно, мальчик, в этом Дали не совсем убежден.

— Это не мисс Оджилви. Ее очень обидело, что он воспользовался ее машиной, чтобы отправиться в длительную поездку с другой девушкой.

— Она знает эту девушку?

— Та леди обронила на переднем сиденье губную помаду, очень дорогую. Вряд ли мисс Оджилви раскололась бы с такой готовностью, если бы не эта губная помада, — добавил он холодно. — Видимо, Леандро предпринял все необходимое, чтобы все оставалось в тайне.

— Он объяснил ей, почему так поступил?

— Ему надо было сделать что-то, связанное с похищением Тома. Вот все, что она знает. Может, пора нам добраться до Леандро?

— Он едет сюда. Может, вам тоже лучше приехать? Вслед за ним?

— Вы так говорите, словно события достигли критической точки.

— Да. Так оно и есть.

Я уже видел их очертания. Они горели у меня перед глазами, как фонари, освещающие мотель Дака. Повесив трубку, я посидел в темноте и попытался отогнать видения. Но они кружились вокруг и, наконец, растворились, соединившись с реальным миром.

— Моя родина, — напевала Тому на кухне миссис Перес, — страна множества рек. Там целых одиннадцать рек, и я со своей семьей жила от реки так близко, что мои братья бегали купаться каждый день. А отец обычно приходил на реку по воскресеньям, ловил сетью рыбу и потом раздаривал ее соседям. И у всех соседей на воскресный ленч была свежая рыба. И все благодарили его за это.

Том сказал, что так не бывает.

— Ах, — говорила она, — там — самый настоящий рай. Моего отца все уважали. Летом там было очень жарко. А затем над Сьерра-Мадре собирались большие черные тучи и начинался страшный дождь, такой, что вода в реке за два часа поднималась на несколько дюймов. Потом опять выходило солнце. Солнце, солнце. Вот такой была жизнь.

Том спросил, жив ли еще ее отец. Она весело сказала, что отец жив, ему сейчас за восемьдесят, но здоровье у него прекрасное. Ее муж как раз поехал сейчас навестить его в Мексику.

— Я хотел бы повидаться с твоим отцом.

— Может, у меня и найдется когда-нибудь денек. И мы съездим.

Я открыл дверь. Том сидел за кухонным столом, доедая суп. Миссис Перес с материнской улыбкой наклонилась над ним, а глаза ее были далеко, в Синалоа. Она неприязненно посмотрела на меня: я был чужестранец на их земле, в Синалоа.

— Что вы хотите?

— Я хочу поговорить с Томом и прошу вас оставить нас ненадолго.

Она заупрямилась.

— С другой стороны, — вдруг решил я, — в этом доме больше не должно быть никаких секретов. — Пожалуйста, оставайтесь, миссис Перес.

— Благодарю вас.

Она схватила кастрюлю из-под супа и понесла ее, потряхивая, к раковине, где до краев наполнила горячей водой. Том с нескрываемой скукой только из вежливости предложил мне сесть к столу напротив него.

— Я очень не люблю заставлять людей перебирать все детали, — начал я, — но ты единственный, кто может ответить на некоторые вопросы.

— О’кей.

— Мне неясен вчерашний день, особенно вечер. Ты был в «Барселоне», когда Майкл приехал из Вегаса?

— Да. Он вернулся в очень дурном настроении. Сказал, что сначала изобьет меня, а потом убьет. Во всяком случае, я решил убежать.

— Тебя никто не остановил?

— Он был бы рад избавиться от меня.

— А Сайп?

— Он был так пьян, что едва ли понимал, что делает. Он напился до потери сознания еще до того, как я ушел.

— Сколько было времени, когда ты ушел?

— Чуть больше восьми, еще не стемнело. На углу я дождался автобуса.

— Тебя не было там, когда приезжал Дик Леандро?

— Нет, сэр. — Глаза его широко раскрылись. — Он был в отеле?

— Видимо, был. Сайп или Майкл ни разу не упоминали его?

— Нет, сэр.

— Ты не знаешь, что он мог там делать?

— Нет, сэр, я вообще не много знаю о нем. Он — их приятель.

Он показал плечом и подбородком в направлении, где сидели Хиллманы.

— А чей он приятель в особенности: ее или его?

— Его. Но и она его использует.

— Он ее возит?

— Он делает все, что она захочет. — В голосе Тома послышались боль и гнев, гнев скрытый, гнев смещенного сына. — Когда он выполняет все ее желания, она говорит, что оставит ему по завещанию денег. Если же он что-то делает не так, например, когда он собирается идти на свидание, она говорит, что вычеркнет его из завещания. И он не идет на свидание.

— Мог бы он кого-нибудь для нее убить?

Миссис Перес вылила горячую воду в раковину, пар заполнил дальний угол кухни, откуда донесся звук, напоминавший небольшой взрыв, что-то вроде «ш-ш-шуу-уух». Его издала миссис Перес.

— Я не знаю, что он мог бы для нее сделать, — с сомнением проговорил Том. — Он просто «мальчик» для яхты, а все они в общем-то одинаковые, хотя, конечно, и разные. Это зависит, наверное, от того, на какой риск ему придется идти. И за сколько денег.

— Харлей, — сказал я, — был зарезан ножом, который подарил тебе отец, охотничий нож с полосатой ручкой.

— Я не убивал его.

— Где ты в последний раз видел этот нож?

Том задумался.

— Он был в моей комнате на письменном столе, сверху, вместе с платками и каким-то мусором.

— Дик Леандро знал, где лежит нож?

— Он не мог знать. Я никогда не показывал ему. Кроме того, он никогда не входил в мою комнату.

— А твоя мать… Эллен Хиллман знала, где нож?

— Думаю, да. Она всегда входила в мою комнату и проверяла мои вещи.

— Это правда, — вставила миссис Перес.

Я подарил ей взгляд, который прекратил все дальнейшие комментарии.

— Я знаю, что в то самое воскресное утро она, как обычно, вошла к тебе в комнату, и ты стал угрожать ей отцовским револьвером.

Миссис Перес опять издала взрывной звук, означавший, очевидно, крайнюю степень негодования. Том внимательно разглядывал стенку за моей спиной, будто там кто-то стоял.

— Они таки рассказали вам эту историю?

— Это неправда! — не выдержала миссис Перес. — Я слышала ее пронзительный крик, потом она сбежала вниз по лестнице, схватила револьвер, лежащий на столе в библиотеке, и с ним в руках вбежала к Тому в комнату.

— Почему вы не остановили ее?

— Я испугалась, — сказала она. И потом, подъехал мистер Хиллман, я услышала шум его машины. Я выскочила и сказала ему, что происходит. И вообще, что я могла сделать, если Перес уехал в Мексику?

— Это не имеет значения, — сказал Том. — Ведь все равно ничего не случилось. Я забрал у нее револьвер.

— Она хотела застрелить тебя?

— Сказала, что застрелит, если я не возьму обратно свои слова, которые я сказал ей перед этим.

— А что ты сказал?

— Что мне будет много лучше, если я останусь жить в мотеле с моими настоящими родителями, чем с ней в этом доме. Она вся вспыхнула, побежала вниз и схватила револьвер.

— Почему ты не сказал об этом отцу?

— Он мне не отец.

Я не спорил. Отцовство определяется не только генами.

— Почему же ты все-таки не рассказал ему? Возможно, это многое бы изменило.

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Это не принесло бы никакой пользы. Он бы не поверил ни одному моему слову. Во всяком случае, она совершенно свела меня с ума своей постоянной ложью о том, кто я. Я вырвал у нее револьвер и приставил ей к виску.

— И хотел убить ее?

Он кивнул. Было такое ощущение, будто его шея не может выдержать тяжести головы. Миссис Перес под Тем предлогом, что ей надо выйти из кухни, подошла к нему и положила на секунду руку на плечо. Этот жест словно оказался сигналом. У входной двери позвонили.

В страшном нетерпении я отправился туда. Мистер Хиллман впустил Дика Леандро. Прошедшая неделя тяжело отразилась на внешнем виде этого парня: лицо его осунулось, а кожа приобрела желтоватый оттенок.

Он посмотрел на меня мутным взглядом и сразу обратился к Хиллману:

— Могу я поговорить с вами наедине, шкипер? Это очень важно.

Он почти стучал зубами.

На пороге гостиной показалась Эллен.

— Неужели это настолько важно, что вы забыли о вежливости, Дик?

Я весь вечер сидела одна. Или мне это только показалось?

— Мы присоединимся к тебе попозже, — сказал Хиллман.

— Уже и так слишком поздно, — заметила она в раздражении.

Тусклый взгляд Леандро перебегал с одного на другую, как у зрителя, наблюдавшего игру в теннис и поставившего на одного из игроков все, что у него было.

— Если ты не будешь ласков со мной, — проговорила она почти нежно, — то и я не буду с тобой ласкова.

— Это меня не в-волнует.

В его голосе слышался скрытый вызов.

— Воля твоя.

Повернувшись к нам спиной, она прошествовала в гостиную.

— Мы не можем больше терять времени, — обратился я к Дику Леандро. — Вы вчера вечером возили куда-нибудь миссис Хиллман?

Он отвернулся от меня и, почти прильнув к уху Хиллмана, сказал как можно тише:

— Мне очень надо поговорить с вами наедине. Произошло нечто такое, о чем вы даже не подозреваете.

— Может быть, пойдем в библиотеку? — предложил ему Хиллман.

— Если вы разрешите, я продолжу, — снова вмешался я. — Мы ведь можем так же хорошо поговорить и здесь. Я не хотел бы слишком далеко удаляться от миссис Хиллман.

Молодой человек повернулся и посмотрел на меня как потерянный, но в то же время и с облегчением. Он понял, что я знал.

Я подумал, что Хиллман тоже знает. На это указывало предложение, сделанное им Сюзанне, а его признание, что он настоящий отец Тома, объяснило мне мотивы. Хиллман прислонился к стене около дверей, крупный и загадочный, как статуя, полузакрыл глаза и приготовился слушать.

— Ты возил ее к отелю «Барселона», Дик? — спросил я.

— Да, сэр. — Он стоял, высоко подняв одно плечо и наклонив голову к другому, будто собирался что-то писать. — Но я понятия не имел, что у нее в голове. Я и сейчас не знаю.

— Кое-что ты, наверное, знаешь. Иначе к чему вся эта таинственность?

— Она сказала, что я должен взять на время машину, что они позвонили и требуют еще денег, а шкипера сейчас нет, так что деньги придется отвезти нам. Мы должны держать все в тайне от полиции, а после она сказала, что я не должен вообще никому ничего рассказывать.

— И ты поверил тому, что она сказала?

— К-к-конечно.

— Когда ты начал сомневаться?

— Ну, я никак не мог понять, где она держала всю наличность. Она говорила, что в своей корзинке, она несла с собой большую корзинку для вязанья, но не похоже было, чтобы там лежали деньги. Я не видел никаких денег.

— А что ты видел?

— Я вообще ничего не видел. — Волосы упали ему на лоб и лезли в глаза. — То есть я хочу сказать, что видел этого человека, этого челов-в-века, когда он вышел из гостиницы, потом они обошли ее, исчезли из виду, и я услышал крик.

Он держал себя рукой за горло.

— Что ты сделал?

— Я остался в машине. Она велела мне, чтобы я оставался в машине. Когда она вернулась, то сказала, что это кричала птица.

— И ты поверил ей?

— Я не очень разбираюсь в птицах, ведь правда, шкипер?

Вдруг с порога комнаты раздался пронзительный голос Эллен:

— Так о чем все-таки ты разговариваешь с этими мужчинами?

Я направился к ней.

— О вас. И о птице, которую вы слышали вчера вечером в саду около гостиницы. Что же это была за птица?

Рука ее взлетела вверх и прижалась к губам.

— Она, по-моему, походила на человека. Не очень приятного, но все-таки человека, — предположил я.

Она дышала с трудом, хватая открытым ртом воздух.

— Он был подонком или дьяволом!

— Потому что он хотел денег?

— Это должно было продолжаться и продолжаться. Я… мне пришлось покончить с ним. — Она вся дрожала, но громадным усилием воли ей удалось заставить себя успокоиться. — Кстати, о деньгах. Я могу позаботиться и о вас. Я уверена, что полиция поняла бы меня, поскольку совершенно не надо связывать меня с этим… этим… — Она никак не могла подобрать слова. — Я могу позаботиться и о вас и о Дике.

— Сколько вы обещаете?

Она взглянула на меня с таким превосходством, на которое люди получают право только при соответствующем происхождении.

— Пройдемте в гостиную, — сказала она, — там все и обсудим.

Мы все трое последовали за ней в комнату, она села на диванчик, а мы встали вокруг нее. Хиллман с любопытством поглядывал на меня. Он был тих, задумчив и мягок, словно из него вынули стержень, но чувствовалось, что в голове у него продолжала тикать счетная машинка. У Дика Леандро в глазах появились признаки жизни. Возможно, он все еще воображал, что где-то, как-то, когда-то, но деньги Хиллмана все же не проплывут мимо него.

— Так сколько? — спросил я ее.

— Двадцать пять тысяч, — сказала она.

— Это лучше, чем нож между ребер. Вы имеете в виду двадцать пять тысяч всего или двадцать пять тысяч за каждое убийство?

— За каждое убийство? Как вас понимать?

— Их было два, совершенных одним и тем же ножом и почти наверняка одним и тем же человеком. Вами.

Жестом молоденькой испуганной актриски она отвела голову от моего указующего перста. Молоденькая актриска исполняла роль женщины в возрасте, с лицом, покрытым тонкими морщинками, и белыми прекрасными светлыми волосами, но уже потерявшими свой прежний блеск.

— Тогда пятьдесят тысяч, — сказала актриска.

— Он играет с тобой, — оборвал Хиллман. — Ты не сможешь его купить.

Она повернулась к нему:

— Мой покойный отец однажды сказал мне, что я смогу купить любого, любого и каждого. Я доказала это, купив тебя. — В голосе ее слышалось явное отвращение. — К сожалению, ты оказался плохой покупкой.

— Ты не купила меня. Тебе почти не пришлось пользоваться моими услугами.

Они с ненавистью смотрели друг другу прямо в глаза.

— Ты вынудил ее всучить мне ее незаконного ребенка?

— Я хотел сына. Но я не ожидал такого оборота событий. Так получилось.

— Так получилось, потому что ты так захотел. У тебя хватило наглости принести ее ребенка ко мне в дом, заставить выкормить и вырастить его и назвать своим. Как ты мог жить среди такой страшной фальши?

— Не стоит говорить о фальши. Нам, видимо, лучше не касаться этого вопроса.

— Жеребец, — сказала она. — Развратник.

В соседней комнате послышалось какое-то движение. Вглядевшись в темноту, я рассмотрел Тома, сидевшего на вертящемся стуле рядом с фортепиано. Закрывать дверь было поздно: он наверняка уже все слышал.

Хиллман проговорил с удивительным спокойствием:

— Я никогда не понимал твоего пуританского образа мыслей, Эллен. Ты все время думала, что самая безобидная шутка в постели — это смертный грех, более тяжкий, чем убийство. Господи, я вспоминаю нашу первую брачную ночь. Тебе, должно быть, казалось, что я убиваю тебя.

— Было бы лучше, если бы ты действительно меня убил.

— Я тоже почти хочу этого. Ты убила Кэрол, это правда, Элли?

— Конечно. Это я убила ее. Она позвонила мне в понедельник утром, после того как ты ушел. Том дал ей телефон. Я подняла трубку в его комнате, и она мне все выложила. Она сказала, что разгадала планы своего мужа и боится, что он будет жестоко обращаться с Томом, потому что Том — не его сын. Я уверена — это был только благопристойный предлог, чтобы всадить в меня нож.

— Какой нож? — спросил я.

— Неплохое я подобрала сравнение, а? Я хотела сказать, что она одержала надо мной полную победу, в один миг отняв у меня весь смысл моего существования.

— Я думаю, она просто пыталась спасти своего сына.

— Ее сына, ее, а не моего! Ее и Ральфа. Вот в чем была суть! Неужели вы не понимаете этого? Я чувствовала, что она убила меня. Я оказалась всего лишь бесплотным привидением в этом мире, мою жизнь теперь можно было выбросить на свалку вместе с другим никому не нужным хламом. Шел дождь, и я, когда шла от того места, где оставила «кадиллак», чувствовала себя настолько бесплотной, что дождь, казалось, легко проходил сквозь меня.

Наверное, муж застал ее, когда она звонила мне. Он приволок ее в коттедж, где они жили, избил и бросил без сознания на полу. Убить ее было легко. Очень легко. Нож вошел в нее как в масло и так же легко вышел. Я даже не представляла себе, как это будет легко.

— Но во второй раз было уже не так просто, — сказал я. — Нож застрял в ребрах. Я сам пытался вытащить его оттуда и не смог.

— Да, — сказала она высоким голосом, в котором прозвучала какая-то детская обида. Эта маленькая актриска, скрывающаяся за морщинами, жаловалась на жестокий мир, где вещи не слушаются ее, а люди не покупаются.

— Что заставило вас убить его? — спросил я, хотя об ответе догадывался.

— Он начал подозревать, что именно я убила Кэрол. Тогда он, воспользовавшись телефоном Тома, позвонил мне, предъявил свои обвинения и стал угрожать. Конечно, он требовал денег.

Она проговорила это так, словно наличие денег давало ей право осуждать людей, которые нуждались в них.

— Это наверняка продолжалось и продолжалось бы.

Из темноты вышел Том. Он смущенно посмотрел на всех нас, но я заметил в его взгляде нечто другое — сожаление.

Мальчик сказал Хиллману:

— Почему ты не говорил мне? Все могло быть совсем по-другому.

— И еще будет, — сказал Хиллман с наигранным оптимизмом. — А, сын?

Хиллман протянул Тому руку и пошел к нему, но мальчик, не позволив себя обнять, повернулся и вышел из комнаты. Нетвердыми шагами Хиллман последовал за ним. Я слышал, как они поднимались по лестнице, впереди Том, несколькими ступенями ниже — Хиллман.

Неуверенно, словно освобождаясь от невидимого рабства, покинул свое место и Дик. Он вошел в нишу, и я услышал, как он наливает себе виски.

Эллен Хиллман все еще думала о деньгах.

— Ну так как же, мистер Арчер? Можно купить вас?

Лицо ее оставалось совершенно спокойным. Вместе с Хиллманом ушел и гнев.

— Меня нельзя купить даже за все, что вы можете предложить.

— Тогда скажите, есть ли у вас хоть капля сострадания ко мне?

— Сострадания во мне вообще не так уж и много.

— Я не прошу ничего особенного. Только разрешите мне провести еще одну ночь в моем доме.

— Что это вам даст?

— Очень много. Буду откровенна с вами. Я довольно долго собирала снотворные таблетки…

— Как долго?

— Почти год. Я была в отчаянии, что…

— Вы могли бы воспользоваться ими и раньше.

— Вы имеете в виду — до всего этого?

Волнообразным движением руки она обвела гостиную с таким видом, словно это была сцена, на которой только что разыграли трагедию, и теперь она усеяна трупами.

— До всего этого, — повторил я.

— Но я не могла умереть не зная. Я знала, что моя жизнь была пуста и бессмысленна. Я должна была найти причину.

— А сейчас она полна и обрела смысл?

— Сейчас переполнена, — ответила она. — Послушайте, Арчер. Я ведь была искренна с вами сегодня. Неужели вы не дадите мне в благодарность за это последний шанс? Время, чтобы принять таблетки. Я прошу.

— Нет.

— Ведь вы мне кое-чем обязаны. Я помогла вам сегодня днем настолько, насколько у меня хватило смелости.

— Вы даже не пытались помочь мне, миссис Хиллман. Вы сообщили мне лишь то, что я уже знал или к чему я был уже близок. Вы сообщили мне об усыновлении Тома, но таким образом, чтобы это могло скрыть то, что он настоящий сын вашего мужа. Вы дали мне и ложную информацию о стерильности вашего мужа. Это понадобилось вам для того, чтобы скрыть мотивы убийства вами Кэрол Харлей.

— Боюсь, ваши рассуждения слишком тонки для меня.

— Едва ли. Не скромничайте. Вы достаточно тонкая женщина.

— Я — тонкая? Я дура! Набитая дура! Люди на улицах, любой подонок знал о моей жизни гораздо больше, чем я сама… — Она прервала себя. — Так вы поможете мне?

— Нет, не могу. Извините. Полиция уже выехала сюда.

Она оценивающе посмотрела на меня.

— Этого времени мне хватило бы, чтобы воспользоваться револьвером.

— Нет.

— Вы тяжелый человек.

— Это не я, миссис Хиллман. Это наша действительность такова.

И тут подъехала машина шерифа. Я услышал шум двигателя, поднялся и направился к дверям, ведущим в гостиную, чтобы пригласить Бастиана. За спиной у меня глубоко вздохнула Эллен. Это был тяжелый вздох человека, который остался совершенно один. Затем она взяла из корзины вязальные спицы и вонзила их себе в грудь. До того как я успел подскочить к ней, она ударила себя еще несколько раз.

К середине следующего дня она добилась того, чего так страстно хотела: она скончалась.