Дом на горе

Глава 1. БОЛЬШИЕ МХИ

Рано утром Витя Кораблев постучал к Балашовым в окно. Варя выглянула. Вид у мальчика был такой, словно он только что сошел с витрины охотничьего магазина: непромокаемые, выше колен сапоги, кожаная куртка, на поясе – патронташ с медными патронами, на голове – старомодный картуз с высоким верхом и ремешком. А за плечами грозно смотрела в небо настоящая двустволка.

При виде такого великолепия Варя ахнула. А Петька, не моргая, смотрел на Витю почти две минуты, потом стремглав помчался к Ручьевым: надо же сообщить Кольке, что сегодня начинается охота на уток; может, им тоже удастся примкнуть к охотникам.

– Витька, а усы? – наконец спросила Варя.

– Какие усы?

– Ну такие… густые, крученые… Тогда ты совсем как охотник на картинке.

– Будет тебе! – отмахнулся Витя. – Ты собирайся быстренько. На охоту пойдем, на Большие Мхи. И сестра с нами.

– Галина Никитична! – вскрикнула Варя. – Тогда и Косте надо сказать, он тоже на Большие Мхи собирался. И Паша Кивачев с ним.

– Еще чего! – нахмурился Витя. – На уток оравой не ходят.

– Мы только до болота вместе, а там разбредемся. Ты не уходи без нас… мы скоро! – И Варя побежала к Ручьевым.

Но Кости дома она не застала. Лишь Колька с Петькой о чем-то шептались в углу избы.

– Где Костя? – спросила Варя.

– А ну его… злыдень! – пожаловался Колька. – Ушел с Пашей Кивачевым и не взял нас. Шипит, как гусак, – не подступись!

– Вы что ему сказали?

– А то и сказали… тебя Витька дожидается.

– Кто же вас просил! – рассердилась Варя. – Ягоды вы скороспелки!

Девочка выбежала за усадьбу, посмотрела на полевую дорогу, но Кости нигде не было видно. Она вернулась домой и, досадуя, что так неладно получилось, решила совсем не ходить на охоту.

Но тут к окну подошел Витя с сестрой. Галина Никитична тоже была в сапогах и с ружьем.

– Пойдем с нами, Варюша! – позвала она. – Я давно Большие Мхи не видала.

И Варя не устояла:

– А девочек можно еще позвать? А пионеров моих?

– Конечно, можно, – согласилась Галина Никитична. – Устроим вроде экскурсии.

Минут через двадцать большая группа мальчиков и девочек в сопровождении учительницы тронулась к Большим Мхам. У кого не было ружья, тот нес в руках корзинку или кузовок для грибов и ягод. Колька с Петькой вооружились луками, показывали всем набор стрел с острыми гвоздиками на концах и наперебой уверяли, что такой стрелой можно убить наповал любую птицу, если только угодить в самое сердце.

Путь до болота был не близким. Сначала шли осиротевшим пустынным полем с колючим рыжим жнивьем, потом прозрачными перелесками, где мастерица-осень уже начала свою тонкую работу – прошила розовыми стежками зеленую одежку осин, посадила яркую багровую латку на куст калины, тронула желтизной березы.

Серебристые нити паутины плавали в воздухе, в ветках ели жалостливо кричала какая-то птица, словно печалилась, что веселое лето подходит к концу и надо расставаться с такими хорошими местами.

Галина Никитична срывала то какой-нибудь цветок, то стебелек травы, то пухлый коричневый шар грибадождевика, показывала ученикам и спрашивала, что они знают про этот цветок, траву, гриб.

Девочки начали собирать цветы и листья для гербария.

Алеша отыскал стебель одуванчика, смастерил пищалку и выдул из нее звук, напоминающий плач ребенка: «Уаа! Уаа!»

Катя сердито зашикала на брата, но учительница только засмеялась. Потом вырвала с корнем пустотелую дудку, попросила у ребят нож, отрезала от дудки толстое нижнее колено, сделала узкий продольный надрез и приложила к губам: лес огласился тонкими протяжными звуками.

– Пошли игры-забавы! Какая уж тут охота! – шепнул Витя и потянул Варю за руку.

Они немного отстали, и мальчик с досадой спросил, зачем Варя собрала столько школьников.

– А что ж такого! – удивилась девочка. – Когда много – это интереснее.

– Куда как интересно!.. Даже Ручьева не забыла пригласить. Шагу без него ступить не можешь!

– Вот уж неправда! – вспыхнула Варя. – Костя и без меня на охоту собирался.

– Кстати, где же он? – оглянулся по сторонам Витя.

– Он с Пашей, наверное, вперед ушел.

Витя встревожился:

– Хитер парень! Теперь наши места первым захватит.

– Почему «наши»?

– Есть у нас с отцом такое местечко: у Спиридонова озера. Давно облюбовали… Ну да ничего… Спиридонове озеро, оно такое… К нему без ключа-отмычки не подойдешь, просто так не поохотишься.

– Загадки загадываешь?

– Есть секретец! – Витя посмотрел на девочку: – Давай, Варя, махнем туда. Поохотимся вдвоем. Уток там!..

– Да нет… неловко! – Варя кивнула на идущих впереди школьников: – Мы же все вместе пошли. – И она перевела разговор на другое: – Да, Витя! Мы с Катей в школьной бригаде будем работать. Я и тебя записала.

Мальчик замедлил шаг и удивленно присвистнул.

– Ты что, возражаешь? А я думала… Мы ведь всегда с тобой вместе были…

Чувствуя, что девочка может рассердиться, Витя поспешно взял ее за руку:

– Ну зачем эта бригада? Нам же учиться нужно.

– А Федор Семенович, по-твоему, не хочет, чтобы мы учились?

– Кто его разберет, чего он хочет! – отмахнулся Витя. – Нет, ты только подумай! Школьная бригада… Сей рожь, пшеницу, сорняки поли… А потом еще на ферму направят – коров чистить, за телятками ухаживать… Это тоже учение?

– А чем не учение? Вспомни-ка Полину Клочкову. Она со школьных лет за телятами начала ухаживать, а сейчас завфермой работает. Про ее опыт в книжках написано.

– Нам-то что до этого! Мы же с тобой в город учиться пойдем, в институт…

– А из города дорожка куда приведет? Может, опять в колхоз, как вот сестру твою.

– Все равно зря эту бригаду придумали, – не сдавался Витя, – пустая затея, чепуха…

Варя вырвала руку и спрятала ее за спину.

– Значит, Федор Семенович чепуху придумал? Да еще где – при всем народе!.. Ну, знаешь…

– Это не мои слова. Отец так говорит, – поправился Витя.

– Сердится твой отец на Федора Семеновича за критику… вот и наговаривает, – вырвалось у девочки.

Витя потемнел в лице:

– Ты погоди… Не только отец… Мария Антоновна тоже не согласна с директором школы.

– Откуда ты знаешь? – насторожилась девочка.

– Вчера отец с ней разговаривал. Так химичка говорит, что школьная бригада – только помеха в учении…

– А знаешь, как нашу химичку в Высокове зовут? Дачница! Живет, и ни до чего ей в колхозе дела нет.

– Пусть хоть и «дачница», а свой предмет она вот как знает…

– Дело, конечно, твое, – безразличным тоном сказала Варя. – Если боишься отстать, можешь в бригаду не записываться! Не обязательно! – И она побежала догонять ребят и Галину Никитичну.

Вскоре школьники вступили в густой, прохладный лес. Чувствовалась близость болота. Нога тонула в мягкой мшистой подстилке. Появились заросли ежевики, черничника, густо обсыпанного темно-лиловыми ягодами. Потом ельник сменился ольховником, запахло прелыми листьями, захлюпала вода, и земля под ногами стала зыбкой, неустойчивой. То и дело встречались трухлявые, умершие на корню деревья. Достаточно встряхнуть ихи они распадались на куски, словно были слеплены из глины.

Наконец лес поредел и открылось большое болото. Кустарники, низкорослые деревья, осока, заросли камыша, рогоза с коричневыми плюшевыми початками, белесый мох, зыбкие трясины и кое-где просторные лагуны с густой черной водой…

В отдалении прозвучали выстрелы.

– Галина Никитична, давайте и мы стрелять, – напомнила Варя. – Вон они, утки, кружатся…

– В самом деле, надо хоть ружье попробовать, – согласилась учительница и показала школьникам на сосну с обломанной верхушкой: – После охоты собираться здесь. А сейчас расходитесь!

Но не успели ребята разбрестись по болоту, как из-за кустов выскочил Паша Кивачев. Был он бледен, мокр, измазан тиной, и в сапогах его, как в насосах, чавкала вода.

– Откуда ты? – кинулась к нему навстречу Варя.

– Там… там… – Губы у Паши дрожали. – Ребята, Галина Никитична! Там в озере Костя Ручьев застрял… ни туда, ни сюда не может…

– Это где случилось? – встревоженно спросила Галина Никитична. – В Спиридоновом озере?

– В Спиридоновом, – кивнул Паша.

– Веди скорее!.. – И учительница быстро пошла вслед за Пашей.

Глава 2. БУКВЫ НА КОРМЕ

Узнав от Петьки, что Варя собирается на охоту вместе с Кораблевым, Костя не стал ее ждать и отправился с Пашей Кивачевым на Спиридонове озеро, где всегда в изобилии водились утки.

– Пока у них подъем да сборы, а мы первенькими на озеро явимся! – радовался Паша. – Утки непуганые – не меньше дюжины набьем, как пить дать!

Через час ребята были у озера. Продолговатое, с причудливыми ответвлениями и топкими берегами, оно затерялось среди болота. Водоросли и камыш с каждым годом все смелее и настойчивее наступали на озеро и грозили совсем скрыть его от глаз людей.

Вода в озере была темная, густая, как кофейная гуща; из нее торчали рогатые черные коряги.

Охота началась удачно: с первых же выстрелов Костя с Пашей подбили по утке. Птицы кувыркались в воздухе и тяжело шлепались в заросли камышей.

– А как же добычу доставать будем? – озадаченно спросил Паша.

– Было бы чего доставать… – успокоил Костя. – Ты бей, не зевай, пока лет хороший.

Утки, словно пренебрегая молодыми охотниками, так и лезли под ружье: вспархивали из зарослей камыша, проносились над озером, плескались в воде. И мальчики не жалели патронов. Еще несколько подбитых птиц упало в озеро.

– Видал? Селезня подбил кило на пять! – восторженно закричал Паша и вдруг принялся стаскивать сапоги. – Я сейчас всю добычу соберу!

Он быстро разделся, раздвинул заросли камыша и поплыл. Но в ту же минуту взвизгнул и с таким видом повернул обратно к берегу, точно за ним по меньшей мере гналась прожорливая акула.

Облепленный тиной, Паша стремглав выскочил на сухое место и принялся растирать себе грудь и плечи.

Костя от души расхохотался:

– Что, брат, не по носу табак?

– Ты не смейся. – обиделся Паша. – Вода как лед – ноги сводит, и тины полно. Только лягушкам плавать… Брр!

Костя подошел к озеру, опустил руку в воду:

– Да… Холодненько! Верно, подземные ключи бьют.

– Ну вот, – расстроился Паша, натягивая рубаху, – били уток, били… А толку что? Зазвал тоже на это болото, пропади оно пропадом!

Костя с досадой побрел вдоль топкого берега. В самом деле, охота получилась конфузная. Хотя бы бревно какое-нибудь найти или плотик, чтобы добраться до убитых уток! Но ничего этого на берегу не было.

И вдруг Костя заметил что-то продолговатое, черное. Увязая по колени в тине, он полез в камыши. Там стояла старая лодка, и в ней лежало весло, похожее на лопату. Костя даже засмеялся от радости: бывают же такие счастливые находки! И что это за добрый человек притащил сюда лодку?.. Недолго думая мальчик столкнул ее в воду и, загребая веслом, поплыл по озеру.

Паша, увидев приятеля в лодке, так и застыл с сапогом в руке. И хотя лодка двигалась медленно, цепляясь днищем за водоросли, но ему казалось, что она летит, как быстроходный катер. И Паша с удовольствием принялся подавать с берега команды:

– Право руля! Так держать… Первая утка в осоке, вторая – в камышах…

Лавируя среди зарослей камыша и осоки, Костя подобрал убитых уток и направил лодку к берегу. Но тут мальчик заметил, что лодка подозрительно быстро наполняется водой. До берега было еще далеко, а она уже осела в воду по самый борт и почти не двигалась.

Паша с берега размахивал руками и торопил приятеля. Но Костя ничего не мог сделать. Почувствовав, что лодка тонет, он прыгнул в озеро и поплыл. Холодная вода обожгла тело; ноги и руки запутались в водорослях, скользких и прочных, как сыромятные ремни. Костя захлебнулся. Вода была горькая, противная. Резким движением он разорвал водоросли, опутавшие руки, и схватился за борт лодки. Она снова начала погружаться в воду. Костя попытался нащупать ногами дно. Озеро казалось бездонным. Мальчик изо всех сил двигал руками и ногами и, как поплавок, держался на одном месте.

Костино «кораблекрушение» сначала даже развеселило Пашу.

– Что, брат, тоже не по носу табак? – закричал он.

Но, видя, что приятель плыть не может, крутится на одном месте и захлебывается, Паша понял, что Дело не шуточное. – Держись, Ручей… Я сейчас!

Он кинулся в кусты, притащил длинную жердь и, войдя по колени в воду, протянул ее приятелю. Но нужно было еще несколько таких жердей, чтобы достать до Кости…

Паша схватился за голову и с криком: «Тонет! Спасите!» – кинулся прочь от болотистого берега.

Костя между тем выбивался из последних сил. Тяжелые сапоги и намокшая одежда тянули его вниз. Но тут ему удалось нащупать сапогом что-то твердое – по-видимому, это была подводная коряга. Костя встал на нее одной ногой и, осторожно придерживаясь рукой за лодку, смог перевести дыхание и обдумать свое положение. Что говорить, попал он в переделку! Пригвожден к подводной коряге и не может податься ни назад, ни вперед. И Паша куда-то исчез! Что же теперь делать? Не пропадать же! Отец его на фронте разведчиком был, десятки раз через линию фронта пробирался… через мины, через колючую проволоку, под огнем. Значит, надо и ему доплыть до берега… Костя с трудом стянул пиджак и бросил его в лодку. Попробовал стащить сапоги, но они размокли, набухли и никак не снимались.

Костя сплюнул от злости, достал из-за голенища нож и, наметив торчащую невдалеке из воды корягу, пустился вплавь. Он где-то читал, как отважный моряк сражался с осьминогом, и сейчас, взмахивая ножом, мальчик разрезал цепкие водоросли, будто отсекал жадные щупальца морского чудовища. А водоросли и корневища, словно сговорившись между собой не выпускать мальчика из озера, становились все плотнее, гуще. Вновь Косте пришлось хлебнуть горькой воды. Наконец с немалым трудом он добрался до коряги и оглянулся. От лодки его отделяло метров пять, не больше. А до берега еще не близко. Ну да ничего! Вот он малость отдышится, соберется с силами и доплывет до второй коряги, а там до третьей…

Неожиданно на берегу показались Паша, Галина Никитична и школьники. Они думали увидеть Костю по грудь в трясине, позеленевшим от страха. Каково же было их удивление, когда они заметили мальчика верхом на рогатой коряжине! Костя деловито растирал плечи, грудь, глубоко вдыхал и выдыхал воздух.

– Видали, физкультурой занимается утопленник-то! – обрадованно закричал Паша и замахал Косте руками: – Эй ты, с разбитого корабля! Сейчас мы тебя спасать будем!

– Никто пока не тонет. Видишь, какую я точку опоры нашел! – И Костя, словно доброго коня, погладил корягу и начал опускаться в воду, чтобы плыть дальше.

– Ручьев, не смей! – крикнула Галина Никитична. – Не смей плыть! Держись за корягу и жди.

Ничего не понимая, мальчик забрался на корягу.

Галина Никитична тем временем что-то сказала ребятам, те разбежались по сторонам и вскоре вернулись с длинными жердями. Потом они надрали с кустов ракиты коры и принялись связывать ею концы жердей.

Получился один длинный шест. Его спустили в воду и осторожно начали проталкивать по направлению к Косте. Вскоре шест ударился о корягу.

– Держись крепче, Ручьев! – приказала Галина Никитична. – Мы тебя будем тянуть к берегу.

– Обождите! – всполошился Паша. – А лодка? Там же у нас утки битые!.. Костька, бери, бери ее на буксир!

Да Костя и сам был не склонен оставлять лодку посередине озера. Он подплыл к ней, подтянул шест, привязал его ремнем к носу лодки, а сам ухватился за корму.

Школьники взялись за другой конец шеста и под команду Паши: «Эй, да ухнем! Сама пойдет!» – подтянули необычный караван к берегу.

Потом они быстро развели костер и усадили Костю сушиться.

Волнение вскоре улеглось. Ребята забросали Костю вопросами и посоветовали назвать корягу-спасительницу Островом Доброй Коряги.

– Шутки шутками, – с облегчением вздохнула Галина Никитична, – а все это могло кончиться очень печально. Спиридонове озеро – опасное озеро. Вы же знаете, почему оно так называется: в нем погиб почаевский охотник Спиридон. Вот так же полез за убитыми утками и не мог выплыть – водоросли помешали.

– Да, Костя, – спросила Варя, – зачем ты в худой лодке поплыл?

– Я не заметил, что она худая… Сено на дне лежало.

– Ребята! Галина Никитична! – неожиданно закричал от озера Паша. – Идите сюда. Мы на след напали!

Все подошли к озеру. У вытащенной на берег лодки вместе с Пашей возились Колька и Петька. Вода из лодки вытекла, и ребята с видом завзятых следопытов изучали обнажившееся днище.

– Костя, ты видишь? – спросил Паша.

– Вижу. Лодка как лодка. Дыра в дне…

– Ты смотри, дыра-то какая большущая! А вот и затычка к ней… – Паша вытащил спрятанную под скамейкой деревянную пробку и примерил к отверстию в днище. – Как раз подходит! Смекаешь теперь?

– Стой, я догадываюсь, – торопливо заговорила Варя. – Если сам хозяин на лодке поедет, он дыру пробкой заткнет и лодка не тонет. А как кто чужой захочет прокатиться – ну, и тони в болоте, как вот Костя сегодня… – Она растерянно покачала головой. – Ну что за человек этот хозяин! Неужели такие на свете водятся?

– Где там человек! Просто жила! – зло сказал Паша. – Лодки ему жалко… Сквалыга проклятый!

Страсти разгорелись. Паша предложил выследить «жилу-сквалыгу» и заставить его прокатиться в худой лодке. Пусть он наглотается тухлой воды в озере, посидит на коряге да накричится, призывая на помощь!

Неожиданно взгляд Вари упал на корму лодки. Там сквозь тину смутно проступали две смоляные буквы: «В. К.». Вдруг вспомнились загадочные слова Вити: «Спиридонове озеро, оно такое… К нему без ключа-отмычки не подойдешь…»

«А вдруг это Вити Кораблева лодка? – с испугом подумала девочка. – И он никому не сказал, что она худая! – У нее похолодели руки. – Нет-нет, не может этого быть!» Не выдержав, Варя подошла к лодке и села на корму, загородив ногами буквы:

– Будет вам про лодку… Надоело! Спихнем ее в воду!

Костя с недоумением посмотрел на девочку:

– Зачем же? Может, кому и пригодится… Только надо знак оставить, что дыра в днище.

Он достал нож и, присев на корточки, крупно выцарапал на обшивке: «Лодка худая. Будь осторожен!»

Вскоре, потушив костер, все направились к дому. Убитых уток, привязав к поясу головами вниз, как и принято у охотников, несли Паша. Колька и Петька. Варя задумчиво плелась позади всех.

При выходе из леса школьники повстречали Витю Кораблева. На поясе у него красовались четыре утки.

– Небогато, охотнички! – засмеялся он, картинно упирая руки в бока. – Полдюжины уток на такую компанию!.. По косточке не достанется…

Он подождал Варю и зашагал рядом с ней:

– Не пошла со мною охотиться… Была бы с добычей! Хочешь мою утку? Бери любую.

Варя покачала головой и поглядела на мальчика:

– Ты мне утром загадки загадывал… про ключ, про отмычку… Ключ – это твоя лодка на озере? С дырой в днище?

– Смекнула теперь? Она самая! – засмеялся Витя. – А что? Искупались охотнички, поглотали водички? Вот, наверное, потеха была!

– Так это ты нарочно дыру в днище пробил?

– Никто ее не пробивал. Лодка сама прохудилась.

– А почему ты не предупредил никого, что она с дырой в днище?

– Чего это ради? – удивился Витя. – Моя же лодка…

– Твоя!.. – Варя остановилась и даже подалась назад. – Что ты говоришь такое?

– А потом, люди же не слепые, – поправился Витя, – должны видеть, что лодка худая.

– А ты знаешь, что из-за твоей лодки Костя чуть не утонул?!

– Еще что скажешь! – опешил Витя. – Будто он плавать не умеет.

– Так в Спиридоновом озере нельзя плыть! Водоросли мешают… Ты понимаешь, что натворил?..

– Я-то при чем? – растерянно забормотал Витя. – Ну зачем Ручьев в худую лодку полез? Кто его просил?

– Ах, вот как! Ты уже и не виноват! – вскрикнула Варя и в упор посмотрела на мальчика.

Разве высоковские ребята так поступают?.. Сколько раз, заметив поврежденный мост или неисправную дорогу, они ставили знак, что проезд закрыт, и бежали предупредить взрослых о беде. Почему же сейчас Витя Кораблев изменил этой хорошей привычке, никому не сказал о худой лодке на озере и, кажется, не чувствует за собой никакой вины?..

– Будет тебе, Варька! – отмахнулся Витя. – Ничего ж такого не случилось. А вперед Ручьеву наука – в чужую лодку не полезет.

– Слушай… – Варя вплотную подошла к мальчику и, задыхаясь, почти шепотом сказала: – Если ты мне друг… завтра же… нет, сегодня… все расскажешь… Федору Семеновичу, сестре, ребятам… Про худую лодку, про озеро. А не расскажешь – лучше не заговаривай и не подходи ко мне!

И она кинулась догонять далеко ушедших вперед Галину Никитичну и школьников. И уже совсем было настигла их, как вдруг свернула в сторону, к овражку, где курчавились молодые кустарники, будто только они могли утешить ее в эту горестную минуту.

А Витя Кораблев все еще стоял на дороге и, держа утку в руке, смотрел Варе вслед.

Глава 3. ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ

Накануне первого сентября до позднего вечера в окнах горели огни: матери гладили детям рубашки и платья, прикидывали, что бы такое приготовить повкуснее на завтрак, отцы давали детям разные советы – казалось, что все село готовит школьников в далекий и трудный поход.

Утром Варя поднялась с чувством необыкновенной легкости. Было еще очень рано, Петька крепко спал, и девочка, босая, в коротком платьице, выбежала на крыльцо. Промытые ночным дождем белые ступеньки уже нагрелись от солнца и были теплы, как печная лежанка.

Варя, жмурясь, постояла немного на крыльце, поговорила с собакой, кинула курам щепотку зерна, и те дробно застучали носами о железный противень.

Потом девочка обошла огород, посмотрела на желтеющую листву берез за дворами, постояла у круглого пруда на усадьбе, в котором отражались белые пушистые облака.

Нигде долго не задерживаясь, Варя заглянула в колхозный птичник, в телятник, на молочную ферму.

Вот и кончилось лето – с пионерскими походами, купанием, рыбной ловлей, со сладким запахом сена на лугу, с работой в поле, в саду, на пришкольном участке…

Теперь за парту, за книги! Соберутся со всей округи школьники, в классы войдут учителя. Что-то они откроют ребятам, куда поведут их?..

На пути встретилась большая лужа. Девочка оглянулась и, убедившись, что за ней никто не следит, с удовольствием пересекла ее, вспенивая дождевую воду. В этом году она, наверное, последний раз ступает по земле босыми ногами. Теперь придется носить чулки, туфли, валенки.

У «кузнечного цеха» Яков Ефимович ковал лошадей.

– Не проспала, Варюша? – кивнул он дочери. – Это хорошо! В такой день не прощается.

Когда последний гвоздь был загнан в подкову, Яков Ефимович вместе с дочерью направился домой завтракать.

К завтраку собралась вся семья: пришла с фермы мать, с поля – Марина, сползла с печки старенькая бабушка.

И, хотя о школе и предстоящих занятиях слов было сказано немного, Варя с Петькой чувствовали себя в центре внимания. Бабушка долго копалась в уголке, потом положила перед Варей и Петькой коробочку с ластиками:

– Вчера в сельпо купила. Вы уж примите от бабушки. Учитесь на здоровье!

Таким подарком Петька даже оскорбился. Зачем же такую уйму ластиков? Можно подумать, что у него в этом году в тетрадях будут одни лишь кляксы да помарки! Но Варя, пребольно толкнув Петьку в бок, заставила его замолчать и поцеловала бабушку в щеку.

– Ну, а мне когда в школу являться? – со смехом спросила Марина. – Возвели в учителя, а что да как – неизвестно.

– А мы тебя известим, – пообещала Варя.

Надев новое платье и туфли, она побежала собирать подруг. Разве можно идти в школу одной, да еще первого сентября!

…У Ручьевых сборы были в полном разгаре. Костя заставил Кольку обуться в новые башмаки, которые на днях купил Сергей. Башмаки были добротные, с запасом, хотя немного и тяжеловатые. Колька трижды примерял их и каждый раз плаксиво жаловался, что гвоздь колет ему то большой палец, то безымянный, то пятку. Костя терпеливо нащупывал гвозди, загибал их, но Колька все ныл, что это не башмаки, а «танкетки» и он завязнет в них в первой же луже. Костино терпение истощилось.

– Ты не хитри! – прикрикнул он на брата. – Все равно босым в школу тебя не пущу.

Он заставил Кольку обуться, надеть чистую рубаху, туго затянул его ремешком:

– Имей в виду: я тебя в школе каждую перемену проверять буду!

Пришел Сергей, спросил, позавтракали ли ребята, все ли у них готово.

– Ну что ж, школьная команда, в путь-дорогу! «Отдай концы», как моряки говорят. – Он обхватил братьев за плечи: – Давайте уж так… по-ручьевски! На полную мощность! И чтобы вам за меня не стыдно и я за вас не краснел. По рукам, значит?

Братья вышли на улицу.

У колодца Костя повстречал Варю с подругами. Они зашли к Васе Новоселову, потом подняли с постели Алешу Прахова.

Вскоре появился на улице и Паша Кивачев. Все на нем было новенькое – башмаки, кепка, брюки.

Ученики направились к школе.

Около дома Кораблевых Катя Прахова потянула Варю за руку:

– Витю надо позвать.

– Зови, если хочешь. Я не пойду!

– Опять поссорились? – догадалась Катя. – В сто первый раз! Ну, да я вас сегодня же помирю…

– Посмей только! – вспыхнула Варя.

Но Катя засмеялась и убежала к Кораблевым. Школьники вышли за околицу. Воздух был ясен, прозрачен, солнце хорошо пригревало, ветер дул попутный – словно все прочило счастливый путь.

Впереди видны были поля, луга, перелески и высокий дом на «школьной горе», на крыше которого празднично горел сейчас красный флаг.

И хотя осень властно вступала в свои права, но «школьная гора» в это утро расцвела по-весеннему. Ожили белые тропки, что тянулись от колхозов к школе, запестрели цветными платками, кофтами, рубашками. Звучали голоса, песни, смех. Школьники шли стайками, тянулись цепочками; первоклассников сопровождали матери, отцы, бабушки. Школьный двор, поросший за лето густой травой, зашумел.

Первый школьный день! Сколько принес он восклицаний, объятий, крепких мальчишеских рукопожатий!

Ребята заглянули во все школьные уголки: в сад, на участок, в дровяной сарай, полный могучих березовых плах, в юннатскую кладовушку, в мастерскую…

После разлуки все было дорого и мило.

Без конца крутился ворот колодца, поднимая ведра со студеной водой, и школьники пили ее с таким удовольствием, словно лучшей воды не бывало на свете.

На спортплощадке мальчишки щеголяли друг перед другом своей ловкостью: крутились на турнике, карабкались вверх по канату, прыгали через ров.

В пестрой толпе школьников Костя заметил невысокую поджарую фигуру Вани Воробьева и бросился к нему:

– С нами, да? В восьмой?

– Чуть повыше – в девятый! Решил вот на старости лет доучиться.

– А в колхозе ты разве ничему не научился? – спросил Костя.

– В бригаде я много чего узнал полезного. Но этого мало, – признался Воробьев. – Хотели агротехником в колхозе поставить, да нельзя… не доучился… А я хочу в Тимирязевку пойти. Без десятилетки же туда не попадешь…

Задолго до звонка восьмиклассники собрались на втором этаже, в просторной, светлой комнате. Это был их класс.

Три окна смотрели в сторону Высокова. Через них были хорошо видны тропка, ведущая к колхозу, поля, речка, дома колхозников, площадь посреди села, маленький сквер с памятником Ленину.

– Ребята, смотрите! – закричала Варя, распахнув окно. – Класс-то наш у всего колхоза на виду!

– Да, все видно как на ладони, – согласился Прахов.

Школьники начали рассаживаться за парты.

Ребята из Соколовки, как всегда, держались дружной стайкой и заняли самые последние места. Липатовцы, общительные и веселые, быстро смешались с другими учениками.

Новички из дальних деревень – Хрущева и Денисовки – сели отдельно, у стены.

Почаевские немного важничали: их колхоз «Вторая пятилетка» считался самым крупным и богатым по всей округе.

Почаевские мальчишки, как по сговору, были одеты во фланелевые куртки со светлыми застежками «молния», а девочки – в вязаные пестрые джемперы и голубые косынки.

– Фасон держите! – подтрунил над почаевскими Костя. – Поди, весь универмаг в городе скупили?

– Нам можно, – с достоинством ответил плотный. плечистый Сема Ушков, играя замочком «молнии». – У нас на трудодень знаешь сколько приходится?.. Вашему Высокову и во сне не снилось!

– Ничего, не уступим!.. А вот вы про культуру забыли. Где у вас клуб? А радио?

– Запланировано…

– «Запланировано»!.. А у нас вот к Новому году электричество загорится. В каждом доме!

– А у нас артезиан копают… На сто метров… Зальемся теперь водой!

– Воды и у нас хватает. А вот мы свое кино заведем!

– А тяжеловозов наших видел на конюшне? – не сдавался Ушков. – По полторы тонны тянут. Не лошади – дизели!.. А еще у нас…

– «У нас, у нас»! – перебил их Алеша. – Теперь пойдут весь год колхозами похваляться!.. Тоже мне члены правления! Давайте про что-нибудь другое… Ушков. отгадай загадку: какой зверь самый бедный?.. Э-э, не знаешь! Да козел – ему побриться не на что.

В классе засмеялись. Этого Алеша только и ждал. Он почувствовал себя точно рыба в воде: переходил от одной парты к другой, предлагал помериться силой, рассказывал необыкновенные истории про зайцев, уток, про сома, на котором он чуть ли не катался верхом.

– А про самоходную парту слышали?

– Покажи, Прахов, покажи! – закричали соколовские.

Алеша сел за парту и, отталкиваясь от пола ногами, заставил ее двигаться по всему классу.

– Новинка! Учтите. Может, и пригодится,

В класс вошел запоздавший Витя Кораблев. Заметив пыхтящего Алешу, он засмеялся:

– Прахов в своем репертуаре! Значит, учебный год начался. Все правильно!

Он отыскал глазами Варю. Рядом с ней за партой сидела Катя Прахова. Девочка поднялась и кивнула Вите на свободное место. В ту же минуту Варя схватила подругу за руку, усадила рядом с собой и шепнула:

– Не смей! Сиди!

Кораблев растерянно потоптался на месте.

– Давай-ка на мою самоходную, – подмигнул ему Алеша. – Со мной веселее!

И Витя сел рядом с Праховым.

Наконец прозвенел звонок, первый звонок в этом учебном году. Он почему-то напомнил снежную зиму, одинокую кибитку с колокольчиком под дугой и дальнюю-дальнюю дорогу.

Все насторожились и повернули головы к двери. Ктото из учителей войдет первым?..

Вошли сразу двое – директор школы и Галина Никитична.

Федор Семенович представил ученикам новую учительницу и сказал, что она будет у них классной руководительницей.

Галина Никитична оглядела ребят. Витя рассказывал, что восьмой класс в прошлом никогда не был особенно дружным, ребята тянули в разные стороны и старую классную руководительницу не любили.

«Много ли у меня здесь друзей, на кого я могу опереться?» – подумала Галина Никитична. Вон поглядывают на нее Варя Балашова, Костя Ручьев, Паша, Митя… Но большинство учеников Галина Никитична видит впервые и ничего о них не знает. И они смотрят на нее серьезно, испытующе.

– Теперь познакомимся! – сказала учительница. – Меня зовут Галина Никитична.

Глава 4. ПО СЛЕДУ

После уроков выдавали учебники.

Костя получил стопку книг. Держа учебники обеими руками, словно хрупкую, дорогую посуду, и выставив острые локти, мальчик протолкался через коридор, заполненный школьниками, вышел в сад и опустился на траву.

Были в стопке новенькие книги, еще пахнущие типографской краской, были и подержанные, с засаленными краями страниц, честно послужившие уже не одному ученику.

Костя полистал один учебник, другой, третий… На первых страницах было немало знакомого, но чем дальше он углублялся в книги, тем все более загадочным и притягательным становился мир знаний.

Вытянувшись на траве, Костя зачитался учебником географии и не заметил, как мимо кустов прошли Варя и Катя. Потом их догнал Витя Кораблев. Катя сразу нырнула куда-то в сторонку, а мальчик, забежав вперед, загородил Варе тропинку.

– Может, поговорим? – усмехаясь, спросил он.

– Не о чем нам говорить… Пусти меня!

– Нет! Поговорим. Почему ты не хочешь сидеть со мной за одной партой?

– Я с такими не сижу.

– С какими «такими»? – насторожился Витя.

Варя вскинула голову:

– Сколько дней прошло? Пять… Неделя. А ты все молчишь про худую лодку! Молчишь? Я, мол, не я, в кустиках схоронюсь, отсижусь…

– Было бы в чем каяться! Кто-то плавает, как топор, а я из-за него слезы лей. Спасибочки! – Витя насмешливо поклонился.

– Я теперь знаю, кто ты. Ты… ты просто трус!.. – выкрикнула девочка.

– Трус?.. Я?! – побледнел Витя. – А ты, значит, храбрая? Как задачка не выходит – так ко мне. С сочинением плохо – опять труса за бока. Смелая!

– Я у тебя списывала?

– Списывала – не списывала, а заглядывала. Недаром на парте рядом сидела.

– Да ты… ты еще и… – Варя не нашла нужного слова и бросилась в сторону. Из глаз ее брызнули слезы.

Обогнув куст смородины, она едва не споткнулась о Костю. Тот вскочил на ноги. Раскрытая книга выпала у него из рук.

Слезы на глазах у девочки точно обожгли Костю:

– Кто тебя тронул? Кто? Говори скорей!..

Варя молчала.

Невдалеке мелькнули белая рубашка и клетчатая кепка Вити Кораблева. Не замечая кустов, Костя кинулся ему наперерез:

– Ты что? Задираешься? Силу пробуешь?..

– Витя остановился и насмешливо продекламировал:

– «А он, мятежный, ищет бури…» Только зачем же смородину ломать?

Не успел Костя ничего ответить, как подбежала Варя и встала между мальчиками.

– Иди себе, иди! – тихо сказала она Вите.

Тот помахал ей рукой и, насвистывая, пошел из сада.

– Глупый! Зачем ты на него наскакиваешь? – не глядя на Костю, спросила Варя.

– А все же обидели тебя… Я вижу, – упрямо сказал Костя.

Девочка долго смотрела на дорожку, по которой уходил Витя Кораблев.

…В воскресенье утром Костя пошел к Варе за учебником. Около дома Кораблевых он заметил Витю. Тот стоял с мешком за плечами, окруженный компанией школьников, и умышленно громко обсуждал с ними, куда лучше пойти за орехами – в Николину рощу или к Спиридонову озеру. А глазом косил да косил на дом Балашовых: Варя через окно, наверное, все видит и слышит и едва ли стерпит, чтобы не примкнуть к такой веселой компании.

Время шло, ребята заговорили, что пора выходить, а девочка все не появлялась.

Витя скрепя сердце повел ребят в лес. Но едва школьники прошли мимо дома Балашовых, как Варя выскочила на крыльцо с кошелкой в руках и бросилась было вслед за ними. Но потом раздумала и вернулась.

Костя, скрытый кустами палисадника, видел все это и никак не мог понять, почему Варя так расстроена. Если только из-за орехов, так это легко поправить…

Мальчик посидел немного в раздумье, потом отыскал Кольку с Петькой и позвал их в лес. Вместе с ними он зашел к Варе:

– Ребята просятся за орехами. Давай покажем им хорошие места.

Девочка с удивлением подняла голову. Но нет, Костя был серьезен. Он ничего, конечно, не знал.

– Пойдемте! – согласилась Варя.

Лес встретил пришельцев сдержанным ропотом, словно попенял, что они так редко стали навещать его. Осыпалась под легким дыханием ветра пестрая листва деревьев, гасли осенние огненные краски. В дубравах хрустели под ногами глянцевые, точно отполированные, желуди.

Весь лес стал прозрачнее, легче, светлее, словно напоследок решил ничего больше не скрывать от людей. В кустах обнаружилось пустое уютное гнездышко, издалека были приметны старый гриб в огромной, набекрень сидящей шляпе, грозди пунцовой калины, голубоватый можжевельник с черными, сморщенными ягодами, шиповник, бузина.

Орехов было вдоволь. Только не ленись, смотри вверх, пригибай к земле тугие ветки – и созревшие, смуглые орехи легко выпадали из гнездышек. Но Варя, как приметил Костя, почему-то чаще смотрела вниз – на опавшие листья, чем на кусты орешника. И кошелка в ее руках была почти пуста.

– Ты чего… скучная такая? – спросил Костя.

– Я? – вздрогнула Варя. – Совсем нет… Просто мне не везет сегодня – на счастливый куст не попаду.

– Да вот же он, счастливый… Подними голову! – кивнул Костя на курчавый куст, усеянный звездчатыми гроздьями орехов.

– Ах, да… – смутилась девочка, деланно протирая глаза. – Очень много паутины в лесу… все глаза залепило.

Костя отошел в сторону и долго наблюдал, как Варя рассеянно обрывала орехи, и ему стало даже обидно, что такой богатый куст пропадает зря.

Он понимал, что тут виновата не паутина и дело совсем в другом. Видно, Кораблев серьезно обидел девочку. Но как и чем? Этого Костя никак не мог разгадать…

После случая с орехами он еще зорче стал следить за Кораблевым и Варей. Но Варя, обычно так много времени проводившая с Витей, теперь почти не встречалась с ним. Они больше не готовили вместе домашние уроки, не обменивались книгами, не ходили в лес ни за грибами, ни за орехами. Костя ничего не мог понять. Он вновь сделал попытку узнать у Вари, чем же обидел ее Кораблев, но девочка только пожала плечами:

– Не думай об этом… Ничего и не было.

Но Костя не успокоился. Стоило Вите подойти к Варе в перемену или догнать по пути в школу, как мальчик появлялся рядом или следовал по пятам. К счастью, девочка не проявляла никакого желания вступать в разговоры с Витей. Костя мог оставаться спокойным. Но Кораблева это начинало выводить из себя.

Однажды после занятий Костя заметил, что Витя направился следом за Варей. Девочка оглянулась раз, другой и, миновав мост через Чернушку, неожиданно повернула вправо, к колхозным огородам. Витя прибавил шагу.

Костя недолго думая спустился со «школьной горы» напрямик к Чернушке, перешел ее вброд. Витя торопливо шагал от моста, крича Варе, чтобы она его подождала. Костя, выломав палку, принялся для виду рыться в обрывистом песчаном береге и, когда Витя приблизился, приглушенно позвал его:

– Кораблев, иди скорее сюда… Только тихо!

Мальчик с недовольным видом остановился:

– Чего там?

– Смотри, на какую я нору напал… Не иначе, барсук на зимовку залег.

Костя цепко схватил Витю за руку и потянул под обрыв. Тот окинул взглядом взрыхленный песок и ничего не увидел, кроме небольшой кротовой норки.

– А может, медведь? – насмешливо сказал он.

– Ты думаешь? – простодушно спросил Костя. – Давай покопаем. Небывалый же случай!

Витя с досадой выскочил на берег, оглянулся по сторонам. Вари нигде не было.

– Ты… ты чего мне голову морочишь, – резко обернулся Витя, – и по пятам за мной ходишь?.. Сыщик!

Костя помолчал немного и решил объясниться начистоту:

– А ты не очень досаждай ей. Варька и так как в воду опущенная. Чем ты ее донял? Говори!

– Ох и грозный, как я погляжу! – усмехнулся Витя, переходя на свой обычный полушутливый, полунасмешливый тон. – «Мы уж как-нибудь поладим, коль вместе сядем»… Без тебя обойдется!

– Бабушка надвое сказала: то ли будет, то ли нет, то ли дождик, то ли снег!

– Бывает и на старуху проруха.

– Имей в виду, Кораблев…

– Держи в памяти, Ручьев!..

Так, бросая друг другу многозначительные намеки, брели они вдоль берега реки, мимо колхозных огородов и ферм, пока не разошлись по домам.

Глава 5. ВОСЬМОЙ КЛАСС

Внешне в восьмом классе все обстояло благополучно. Ребята учились не хуже других, на уроках в меру шумели и проказничали. Они считали свой класс дружным и сплоченным и не без гордости похвалялись: «У нас ябедников нет… Сор из избы не выносим».

И чем внимательнее Галина Никитична присматривалась к школьникам, тем все более убеждалась, что класс не из легких.

Учительница нередко замечала, как Костя Ручьев схватывался в яростном споре с ее братом. Каждого из них поддерживали приятели, и весь класс делился на два лагеря.

Вот и сегодня в большую перемену вновь разгорелся спор. Костя достал тетрадку и объявил запись желающих работать в школьной бригаде высокого урожая.

– Опять просо будете выращивать? – невинным голосом спросил Кораблев.

– Будем! – вспыхнул Костя.

– Тогда не зевай, народ, записывайся! – засмеялся Витя. – Рекордный урожай обеспечен! У Ручьева уже есть опыт в таких делах…

– Ты его опыт не цепляй… Незадача у каждого может быть, – вступился за Ручьева Митя Епифанцев. – Почему ты особняком держишься, в бригаду к нам не идешь?

– Мне и прошлого лета хватит. По горло сыт… – отмахнулся Кораблев.

– Чудной ты! – удивился Митя. – В колхозе живешь, а колхоз тебе как дом неродной.

– Кто чудной-это еще дело темное. Ты как думаешь? Если человек в деревне родился, так для него весь свет на травках да зернышках клином сошелся? А если я математику люблю… Инженером желаю стать. Зачем мне твоя травка?.. Собирайте уж вы в бригаду тех, кому математика не по зубам.

– Ах, вот как? – бросил Костя. – Один ты у нас великий математик!

– Великий не великий, а на тройках не катаюсь. Да и вам от меня перепадает…

– Задаешься, Кораблев?

– И не думаю. Сами же ко мне с задачками бегаете. Я не навязываюсь.

Костя скрипнул зубами и подошел вплотную к Вите:

– Больше я у тебя по математике слова не спрошу. Баста! И ребятам закажу…

– Ничего… туго будет – прибежите, – улыбнулся Витя.

…Галине Никитичне казалось, что вот улягутся летние впечатления и ребята привыкнут друг к другу, сблизятся.

Но время шло, а класс бурлил, как в первые дни.

Учительнице все чаще приходилось выслушивать жалобы преподавателей: то восьмиклассники завели на уроке спор на постороннюю тему, то затеяли перестрелку горохом, то устроили «психическую атаку самоходных парт» на учительницу немецкого языка.

Галина Никитична задерживала ребят после урока и проводила собрание.

Но выявить виновников было почти невозможно. Класс или упрямо молчал, или говорил, что виноваты все тридцать человек.

Чаще же всего ответственность за проделки ребят принимал на себя староста класса, добродушный увалень Сема Ушков, про которого школьники говорили, что с ним не пропадешь.

– Моя вина. недосмотрел, – с простодушной улыбкой признавался он учительнице. – Погодите чуток…уж я их приберу к рукам!

Но проходил день, другой, и все повторялось снова.

Однажды на уроке химии кто-то из восьмиклассников натер чесноком столы. Сколько ни допытывалась Мария Антоновна, кто это сделал, класс продолжал молчать. И только Сема Ушков с серьезным видом принялся доказывать, что, как видно, по недосмотру произошла химическая реакция и выделился чесночный запах.

Надо сказать, что школьники недолюбливали Марию Антоновну и самые озорные шутки обычно проделывали на ее уроках. Объяснялось это, пожалуй, тем, что преподавательница химии была сухим, замкнутым человеком, в колхозе жила отчужденно, в дела школьников не вникала и по поводу каждой ребячьей проделки писала записки родителям или жаловалась Федору Семеновичу.

Вот и сейчас возмущенная Мария Антоновна заявила, что она немедля обо всем доложит директору школы, и вышла из класса.

– Жаловаться побежала! – засмеялся Сема Ушков. – Не робей, ребята, как-нибудь отговоримся.

– А все равно чеснок в ход пускать – это уж свинство! – сердито сказал Митя Епифанцев. – Сознавайся; кто это сделал?

В классе разгорелся спор: искать виновника или отвечать всем вместе? Не успели ребята ни до чего договориться, как в дверях показалась учительница химии, а с нею Галина Никитична.

– Вот, полюбуйтесь на своих! Это какой-то заговор молчания! Круговая порука!..

Мария Антоновна дрожащими руками собрала книги и шагнула к двери.

– Мои уроки здесь не нужны. Пока виновник не будет наказан, я не вернусь к вам, – сказала она и вышла из класса.

Галина Никитична медленно открыла форточку. Свежий воздух обдал ее разгоряченное лицо.

Класс выжидательно молчал.

А Галина Никитична, стараясь скрыть свое волнение, все еще стояла у форточки. Что было делать? Вновь разразиться упреками, требовать назвать виновника? Все это уже было испробовано и не помогло. Но и молчать больше было нельзя. Она обернулась к ученикам.

– Один из вас совершил недостойный поступок, – тихо сказала она, – а остальные двадцать девять человек сидят и думают:» «Мы ни в чем не виноваты, наша хата с краю». Нет, вы виноваты так же, как и тот, тридцатый. Так же, как и он, вы не любите ни свой класс, ни учителей, И мне нечего вам больше сказать… Я вам так же не нужна, как и Мария Антоновна. Прощайте!

И не успели ребята опомниться, как учительница исчезла за дверью.

Коридор был пуст. Галина Никитична почти бегом скрылась в «живом уголке» и заперлась на ключ. Слезы брызнули у нее из глаз.

А она-то вообразила, что может работать, как настоящий педагог, сумеет воспитывать детей! Федор Семенович просто-напросто в ней ошибся и теперь, конечно, раскаивается, что пригласил ее преподавать в свою школу…

Домой Галина Никитична вернулась в сумерки. Витя пришел из школы раньше сестры и успел обо всем рассказать отцу.

– Что, дочка, тяжеленька почва досталась, камениста? – спросил Никита Кузьмич. – Ждешь цветов, а лезет чертополох…

– Такой уж у нас класс… – пожаловался Витя. – Собрались с бору, с сосенки… На наших ребят какого-нибудь майора в отставке напустить… чтобы голос да нервы железные! Тогда, может, и послушаются. – И брат снисходительно окинул взглядом тоненькую фигурку сестры.

– Да-а… хватишь теперь горького полной чашей, не возрадуешься! – вздохнул Никита Кузьмич, садясь за стол. – Укатают сивку круты горы… Да еще эту школьную бригаду зачем-то придумали…

Галина Никитична мельком посмотрела на отца и брата: как они похожи друг на друга! Лицом, жестами, мыслями…

– Раскаркались тут… «укатают», «не возрадуешься»! – вступилась за Галину мать. – А кому же по первопутку легко бывает? Не такие уж у нас ребятишки страшные, как вы малюете. Будет еще и лад и мир.

Мать накрыла на стол, но Витя от обеда отказался, сказав, что ему надо срочно заниматься.

– А ты бы со старшими посчитался, – вполголоса заметила сестра. – Опять матери лишние хлопоты!

Витя пропустил ее замечание мимо ушей.

Галина Никитична покачала головой.

В школе Витя вел себя сдержанно, ровно, но после занятий он точно преображался. Домой возвращался неразговорчивый, хмурый.

Когда все садились обедать, он заявлял, что не хочет есть, и уходил на улицу играть в лапту или городки. Но потом, проголодавшись, принимался шарить в печи, все ставил вверх дном и наконец садился заниматься. Тогда в доме все замирало: отец ходил вокруг него на цыпочках, мать старалась отложить домашние дела на утро.

Но больше всего Галину Никитичну удивляло отношение Вити к матери. Он не обижал ее, не ссорился с ней и, как должное, принимал все ее услуги. Он просто не замечал ее.

Обед закончился. Анна Денисовна убрала со стола и, заглянув сыну через плечо, спросила, много ли ему задано уроков.

Витя с недоумением оглянулся на мать:

– Хватает… На сегодня квадратные уравнения по алгебре да еще две теоремы по геометрии. Может, подскажешь?

– Что, мать, села в лужу? – Никита Кузьмич выразительно поднял палец: – Премудрость, наука! Куда нам с тобой в подсказчики, не те головы… Давай-ка лучше не мешать парню. – И он, довольно посмеиваясь, направился в соседнюю комнату.

Следом за ним вышла и жена.

Галина Никитична подсела к брату:

– Почему ты с матерью никогда не поговоришь?

– О чем с ней говорить? – удивился Витя.

– Мать всем интересуется: как учишься, какие новости в школе… Да и сам про ее дела никогда не спросишь.

– Подумаешь, дела у матери! В огородной бригаде работает, картошку выращивает.

– А ты хоть бы раз побывал у нее на огороде! Видел, какие там парники, дождевальная установка?

Витя пожал плечами:

– Зачем мне все это? Я огородником быть не собираюсь.

– Кем ты собираешься быть, мне еще неизвестно. А вот как ты себя дома ведешь – это очевидно. И мне стыдно за тебя!

Витя комично развел руками. Вот беда, когда родная сестра учительница! Вдвойне достается: и в классе и дома…

Потом он придвинул учебник, раскрыл тетрадь и углубился в занятия.

Галина Никитична с досадой отошла от брата. Сколько раз пыталась она поговорить с ним по душам, но Витя обычно отделывался шуточками или отмалчивался. Как же ей справиться с целым классом, если она не может повлиять даже на родного брата!..

Галина Никитична не заметила, как сняла с вешалки пальто, оделась. Хотелось сейчас же пойти к Федору Семеновичу и Клавдии Львовне, поговорить с ними, посоветоваться.

На улице учительница узнала, что директор на реке, у электростанции, и напрямик прошла к Чернушке.

Чуть пониже моста река была перегорожена земляной плотиной. Плотники возводили стропила над новеньким, рубленным из бревен зданием электростанции. У плотины стояла грузовая машина. Володя Аксенов со своей бригадой строителей бережно снимал с нее тяжелые ящики.

Галина Никитична не сразу узнала Федора Семеновича. Одетый в брезентовый дождевик, он вместе со всеми помогал разгружать машину.

Когда последний ящик был спущен на землю. Галина Никитична подошла к учителю:

– Вам и здесь дело нашлось?

– Как же иначе! Вроде свое детище встречаю. Турбину привезли. Электростанцию строим настоящую. Движок скоро в отставку пойдет…

Галина Никитична отвела учителя в сторону:

– А я, Федор Семенович, к вам шла…

– Чувствую. Я и сам собирался к тебе заглянуть. Что там за очередные события в восьмом классе?

– Все в том же духе. Обидели Марию Антоновну. И, конечно, не сознаются, кто виноват. Мне кажется, ребята даже гордятся этим. Вот, мол, мы какие – стена, своих не выдадим! – И учительница неожиданно призналась: – Видно, не способна я быть воспитателем.

– Ну-ну, так уж и не способна?

– В самом деле, Федор Семенович… Я сегодня так разволновалась, что даже с ребятами разговаривать не могла, из класса ушла.

– А это, может, и к лучшему… Ребят не всегда словом тронешь. Нужно, чтобы они иногда почувствовали, что учителю горько и больно за них… – Федор Семенович заглянул учительнице в лицо: – Ты вот с комсомольцами по душам беседовала?

– Собираюсь… Только мало их у меня в классе. Всего пять человек!..

– Это верно, мало еще… Отсюда, может, и все беды. Ты сама-то какой год в комсомоле?

– Одиннадцатый пошел.

– Вспомни-ка эти годы. Кто в первых рядах всегда? Комсомол! Вот с этого и начинай. Заводи друзей в классе, создай опору из комсомольцев.

Сумерки сгущались. Начал накрапывать дождь.

Галина Никитична и Федор Семенович дошли до правления колхоза, и Федор Семенович протянул ей руку.

– А вы разве не домой? – удивилась учительница.

– Нет… Вечером у меня самое горячее время. Сейчас агитаторы собираются.

Попрощавшись с учителем, Галина Никитична направилась к дому.

У бревенчатой стены она заметила нескольких школьников. С крыши текли струйки дождя, и ребята стояли навытяжку, словно по команде «смирно», плотно прижавшись к стене.

– Кто здесь? – спросила учительница.

– Это мы… ваш класс, – отозвалась Варя.

В то же мгновение от стены оторвались трое ребят. Это были Костя с Митей и между ними – Алеша Прахов. Они вытолкнули его вперед, и Алеша едва не сбил с ног учительницу.

– Галина Никитична… мы дознались, – сообщил Костя. – Вот он! Сам все расскажет… Ну же, Прахов!

– Галина Никитична! Это я с чесноком-то придумал, – буркнул Алеша.

– А еще? – толкнул его в бок Митя.

– И «психическую атаку» я затеял. Тоже по глупости.

К Алеше подбежала сестра:

– А про дом, про дом расскажи! Как ты себя ведешь?

– Про дом каяться уговора не было! – отмахнулся от нее Алеша.

– Ах, вот как!.. Опять увильнуть хочешь! – рассердилась сестра. – Галина Никитична, с ним же сладу нет! Пусть его на педсовет вызовут.

– А своими силами класс на Алешу так уж и подействовать не может? – с упреком сказала учительница. – Да и в одном ли Алеше дело?

– Это верно, – согласился Митя. – Виноватых много найдется.

– Галина Никитична! – сказала Варя. – Мы тут думали, думали… Надо нам комсомольское собрание провести. Обсудить все…

– Насчет собрания это вы вовремя подумали! – обрадовалась учительница. – Входите в дом, поговорим…

Глава 6. ЧУЖАЯ РАДОСТЬ

С каждым днем Костя замечал, как росла и крепла привязанность Сергея к Марине. Вернувшись из правления, Сергей наспех ужинал, переодевался. «Я на минутку, браты… Дела у меня… Вы тут устраивайтесь!» – и надолго исчезал из дому.

И Костя с Колькой «устраивались». Неторопливо ужинали, потом стелили постели, ложились. Но спалось почему-то плохо. Из облаков вылезала чистенькая, умытая луна, серебрила на лавке старые чугуны, ведра и крынки; за окнами где-то вдалеке пели под гармошку неугомонные девчата.

– Ну вот, ушел на минутку… – вздыхал Колька. – А самого и след простыл!

– Он же у нас председатель… человек занятой, – не очень уверенно пояснял Костя. – Может, у него заседание срочное… Ты спи, Колька.

– Я сплю…

Как-то проснувшись ночью, Костя услышал в углу, где спал братишка, глухую возню и всхлипывания. Он вскочил и испуганно зашептал:

– Ты чего?.. Страшный сон увидел?

– Да нет, я не со сна… Ты полежи со мной, – попросил Колька.

Костя прилег рядом. Братишка прижался к нему и вдруг встревоженно и не по-детски горестно зашептал:

– Ты скажи… Если они поженятся… своим домом жить будут… мы ведь из колхоза никуда не уйдем? По правде скажи!

– Дурачок! Кто тебе наболтал?

– Бабка Алена говорит: тебя Сергей в ремесленное отдаст, меня – в детский дом…

– Ох, уж эта бабка! – вышел из себя Костя. – Хозяйничает кое-как да еще тебя с толку сбивает!..

– А мы вот возьмем и не уйдем никуда! – продолжал шептать Колька. – Правда? Так и будем жить в своем доме. Вдвоем. По-старому… Мы ведь можем вдвоем?

– О чем разговор!.. Понятно, проживем, – ответил Костя, захваченный волнением Кольки. – Я трудодни буду зарабатывать.

– А я корье драть, веревки плести… Тоже подспорье.

– Обойдемся и на трудодни. Они теперь в колхозе веские!.. – вошел в азарт Костя и вдруг спохватился: – Да чего ты мне, Колька, голову морочишь! Не может нас Сергей бросить… ну, не может, и все тут.

Но успокоенный Колька уже сладко посапывал. Костя хотел перебраться к себе в постель, но братишка так доверчиво держал его за шею, что пришлось остаться с ним.

Сон не шел. На душе было неспокойно.

Костя и сам не раз слышал на улице разговоры о том, что Сергей с Мариной скоро поженятся. Как тогда будут жить они с Колькой? Ведь у старшего брата появятся свои заботы, своя семья, и ему, наверное, будет не до них. Смолкнет веселый и дружный шум на «катере», ребята перестанут собираться у Ручьевых в избе на посиделки, Сергей не сыграет больше с братьями в городки, не поедет кататься на лыжах… А потом еще неизвестно, как Костя и Колька поладят с Мариной. Встречаться с девушкой на улице или в поле – это одно, а жить вместе – совсем другое.

С Сергеем о свадьбе Костя не заговаривал: придет время – брат, наверное, сообщит и сам. Мо на Марину стал посматривать иначе, чем обычно. Девушка нередко ловила на себе не в меру сосредоточенный взгляд мальчика и с недоумением спрашивала:

– Ты что смотришь на меня? В первый раз видишь?

– Да так, забылся, – смущенно бормотал Костя и отворачивался.

Когда Марина заходила к Ручьевым, мальчик старался уйти из дому и уводил с собой Кольку. Сергею это не понравилось:

– Ты почему Марины дичишься? Не по душе она тебе?

– Дивчина как дивчина. Мне что…

Даже к Балашовым Костя стал заходить реже. Обычно мальчику было приятно наблюдать лад и мир в доме Балашовых, где всегда было так оживленно и весело, где любили поспорить за столом, безобидно над кем-нибудь подтрунить, часто читали вместе книжку или газету. И хотя у Кости при этом нередко болезненно сжималось сердце, вспоминались мать и отец, но он все же охотно посещал Балашовых. Сейчас же ему стало казаться, что принимают его здесь приветливо и радушно только потому, что Марина скоро станет родней Ручьевых.

И мальчик все чаще и чаще обходил стороною дом Балашовых.

– Ты чего, Константин, на огонек к нам не заходишь? – спросил его при встрече Яков Ефимович.

– Да все недосуг… Уроков много.

– Совсем деловой стал. А ты все-таки не забывай! Марина книжку хорошую раздобыла… почитаем.

– Спасибо… Я зайду! – обещал Костя и не заходил.

На день рождения Варя пригласила Костю.

– Тебя обязательно жду… – шепнула она. – Будут только самые близкие.

Мальчик сказал, что придет.

До воскресенья оставалось два дня, а он никак не мог решить, что бы такое подарить Варе ко дню рождения: шелковую косынку, книгу с надписью или какиенибудь осенние цветы? Но то же самое принесут, наверное, и другие ребята.

– А ты свистков ей понаделай… Или палку резную, – предложил Колька, разгадав терзания брата. – Или каких-нибудь семян для коллекции. Варя это любит.

Костя отмахнулся. Кто же дарит девочке свистки да палки!

Он сходил в лес, отыскал белоствольную, чистую березу, снял аккуратно ленту коры и, украсив ее затейливым мелким узором, смастерил небольшой туесок.

Трудился долго, но туесок получился скромным, неярким, и Костя, потеряв к нему всякий интерес, решил идти к Варе без подарка.

Но в воскресенье утром, открыв глаза, Костя увидел, что туесок наполнен ярко-красными гроздьями калины, точно он зацвел гвоздиками.

– Это я нарвал, – пояснил Колька. – Калина лучше всяких цветов… всю зиму гореть будет.

Костя улыбнулся. Это, пожалуй, действительно красиво!

В полдень, завернув туесок с гроздьями калины в газету, мальчик отправился к Балашовым.

К ним уже собрались гости. «Близких» оказалось совсем не так мало, как думал Костя: пришла Катя с подругами, трое ребят, родственники Балашовых.

К погребу торопливо пробежал Яков Ефимович. Вслед ему из сеней выглянула Варина мать и крикнула, чтобы он не забыл захватить холодец и заливную рыбу. Марина с Петькой пронесли тяжелую кошелку – как видно, ходили в сельпо.

Посередине улицы показались Федор Семенович и Клавдия Львовна. Колхозники часто приглашали супругов Хворостовых на семейные торжества. Костя знал. что учителя никому не отказывали, но всегда удивлялся, как это они успевали всюду побывать.

Супруги приоделись по-праздничному – жена была в черном шелковом платье и широкополой шляпе, муж в новом костюме табачного цвета. Клавдия Львовна шла размеренно, степенно. Федор Семенович же то и дело останавливался, здоровался за руку со встречными колхозниками, заводил с ними разговоры. Покачивая головой, Клавдия Львовна терпеливо поджидала мужа или. взяв его под руку, уводила от колхозников. Некоторое время Федор Семенович шагал с женой нога в ногу, а потом вновь раскланивался со встречными и останавливался.

«Не будь Клавдии Львовны, он бы до Балашовых до вечера не добрался», – улыбаясь, подумал Костя про учителя.

Наконец супруги подошли к дому Балашовых. Костя поздоровался с ними. Федор Семенович лукаво подмигнул мальчику:

– И ты званый гость? Значит, погуляем, Константин… Пойдем-ка вместе.

– Вы идите… я сейчас, – забормотал Костя.

Учителя скрылись в сенях, а Костя стоял у крыльца и все почему-то медлил войти в избу. Вот так же и к ним, Ручьевым, собирались гости, когда были живы отец с матерью, когда дом был как полная чаша. Кто же теперь созовет родных и близких, чтобы отметить Костин или Колькин день рождения? Кто заглянет в раскрытое окно с улицы, порадуется хорошему, согласному веселью в доме и удовлетворенно скажет: «А хорошо гуляют у Ручьевых!»

Невысоки ступеньки крыльца, но Косте они показались сейчас круче самой высокой горы.

Оглянувшись, он вдруг поставил туесок с калиной на перила крыльца.

Из избы зачем-то выскочила Марина, вслед за ней вышел Федор Семенович.

– Чего же так поздно? – удивилась Марина, заметив Костю. – Там Варя беспокоится.

– Я сейчас… – отпрянув от крыльца, забормотал мальчик. – Только домой сбегаю… Подарок забыл. – И он исчез в проулке.

Подул ветер, газетная бумага развернулась, и Марина увидела берестяной туесок с алыми гроздьями калины.

– А говорит – подарок забыл! – Она с удивлением обернулась к Федору Семеновичу: – Что это с ним?

Учитель взял туесок в руки, полюбовался тонким узором:

– Скажи на милость, как сделано… Ажурная работа! – Он удовлетворенно покачал головой и, помолчав немного, присел на ступеньки крыльца. – Что с мальчиком, спрашиваешь? Разве ж тебе, Марина, непонятно? Увидел Костя радость в чужом доме и затосковал. Ласки захотелось, доброго слова, заботы. Как-никак, а сироты они круглые с Колькой…

– Правда, Федор Семенович… сироты! – согласилась девушка.

– Давно я с тобой поговорить хочу, Марина. Жизнь твоя на переломе. Сходишься ты с хорошим человеком. Оба вы счастливы, и я рад за вас. Только пусть это счастье глаза вам не застит, пусть оно и другим светит…

Учитель не успел договорить: выбежала Варя и спросила у Марины, почему до сих пор нет Кости.

– Сейчас, сейчас… он будет… вы начинайте, – сказала сестра.

Варя увела Федора Семеновича в дом. Марина постояла у крыльца, потом медленно пошла вдоль переулка в надежде отыскать Костю.

Щеки ее горели. Федор Семенович не договорил до конца, но Марина хорошо поняла его.

Да, она была счастлива! Осень прошла как в тумане. Работа спорилась в ее руках, хорошо пелось, все радовало кругом, подруги завидовали ей и прочили долгую, счастливую жизнь с Сергеем.

И Марине как-то в голову не приходило, что Сергей живет не один, а с Костей и Колькой, которых еще надо учить, растить, выводить в люди.

«Птаха, птаха я бездумная!» – укоряла себя девушка, разыскивая Костю. Но мальчика нигде не было.

Марина подошла к дому Ручьевых.

Там хозяйничал один Колька. Радуясь, что ему никто не мешает, он обложился столярным инструментом и мастерил ветряной двигатель. Стружки и щепки густо устилали пол.

Марина оглядела комнату. Да, неуютно жили братья Ручьевы! На столе – неубранная посуда, куски хлеба, чугунок с холодной картошкой. Мусор заметен в угол и прикрыт веником. Нижнее стекло в раме выбито, и отверстие заткнуто тряпицей.

«Плохо бабка Алена хозяйничает, плохо!» – подумала Марина. – Пора мне самой браться за дело!»

Заметив Марину, Колька схватил веник и поспешно принялся заметать стружки.

Марина взяла у него веник и сама навела в доме порядок. Потом она заинтересовалась Колькиной работой. Мальчику это понравилось. Он объяснил, что конструкцию ветродвигателя позаимствовал из детского журнала, но сильно ее изменил: увеличил размах крыльев, и теперь они обязательно должны крутиться при любом ветре. Жаль только, что нет клеенки, чтобы обтянуть крылья. Вот если бы использовать старую плащ-палатку Сергея…

Колька даже вытащил ее из-под кровати, но, спохватившись, тут же засунул обратно. Об этом, пожалуй, лучше было помолчать.

– Ну конечно, плащ-палаткой, – поддержала Марина. – Она же старая… Давай иголку с ниткой.

Марина оказалась отличной помощницей. Она быстро обшила крылья кусками плащ-палатки и даже согласилась сейчас же идти на «школьную гору», чтобы испытать модель ветряка. Но потом вспомнила:

– Да, Коля… Тебя же Варя на день рождения зовет.

– Меня?!

– А разве Костя не передавал? Пойдем скорее! А модель потом испытаем.

Колька не устоял против такого искушения и быстро надел праздничную рубаху.

…У Балашовых вовсю шло веселье.

– Вот и еще один гость! – объявила Марина, вводя Кольку в избу.

Варя с недоумением привстала, хотела что-то спросить – наверное, про Костю, но, заметив взгляд Марины, позвала Кольку к себе и усадила рядом.

Домой Колька вернулся в сумерки, отяжелевший, довольный. Костя, нахохлившись, сидел у окна.

– А я у Балашовых был!.. – с гордостью сообщил он. – Брагу пил… два стакана. Песни пел, русского плясал…

– Напросился все-таки!.. Эх ты, сирота казанская! – с досадой сказал Костя.

– Ничуть не напросился… Меня пригласили. Сама Марина звать приходила.

– Марина?

– Ну да… Мы тут с ней еще ветряк доделывали. Только сейчас Костя заметил в углу модель ветряка и, подойдя к нему, долго рассматривал обшивку крыльев.

– Как ты думаешь, – спросил Колька, – ветряк будет работать?

– Пожалуй, будет. Сделано на совесть…

Вечером Марина встретилась в клубе с Сергеем. Они посмотрели кинокартину, потом медленно пошли по улице. Сергей заговорил о том, что пора бы им подумать о свадьбе, о совместной жизни. Ведь, кажется, между ними все решено, ясно.

– Нам ясно, а ребятам темно пока…

Марина взяла Сергея за руку и спросила: легко ли будет Кольке и Косте привыкнуть к тому, что вместо родной матери в доме будет хозяйничать она, Марина?

– Мы все о себе да о себе думаем, а о ребятах забыли. А им ведь и забота нужна и ласка, – повторила она слова учителя.

– Так что же делать? – озадаченно спросил у девушки Сергей.

– Наше счастье от нас не уйдет, – подумав, сказала Марина. – А я пока с ребятами поближе сойдусь. Пусть они ко мне привыкнут.

Глава 7. ПАСЫНКИ

Утром по дороге в школу Костя Ручьев встретил Марину, и та сообщила ему, что сегодня после обеда школьной бригаде будет выделен участок земли.

Мальчик нетерпеливо закидал бригадира вопросами: хороша ли земля, на каком поле, сколько ее?

– Как освободитесь, приходите на Пасынки, там все узнаете, – сказала Марина и направилась к правлению колхоза.

Весь день Костя занимался, как обычно, хотя его и подмывало немедленно сообщить ребятам новость. Но он сдерживал себя. Только на последнем уроке послал ребятам записку: «Есть срочное дело. Собираться у кладовки. Ручьев».

После уроков члены школьной бригады сразу же собрались у юннатской кладовки.

Костя приказал взять заступы, колышки и топор.

Алеша повертел в руках заступ и, помявшись, признался, что они с Пашей собирались в лес за опятами.

Костя нахмурился. Вот оно, начинается! Сами же избрали его бригадиром, дали слово беспрекословно подчиняться, а теперь…

– Какие еще опята? – Паша с досадой дернул Алешу за рукав. – Раз землю получать, всем идти надо! И вообще так, ребята: если бригадир сказал: «Есть дело», – явись, как на пожар, все забудь.

– Ретивый какой! – хмыкнул Алеша. – А если у меня дело какое срочное?

– Спросись! Ты теперь не сам по себе… в бригаде живешь, – заявил Паша.

Костя благодарно кивнул приятелю и повел ребят к Пасынкам. Этот участок поля лежал за рекой, между школой и высоковским колхозом.

Когда-то на Пасынках сеяли хлеба, но урожаи были так низки, что люди махнули рукой на неродящую землю, запустили ее и использовали только под выпасы.

Ребята спустились со «школьной горы», прошли через мост, пересекли лощину и очутились на Пасынках. Под ногами зашуршала сухая, жесткая трава, затрещали бурьян и колючий чертополох.

– Ну и землицу дали! – ахнула Катя, потирая оцарапанные о чертополох колени. – Ни ладу, ни складу. Как есть – пасынки. Ничего на них не вырастет!

– А тебе бы жирную да мягкую землю, как на огороде? На такой и дурачок с урожаем будет, – возразила ей Варя и сообщила ребятам все, что знала от сестры о Пасынках.

Вторая бригада решила покончить с недоброй славой заброшенной земли и сделать ее плодородной. Агроном посоветовал для опыта посеять часть проса на старой пахотной земле, а часть-на бросовой, залежной. Для этого Марина и выбрала Пасынки.

В конце поля ребята увидели Марину и Никиту Кузьмича.

Длинной веревкой те измеряли землю. Ребята подошли к ним и поздоровались.

– Что скажете, молодые люди? – обратился к ребятам Никита Кузьмич. –На прогулку вышли, червячков-жучков собираете?

– Ребята землю пришли получать, – сказала Марина. – Помните, что правление колхоза решило о школьной бригаде?

– Ах да! – Никита Кузьмич сделал вид, что только сейчас вспомнил об этом. – Вы как, школяры? Не одумались еще? Запал не прошел?

– У нас пороха хоть отбавляй! – заявил Алеша.

– Ну-ну! – усмехнулся Кораблев и посоветовал Марине: – Выделим им соток пять-шесть. С лихвой хватит.

У Кости вытянулось лицо, с языка готовы были сорваться резкие слова, но Марина предупредила его:

– Короткая у вас память, Никита Кузьмич. Сами же голосовали за три гектара ребятам. Воля правления.

– Не голосовал, при своем мнении остался! – вспылил Кораблев. – Жалко мне ребятню! Ни школа у них на уме, ни поле. Так и застрянут где-то посередине, недоучки… И за тебя, Марина, обидно… Впуталась не в свое дело. – Он в сердцах сунул Косте конец веревки: – Отмеряй сам, грамотей!

В веревке было двадцать пять метров. Костя вместе с Мариной выложили ее три раза поперек участка и шестнадцать раз-вдоль. Потом ребята вбили по углам делянки колышки.

– Ну что ж, молодые землеробы, – сказала Марина, – радуйтесь. Чего ждали – дождались. Вот она, земля ваша… Целое поле!

Алеша не заставил себя просить. Он пробежал по участку, притопнул, выкинул лихое коленце и закричал:

– Да! Табличку надо поставить. Вот здесь, у дороги, чтобы видели все. И написать: «Школьная бригада высокого урожая». Члены бригады такие-то…

Но Косте выходка Алеши показалась несерьезной.

Он копнул лопатой, взял горсть влажной рыжей почвы и помял ее пальцами. По его примеру и все остальные члены бригады потянулись за землей и заговорили с видом бывалых землеробов:

– Чистый суглинок.

– Вода застаиваться будет.

– Удобрять надо.

Но Костя ничего не слышал. Сжимая в руке мягкую, податливую почву, он крупно зашагал по участку. И, хотя день был серенький, пасмурный, ему показалось, что солнце светит ярко, по-весеннему звенят вверху жаворонки, земля дышит теплом и словно зовет: «Скорей, скорей паши меня, забрасывай добрыми зернами, и я сотворю чудо из чудес!»

И мальчик почувствовал себя очень счастливым. Ведь на этом участке – три веревки в ширину и шестнадцать в длину – они, школьники, полные хозяева. Есть где испытать свои силы. Они будут пахать, сеять, собирать урожай. Хорошо!

Костя обошел весь участок и вернулся к ребятам. Марина посоветовала им взять с разных концов поля несколько проб земли. Потом эти пробы они отвезут в районную лабораторию, и там определят химический состав почвы.

– Выдумщица ты, Марина! Лаборатория, амбулатория… – недовольно забормотал Кораблев. – Работайка по-простому, без фокусов… Чего там над землей-то мудрить!

Марина вспыхнула:

– Не к месту разговор, Никита Кузьмич! Взялись ребят обучать, так за старое незачем цепляться. – И она показала ребятам, как надо брать пробы почвы.

– А с сухой травой что будем делать? – спросил у бригадира Паша.

– Сожжем. Огонь все сорняки и личинки вредителей уничтожит. А зола вместо удобрения останется.

Ребята переглянулись. Разве есть на свете что-нибудь интереснее тех осенних дней, когда в колхозе выжигают бурьяны на пустырях! Бегут по траве золотые змейки, с треском летят огненные искры, стелется дым, пахнет гарью, и кажется, что вся земля пылает огнем, очищается от всего старого, мертвого и ненужного.

Глава 8. ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ

За два дня до воскресенья Марина Балашова получила по почте письмо. В конверте оказался пригласительный билет. Он был затейливо разрисован цветами, колосьями, красными флагами и алыми комсомольскими значками. Марина несколько раз пробежала глазами текст пригласительного билета, потом прочла вслух:

– «Дорогая Марина Яковлевна! Приглашаем вас на встречу старых комсомольцев, воспитанников высоковской школы. Расскажите нам, чему научили вас комсомол и школа, как вы стали мастером высоких урожаев. Встреча состоится в воскресенье, в десять часов утра, на „школьной горе“ в саду. Будет товарищеский чай с яблоками, художественная самодеятельность в двух отделениях, песни и танцы под баян. Ученики высоковской средней школы».

– Папа, что они там придумали? – спросила Марина.

– А мы сейчас Варвару спросим. – Яков Ефимович покосился на младшую дочь, которая готовила уроки. Варя сделала вид, что всецело поглощена задачками:

– В билете же обо всем написано… черным по белому.

– Видала! – Яков Ефимович подморгнул Марине. – Секретное, значит, мероприятие, нельзя разглашать. – И он признался: – А я ведь тоже билет получил, вроде как гостевой…

В эти дни пригласительные билеты получили многие старые комсомольцы, учившиеся когда-то в высоковской школе.

…В воскресенье чуть свет Галина Никитична была уже на «школьной горе».

Здесь ее поджидал целый штат дежурных: из восьмого класса – Варя, Костя и Митя, члены школьного комитета комсомола во главе с недавно избранным новым секретарем Ваней Воробьевым.

Дежурные с красными повязками на руках расставили в саду столы, украсили их влажными от росы цветами, наполнили корзины отборными яблоками.

Первыми пришли учащиеся старших классов.

Галина Никитична с удовольствием отметила, что они выглядят подтянутыми и торжественными.

Потом показались Сергей и Марина. На груди у них сияли ордена и медали. Сергей был в матросской форме, Марина – в шелковой блузке и любимо.м ковровом платке.

– Ой, да мы раньше всех! – вскрикнула Марина, здороваясь с учителями и кивая ребятам.

Но ждать пришлось недолго. Вскоре подошли с песнями под гармошку комсомольцы из Высокова, потом из Липатовки, Соколовки. Затем, лихо развернувшись, около сада остановилась трехтонка, и знакомый Варе и Мите шофер Миша торжественно возгласил:

– Принимай с ходу почаевских! Полный набор.

Из кузова машины спрыгивали парни, девчата, и шофер Миша тоном знатока объяснил школьникам, кто из прибывших где работает и чем знаменит. Были тут и комбайнеры, державшие первое место по области, и знаменитая доярка, и заведующая агролабораторией, и пасечник, и агроном-химизатор.

Всюду шли расспросы, завязывались беседы. Ваня Воробьев уже несколько раз брался за колокольчик, чтобы открыть торжественную часть встречи и произнести свою вступительную речь, которую он писал вчера целую ночь. И каждый раз Галина Никитична делала ему знак подождать, потом сама вопросительно взглядывала на Федора Семеновича.

– Все идет хорошо, – кивал учитель. – Пусть познакомятся, наговорятся вдоволь!

Наконец из района на «газике» подкатили секретарь райкома комсомола и врач районной поликлиники – тоже бывшие ученики высоковской школы.

Ваня Воробьев позвонил. Все сели за столы. Ваня объяснил, зачем они собрались, и предоставил слово Якову Ефимовичу.

Парторг рассказал, как много лет тому назад появились в школе первые комсомольцы. В любом деле они были верными и надежными помощниками учителей. Это они посадили плодовый сад при школе, открыли в Высокове первую избу-читальню, разведали запасы торфа на болоте. Кто, как не комсомольцы, сопровождали Федора Семеновича в его походах по деревням, когда он убеждал мужиков вступать в колхоз! Сколько раз спасали они учителя от мести кулаков, которые пытались затравить его собаками и утопить в проруби!..

– А сколько комсомольцев ушло из школы на фронт защищать нашу Родину, – продолжал Яков Ефимович, – почти полных два класса! И они хорошо воевали, наши ребята. Добрых, смелых солдат вырастила из них школа.

После Якова Ефимовича говорили Сергей Ручьев, Марина, потом секретарь райкома комсомола, комбайнер из Почаева…

Галина Никитична стояла в стороне и наблюдала за школьниками. Встреча, кажется, удалась. Ребята сидели присмиревшие, глаза их блестели, словно в классе, когда на урок приходит любимый учитель. О чем думали сейчас школьники? Может быть, о том, что вот рядом с ними сидят колхозные парни и девушки совсем немного старше их годами и им уже есть что рассказать, есть о чем вспомнить.

И хорошая зависть щемила ребячьи сердца – зависть к прямой и открытой жизни Якова Ефимовича, на глазах которого прошла вся история колхоза и школы, к боевым заслугам Сергея Ручьева, к ясной судьбе Марины и многих других.

Долго в этот погожий осенний денек школьники не отпускали своих гостей. Показали школьный музей, классы, сад, спортплощадку.

Митя с юннатами принес огромный полосатый арбуз и, волнуясь, вручил его Сергею:

– Вот! Со школьной делянки. Попробуйте!

Сергей пощелкал по арбузу ногтем, поднес к уху, сжал ладонями и, заметив пунцовое лицо Мити, пожалел его:

– Добрый арбуз… Верим.

– Нет-нет! – Митя с отчаянным видом протянул нож. – Вы режьте. А то опять разговоры пойдут, что у нас арбузы не дозревают.

Сергей с хрустом развалил арбуз, и все увидели красную, сочную мякоть с черными зернышками.

Митя выхватил у Сергея нож, разрезал половинки арбуза на мелкие дольки и роздал гостям. Арбуз всем понравился.

– Прямо мед с сахаром! – похвалил дед Новоселов и попросил еще одну дольку.

Потом все пили чай с яблоками и вареньем из ревеня, играл струнный оркестр, школьники читали стихи.

Затем бывшие ученики решили сыграть в любимую школьную игру – городки. Разделились на две партии. Федор Семенович подержал в руке тяжелую рюху, вздохнул и вдруг принялся снимать пиджак.

– Эх, была не была… – сказал он и вместе с Яковом Ефимовичем присоединился к играющим.

Ученики даже затаили дыхание. Такое ведь не часто случается, чтобы Федор Семенович играл в городки.

Учитель играл азартно, со вкусом, подолгу целился рюхой, бил сильно, почти оез промаха, то и дело поддразнивал соперников, говоря, что не миновать им катать выигравшую партию на закорках.

– Сдаете, сдаете… каши мало ели! – восторженно кричали школьники, сразу ставшие болельщиками за ту партию, в которой играл Федор Семенович.

Наконец заиграл баян.

Долго над «школьной горой» в этот день звучали песни.

…Когда Галина Никитична вернулась домой, Витя сидел за столом и что-то с увлечением писал.

– А где мама? – спросила сестра, заглядывая за перегородку.

Мать прихворнула и уже целую неделю не выходила из дому.

Брат, видно, не расслышал вопроса и продолжал писать. Наконец он поставил точку, подул на листок бумаги и протянул сестре:

– Заявление написал в комсомол. На двух страницах! Прочти вот.

Галина Никитична внимательно прочла заявление:

– Хорошие слова, Витя, настоящие… А где все-таки мама?

– Здесь где-нибудь… наверное, во двор вышла. Ей, кажется, лучше стало.

– А почему ты ее отпустил? Ей ведь лежать надо.

– Так я же писал…

Галина Никитична бросила на брата недовольный взгляд и выбежала за дверь. Но не прошло и минуты, как она вернулась обратно, ведя под руку мать. С другой стороны ее поддерживал Яков Ефимович Балашов.

Часто дыша, Анна Денисовна опустилась на лавку:

– Спасибо, Ефимыч. Мне вроде легче стало…

– Не хорохорься, Денисовна, прыть свою не показывай! – сердито заговорил Яков Ефимович. – Сама еле на ногах стоишь, а тоже – собралась с коромыслом по воду! – Он обвел глазами комнату и остановил свой взгляд на мальчике: – Ты, Виктор, почему сам за водой не сходил?

– Не заметил я, когда мама с ведрами вышла.

– Скажи на милость, не заметил! Ты что ж, не в родном доме живешь? Временный жилец здесь или угол у матери снимаешь?

– Мы его, Ефимыч, по пустякам не отрываем… – начала было Анна Денисовна.

Но сосед, погрозив пальцем, перебил ее:

– Портите вы с Никитой своей добротой сына! Я бы на вашем месте построже с ним обходился. – И он вновь посмотрел на Витю: – А ну-ка, молодец, встань-поднимись, займись по хозяйству… Может, дорожку к колодцу забыл – пойдем, я покажу.

Вспыхнув, Витя схватил пустое ведро и выбежал за дверь. Усмехнувшись, Яков Ефимович вышел за ним следом.

Галина Никитична уложила мать в постель, напоила чаем, заставила принять лекарство:

– А ведь Яков Ефимович прав, мама! Портите вы с отцом Витю.

Анна Денисовна ответила не сразу.

– Я эту правду, дочка, давно вижу. А вот отец – будто стена каменная, не пробьешь его!

– А может, вместе пробить попробуем? – сказала дочь.

– Ох, дочка, не легко с нашим отцом! – вздохнула мать. – Вот разве что вместе…

…Наутро Галина Никитична узнала от Вани Воробьева, что шесть учеников восьмого класса подали заявление в комсомол.

– А ваш брат целое послание накатал, – сообщил Ваня. – Здорово написано! С подъемом.

Учительница ничего не ответила и только горько усмехнулась.

Глава 9. НА ПОРОГЕ

Школьная бригада серьезно занялась теплицей. Галина Никитична и Марина договорились с Сергеем Ручьевым, и тот распорядился отпустить для теплицы стекло и исправить печку.

Ребята застеклили крышу теплицы, обработали и удобрили почву и в один из осенних дней засеяли просом две небольшие клетки: одну – широкорядным способом, другую – обычным, для контроля.

Потом члены школьной бригады выжгли на Пасынках ,бурьян. Теперь можно было поднимать на пустыре целину.

Алеша Прахов предложил попросить у деда Новоселова лошадь на конюшне, запрячь ее в плуг и своими силами, не дожидаясь помощи взрослых, вспахать на Пасынках трехгектарный участок школьной бригады.

– Конный плуг! Вот это передовая техника… – засмеялась Варя Балашова. – Может, еще соху пустить или косулю деревянную?

– Нет уж, давайте народ не смешить… Трактора надо добиваться, – заметил Митя Епифанцев.

– Можно и трактор, – охотно согласился Прахов. – У меня один знакомый тракторист есть – зараз вспашет, только попросить…

– Хорошо бы, конечно, землю своими силами вспахать… – задумчиво сказал Костя. – Наше же поле! – И он обратился к Паше Кивачеву: – Ты вот все около дяди Якова крутишься, в кузнице. Научился чему-нибудь или нет?

– До трактора мне еще далеко, – признался Паша.

В субботу после уроков Костя назначил очередной сбор школьной бригады.

«Ага, сегодня, значит, поднимаем целину!» – обрадовался Прахов. Он еще утром заметил, что тракторы вышли в поле.

Но, к удивлению Прахова, Костя приказал всем собраться в биологическом кабинете.

Ребят встретила Галина Никитична. Она попросила всех сесть за столы и достать чистые тетради.

– Опять учиться? – всполошился Алеша. – И экзамены будут?

– Обязательно учиться! – с улыбкой ответила Галина Никитична. – Мастера сельского хозяйства с этого и начинают борьбу за высокий урожай.

И она рассказала, какой они с Мариной предлагают ребятам план работы школьной бригады.

За зиму следует изучить, как надо обрабатывать землю, как ее удобрять, как сохранять в почве влагу, проводить сев, ухаживать за посевами и убирать урожай.

Ребята согласились с таким планом и договорились, что заниматься будут раз в неделю и каждый станет вести конспект занятий.

– А когда же на делянке работать? – не унимался Прахов. – Когда, к примеру, пахать начнем? Уже время!

Галина Никитична объяснила, что учиться они будут по книгам и на практике, и вот завтра же для начала Марина Балашова прямо в поле проведет с ребятами беседу о культурной вспашке почвы. Сбор в двенадцать часов у школы.

На другой день члены бригады пришли к школе, где их уже поджидала Марина.

Немного смущаясь своей необычной роли, она повела ребят в поле и показала им несколько разрезов почв – из-под клеверища, с пустыря, из-под пшеницыи рассказала о структуре и плодородии почвы.

И хотя тему о структуре почвы ребята проходили еще в шестом классе, но сейчас все это было полно для них нового и глубокого смысла.

Потом Марина подвела ребят к тракторному плугу и показала им предплужник.

Члены бригады узнали, что плодородная, структурная почва состоит из мелких комочков. Между комочками хорошо проникают вода и воздух, так необходимые корням растений. Но за лето верхний слой почвы сильно уплотняется. Для того чтобы поле вновь стало рыхлым и комковатым, его надо глубоко перепахать, и перепахать так, чтобы верхний слой почвы оказался внизу, а нижний – вверху. Для этого и служит предплужник – маленький стальной плуг, устанавливаемый впереди основного, большого плуга.

Беседа ребятам очень понравилась и вызвала много разговоров.

– Я прежде так думал, – признался Паша: – сел на трактор – и паши себе, не оглядывайся. А выходит, понимать надо, как пласт обернуть да какую глубину взять.

– А я теперь насчет предплужника соображаю, – сказал Костя: – штучка маленькая, а польза от нее большая.

И он допытывался у ребят, все ли хорошо уяснили, что такое культурная пахота.

Потом школьники пошли смотреть, как трактор поднимает целину на Пасынках.

Вдоль делянки неторопливо двигался трактор с четырехлемешным плугом. Светлые шипы сияли на его широких колесах. Блестящие лемехи вспарывали тугую целину; влажные, маслянистые пласты земли шевелились, как живые, поднимались по отвалу вверх, потом переворачивались и падали на дно борозды.

За баранкой сидел курчавый веселый тракторист Саша Неустроев. Старше Кости Ручьева на каких-нибудь три года, он уже второе лето работал трактористом и очень гордился тем, что изучил машину самостоятельно, без всяких курсов и учебников.

Саша ходил в замысловатом комбинезоне со множеством карманчиков и застежек. Хотя комбинезон был старый, насквозь пропитанный маслом и керосином, но тракторист почти не спускал его с плеч и даже на гулянку являлся в своей знаменитой спецодежде.

В разговоре Саша то и дело вставлял мудреные словечки: «карбюратор», «магнето», «жиклер», с «технически не подкованными» мальчишками разговаривал свысока и не раз подшучивал над ними, посылая их в МТС за «профилактикой».

Несмотря на это, ребята – особенно кто был помоложе и подоверчивее – боготворили Сашу-тракториста. Алеша Прахов, которому Неустроев нередко разрешал подержаться за баранку, считал тракториста первым своим другом и рассказывал про него всякие необыкновенные истории. Саша, по его словам, знал все марки тракторов, мог подняться на любой косогор и был способен с закрытыми глазами провести такую борозду, что прямее не отобьешь и по шнуру.

Сейчас Неустроев вспахивал участок школьной бригады.

Заметив школьников, он шутливо откозырял им.

– Тракториста же дали, последний сорт! – огорченно заметил Паша. – Понаделает он теперь огрехов.

Школьники обошли вспаханное поле, выискивая огрехи; проверили прямизну борозды, потом в нескольких местах замерили глубину вспашки – кто ладонью, кто карандашом, кто заранее заготовленной рейкой. Придраться было не к чему. Даже предплужники – эти маленькие, точно игрушечные, плуги – были на месте и ровно срезали дернину.

На конце загона Неустроев остановил трактор на заправку – и снисходительно подмигнул обступившим его школьникам:

– Ну как, контролеры-учетчики? Довольны вспашкой? Или будут какие замечания?

Ребята переглянулись. Марины с ними не было – вместе с учетчиком она находилась на другом конце загона, – и никто не решался первым оценить работу тракториста.

– Все в норме, – сказал Алеша. – Пахота что надо, качественная.

– Да уж стараюсь! – фыркнул Саша. – Сознаю положение.

Алеша поближе придвинулся к Неустроеву и вполголоса попросил посадить его с собой на трактор.

– Это можно, – подобрел Саша.

Костя и Паша Кивачев между тем сидели на корточках около тракторного плуга.

– Товарищ Неустроев, – спросил Костя, – а почему у тебя предплужники установлены не по закону?

– Чего? – не понял тракторист. – Как надо, так и стоят.

– Вот и неправильно! Передовая агротехника не так учит. – Костя обвел глазами ребят: – Кивачев, объясни насчет предплужников.

Паша вытянулся и заморгал:

– Значит, так… Предплужник, он зачем нужен? Чтобы дернину срезать, пласт обернуть правильно. И надо его поглубже устанавливать, – сантиметров на десять.

– Верно!.. А у тебя, товарищ Неустроев, предплужник установлен не на десять сантиметров, а всего лишь на четыре… Разве это культурная вспашка? Что из этого получается?.. Скажи, Вася!

– Так его, ребята, так! Наведите самокритику, – сказала подошедшая сзади Марина. – Пыхтишь, Неустроев, глазами хлопаешь? Я ж тебе давно твержу: почитай литературу, поучись. А то пашешь вслепую, как крот… Стыдно за тебя!

Сконфуженный тракторист достал из ящика ключ и принялся опускать предплужники.

– Скажи на милость! – бормотал он. – Будто и правильно стояли… Неужто гайки ослабли?..

Ребята еще долго ходили вслед за трактористом, следя за работой Неустроева. Тот наконец не выдержал и взмолился:

– Да что вы, в самом деле, не доверяете? Не чужая она мне, ваша бригада. Что надо, все по совести сработаю!

Костя подал команду расходиться. Школьники направились по домам.

Неустроев задержал Костю и, помявшись, спросил:

– Где бы почитать про эти самые… предплужники?

– У меня такой книжки нет, но я тебе достану… У Галины Никитичны попрошу.

– Достань, будь друг!

– А желаешь, приходи к нам в школу, – проникаясь сочувствием, позвал Костя. – Мы теперь передовую агротехнику изучаем. Здорово полезно!

– А можно?

– Чего ж нельзя… Нам с тобой до самого урожая вместе работать.

…Через несколько дней Саша пришел на занятия по агротехнике с записной книжкой и карандашом. Потом пришли еще двое трактористов, затем девушки из Марининой бригады, несколько молодых колхозников.

Вася, Паша и Митя пригласили своих матерей. Вначале взрослые заходили просто послушать, чему обучаются их ребята, но беседы Галины Никитичны о жизни растений, о почве, о переделке природы так увлекли их, что они обратились к учительнице с просьбой:

– Зимой вечера длинные. И нам бы не худо подучиться.

Галина Никитична рассказала об этом Марине и Федору Семеновичу.

– Правление уже думает об этом, – сказала Марина. – Вскоре будет открыт для взрослых агротехнический кружок.

С каждым днем Галина Никитична все больше и больше входила в жизнь школы, узнавала ребят. Часто после уроков Костя и его приятели задерживались в классе и вместе с учительницей читали устав ВЛКСМ. В эти дни подготовки в комсомол настроение у ребят было приподнятое, встревоженное и немного торжественное.

Вася Новоселов, большой любитель веселых школьных перемен и всяких проделок, стал серьезнее, обходил сторонкой шумные компании и, устроившись в тихом уголке, зачитывался какой-нибудь книжкой.

Паша Кивачев хотя и не стал более разговорчивым, чем обычно, но заметно оживился. Глаза его сделались зорче, наблюдательнее, и он почти каждый день донимал Костю каким-нибудь хозяйственным предложением: «А знаешь, там у школьных ворот столб подгнил… Заменить бы надо». Или: «У родника скамеечку новую хорошо бы поставить».

– Да ты что, в завхозы записался? – недоумевал Костя.

– Надо же нам о школе заботиться…

Ребята с нетерпением ждали дня, когда их должны были позвать на заседание школьного комитета.

– Говорят, там всю биографию надо докладывать? – озабоченно спросил у Кости Алеша Прахов.

– А как же иначе! Надо все начистоту говорить, без утайки. Раз ты в комсомол идешь, нужно, чтобы тебя насквозь видели, какой ты есть.

– А если не примут?

– Могут и не принять, – согласился Костя. – Это уж как поверят кому. А ты газеты читаешь? На комитете по текущему моменту знаешь как спрашивают!

Прахов признался, что он все больше смотрит в газетах насчет шахмат и футбола. И Костя с приятелями засели за газеты.

Однажды, возвращаясь из школы, Паша Кивачев показал ребятам толстую книгу:

– Видали, что мне учительница дала!.. Фадеев, «Молодая гвардия». Роман. Это, говорит, про настоящих комсомольцев. Давайте вместе читать.

– Удивил! «Молодая гвардия»! Да мы ее, может быть, десять раз… – начал было Алеша, но быстро осекся, потому что Костя больно ткнул его кулаком в бок.

Затем Костя взял книгу, полистал, словно видел ее впервые:

– Давайте вместе… А собираться у нас будем, на «катере».

С этого дня почти каждый вечер ребята сходились в избу к Ручьевым.

Книгу читали по очереди: сначала Паша, потом Костя, Вася. Заходили девочки, ученики младших классов, присаживались у порога, на сундуке или на лавке. Как-то заглянула в избу Галина Никитична.

За стеной шумел осенний дождь, струйки воды ползли по стеклам; за столом в желтом круге света сидел Паша Кивачев, читал про смелых ребят из Краснодона, и учительница видела, как лица школьников озарялись каким-то новым светом, глаза их блестели.

Глава 10. СЛОВО ОТЦОВ

Друзья не очень радовали Костю.

Паша Кивачев учился старательно, подолгу сидел над домашними заданиями, почти не появлялся по вечерам в сельском клубе, но больших успехов у него пока не было.

Васю Новоселова учителя считали способным учеником, но особым усердием он не отличался и также числился в «середнячках».

Но особенно не везло Алеше Прахову. После школы у него всегда находилось столько неотложных дел, что засесть толком за уроки никак не удавалось. Приводили в колхоз породистого быка, огромного, злого, с кольцом в ноздрях, и Алеша не мог отказать себе, чтобы не поглазеть на него. Начинали запрягать в тележку необъезженного жеребца Орлика, и вновь Алеша был тут как тут.

На преподавателей в классе Алеша обычно посматривал, как на грозовую тучу. Хорошо, если бы дождь прошел стороной и ему остаться сухим!

Мальчик старательно изучал особенности учителей. Про Клавдию Львовну, преподавательницу русского языка, например, рассказывали, что она спрашивает в первую очередь тех учеников, которые отводят глаза в сторону и ведут себя на уроке подозрительно тихо. И Алеша, подняв голову, не сводил глаз с учительницы, был оживлен и шумен. Наоборот, на уроках математики он вел себя тише воды, ниже травы. Нередко Алеша начинал заниматься сложными вычислениями: если его спросили на уроке сегодня, то следующая очередь дойдет не раньше как недели через две. Он даже составлял мало кому понятные «графики опасных дней».

Но учителя плохо считались с Алешиными «графиками» и нередко спрашивали уроки совершенно неожиданно. Двойки в Алешином табеле росли, как грибы после теплого дождика. «У меня голова с форточкой, всю теорию выдувает», – жаловался Прахов.

Учителя были недовольны ребятами и нередко спрашивали отстающих, что с ними происходит. За лето они хорошо отдохнули, подросли и если уж решили пойти в восьмой класс, так надо браться за учение по-серьезному.

– Зато они в агротехнике сильны, на мастеров высоких урожаев целят, – смеялся Витя. – И им, как членам бригады, по другим предметам скидка положена…

– Нам скидка не требуется. Нечего тень на бригаду наводить! – сердился Костя и, оставшись с приятелями наедине, требовал от них не позорить бригаду.

Проходил день, другой. Алеша получал очередную двойку, Вася Новоселов – замечания от учителей, и Витя, не утерпев, вновь подпускал шпильку:

– Ну как, мастера? Уже урожай собираете? По всем правилам агротехники,.. Богатый у вас год будет!

У Кости пересыхало в горле. Он сжимал кулаки в карманах, но Паша с Васей уводили его в угол.

– Кораблев брешет – ветер носит, – невозмутимо говорил Паша. – А ты – ноль внимания, уши ватой заткни.

Но не только в школе подстерегали Костю огорчения.

Началась пора родительских собраний. Школьники всегда ждали их с трепетом. По почину Федора Семеновича, собрания проводились не в школе, а по колхозам, где родители чувствовали себя свободнее. Учителя приходили. в сельский клуб или в правление и рассказывали родителям, как их дети учатся в школе, и, в свою очередь, просили взрослых поделиться тем, как ребята ведут себя дома, в семье и на улице.

И родители ничего не скрывали. В разговор вступали даже те колхозники, дети которых давно уже закончили школу.

Проводить родительское собрание в Высокове досталось Галине Никитичне.

– Рассказывай о школьниках откровенно, ничего не утаивай, – напутствовал ее Федор Семенович. – И сама слушай внимательно, что скажут о детях родители.

Когда Галина Никитична пришла на колхозное собрание, Сергей поднялся и освободил ей место за столом.

Все придвинулись ближе. Дед Новоселов протолкался к самому столу и, сняв полушубок, положил его под себя, как видно собираясь долго сидеть.

В дверь заглянул Костя с товарищами.

– Домой, други, домой! – сказал им Сергей. – Сегодня не требуетесь… Разговор без вас будет.

Ребята неохотно вышли на улицу. Накрапывал дождь, но по домам расходиться не хотелось.

– А знаете, почему не пускают? – слукавил Вася Новоселов. – Тесно в правлении – яблоку негде упасть. А в сенях слушай сколько угодно, не возбраняется. И под окном можно!

– Хитришь ты! – попыталась возразить Варя, хотя ей тоже очень хотелось послушать, что сегодня будут говорить о школьниках.

– Тогда слушайте там… и докладывайте по очереди, – приказал Костя Васе и Алеше Прахову.

Те подошли к раскрытому окну, а остальные школьники укрылись от дождя под ивой. Через несколько минут подбежал Вася и сообщил, что в правлении только что обсудили Митю Епифанцева. Колхозники вполне согласны с оценками учителей, а Яков Ефимович даже сказал, что Митя – передовик учебы, дельный комсомолец и побольше бы в школе таких ребят.

– Качать передовиков учебы! – крикнул кто-то из мальчишек.

– Да будет вам! Еще зазнаюсь! – отмахнулся Митя.

– Тогда давайте так, – предложил Костя: – кого очень хвалить будут – под дождь ставить. Чтобы не зазнавался!

– Правильно! Под дождь! – захохотали школьники.

– Тихо вы! – зашикал Паша. – Вон Прахов бежитСлушайте!

– Ребята, там Витьку Кораблева обсуждают! – возбужденно сообщил Алеша.

– Ну и как? – спросил Костя. – Все, конечно, исправно: и по учению и по поведению?

– Исправно-то исправно, да не совсем. Колхозники вопросики всякие задают. А сейчас дядя Яков высказывается… Хотите послушать?

Все бросились к окнам.

Яков Ефимович в комбинезоне – на собрание он пришел прямо из кузницы – стоял у двери.

– За школу Вите честь и хвала, – говорил он. – Но, коли парень по учению один из первых, пусть это звание и дома бережет и на улице. А то что ж получается, граждане: в классе он в одну одежду рядится, дома – в другую…

– Любишь ты в чужие окна заглядывать! – недовольно перебил его Никита Кузьмич. – А только мы с матерью сынком довольны, не жалуемся.

– Может, кто и доволен, да только не Анна Денисовна, – многозначительно заметил Яков Ефимович.

– Мать, да скажи ты ему! – взмолился Никита Кузьмич, толкая жену в бок. – Зачем он в чужой дом ломится? Это уж наше дело, семейное, как мы о сыне печемся. В артельном уставе про то не записано.

– Обождите, Никита Кузьмич, – сказал Сергей. – Устав… его ведь как прочитать… Там, по-моему, обо всем сказано.

Анна Денисовна подняла голову и сквозь сизую табачную дымку встретила глаза дочери. Она туже затянула под горлом уголки темного платка и поднялась.

– Ладно, отец, скажу… Шила в мешке все равно не утаишь. Я, конечно, радуюсь, что Витя учится исправно. А вот дома его порой и не узнать. Все швырком да броском, доброго слова не услышишь. Все ему подай, все приготовь. Третьего дня дужка у ведра отвалилась. «Ты бы, говорю, сынок, починил ведерко-то, дело же нехитрое». – «Не стоит возиться, отвечает, лучше новое купить. Ему и цена-то грош ломаный».

Никита Кузьмич дернул жену за руку:

– Да ты, Анна, в своем уме? Не угорела часом? Кому это интересно про наши семейные дела знать! Сядь скорее, не срамись перед народом.

– Погоди, отец! – остановила его Галина Никитична. – Пусть мама до конца выскажется.

Анну Денисовну поддержали колхозники:

– Она дело говорит!

– Чересчур балуете вы своего наследника!

– Правильно, Денисовна! По шерстке сына погладить каждая может. А вот встречь шерстки – на это сила нужна.

Колхозники один за другим припоминали Витины проступки: то он надерзил старшим, то обидел малышей, то не уступил в клубе место деду Новоселову.

– У меня такая просьба к учителям будет, – обратилась мать к дочери: – построже там, в школе, с сынка-то взыскивайте… И как он дома себя ведет, тоже в расчет берите.

– Это что ж такое, граждане? – вышел из себя Никита Кузьмич. – Родная мать да родному сыну дорогу перебегает!.. Ну нет, не желаю я всякие поклепы слушать!.. – Он поднялся и, протолкавшись к двери, присел у порога.

Школьники отпрянули от окна и вновь спрятались от дождя под иву.

– Вот так тихая тетя Анна! – проговорил Митя. – Сказанула словечко…

И каждый из школьников невольно проникся уважением к этой маленькой, подвижной женщине, которая просыпалась чуть свет, вечно куда-то торопилась, никогда не сидела без дела и казалась покорной и безответной.

– Витьке бы еще и не так надо! – вслух подумала Варя.

– Чего ты бурчишь там? – обернулся к ней Костя.

– Да так… Молодец, говорю, тетя Анна!

– Ох и достанется ей теперь от дяди Никиты! – вздохнула Катя.

– А чего ей бояться? – возразил Костя. – Не где-нибудь живет – в колхозе!

– Известное дело, – согласился Паша. – У нее трудодней побольше, чем у дяди Никиты.

Еще раз подбежали Вася и Алеша.

– Теперь о ком речь? – спросил Костя.

– Понимаешь, какое дело… – помявшись, признался Вася. – Нашу четверку на собрание кличут… желают с глазу на глаз говорить…

Костя нахмурился и повернул голову к Мите. И хотя было темно, но тот почувствовал это движение.

– Идите, раз зовут, – шепнул он. – Мы подождем.

Костя с приятелями направился к правлению. На крыльце они отряхнулись от дождя и очистили сапоги от грязи. У Васи нашлась расческа, и ребята наспех расчесали мокрые волосы.

– Ручей, – шепнул Алеша, – может, мне лучше не показываться?

– Это еще почему? Все пойдем!..

Приятели вошли в правление. Колхозники расступились, словно встречали какую-нибудь почетную делегацию.

– Явились, Сергей Григорьевич! – сказал дед Новоселов.

– Я же знал, что они неподалеку кружат, – усмехнулся Сергей и подозвал ребят к столу. – Доложила нам сейчас Галина Никитична, как вы учитесь. Прямо скажу: плохо у вас дело идет. Хлопцы вы будто с головой, слово нам дали насчет учения, сейчас в комсомол собрались – а в классе в хвосте плететесь. С чего бы так? Ну, кто из вас, объяснит?.. Костя, ты, что ли?

Мальчик пожал плечами – не так это просто объяснить!

– Заклинило у хлопцев! – насмешливо сказал дед Новоселов. – Где-где бойки, а тут языки проглотили.

– Сам-то Костя учится неплохо, – заметила Галина Никитична. – Учителя им довольны. Нас особенно Алеша Прахов беспокоит…

– Да, браток! – обратился к нему Сергей. – Ты, оказывается, рекордсмен по двойкам… В чем дело-то?

– Память у меня слабая… Да и работы по горло… бригада, теплица, то, се… – заюлил Алеша, но, заметив недоумевающий взгляд Кости, замолчал и спрятался за спину Паши Кивачева.

Дед Новоселов с досадой ударил ладонью по колену:

– Говорил же я: зарвутся козыри, запустят учение!

– И я предупреждал! – подал голос Никита Кузьмич. – Не за свое дело взялись школяры. Три гектара земли им выделили – шутка ли!..

Сергей вновь посмотрел на ребят:

– Выходит, что школьная бригада мешает вам? Если такое дело, ее и распустить нетрудно!

– Что ты! – Костя испуганно рванулся к брату. – Бригада сама по себе… Просто мы еще не раскачались!

И он обрушился на Алешу: в бригаде тот работает меньше всех, а болтает такие слова, сбивает с толку людей. Где у него совесть?

Алеша, не зная, как отвязаться от Кости, ежился, пыхтел и в душе проклинал себя. И зачем он только пришел в правление!

– Да это я так сказал… не подумал! – наконец виновато признался Алеша.

Но Костя, забыв, что он находится на собрании, продолжал ругать приятеля.

– Тихо вы, угомонитесь! – подошел к ребятам Яков Ефимович. – Я лучше вам про одного человека расскажу. Заявился он к нам в село лет тридцать тому назад. Человек отзывчивый, добрый… Люди это увидели и потянулись к нему: кто с бедой, кто с радостью. Одному помощь нужна, другому – слово твердое. И что ни год, а народ все больше к тому человеку льнет. Видит он, что на старом запасе не проживешь, и припал к наукам да знаниям. Ни время, ни усталость – ничто ему не помеха. Нужно людям, так он и зоотехник, и садовод, и кирпичное дело понимает, и как маслобойку наладить подскажет, и электростанцию… Скажи ему: завтра, мол, золото в Чернушке добывать собираемся – так он и по этому вопросу все растолкует. Смекаете, о ком речь лдет?

– Смекаем… – сказал Паша. – О Федоре Семеновиче говорите.

– Вот и мотайте на ус! Был он учителем в младших классах, потом заочно институт окончил, теперь вам математику преподает. У человека седина в волосах, а жадности к учению и сейчас хоть отбавляй. Вам бы десятую долю той жадности перенять!..

– Как же все-таки насчет школьной бригады решать будем? – перебил Якова Ефимовича Сергей.

– Отобрать пока у ребят землю – вот и вся недолга, – сказал дед Новоселов.

– Вот именно! – поддержал его Никита Кузьмич. – Все равно ни в районе, ни в области затею со школьной бригадой не одобрят. Придется учителям отбой бить.

– То есть как это – не одобрят?! – вспыхнув, поднялась Галина Никитична. – Ты, отец, лучше газеты почитай!.. Такие бригады, как у нас, уже и в других школах возникают!

И она принялась с жаром доказывать, что работа в бригаде отнимает у ребят совсем немного времени и причина неуспеваемости не в этом. Действительно, школьники все еще раскачиваются и не взялись как следует за учение…

В защиту бригады выступил и Яков Ефимович.

– Землю отобрать мы всегда сумеем, – сказал он, – а пока торопиться не будем. Дадим ребятам сроку до весны, а там видно будет…

Колхозники согласились с этим, и разговор на собрании закончился довольно мирно.

И все же Костя так накалился, что, выйдя на улицу, решил немедля поговорить с Алешей с глазу на глаз. Но тот выскочил из правления первым и сразу же исчез в темноте.

Глава 11. ТРОЙКА С МИНУСОМ

Несколько дней Алеша вел себя спокойно и ровно: за партой не вертелся, с соседями не разговаривал и даже довольно сносно отвечал учителям. Костя решил, что родительское собрание для него даром не прошло.

Но к концу недели с Алешей произошел очередной «просчет». Клавдия Львовна спросила его вне очереди о творчестве Радищева и за путаный ответ поставила ему в классном журнале тройку с минусом.

Алеша искренне огорчился. После родительского собрания у него был неприятный разговор с матерью о его школьных делах, и сейчас злополучная тройка с минусом не выходила у мальчика из головы.

Однажды в перемену он забежал в класс. На столике, рядом со стопкой тетрадей, лежал классный журнал, оставленный Клавдией Львовной.

Алеша покосился на него, и ему очень захотелось увидеть, как выглядит его тройка с минусом. А может, ее и нет совсем? Может, Клавдия Львовна только попугала его или забыла поставить тройку?

Алеша приоткрыл дверь, на цыпочках подошел к столу и открыл журнал. Нет, отметка стояла на своем месте…

А рядом с журналом лежала новенькая ручка. Она так и просилась, чтобы ее взяли в руку. Да и тройка была очень похожа на пятерку, не хватало лишь маленькой поперечной палочки вверху.

Дверь распахнулась, и вошел дежурный по классу Витя Кораблев.

Алеша отлетел от стола, схватил тряпку и принялся протирать глянцево-черную доску, хотя она и без этого была чистая. Но было уже поздно: Витя все понял.

– Та-ак! – протянул он. – Ловкость рук. Быстрота и натиск!

Алеша растерянно забормотал о том, что он и сам не знает, как это случилось:

– Очень уж тройка на пятерку была похожа. Если бы чистая двойка, разве я посмел…

– А чего ты распинаешься передо мной? – усмехнулся Витя. – Словчил так словчил! Мне от этого ни жарко, ни холодно… Я ничего не видел и ничего не знаю…

– Правда, Витька? – обрадовался Алеша и с чувством пожал Кораблеву руку. – Это по-нашенски, по дружбе. Я теперь для тебя что хочешь сделаю!

– А мне ничего от тебя не нужно, – усмехнулся Витя. – Хотя вот что… Зачем ты со школьной бригадой связался? Чего к Ручьеву лепишься?

– Да мы слово дали учиться в этом году на «хорошо» и «отлично»!

Витя от души рассмеялся и постучал Алеше по лбу:

– Чердак же надо иметь исправный! Чтобы сквозняки не гуляли, дождь не проливал… А вы тоже… «слушали, постановили»… Что же они тебе не помогают, друзья-приятели?

– Кто их знает…

– А ты плюнь на них! Держись за меня.

И Кораблев радушно предложил Алеше свою тетрадь по математике. Тот с радостью ухватился: завтра Федор Семенович может вызвать его к доске, а он еще не решил ни одной задачи.

Откровенно говоря, Витя не очень ценил болтливого, суматошливого Прахова, но что было делать…

Разговор на родительском собрании не прошел для него бесследно. В Витином табеле написали, что он должен обратить внимание на свое поведение вне школы.

Витя с досадой показал табель отцу.

– Ни за что ни про что документ испортили. – поморщился Никита Кузьмич. – А все через родную мать с сестрой!.. Зря это школа в домашние дела встревает! – И, заметив расстроенное лицо сына, он посоветовал: – А ты не огорчайся, учись себе.

Витя крепко налег на занятия. После уроков он не задерживался в школе, а сразу же шел домой и садился за учебники. Он еще покажет, как надо учиться!..

И все же ему было скучно. Варя по-прежнему сторонилась его, а высоковские мальчишки все больше тянулись к Ручьеву. И Витя волей-неволей поддерживал приятельские отношения с Праховым. Они сидели за одной партой, вместе возвращались из школы, ходили по вечерам в колхозный клуб, и Витя охотно позволял Алеше заглядывать в свои тетради, давал списывать сочинения…

Прошло несколько дней. Витя, как и обещал, хранил молчание. Клавдия Львовна, как видно, ничего подозрительного в журнале не заметила, и Прахов совсем успокоился.

Но история с превращением тройки в пятерку на этом не закончилась. В субботу после занятий в класс неожиданно вошли Клавдия Львовна и Галина Никитична.

Учительница литературы была уже не молода, но вре мя не умерило ни блеска ее темных глаз, ни живости и легкости движений. Она умела и любила хорошо одеться, всегда выглядела так, словно собралась на праздник, и школьники, встречая ее, невольно подтягивались и прихорашивались.

Вот и сейчас, поднявшись из-за парт, мальчики поправили рубашки, а девочки критически осмотрели друг друга.

– Садитесь! – кивнула классу Галина Никитична. – Мы с Клавдией Львовной вынуждены вас задержать. Произошло неприятное событие…

И учительница рассказала, как, раскрыв сегодня классный журнал, чтобы проставить оценки в табеле, она обнаружила против фамилии Прахова переправленную отметку.

– Клавдия Львовна уверяет, что она поставила Алеше тройку с минусом. Но тройка почему-то превратилась в пятерку.

– Может быть, это моя вина, что я оставила классный журнал на столе? – строго взглянув на ребят, спросила Клавдия Львовна. – Скажите об этом прямо. Я тогда буду с восьмым классом настороже.

Все головы повернулись к Алеше.

– Объясни, Прахов! – потребовал Митя.

Алеша кинул быстрый взгляд на Кораблева. Тот со скучающим видом смотрел в окно.

«Этот не выдаст, а больше некому…» – подумал Алеша и принялся уверять всех, что он ничего про отметку не знает. Наверное, кто-нибудь назло проделал с ним такую шутку.

– Кто бы ни сделал, но это недостойно наших школьников, тем более завтрашних комсомольцев, – печально сказала Клавдия Львовна. – Я ведь так привыкла верить вам…

Восьмиклассники растерялись. Переправить отметку-это редкий, почти небывалый случай в истории школы.

Костя кинул на Алешу грозный взгляд:

– Смотри, Прахов, если что было – лучше сейчас признавайся!

– Да что вы! – взмолился Алеша, ударив себя кулаком в грудь. – Разве ж я… Знать ничего не знаю!

Катя пристально поглядела на него и покачала головой: уж кто-кто, а она-то знала своего братца! Если он стучит в грудь кулаком – значит, дело нечисто.

– Алеша, не клянись! – вполголоса сказала сестра. – Скажи по-честному.

– Все равно мы дознаемся, – буркнул Паша, а Вася Новоселов показал Прахову из-под парты кулак.

Глаза Алеши забегали по сторонам: хотя бы один сочувствующий кивок или взгляд!

– Ладно, скажу… – шмыгнул он носом. – Ну, переправил. Сам не знаю, как это получилось…

– Алеха ты, Алеха! – вздохнула Катя. – Когда же у тебя ума прибавится?

Поступок Алеши обсуждали горячо и долго. Было произнесено немало горьких слов, и большинство восьмиклассников сошлись на том, что Прахову еще рано вступать в комсомол.

После собрания Костя задержал в классе членов школьной бригады и предложил раз и навсегда решить вопрос об Алеше:

– Мы над ним бились немало, а он ни с места… Весь класс опозорил… и нашу бригаду!

– Что ты предлагаешь? – спросил Митя.

– Исключить из школьной бригады… Не будет от него проку!

– Сильно сказано! – поежился Паша. – Ты гни дубок, да не ломай.

– Погоди, Костя, не пори горячку! – вмешался Митя. – Ребят в бригаду кто подбил? Ты сам. Значит, тяни их, поднимай. А ты сразу – долой, навылет. Это дело нехитрое.

– Так мы по-всякому к нему подходили, – взмолился Костя.

– Значит, не с того краю зашли… – Митя обратился к Алеше: – У тебя по каким предметам больше всего не ладится?

– По русскому и математике.

– Кто по русскому возьмется ему помочь? – спросил Митя у ребят.

– Я могу, – сказал Сема Ушков. – А по математике Ручьеву можно поручить.

– Вот и ладно! – подхватил Митя. – Считай, Костя, что это тебе первое задание от комсомола. Вытяни Прахова по математике.

– Я?.. Прахова?.. – обомлел Костя. – Да он же шут гороховый… Мы с ним на первом уроке сцепимся.

– Отказываешься, значит? Давайте тогда Кораблева попросим.

Костя прикусил губу:

– Ну уж нет… Без него обойдемся!

– Вот так-то лучше! – засмеялся Митя. – А заодно и против шута ополчись… Согласны, ребята, с таким заданием Ручьеву?

– Принято! Единогласно! – сказал Паша.

Костя только головой покачал…

Домой Алеша возвращался вместе с Катей и Варей.

Он шел мимо палисадников и время от времени с досадой колотил палкой по стволам берез.

– Не тронь березы: они не виноваты! – прикрикнула на него сестра. – Докатился, дошел до ручки! Сам себе дорожку в комсомол закрыл. Глаза бы мои на тебя не смотрели!

– Будет тебе! – сдержала подругу Варя. – Алеше и так, верно, не сладко.

– А вы как считаете? – запальчиво обернулся мальчик. – Подумаешь, подсудное дело! Отметку поправил! Расходились тоже, друзья однокласснички… Витька Кораблев не меньше вашего понимает, а помалкивает себе, не гробит товарища.

– Что он понимает? – насторожилась Варя.

– А то… Он своими глазами видел, как я отметку… – Сообразив, что наговорил лишнего, Алеша осекся. – В общем, это неважно. Я про то… в классе у нас товарищей днем с огнем не сыщешь! Только и знают подсиживать друг друга…

Алеша наотмашь ударил палкой по дуплистой березе и убежал прочь от девочек.

– Вот так Кораблев! – поразилась Катя. – Знал все и молчал! – И она пожаловалась Варе: – Не нравится мне их близость. Брату-то, конечно лестно, что Кораблев с ним дружбу завел, вот он и старается, из кожи лезет, чтобы только угодить ему. А чем его Витька около себя держит? То домашнее сочинение даст списать, то задачку… А позавчера приводит меня Алешка в класс и пишет карандашом на доске формулы. «Теперь, говорит, мне никакой урок по химии не страшен». И правда, если прямо смотреть, формулы на доске не видно, а сбоку приглядеться – читай, как по книжке. Схватила я тряпку, да и стерла все формулы. «Бессовестный, говорю, ты, Алеха, и тунеядец!..» А он знай хохочет: «Ничего, сестрица, на худой час, может, и пригодится». Брату эту шпаргалку Кораблев придумал… – Катя вдруг схватила подругу за руку и заглянула в лицо: – Что с тобой? Чего ты расстроилась?

– Нет, ничего… Мне домой надо. – И, отняв руку, Варя побежала к дому.

Глава 12. ВАРИНА БЕДА

С каждым днем в семье Балашовых все больше замечали, что с Варей творится неладное. Девочка была чем-то возбуждена, неспокойна или часто задумывалась, ходила опечаленная, грустная.

– Произошло что-нибудь? – как-то спросила ее сестра. – Или в школе неладно?

– Ничего такого и нет, – вяло ответила Варя. – Просто работы много.

Марина недоверчиво покачала головой.

В другой раз, вернувшись с работы, она застала на крыльце Витю Кораблева. Мальчик настойчиво барабанил в закрытую дверь, гремел щеколдой и препирался с Варей, которая стояла по другую сторону двери, в сенях.

– Варя, пусти!

– Нечего тебе у нас делать.

– Два слова надо сказать.

– Слышала я твои слова, да все не те…

– Ну, мне учебник по истории надо взять.

– Сейчас вынесу твой учебник!

В сенях скрипнули половицы, хлопнула дверь – как видно, девочка убежала в избу.

– Вы что, поссорились? – спросила Марина, поднимаясь на крыльцо.

– Я не ссорился… мне незачем, – с деланной беспечностью заявил Витя. – Варьку вашу какая-то муха укусила.

При этом щеки его густо покраснели, и мальчик, махнув рукой, бросился к своему дому.

Минуты через две из-под двери высунулась книжка в газетной обертке и донесся голос Вари:

– Возьми свой учебник!

«Ты мне лучше дверь открой», – хотела сказать сестра, но сдержалась и осторожно сошла с крыльца.

Размолвка, как видно, произошла серьезная, и Марина знала, что сестра сейчас только замкнется и на откровенный разговор не пойдет.

Вечером она рассказала отцу и матери о своих наблюдениях.

Яков Ефимович не на шутку встревожился:

– То-то я замечаю, что Варе будто крыло подбили!

И он попросил дочь и жену не докучать пока девочке расспросами.

…В один из воскресных осенних дней отец позвал Варю на охоту и предложил ей пригласить своих друзей.

– Нет, мы лучше вдвоем пойдем! – сказала девочка.

Она любила эти походы вместе с отцом – осенью на охоту, летом за грибами или на рыбную ловлю.

Не так уж велика добыча или улов, но зато можно целый день провести в лесу, посидеть у костра, закусить вкусным черным хлебом, печеной картошкой и, главное, поговорить с отцом обо всем на свете.

Проблуждав целое утро, Яков Ефимович и Варя вышли к Спиридонову озеру. Здесь им удалось подстрелить несколько уток. Четыре из них упали посреди болота, в камыши.

– Вот так задача! – развел руками Яков Ефимович. – Как же птицу доставать будем?

Варя вгляделась в прибрежные камыши.

– А вон лодка стоит, – сказала она.

Отец вытащил лодку на берег и осмотрел:

– Э-э, да тут сигнал поставлен: «Лодка худая. Будь осторожен!» На такой посудине далеко не уедешь. И какая это нечистая душа худую лодку на озере держит?

– Как ты сказал? – дрогнувшим голосом переспросила девочка. – «Нечистая душа»? Что же с такой душой делать надо?

– Сперва узнать следует, как да где она проживает…

– Я уже знаю, папа! – глухо призналась Варя. – По соседству с нами… – И она рассказала, что произошло на Спиридоновом озере в августе месяце.

– Вот они какие дела на белом свете! – нахмурился отец. – Потому, значит, и поломалась ваша дружба?

– Какой же он друг, папа? Ребят чуть не подвел. А что же от него в серьезном деле ожидать? Как ему верить можно?

Отец заткнул отверстие в днище и, спустив лодку на воду, объехал озеро и собрал уток.

Варя, обхватив колени руками, сидела, прислонившись к дереву.

Отец закурил и придвинулся к дочери:

– Хочешь, Варюша, я тебе расскажу кое-что? Ты три камня в поле видела?

– Это что около дороги?

– Вот-вот! Хорошую про те камни легенду люди сказывают. Послушай… Жили на свете три друга-товарища. Были они все горячие, как зол порох, нетерпеливые и гордые. И довелось им бежать вокруг земли, чтобы силу да ловкость свою проверить. Вот бегут они, друг на друга не смотрят, и каждый про себя думает: «Я первый буду! Я!» Обежали они вокруг земли раз, обежали другой, начали третий круг, и уже совсем недалеко до конца осталось, как вдруг один из товарищей споткнулся. Но на него даже не оглянулся никто и руки не подал. А товарищи того не знали, что дорога была заколдована и каждый, кто падал, подняться без помощи другого уже не мог… Вскоре еще один из бегущих из сил выбился. Не добежал до конца и третий товарищ… Так и остались они лежать в чистом поле, а потом от горя и стыда превратились в камни.

– Зачем ты мне говоришь об этом? – вспыхнула девочка. – Разве же мы такие?

– Знаю, Варюша. А только умная сказка никому не во вред… Ты вот почему от Кораблева отвернулась?

– Я не отвернулась. Я только хочу, чтобы он сам во всем признался.

– А он побаивается?

– Просто трусит.

– Тогда ты смелость свою прояви: возьми да расскажи обо всем в школе.

– Чтобы на меня потом ребята пальцами показывали: «ябеда», «фискалка»! – удивилась Варя.

– Плохо ты еще в настоящей дружбе разбираешься, – покачал головой Яков Ефимович. – Когда человек тонет, его и за волосы из воды тянут. Пусть хоть и больно, только бы погибнуть не дать…

Отец замолчал. Вскоре они тронулись в обратный путь.

Оголенный осенний лес затаился, словно готовился к зимней спячке. Листва, побуревшая от дождей, уже не радовала глаз переливами красок.

Наплывали низкие тучи: они почти касались верхушек деревьев. Заморосил мелкий дождь.

Варя устало плелась за отцом и пыталась разобраться в его словах. Как все не просто складывается в жизни!.. Был у нее друг. Варя верила ему, как самой себе, верила в его хорошее сердце и чистые помыслы. Она ни о чем не загадывала, но ей казалось, что ничто не омрачит их светлой дружбы и. куда бы со временем ни закинула их судьба, они всегда останутся лучшими товарищами… Но вот их дружба неожиданно обернулась другой стороной, и Варя увидела Витю совсем не таким, каким он ей представлялся.

Как же это было горько и больно! О чем только не передумала Варя за последние недели! То ей казалось, что Витя поймет свою вину и все вновь пойдет по-хорошему. То ей приходило на ум, что надо немедля забыть такого друга, вычеркнуть из памяти. Пусть каждый шагает своей дорогой, живет по-своему и не думает о товарище.

– А у тебя у самой, Варюша, какие дела-заботы? – прервал ее раздумье отец. – Я вчера с Галиной Никитичной виделся, потом Федор Семенович меня к себе зазвал. Так учителя говорят, что ты заниматься хуже стала… прилежания у тебя маловато.

– Восьмой же класс, папа, программа трудная… Я еще не совсем втянулась, – забормотала захваченная врасплох Варя.

– Так-то оно так… – неопределенно протянул отец. – А ты соберись-ка с духом… Зачем до разговоров доводить?

Он поглядел на хмурое небо и прибавил шагу. Они долго шли молча. Мысли Вари перескочили на школьные дела. Сказать по совести, она и сама была недовольна собой.

Совсем недавно руководительница пятого класса пожаловалась ей, что некоторые пионеры из ее отряда плохо занимаются. Поговорили, подумали, и у девочки возникла мысль провести отрядный сбор на тему: «Пионер – лучший ученик в классе». Хлопот с этим сбором немало.

Но, кроме пионеров, время с которыми всегда летит так незаметно, есть и еще куча неотложных дел: редколлегия стенгазеты, учком… И Варя ни от чего не отказывалась, бралась за любое поручение.

Может, потому и занималась она урывками, на ходу, неспокойно, больше надеясь на способности и смекалку, чем на усидчивость.

По привычке, Катя Прахова частенько обращалась к пей за помощью по математике или по химии. Варя с жаром бралась объяснять, но вскоре сбивалась, начинала путать и по глазам подруги видела, что та ничего не понимает:

– Знаешь, Катя, давай отложим… Я сама еще не разобралась как следует.

Учителя, кажется, не придавали пока большого значения неуверенным и сбивчивым ответам Вари. Девочка способная, в шестом и седьмом классах училась хорошо, а сейчас, видно, еще не втянулась в работу.

Два или три раза Варя приходила в класс, не успев подготовить урока, и сидела, как на иголках: вот-вот учитель задаст ей вопрос или вызовет к доске! Но, к счастью, пока все обходилось благополучно.

И всякий раз, не желая испытывать такие неприятные минуты. Варя давала себе слово прочно засесть за уроки. Но это оказалось не так легко. Особенно не ладилось с математикой: то выветрился из памяти прошлогодний материал, а без него нельзя понять программы этого года; то Варя плохо усвоила последний урок – как видно, думала в классе о чем-то постороннем.

И девочка невольно вспоминала Витю. Да, с ним было хорошо! Как никто из ребят, он умел коротко и ясно объяснить самую сложную теорему, распутать любую каверзную задачу. Иногда достаточно было намека, и Варя сразу схватывала суть дела.

Но она же сама отказалась наниматься с Кораблевым. Наотрез, бесповоротно! Есть же другие ребята, которые неплохо разбираются в математике: Костя, Митя, Сема Ушков. И они, конечно, не откажут.

Нет, и к ним не пойдет Варя! Про нее и так говорят, что она весь прошлый год держалась на Вите Кораблеве. Грош ей цена, если она не докажет, что может учиться не хуже мальчишек.

Вернувшись домой. Варя дождалась Катю Прахову, и подруги до позднего вечера просидели над задачами по алгебре, пока Яков Ефимович не прогнал их спать.

– Варька, – шепнула на прощание подруга, – географию-то мы не успели подготовить! А вдруг Илья Васильевич завтра спросит?

–Да, не рассчитали, – вздохнула Варя. – Может быть, пронесет.

На другой день преподаватель географии, как нарочно, вызвал Катю к карте и спросил о хозяйстве Туркмении.

Девочка растерянно покосилась на Варю, взяла указку и принялась рассказывать такое, что Илья Васильевич круто повернулся на стуле:

– Ну, знаешь, голубушка, ты все широты сместила и превратила цветущую республику в зону пустыни! – И обратился к Варе: – Помогите подруге закончить путешествие более благополучно.

Стиснув зубы, Варя медленно подошла к карте. Катя услужливо сунула ей в руку указку. Алеша, угадав состояние сестры и Вари, принялся подавать им таинственные знаки, что должно обозначать: урок подходит к концу, надо притвориться, что не поняли вопроса, несколько раз переспросить учителя и этим затянуть время.

Но вдруг Варя поставила указку в угол:

– Я, Илья Васильевич, не приготовила урока… Поставьте мне что полагается.

Учитель высоко поднял брови:

– Люблю за откровенность.

– Вы только Варе двойку не ставьте, – попросила Катя. – Мы вчера с ней математикой занимались, засиделись до позднего.

– Скажите на милость, даже смягчающие вину обстоятельства нашлись, – усмехнулся Илья Васильевич. – А все-таки, Балашова, я этого не ожидал. Насколько я помню, за последние два года это у тебя первая двойка?

– Первая… – прошептала Варя.

Двойка до такой степени ошеломила восьмиклассников, что они не сразу сообразили, как поступить с девочкой. Одни предлагали срочно собрать комсомольскую группу, другие – собрание всего класса. Пока ребята спорили, Варя куда-то исчезла.

Митя с Костей заглянули в учительскую, в «живой уголок», в библиотеку – Вари нигде не было.

В коридоре к ним подбежал возбужденный Колька:

– Это правда, что наша вожатая двойку получила?

– Не труби на всю школу! – осадил его Костя. – Откуда ты взял?

– Прахов Борьке Самохвалову сказал, Борька – первому звену, первое звено – второму. Теперь весь отряд знает, – не переводя дыхания, сообщил Колька.

– Связь у вас работает… – хмыкнул Костя и с безразличным видом заметил: – Ну и подумаешь, одна двойка! О чем разговор?

– Одна – это, конечно, ничего. Да у нас завтра сбор насчет успеваемости. Борьку Самохвалова обсуждать будем. Еще Петракова и Маню Юркину. Они на троих семь двоек имеют.

– Ну и обсуждайте на здоровье!

– Знаешь, Костя… – замялся Колька. – Борька говорит: «Раз у вожатой двойка, чего же с нас спрашивать?»

Костя заверил, что одна двойка у вожатой не имеет никакого значения, обещал при встрече сам все растолковать Борьке Самохвалову и спросил, не видел ли Колька Варю.

– Они с Ваней Воробьевым в нашем классе закрылись. Секретный разговор у них.

Ребята спустились в нижний этаж и постучали в дверь пятого класса. Им открыл Ваня Воробьев.

Кроме него и Вари, которая, сгорбившись, сидела за тесной партой, в классе находилась еще Галина Никитична.

– Вот, полюбуйтесь! – Ваня растерянно кивнул на девичку: – Пионервожатой не хочет быть… отказывается.

– Какая же я теперь вожатая? – сказала Варя. – Кто мне поверит? Завтра же весь отряд про двойку знать будет!..

– Уже знает! – сказал Митя.

– Видите, Галина Никитична, видите! – вскрикнула девочка, но вдруг осеклась: на нее в упор смотрели Костя и Митя. – Что вы уставились? Ну и пожалуйста! Без вас знаю… класс опозорила, бригаду подвела. Можете не говорить!

– Да мы и не говорим. – Костя отвел глаза в сторону и сделал Мите знак, чтобы тот молчал.

– Галина Никитична, – вновь обратилась Варя к учительнице, – скажите вы им… Какая я, в самом деле, вожатая?

Но Галина Никитична как будто не расслышала вопроса и с любопытством оглядывала класс: самодельные портьеры на окнах, цветы на подоконниках, стопочку книг в углу на этажерке. Но больше всего внимание учительницы привлекла деревянная резная полка, уставленная самыми различными предметами: были тут какие-то камни, кости, коробочки с песком и глиной, зазубренный серп, ржавый светец для лучины и даже плетенные из луба лапти.

– Что это за выставка? – спросила Галина Никитична.

– Это мои пионеры натаскали, первое звено, – сказала Варя. – Все больше предметы старого быта. Вот эти лапти мы у бабки Алены выпросили… последние на всю деревню, еле-еле нашли их. Мы потом все находки в школьный музей передадим… А за цветы у нас второе звено отвечает, за библиотеку – третье.

Девочка оживилась, подошла к шкафу, достала щербатую глиняную чашу, облепленную землей, и протянула учительнице:

– Вы посмотрите, что Колька в овраге выкопал! Уверяет, что это памятник древней Руси. Пионеры требуют в город на проверку послать.

Ребята склонились над чашей. Поцарапали пальцами окаменевшую землю, зачем-то понюхали ее.

– Какая там древность! – фыркнул Митя. – Обыкновенная плошка из глины. Их в Почаеве гончары делают.

– Я тоже так думаю, – согласилась Варя. – Но ребята же требуют… надо как-то им доказать.

– Обязательно надо! – Учительница с улыбкой посмотрела на девочку: – А почему тебе все-таки наскучило с пионерами работать?

– Мне не наскучило! – вспыхнула Варя.

Галина Никитична обернулась к Ване Воробьеву и спросила, сколько у Вари общественных нагрузок.

Ваня пересчитал по пальцам:

– Что-то около четырех…

– Видишь, Варя, – сказала учительница, – может быть, и все беды от этого. Мечешься ты, нахватала кучу дел, везде поспеть хочешь. Придется освободить тебя кое от каких поручений. Но из вожатых не отпустим. Пионеры, я знаю, любят тебя…

– Еще как! – подтвердил Костя. – Только Варьке сказать надо, чтобы с умом работала! А то она все сама да сама, нянчится с ребятами, как с детским садом… А ты организуй, дай задание, потом проверь – вот и время для уроков останется.

– Надо и других восьмиклассников к работе привлекать, – добавил Ваня. – На сбор позови, поручение дай… – И он выразительно посмотрел на Митю и Костю.

– Слушай, Варя, слушай! Советы дельные, – поддержала его учительница. – Главное, тебе сейчас не разбрасываться, все силы на учение собрать.

– Так, Галина Никитична, – взмолилась девочка, – раньше пионеры каждому моему слову верили… А теперь как будет?

– Думаю, за одну двойку они тебя не осудят.

– Сбор у меня завтра… И как раз насчет успеваемости.

Ваня посоветовал повременить пока со сбором, дождаться лучших дней.

– А зачем ждать? – лукаво поглядывая на девочку, сказал Костя. – Пусть Варька с пионерами опытом поделится… Как она двойку огребла…

– Вот-вот! – вспыхнула Варя. – Самая подходящая тема! Еще и смеешься!..

– Я без шуток. – принялся защищать свое предложение Костя. – Пионеров все равно не проведешь. Вот ты им честно, прямо и расскажи, как еще работать не умеешь, как разбрасываешься, почему двойку схватила… Думаешь, что это ребятам на пользу не пойдет?

– Сбор действительно может быть поучительный, – согласилась с Костей Галина Никитична. – Вот только как Варя?

– Хорошо, – подумав, сказала Варя. – Будет завтра сбор! Только с условием: придется потрудиться и еще кое-кому. Пусть Костя с Митей тоже на сбор придут и расскажут, как они сами работают…

Митя развел руками:

– Мы-то при чем?

– Не вздумайте отказываться! – Ваня погрозил ребятам пальцем. – Сами недавно в пионерах ходили.

– Если уж на то пошло, Федора Семеновича на сбор пригласить надо, – сказал Митя.

– Ой, верно! – вскрикнула Варя. – Как же я не догадалась! Может, еще деда Новоселова позвать? Он про сына расскажет, как тот ученым стал… – Она вырвала из тетради лист бумаги и села за парту: – Давайте тогда план сбора наметим… Подсказывайте!

Ребята склонились над партой. Галина Никитична вышла из класса и осторожно прикрыла за собой дверь.

Глава 13. СТРАДА

В конце занятий Галина Никитична задержала восьмиклассников, чтобы поговорить об очередных делах. Но не успела она открыть собрание, как в класс вошли Ваня Воробьев и Саша Неустроев. Они о чем-то пошептались с учительницей, после чего та обратилась к ребятам:

– У Саши есть к вам просьба.

– Это можно! – охотно ответил за всех староста Сема Ушков и многозначительно поглядел на ребят: вот, мол, какая нам честь выпала!

– Я к вам, ребята, от молодежи вечерней школы, – начал Неустроев, пригладив волосы. – Наши ребята в учении малость отстают. Отвыкли они, позабыли многое. Вот мы и просим помочь нам…

– Это я посоветовал к вам обратиться, – добавил Ваня Воробьев. – Вы же народ сильный.

Неустроев и Ваня, переглянувшись с учительницей, сели за парту, и Косте показалось, что глаза у них были хитрые прехитрые.

Галина Никитична между тем сделала вид, что просьба Неустроева застала ее врасплох:

– Очень, конечно, лестно, что о нашем классе идет такая слава. Но мне кажется, что она сильно преувеличена. Впрочем, мы сейчас можем проверить, кто как успевает.

Учительница раскрыла классный журнал и неторопливо начала читать отметки.

Мелькали пятерки, четверки, попадались двойки, но троек было больше всего.

И чем дальше читала Галина Никитична, тем все ниже наклонялись школьники к партам, словно хотели спрятаться или провалиться сквозь землю.

– Как видите, картина не очень отрадная, – сказала в заключение учительница-Едва ли мы сумеем чем-либо помочь вечерней школе.

– Да-а, обстановочка не из важных! – огорчился Неустроев. – Ребят самих хоть на буксир бери… Придется, пожалуй, к девятому классу обратиться.

Он поднялся и, небрежно кивнув ребятам, вместе с Ваней вышел из класса,

Ученики медленно распрямились и посмотрели на учительницу. Она продолжала листать классный журнал. Наконец подняла голову:

– А нехорошо, ребята, получилось!

– Зачем вы наши отметки при Саше читали? – с упреком сказал Сема Ушков. – Теперь весь колхоз узнает.

– Ты думаешь, что наши отметки – секрет? – заметил Костя. – И так о них всему белому свету известно.

– Все равно, надо было без посторонних огласить… – не сдавался Ушков.

– Значит, вам все же немного стыдно, – усмехнулась Галина Никитична. – Перед посторонними стыдно, а самим перед собой нет? Считаете, что в классе все благополучно? Как вы, например, к урокам химии относитесь? А к географии, немецкому языку?.. Ну, что ж вы молчите?

И класс разговорился. Многие признались, что еще мало занимаются дома, работают в половину сил.

Потом ребята ополчились против двоечников: это они тянут класс назад, лишают его доброй славы! Каждого двоечника вызывали к столу и заставляли объяснять, почему он ленится.

Алеша Прахов решил выехать на своем излюбленном коньке: мать у него несочувствующая, загружает его работой по хозяйству, и, кроме того, он часто угорает дома от печки.

– Старо, третий год слышим! – не поверили ребята.

Худенькая большеглазая Феня Заглядова говорить ничего не стала, а только горько расплакалась.

– Феня болела долго, много уроков пропустила, – сказал Митя и предложил девочке свою помощь.

По его примеру, вызвались заниматься с отстающими Сема Ушков, Витя Кораблев.

Вышла к столу и Варя.

– Не оправдываюсь, признаю… Получила двойку. Позорную!.. По заслугам… – глухо выговорила она, опустила голову и плотно сжала губы.

Костя почему-то отвернулся и стал смотреть в окно. Лучше бы он сам получил эту двойку!

– Может, тебе, Балашова, помощь требуется? – спросил Митя.

– Чего там «может»! – решительно заявил Ушков. – Пусть с ней, как и раньше, Кораблев занимается. И посадить их опять за одну парту.

– Верно, верно! – подхватила Катя.

– А я бы на ее месте сам справился, без всяких шефов, – сказал Костя.

Варя кинула на него быстрый взгляд и вспыхнула:

– Двоек у меня больше не будет! Слово даю! – И она пошла к парте.

К концу собрания речь зашла о старосте класса: он совсем не следит за успеваемостью и не знает, кто как учится.

– Да что я, двужильный, в самом деле? – взмолился Ушков. – С меня и дисциплины хватает! Одного Прахова унять – сто лошадиных сил надо.

Галина Никитична согласилась с ним. Ушков за последнее время неплохо следил за порядком в классе, и больше загружать его не имело смысла. Она предложила поручить наблюдать за успеваемостью Мите: мальчик настойчивый, твердый, дорожит своим классом.

Ребята охотно проголосовали за Епифанцева.

– Только, чур, не обижаться! – предупредил он. – От меня вам покою не будет.

В первый же день Митя завел тетрадь в клеенчатой обложке и стал аккуратно заносить в нее отметки всех ребят. Каждый, кто получал двойку или даже тройку, теперь никак не мог избежать беседы с Митей. Он задерживал ученика в классе, останавливал на улице, приходил на дом и допытывался, что помешало ему получить лучшую отметку.

И когда однажды Алеша, по старой привычке, сослался на то, что угорел и не мог приготовить уроки, Митя в сопровождении Семы Ушкова пришел к Праховым и принялся осматривать печку.

– Мы по поручению класса, – заявил он Алешиной матери. – Печку проверить. Может, у нее тяга плохая?

– Да нет, печка справная: не дымит, не чадит, – ответила Алешина мать.

– А может, все-таки трубу переложить надо? Мы похлопочем перед правлением.

– Белены вы объелись? Новую печку да перекладывать!

– Алеша говорит, что угарно у вас, уроки учить не может.

– Ах он, бес лукавый! Приди он домой – я ему голову проветрю…

Но больше всех от Мити доставалось тем ученикам, которые взялись помогать отстающим.

Однажды после очередной двойки, полученной Праховым, Митя насел на Костю:

– Поздравляю, шеф-помощник! У Прахова еще одна двойка прибавилась.

– Я-то при чем? – начал оправдываться Костя. – Сколько раз Прахову говорил: «Заходи, будем вместе заниматься». А его на аркане не затащишь.

– А без аркана не можешь? Сам бы к нему на дом пошел!

– Еще бегать за ним, ухаживать!

– И побегаешь… Это же тебе комсомол поручил Прахова вытянуть. А не справляешься – откажись.

– Ну-ну, не справляюсь! – буркнул Костя. – Быстрый ты очень!

Но все же Костя пошел к Праховым.

Алеша лежал на печи, на теплых мошках с пшеницей. Заметив Ручьева, он прикрыл глаза и захрапел. Костя потянул его за голую пятку:

– Вижу, как ты спишь… Притворяешься. Оболью вот сейчас холодной водой – будешь знать!

Но Алеша продолжал храпеть и даже для большей убедительности почмокал губами.

Тогда Костя деловито разделся, повесил полушубок и шапку на гвоздик и полез на печь:

– Тоже мне храпит!.. Ты бы послушал, как дед Новоселов классно умеет: балки дрожат, тараканы мрут.

Костя прилег рядом с Алешей и так оглушительно захрапел над его ухом, что тот сразу открыл глаза:

– Чего прилез? Спать мешаешь!

– Вставай, спускайся на пол… Заниматься надо! А то залег ни свет ни заря… еще куры на нашест не садились.

– А это тебя не касается… Хочу – сплю, хочу – гуляю…

– Как это – не касается? Я же твой бригадир, отвечаю за тебя.

– Хорош бригадир! В школе словечка замолвить не мог. А еще товарищем называешься!

– Товарищ неплохой, на мель не посажу. Ты что о двойках-то думаешь?

– А что о них думать? Не везет мне, и все тут.

– Скажи по-честному… – Костя повернул голову Прахова к себе: – Ты в комсомол очень хочешь?

– Да чего ты меня пытаешь? Чего пытаешь? – повысил голос Алеша. – Думаешь, только вы с Кивачевым такие сознательные, а Прахов, мол, не дорос, его за ручку водить надо…

Он отвернулся и начал спускаться с печи. Костя полез следом:

– А ты докажи делом, тогда поверят.

– Давай любое задание… в лепешку расшибусь!

– Есть для тебя задание: покончи с двойками. Если нужно, я тебе по математике помогать буду.

– Я в таких друзьях не нуждаюсь! – сказал Алеша.

– А я, может, не по дружбе к тебе пришел, – усмехнулся Костя. – У меня поручение от комсомольской организации… с меня требуют.

– А-а, поручение!.. – сбавил тон Алеша. – Только я сейчас по истории заниматься буду, потом география на очереди, потом русский язык…

– Ну что ж, подождем, вечер велик… И до математики очередь дойдет.

Они сели за стол, и каждый занялся своим делом. Правда, Алеша так широко разложил на столе книжки и тетради, что Косте достался совсем крошечный уголок. Но он не обиделся и только немного потеснил Алешине хозяйство.

– Да ты что, Ручей, командуешь! – возмутился Алеша. – Не у себя дома…

– Давай-ка лучше не отвлекаться. Что у тебя там по плану: география, русский язык, математика?.. Вот и действуй!

И очередь до математики действительно доходила…

Но заниматься с Алешей было нелегко. Он спешил, путал, сердился и в конце концов заявлял, что математика нужна только скучным бухгалтерам, он же в бухгалтеры никогда не пойдет, а будет играть на баяне в музыкальном ансамбле или, как Саша Неустроев, изучит мотор и станет работать трактористом в МТС.

– Погорел твой Саша! – заметил Костя. – Только и умеет баранку крутить, а что к чему – меньше прицепщика понимает. Недаром он в вечернюю мичуринскую школу записался.

Все эти доводы мало действовали на Алешу. Костя между тем выходил из себя, но не отступал.

Бывали дни, когда Прахов сразу же после занятий исчезал неизвестно куда. Но Костя знал, где его разыскивать. Он шел в сельский клуб или в чайную, приводил Алешу к себе домой и усаживал заниматься.

– Что ты мне свой режим диктуешь! – кипятился Алеша. – Отдохнуть культурно не даешь!

– Сиди, сиди! Пока все задачи не решим, никуда тебя не выпущу! – прикрикивал на него Костя.

Наконец в табеле у Алеши появилась первая тройка по математике.

В перемену Митя поздравил Костю и Алешу с победой.

– Велика победа! – фыркнул Витя. – Хотя и то сказать: каков шеф – таков и подшефный.

Костя молча проглотил обиду. Что греха таить, математика ему никогда не давалась так легко, как Вите…

Галина Никитична побаивалась, как бы занятия с Праховым не помешали Косте самому хорошо учиться. Она предложила мальчику отказаться от помощи Алеше.

– Что вы! – опешил Костя. – Я же слово дал… он в бригаде у нас…

– Знаю… Но Алеша тебя назад потянуть может, трудно с ним.

– Не утянет… Мне бы только математику ему в голову вбить!

Галина Никитична спросила, чем же, в конце концов, по-настоящему интересуется Алеша.

– Не поймешь его! – вздохнул Костя. – Нос всюду сует, только остывает быстро.

Галина Никитична задумалась. Плохо еще знает она своих учеников!..

Несколько раз она пыталась вызвать в школу Алешину мать, поговорить с ней, но та почему-то не приходила.

Галина Никитична сама отправилась к Праховым. Поднялась на крыльцо и только было взялась за щеколду двери, ведущей в сени, как из-за угла выскочила Катя с полным жбаном пива в руках.

– Ой, Галина Никитична! – растерянно вскрикнула девочка. – Вы к нам?

– Да, Катя. Хотела с Дарьей Гавриловной поговорить. А у вас что, гости?

– Нет, какие там гости! Один Саша Неустроев сидит… Пиво пьет. За Алешины успехи.

– За какие успехи?

– Ой, зачем я это говорю! – покраснев, спохватилась девочка и вдруг махнула рукой: – Ну ладно, так и быть… Саша обещает Алешу научить трактор водить. «За два месяца, говорит, трактористом сделаю. На практике, без всяких курсов». Вот мамка его пивом и угощает. Я уж третий раз в сельпо бегаю…

– Вот оно что! – нахмурилась Галина Никитична. – А ну-ка, веди меня в дом.

Появление учительницы, как видно, застало Сашу Неустроева и Алешу врасплох. Первый замолчал, а второй, выскочив из-за стола, громко поздоровался с Галиной Никитичной и бросил грозный взгляд на сестру.

Мать Алеши, рослая моложавая женщина, подала учительнице стул.

– А я, Дарья Гавриловна, к вам, – сказала Галина Никитична. – Насчет Алеши.

– Смекаю! Не вы первая из учителей заходите… – Дарья Гавриловна недовольно посмотрела на сына. – А ему, пустельге, хоть кол на голове теши! Никак учение в голову не идет… Все проказы на уме да забавы. Только место в школе занимает.

– Мама, да я же теперь… – взмолился Алеша.

– А ты помолчи, когда взрослые говорят! – остановила его мать. – Я, Галина Никитична, сейчас об одном гадаю: как бы мальчишку к како.му ни на есть рукомеслу определить. Вот Саше спасибо, что он к машине берется Алешу привадить.

– Да-да, я уже об этом слышала… – Учительница обернулась к Неустроеву: – Так ты. оказывается, специалист по срочной подготовке трактористов? Очень интересно!

– Что вы, Галина Никитична! – смутился Саша. – Это мы так беседуем, между прочим…

– А почему же, между прочим, ты сам вечернюю школу посещаешь? И, кажется, довольно аккуратно…

Тракторист, стараясь не смотреть на Дарью, беспокойно заерзал на лавке.

– Так вот, Саша, – продолжала Галина Никитична: – если Алеша трактором интересуется, ты ему, конечно, объясни, что знаешь, но голову зря не кружи!

Посидев еще немного, Саша ушел, а учительница еще долго беседовала с Алешей и его матерью.

Через несколько дней она привела Алешу в «кузнечный цех», где Паша Кивачев и еше несколько школьников изучали сельскохозяйственные машины.

– Рекомендую, Яков Ефимович, мой ученик! Очень интересуется машинами.

– Местечко всегда найдется, – усмехнулся кузнеи. – Только у меня с ребятишками такой сговор: кто с математикой не в ладу – к машинам близко не подпускать.

Алеша провел в кузнице два часа, и ему очень понравилось собирать и разбирать старенькую жатку. А от Паши Кивачева он потом узнал, что скоро члены кружка будут изучать мотор трактора.

В этот же день Алеша сам пришел к Косте Ручьеву и предложил заниматься математикой в первую очередь.

Глава 14. «СОПКА РУЧЬЕВА»

Прошла неделя. Однажды вечером Варя сообщила сестре, что завтра Костю будут принимать в комсомол и школьный комитет приглашает Марину на заседание.

– И тебя и Сергея… Обязательно приходите!

Марина ответила, что на завтра у нее куча всяких дел по колхозу, но потом быстро повязала свое «крыло жар-птицы» и накинула на плечи ватник.

– До Ручьевых, сестричка? Надолго? – с улыбкой спросила Варя.

– Нет, я быстренько. С Сергеем надо согласовать… может, выступить на комитете придется.

– И я с тобой! – сказала Варя.

Она быстро оделась, и сестры, окунувшись в дождливую темь, с деловым видом зашлепали по лужам.

Появление сестер Балашовых привело мужское население дома Ручьевых в сильное замешательство.

Сергей, только что вернувшийся с поля, кинулся в чуланчик переодеваться. Костя заметался по комнате, запихивая под кровать грязные сапоги, собирая разбросанную одежду. Он чуть не споткнулся о Кольку, который лежал на полу и раздувал самовар.

– Варюша, смотри! – вскрикнула Марина. – Они еще только печку топят. А ну-ка, засучивай рукава!

Она сбросила ватник, размотала полушалок и принялась за хозяйство: помешала кочергой в печке, подкинула хворосту, одни чугунки поставила поближе к огню, другие – подальше.

Не отставала от сестры и Варя: убрала со стола посуду, замела пол, потом, схватив сапог, принялась раздувать самовар. И самовар вскоре зашумел, огонь в печке разгорелся, в чугунках забулькало, запело.

Вошел Сергей.

– Зачем это? – сказал он. – Мы уж сами как-нибудь!

Марина, раскрасневшаяся от печки, досадливо отмахнулась. Затем, посмотрев на Костю, сказала:

– А ты знаешь, Сережа, какой у твоего брата день завтра? В комсомол принимают.

– Да-да. – спохватился Сергей. – Ты почему, Костя, не напомнил?.. Ну-ка, давайте отметим такое событие…

Не прошло получаса, и стол был накрыт.

– Милости прошу, дорогие хозяева! – с шутливым поклоном пригласила всех Марина.

– Гостям почет! Садитесь и вы с нами, – сказал Сергей и выразительно посмотрел на Костю и Кольку.

Те поняли брата и с рыцарской стойкостью замерли у стены, дожидаясь, пока Марина с Варей с церемонным видом не сели за стол.

– Сережа! – вдруг вспомнил Колька. – У нас же мед есть… Полная банка.

– Раз такое дело… все на стол мечи! – кивнул Сергей.

Не успели братья Ручьевы и сестры Балашовы приняться за ужин, как на пороге появился Федор Семенович. Он был в брезентовом дождевике и с фонарем «летучая мышь» в руках – верный признак того, что наступили темные, ненастные вечера.

– Добрый вечер честной компании! – поздоровался учитель. – По какому же это случаю пир на весь мир?

Сергей поднялся ему навстречу:

– Как же это вы кстати, Федор Семенович! Садитесь с нами… Костю завтра в комсомол принимают.

Он принял от учителя мокрый дождевик, подвернул огонь в фонаре и невольно подивился чутью, которое всегда вовремя приводит Федора Семеновича в дом к людям: в дни ли большого горя или радости, в час ли раздумья или сборов в дальнюю дорогу. Или, может, из дома на «школьной горе» учителю все хорошо видно и он знает, у кого жизнь идет сбивчиво, трудно, а у кого течет плавно и ровно, словно полноводная река?..

Федор Семенович сказал, что ужинать не будет. но горячего чаю выпьет с удовольствием, и присел к столу.

– Это правильно, что собрались! В комсомол один раз вступают… Событие на всю жизнь. – Учитель оглядел собравшихся за столом. – Что ж, Сережа, надо будет брату в напутствие доброе слово сказать.

Сергей задумчиво посмотрел на Костю:

– Что ж тебе сказать, братец? Шагай! Рад за тебя. Сейчас комсомол… потом партия… Вся жизнь у тебя впереди. И живи ты честно, открыто, смело… Я вот сколько лет в комсомоле состоял и горжусь этим. И будь я в твоих годах, опять бы в комсомол записался. Минуты не раздумывал бы. Был бы наш отец жив, и он бы порадовался. Ведь отец как говорил; «Жизнь, она как река большая. Один на сухом месте отсиживается, в кусточках; другой у бережка барахтается, в осоке да в типе, боится, как бы не унесло, а третий на самую стремнину выгребает…»

– Правильные слова… Я их ребятам часто напоминаю! – подхватил слова Сергея учитель. – Сам-то Григорий Васильевич всегда на стремнину выходил, на главное течение. И вам так жить завещал… Я с ним на фронте встретился, в одном взводе служил. Довелось как-то нашей роте одну сопку атаковать перед Днепром. Трудная сопка! Восемь раз мы в атаку бросались, восемь раз откатывались. А на девятый вырвался вперед наш сержант-коммунист, ваш отец, Григорий Ручьев. В руке – красный флаг. «Ура, кричит, за Родину, вперед!» Добежал до вершины и упал. А красный флаг не выпустил – горит он, полощется… Тут мы и ринулись в штыковую, выбили немца из траншеи… Потом похоронили вашего отца на этой же земле, где он погиб, а сопку так и назвали: «Сопка Ручьева».

Учитель умолк.

Костя давно отодвинул чашку с чаем и не мигая смотрел на учителя.

– Федор Семенович, – тихо спросила Варя, – а сейчас эта сопка как называется?

– Сказать трудно, но думаю, что именем Ручьева. У нас таких людей долго помнят.

…Посидев с часок у Ручьевых, Федор Семенович поднялся и стал прощаться: спешил в Почаево с докладом. Все поднялись и вышли его проводить.

На улице стояла кромешная тьма. Ветер налетал резкими порывами, то и дело менял свое направление и обдавал прохожих дождем не сверху, а откуда-то сбоку или снизу. Тревожно скрипели стволы деревьев; голые ветви то замирали в молчании, то с яростью хотели размести нависшую над землей дождевую хмарь. Но раздавался слабый треск, падало несколько обломившихся веток, и деревья замирали до нового порыва ветра.

– Наделает ветер беды! – сказал учитель, обращаясь к Сергею. – Надо бы людей в сад послать, подпорки под яблони поставить.

– Это верно, – согласился Сергей.

Учитель поднял капюшон дождевика, покрыл полой «летучую мышь» и скрылся в темноте.

– Сережа, а ты помнишь свое сочинение про дождевик и фонарь? – спросила Марина.

– Какое сочинение? – заинтересовался Костя.

– Это еще в пятом классе было. Нам тогда тему дали: «Осень». Сергей и написал. Я, кажется, до сих пор помню. «Появились первые признаки осени: поля опустели, деревья сбросили листья, журавли улетели на юг, Федор Семенович стал появляться по вечерам в дождевике и с „летучей мышью“ в руках. Дождь льет как из ведра, везде грязь по колени, а Федор Семенович каждый вечер бывает в колхозе и никогда не опаздывает на собрания…» Так вместо осени и накатал твой братец две страницы про учителя… – со смехом закончила Марина.

– Будет тебе! – остановил ее Сергей. – Все и забыли давно… Пойдем-ка сад проверим.

Марина и Сергей ушли.

Костя потянул Варю обратно в избу: хотелось еще поговорить о завтрашнем дне.

– Нет-нет, – заспешила девочка, – мне домой нужно.

Костя обиделся:

– Можно подумать, что тебе у нас тоска смертная.

Варя принялась уверять, что это неправда, и даже согласилась вернуться в дом. Но разговор явно не клеился.

Ветер на улице крепчал, в рамах звенели стекла. Костя начал было рассказывать о недавно прочитанной научно-фантастической повести про путешествие в глубь Земли. Варя отвечала вяло, зато в разговор рьяно ввязался Колька и всецело взял автора повести под свою защиту.

Но тут Костя заметил, что Варя подошла к двери.

– Я все:таки пойду… Уже поздно.

– Погоди, я сейчас фонарь зажгу, провожу тебя… Костя побежал в чулан за фонарем. Но Варя не стала дожидаться и поспешно вышла на улицу.

На сердце было тяжело. Ведь завтра решающий день – ребята станут комсомольцами. А вместе с ними и Витя Кораблев. Он будет ходить веселый, оживленный, все будут поздравлять его, и только одна Варя не сможет пожать мальчику руку и порадоваться вместе со всеми. А потом соберется общее комсомольское собрание.

Варя вдруг представила себя сидящей на этом собрании. Как же она должна себя вести? Голосовать за Витю, как и все остальные?.. Но поступить так – значит признать, что он достоин доверия товарищей. А ведь что неправда! Варя не может признать этого, не может… Выходит, что нельзя ей больше молчать!

Эта мысль так поразила девочку, что она невольно остановилась посреди улицы. Что же делать?

Порыв ветра обдал Варю колючими брызгами дождя, охладил разгоряченное лицо… Нет, она должна еще раз попытаться поговорить с Витей! Он поймет, должен понять…

У Кораблевых в окнах горел огонь. Варя заглянула через рябое от струек дождя стекло. За столом, обложившись учебниками, сидели Витя и Катя Прахова.

Варя осторожно постучала. Витя поднялся, прижался к стеклу и, узнав девочку, выбежал на крыльцо.

– Входи, входи! – радушно пригласил он. – А мы с Катей только что вспоминали о тебе.

– Постоим здесь… Я на минутку всего! – Варя, хоронясь от дождя, прижалась к стене дома.

– Слушай, – зашептал Витя, – давай опять вместе заниматься. Тебе же трудно одной. Я знаю…

– Спросить тебя хочу, – перебила его девочка: – ты помнишь, какой день завтра?

– У меня память не отшибло.

– Ты подумал, о чем на комитете рассказать? Про Спиридонове озеро не забыл?

– А-а… все про то же!.. Не надоело еще тебе?

– И у меня память не отшибло.

– Насчет худой лодки – это комсомольцев не касается. – сказал Витя. – Дело частное. Да и вообще ты о комитете не беспокойся: все пройдет без сучка, без задоринки.

– Вот ты как думаешь?

– Уверен.

– А я вот не уверена! – вырвалось у Вари, и она отскочила от стены. – И за такого, как ты сейчас, я руку на собрании не подниму… Так и знай!

«Ну что же, проживем как-нибудь и без твоего голоса», – хотел было ответить Витя, но, услышав из темноты чавканье грязи, понял, что Варя убежала, и, растерянный, вернулся в избу.

Через несколько минут оттуда вышла Катя и, как слепая, вытянув вперед руки, побрела к своему дому.

У холодной, скользкой изгороди палисадника она натолкнулась на Варю и испуганно вскрикнула.

– Это я, я… – Девочка схватила ее за руки.

– Да ну тебя, Варька! – обиделась Катя. – Перепугала насмерть… И вечер испортила.

– Чем испортила?

– Так хорошо занимались с Витей, почти всю алгебру повторили, а тут тебя и принесло… Витя книжки в сторону: «Уходи, говорит, спать хочу». А он еще мне цветы медовыми красками обещал нарисовать! Что ты ему наговорила такое?

– А ты бы спросила его.

– Разве он скажет! – вздохнула Катя. – Я и сама не понимаю, почему он меня заниматься позвал… И чего ты, Варька, придираешься к нему, выдумываешь всякое?

Струйки дождя давно пробрались Варе за воротник, и сейчас девочку трепала мелкая, противная дрожь.

Может, и впрямь она все выдумывает и незачем ей относиться к Вите так придирчиво и несправедливо? Может, и в самом деле послушать Катю, подойти завтра утром и протянуть мальчику руку: «Мир, Витя, мир! Пусть все будет по-старому!»

Глава 15. СОЧИНЕНИЕ

В перемену перед последним уроком Костя заметил из окна класса Клавдию Львовну, выходящую из бокового флигеля.

– Несет, наши грехи несет! – возвестил он и кивнул Васе Новоселову: – Встречай!

Вася выбежал на школьное крыльцо.

Клавдия Львовна обычно носила тетради учеников, которых у нее всегда набиралось очень много, в большой коленкоровой сумке.

«Не тетради тянут, а ошибки. И что вам стоит пограмотнее писать! – шутливо говорила учительница ребятам. – И вам приятно, и мне легче ваши тетради носить».

Еще в конце прошлой недели Клавдия Львовна дала восьмому классу сочинение на тему «Мой любимый герой». Это было первое большое сочинение в новом учебном году, всем хотелось завоевать в глазах учительницы доброе имя, и класс трудился на славу.

Варя сделала три черновых наброска сочинения, измазала чернилами все пальцы и хотя сидела недалеко от открытой форточки, но к концу урока лицо ее пылало как маков цвет.

Костя писал не спеша, сосредоточенно, часто оборачивался назад и видел Пашу, который тоскливо грыз ногти. Тогда Костя принимался кивать приятелю головой, словно хотел сказать: «Будь же смелее, не робей!»

Четыре дня судьба сочинений была неизвестна, но вот сейчас Вася, встретив Клавдию Львовну на школьном крыльце, принял у нее из рук сумку с тетрадями.

– Сегодня совсем легкая ноша, – сказал он.

– Погоди, погоди! – погрозила учительница. – Вот как распакуем да взвесим… оно и потянет.

Прозвенел звонок. Вася торжественно внес сумку в класс, вынул из нее тетради восьмого класса, положил на стол и, сожалея, что больше нечего делать, направился к своей парте.

Клавдия Львовна легко вошла вслед за Васей. Рядом со столом стоял удобный, покойный стул, но учительница не села: то, что ей хотелось сказать сегодня детям, лучше было произнести стоя.

– Друзья мои! В школе сегодня большой и радостный день. Многие из вас станут комсомольцами… От души приветствую вас!

– Спасибо, Клавдия Львовна! – раздались голоса.

Учительница положила руку на стопку тетрадей:

– Я сегодня с большим удовольствием несла ваши тетради… Не думайте, что с грамматикой у вас уже полный лад и согласие. Ошибок еще много, и я об этом скажу. И все же мне легко и радостно за вас. Вы написали хорошие сочинения и написали от всего сердца. В них чистые мысли, ясный, уверенный голос. Вы знаете, чего хотите, к чему стремитесь. И я верю, что вы достигнете своей цели.

Клавдия Львовна перевела дыхание, улыбнулась и наконец опустилась на стул.

– А теперь приступим! – сказала она и взяла первую тетрадь.

Шеи восьмиклассников сразу приобрели удивительную способность вытягиваться.

Учительница открывала одну тетрадь за другой, для памяти мельком пробегала написанное и давала оценку. Хорошее сочинение получилось у Вари Балашовой. Костя Ручьев – весь в этих двух страничках, скупых, рубленых фразах: порывистый, увлекающийся, правдивый. Но почерк, почерк ужасный! Строчки лезут куда-то в поднебесье, буквы скачут, шатаются, и учительнице пришлось разбирать Костины иероглифы чуть не в лупу. Придется Ручьеву, как видно, начать писать в косую линейку палочки и кружочки… Довольна Клавдия Львовна и Пашей Кивачевым: сочинение немногословное, но фразы твердые, обстоятельные, слова живые, свои. Чувствуется, что Паша потрудился. Жалко вот, что он не в ладу с падежами и наречиями…

Учительница откладывала одну тетрадь за другой. Алеша Прахов, глаза которого, казалось, могли видеть невидимое, держал руку за спиной и каждому передавал на пальцах полученную отметку: пять, четыре, три…

Дошла очередь и до него самого.

– Написано много. Больше чем следует! – вздохнув, сказала Клавдия Львовна. – Но явно чувствуется «чужеземное» влияние. Ни одной своей мысли. Все перепутано. Но зато ошибки свои, неповторимые… И их хватило бы на два сочинения!

Сначала Алеша показал классу четыре пальца, но потом, решив, видимо, до конца быть правдивым, поджал один из них, и ребята поняли, что в тетради поставлена тройка.

Стопка тетрадей быстро уменьшалась.

Витя Кораблев заметно стал проявлять признаки беспокойства.

Наконец учительница открыла последнюю тетрадь:

– Но больше всего меня порадовала работа Вити Кораблева. Он, может быть, полнее и глубже всех выразил то, к чему вы так стремитесь. Послушайте, какие хорошие слова написал Витя. – Клавдия Львовна вновь поднялась со стула и прочла: – «В золотую пору юности, когда жизнь бьет ключом и полна счастья и радости, каждый из нас должен воспитывать в себе лучшие черты характера, которыми наделены любимые герои советской молодежи. И ничего, что жизнь грудна и терниста. В трудностях развиваются настоящий характер, несгибаемая воля, стойкость и мужество. Так не упусти же дорогого времени, закаляй себя в годы молодости на всю жизнь, чтобы в будущем смело выдержать любые испытания, честно и достойно послужить своему народу, своей Родине!»

В классе стало очень тихо. Даже слышно было, как поскрипывала на ветру открытая форточка. Все головы повернулись к Вите: что там ни говори, а Кораблев умеет писать сочинения!

Витя сидел серьезный, одеревеневший, не сводил глаз с учительницы и немного боялся, как бы довольная улыбка не появилась прежде времени на его лице.

Только Варя почему-то беспокойно заерзала за партой да Костя неопределенно хмыкнул.

А учительница читала и читала о молодом человеке нашего времени, на которого так бы хотел походить восьмиклассник Витя Кораблев, о человеке твердом в слове и деле, смелом и мужественном, настойчивом и трудолюбивом, и глаза ее теплели, голос становился звонче, словно учительница в этот час сама помолодела.

– «…Больше всего я ценю в человеке такие чувства и душевные качества, – продолжала читать Клавдия Львовна, – как умение всегда и во всем выполнять свой долг, ставить общественное выше личного, быть правдивым и честным перед товарищами, уметь держать слово, не бояться никаких трудностей…» – Учительница удовлетворенно закрыла тетрадь. – Достаточно и этого.

– Клавдия Львовна, но это же неправда все!.. – тихо и почти испуганно проговорила Варя.

– То есть как «неправда»? – не поняла учительница. – Разве все вы не подпишитесь под этими словами?

– Я не про слова… я про Витю. – Девочка поднялась, лицо ее пошло пятнами. – Он… он совсем так не думает…

Клавдия Львовна удивленно посмотрела на нее:

– В чем дело, Варя? У Вити отличное сочинение; продуманное, обоснованное.

Варя, чувствуя, что лишается последней опоры, заговорила совсем невпопад, горячо, сбивчиво:

– Вы его спросите, Клавдия Львовна… спросите!.. Это же не Витины слова, чужие все…

Учительница перевела взгляд на Витю. Мальчик чуть побледнел и, откинув назад волосы, встал из-за парты:

– Балашова думает, что я списал свое сочинение! Интересно, у кого? У Балашовой, Ручьева? Может быть, у Прахова?

При упоминании Алешиной фамилии в классе дружно засмеялись.

Клавдия Львовна недовольно махнула рукой: о списывании не может быть и речи.

– Не понимаю, Варя, – покачала головой учительница, – что это за выпад против товарища? И где – в классе, на уроке! Вы что, не поладили друг с другом?

Варя молчала.

– И, кроме того, Витю сегодня будут принимать в комсомол… Значит, товарищи доверяют ему.

– А может, его не следует принимать! – вновь вырвалось у девочки.

«Это уж ни на что не похоже!» – готова была с досадой сказать Клавдия Львовна, но, взглянув на Варю, смолчала.

Девочка побледнела; вся подавшись вперед, она крепко вцепилась руками в крышку парты.

Учительница покачала головой: значит, случилось что-то неладное.

– Сядь, Варя! Успокойся. После урока ты нам обо всем расскажешь. – И Клавдия Львовна попросила класс достать учебники.

Глава 16. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

Урок продолжался. Он был словно река, которая, побурлив на камнях, вновь потекла мирно и ровно, хотя в глубине этой реки все еще шли и сталкивались друг с другом беспокойные течения. Приятели Кораблева хмуро посматривали на Варю, Девочки перешептывались и поглядывали на Витю. Тот обхватил голову руками и, казалось, ничего не слышал.

Варя сидела, ни на кого не глядя. Кто-то легонько толкнул ее в бок и вложил в руку записку.

«Головы не вешать! – прочла она. – Мы за тебя целиком и полностью. Полный вперед!»

Подписи не было, но записка была написана теми самыми иероглифами, о которых совсем недавно упоминала Клавдия Львовна.

Варя чуть улыбнулась и спрятала записку в карман.

Наконец прозвенел звонок. В класс вбежал дежурный по школе и сообщил Клавдии Львовне, что ее срочно вызывают в учительскую.

– Я сию минуту! Вы меня подождите, – сказала учительница ребятам и вышла.

Все вскочили и окружили Варю. Только беленькие, тихие, как мышки, сестры Половинкины, про которых говорили, что у них время на школу «отвешено, как в аптеке, тютелька в тютельку», собрав книжки, шагнули к двери.

Но Алеша, большой любитель всяких шумных классных собраний, раскинув руки, загоредил выход и торжественно заявил:

– Только через мой труп!.. – Потом постучал по доске и возвестил: – Новгородское вече считаю открытым.

Но на него никто не обратил внимания. Первым в атаку на Варю пошел Сема Ушков:

– Постыдилась бы! Если между вами с Витей черная кошка проскочила, так зачем же счеты на уроке сводить? Только Клавдию Львовну расстроила…

Ушкова дружно поддержали:

– Правильно!.. Совесть надо иметь!

– Просто безобразие!

– Идите в сад с Кораблевым и шпыняйте друг друга…

– Ребята! – почти горестно воскликнула Варя. – Да разве ж я из-за себя! Как вы не понимаете?..

– Ты много о себе понимаешь! – протолкался к Варе взъерошенный Сема Ушков. – Самокритику на всех наводишь, а сама какова? Кораблев с тобой за одной партой сидеть не хочет – вот и яришься на него, выдумываешь страсти-мордасти!

Варя, словно ее сбили с ног запрещенным приемом, растерянно оглянулась и схватила подруг за руки:

– Девочки!.. Что ж это, девочки?

Косте показалось, что сейчас, как и тогда в саду, у Вари из глаз брызнут слезы. Он протолкался через толпу ребят и шагнул к Ушкову.

– Ты… ты что сказал? Повтори при всех!

– А может, без заступника обойдемся? – попятился Ушков.

– А… а я говорю: повтори!

– Ручей, оставь! – крикнул Митя Епифанцев и постучал кулаком о парту. – Да что мы, в самом деле, как кумушки у колодца! Поговорим организованно. Кто будет председателем?

– Давай ты, Митя! – сказала Катя Прахова.

Митя не заставил себя ждать, встал к учительскому столу и объявил:

– Тогда тихо, граждане! Классное собрание считаю открытым… Эй, Кораблев! Ты куда?

– Сейчас же комитет комсомола начнется.

– Успеем. Сядь, посиди! Наше собрание тебя тоже касается.

Витя нехотя вернулся от двери и сел на подоконник.

– А повестка дня какая? – спросил Паша.

– На повестке дня один вопрос… – сказал Митя. – О сочинении Кораблева… Ну, и вообще разговор по душам.

– Вот мы и не опоздали! – неожиданно раздался голос Клавдии Львовны.

Ребята оглянулись. В дверях стояли преподавательница литературы и Галина Никитична.

Митя смущенно вышел из-за стола.

– Нет-нет! Веди собрание! – сказала Галина Никитична и вместе с Клавдией Львовной села за последнюю парту.

– Кто, товарищи, начнет? – Митя посмотрел на Варю. – Давай, Балашова!

– Я начну!.. – Варя медленно подошла к столу и обвела глазами весь класс, словно спрашивая разрешения высказаться без утайки, от всего сердца. – Вы на меня сегодня кричали: я свожу с Кораблевым личные счеты, я испортила урок, то, другое… Так я скажу наперед: нет у меня с ним таких счетов, так и знайте.

– Ближе к делу! – раздались недовольные голоса.

– Я уже близко… Почему я сегодня на уроке я не стерпела? Спору нет, Кораблев лучше всех сочинение написал. Таким словам, как у него, только позавидовать можно: «Хочу быть бесстрашным, как Сережа Тюленин, правдивым и настойчивым, как Саня Григорьев, мужественным и сильным, как Зоя». А если подумать: что он делает для этого? Какой он на самом деле?..

– Интересно, какой же? – спросил Сема Ушков.

– Все эти его слова – пустые и фальшивые, – продолжала Варя. – Присмотришься, как Витя живет, – со стыда сгоришь! Пишет да говорит одно, а делает другое…

– Это еще доказать надо! – перебил ее от доски Витя, где он со скучающим видом рисовал домики, елочки, косяки летящих журавлей.

– Ты, Кораблев, слушай! – обернулся к нему Митя. – С тобой класс разговаривает! Сядь как полагается.

Витя с недоумением посмотрел на грозного председателя и, пожав плечами, сел за свою парту.

– И докажу! – заявила Варя, беспокойно поправив в волосах гребенку. – Зачем ты ребятам задачки даешь списывать? Товарищам помочь хочешь, чтобы они учились лучше?.. Как бы не так! Просто дружков-приятелей подбираешь, чтобы они за тобой по пятам ходили…

– Мне приятелей и без того хватает, – ухмыльнулся Витя.

– А дома ты себя как ведешь? – не слушала его Варя. – К матери как относишься?

Ее словно прорвало. Она напомнила Вите о том, что он не интересуется жизнью класса, отказался работать в школьной бригаде, умолчал о переправленной Праховым отметке…

– Говори, да не заговаривайся! – вновь перебил ее Витя.

– А давай Катю спросим – она подтвердит.

Катя порозовела и поднялась из-за парты:

– Это так! Алеша нам проговорился…

Витя кинул на заюлившего Алешу недобрый взгляд и отвесил классу жеманный поклон:

– Здравствуйте! Я еще и за Прахова в ответе? Да что мне, ябедничать на него, доносы строчить?

– Да, в ответе! – вскинула Варя голову. – Мы все Друг за дружку в ответе. Прахов считает тебя первым учеником в классе, своим товарищем. Он шутом прикидывается, всякие номера выкидывает, а тебе весело, забавно. На все сквозь пальцы смотришь да потакаешь ему. И это ваша дружба! А в сочинении красивые слова пишешь: хочу быть настоящим товарищем, всегда прийти другу на помощь. Какая же цена твоему сочинению?

– Сочинение тут ни при чем! – вспыхнул Витя. – Это на потом, на будущее написано. А всякую мелочь незачем сюда приплетать: подсказки, шпаргалки, на уроках пошумели… Подумаешь, события мирового значения! Есть о чем разговор заводить… Все тихо, чинно в школе не бывает. Тут главное, чтоб учение в голову шло. А когда в жизни серьезные дела придут… характер, он скажется, не беспокойся!.. – Считая, что отразил все нападки, Витя решительным жестом засунул в сумку учебники и шагнул к двери: – Хватит, пошли! Сейчас комитет начнется.

– Нет, обожди! – резко крикнула Варя. – А человек из-за тебя в озере чуть не утонул… это тоже мелочь?!

Витя замер, обернулся: зеленоватые глаза его сузились.

– Ну-ну… накручивай… Копай яму! – сказал он вполголоса и, сложив на груди руки, прислонился к косяку двери.

– Кто утонул? – встревожились ребята.

– Когда, где?

– Рассказывай… не тяни!

Варя шумно перевела дыхание и посмотрела на Кораблева. Тот сделал вид, что не заметил ее взгляда.

– Я все ждала, что Витя сам скажет, – тихо призналась девочка. – А он молчит. Знает, что поступил нехорошо, а сознаться смелости не хватает… А теперь… раз на то пошло… все выложу начистоту!.. – И девочка принялась рассказывать про случай на Спиридоновом озере.

У Галины Никитичны болезненно сжалось сердце, но она не сводила глаз с Вари. Так же пристально смотрел на Варю и Костя Ручьев. Он уже забыл историю с худой лодкой, и она не занимала его сейчас. Он думал о другом.

Уже давно многие из ребят были невысокого мнения о Вите Кораблеве, но никто почему-то не высказывал этого вслух. А вот Варя решилась! Не пощадила ни славы первого ученика, ни своей дружбы с Кораблевым…

И девочка в этот миг показалась Косте очень большой и сильной.

– Вот и все, что я знаю, – закончила Варя, стремительно села за свою парту, но потом вновь вскочила: – Только я Вите прямо заявила: пока он такой, я за его прием в комсомол голосовать не буду. И пусть хоть одна останусь, а руки не подниму.

– Одна ты, скажем, не останешься, – сказал Митя и посмотрел на учительниц, словно хотел спросить, как же дальше вести собрание.

В дверях показался Ваня Воробьев:

– Восьмой класс, в чем дело? Сейчас комитет начинается. Давайте быстро!

Галина Никитична поднялась из-за парты.

«Загляни в душу класса, узнай,, кто из школьников чем и как живет, и тогда тебе легко будет вести их за собой», – вспомнила она слова Федора Семеновича.

– Теперь я понимаю, – шепнула ей Клавдия Львовна. – Варя не случайно выступила против Витиного сочинения…

Галина Никитична мельком посмотрела на брата и шагнула к двери. Но, чувствуя, что класс ждет от нее последнего слова, остановилась и сказала:

– Я хочу, чтобы на комитете вы вели себя по примеру Вари Балашовой: были бы так же честны, откровенны и требовательны друг к другу.

Глава 17. ОКОЛЬНЫМ ПУТЕМ

Заседание комитета комсомола длилось долго. Первым из класса выскочил Витя Кораблев. Потом, минут через двадцать, когда заседание закончилось, вышли и остальные школьники.

Вася Новоселов, не сдержав радости, лихо съехал со второго этажа по лощеным перилам лестницы, с треском распахнул дверь и выбежал на школьный двор.

Уже много дней подряд солнце было скрыто за тучами, а сейчас оно неожиданно прорвало пелену толстых, хмурых облаков, и его лучи залили школьный двор ясным, теплым светом.

– Ребята, солнышко тоже за нас голосует! – закричал Вася и подбросил высоко вверх свою фуражку.

Паша неодобрительно покачал головой:

– Разыгрался, как телок на выпасе!

– А чего ж не радоваться? Такой день один раз в жизни бывает! – возразил Вася. – Давайте отметим его чем-нибудь.

– Отметить надо, это верно, – согласился Паша и обратился к Косте: – Ты, Ручей, как?

Костя, занятый своими мыслями, ничего не ответил.

Подойдя к краю обрыва, он пристально вглядывался в раскинувшиеся перед «школьной горой» колхозные поля, перелески, словно видел их впервые, и жадно вдыхал прохладный осенний воздух.

Вот он и комсомолец! Как много решилось за этот день в его жизни. На заседании комитета ребята говорили о нем хорошо, но ему пришлось выслушать и немало упреков: он резок, упрям, не всегда считается с товарищами.

Теперь, когда нужно, товарищи помогут ему, поправят, но и он, Ручьев, должен сделать все, чтобы ничем не запятнать чести комсомольца.

«Ничего не пожалею… все силы отдам», – думал он.

– Пойдемте сейчас в лес, костер разведем, – предложил Вася. – Большой костер! Чтобы из всех колхозов видели!

Паша замахал на него руками.

– Хорошо бы яблоньки в саду посадить и деревья вдоль дороги. Надолго бы память осталась! – напомнил Костя ребятам про давний школьный обычай отмечать вступление в комсомол посадкой деревьев.

– Хорошо бы! – поддержал его Паша. – Только уже поздно, не приживутся посадки. Придется до весны отложить.

На школьном крыльце показалась Галина Никитична и озабоченно оглянулась по сторонам.

– Наверное, брата ищет… Куда это он подевался? – шепнул ребятам Вася.

– А нелегко ей, поди, сейчас! – заметил Паша. – С Витькой-то как нехорошо получилось…

– Я думаю… – задумчиво сказал Костя и, отвечая каким-то своим мыслям, разрубил ладонью воздух: – А учительница она что надо!

Ребятам стало даже немного стыдно своей радости. Они осторожно подошли к крыльцу.

– Что вам, ребята? – вздрогнула Галина Никитична.

– Может, Витю отыскать? – тихо спросил Паша. – Вы скажите.

– Нет-нет, не беспокойтесь. Он, наверное, уже дома.

Учительница постояла еще немного на крыльце и вернулась обратно в школу. Надо было подумать, во всем разобраться…

Выскочив из класса, Витя, не оглядываясь, спустился по лестнице и выбежал на школьный двор. По тропинке, ведущей к Высокову, шли ученики. И Витя понял, что он сегодня не в силах идти домой обычным путем: тропинкой, потом серединой широкой улицы, мимо сельсовета и правления колхоза, сельпо и чайной, около которых всегда так шумно и оживленно.

А ведь сколько раз за эти годы, небрежно помахивая школьной сумкой, он входил в Высоково! Иногда Витя разрешал себе заглянуть в чайную, выпить бутылку шипучей фруктовой воды или покупал в сельпо кулечек кедровых орехов и щедро оделял приятелей.

Сейчас, засунув кулаки в карманы куртки, он свернул с тропки в сторону, обогнул школьный сад и направился к лесу.

Куда он идет? Зачем? И что, собственно, произошло?.. Члены комитета, как один человек, подняли руки против него. Значит, товарищи, которых он знал много лет, с которыми вместе бегал в школу, читал книги, играл в футбол, в лапту, не доверяют ему, не хотят принять в свой тесный круг? А ведь ему и в голову не приходило, что они могут так поступить. Разве он хотел плохого Алеше Прахову? Совсем нет. Ведь тог был ему даже благодарен… Говорят, что он плохо ведет себя дома, невнимателен к матери. Но зачем школе вмешиваться в его домашние дела?.. Наконец, далась всем эта история на озере! Но, право же, он совсем не обязан был предупреждать каждого, что лодка худая…

Отбившийся от табуна гнедой, в белых чулках жеребенок неприкаянно бродил среди кустов. Заметив Витю, он доверчиво затрусил за ним следом. Мальчик хмуро покосился на него, потом с досадой топнул ногой, и жеребенок, тонко, жалостливо заржав, отпрянул в сторону.

Может быть, пойти в Почаево, к дяде, прожить там день-два, чтобы не видеть ни ребят, ни Варьки Балашовой, ни сестры?..

Или нет, лучше заглянуть к Прахову. Все же приятель, можно отвести душу…

Витя вспомнил, как Алеша подвел его, и вздрогнул. Как же мало у него на свете верных друзей!..

Лес стал гуще, ветки деревьев цеплялись за куртку, царапали лицо, но Витя не замечал этого.

Потом потянулся мелкий, частый осинник, болотистая низина…

Только к сумеркам Витя вернулся к Высокову и задами усадеб пробрался к дому.

У крыльца Никита Кузьмич колол дрова. Заметив сына, шагающего проулком, он поднял голову:

– Ты что это за усадьбами путь держишь? Улица узка стала?

– Так вот… захотелось! – буркнул Витя и направился в сени.

Здесь мать рубила в деревянной колоде капусту. Она очистила белую хрустящую кочерыжку и протянула сыну:

– Погрызи вот… Ты ведь любишь кочерыжки.

Витя отмахнулся и взялся за скобу двери, ведущей в избу.

В сени вошел Никита Кузьмич и переглянулся с женой:

– Погоди, сынок! Чего смутный такой? С комсомолом-то как? Можно поздравить?

– Кого-то можно… – глухо выдавил мальчик.

– Это почему «кого-то»?

– А потому… не приняли меня.

– То есть, как это «не приняли»? – опешил отец. – По какому ж это праву-закону?

Злое, мутное чувство снова поднялось в душе мальчика:

– Варька Балашова с Ручьевым зло на меня имеют, я к ним в бригаду не записался. Вот и подговорили ребят. Те на меня и навалились: я такой, я сякой…

– Витя, как ты можешь так говорить! – раздался удивленный голос Галины Никитичны, которая только что вошла в сени. – Неужели ты так ничего и не понял?

– А-а, дочка заявилась! – усмехнулся Никита Кузьмич. – Что ж братца родного под защиту не взяла?.. Или твоему слову веры нет?

– Сестрица у меня такая… – язвительно сказал Виуя. – Что ребята ни скажут, она со всем согласна. И тоже против меня голос подала.

– Вот оно как! – Никита Кузьмич покачал головой. – Родство, значит, насмарку пошло!.. Ну, а директор при каком мнении? Тоже с тобой согласен?

– Федора Семеновича не было на заседании, – сказала Галина Никитична. – Он в район уехал.

– Значит, одна всем заправляла? За старшую над ребятами была?.. И такое допустила! Эх, дочка, дочка!

– А может, и впрямь, сынок, провинился ты в чем перед ребятами? – пристально посмотрела на Витю мать. – Так признайся!

Никита Кузьмич недовольно махнул на нее рукой:

– Какая у него может быть провинность! Витя ж для школы находка: и учится хорошо, и на баяне мастак играть, и по рисованию спец… Вот и завидуют парню. Да еще эта школьная бригада всех попутала!..

– Нехорошо ты говоришь, отец, – нахмурилась дочь. – Бригада тут ни при чем. Ты лучше спроси, почему Витя про худую лодку молчал!

Галина Никитична рассказала про случай на Спиридоновом озере.

Мать ахнула, выронила из рук тяпку, а Никита Кузьмич крякнул, словно обжегся:

– Это правда, сынок?

– Так не артельная же лодка, а наша, личная! – Витя пожал плечами. – Кому какое до этого дело!

– Так-то оно так, – нахмурился отец, – а все же ты лишку хватил. Минуло то время, когда каждый за свою лодку или, там, за свою телегу дрожал, от соседа прятал… В омут кануло.

– Вот видишь, отец! Товарищи не зря против Вити выступили… – сказала Галина Никитична.

– Какое там «не зря»! – с досадой возразил Никита Кузьмич. – Проштрафился мальчишка по недомыслию, а вы уж и размахнулись!

– Дело не в одной только лодке. Послушал бы, как школьники на комитете выступали! Честно, открыто, требовательно! Доброе имя комсомола им дороже всего… – И Галина Никитична принялась объяснять, за что товарищи осудили Витю. – Надо тебе подумать, отец, все ли у нас в семье ладно. Балуешь ты Витю, меры не знаешь. Вот он и заважничал, выше других себя ставит.

– Что-что, а меня, сделай милость, от поучений избавь! – рассердился Никита Кузьмич. – Я тебе не школьник за партой… А насчет «балуешь» так скажу: меня отец с двенадцати лет отдал в чужие руки, к сапожнику в учение. Нужда заставила. Так я всего отведал: и брани, и зуботычин, и труда тяжкого. Для семьи как отрезанный ломоть был, никто меня не опекал… Так зачем же моему сыну такую жизнь знать? Нужда нас не подпирает, не старое время. И пусть он живет в свое удовольствие, сил набирает, никаких тревог не ведает… Пусть знает, что отец сына в обиду не даст.

– И чего ты, Кузьмич, все на старое киваешь! – с досадой сказала Анна Денисовна. – Никто сына не обижает. Может, это и к лучшему, что ребята построже с ним обошлись.

– И тут ты с дочкой заодно? – вскинулся на жену Никита Кузьмич. – По всем статьям сошлись!.. Ну нет, я этого дела с комсомолом так не оставлю! Завтра же директору обжалую… А надо будет – до района дойду. – Он поманил Витю рукой и направился вместе с ним в избу: – Пойдем, сынок, расскажи мне все по порядку.

В сени вбежала Варя и спросила, вернулся ли Витя.

– Дома, дома. Не беспокойся! – Галина Никитична кивнула на дверь.

– Вы знаете, я как выговорилась на собрании, мне и легче стало, – призналась Варя. – Книжки Вите принесла, он их в школе забыл.

Она открыла дверь и прошла в избу, но в ту же минуту выскочила обратно в сени и растерянно пожаловалась:

– Отвернулся, разговаривать не хочет. Будто мы чужаки с ним. И дядя Никита на меня не смотрит! Анна Денисовна сокрушенно покачала головой.

– Ты что, мама?

– Ой, Галенька, боюсь я, отец теперь совсем голову мальчишке замутит.

– Ничего, мама, разберется Витя. – Галина Никитична обняла Варю за плечи. – Нас ведь куда больше…

Глава 18. РЕДКИЙ ГОСТЬ

Утро в доме Кораблевых началось невесело. За завтраком отец с Витей сидели за одним концом стола, Галина Никитична-за другим. Обе стороны хранили упорное молчание. Все попытки матери завязать общий разговор ни к чему не привели.

– Да что вы, в самом деле, в молчанки играть собрались? – обиделась она.

– А с чего тары-бары разводить? Веселого немного, – сказал Никита Кузьмич.

В школу Витя с сестрой шли разными дорогами.

В первую же перемену в учительской к Галине Никитичне подошел Илья Васильевич.

– Что ж вы, голубушка, натворили такое, – сказал он, поглаживая чисто выбритую, лоснящуюся голову: – Витю Кораблева – и не приняли в комсомол! Нет, это какое-то недоразумение!

Галина Никитична с удивлением подняла голову:

– Очень жаль, что вы не были на заседании комитета. Послушали бы, что говорили о Вите товарищи…

– Да… да… Я уж представляю! Мне ребята передавали. Но детей надо знать: они всегда любят преувеличить. И вам следовало бы сдержать, умерить их пыл. Вы же учительница, старшая!.. Очень жалко, что Федора Семеновича вызвали в район. Он этого бы не допустил.

– Вы думаете? – вспыхнула Галина Никитична.

– Не сомневаюсь! Ваш брат очень одаренный мальчик. И подход к нему должен быть особо бережным, осторожным…

В спор вмешалась Клавдия Львовна. Она сказала, что давно так не радовалась за ребят, как вчера, на заседании комитета. Сколько было в речах комсомольцев неподдельного волнения, с какой высокой требовательностью подходили они друг к другу!..

– Я нахожу, что Вите такая встряска даже необходима.

– А мальчик сегодня отказался отвечать урок, – усмехнулся Илья Васильевич. – Вот вам и первый результат подобной встряски! Расстроили ученика, выбили его из рабочей колеи.

Сердце у Галины Никитичны тоскливо заныло.

Может, и в самом деле слишком сурово обошлись они с Витей?..

В большую перемену в биологический кабинет вошли Ваня Воробьев и Митя Епифанцев. Они нерешительно переступали с ноги на ногу.

– Что у вас там такое? – спросила Галина Никитична.

– Разговоры пошли всякие, – пояснил Ваня. – Говорят, ошиблись мы.

Учительница сказала, что члены комитета действовали правильно. Но на душе у нее было неспокойно. Кто знает, как Федор Семенович отнесется к решению комсомольского комитета? Может быть, он найдет его чрезмерно суровым и несправедливым? Может, и в самом деле учительница допустила ошибку, что не умерила ребячьи страсти, как говорит Илья Васильевич?

«Нет, нет, – убеждала она себя, – ребята поступили так, как им подсказывала их комсомольская совесть. Жаль, что Федор Семенович не слышал их речей, не видел их глаз!»

Весь день Галина Никитична ловила себя на том, что посматривает в окна: не покажется ли на «школьной горе» директор.

Последние часы у нее были свободны, и учительница решила пойти домой.

…Федор Семенович вернулся из района к концу занятий. Учителя рассказали ему о заседании, и он в этот же день вызвал к себе членов школьного комитета комсомола.

Занятия только что закончились, школьники высыпали на крыльцо, как вдруг их догнал Митя Епифанцев. Он отозвал в сторону Варю и сказал, что надо срочно отыскать Галину Никитичну.

Варя побежала в Высоково.

Неожиданно ребята заметили Никиту Кузьмича. Он поднимался по склону холма к школе.

– Гляди, кто пожаловал, – шепнул приятелям Костя. – Сам Никита Кузьмич! Догадываетесь, зачем пришел?

– Еще бы… – ухмыльнулся Паша. – Птенчика выручать.

– Тогда обождем… Узнаем, чем разговор кончится, – предложил Костя.

Ребята присели около школьного крыльця. Когда Кораблев подошел ближе, Костя вскочил и бойко крикнул:

– Здравствуйте, Никита Кузьмич!

«Здравствуйте» и «добрый день» полетели со всех сторон. Девочки произносили приветствия ласковыми голосами, а мальчики срывали с головы фуражки, раскланивались и почтительно расступались, точно встречали самого желанного гостя.

Подозрительно покосившись на школьников и сдержанно ответив на приветствия, Никита Кузьмич взошел на крыльцо.

Все заулыбались.

– Видали, какие сдвиги у Кораблева? Здороваться стал! – засмеялся Костя.

Уже не первый год учителя высоковской школы добивались, чтобы ученики были вежливы и почтительны к взрослым, первыми приветствовали их при встрече, привыкали говорить «спасибо» и «пожалуйста». Учителя не раз вели об этом беседы с родителями, убеждая их, чтобы они следили за детьми и сами подавали хороший пример.

Однажды Костя при встрече поздоровался с Никитой Кузьмичом. Кораблев ему не ответил.

Разобиженный Костя прибежал к Федору Семеновичу и сказал, что не станет больше здороваться с Кораблевым. Пожаловались на Никиту Кузьмича и другие ученики.

Учитель успокоил ребят, посоветовал им от своего не отступать и при встрече с Кораблевым обязательно здороваться, да погромче.

А на очередном колхозном собрании Федор Семенович рассказал, как школа приучает детей к вежливости:

– Ребятишки что саженцы молодые. Мы их тут выхаживаем, бережем. И без вас нам никак не обойтись. А вы порой пройдете мимо, да и придавите сеянец сапогом… – И он напомнил Кораблеву про случай с Костей Ручьевым.

Никита Кузьмич буркнул, что все это пустой разговор, но на приветствия детей после этого стал отвечать более аккуратно.

…В учительской Ваня Воробьев рассказывал Федору Семеновичу о заседании комитета, а Митя Епифанцев все пытался подсунуть какую-то тетрадку:

– Федор Семенович, вы протокол посмотрите. Все высказывания записаны… почти слово в слово.

– Хорошо, хорошо… – Учитель отодвинул тетрадку. – Это потом… Вы мне своими словами обо всем расскажите.

В учительскую вошел Никита Кузьмич.

Федор Семенович поднялся ему навстречу и протянул руку:

– Очень рад, что зашли. Не частый вы у нас гость в школе.

– Дело привело. – Кораблев покосился на школьников: – Мне бы, Федор Семенович, с глазу на глаз поговорить с вами, без свидетелей.

– Можно и так, – согласился учитель. – Только я попрошу вас послушать и ребят… Заканчивай, Ваня!

Воробьев, беспокойно ероша волосы, продолжал рассказ. Он вспомнил все, что говорилось о Вите на заседании комитета, вспомнил, как школьники были возмущены его поведением.

– А вы уверены, что правильно поступили с товарищем? – неожиданно спросил учитель. – Вполне уверены?

Ваня переглянулся с членами комитета.

– Уверены, Федор Семенович, – негромко сказал он. – Мы от своего не отступимся.

– И воздерживаться мы не век будем, – поднялся Митя. – Пусть Виктор подумает… пусть докажет. Мы его в комсомол сами тогда позовем.

– Ну хорошо, ребята! Теперь идите, – отпустил Федор Семенович членов комитета.

Плотно прикрыв за ними дверь, он взял из угла стул и сел напротив Никиты Кузьмича.

– А я ведь к вам собирался, – заговорил учитель. – Как стемнеет, думаю, так и пойду. Разговор нам с вами откладывать никак нельзя!

Никита Кузьмич выжидательно молчал, неторопливо скручивая толстую цигарку.

– Товарищи не пожелали принять Витю в свою семью, – продолжал Федор Семенович. – Не по душе он им пришелся. А ведь это беда, Никита Кузьмич, большая беда!

– Беда невелика! Дайте команду, все и поправится.

– А вы слышали, что школьники говорили?

– Им только волю дай, они выдумают, наплетут всякой всячины.

– Да разве комсомольцы плохого Вите желают? – удивился учитель. – Они же хотят, чтобы ваш сын стал настоящим товарищем. И двери комсомола для него не закрыты: поживет, поразмыслит, поймет самое важное, и ребята его с радостью примут.

– Я словеса не мастер плести. Я так скажу, без дальних подходов: сынка в обиду не дам! И, как он пятерочник у вас, вы ему помех не чините. Пусть ваш комсомол заново все порешит.

– Вы способностей сына, Никита Кузьмич, не преувеличивайте. Математику он любит, это верно, а к другим предметам нередко с прохладцей относится… Но дело даже не в этом. Для комсомола одних пятерок в табеле еще мало. Душа у человека должна быть ясная, ему товарищи должны поверить… – Федор Семенович поднялся. – За то, что Витю не приняли в комсомол, мы, учителя, тоже несем ответственность. Значит, недоглядели кое-чего. Но во многом и вы, Никита Кузьмич, виноваты. Неверно вы сына воспитываете. Я вам не раз говорил об этом. Белоручкой он растет у вас, себялюбцем.

Никита Кузьмич потемнел в лице:

– Вон куда целите! Опять Кораблев нехорош!.. Всю жизнь вы меня поправляете да подсиживаете.

– Подсиживаю?.. – Федор Семенович побледнел. – Я? Вас?..

– Известное дело. Вспомните-ка, где вы меня только не задевали… Чуть ли не на каждом собрании имя мое склоняете. А теперь вот к сыну придираетесь…

– Папа, что ты говоришь такое? Одумайся! – раздался встревоженный голос: в дверях стояла Галина Никитична.

Никита Кузьмич кинул на дочь сердитый взгляд, махнул рукой и вышел из учительской.

Учитель потянулся к графину с водой. Руки его дрожали.

– Федор Семенович! – кинулась к нему Галина Никитична. – Что тут произошло?

– Нет, нет, ничего. Пустяки. Поспорили немного… совсем пустяки… – Учитель отставил стакан с водой, так и не отпив из него, опустился на стул и придвинул к себе папку с бумагами: смотрите, мол, я уже совсем спокоен.

– Вам комсомольцы обо всем рассказали? – помолчав, осторожно спросила Галина Никитична.

– Да, я знаю…

– Вы считаете, что я совершила большую ошибку…

– Почему же ошибку? – перебил ее учитель.

– Илья Васильевич говорит, что я должна была сдержать комсомольцев.

Федор Семенович на минуту задумался.

– Нет, я этого не думаю, – убежденно сказал он. – Пусть комсомольцы на этот раз поступили с Витей слишком строго – это ему не повредит. Но меня радуют их принципиальность, твердая позиция, взыскательность друг к другу. А это очень дорого, Галя…

Учительница облегченно перевела дыхание.

– Ты что, переволновалась?

– Очень! – призналась Галина Никитична. – Слишком уж я близко все к сердцу приняла.

– «Близко к сердцу»… – повторил Федор Семенович. – Это не так уж плохо. Пожелаю тебе сохранить это качество до старости… – Он внимательно посмотрел на девушку и указал ей на стул рядом с собой. – Ну что, много нерешенных задачек накопилось?.. Садись, подумаем…

Из учительской Галина Никитична вышла, когда уже начало смеркаться.

Около крыльца сидело человек десять комсомольцев.

– Вы почему не расходитесь? – удивилась учительница.

Комсомольцы молча обступили ее, заглянули в лицо.

– Галина Никитична, он за кого, – вполголоса спросила Варя: – за нас или за Никиту Кузьмича?

– За нас, ребята, за нас! – улыбнулась учительница.

Все двинулись к Высокову. Даже те, кто жил в Локтеве и Почаеве, решили проводить Галину Никитичну до дому.

Кто-то зажег электрический фонарик и светил учительнице под ноги, то и дело предупреждая о лужах и рытвинах. И потому ли, что шли такой дружной компанией, или потому, что ребята наперебой болтали о всякой всячине, но дорога к дому показалась Галине Никитичне много короче, чем обычно.

Глава 19. НА РЕКЕ ЧЕРНУШКЕ

Ударили первые морозы. Лужи затянуло хрупким педком, трава покрылась сединой, дороги и тропки стали твердыми и звонкими, точно их вымостили камнем.

Сергей Ручьев попросил Костю написать к пуску электростанции несколько красочных плакатов и лозунгов.

Но обычные плакаты не устраивали Костю, и он придумал сложную композицию: бетонная красавица плотина, водная гладь широкой реки, густая сеть проводов на ажурных башнях, а на заднем плане – богатое электрифицированное хозяйство колхоза.

К работе над картиной Костя привлек Варю, Митю и Пашу.

– Очень уж сложно все, не справиться нам, – озадаченно заметил Паша, когда мальчик рассказал ребятам план будущей картины. – Да и нет всего этого в нашем колхозе.

– Нет, так будет! – возразил Костя. – Надо вперед заглядывать…

Писать картину начали на огромном листе фанеры. Но дело ладилось плохо. Вода в реке выглядела, как высокий снежный сугроб; бетонная плотина походила на дощатый забор.

– Мазилки мы, а не художники! – созналась Варя. – Что ни говорите, а без Вити нам не обойтись.

Кораблев между тем почти не задерживался в школе. Как только кончались уроки, он собирал книги и спешил домой.

Однажды Варя затащила его в пионерскую комнату и попросила поправить на картине плотину и воду.

Увидев склонившихся над картиной ребят, мальчик Даже подался назад. Что это? Смеются они над ним или он действительно им нужен?..

– Вовлекаете! – усмехнулся Кораблев. – Били, били, а теперь мягко стелете…

– Да нет же, Витька! У нас в самом деле ничего не получается, – горячо принялась уверять его Варя.

Витя сказал, что ему некогда, надо сегодня пораньше прийти домой.

– Будет тебе тоску наводить! – вспылил Костя. – Ну, что было, то было. Не век же тебе барсуком отсиживаться?

– Ладно, помажу я вам, – снисходительно согласился Витя. – Только за красками домой схожу.

Ребята ждали его полчаса, сорок минут, пятьдесят, но Кораблев все не возвращался.

– Подведет, так я и знал! – сказал Митя.

Варя растерянно мазала кистью по фанере.

– Ладно, – поднялся Костя, – схожу я за ним.

Он направился в Высоково.

У моста, в перелеске, вился синий дымок. Костя заглянул за кусты и заметил небольшой костер.

Колька с Петькой, чумазые, с покрасневшими от дыма глазами, пекли в горячей золе картошку. Кто же не знает, как вкусна печеная картошка!..

Около них сидел Витя Кораблев и подбрасывал в костер ..валежник.

– Картошки желаешь? – предложил Колька брату, вытаскивая из золы обуглившиеся, черные клубни. – С пылу-жару… Объедение!

Костя, не удостоив брата ответом, сердито посмотрел на Витю:

– Неделю за красками ходить будешь?.. Эх ты, человек! Просили помочь… Рука у тебя отсохнет или что?

Витя долго дул на картофелину, перебрасывая ее с ладони на ладонь.

– Рука не отсохнет, а рисовать для вас не желаю… Раздумал.

– Так не для нас… для дела нужно.

– Все равно. Хватит с меня! Порисую в другом месте.

– В каком другом?

– Найдется такое… На высоковской школе свет клином не сошелся. Возьму и переведусь в районный центр. Знаешь, какая там десятилетка?

– А чем тебе в Высокове плохо? – не поверил Костя. – Такую школу поискать!

– Хорошо, вот как доволен… по самое некуда!.. – Витя черкнул пальцем по горлу. – Директор заранее все расписал: кого принимать в комсомол, кого нет. И натравил на меня сестру да Варьку Балашову, а вы и уши развесили…

– Погоди, погоди! – опешил Костя. – Зачем же учителю натравливать нас?

– А затем… – Витя оглянулся и, будто решив доверить тайну, шепнул: – Он с моим отцом личные счеты сводит. Всю жизнь его подсиживает. Вот и мне перепало…

У Кости потемнело в глазах… Учитель – и личные счеты! Учитель, который был для ребят примером во всем!.. У него они учились жить, по нему проверяли каждый свой шаг, каждый поступок, старались во всем подражать Федору Семеновичу. Учитель всегда был с ними: в школе, на улице, и даже на расстоянии они чувствовали его близость… И вдруг оказывается, что в душе этого человека гнездится что-то мелкое, подленькое и Федор Семенович способен кого-то подсиживать!..

Костя подался к Вите:

– Скажи еще раз про учителя… Скажи!

– Ну-ну, не напирай! Ты что думаешь: святой у нас директор, без тени, без пятнышка? Ходишь у него в любимчиках, не видишь ничего. А учитель, он такой – против него слова не скажи, не покритикуй. Любит, чтобы перед ним на цыпочках все ходили. Кто на собрании против школьной бригады выступал? Отец мой! Вот директор и попомнил, свел с нами счеты…

– Замолчи ты!.. – выкрикнул Костя и, не помня себя, кинулся на Витю.

Сцепившись, мальчики покатились по земле. Зашуршали листья, затрещали сучья.

Колька, размахивая хворостиной, бегал кругом и кричал истошным голосом:

– Расчепитесь вы… дурьи головы! Еще в костер попадете! – И, заметив в кустах Прахова, бросился к нему навстречу. – Алешка, разними ты их!

Глава 20. ЧТО ДЕЛАТЬ?

Про «побоище на реке Чернушке» в школе стало известно на другой же день.

Колька с Петькой, свидетели драки, помалкивали. Зато Прахов расписал ее, не жалея красок. Он утверждал, что драка была проведена по всем правилам и оба противника понесли серьезные потери.

В потерях со стороны Кости никто, впрочем, не сомневался: об этом живописно свидетельствовали многочисленные царапины на его щеках и распухший нос.

Витя Кораблев в школу не явился. Вместо этого в большую перемену в учительскую вошла сторожиха и передала директору сложенный вчетверо лист бумаги:

– Никита Кузьмич просил передать. Сам даже в школу войти не пожелал…

Федор Семенович пробежал глазами бумажку, озадаченно потер щеку.

О драке между Кораблевым и Ручьевым учитель узнал еще вчера вечером, и она его изрядно встревожила.

Любая ребячья драка доставляла учителю немало хлопот и огорчений, но эта была особенно неприятна. Никита Кузьмич, конечно, поймет ее по-своему и всем будет твердить, что его сына выживают из школы. Федор Семенович ждал, что отец Вити вот-вот явится в учительскую и будет требовать сурового наказания Кости Ручьева. Но то, что директор прочел сейчас, явилось для него полной неожиданностью.

– Федор Семенович, – вполголоса спросила Галина Никитична, поднимаясь с дивана, – что пишет отец? Чего он хочет?

Федор Семенович еще раз прочел про себя заявление Никиты Кузьмича.

– М-да… Новости каждый день! Никита Кузьмич требует выдать Витины документы. Собирается перевести сына в другую школу.

Учителя встрепенулись. Преподаватель географии отложил в сторону газету, посмотрел поверх очков на Галину Никитичну:

– Вы, вероятно, в курсе дела. Из-за чего, собственно, Ручьев схватился с вашим братом?

– Я говорила с Витей. Он утверждает, что отказался рисовать плакат, а Ручьев будто бы налетел на него с кулаками… – глухо сказала Галина Никитична. – Но я, признаться, не очень верю этому…

– А по-моему, вполне вероятно… Надо знать характер Ручьева!

Илья Васильевич назидательно поднял палец и заговорил о том, как одно цепляется за другое: сначала Витю оттолкнули от комсомола, настроили против него всех ребят, а теперь довели мальчика до того, что он должен менять школу.

Федор Семенович еще раз перечитал заявление. Драки были довольно редким явлением в школе и, по выражению Клавдии Львовны, давно «ушли в область преданий».

– Что же делать? – растерянно обратилась к директору Галина Никитична. – Ручьева только что приняли в комсомол, и вдруг такой срыв. Может быть, комсомольскую группу собрать?

– А я бы советовал Ручьева на педсовет вызвать. Поговорить с ним, предупредить. Слишком он горяч и несдержан! – предложил Илья Васильевич. – И вообще, надо решительно встать на защиту Вити Кораблева… Раз и навсегда оградить его от всяких нападок.

Федор Семенович ответил не сразу.

Он медленно прошелся по учительской.

Случай был не из легких. Отпустить Витю Кораблева в другую школу? Сколько это вызовет разговоров среди родителей; какое нелестное мнение составится о высоковской школе по всей округе; какой удар будет нанесен Галине Никитичне – все скажут, что она молода, неопытна, не сумела удержать в школе даже родного брата.

А может, и в самом деле построже наказать Костю Ручьева? Но так ли уж он виноват? Ведь в драке Ручьев пострадал не меньше, чем Витя Кораблев. И кто из них больше виноват, это еще надо выяснить.

– С педсоветом пока подождем, – заговорил наконец Федор Семенович. – Посмотрим, как ребята поведут, себя. Мне кажется, что драка эта не совсем обычная… И за ней что-то скрывается.

…Весь день Костя не выходил из класса и отсиживался на задней парте. Он все ждал, что его позовут к Федору Семеновичу или Галина Никитична попросит его остаться после уроков. Но к директору почему-то не звали, учительница к нему не подходила.

Только Паша с Васей, поглядывая на Костю, покачивали головами, а Варя кидала такие сердитые взгляды, что мальчик невольно закрывал ладонью распухший нос.

После занятий Костя долго копался в парте и отправился домой тогда, когда в классе никого не осталось.

У моста через Чернушку он заметил Митю и Варю. Они стояли у самого берега реки и продавливали ногами тонкий зеленоватый лед.

Костя, втянув голову в плечи, решил незаметно проскользнуть через мост.

– Здравствуйте! – неожиданно обернулась к нему Варя. – Отыдно со всеми-то вместе идти? Один пробираешься… Так тебе и надо… битый нос!

Костя остановился.

– Молчишь? Отвечать нечего? – наступала девочка. – Комсомольского стажа без году неделя, а уже отличился… Вон сколько медалей на тебя навешали!

Костя вспыхнул и вновь прикрыл нос ладонью.

– И охота была связываться тебе с Кораблевым! – с досадой сказал Митя. – Не хотел он рисовать – и шут с ним! Теперь пойдет звон на весь белый свет: «Ручьев драку затеял».

– На комитет потянут, к директору… – заметила Варя. – Строгий выговор можешь заработать.

– Очень свободно… – подтвердил Митя. – А то еще с предупреждением.

– Ну и пусть строгий! – с отчаянием выкрикнул Костя. – А только я ему все равно не позволю…

– Опять на стенку полез! – нахмурилась Варя. – Чего ты не позволишь?

– Не дам учителя поносить! И все тут! Вы знаете, что Кораблев про Федора Семеновича сказал?.. «Учитель со мной личные счеты сводит…» – И Костя торопливо передал подробности вчерашней стычки.

– Так и сказал: «личные счеты»? – переспросила Варя.

– А ты, значит, и навесил ему по первое число? – деловито осведомился Митя.

– Сам не знаю, как вышло… Кровь в голову ударила…

– Ну и правильно! И я бы не стерпел! – вырвалось у Мити. Но, заметив строгий взгляд Вари, мальчик сконфуженно поправился: – Я не в том смысле… Можно, конечно, и без рук…

– Что ж теперь делать, ребята? – озадаченно спросила Варя.

– Вопрос ясен, – сказал Митя. – Пусть Костька, как все было, так и расскажет: и в классе, и Федору Семеновичу, и на комитете доложит. Я так думаю: выговор ему теперь могут без предупреждения дать…

– Учителям надо рассказать… это так, – согласилась Варя. – А всем ребятам – нельзя. Вы понимаете, что будет? Вдруг вся школа узнает, что Кораблев директора оскорбил? Тут же такое поднимется! Ребята ему этого не простят, проходу не дадут…

– А пусть Витька перед Федором Семеновичем извинится: так, мол, и так, виноват… И дело с концом! – предложил Митя.

– Так он и будет извиняться! – сказал Костя.

– Тогда и поделом ему! – заявил Митя. – Не бросайся такими словами, не черни кого не следует! Варя с укором посмотрела на мальчиков:

– Вы же поймите: Витя какой ни на есть, а товарищ нам. Мы как говорили? Поможем ему, вытянем. А вот опять все вкривь да вкось полезло. И если мы сейчас Витю не поддержим, то совсем оттолкнем его от себя.

– Это пожалуй… – растерянно признался Митя. – А что же делать?

– Вот и я спрашиваю: что делать? – вздохнула Варя. – Давайте думать.

– Давайте!.. – уныло согласился Митя.

Ребята поднялись на мост и, опершись о перила, стали смотреть на реку. Мороз хотя и заковал Чернушку в панцирь, но вода не смирилась и продолжала бежать под зеленоватым льдом, шевеля и расчесывая речные водоросли.

От леса надвинулась серая туча, потянуло холодком, и первые, робкие снежинки закружились в воздухе. Ребята вытянули руки, и снежинки, падая на ладони, быстро таяли, оставляя прозрачные капельки воды.

Через мост проехал на тележке дед Новоселов и с недоумением покосился на школьников:

– Вы что, как на карауле, застыли? Или зиму встречаете? Идет она, матушка, свое время знает!

– Ничего мы не придумаем, – сказал Митя, когда тележка с дедом скрылась за поворотом дороги. – Пошли домой… у меня ноги мерзнут.

Неожиданно Варя забарабанила кулаками о перила моста:

– Есть! Нашла! Теперь знаю, что делать! – Она схватила Костю за руку: – Слушай, тебе надо помириться с Кораблевым!

– Как – помириться? – не понял Костя.

– Очень просто. Прийти в класс и сказать: «Ничего такого между нами не было. Просто поспорили. По пустякам. Из-за печеной картошки». И руку Вите подать.

– Да ты что… смеешься надо мной? – обиделся Костя . – Шут я ему гороховый?

– Ах, вот как! – рассердилась Варя. – Гордость не позволяет! А как же я о своей двойке пионерам рассказала?

Но Костя наотрез отказался мириться с Кораблевым.

– Это и впрямь ни в какие ворота не лезет, – поддержал его Митя. – Вроде как сам себя высечешь!

На склоне «школьной горы» показалась Галина Никитична.

– А давайте учительницу спросим, – неожиданно предложила Варя. – Как она скажет, так и будет.

Костя подумал и махнул рукой: разговора с классной руководительницей все равно не избежать и, может быть, лучше даже не оттягивать его.

– Только ты сама рассказывай, – попросил Костя. – Я не смогу больше.

Галина Никитична поравнялась с ребятами:

– Вы чего морозитесь? Домой пора. Пойдемте вместе.

Все направились к Высокову.

– У нас тут спор вышел, – начала Варя и слово за слово обо всем рассказала учительнице.

От неожиданности Галина Никитична даже замедлила шаг. Она вспомнила свои школьные годы, вспомнила, как ребята сурово обходились с теми, кто позволял себе оскорбить любимого учителя, и поняла, что угрожает ее брату.

– Я не оправдываю Витю, – медленно заговорила учительница, – но виноват не только он. Витя во многом повторяет слова отца… И нам надо что-то предпринять…

– Я вот говорю: помириться надо. А Костя не желает, – сказала Варя.

– Понимаю, это не легко. – Галина Никитична посмотрела на мальчика. – Ссора не пустяковая. Я только вот о чем хочу тебя попросить: не рассказывай пока ребятам, из-за чего вы повздорили с Витей. Это мозкно, Костя?

– Конечно, можно, – ответила за мальчика Вара. – Он же не маленький, понимает…

– Хорошо, – глухо перебил ее Костя, поднимая воротник пиджака. – Я помолчу.

Глава 21. ХУДЫЕ ДНИ

Неизвестно откуда, но школьники узнали, что Никита Кузьмич потребовал от директора выдать ему Витины документы. Федор Семенович документов не выдал, а сам лично пошел к Кораблевым и просидел у них целый вечер. Разговор будто бы кончился тем, что Никита Кузьмич согласился оставить сына в школе, но с условием, что зачинщик драки Костя Ручьев будет строго наказан

Через два дня Витя вернулся в школу. На глазу у него лежала черная повязка, волосы были гладко зачесаны назад, новая рубаха коробом стояла на груди.

– Били его, колотили, а с него все как с гуся вода, – шепнул Паше Вася Новоселов. – Сияет, как млад месяц!

– Такого разве пробьешь!.. Смотрите, силушка гуляет! Один двоих скрутит, – отозвался Паша.

Ребята задумались. Что же случилось с Костей? Он хоть и горяч, но в драку из-за пустяка не полезет, и, если решился схватиться с Кораблевым, были к тому причины серьезные и необычные.

Паша и Вася несколько раз пытались выведать у приятеля, из-за чего тот подрался с Витькой, но мальчик упорно отмалчивался.

– Да что ты, право, тихоней стал! – возмущался Вася. – Кораблев говорит: тебе по всем линиям приработка будет… А ты молчишь, как рыба. Защищайся!

Но однажды к Паше и Васе подошел Колька и рассказал, что случилось на реке Чернушке.

– Вы Костю в обиду не давайте! – попросил он.

Озадаченные приятели поделились новостью с Варей и Митей:

– Мы теперь знаем… Ручей за учителя вступился. Нам надо поддержать его!

Но Варя замахала на них руками:

– При чем тут Федор Семенович! Просто Костя с Витькой поцапались по мелочи. Вы же, мальчишки, не можете без этого…

Паша недоверчиво усмехнулся:

– Расскажи еще кому… А я Костьку вот как знаю!

– Говоришь, по мелочи поцапались, – возразил Вася. – Так давно бы и замирились. А они и не смотрят друг на друга.

– Ну и помирятся… дайте срок!..

– Эге! – присвистнул Паша. – Да скорее Чернушка вспять потечет!

Мальчики так ничего и не поняли, но про себя решили своего друга в обиду не давать.

– Дело тут темное. Но раз на то пошло, Кораблеву тоже будет не сладко… узнает он худые дни.

И «худые дни» начались.

Во время уроков Витя частенько получал записки без подписи:

«Кораблев, признайся честно, за что тебя побили. Будь хоть раз человеком!»

«Извинись перед Федором Семеновичем. Мы требуем»!

«Кто против учителя, тот против нас!»

Витя зло рвал записки на мелкие клочки, старался показать, что он спокоен и невозмутим, но в то же время невольно чувствовал, что вокруг него творится неладное.

Как-то после уроков старшеклассники собрались на спортплощадке сыграть в футбол. Витя был прославленным центром нападения, и ни одна игра не обходилась без его участия. Но в этот раз никто почему-то не передавал ему мяча.

Витя рассердился и, захватив мяч, повел его напролом к воротам противника. Но тут раздался свисток.

Вася Новоселов – он был неизменным судьей на всех футбольных состязаниях – отобрал у него мяч и назначил штрафной удар. Витя заспорил, что это отсебятина и таких правил нет.

– За пререкания с судьей удаляетесь с поля, – неумолимо объявил судья.

– С поля! Долой! – дружно закричали игроки.

– Плевал я на вашу лапотную команду! – фыркнул Витя и с независимым видом ушел с площадки.

В другой раз Паша и Вася задержали Кораблева в классе. Они загородили дверь и приперли ее стулом.

– Садись, Кораблев, поговорим…

Витя с недоумением оглядел ребят.

– Садись, не робей! Драки больше не будет, – усмехнулся Паша. – На днях Ручьева на комитет комсомола вызывают. И тебя, наверное, пригласят. Ты что говорить будешь? Напали на тебя, обидели?

– Как было, так и скажу, – глухо выдавил Витя, все еще не решаясь сесть за парту. – Не я первый в драку полез…

– Знаем мы, кто первый… – оборвал его Вася. – Ты лучше объясни: зачем Федора Семеновича оскорбил? Когда у него прощения просить будешь?

История с дракой приобрела для Кораблева странный и непонятный оборот. С каждым днем все больше и больше школьников не желало разговаривать с Витей.

Даже Прахов начал сторониться Вити, хотя Кораблев уже несколько раз приглашал Алешу к себе домой послушать радио и сыграть в шашки.

– Я бы с охотой… Да, понимаешь, все некогда… – юлил Прахов и куда-то исчезал.

«Подумаешь, свет клином сошелся! – храбрился Витя. – Проживу и один! Радио буду слушать, на охоту могу пойти».

Но в душе он сознавал, что обманывает себя, Слушать радио не хотелось, идти одному на охоту – скучно.

Вскоре уехал отец. Вторая бригада получила шесть путевок на районные курсы просоводов. На бригадном собрании Марина предложила, кроме молодежи, послать на курсы Никиту Кузьмича. Тот начал отказываться, ссылался на годы, на недомогание, но Марина настояла на своем.

Никита Кузьмич нехотя собрался и отправился в район.

В доме Кораблевых стало совсем тоскливо. Сестра почти все время проводила в школе, и лишь одна мать хлопотала по хозяйству.

По утрам Вите все тяжелее становилось ходить в школу. Он затягивал сборы до последней минуты, зачемто несколько раз переобувался, пока мать почти силой не выпроваживала его из дому.

Однажды после обеда Витя надел новый полушубок, валенки и теплую шапку.

– Ты куда это собрался? – удивленно спросила сестра.

– К отцу поеду, в район… – мрачно заявил Витя. – Пусть он меня в другую школу устраивает. Ребята мне здесь житья не дают…

– Не выдумывай! – перебила его Галина Никитична. – Я ведь знаю, почему ребята тобой недовольны.

– Я по правде сказал, как есть. Не терпит нас учитель…

– Как у тебя язык поворачивается на такие слова! Отец наш в трех соснах заблудился, а ты, как попугай, повторяешь его несправедливые слова. Надо же думать, Виктор, самому думать!

Галина Никитична несколько раз прошлась по комнате, потом достала лист бумаги и, присев к столу, решительно написала записку. Затем вложила ее в конверт.

– Хорошо! Поезжай к отцу. Устраивайся в другую школу. Только передай, пожалуйста, новому директору вот это письмо.

– Какое письмо? – насторожился Витя.

– Я написала коротко, – объяснила сестра. – Ты оскорбил учителя. Товарищи требуют, чтобы ты извинился перед ним. Но у тебя не хватило на это мужества, и ты предпочитаешь перейти в другую школу. Так пусть новый директор знает об этом.

Галина Никитична сунула брату письмо, оделась и вышла из дому.

Мальчик долго смотрел на синий конверт, не зная, что с ним делать.

К нему подошла мать:

– Не ожесточай себя, сынок! Коль провинился в чем, так повинись. Повинную голову и меч не сечет, да и тебе легче будет.

– Ничего ты не знаешь! – раздраженно сказал Витя. – Не вмешивайся не в свое дело! – И, сунув письмо в карман, он выскочил за дверь.

Глава 22. ОТЕЦ

До районного центра было километров десять, и Витя решил добраться на попутной машине. Но на шоссе не видно было ни одного грузовика, и мальчик пошел пешком. Но чем дальше уходил он от Высокова, тем сильнее охватывали его сомнения. Удастся ли ему устроиться в районную школу, да еще в середине года? Как встретят его учителя и ребята, особенно после того как узнают, почему он ушел из старой школы?

А если серьезно подумать, что Витя имеет против Федора Семеновича? Два или три раза директор вызывал его к себе в кабинет по поводу каких-то проделок. В остальное же время он был добр к нему, внимателен и всегда радовался его успехам по математике. Когда же речь заходила об изготовлении новых приборов по физике, то учитель одним из первых называл имя Вити Кораблева.

Правда, учителя сильно недолюбливает отец. Почему так, Витя никогда толком не понимал, а просто верил отцу на слово.

Мальчик оглянулся на «школьную гору».

В саду на высоком шесте был виден жестяной флюгер метеостанции, торчали на деревьях осиротевшие дуплянки и скворечники; на белой, заснеженной крыше школьного здания чернели крылья маленького ветродвигателя, который давал электроэнергию для физического кабинета.

Витя вздохнул и отвернулся. Нет, что там ни говори, а все же хорошие были дни, когда он вместе с ребятами мастерил и флюгер, и скворечни, и ветродвигатель!

Мальчик прошел километра четыре, когда из-за поворота шоссе навстречу ему неожиданно выскочила зеленая трехтонка и, обдав снежной пылью, пролетела мимо. В кузове машины сидели колхозники, и среди них Витя заметил отца. Мальчик замахал руками, бросился вслед за трехтонкой, но та была уже далеко.

Не понимая, почему отец возвращается домой, Витя повернул назад.

Жесткие, необношенные валенки натирали ему ноги, он еле шел и только к сумеркам добрался до Высокова. Заглянул в контору колхоза. Здесь было людно: заседало правление с активом. В углу сидела группа школьников.

Сергей Ручьев что-то говорил. Рядом с ним Федор Семенович писал протокол.

В углу Витя заметил отца. Тот сидел на корточках, нахохлившись, как сыч, и дымил папироской-самокруткой.

Сергей рассказывал об учебе колхозников. Большинство членов артели уже сейчас посещают агротехнический кружок, созданный при помощи учителей. Несколько человек удалось направить в район, на курсы просоводов.

– Направить – направили, а некоторые уже утомились… на каникулы приехали, – сказал один из членов правления.

– Да, Никита Кузьмич, в чем дело? – спросил Сергей Кораблева. – Недели не прошло, а вы уже дома?

– Я, председатель, тебе потом доложу… – отозвался тот. – Не ломай собрания.

Неожиданно вошла Марина, протолкалась к столу и что-то шепнула Сергею. Тот покрутил головой:

– Срочное донесение, товарищи… Марина только что по телефону с районом говорила. Кораблев-то наш того… Вроде как сам себя с курсов уволил… Никита Кузьмич, вы бы объяснили людям.

Кораблев потушил цигарку и, кряхтя, поднялся:

– Освободите, граждане! Не по годам мне эти курсы. Там одних наук, почитай, полная дюжина: агротехника, машиноведение, ботаника… И не выговоришь, язык заплетается. А у меня мозги задубели, пальцы перо не держат… Да и в сон, признаться, клонит.

– Насчет сна это в аккурат, – фыркнул дед Новоселов. – Мы с Кузьмичом осенью на слете в районе были. Так он все прения проспал и художественную часть вдобавок. Я его бужу, домой пора ехать, а он сердится: «Погоди, Тимофей, еще петухи не пели».

В правлении дружно засмеялись. Сергей постучал карандашом по столу.

– Давайте по существу, товарищи…

– Давайте! – поднялась Марина. – Я давно о Никите Кузьмиче хочу поговорить. Человек он будто уважаемый, хозяйственный, а вот учиться не желает. И людей в бригаде с толку сбивает…

– Кого это я сбиваю? – спросил Кораблев.

– А помните, весной что было? Просила я вас с девчатами озимую пшеницу бороновать, а вы такое им наговорили… «Боронование, мол, затея опасная, можем весь хлеб погубить». Чуть тогда всю работу не сорвали…

– Было такое дело? – спросил Сергей.

– За год много чего было, всего не упомнишь… – неопределенно буркнул Кораблев.

– Словом, я так скажу, – продолжала Марина: – работает Никита Кузьмич, как мужик доколхозный, от всего нового шарахается. Вот теперь и с курсов сбежал.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Сергей.

Витя, подавшись вперед, старался рассмотреть в полутьме лицо отца. Ему казалось, что после слов Марины отец должен был подняться во весь рост, подойти к столу и так ответить бригадиру, чтобы та не знала, куда деваться. Но он почему-то молчал и курил цигарку за цигаркой.

– Есть у меня предложение, – сказала Марина. – Не желает Никита Кузьмич учиться – дать ему другую работу в колхозе. Пусть в шорники идет или в сторожа.

Кораблев приподнялся и уставился на девушку с таким видом, словно с малых лет не видел ее и теперь не может признать.

– Ну Балашова! Ну соседка! Вон ты какая стала!.. – И он, расталкивая колхозников, пошел к двери.

– Обождите, Никита Кузьмич! – остановил его Сергей. – Что вы взвились прежде срока? Разговор полюбовный идет. Послушаем, что еще люди скажут.

Раздались голоса, что просьбу Кораблева надо уважить и не посылать его больше на курсы.

Слова попросил Федор Семенович. Витя так и подался вперед: вот когда учитель высмеет отца, сведет с ним счеты!..

– Легко же вы с человеком разделались! – заговорил Федор Семенович. – «Уважить, освободить»… Слов нет, шила в мешке не утаишь: Никита Кузьмич поотстал от людей, постарел не по годам… Но что в поле он работать умеет, землю понимает – этого у него не отнимешь. И рано ему еще в сторожа уходить…

Витя все ждал, что после такого осторожного вступления учитель наконец-то обрушится на отца. Но ничего плохого он не сказал. Он даже посоветовал правлению Никиту Кузьмина от курсов не освобождать, а обязать закончить их, да не как-нибудь, а с отличием.

– Кораблев у нас не из слабеньких, в азарт войдет – одолеет.

Члены правления согласились с учителем.

Витя с недоумением поглядывал то на отца, то на Федора Семеновича. Вдруг он заметил рядом с собой Костю Ручьева. Взгляды их встретились.

«Слушай, как учитель на твоего отца нападает! – казалось, говорили Костины глаза. – Все бы так нападали!»

Витя зябко поежился и выскользнул за дверь. Дома он молча разделся и забрался на печь.

В голове у него все перепуталось. До сих пор Витя считал отца одним из самых уважаемых людей в колхозе. Никита Кузьмич много лет был членом правления, потом кладовщиком; с его мнением считались, к нему прислушивались. Он отлично знал все колхозные угодья; по его сигналу начинали сев, сенокос, уборку хлебов. Никто удачливее и дешевле Кораблева не умел купить для колхоза племенного быка или рабочих коней… И вдруг против отца подняли голос. И кто же? Марина Балашова, соседка, молодой бригадир.

Витя ничего не мог понять. А ведь ему всегда так хорошо и покойно было с отцом. Отец был ласков, заботлив, никогда ни в чем не отказывал, всегда вовремя приходил к нему на помощь.

…Вскоре Никита Кузьмич вернулся из правления. Семья села ужинать. Витя сослался на головную боль и от ужина отказался.

За столом царило молчание. Первой его нарушила мать. Она спросила отца, правда ли, что на собрании Марина Балашова предложила ему пойти в сторожа.

– Уже пошло по свету гулять… – Никита Кузьмич поморщился и отложил в сторону ложку. – Марина, она скажет… горяча чересчур!

Он поднялся, зашагал по избе и, все больше распаляясь, заговорил о том, что в колхозе его не ценят, старые заслуги забыли, люди сводят с ним личные счеты…

Вдруг он остановился: Витя смотрел на него с печки.

– Не спишь, сынок?

– А почему на собрании этого не сказал? – глухо спросил мальчик.

– А ты разве был на собрании? – опешил отец. – Слышал что-нибудь?

– Все слышал… Били тебя, судили, а ты в уголке сидел, отмалчивался.

Никита Кузьмич часто заморгал глазами и как-то боком отошел от печки.

– Ладно, ты спи, коль нездоров, спи… – Потом он вспомнил: – Да, мать сказывала, ты в район ко мне собрался. Что за спешное дело?

– Никуда я не собрался… разговоры одни! – буркнул Витя, уполз в темный угол печки, как в нору, и закрыл глаза. Ему и в самом деле показалось, что он заболел.

Глава 23. МИР ПОНЕВОЛЕ

Рано утром Витю разбудили голоса. У порога стояла Марина Балашова и торопила отца с завтраком:

– Сейчас в район еду на подводе. Могу и вас на курсы захватить.

– Дай хоть чаю напиться, скаженная! – бурчал Никита Кузьмич.

– Вы поскорее! Чтобы к началу занятий успеть.

– Ты кто такая – буксир, толкач? В ответе за меня?

– А вы разве забыли, что правление вчера решило: обязательно вам доучиться надо. Я вот наших девчат на курсах повидаю, накажу им, чтобы они дремать вам на занятиях не давали.

Галина Никитична с любопытством поглядывала на Витю. Ни вчера вечером, ни сегодня утром он о школе с отцом не заговаривал.

Вскоре Марина и Никита Кузьмич ушли.

Витя сел заниматься и, когда время перевалило за восемь часов, отправился в школу.

На первом же уроке ему вновь передали записку с требованием извиниться перед Федором Семеновичем. И Витя, против обыкновения, не порвал ее.

В перемены он почти совсем не выходил из класса, из-за чего пришлось крепко повздорить с дежурившим в этот день Костей Ручьевым.

В большую перемену перед школой разгорелся первый зимний бой. Из-за снежных бастионов летели белые ядра, доносились воинственные крики.

Из окна второго этажа Вите отчетливо было видно. как семиклассники, стягиваясь за дровяным сараем, готовились ударить по восьмому классу с тыла.

И ему вдруг представилось, как было бы хорошо выскочить сейчас без шапки на улицу, предупредить своих о коварстве семиклассников, крикнуть «ура» и первому устремиться на противника.

Но в ладони лежала смятая записка.

Витя вздохнул и отошел от окна. Потом выглянул за дверь. В коридоре было тихо. Дверь в учительскую приоткрыта, и до нее совсем недалеко. Стоит только постучать, войти, и, может быть, через несколько минут на душе уже не будет так тяжело, как сейчас…

Витя оглянулся и направился к двери учительской. Но зазвенел звонок, и в коридор ворвались школьники. Из учительской вышел Федор Семенович. Руки его были заняты классным журналом, книгами и учебными приборами – предстоял урок физики в восьмом классе.

– Да, Витя, – заметил он мальчика, – в учительской на столе лежит такая большая стеклянная трубка. Принеси ее, пожалуйста, в класс. Она нам нужна будет на уроке.

Когда Витя принес в класс трубку Ньютона (как он потом узнал), ученики уже сидели за партами, только Костя помогал Федору Семеновичу устанавливать на столе учебные приборы. Заметив Витю, он поспешно отобрал у него стеклянную трубку:

– Можешь не стараться. Не твое дежурство.

– А ты гуляй больше…

– Ну-ну, воюющие державы! – сказал учитель. – Поссорились по пустякам, а обиды на целый год.

Вася с Пашей многозначительно переглянулись. Вот она, долгожданная минута! Пусть Костя молчит, это его дело, но они своего друга в обиду не дадут.

– Федор Семенович, они не по пустякам, – с серьезным видом сказал Вася. – У них принципиальный спор получился.

– Скажите пожалуйста, принципиальный!.. Это по поводу печеной картошки-то?

– А вы спросите Кораблева. Он скажет, как все было, – настаивал Вася,

А Паша тем временем, вытянув ногу, загородил проход между партами, по которому Витя возвращался на свое место, и шепнул:

– Ну, говори же, признавайся! Долго мы ждать будем?..

И, хотя препятствие было не так уж велико, Витя покорно остановился и повернулся лицом к учителю.

– Федор Семенович, – тихо сказал он, – это правда… Драка не из-за картошки получилась… Мы поспорили…

Костя только что сел за свою парту и сейчас с недоумением посмотрел на Кораблева. Что случилось с ним? Неужели у Вити хватит смелости рассказать всю правду?..

– Ты понимаешь, что будет? – обернувшись к Косте, встревоженно шепнула Варя.

Костя нахмурился. Да, он понимал… Сейчас Кораблев произнесет те самые слова, какие были сказаны им тогда, на берегу Чернушки. Несправедливые, оскорбительные слова!.. Нет-нет, никто не должен их слышать: ни учитель, ни ребята!..

– Поспорили так поспорили, что за беда! – сказал Вите учитель. – А в драку вступать зачем же? Не к лицу это вам! Садись-ка за парту.

– Это я виноват, Федор Семенович, – упрямо продолжал мальчик, одержимый только одним желанием – поскорее во всем признаться. – И сам не знаю, как все получилось… Мы ведь из-за чего схватились?..

– Ну что ты, в самом деле, старину ворошишь! – резко стукнув крышкой парты, поднялся Костя. – Я и забыл даже, о чем спор был… Так, мелочь какая-то. Никому это не интересно…

– Помирились бы давно, и делу конец, – подсказала Варя и посмотрела на Костю, словно хотела сказать: «Хочешь не хочешь, а придется».

Костя вздрогнул и невольно засунул кулаки в карманы. Но в ту же минуту весь класс увидел, как он вылез из-за парты, сделал шаг к Вите и протянул ему руку:

– Ладно… Забудем это дело. Мир так мир!

Ничего не понимая, Витя растерянно смотрел на протянутую ладонь.

Тогда Костя сделал к нему еще один шаг и схватил за руку.

– Вот так-то лучше! – Довольная улыбка тронула лицо Федора Семеновича. – Да здравствует мир в восьмом классе!

Заулыбались и ребята.

Только Паша с Васей оцепенело смотрели друг на друга: они, как и Кораблев, ничего не понимали.

А Костя все тряс и тряс Витину руку, словно хотел, чтобы весь класс видел, как сильно и прочно их рукопожатие, хотя глаза его при этом были серьезны и холодны.

– А у меня, ребята, к вам дело есть, – заговорил Федор Семенович, когда класс успокоился. – К Новому году электростанция должна дать свет школе, а у нас еще электропроводка не закончена. Лучшие ученики по физике из девятого и десятого классов взялись помочь монтерам. Надо кого-нибудь из восьмого выделить.

– У нас по физике Витя Кораблев хорошо идет, – сказала Варя, угадывая, к чему клонит учитель.

– Я тоже так думал, – кивнул Федор Семенович. – Так вот, Виктор… отбери еще трех-четырех ребят, хорошо успевающих по физике, и отправляйся в распоряжение электромонтеров. За старшего над ребятами будешь ты…

– Я? За старшего? – удивился Витя. – Да ребята и не захотят со мной…

– А ты не торгуйся… выполняй, раз назначили, – перебил его Костя.

– Хорошо, я соберу, – согласился Витя и весь урок просидел как в тумане.

После звонка Федор Семенович задержал в классе Костю и Варю.

– Хорошо вы меня поддержали сегодня… с полуслова поняли, – сказал он. – Молодцы!

– Я давно Косте говорила, чтобы помирился, – заметила Варя. – А у него гордости через край…

– Да как с ним можно было мириться? – не выдержал Костя. – Он же, Федор Семенович…

– Знаю, знаю, – остановил его учитель.

– Знаете? – удивился Костя. – И вы это терпите! Такую обиду?..

– Приходится иногда и потерпеть, – усмехнулся учитель. – Если от каждой вашей обиды учитель начнет из себя выходить, что же тогда в школе будет?.. А про то, что Витя обо мне наговорил, лучше сейчас не вспоминать. Его нам сейчас крепко держать около себя надо… в сторону не отпускать.

…Домой Варя с Костей возвращались вместе. С утра выпал мягкий, пушистый снег и густо запорошил поля, лощины, овраги, крыши домов. Все кругом выглядело чистым, ослепительно белым, словно искусный маляр еще раз прошелся по земле своей огромной кистью и исправил последние недоделки.

Варя набрала полные пригоршни снега и близко поднесла к лицу:

– Вот и зима пришла!

– Пришла, – отозвался Костя и скатал тугой снежок. Потом он покосился на девочку: им пора идти домой, а они почему-то все еще стоят на «школьной горе» и смотрят вниз, где уже пролегли десятки новых тропок и глубокие следы полозьев.

– А хочешь, по целине пойдем? – неожиданно предложил мальчик.

Варя согласно кивнула головой и первая побежала по склону «школьной горы», оставляя на нетронутом снегу рубчатый след калош. Когда они добрались до берега Чернушки, девочка повернула к мосту.

– Нет уж, давай через реку, напрямик, – остановил ее Костя. – Скорее дома будем.

Он ждал, что Варя сейчас растеряется и скажет: «Как можно! А если лед провалится?», но она только махнула рукой и засмеялась:

– А давай!.. Напрямик так напрямик!

Костя сбежал на лед первым, добрался до середины реки и несколько раз подпрыгнул.

– Не робей! – крикнул он. – Лед крепкий. Ты только по моему следу шагай.

Посмеиваясь, девочка вслед за Костей перебралась через реку.

До Высокова они шли, болтая о всякой всячине, и остановились около дома Балашовых, когда уже начало смеркаться.

– Вот так пошли напрямик! – спохватилась Варя и, вбежав на крыльцо, взялась за щеколду двери. Но потом, словно что вспомнив, обернулась и поманила Костю: – Я давеча про гордость сказала… будто у тебя ее через край. Так это я так… не подумала. Ты не обижайся. Ладно?

Не успел Костя ничего сказать, как девочка кинула ему в лицо пушистый снег и скрылась в сенях.

Мальчик решил в долгу не оставаться. Схватив пригоршню снега, бросился было к крыльцу, но потом махнул рукой и улыбнулся.

Дома Колька встретил брата радостным восклицанием:

– По глазам вижу: пятерку получил! По какому предмету?

– Ладно, Колька, потом расскажу… Давай-ка лучше ужинать.

За ужином Костя с серьезным видом принялся расспрашивать брата, как пионеры учатся, довольна ли вожатая их успехами.

– Всякое бывает, – уклончиво ответил Колька. – Только теперь от нашей вожатой ни одна двойка не укроется… Чуть что, так Варя и на дом к пионеру придет и на совет отряда вызовет.

– А вы бы не очень допекали вожатую… У нее своих уроков хватает.

– Разве мы не понимаем! – обиделся Колька.

Потом Костя поинтересовался, какой у пионеров план работы на зиму.

– Вы, главное, про лыжи не забудьте. Тренировки надо начинать, к состязаниям готовиться… Если, конечно, потребуется, могу и я подзаняться. Можешь передать своей вожатой.

– Вот здорово! – обрадовался Колька. – А мы как раз тебя вчера запланировали: тренер по лыжам. Мне Варя поручила договориться с тобой.

Брови у Кости полезли вверх.

– Тогда считай, что мы уже договорились.

Глава 24. ДОБРАЯ ПАМЯТЬ

В теплице, окруженной сугробами снега, зазеленело маленькое поле.

Первое время после появления всходов просо на опытной клетке мало чем отличалось от всходов на контрольной клетке.

Ребята заволновались, но, по молчаливому сговору, старались об этом не говорить и терпеливо ждали, что будет дальше.

И стебли проса, как бы войдя в силу, мало-помалу окрепли, начали расти быстрее и стали заметно опережать посевы на соседней клетке.

Опытное просо доставляло ребятам немало хлопот. Надо было умело топить печь, постоянно поддерживать в теплице ровную температуру, вовремя очищать стеклянную крышу от снежных заносов.

Между тем занятия в школьной бригаде шли своим чередом. Ребята изучали агротехнику высоких урожаев ржи, пшеницы, ячменя.

Марине доставалось крепко. То, что из года в год она делала в поле, теперь надо было толково и просто объяснить ребятам. Но слов и знаний не хватало. Бригадир обращалась за советами к директору школы, к Галине Никитичне, вечерами просиживала за книгами.

– И втравили же вы меня в это дело… ребятишек учить! – жаловалась она отцу. – Все время убиваю… ни погулять, ни песен попеть…

– Ничего, ничего! – успокаивал ее Яков Ефимович. – Это тебе только на пользу.

Сказать по правде, Марина и не унывала. Ей даже нравилось приходить по вечерам в школу, слышать ребячьи приветствия, вести беседу, отвечать на вопросы… К тому же Марина всегда находила себе помощников:

то она приводила к ребятам бригадира первой бригады и тот рассказывал, как сеять и ухаживать за рожью, то свою подругу – мастерицу по ячменю, то деда Новоселова.

Однажды Федор Семенович спросил Галину Никитичну и Марину, почему они изучают с ребятами только зерновые культуры и совсем забыли про картошку.

– Пригласите-ка вы Анну Денисовну Кораблеву, – посоветовал учитель. – Ведь она всю жизнь на земле трудится, в колхоз вошла одной из первых и до сих пор работает так, что молодые могут ей позавидовать. Третий год по урожаю картофеля первое место в колхозе держит.

– Это правильно, – согласилась Марина. – У тети Анны есть чему поучиться.

Членам школьной бригады совет директора школы понравился. Митя предложил организовать «картофельную конференцию».

– Какую еще конференцию? – не понял Паша.

– Позовем Анну Денисовну. Она с нами побеседует. Потом юннаты о своих опытах расскажут, потом Галина Никитична выступит…

– Это неплохо, – одобрил Федор Семенович. – Тогда уж не замыкайтесь, пригласите на конференцию все старшие классы.

А наедине он сказал Галине Никитичне:

– Надо, чтобы и Витя был на конференции.

– Не пойдет он, пожалуй…

– Непременно привести надо. Нам, учителям, частенько приходится открывать детям заново и людей и события. Твой брат, скажем, привык к тому, что мать у него ничем не примечательная: тихая, скромная, безответная. Вот пусть он и увидит ее в ином облике.

В этот же вечер Галина Никитична сказала матери, что ребята приглашают ее в школу на «картофельную конференцию».

– Меня? – удивилась Анна Денисовна. – Чего это им вздумалось?

– Интересуются школьники… Какой бы год ни былсухой или ненастный, – а ты всегда с урожаем. Почему так? Вот и побеседуй с ребятами.

– Не иначе и тебя в наставницы записали! – развеселился Никита Кузьмич, недавно вернувшийся с курсов. – Оскудели, видно, учителя наши. Нет, чтобы волшебные картинки показать или про заморские страны побеседовать, так они про картошку толкуют.

– Вот и правильно, что толкуют, – возразила Анна Денисовна. – На земле живем, земля всех нас кормитпоит, а мы еще земли чураться будем? Куда это годится!

– Так что же ребятам передать? – спросила дочь.

– Коль школьники интерес имеют, приду! Поделюсь, чем богата.

– На беседу-то как, по билетам пускать будут? Так ты и нам с Витей по знакомству парочку оставь. – И отец лукаво подморгнул сыну.

Но Витя шутку отца не поддержал и отвел глаза в сторону.

Всю неделю Анна Денисовна была занята хлопотами по хозяйству и совсем почти забыла о том, что ее приглашали в школу.

Но в воскресенье утром к Кораблевым нагрянули школьники.

Растерявшаяся Анна Денисовна засуетилась, забегала. Наконец она переоделась и, наказав Никите Кузьмичу присмотреть за печкой, направилась в сопровождении ребят к школе.

Витя с недоумением посмотрел на сестру:

– Зачем маму в школу приглашают?

– А вот пойдем послушаем, – сказала Галина Никитична. – Может, что и поймем.

В школе Анну Кораблеву ждал полный зал учащихся. На столе высилась горка розового картофеля; на стенах висели таблицы и диаграммы, повествующие об успехах Анны Денисовны.

Стиснув попавшийся под руку клубень, Костя Ручьев открыл «картофельную конференцию». Он объявил, что к ним в гости пришла первая картофелеводка в колхозе, Анна Денисовна Кораблева.

Зал поднялся и дружно захлопал в ладоши.

Анна Денисовна смущенно оглядела школьников, диаграммы на стенах, потом подошла к столу и потрогала клубни картофеля

– А ведь мои клубни-то, мои… Ишь, куда забрались! – шепнула она, и на глазах ее заблестели слезы.

– Тетенька Анна, что вы? – кинулись к ней девочки.

Анна Денисовна быстро смахнула уголком платка слезы.

– Так, вспомнилось всякое… – Она кивнула на таблицы и диаграммы: – Вы тут все расписали: сколько Анна Денисовна картошки вырастила, сколько трудодней заработала, а вот сколько горя она хлебнула, как ее жизнь кидала да метала – того и не знаете.

– А вы расскажите! – попросила Варя.

– Вот и расскажу.

Анна Денисовна отмахнулась от Кости, тянувшего ее за председательский стол, села рядом со школьниками, спросила, как им тут живется, молодым да веселым, потом как-то незаметно перешла на рассказ про былое:

– Смотрю на вас, молодые, и радуюсь. Про рожь-пшеничку речь ведете, про картошку, к земле, как к родной матушке, тянетесь… А я эту землицу в ваши-то годы за мачеху-злыдню почитала и кляла и бранила на чем свет стоит.

Отдали меня родители с малых лет к кулаку-толстосуму в батрачки за старые неоплатные долги. Утром еще петухи не поют, а меня уже будят: «Вставай, Нюшка, на полосу пора!» Ну, и жнешь чужой хлеб от зари до зари. Спина болит, жнивье босые ноги колет, пить охота, солнышко тебе в затылок словно гвозди вбивает… А то еще палец второпях серпом порежешь. И только последний сноп снят, а хозяин торопит молотьбу начинать: «Шевелись, поворачивайся, босая команда!» И возишь снопы день и ночь к риге, молотишь их. А потом зерно надо провеять, солому в стог сметать, мякину убрать, гумно подмести.

Только с рожью управишься, а там овсы поспели, потом картошку время копать. Так и маешься без сна, без продыха месяц за месяцем, пополняешь хозяйские закрома да амбары. Все жилочки стонут, все косточки болят. И что, думаешь, за прорва уродилась на этой земле, зачем столько добра одному человеку?.. А зимой опять радости мало: какие девчонки в школу ходят, а я чужих свиней откармливаю. Прибежишь домой на часок, поплачешь с горя вместе с матерью, да и опять на хозяйский двор… Вот так люди жили когда-то…

А сейчас, ребята! Разве кто из вас задумывается о куске хлеба? Земля отцам и матерям вашим на веки вечные дадена. Раскинулось среди полей привольное село Высоково, артельное наше хозяйство. Избы под железом, хлеб в закромах, на дворах коровы-удойницы, в поле машины-помощницы, свет новый в окнах. И все это для вашего счастья, ребята, чтобы вы жили, радовались да набирались ума-разума!..

Прижавшись к двери, Витя не сводил с матери глаз. В зале стояла тишина – Анну Денисовну никто не перебивал, словно она рассказывала редкостную сказку. Только по временам ребята поглядывали на окна. И хотя за окнами все было бело от снега и через поле мела поземка, но всем казалось, что земля выглядит по-весеннему красивой, молодой и радостной.

– Ах я, старая, наговорила с три короба! – вдруг спохватилась Кораблева. – Чего же вы не уймете меня?

– Зачем же, Анна Денисовна? – сказал Федор Семенович. – Очень вы хорошо говорите. Продолжайте…

– Нет уж, раз вы к картошке интерес имеете, так спрашивайте, – потребовала Анна Денисовна.

И началась деловая беседа.

Вите было удивительно, что о колхозной земле, по которой он привычно ходил каждый день, можно было рассказывать с такой нежностью и любовью. А еще более удивительным казалось то, что об этом говорила его мать, к которой он уже давно привык относиться чуть покровительственно и снисходительно.

Опустив голову, плотно сжав губы, Витя стоял у двери, и ему все мерещилось, что ребята осуждающе посматривают на него и вот-вот спросят: «А ты почему, Кораблев, скрывал, что у тебя мать такая?»

Но никто его ни о чем не спрашивал.

Анна Денисовна беседовала со школьниками до полудня. Потом ребята о чем-то пошептались между собой, и Митя Епифанцев исчез из зала.

Костя потребовал, чтобы все сели, и от имени школьников поблагодарил Анну Денисовну за интересную беседу. Затем дверь распахнулась, и Митя, держа на вытянутых руках, как хлеб-соль, огромный пятнистый арбуз – один из последних в юннатских запасах, – поднес его Витиной матери.

– Не возьму, не просите! Как вам не жалко такое чудо! – замахала она руками. – Да мне его и не донести.

– А мы его вам на дом доставим, – сказала Варя.

И большая компания учеников направилась провожать Анну Денисовну.

Витя поплелся позади всех.

Когда он вошел в дом, мать сидела у стола и держала арбуз на коленях. Глаза ее улыбались. Заметив сына, она смущенно поднялась и убрала арбуз в шкаф, за стеклянную дверь, где красовалась чайная посуда.

– Добрая память… Поберегу! – и обернулась к Вите: – Ну как, сынок, очень я ребятам наскучила?

– Да нет… тебя хорошо слушали. – Витя посмотрел на мать-лицо ее казалось помолодевшим. – Ты бы и мне рассказала…

– Сказку, что ли? Не охотник ведь ты до них.

– Нет… ты про жизнь, про себя, – тихо сказал Витя.

Глава 25. «СУБИН ФАТОВ»

В субботу вечером Костя, по обыкновению, забежал в правление колхоза: а вдруг есть какие-нибудь новости?

Счетовод Великанов только что принял загадочную телефонограмму и вручил ее Сергею.

– «Прибыл Субин Фатов. Срочно отгружайте, шлите подводы», – прочел председатель и с недоумением посмотрел на бригадиров. – Кто такой Субин Фатов?

– Возможно, уполномоченный из района или от газеты кто? – высказал свое предположение счетовод.

– Так зачем же ему подводы? – удивился Сергей.

– Да это же суперфосфат прибыл, минеральные удобрения! – захохотала Марина, вглядевшись в телефонограмму.

Сергей сконфуженно покосился на счетовода:

– Что же ты, Антон? Иль уши заложило?

– Скажи на милость! – Счетовод развел руками. – Семь раз переспрашивал, по буквам принимал.

Сергей поручил бригадирам завтра же выехать за удобрением.

– А у меня почти вся бригада на лесозаготовках, – сказала Марина. – Кого и направить, не знаю.

Костя подошел к девушке:

– Школьная бригада может поехать… Завтра же воскресенье.

– А с уроками как?

– Управимся. Сегодня вечером приготовим.

– Тогда, пожалуй, помогите, – согласилась Марина. – Собери к утру ребят. Поедете на станцию вместе с Никитой Кузьмичом.

В этот же вечер Костин связной, Колька, получил от брата задание предупредить пятерых членов школьной бригады.

Первым делом Колька забежал к Варе:

– Принимай приказ. Срочное дело. Собираться утром у конюшни. Одеться юплее.

– Коленька, а какое задание? Куда-нибудь ехать? – ласково спросила Варя.

– Секрет пока… На месте узнаешь.

Девочка сделала вид, что обиделась:

– Это от меня-то секрет! Спасибо!..

Колька помял в руках шапку:

– Ладно, скажу… Вы на станцию едете… на подводах. За этим, как его… за суп… суп…

– А-а… знаю! – догадалась Варя. – А еще кому приказ?

Колька назвал Митю, Пашу, Васю и Алешу.

– А Вити Кораблева почему нет?

– Так он же не член бригады!

– Кто тебе сказал?

– А вы разве его зачислили? Когда?

– Да ты, Колька, чего-то не разобрал. Не пять, з шесть ребят предупредить надо. Шесть! Понял?

– Могу и шесть, мне нетрудно, – согласился мальчик.

Каково же было удивление Кости, когда наутро он заметил у конюшни, кроме членов школьной бригады, еще и Витю Кораблева. В рукавицах, в дубленом полушубке, тот препирался с отцом. Никита Кузьмич убеждал сына не ехать на станцию: дорога дальняя, мороз крепнет, может разыграться пурга.

– Нужно мне… Понимаешь, нужно! Задание у меня! – упрямо стоял на своем Витя.

Костя подошел к Варе:

– Что он выдумывает? Кто его звал?

– А кто у нас бригадир? Он и звал! – сказала Варя и прикрыла рукавичкой лицо.

– Я?!

– Не сам, конечно… Через связного.

– Через Кольку? – Костя шагнул к девочке, но увидев ее лукавые глаза, все понял. – Ну, знаешь, Варька… это уж чересчур! Да кто я, в самом деле? Бригадир или ноль без палочки?

– Ладно, ладно, потом посчитаемся… Ну как ты не понимаешь! Витя же сейчас как на выселках живет… на необитаемом острове. Домой к нему никто не заходит, в классе его все чураются…

– Мало мы для него сделали…

– Мало не мало, а до конца еще не вытянули… Доведись нам без товарищей остаться – с тоски бы взвыли.

– Это уж как есть… Я бы и дня не прожил, – согласился Костя и про себя отметил, что ему с каждым днем становится все труднее спорить с Варей.

Вскоре восемь широких саней-розвальней выехали за околицу. Впереди ехал Никита Кузьмин, за ним на Гордом – Витя, потом члены школьной бригады, а позади всех, замыкая обоз, погонял Командировочную Костя.

Чтобы сократить путь, Никита Кузьмич решил ехать не через мост, а напрямик, через замерзшую реку, по которой кто-то уже успел проторить полозьями санную дорогу.

Река была ровная, белая от снега, точно ее застелили чистой скатертью, и даже черные, неприглядные ольхи на берегу похорошели от серебряного инея. Кое-где среди снега проступали темные полыньи – незамерзшие озерца воды, и над ними курился парок. Но лед держал прочно и только слегка потрескивал, когда сани проезжали близко от полыньи.

Правда, в одном месте Никита Кузьмич неожиданно остановил свою подводу, вылез из саней и несколько раз прошелся впереди лошади, проверяя прочность льда. Но потом вновь тронул лошадь и только крикнул едущим сзади, чтобы они увеличили расстояние между подводами.

К полудню возчики были уже на станции.

Быстро нагрузили сани бумажными кулями с удобрением, увязали веревками, задали лошадям корму и направились в чайную отогреваться.

Здесь было тепло и шумно, на подмостках играл баянист.

Костина компания заняла столик в углу, заказала вскладчину яичницу-глазунью на десять яиц и чай с баранками. Чай попахивал березовым веником, яичница была испещрена угольками, но ребятам с мороза все казалось необыкновенно вкусным.

Варе очень хотелось, чтобы Витя попробовал с ними яичницы и чая, и она показала ему на место рядом с собой. Но Витя, сидевший с отцом за соседним столиком, только пожал плечами.

Никита Кузьмич встретил знакомого колхозника и заказал водки. Первые сто граммов они выпили за встречу, вторые – за давнюю дружбу, третьи – еще за что-то. Никита Кузьмич быстро захмелел и принялся жаловаться приятелю на-свои неудачи в колхозе.

Витя то и дело оглядывался на соседний столик, дергал отца за рукав, болезненно морщился:

– Ну, хватит тебе, уймись!

Костина компания притихла, забыла про чай.

– Ох, ребята, – сказал вполголоса Вася, – не хотел бы я такого батьку иметь!.. Так вот попадешь куда – со стыда сгоришь…

– А мне Витьку жалко, – вздохнула Варя. – Он-то при чем?

Никита Кузьмич между тем заказал еще сто граммов и принялся ругать Сергея, Марину, Федора Семеновича.

– Да что он, в самом деле!… – вскочил Костя. – Людей чернит. Так мы ему и позволим!..

– Погоди… Я сама скажу! – остановила его Варя и подошла к соседнему столику: – Никита Кузьмич, нам же ехать пора. Смотрите, пурга начинается.

– Да… Мы поехали! – поднялся Витя и первый выскочил из чайной.

– Ну-ну, трогайте… я сейчас…

Никита Кузьмич осоловелыми глазами проводил ребят и поплелся за ними следом. На улице он подошел к Вите:

– Ты, сынок, лишнюю каплю отцу в счет не ставь. Я, можно сказать, от расстройства жизни пригубил.

Витя молча подвязывал чересседельник.

– Я, пожалуй, в хвосте поеду… подремлю. А ты передом давай. Гордый, он дорогу найдет… Умник конь!.. Только через реку его не пускай. С грузом едем – как бы лед не сдал… На мост держи.

– Знаю!.. Не маленький! – буркнул Витя и первый вывел свою подводу на дорогу.

Поскрипывая полозьями, обоз тронулся в обратный путь.

Глава 26. ЛЕДЯНАЯ КУПЕЛЬ

Мороз крепчал, поземка усиливалась. Снег, как песок, с шорохом перекатывался по полю. Около каждой сухой былинки быстро вырастали маленькие острогранные сугробики и так же быстро развевались ветром. ДоРогу переметало. Шерсть у лошадей на боках заиндевела.

Холод забирался под полушубки, покусывал пальцы на ногах. Ребята, спрыгнув с возов, подолгу бежали вслед за санями, оглушительно хлопали рукавицами, приплясывали или начинали бороться.

Только Витя, нахохлившись, сидел на возу, хотя мороз не щадил и его. Но после пьяной болтовни отца в чайной ему было трудно примкнуть сейчас к ребятам.

«Набрехал, наплел – ему и горя мало!» – с раздражением думал он об отце, который, закутавшись в тулуп, дремал на последней подводе и далеко отстал от обоза.

Начинало смеркаться. Лошади устали, обоз растянулся. Продрогший Витя то и дело покрикивал на Гордого, торопясь скорее добраться до дому. Его подвода далеко ушла вперед.

Умный конь хорошо помнил дорогу, и, когда она раздвоилась – вправо путь шел в объезд на мост, влево – прямо через реку, – он уверенно повернул влево.

Витя вспомнил наказ отца ехать через мост и потянул за правую вожжу. Но за рекой приветливо светились окна в домах, оттуда потянуло дымом печей, донесся дружный лай собак, и мальчику поскорее захотелось к теплу, к свету.

«Ничего, проскочим», – вяло подумал он и опустил вожжу.

Разбежавшись с заснеженного берега, лошадь вынесла сани на лед. За день ветер сдул с замерзшей реки снег, перемел дорогу, и Гордый брел наугад, испуганно кося глазом на темные полыньи. Но сумерки сгущались, и трудно было отличить, где находилась полынья, где просто лед.

Неожиданно под полозьями раздался подозрительный треск. Витя вскочил с сиденья и хлестнул лошадь вожжами. Она резко рванула в сторону, сани раскатились и оказались около полыньи. Кромка льда обломилась, заплескалась вода, и воз начал погружаться в реку.

Вите сразу стало жарко. Он выпрыгнул из саней и, дергая вожжи, заорал на Гордого.

Конь, весь устремившись вперед, делал отчаянные усилия, чтобы вытянуть воз из воды. Но копыта Гордого скользили, тяжелые сани тянули его назад, и задние ноги лошади сорвались в воду…

Витя выронил вожжи и кинулся к берегу. Навстречу ему спешили ребята.

– Тонет!.. Лошадь тонет! – хрипло бормотал он.

– Зачем ты через лед поехал? – сердито спросил Костя. – Мы же кричали тебе!

Ребята подбежали к лошади, ухватились за оглобли, пытаясь помочь ей выбраться на лед. Но тяжелые сани глубоко погрузились в воду, хомут сдавливал шею Гордого, и он начал хрипеть.

– Мешки надо сбросить! Лошади легче будет, – сказал Паша Кивачев.

– Не до мешков тут! – отмахнулся Костя. – Гужи надо рубить.

Но топора не было, и Костя принялся быстро развязывать супонь, потом чересседельник. Лошадь, освобожденная от оглоблей, с силой рванулась вперед. Лед под ее передними ногами обломился, и она очутилась по горло в воде. Вместе с ней полетел в ледяную купель и Костя.

Не помня себя Варя пронзительно закричала и бросилась к полынье. Но Паша с Митей успели вовремя схватить ее за полы шубейки и оттащили назад. Сами же они плашмя легли на лед и подползли к краю полыньи. Костя, хватаясь за кромку льда, барахтался в воде. Ребята протянули ему руки и помогли выбраться из полыньи.

Между тем лошадь, ломая лед, добралась до мелкого места, выскочила на берег и побежала к конюшне.

Костя стучал зубами и не мог вымолвить ни слова. Мокрый полушубок покрылся ледяной коркой, стал жестким, точно был сшит из луба.

Паша с Митей сняли с Кости валенки, вылили из них ледяную воду, насовали внутрь валенок сена и вновь обули приятеля. Варя сняла с него мокрую шапку и завязала ему голову своим платком.

– Замерз? Да? – растерянно спрашивал Витя.

С той самой минуты, когда сани провалились в полынью, он, казалось, потерял голову: то бросался бежать в колхоз, то звал на помощь отца. Сейчас Витя предложил собрать из всех саней сено, развести костер и отогреть Костю.

– Совсем рехнулся! – чуть не плача, прикрикнула на него Варя. – Есть время ждать! Человек и так окоченел… – И она распорядилась: – Ребята, гоните подводы через мост, а мы с Витькой Костю домой поведем.

Витя подхватил Костю под руку и потянул к колхозу.

Но тот вырвался и сам побежал на огоньки. Застывшие ноги слушались плохо, и мальчик то и дело спотыкался. Варя подталкивала его в спину и торопила:

– Да ну же, Костя! Быстрее! Не поддавайся морозу! Шевели ногами-руками…

Наконец добрались до околицы деревни.

– Далеко еще до Ручьевых. Замерзнет Костя! – сказала Варя.

Витя потянул Костю к своему дому, который уже был виден сквозь деревья:

– Давай к нам! У нас тепло… отогреешься!

У Кораблевых Галина Никитична с матерью переодели Костю во все сухое, растерли водкой и, уложив в Витину постель, напоили его липовым цветом.

Мальчик забылся беспокойным сном.

Вскоре явился Никита Кузьмич. Он был мрачен. хмель его прошел. Заметив спящего в Витиной постели Костю, встревоженных дочь и жену и прикорнувших у теплой печки сына и Варю, он помрачнел еще больше.

– Эх, отец, отец! – укорила его Анна Денисовна. – За ребятами не мог уследить!

Никита Кузьмич ничего не ответил и подошел к Косте:

– Липовым цветом напоили?

– А как же!.. И водкой растерли, – ответила жена.

– Надо бы еще малины сушеной достать! – Никита Кузьмич снял со стены тяжелую шубу и накрыл закутанного одеялами Костю. – Главное, чтоб пропотеть… Пот, он всю простуду выгонят.

В сенях затопали, зашаркали веником. Вскоре в избу вошли Сергей с Федором Семеновичем, а вслед за ними Паша и Митя.

Сергей наклонился над Костей. Учитель потрогал лоб мальчика и вполголоса сказал:

– Надо за врачом послать.

– Уже послали, – ответила Галина Никитична.

Никита Кузьмич пригласил Сергея и учителя присесть и немного растерянно признался:

– Вот ведь какая оказия!

– Как же вы, Никита Кузьмич, допустили такое? – покачал головой Сергей. – Парень ледяной воды хлебнул. да и воз с добром потопили… Не похоже это на вас!

– Так говорил же я… знай, школяры, свой шесток, не вяжись за мной. Не послушались!

Паша, думая, что Никита Кузьмич сейчас начнет бранить Костю, решил не давать его в обиду:

– Никита Кузьмич… так мы же кричали вашему сыну. Зачем он через лед поехал?

– Ну-ка, Паша, доложи все по порядку, – сказал Федор Семенович.

Переглянувшись с Митей, Паша начал рассказывать. С каждым его словом Витя все ниже опускал голову.

Анна Денисовна ахала, с жалостью посматривая на сына. Никита Кузьмич беспокойно мял бороду.

Сколько раз выручал он своего любимца, покрывал перед мальчишками, учителями и соседями все его проделки и шалости! Сколько раз рассудок подсказывал ему, что с сыном надо быть построже, посуровее, но всегда его мягкое сердце брало верх, и он кривил душой, говорил заведомую неправду, делал все, чтобы только Вите не переживать горьких минут! Неужели же сейчас он не прикроет сына своей широкой спиной, не спрячет его под крыло?..

Никита Кузьмич прошелся по избе, словно что-то обдумывая, и неожиданно перебил Пашу:

– Моя вина, граждане! Поблажку себе дал, выпил лишку. А Витю в дорогу передом пустил. И что с грузом через лед ехать опасно – не предупредил, запамятовал. А он еще дите, где же ему уразуметь, что беда подстерегает. Так что сына не судите… Все убытки на себя беру…

– Так ли это, Никита Кузьмич? – недоверчиво переспросил учитель и пристально посмотрел на Витю.

И тот, точно покоряясь этому взгляду, медленно оторвался от печки и шагнул к отцу:

– Не надо меня выгораживать!.. Не надо! Натворил беды – сам и отвечу.

– Да ты… ты чего сорвался? – опешил Никита Кузьмич. – Зачем наговариваешь на себя, зачем на рожон лезешь?

– Федор Семенович! Товарищ Ручьев! – не слушая отца, продолжал Витя. – Я знал, что через лед ехать нельзя, знал! Отец предупреждал меня. Только я думал, что проскочу… домой скорее захотелось… А вот и зарвался… И Костя из-за меня в воду попал… и воз утонул из-за меня… – Голос у мальчика задрожал, и он бросился в соседнюю комнату.

В избе долго все молчали. Наконец Никита Кузьмич тяжело опустился на лавку:

– Вот и пойми их, сыновей да дочек! Растишь, пестуешь, при случае и душой покривишь, чтобы им только хорошо было, а они вдруг свое: «Не желаю, не надо…»

– Еще вам урок, Никита Кузьмич! – тихо сказал учитель. – Все сына от жизни прячете, от товарищей, помягче стелете, стараетесь, чтоб не ушибся. А ведь от жизни не отгородишься. Дверь на запоре – так жизнь, она в окно ворвется. И одной любовью да жалостью из сына человека не вырастишь…

– Может, ваша-то правда и посильней моей, Федор Семенович, – наконец, невесело усмехнувшись, признался Никита Кузьмич.

Федор Семенович кивнул Сергею и поднялся из-за стола:

– Час поздний… пора людям и покой дать!

Сергей вышел вслед за учителем. Поднялись и Паша с Митей. Только Варя продолжала сидеть у печки. Галина Никитична тронула ее за плечо. Девочка умоляюще посмотрела на учительницу:

– Я здесь побуду… Может, Косте потребуется что…

– Иди домой, Варенька… Мы все сделаем.

Галина Никитична проводила ребят до крыльца. Когда она вернулась в избу, отец по-прежнему в глубоком раздумье сидел на лавке. Мать бесшумно расставляла на столе тарелки, резала хлеб и с тревожным любопытством поглядывала на мужа.

– И чего ты, отец, закручинился? Сынок в года входит, не век же ему за твоей широкой спиной хорониться. По всему видно, парень на свои ноги встает. Садись-ка ты ужинать.

– Нет уж… без меня вечеруйте.

Никита Кузьмич постоял около спящего Кости, вздохнул и вышел в соседнюю комнату.

Глава 27. НЕОПЛАТНЫЙ ДОЛГ

Купание в ледяной воде даром не прошло: Костя заболел. К утру у него поднялась температура, и Сергей, закутав брата в тулуп, повез его в больницу.

Проводить Костю прибежала Варя.

– Плохо с ним? Да? – спросила она у Сергея.

– Бредил всю ночь… Топор требовал. «Руби гужи!» – кричал.

Возок был маленький, и девочке негде было сесть. Она встала на запятки и всю дорогу поглядывала на Костю, надеясь перехватить его взгляд. Но воротник тулупа плотно закрывал лицо мальчика.

Пурга за ночь утихла, дали прояснились, деревья, опушенные инеем, стояли недвижимо и казались хрупкими, точно отлитыми из фарфора. Сухой снег визжал под полозьями.

С наветренной стороны изб, амбаров и сараев намело огромные сугробы с искусно обточенными гранями, с причудливо нависающими козырьками. В поле на буграх снег снесло, и обнажилась мерзлая рыжая земля.

Подвода остановилась у крыльца больницы. Сергей, как маленького, взяв брата на руки, понес его в помещение.

Костя заметил Варю и поманил ее к себе:

– Бригадиром пусть Митя пока будет… А ты за теплицу отвечаешь. Понятно?

– Не беспокойся, все сделаем. Ты лечись.

– Я долго не залежусь. Грипп у меня, наверное.

А на другой день Варя вновь бегала в больницу и узнала от санитарки, что у Кости Ручьева воспаление легких.

На уроке девочка сидела, повернув голову к окну, и ей все представлялись заснеженная Чернушка, полынья во льду, тонущий воз и Костя, бросившийся спасать коня.

– Ты совсем не слушаешь! – шепнула ей Катя. – Клавдия Львовна заметить может…

В перемену Варя рассказала восьмиклассникам, что Косте придется пролежать в больнице не менее трех недель.

Ребята приуныли. Это было совсем некстати. Приближались зимние каникулы, школьников ждали новогодняя елка, катание с гор, лыжные состязания, к которым Костя уже начал готовиться.

– Вот это хлебнул водички! – огорченно сказал Паша. – Дорогонько ему купание обойдется…

– Что говорить! – отозвался Вася. – Будоражил нас, подгонял, а теперь сам застрянет, как воз в распутицу… А все через кого? Через одного недотепу… – И он покосился на Витю, который, не решаясь подойти к ребятам, медленно собирал учебники и тетради.

– Тихо, ты! – одернул его Митя. – Не знаешь разве, что Витя во всем повинился, от отцовского заступничества отказался? Думаешь, легко это?..

– Ты, Новосел, помолчи! – сказал Паша. – Я тебе потом все растолкую…

И хотя ребята ничего обидного Вите не говорили, но мальчику казалось, что в душе они негодуют, на него и никогда не простят Костиной болезни. Он ходил подавленный, молчаливый.

– Вы Вити Кораблева сейчас не сторонитесь, – сказал Федор Семенович школьникам. – Помягче с ним будьте. Поддержите его…

Дома Никита Кузьмич с досадой посматривал на приунывшего сына:

– Что, брат, достается тебе? Не принял моей подмоги, так уж пеняй на себя… выкручивайся теперь как знаешь.

Но потом, не выдержав, он начинал собираться в школу:

– Так уж и быть, поговорю я с директором. А то ведь заклюют тебя, на ногах не устоишь.

– Совсем это не нужно, – сдерживала его Галина Никитична. – Ты лучше Витю спроси, как к нему в классе относятся. Не похоже, чтобы его заклевали…

И Витя все чаще и чаще становился на сторону матери и сестры. Он стал мягче с ними, предупредительнее. Часто Витя и Галина Никитична вместе шли в школу, и между ними завязывались откровенные разговоры.

Когда же в сумерки сестра собиралась за водой, мальчик отбирал у нее ведра и сам отправлялся к колодцу. Возвращался он обычно не скоро, так как пережидал, чтобы от колодца все разошлись, ставил на лавку в кухне тяжелые ведра и жадно пил холодную воду.

Как-то раз, возвращаясь вместе с ребятами из школы, Витя заметил мать. Она тянула к речке маленькие круторогие санки с плетеной корзиной, наполненной бельем. На повороте санки раскатились, и корзина опрокинулась в снег.

Варя с Катей первыми кинулись к Анне Денисовне, помогли поднять корзину, собрали мокрое белье.

– Тетя Нюша, давайте мы повезем, – предложила Варя, хватаясь за веревку. – А вы сзади придерживайте.

Подбежал запыхавшийся Витя:

– Это вас не касается… Идите своей дорогой!

Он отобрал у девочек веревку, впрягся в санки и потянул их к речке.

– Не иначе, где-нибудь медведь издох! – ахнула Катя. – Витька Кораблев белье повез полоскать! Чудо из чудес!

– Да-а… событие! – улыбнулась Варя.

Витя спустился на лед и остановился у края проруби.

– Вот спасибо, сынок!… Иди теперь. Я одна управлюсь, – сказала Анна Денисовна.

Витя оглянулся: девочки все еще стояли на высоком берегу.

– Нет… Я с тобой побуду, – тихо сказал он. – Давай пополощу! – и потянулся к корзине с бельем. Мать с удивлением покосилась на сына:

– Тогда уж лучше вальком постучи…

Витя взял тяжелый, слегка изогнутый валек и, присев на корточки, принялся изо всех сил колотить им по белью. Колючие брызги, как мелкий песок, летели в лицо, звучные удары валька далеко разносились по реке, и им отвечало такое же звучное эхо.

От ветра и ледяной воды пальцы на руках вскоре зашлись, стали неповоротливыми, чужими.

Вите очень хотелось сунуть их за пазуху или в варежки, но было неловко перед матерью, которая то и дело погружала руки в прорубь и, казалось, не чувствовала холода.

– Ты не храбрись, погрей пальцы-то, закоченеют! – посоветовала мать. – А на меня не смотри – у меня руки дубленые.

Витя немного подышал на пальцы и, раззадорившись, решил все же пополоскать белье. Выхватил из корзины рубашку и окунул ее в прорубь. Ледяная вода, как кипяток, обожгла пальцы. Витя отдернул их, и течение Утянуло рубашку под лед.

– Мама… я рубаху утопил, – растерянно признался мальчик.

Мать покачала головой, потом рассмеялась и махнула рукой:

– А туда ей и дорога!.. Она латаная и не по плечу тебе. А старое, что ж его жалеть… – Анна Денисовна распрямила поясницу и пытливо посмотрела на сына: – Как в школе-то? Очень ребята косятся на тебя?

– Да нет, не особо. Может, что и думают про себя, только молчат…

– Ничего, ничего… Переболеешь – сладитесь, слюбитесь… Ребята у нас добрые. Ты бы Костю-то проведал. Как он там?..

Витя замялся. Он не раз подумывал о том, чтобы сходить к Ручьеву в больницу, поговорить с ним с глазу на глаз, но никто его не приглашал туда, а пойти одному у мальчика не хватало решимости.

– Схожу как-нибудь, – пообещал он матери.

Но вот дня через два Варя после уроков объявила, что сегодня восьмиклассники могут навестить Костю.

Ребята сбежали вниз, разобрали стоявшие за крыльцом лыжи и через школьный сад заскользили с холма вниз, к больнице.

Задержался лишь Витя Кораблев.

– У тебя что? Крапление не держит? – спросила у него Варя. – У меня запасной ремешок есть. Возьми!

– Да нет… Уже исправил… – Витя вдел ногу в крепление и, помявшись, спросил: – А он что, Ручьев… и меня звал?

– Понятное дело, всех!

– Тогда пошли! Догоняй! – обрадовался Витя и, с силой оттолкнувшись палками, покатился со «школьной горы».

Он мчался напрямик, ловко объезжая заснеженные кусты и стволы деревьев, взвихривая на поворотах веера снежной пыли. Вскоре школьники подъехали к больнице. Но к Косте сегодня их не пустили. Пробравшись к окну, они пытались посмотреть в палату сквозь оттаянные кемто «глазки» в замерзшем стекле, но увидеть ничего не успели: из-за угла вышел больничный сторож и разогнал школьников.

Кораблев в эти дни жил неспокойно. Восьмиклассники как будто не сторонились его, и все же на сердце было нелегко. Мальчику все казалось, что он перед ребятами, особенно перед Костей, в неоплатном долгу.

– Что ты как в воду опущенный ходишь? – как-то спросила его Варя. – Встряхнись! Можно подумать – обижают тебя в школе.

– Я на ребят не жалуюсь… – Витя помолчал, потом смущенно признался: – Только мне для вас такое сделать хочется… что-нибудь особенное!

Что особенное – он и сам хорошо не знал. Может быть, случится пожар или кто-нибудь будет тонуть, и Витя первый бросится на помощь. Или Костя Ручьев из-за болезни сильно отстанет в учебе, и он возьмется подготовить его к экзаменам…

– Зачем же особенное? – точно угадав его мысли, сказала девочка. – Никто пока не горит, не тонет. Просто будь с нами вместе, заодно.

– Это так, – согласился Витя и спросил, удалось ли Варе увидеть Костю.

– Сегодня пропустили… Ему легче стало. Книги отнесла, про ребят рассказала, про теплицу.

– А он что?

– Беспокоится, конечно… – Варя внимательно посмотрела на мальчика. – Костя просил, пока он в больнице лежит, чтобы ты с Праховым позанимался…

– Это правда? – встрепенулся Витя.

– Прикажешь еще клятву дать? – рассердилась Варя. – Конечно, просил! И сказал, чтобы ты построже с Праховым, потачки ему не давал…

– Будьте покойны, я его возьму в оборот!

В тот же вечер Кораблев явился к Алеше Прахову и сказал, что будет заниматься с ним по математике.

– А ты это как? – удивился Алеша. – Сам надумал? Или прислал кто?

– Костя велел… пока он болен. Нельзя тебя из рук выпускать.

– Ну, если Костя, то давай… – согласился Алеша.

Глава 28. БУРАН

Наказ Кости помочь Прахову по математике не давал Вите Кораблеву покоя. Теперь он все чаще и чаще зазывал Алешу к себе в дом и садился с ним заниматься.

По старой привычке, Алеша заходил к Кораблевым с опаской, заранее заглядывал в окна и спрашивал Витю, дома ли Никита Кузьмич или нет.

– Да ты не робей! Не съест он тебя, не обидит, – уверял Витя.

И правда, Никита Кузьмич, встречая Алешу, ничего ему не говорил и не мешал мальчикам заниматься. Но Прахов в его присутствии чувствовал себя крайне стесненно и на все вопросы Вити отвечал каким-то скучным голосом.

– Не входи ты в горницу, пока мы занимаемся. Побудь на кухне, – попросил как-то раз Витя отца.

– Да зачем он тебе, этот Прахов? – удивился Никита Кузьмич. – С таким пристяжным далеко не ускачешь. Иль ты на свою голову не надеешься?..

В разговор вмешалась Анна Денисовна:

– Просят же тебя, отец! Сделай одолжение.

С этого дня при каждом появлении Алеши мать уводила Никиту Кузьмича из горницы или посылала его с каким-нибудь поручением к соседям.

Витя занимался с Праховым настойчиво и много. И странное дело: раньше он просто дал бы Алеше списать из своей тетради и остался бы доволен, но сейчас было куда приятнее объяснять Прахову новую трудную задачку или теорему, расшевелить его, заставить подумать.

В классе Витя внимательно прислушивался к ответам Прахова и испытывал облегчение, когда тот отвечал толково и уверенно.

Один раз они даже поссорились. Это было на уроке географии.

Алеша накануне не выучил урока и, когда его вызвали к карте, понес такую околесицу, что рассмешил весь класс. Географ Илья Васильевич отослал мальчика на место и поставил в журнале жирную двойку.

Возбужденный Алеша сел за парту и попытался с победным видом подморгнуть Вите: видал, мол, какой я веселый и неунывающий парень!

– Чучело ты огородное! – сердито шепнул ему Витя и отвернулся.

– Не по графику ж вызвали… Не приготовил я урока.

– Так бы и сознался! Незачем балаган разводить перед всем классом. Погоди вот… Сегодня же будешь со мной географией заниматься!

С каждым днем Алеша все больше привязывался к дому Кораблевых. Ему нравилось слушать радио или рыться в книгах, которые беспорядочной кучей лежали на Витином столике.

– Ну и разгром у тебя! Словно после землетрясения, – сказал как-то Алеша. – Ты бы полку завел.

– Отец этажерку обещал купить, да все почему-то тянет… – не очень охотно объяснил Витя.

Дня через два после этого разговора, когда Вити не было дома, Прахов притащил к Кораблевым тяжелую, громоздкую полку, сколоченную из грубо обструганных досок, и сказал Анне Денисовне, что они сделали ее вместе с Витькой в школьной мастерской. Вскоре пришел Витя и, заметив Алешу, который укреплял над столом эту полку, растерянно заморгал глазами:

– Кто тебя просил?

– Завал же на столе… Раскопки производить надо.

– Хороша полочка, хороша! – похвалила мать. – Не беда, что великонька. Тут главное – свои руки делали. – И она принялась упрашивать сына смастерить ей такую же полку для кухонной посуды.

– Сделаем, тетя Анна! Обязательно! – заверил Алеша. – Правда, Витька?

Мальчик буркнул что-то под нос и принялся расставлять на полке книги…

Как-то раз Алеша застал Витю за чтением устава ВЛКСМ.

– Готовишься? Да? – спросил он.

– Было время-готовился. Сам знаешь, чем все кончилось. А ты как?

Алеша задумался.

– А знаешь, Витя, – заговорил он наконец, – я думаю, нас еще могут в комсомол принять.

– За какие же это заслуги?

– Ну, не сейчас, конечно, попозже… Ты год с отличием кончишь, и я, может быть, подтянусь. А летом урожай в поле вырастим. Тоже в зачет пойдет…

– Так я же не в бригаде у вас…

– Ах да! – вспомнил Алеша. – А почему волынишь? Подавай заявление, и баста. Зараз примем!

– Все равно без Ручьева не утвердите.

– Ты подавай… там видно будет, – настаивал Алеша.

…В один из воскресных дней Витя, по обыкновению, сидел дома и поджидал Прахова заниматься. Но тот почему-то не пришел.

Кораблев решил, что приятель заленился, и отправился разыскивать его по колхозу.

Алеши нигде не было. Зато встретилась Катя, и от нее Витя узнал, что Прахов сегодня с утра дежурит в теплице.

Витя вернулся домой, взял учебники и пошел в школу. Приоткрыв скрипучую дверь теплицы, он заметил Алешу. Тот сидел у печки, помешивал кочергой мерцающие золотом угли и, пользуясь одиночеством, не очень складно, но громко распевал песню.

– Ученик Прахов, почему не явились на занятия? – спросил Витя.

– Причина вполне уважительная! Нахожусь на посту, – засмеялся Алеша.

– Подумаешь, пост! Истопил печку – и свободен.

– Ну, не скажи…

Алеша с жаром принялся объяснять, какое серьезное и ответственное дело быть дежурным по теплице.

– Да, Витька, ты наше просо еще не видел? Знаменито растет!

Он подвел Кораблева к делянке. Посеянные на большом расстоянии друг от друга, ничем не стесненные, стебли проса хорошо разрослись, доходили почти до пояса и начали выкидывать боковые метелки.

Алеша сообщил, что члены бригады думают провести в теплицу электрическое освещение, заставил Витю измерить промежутки между рядками проса, ввернул что-то насчет широкорядного сева, вегетационного периода…

– Я, кажется, не первоклассник, – остановил его Витя. – Понимаю кое-что…

Он дождался, когда Алеша закрыл печную трубу, полил посевы и повел его в школу.

На улице мело, ветер крепчал, посвистывал в оголенных яблонях. С востока наползала белесая мгла.

Витя покачал головой: погода явно портилась. А он-то собирался после занятий с Алешей покататься часок-другой на лыжах!

Ребята заняли пустующий восьмой класс, разделись. Витя сел за учительский стол и, подражая голосу Федора Семеновича, вызвал Алешу к доске:

– Так-с! Начинаем работать!

Первая задача далась нелегко. Алеша начал громко сопеть и несколько раз стирал с доски рукой, но Витя учительским тоном напоминал ему, что для этого существует тряпка. Когда задача была решена, Алеша, по привычке, заглянул в конец задачника.

– Смотри! – обрадовался он. – Сошлось с ответом! Точь-в-точь подогнал. Ай Прахов, ай молодец!..

– Не подогнал, а решил правильно, – перебил его Витя. – Мозгами пошевелил… Садись, Прахов. Передышка! – И он прислушался к вою вьюги за стеной.

Алеша подошел к окну и выглянул в форточку. Буран разыгрался не на шутку. Седая мгла окутала всю округу, в пяти шагах ничего не было видно. За углом тревожно бренчала оторванная водосточная труба. Где-то со звоном разбилось стекло.

Алеша с трудом закрыл форточку и протер залепленные снегом глаза:

– Ну и буранище!.. Как бы стекла в теплице не побило… – Он схватил полушубок, начал одеваться. – Пойдем, Витька, проверим!

– Кто я при тебе? Пятая спица в колеснице? – с досадой сказал Витя. – Ты же дежурный, а не я.

Алеша с недоумением взглянул на товарища:

– Опять не так… Ну и норов у тебя! Кручено-верчено… А в общем, как знаешь. – И, сердито запахнув полушубок, он выбежал из класса.

Витя поежился. Зря он, пожалуй, сказал о пятой спице! Надо бы помолчать…

Он нагнал Алешу у школьного крыльца. Буран встретил мальчиков крепким штормовым ударом, перехватил Дыхание. Со всех сторон швыряло колючим снегом, шуршало, посвистывало, завывало. Ребята подняли воротники полушубков и, пригнувшись, начали пробираться к теплице. Тропку замело, идти пришлось по целине, глубоко увязая в сугробах.

Мальчики долго месили снег, забирая в поисках теплицы то вправо, то влево, а теплицы все не было. Алеша подумал, что это как на Крайнем Севере: пошел человек во время бурана к соседу в гости – и заблудился… Наконец сквозь непогоду вырисовался силуэт старого тополя, росшего недалеко от теплицы. Под напором ветра тополь содрогался, скрипел, точно жаловался, как трудно ему переносить такую лютую непогоду.

Алеша с Витей добрались до теплицы. Ее завалило снегом почти до самой крыши, двери не было видно, но стеклянная крыша была цела, и через нее с сухим шорохом перекатывались снежные волны.

– Занесет вашу теплицу, – сказал Витя. – Потоми не найдете.

– Ничего, откопаем, – заверил Алеша. – Главное, что стекла целы!

Он совсем успокоился. Пусть метель злится себе, посевам проса это никак не повредит… А пока они могут вернуться в школу.

Держась одной рукой за Витино плечо, Алеша стянул с ноги валенок и принялся вытряхивать из него снег.

Неожиданно сильный порыв ветра пошатнул ребят и обдал их ледяным, пронизывающим дыханием. Раздался треск.

Витя оглянулся и обмер.

– Тополь!.. Ложись! – не помня себя выкрикнул он, со всей силой толкнул Алешу вперед, ринулся за ним следом, сбил его с ног и сам упал лицом в снег.

Вновь послышался треск, щелканье, и в тот же миг старый тополь, распластав ветви и взвихрив густое облако снежной пыли, с тяжелым уханьем обрушился недалеко от ребят. И хотя буран не унимался, но ребятам почудилось, что кругом стало очень тихо. Они долго лежали молча, потом осторожно поднялись.

– Ну и грохнуло! Как фугас! – сказал Алеша, ощупывая грудь и плечи. – Да нет… Будто не задело. А ты как?

Витя перевел дыхание:

– Легко отделались… Я ведь думал: дерево на нас падает.

– С дуплом был тополь, вот и не выдержал.

Алеша посмотрел на могучий шершавый ствол дерева и вдруг метнулся к теплице, заглянул на крышу.

– Так и есть!.. – испуганно закричал он. – Натворило оеды!

Ствол тополя упал мимо теплицы, но верхние его сучья задели край крыши и разбили стекла. Сейчас через отверстия на зеленые посевы посыпался снег.

– Витька, что делать-то? Теперь же все наше просо замерзнет. Весь опыт насмарку пойдет!

Алеша заметался, схватил приятеля за руку, потащил к школе:

– Надо немедля позвать Федора Семеновича!

– Нет его дома, – сказал Витя. – Они с Клавдией Львовной в клуб утром ушли. Я сам видел.

– Тогда в колхоз побежали! Ребят поднимем, Марину…

– Стой, н& крутись! – Витя сердито встряхнул Алешу за плечи. – Пока бегаем, сколько в теплицу снега навалит! Думать надо, товарищ дежурный!

Поеживаясь от холода, ребята посматривали на разбитую крышу. Витя представил себе, как бы поступили в эту минуту Костя Ручьев, Варя или Митя. Они то уж обязательно что-нибудь бы нашли, придумали и сейчас действовали – только бы спасти посевы! А вот они с Алешей все еще стоят около теплицы, препираются друг с другом и ничего не могут поделать…

Витя подумал, что хорошо бы закрыть разбитую крышу соломой. Но ее поблизости не было. Или сеном…

Мальчик вдруг решительно потянул Алешу к школьному сарайчику, где лежало сено, заготовленное Федором Семеновичем для козы.

– Ты в уме? – растерялся Алеша. – Чтобы нам попало потом… А кто отвечать будет?

– Ладно, отвечу… – махнул рукой Витя. – Давай таскать!

Ребята набрали по большой охапке хрустящего сена и понесли его к теплице. Буран, словно радуясь, что ему нашлось чем позабавиться, с новой силой налетел на мальчишек. Он вырывал у них из рук клочья сена и уносил его в крутящийся снежный водоворот.

Когда Витя с Алешей, с трудом вытаскивая ноги из глубокого снега, добрались до теплицы, сена почти не осталось.

– Это как воду решетом носить! – пожаловался Алеша и вспомнил, что в сарайчике должны быть пустые мешки.

Теперь дело пошло лучше. Принесенным в мешках сеном ребята заложили часть разбитой крыши, а сверху, чтобы не разнесло ветром, сено придавили сучьями упавшего дерева. Затем они вновь направились к сарайчику, набили мешки сеном и только было окунулись в буран, как столкнулись с заснеженной фигурой в башлыке и шубе.

– Тятька! – закричал Витя, сбрасывая с плеч мешок. – Ты как сюда попал?

– Ах ты, горе-беда! – обрадовался Никита Кузьмич. – Хорошо, что отыскался! Я уж думал, ты в поле плутаешь. Пропадешь в такую заваруху… – И он скомандовал ребятам: – Ну-ка, марш в школу! Чего морозитесь!

– Что ты! – закричал Витя. – Тут же беда! Крышу у теплицы разбило. Мы ее сеном закрываем.

– Из взрослых кто-нибудь есть? – встревожился отец.

– Никого, одни мы… – сказал Алеша. – Помогите нам, дядя Никита!

– А ну, показывай, куда нести! – Никита Кузьмич поднял Алешин и Витин мешки.

Теперь сено таскали уже втроем: Никита Кузьмич – в мешках, ребята – в большой плетеной корзине, которую они нашли в сарайчике.

Витя старался изо всех сил. Он устал, его пробирал мороз, валенки были полны снега, но перед глазами стояли лица школьных товарищей. Разве бы они отступились от своего, пусть хоть буран и мороз были во сто крат злее и свирепее?.. Значит, и он может сделать так же, как они… В душе уже не было ни сожаления о потерянном дне, ни досады на Прахова. Думалось только об одном: как бы поскорее заложить сеном разбитую крышу.

Буран начал утихать. На улице посветлело, снег улегся, и повсюду можно было увидеть высокие сугробы нетронутой белизны и причудливой формы.

К теплице подбежали запыхавшиеся Марина, Паша, Варя и Митя. Потом подошли Федор Семенович и Галина Никитична.

Увидев упавшее дерево и надежно укрытую сеном крышу теплицы, они поняли, что произошло.

Все принялись копать в снегу траншею. Вскоре удалось открыть дверь.

В теплице было прохладно. Галина Никитична осмотрела просо и сказала, что страшного ничего нет – посевы померзнуть не успели, надо только еще раз истопить в теплице печь и сегодня же вставить стекла.

Ребята облегченно вздохнули.

Марина обернулась к Вите и Алеше:

– Молодцы! Вовремя крышу заделали. Хвалю за смекалку!

– Смекалки хоть отбавляй, – сказал Федор Семенович. – Даже сено в ход пустили. И кто вам позволил мою козу обижать?

– Это я придумал, Федор Семенович! Моя вина, – покраснев, сознался Витя.

– Ну и правильно придумал! – засмеялся учитель. – Главное, что не растерялся, товарищей выручил… – Он покосился на Никиту Кузьмича, который сидел на корточках перед опытной делянкой и задумчиво смотрел на зеленые посевы: – А неплохое просо ребята выращивают? Не так ли, Никита Кузьмич?

Тот неопределенно пожал плечами:

– Худого будто не скажешь…

Члены школьной бригады о чем-то пошептались. Потом Митя подошел к Витиному отцу и, вытянувшись, громко отбарабанил:

– От имени школьной бригады за спасение опытного проса объявляем вам благодарность!

– Чего, чего? – поднялся Никита Кузьмич.

– Ну, словом, спасибо вам, дядя Никита! Здорово вы ребят поддержали!

– Мое тут дело сторона… – сконфуженно забормотал Никита Кузьмич и вдруг заметил, что дочь и Марина переглянулись между собой. – Да, да! И нечего тут улыбаться… Тоже мне хозяйки, руководители! Завели теплицу, а щитов крышу прикрыть на случай беды не заготовили. Разве так можно!

Витя лукаво посмотрел на отца:

– А говоришь: «Мое дело сторона»…

– Ты тоже хорош! – обрушился на него Никита Кузьмич. – Продрог весь! Заболеешь теперь, сляжешь в постель, а отец с матерью ходи за тобой…

С трудом сдерживая улыбку, Витя отвел глаза в стоРону. На него смотрели ребята. Глаза их тоже улыбались.

– Не заболею, – сказал Витя.

Глава 29. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Прошли зимние каникулы, и вновь школа загудела, как пчелиный улей.

В зале сняли бумажные флажки и гирлянды, маски зверей и птиц спрятали в шкаф до следующего Нового года, елку вытащили во двор и разрубили на дрова.

А Костя все еще лежал в больнице.

Паша Кивачев высказал мысль, что там, наверное, скупятся на лекарства и плохо лечат их приятеля.

– А может, у Петра Силыча лекарств, каких нужно, недостает? – заметил Алеша.

– Очень возможно, – согласился Паша. – Надо будет выяснить.

На другой день, побывав в больнице, смущенный Паша передал ребятам записку.

«Прошу вас по-дружески и приказываю как бригадир: горячку не порите! – писал Костя. – Лечат меня как надо. Двадцать первого буду в школе, тогда поговорю с вами. И особо с Праховым…»

– Да хоть пять раз по-особому! – обрадовался Алеша. – Только бы возвращался скорее!

– А все же, ребята, обидно ему, – вздохнул Паша. – У нас тут каникулы были, елка, мы на лыжах катались, на санках, а Костя в больнице лежал…

– А знаете что? – вдруг вспомнила Варя. – У него двадцатого день рождения. Давайте отметим, устроим для него праздник.

Всем эта мысль понравилась. Стали прикидывать, где лучше собраться. У Ручьевых, пожалуй, неудобно: хозяйки в доме нет, никто ничего не приготовит.

– У нас можно, – предложила Варя. – Мама и испечет и сварит что надо…

– Все у вас да у вас! – обиделась Катя. – Наш дом тоже не последний в колхозе.

В свою очередь подали голос Паша, Вася и Митя Епифанцев: Костя им тоже человек не посторонний, и день рождения вполне можно провести у них.

Спор разгорелся. Но тут Варе пришла в голову новая мысль: провести Костин день рождения в школе.

Катя с досадой отмахнулась.

– А, ей-ей, лихо закручено! – развеселился Алеша. – Соберем классное собрание. Варя Балашова доклад сделает. Прения откроем…

– И ничего нет смешного! – вступился Митя. – Может, в самом деле получится очень хорошо. Устроим складчину, пригласим ребят… Вот пойдемте к Галине Никитичне и расскажем.

Ребята отыскали учительницу в теплице: вместе с Мариной она осматривала маленькую зеленую делянку проса.

Варя рассказала сестре и Галине Никитичне, что ребята придумали насчет Костиного дня рождения.

– Может, вы еще билеты будете рассылать? – перебила ее Марина. – Так, мол, и так, восьмой класс приглашает вас на Костин праздник… Что же, у Кости родного дома нет? Не братья ему Сергей с Колькой?

– Так все же мужской народ у Ручьевых. И хозяйки в доме у них нет… – возразила Варя.

– Ах, вот что! Вы уже и разжалобились! – нахмурилась Марина и обернулась к учительнице: – Как хотите, а я против такого дня рождения. – Ему место не в школе, а в семье у Ручьевых.

Она почему-то раскраснелась и, сказав, что в теплице невыносимо жарко, поспешно ушла.

Митя посмотрел на градусник и пожал плечами:

– Вполне нормальная температура. Вот и пойми ее!

– А понять, ребята, надо, – сказала Галина Никитична. – Насчет Костиного дня рождения в школе затея неплохая, но сейчас она, пожалуй, неуместна… И вы Марине не мешайте. Она сама все сделает…

Из теплицы Марина прошла прямо к Сергею. О чем они говорили – неизвестно, но только Сергей в этот же вечер наметил вместе с Колькой, кого из ребят и взрослых надо позвать на Костин день рождения. Колька называл только самых близких друзей, но брат настоял на том, чтобы гостей было побольше.

Двадцатого числа Сергей с Колькой привезли брата из больницы, помогли ему раздеться и нетерпеливо оглядели его со всех сторон: Костя заметно побледнел, осунулся, был коротко острижен.

– А волосы где? А чуб? – всплеснул руками Колька. – Какой ты смешной стриженый, на себя не похож!

– Ладно! – смутился Костя. – Наживем чуб… дай срок.

В доме было прибрано, чисто, уютно, пол застелен по, ловичками, на окнах висели белые занавески, а из-за черы ной печной заслонки тянуло таким соблазнительным запахом, что мальчик невольно повел носом.

– Ну-ну, не принюхивайся!.. Не время еще! – закричал Колька, лукаво переглядываясь с Сергеем.

– Как на «катере»? Терпимо? – спросил старший брат, показывая на прибранную избу.

– Полный порядок! – улыбнулся Костя.

Колька вдруг ринулся к стене, щелкнул черным выключателем, и под жестяным абажуром, свисающим с потолка, загорелась электрическая лампочка.

– А это видал? – торжествуя, спросил братишка.

Костя долго смотрел на желтый свет, потом потрогал выключатель, белую крученую проводку.

А Колька ходил за ним следом и рассказывал, что с Нового года электрический свет горит теперь во всех избах и во всех школьных классах; в колхозе пустили циркулярную пилу и воду на ферму качают мотором; когда электрические лампочки в первый раз вспыхнули на скотном дворе, то коровы мычали целую ночь, не то с перепугу, не то с радости.

– Пошел-поехал!.. – остановил Кольку старший брат. – Может, ты в другое время информацию проведешь? Сейчас же нам гостей встречать надо.

– Каких гостей? – не понял Костя.

– Что ж ты, братец, забыл? Сегодня же тебе шестнадцать годков стукнуло.

– Нет, я помню.

…В сумерки начали собираться гости. Первыми пришли Варя с сестрой. Костя встретил их в сенях.

Варя достала из кармана коричневые с красной каймой варежки и натянула их мальчику на руки:

– А мы… мы тебе варежки связали… Каждый день носи! Чтобы руки не мерзли.

– Кто-то вязал, а я смотрела! – засмеялась Марина и скрылась в избе.

– Ой, да что же мы на холоде стоим! – покраснев, спохватилась Варя.

– А мне тепло, – улыбнулся Костя. – Я в варежках… Они вошли в избу.

Вскоре явились члены школьной бригады, Ваня Воробьев и Галина Никитична.

Ребята оттеснили Костю в угол и наперебой принялись сообщать последние новости: просо в теплице растет всем на удивление, хотя во время бурана с ним чуть не случилась беда; восьмой класс завоевал первенство по лыжам; Витя Кораблев серьезно занимается с Праховым по математике…

– А почему они на день рождения не пришли? – спросил Костя. – Их разве не приглашали?

– Как же, звали! – сказала Варя. – Сама не знаю, почему они задержались.

Костя нахмурился:

– Опять Кораблев что-нибудь выдумывает. Не может он по-простому!

Вскоре все сели за стол. Пили, ели, поздравляли Костю с днем рождения и желали ему всяческих успехов. Потом пели песни, читали стихи. Паша Кивачев вызвался рассказать чеховского «Ваньку», но, дойдя до середины, запнулся, начал путать и заявил, что остальное доскажет своими словами.

– Садись, садись! – закричали ребята. – Не выучил. Ставим тебе тройку с минусом.

– Да что вы, право, чинные какие, будто на уроке сидите! – засмеялась Марина. – Так уж у вас и ноги не зудят? Ну-ка, Сережа, поддай жару!

Сергей достал гармошку и заиграл русского.

Марина подмигнула Кольке и пустилась в пляс. Колька, как бесенок, закрутился вокруг девушки. Потом сестру сменила Варя.

Колька, вконец заморившись от пляски, попытался выкинуть какое-то замысловатое коленце, но потерял равновесие и сел на пол. Кругом засмеялись.

А Варя, помахивая белым платочком, лебедем плыла по избе. Лицо ее стало строгим, движения плавными, и только большие глаза сияли, смеялись и поддразнивали: «А нас, Балашовых, все равно не перепляшешь!»

Костя поднялся, одернул рубашку. «Давненько я не плясал, но уж если на то пошло… берегись!» – говорил весь его вид.

Он кивнул Сергею. Тот понял, и пальцы его быстрее забегали по ладам.

Костя, легко касаясь пола, пошел по кругу, отбил подметками частую дробь. Но все это был только зачин, проба сил. Он вдруг по-разбойничьи свистнул и, ударяя ладонями по голенищам, по коленкам, по груди, пустился вприсядку.

Теперь уж и Варя не плыла павой-лебедушкой, а, встряхивая волосами, звонко отстукивала каблучками по половицам.

Гости тесным кругом обступили плясунов. То и дело слышались возгласы:

– На перепляс схватились!

– Нашла коса на камень!

– Теперь до упаду плясать будут!

А гармошка играла не умолкая. Не выдержав, пустились в пляс Вася Новоселов и Ваня Воробьев. Катя вытащила в круг упирающегося Пашу Кивачева, кто-то потянул за руку Галину Никитичну.

Прогибались половицы, подпрыгивали на столе чашки и стаканы, и весь дом Ручьевых ходил ходуном.

Дверь между тем то и дело открывалась, и из сеней в избу входили все новые и новые школьники. Одни забирались на печь, другие теснились у порога и, подталкиваемые сзади, все больше замыкали кольцо вокруг плясунов.

Встревоженный Колька вытащил Костю из круга и пожаловался:

– Куда они лезут!.. Их же не звали. Еще печку нам развалят!

Он приоткрыл дверь в сени, где толпилось еще десятка полтора школьников, жаждущих проникнуть в избу, и замахал на них руками:

– Нельзя, некуда! Своим гостям тесно!

Костя усмехнулся, отодвинул братишку и широко распахнул дверь:

– Все входи, чего там! Хватит места!

Школьники хлынули в избу.

Костя подошел к окну и прижался разгоряченным лицом к холодному стеклу.

На улице было тихо, снег под фонарями горел голубыми огоньками, березы, опушенные инеем, стояли не шелохнувшись, и, казалось, все село затаилось и слушало, как весело справляли праздник в доме Ручьевых.

Марина и Варя подошли к окну и встали рядом с Костей.

– Хорошо тебе? – шепотом спросила Варя.

– Хорошо! – радостно улыбнулся Костя и, оглянувшись, окинул взглядом собравшихся. – Только вот Федор Семенович почему-то не пришел…

– у него сегодня лекция в колхозе, – сказала Марина. – Но он тебя не забыл, не беспокойся. Целое послание прислал. – Она передала мальчику записку.

«Дорогой мой Костя! – прочел он. – От всего сердца поздравляю тебя с днем рождения и желаю счастья. Ты хорошо прожил свои шестнадцать лет. Но тебе еще предстоит далеко идти и высоко подниматься. Так запасайся же силами, умением, знаниями на долгие-долгие годы!»

– Что он тебе пишет? – Варя нетерпеливо заглянула мальчику через плечо.

– Не мне одному… Он всем пишет… Ребята, идите сюда! Слушайте! – Костя возбужденно подозвал товарищей и прочел: – «Но тебе… – и тут же поправился: – но вам еще предстоит далеко идти и высоко подниматься. Так запасайтесь же силами, умением, знаниями на долгие-долгие годы!»

…Вскоре гости разошлись по домам. Сергей отправился в правление. Колька с Костей остались наедине.

– Вот это пир на весь мир! – устало потянулся Колька. – Вот это погуляли! Не хуже, чем тогда у Балашовых, на Варимых именинах. Гостей даже побольше собралось.

– Давно у нас такого праздника не было, – согласился Костя. – Вот досталось, поди, Сергею с подготовочкой!

– Не ему одному. Тут все больше Марина хлопотала. Она за главную хозяйку была, а мы с Сергеем у нее за помощников.

– Марина?..

– Пока ты болел, она все время по дому нам помогала. И рубаху мне сшила новую, и пальто починила… А какие у нее книжки есть дома! «Ты, говорит, Коля, любую выбирай, какая на тебя смотрит».

– А ты что, бываешь у Балашовых?

– Случается. Меня Марина часто зазывает. Про уроки спрашивает, про все…

Колька покосился на «стену героев». Костя прослеДил за его взглядом и, подойдя ближе к стене, заметил, что на одной из фотографий картонка, закрывавшая лицо Сергея, была снята.

– Кто тут хозяйничал без меня?

– Это я, Костя, – признался братишка. – Зачем ты Марину с Сергеем разделил? Раз снимались, пусть уж вместе сидят… – Колька вздохнул, помялся. – А знаешь, чего мне хочется? Пускай Марина насовсем к нам жить переходит! Мы ведь с тобой не лежебоки какие-нибудь. Если надо, и воды принесем и пол выметем… и скандалить мы не любим… Давай скажем ей, Костя! И Сергею скажем.

– Так это их дело. Пусть сами решают, – улыбнулся Костя.

– А может, они нас стесняются?

– Разве же мы им помеха?

– Помеха не помеха, а все-таки… Ты иногда такой бываешь, не подступись…

– Да нет, Колька, это когда-то было…

– Значит, согласен? – обрадовался Колька. – Позовем Марину! Да? И Сергею скажем!

Костя посмотрел на фотографию отца с матерью, потом на карточку Марины с Сергеем и задумался.

– Ну чего ты, Костя, чего? – жалобно шепнул Колька.

Костя зажмурил глаза и немного помолчал, словно побыл наедине. Потом встряхнул головой и привлек братишку к себе:

– Позовем, Колька… Вместе нам лучше будет…

Глава 30. САЛЮТ

На другой день Костя пришел в школу.

Восьмиклассники встретили его восторженным гулом, кто-то выстучал на крышке парты веселый приветственный туш.

В класс влетел Алеша Прахов и обрадованно закричал:

– Здоров, Ручей? Чего долго так? Не мог пораньше выписаться? – Он потрогал у Кости мускулы на руках. – А ничего… Есть еще запасец!

– Будет тебе! – отмахнулся Костя. – Ты скажи, с математикой как? Опять запустил?

– Что ты! В гору лезу. Недавно четверку получил. Со мной ведь Кораблев занимается. Ну и настырный он, Витька, тебе не уступит! – с удовольствием пожаловался Алеша. – Проходу не дает, все часы расписал по графику. Вчера даже на день рождения к тебе не пустил. а говорю: «Собирайся, пойдем!» А он свое: «Рано еще нам по праздникам ходить. Давай-ка за дело! Завтра ведь математика».

Незадолго до звонка в класс вошел Витя. Заметив Костю, он внезапно остановился, словно ошибся дверью и попал в другой класс.

Мальчики молча смотрели друг на друга.

«Ну, что вы молчите, в самом деле! – хотелось крикнуть Варе. – Языки приморозили?.. Подойдите друг к другу, поздоровайтесь».

Но она ничего не успела сказать, как прозвенел звонок и в дверях показался Федор Семенович.

Обычно Алеша вел себя на уроках математики сдержанно и тихо. Но сегодня он всячески старался обратить на себя внимание учителя: ловил глазами его взгляд, вытягивал шею, часто поднимал руку, порываясь выйти к доске. Когда же кто-нибудь из ребят долго не мог решить задачу, Алеша даже возмущался и сердито шептал:

– Шляпа, канительщик! Да это же яснее ясного!

Но Федор Семенович как будто ничего не замечал.

Витя беспокойно ерзал на парте. Вчера он занимался с Праховым до позднего вечера и отпустил его домой только тогда, когда убедился, что уроки подготовлены как следует. И ему очень хотелось, чтобы Алешу спросили именно сегодня. Пусть Костя увидит, что и он, Кораблев, что-нибудь да стоит!

Наконец, незадолго до конца урока, Федор Семенович вызвал Алешу к доске и попросил его доказать заданную на дом теорему. Громко стуча мелом и четко, с нажимом выписывая буквы, Прахов довольно быстро справился с заданием.

Учитель озадаченно потер бритую щеку, потом протянул мальчику учебник:

– А ну-ка, реши еще вот это…

Алеша записал на доске условие задачи. Потом, улучив момент, обернулся к классу и даже немного растерялся: все ученики, как один, в упор смотрели на него. «Ты же можешь, Алеша, можешь! – казалось, говорили их взгляды. – Ну, постарайся, сделай!»

Костя весь подался вперед, а Витя даже привстал с парты и кивал Прахову головой.

Мальчик вздрогнул и перевел взгляд на доску. Он крепко сжал мелок и широко расставил ноги, словно ему предстояла трудная схватка.

Задача действительно попалась нелегкая. Надо было помнить не только то, что хорошо выучил вчера, но и то, что проходили неделю тому назад, и месяц, и два…

Алеше стало жарко. Он торопливо чертил геометрические фигуры и писал буквенные обозначения и цифры. Он вспоминал теоремы и рассуждал вслух.

Тряпка выпала у мальчика из рук, и он стирал неверно записанные цифры прямо ладонью.

Федор Семенович видел это, но не сделал Алеше ни одного замечания. Он внимательно следил за ходом рассуждений мальчика и вглядывался в черное поле доски, где пока еще царили суматоха и беспорядок. Но вот мало-помалу цифры и знаки начали занимать положенные места, выстраивались в ровные ряды, все лишнее убиралось.

– Кончил! – наконец возвестил Алеша и, дописывая последнюю цифру, так нажал на мелок, что тот рассыпался на мелкие кусочки.

– Хорошо кончил! – Учитель пытливо окинул взглядом маленькую воинственную фигуру мальчика. – Рад за тебя, Алеша, и за товарищей, которые тебе помогают, тоже рад. Ставлю тебе вполне заслуженную пятерку!

Класс облегченно вздохнул.

Алеша попытался сделать вид, что получать пятерки для него обычное дело, но это ему плохо удалось.

После урока ребята потащили Алешу в «живой уголок», к Галине Никитичне.

«Живой уголок» с некоторых пор стал излюбленным местом восьмиклассников. Они часто забегали сюда после уроков: то ученикам надо было рассказать Галине Никитичне, как прошли сегодня занятия, то поговорить о новой книжке, то разрешить какой-нибудь спор.

Как же было сегодня не порадовать свою руководительницу!

Ребята втолкнули Алешу в «живой уголок» и, перебивая друг друга, принялись рассказывать учительнице, как Прахов получил первую пятерку:

– Трудовая пятерочка, ничего не скажешь!

– Вы бы видели, как он запарился! Легче, поди, сто снопов в поле связать…

– Вот она, страда-то, когда начинается!

– Смотри, Прахов, не застрянь на первой пятерке. Полный вперед давай!

– Это верно! – сказала Галина Никитична. – До победы еще далеко. Ты, Алеша, не успокаивайся, подтягивай и другие предметы.

– Да что мы все об Алеше! – спохватилась Варя. – Надо же и шефов отметить – Костю с Витей.

– Правильно, надо! – подхватил Сема Ушков. – В стенгазету про них написать.

Костя с Витей вновь посмотрели друг на друга, но заговорить так и не смогли.

Из «живого уголка» ребята выбежали на улицу.

Костя, не целясь, метнул снежок прямо перед собой и в то же мгновение заметил, как Витя закрыл лицо руками и отвернулся.

Мальчик бросился к Кораблеву:

– Больно я тебе? В глаз попал?

Витя вытер ладонью залепленное снегом лицо и неловко усмехнулся:

– Пустое… Игра ведь… И я тебе так же мог…

– Это само собой, – согласился Костя.

Разговор на этом закончился. Мальчик хотел было повернуть обратно, но что-то удерживало его около Вити. Да и Кораблев не делал никакой попытки отойти от Кости.

Они молча стояли друг против друга, переминались с ноги на ногу, потом принялись катать снежки.

В школьном дворе девочки с визгом гонялись за Алешей.

– Достается сегодня Прахову! – заметил Витя.

– А ты это ловко его вытянул… на пятерку-то! – неожиданно сказал Костя. – Небывалое почти дело.

– Не один я… Ведь ты первый начал с ним заниматься, а мне уже легче было. По твоему же наказу все делалось! Помнишь, из больницы через Варьку передавал…

– Все равно. Здорово у тебя получилось. Дается тебе математика, ничего не скажешь. Позавидовать можно!

Витя сокрушенно вздохнул и крепко сжал в ладонях снежок. «Мне тоже есть чему позавидовать», – хотелось чистосердечно признаться мальчику.

Он оглянулся – к ним подбегали школьники, – достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Косте:

– От меня… Заявление в школьную бригаду… Прошу разобрать.

Костя с недоумением посмотрел Вите прямо в лицо:

– Не нужно заявления… Раз согласен, мы и так примем. Ты же нам здорово помог…

– Нет, вы разберите. Может, какие отводы будут… – настаивал Витя, глядя в сторону. – А по математике, если желаешь, вместе можем заниматься. У меня трудные задачки есть.

– Вот это разговор подходящий! – обрадовался Костя. – Заходи ко мне в воскресенье. – И он, подпрыгнув, метнул снежок ввысь, словно выпустил ракету.

То же проделал и Витя.

– Ребята! Восьмой класс! Салют! – со смехом закричала Варя, и снежки полетели вверх.

Глава 31. ШИРОКОЕ ПОЛЕ

Витя сдержал свое слово и в воскресенье утром зашел к Ручьевым.

Костя поднялся ему навстречу:

– А я ведь думал…

– Знаю, что ты думал, – нахмурился Витя. – Мол, Кораблев ради красного словца пообещал… Так будем решать задачи или нет?

– Понятно, будем, – заторопился Костя и кинулся убирать со стола. – Колька, помогай!

Вскоре стол был насухо вытерт, и мальчики бели заниматься.

Витя предложил для начала решить несколько задач по алгебре из нового сборника, который он достал у Федора Семеновича.

Каждый решал задачу самостоятельно, по-своему, но потом мальчики придвигались ближе друг к другу и сравнивали, чье решение лучше. Порой у них что-то не ладилось, и тогда Костя с Витей принимались спорить, расхаживали по избе, заглядывали в учебник по алгебре, повторяли правила.

Колька с сочувствием поглядывал на ребят. Видно, крепко им достается в восьмом классе! Вот он, Колька, например, сделал все домашние уроки еще вчера вечером за два часа. Костя же трудился почти до полуночи, а сегодня с утра опять сел заниматься.

Покончив с одной задачей, мальчики принимались за вторую, третью, четвертую…

– Это вам столько задано? – не выдержав, спросил Колька, которому уже давно не терпелось вытащить брата на улицу и показать, какие он смастерил санки с рулем.

– Да нет, – пояснил Костя, – это не по заданию… Мы просто трудные задачки решаем.

– По своей охоте, добровольно?

– Понятно, по своей… вроде как для тренировки.

Колька с изумлением покачал головой. Как ни любил он уроки Федора Семеновича, но тратить воскресный день на трудные задачки, да еще не заданные на дом, – это было выше его сил.

– А на улице что творится! – зажмурился Колька от удовольствия. – На лыжах катаются, на санках… А наш отряд на пруду каток расчистил. Мы и карусель там поставили…

Костя обернулся было к окну, чтобы хоть одним глазом посмотреть на пруд, но вовремя спохватился и строго сказал:

– Иди, коли тянет. Не мешай нам!

Колька не заставил себя просить, мигом оделся и выскочил за дверь.

К полудню Костя с Витей решили семь задач. Витя сказал, что на сегодня довольно, и предложил пойти на каток.

– Еще одну, для круглого счета, – попросил Костя. Но восьмая задача оказалась каверзной, и мальчики зашли в тупик. Каждый доказывал, что его способ решения наиболее правильный, но убедить друг друга они не могли.

Чтобы не поссориться, мальчики отложили восьмую задачу до встречи с Федором Семеновичем и попробовали решить девятую. Но и с ней дело на лад не пошло.

– Засиделись мы, туман в голове… – Витя поднялся из-за стола. – Пойдем на каток!

– Чего там «засиделись»! Просто пороха не хватило, – помрачнел Костя. – Пока семечки были, так щелкали, а как до каленого орешка добрались – зубки слабы.

– Ничего не слабы, – не сдавался Витя. – Вот головы прояснеют – и решим. А не то завтра Федора Семеновича спросим.

– Потом да после!.. Любишь ты все на завтра откладывать! Раз взялись, давай не тянуть. – Костя сорвал с гвоздя полушубок и шапку: – Пошли к Федору Семеновичу!

– Что ты! – оторопел Витя. – Сегодня же выходной… Может, его и дома нет. Да и надоели мы учителю.

– Надоели? – удивился Костя. – Плохо ты его знаешь!

Он быстро оделся, сунул в карман испещренные цифрами листочки и направился к школе.

Досадуя на себя, что связался с горячим не в меру Костей, Витя плелся позади и на все лады убеждал его не ходить сегодня к учителю.

У околицы ребята встретили Клавдию Львовну и узнали от нее, что Федора Семеновича нет дома.

– Ладно, будь по-твоему… завтра спросим. – И Костя, кивнув Вите, повернул к пруду.

Здесь вовсю шло веселье. Мальчишки катались на «снегурочках», на деревянных коньках-самоделках или же, стоя во весь рост, лихо съезжали с ледяной горки.

В центре катка кружилась самодельная карусель – колесо от телеги, надетое на кол.

Разбежавшись с небрежным видом, – словно желая сказать каждому, что они попали сюда совершенно случайно, Костя и Витя покатились с ледяной горки. Все шло удачно. Только у самого конца отполированной ледяной дорожки они столкнулись с двумя малышами и повалились в снег. Сзади налетели еще несколько мальчишек, и Костя с Витей оказались в шумной куче мала.

Они не без труда выбрались из нее и не успели как следует протереть залепленные снегом лица, как услышали знакомый голос:

– Кому-кому, а восьмому классу непростительно так падать!

Мальчики обернулись.

– Здравствуйте, Федор Семенович, – смущенно сказал Костя. – Так мы бы не упали… под ноги кто-то сунулся.

– На малышей кивать нечего, – погрозил пальцем учитель. – Физику вы забыли, вот что. Законы равновесия, силу инерции… – Он показал на Кольку, который, весь подавшись вперед, летел с ледяной горки: – Смотрите, как он умело переместил центр тяжести.

Но в этот самый миг Кольку подбили сзади, он упал и закончил свой путь, скользя на спине, задрав ноги кверху. Костя с Витей лукаво поглядели на учителя и захохотали. Засмеялся и Федор Семенович:

– Я вижу, на этой горке все законы физики кувырком летят!

– Федор Семенович, – вспомнил вдруг Костя, – а мы к вам собирались. С задачами у нас не получается.

Он поспешно достал из кармана исписанные листки и сунул в руки учителю.

Витя осуждающе покачал головой, но Костя сделал вид, что ничего не заметил.

– Позвольте, но ведь я же вам этого не задавал? – удивился Федор Семенович.

– А мы добавочно решаем, для тренировки, – признался Костя.

– Вон вас куда потянуло!.. – Учитель с довольным видом посмотрел на них, достал карандаш и принялся объяснять задачу.

Костя бросил на Витю выразительный взгляд, как бы желая сказать: «Видал, мол: моя правда! Федор Семенович никогда не откажется!»

А кругом стоял смех, визг, крики, пролетали юркие конькобежцы; у подножия ледяной горки то и дело вырастала куча мала.

– А обстановочка-то не совсем подходящая! – Учитель оглянулся по сторонам: – Где бы это нам присесть?

– Пойдемте к нам, – предложил Костя. – Никто не будет мешать!

Через несколько минут они уже сидели у Ручьевых в избе.

Учитель помог ребятам разобраться в каверзных задачках, задал еще две новые, побеседовал о математике и ушел минут через сорок.

Костя убрал со стола тетради и с хрустом потянулся:

– А правда, неплохой денек получился?

– Почему тебя на математику потянуло? – не без тайного умысла спросил Витя. – Ты ведь до нее раньше не особо рьяный был, больше на естествознание да на литературу нажимал.

Костя ответил не сразу. Постоял у окна, подышал на стекло, нарисовал трапецию, потом треугольник…

– А ты думаешь, все через тебя? – наконец заговорил он. – Оно конечно, завидки берут… Ты на математику счастливый. А только это еще часть от целого. А вот ты почему агротехникой заинтересовался?

– Так тоже причин вдоволь…

– Это верно: причины есть, – согласился Костя.

В избу вошли Варя и Митя Епифанцев.

– Хороши, нечего сказать! – Девочка подозрительно оглядела Витю и Костю. – Запрятались, тренируются… И ни словечка никому!.. Даже учителя на дом затащили.

– Откуда вы все узнали? – спросил Витя.

– Нам Федор Семенович сейчас рассказал, – объяснил Митя. – «Неужели, говорит, на весь класс нашлись только два любителя математики?» Думаете, не обидно ему? Могли бы, кажется, и других ребят пригласить.

– Так сделайте милость! – почти закричал Костя. – Разве мы против кого? Примыкайте.

– Ага! Подобрели, когда вас к стенке прижали, – с торжеством сказала Варя.

На другой день в классе Витя с Костей предложили желающим решать трудные задачи задержаться после уроков.

Осталось человек восемь. В класс принесли еще три доски. На занятия пришел Федор Семенович. Каждому он подобрал интересные задачи.

Школьники не заметили, как пролетели два часа, и учитель был вынужден почти насильно отослать ребят домой.

Все расходились веселые, возбужденные, рассказывали друг другу, какие трудные были задачи и как хитро они их одолели.

…Костя дорожил каждым часом. То он проводил время в теплице, наблюдая за просом, то засиживался над математикой.

Большинство уроков в классе приносило мальчику большую радость. Он чувствовал, что мир вокруг него становится просторнее, глубже, яснее. Из школы Костя возвращался возбужденный, сияющий, и Колька догады* вался, что брат получил очередную пятерку.

– Не о пятерке речь… ты послушай, что у меня в голове засело!

И Костя с жаром рассказывал, что он сегодня узнал по математике или истории, по литературе или географии.

– Э-э, да что тебе толковать! – спохватывался он. – Не дорос еще…

– Нет, нет, ты говори! – просил Колька. – Я ведь тоже в восьмом классе буду учиться.

Нередко, обогащенные знаниями, полученными за день, пораженные маленькими открытиями и находками, школьники после уроков долго не могли расстаться и собирались у Ручьевых на «катере».

Колька услужливо растапливал железную печку-времянку. Бока ее вскоре накаливались, становились вишневыми, потом оранжевыми, мерцали искрами.

Ребята, как в ночном у костра, рассаживались вокруг печки и начинали разговоры.

Возвращался с работы Сергей, приходила на «катер» Марина, и они присоединялись к школьникам.

Если ребята наперебой доказывали друг другу, что нет на свете науки серьезнее и важнее, чем математика, то Колька безошибочно определял, что сегодня в восьмом классе были уроки Федора Семеновича.

Если Костя с приятелями заводили речь о здоровье человека и собирались в будущем учиться только на врачей – значит, с ребятами занималась Галина Никитична.

А вот сегодня их вниманием бесспорно завладела Клавдия Львовна. Еще не успели восьмиклассники отогреться, как Костя затеял спор с Митей о Лермонтовском Печорине:

– Тоже мне герой! На Кавказ уехал, потом в Персию собрался, сам не зная зачем… Скучно, видишь, ему! «Авось где-нибудь умру по дороге». Да разве мало тогда в России дела было?..

– Погоди, Костя! – перебил его Митя. – Не дошли мы еще на уроках до сути, вот и скачешь по верхам. Надо обстановку знать. Это же тридцатые годы, режим Николая Палкина.

– А Радищеву при Екатерине легче жилось? А он все равно за народ стоял. В Сибирь за правду попал, не побоялся. Вот это человек был!.. А декабристы? А Чернышевский?..

Костя жил, как крестьянин в горячие дни летней страды. Только закончишь одно дело, как надвигается другое. Только уберешь сено на лугу, как уже зовут в поле желтые, спелые хлеба. И всюду надо успеть, со всем управиться!..

Часто Костя с товарищами задерживал учителей после уроков и забрасывал их самыми неожиданными вопросами.

Галина Никитична как-то раз даже пожаловалась Федору Семеновичу:

– Я немного боюсь за ребят, особенно за Ручьева. Они какие-то ненасытные, все хотят знать.

– Сейчас у ребят самое счастливое время, – ответил Федор Семенович. – Они как бы выбрались в широкое поле. А кругом все звучит, играет, переливается красками… Подростки же полны сил, у них разгораются глаза, все им важно и интересно. И это хорошо! Потом, со временем, они во всем разберутся, и им легче будет найти свою торную дорогу, свое место в жизни.

Глава 32. МОРОЗ И СНЕГ

В феврале ударили сильные морозы.

Пронзительно скрипел снег под ногами; у колодцев, закутанных в соломенные чехлы, нарастали огромные наледи; потрескивали по ночам бревенчатые стены изб.

Матери и бабушки укутывали школьников в теплые платки, шали и башлыки и наказывали им добираться до школы как можно скорее. И ребята, зная, что с морозом шутки плохи, как никогда были послушны и нигде не задерживались.

Только кое-кто из бедовых, вроде Кольки Ручьева, не желая конфузить себя платком, по-прежнему бегал на занятия в легкой шапчонке, но перед тем, как войти в класс, яростно оттирал снегом щеки и уши.

Учеников из дальних колхозов доставляли теперь в щколу в широких розвальнях. Чтобы не поморозить, ребят закутывали потеплее, а возницы все время погоняли коней и покрикивали: «Э-э! Дорогу! Ребятишек везу!». И встречные подводы съезжали в сторону.

Вслед за морозами начались ветры. Они дули порой целыми ночами, выстуживали избы, обжигали лица людей, захватывали дыхание. Не доведись в такую ночь человеку очутиться в поле!

Ветер не на шутку обеспокоил колхозников: он стал сносить с полей снег. В лощинах и оврагах наметало огромные сугробы, а возвышенные участки оголялись.

Костя уже два раза ходил в разведку на Пасынки и убеждался, что слой снега становился все тоньше и тоньше.

«Старалась зима, хлопотала, а ветер всю ее работу насмарку! – с обидой подумал он. – Так дело пойдет – земля весной без влаги останется».

В воскресенье утром у Кораблевых в доме назначено было очередное занятие по агротехнике.

За несколько дней до этого Витю приняли в члены школьной бригады, и ему поручили сделать доклад о снегозадержании.

Когда доклад был готов, Витя предложил Косте собрать членов бригады у них в доме: горница просторная, места всем хватит, отец с матерью уезжают на воскресенье в город, и, главное, не надо бежать по морозу в школу.

Костя согласился.

И вот сейчас Витя встречал ребят. То и дело в сенях гремела щеколда, шаркал веник, и школьники осторожно переступали через порог. В горнице было тепло, уютно.

– Снимайте, снимайте валенки! Еще наследите тут, – говорила вновь приходящим Катя Прахова и кивала на желтый крашеный пол.

– Да нет, зачем же! Следите, не жалко, – радушно убеждал Витя, но ребята все же разувались и, оставив валенки у порога, рассаживались на лавке.

Вскоре собрались почти все члены бригады. Не было только Кости с Митей да еще Галины Никитичны и Марины.

– Может, радио послушаете? – предложил Витя, желая чем-нибудь занять ребят. – Сейчас легкую музыку передают. Или народные песни хотите?

Но послушать радио не удалось. В горницу вошел Митя и сказал, что Костя немного задержится и пусть Витя начинает свой доклад без него.

Витя разложил на столе записи, повесил на стенку рисунки, таблицы и схемы.

Он готовился к докладу целую неделю, перечитал немало литературы и рассчитывал говорить минут сорок. Вначале Витя выяснил, почему растения нуждаются в воде и как надо запасать влагу в почве. Потом он начал подробно рассказывать, как надо задерживать на полях снег.

Все внимательно слушали, что-то записывали в тетрадочки, и Витя подумал, что доклад у него, как видно, получается неплохой. Ему только было досадно, что Костя до сих пор не явился на занятия.

Неожиданно распахнулась дверь, и на пороге, в клубах пара, показалась Галина Никитична.

Вслед за нею вошли Костя и Ваня Воробьев.

– Занятия кружка придется пока прервать, – сказал Костя, потирая уши. – Колхоз начинает снегозадержание. Марина со своей бригадой уже с утра работает на Пасынках. Надо выходить и нам.

– Это в такой холодище-то! – вскрикнула Катя Прахова.

– Ждать, ребята, нельзя, – сказал Ваня Воробьев. – Дело срочное. Ветер может весь снег сдуть.

– Да что там гадать: холодно, жарко! – поднялся Паша. – Раз нужно – значит, нужно… Подавай, Костя, команду!

Варя уже несколько раз согласно кивнула Паше, а когда тот смолк, предложила вывести на снегозадержание восьмой класс.

Галина Никитична наказала ребятам одеться как можно теплее, забрать топоры, ножи, лопаты, санки и собираться у правления колхоза.

Все быстро разошлись.

Вскоре у правления собралось довольно много школьников: комсомольцы, почти все восьмиклассники и большая группа пионеров во главе с Варей.

– Пионеры в поле не пойдут, – объявила учительница. – Сейчас же расходитесь по домам!

– Так, Галина Никитична, – взмолился Колька, – мы же закаленные… нас никакой мороз не берет! – И он выразительно посмотрел на Варю: поддержи, мол, хоть ты!

– Может, им приказать платками обвязаться? – обратилась к учительнице Варя.

– Так это мы разом! – Колька вытащил из кармана теплый платок и старательно закутал голову, оставив только крошечную щелочку для глаз. – А теперь, Галина Никитична, можно?

– Ну что с вами поделаешь! – засмеялась учительница и велела всем пионерам сбегать домой за платками.

Костя и Ваня Воробьев повели школьников к берегу Чернушки.

Застучали топоры, пошли в ход ножи. Ребята срубали голые кусты ракитника, срезали ветки осинника, ольхи, все это грузили на санки, увязывали веревками и отвозили на Пасынки.

Здесь, по указанию Марины, прутья и хворост укладывали валами по всему участку. Теперь снег уже не сносило ветром в лощину, а он задерживался около валов, собирался в сугробы.

– А я другой способ знаю, как снег задерживать, – сказал Кораблев, подходя к Косте. – Без хвороста.

– Что за способ?

– Я много книжек по снегозадержанию перечитал. Вот, не дослушали сегодня мой доклад, а есть такой способ. Надо побольше канав в снегу выкопать. Когда поле неровное, снег лучше задерживается.

Мальчики рассказали про канавы Марине. Витя добавил, что этот способ широко применяется в колхозах Сибири.

– Убедили, теоретики! Принимаю ваш способ, – согласилась Марина и поставила часть школьников копать между хворостяными валами канавы.

Санки с хворостом между тем беспрестанно тянулись из лесной чащи к Пасынкам. Школьники разбились на пары: один тащил санки спереди за веревку, другой подталкивал сзади. Так было легче и удобнее.

Костя нагружал свои вместительные санки щедрой Рукой и, впрягшись, тянул их, как добрая лошадка. Вася ьызвался помочь ему:

– Надорвешься ведь, чертушка! Давай вместе возить.

– Нет, нет, – запротестовал Костя, – девчат выручай.

В очередную поездку в лес Костя так много наложил в санки хворосту, что едва хватило веревки, чтобы увязать его. По ровной дороге санки катились довольно легко, но на крутом пригорке тяжелый груз дал себя знать. Косте пришлось согнуться в три погибели, веревка больно врезалась и плечи, стало жарко.

Навстречу попалась Варя с пионерами. Ребята только что отвезли хворост на Пасынки и сейчас возвращались обратно к лесу.

Заметив Костю, девочка бросилась к нему:

– Жадность тебя одолела! Разве так можно?

Она подозвала Кольку с Петькой и приказала им подталкивать Костины санки сзади.

– Да что я, маломощный, один не довезу? – обиделся Костя.

– А ты не спорь! Мне со стороны виднее, – сказала Варя. – А тебе такое задание будет: за ребятами смотри, чтобы они носы не поморозили.

Костя вынужден был согласиться, но, когда девочка отошла, он приятельски подмигнул Кольке и Петьке:

– А теперь шагайте своей дорогой. Без вас обойдусь.

– Нет, не можем, у нас дисциплина! – ухмыльнулся Колька. – Мы прикрепленные к тебе. По заданию вожатой.

– Ну ладно, – погрозил им Костя, впрягаясь в санки, – толкайте тогда. А я вам потом натру носы, поплачете…

В разгар работ к Пасынкам подъехали сани. Из них вылезли Никита Кузьмич и Анна Денисовна.

– Едем из города, видим – народу в поле полно, – пояснил Никита Кузьмич Марине. – Зачем это ты людей в такую стужу подняла?

Марина объяснила, что только вчера вечером Сергей Ручьев распорядился срочно провести снегозадержание. Вот и пришлось спешно поднимать бригаду.

– Оно, конечно, разумно, – согласился Никита Кузьмич. – Как говорится: «Снег на полях – хлеб в закромах».

– Отец, ты посмотри! – показала Анна Денисовна на поднимающихся из лощины школьников с санками. – Да тут войско целое!.. И Витя наш старается. И Галина с ними.

Никита Кузьмич засуетился, снял с себя рукавицы, башлык и понес было их сыну.

– Еще в тулуп сынка закутай! – Анна Денисовна цепко ухватила мужа за рукав. – Не конфузь ты его перед ребятами. А проморозится – не беда, крепче будет. – Она посмотрела на высокие хворостяные валы и лукаво переглянулась с Мариной. – Что-то и я застыла, отец. Не разогреться ли нам? Привезем-ка на участок возика два-три хворосту. Ты как?

И то ли Никита Кузьмич тоже начал замерзать, то ли еще почему, но он, крякнув, сел вместе с женой в сани и повернул лошадь к лесу.

К сумеркам валы из хвороста и канавы покрыли все поле.

Усадив школьников в сани, Никита Кузьмич и Анна Денисовна повезли их домой.

Проехав мост, Никита Кузьмич заметил впереди на дороге какую-то фигуру, одетую в дубленую, сидящую колоколом шубу.

– Э-э! – крикнул он. – Посторонись!

– Это же Федор Семенович! – шепнул Витя.

Никита Кузьмич, нагнав учителя, остановил лошадь и приподнял шапку:

– До правления, Федор Семенович? Садись подвезем!

– Да у вас и без меня полный комплект.

– Ничего, потеснимся!

Школьники усадили Федора Семеновича рядом с собой, и Никита Кузьмич пустил Гордого крупной рысью.

Глава 33. В МОСКВУ!

Еще лютовали по ночам морозы, ветер порой переметал дорогу и громоздил новые сугробы, но приметы весны нарастали с каждым днем.

Небо стало чище, выше, просторнее. И солнце, совершая по нему свой недолгий путь, успевало многое натворить за день: сочилась с крыш капель, сползали лавины влажного снега, вытаивали на солнцепеке завалинки, около стволов деревьев появлялись глубокие лунки.

Просо в школьной теплице вырастало на славу. Высокое, кустистое, с мощно развившимися стеблями, оно доходило ребятам почти до подбородка, а низкорослого Прахова скрывало даже с головой.

– Это как та горошина в сказке, – удивился дед Новоселов, заглянувший как-то в теплицу: – пол пробуравила, потолок с крышей пробила и до самого неба дотянулась. А не пустоцвет ваше просо? Зерно-то будет или нет?

Школьники и сами побаивались, как бы буйное просо не оказалось пустоцветом.

Часто в теплицу заходили Федор Семенович и Яков Ефимович, просматривали ребячьи дневники и подолгу о чем-то беседовали с Галиной Никитичной и Мариной.

Время шло. Метелки налились зерном, отяжелели, начали клониться вниз. Можно было снимать урожай. Но Марина и Галина Никитична не спешили. Они хотели, чтобы как можно больше людей увидело опытное просо.

По их заданию Витя Кораблев нарисовал красочный плакат: «Всем, всем! Приходите посмотреть наше просо. Адрес: Школьная гора, теплица. Юные мичуринцы».

Плакат повесили у правления колхоза, и люди стали охотно посещать теплицу.

Вскоре Марина привела на «школьную гору» председателя колхоза. Их встретили Костя, Варя и Митя. Предупредив Сергея, чтобы он не стукнулся о притолоку, они ввели его в тесную теплицу. Здесь было тепло, пахло влажной землей, молодой зеленью.

Сергей молча обошел рослые кусты проса, измерил расстояние между ними, осмотрел метелки и, вышелушив несколько зернышек, кинул их в рот.

Ребята терпеливо ожидали, что будет дальше.

– Экая сила вымахала! – пожевав, сказал Сергей. – Важное просо! А не изнежили вы его под стеклом, ребята?

– Можешь проверить! – Костя протянул брату толстую тетрадь. – В дневнике все записано. Ухаживали как положено, растения не баловали…

Но Сергей тетрадь не взял:

– Сейчас мне вас проверять некогда. Вы уж об этом сами доложите. С чувством, с толком…

– Где доложить? Кому? – не понял Костя.

– Как «кому»? Народу нашему, правлению колхоза. например. Вот пригласим вас на заседание…

– Нас? На правление? – с удивлением вскрикнула Варя.

– А как же иначе! Раз хорошее просо вырастили, так защищайте, деритесь за него… Чего переглядываетесь? Или не обучены еще доклады делать?

– Да нет… в классе приходилось, – призналась Варя.

– Так вот и готовьтесь. Докладчика выделите, обдумайте все по порядочку…

– А наше сообщение в текущих делах пойдет или как? – осторожно спросил Костя.

– Зачем же в текущих? Заглавным вопросом пустим.

Распрощавшись, Сергей ушел, а ребята с Мариной направились в школу. Первым делом сообщили новость Галине Никитичне, потом Федору Семеновичу.

После уроков в «живом уголке» собрались почти все члены школьной бригады.

– Кто же возьмется сделать на правлении доклад, вернее сказать – сообщение? – спросила учительница.

– Мите поручить, – предложил Костя. – Он в юннатских делах как по книжке читает, не собьется.

– Это твой почин с просом. – возразил Митя. – Тебе и выступать.

Немного поспорив, ребята согласились поручить доклад Косте.

– Только помни, – предупредила его Марина: – люди в правлении солидные соберутся – бригадиры, актив. Могут быть всякие вопросы… Ты не оплошай!

Весть о том, что Ручьев готовится к докладу на правлении колхоза, всполошила всю школу. Девятиклассники, изучающие основы дарвинизма, предложили консультировать его.

Витя Кораблев вызвался нарисовать диаграммы.

Колька попросил брата упомянуть на правлении о достижениях юннатов пятого класса и очень обиделся, когда Костя не пожелал его выслушать.

За несколько дней до заседания правления ребята обсудили Костин доклад.

– Думаю, все пройдет хорошо, – сказала мальчику Галина Никитична. – Только очень прошу: следи за чистотой языка. Изгоняй беспощадно все эти «вот», «значит», «так сказать». И, пожалуйста, не руби ладонью воздух, держи руки спокойно.

– Я на вас смотреть буду… Если что не так, вы головой покачайте, – попросил Костя.

Учительница согласилась.

– И вот еще что, – вспомнила она: – надо пригласить на правление всех преподавателей. И в первую очередь Марию Антоновну…

Наконец настал долгожданный вечер.

Рассыльный оповестил всех членов правления и бригадиров, но вслед за ним те же избы обошли школьники и вторично напомнили о часе заседания.

К назначенному времени контора колхоза наполнилась людьми. Сергей посмотрел на Костю и улыбнулся:

– Что ты, братец, съежился, как на морозе? Гляди веселее, кругом все свои!

Потом он занял место за столом, постучал карандашом по графину и объявил, что сейчас ученик восьмого класса юннат Ручьев сделает сообщение об опыте с просом.

– А регламент какой будет? – весело спросил кто-то из угла.

– Экий там счетливый объявился! – недовольно сказал дед Новоселов, перебираясь на первую скамейку. – Пусть говорит на здоровье, пусть покажет, впрок ли ему учение пошло.

– В регламенте, значит, урезать не будем… – Сергей кивнул Косте: – Давай, товарищ Ручьев, начинай.

Мальчик подошел к столу и заговорил чужим голосом. Все лица перед ним расплылись, как в тумане.

Но вот Костя махнул рукой, и Варя с Митей внесли два снопика проса: один – обычный, низкорослый, и другой, выращенный в теплице, – высокий, по грудь человеку.

Колхозники оживились, кто-то одобрительно сказал: «Эге!» И Косте стало легче. Слова пошли свободнее, он уже почти не заглядывал в тетрадку, лица впереди прояснились, и мальчик теперь узнавал каждого человека.

Внимательно слушали его члены правления; ласково поглядывала Марина; от окна согласно кивали головой Галина Никитична, Клавдия Львовна и Федор Семенович; с довольным видом поглаживал бороду дед Новоселов. С задней скамейки задумчиво смотрела на Костю Мария Антоновна. Рядом с ней сидел Никита Кузьмич.

И Косте стало радостно, как никогда. Пусть это маленькое дело, но оно доведено до конца, оно нужно людям, и мальчик не напрасно занимает их внимание…

И вот уже закончено сообщение об опыте с просом, показаны снопики, зачитаны отрывки из дневника, а Костя все еще говорит.

Он рассказывал о том, что вычитал в этом году из книг и узнал от учителей, рассказывал о смелых преобразователях природы, о передовых колхозниках, мастерах высоких урожаев.

Лицо мальчика пылало, он говорил горячо, немного сбивчиво и, наверное, совсем не по плану, но никто его не перебивал, не останавливал, словно все понимали, что Костя не только заучил эти имена, но они глубоко запали ему в душу и он не расстанется с ними всю жизнь.

Только Никита Кузьмич не выдержал и бросил замечание:

– Ты бы, Ручьев, к делу поближе…

На него зашикали, а Яков Ефимович укоризненно покачал головой:

– Дай же выговориться парню. Видишь, сколько у него накопилось!

Костя сообразил, что последние его слова не имели почти никакого отношения к сообщению о просе, и растерянно посмотрел на Федора Семеновича и Галину Никитичну. Те переглянулись и кивнули ему головой, словно хотели сказать: «Говори, раз слушают, говори…»

После Кости слово сразу же взяла Марина.

– Видали, какое просо при широкорядном посеве можно вырастить! – кивнула она на снопик из теплицы. – Я так думаю: тут говорить много не приходится, надо сеять просо по новому способу. Давайте решать, товарищи!

– Так то же на пятачке урожай… под стеклом, – заметил Никита Кузьмич. – А в поле с каждым кустиком не станешь нянчиться…

– Я уверена, что и в поле урожай хуже не будет, – настаивала Марина. – Теперь широкорядный сев применяют во многих областях.

– А сорняки полезут! Зараз все просо заглушат!

– Выполем! Сил не пожалеем, спина не переломится.

– Погоди, Марина! – остановил ее Сергей. – Сама знаешь, сколько сил забирает у нас эта прополка. От других работ отрывает. Надо же толком поразмыслить да взвесить все… Какие суждения будут, товарищи?

Поднялась Галина Никитична и подтвердила Костино сообщение: опыт в теплице проводился по всем правилам, почти в таких же условиях, как и в поле. Но было бы неплохо с весны повторить опыт в поле, на большой площади.

Раздались голоса, что надо списаться с учеными, может быть, даже с самим академиком Лысенко.

– А как Федор Семенович считает? – обратился к директору школы Сергей.

– Думаю, что мысль правильная, – отозвался учитель. – И мало того – списаться… Пусть Марина сама в Москву едет. Там же в Сельскохозяйственной академии наш земляк работает, Андрей Новоселов. И он как раз занимается культурой проса – проводил опыты в колхозах. Вот Марина ему все и расскажет, посоветуется…

– Справедливо, Федор Семеныч! – обрадовался дед Новоселов. – Прямо мою думку перехватил. Непременно пусть едет! – И он, как будто вопрос о поездке был уже решен, обратился к Марине: – Ты, значит, как с вокзала сойдешь, спрашивай Харитоньевский переулок, дом двадцать один. Тут тебе и будет академия всех наук по сельскому хозяйству. Ну, а как Андрюшу разыщешь, спуску ему не давай. Побеседуй по всей строгости. Так, мол, и так, невозможно нам больше терпеть с просом такое положение. Ждем от вас твердого слова, граждане ученые!

– А еще, Маринушка, закинь там удочку насчет ветвистой пшеницы, – сказал бригадир первой бригады Максим Ветлугин. – Может, дадут на разживу семян малую толику, хотя бы щепотку. Мы бы уж тут расстарались, вырастили…

Бригадира перебила заведующая фермой Поля Клочкова и, в свою очередь, наказала Марине посоветоваться с учеными насчет ухода за лугами и пастбищами.

– Стоп, товарищи! – повысил голос Сергей. – Еще ничего не решили, а вы уже с наказами…

По против поездки Марины в Москву никто не возражал. Наоборот, все члены правления охотно подняли за это руку.

– Тогда записывай! – кивнул председатель Марине.

Она села за стол и достала записную книжку…

Через день, захватив снопик проса, Марина выехала в Москву.

Глава 34. ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ

Марину Балашову ждали со дня на день.

Возвращаясь из школы, ребята подолгу стояли на мосту через Чернушку и вглядывались в машины и подводы, идущие со станции.

Косте все казалось, что вот-вот одна из очередных машин затормозит на повороте. Марина на ходу выпрыгнет из кузова, подбежит к школьникам и скажет: «Скорее собирайте людей! Есть хорошие новости».

Но Марины все не было.

– Не примет ее академик Лысенко. Недосуг ему! – сказал как-то Паша.

– То есть как это «не примет»? – обиделся Костя. – Она же не по личному делу к нему поехала, а от всего колхоза. И вопрос у нее важный…

– Ты еще скажешь: академик и наши дневники будет смотреть?

– Будет. Я уверен, – убежденно настаивал Костя. – Помнишь, мы про двух юннатов читали. Они над лесными муравьями наблюдения вели, как те вредителей растений уничтожали. А товарищ Лысенко узнал про это и вызвал юннатов к себе в академию. Так они ему и дневники привезли и муравьев…

Костю поддержал Митя Епифанцев, приведя еще несколько примеров связи ученого с юннатами, но, по правде говоря, на душе у ребят было неспокойно. Кто знает, как встретят в академии Марину, как отнесутся к их опыту с просом…

На шестой день после отъезда в Москву Марина вдруг позвонила Сергею по телефону. Она сообщила, что находится сейчас в райкоме партии, обещала к вечеру быть в Высокове и просила срочно созвать собрание колхозников.

Эта новость быстро разнеслась по селу, и в сумерки контора была полна людей.

Школьная бригада явилась на собрание почти в полном составе.

Вскоре темноту улицы пронзили два широких луча, и легковая машина остановилась у правления.

В комнату вошли Марина и двое мужчин.

Одного – невысокого, пожилого, в белом овчинном полушубке – колхозники и ребята узнали сразу: это был секретарь райкома партии Бахарев. Он подошел к столу президиума, поздоровался с людьми: кто сидел поближе – за руку, кто подальше – кивком головы.

– Прошу прощения, задержались немного, – сказал Бахарев и кивнул на дверь: – Вы посмотрите, какого я вам земляка привез!.. Идите ближе, Андрей Тимофеевич, показывайтесь…

Высокий, сутуловатый мужчина, в пальто и в шапке-ушанке, подошел к столу, поклонился, и в ту же минуту, растолкав людей, к нему бросился дед Новоселов:

– Андрюша! Пропащая же ты душа! Что ж так долго? Поезд не вез, ноги не несли?

Земляка окружили и взрослые и дети. Начались приветствия, расспросы.

Федор Семенович стоял рядом с Мариной и Галиной Никитичной, поглаживал быстро щеку и терпеливо ждал своей очереди.

Варя потянула учителя за руку.

– Федор Семенович, а помните, вы нам загадку загадали? – вполголоса спросила она. – Разгадает ее теперь Андрей Новоселов?

– Раз приехал, должен разгадать, – также шепотом ответил учитель.

Андрей наконец заметил Федора Семеновича и, протолкавшись к нему, крепко пожал руку. Учитель кивнул на стоящую рядом Галину Никитичну:

– А эту гражданочку признаете?

– Галька! – Забыв всю свою серьезность, Андрей протянул девушке руки.

– Андрюша! – в тон ему воскликнула учительница и, покосившись на школьников, спохватилась: – Здравствуйте, товарищ кандидат сельскохозяйственных наук.

– Здравствуйте, товарищ преподаватель биологии.

Федор Семенович показал на школьников:

– А это, Андрей Тимофеевич, так сказать, ваши лаборанты, подшефные… полный сбор.

– Так вот вы какие! – Андрей обернулся к ребятам и протянул руку: – Ну, давайте знакомиться!

Первая пожала Андрею руку Варя, потом Костя, Митя, Паша, Катя…

– Марина про ваши опыты мне много рассказывала, – сказал Андрей. – Очень правильно делаете, что землей интересуетесь. Я ведь тоже с грядки начинал, с мелочи.

Сергей между тем, посовещавшись о чем-то с Бахаревым, постучал по столу и пригласил колхозников занять места.

Первым заговорил секретарь райкома. Он сказал, что культура проса в их районе, да и по всей области, в большом загоне.

Люди жалуются на низкие урожаи, недовольны просом, мало-помалу заменяют его пшеницей и рожью. А между тем просо так же необходимо стране, как хлеб и картофель.

– Но об этом вам лучше меня расскажет ваш земляк, – закончил Бахарев и уступил место у стола Андрею Новоселову.

Неизвестно, когда и как школьники переместились поближе к столу президиума, но только сейчас они хорошо слышали каждое слово Андрея, видели каждый его жест.

Варя налегла грудью на стол и поминутно поглядывала то на учителя, то на Костю с Митей: вот, мол, когда пришла настоящая отгадка!

– Еще до войны, по заданию правительства, ученые разработали новую агротехнику проса, – продолжал Андрей. – Был проведен массовый сев проса по-новому на колхозных полях Чкаловской области. Война помешала окончательно закрепить этот опыт. После войны широкорядный посев проса был проведен на Украине. Урожай превзошел все ожидания. Сейчас надо и вам смелее переходить на широкорядный посев проса – дело это верное.

– А вот с сорняками как быть? – спросил Сергей. – Забивают сорняки наше просо, не успеваем их выпалывать!

– Насчет сорняков ученые тоже подумали. Ручную прополку теперь можно будет заменить машинной. Ведь просо-то у нас широкорядным способом посеяно. Вот мы и пустим между рядами трактор с культиватором. Представляете, насколько это облегчит и ускорит труд колхозпиков?

И долго еще Андрей рассказывал о том, как надо по-новому возделывать просо.

– Вот, дорогие мои земляки, зачем я приехал в ваш район. И приехал на целый год, до нового урожая. Надеюсь, что мы будем работать рука об руку и добьемся высокого урожая проса… У вас, как мне известно, за просо отвечает Марина Балашова? – спросил в заключение Андрей.

– Да, поручили Марине, – ответил Сергей. – И думаем, что в выборе не ошиблись… Вы как, товарищи? – обратился он к собранию.

Колхозники одобрительно загудели.

– Недаром молва идет, – сказал дед Новоселов: – где Марина – там и урожай.

Бригадир, заметно волнуясь, поднялась со скамьи. Но, пожалуй, еще больше волновались ребята. Они не сводили с Марины глаз и ждали, что она скажет. Варя встала за спиной сестры, зачем-то поправила ей шаль на плечах, одернула рукав.

– Спасибо за доверие, товарищи!поклонилась Марина колхозникам. – Раз такое дело… Ничего не пожалею! Всю душу вложу!

– Молодец у тебя сестра! – восхищенно шепнул Варе Костя.

Собрание вскоре закончилось.

Дед Новоселов взял Андрея за руку и, как маленького, подвел к Федору Семеновичу:

– Кланяйся учителю, Андрюша. В пояс кланяйся!

– И поклонюсь! За мной не станет! – засмеялся Андрей.

Федор Семенович сконфуженно поднялся из-за стола:

– Да что вы затеваете, Тимофей Иваныч?

– Подумать только! Куда вы сына мне подняли! В ученые мужи парень вышел. – Старик победно оглядел школьников. – Вот, козыри, как Енисей-реку переплывать нужно!

– Так уж я Андрея один и поднял! У него и других учителей немало было.

– А кто первую искру высек? Кто пламя раздул? – заспорил старик. – И не говорите, Федор Семеныч! Вы только кругом гляньте да пальцем ткните в каждого третьего: кто таков? Ваш питомец! Из вашего гнезда вылетел… – Старик строго оглядел толпившихся в конторе молодых колхозников, Марину, Галину Никитичну, Сергея Ручьева. – Только у них гордости хоть отбавляй: «Вот, мол, мы какие! Как родились, так и к делу сгодились, сами до всего дошли». А нет того на уме, что их чьи-то мастеровые руки лепили, да обжигали, да живую душу вдували…

– Ну-ну, Тимофей Иваныч! – со смехом погрозил Федор Семенович. – Что вы на моих учеников тень наводите? Грош мне цена, если я таких гордецов вырастил… – Он широким жестом показал на скамейку: – Присаживайтесь, товарищи питомцы, побеседуем…

Колхозники разошлись по домам, а бывшие ученики, окружив Федора Семеновича, долго еще сидели в правлении колхоза. Они вспоминали многое: трудные уроки, переводные экзамены, экскурсии на Большие Мхи, комсомольские субботники, охрану по ночам первого колхозного трактора, а больше всего – школьных товарищей…

Ребята стояли в полутьме у двери и внимательно слушали разговоры за столом.

– Вот и мы так! – вполголоса сказала Варя. – Кончим школу и разлетимся кто куда. Одни будут хлеб выращивать, другие машины строить, третьи еще что-нибудь, а Федора Семеновича мы все равно не забудем. Нет, хорошо быть учителем!

– Учителем хорошо, – согласился Костя: – у него друзей много. Сергей говорил, что Федор Семенович стольких людей обучил, что из них целый полк можно составить.

Наконец беседа за столом прекратилась. Все вышли на улицу и стали прощаться. Костя с товарищами догнал Галину Никитичну и Мярину у колодца. Увидев ребят, учительница с удивлением спросила, почему они не расходятся по домам.

– А мы узнать хотели… – помявшись, сказал Костя. – Наша школьная бригада будет по новому способу просо выращивать?

Галина Никитична посмотрела на Марину:

– Мне кажется, ребята на это имеют полное право.

– Согласна с вами, – кивнула Марина и пообещала пригласить на очередное занятие школьной бригады Андрея Новоселова.

– Полный вперед! – удовлетворенно сказал Костя и предложил всем покататься на лыжах. – Галина Никитична, Марина, поедемте с нами!

– Может, и правда тряхнуть стариной? – засмеялась учительница.

– Обязательно! – согласилась Марина. – Мы еще им покажем, как надо кататься!

Минут через десять лыжники уже поднимались на «школьную гору».

Светила полная луна, прочный наст хрустел под ногами, все кругом казалось отлитым из звонкого хрусталя. Вот слоистые облака набежали на луну, притушили ее молодой блеск, но и тогда темнота не могла заполонить всю округу.

Среди заснеженных полей и черных недвижимых лесов и перелесков то там, то здесь вставали отсветы электрических огней.

Ребята долго любовались зрелищем ночного сияния.

– Теперь ночью с дороги не собьешься, – сказал Паша. – Везде огни. Вон над Соколовкой зарево, вон над Почаевом…

– По этим огням, наверное, до самой Москвы дойти можно, – вслух подумала Варя.

– А ты попробуй! – засмеялся Витя. – Прямо от Высокова, без остановки.

У самой школы шумную компанию нагнали на лыжах Колька и Сергей.

– Просим зачислить в команду! – громко крикнул Сергей.

Галина Никитична кивнула им головой:

– Присоединяйтесь! Очень рады!

– А ну, кто со мной без палок со «школьной горы» съедет? – задорно выкрикнула Марина и, отбросив палки в сторону, покатилась вниз.

Все устремились за ней следом.

Глава 35. ВЕСНА ИДЕТ

Близилась весна. Снег потемнел, всюду пробивались говорливые ручейки, на пригорках выступали первые проталины.

В большую перемену, когда солнце затопило всю школу, Костя вышел на улицу и увидел Кольку с Петькой. Скинув башмаки, они вприпрыжку бегали по желтым сосновым бревнам.

Костя кинулся к братишке, и не миновать бы Кольке крепкого подзатыльника, но тот вовремя схватил Костину руку и прижал ее к бревну:

– Ты потрогай… Тепленькое! Как печка!..

На другой день утром Колька влетел в «живой уголок» и заорал так, словно в школе начался пожар:

– Грачи прилетели, грачи!

Все, кто был в «живом уголке», не одеваясь, бросились на улицу.

Не отстала от ребят и Галина Никитична.

И верно, белоносые грачи уже кружили над березами, присматриваясь к старым гнездам, и громко о чем-то кричали.

В этот же день на доске наблюдений природы, что висела в школьном зале, появилась запись: «Прилетели грачи. Донесение Коли Ручьева».

Колька ходил гордый и безбожно хвастал, что он теперь не пропустит прилета ни одной птицы и имя его долго не сойдет с доски.

Но вскоре на доске наблюдений природы появилась новая запись: «Началось движение сока у березы. Донесение Пети Балашова». И тут же, около доски, висела бутылочка с мутной жидкостью.

Колька во всеуслышание заявил, что это совсем не березовый сок, а обыкновенная вода из колодца. Разобиженный Петя позвал в свидетели Варю и угостил ее жидкостью из бутылочки. Варя подтвердила, что это настоящий березовый сок.

Посрамленный Колька огорчился, но через несколько дней, когда в классе шел пионерский сбор, притащил живого скворца. Был тот скворец иссиня-черный, нахохлившийся, большеротый.

– Только что прилетел! – сообщил Колька. – Хотел в скворечню влезть и свалился. Устал, наверное, с дальней дороги.

…Весна принесла немало новых забот школьной бригаде. На очередном занятии кружка ребята окончательно утвердили план весенних работ. Решено было посеять на Пасынках просо, яровую пшеницу, овес и посадить по методу Анны Кораблевой полгектара картошки. Дела школьной бригады всколыхнули всю школу. Ваня Воробьев напечатал в стенгазете большую статью под заголовком: «Поддержим почин восьмого класса!» Костю вызвали на комитет комсомола, и он рассказал о работе бригады. Девятый класс, по примеру восьмого, организовал школьную бригаду Э 2 и решил выращивать на семена клевер, люцерну и тимофеевку. Заинтересовались агрономической учебой и учителя. Как-то раз Мария Антоновна вела урок в восьмом классе. По обыкновению, она излагала материал ровным, глуховатым голосом и, близоруко щурясь, писала на доске формулы.

После истории с «чесночной реакцией» восьмиклассники всячески сдерживали себя, в классе сидели тихо, но учительницу слушали невнимательно и рассеянно. Вот и сейчас каждый занимался чем мог.

Костя первые минуты старался довольно добросовестно слушать Марию Антоновну. Но потом его начала разбирать досада: и почему учителя так не похожи друг на друга? То ли дело Клавдия Львовна! Она рассказывает о Пушкине, и ты видишь, как поэт, живой, непокорный, ходит по комнате, читает друзьям стихи, беседует с Ариной Родионовной… Или вот появляется в классе Федор Семенович: он чертит на доске схемы, пишет формулы, а тебе кажется, что учитель взял тебя за руку, ведет по широкому миру и ты разгадываешь вместе с ним одну загадку за другой. А Мария Антоновна почти слово в слово повторяет написанное в книге и заставляет без конца записывать формулы!

«Об этом я сам прочту по учебнику, и у меня времени меньше уйдет», – решил Костя и, достав тетрадь, занялся другими делами.

С последней парты донесся громкий шепот. Это привлекло внимание Марии Антоновны. Она обернулась к классу, и лицо ее омрачилось: вот опять ее плохо слушают, и никто ничего не записывает. Паша читает книгу, Катя мечтательно смотрит в окно, Алеша с Васей перекидываются записками. И только Костя Ручьев что-то усердно пишет в тетради. Учительница прошла между рядами парт и остановилась около мальчика.

Костя, ничего не замечая, продолжал писать.

– Надеюсь, что ты записываешь мои объяснения по химии? Не так ли? – спросила Мария Антоновна и за' глянула мальчику через плечо. – Позволь, позволь! Я что-то не вижу здесь ни одной формулы.

Костя вспыхнул и поднялся. Отступать было поздно.

– Тут другое, Мария Антоновна!..

– Действительно, другое. – Учительница взяла тетрадь и вслух прочла: – «План весенних работ школьной бригады. Первое – вручную отобрать семена. Второе – запасти золу и перегной. Третье – получить в колхозе минеральные удобрения…» Та-ак!.. Очень интересно! Но почему, собственно, подобными делами следует заниматься на уроке химии?

Костя молчал.

Мария Антоновна вернулась к столу и тяжело опустилась на стул.

Восьмиклассники неодобрительно посматривали на Ручьева: опять теперь пойдут разговоры, что они плохо ведут себя на уроках химии!

– Я, признаться, не очень доверяла вашей школьной бригаде, – заговорила Мария Антоновна – Но своим опытом с просом вы доказали, что это начинание серьезное. Меня удивляет только одно: почему вы так равнодушны к изучению химии? Вот вы пишете в своем плане о золе, о перегное, о минеральных удобрениях. А зачем они нужны в сельском хозяйстве? Какие вещества берут из почвы растения? Что представляет собой почва?.. Все эти вопросы можно понять только тогда, когда знаешы химию. Как же вы хотите постигнуть тайны плодородия земли, управлять ростом растений, когда уроки химии для вас самые неприятные часы в расписании!

Класс насторожился. А учительница, волнуясь все больше и больше, говорила о химических заводах-гигантах, которые готовят миллионы пудов удобрений, говорила о том, какие чудеса творит химия на колхозных полях, как она помогает колхозникам повышать плодородие земли, спасать хлеба от вредителей, выращивать Щедрые урожаи. Право, об этом стоило послушать!

Костя не удержался и шепнул Паше:

– А здорово Мария Антоновна рассердилась! Даже слушать интересно.

Урок прошел незаметно, и ребятам показалось, что звонок прозвенел раньше времени. В перемену они окружили Марию Антоновну и забросали ее вопросами.

Костя пошептался с Пашей Васей и подвел их к учительнице:

– Мария Антоновна.. это у нас докладчики насчет удобрений… Только мало еще они в них понимают.

– Так в чем же дело?

– Помогите им доклад подготовить.

Мария Антоновна задумалась. Федор Семенович не раз упрекал ее в том, что она слишком книжно и сухо преподает свой предмет, советовал приглядеться к работе школьной бригады, вникнуть глубже в жизнь школьников. Просила помочь ребятам и Галина Никитична.

Может быть, они и правы… Ведь всего один год работает Галина Никитична в школе, а ребята уже льнут к ней, дорожат каждым ее словом. О Федоре Семеновиче уж и говорить нечего. А вот она живет вдалеке от всех, сторонится ребят, и те платят ей той же монетой… И это тяжело!..

– Хорошо, – согласилась Мария Антоновна.Пусть ребята зайдут ко мне. Только с одним условием: на моих уроках планов больше не писать.

– Не будет этого! – пообещал Костя.

Через несколько дней Паша и Вася выступили перед ребятами с докладом. Рядом с ними сидела преподавательница химии. Она принесла в пакетиках образцы минеральных удобрений, показала их членам бригады и помогла ребятам рассчитать, сколько каких удобрений надо запасти для полевого участка.

Вскоре школьная бригада начала возить на Пасынки навоз. Отвезли возов двадцать, явился Сергей и сказал:

– Стоп, хлопцы! Хватит!

Ребята принялись доказывать, что по плану должны доставить на свой участок не менее сорока возов.

– Глаза у вас завидущие, – упрекнул председатель. – Все себе да себе, а другим что же останется?

Как ребятам ни было досадно, но пришлось согласиться. Они начали гадать, где бы еще раздобыть навозу. Паша вспомнил, что навоз можно заменить торфом или илом из пруда. Но ни того, ни другого под руками не было, и пришлось только с сожалением вздохнуть.

В этот же день Витя Кораблев, захватив лопату, повел Костю в поле, километра за два от колхоза.

Ребята остановились у небольшой рощицы, и Витя начал копать в плотном снегу яму. Вскоре показалась темная, мерзлая земля.

– Вот тебе и находка! – сказал Витя. – Здесь в лощине во время войны кавалерийская часть формировалась, кони стояли. Смотри, сколько перегною накопилось!

– Так он же мерзлый… как камень. Топором не возьмешь.

– Будем оттаивать.

На другой день после занятий члены школьной бригады вышли к рощице. Они очистили от снега большой участок земли, натаскали соломы и зажгли ее.

Перегной вскоре оттаял, и ребята принялись возить его на Пасынки.

Они закончили работу к вечеру и, усталые, грязные, но довольные, пошли домой.

– А Витька-то у нас прямо кладоискатель, – сказал Паша.

– Надо бы ему за находку благодарность объявить, – посоветовал Косте Митя.

– Не за что! – покраснев, заявил Витя. – Это мне отец с матерью про перегной рассказали. – И он прибавил шагу.

Ребята переглянулись. Потом Митя догнал Кораблева и спросил, почему тот не подает заявления в комсомол.

– Прахова хочу подождать… Пока он экзамены не сдаст, – хмуро признался Витя. – Я его вроде завалил тогда осенью, а теперь попробую вытянуть…

Он помолчал, а потом, когда подошли к околице деревни, неожиданно спросил:

– А вы… вы можете за меня поручиться? Только прямо скажите! – ив упор посмотрел на Варю и Костю.

– Я могу, – ответила Варя. – Теперь могу!

– Конечно, поручимся… Какой может быть разговор! – в тон ей отозвался Костя.

– Ребята, смотрите! – показала Катя. – Мария Антоновна переправу ищет!

Все оглянулись. Прижав к груди стопку тетрадей, Мария Антоновна стояла посреди дороги, перед широкой промоиной, и не знала, как через нее перебраться.

Костя вместе с Пашей и Митей побежали к крайней избе. Они нашли несколько жердей, лежавших за крыльцом, приволокли их к промоине и перебросили с одного берега на другой.

– Мост наведен! Пожалуйте, Мария Антоновна! – Костя протянул учительнице руку и помог перейти.

– Спасибо… саперы! – улыбнулась учительница и посмотрела на размытую дорогу. – Весна-то как шагает! Скоро и Чернушка вскроется.. А вы, ребята, откуда?

– Мы, Мария Антоновна, химией занимались, ухмыльнулся Костя. – Перегной на участок возили.

– Все точно по норме сделано, – пояснил Паша. – Как вы нам тогда объясняли…

– Экие усердные! – вздохнула учительница. – Чтоб вам на уроках этого усердия прибавилось!

Осторожно ступая по черной осевшей дороге, Мария Антоновна побрела к дому. Ребята долго смотрели ей вслед.

– А зря мы, пожалуй, химичку недолюбливаем, – сказала Катя. – И совсем она не плохая.

– Вот что, – Митя оглядел ребят: – у кого по химии запущено, надо будет нажать.

– И чтобы на уроках Марии Антоновны вести себя как полагается! – строго добавил Сема Ушков.

Глава 36. ПЕРВАЯ БОРОЗДА

Весна наступала. Лопались почки на деревьях, пробивалась первая трава на лужайках, прилетали все новые и новые птицы.

Целыми днями от «кузнечного цеха» доносились веселая перестрелка выхлопных труб, рев моторов – перед выходом в поле проверяли тракторы.

Паша и Алеша Прахов почти каждый день после занятий таинственно исчезали из школы. А наутро приходили в класс пропахшие керосином, с масляными пятнами на рубахах.

– Что это от вас, как от цистерн, несет? Хоть форточку открывай! – с невинным видом спрашивали девочки. – Может, в керосине купались?

Алеша с таким же невинным видом поводил остреньким носом и благоразумно прятал в карманы плохо отмытые руки:

– Мерещится вам… Воздух вполне нормальный.

– Вы ребят особенно не донимайте, – как-то раз посоветовала девочкам Галина Никитична. – Они школе сюрприз готовят.

И верно, мальчики в эти дни много времени проводили в мастерской у Якова Ефимовича. Часами не отходили они от мотора трактора, когда его начинали разбирать. Подавали трактористам инструменты, промывали в керосине части мотора, осматривали каждую деталь.

То и дело ребята приставали к Якову Ефимовичу, чтобы он устроил им экзамен и выдал права на вождение трактора.

– Ишь, чего захотели!.. – усмехался тот. – Только азы усвоили, и сразу права им подавай.

Все же он пригласил механика из МТС и Федора Семеновича. В их присутствии ребята сами запускали трактор, находили неисправности в моторе и устраняли их.

– Кое-что уже смекают, – сказал в заключение Федор Семенович.Надо будет ребят в борозде проверить.

Между тем земля на высоких участках поля подсыхала. Трактористы начали пахоту. Выехал на Пасынки и Саша Неустроев. Полтора дня он поднимал Маринину делянку, потом пустил трактор на участок школьной бригады.

Но не успел Саша сделать первую борозду, как на конце загона появились Паша Кивачев и Алеша Прахов.

Тракторист забеспокоился: наверное, опять эти дошлые хлопцы начнут проверять глубину вспашки, присматриваться к предплужникам. Он остановил трактор, спрыгнул с сиденья и оглядел борозду. Кажется, придраться не к чему. И Саша весело откозырял подошедшим ребятам:

– Наше вам, товарищи контролеры! Какие будут замечания?

– Да нет, мы не за тем, – сказал Паша. – Мы на тракторе пришли работать. Хотим свою делянку сами вспахать.

– Лихо! – фыркнул Саша. – Вчера – агротехники, сегодня – механизаторы. А завтра на какую тему сочинение будет?

Паша принялся доказывать, что они всю зиму обучались у Якова Ефимовича тракторному делу и, может быть, в недалеком будущем получат законные водительские права.

– Вот и приходите… в недалеком будущем! – отмахнулся тракторист.

В спор вмешалась подошедшая Марина.

– Да, Саша, – сказала она, подмигнув при этом мальчикам, – Федор Семенович очень просил, чтобы ты шефство взял над ребятами.

– Какое шефство?

– Ты же бывалый тракторист, со стажем… Вот и попрактикуй ребят.

– Если учитель просит, это, конечно, можно, – подобрел Саша и строго оглядел подростков. – Ладно, дам я вам за баранку подержаться. Ну, кто первый?

Ребята почти одновременно кинулись к трактору, но Прахов успел забраться на сиденье раньше Паши. Дрожа всем телом, он судорожно схватился за руль. Саша Неустроев положил на его руки свои. Мотор несколько раз чихнул, и трактор тронулся. Засверкали и задымились на весеннем солнышке маслянистые, черные пласты земли.

Паша и Марина шагали рядом с трактором и не сводили с Алеши глаз.

Вскоре Саша снял свои руки с Алешиных, и мальчик с довольным видом покосился на Пашу. Он проехал три круга и готов был сделать хоть еще десять, пока Кивачев не крикнул ему, что надо иметь совесть. Алеша остановил трактор и спрыгнул на землю.

– Ну как? Получается у меня что-нибудь? – спросил он.

– Оценка потом будет, – заявил Саша Неустроев. – Давай следующий.

Место за рулем занял Паша.

Неожиданно из лощины показались члены школьной бригады, Колька с Петькой и Федор Семенович.

– Эге! Да вам тут полный смотр предстоит! – присвистнул от удивления тракторист. – Держись, Кивачев!

– Как борозда? Не очень кривая? – спросил Паша, не решаясь от волнения оглянуться назад.

– Ничего, ничего, терпеть можно! – успокоил его тракторист. – Только не горбись так за рулем!

Паша лихо сбил на затылок кепку, приосанился, развернул плечи.

На конце загона Неустроев протянул к рулю руки, чтобы помочь повернуть машину, но Паша дернул плечом и сам вырулил трактор в борозду.

Школьники и Федор Семенович поравнялись с машиной и зашагали с ней рядом.

Костя что-то кричал Паше, старался заглянуть ему в лицо.

Митя то и дело измерял глубину вспашки.

Колька с Петькой, размахивая руками, бежали впереди трактора, как будто прокладывали ему дорогу.

А широкогрудый трактор шел своим могучим шагом. От него несло жаром. Мотор гудел ровно и басовито, словно хотел сказать, что за его рулем сидит человек с умелыми и надежными руками.

Наконец машина стала на заправку.

– Ну, как наши ребята? Подают надежду? – обратился к трактористу Федор Семенович.

– Шлифовочка, конечно, нужна, но толк из них будет, – покровительственно ответил Неустроев.

– С таким шефом да чтоб толку не было! – засмеялась Марина и сообщила учителю, что Саша Неустроев с сегодняшнего дня взялся передавать молодым трактористам свой опыт.

– Я? Опыт?.. – опешил Саша. – Да мне еще самому гнать-догонять!

– Решил, решил… Мы свидетели! – засмеялся Прахов.

– Ничего, Саша, дружба с ребятами тебе не помешает… – сказал Федор Семенович и, ступив на вспаханный участок, взял горсть земли. – Знатно землицу разделали, знатно!

Над полем носились черные грачи, опускались на вспаханную землю и выискивали белыми клювами личинки.

…Дни шли за днями. В полях уже посеяли овес, ячмень, яровую пшеницу, а земля на Пасынках, отведенная под просо, оставалась незасеянной и зарастала сорняками.

– Пора, Марина, за просо браться, пора! – напоминал Никита Кузьмич. – И так все сроки прошли.

– Нельзя, Никита Кузьмич… Мы ведь как решили? По-новому сеять… Сорняки хитростью одолеть.

– Ах да, да… – спохватился Никита Кузьмич и, поглядывая на сорняки, озабоченно покачивал головой: Вот же нахлебники лезут, тьма-тьмущая! Всю землю готовы заполонить.

И верно, сорные травы, словно радуясь, что люди для них так заботливо разделали землю, росли буйно и неудержимо.

– Это нам и нужно! – порадовался Андрей Новоселов, заехавший как-то раз на Пасынки.

Он смерил температуру почвы и сказал, что в ближайшие дни можно начинать атаку на сорняки.

Через три дня, когда почва достаточно прогрелась, Саша Неустроев выехал на тракторе в поле. Только теперь трактор тянул за собой не четырехлемешный плуг с блестящими отвалами, а культиватор с острыми железными наконечниками, похожими на гусиные лапы. Лапы подрезали корни сорняков, взрыхлили верхний слой почвы, и поле из зеленого вновь стало черным.

– Теперь можно и сеять, сорняки нам не страшны, – сказала Марина и предупредила Костю, чтобы в воскресенье вся школьная бригада собралась на Пасынках.

Весть о том, что ребята сами будут сеять просо, быстро облетела школу.

Когда в воскресенье утром члены бригады привезли на подводе мешки с просом, они увидели на Пасынках столько школьников, что невольно переглянулись.

Ребята расхаживали по делянке, осматривали новенькую сеялку, заглядывали в пустой ящик, трогали рычаги,

– Это что здесь за народное гулянье? – нахмурился Костя. – Давай-ка, Паша, наведем порядок!

И он потребовал, чтобы все отошли от сеялки на десять шагов и не расхаживали по делянке.

– Ого! Хозяева приехали! – засмеялись школьники. Вскоре подошли Галина Никитична и Марина.

Марина попросила членов школьной бригады подойти поближе к сеялке и задала им несколько вопросов: какие способы сева они знают, почему просо лучше сеять широкими рядами, как надо устанавливать сеялку?

В разгар беседы к Паше подобрался Алеша Прахов и вполголоса спросил:

– Чего это трактор задерживается? Может, поломка какая?

– Не должно. Наверное, горючим заправляется, – ответил Паша, хотя он и сам то и дело с беспокойством посматривал на дорогу.

Наконец, блестя на солнце светлыми шипами колес, показался трактор. Он подошел к краю делянки, развернулся, и к нему прицепили сеялку.

Ребята наполнили ящик сеялки семенами проса. Саша Неустроев сел за руль. Можно было начинать.

Алеша и Паша выразительно посмотрели на Марину.

Та развела руками-что, мол, с вами поделаешь! – и обратилась к трактористу:

– Саша, ребята и сеять сами желают. Ты уж допусти их к трактору.

– А потом мне проработка будет за челноки да огрехи. Нет уж, увольте! – заспорил было тракторист, но, заметив умоляющие глаза ребят, смирился. – Так и быть, допущу! Но только одного.

– Но нас же двое! – заметил Паша.

– Не спорьте! Сев – дело тонкое… И должен его кто-нибудь один проводить от начала до конца. Вот и выбирайте лучшего.

Ребята поежились. Кто же кому уступит? Это ведь не так просто, когда у делянки собралось столько школьников.

– Чтоб обид не было, давай жребий кинем… – предложил Паша и вдруг заметил Алешину мать – она подходила к делянке. – Ты что, звал ее?

– Звал, – признался Алеша. – Я думал, по очереди трактор водить будем. Пусть бы она на меня посмотрела.

Дарья вступила в разговор прямо с ходу:

– Все еще стоите, рядите да судите! А мой-то Алешка напустил пыли: «Приходи, мамка, посмотри. Я просо сеять буду, сам трактор поведу». – Она махнула рукой: – Да куда ему в калачный ряд! Зря я только от дела оторвалась…

Костя и Паша переглянулись, без слов поняли друг друга и подтолкнули Алешу к трактору:

– Садись за руль… твоя очередь.

– Пашка, а как же ты? Может, и впрямь жребий кинуть?

– Занимай место, кому говорят! – зашипел Костя.

Алеша не заставил себя больше просить и, словно на крыльях, вспорхнул на сиденье.

Трактор тронулся и плавно потянул за собой сеялку. Носики сошников вошли в рыхлую почву. Паша, Костя и Вася Новоселов, сняв обувь, шли вслед за сеялкой и зорко следили за тем, чтобы на сошники не налипала земля.

Школьники остались на конце загона. Сколько раз они видели, как их отцы и матери засевали поле рожью, пшеницей и другими семенами, но никогда это не занимало их так, как сейчас. Они, казалось, видели, как скользкие тугие зернышки проса вытекали через сошнкки в почву и затаивались среди комочков земли, чтобы через несколько дней пробиться наружу дружными зелеными всходами и заполнить всю делянку.

– Сеют! Сами сеют! – восторженно закричал кто-то из школьников.

Алешину мать этот крик словно вывел из оцепенения. Она вдруг разулась, ступила на засеянный участок и крупно зашагала вслед за сеялкой. Догнала трактор и, не сводя глаз с сына, сидящего за рулем, дошла до конца загона. Здесь трактор развернулся, двинулся в обратную сторону, а Дарья по-прежнему, как завороженная, следовала за ним.

И, только когда машина остановилась около школьников и тракторист вместе с Алешей, подняв капот, принялся копаться в моторе, Дарья обрела дар речи.

– Ну, спасибо тебе, мастер – золотые руки! – подошла она к Саше Неустроеву. – Алешку моего к делу привадил! На тракториста вытянул! Да я тебе за такое не знаю что сделаю…

– Что вы, тетя Даша! – опешил тракторист. – Моих тут заслуг дробь малая. Вы вот кого благодарите!.. – Он показал на ребят, на Марину, на учительницу.

Дарья с недоумением оглянулась:

– Так уж много у него помощников?

– Много, Дарья Гавриловна, много! – засмеялась учительница и протянула ей сапожки. – Да вы обуйтесь, еще простынете…

– Внимание! Сев продолжается! – закричал Алеша! и, запустив мотор трактора, вскочил на сиденье.

Глава 37. ЧЕРЕЗ КРУТЫЕ ПЕРЕВАЛЫ

Если бы кому-нибудь довелось весной побывать в высоковских местах, он мог бы заметить немало любопытного.

Вы идете, скажем, в высоковскую школу. Припекает солнце, уже слегка пылит дорога, хочется пить, и вы сворачиваете в сторону к родничку, что приветливо журчит у подножия «школьной горы».

Осторожно раздвигаете кусты, ищете глазами берестяной черпачок и замираете: на скамейке сидит мальчик и читает книгу. Ветка калины касается его плеча? шмель трубно гудит над его ухом, но мальчик только зажимает ладонями уши и не отрывает глаз от страницы. Изредка он поднимает голову, смотрит невидящими глазами поверх кустов, шевелит губами и потом вновь обращает глаза к книге.

Так не будем же мешать мальчику!

И вы идете дальше.

Вот уютная, прогретая солнцем полянка среди зарослей. Здесь бы только резвиться кузнечикам да, забравшись на теплый пенек, отдыхать юркой ящерице! Но что это? Белой тесьмой к веткам орешника привязана географическая карта, и группа девочек, окружив ее, путешествует по малым и большим рекам, выплывает в синие моря, поднимается на высокие горы. На поляну врывается ветер, карта надувается, как парус, и, кажется, зовет девочек поскорее отправиться в дальнее плавание.

Пожелаем же им счастливого пути!

Вы приближаетесь к школьному саду и слышите, как за зеленой изгородью чей-то юношеский голос начинает читать стихи. Сначала неуверенно, тихо, но потом все смелее и громче. К нему присоединяются другие голоса, и вот уже на весь сад звучат стихи Лермонтова о родине:

Не думайте, что это урок коллективной декламации.

Это просто высоковские школьники повторяют очередной билет по литературе.

Где только в эту весну они не готовились к испытаниям: в классах, дома, на лугу, в огородах, на берегу реки!

Восьмиклассники облюбовали себе место в дальнем углу сада. Здесь было покойно, тихо, раскидистая черемуха отбрасывала густую тень.

Занимались группами и в одиночку, но Митя и Сема Ушков зорко смотрели, чтобы ребята далеко не разбредались и держались границ облюбованной зоны.

Сегодня, проведя очередную перекличку. Ушков обнаружил, что Алеша Прахов исчез из школьного сада. Он отправился на поиски. Алешу удалось обнаружить у родника.

– Забыл, как мы на собрании постановили? – набросился на него Ушков. – Заниматься всем вместе, кучно, проверять друг друга!

– Двоек у меня не будет… Головой ручаюсь! – заверил Алеша.

– На тройках думаешь выехать? Тоже не много чести классу. Ты скажи: почему к роднику ушел?

– Так пить же хочется… горло пересохло.

– Ах, горемычный, замаялся! А ты бутылочку с водой захватывай.

Пришлось Алеше вернуться в школьный сад и присоединиться к ребятам.

А кругом так много было соблазнов!

Чьи-то незримые руки уже прошили зеленый луг первыми стежками цветов. Призывно шумел молодой, душистой листвой лес. В саду на все лады свистели и пели птицы, и школьникам казалось, что они слетелись сюда только затем, чтобы помешать им заниматься.

Блестела на солнце река, и Вася уверял всех, что он слышит, как в воде плещется рыба.

В поле по-прежнему неумолчно и басовито гудели тракторы, как будто над колхозом проплывали эскадрильи самолетов. Но вот в мерный гул моторов вплелся сердитый вой, отчего Паша приподнялся и озадаченно прислушался:

– Верно, взгорок пашут. Тяжело машине! Как бы мотор не перегрелся.

– Теперь этот со своим мотором! – плачущим голосом пожаловалась Катя. – Ну нельзя нам в саду заниматься, никак не возможной Пойдемте в класс.

– Садись, брат, садись! – Костя потянул Пашу за руку. – Выдюжит твой трактор!

Паша опустился на траву, придвинул к себе учебник и зажал уши ладонями.

Некоторое время занятия шли спокойно и чинно.

Но вот какой-то золотистый усатый жучок выбежал на страницу книги, которую читал Костя, осмотрелся, пошевелил усиками и вновь юркнул в зеленую траву, словно он затем только и появился, чтобы пригласить мальчика отправиться с ним в путешествие по весенней земле. И Костя, не спуская глаз с жучка, пополз вслед за ним, пока Паша не дернул приятеля за ногу:

– Отставить жуков!

Начали проявлять признаки беспокойства и Вася с Алешей. Они шепнули Ручьеву, что не мешало бы сбегать на Пасынки и проверить, как чувствуют себя всходы проса.

– Живы-здоровы, кланяются вам, – усмехнулся Костя.

– Ты уже побывал, разведал? – обиделся Вася.

– Утром, чуть свет. А вы бы спали больше!

Костя усадил приятеля около себя, спиной к полю. Он и сам старался не смотреть на Пасынки, которые за последние дни удивительно похорошели от зеленых, прямых как стрелы рядков всходов.

…Наконец наступил первый день испытаний.

Утром Костю разбудила Марина:

– Вставай, Костюша! Умойся, оденься… Сегодня день такой, нельзя залеживаться.

– Верно, верно! – отозвался Сергей. – Тут как солдат перед боем: на позицию явись в полной боевой.

Неделю тому назад Марина с Сергеем съездили в районный загс, а потом в колхозном клубе состоялась свадьба. Гостей было много. Молодоженов приветствовали от правления колхоза, от комсомола, от школы. Митя Епифанцев выступил с речью от школьной бригады.

Молодожены посадили Костю и Кольку рядом с собой. Ребятам хотелось перебраться на другой стол, но Марина с Сергеем засмеялись и сказали, что никуда их не отпустят, так как они, можно сказать, их сваты.

Колька потом спросил у Кости: что такое «сваты»? Тот долго объяснял, но братишка, кажется, так ничего и не понял. После свадьбы Марина перешла жить к Ручьевым.

Позавтракав, Костя в новой белой рубашке, туго перехваченной ремешком, вышел из дому. Сергей, как будто ему нужно было сходить за водой, схватил ведро и проводил брата до колодца. И, чувствуя, что нужно как-то подбодрить Костю, сказал на прощание:

– Ты, главное, не страшись!.. Смелость, она города берет.

– А я не страшусь! – Костя с улыбкой кивнул Сергею и легко пошел вдоль улицы.

В третьем доме от края жили Праховы. Костя привычным движением открыл калитку с «секретом» и вошел в избу.

Алеша еще спал. Костя бесцеремонно растолкал приятеля. Тот лениво выполз из-под одеяла и, покачиваясь, принялся натягивать помятую рубашку.

– Э-э, нет, отставить! В таком затрапезном виде тебя и в школу не пустят. – И Костя обернулся к вошедшей в избу Алешиной матери: – Тетя Даша, дайте ему чистую рубашку.

– Да есть, есть рубаха! Еще вчера приготовила, – засуетилась Дарья.

– А еще вихры уйми, – заметил Костя, – учителей напугаешь.

Алеша покорно надел новую рубаху, расчесал волосы.

– Костюша! – подошла к мальчику Дарья. – Как с Алешей-то будет? Не застрянет он на второй год? Ты уж, будь добрый, подскажи ему чуток, если запнется где…

– Что вы, тетя Даша! – нахмурился Костя. – Нельзя так. Мы ж по-честному сдаем… Да Алеша и так все знает, не нужно ему никаких подсказок. Ведь правда. Алешка?

– Так-то оно так. Вот только память у меня слабая, – почесал затылок Прахов.

– Ну. дай вам счастья да удачи! – сказала Дарья, и мальчики «вышли на улицу.

На крыльце они столкнулись с Витей Кораблевым.

– Уже поднял? Вот и ладно, – кивнул он Косте.

Вскоре к мальчикам присоединились Митя, Варя. Катя и Вася Новоселов. Все они неторопливо миновали мост через Чернушку, березовую аллею и остановились у подножия «школьной горы».

Алеша вдруг со всех ног бросился к родничку и, припав к нему, долго пил ледяную воду, отчего у него заныли зубы и заломило в висках.

– Что ты? – удивился Костя. – Еще не жарко.

– Говорят, из родничка перед экзаменами попьешь – обязательно счастливый билет достанется. Школьники засмеялись.

– Счастливый-то билет знаешь где он? – Витя постучал себя по лбу. – Ты, Алешка, как задачку получишь, первым долгом не торопись. Подумай как следует, вникни…

На дороге показалась рессорная тележка. В ней ехал Яков Ефимович. Заметив у родника школьников, он по' махал им рукой:

– Э-эй, высоковские, смотрите у меня… нашу колхозную марку не портить! Домой жду с победой!

– Слыхали? – спросил Костя. – Помните, какое мы слово дали насчет учения? Так вот, давайте покажем… Чтобы все видели: год мы не зря прожили, не на ветер слово пустили!

– Да что там много говорить! – взмахнул рукой Паша. – Пошли, ребята!

– Пошли! Полный вперед! – подхватил Алеша.

По крутой тропинке ученики поднялись к школе. И как раз вовремя, потому что вскоре прозвенел звонок. Школьный дворик опустел, коридоры затихли. В классах начались экзамены.

Восьмиклассники, сдав письменные работы по алгебре, собирались в школьном саду около Галины Никитичны. Одни сразу валились на траву и, раскинув руки. лежали и блаженно улыбались, словно только что поднялись на высокую гору. Другие торопливо рассказывали учительнице, как они волновались в классе, просили проверить, правильно ли решены задачи.

Подошли красные, возбужденные Вася с Пашей и посмотрели на всех отсутствующими глазами.

– Ну как? С победой? – бросился к ним Митя Епифанцев.

– Да, как будто, – кивнул Паша и обратился к Васе: – У тебя по первой задачке сколько в ответе получилось?

– Сто тридцать семь целых, двадцать пять сотых, – ответил Вася. – А у тебя?

– Сто тридцать семь с четвертью.

– Значит, напутали, неправильно решили! – Вася от огорчения даже ударил себя по лбу.

Кругом захохотали, а Митя сказал, что ребята совсем запарились, и посоветовал им окатиться водой.

Галина Никитична спросила, как чувствует себя в классе Алеша Прахов.

– Сидит мрачнее тучи, ногти грызет, три листа бумаги порвал, – ответил Паша.

– Не иначе, засыплется! – вздохнула Катя.

Подбежала Варя и сообщила, что Прахов молодец: в окна не смотрит, к соседям через плечо не заглядывает.

– А Костя с Витей почему застряли? – спросила Катя.

– Алешу ждут… Они давно все решили, а из класса не уходят: смотри, мол, Алеша, время еще есть, мы не спешим, думаем, и ты не торопись!

Наконец появились Костя, Витя и Алеша. Все бросились к Алеше и потребовали, чтобы он вспомнил, какая ему досталась задача. Лучшие математики записали на бумажках условие задачи и, разойдясь в стороны, принялись решать ее. Потом сверили свои ответы с Алешиным.

– Кажется, Прахова можно поздравить, – облегченно вздохнул Витя. – Одолел перевал.

Кто-то шутливо крикнул: «Качать Прахова!» И мальчишки со смехом бросились к Алеше. Но он, пунцовый, взъерошенный, крепко вцепился руками в садовую скамейку, и ребятам удалось оторвать от земли только Алешины ноги.

– Обождите качать! Пусть он другие перевалы одолеет, – вступился за него Костя.

Глава 38. ВОКРУГ СВЕТА

И вот взят последний перевал, сдан последний экзамен!

Галина Никитична раздала ученикам табели и поздравила всех с успешным окончанием восьмого класса. Да и для нее самой этот год был годом больших испытаний: найдет ли она свое место в школе, сумеет ли повести за собой ребят? Но сейчас с чистой душой можно сказать себе, что год прожит недаром. Правда, путь был нелегкий, перевалов было много, но класс шел дружно, каждый чувствовал локоть товарища, никто не отстал, не потерялся.

– Перед тем как расстаться на лето, – сказала учительница, – мне хотелось, чтобы вы прослушали одни письмо. Это письмо получено с Украины, от ваших товарищей – школьников. Прочти его, Митя!

Мальчик подошел к столу, откашлялся и начал читать:

– «Здравствуйте, дорогие ребята из Высокова! Отвечаем на ваше письмо. Передайте Косте, что „сопку Ручьева“ у нас все хорошо знают. Этот высокий холм находится недалеко от нашего колхоза. Мы часто туда ходим и ухаживаем за могилой, в которой похоронен боец Ручьев, погибший смертью храбрых в боях за Родину. Весной мы посадили около могилы кусты сирени и акации. Пришлите нам карточку Костиного отца и полную биографию его жизни. По вашему примеру, мы также создали у себя школьную бригаду высокого урожая и будем выращивать на участке сортовую кукурузу. Если желаете, можем прислать вам на развод немного семян. Недавно мы прочитали книгу писателя Гайдара. Там очень нам понравилось одно место. И вот какое: „Надо честно жить, много трудиться и крепко любить эту огромную, счастливую землю, которая зовется Советской страной“. Затем до свидания. Привет вашим учителям. Давайте с вами переписываться. Ученики восьмого класса…» А дальше идут подписи… Можете посмотреть.! – Митя пустил письмо по рукам,

– Хорошие вам ребята слова напомнили! – задумчиво сказала Галина Никитична. – Крепко, очень крепко надо любить свою Родину!

Восьмиклассники – теперь уже бывшие – высыпали на улицу. Только Костя на минуту задержал Варю в коридоре:

– Это ты придумала про «сопку Ручьева» узнать?

– Ну, я!.. А письмо мы вместе с Митей и Пашей писали. Ты что, недоволен?

– За отца вам… за отца вот какое спасибо! – Костя отвернулся к окну и, помолчав, добавил: – А с украинскими хлопцами связь нам не надо терять.

Они вышли в школьный сад.

Восьмиклассники все еще сидели в саду, осматривали деревья или бродили между грядками. Было немножко грустно, что более двух месяцев они не будут слышать трели звонков, не будут засиживаться в классе после уроков, дежурить в школьных коридорах и, может быть, даже не увидят друг друга.

– Да нет, мы встретимся! – вполголоса сказала Варя. – И в поле, и на пришкольном участке. И за книжками в библиотеку будем приходить. Обязательно встретимся!

Галина Никитична окинула взглядом школьников и поняла, как им хочется еще немного побыть вместе.

– Может, мы в поле пройдем, посевы посмотрим? – предложила она.

– И на Пасынки по пути заглянем! – подхватил Костя.

– Тогда и Федора Семеновича надо позвать, – сказала Варя и вместе с Костей побежала в учительскую.

Выслушав ребят, Федор Семенович отодвинул папку с бумагами и поднялся из-за стола:

– Да-да! Посевы обязательно надо посмотреть. Пойдемте!

Поле встретило ребят и учителей теплым дыханием. Молодая сочная зелень хлебов и трав заполнила все холмы, пригорки и лощины.

Сколько ни вглядывались школьники, но нигде не могли заметить ни одной пяди не одетой зеленью земли. Повсюду из напоенной весенними соками почвы буйно и неудержимо тянулись к солнцу листья, стебли, стрелки. Казалось, зеленый океан затопил всю округу. Пройдет неделя-другая, и в этом океане появятся десятки оттенков зеленого цвета, но сейчас вся земля как бы излучала один ровный изумрудный свет.

– Вот это благодать! Как на дрожжах, все поднимается! – воскликнул Паша и, опустившись на межник, принялся разуваться, будто ему стало жалко топтать сапогами молодую зелень.

Его примеру последовали и другие: жалко не жалко, а куда приятнее ступать по теплой земле босыми ногами.

Федор Семенович улыбнулся и неожиданно спросил:

– А скажите-ка мне: какую сказку вы больше всего любите?

Ребята озадаченно переглянулись: при чем тут сказка, ведь они уже не маленькие!

– Я, когда в младших классах учился, очень Конька-горбунка любил, – сказал Алеша. – А еще про Балду…

– Не о том спрос, – перебил его Костя и, показав на зеленое поле, обратился к учителю: – Вы, наверное, про эту сказку думали?

– Угадал! – кивнул Федор Семенович. – Это, пожалуй, самая изумительная из всех сказок. Посмотрите, какие чудеса творит природа! Из земли, воды, воздуха и солнечного света растения вырабатывают и стебель, и лист, и цветок, и плод… Но эти чудеса в полной мере возможны только тогда, когда человек познает все тайны зеленого мира, станет подлинным хозяином земли.

Федор Семенович срывал стебельки ржи, пшеницы, овса и с таким видом показывал их школьникам, точно это были невесть какие необыкновенные растения.

Костя то и дело переглядывался с членами звена, словно хотел спросить, когда же в конце концов доберутся они до делянки с просом.

У развилки дорог он первый повернул направо, и вскоре восьмиклассники подошли к Пасынкам.

Ровные густые рядки проса тянулись через все поле.

У края делянки стояла дощечка с выжженной на ней каленым гвоздем надписью:

– Так… По всем статьям, значит, оформили. – Учитель с довольным видом посмотрел на ребят. – А с кем соревнуетесь, товарищи просоводы?

– С Мариной! – ответил Костя. – Она сорок, и мы столько же!

– Цифра для начала серьезная, – сказал Федор Семенович. – А вот советские ученые вычислили, какое количество солнечной энергии способны поглотить растения. И на основе этого они определили, что урожайность зерновых культур может быть поднята до двухсот центнеров с гектара.

– Тысяча двести пудов! ахнула Катя Прахова. – И впрямь как в сказке!

– Пока еще немногие достигли такого уровня… Так что работы для вас непочатый край! Закончите вы школу, выйдете в жизнь, на широкое поле, и дерзайте, друзья мои, дерзайте людям на радость! Недаром Владимир Ильич Ленин говорил: «Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней…» – Учитель покосился на Галину Никитичну и спохватился: – Э-э, да я, кажется, в чужой огород залез… хлеб у вас отбиваю.

– Говорите, Федор Семенович, говорите, – улыбнулась учительница. – Я тоже вас слушаю.

– Смотрите, трактор идет! – закричал Алеша.

К Пасынкам, попыхивая синим дымком, подкатил трактор с культиватором.

– Марина прополку начинает, – пояснил Костя.

Учителя и школьники направились к делянке второй бригады. Около машин хлопотали Саша Неустроев, Марина, Яков Ефимович и Сергей. К делянке подходили все новые и новые колхозники.

Яков Ефимович поздоровался с учителями и кивнул на школьников:

– Значит, с победой, восьмой класс… то есть девятый теперь? Слышал про вас, слышал! Хорошо вы Енисей-реку одолели, молодцы-пловцы!

Костя подошел к Марине, которая вместе с трактористом устанавливала лапы культиватора, и шепнул ей:

– Смотри, сколько народу собралось… С чего бы так?

– В новинку же это: просо-да машиной полоть! Вот и ждут…

– А ты того… не волнуйся. Хочешь, я все время с тобой буду?

Марина улыбнулась:

– Коли так – значит, не пропадем!

Когда лапы культиватора были отрегулированы, Саша Неустроев завел мотор трактора.

– Только всходы мне не порежь, честью прошу, – сказала Марина. – Не лови ворон! Веди ровно машину!

– Да разве ж я не понимаю! – обиделся Саша, забираясь на сиденье.

Трактор тронулся. Марина, Сергей и Костя зашагали вслед за культиватором.

Его острые железные лапы взрыхляли в междурядьях землю и срезали сорняки. Казалось, что вот-вот они захватят зеленые всходы проса и подрежут их под корень. Но Саша старался на совесть, и трактор с культиватором двигался, как по линейке, не задевая ни единого стебелька проса.

Марина облегченно вздохнула, остановилась:

– Пошло, Сережа! Теперь пошло!

Они вернулись на конец загона.

Неожиданно к Пасынкам подкатила легковая машина. Из нее вышли Андрей Новоселов, незнакомая пожилая женщина и два старика.

Андрей поздоровался с высоковскими колхозниками, учителями и вполголоса пояснил:

– Бригадиры вашего района. Просо по новому способу посеяли, а полоть его машиной опасаются. Вот я их и привез к Марине. Пусть воочию убедятся… – И он радушным жестом пригласил приехавших пройти на делянку: – Прошу, товарищи!

Женщина и старики осторожно ступили на мягкие, чистые междурядья, обработанные культиватором. Они придирчиво осматривали срезанные сорняки, проверяли пальцами, глубоко ли взрыхлена почва. Пройдя за машиной несколько кругов, женщина и старики вернулись на конец загона.

– Ну как, землячки? Не убеждает? – весело спросил их Сергей.

– Да нет, работа аккуратная, – крякнул высокий бородатый старик. – Признаем.

– Наконец-то! – вздохнул Андрей и обратился к Сергею и Федору Семеновичу: – Сами видите, новая агротехника проса сама собой не привьется, нужна разъяснительная работа по колхозам. А мне одному не управиться. Так что прошу вашей помощи…

Федор Семенович переговорил с Сергеем и Галиной Никитичной.

– Это, пожалуй, можно, – обратился учитель к Андрею.-Организуем вроде группы по пропаганде новой агротехники. Марину привлечем, учителей. Устроим поход по району.

– Ребят с собой возьмем, – добавила Галина Никитична, заметив оживление среди восьмиклассников.

– Уж придется… – согласился Федор Семенович.

Понаблюдав еще немного за работой культиватора, школьники и учителя пошли дальше.

Около полевой дороги, в густой зелени посевов, они заметили три камня, источенных дождями и ветром.

– И зачем эти камни место в поле занимают? – недовольно заметил Паша Кивачев. – Только трактористам помеха. Выкопать бы их надо!

– Нет, зачем же! – остановил его Федор Семенович. – Пусть себе стоят. Про эти камни старики хорошую легенду рассказывают. Знаете ее?

– Знаем, – сказала Варя. – Надо вокруг света три раза обежать, не споткнуться и в беде друг друга не оставить.

– Верно! Легенда хоть и старая, но и вас, молодых, касается, – усмехнулся учитель. – Первый круг вокруг земли вы как будто неплохо обежали. Теперь можно смело пускаться во второй забег, а там и в третий.

– Что там в третий! – горячо подхватила Варя. – Если нужно, мы вокруг земли и десять раз обежать можем, и двадцать можем… – Она с победоносным видом оглядела товарищей: – Ведь правда, ребята?

– Ты еще скажешь – и не споткнемся ни разу? – спросил Паша.

– Конечно, может, кто и споткнется. Но потерять мы никого не потеряем, ни единой души.

– Ну-ну, счастливого вам пути! – засмеялся Федор Семенович. – А пока бегите по домам, расскажите, как год закончили. А нам с Галиной Никитичной еще в школу вернуться надо.

Восьмиклассники распрощались с учителями и направились по своим колхозам.

Федор Семенович долго смотрел им вслед, потом сорвал несколько ромашек и лиловых колокольчиков, распустившихся у обочины дороги, и протянул учительнице:

– Поздравляю тебя, Галя!..

– С чем же, Федор Семенович?

– Ты свой круг вокруг земли неплохо обежала… Смотри, какие добрые поднимаются у нас всходы! – Учитель с нежностью кивнул на удаляющихся школьников.

– Ребята растут чудесные! – согласилась Галина Никитична.

– И понимаешь, Галя, в чем тут дело? Вот моя мать, например, тридцать лет работала учительницей еще до революции. И она, я уверен, заронила в души детей немало добрых семян. Но редко, очень редко эти семена могли прорасти и дать плоды. Не та была почва, не тот воздух… Совсем иное дело сейчас. Мы вот говорим детям: «Любите свою Родину, будьте трудолюбивы, учитесь переделывать природу, покорять стихию, готовьтесь достойно встретить коммунистическое завтра». И нам не надо ждать десятки лет, чтобы зерна, посеянные в души ребят, дали всходы. Они пробиваются на наших глазах.

Все принесет обильную щедрую жатву, как посевы на этой благодатной земле…

– Федор Семенович, а вы знаете… – взволнованно призналась Галина Никитична. – Кажется, я теперь к школе на веки вечные привязалась. Никуда не уйду!

– Тогда и я тебе признание сделаю, – лукаво подморгнул учитель. – Будь мне сейчас лет двадцать да спроси меня кто-нибудь: «Какую вы, Федор Семенович, желаете себе избрать профессию на всю жизнь?» – так я бы долго не раздумывал: «Прошу, мол, направить меня учителем в высоковскую школу. На бессрочную, так сказать, службу». – Он засмеялся, потер бритую щеку и, кивнув на школу, шутливо пропел: – «Нас ждут еще в школе дела…»

Они направились к «школьной горе»…

Высоковские школьники тем временем подходили к колхозу.

Книги, стянутые ремешком, висели у них на одном плече, обувь – на другом, и со стороны казалось, что ребята возвращаются из далекого и трудного похода.

– Костя, – Прахов вдруг тронул товарища за руку, – скажи начистоту… Ты вот мне помогал… Это как, по дружбе или по комсомольскому заданию?

Костя улыбнулся:

– Чудной ты! Это ведь одно и то же. Понимать надо, сам скоро комсомольцем будешь.

– Я? Скоро?..

– Ну да. Завтра комсомольский комитет собирается. Твое и Витино заявление разбирать будут. Мальчики помолчали.

– А в девятый класс пойдем? Будем вместе учиться? – тихо спросил Алеша.

– А как же! – ответил Костя и вспомнил слова Федора Семеновича:"Нам еще далеко надо идти, высоко подниматься».

У самой околицы деревни ребята остановились и обернулись к «школьной горе». Она была молодая, зеленая, как и окружающие ее поля и перелески, только в саду белели цветущие яблони. Солнце било в широкие окна школы, и они горели сейчас червонным золотом.

– А знаете, ребята, – мечтательно сказала Варя, – хорошо, что нашу школу на горе построили!

– Ну, а если бы в низине? Чем плохо? – спросил Витя.

– Нет, на горе лучше! – убежденно подтвердил Костя. – Когда школа высоко стоит, ее издалека видно. И со всех сторон. И из нее все хорошо заметно, что кругом делается. А потом, если школа на горе, ее всегда свежий ветер обдувает и солнца в ней много. Смотрите, как сейчас окна горят у нашей школы! А утром солнышко встанет с другой стороны, и опять весь свет у нас в классах… Нет, я бы все школы на свете так высоко строил!