5

Боюсь, скоро случится что-то плохое; уверена, что и Эва напугана…

Примерно в половине восьмого вечера Пьетро Джербер шагал пешком по дороге к дому, и слова рыжеволосой девушки не шли у него из головы. Теперь он осознавал, что был с ней так резок из-за того, что его дожидался человек с карманными часами.

Но в основном из-за Ханны Холл.

Майя Сало явилась в кабинет без предварительной договоренности, мало того – проникла без разрешения вглубь мансарды, куда взрослым был путь закрыт, и даже добралась до двери синьора Б.

Существовала четкая граница между приемной и коридором, и только детям было дозволено пересекать ее.

Детям и Ханне Холл, поправил себя Джербер, вспоминая сеансы с этой странной женщиной, которая курила сигарету за сигаретой там, где, по очевидным причинам, всем остальным курить запрещалось. Только для Ханны было сделано исключение. И теперь доктор не хотел повторить ошибку.

Но, вспоминая прошедший день, он терзался угрызениями совести. Ускорил шаг, будто это каким-то абсурдным образом помогло бы избавиться от мыслей о рыжеволосой девушке, которая чуть ли не молила его о помощи. Но особо разогнаться не позволяла сломанная в детстве нога, дававшая о себе знать в дурную погоду.

Известно ли вам, доктор, что значит быть ребенком и бояться смерти?

Он до сих пор не мог поверить, что чуть было не поделился с Майей Сало, совершенно посторонней девушкой, одним из своих самых интимных и горестных воспоминаний: о том, как он в детстве умер на тридцать секунд.

Примерно до конца отрочества, когда Пьетро Джербера спрашивали, сколько ему лет, он мысленно вычитал из своего возраста эти полминуты. Став взрослым, прекратил производить такой расчет, сказав себе, что нет смысла придерживаться глупой детской привычки. По правде говоря, с годами он ощутил потребность выбросить из памяти лето 1997 года. Но не из-за падения с балкона. Из-за игры в восковых человечков, за которой он наблюдал несколько недель спустя, когда Дзено Дзанусси по прозвищу Батигол растворился в пустоте буквально у него на глазах.

Чем больше лет отделяло его от Дзено, тем больше Джербер считал себя вправе о нем забыть. А когда сам стал отцом, сделалось просто необходимым устранить эпизод, столь резко прервавший его детство. Ведь сама мысль о том, что нечто подобное может приключиться с маленьким Марко, была невыносима. Наверное, поэтому Джербер никогда не возил сына на виллу в Порто-Эрколе. Даже думать об этом не хотел.

Тьма забирает людей.

Таким было самое душераздирающее открытие его детства.

Пьетро и его маленькие друзья ради забавы становились восковыми человечками, не понимая жестокого смысла игры: тот, кого запятнали, навсегда лишался права говорить, а значит, существовать.

Но когда последний из оставшихся в живых произносил «Аримо», все вставало на свои места и мертвые возвращались из тьмы.

Однако то, что Дзено Дзанусси так и не произнес тайного слова, выпускающего на волю, открыло им всем печальную реальность. Тьма существует и меняет обличья. Жгучее разочарование – такое испытываешь, когда понимаешь, что никакого Деда Мороза нет. А главное – что нет никакого Бога, который не позволил бы пятилетнему малышу кануть в небытие.

До того проклятого июльского воскресенья Пьетро Джербер не подозревал, каким грузом нависало над существованием взрослых неизбежное свидание с тьмой. Хотя мог бы и догадаться, ведь тьма уже забрала его маму. Определенно, синьор Б. хотел бы узнать, какую тайну скрывают те тридцать секунд, когда сердце его единственного сына остановилось.

Но отцу не хватило смелости спросить, что он нашел там, во тьме.

Ведь Пьетро знал, что случилось с Дзено. Этот секрет вселял в него жуткое чувство вины, и этой тайной он никогда и ни с кем не делился. Исчезновение малыша лежало на его совести. Пьетро должен был за это ответить, потому что за несколько недель до исчезновения маленького Батигола избежал своей судьбы.

И вместо него тьма забрала Дзено.

Даже сейчас, в свои без тридцати секунд тридцать пять лет, Пьетро не мог отделаться от абсурдной мысли: да, он невольно определил несчастную судьбу своего товарища по играм.

Quid pro quo[3].

Ибо Дзено Дзанусси наверняка был мертв. Хотя ни у кого не хватило смелости объявить об этом открыто.

Даже по прошествии стольких лет психолог все еще терзался угрызениями совести. И пока он зимним вечером направлялся к себе домой, зябко кутаясь в плащ, потупив взгляд и мотая головой, словно пытаясь отогнать мучительные мысли, ему вновь довелось пройти мимо дома, где находился его кабинет.

Джербер сбавил шаг: ему показалось, будто под козырьком автобусной остановки он различает в клубах тумана знакомую фигуру.

Девушка тоже узнала его.


– Я опоздала на последний автобус, не знаю, как вернуться домой, – сказала Майя Сало, будто оправдываясь. Она держала руки в карманах куртки и дрожала от холода. Губы у нее посинели.

– Пойдемте поищем место, где можно выпить чего-нибудь горячего, – предложил Джербер. – Потом я вызову вам такси.

– Я не могу позволить себе такси до Сан-Джиминьяно, – призналась Майя, на мгновение потупив взгляд.

– Не беспокойтесь, я оплачу.

Девушка распахнула зеленые глаза и склонила голову влево, как делала раньше, – и Джербер это приметил. Они были едва знакомы, но доктор понял: такая реакция обычна для Майи Сало. Кто знает, сколько раз она повторяла это движение, сама того не замечая. Хотя его, разумеется, замечали те, кому повезло находиться с ней рядом. Вот и он, пока был мужем Сильвии, пользовался преимуществом наблюдать, как в предвкушении поцелуя у нее на лбу образуется тонкая морщинка.

– Дело в том, что Эва сейчас одна, – заявила Майя.

Это Джербера поразило.

– Как – одна?

– Я попросила домоправительницу побыть с ней, пока я не вернусь, но уже слишком поздно.

– И в чем проблема?

– Все сложнее, чем кажется, – робко попыталась объясниться девушка.

– Не понимаю, разве домоправительница не живет вместе с вами?

– Синьора Ваннини уходит до темноты.

– И в доме больше никого нет?

Должен же быть сторож, другие слуги, представлял себе Джербер.

Майя покачала головой.

Джербер был потрясен еще больше, представив себе, как девушка и ребенок остаются одни в доме среди полей, особенно ночью.

Майя снова потупила взгляд; ей, наверное, было неловко признаваться, что она не чувствует себя в безопасности.

– Дом старинный и очень большой, но мы занимаем только часть.

С тех пор как после развода жена и сын переехали в Ливорно, Джербер жил один в огромной квартире и теперь припомнил, каким беззащитным чувствуешь себя каждый вечер, когда засыпаешь в одиночестве, без близкого человека рядом. Поэтому задался вопросом, как могла девушка взять на себя такую ответственность.

– В случае необходимости синьора Ваннини всегда может прийти, – попыталась успокоить его Майя. – От поселка до имения несколько минут ходьбы.

Было ясно, что она прежде всего старается убедить себя. Но все это совсем не нормально. Что за люди эти Онельи Кателани? Как они могли допустить, чтобы десятилетняя девочка жила одна в глуши с какой-то незнакомкой? Но потом решил, что не станет выяснять как и почему: не его это дело. Вытащил сотовый из кармана плаща и стал вызывать такси.

– Через восемь минут, – сказал он девушке, едва голос в записи сообщил, когда приедет машина. Джербер надеялся, что такси прибудет раньше, – он боялся, что Майя снова станет просить его заняться случаем Эвы.

Девушка шагнула к нему: на рыжие волосы в капельках влаги падал свет фонаря, образуя вокруг лица сверкающий ореол.

– Доктор Джербер, по-вашему, за этим может стоять что-то, кроме шизофрении?

– Конечно, нельзя исключать, что Эва создала себе воображаемого друга потому, что отчаянно нуждается в обществе других детей.

– Я не об этом, – проговорила девушка, устремив на него пристальный взгляд.

Тогда что она имела в виду? В чем хотела его уверить? Что есть еще какое-то объяснение?

– Так или иначе, этот воображаемый безымянный мальчик сейчас ополчился на нее, – добавила Майя Сало неожиданно суровым тоном. – У вас, доктор Джербер, это не вызывает гнетущего чувства? Эва причиняет себе боль, потому что у нее нет выбора.

Такси приехало раньше обещанного, избавив Джербера от необходимости отвечать на каверзный вопрос. Психолог отошел от Майи и стал договариваться с таксистом насчет цены за проезд до Сан-Джиминьяно. Потом открыл Майе заднюю дверь.

– Вы будете дома через сорок минут, – объявил он.

Майя не поднимала глаз.

– Спасибо, завтра я постараюсь вернуть вам деньги.

– Изгонять воображаемых друзей – не моя специальность, – сказал Джербер, держась за все еще открытую дверцу. – Но завтра я заеду к вам, чтобы взглянуть на Эву.

Девушка сперва обрадовалась такому неожиданному повороту, но тотчас же помрачнела.

– Я должна вас предупредить, – начала она, – что воображаемый друг не любит новизны: если что-нибудь не по нем, он отыгрывается на Эве, и я вижу на ее теле новые синяки.

Будет нелегко, подумал психолог. Но успокоил Майю.

– В конце концов, он всего лишь ребенок, – сказал с улыбкой. – А дети – как раз моя специальность.

Прежде чем такси отъехало, они договорились встретиться назавтра во второй половине дня.

Майя порылась в карманах синей куртки и вытащила письмо Эвы, которое пыталась вручить доктору, выходя из его кабинета несколько часов назад.

– Хотя писалось оно не для вас, доктор Джербер, думаю, вы заслужили право его прочесть.

Забыв о выдумке, которой Майя пыталась его улестить, Джербер принял дар в виде потрепанного конверта. Долго глядел вслед удаляющемуся такси, надеясь, что сделал правильный выбор. Прежде чем продолжить путь домой, решил открыть конверт. Он ожидал увидеть рисунок или трогательное послание с грамматическими ошибками – письма такого рода он уже получал не раз.

Но на листке было написано одно-единственное слово, мгновенно затянувшее его в прошлое. Слово это дожидалось его двадцать пять лет.

Аримо.

Загрузка...