Домой, во Тьму

ГЛАВА 2

– Потемье… Ундины, саламандры, Всадники… Черный Козел… Говорю вам, я не понимаю, что здесь происходит! – поглаживая обмотанные тряпками ноги, сказал Баска. – Я сам родом из Утенгофа, я простой табунщик… Моя бабка была цыганкой. Церковники сожгли сначала мою мать: сказали, что она наводит порчу на невинных. Потом отца – за то, что не донес на нее, на ведьму. Потом двух сестер: говорили, что они унаследовали грязную колдовскую силу от своих цыганских предков. А я бежал в Бейн, к Пелипу, в Братство Красной Свободы. А куда мне еще бежать? Он один, Пелип, не боялся ни церковников, ни самого Императора. Он говорил о свободе! Таких, как я, было много! Мы верили Пелипу, мы дрались за свободную жизнь для наших детей. А потом, когда мы уже отошли в Лакнию, все стало меняться. Мы больше не сражались…

Топорик стискивал руки, чтобы подавить дрожь. Он прижимался к отцу Матею, а тот обнимал свой бурдюк.

– Сколько в лесу Братьев? – спросил Николас.

Они сидели вокруг костра, возле землянки, в пределах окружного рва, наполненного солью. Лес молчал. Отшельник ивовой веткой помешивал в большом котелке похлебку, в которую путники свалили большую часть своих припасов. Похлебка уже закипала.

– Всего две сотни, – ответил Баска, – но очень скоро здесь будет все войско – около тысячи воинов.

– Только тысяча?

– Д-да… Нас немного осталось… Эти две сотни выслали авангардом, налегке. Пелип со всем войском должен был двинуться следом спустя два дня. Значит, завтра он будет здесь.

– Откуда вы идете?

– Звездная крепость… Это далеко отсюда, за лесами, Длинным болотом, за озерами, которые круглый год затянуты льдом. Крепость стоит на скальной гряде, там, господин, почти никогда не бывает светло. Вечный серый сумрак… И страшный холод. И еще – ветер. Солнце покажется на минуту в полдень и снова ныряет в туман.

– Эти озера называются Поднебесными, – сказал Николас. – А скальная гряда, о которой ты говоришь, очевидно, Поющие скалы. Прямо за ними начинаются Ледяные пустоши.

– Да, господин! Поднебесные озера! Лед в них такой чистый, как зеркало. Когда появляется солнце, лед словно вспыхивает голубым морозным светом. Я смотрел на озера со скал, и мне было жутко. Будто наша земля – многоглазый великан, безмолвно и тоскливо глядящий в небо. А скалы действительно поют: ветер воет в сквозных пещерах и глубоких ущельях – постоянно, не смолкая ни на мгновение. Вы были в тех местах, господин?

– Да. Но что-то не припомню никакой крепости. Зачем там крепость? Для защиты от кого? В Поющих скалах нет ничего живого. Постой… Там был храм, стены которого образовывали пятиугольную звезду. Огромное строение. Пять углов… Плохое место – по поверьям северян. Не это ли твоя Звездная крепость?

– Да, должно быть… Она пустует уже много сотен лет. Никто не знает, когда ее построили… и зачем. И почему Пелип остановился именно там – тоже никто не понимает.

На ночь нас всегда запирали в подземных кельях, а на учения выводили на крытый двор. Мы жили как в тюрьме. Счастливчиками считались те, кому позволялось уходить на охоту за пределы крепости… Да, и еще… Довольно часто Пелип вызывал к себе двоих или троих из нас… Эти люди никогда не возвращались.

– Пятиугольник, – проговорил Николас, посмотрев на Матея. – Что в твоих сказках говорится о пятиугольнике?

– Я тоже об этом подумал, – вздохнул священник. – Маги и колдуны использовали замкнутые пятиугольники для вызова демонов. Считается, что нечистый дух, перемещаясь в наш мир, впадает в ярость и стремится уничтожить заклинателя, но не в силах вырваться из пятиугольника до тех пор, пока сам заклинатель, покорив его, не разрешит выйти. Жертвоприношение – вот что открывает путь демонам. По крайней мере, об этом говорят старинные легенды и предания…

Баска втянул голову в плечи и шмыгнул носом.

– Это все так, но между нашими предположениями и реальным миром существует определенная разница, – добавил Матей. – В этом все дело.

Он не сводил глаз с Николаса, точно ждал, что тот ему все объяснит. Николас пожал плечами.

– Рана не беспокоит? – спросил он.

Священник схватился за бедро, укушенное ундиной:

– Да откуда они взялись, эти нечистые твари?! – со слезами в голосе воскликнул он. – Из Потемья?! Герлемон Святоборец Господним словом и святым крестом давным-давно изгнал эту нечисть и запечатал Врата!.. Откуда они берутся?!

– Слушай, господин, – неожиданно проговорил старик-отшельник, постучав своей веткой по краю котелка. – Ты хочешь знать, откуда пришла нечисть в наши земли? Ты помнишь, как пылали костры по всей Империи? Да они и сейчас горят…

– О чем ты? – поморщился Николас.

– Императору нужна была власть. Власть, замешанная на ужасе и крови, – только так он мыслил удержать в подчинении необъятные свои земли. Подумай сам, господин: Империя велика. Чтобы пройти ее от края до края, понадобится не один месяц. Как один человек может править такой огромной территорией, если в отдаленных ее уголках простые люди даже ни разу не слышали о нем, об Императоре? Если они поклоняются своим идолам и готовы насмерть драться с соседней деревенькой только потому, что у тех идолы другие? Ему нужна была единая Церковь, единый Бог; ему нужно было, чтобы его знали и трепетали все, от мала до велика. Чтобы каждую минуту каждый рыбак, крестьянин, лавочник или гончар думали только о том, как бы словами или делом не прогневать государя Императора и мать Святую Церковь!.. Не было моих сил видеть все это, и Господь милосердно лишил меня дара зрения. Я ушел в лес, но и здесь не обрел покоя… Простите меня, господин, я, кажется, отвлекся…

Старик стер проступившие из-под бельм слезы и продолжал, не прерываемый никем:

– Будь ты тысячу раз честный христианин, но, если пало на тебя подозрение в свободомыслии, ты уже горишь, обугливаясь, на главной площади твоего города. Обвиненный в ереси и сношениях с дьяволом.

Он снова постучал веткой по котелку. Из котелка поднимался густой пахучий пар.

– Посмотрите сюда…

Слепой отшельник выразительно отмахнул пальцами пар из котелка.

– Понимаете теперь?

Топорик невольно поднес руку к котелку. Все остальные молчали, недоуменно переглядываясь, поэтому мальчик робко возразил:

– Это всего лишь пар, святой отец. Он даже… его даже трудно почувствовать.

Отшельник поймал его руку, пригнул ниже – к самому булькающему вареву и удержал подольше.

– Больно! – вскрикнул мальчик, отнимая обожженную паром ладонь.

– Помыслы людей не бесплотны, – сказал старик. – Но одна капля на огне испаряется почти незаметно. Мысль одного человека ничего не стоит. А мысли тысяч и тысяч людей обретают могучую силу, удесятеренную страхом и болью. За сношения с несуществующим дьяволом сжигали целые поселки. Император и Церковь ради укрепления власти невольно растили в народе веру в дьявола. Император искал дьявола так рьяно, что не мог не найти его. Вы помните? Повсюду, повсюду костры! Много огня! Очень много! Более чем достаточно, чтобы Империя закипела! Все это можно было остановить – три или четыре года назад. Но теперь – поздно. Поздно, когда нашлись те, кто с радостью приветствует пришествие Тьмы.

Топорик вдруг отчетливо представил себе плотную слоистую дымку над миром. Страдания, боли и страха кипящей Империи оказалось слишком много, чтобы просто развеяться и исчезнуть… Как ливень извергается на землю из сгустившейся в небе тучи, так и пелена людских страхов порождает Чудовище… Боже, теперь он понимал все, о чем говорил отшельник, все до последнего слова.

– Вы помните монаха Ансельма? – продолжал отшельник, – Монаха-еретика из Сьержа? Он говорил о том, что никакого Бога нет, есть только вера. Когда много-много верующих долго молятся своему богу, этот бог возникает в действительности. Причем именно в том облике, в каком верующие его представляют. Причем видеть этого бога могут не только верующие, но и все остальные. Не помните Ансельма? У него оказалось неожиданно много сторонников, их всех потом везли в Герлемон в звериных клетках и четвертовали на Дворцовой площади. Конечно, монах во многом заблуждался, но в чем-то – это я только теперь начинаю понимать – был прав… Дьявол, в которого поверили, пришел к людям. И пришел не один. С ним – весь людской страх. Все те, кого человек привык бояться…

– Значит, это не Потемье! – вырвалось у Николаса. – Все эти твари – они не из Потемья!

Баска, Топорик и Матей посмотрели на него.

– Потемье… – поник головой старик-отшельник. – Это всего лишь древний ужас. Это – прошлое. Сейчас нужно думать о другом…

– Дьявол… – не удержавшись, ахнул Топорик.

– В том виде, в каком его и представляли… – отозвался отец Матей, потирая лоб.

– Мне приходилось видеть Пелипа, – медленно проговорил Николас. – Но я что-то не замечал у него ни рогов, ни копыт.

– Это так, – поспешно сказал Баска. – Но…. Я долго был в его войске и не припоминаю, чтобы граф когда-нибудь показывался нам без одежды. Когда мы отступали к Халии, была страшная жара. Ребята брели нагишом и плюхались в каждую лужу по дороге. А уж остановившись на ночлег у какого-то пруда, все попрыгали в воду и барахтались там, словно раки в котле. Но Пелип даже ворот своего плаща не расстегнул, будто вовсе не чувствовал жары.

Топорик невольно глянул в сторону Николаса, и Николас поймал его взгляд. Страх читался в глазах мальчика.

Старик бросил ветку в котел и сложил на коленях руки. Топорик сосредоточенно дул на ладонь, пряча под ресницами слезы. А Баска, хмурясь, смотрел в сторону. Отец Матей ухватил губами горловину бурдюка и шумно глотал.

– Я и не говорил, что дьявол явился в образе мятежного графа, – сказал отшельник. – Я говорил только, что дьявол, Повелитель Преисподней, явился. И его появление в мире людей – только начало. Начало конца. Начало ночи и смерти. Сумерки человечества.

– Ключник! – оторвавшись от бурдюка, вдруг воскликнул священник и поднял вверх указательный палец. – Вы слыхали о Ключнике? А может быть, вовсе не Пелип является э-э… ну, вы понимаете… Господин императорский посланник Николас, как вы считаете?

Но Николас глядел в сторону.

Проповедник, замолчал и посмотрел на сидящих вокруг костра. Баска ответил:

– Я ничего не слышал ни о каком Ключнике… – Как показалось Топорику, чересчур поспешно ответил.

А Николас, отвернувшись, думал о чем-то своем, и губы его кривились, словно от сильного внутреннего напряжения.

До сумерек оставалось недолго.

– Кто вел вас? – спросил Николас.

– Я… – ответил Баска.

– Ты?!

– Я… Вам сейчас трудно в это поверить, но я был одним из лучших воинов Братства Красной Свободы. Я доказал это в десятках сражений. Я был назначен командующим полусотни, и граф доверял мне… конечно, настолько, насколько он вообще доверял людям… О целях этого похода нам ничего не говорили. Ходили слухи, что надо найти кого-то, какого-то… нет, не помню… По ночам над нами кружились какие-то существа. Под зловещее шуршание их крыльев многие не могли спать. Тогда я думал, что это летучие мыши, просто необычно крупные, но сейчас я понимаю – Пелип следил за нами. Его наблюдатели – не живые твари. Мне было приказано довести людей до леса и ждать того, кто примет у меня командование. И этот… он пришел из леса… со стороны Халии. Один, без оружия и поклажи. Он не назвал своего имени. Он даже не открыл своего лица. Только сказал условное слово.

– Что значит – не открыл лица?

– Он был одет… в монашескую рясу с глубоким капюшоном. По правде сказать, мои две сотни его вовсе не заинтересовали.

– Так кого нам ждать ночью? – прервал его Николас. «Фарфус, – мелькнуло в его голове, – Фарфус Санжин. Черт возьми, ты все-таки не врал…»

– Он пришел в сумерках. А ночью удалился за пределы нашего лагеря. Я не знаю, что он делал… Ветер доносил до нас обрывки какого-то пения. Слов было не разобрать, и через некоторое время из леса ему стал отвечать вой. Потом мы увидели темные силуэты. Звериные, похоже, волчьи… И еще другие – громадные, неповоротливые… Наутро он вернулся в лагерь, но не один. С ним было два десятка дикарей, полуодетых, покрытых шерстью. Монах разделил мои две сотни на дюжины, и к каждой дюжине поставил одного дикаря. Один из моих ребят, лакнийский охотник, родом из этих лесов, вдруг так напугался! Он называл этих дикарей Поедающими Луну, говорил, что все мы умрем ночью… Ночью умер он сам. Выстрелил в себя из аркебузы.

– Поедающие Луну… – наморщился проповедник. – Я знаю это предание… Да-да, лакнийцы называют так вервольфов, людей-волков, потому что верят, что они при затмении съедают луну или солнце. Но я все-таки не понимаю…

Баска сверкнул на него глазами и уже открыл рот, чтобы сказать что-то резкое, но Николас прервал его:

– Как убить вервольфа, святой отец? Я же говорил, что нам пригодятся твои знания… Вспоминай!

– Господин! – воскликнул отец Матей. – Звероподобных дикарей легко можно принять за страшных чудовищ! Да, в Лакнии нечисто. И то, что говорил этот почтенный старик, очень убедительно… Но давайте не поддаваться страху, давайте действовать разумно. Я не думаю, что Поедающие Луну на самом деле…

Николас повторил свой вопрос.

– Ох… Вервольфы боятся серебра, господин, – покорно сказал проповедник. – Боятся креста, боятся молитвы, святой воды, солнечного света; не любят соли и огня, боятся стали.

– Крест, молитва, святая вода, солнечный свет, соль, огонь, серебро, – сказал Николас. – Серебро, говоришь?.. У меня нет серебра, у меня есть сталь. – Он вытащил из сапога нож и протянул Янасу:

– Здесь полно деревьев с прямыми и прочными ветками. Чтобы связывать их между собой, подойдут лоскуты ткани или ивовые прутья. Две ветви – вот вам и крест.

– У меня арбалет, – признался Баска. – Он там, под шкурами.

– В моем мешке есть соль! – со вздохом провозгласил отец Матей, воспрянувший духом после десятка глотков из бурдюка. – И еще пиво. Слушайте, а можно ли пиво освятить так же, как воду? Насколько пиво крепче воды, настолько и святое пиво будет сильнее святой воды! Эх, жаль у меня не осталось самогона!

– Дай-ка мне, – протянул руку отшельник.

– И вы так считаете? – обрадовался отец Матей.

Слепой старик на ощупь развязал шнурки на горловине и вылил остатки пива на землю.

– Что вы делаете?! – возмутился проповедник.

– Прополощи это и сходи вниз по склону, – сказал старик, протягивая бурдюк обратно. – Там ручей. Господин, нам еще понадобятся факелы.

– Я займусь этим, – ответил Николас и выдернул из ножен меч. – Скажи, святой отец, сам ли ты копал себе землянку?

– Тебе нужна лопата, господин? Она старая и без черенка. Впрочем, это дело поправимое…

Когда Николас прилаживал черенок к лопате, к нему подошел Янас.

– Поговорить… – шепнул он.

Николас поднял голову от лопаты. И огляделся – вокруг никого не было. Все занимались своими делами – готовились отразить нападение тех, кто придет, когда спустятся сумерки.

– Чего ты боишься? – спросил Николас. – Почему ты убежал?

Мальчик молчал, беззвучно шевеля губами. Николасу не надо было сосредотачиваться, чтобы почувствовать его боль.

– Что тебя мучает?

– Я видел Ключ, – собравшись с духом, выпалил мальчик. – Мне нужно знать… Матей говорит, что Ключник явится к людям, чтобы погубить наш мир… Но ты… И те, кто… кто появится сегодня ночью, они…

– Они не из Потемья, – смягченным голосом отозвался Николас. – Теперь я точно это знаю. Отшельник верно говорил: люди сами призвали дьявола силами своего страха. А с ним явились и прочие порождения человеческого ужаса. Когда-то Врата в Потемье были открыты. Люди еще помнят созданий из моего мира. Помнят и боятся их. Время, которое прошло с тех пор, как Святоборец запечатал Врата, удесятерило их страх, но и замутило память. Те, кто появится с наступлением ночи, – не потемники. Порождения человеческого ужаса, мутные отпечатки в памяти, злобные тени тех древних потемников, тени, которым Повелитель Преисподней дал плоть… Но сейчас не время для таких разговоров. Поговорим, когда все это закончится. Помни одно: я никому не желаю зла. Никому, кроме Пелипа. И еще… Все живущие на этой земле, не вольны решать свою судьбу самостоятельно. Высшие силы решают ее за нас. Это я понял совсем недавно.

– Господь – вершитель человеческих судеб! – поспешно возразил мальчик.

– Да! Человеческих! А кто властен надо мной? А кто властен над Поднебесьем и Преисподней?

– Кощунственно говорить такое… – побелел Янас.

– Сейчас мало кто верит в Потемье, – сказал Николас. – А я знаю, что не было бы этого мира, не было бы и меня. Так, возможно, существует не четыре мира, а больше? Много больше! Просто никто не думает об этом… И как назвать те силы, что управляют мирами, о которых мы ничего не знаем? Вот что ведет нас!

Мальчик опустился на землю. Он чувствовал, что Николас говорит откровенно, но… разве это что-нибудь объясняло?

– Что будет этой ночью? – тоскливо проговорил он. – Что вообще происходит с нами и с миром вокруг нас?

Николас чуть улыбнулся:

– Я бы тоже хотел это знать, Ни… Янас.

Сумерки оживили лес. Многоголосым воем перекликались вокруг косогора невидимые пока твари. Беззвездное черное небо было спокойно. Изредка неуловимыми молниями проносились над головами пятерых людей какие-то темные силуэты – слишком стремительные для птиц и слишком большие для летучих мышей.

«Наблюдатели», – подумал Топорик.

– Приготовьтесь! – чуть слышно прошептал Баска.

Топорик вздрогнул. Отец Матей, обгоняя его, побежал к меловому кругу, в центре которого сидел, поджав под себя ноги, слепой отшельник. Круг был широк – на всю вершину косогора. Топорик сам выщипывал траву, а проповедник чертил по обнажившейся земле полосу мелом. Николас потом прошел вдоль полосы – проследил, чтобы она обязательно была замкнута.

Топорик встал за чертой. Позади него сидел, раскинув по траве обмотанные окровавленными тряпками ноги, с заряженным арбалетом в руках Баска. Ноги табунщика из Утенгофа были перебиты – пережидая погоню на дереве, он свалился с ветки, и половину вчерашнего дня полз по лесу наугад, пока не наткнулся на землянку отшельника. Так он сам рассказывал. Николас втащил его на косогор, усадил в круг. Возле Баска горкой рассыпаны были заточенные и обожженные на огне стрелы без оперения.

Отшельник, давно примирившийся с Богом, равно готовый и к грядущему рассвету, и к возможной гибели в когтях нелюдей, спокойно молчал, уставив незрячие глаза вдаль. Под левой его рукой лежала Библия, правая рука сжимала старинное распятие из мореного дуба. Он только что закончил благословлять. Николас был единственным, кто отказался от благословения. О причинах отказа его не спрашивали. Позади отшельника, в самой середине мелового круга горел костер.

Шли минуты ожидания – не короткие и не длинные. Тьма сгущалась все сильнее и сильнее: казалось бы, уже совсем стемнело, но проходило время и становилось видно, что чернота все еще продолжает наступать – снизу, из леса, поглощая деревья, кустарники, траву на земле.

– Многие из вас бежали от Пелипа? – спросил вдруг Николас Баска.

– Что? – встрепенулся сидящий на земле Баска. – А… Нет, немногие. Граф говорил, что верных ждет награда – власть и золото, а слабых ждет только смерть. Нас ведь и осталось немного, и граф пообещал тех, кто дойдет с ним до конца, сделать ландграфами на землях откуда они родом. Потому-то никто особо не протестовал, когда Пелип уводил невесть куда обреченных по ночам… Чем меньше народа, тем больше куш для оставшихся. Граф разделил всю Империю, и каждому из нас досталось по куску. Мне было обещано две четверти Утенгофа. Каково, господин?! А уличенных в подготовке к побегу вздергивали на виселицу безо всякого приговора. Так, чтобы все это видели.

– Почему же ты бежал, будущий ландграф? Тебе не на что было надеяться в ночном лесу, и ты это знал. И за тобой следили – ты сам говорил. Если бы ты случайно не набрел на отшельника, у тебя не было бы шансов.

– Я уповал на милость Спасителя, – смиренно сказал Баска.

Наконец под ближними деревьями заколыхались приземистые силуэты. Вой вокруг стал громче и пронзительнее, в него теперь тесно вплеталось хриплое угрожающее рычание. Николас пристально посмотрел на Баска, а тот отвел глаза.

– Или ты хотел первым встретить того, кого Пелип послал вас разыскивать? – спросил еще Николас.

– О чем вы?.. Пора, господин, – громко проговорил Баска.

Поправив перевязь за спиной, Николас поднял толстую ветку, с одного конца обмотанную тряпкой, сунул ее в костер. Пропитанная смолой тряпица ярко вспыхнула. Николас медленно спустился ниже по склону и стал один за другим зажигать укрепленные вкруговую длинные – в человеческий рост – факелы.

Тьма сползла с косогора, и в световые колеблющиеся пятна ступили первые из пришедших.

Топорик, сжимая в руках ивовый лук, еще сочащийся зеленым соком, смотрел.

Это были волки.

Но такие, каких он не видел никогда прежде. Гораздо массивнее обыкновенных волков, они казались ниже, чем были на самом деле, – из-за уродливо вывороченных лап: локтевые сгибы торчали выше косматых хребтов. Было в них что-то змеиное, наверное, манера передвигаться. Они шли, быстро перебирая лапами, почти волоча брюхо по земле. Из пастей, утыканных острыми иглоподобными зубами, вырывалось глухое рычание. «Должно быть, – подумал Топорик, натягивая тетиву, – среди них и тот, полуголый, волосатый, которого я видел сегодня утром. Конечно, в этом обличье его будет трудно узнать…»

Волки двинулись по кругу, сторонясь факельного пламени, следом за Николасом, который, казалось, не замечал преследования. По мере того как он обходил косогор, волков становилось все больше – появляясь из тьмы, они присоединялись к уже идущим. Когда Николас зажег последний факел, стая насчитывала не меньше трех десятков голов.

Он освободил руки, положив дотлевающую ветку на землю. Повернулся спиной к волкам и неторопливо пошел вверх по склону.

– Влево, – шептал Топорик, как будто Николас мог его услышать, – чуть влево…

Словно услышав его, Николас сменил направление. Но через минуту опять выровнялся, точно огибал невидимую преграду.

Волки, щурясь и встряхивая остроухими башками, проползли между факелами, растянулись широким фронтом, ускорили движение, но бросаться вперед, в атаку, не спешили. Будто их сбивало с толку безразличное поведение жертвы.

– Что? Что? Что там?! – шептал отец Матей.

Он и Баска находились за спиной у Топорика – следили за противоположным склоном косогора. Николас строго-настрого запретил им оборачиваться.

Из стаи вперед выбилась громадная тварь, крупнее прочих – должно быть, вожак. Переминаясь с ноги на ногу, он почти остановился. Николас, согнув в локтях безоружные руки, обернулся и пошел ему навстречу. Стая подалась назад.

Пот тек по лбу мальчика, мешая смотреть. Руки отяжелели и начали дрожать, ослабляя натяг тетивы. От невыносимого ожидания задрожали и губы. Вожак припал к земле.

Тут Топорик не выдержал. Пальцы его правой руки разжались. Стрела свистнула в воздухе – и в этот момент вожак прыгнул.

Стая рванулась в атаку. Передний край – десяток волков – взметнулся в воздух вслед за вожаком.

Николас отпрыгнул, одновременно выхватывая меч из заспинной перевязи…

Потом все произошло так быстро, что Янас успел вложить в тетиву только еще одну стрелу.

Вожак, в ухе которого застряла стрела, приземлился в шаге от Николаса, но земля не выдержала туши – волк, изумленно рыкнув, провалился под землю, откуда тотчас метнулся к небу отчаянный визг. Еще четыре твари, не успев затормозить, скатились в ту же ловушку, на том самом месте, которое безошибочно обошел Николас.

Визг и вой скоро оборвались – на дне ямы волков ждали заостренные колья с крепко прикрученной в середине поперечиной. Раны от этих кольев вряд ли оказались бы смертельными для могучих чудовищ, но магическая сила креста довершила дело. Из-под земли не доносилось уже ни звука, зато потянулись струйки пахнущего серой светлого дыма. Как жаль, что Николас успел вырыть только одну ловушку!

Лишенная вожака стая бросилась на врага беспорядочно, но свирепо. Николас пригнулся, пропуская первого волка над головой, встретил второго прямым ударом меча, развалив надвое зубастую пасть. Первый с воем развернулся, но прыгнуть не успел, наткнувшись горлом на сияющее лезвие.

Прямой выпад вперед с круговым разворотом – и сразу две косматые башки подлетели в воздух, словно кометы, оставляя за собой рваные кровавые хвосты.

Топорик выстрелил второй раз, но его стрела исчезла где-то в серой куче, не причинив никому из тварей видимого вреда.

– Что там? Что там? Что там? – судорожной скороговоркой пыхтел Матей, но не было времени ему отвечать.

Нарастающим звоном поднималась к черному небу молитва слепого отшельника, распугивая крылатых существ, барахтающихся над головами людей в холодном воздухе, как в воде.

Николас отступал вверх, не давая себя окружить, стараясь не подпускать волков близко к себе. Длинный, чуть изогнутый клинок, весь залитый кровью, уже не сверкал. Метался из стороны в сторону, отрубая лапы, головы, разрубая хребты и оскаленные пасти. Но как Николас ни пытался, остановить натиск ему не удавалось. Серая волна перла вперед, на месте упавшей твари вставали две невредимые.

Янас стрелял без остановки, совсем не целясь – по копошащейся, исходящей воем и рычанием массе, – точно по одному большому врагу. Несколько волков несли в своем теле его стрелы, но, словно не замечая этого, продолжали сражаться с прежней яростью.

Мальчик готов был заплакать от своего бессилия. Николас поднялся уже до самой вершины, а врагов, казалось, не стало меньше, хотя по всему склону валялись еще трепыхавшиеся иссеченные трупы. Николас снова отступил, споткнулся о кочку, но устоял. Удар! Отрубленная косматая голова покатилась вниз по склону, а на клинок уже была нанизана очередная туша. Волк из задних рядов вскочил на плечо своего собрата, сразу прыгнул оттуда, метя лапами в горло противника. Николас рухнул навзничь, сбитый с ног. Его меч остался торчать в бездыханном лохматом теле.

Николас исчез под грудой тяжелых серых тел. Сквозь сплошную пелену торжествующего воя прорезался ужасный треск разрываемой плоти. Люди в меловом круге слышали, как Николас кричит от боли. Отголоском прозвучал истошный вопль Баска – он не оборачивался к Николасу, он вопил от другого, своего кошмара. Сухо треснула, распрямляясь, тетива арбалета.

Это ощущение было ему знакомо. Как и когда-то, давным-давно, еще мальчишкой, он снова горел на костре. Нельзя было пошевелиться, боль окутывала коконом, пожирая из него жизнь.

Прижатый спиной к земле, он не мог пустить в ход свои костяные клинки, но тем не менее, погребенный под массой тел, он все же пытался сопротивляться, и удары вязли, не принося освобождения. Каждый удар получался слабее предыдущего – силы уходили из тела Николаса.

Жарко дыша ему в лицо, какая-то из тварей терзала клыками плечо, подбираясь к горлу. Из висков хлестнули кровавые фонтаны – волк сомкнул мощные челюсти на его голове, силясь раздавить черепную коробку. Руки и ноги не подчинялись; ледяной иглой Николаса наискось пронзил очередной приступ боли: звериные зубы выхватили из его бедра кусок мяса.

Тогда-то Николас и закричал. Словно откликаясь, откуда-то издалека родился свист и, приближаясь, окреп. Шумный плеск разорвал кокон боли и вернул зрение.

Увидев небо над собой, он почувствовал, что может двигаться. Перевернулся на живот, локтями расталкивая тяжесть над собой. Потом встал на колени.

Он смотрел вокруг и не верил своим глазам. Впечатление было такое, будто взорвалась мощная пороховая бомба. Разорванные в куски, дымящиеся серным дымом, волчьи тела покрывали пространство диаметром метров в пять. Единственная уцелевшая тварь, поскуливая, ползла вниз по склону. Голова, морда, плечи и передние лапы у нее были невредимы, а ниже груди тела не было… какие-то кровавые лоскуты…

Николас увидел свой меч, косо торчащий из бесформенной туши. Он потянулся за ним и упал лицом в землю. С трудом приподнялся на левой руке. Правая не слушалась, висела тяжелым камнем. Сознание уплывало от Николаса. Он дотащил себя до меча, схватился за лезвие, повалил меч и упал на него сверху. И больше не двигался.

Проповедник все-таки ослушался приказа. Он обернулся – и успел увидеть последние секунды жизни Николаса. Матей швырнул в звериную кучу бурдюк со святой водой, сразу весь запас – и на том месте, где упал бурдюк, в небо взвились фонтаны нечистой крови. Стая была уничтожена, но Николаса это не спасло. Топорик сам видел, как изгрызенный колдун еще шевелился, хотя на его теле не оставалось ни единого неповрежденного места – кое-где в кровавых проемах его плоти виднелись белые кости.

– Господи, помилуй… – прошептал Матей. – С ним кончено… И нам конец, мальчик.

– Хватит болтать! – рявкнул Баска.

Священник оглянулся и вдруг взвизгнул. Янас обернулся следом за ним.

По косогору поднимались существа, почти вдвое превосходящие по размерам самого высокого человека. Они были похожи на громадных обезьян, но с безволосой зеленой лоснящейся кожей, покрытой крупными бородавками. Существа продвигались вперед на коротких задних лапах, помогая себе, отталкиваясь от земли длинными передними – резкими скачками, утробно клокоча раздутыми горлами, словно лягушки.

Но не только это поразило Янаса.

Баска стоял на своих переломанных ногах – стоял прямо и твердо. Теперь в нем ничто не напоминало того перепуганного и хнычущего беглеца, каким он был полчаса тому назад. Тетива его арбалета щелкала раз за разом, но стрелы, врезаясь в бородавчатую кожу, ломались и опадали бессильными щепками. И существа не останавливались.

– Это тролли! – задыхаясь, как от быстрого бега, вымолвил отец Матей. – Если верить преданиям… их может убить только яркий солнечный свет. При свете они превращаются в камень! Боже всемилостивейший, мы обречены!

Баска коротко глянул на проповедника и внезапно рассмеялся, как будто окрыленный удачной мыслью…

– Спасибо! – крикнул он. – Твои знания действительно полезны, святой отец!

Слепой отшельник молился уже заметно охрипшим, но нисколько не дрожащим голосом. Кажется, он не пошевелился с того момента, как бой начался.

– Соль! – крикнул Баска. – Скорее!

Топорик схватил с земли мешочек соли, запустил туда ладонь и швырнул пригоршню вниз с косогора, метя в глаза ближайшему троллю. Зеленокожий взвизгнул, облапил морду и закружился на месте.

– Еще! – кричал Баска. – Еще! Проповедник, есть святая вода?

– Н-никак нет… закончилась…

Янас бросал и бросал соль. Тролли попятились. Мальчик, подожженный мстительной злобой, так увлекся, что не заметил, как вышагнул из мелового круга. Отец Матей втащил его обратно за шиворот.

А Баска… Когда тролли замешкались, он и не думал продолжать стрельбу. Он занимался каким-то странным делом. Он размотал повязки на своих ногах и доставал оттуда комочки диковинной белой смолы, мягкой, как глина – и уверенно и быстро лепил их на оконечья стрел. Иногда ему попадались красные комочки, их он откладывал в сторону.

– Кончилась! – возвестил Топорик, опустошив мешочек.

Баска уже вложил стрелу со смоляным комочком на конце в арбалет. И выстрелил. Поднял другую стрелу.

– Будешь подавать мне! – громко скомандовал он Янасу.

Теперь стрелы, попадая в троллей, взрывались снопом ярчайших белых искр. На месте попадания зеленая бородавчатая кожа серела и покрывалась трещинами – будто каменела. Да нет, она на самом деле каменела!

Выстрел – взрыв искр – плечо одного из троллей, окаменев, рассыпалось твердыми осколками. Передняя лапа, упав на землю, стала камнем лишь сверху, ниже локтя она все еще была живой и даже извивалась какое-то время…

Выстрел – еще один тролль рухнул ничком с громадной крошащейся дырой в грудной клетке.

Арбалетные стрелы, усиленные необыкновенной смолой, разили тварь за тварью. Последнему троллю, который не успел удрать за деревья, Баска разнес в мелкие камешки лупоглазую башку.

– Еще! – крикнул он, озираясь.

Кажется, вокруг мелового круга никого больше не осталось. Тьма отступила.

Мальчик подал очередную стрелу с белой смолой, но Баска оттолкнул его руку. Наклонился сам, взял стрелу, где на конце была смола красная. Зарядил ее в арбалет и выстрелил вверх.

В небе полыхнуло снопом багровых искр. Баска помедлил немного и пустил в небо вторую стрелу. Еще один всполох. Кружась, искры полетели вниз, но, не достигнув земли, погасли.

Далеко над деревьями сверкнуло такой же багровой мгновенной вспышкой.

– Хвала небесам… – выдохнул Баска.

Лес смолкал. Кто-то еще копошился между деревьев, но соваться в пределы освещенного факелами пространства не осмеливался.

– Твои ноги… – изумленно вымолвил отец Матей. – Господь явил чудо! Он исцелил тебя, дав тебе силу, – нам во спасение!

– Неисповедимы пути Господни, – спокойно проговорил слепой отшельник.

– Что ты имеешь в виду, святой отец? – живо обернулся к нему Баска.

– Мне кажется, ты понимаешь…

Топорик смотрел туда, где в окружении трупов врагов неподвижно лежало тело Николаса. Он и сам не заметил, как двинулся вниз. Баска нагнал его на полдороге и поволок обратно в круг.

– Не суйся один! Пойдем все вместе!

– Но он…

– Он мертв. Он храбро сражался. Это он спас наши жизни, а вовсе не я… – и, помедлив, добавил: – Я еще никогда не видел столь доблестного воина.

– Ты говоришь: пойдем… – заторопился проповедник. – Куда нам идти?

– Святой отец… – не слушая Матея, обратился к отшельнику Баска. – Поднимайтесь! Обопритесь на мое плечо, я выведу вас. Нелюди вряд ли повторят атаку, их осталось слишком мало, а выжившие слишком напуганы и обессилены. Они не ждали такого отпора… Но, когда рассветет, сюда явятся люди. Их не остановишь святой водой, молитвой и меловым кругом. Они убьют вас.

– Сын мой, – мягко ответил старик. – Моя судьба в руках Божиих, и было бы недостойно бежать, ища себе лучшей участи. Я пришел в этот лес, чтобы здесь окончить свою жизнь. Господь призовет меня тогда, когда ему будет угодно. Случится сегодня это на рассвете или годом позже – для меня безразлично.

Баска мотнул головой – серьги качнулись в его ушах. Но ничего не сказал, видимо, понял, что спорить с отшельником бесполезно. Он поднял с земли запас стрел, плащ Николаса и его мешок. Крякнув и пошатнувшись от натуги, закинул мешок за спину, закрепив ремнями.

– Отдай! – вырвалось у Топорика. – Это не твое!

– Э-э… Отрок прав. Вещи господина императорского посланника Высшей Канцелярии неприкосновенны! – подтвердил и проповедник.

Баска усмехнулся:

– Не пытайтесь меня убедить в том, что ваш друг – посланник государя-императора.

– Да?! – запальчиво возразил отец Матей. – А знаешь ли ты, несчастный?..

– Знаю, – ответил Баска. – Я знаю, кто он такой… был.

– Надо же, какой умник! – запыхтел проповедник. – И откуда ты только все знаешь?

– Я, – коротко сказал Баска, – императорский посланник Тайной Канцелярии. А теперь не будем терять времени. Пойдемте. Я выведу вас. Святой отец, может быть, вы передумаете?

– Уходите, дети мои, с богом. Я буду молиться за вас.

– Ка… ка… Как вы сказали, господин? Тайная Канцелярия? – вымолвил проповедник.

Топорик, не удержавшись, всхлипнул. Ему было все равно. Николас мертв… Он даже не представлял себе, что такое может случиться…

Господин императорский посланник Тайной Канцелярии Баска (или это имя было ненастоящим?) потрепал его по плечу:

– Мы уже ничем не можем помочь ему. Ключник мертв.

– Ключник?! – разинул рот отец Матей.

– Ключник… – прошептал Янас.

– …И это лучшая смерть из всех, что ждала его. Мне жаль. Хотя… Я понимаю, тебе неприятно это слышать, но я считаю: мне очень повезло, что все произошло именно так. Мне было приказано доставить его живым и невредимым. Не представляю, как бы я сумел выполнить приказ, если бы он воспротивился мне… Так вы не знали, кем он был?

Янас промолчал.

– Ключник… – оцепенело повторил Матей. – И это… у него в мешке… это и есть?..

– Н-да, действительно не знали, – произнес Баска, словно только для себя. – А хитер, черт! Вел с собой священника и мальчишку. Прикидывался посланником Высшей Канцелярии… И совсем не чудовище, как полагается по святому пророчеству… Ну кто бы догадался, а? И ведь шел прямо в руки к Пелипу… Ладно! Пойдемте скорее. Пойдемте, если хотите жить. И будьте наготове – твари все еще рыщут в лесу. Пока не рассвело – их время.

Императорский посланник Тайной Канцелярии говорил уверенно и четко. И ему повиновались: отец Матей, так и не сумевший закрыть рта и обалдело мотающий головой, и Янас – безмолвный и безразличный. Мальчик даже не поднял с земли своего мешка.

Баска выпустил еще одну стрелу с красной смолой в небо. Трое спустились по склону и направились в направлении, где ответно сверкнула багровая вспышка.

Слепой отшельник остался на косогоре у гаснущего костра, шепча беззвучно. Видимо, сила его молитв не ослабла – Баска, Топорик и Матей благополучно добрались до быстрой лесной речки.

У реки ждала лодка с двумя солдатами Императорского Летучего полка, переодетыми охотниками.

Крылатые наблюдатели не покидали их до самого рассвета.