Дорогой Джим

ЭПИЛОГ НАГРАДА РЫЦАРЮ

Какие бы невероятные истории ни рассказывали про котов, все они — чистая правда, думал Найалл, забирая Оскара у соседок, приютивших беднягу на время его отъезда. Вы можете выскочить из дома на десять минут — добежать до ближайшего магазина, а можете исчезнуть на десяток лет, без разницы, потому что, вернувшись, прочтете в кошачьих глазах такую смертельную обиду, точно вы плюнули животному в самую душу.

Крохотная квартирка Найалла выглядела точно так же, как и перед его уходом, разве что теперь на всех предметах толстым слоем лежала пыль, и Оскар немедленно занялся любимым делом — принялся носиться по комнате как сумасшедший. Пыль моментально повисла в воздухе, Найалл, конечно, расчихался, а Оскару только того и было надо — он знал, что более верного способа отомстить хозяину за долгое отсутствие просто не существует. Почтовый ящик внизу едва не лопался от переполнившей его корреспонденции. В основном это, конечно, были деликатные напоминания из его многострадального банка, из фитнес-клуба и из художественной школы, которой он все еще был должен целое состояние — за то, что имели удовольствие научить его тому, что до сих пор, к сожалению, не принесло ему ни пенса. Но к этому Найалл был готов. Ударом под дых стал приклеенный к входной двери ярко-оранжевый листок — ОРДЕР О ВЫСЕЛЕНИИ ИЗ КВАРТИРЫ В ТЕЧЕНИЕ МЕСЯЦА. Найалл увидел его, еще не успев переступить порог. Дженнифер, студентка из квартиры напротив, прошмыгнула мимо как раз в тот момент, когда Найалл, пыхтя, пытался отодрать его от двери. Старательно отводя глаза в сторону, она попыталась сделать вид, что ничего не заметила.

Парень вскипятил чайник, позаботившись предварительно наполнить мисочку Оскара в надежде, что хоть это заставит кошачье сердце смягчиться. В конце концов, он успел привязаться к этому мошеннику. Ну и чего он добился, грустно думал Найалл, озирая руины, в которые за последние дни превратилась его жизнь. О чем он думал, дурак, когда сражался, как какой-нибудь средневековый рыцарь, ради чести трех прекрасных дам — две из которых, кстати, были мертвы еще до того, как он двинулся в свой крестовый поход? Судорожно мигающая лампочка автоответчика напоминала о том, что не худо было бы прослушать накопившиеся за время отсутствия сообщения, а заодно и сменить кассету, а его мобильник давно уже не подавал никаких признаков жизни, поскольку Найалл все никак не мог наскрести денег, чтобы оплатить счет.

И единственным доказательством того, что вся эта невероятная история произошла на самом деле, был потрепанный, весь в каких-то подозрительных пятнах дневник, который ему удалось раздобыть. Сколько трудов — и ничего взамен, с горечью думал Найалл. Никакой награды. Ни триумфального возвращения в замок под грохот барабанов и ликующие крики толпы, ни сладкого поцелуя восхищенной, исполненной пылкой благодарности принцессы. Снова мрак, отчаяние и беспросветная бедность.

Эх, Рошин, Рошин, лучше бы ты послала свой дневник настоящему рыцарю, с тоской думал он, пробегая глазами исписанные неровным почерком страницы и вспоминая тот день, когда он впервые появился в Каслтаунбире. Вы трое заслуживаете лучшего — потому что моя жалкая попытка сделать так, чтобы о вас помнили, явно провалилась с треском. Интересно, а как там Брона, спохватился Найалл. Небось ужинает сейчас, а заодно и поздравляет себя с тем, что вытурила столь «опасного субъекта» из города. А Дональд Кремин наверняка в который уже раз изучает от корки до корки телефонный справочник. Что ж, Бог им в помощь.

Повздыхав, Найалл поздравил себя с тем, что одного он точно добился — судя по всему, ему самому тоже со временем предстоит войти в историю Каслтаунбира, городка, к которому он начинал испытывать нечто вроде любви… Безногий колдун в своем замке будет по-прежнему развлекаться, пугая непрошеных гостей, лениво размышлял Найалл, и тешить себя мыслью о том, что его погибший брат был не кровавым убийцей, а милым проказником, всего лишь плохо усвоившим преподанный ему некогда урок.

Мистер О'Дрисколл — так, кажется, тогда в лесу назвал колдуна телохранитель, спохватился Найалл. Эта фамилия всколыхнула в его памяти какое-то неясное воспоминание. Морща лоб, он попытался припомнить какую-то деталь, о которой в свое время упоминал Джим, рассказывая историю двух принцев. Может, фамилия О'Дрисколл — всего лишь современная форма старинного выражения Ua Eitirsceoil, внезапно пришло ему в голову. Опять колдовство, усмехнулся он. Дым и зеркала. Найалл захлопнул дневник, мимоходом отметив, что тот уже потихоньку распадается на части. Почему-то он был уверен, что у него вряд ли когда-нибудь появится желание снова заглянуть в него.

А сейчас он хорошенько выспится, решил Найалл. И прямо с утра пораньше отправится в Малахайд, придет на почту и спросит мистера Райчудури… Может, тот сменит гнев на милость и снова возьмет его на работу. Ладно-ладно — не спросит, а попросит. Воровато оглядевшись по сторонам, Найалл вытащил из рюкзака карандаш и с минуту подержал его в руке. Ничего ведь страшного не случится, уговаривал он себя, если он просто попробует перенести на бумагу образ, уже какое-то время упорно не дававший ему покоя. Разве это такое уж преступление? Это будет история о человеке-волке, терроризировавшем всю округу… о женщинах, имевших несчастье оказаться у него на пути и даже не подозревавших о том, что встреча с ним несет смерть. Выругавшись вполголоса, Найалл сломал карандаш и швырнул его в корзину.

На него вдруг навалилась свинцовая усталость, веки горели, как будто он не спал несколько дней. Моргая, парень снова уставился в книжку в черном переплете. Ему нельзя оставить дневник Рошин у себя — сейчас он уже больше не имеет на это никакого права. Он вдруг почувствовал страшную тяжесть на душе… проклятый дневник стал почему-то казаться мельничным жерновом на шее. Может, отнести его копам?..

Найаллу пришлось напомнить себе, что всю последнюю неделю он только и занимался тем, что бегал от них по всему Западному Корку. В полиции будут только счастливы, когда он вздумает заявиться к ним — особенно после того, как позвонят Броне. Ну уж нет, лучше он потихоньку вышвырнет его в таком месте, где дневник никогда не найдут. Но вначале… вначале нужно прочистить легкие воздухом Дублина, а заодно и отыскать велосипед. Наверняка за это время его уже успели увести, с горечью хмыкнул про себя Найалл — такое уж, видно, мое счастье. Встав, он по привычке сунул дневник в карман. Повинуясь неясному побуждению, швырнул в рюкзак парочку карандашей — ведь никогда не знаешь заранее, как обернется дело, верно? Открыв входную дверь, Найалл украдкой покосился на рыжего с полосками кота, который, видимо сообразив, что хозяину вновь вздумалось улизнуть, одним легким прыжком вскочил на кухонную стойку — вероятно, чтобы ненавязчиво намекнуть, как легко разодрать на части ластик, было бы, как говорится, желание.

— Собираешься разнести тут все на куски, старый мошенник? Что ж, наслаждайся жизнью, не буду тебе мешать, — бросил Найалл, захлопнув за собой дверь. Оскар лишь лениво прищурился ему вслед, словно намереваясь надерзить: «Можно подумать, я нуждаюсь в твоем разрешении, болван!»

Судя по календарю, лето было в самом разгаре. Но это только по календарю — потому что дувший с реки порывистый ветер, похоже, явился сюда откуда-то из самого холодного уголка Сибири. Во всяком случае, так ворчал про себя Найалл, пока, зябко поеживаясь, разыскивал оставленный на причале велосипед.

И конечно, он опять забыл запереть его на замок. К счастью, никому не пришло в голову покуситься на это сокровище — ну что ж, и на том спасибо, порадовался Найалл. Пусть и скромная, но все-таки награда за его рыцарскую попытку восстановить честь трех несчастных исчезнувших принцесс, которых никому не суждено больше увидеть. В воздухе, подавляя привычный запах светлого пива, витал стойкий аромат эспрессо. И ведь это уже довольно давно, уныло подумал Найалл… Похоже, их яркий, солнечный, молодой город постепенно начинает забывать, что находится не где-нибудь в Европе, а в самом сердце Ирландии. Он прошел мимо кафе — хлюпающие звуки, издаваемые очередным любителем эспрессо, втягивающим в себя пенку, и стойкий аромат кофе в воздухе заставили Найалла прибавить шагу и погнали дальше. Наконец ему удалось отыскать грязноватый паб без названия, столики на тротуаре также отсутствовали. Вот и отлично, с удовлетворением решил Найалл, нащупав в кармане несколько банкнот, — все, что удалось собрать, обналичив полученный при увольнении чек. То, что нужно.

— Спасибо, мистер Райчудури, вы спасли меня от голодной смерти, — благодарно пробормотал он, входя в паб.

— Привет, — невнятно пробурчал бармен, окидывая взглядом посетителя. Покрутив ручку, он прибавил громкость — на экране телевизора сурового вида дикторша рассказывала, как где-то на севере двое юнцов трагически погибли, когда на них упал потерявший управление вертолет. — Пинту? — повернулся он к Найаллу.

— Да. «Гиннесс», пожалуйста, — попросил Найалл, почувствовав, что наконец вернулся домой. Заплатив за пиво, он уселся, выбрав столик как можно дальше от входа. Пена на вкус оказалась настолько густой, что могла бы смело сойти за мягкий лед. Болтовню каких-то студентов, обсуждавших в углу ночные приключения, перекрывали звуки работающего телевизора, представитель британской армии взволнованно объяснял, почему армейский вертолет рухнул на землю, сбитый, по его словам, какими-то «неизвестными лицами, о которых на данной стадии расследования еще не имеется достоверных сведений». Невидимый музыкальный автомат наигрывал «Братьев по оружию»,[36] и Найалл, покачивая головой, принялся про себя подпевать, размышляя о том, что каждому в конце концов предстоит умереть. При этом он машинально вытащил из рюкзака дневник Рошин и взвесил его в руке, словно камушек, который собирался зашвырнуть в воду.

Фигуру, бесшумно появившуюся возле его столика, он заметил не сразу. И даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал голос.

— Пить в одиночестве — плохая привычка, — проговорил кто-то у него за спиной.

Найалл испуганно вскинул голову и оглянулся.

Ифе он узнал сразу.

То, как она смотрела на него — открыто и бесстрашно, — не оставляло никаких сомнений.

— Ты… Вы… Что за?.. — забормотал он. Перепугавшись, как последний дурак, он едва не расплескал свое пиво, но все-таки взял себя в руки.

— Дай мне пару минут, и я все объясню, хорошо? — попросила она, присаживаясь за стол. — Ты позволишь мне это сделать? — Светлые волосы Ифе были подстрижены так коротко, что голова казалась обритой. На ногах у нее были новенькие армейского типа ботинки — естественно, ярко-розового цвета — и черная куртка на плечах. Когда она уселась, Найаллу показалось, что она прячет что-то на коленях.

— Конечно, — вспыхнув, пробормотал Найалл. Сердце у него заколотилось так, что едва не выпрыгивало из груди — даже кончики пальцев закололо.

Ифе бросила быстрый взгляд в окно — но что привлекло ее внимание, Найаллу со своего места не было видно.

— Я давно хотела спросить… почему наша с сестрами судьба так много значит для тебя? — нервно покусывая ноготь, поинтересовалась она. — Это ведь не просто так, верно? Ведь ты многим рискнул ради нас… Но почему?

— Потому что твоих сестер похоронили, даже не попытавшись выяснить, что все-таки с ними произошло, — тихо ответил Найалл. — А еще потому, что это ведь я обнаружил дневник Фионы, а вовсе не копы. Ты ведь послала их, верно? Я имею в виду — оба дневника. Так что ты обязана была догадаться. Я был… — Он запнулся, лихорадочно подыскивая подходящее слово, — тем, кому ты оказала доверие. Человеком, кому ты поручила выяснить всю правду. И потом… разве у меня был выбор?

— Выбор? А то нет? — хмыкнула она. Но помимо своей воли улыбнулась. — Ведь никто же не заставлял тебя проводить собственное расследование, верно? Ты вовсе не обязан был приезжать туда, метаться ночью по дорогам, чувствуя, как Дональд Кремин и его шайка разъяренных родителей гонится за тобой по пятам. Не говоря уж о том, чтобы выслушивать угрозы Броны засадить тебя за решетку. А насколько я знаю Брону, это случалось каждые пять минут, так?

— Это ведь ее работа, не так ли? — буркнул Найалл. — Я хочу сказать — она ведь из кожи лезет вон, чтобы никто не напал на твой след. Чтобы тебя никогда не нашли. Она здорово постаралась, скажу я тебе.

— Ну наверное, могла бы и получше, — проворчала Ифе. — Ты же ведь меня нашел!

— Нет, мне это не удалось. Я нашел не тебя — а только твои следы.

— Все равно — ты подобрался слишком близко… ближе, чем я могла позволить, — вздохнула Ифе, незаметно окидывая взглядом паб. — Все это время я старательно заметала следы… и заодно обзавелась парочкой новых друзей. У одной девушки, с которой я познакомилась в магазине, оказался мотоцикл. Мы стали очень близки потом… она стала мне почти сестрой. И это она предложила мне помочь сделать то, что не удалось Броне. — Ифе покачала головой. — Ох, ну и отчаянная же она, ты не поверишь! Просто сорвиголова, ей-богу! Как-то раз чуть ли не до полусмерти забила своего парня за то, что этот идиот позволил себе подшутить над ней. В общем, вылитая Рошин… — Ифе внезапно замолчала. Взгляд ее остановился на записной книжке в руке Найалла. — Это?.. — Голос ее дрогнул.

— Да. Возьми, он твой. — Парень перебросил дневник через стол. — Он мне больше не нужен, так что забирай. — Пальцы Ифе сомкнулись на поцарапанном переплете, и Найаллу вдруг показалось, что в этот момент дневник издал слабый стон. Ифе, оглянувшись через плечо, улыбнулась кому-то через окно.

— Наверное, мне следовало оставить его в доме Мойры — и тот, другой дневник тоже, — ведь я уже знала, что они обе мертвы, — продолжала девушка, прижав к себе потрепанную тетрадку. — Ты понимаешь?..

— Даже не знаю, что тебе сказать… Боюсь, что бы ты от меня сейчас ни услышала, это все равно будет неправдой, — покачал головой Найалл. — Так что, прежде чем ответить, позволь мне задать тебе один вопрос, хорошо?

— Тогда, получается, мы с тобой говорим об одном и том же, — проговорила Ифе, прижимая к себе дневник и кротко улыбаясь — так улыбается человек, которому очень хочется, чтобы его простили.

— Во-первых, я хочу знать, почему тебе вдруг так срочно потребовалось уехать из Каслтаунбира — настолько срочно, что ты решила даже бросить сестер, — начал Найалл.

— Стой-стой, — насупившись, перебила Ифе. — Сказать по правде, я не уверена, что ты пони…

— А во-вторых, — не слушая ее, продолжал Найалл, — почему ты три долгих года пряталась от всех и ни разу не дала о себе знать. — Он был решительно настроен вытянуть из нее эту последнюю тайну. Почему-то ему казалось очень важным выяснить все до конца. И Найалл не намерен был отступать. Какого черта, возмутился он. В конце концов, разве он мало пострадал ради них? Падал, пару раз даже разбился в кровь, его били, ему угрожали расправой, за ним гналась по пятам орда разъяренных линчевателей, его даже вышвырнули с работы, и бог знает, какие еще муки ему еще пришлось претерпеть. Так пусть черные ворота замка откроются еще один, последний раз! Путь три принцессы вырвутся наконец на свободу. Пусть они окажутся там, где ни волк, ни проклятый чародей больше не смогут до них добраться. — Насколько я могу судить, для всего этого есть только одно объяснение, — неумолимо продолжал Найалл. — Одна-единственная причина — та же, что заставила тебя пуститься в бега после того, как ты поднялась наверх и обнаружила, что обе твои сестры мертвы, верно? Я угадал? И Рошин, и Фиона — обе они в своих дневниках намекали, что был кто-то, кого ты должна была защитить. Защитить любой ценой. Кто-то, кого ты обязана была прятать. От чужих глаз. От суда. От всех.

Ифе долго молчала. Потом встала и, сделав Найаллу знак следовать за ней, подошла к окну.

— Куда мы?.. — начал он. Но молча пошел за ней.

За окном тек сплошной людской поток — народ возвращался с работы, таксисты, дымя сигаретами, болтали о чем-то, прежде чем, распрощавшись, отправиться на поиски новых клиентов. Найалл уже открыл было рот, чтобы поинтересоваться у стоявшей рядом Ифе, кого она собирается ему показать, хотя смутная догадка уже забрезжила у него. И тогда он вдруг увидел…

Потрепанный «воксхолл-ройял» коричневого цвета с лысой резиной, припаркованный на противоположной стороне дороги.

С заднего сиденья им махала детская рука.

Приглядевшись, Найалл рассмотрел маленькую девочку. Она улыбалась, не сводя глаз с Ифе. Целая грива черных как вороново крыло кудрявых волос падала ей на плечи. На вид ей было года три, не больше, прикинул он про себя. Рядом с ней на заднем сиденье виднелась еще одна фигура — покрупнее, в черной кожаной куртке. Это была женщина. Внезапно, повернувшись, она кинула взгляд на Найалла. Потом на лице ее появилась заговорщическая ухмылка — и Найалл точно прирос к полу. Он узнал ее мгновенно — даже сейчас, когда лицо ее уже не было закрыто щитком мотоциклетного шлема. Та самая отчаянная девица на черном мотоцикле, из-за которой он едва не поседел, любительница гонять по проселочным дорогам по ночам, нагнавшая на него страху в тот день, когда он появился в Каслтаунбире. «Настоящая сорвиголова» — так, кажется, назвала ее Ифе.

— Моя дочь не должна узнать, что ее отцом был волк, — отрезала Ифе. — Ты больше никогда не увидишь меня. Как только я выйду отсюда, я исчезну. Растворюсь в воздухе. Или провалюсь сквозь землю — это уж как тебе больше нравится. В общем, все как в сказке, понимаешь? Теперь ты понимаешь? — настойчиво повторила она.

— Да, — беззвучно повторил Найалл. Потом вздохнул и с улыбкой добавил: — Да… Теперь я понимаю.

Сунув дневник в карман, Ифе повернулась, собираясь уйти. В этот момент дверь паба открылась и внутрь ввалились двое мужчин в полицейской форме. Они подошли к стойке и заговорили с барменом, по-видимому, спрашивая его о чем-то, но Найалл так и не смог разобрать. Светловолосая девушка с лицом пикси оглянулась через плечо и с улыбкой подмигнула Найаллу. Ну давай, парень, это твой шанс, словно хотела сказать Ифе, глаза ее сияли. Хочешь стать героем? Тогда вперед! Увидишь свою фотографию в газете — прямо на первой полосе! Убедившись, что он не намерен принять брошенный ею вызов, Ифе повернулась и снова подошла к нему.

— Откуда ты приехал? — поинтересовалась она. Теперь она улыбалась во весь рот.

— Из одного замка в самой глубине леса, — ответил он. — Только все волки там мертвы уже давным-давно.

— Похоже, чудесное местечко, — заявила Ифе. Потом вдруг замялась. — Только дай мне слово, что не расскажешь никому, как его найти, обещаешь? — Полицейские за ее спиной, распрощавшись с барменом, вышли из паба. Вытащив что-то из кармана, Ифе сунула Найаллу в руку какой-то предмет. Его скрывала накрахмаленная салфетка наподобие той, в которую был завернут нож, найденный им на месте убийства Джима. Увидев, что он уже собирается развернуть сверток, Ифе схватила Найалла за руку.

— Нет, не сейчас. Откроешь, когда я уйду. — Она кивнула на сверток, который по-прежнему сжимала в руке, словно ей не хотелось с ним расставаться. — Знал бы ты, сколько раз я собиралась швырнуть его в реку. Но меня каждый раз останавливало что-то… Знаешь, у меня было такое чувство, что если я это сделаю, то обо мне и моих сестрах тут же забудут, словно нас никогда и не было, понимаешь? Ты — единственный, кому я могу его доверить. Я уверена — ты поймешь. А когда решишь, что узнал все, расскажи о нас, хорошо? Я слышала, ты художник, мультипликатор или карикатурист. Опиши нашу историю. Только постарайся, чтобы получилось красиво, ладно?

— Это называется «графика», — пробормотал растроганный Найалл, почувствовав, как в горе у него встал комок.

— И удачи тебе, Найалл Клири! — пробормотала Ифе. Торопливо поцеловав его в щеку, она повернулась и направилась к двери. Уже ступив на порог, помахала рукой тем, кто стал ее новой семьей, и Найалл невольно вздрогнул: левое запястье Ифе по-прежнему обхватывал стальной «браслет». Наверное, решила оставить на память, промелькнуло у него в голове. Через мгновение коричневый «воксхолл» сорвался с места и исчез за углом.

Даже не разворачивая салфетку, Найалл уже знал, что окажется в свертке, оставленном ему Ифе. Но пальцы его сами собой развернули плотную ткань, и он увидел последнее звено этой истории — то единственное, что мечтал заполучить в качестве награды за свою веру и преданность.

Это была тетрадь в простой черной коленкоровой обложке.

Найалл долго молча стоял, пока перед его мысленным взором, сменяя друг друга, проносились образы, один ярче и выразительнее другого. Наконец остался только один. Медленно и величаво он поднялся откуда-то из самой глубины его души — и ни голос диктора из телевизора, ни гремевшая в пабе музыка не могли ему помешать.

Открыв дневник, Найалл трясущимися руками перевернул первую страницу.

Нет, сжав зубы, подумал Найалл… нет, он не станет кланяться в ножки мистеру Райчудури, слуга покорный!

Закрыв книжку, он сунул ее в рюкзак. Пальцы его шевельнулись сами собой — у Найалла чесались руки снова взять карандаш. Поскорее бы добраться до дома, чтобы запечатлеть на бумаге каждую деталь того, что произошло с тремя женщинами, осмелившимися бросить вызов волку в человечьем обличье! И черт с ней, с академией искусств, продолжающей посылать ему грозные предупреждения — лишний раз напомнить, что он по уши в долгах! Он отдаст все, что у него осталось, до последнего пенса, домовладельцу, упросит того не выгонять его из квартиры — чем черт не шутит, вдруг он смилостивится? Потому что Найалл еще не сделал того, что поклялся сделать. Теперь ему предстояло выполнить самую важную часть той задачи, которую он возложил на себя — поведать эту историю миру.

Конечно, у него еще будет время, чтобы проиллюстрировать ее целиком. Но главное — сделать яркую, бросающуюся в глаза, запоминающуюся обложку. Поначалу Найалл подумал о том, чтобы поместить на ней фотографии тех женщин, которых в свое время убил Джим, потом внезапно передумал. Почему-то эта мысль вдруг показалась ему отвратительной. К тому же вряд ли это было бы справедливо по отношению к сестрам Уэлш, добавил он про себя. Потом ему в голову пришла мысль изобразить трех сестер в тот момент, когда они закалывают Джима ножом — пустынный берег, кружащие над головой испуганные чайки и распростертое на песке тело, — но потом он отверг и ее.

И тут перед глазами у него встал еще один образ — настолько яркий, что Найалл мгновенно забыл обо всем.

Образ, который он уже пытался запечатлеть на бумаге в тот самый день, когда в его руки попал дневник Фионы, — и не сумел.

Это был волк — уже почти полностью успевший избавиться от своей хрупкой человеческой оболочки и превратиться в чудовищного зверя. Найаллу хотелось поймать момент, когда хищник делает мощный прыжок, чтобы схватить убегающую от него женщину, которая пытается скрыться в лесу. Потому что именно в этом и есть смысл всей этой истории, не так ли? Чем все закончится? Как поступит волк? Растерзает ее? Или будет любить ее?

Найалл и сам не знал, чем все закончится. Но он весь дрожал от нетерпения. Он чувствовал, что не в состоянии ждать, когда доберется до дома. На столе возле пустого стакана лежала бумажная салфетка. Волк — такой, каким художник видел его сейчас, — отчаянно рвался на бумагу. Пальцы Найалла забарабанили по столу.

Он схватил карандаш и принялся лихорадочно делать набросок.

На бумаге проступили контуры женской фигуры. Женщина чем-то была похожа на Рошин, а одежда на ней оказалась точно такой же, в какой он всегда представлял себе принцессу Эйслин в тот день, когда ее впервые увидел принц Оуэн.

За спиной у нее темной громадой вставала неприступная чаща леса, но бессмысленно было искать в нем спасения, ведь на переднем плане был хорошо виден припавший к земле волк. В первый раз Найалл остался доволен рисунком. Волк явно удался — чудовищных размеров клыки, густой серый мех, горящие голодной злобой глаза.

Через мгновение все решится. Что одержит верх — любовь или смерть?

Вечный вопрос.

Так или иначе, волку придется сделать выбор.