Думать не будем пока ни о чем - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Субботина Айя

Глава первая: Йен

Всех гостей на свадьбе можно разделить на три категории.

Самая большая – это родственники. Их много, они разные, громкие и обычно именно они начинают травить старые анекдоты, выдавая их за семейные байки.

Вторая – это друзья. Много говорят, много веселятся, громче всех кричат «Горько!»

И третья – это такие, как я. Кого приглашать не хочется, но нужно. Потому что это будет слишком заметно и странно.

— А как вас зовут? – пододвигается ко мне сидящий справа мужчина лет сорока. У него неопрятные усы и некрасивые, как будто выцветшие на солнце мутные глаза. – Я вот Алексей.

— Йен, - говорю я и пригубливаю, но не пью, кислое до оскомины красное сухое вино.

У Саши всегда был дурной вкус на алкогольные напитки. Намного хуже, чем на женщин.

— Как? – икает мой незадачливый ухажер.

Стандартная реакция. Тяжело объяснять людям, что меня назвали в честь героини известной фэнтези-саги. Почему-то, например, имя Николь или Феодора звучит намного понятнее, чем что-то, что начинается на почти самую непопулярную букву алфавита.

— Йен, - терпеливо повторяю я и чуть-чуть приподнимаю бокал, когда кто-то из родственников заканчивает скучный тост предложением выпить за счастье молодых.

Саша смотрит на меня через весь зал, натянуто улыбается, как будто этот жест – не один из многих, а огромный восклицательный знак над моей головой: «Эй, народ, у нас тут бывшая!»

— А чем вы занимаетесь, Й… Йан? – опрокинув в себя стопку, продолжает клеится сосед.

— Пишу книги.

— О!

Еще один мой «любимый» звук. Быть работником банка или менеджером – это всегда «ничего себе!» или «ух-ты!». Учительница, врач, работник сферы обслуживания – «как интересно!». А писатель – это стопроцентное «О!» Как будто я заодно признаюсь в том, что к способности складно собирать слова в предложения у меня есть еще десяток щупалец, вторая голова на затылке и философский камень в правом кармане.

Хорошо, что неуемная тамада снова не дает гостям нормально закусить и отправляет всех участвовать в дурацких конкурсах. Плохо, что на этот раз она явно нацелена вытащить из-за стола даже самых больших молчунов. Вот как я.

— Так, нам нужны молодые девочки! – У тамады профессиональная деформация – даже стоя рядом кричит так, что закладывает уши.

Она берет меня за предплечье.

Ничего такого, кроме того, что это вроде как слишком личный жест.

Но я быстро, как от горячего, одергиваю руку и отступаю на шаг, потирая место, где ко мне только что прикасалась чужая рука. Даже через одежду чувствую неприятный до зубной боли контакт кожи с кожей. Тамада смотрит на меня с непониманием, но быстро переключается на другую жертву.

Я не люблю, когда ко мне прикасаются. Это старая и грустная история, если не сказать грязная и болезненная. Сломанный стержень моей пирамидки, который я склеила лишь бы как, чтобы не рассыпаться, и теперь, стоит случиться шторму, надеюсь, что он выдержит еще немного. До следующего ремонта.

Нас – пятерых женщин и пятерых мужчин – выводят в центр огромного зала.

У Саши всегда было специфическое представление о том, что значит «дорого и богато». Модный ресторан, красная и черная икра на столе. И вишенка на торте – явно очень дорогое платье невесты и бриллиант у нее на пальце. Если я хоть что-то и знаю о человеке, с которым была вместе полтора года, на весь этот пафос он потратил больше, чем может себе позволить. Все ради пыли в глаза, показать своим друзьям, что он вскарабкался на одну ступеньку выше.

Мне кажется, что наряд невесты чересчур пафосный для, пусть и богатой, но «земной свадьбы». Такое впору надевать, чтобы пройти целую процессию по ступенькам какой-то виллы в теплых странах. Но разве бывшая может быть объективной?

— Так, а теперь – паруемся! – Тамада громко смеется и аплодирует своей же шутке. Как будто по ее щелчку мы должны срочно пережениться с первым, кого удастся схватить за галстук.

Я нарочно держусь в стороне, даже не глядя на богатый выбор мужчин.

Они все – не моя возрастная категория.

Мне двадцать шесть, Саше уже тридцать семь и, насколько я знаю, у него нет приятелей младше сорока. Он всегда в окружении старших и опытных, говорит, что привлекает положительную энергетику денег и успеха, перенимает жизненный опыт и правильную мотивацию. На самом деле – просто пытается влезть в мир, где простым смертным нет места. Если только они не обладают выдающимися талантами.

— Кажется, я достался вам, - слышу рядом обычный мужской голос и даже не сразу понимаю, что он обращается ко мне. – Так и знал, что нужно было надевать костюм.

Я не знаю почему, но первым делом обращаю внимание на руки. Они вот тут, рядом: обычные руки, обычные ладони, аккуратные ногти без заусениц. У него выразительная костяшка большого пальца, какая-то острая, угловатая. Возможно потому что торчит из рукава с прорезью для пальца. Вот уж точно слишком «молодежный» вид.

Поднимаю взгляд выше. Темно-серая толстовка сидит как влитая на животе и груди, выше – на плечах, перетекая в высокий ворот, «скомканный» шнуровкой.

Глава вторая: Антон

Когда вчера Наташа позвонила и пригласила меня на свадьбу, я долго ржал.

Как говорится – в голосину и до слез.

Потому что после нашего бурного расставания, когда она бегала за мной, чтобы сказать, какой я хреновый и как ей будет хорошо без меня, был уверен, что больше этой женщине уже ничем не удастся меня удивить.

Ей удалось.

Хотя вряд ли она понимает, что я пришел не для того, чтобы в последний раз увидеть, какой баран и какое счастье прозевал, а, чтобы еще раз убедиться, что бросить ее было самым правильным решением за… да в общем, за до хрена времени.

Одно плохо. Не люблю я эти конкурсы, особенно те, в которых нужно прикидываться лихим и придурковатым.

— Справа… ниже… - Нервно и прерывисто шепчет моя напарница со странным именем, пока пытаюсь по памяти снять с нее прищепки. – Еще ниже…

Я цепляю мизинцем деревянный край, сдергиваю прищепку - и Йен забирает ее из моих рук. Слабо вздрагивает, когда мы на секунду соприкасаемся пальцами. У нее явно какие-то проблемы с физическим контактом, потому что, даже несмотря на мои крайне деликатные прикосновения, она продолжает громко сопеть всякий раз, когда мне приходится до нее дотронуться.

Почему все симпатичные девушки всегда не в ладу с головой?

— Десять! Девять! Восемь! – орет воодушевленная тамада - и я слышу, как парочка справа начинает усердно пыхтеть. Вот где не скучно. Гости уже порядочно выпили, за окном стемнело, так что самое время искать, кого зажать в углу.

— Кто-нибудь закройте ей рот… - жалобно стонет моя напарница, и я абсолютно с ней согласен. – Слева, на краю пиджака.

— Она подсказывает! – орет кто-то из гостей явно в нашу сторону.

Можно подумать, что мы тут играем не на дурацкий бесполезный приз, а на бесценное полотно голландского художника. Люди – такие люди. Обычно таким все всегда нужнее, чем другим, особенно, когда у кого-то из окружающих что-то идет в рассинхрон с надуманными правилами и моралью. А кто придумал эти правила и мораль – не ебет. Все обязаны следовать.

— Не люблю людей, - говорит Йен.

Ну надо же, как у нас много общего.

Когда дурацкий конкурс завершается, и мы с девушкой меняемся местами, я понимаю, что наши проблемы не кончились, потому что даже после старта она просто стоит с завязанными глазами и опущенными руками, даже не пытаясь что-то делать.

— Мне тяжело притрагиваться к незнакомому человеку, - неожиданно признается она, хоть я и не спрашивал. – Это не имеет к тебе отношения. Это… мои проблемы.

Было бы странно, если бы после пары фраз я вдруг стал настолько противным. Хоть и не красавец, и в целом не качок, не мачо и не «сын маминой подруги» - женщинам нравлюсь, и обычно у меня нет проблем с тем, чтобы им хотелось и моих прикосновений, и моего контакта. Больше, чем на одну ночь.

— Я помогу, хорошо?

Если она и дальше будет так же тормозить, то парочка справа, которую мы в первом раунде обошли на три прищепки, в этом сделает нас всухую. Поэтому беру ситуацию в свои руки, точнее – беру Йен за руки, за запястья поверх пиджака. Она вздрагивает, но после заминки все-таки позволяет вести.

— Это мои плечи. – Укладываю ее ладони и немного прижимаю своими, подавляя порыв одернуть руки. – Слева на рукаве, ниже, на локте. На боку, на джинсах слева, над коленом, на ремне…

Она на удивление хорошо справляется, хоть не подсматривала. Практически с первого раза находит и снимает прищепку за прищепкой, но напряжена настолько, что страшно спугнуть любым неосторожным движением.

Только на мгновение замирает, когда приходится искать прищепку в области ремня.

Ладонями по моему животу, ниже. Замирает. Поджимает губы и втягивает воздух веснушчатым носом. Спускает руки на бока, проводит по карманам. Вздергивает голову, явно выпрашивая подсказку.

— Немного ниже, слева, - сдаюсь я.

Сколько ей лет? Явно не по возрасту сладкой парочки. И она совершенно точно не Наташина подруга: у моей слава_богу_бывшей вообще не тот контингент приятельниц. И я бы точно заметил среди них кого-то в смешных круглых очках.

— Нашла, - с облегчением выдыхает Йен - и тамада, наконец, заканчивает вакханалию.

Если эта крикливая баба хотя бы еще раз посмотрит в мою сторону, я вспомню, что по долгу службы научился самому эффективному способу посылания людей на хер – буквальному.

Я пришел сюда наслаждаться свободой и перекошенным лицом бывшей, которая, кстати, в эту минуту как раз сверлит меня взглядом через весь зал. И смотрит так, будто я заявился на ее белые ковры в грязной обуви.

Не отвожу взгляд, просто смотрю и жду, что будет дальше. Мы уже часа три как в четырех стенах, а до сих пор не обмолвились и словом, так что есть повод ждать как минимум пламенную речь где-то между разрезанием торта и фейерверком.

Наташа, конечно, показательно лезет целоваться к своему теперь уже мужу. Очень в ее стиле. Как всегда, забыла, что я от природы не ревнив. Абсолютно. Не вижу смысла тратить силы на неприятные эмоции. С вечной нервотрепкой на работе расстраиваться из-за женщин просто неразумно, это бесполезная трата сил и нервов. А учитывая, как часто они любят просто позлить, чтобы напроситься на всплеск собственничества, то поддаваться на их игры тем более глупо.

Глава третья: Йен

Мне явно не место на этом празднике жизни.

Жаль, что я понимаю это только сейчас, когда взгляд то и дело тянется к Саше.

Саше тридцать семь, но он выглядит отлично для своих лет. Любитель спорта, высокий, широкоплечий, с идеально выбритым подбородком и ухоженными волосами. Он – педант. Любитель мелочей во всем. В костюме и белой рубашке, даже когда застолье окончательно избавилось от налета торжественности, до сих пор в галстуке с красивым зажимом.

Судя по редким взглядам, которые он бросает в мою сторону, пытается понять, почему я до сих пор не ушла. Я и сама не знаю. Наверное, чтобы довести ситуацию до верхней границы боли и абсурда. Может хоть тогда мне не будет так противно от всего этого.

— Красавица, а давай выпьем? – шлепает губами крепко выпивший сосед по столу, и я, стараясь не выглядеть грубой, отодвигаюсь от него.

Выпивший мужчина – это мой личный анти-фетиш. Как и алкоголь в принципе. Но сегодня я пью. И, кажется, уже побила свой личный рекорд почти десятилетней давности: два бокала молодого вина, которые уложили меня в койку накануне вступительных экзаменов.

— Прости, мужик, но девушка со мной, - вклинивается уже знакомый мне голос, и я невольно вздрагиваю, когда между мной и настырным ухажером вдруг появляется преграда. В сером модном свитере и потертых джинсах, в сопровождении громко солирующего дымного аромата смол. – Привет, малыш. Прости, что задержался.

Я поворачиваюсь к Антону и успеваю заметить короткое заговорщицкое подмигивание.

— Привет. – Звучит глупо, но это единственное, что приходит в голову. – Я не прикарманила ни одной прищепки. – Скрещиваю пальцы. – Клянусь.

Он делает вид, что раздумывает, верить ли моим словам.

— Я подумал, что бывшим лучше держаться вместе, - наконец, говорит он, и я чувствую острый прилив стыда, от которого мгновенно вспыхивают щеки. Это слишком очевидно при моей болезненной бледности. – Слишком в лоб? – прищуривается Антон.

— Немного, - осторожно, как всегда, чтобы никого не задеть и не обидеть, отвечаю я. – Уже и сторона невесты в курсе, что на горизонте бывшая?

— За всю сторону не скажу, но меня предупредили на твой счет.

— Даже так? – Попытка издать ироничный смешок провалена с треском. И лучше не пытаться реабилитироваться. – И какими же смертельными вирусами я могу заразить?

— Список был слишком длинный – я не запомнил, - с серьезным видом подыгрывает он. - Но что-то мне подсказывает, что если ты пообщаешься со своим бывшим, то наши паразиты найдут много общего и передружатся.

Умение поддержать разговор – это особенный талант.

Такой же уникальный, как и «носить» тяжелый восточный аромат от экстравагантного парфюмера посреди бела дня к совершенно свободному стилю одежды.

— Любишь фэнтези? – наконец, задаю вопрос, который вертится на языке с первой минуты нашего знакомства.

— Люблю читать. Ну а «Ведьмака» могу на память процитировать хоть сейчас. Весь первый абзац «Последнего желания».

И действительно цитирует: выразительно, с правильной, но не карикатурной интонацией, сопровождая все это той самой мимикой, которую хочется потрогать пальцами. Прямо сейчас вытянуть руку и провести по выразительному углублению от улыбки на правой щеке.

Но стоит вспомнить, что для этого мне придется притронуться к незнакомому человеку – и желание гаснет так же стремительно, как и разгорелось.

— Почему она тебя бросила? – спрашиваю я, пока Антон наливает себе минералку. – Прости, если я тоже слишком в лоб.

— Меня никто не бросал. – Он пристально следит за моей реакцией и даже не выглядит удивленным. – Вижу, что у тебя другая версия развития событий. Порадуй моего внутреннего злого Антошку – расскажи свою.

Я даже не знаю, что ему сказать.

Все, что произошло за последние месяцы, было таким… странным, что, когда Саша вдруг решил рассказать о злоключениях своей новой женщины, я даже не сразу поняла, что он это всерьез.

Мы расстались спокойно и тихо. Просто в один прекрасный день он пришел с большим букетом цветов, коробкой конфет и в красном галстуке. И вдруг начал о чем-то говорить, говорить, пока я смотрела на узел его галстука и думала, что я никогда не завязывала ему галстук вот так, как будто руки у меня растут не из плеч, а немного ниже и сзади. И что темный волос на его белой рубашке рассказал обо всем до того, как я вдруг стала «бывшей».

Мы были вместе полтора года. И все эти полтора года я пыталась быть хорошей, удобной и комфортной. Чтобы хоть как-то компенсировать другие свои недостатки, которых у меня куда больше, чем у нормальной женщины. Я смотрела этот проклятый длинный черный волос и думала, что лучше бы Саша просто написал мне сообщение: «Ушел к другой, не выдержал тебя». По крайней мере, это было бы честнее, чем откуп в виде мертвых цветов и шоколадных конфет с апельсиновым желе. Потому что у меня всегда была жуткая аллергия на апельсины.

Я сказала, что все понимаю. Правда ведь понимала. С моими «странностями и холодностью» вопрос замены меня на нормальную женщину был вопросом времени. Может быть поэтому я не плакала, не обвиняла и, когда Саша начал неловко топтаться в пороге, предложила сделать ему чай и поговорить, как прошел день. У него на носу висел тяжелый проект, Саша сутками убивался на работе, и если мы не могли быть парой, то по крайней мере я могла и дальше его слушать.

Глава четвертая: Антон

Я – не идеальный классный понимающий благородный мужик.

Я редкая сволочь, засранец и циник.

Поэтому ни на секунду не сомневался в том, что обо мне Наташа будет рассказывать только ту правду, на фоне которой она выглядит мучающейся грешницей. Еще до того, как Йен подтвердила мою догадку, мысленно угорал над тем, как все-таки поворачивается жизнь. Ты классный, любимый и самый лучший, но ровно до тех пор, пока укладываешься в парадигму – мужик должен. А как только перестаешь гробить свою жизнь на чужие прихоти, становишься козлом и абьюзером.

Сука, жадным абьюзером!

В моем телефоне до сих пор висит ее сообщение двухнедельной давности: «Я люблю тебя, прости, давай начнем сначала!» Точнее, это целая автоматная очередь сообщений. И даже мой острый аналитический ум немного теряется от того, как все-таки насрано бывает в некоторых «светлых» женских головах: то я тиран и мудак, то любовь всей жизни. Интересно, на что Наташа рассчитывала, приглашая меня посмотреть, как ей хорошо с Тем самым? Что я нажрусь с горя? Полезу с кулаками к ее мужу? Начну играть в неандертальца и уволоку ее из-под венца?

— Ты точно следователь? – спрашивает Йен, когда я подвожу ее к своей машине.

У меня большой черный внедорожник. Типа, крутая тачка, а по факту – довольно старенький «Гранд Чироки», купленный для наших снежных питерских зим. На самом деле, хорошее, выгребающее из любого дерьма «ведро», которое, когда я разорусь и сделаю «полный комплект», будет покруче всяких Геликов и Рендж Роверов.

Но когда это еще будет?

— А не похож на следака? – Я забираюсь в салон и открываю вторую дверь. Йен быстро забирается внутрь, и я невольно задерживаю взгляд на том, как она плотно сжимает колени и очень сосредоточенно ищет ремень безопасности.

— Не очень, если честно, - осторожничает она.

Сразу видно, что тут человек, для которого деликатность – это не часть хороших манер, а большая проблема. Почти как трудовая повинность.

— Следователь по особо важным делам ГСУ. Экономический сектор, - разжевываю я.

И наслаждаюсь тем, как округлились ее глаза, как немного приоткрылись губы. Можно подумать, что признался в порочащих связях и развратных наклонностях. Хотя насчет второго мне тоже есть что сказать, но не сегодня, пожалуй.

Хоть я вообще не уверен, будет ли у нас «завтра».

После разрыва с Наташей я настолько разочаровался в женщинах, что последние три месяца вообще не искал женского общества. А для меня – любителя хорошо потрахаться – это очень приличный срок.

— Я тебя боюсь, - признается Очкарик. – Наверное, видишь людей насквозь.

— Вообще-то нет. – «Вообще-то да». – Пристегнулась?

Это была бы вежливость и элемент флирта: наклониться к ней, чтобы проверить, все ли в порядке с ремнем безопасности, но она так шарахается от любой близости, что я держу порыв при себе.

— Да. – Малышка прилежно демонстрирует, что разобралась и без моей помощи.

Что ж, кажется, нам обоим нужно немного оторваться.

— Куда хочешь съездить?

Пока она поджимает губы и сосредоточенно думает, выруливаю со стоянки и включаю музыку. Делаю погромче, краем глаза наблюдая за Очкариком. Обычно я люблю слушать музыку громко: после тягомотины и мозгоебства на работе громкий речитатив с задорным русским крепким матом – то, что нужно.

Но на этот раз все словно по заказу: мелодичный медленный бит, тот редкий случай, когда мне нравится романтический подтекст пацанского текста.

«В язык тела превращаются ее слова, мне нравится, что я могу быть с ней нагловат…»[1] - из динамиков куда-то как будто между нами.

Очкарик стремительно краснеет, когда наклоняюсь вперед, задерживаясь ровно там, где на щеки ложится ее рваное горячее дыхание.

Я люблю делать то, от чего меня прет.

И никогда не подавляю эти порывы, потому что почти всегда они заканчиваются чем-то приятным.

Музыка щекочет ушные перепонки, запах духов Очкарика очень необычный – какие-то белые и очень колючие цветы в цитрусовом сиропе. Не помню даже, когда меня в последний раз так «вставляло» от женского запаха. Обычно как-то по фигу, лишь бы не воняло так, что башка в развал.

— На ней обувь от Джими Чу… - подпеваю в унисон парочке рэперов, фиксирую на себе взгляд перепуганных зеленых глаз. – Остального на ней не хочу…

Малышка шумно втягивает воздух ртом, двумя ладонями, как за спасительную соломинку, хватается за ремень безопасности. Такое чувство, что у нее сейчас случится сердечный приступ, и может – точнее, почти наверняка – я перегибаю палку, но не по херу ли?

— На ней не то, чтобы нет белья… - Нарочно шепотом, чтобы мой голос не выпирал громче ребят из моей любимой группы. И уже просто губами, беззвучно: - На ней ни…

— Я бы выпила, - скорее вздрагивает, чем говорит Йен, вжимаясь в сиденье так, словно мы с ней герои известной сказки про Шапочку и Волка. И итог нашей встречи предрешен и известен заранее. – Что-то сладкое и с пузырьками.

Глава пятая: Антон

В прошлом году, на Рождество, я как-то случайно и неожиданно открыл для себя сочетание двух, казалось бы, несочетаемых вещей: безалкогольного шампанского и классического белого мартини. Даже не помню, что именно побудило смешать то и другое, но по факту получилась какая-то забористая фигня, от которой я в итоге не мог оторваться все праздники. Вроде и не крепко, и не сладко, расслабляет, но не бьет в мозги.

Но то ли тогда я все-таки обпился на всю жизнь, то ли просто из головы вылетело, но об этом «коктейле» вспоминаю только сейчас. Благо, магазин, где все это можно купить, как раз по пути.

Пока я беру с прилавка все, что нужно – Очкарик осталась в машине – в кармане вибрирует телефон. Сразу пару сообщений от абонента «Н». Ну а как еще подписать бывшую? Сначала даже смотреть не хочу, но парень на кассе возится с терминалом, и у меня появляется время, чтобы глянуть, что мне прислали на этот раз.

«Она динамщица! Она тебе не даст, не трать время!»

«Она психованная! Лечилась у психиатра в прошлом году!!!»

«Ты просто мудак, если поступишь так со мной!»

Уууу, как много восклицательных знаков.

Есть только одна причина, почему я до сих пор не блокирую Наташкин номер.

Я – не правильный и не хороший. И мне интересно изучать человеческие пороки под микроскопом. Отчасти, это тоже часть моей работы: чем больше я понимаю логику нелогичных человеческих поступков, тем проще мне понимать логику логичных.

Когда возвращаюсь, Йен вздрагивает и с удивление косится на пару бутылок у меня в руке.

— Безалкогольное шампанское? Не знала, что такое существует.

Она послушно держит простые пластиковые стаканчики, пока я смешиваю содержимое бутылок в равных пропорциях. Полный – ей, и на один глоток себе, чтобы поддержать компанию, потому что пить одна эта малышка точно не станет.

У нее очень интересные реакции. Не смеется, не хлопает ресницами, изображая «прелесть какую дурочку», скорее настороженно, как пугливая кошка, принюхивается и присматривается.

— Это не сладко, но вкусно и с пузырьками, - подмигиваю я. – Попробуй. Клянусь, что ничего туда не намешал.

— И в мыслях не было, - совершено серьезно отвечает она. – Ты же при мне открыл бутылки.

Вот и первый недостаток: она слишком дергается и зажимается, где ненужно. Практически не оставляет пространства для маневра.

Но, надеюсь, алкоголь быстро исправит дело.

— Хочешь в какое-то конкретное место или просто покатаемся? – предлагаю я. Женщин успокаивает, когда они могут контролировать ситуацию. По крайней мере на первых свиданиях.

— Просто покатаемся, - не раздумывая, выбирает она.

Интересно смотреть, как очень осторожно, как будто делает громадное усилие, прижимается губами к краю стаканчика, делает первый маленький глоток. И все это – глядя перед собой.

Не спеша проводит языком по нижней губе.

В голову лезет кадр из какой-то порнухи.

Черт, три месяца без нормального секса все-таки дают о себе знать.

— Вкусно! - неожиданно сияет Очкарик.

Только что настороженно сопела - и вдруг такой взрыв неподдельного восторга. Следующий глоток уже большой, жадный, до блаженно зажмуренных глаз и девичьего довольного стона. Не сексуального, а как будто я подарил ей куклу, о которой она мечтала еще с яслей.

От перекрестка до перекрестка всего ничего, но она успевает «приговорить» порцию и я, не дожидаясь, делаю еще одну. Кажется, пить она вообще не умеет и не любит. Но ведь не все бывшие на свадьбах – счастливые свободные, как я? Может, для нее тот гусь был важным и особенным? Может у нее трагедия всей жизни? Не хочу спрашивать. Не настолько она мне нравится, чтобы изображать жилетку.

Второй она выпивает так же быстро, как и первый, и я даже не удивляюсь, когда расстегивает ремень, уже порядком «плавающими» движениями роется в сумке и достает оттуда телефон.

— Можно? – сияет расслабленной улыбкой, давая понять, что хочет подключиться к моей магнитоле.

— Без проблем.

Мне уже до зуда в заднице любопытно, что она слушает. Прости господи, Билана или Пьеху?

Не угадал.

В динамиках какой-то довольно сильный женский голос, с надрывом и «понтами». Громко, даже больше, чем мне бы хотелось, но я не спешу делать тише, потому что Очкарик вдруг «оживает»: стаскивает резинку с волос, ерошит их руками и, как только что прикалывался я, вдруг подхватывает мотив.

Только если я отрывался и откровенно провоцировал, то у нее в голосе слезы и надрыв. И когда вдруг тянется ко мне через весь салон, я даже не успеваю как следует отреагировать. Но ей и не нужно. Куда-то мне в плечо, горячим дыханием, с напускным весельем сквозь слезы:

— Ну ты же видишь какая я… - Всхлипывает, снова мотает головой, как будто пытается выкричать что-то из самой души. – Не как они, и может быть даже зря…[1]

Мне нужно как-то разорваться, но не потерять этот взгляд и не влететь в первый же столб.

Глава шестая: Йен

Я просыпаюсь как-то сразу, как будто меня больно и основательно укололи цыганской иглой. Просто сажусь и осматриваюсь по сторонам, пытаясь навести резкость.

Голова кружится.

Руки подрагивают, хоть там, где я нахожусь, тепло и совсем немного пахнет лаком для дерева. Или чем-то похожим.

Пробую встать, но меня словно тянет назад невидимый магнит.

Неуклюже плюхаюсь обратно.

Где я?

Пытаюсь восстановить в памяти все, что помню.

Шампанское с мартини. Мой симпатичный и такой раскованный спутник, что на него было больно смотреть через кривое зеркало моих собственных бесконечных комплексов.

А потом то самое острое одиночество, от которого я бегаю уже который месяц. И каждый раз всухую ему проигрываю.

Я не любила Сашу. Никогда не любила - и наши с ним отношения были скорее попыткой взрослого мужчины «взять под свое крыло» очень проблемную молодую женщину. Кроме того, наши семьи дружны - и то, что сын Сергеевых обратит внимание на дочь Воскресенского было, казалось, необратимой реальностью.

Я никогда не ревновала Сашу. Не потому, что верила ему безоговорочно. Мне было все равно. Он обещал, что будет обеспечивать все мои прихоти – стоит только попросить. А я, взамен, буду его статусной девушкой. Ему почему-то очень нравилось хвастаться романом с писательницей.

Но меня подкосила его измена.

Потому что когда он сидел на кухне, пил чай и хвастался тем, какая потрясающая любовница Любовь всей его жизни, это было все равно, что плеткой по всем моим грешкам. И в финале: «Ты ведь не обижаешься? Я же мужчина, мне хочется хорошего секса, а не вот это вот все».

«Вот это все» стало моим личным номером один «комплиментов» в мой адрес.

Я – не женщина. Я – Вот это вот все.

Когда голова немного перестает кружиться, замечаю на столике напротив стакан с минералкой и пару таблеток. Бросаю сразу обе, зажмуриваюсь и выпиваю залпом. Не лучшая идея на голодный желудок, но сейчас я не смогу проглотить даже хлебную крошку.

Мне немного стыдно, что я знала, что так все и будет: чужой дом, незнакомый мужчина.

Потому что в какой-то момент поняла, что не хочу оставаться одна этой ночью. Что все равно не смогу сидеть в четырех стенах, что меня снова потянет бродить по ночному Петербургу, лишь бы не возвращаться туда, где тихо и тошно, как в склепе.

А Антон…

Он показался отличной компанией. Даже с оглядкой на то, что я совсем не умею разбираться в людях. А тем более – в мужчинах.

То, что со мной происходит, имеет вполне реальный диагноз – депрессия. Однажды, пару лет назад, я уже прошла через что-то подобное и хорошо запомнила главное – мне нельзя оставаться одной, когда голова становится тяжелой, а мысли – вязкими. Мне нужен кто-то рядом. Желательно тот, кто не будет пытаться меня трогать или склонить к сексу. Это потребность быть в тишине и покое, наедине, но не одинокой.

Моя личная маленькая трагедия, которую никто не понимает. Даже родители.

Я не чувствую, что делаю что-то неправильное, когда быстро раздеваюсь, оставляя вещи на диване, и в одних трусиках и блузке – бюстгальтер тоже снимаю – на цыпочках поднимаюсь вверх по ступенькам. Дом небольшой, но уютный и абсолютно комфортный: все интуитивно понятно, как будто я была здесь миллион раз. Настоящий киношный эффект дежавю как в «Матрице» с черной кошкой.

Дверь в спальню открыта, и, пока мои глаза все еще привыкают в темноте, я двигаюсь почти наощупь. Никакого света из окна – там снова монотонный дождь.

Почему-то я знаю, что даже если Антон сейчас проснется, он точно не подумает, что я пришла к нему за сексом.

Он поймет.

Или я снова слишком много выдумываю и додумываю?

Он спит на животе, не на всей кровати – она большая и занимает добрую половину комнаты – но так, что мне приходится буквально бочком пристроиться на краю, чтобы между нами было достаточно пространства. Страховка от случайно касания. И чтобы не тревожить его личные границы. Может быть, как раз у этого мужчины нет фантазий о сексе с незнакомкой, которая сама придет ночью уже голая и на все согласная? Да и вряд ли обо мне – с веснушками и очками – найдется как уж много желающих помечтать в том самом смысле.

Я потихоньку тяну на себя край одеяла. Хотя бы прикрыть голые ноги.

Этого достаточно.

Потому что как только голова касается подушки, я мгновенно засыпаю.

Не одна. Не в гробовой тишине. Рядом с человеком, которого абсолютно не знаю.

Глава седьмая: Антон

Даже сквозь сон, еще толком не закончив досматривать увлекательный, созданный моим мозгом триллер, я чувствую две вещи.

Приятная тяжесть от утреннего стояка, который у меня случается четко каждое утро, как по часам.

И упругие женские ягодицы, в которые им упираюсь.

Черт.

Одергиваю собственную руку, потому что в холостяцкой жизни есть свои прелести. Например – без проблем и в свое удовольствие подрочить утром, особо ни о чем не думая и ничего не представляя, просто чтобы яйца перестали быть тяжелыми, и в теле появилась приятная бодрость.

Но в своей кровати я не один. За три месяца порядком от этого отвык и первые секунды пытаюсь прикинуть возможные варианты развития событий.

Вряд ли шарахающаяся даже от случайного прикосновения девушка будет так уж рада проснуться с ощущением члена между «булочками». Откуда в моей голове дурацкий слэнг? Не использую его, а уж тем более не это слово. И хоть формально это она пришла ко мне в постель, не очень хочется произвести впечатление извращенца, у которого встает на любую женскую задницу.

Правда, меня реально распирает от любопытства приподнять край одеяла и все же оценить ее задницу, но я держусь и снова напоминаю себе, что с этой девушкой лучше быть максимально деликатным. Не потому, что я растаял и пустил слюни, а потому что, по непонятной мне причине, не хочу влезать на ее территорию, пока меня туда официально не пригласят.

Но я не был бы мужчиной, если бы хоть не попытался представить, что под моим одеялом сочная упругая задница: не большой «орех», а что-то такое, что поместится в ладони, что захочется сжать и посмотреть, как на белой коже останутся следы.

Ни хуя это не хорошая идея, потому что бедра непроизвольно толкаются вперед - и чувствительная, налитая кровью головка приятно трется о теплую кожу.

Йен вздрагивает, напрягается. Я вижу, как ее спина едва заметно вытягивается, и плечи поднимаются в напряженном вздохе.

— Прости, что пришла, - говорит виноватым голосом, не рискуя повернуть головы. – Я… сейчас могу уйти.

Не хочу, чтобы уходила. Пусть даже это прозвучит как сентиментальная чушь.

– Тебе идет моя кровать, малыш.

Она снова вздыхает: на этот раз не так натянуто, глубже. Шевелится под одеялом, и мы оба снова замираем, притрагиваясь друг другу ниже пояса.

— Есть хочешь? – чтобы скрасить неловкость, спрашиваю я.

— Мммм… Меньше, чем спать, - мычит Йен.

— Тогда закрывай глаза и не поворачивайся – я встану, закрою жалюзи.

После затяжных дождей, кто бы поверил, что с утра будет целое настоящее солнце?

Но раз мы решили, что еще не готовы просыпаться, то пошло-ка это солнце куда подальше.

Когда в спальне снова приятный полумрак и я поворачиваюсь, чтобы прыгнуть в постель, малышка уже лежит лицом ко мне, и сильно, как будто боится случайно увидеть страшную сцену из ужастика, жмурит глаза.

Забираюсь под одеяло, от греха подальше – стояк никуда не делся и хрен куда денется, пока я сам не решу эту «маленькую проблему» - поворачиваюсь к ней спиной.

Минуту мы пытаемся делать вид, что спим.

— Расскажешь про свои татуировки? – спрашивает Йен, и теплое дыхание почему-то приятно растекается по лопаткам. – Их… много.

— Расскажу, малыш, без проблем. – Меня потряхивает. – Прости, за три месяца отвык спать с женщиной.

— Мне уйти? – волнуется она.

— Нет. – Обычно, у меня нет таких потребностей, но видимо сегодня сложилась все звезды. – Сопишь забавно.

Писательница смущенно хихикает в ответ: мило и без наигранности. Уверен, у нее снова красные щеки.

И осторожно, как будто ищет границу допустимого, подвигается ко мне.

— Спину лучше не трогать, - предупреждаю я. – Личный бзик. Мне сразу щекотно.

— Угу, - сонно соглашается малышка.

А потом я чувствую очень трусливое, почти что на грани фола, прикосновение носа мне в затылок, в волосы. Вздох у нас, кажется, синхронный, один на двоих.

— Так хорошо? – осторожничает она.

Я чувствую ее рядом: тепло маленького тела под одеялом, прогиб кровати за спиной, дыхание в моих волосах и едва уловимый запах колючих белых цветов. Но при этом никто не лезет на меня, не дергает, не пытается изображать секс-бомбу.

Она интересуется, как нужно. Не просто так, а чтобы сделать мне хорошо и комфортно.

Я думал, так не бывает.

И для этого чувства есть только одно определение.

— Так просто пиздато, - отвечаю я и закрываю глаза. – Спи, малыш.

И хрен мы выберемся из постели раньше трех.

Глава восьмая: Йен

От автора: очень рекомендую читать главу под музыкальное сопровождение Bones – Low Roar (можно найти у меня на странице в ВК или поиском в ютубе)

Пробуждение для меня – самая тяжелая часть дня.

Потому что мне повезло родиться человеком с буйным и сумасшедшим воображением. И мои сны куда ярче, чем реальность, в которой я существую, как в мыльном пузыре, который в любую минуту может лопнуть.

Мне всегда хочется задержать момент пробуждения, оттянуть его подальше, как ребенок, который вопреки запрету тянется к слишком дорогой игрушке на витрине.

Но в этот раз все по-другому.

И я даже знаю в чем дело, хоть это, пожалуй, самое странное, что только случалось со мной за последнее время.

Еще не открывая глаза – нарочно – тянусь куда-то вперед, наощупь пробую пальцами уже остывшую вмятину на соседней подушке. У Антона все очень в мужском стиле: обычные белые наволочки, пододеяльник и простынь. Я немного откидываю одеяло, потому что кажется, что на безупречно белом хлопке обязательно должны были остаться чернильные отпечатки рисунков с него на коже. Пытаюсь восстановить по памяти, но ничего не получается. Там точно была какая-то надпись в несколько строк – на внутренней части предплечья. И на второй руке черно-белый орнамент. Наверное, все это сделано с каким-то смыслом, как и все остальные рисунки, которые густо нанесение на его руки от плеч до почти самых запястий. И немного на спине, и на боку, ниже талии до середины бедра.

Я снова краснею, вспоминая, как проснулась и ощутила, что рядом со мной мужчина.

Роняю голову в подушку, буквально обнимаю ее двумя руками, втягивая запах, от которого кружится голова. Мой любимый аромат, который Саша безуспешно пытался «приручить», но каждый раз богатые и чумовые ноты раскрывались на его коже какой-то кислотой и горечью, и в итоге мне приходилось искать тысячи причин, почему он должен немедленно пойти в душ.

Сейчас – все иначе.

Это именно та наркотическая тягучая нота запаха кожи, которая проникает мне под кожу, обволакивает и без зазрения совести рушит все, что я знала о моем любимом «Афганце». Вот таким он должен быть: на горячей коже со своим собственным уникальным запахом, в тихих аккордах хрустящих от чистоты простыней.

Я сошла с ума, но не все ли равно?

Обнимаю подушку руками и ногами, переворачиваюсь на спину и закрываю глаза, отпуская воображение. Имею я право заглянуть в мясное меню хотя бы в воображении? В конце концов, даже фригидные ледышки мечтают о том, что у них может быть интересный утренний секс с мужчиной, от которого будет приятно ныть между ног?

Как это – когда тебя обнимают крепкие татуированные руки, и пальцы с выразительными острыми костяшками крепко сжимают за бедра, тянут к себе, отводят в сторону трусики, трогают там, где…

До боли знакомая мелодия входящего вызова разрушает иллюзию в тот момент, когда я нахожусь за секунду до оглушительного вылета из реальности.

Господи боже, мама!

Я отчаянно барахтаюсь на кровати, но даже если мои фантазии не успели размягчить мысли, на мгновение я все же абсолютно теряю контроль над своим телом.

— Гммм… Выспалась? – слышу насмешливый голос хозяина дома.

Лежащая на мне подушка становится неподъемно тяжелой.

Хоть бы все это было еще одним моим слишком_реальным_сном.

Но не в этот раз. Антон вдруг появляется прямо надо мной, смотрит сверху-вниз, держа одну руку в кармане простых домашних брюк от спортивного костюма, а во второй, экраном ко мне, мой собственный телефон.

— Не уверена, - еле ворочая языком, отвечаю я, пока он вкладывает телефон в мою протянутую ладонь.

— Прости, что разбудил. Но вот так уже второй час. Я подумал, может, что-то случилось.

— Спасибо. – Куда бы глаза спрятать? – Который час?

— Половина четвертого. Я почти закончил с завтрако-обедом, но мне нужна еще пара рук, так что… как поговоришь, спускайся вниз. Ванна там, - кивает направо. – Но полотенце только одно, и я уже им вытерся. Так что…

— Без проблем.

Он еще раз окидывает меня взглядом - и на мгновение мне кажется, что эта немного приподнятая бровь – признак того, что ему нравится увиденное. Но это лишь мгновение, помноженное на мою буйную фантазию.

Я слишком люблю додумывать то, чего нет. И в основном именно оттуда растут ноги всех моих проблем.

Хорошо, что у меня нет времени и дальше упиваться собственным стыдом, потому что если я прямо сейчас не отвечу на звонок, то родители поднимут по тревоге всю полицию Петербурга.

Я мысленно хихикаю, представляя совсем уж нелепое: «Мам, не переживай, я как раз была с мужчиной из «органов».

— Йен?! Алло! – Мама чуть не рыдает в трубку, и этого достаточно, чтобы весь флер романтического настроения вылетел в трубу.

Укор совести проходится по мне тяжелым катком, вынуждает подняться на ноги и избегать смотреть на себя в висящее на противоположной стене зеркало в кованой «под бронзу» раме.

— Где ты?! Что случилось?! Куда ты пропала?! – У матери, судя по надрыву, предистеричное состояние, а с ее гипертонией это просто недопустимо. – Ты… в порядке?

Глава девятая: Йен

Я быстро принимаю душ, с ужасом смотрю на свою помятую рубашку и полное отсутствие любой ей альтернативы и вспоминаю, что другие вещи остались внизу. К счастью, на спинке кресла в спальне лежит свитер Антона, который точно «светится» меньше, чем рубашка, под которой у меня ничего нет. Стыдно брать чужие вещи без спроса, но иначе я просто не спущусь.

Быстро надеваю его, краем глаза смотрю на себя в зеркало. По длине мне как мини-платье, но зад прикрывает – уже хорошо. На моей не любящей солнца коже хорошо проступает пара свежих синяков. Бесполезно пытаться вспомнить, откуда они. Я порой даже не замечаю, как «приложусь» к углу стола или даже несильно обо что-то стукнусь, а на коже этот «провал в памяти» может цвести почти месяц. Сейчас один как раз над коленом – большой и синий. Прямо хоть делай заметку о проклятой отметине для героини какой-то фэнтезийной истории. Второй сзади, на бедре, там, где его, как ни старайся, не прикрыть.

Босиком и снова на цыпочках воровато выхожу на лестницу.

Спускаюсь до первого пролета и буквально зависаю перед простыми полками на стене вокруг большого окна, за которым какой-то нереальный урбанистический пейзаж: уже по-осеннему низкое вечернее солнце над далекими серыми высотками.

На полу несколько коробок, но я не рискую совать туда свой любопытный нос.

Спускаюсь на первый этаж, осматриваюсь, но музыка доносится откуда-то с улицы.

Я бы не отказалась от пары теплых носков.

Быстро натягиваю мятые брюки от костюма и выхожу на крыльцо.

Чистый и даже как будто какой-то сладкий воздух разбавлен ароматом углей и рыбы на гриле. Наверное, со стороны выгляжу очень смешно, когда иду вслед за собственным носом, чувствуя, что вот-вот грохнусь в обморок от жгучего голода. Я практически ничего не ела на свадьбе, зато успела выпить - и с тех пор прошли почти сутки. Хорошая альтернатива тому, чтобы не беспокоиться о своем совсем не сексуальном виде.

Антон возится возле мангала: спиной ко мне, подпевая музыке из маленькой колонки, которая стоит тут же, на выносном пластиковом столе. Рядом, в миске, свежие овощи, пара стаканов, яблочный сок и какой-то совершенно странной формы нож, явно непредназначенный для использования на кухне.

— Ты босая вообще-то, - поворачивая голову и быстро осматривая меня с ног до головы, говорит Антон.

Сегодня у него как будто немного гуще щетина и настроение не такое «заводное», как полчаса назад, и мне инстинктивно хочется забежать обратно, вызвать такси и уйти «дворами и черными ходами» лишь бы больше не выглядеть посмешищем.

— Не нашла туфли, - оправдываюсь я.

— Последний раз я видел их за диваном. И, малыш. – Карие глаза все с тем же загадочным прищуром изучают меня еще раз: на этот раз неторопливо и уже с очевидным интересом. - Тебе идет мой любимый свитер. Но отжать его я не дам.

— Даже если очень постараюсь? – Мне хочется подыграть. Это ведь просто обмен словами, мы как будто притворяемся, что происходит что-то особенное, держа в уме, что все кончится, как только я сяду в такси.

— Если очень постараешься, то разрешу в нем ходить, когда будешь оставаться у меня на ночь.

Это все очень глупо: мы не знаем друг друга, но он называет меня «малыш»- и мне это так приятно, будто трусь щекой обо что-то теплое и лично мое.

Как будто это эксклюзив.

Как будто ни один другой мужчина в мире не называл так другую женщину.

Мне приходится вернуться в дом – туфли и правда лежат за диваном. Обычно я не хожу на высоких каблуках, потому что с моим «везением» обязательно если не растяну себе что-нибудь, то обязательно упаду. И вообще предпочитаю простую удобную одежду без фанатичного отношения к брендам. Что нравится и устраивает поц цене – то и беру.

Но не могла же я прийти на свадьбу в джинсах и свитере?

У меня даже оправдания в виде переезда не было.

Пока я иду на носочках, стараясь, чтобы каблуки не застревали в мокрой после дождя земле, Антон как раз переворачивает рыбу и умудряется разговаривать по телефону. Когда я жестами спрашиваю, стоит ли мне уйти, машет рукой и продолжает что-то обсуждать. Я не подслушиваю, но, когда между нами всего метр расстояния, невозможно не услышать, что речь идет о ремонте машины.

Я берусь за овощи, быстро и со знанием дела нарезаю из них салат: крупными дольками, чтобы вкусы не перемешались до неузнаваемости. Но взгляд то и дело тянется к Антону. У него такая живая мимика, что ею хочется наслаждаться, как любимыми конфетами: как улыбается, как прищуривает глаза, как немного запрокидывает голову, когда громко смеется. Если бы это не прозвучало как полный бред, я бы попросила его записать мне видео, где он даже ничего не говорит, а просто кривляется.

Когда в очередной раз слишком засматриваюсь, и Антон ловит меня «на горячем», хочется провалиться сквозь землю.

Я всегда старалась быть к себе объективной и не питала иллюзий о том, что вижу в зеркале. Ничего хорошего, в общем. Но, как любой женщине, мне всегда хотелось, чтобы человеку, который мне понравится, и я понравилась тоже. Чтобы в его взгляде был интерес… и, возможно, намек на флирт. Чтобы было видно, что ему хочется смотреть еще, а не отвернуться, перекреститься и поискать более яркую замену.

Глава десятая: Антон

От автора: музыкальной сопровождение к главе - While Your Lips Are Still Red от Nightwish (можно послушать у меня на странице в ВК в записи от сегодняшнего числа или найти в ютубе)

На самом деле у меня нет ничего неотложного, из-за чего бы пришлось возвращаться в город из своей тихой деревеньки. Вернее, все это точно могло бы подождать до завтра, но я должен отыграть весь день красиво и отвезти девушку домой. Особенно, если у нее так строго с родителями. Кто бы сказал, что в наше время личную жизнь молодой женщины могут так контролировать. Ну разве что она приврала и на самом деле ей не двадцать шесть, а шестнадцать. Я бы не удивился.

Она, наконец, немного расслабляется и начинает болтать. Не то, чтобы без умолку, но по крайней мере мне уже не нужно тащить клещами каждое слово. Можно расслабиться и присмотреться повнимательнее.

Без косметики, с веснушками и без очков я бы сказал, что она… милая не красавица.

Не роковая красотка, не прелесть, какая симпатяжка, и не тот случай, когда пара сеансов у косметолога превратят гадкого утенка в прекрасного лебедя. Она просто милая, хоть и зажатая, и постоянно контролирует каждую улыбку или каждое движение бровей. Но то и дело проигрывает в этой войне, и ее улыбка чаще немного нелепая, а взгляд украдкой – как у звереныша, которого забрали домой, и он пока не знает, что здесь его не обидят.

Скорее всего, я бы даже не обратил на нее внимание, если бы не обстоятельства нашего знакомства.

И в этом есть свой плюс: малышке меня не прошибить и не зацепить красивыми глазами. Но при этом я хочу продолжить наше знакомство. Потому что, как бы там ни было, мне с ней интересно. Ровно настолько, чтобы подумать о еще одной встрече.

Когда на улице темнеет - и ночная прохлада подгоняет найти место потеплее, мы в две пары рук собираем посуду и возвращаемся в дом. Здесь у меня все, что нужно, чтобы облегчить быт холостяка: посудомоечная машина, кухонные агрегаты, большинством из которых я еще только планирую научиться пользоваться.

Нарочно отхожу в сторону, чтобы посмотреть, как гостья справится с бытом.

Зачем мне это?

Вряд ли готов сформулировать ответ достаточно четко. Пусть будет… любопытство. В моей жизни случались женщины, которые были на «вы» даже с элементарными бытовыми заботами, и из тех отношений я вынес главное: для меня имеет значение, умеет ли женщина позаботиться о доме и обо мне.

Малышка-писательница умеет. С моими подсказками – куда нажать и какой режим выбрать – загружает посуду. Оставшиеся овощи убирает в холодильник. Осмелев, носится у меня перед глазами, как-то со своей женской колокольни организовывая то, что обычно называется порядком.

Даже не вмешиваюсь. Наблюдаю.

Могу ли я представить, что вот так меня будут встречать каждый вечер? Запросто.

Хочу ли – вот в чем вопрос.

И есть только один способ это проверить.

— Кажется, все, - поворачиваясь, улыбается моя гостья.

Выглядит очень довольной, и даже без красных щек в этот раз, хоть я смотрю на нее в упор, и мой взгляд вряд ли можно истолковать множеством способов.

Умница все правильно понимает, потому что вдруг открывает рот и тут же закрывает его кончиками пальцев.

Это… забавно. И необычно. И еще больше щекочет любопытство.

У меня еще не было взрослых маленьких девочек, которые бы прятались от поцелуя за ладошкой.

Если бы она не дергалась от любого прикосновения, я бы уже обнял ее и поцеловал. В этом нет ничего необычного – многие первые свидания заканчиваются поцелуем, а у меня были и те, которые заканчивались сексом, и вполне сносным. Но что делать с этим чудом?

— Я не люблю целоваться, - вдруг говорит Йен. – Не умею и не практикую.

— В жизни не слышал ничего более вдохновляющего на романтические подвиги, - вздыхаю я, но все же рискую сократить расстояние между нами до тонкой прослойки воздуха.

Это черте что, если быть точным. Потому что минуту назад я был человеком, который после такого заявления пожал бы плечами, сказал «пфффффф!» и порадовался, что вовремя избавился от иллюзий насчет перепуганной мыши.

Но ох уж этот вездесущий один процент «а вдруг?»

— Почему не любишь? – Ее нужно немного расслабить, а то, чего доброго, упадет в обморок. – Что не так с поцелуями?

— Не люблю, когда мне запихивают язык в рот, - сознается она, нервно поправляя волосы и, как будто спасаясь от неизбежного, «прячет» нижнюю часть лица в высокий ворот моего же свитера. Наружу торчат только спинка носа и огромные испуганные глазища.

— Совсем не обязательно сразу запихивать язык, - пытаюсь успокоить ее уверенным голосом «знатока».

Подвигаюсь еще ближе, на мгновение закатывая глаза от приятного ощущения прижатой ко мне тугой женской груди. У Наташи с грудью беда. Вернее, беды не было, потому что не было груди. А я, хоть и не бычок из любимой женской поговорки про корову и вымя, люблю, когда есть что сжать в ладони.

Малышка громко сопит в воротник.

Поднимаю руку, потихоньку, чтобы не напугать, тяну его вниз, изучая взглядом появившийся нос, красные щеки и плотно сжатые губы. Обычные губы с неидеальной формой и без соблазнительной припухлости.

Глава одиннадцатая: Йен

Это все было бы слишком идеально, если бы имело продолжение.

На ватных ногах я еле-еле плетусь из лифта к своей двери, открываю ее, переступаю порог и трачу последние силы, чтобы закрыться в пустоте и темноте «своей» не своей квартиры.

Хочется забраться под одеяло, накрыться с головой и пролежать так сутки.

Я снова потеряла контроль.

Снова придумала то, чего нет. Размечталась, что могу понравиться мужчине просто так, со всеми своими тараканами, комплексами и заморочками. Эй, дурочка, ты видела его бывшую? По-моему, все очевидно.

Не включая свет, звоню маме: говорю, что у меня все хорошо, я уже дома, планирую приготовить ужин и поваляться в ванной.

— Папа уже приземлился, - говорит она. – Звонил из аэропорта полчаса назад. С этими постоянными авиакатастрофами…

— Мам, по статистике ежегодно от падения кокосов на голову людей умирает больше, чем от падения самолетов. Не волнуйся, тебе же нельзя, помнишь? Я сделаю твои любимые кексы и приеду завтра вечером, хочешь? Будем всю ночь пить чай и смотреть старые фильмы.

— И приклеим фотографии в бабушкин альбом, - уже веселее подхватывает она. – Расскажешь мне, наконец, о своем мужчине, солнышко. Я должна знать, с кем ты встречаешься. И папа захочет с ним познакомится, ты же знаешь.

Я дергаю себя за кончик «хвоста», проклиная ту минуту, когда в голове созрела «светлая» мысль выдумать мужчину. Разве что завтра я скажу, что мы немного разругались и пока что решили побыть друг от друга на расстоянии?

— Хорошо, ты обо всем узнаешь первой, - обещаю я, с трудом проглатывая отвращение к себе. – Отдыхай сейчас, выпей все лекарства по списку! Завтра приеду и пересчитаю все таблетки, так и знай.

Мама клянется, что не пропустила ни одной, желает мне спокойно ночи и кладет трубку.

И я снова остаюсь наедине с одиночеством, от которого начинает мутить.

Быстро, пока не стало совсем плохо, вскакиваю и включаю все источники света, какие только есть, потом музыкальный канал на телевизоре, ноутбук. Создаю вокруг себя подобие присутствия: пишу что-то в рабочий чат, раскладываю на столе свои блокноты для заметок, пишу письмо художнице с заданием по обложке. Занимаюсь рутиной, из которой в большинстве и состоит моя реальная жизнь.

И сбегаю от нее чуть позже, после душа, нарядившись в свитер Антона, лежа под одеялом с ноутбуком на коленях и чашкой капучино в руке.

Уже много лет моя «настоящая» жизнь проходит там – на страницах своих и чужих книг.

Спать ложусь только под утро, когда в голове, наконец, пусто, и я так морально измотана, что могу думать только о том, как обнять подушку, уснуть и проснуться в той реальности, где Антон взял у меня номер телефона.

Видимо, не такой уж и любимый этот свитер.

Я переворачиваюсь набок, ищу носом то место на воротнике, которое совсем немного, едва уловимо пахнет его владельцем. Или я просто придумываю, как всегда? Какая разница? У меня нет красивой внешности, сексуальной привлекательности и сногсшибательной харизмы, поэтому нет и не может быть никакой особенной истории. Но зато есть хорошее и порой слишком буйное воображение, так почему бы им не воспользоваться?

Почему бы не представить, что он догнал меня на полпути, взял за руку, поцеловал так нежно, что закружилась голова и в животе заныло от непонятной потребности быть… заполненной? В моей голове все это настолько живое и настоящее, что, когда с закрытыми глазами провожу ладонью по подушке, пальцы чувствуют приятное покалывание грубой мужской щетины, а на губах вкус того, что могло бы стать лучшим поцелуем в моей жизни. Возможно. Или нет? Теперь я этого уже никогда не узнаю.

Почему бы не представить, что крепкие татуированные руки обняли меня, прижали, толкнули в темноту прохладной квартиры.

Представить, как мы, тяжело дыша, снимаем друг с друга одежду.

На грани сна и яви голова кружится и тяжелеет, тело натягивается, как струна, ноги крепче обхватывают подушку, напряженные соски ноют и болезненно трутся об одежду.

Почему бы не представить, что Антон рядом со мной? И нам даже не нужно разговаривать, чтобы понимать друг друга. Его губы на моей груди. Приятные влажные покусывания сосков, от которых я запрокидываю голову и выгибаю спину. Пальцы на моем животе, ниже и ниже, туда, где я напряжена так сильно, как никогда в жизни. Уверенное касание, мазок по влаге, многозначительная ухмылка мне в лицо.

Я буквально скручиваюсь вокруг подушки, чувствуя, что еще немного – и просто сотру колени, так крепко стискиваю ноги. Если разожму – волшебство исчезнет, и я вспомню, что в моей постели уже давно не было мужчины. Что я – неинтересная фригидная ледышка.

А пока…

Пока со мной мужчина, которого я хочу.

И его руки, обхватывающие мои лодыжки, чтобы забросить ноги на покрытые чернильными рисунками плечи, пока голова опускается ниже, ниже и ниже…

Я просыпаюсь от настойчивого телефонного звонка и монотонного гула дождя за окном.

На часах почти полдень, а на экране имя «Саша».

Сажусь, на всякий случай щипаю себя за локоть и морщусь от болезненных ощущений. Значит, не приснилось. В последний раз Саша звонил мне почти два месяца назад. Когда мы еще пытались делать вид, что останемся друзьями, а он был в своем репертуаре и обещал оберегать меня от суровой реальности, к которой я приспособлена меньше всех на свете.

Глава двенадцатая: Антон

Рыцарь романтичного образа – это, как бы, совсем не про меня.

Нет, я не брутальный самец и не мачо, но после определенных уроков и выводов понял, что нет смысла расстилаться перед женщинами просто так только потому, что у меня член, яйца и я, как мужик, должен делать красиво. Должен я только своим родителям и тем людям, которые это заслужили.

Но, конечно, на свидание прихожу с цветами. Чтобы создать нужное настроение. Женщины почему-то очень любят, когда им дарят умершие растения.

Но сегодня у меня в кармане целое большое исключение из правил. И я даже не знаю, откуда во мне этот порыв. Возможно, малышка выглядела слишком несчастной, и ее перепуганные зеленые глаза преследовали меня если не всю ночь, то утром определенно. Возможно, это просто жалость. Возможно, меня немного грызет любопытство и желание продолжить то, что так и не стало поцелуем.

Да все, что угодно.

Но раз я напрягаюсь настолько, что достаю ее номер – и теперь «торчу» виски одному шустрому пареньку – и даже немного забиваю на работу, чтобы смотаться к черту на рога за тем, что Очкарика явно порадует. Ну а потом, когда работа все-таки забрасывает меня в ее края, даже не колеблюсь, выруливая в сторону знакомого дома.

Почему вообще не удивляюсь, когда за распахнутой дверью Йен стоит в моем свитере и штанах в облипку с каком-то нелепом принтом из диснеевских персонажей? Волосы на этот раз собраны заколкой на затылке, но в целом растрепаны и волнистыми прядями лезут ей в глаза. Выглядит недавно проснувшейся. Забавной. Смешной до чертиков с этой широкой удивленной улыбкой.

Чего уж там, мне нравится, как она на меня реагирует. Льстит что ли мужскому самолюбию, тем более, что я сам далеко не эталон мужской красоты.

— Ух ты… - Осматривает меня так удивленно, как будто впервые видит мужчину в костюме.

Ей «ух ты», а мне целый геморрой: пришлось ночью тащиться в квартиру, забирать вещи, чтобы утром быть «официально», потому что даже мне, любителю послать правила на хер и ходить на работу в том, в чем хочется, иногда приходится соответствовать.

— Привет, - еще раз здороваюсь я и прохожу в квартиру, когда Очкарик пропускает меня вперед. – Только выбралась из постели?

Мне нравиться ее смущать, потому что некоторым девушкам, даже не красавицам, смущение идет как профессиональный макияж. Ей точно к лицу. Особенно когда вдобавок снова втягивает нос в воротник и смотрит на меня из-за стекол больших круглых очков.

— Прости, ужасно выгляжу, - извиняется она.

Обычно я говорю что-то в духе «Да ладно, бывает и хуже», но сейчас жопой чувствую, что шутка не зайдет.

— Выглядишь милой.

Не вру. Правда милая. Видимо, все же разница в возрасте немного на меня давит. Как-никак – девять лет. Обычно я не связываюсь с женщинами моложе тридцати. По целой куче объективных причин, главная из которых – с маленькими нет общих интересов. У них в голове – клубы, тусовки и это модное слово – движ. А мне после заебов на работе хочется домой, есть, секс и спать.

— Я начинаю ревновать к этому куску шерсти, - пытаюсь немного ее растормошить, когда Очкарик снова закрывает рот ладонью, на этот раз прямо через свитер. – Ты с ним целуешься чаще, чем со мной. Хотя нет – со мной еще не целовалась. Почти.

Тяжело это объяснить – желание целовать женщину просто так, даже когда она выглядит сонной взъерошенной совой. Но если она и дальше будет делать то, не знаю что, сегодня у нас будут поцелуи. И еще какие, блядь, поцелуи.

Кто-то сзади выразительно кашляет. Как в поганом кино.

Поворачиваюсь.

Ну надо же, счастливый молодой муж, где бы мы с тобой еще встретились.

Смотрит на меня так, словно я завалился к Наташке в трусах и ластах до того, как он свалил на работу с цветущими рогами. А, между тем, это он посреди бела дня у своей бывшей и явно не догоняет, что вообще происходит и откуда здесь нарисовался посторонний мужик.

Но прежде чем что-то делать, я всегда анализирую ситуацию. С моей работой и навыками на это уходит пара секунд. А больше обычно и не нужно.

Так, кажется, вчера Йен сказала, что у них дружба семьями, и что она была на свадьбе по своей воле, потому что иначе бы не поняли. Больше ничего о бывшем не рассказывала. Возможно, заявился с дружеским визитом? Может, поэтому ей мама названивала весь день? Сомневаюсь, что Очкарик стала бы меня приглашать, если бы у них тут было тайное свидание? Да и не производит она впечатление женщины, готовой стать любовницей.

И еще одна деталь.

Очкарик делает шаг – и заходит мне за спину. Не вся целиком, но явно обозначая, что меня сюда не сквозняком надуло. А если в такой ситуации женщина прячется за мужчину, а не выпихивает его в дверь, значит, это его территория. И не ебет, что другой пришел первым.

— Саша привез эпилятор, - говорит немного дрожащим от волнения голосом. – Прихватил его… случайно, когда забирал вещи.

Смотри какой заботливый. А чего Наташку не шпаришь? Или это она тебя уже затрахала? Всенощной в мозжечок? Она умеет. Я точно знаю.

— Добрый день, Александр, - говорю спокойно, но не без сарказма. – Какими судьбами в наших краях?

Глава тринадцатая: Йен

От автора: музыкальной сопровождение к главе - Tears of the Ocean от Keiko Matsui (можно послушать у меня на странице в ВК в записи от сегодняшнего числа или найти в ютубе)

Я смотрю на украшение, которое Антон держит на ладони с видом человека, принесшего наборный детский браслет из ракушек. Как будто это просто безделушка, и он вообще случайно нашел ее в кармане, когда искал ключи.

— Это мне? – Я знаю, что мастер задавать глупые вопросы, но ничего другого в голову не приходит. Просто не верится, что в моей жизни появился человек, который понимает, что лучший подарок для девушки со странным именем – что-то, что было у той, в честь кого ее назвали немного эксцентричные родители.

Целая обсидиановая звезда на широком бархатном ремешке.

Я бы душу продала за такую, только поиск в гугле вечно выбрасывал на дешевые пластмассовые подделки с алиэкспресс.

— Может, повернешься? Тут застежка такая, что самой не справиться.

Я снова глупо и часто киваю, поворачиваюсь, чуть не заваливаясь на ногах, потому что голова беспощадно кружится. Меня словно раскрутили на карусели и вышвырнули на самом крутом вираже.

Так не бывает.

Я все равно не могу удержаться и вздрагиваю, когда чувствую прикосновение пальцев к шее. Мы оба как будто замираем, слушаем тишину, в которой из моих сжатых губ вырывает что-то похожее на стон сожаления. Нужно уметь справляться с паникой, нужно взрослеть и перестать видеть опасность в каждом мужчине. Особенно теперь, когда мою слабость перед прошлым может разрушить что-то хорошее и, кажется, действительно настоящее.

— Прости, пожалуйста, - извиняюсь я и, чтобы скрасить оплошность, заводу руку за голову, чтобы приподнять выбившиеся из-под тяжелой заколки пряди. Волосы у меня тонкие и несчастные, а железная бабочка в стеклянных «бриллиантах» была слишком красивой, чтобы такая сорока, как я, прошла мимо витрины. Так что сейчас она почти сползла с волос и кулем висит почти у основания шеи. – Это просто нервы.

— Перестань за все извиняться, малыш. Я же не мальчик с комплексами, чтобы хныкать каждый раз, когда женщина не прыгает ко мне в руки в первый час знакомства. Можно же потихоньку, да?

Я хочу сказать, что ответное «да» можно смело возводить в бесконечную степень, но пальцы снова притрагиваются к моей шее: уверенно, твердо. Ремешок на мгновение немного натягивается, я чувствую холодное прикосновение серебра к коже.

Прикрываю глаза.

Выключаю реальность.

«Иду» туда, где он прижимается к моей спине своей грудью, где мы тесно и плотно друг с другом, как той ночью. Где между нами уже нет одежды. И по коже мурашки от того, как приятно чувствовать между своими ногами – его, мужские, покрытые короткими волосками. И щекотка под кожей, потому что интимно и невозможно близко.

Для кого-то эти фантазии – бегство от неприятной реальности, в которой у меня с мужчиной нет ничего, кроме боли и униженного послевкусия от собственной женской несостоятельности.

А для меня – единственный способ подпустить к себе человека.

Сначала – в своей голове.

Только никто не хотел ждать так долго.

И я не могу позволить себе снова запутаться, придумав, что этот человек будет терпеливее, внимательнее и лучше других. Даже если понятия не имею, как вытолкать его из своих «взрослых» фантазий.

— Все, малыш, выдыхай – мы справились.

Я распахиваю глаза, на мгновение потеряв себя в собственной же квартире. Я так увлеклась, что не заметила, как Антон вышел вперед. Смотрит на меня с тем же прищуром, но уже не улыбается. Оценивает шею в том месте, где под высоким воротником свитера на мне – его подарок.

— Спасибо, - бормочу я. Дрожь в горле мешает говорить, я вряд ли вообще способна связать хоть несколько слов.

— Сними его, - неожиданно просит Антон. Ему как будто тоже нелегко говорить, потому что голос опускается ниже ключиц, как будто в грудную клетку. – Свитер. Хочу посмотреть. Просто посмотреть.

Даже если бы он сказал, что готов поклясться, я бы не стала об этом просить.

Дурочка во мне хочет верить в чудеса. А испуганная девчонка с сожалением качает головой, зная, что все это – очередная ошибка, и расплачиваться придется ей.

Я не знаю, что происходит и почему мои привычные тормоза не работают.

Почему прихватываю свитер за нижний край, тяну вверх и стаскиваю через голову.

Почему рукава так и продолжают болтаться на моих запястьях, словно смирительная рубашка. А дурацкая заколка все еще болтается где-то в переброшенных через плечо волосах.

На мне под свитером – только маленький шрам на правой груди от упавшего когда-то зеркала. Его почти не видно, если не присматриваться, и просто счастье, что в прихожей полумрак.

Я прислоняюсь спиной к двери.

Мне стыдно и приятно одновременно, потому что Антон смотрит так, словно я – что-то особенное. Такое же странное инопланетное существо, как и он для меня. И под горячим взглядом карих глаз во мне вздрагивает какая-то шестеренка, заводится давно остановленный и остывший механизм.

Глава четырнадцатая: Антон

Когда женщина интересна – ее хочется попробовать «на зуб». Назовем это так, хоть формально, лично для меня, это просто некая проверка боем, попытка оценить профпригодность. Пусть звучит цинично и как ода сексизму, но когда тебе тридцать пять, за плечами есть какой-никакой, но приличный опыт общения с противоположным полом, уже не хочется тратить время на женщину, которая, как потом окажется, не умеет элементарных вещей.

Я уже в том возрасте, когда хочется «джек-пот»: умную, симпатичную, с нормальной фигурой – совсем не фитоняшку – и способную обеспечить мне комфорт. А я взамен буду оберегать ее, давать, все, что нужно и не ебать мозги пустыми придирками.

Вроде ничего сложного, но пока что я лишь раз был близок к чему-то подобному, но и там была беда-печаль.

Решение пригласить Очкарика побыть у меня пару дней зреет в тот момент, когда я смотрю на нее полуголую и представляю, как буду сжимать в руках эти полные «тройки», а в идеале загоню между ними член.

Тем более, что завтра мне нужно будет съездить по делам только по второй половине дня и ненадолго, а на среду я заранее все раскидаю.

Мне неинтересно тянуть кота за хвост. Все эти свидания, «три встречи ради приличия», «я не такая, меня нужно заслужить…».

Хорошо, что Йен не против.

Хоть я был абсолютно уверен, что она написала мне первой, потому что нашла повод отказать. Тут и дураку видно, что скромница в полный рост, а такие не пишут мужчинам первыми, даже если на землю летит метеорит размером с австралийский континент.

Вид ее полуголой то и дело возвращается в мою голову, и мне даже приходится пару раз «поправить карман», чтобы не чувствовать себя совсем уж печально. Очкарик написала, что убежала по магазинам, я ответил, что обрывать руки тяжестями совсем не обязательно, но сейчас уже почти десять вечера, а она так ничего и не написала.

Около ее дома я чуть раньше одиннадцати.

Набираю номер и слышу в трубку взволнованное:

— Привет… Антон.

— У тебя там тяжести? Я поднимусь помогу.

— Нет, ничего такого. Уже бегу.

И все же выходит из подъезда с маленькой спортивной сумкой через плечо, женским рюкзаком, на котором болтается пушистый белый кролик, и двумя пакетами с едой.

На полпути забираю все это, сгружаю в машину и краем глаза замечаю, как она снова утыкается носом в телефон.

— Пишу маме, чтобы не волновалась, - говорит со смущенной натянутой улыбкой. – У нас так принято. Ты не подумай ничего такого, просто… вот так.

— А я ничего и не думаю. Если сейчас не поздно, то можем заехать к твоим родителям, чтобы они на меня посмотрели со всех сторон.

— Серьезно? – Она как будто даже моргнуть боится.

— Абсолютно. Это нормально, что родители хотят знать, с кем их дочь проводит время. Мне скрывать нечего.

Никогда не понимал, почему мужики так боятся знакомиться с родителями и домашними своих женщин. То, что на тебя посмотрят ее мать, отец, выводок братьев, сестер и другой «очень важной» родни еще ничего не значит. Это же не обещание жениться.

Ну и еще я почему-то всегда нравился родителям своих женщин. И мне всегда доверяли.

— Может быть, в следующий раз? – Йен поправляет смешные черепашьи очки, хоть я вижу, что ее разрывают противоречивые чувства. С одной стороны, хочется показать своего молодого человека (я немного старомоден, и пусть пока буду в таком статусе), а с другой ее как будто что-то останавливает.

— Как сама захочешь, - соглашаюсь с ее решением и помогаю забраться на соседнее с водительским сиденье. – Просто с этим вообще никаких проблем.

— Знаешь, мой отец всю жизнь мечтал, что однажды я стану женой мужчины в погонах, - улыбается она, на миг расслабляясь, как будто перестает смущаться нашего быстро завертевшегося знакомства. И тут же тушуется: - То есть, это просто… Ну… К слову пришлось… Ничего такого, знаешь…

Не могу не использовать эту возможность ее смутить.

Пытаюсь, но это сильнее меня. Хочу посмотреть предел красноты ее забавных пухлых щек.

— Малыш, у тебя целых три дня, чтобы склонить меня к браку. Тебе и карты в руки.

Все же смущать ее интересно. Такие неподдельные реакции - и при этом ни жеманства, ни кокетства. Она правда стесняется, но не до такой степени, чтобы это превращалось в обузу. Возможно, спустя какое-то время это перестанет быть в новинку, и я больше не буду смотреть на румянец, как на что-то, чего давно не случалось в моей жизни. А сейчас, по крайней мере на контрасте с пробивной и напористой Наташей, приятно видеть во взгляде искренний интерес и ум, а не немой вопрос: «Ну и что ты готов для меня сделать?»

— Расскажи о своем бывшем, - предлагаю я. – Если это не очень больной мозоль.

Мне правда интересно, что у них произошло. Кое-какие выводы я успел сделать, так что осталось проверить, где ошибся. Если вообще ошибся.

— Это просто… определенный этап моей жизни, - после небольшой заминки говорит Очкарик. – Мы дружили семьями много лет, Сашина младшая сестра – моя лучшая подруга. Хоть в последнее время мы мало общаемся. У нее муж, ребенок и все те заботы, о которых я ничего не знаю. Женские достижения.

Глава пятнадцатая: Йен

Это может показаться странным, но дом на холме, пусть он самый небольшой из тех, что натыканы тут и там, вызывает во мне приятное чувство уюта. Даже заходить необязательно – можно просто сидеть в машине, слушать какую-то ритмичную музыку и смотреть, как Антон возится с воротами в окружении двух игривых и довольно упитанных овчарок. Собак я не боюсь, но кто их знает, что они тут делают и как настроены к чужакам? Они точно не его, потому что неслись за нами еще когда его «внедорожник» уверенно карабкался в горку.

Но когда Антон заводит машину во двор - и овчарки заносятся следом, мне все-таки приходится выйти.

— Они тут сторожат, - улыбается он, почесывая псину за ухом, пока та довольно виляет хвостом.

— Что сторожат?

— Такое чувство, что все, - как будто выдает гостайну, понижает голос Антон, потом вкладывает что-то в ладонь и дает указания: - Большой – от нижнего замка, маленький – от верхнего. А я вещи принесу.

Я с удивлением топчусь на крыльце, разглядывая связку ключей. Это ничего не значит, но все равно чувствую себя странно приятно. Сама бы в жизни не дала никому ключи от своей квартиры, если бы не была уверена в человеке на сто процентов. И не давала – дубликат есть только у родителей.

Справляюсь с замками, переступаю через порог и наугад провожу рукой по стене. Выключатель тут, на комфортной высоте, чтобы не пришлось подпрыгивать до потолка. Уже знакомый диван, кресла, столик, большой телевизор на стене. И запах свежего дерева под лаком. Ну или чем там оно покрыто.

Мне очень неловко хозяйничать на чужой территории, но раз уж на сегодня я Хозяйка ключей, то, может быть, именно этого Антон от меня и ждет? Раздеваюсь, куртку вешаю на стойку около входной двери, сую ноги в домашние тапки – мужские, судя по цвету и размеру – и потихоньку пробираюсь в кухню.

Тут точно такая же кофемашина, как и у меня. Даже странно, как не заметила в прошлый раз. Но не трогаю ее, потому что далеко не все люди такие же, как и я, любители выпить кофе на ночь. А вот чай после уличной сырости – то, что нужно.

Антон заносит пакеты на кухню, наблюдает за моими попытками вспомнить, где у него чашки, распахивает дверцу правого шкафчика, где у него все по-спартански: пара чашек, сахарница с рафинадом, пара жестяных коробок с разными сортами чая.

— Лимон в холодильнике, малыш, - говорит откуда-то у меня из-за спины. – Я в душ, а ты хозяйничай. Бери все, что на тебя смотрит.

Я быстро выкладываю продукты: заранее замаринованные куски говяжьего стейка, которые купила в своем любимом мясном ресторане, итальянскую вермишель из твердых сортов пшеницы, овощи для приготовления пасты, пучки свежей зелени. Кусок лосося бросаю в кипящую воду – для быстрого ужина нет ничего лучше рыбной похлебки.

А потом где-то рядом громко звонит телефон. Не мой – Антона. Он оставил его на столе.

Высовываюсь в коридор, набираю в легкие побольше воздуха и кричу:

— Телефон!

На часах начало первого. Это у нас то ли очень поздний ужин, то ли очень ранний завтрак, а нормальные люди в основном спят. В такое время звонить без причины не стали бы даже пьяные друзья.

— Кто там? – кричит в ответ Антон. – Я тут без трусов, сорян.

Господи боже.

Я одновременно и краснею от стыда, и глупо смеюсь от этой обезоруживающей раскрепощенности. Мне самой этого ужасно не хватает. Я все время зажимаюсь, обдумываю, додумываю, представляю, что буду выглядеть глупо и смешно, если позволю себе сделать то, что хочу.

Руки у меня в зелени, из которой я как раз нарезала заправку в рыбный суп, так что обхожу стол стороной, смотрю на экран. Фото звонящего нет.

— Тут только буква «Н», - кричу я.

Странный, конечно, способ заносить имена в телефонную книгу, но кто их, следователей, знает? Может, это нормальная практика, в том числе и от случайного глаза.

— Отключи, - просит Антон. – Если еще раз позвонит – сбрось.

Кажется, ругается?

Но неугомонный «Н» набирает снова и снова, а я снова и снова сбрасываю. Это как игра в «переупрямь другого» - даже азарт берет.

А еще через пару минут, когда звонки прекращаются, Антон появляется в кухне с довольной улыбкой, уже почти сухими волосами, с подправленной до маленькой бородки щетиной и в уже знакомых мне домашних штанах и белой футболке.

— Блин, вкусно пахнет, женщина! – Он гремит крышками, быстро изучая, что я готовлю на ужин. – А пуговицы пришивать умеешь?

Киваю и показываю носом в сторону тяжелой каменной ступки, которая у него стоит сиротливо в «окошке» между кухней и гостиной. Сто лет себе такую же хотела, но когда попадалось – не было лишних денег, а когда были деньги – не попадались ступки. Так что сейчас я отрываюсь, разминая смесь душистых перцев и кориандр.

— Вот же… - матерится под нос Антон, что-то разглядывая в телефоне.

— Проблемы? – искренне беспокоюсь я. – Уже почти все готово, выключать через пять-десять минут. Я могу вызвать такси, если у тебя что-то срочное.

— Малыш, - он бросает телефон в первый же ящик, - у меня сейчас только две срочных вещи – ужин и секс с тобой. Я могу корчить ёбаря-террориста и рычать, что трахаться мне приспичило вот прям сейчас, но на самом деле прямо сейчас я хочу ужин, чай и посмотреть пару серий «Войны клонов»[1].

Глава шестнадцатая: Йен

От автора: очень рекомендую читать главу под музыкальное сопровождение «Он тоже любит дым» – Мари Краймбрери (можно найти у меня на странице в ВК или поиском в ютубе)

«Мама - разговоры начистоту.

Мама, у него руки все в тату…»

— Мне лучше поехать домой, - говорю я, слишком резко вскакивая с дивана, когда на миг кажется, что Антон пытается до меня дотянуться.

Только через секунду доходит, что он так и сидит на своем месте и вряд пошевелил хоть пальцем.

— Малыш, два часа ночи, - на удивление спокойно и без раздражения напоминает Антон. Убирает тарелку на стол, ставит мультфильм на паузу. – Слушай, я пошутил про секс сегодня. Вернее, это необязательное условие. Не хочешь – ничего не будет. Я не собираюсь тебя насиловать, Очкарик.

Меня словно на минуту бросают в ванну с оголенным электрическим проводом. Руки и ноги дрожат, и, чтобы хоть как-то скрыть это, приходится обнять себя руками, потирая плечи, как будто замерзла, хоть в доме очень тепло - и минуту назад я подумывала о том, чтобы снять свитер.

Не буду даже пытаться представить, как выгляжу со стороны.

Точно не секс.

Просто бревнышко с сучками, изредка говорящее забавные вещи.

— Я знаю, что не собираешься, - набравшись смелости, отвечаю я. – Просто… Со мной все очень сложно и неинтересно.

— Помню, помню, - кивает он. – Может, скажешь, в чем проблема? Хотя бы намекнешь? Дашь отправную точку?

— Я – фригидная, - выпаливаю и рефлекторно прикрываю глаза, чтобы не видеть тень разочарования на его лице. – Со мной неинтересно.

— В смысле с тобой не интересно?

Набираю в легкие побольше воздуха.

Можно ведь представить, что мы просто временные попутчики в поезде дальнего следования и рассказать то, о чем нормальные женщины обычно не говорят на втором свидании.

А можно промолчать и сказать, что у меня месячные.

Пока я выбираю, какой вариант меньше расколошматит меня меньше, Антон заводит руки за голову, подтягивает футболку и стаскивает ее через голову.

И я прилипаю к нему взглядом, так круто сворачивая с ровного трека намеченного разговора, словно у меня отказал руль.

Антон немного взъерошен.

Одет теперь уже в одни штаны и бесконечные лабиринты татуировок.

И еще он уже не улыбается, и взгляд как будто немного темнеет в ответ на мой бесконтрольный всхлип.

У меня ладони чешутся, так хочется его потрогать.

— Иди сюда, скучная женщина, - предлагает он и похлопывает себя по коленям. – Раздеваться в ответ необязательно. Вообще все необязательно, кроме того, чего захочется самой. Я даже трогать тебя не буду, если не попросишь.

И в подтверждение своих слов раскидывает руки, полностью расслабленный и абсолютно безопасный.

Дико сексуальный.

Раскованный.

Уверенный.

Меня втягивает в эту воронку харизмы и неприкрытой похоти в карих глазах. Я знаю, что могу обжечься, возможно, теперь уже на всю жизнь, но иду к нему, словно намагниченная.

— Верхом, - подсказывает Антон, стоит мне замешкаться, пытаясь выбрать какой-то более приличный вариант. – Давай, малыш. Я не так часто предлагаю женщинам быть сверху.

— Любишь быть главным? – тихо переспрашиваю я, чтобы хоть немного скрыть неловкость, когда развожу ноги и на коленях подтягиваюсь вперед, присаживаясь на его колени.

— Люблю секс с выдумкой, а для этого приходится быть главным. Хотя, если ты захочешь сесть мне на лицо и оттрахать язык, я буду рад такому доминированию.

Мои щеки снова вспыхивают, на этот раз до безусловной красноты.

Хочется инстинктивно сжать колени, чтобы подавить острую ноющую тяжесть между ног, но Антон немного сползает вниз, и я оказываюсь сидящей у него на животе.

Чуть ниже.

Инстинктивно ерзаю.

Мы оба пристально смотрим друг на друга.

— Малыш, ты взрослая девочка и должна понимать, что в определенных обстоятельствах у мужчины встает. – Спокойно, уверенно и без намека на попытки тронуть меня хоть пальцем.

Я взрослая, да.

Но я никогда в жизни не была настолько близка с мужчиной, даже если между нами еще много слоев одежды.

— Что… мне делать? – Мне невыносимо тяжело говорить, потому что дыхание сбилось, и каждое, даже неловкое движение, словно добавляет оборот моей внутренней пружине.

— Ну…

Он приподнимает бедра вместе со мной - и до того, как успеваю понять, что происходит, запросто стаскивает штаны.

Под которыми совершенно голый.

Стоящий член упирается мне в живот.

Я инстинктивно задерживаю дыхание.

Антон обхватывает себя ладонью, неторопливо ведет ее вверх до самой головки, которая у него почти свободна, как будто после обрезания, и обратно вниз, пока кулак не упирается в тяжелую мошонку.

Глава семнадцатая: Йен

От автора: рекомендую читать главу под музыкальное сопровождение «The Roundabout» – Enigma (можно найти в ютубе)

— Малыш, я здесь, - Антон перетягивает на себя мое внимание. – Можешь не раздеваться.

— И ты не будешь чувствовать себя неловко, если я просто… посмотрю?

Он хрипло смеется, проводит кулаком по члену до самого основания и легонько, еще раз проверяя мою реакцию, постукивает меня головкой по животу.

— Похоже, что я чувствую себя неловко? Если обзовешь меня извращенцем, то, пожалуй, дрочить у тебя на глазах мне расхочется, так что ты подумай.

— Нет! – слишком быстро и внезапно прорезавшимся голосом, протестую я. – Я хочу посмотреть.

— Хочешь? – Антон продолжает двигать рукой, но все-таки на мгновение прикрывает глаза, и я смелею настолько, чтобы еще раз поерзать у него на коленях.

— Мне это нужно, - признаюсь я.

Что ему сказать? Что несмотря на очки как у ботаника, кучу комплексов и фригидность в максимальной комплектации меня возбуждает даже просто мысль, что рядом со мной мужчина, который раскован и смел настолько, чтобы показать мне то, что я сама с собой делаю под одеялом в полной темноте?

— И я хочу, чтобы ты кончил, - следом, не пытаясь себя контролировать, прошу – или требую? – я.

— Обязательно, Очкарик.

Он проводит второй ладонью по бедру, по темным завиткам татуировки, которая расплывается у меня перед глазами, как только Антон опускает руку ниже, сжимая яйца в кулаке.

Мне нравится.

Между ногами приятно тянет, голова кружится.

Пока он трахает свой кулак, то медленно, то немного наращивая темп, я непроизвольно двигаю бедрами. Чтобы не упасть, цепляюсь пальцами в его колени, шире развожу ноги, подаюсь вперед, чтобы его мошонка была там, где у меня под одеждой ноет возбужденный клитор.

Возможно, если бы я была совсем без одежды, пальцы этого мужчины довели бы меня до оргазма, хоть до него это не удавалось никому, и даже мне самой лишь пару раз.

Но сейчас я не готова быть голой и тем более не готова к таким экспериментам.

Я хочу смотреть и возбуждаться вместе с ним.

Хочу представлять, что вместо пальцев с выразительными острыми костяшками – мой рот. Что это я беру его губами, втягиваю, сосу медленно и влажно, не стесняясь громких звуков.

Антон сжимает яйца сильнее, пока они не становятся темно-красного цвета.

Он выбрит до почти идеальной гладкости.

Я могла бы лизать его, пока он дрочит и держит руку в моих волосах, контролируя каждое мое движение.

Мы оба стонем: я, немного двигая бедра ему навстречу, он, толкаясь в свой кулак донельзя возбужденным членом.

Мы как будто настроены на одну волну.

Я могла бы стоять перед ним на коленях, подчиняясь каждому движению, позволяя вогнать член глубоко мне в горло, даже если бы сбилось дыхание и глаза стали влажными от слез.

Я бы кончила только от этого.

Зная, что этот мужчина наслаждается мной.

Эта фантазия такая яркая, что сдержать стон уже не получатся.

Наверняка я мокрая между ног.

Такого никогда не было, но сейчас я чувствую трение влажной ткани трусиков каждый раз, когда потираюсь промежностью об его кулак.

Господи…

Мне хорошо.

Просто так, даже не притрагиваясь к себе, просто потому, что я смотрю и никто не орет мне, что это пошло и грязно.

Возможно, ты поймешь меня, если я скажу, чего мне хочется?

Возможно, ты разрушишь тот знак равенства, и я не буду стесняться быть шлюхой для своего мужчины?

Антон ускоряет движения кулака, сжимает его вокруг головки, доводя движения до коротких росчерков только там. Пару выступивших влажных капель с тихим стоном растирает большим пальцем, вопросительно смотрит на меня, когда кладет руку мне на бедро.

Я бесконтрольно киваю – можно, можно… Тебе все можно…

Он притягивает меня одним резким движением, чтобы я вжалась в его яйца своей промежностью. Довожу этот контакт до полной плотности, двигаю бедрами вверх и вниз, как будто его член – во мне.

Сейчас не нужно больше.

Сейчас достаточно, что я чувствую впившиеся мне в бедро пальцы, прикушенную нижнюю губу, вены на шее, вздувшиеся от напряжения.

Антон издает короткий, сиплый мужской стон.

Еще пара движений. Его пальцы кольцом сжимаются вокруг головки.

Он кончает сильно и можно – длинными белыми струями себе на живот и на грудь. Грудь нервно поднимается и опускается. Рука замирает.

Я до боли прикусываю губы.

Мой моральный оргазм такой сильный, что сердце грохочет в висках и дышать становится трудно, как будто из комнаты откачали весь кислород.

Глава восемнадцатая: Антон

Мы укладываемся спать около трех.

По очереди в душ, потом я, как обычно, голым в кровать, а Очкарик натягивает смешной спальный комбинезон с короткой молнией спереди. Знаю я такие же, но с провокационными карманами на попе. И в воображении такая вещь для дома возбуждает больше, чем встреча в одном переднике или всякие там сексуальные костюмы из секс-шопа.

— Ты не против, если без обнимашек? – спрашиваю я, когда инстинктивно чувствую, как Йен ворочается у меня за спиной. – Я ни хрена не усну, пока меня трогают или на меня дышат.

— Как скажешь, - послушно соглашается она и двигается назад.

— Эммм… - Вот сейчас будет ржачь. – Давай просто впритык жопами?

Ну а как еще сказать, что вот так – оптимально для меня? И что все романтические обнимания, поцелуи и «фансервис» я могу дать женщине только сразу после секса? А потом хочется нормально и комфортно выспаться?

— Так? – Она снова подвигается, чувствую, как прогибает спину, неуверенно трется ягодицами об мою поясницу.

Улыбаюсь, чтобы не смущать свою гостью смехом.

Кто придумал, что после секса людям обязательно курить, например? Признаваться друг другу в любви, ворочаться мокрыми друг на друге? Сказал бы я ему пару ласковых.

Подвигаюсь к ней, под одеялом нахожу бедро, тяну на себя.

«Склеиваемся» где-то чуть ниже лопаток и до копчиков.

— Запоминай – вот так я люблю спать.

— Хорошо. – В коротком слове удивление и непонимание.

Вроде: «А с какого перепугу мне что-то о тебе запоминать?»

— А ты как? – развиваю тему. Молчит. Слышу только сосредоточенное сопение. – Малыш, я сформированный мужик, у меня есть привычки, которые на помойку не вынести, даже если бы захотел, но мне с ними нормально, так что я не хочу и не буду пытаться. Но всегда есть оговорки и компромисс.

Ох и не люблю я это слово. Обычно женщины используют его однобоко, считая, что компромисс – это «мы подумали - и я решила». А если не поддаешься и пытаешься найти более приемлемый вариант, начинаются упреки в непонимании, давлении и моральном абьюзе.

Слышал и на своей шкуре почувствовал.

Но любой нормальный мужик понимает: хочешь быть с женщиной – все равно нужно друг под друга подстраиваться. Идеально, если не в принципиальных вещах, но в мелочах и деталях, которые помогут спокойно существовать на одной территории.

— Мне иногда нужно спать со светом, - после долго раздумья, наконец, говорит Очкарик.

— У меня подсветка под потолком, включить?

— Нет, сейчас… все в порядке. – Снова сопит. – Я не люблю спать совсем голой.

— Я уже понял, - смеюсь в ответ, и она тоже посмеивается в подушку и ворочает ягодицами. А про себя думаю, что Очкарика просто никто не затрахивал до такого состояния, когда просто не хочется выбираться из кровати даже чтобы надеть трусы. Надо ей устроить свой любимый «марафон». Как-нибудь. Надеюсь, что в обозримом будущем.

— Ты в котором часу встаешь на работу? – спрашивает она как раз, когда я закрываю глаза, чувствуя, что вот-вот выключусь.

— В половине седьмого. – Вдруг вспоминаю, что будильник у меня в телефоне, а телефон остался в каком-то, уже и не помню каком, ящике на кухне. – Малыш, заведи будильник? Я уже хрен из кровати выберусь.

— Уже, - довольно сообщает она. – Спокойно ночи, майор.

— Спокойной ночи, писательница.

Просыпаюсь я от какой-то ненавязчивой мелодии справа. Не мой любимый «Каспийский груз», а что-то из фэнтези-игрушки, если память меня не подводит, еще и под звук дождя. Сразу видно, что девушка живет в городе своей мечты – дожди любит, даже когда они за окном восемь дней в неделю. И хорошо – свой сырой серый город я люблю именно за его меланхоличность, покой и отсутствие столичных понтов.

Поворачиваюсь, не открывая глаз, нащупываю ее айфон – такой же, как и у меня, «трехглазый». Хммм… Не слишком ли дорогие игрушки для девушки, которая снимает квартиру? Подарок любителя разбрасываться брюликами?

Помню, когда у меня появился новый «трехглазый», Наташа устроила целую обиду, почему я: А – не хочу покупать ей такой же, и Б – почему не хочу отдать свой предыдущий, который на пару поколений старше ее древней звонилки. Когда слезы и угрозы не помогли, начались подъебки в духе: чего ты передо мной, бедной и несчастной, выпячиваешь свои возможности? Тогда-то я и прозрел, кажется, в последний раз в наших отношениях: как можно быть с женщиной, которая состоит из зависти процентов на двести?

И ведь, сука, не в сраном телефоне было дело.

Когда будильник замолкает, до меня доходит, что в моем холостяцком логове в половине седьмого утра пахнет вкусным завтраком.

Да блин, когда она встать успела, что я не услышал? Я же чутко сплю, каждый шорох слышу.

Душ, наспех высушить волосы полотенцем, одеться в стиле «да пошли вы на хер со своими костюмами».

На кухне Очкарик явно в своей стихии: как мышь с пропеллером в известном месте. Тихо, быстро, шустро. В беспроводных наушниках и явно не замечает моего присутствия, поэтому я прижимаюсь плечом к дверному косяку и даю себе полминуты за ней понаблюдать.

Глава девятнадцатая: Антон

— Что-то случилось? – перепугано округляет глаза Очкарик, когда я бросаю вилку в тарелку, поднимаюсь и выразительно вспоминаю пару своих любимых крепких выражений.

— Это бывшая. – Нет смысла юлить, потому что раз Наташа приперлась в семь утра и явно с претензиями, она не свалит. Тем более, когда машина во дворе, и значит, я дома.

— Та самая бывшая? – Йен смотрит на часы на экране телевизора, и угадать ход ее мыслей не тяжело. – И часто она так приносит кофе из «Старбакс»? Ну или что там в корзинке у этой ебанутой Красной шапочки?

Она прикрывает рот рукой, а я все-таки ржу.

Потому что лучше и не скажешь.

Иногда мы все ругаемся, и иногда одно крепкое и русское – вместо тысячи слов.

— Прости, - торопливо, заикаясь, просит прощения Очкарик. – Просто папа – бывший военный, и у нас в доме часто были мужчины в погонах, и они любили сбросить пар. Я знаю, что ругаться плохо и…

Грохот кулаков в дверь заставляет ее зажмуриться.

— Я поднимусь наверх, - быстро вскакивает из-за стола и несется мимо меня.

Успеваю поймать ее за локоть, развернуть к себе. Некоторые вещи нужно прояснять сразу.

— Мне плевать, увидит она тебя тут или нет. Если хочешь остаться – оставайся. Обижать тебя я не дам. Но она точно сама не свалит. Скорее уж доведет собак до бешенства.

— Я просто не хочу все это видеть, - уже немого спокойнее отвечает Йен. – Не люблю скандалы. Работать после них не могу. Начинаю дрожать и искать уютный тихий угол.

Отпускаю ее и жду, пока быстро, почти вприпрыжку, поднимется на второй этаж.

Испортить мне такой завтрак.

Я пиздец, какой злой.

Настолько злой, что даже когда открываю дверь, и Наташа смотрит на меня зареванными красными глазами, у меня возникает только одно желание.

Абьюзерское.

Уебать ее этой дверью, чтобы задать траекторию в обратную сторону.

— Я же забрал у тебя ключи? – без приветствия спрашиваю я.

Наташа удивленно открывает рот, несколько секунд гипнотизирует меня взглядом, а потом прет напролом, переступая порог с видом хозяйки дома, которую не пускают на ее же территорию.

Нарочно неплотно закрываю дверь – оставляю довольно большой зазор, хоть на улице порядком сыро. Но зато пусть эта «гостья» не думает, что у нас с ней будет долгий обстоятельный разговор.

— Ключи? Это все, что ты заметил? Какие-то долбаные ключи?! – У нее довольно неприятный гнусавый голос, но когда злится – становится противно визгливым с истеричными нотками и какими-то то ли скрипами, то ли хрипами.

Поэтому ругаться с ней меня на долго никогда не хватало. Сначала тупо сваливал сам, потом начинал вопить так, что она закрывалась в комнате на полдня, а потом делала вид, что ничего не случилось и тупо игнорировала мои попытки поговорить и разобраться, чтобы подобная хрень больше не повторялась. И, в конце концов, все кончилось тем, что я послал ее на хуй, вместе с вещами. Что, впрочем, тоже превратилось в целую эпопею.

Сейчас у меня наверху милая девушка, которая не должна стать свидетельницей сцены, так что, хочешь не хочешь, а придется держать себя в руках.

— Меня интересуют только ключи, потому что, насколько я помню, забрал их у тебя.

— Долго ли дубликат сделать, - как ни в чем не бывало говорит Наташа.

Даже, блядь, не понимает, что у всего этого дерьма есть вполне определенная статья Уголовного Кодекса. И я как раз тот человек, который может ей это устроить. На весь медовый месяц хватит впечатлений.

Свой дом с нуля – не час и даже не месяц дела. Строительство я начал в начале года, и иногда оно тянулось медленно, а иногда – быстро. Наши с Наташей отношения уже были натянутыми, но я решил дать ей последний шанс, тем более, что она его чуть ли не выпросила, рассказывая, как безумно меня любит, как раскаялась, осознала, поняла и готова меняться ради нашего общего будущего. Я дал ключи, надеясь, что в этот раз она все-таки взялась за ум, и пока я мотаюсь по командировкам, будет приходить в дом чтобы по чуть-чуть, женской рукой и чутьем, наводить порядки и создавать уют.

Хрен там было.

Ее хватало только на бесконечный поток сторис в инстаграм: «Вот у нас дом, вот я в доме, вот у нас тут будет клумба, вот какой вид из окна, а когда нам с Антоном надоест загородная жизнь, мы будем возвращаться в нашу квартиру».

По факту – мой дом и мою квартиру. Потому что «своими» у нее были только ребенок, тряпки и бесконечные финансовые проблемы.

Когда мы разошлись, ключи я забрал сразу.

И даже как-то не пришло в голову, что она сделает дубликат. А ведь об этом должен был подумать в первую очередь.

Ну на хуй, надо сменить замки.

— Семь утра, счастливая невеста, ты какого… приперлась?

На языке вертится более крепкое слово, но если заведусь – все, пиздец работе. И бывшей, скорее всего, тоже.

— Он меня… - Наташа замолкает на полуслове, глядя куда-то в сторону от меня. Хмурится. – У тебя… завтрак?