Дурка

Глава вторая. Дурка.

В одном Георгий оказался прав. Вернувшись домой, я первым делом полез в ящик стола и нашел чистую тетрадь на девяносто шесть листов. На темно-синюю обложку была налеплена наклейка и на ней я коротко написал одно слово. «Дурка». После этого я покрыл несколько страниц мелким, убористым почерком, описывая первые впечатления о больнице и людях, которые мне встретились. Если собрался быть журналистом, так почему бы не начать практиковаться? Тем более внутри горела уверенность, что одной тетрадкой обойтись не получится. Слишком уж яркий народ обитал в грязно-желтом здании с облупившимися стенами. Но я твердо решил писать одну лишь правду, какой бы страшной она ни была.

Будильник наполнил комнату хрустящим звоном ровно в шесть утра. Зевнув, я выбрался из-под одеяла, взял сигарету из пачки на столе и отправился в туалет. Затем пришел черед завтрака. Овсянка с бананом, два бутерброда с вареной колбасой, все тем же резиновым, безвкусным сыром, да стакан крепкого чая с чабрецом. Я понимал, что очень скоро все это буду делать на автомате и мне даже не понадобится будильник, чтобы встать в шесть утра.

Сложив в рюкзак форму, которую мама заботливо подшила вечером, я бросил внутрь две пачки сигарет и зеленое яблоко. Георгий сказал, что кормить будут на работе, поэтому в еде нужды не было. Батарейки в плеере поменяны, в наушниках Skepticism, проездной наготове. Вздохнув, я закинул рюкзак за спину и осторожно прикрыл дверь, стараясь не разбудить родителей.

В трамвае народу еще немного. Зевает контролер и ленивым взглядом обводит дремлющих пассажиров. Горбатый, длинноволосый парень задумчиво трясет головой, видимо тоже слушает музыку. На его торбе, которая лежит на коленях, принт с обложкой Decapitated. Рядом с ним сморщенная старушка. Она смотрит на него, поджав губы, а в глазах осуждение. Но парень не обращает на неё внимания. Он растворился в музыке, как остальные пассажиры растворились в своих мыслях.

Больница, похожая на старого, израненного зверя, встретила меня мокрым асфальтом, который блестел от прошедшего полчаса назад дождика, и окнами, в которых горел желтый свет. Но свет не теплый и уютный, а болезненный и тусклый. Словно зверь вот-вот сдохнет, но продолжает отчаянно хвататься за жизнь. На ступенях крыльца курят санитары из других отделений. Не слышно разговоров, их лица сосредоточенные и опухшие. У урны зевает Степа, а Георгий о чем-то негромко разговаривает с Галей. Они улыбаются, когда я подхожу ближе. Но улыбки дежурные и отстраненные. Только в голосе грузина есть крупица бодрости.

– Здравствуй, Вано.

– Привет, – вздохнул я и, достав пачку сигарет, присоединился к курящим.

– Как настрой? – спросил Степа. Он снова зевнул, колко усмехнулся и повернулся к Георгию. – Ну, теперь в привычный график войдем.

– Ага, – мрачно ответила ему Галя. – Пока Бегемоту не скажут, что в других отделениях народа не хватает.

– Не порти утро, Галя, – проворчал Георгий. – Оно и так, как мацони, кислое, а тут ты еще.

– А Бегемот – это кто? – осторожно поинтересовался я. Георгий, переглянувшись со Степой, прыснул в кулак. Даже Галя сподобилась на улыбку.

– Арина Андреевна, – ответил Степа. – Тетка моя. Раньше с зэками работала, теперь тут. Зэки и дали ей погремуху.

– Ага. Он её так и прозвал, когда сюда работать пришел. Ну и прижилось, – добавил Георгий. – Короче, смотри, Вано. Иногда нас в другие отделения кидать могут. Ну, помощь там или еще чего. Но не бзди. Кони там спокойные, воду не мутят.

– Кони? – растерянно спросил я.

– Больные, – пояснил грузин. – Самые дурные у нас. А там попроще. Не бзди, Вано. Вязать научим. Пока смотри и запоминай. Эту неделю со мной будешь ходить, а следующую со Степой.

– Ладно, погнали, – вздохнул Степа, посмотрев на часы. – Переоденемся, на летучку и за работу.

Переодеваться пришлось в тесной комнатушке в подвале, где стояли металлические шкафчики на замках. Георгий выдал мне ключ от одного из них, после чего отправился переодеваться. В комнатке воняло потом, сигаретами и канализацией, но это никого не смущало. Быстро переоделся и вперед. На работу.

Насчет летучки объяснений не требовалось. Там же я познакомился со старшей медсестрой. Миловановой Викторией Антоновной, которую Георгий и остальные ласково именовали Кумушкой. Но только за спиной. Сказать ей это в глаза мало кто решился бы. Милованова была женщиной колючей, под стать заведующей отделением. Лицо круглое, волосы короткие и жесткие на вид, шея, как и руки, жилистая. Ну а перед взглядом старшей медсестры пасовал даже Георгий.

– Как ночь? – коротко спросила она. Голос хриплый, усталый и прокуренный. В пепельнице на столе гора окурков, в металлической кружке остывший кофе, а на стене прошлогодний календарь с щенком лабрадора на фото.

– Без происшествий, Виктория Антоновна, – ответила ей худенькая девушка с печальными, серыми глазами. Я не сдержал улыбку, увидев, как на неё смотрит Георгий и остальные санитары. Однако улыбку пришлось спрятать, когда Милованова исподлобья посмотрела на меня.

– Новенький?

– Да. Иван Селиванов, – ответил я. Медсестра кивнула и повернулась к Георгию.

– На тебе?

– Ага, – зевнул тот. Женщину его ответ устроил. Она задала еще несколько вопросов, покрыла хуями незнакомого мне санитара, забывшего развязать буйного больного, и, раздав указания, вернулась за стол. Георгий подтолкнул меня в спину и тихо добавил. – Пошли, Вано. Первый день, он сложный самый.

И Георгий снова не соврал. Я вздрагивал от каждого шороха за спиной и буквально прилип к грузину, что его, без сомнений, веселило. За первые два часа я вымотал себе нервы настолько, что буквально валился с ног. Георгий, заметив это, покачал головой и утащил меня с собой в туалет.

– Не бзди, Вано. Не все так страшно, – пробасил он, выпуская к потолку дым. На самом деле в туалете можно было не курить. Достаточно просто подышать пару минут, как гарантированно получишь хорошую дозу никотина, а то и с избытком.

– А твой первый день? Каким он был?

– Тоже бздел, – вздохнул Георгий. – И Степа бздел. И Галя. Да, все, Вано. Был у нас тут новенький, задолго до тебя. Валера. Так ему в первый день Мухомор расческу в спину вогнал. Хуй знает, откуда он её взял, но кипиш знатный был. Кума орала так, что мозги вместе с грязью из ушей чуть не вылетели. Короче, слился Валера. Теперь с новенькими кто-нибудь из старичков ходит, пока не обвыкнутся.

– А Мухомор этот? Он тут?

– Не, – отмахнулся грузин, жадно затягиваясь сигаретой. Он нахмурился, увидев входящего в туалет Вампира, и показал ему кулак. – Пошипи мне тут, блядина. Так вот… Мухомор забавный был. На него ебанца нападала, он башкой в стену долбился и кричал, что Ван Гог – пидорас и нашептывает ему всякое-разное. А потом его Фунтик задушил.

– Чего сделал? – побледнев, переспросил я. Георгий рассмеялся и мотнул головой.

– Ну, как задушил. Был тут у нас один. Фунтик. Санитар один проебался, не заметил. А Фунтик на спящего Мухомора ночью сел за то, что тот пайку его тиснул. Жопой на лицо и сел. А жопа у Фунтика, Вано… Как у тетки моей, если не больше. Короче, когда нашли их, Мухомор уже синий был, а Фунтик сидит на нем и смеется. Ну и тоже кипиш, ор, комиссия… В общем, мы как работаем. Если захочешь отдохнуть там или покурить, то убедись, что в коридоре есть кто-то. Предупреди по-человечески, что отдохнуть надо. Еще в палате с особо буйными и свежими дежурим. По очереди. Там всегда сестричка и два санитара. Контингент, Вано, там не особо покладистый. Покажу потом. Сегодня Степы смена… – Георгий замолчал, когда в туалет вошла Галя.

– Подменишь? Покурю и чай попью, – спросила она. Грузин кивнул и подмигнул мне.

– Погнали. Вот, о чем говорил, – ответил он и, вздохнув, протянул окурок старику, смотрящему на Георгия со смесью обожания и жадности. Я решил потом уточнить, зачем он оторвал фильтр, и сосредоточился на других вопросах. – На.

– А распорядок дня какой? – спросил я.

– У кабинета Кумы висит, – отмахнулся грузин. – Почитай потом.

– А если коротко? – улыбнулся я. Георгий лукаво на меня посмотрел и прищурился.

– Ладно, Вано. Первый день все-таки, понимаю. Подъем в шесть утра, потом сестричка температуру меряет. Потом туалет и сбор анализов. В восемь – гимнастика. После неё летучка у Кумы. В девять завтрак, в десять лекарства им дают. Потом обход с врачом. В час дня обед. У нас он плавающий, но сам понимаешь.

– Понимаю.

– После обеда лекарства и отдых. Но не для нас, – улыбнулся Георгий, заглядывая в палату, где лежали наиболее здоровые. – Митя, палец поломаешь. Вынь из носа. Или я тебе его сломаю… После отдыха полдник и часть больных идет на прогулку. После прогулки лекарства даем снова, ужин и вечерний кефир.

– Кефир? – удивился я.

– Ага. Два с половиной процента жирности. Ну и на остаток – вечерний туалет и спать.

– Но не нам, – добавил я.

– Не нам. Мы дежурим всю ночь, Вано. Утром сдаем смену после гимнастики и идем отсыпаться. Все просто. Привыкнешь. Иногда нас врач по принудиловке может дернуть. Если больной на воле шизу поймал. Тогда едем с ним и вяжем… О, а вот и Мякиш. Врач наш, – хмыкнул Георгий, указав пальцем на идущего по коридору мужичка в белом халате. – Сейчас обход. Здравствуй, Илья Степаныч.

– Доброе утро, Жора, – улыбнулся ему мужичок и, прищурившись, посмотрел на меня. – Ты новенький?

– Иван.

– Крячко. Илья Степанович, – кивнул он и протянул мне влажную, расслабленную ладошку. Затем повернулся к Георгию и спросил. – Забрать с собой?

– Да. Пусть втягивается, – потянулся грузин и колко усмехнулся. – Заодно с больными познакомится.

– Пойдем, Вань, – поманил меня за собой Мякиш. Я хмыкнул и пошел за ним следом, гадая, почему же этого мужичка зовут Мякиш.

Обход занял два с половиной часа. Скучных и еле тянущихся. Но благодаря ему я смог познакомиться с некоторыми больными и сразу понял, что им найдется место на пустых страницах тетрадки, когда я вернусь домой. Георгий называл их конями, дураками и шизиками, но я пока видел людей. Изможденных, запертых в клетках собственных кошмаров, несчастных и не осознающих того, что с ними происходит.

Мякиш проводил обход не один. За ним безмолвной тенью следовала худенькая девушка, которую я видел на летучке. Она всегда держалась позади врача и что-то быстро записывала в блокнот, который держала в руках. Мы несколько раз пересеклись взглядами, но девушка смущенно краснела и возвращалась к своей писанине.

– Как самочувствие, больной? – спросил Мякиш у тощего, косоглазого мужика. Тот приоткрыл рот, негромко рыгнул и рассмеялся.

– У меня в трусах умерла юная волжская вобла, – шепотом ответил он. К чести Мякиша он даже не изменился в лице, а я прикрыл ладонью улыбку. Девушка тоже улыбнулась, но быстро вернула на лицо привычную сосредоточенную маску. – Она липкая, влажная и соленая.

– Угу, – пробурчал врач, делая пометку в тетради. – Вчера была щука.

– Щуку съели голодные дети Поволжья. Они страдали, но насытились, – улыбнулся больной. Мякиш похлопал его по колену, встал и перешел к другой кровати.

– Здравствуй, Станислав, – мягко поздоровался он с высоким парнем. Тот пространно улыбнулся в ответ. – Как самочувствие?

– Хорошо, – ответил парень. Я задумчиво на него посмотрел. Левая половина лица обожжена, как и предплечья с ладонями. Но шрамы старые. Рука парня неожиданно дернулась, заставив меня вздрогнуть. Я нахмурился и подошел ближе, но Мякиш предусмотрительно кашлянул и успокоил меня.

– Все хорошо, Ваня. Это тик, – сказал он и повернулся к больному. – Ты слышишь крики, Станислав?

– Нет, – вздохнул тот и, поджав губы, добавил. – Иногда. Но тихо.

– Это хорошо. Хорошо, – Мякиш поднялся и перешел к следующей кровати. Я на миг задержался, смотря на обожжённого парня, пока меня не тронула за руку медсестра.

– Надо всегда быть рядом с Ильей Степановичем, – тихо произнесла она и снова покраснела.

– Простите. Задумался, – хмыкнул я. – Кстати, не представился. Ваня.

– Я знаю. Свердлова. Раиса. Пойдемте, – пробубнила девушка и тенью скользнула за спину Мякиша…

После обхода я нашел Георгия и отпросился на перекур. Вот только покурить решил на улице, потому что от вони и жутких болотно-зеленых стен болела голова. Грузин понимающе улыбнулся, о чем-то переговорил с Галей и отправился на улицу со мной. Я не был против, потому что вопросов накопилось много.

– Зеленый ты какой-то, Вано, – зевнул он и, закурив, выпустил дым к небу. – Как крыжовник.

– Не привык к вони, да и само отделение тоску нагоняет, – честно признался я. – Слушай, а та девушка, что с Ильей Степановичем ходила, это кто?

– Рая Свердлова, – ответил Георгий. – Год уже тут работает. После медучилища решила сюда пойти. Она это… идейная.

– Идейная?

– Ага. Ну, больным помочь хочет. Считает, что это её призвание, хуё-муё, – фыркнул грузин. – Хорошая девушка, но недотрога. Степа её за жопу как-то раз ущипнул, так она в обморок упала, прикинь?

– Просто так от подобного в обморок не падают.

– Это да, – согласился Георгий и понизил голос до шепота. – Случай там с ней был. Полгода назад. Неприятный. Больной один на параше зажал. Хуй почти засунул. Еле отбили. Буйный был. Теперь Рая если по отделению и ходит, то только в сопровождении санитара или врача. Боится.

– Ожидаемо, – вздохнул я и вспомнил еще парочку постояльцев. – Там еще один странный был…

– Тут все странные, Вано. В дурке нормальных нет, – рассмеялся Георгий. – Ты про Казака?

– Наверное. У него в трусах вобла умерла.

– Тогда точно Казак. У него каждый день там кто-то умирает. Вчера щука была, неделю назад акула. Писатель он вроде бы. На рыбалку с друзьями поехал, нажрался, белку поймал, да спьяну в пруд свалился, когда ночью поссать пошел. После того, как его вытащили, он орал, как ебнутый, и названия рыб всяких перечислял. А! Еще говорил, что его водяной утащить пытался, а потом в голове его поселился. Полгода тут уже висит. В душ хуй затащишь. Воды боится.

– А обожженный? – Георгий вздохнул и вытащил из пачки еще одну сигарету.

– Стасик. Давно тут. Вроде начал понемногу в себя приходить. Так-то пацан смирный и тихий. Не орет, не бузит, говном не кидается. Он в детстве с родителями в аварию попал. Машина перевернулась и в кювет улетела. Потом загорелась. Он вылезти сумел, а родаки его… ну, сгорели короче. Заживо. Когда его нашли, он возле машины сидел, качался и плакал. Долго по дуркам мотался, теперь вот у нас осел. Но Арина Андреевна свое дело знает.

– А обожженный почему? Он же вылез.

– Их пытался вытащить. Потом просто сидел и смотрел, как они горят, пока не нашли, – мрачно ответил грузин. – Ладно, Вано. Хватит вопросов. Пошли пообедаем, пока время есть. У больных отдых сейчас. Да и под таблетками не хулиганят. А после обеда к косильщикам заскочим, ребят подменим, чтобы тоже покушали.

– Пошли, – вздохнул я. Перед глазами снова возник обожженный Станислав с отсутствующим взглядом. Теперь мне стал понятен вопрос Мякиша про крики. Он их до сих пор слышит. Слышит и не может забыть.

На обед в больничной столовой был куриный суп с лапшой и гороховое пюре с двумя раздутыми, похожими на пальцы трупа, сосисками. Однако я честно все съел, так как с непривычки дико проголодался. Георгий свою порцию умял так быстро, что я и моргнуть не успел. Остаток обеда он провел в задумчивом молчании, ковыряя в зубах спичкой.

После обеда мы поднялись обратно на четвертый этаж, только в этот раз Георгий повел меня вперед, к дверям в конце коридора, где находился еще один вход в экспертное отделение. Как я уже узнал, там проводились судебно-психиатрические экспертизы, когда врач выносил диагноз преступникам, а еще там обитали те, кто косил от армии. Причем, весь персонал был в курсе этого.

– Здравствуй, Артур, – улыбнулся Георгий, хватая за широкую ладонь хмурого здоровяка, стоящего в коридоре. Тот улыбнулся в ответ и посмотрел на меня. – Знакомься. Новенький.

– Ваня, – представился я.

– Артур, – ответил здоровяк. Он был еще выше Георгия, а шириной спины запросто мог посоперничать со Степой. – Приглядите за отделением? Я пожру пойду.

– Не вопрос, брат, – согласился грузин. Они снова обменялись рукопожатием и здоровяк, открыв дверь гранкой, скрылся в остром отделении. Георгий потянулся и сыто рыгнул. – К людям по-людски надо, Вано. Сейчас мы Артурчику помогли, завтра он нас прикроет.

– Да я и не против, – хмыкнул я, осматривая отделение.

Оно было меньше нашего и почти пустое. Те же болотно-зеленые стены, мутные желтые лампочки под потолком, запах мочи, говна и лекарств. Однако заселена была только одна палата, откуда слышался шакалий смех и редкие вскрики. Георгий подошел к дверному проему, по-хозяйски оглядел владения и махнул мне рукой, приглашая подойти.

– Вот они. Мастырщики, – презрительно бросил он, указывая пальцем в сторону шести человек, которые моментально заткнулись и уставились на грузина. – Вот так лучше. А то разгалделись.

– Здарова, Жор, – манерно протянул один из них. Тучный, с плоским лицом, мокрыми губами и холодными, жесткими глазами. – Подгонишь сигаретку по-братски?

– Таксу знаешь. Две сотки, – коротко ответил Георгий, вытаскивая из кармана нераспечатанную пачку «Примы».

– Чо дорого-то так?

– Пиздеть будешь, вообще ничего не получишь, – огрызнулся грузин. – Плати или нахуй иди.

– Не зверей, Жор. Чо ты? – вклинился еще один. Крепкий, с бритой башкой, разукрашенной шрамами. – Уши без курева вянут. А Артур в залупу лезет.

– Если лезет, значит так надо, – отрезал Георгий. Он забрал у плосколицего деньги и бросил тому пачку под ноги.

– Петушок. Подними, – процедил тот, смотря на грузина снизу-вверх. С ближайшей койки тут же спрыгнул худенький парнишка с затравленным взглядом и, вжав голову в плечи, подбежал к плосколицему. Затем наклонился и поднял пачку. – Молодца. Свободен. А это кто? Новенький?

– Иван, – представился я. Плосколицый протянул мне руку, но я не сдвинулся с места. Георгий одобрительно заворчал.

– Убери краба, Пельмень. Не положено.

– Чо он молодой такой, Жор? – спросил бритоголовый. Он повертел в руках колоду карт и, бросив её на кровать, подошел ближе. – А! От армейки косит?

– Косите здесь вы, – буркнул я. – А я прохожу альтернативную службу.

– Хуя ты дерзкий, паря, – мотнул головой бритоголовый и повернулся к Георгию. – Жор, чо он, а? Ты кто по жизни-то?

– Ебало на ноль, – рыкнул Георгий. Плосколицый усмехнулся, пожал плечами и вернулся на свое место, как и бритоголовый. Остальные настороженно смотрели на нас, но Георгию на них, судя по всему, было плевать. – Молодец. Вано, я отолью пойду. Присмотри тут.

– Не вопрос, – кивнул я и, выйдя из палаты, оперся плечом на стену, напротив входа.

Однако стоило Георгию уйти, как плосколицый, переглянувшись с остальными, нагло улыбнулся и встал с кровати. Он вальяжно подошел к дверному проему и оценивающе посмотрел на меня. Затем распечатал пачку «Примы» и, вытащив папироску, прикусил её зубами.

– Слышь, дай жигу, – я не тронулся с места. Лишь слабо улыбнулся.

– Хуль ты лыбишься? – грубо спросил бритоголовый, подходя к своему другу. – Не слышал, чо тебе уважаемый человек сказал?

– Вернитесь в палату, – ответил я, делая шаг навстречу.

– А то чо? – дерзко спросил плосколицый. Он повернулся к бритоголовому и гоготнул. – Слышь, Баран. Фраер нынче дерзкий пошел.

– Факт, – кивнул тот. – Ты чо с нами, как с чуханами последними говоришь? Типа санитар и все можно?

– Вернитесь в палату, – вздохнул я, сжимая кулаки. Страха не было. Я понимал, к чему это было затеяно. Обычная проверка. В новой школе было так. На улице было так. Глупо ожидать, что в дурке другие порядки.

– Слышь, я псих, – оскалился тот, кого плосколицый назвал Бараном. – Я ж тя ебну наглухо. Ты за Барана на Блевотне у любого спроси.

– Оно и видно, – усмехнулся я. – Вернись в загон, Баран. Не искушай…

Баран неприятно улыбнулся, обнажая крупные, желтые зубы, и резко бросился на меня. Плосколицый, убрав пачку в карман, гоготнул. Но в отличие от Барана, в драку он лезть не спешил. Лишь уселся по-хозяйски на кровати, откуда принялся наблюдать за стычкой. Впрочем, я насчет них не волновался. Это не психи. Это обычные симулянты, которые прятались в стенах больницы от армии.

Я уклонился от первых двух ударов Барана, качнул корпусом и резко врезал коленом тому под дых. Бритоголовый жадно хапнул воздух и, шлепнувшись на пол, застонал. Плосколицый Пельмень скрежетнул зубами и мотнул головой. Правда ободряюще усмехнулся, когда Баран поднялся на ноги и, заревев, снова бросился на меня. Однако дальше все пошло, как по учебнику. Я перехватил руку, наклонил корпус и бросил Барана через бедро. Тот глухо впечатался в пол, после чего заорал, когда я вывернул ему кисть.

– В палату. Живо, – коротко приказал я плосколицему. Тот бросил недовольный взгляд в сторону дверей в отделение и поспешно отступил. Обернувшись, я увидел покатывающихся со смеху Артура и Георгия.

– Полтос с тебя, брат, – со знанием дела сказал Георгий. Артур усмехнулся и кивнул. – Отпусти мальца, Вано.

– Да я тебя, сука, на лоскуты… – Баран, не договорив, улетел в палату, когда подошедший Артур без лишних церемоний влепил тому поджопник.

– Цыц, блядь, – рявкнул санитар. Униженный Баран под смешок плосколицего уполз на свою кровать. – Еще слово и повяжу.

– Ладно, Артур. Ну, подурачились. Чо такого? – вклинился плосколицый. На миг в его глазах мелькнула злоба, когда он посмотрел на меня. Мелькнула и пропала. Такие, как он мастерски умели скрывать эмоции.

– Ну, с почином тебя, Вано, – усмехнулся грузин, подходя ко мне. Я ехидно на него посмотрел и сдержал ругательство. – Не зверей. Нам знать надо, какой ты. Работать вместе придется.

– И как? Узнал?

– Узнал, узнал, – похлопал меня по спине Артур. – Дальше время покажет. Слабые тут не задерживаются.

– Не сомневаюсь, – вздохнул я.

– Покурим? – лукаво улыбаясь, спросил Георгий.

– Покурим.

Но спокойно покурить нам не дали. Как только мы с Георгием зашли в туалет, где уже прохлаждались больные и на одном из толчков тужился пунцовый Вампир, из коридора послышался возмущенный вопль Гали. Георгий сориентировался быстро и, швырнув недокуренную сигарету в ведро, выскочил из туалета. За сигарету тут же началась возня среди тех, кто караулил окурки, но я не стал их разнимать и помчался за грузином. Выбежав, я оторопело уставился на безобразного, смуглого мужика, который вчера запустил в меня говном, смеющегося Георгия и бледную Галю, указывающую на больного трясущимся пальцем. И её возмущение было понятно.

– Он… – я не договорил и нахмурился, наблюдая за мужиком. Тот, не обращая ни на кого внимания, терзал свою жопу пальцем, а свободной рукой дергал за кривой член.

– Ромка Гузноёб, – со знанием дела ответил Георгий. Он подошел к мужику и влепил тому крепкого леща. Однако больной не стал орать. Вместо этого он зашипел похлеще Вампира и, вскочив на ноги, яростно начал дрочить. Георгию это не понравилось.

– Вано! Дуй сюда!

– Бидораз, э… – проворчал мужик, коверкая слова и с ненавистью глядя на грузина. Георгий вытащил из кармана эластичный бинт и, заломив мужику руки, грамотно его спеленал. – Мам твой в жоп ебал, барадаты бидораз…

– Хватай его за ноги, – велел Георгий. Он поднатужился и поднял мужика за руки. Я схватился за ноги и чуть не лишился зуба, потому что больной неожиданно лягнул меня ногой. И тут меня перемкнуло. Я надавил на болевую точку под коленом, заставив мужика заорать. Затем, вцепившись в ноги побелевшими пальцами, поплелся за грузином, который тащил больного в палату.

Извивающегося мужика с трудом удалось уложить в кровать, но Георгия это не остановило. Он развязал больному руки, после чего связал его по новой, намертво приковав к кровати. Сбоку от нас ехидно рассмеялся пожилой мужчина, а следом заухал, словно филин, румяный толстячок. Через пару мгновений, Георгий, тяжело дыша, выпрямился и злобно выругался. Пунцовый больной, которому встать не удавалось, обложил грузина хуями.

– Гамно мой жрат будешь, бидораз, э… – прохрипел он. – Тебе выебу, мам твой выебу, пап твой выебу, и сабак твой выебу…

– Проклятье нашего отделения, мамой клянусь, – вздохнул Георгий и прикрикнул на остальных больных. – А ну свалили, блядь!

– Пошто вы так ругаетесь, Георгий Ираклиевич? – с укоризной спросил пожилой. Он выделялся среди остальных больных тем, что был очень опрятен и вежлив. Но меня это не удивило. Арина Андреевна ясно дала понять, что верить никому нельзя. За личиной доброго деда запросто мог скрываться безжалостный и кровавый урод.

– Помолчи, Аристарх. Не до тебя сейчас, – отмахнулся Георгий. Он подобрал с пола выпавшую пачку сигарет и кивнул мне. – Пошли, Вано. Покурим.

– Это же он в меня говном вчера бросил, – задумчиво констатировал я, смотря на Георгия. Тот в ответ кивнул и улыбнулся.

– Ромка, – коротко ответил он. – Или дрочит, или в жопе пальцем ковыряется, или одновременно все. Слыхал, что в Блевотне цыганский район есть?

– Ага, – кивнул я. Старшаки моего двора частенько туда катались, а потом кисли в подвале на распотрошенном диване.

– Этот дебил весь поселок заебал. Конь его в детстве лягнул, вот крыша и протекла. Два года уже тут чалится. Привезли, когда он за матерью своей и сестрой с топором гонялся за то, что они ему в жопу не дают. Сам барон велел в дурку отвезти, а для цыган это неслыханно. За своих они любому лицо порежут. Осторожнее с ним. Сейчас ему аминазина въебут. Пока он под нейролептиками, милый человек. Лежит, матюками кроет, в жопе иногда пальцем ковыряется и пальцы свои нюхает. А как приступ, так хоть волком вой…

– Эта, дай сигаретку? – протянул скелет, обтянутый кожей, в котором с трудом угадывался живой человек. Георгий хмыкнул, вытащил пачку, оторвал фильтр и протянул сигарету больному. Тот расплылся в улыбке и, утонув в облаке дыма, раскашлялся.

– Дай-дай, – указал на него рукой Георгий. – Вечно сигареты клянчит. Лучше дать.

– А если не курит кто или сигареты кончились?

– Обоссать может, – беспечно ответил грузин, смотря на больного. – Им же сигареты только утром дают. По пять штук на брата. И это на весь день. А выдувают они их быстро. За час-два. Но есть и свои хитрости.

– Какие? – спросил я, не понимая, куда клонит Георгий. Тот обвел туалет внимательным взглядом, улыбнулся и неожиданно гаркнул.

– Якобинский! Ко мне! – к грузину тут же подбежал знакомый мне пожилой мужчина, лежащий в палате с Ромкой Гузноёбом. Георгий вытащил из кармана пачку сигарет, и мужчина шумно сглотнул слюну. – Аристарх, курить хочешь?

– Конечно, Георгий Ираклиевич. Могли бы и не спрашивать, – мягко ответил тот, жадно смотря на пачку.

– Сигарету дам, если сортир вымоешь.

– Конечно, Георгий Ираклиевич.

– Где ведро знаешь? – кивок. – Приступай. Закончишь, получишь сигарету. И чтоб блестело все.

– Спасибо, Георгий Ираклиевич. Золотой вы человек, – улыбнулся Аристарх и выбежал из туалета. Георгий рассмеялся и похлопал меня по плечу.

– Если лень сортир драить, то за сигарету они тебе его так вылижут, что сиять будет, как у кота залупа. Ну и другие мелкие поручения тоже можно на них спихивать. Только проверенным доверяй. Ромка вместо уборки запросто по стенам говно размажет, а тебе потом пизды дадут и убирать заставят. Наши обычно Аристарха дергают. Можно еще Ветерка припрячь. Или Пирожка.

– Спасибо за науку, – вздохнул я. Голова гудела от обилия событий и информации, но я понимал, что впереди еще ночь, а ночью, как сказал Георгий, все может случиться.

В пять часов Георгий отправил меня с Галей «выгуливать» больных. На свободную прогулку отпускали только смирных и тех, кто был близок к выписке. Остальные паслись, как скот, в специальном загоне. Галя сразу сказала, что следить надо за тем, чтобы к воротам и забору никто не подходил. Но в этом, как оказалось, не было нужды. Больные разбрелись по внутреннему дворику. Кто-то группками, кто-то поодиночке. Тихо бормотал себе что-то под нос обожженный Стасик, заливисто смеялся, наблюдая за птицами в небе, Ветерок. Аристарх присел на лавочке и задумчиво смотрел вдаль. Кто знал, какие мысли витали в головах больных. Но мне и своих было предостаточно.

– Вань, есть сигаретка? – спросила Галя, подходя ко мне. Я кивнул и вытащил пачку. Закурив, она вздохнула и зябко поежилась. Сегодня было холодно, к тому же снова прошел небольшой дождик. Галя улыбнулась, когда на голову ей шлепнулась большая, тяжелая капля. – Ну, как первый день?

– Непонятно, – честно ответил я. – Голова гудит с непривычки.

– Так у всех было. Быстро привыкаешь. Только некоторые события врезаются в память.

– Какие? – улыбнулся я. Галя в ответ рассмеялась.

– Первая самостоятельная вязка, к примеру. Или первая ночь. Первый выезд. Первое нападение…

– Нападение?

– Ага. Не хочу тебе врать. Тут всякое бывает. Видел у Жоры шрам на шее?

– Да, – кивнул я. Толстую шею грузина украшал уродливый шрам, идущий от уха к кадыку. Но расспрашивать Георгия я не решился.

– Он еще месяца отработать не успел, а нам буйного привезли. Ну и обшмонали его плохо. Жора тогда в палате дежурил. Отвлекся на секунду, а ему осколком стекла по шее. Как упустили, ума не приложу. Но повезло. Реакция у Жоры хорошая, – хитро улыбнулась Галя.

– А твое первое нападение? – тихо спросил я. Женщина вздохнула и дернула плечами.

– Червиченко, – ответила она. – Еще познакомишься. Частенько к нам заезжает. Здоровый лоб. Он на меня набросился и так сдавил, что ребро сломал. Ребята отбить успели. Его лупят, а он ржет и сдавливает меня. Сильнее и сильнее… Семенов! Отошел от забора!

– Да, да, да… – пробормотал худой мужчина с огромной головой на тонкой шее. Галя поджала губы и повернулась ко мне.

– Ты не переживай. Первый раз, он у каждого бывает. И забыть его сложно.

Я не ответил. Слова тут были бы лишними.

В десять вечера, как Георгий и говорил, отделение отошло ко сну. Если так можно выразиться. До сна мне довелось поучаствовать в вечернем мытье больных. И если смирные делали все сами, то с буйными пришлось повозиться. Хорошо, что рядом были Георгий, Артур и еще два рослых санитара.

Ромку Гузноёба мыли вчетвером. Трое держали, а четвертый от души намыливал жилистое тело цыгана куском хозяйственного мыла. Ромка орал, дважды обосрался в процессе мытья, но, получив от разъяренного Артура кулаком по печени, затих и позволил завершить процедуру. Затем санитары развели всех по палатам. Буйных связали, смирные легли сами и наступило небольшое затишье. Правда оно изредка прерывалось криками или смехом, но я был рад и такому затишью.

Примерно в полночь Георгий и Артур отправились курить на улицу, оставив отделение на меня и Галю. Галя, скрючившись на стуле у кабинета медсестры, дремала, а я, скучая, прогуливался по коридору и заглядывал в палаты, чтобы удостовериться, что все тихо. Однако, тихо не было. Из первой палаты, где лежали самые смирные, до меня донесся тихий плач.

Плакал обожженный Станислав. Плакал тихо и тоскливо. Он уткнулся в подушку лицом, подтянул к груди худые колени и мелко трясся. Когда я подошел и положил ему руку на плечо, парень вздрогнул, но увидев, что это я, расслабился и выдавил из себя улыбку.

– Все в порядке, Стас? – спросил я. Остальные больные лежали в кроватях и голоса не подавали.

– Я снова их слышу, – глухо ответил он, массируя тонкими пальцами виски. – Мама кричит. Папа…

– Я скажу медсестре… – я не успел договорить, потому что парень неожиданно схватил меня за руку и взмолился.

– Не надо. Мне опять эти таблетки дадут. От них голова болит.

– Надо, Стас. Таков распорядок.

– Я знаю. Пожалуйста. Я усну. Правда-правда. И не буду плакать, – он выдавил из себя улыбку, но получилась она нервной и неживой. Вздохнув, я поджал губы и внимательно на него посмотрел.

– Знаешь, когда я не мог уснуть, я музыку слушал. Ты любишь музыку?

– Да.

– Какую?

– Мама мне Моцарта включала, – ответил он.

– Ожидаемо, – улыбнулся я. Затем чуть подумал и добавил. – Сейчас вернусь. Будет тебе музыка.

Вернувшемуся Георгию я сказал, что мне надо сбегать в раздевалку и грузин, зевнув, отпустил меня. Но бежал я не за сигаретами, а за своим плеером. Понятно, что Станиславу фьюнерал-дум противопоказан, а вот какая-нибудь легкая готика, подборка которой всегда лежала у меня в рюкзаке, придется по вкусу.

– Делать тебе нехуй, Вано. Раздолбает он твой плеер, – усмехнулся Георгий, когда я рассказал ему о своей идее. – С коней что возьмешь?

– Не раздолбает. Зато плачем мешать не будет, – пожал я плечами. Грузин махнул рукой, и я отправился в седьмую палату, где лежал Станислав. Паренек настороженно посмотрел на плеер, но позволил вставить в уши наушники, после чего вздрогнул, как только я нажал кнопку «Play». Дыхание стало прерывистым, а глаза округлились. Улыбнувшись, я вспомнил себя, впервые услышавшего готик-рок. Станиславу я включил свеженький альбом от Lacrimas Profundere. В меру меланхоличный, ровный и спокойный. Георгий, стоящий в дверном проеме, ехидно хохотнул, но вмешиваться не стал. В его глазах я увидел интерес.

– Ты глянь, аж соплей растекся, – протянул он, смотря на обожженного паренька, на губах которого появилась улыбка. – А чего ты ему там включил?

– Готику, – ответил я.

– Что это? – нахмурился Георгий, услышав незнакомое название.

– Готик-рок. Жанр такой. Мрачноватый немного, но ритм спокойный.

– Не, не мое, – усмехнулся грузин и обвел рукой палату. – Ладно. Пусть слушает. Ты только забери, как заснет. А то эти уроды себе приберут или задушат кого наушниками, мамой клянусь, а нам потом жопы намылят.

Но плеер никто не украл. Я час провел у входа в палату с разрешения Георгия и смотрел, как Стас крепко спит. На губах улыбка, а дыхание ровное и спокойное. Плеер я, с разрешения Гали, спрятал в ящике стола у входа в отделение, после чего вернулся к работе.

Остаток ночи прошел без особых осложнений. Только ближе к утру проснулся Ромка Гузноёб и обосрал свою кровать. Пока санитары волокли его в душевую, я надел на руки резиновые перчатки, взял ведро с водой, «Саниту» и поплелся избавляться от диверсии, устроенной цыганом. Заменив белье, я прослушал короткую лекцию от Георгия, который объяснил мне на примере Ромки, как вязать буйных больных, после чего с чистой совестью отправился в туалет покурить.

Усталость накатила неожиданно, и я понял, что вырублюсь моментально, как только голова коснется подушки. Но до кровати еще надо добраться, а смену сдавать мы будем только в восемь, через два часа.

– Доброе утро, Иван Алексеевич, – улыбнулся мне Аристарх, вплывая в туалет. Он спустил штаны и замер в позе оскорбленной чайки над дырой в полу. Натужно выпустив газы, Аристарх довольно крякнул, подтерся и ушел из туалета. Вздохнув, я мотнул головой, затушил окурок в банке и, убрав его в пачку, вышел в коридор.

Смену сдали быстро и после летучки у Кумы, как называл её Георгий, мы отправились переодеваться. Моя голова гудела, мысли путались, но была и радость. Сейчас я приду домой, отосплюсь и два дня буду свободен. Плевать, что потом все это снова повторится, плевать, что в меня опять швырнут говном и придется драить обосранные кровати. Сейчас моя смена закончилась.

– Ну, с первым днем, Вано, – улыбнулся Георгий, когда мы вышли на улицу. Грузин поздоровался с Мякишем, который явно опаздывал, и колко усмехнулся. – Как настроение?

– Устал, – честно признался я. – Спать хочется.

– Привыкнешь, – снова повторил он. – А пока лови момент. А, чуть не забыл. С тебя пузырь.

– В смысле? – нахмурился я. Георгий покачал головой, положил мне широкую ладонь на плечо и снова улыбнулся.

– Проставиться надо. Не поймут.

– А, вон ты про что, – фыркнул я. – Да без проблем. Как зарплату дадут, проставлюсь. Пока на мели.

– Ловлю на слове, дорогой, – кивнул Георгий и зевнул. – Эх, ладно. Погнали?

– Не, я покурю еще и пойду, – улыбнулся я, пожимая грузину руку. – Увидимся.

– Увидимся, Вано.

Когда Георгий ушел, я достал плеер и поменял диск. Затем закурил, поправил за плечом рюкзак и поплелся к воротам. В наушниках мягко шелестел Evoken. Идеальная музыка после выматывающей смены, подчеркивающая особую прохладу пасмурного утра.

Георгий, Галя, Артур, Арина Андреевна… Для них все это было привычно. Они не задумывались над своими действиями, предпочитая работать на автомате. И если у меня выбора не было, у них он был. И что могло сподвигнуть этих людей на такую выматывающую работу. Какой-то особый садизм или же призвание? Что-то мне подсказывало, что я еще узнаю ответы на эти вопросы.