Глава 1 Письмо

Письмо пришло вскоре после того, как начались эти звуки. Они были связаны друг с другом, раздавались из одного источника.

– Прочти вслух, – попросила я, покачиваясь на стуле. – Я хочу знать, о чём там говорится.

Папа медленно прочёл письмо, скользя глазами по странице.

«Дорогой мистер Эрвуд!

Обращаюсь к вам с предложением о потенциальной работе.

В настоящий момент я занимаюсь поиском смотрителя для моего зверинца в Дайспер Холле.

Должна предупредить, что эта должность подходит не для всякого. Она требует умения, смелости и находчивости. В моей коллекции содержатся необычные существа, умные и очень опасные, если обращаться с ними недостаточно хорошо.

Смотритель должен постоянно жить в Дайспер Холле и отказаться от всех контактов за его пределами ради благополучия обитателей зверинца.

Я предлагаю щедрое вознаграждение за работу.

До встречи!

Леди Кавендиш, Дайспер Холл»

Папа положил письмо на стол.

В доме повисла тишина.

– Щедрое вознаграждение, – пробормотал отец.

– Очень опасные, – шепнула мама.

– Необычные существа, – с придыханием произнесла я.

Эта мысль взволновала меня.

– А что за необычные существа, мам? – спросила я.

На местных фермах жили только коровы и овцы. И хотя они были по-своему замечательные, я понимала, что в письме написано о совершенно других созданиях.

Мама, нахмурившись, налила новую чашку чая.

– Они не приносят пользы, – сказала она. – Не такие, как корова, например. Корову ты кормишь – и она даёт молоко и мясо.

Молоко и мясо. Я терпеть не могла, когда родители говорили вот так о наших коровах. Для меня они значили гораздо больше. Они являлись частью семьи.

И мне во что бы то ни стало хотелось получить ответ на вопрос.

– А когда ты в последний раз видела тех необычных существ?

Мама подула на чай, чтобы остудить его.

– Я была ещё маленькой девочкой. Тогда Дайспер Холл с его зловещими башнями был открыт для всех. Там жили ужасающие твари. Но однажды произошёл несчастный случай – и ворота Дайспер Холла закрылись навсегда. И слава богу! – добавила мама, и на её лице мелькнуло затравленное выражение. – Но я знаю, что хозяйка снова завела странных существ… я просто поняла это. Когда мы впервые услышали те звуки, Арфан? Неделю назад или ещё раньше? Я подумала, что наступает конец света.

– Неделю назад, – буркнул папа и сунул письмо в конверт. – Коровы чуть не проломили ограду. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы они вырвались наружу.

– И я слышала звуки прошлой ночью, – встряла я. – Тогда как будто…

Но я даже не могла это описать, поэтому мне пришлось набрать побольше воздуха в лёгкие и зарычать, так что кот Крэббит ринулся как полоумный в открытую дверь кухни.

Мама страдальчески поморщилась.

– Кора, сейчас слишком рано для такого жуткого рёва.

Я быстренько захлопнула рот. Иногда слова не могут выразить то, что ты хочешь сказать, и нужно порычать.

– А я-то считал, она перестала держать опасных существ, – проворчал папа. – С этим надо что-то делать.

Родители обычно не любили говорить о Дайспер Холле. Они отмахивались от моих вопросов и уклончиво отвечали: «Это всё в прошлом, не стоит ворошить былые неприятности». Но особняк на вересковой пустоши всегда вызывал во мне жгучий интерес. Мрачный силуэт Дайспер Холла высился там, сколько я себя помнила. Я чувствовала его присутствие каждый день, и чем старше становилась, тем сильнее он манил меня к себе.

И теперь письмо подтвердило, что загадочные существа вернулись.

А леди Кавендиш искала смотрителя для зверинца.

– И как ты отреагируешь на предложение о работе, пап? – спросила я.

Отец решительно свернул конверт и поставил ещё тёплый чайник прямо на него.

– Не говори мне о должности смотрителя никогда в жизни! У нас всего достаточно, ферма и скот дают столько, сколько нужно.

Белла. Тут я вспомнила о ней. Старая корова Белла повредила ногу и заразилась копытной гнилью, а прямо сейчас ей требовался особый уход. Это была самая пожилая корова на нашей ферме, я выросла вместе с ней. И я любила её всем сердцем.

Схватив тост, я выпрыгнула из-за стола.

– Пойду повидать Беллу, – заявила я родителям.

– Кора, подожди. Сядь, – возразила мама и похлопала по стулу. – Нам необходимо поговорить о Белле. И важно, чтобы ты внимательно нас выслушала.

У меня замерло сердце, и закружилась голова. Я медленно опустилась на стул.

– Что случилось?

– Белла уже стара, и ей нездоровится. У нас мало еды для неё. Мы должны думать и об остальном стаде. И о нас.

Отец потянулся через стол, чтобы взять меня за руки, но я живо спрятала ладони под мышки.

– Мы не можем оставить её. Извини, Кора.

Это было как удар под дых. Мысли спутались в голове, а слова застряли в горле колючками чертополоха. Нет, не сейчас!

– Мне очень жаль, Кора. Мне и правда жаль, – мягко произнёс папа.

Я отпрянула от стола.

– Только не надо всё громить и крушить, Кора, – продолжила мама и прикрыла рукой облупленный чайник. – Ты знаешь, мы не можем себе позволить и дальше кормить Беллу. Еды и так еле хватает.

Она поплотнее закуталась в шаль, защищаясь от утреннего сквозняка, который сочился в кухню, несмотря на то, что мы с папой замазали все щели в осыпающихся стенах.

– Когда начнёшь заниматься фермерством, ты поймёшь.

Я вскочила и выбежала из дома, громко хлопнув дверью.

Туман на улице сглаживал очертания сарая, казалось, что он парит в воздухе. Оттуда доносилось мычание. Белла ждала меня.

Я открыла дверь сарая и замычала в ответ.

Стойла оказались пусты. Папа уже подоил их обитательниц и выпустил коров пастись на выгон: всех, кроме одной.

Я взяла чистую миску, налила в неё воды и добавила мыло. Затем распахнула калитку и вошла в стойло.

– Привет, Белла.

Старая корова повернула голову в мою сторону, но не встала.

Она была строптива и задириста. Белла враждебно вскидывала голову при встрече с незнакомцами и ревела на каждого, кто осмеливался встать у неё на пути. Она могла топнуть и на папу с мамой, и на Крэббита, если они не пропускали её, и требовала освободить дорогу. Но меня она никогда не прогоняла. Я всегда могла прийти и пообщаться с ней. Точнее, выговориться. С ней мне было легко. Когда я видела Беллу, сразу становилось спокойнее на душе.

И я не могла представить, как буду жить без Беллы.

– Это просто я, – успокоила я корову. – Тебе, должно быть, одиноко здесь.

Белла взглянула на меня карими глазами, как бы спрашивая: «Что ж ты так долго?» Меня встревожило, что она всё ещё лежит.

Очень осторожно я сняла бинты.

Папа думал, что коровы нужны для молока и мяса, а от больного животного нет никакого проку.

Но я хотела, чтобы он осознал: коровы тоже могут быть членами семьи.

Белла всё понимала. Она говорила со мной по-своему – и мне тут же становилось легче. Если меня игнорировали в школе, то я могла поболтать с ней дома. Она была как старшая сестра. Возможно, даже лучше. Она никогда не спорила и не таскала мои книги, как обычно делают сёстры. Я уверена, мне бы это не очень понравилось. Хотя делиться книжками с кем-то, наверное, приятно. Да и спорить, пожалуй, не всегда плохо.

Думаю, сёстры частенько бывают заодно и даже объединяются против мамы с папой.

Будь у меня сестра, она наверняка могла бы упросить родителей оставить Беллу, даже больную. Уж она-то сумела бы объяснить им всё спокойно и убедительно, когда я сама задыхалась от гнева.

– Постарайся поправиться, Белла, – сказала я, пытаясь унять дрожь в голосе. Мне не хотелось её пугать. – Разве тебе не надоело лежать в загоне? Разве ты не хочешь пастись в поле вместе с остальными?

Белла сердито кашлянула. С трудом она попыталась подняться, но с тяжёлым вздохом опустилась на солому.

– Умничка! – подбодрила я корову. – Мы потом ещё разок попробуем, ладно? А пока отдыхай.

Копыто Беллы распухло и воспалилось. Я прижала к нему намыленную тряпку.

– Может немножко пощипать, – добавила я. – Но тебе это полезно.

Белла вздрогнула, когда вода просочилась в рану. Однако корова доверчиво смотрела, как я мыла ей ногу и обёртывала чистыми бинтами.

– Я позабочусь о тебе, – пообещала я.

Потом я свернулась на соломе возле Беллы и прижалась лицом к её тёплой шее. Корова с тяжёлым вздохом положила голову мне на колени.

Рядом с Беллой мои мысли приходили в порядок, а с людьми так не получалось. С ними мысли ещё больше запутывались: они тянулись, дёргались и застревали, пока наконец не закупоривались совсем, и тогда я вообще ничего не понимала. Как сегодня, когда я была на кухне с мамой и папой. И слова тоже слипались в беспорядочный комок, поэтому я совершенно не могла выразить свои чувства.

А ещё слова оказались опасны. Их можно было понять неправильно и истолковать против меня. Люди слишком полагались на них, вместо того чтобы просто слушать.

Белла замычала, и от неё сладко пахнуло травой. Я убрала клочок сена, прилипший к шерсти коровы.

– Я помогу папе и маме присматривать за тобой, Белла.

Белла подняла голову и лизнула меня шершавым мокрым языком.

– Стоп! – засмеялась я и мягко отодвинула её голову.

Мне пора идти. Я должна покормить других животных, иначе мы опоздаем на рынок.

– Я вернусь, – добавила я, поцеловала Беллу в нос и почесала за ушами, прежде чем убрать её голову с моих колен и встать, отряхивая солому со штанов.

Снаружи кудахтали куры, возившиеся в курятнике: они сердито просили меня поторопиться.

– Иду! – прокудахтала я в ответ, и они ещё сильнее оживились.

Я отперла дверцу в курятник, и мне навстречу из темноты взвилась туча перьев. Раздалось громкое щёлканье клювов.

– Привет, Маслинка, Олух и Квини, – сказала я нараспев, а все мои питомцы приветственно взъерошили перья и вытянули ноги.

Я рассыпала корм на улице, и стайка с пронзительными криками жадно накинулась на еду. Я немножко посмотрела на птиц, улизнула обратно в курятник и открыла заднюю дверцу. А потом нащупала сокровища – три яйца. Какие пёстренькие и тёплые!

Поодаль от курятника росла высокая трава. Одичавшая зелёная изгородь и заросли кишели птахами. Это была моя любимая часть фермы, мой дикий закуток.

Всё здесь делалось определённым образом и имело своё место. Коров доили дважды каждый день. Раз в неделю мы ездили на рынок в маленький город Хазелглен и продавали яйца и варенье. Жизнь шла своим чередом.

Никогда даже не возникало вопроса, что я буду делать всю оставшуюся жизнь, кроме дойки коров и продажи яиц и варенья. Иногда посреди этого разросшегося пространства мне нравилось представлять, что есть иной мир, где можно найти приключения и выбрать любой путь, который тебе по душе.

Я села, согнув колени и успокаивая дыхание. Вокруг гудели пчёлы и жужжали разные другие насекомые. Чёрный дрозд выкрикивал какую-то песенку, соперничая с крошечным крапивником и галкой. Я сидела так тихо, что природа забыла о моём существовании, словно я растворилась в травяной поросли.

Мысли о письме из Дайспер Холла не покидали меня. Я хотела, чтобы послание леди Кавендиш было адресовано мне. Я с интересом узнавала о любых живых существах, открывала новые виды, изучала их поведение и способы общения. Всякий раз при малейшей возможности я часами бродила по торфяным болотам, наблюдая, как охотятся ястребы, реющие на неподвижных крыльях, и как зайцы ведут ожесточённые бои.

Когда я думала о том, что проведу всю жизнь, ухаживая за коровами только ради молока и мяса, я чувствовала, будто проваливаюсь в глубокую дыру или оказываюсь в ловушке.

Сидеть не шевелясь трудно, особенно если тебя словно что-то щекочет изнутри, но оно того стоит. И листва деревьев, и крошечные насекомые – всё находилось в непрерывном движении, шелестело и трепетало, но это был совсем иной шум, чем в мире людей, где каждый шорох имел цель и смысл, которые сложно постичь. Гораздо лучше я понимала звуки, исходящие от животных и растений.

Тишина и неподвижность вознаграждали меня удивительными вещами: я внимала тому, как растёт трава, восхищённо следила, как мышка втягивает холодный воздух, поводя подвижным чёрным носиком и подрагивая усиками.

Я вынула из кармана блокнот и быстро, стараясь двигаться как можно меньше, набросала маленькую мышку, выглядывающую из травы, едва намечая усы карандашными штришками.

Потом она скрылась, и лишь по лёгкому колыханию травинок можно было проследить её путь.

Будь я животным, я стала бы мышкой. Тихим созданием, которое часто не замечают, но которое может ускользнуть из виду в любой момент ради никому не ведомых приключений. Мама называла полёвок мелкими шкодниками, и вот за что я любила их ещё больше. Словечко значило так много – игривость и озорство, а ещё насмешливое опрокидывание обычного порядка вещей. Это как потянуть за ниточку и распустить узор бытия, а затем связать нечто новое.

Приставив ладони рупором ко рту, я громко каркнула в сторону деревьев. Послышался знакомый ответный крик, и от сучковатых яблонь мне навстречу метнулась тень. На руку тяжело бухнулся ворон, когти птицы впились в запястье. Глаз-бусинка мигнул и уставился на меня.

– Привет, Дикий ворон, – шепнула я. – Смотри, я принесла тебе кое-что на завтрак.

Я вытянула руку и насыпала в неё немного птичьего корма, который всегда носила в кармане.

Несколько лет назад я спасла Дикого ворона от челюстей Крэббита, и в благодарность за это он то и дело навещал меня.

Дикий ворон клевал корм, а я любовалась его блестящими перьями и крепким клювом. Вскоре – даже слишком скоро – он снова взвился в воздух, громко хлопая крыльями.

Из высокой травы вынырнул Крэббит, казалось, что его умные зелёные глаза с узкими зрачками втягивают в себя всё происходящее. Кот был королём фермы и не спеша обходил владения, напряжённо помахивая хвостом. Мяукнув, он ткнулся головой в мою руку.

– Держись подальше от Дикого ворона, Крэббит! – предупредила я. – Он достаточной большой, чтобы утащить тебя, если захочет.

Вдруг Крэббит нырнул обратно в траву, прижав уши.

– Что случилось? – с тревогой спросила я.

Над лугом повисла странная тишина, птахи замолчали. Мир замер.

И в этой тишине раздался звук – пронзительный свист, от которого захотелось стиснуть зубы.

Я взглянула вверх и уловила мерцание. И рябь в воздухе – как будто переливы мыльной пены. Неужели… Да, точно!

В небе над лугом реяло странное существо. Можно было различить длинный хвост, лебединую шею и крылья, как у летучей мыши. Мгновение – и оно исчезло, словно лопнувший мыльный пузырь.

Птицы опять запели, а Крэббит помчался к дому быстро, как никогда.

Что это за существо? Оно пролетело будто лебедь – и казалось таким же крупным. Но было практически невидимым, и теперь я задавалась вопросом, не почудилось ли оно мне. Я решила никому не говорить об увиденном, во всяком случае, пока. Маме и папе хватает забот.

Солнце пронизывало ветхую рубашку и согревало кожу. Должно быть, родители уже ждут меня. Но мне не хотелось возвращаться в дом, где они будут говорить приглушёнными голосами о разных проблемах. О неурожае. О разваливающихся комнатах. О пустых продуктовых шкафчиках. И обо мне. Об их странной одинокой дочери, которая предпочитает общаться с животными, а не с людьми.

Мне хотелось, чтобы они поняли: если я молчу, это не значит, что мне нечего сказать.

Загрузка...