Дьявольские будни

31.

Раннее утро. Еще не совсем рассвело. На улице прохладно и даже немного зябко. Небо - нежное, розово-серое, в жемчужных переливах. Люблю рассвет. Тишину люблю.

Темный трехэтажный особняк. Знаю, что она - там, притаилась зачем-то, ни звука, ни шороха. Я вижу тебя сквозь стены, я видел тебя сквозь километры, я увижу тебя из космоса. С моим набором чувств к тебе - я дотянусь до тебя с Луны!

- Выходи! - не повышаю голоса, зачем? Мой голос и так проникает сквозь камни.

Жду минуту, еще одну. А она, я вижу, сидит в уголке за кроватью, спрятала лицо в ладонях. Плачет. Каждая ее слезинка - это удар ножом в мое сердце... и все же - ей это не поможет.

Мне нужна сила! И она приходит, послушная, теплая сила, нагретая у Бога за пазухой. Как тебе моя колючая суть, моя злая воля, тебе это нравится, добренькая сила? Но она безмолвна и бездушна, это же - не Бог, это всего лишь обезличенная сила... не поговорить с ней, не поспорить. Вроде бы и часть Бога, ведь была с ним неразлучно сколько тысячелетий, как подруга-любовница, и в то же время - безжизненная часть... как вещь... не время отвлекаться!

С этой силой все становится просто. Просто поднять руки и двинуть ими от себя, разрывая домишко.

Слышу потрясенные вдохи за спиной и жуткий грохот впереди. Это осыпается особняк, все три этажа складываются один за другим, сыпятся камнем.

Остается она. На куче щебня, с теми же ладошками, закрывающими лицо. Не плачь, тебе не будет больно. Я мог убить тебя вместе с домом, но хочу увидеть тебя в последний раз.

Ее подбородок дрожит, но она встает и гордо поднимает голову.

На ней нет черных одежд, только ночная рубашка. Почти детская, простенькая рубашка. Наверно, из мягкой ткани, чтобы было приятно телу. Я и рад тому, что она не во взрослом пеньюаре, и не рад. Потому что боль становится непереносимой.

Может, ты пожалеешь меня и поведешь себя неправильно?

Она не кричит, не ругает меня, а лишь закрывает глаза. Она совсем девчонка, ей страшно. И мне страшно.

У меня есть еще минута... если я заговорю с ней - не причиню ей лишней боли? Я всего лишь хочу объяснить, попытаться успокоить. Или буду не прав?

Делаю к ней нерешительный шаг... другой... чужаки волнуются за моей спиной... Гавриил волнуется где-то на задворках меня... кажется, весь мир дрожит в ожидании...

Я уже рядом, осторожно касаюсь ее плеча. Она всхлипывает, а я легонько глажу ее щеку. Мне не нужно ничего объяснять, она понимает меня без слов. Слова только испортят сейчас все. По ее щеке бегут слезы, и по моим щекам бегут слезы, только я этого не вижу, я чувствую. Осторожно касаюсь кончиками пальцев ее губ. Я должен... я могу хотя бы сказать ей, что люблю ее?

И внезапно я понимаю главное!

Знание не озарило меня вспышкой и не ударило молнией. Оно не было откровением, снизошедшим избранному. Потому что никакой я не избранный, а всего лишь рядовой ангел, разжалованный за несоблюдение субординации. Никто не посылал в мою голову чудесных видений, подсказывающих, направляющих. Никакая богиня не вела за руку героя. Я просто додумался сам. Хорошо еще, что вовремя.

Поднимаю ее лицо за подбородок и смотрю в ее глаза в последний раз, всего одно мгновение, а я так много хочу поведать ей, хотя бы - взглядом.

- Я не причиню тебе вреда, - говорю, улыбаясь ей, - я люблю тебя!

Ее заплаканные глаза широко раскрываются, а я уже прижимаю ее к себе и целую ее глаза и губы, высушивая ее слезы.

Она доверчиво отвечает мне, но она еще ничего не понимает. А у меня нет времени целоваться, хотя мне этого и хочется. Я ведь больше никогда не смогу к ней прикоснуться.

- Бери мою силу, - шепчу я, - это единственный шанс. Ты хотела быть дьяволом - ты им будешь! Ты возьмешь мою силу, а я оставлю себе цепи... ты будешь дьяволом, и чужаки не будут над тобой властны... мы можем их победить только так...

- Ценой твоей жизни? - о, да, она поняла!

- Ценой моей жизни... а разве весь мир этого не стоит? Разве моя любовь этого не стоит? Ну, не плачь, ведь все просто...

- Для меня - непросто... - шепчет она в ответ, и меня согревает совершенно счастливая мысль о том, что я что-то для нее значу.

Она прижимает лицо к моей груди:

- Я люблю тебя!

Вот теперь можно умирать... вот он - правильный выбор... вот почему я его не видел... потому что забыл, что пожертвовать можно собой! Я улыбаюсь. Мне хочется плакать и петь... я люблю и любим... и погибну счастливым.

Иди ко мне, весь мир, я готов умереть за тебя!

А чужаки тоже понимают, что я намерен сделать. И за моей спиной раздается рев, жуткий по силе рев из таких глоток, которых простодушная земная природа не создавала, не могла создать. Но моей силы сейчас не перешибить, хоть раз я могу удерживать силу в себе, могу намотать их поводок на локоть и смеяться, глядя, как он вгрызается в мою плоть.

- Быстрее, Энжи! - кричу я, и совершаю опять же символический жест - одним рывком вынимаю из груди свое сердце и протягиваю ей.

Она берет его обеими ладошками, прижимает к груди и прижимается ко мне, и целует, целует, целует мои губы.

Что творится вокруг меня - это и есть ад!

Кипит земля, плавятся камни, хищная тварь - поводок - все грызет мою руку, пытаясь добраться до Энжи, а я его не пускаю, а она, моя любовь, моя девочка, не хочет отпускать меня, все пытается целовать мои немеющие губы.

Я держусь, потому что должен отдать все и удержать цепь. Отдаю ей все пятнадцать положенных ей, как дьяволу, процентов, и она обладает ровно тем, чем владел я. И теперь могу оттолкнуть ее подальше от себя и от опасности.

Мне остается только смотреть в ее глаза, пока уходит все то, что никогда не было моим, заемное. К тому моменту, когда теряю последнее, я все еще держу цепь, она обвила все мое тело, уже лишенное сердца. Лишенное любой силы. Мой смех затихает... и я умираю... я выполнил свою миссию...