Её легионер

Глава первая. Марсельская джига

Люди из Интерпола, последние три недели следившие за всеми действиями Гуго Шнайдера, швейцарского торговца оружием, державшим своё дело в Марселе, обратили особое внимание на нового посетителя его офиса. Высокий загорелый мужчина за рулем голубого «шевроле-корвета» удостоился специальной группы провожатых, которые вполне профессионально и незаметно доехали за ним до очень скромного бистро «Ла Монетта», укрывшегося в переулках у набережной Каннабьер.

У бистро уже стояла пара автомобилей, причем от возможных неприятностей машины оберегали два юных араба, подчеркнуто серьезно относящихся к своему делу — в таком районе меры предосторожности чрезмерными не бывают.

Объект наблюдения зашел в заведение, к которому вскоре с небольшими интервалами подъехали ещё три автомобиля, как и предыдущие, видом своим указывающие на самоуверенность и вполне оправданное самоуважение своих владельцев. Вышедшие из автомобилей мужчины производили впечатление людей, знающих цену жизни и самим себе.

Фотоаппарату наблюдателей пришлось немало потрудиться. Несколько позже один из полицейских зашел в бистро, но среди редких посетителей в маленьком зале приехавших не было. Видимо, этим гостям был предоставлен отдельный кабинет, хотя по рангу заведения трудно было предположить в нем наличие отдельных кабинетов.

Полицейский попытался было завести разговор с хозяином бистро, начав с замечания о достоинствах полудюжины припарковавшихся авто, но углубившийся в протирание и без того чистой посуды корсиканец оказался на редкость неразговорчив. Чтобы не привлекать к себе внимания, наблюдателям осталось только переписать номера машин и ждать завершения этого, без сомнения, делового обеда.

Через два часа фотоаппарату понадобилось снова работать и зафиксировать всю группу особо важных клиентов, разъезжающихся от места рандеву. Шестеро мужчин, в своих безупречного покроя костюмах и при умело подобранных галстуках были похожи на преуспевающих бизнесменов среднего масштаба, владеющих прибыльным и надежным делом.

Группа наблюдения запросила по радио дополнительные инструкции и получила распоряжение слежку прекратить и заняться другими объектами: в Марселе полиция никогда не остается без работы.

Вечером, разбирая накопившуюся за день информацию, комиссар Интерпола Жан-Поль Журден задержал свое внимание на фотографиях шестерых сотрапезников, не пожелавших обедать в общем зале. После краткого размышления Шанталь позвонил в отдел, занимающийся международным терроризмом.

Инспектор Интерпола Ксавье Рамо, специалист по теории заговоров и военных переворотов, просмотрев материал об обеде в бистро «Ла Монетта», неопределенно заметил:

— Интересно, почему ни один из них не взял такси, но все притащились на своих тачках? — и сам же себе ответил: — Ну конечно, обычная демонстрация своей независимости — они же все нынче полковники…

Потом Рамо уточнил подробности и подвел итог:

— В мире сегодня существует примерно две дюжины стран, где военный переворот возможен в любую минуту, и примерно столько же — готовых скатиться к ежевечерней смене правительства за пару дней. По биографиям этих парней можно изучать историю Африки, но это ещё ничего не значит — эти красавцы могут работать в любой части света. Вшестером они запросто соберут сотни две головорезов. Следовательно, вскоре вероятен спрос на большую партию стрелкового и штурмового оружия. Это уже по вашей части. Оценивать важность предоставленных сведений не решусь, но все равно — спасибо за информацию!..

…В тот же вечер, в особняке в пригороде Марселя Гуго Шнайдер принимал гостя.

— Чарли, я вляпался как последний фраер! — Шнайдер держался неплохо, но виски выпил чуть больше, чем предполагали правила вступления к деловому разговору.

— Дела действительно так нехороши? — Боксон никогда не торопился с выводами.

— Меня подставили на пару миллионов баксов. Я могу их заплатить, скорее всего, заплачу, но мне нужно вытрясти душу из тех, кто меня подставил…

— Пожалуй, было бы странным, если бы ты уже ничего не хотел! Исключительно между нами: я ещё не разучился стрелять из пистолета — за должную оплату, разумеется…

Рано утром следующего дня Журдену позвонил сотрудник службы наблюдения и сообщил, что Гуго Шнайдер обнаружен мертвым в своем загородном доме. Полицейские из местного участка уже приехали, работают.

…Гуго Шнайдера убили двумя выстрелами — в грудь и в голову.

Комиссар местной полиции Арман Шанталь, прибывший на место происшествия, отправил своих инспекторов расспрашивать соседей, сам же беседовал с домработницей, обнаружившей труп. Взволнованная женщина, жена садовника с соседней виллы, рассказала, что пришла, как всегда, поутру убирать в доме, заметила, что в гостиной горит люстра, хотя было уже светло, зашла туда и увидела сидящего в кресле хозяина, всего в крови, очень испугалась, закричала. В доме ничего не трогала. Нет, никого постороннего в доме и около дома не видела.

Возвратившиеся от соседей инспектора сообщили, что накануне, примерно около семи часов вечера, возле дома Шнайдера стоял голубой спортивный автомобиль, причем местные мальчишки утверждали, что это был американский «шевроле-корвет». Врач, предварительно осматривавший труп, констатировал, что смерть наступила не позже восьми часов вечера.

…Во вчерашнем докладе интерполовской службы наблюдения, предоставленном комиссару Журдену, отмечалось, что из своего офиса Гуго Шнайдер отправился на такси в загородный дом, в котором он за все время с начала наблюдения не появлялся и потому подслушивающие устройства в этом доме не устанавливались. Без четверти семь вечера к дому подъехал голубой «шевроле-корвет», приехавший на нем мужчина был ранее опознан как Чарльз Боксон, профессиональный наемник. Боксон вошел в дом, пробыл в нем полчаса и уехал. Свет в гостиной горел всю ночь. Утром пришла домработница, был слышен её крик, через некоторое время приехала полиция. Никакого шума вечером, в том числе и выстрелов, в доме слышно не было.

С этим докладом Журден немедленно ознакомил комиссара Шанталя и тот, в свою очередь, распорядился о принятии мер к обнаружению и задержанию Чарльза Боксона.

Тем временем криминалисты в гостиной зафиксировали немало отпечатков пальцев, не принадлежащих Шнайдеру, и самые свежие из них — на дверных ручках, на бокале, на бутылке виски, на пепельнице и на сервировочном столике — принадлежали одному человеку, мужчине. На полу были подобраны две гильзы от стандартных 9-миллиметровых патронов типа «парабеллум». Извлекли из стены пулю, пробившую голову Шнайдера. Труп отправили в морг, для дальнейшей патолого-анатомической экспертизы.

Боксон проснулся в своем номере в отеле «Дориан Инн» по привычному рано и призадумался: продолжать ли спать дальше или же разбудить лежащую рядом рыжеволосую ирландку, с которой познакомился накануне вечером в бильярдной. (Когда-то давно, в тренировочном лагере УНИТА, прямо на плацу Боксон установил бильярдный стол — обшарпанное чудо времен мятежа в Катанге, с неплохо сохранившимся зеленым сукном. Прочий инвентарь доставил резидент китайской разведки, разъездной торговец Танг. Лучшим игроком оказался Джефферсон Элси — координатор от ЦРУ.) Продолжать сон определенно не хотелось, будить женщину было жалко. Боксон хорошо понимал значение простого отдыха и с уважением относился к сну — своему и чужому.

Пришлось осторожно встать, вынуть из холодильника банку персикового сока и, выпивая её, отправиться в ванную. В утренних процедурах у Боксона была предусмотрена также краткая гимнастическая разминка на балконе.

Рыжеволосая по-прежнему спала, и Боксон, бесшумно одевшись, спустился из номера в холл первого этажа, где купил газету, поднялся на второй этаж в ресторан и приступил к завтраку. Ничего особенно сенсационного среди новостей, как местных, так и мировых, утренняя пресса не сообщала.

Вернувшись после завтрака в номер, Боксон увидел ирландку уже проснувшейся и заметно обрадовавшуюся его появлению:

— Чарли, я проснулась, а тебя нет. Я даже испугалась.

— Одиночество в постели — это ещё не самое страшное, что может быть в жизни. Я заказал круассаны с медом и кофе.

— Ты с ума сошел, от мучного и сладкого толстеют!..

— От здешних круассанов не растолстеешь. Через пару часов я уезжаю в Париж. Наверное, я соскучился по Эйфелевой башне…

— Я что-то никак не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно…

— Милая моя, я очень часто слышал эти слова, но ничего не могу с собой поделать. Такая манера разговора у меня с детства. Вероятно, это и определило мою судьбу.

В дверь постучали — официант принес завтрак. На сервировочном столике стоял один прибор.

— Благодарю вас! — Боксон вручил официанту должные чаевые и заметив озадаченный взгляд ирландки, пояснил: — Я уже позавтракал. Сейчас буду собираться, ешь, не обращай на меня внимания.

— На тебя, между прочим, трудно не обратить внимания. Кстати, мы ещё увидимся? — спросила она, обмакивая круассан в мед и выказывая полное пренебрежение к опасности прибавить в весе.

— Моя визитная карточка у тебя есть, будет скучно — звони, но я не решусь утверждать, что именно в тот момент меня будет терзать одиночество…

— Ты циничен почти до хамства…

— Оставь эти недостойные инсинуации! Нет, милая моя, к своим женщинам я всегда отношусь с уважением, иначе я бы перестал уважать самого себя. Между прочим, у нас есть минимум полтора часа. Я предлагаю посвятить эти драгоценные минуты друг другу.

— Я тебя уже почти ненавижу, но твое предложение поддерживаю!..

Через два часа Боксон проводил рыжеволосую до такси, поднялся в номер; забрал свой чемодан; спустившись на первый этаж, подошел к стойке портье:

— Счет, пожалуйста.

Одновременно с Боксоном к стойке подошли два крепких парня, один из них показал удостоверение:

— Полиция. Господин Боксон, пройдемте с нами!

— Вообще-то я тороплюсь…

— Не заставляйте нас применять силу, Боксон!

— Да, пожалуй, мне придется согласиться с вашим предложением и первый раз в жизни покинуть отель, не заплатив.

Полицейские не отреагировали на эту подробность, но портье был искренне огорчён — Боксон был постоянным клиентом отеля последние шесть лет, и персонал относился к нему с уважением: на чаевые этот гость никогда не скупился.

На некоторые попытки Боксона узнать, в чём же причина его задержания, полицейские хранили молчание всю дорогу до префектуры, а на упоминание о необходимости пригласить адвоката отвечали, что всему своё время.

Комиссар Шанталь был доволен успехом своих инспекторов: главного подозреваемого удалось арестовать в первый же день расследования. Группа репортеров, с утра дежурившая в префектуре, при появлении Боксона защелкала фотоаппаратами. Сам он уже изрядно встревожился всей этой суетой вокруг своей персоны, но, опять же по привычке, старательно сохранял невозмутимый вид; китайцы правы: важнее всего — не потерять лицо.

— Присаживайтесь, Боксон! — комиссар указал на стул. — У нас к вам несколько вопросов.

— Мне нужен адвокат — во-первых, а во-вторых — объясните, зачем нужен весь этот почетный эскорт?

— Адвоката вам предоставят. А пока просто поговорим. И начнем мы с протокольных формальностей. Кстати, вчера вечером вы были в этом пиджаке?

— Да, в этом.

— Снимите его, пожалуйста. Он нам потребуется для экспертизы.

«Самое главное — ни в чем не сознаваться самому» — объяснял много лет назад Морис Бейкер, американский налетчик-неудачник, убежавший от ФБР в Европу и укрывшийся в колоннах Иностранного Легиона. До того он уже отсидел в тюрьме штата Орегон три года за соучастие в вооружённом грабеже, и его опыту можно было доверять. «Когда у копов нет прямых доказательств, они начнут давить на тебя, чтобы ты раскололся сам. Старики рассказывали, что лучшее средство — непрерывный допрос примерно на пару суток, но сейчас это почти не применяют. Редко кто выдерживает. Человек начинает уставать уже после первых четырех часов. Копы тоже устают, но они могут меняться, отдыхать, а ты сидишь на специально неудобном стуле, в глаза лампа светит и никуда не деться. Чтобы морду тебе набить, начнут тебя провоцировать, например, мать твою шлюхой обзовут, чтоб ты на них драться полез, тут тебе ребра и пересчитают, и ещё занесут в протокол, что, мол, склонен к насилию против представителей закона. А ещё за их вопросами надо следить, чтобы лишнего не наболтать. А как следить, когда голова не соображает? А вопросы как бы простенькие, отвечаешь на них, а ведь копы по-своему в протоколе повернут, и ничего потом не докажешь — сам ведь говорил…»

…Через двадцать восемь часов после начала допроса комиссар Шанталь просмотрел листы протокола и в очередной раз убедившись, что ничего нового от Боксона за последние двадцать пять часов узнать не удалось, решил прекратить это пустое занятие. Ему уже доводилось встречаться с такими людьми. Как правило, это были главари крупных банд, люди серьёзные, волевые, умеющие принимать и исполнять решения, по натуре своей — лидеры, и потому выдержка их была невероятной.

Как и все они, Боксон с самого начала занял глухую оборону, был предельно вежлив, отвечал односложно, и Шанталь морально ощущал прочный психологический барьер, который придётся прогрызать по миллиметрам, если не удалось проломить его сразу.

— Всё, Боксон, вы не убедили меня в своей непричастности к этому делу, и, принимая во внимание имеющиеся против вас улики, я должен вас арестовать.

— Воля ваша, комиссар. — Боксон тоже чертовски устал вести моральный бой с комиссаром и тремя сменяющими друг друга инспекторами, сопротивляясь их попыткам заставить его признаться в убийстве Гуго Шнайдера: суд добровольное признание, несомненно, учтет. — Надеюсь, на следующем допросе будет присутствовать мой адвокат.

— Вполне вероятно.

Комиссар Журден приехал в районную префектуру ещё до окончания допроса Боксона. Объяснив откровенно зевающему Шанталю причины своего интереса к делу, он получил протокол; пристроившись за свободным столом, погрузился в чтение.

«…Чарльз Спенсер Боксон, 37 лет, родился в Париже, холост…

— …Где и когда вы познакомились с Гуго Шнайдером?

— В 1967 году, в США. Путешествовал по Америке автостопом. Шнайдер тоже ехал через Штаты на попутных. Встретились на дороге в штате Айова…

— …Что вы делали вчера вечером в доме Шнайдера?

— Шнайдер хотел нанять меня для выполнения задания.

— Какого именно задания?

— Шнайдер продал партию оружия в Гватемалу, деньги получил вперед. Но оружие до покупателя не дошло. Шнайдер предложил мне заняться поисками. Ему нужен был напарник, которому он мог бы доверять.

— Какой ответ вы дали Шнайдеру?

— Я сказал, что должен подумать: я только что вернулся из Африки, хотелось бы отдохнуть…

— …Чем вы объясните наличие частиц сгоревшего пороха на вашем пиджаке?

— Вчера днем я заходил в частный тир к Роберу Фессару, мы с ним вместе служили в Сенегале. Фессар показал мне пятнадцатизарядную „чешско-зброевку-75“, я расстрелял одну обойму.

— Фессар сможет подтвердить ваши слова?

— Сможет, конечно. Записывайте адрес…

— …Вы отрицаете свою причастность к преступлению?

— Я не убивал Гуго Шнайдера…»

Журден закончил просмотр тоненькой папки дела об убийстве; комиссар Шанталь и его люди ушли отдыхать после бессонной ночи.

Что бы не говорил в своё оправдание Чарльз Боксон, интерполовская служба наружного наблюдения зафиксировала в доме покойного Шнайдера только его — и это был самый главный обвинительный аргумент.

Свои услуги предложил Боксону адвокат Себастьян Турвиль, последние тридцать лет своей карьеры занимавшийся делами бывших солдат Иностранного Легиона. За эти годы были и ослепительные взлёты, и оглушительные провалы, но Турвиль упорно держался своей традиции — и в конце концов стал самым популярным адвокатом среди определенного контингента. «Псы войны» уважали мэтра прежде всего за честность — он никогда не обещал невозможного, но всегда отстаивал интересы клиента до последнего шанса, а иногда — даже если никаких шансов уже не оставалось. Услуги свои Турвиль оценивал умеренно, что также прибавляло ему клиентуру.

Ознакомившись с делом Боксона, адвокат сразу же указал судебному следователю на некоторую непрочность улик, на что следователь ответил:

— Турвиль, я все это понимаю, но даже на основании этих улик Боксону можно выносить приговор. И каких-либо других улик против каких-либо других обвиняемых в этом деле нет.

На свидании с Боксоном Турвиль, среди прочего, спросил:

— Нет ли у вас каких-нибудь особых поручений?

— Есть. Передайте моим родителям, что я невиновен, и что пусть в Марсель не приезжают — я справлюсь сам.

— Это всё?

— Пожалуй, ещё одна просьба. Мой автомобиль остался в гараже отеля. Передайте администрации, что я оплачу хранение.

— Я выполню ваши просьбы, Чарльз.

— Я вам полностью доверяю, мэтр. Спасибо.

…Вернувшись в свой офис, мэтр Турвиль позвонил в Амстердам:

— Боксон им ничего не рассказал. Нет, не думаю, что на него могут надавить. Да, он надежный парень…

В тот же день комиссар Шанталь получил весьма интересный результат баллистической экспертизы: в Гуго Шнайдера стреляли из двух разных пистолетов. Эксперт посетовал на наличие великого множества систем оружия, использующих стандартный патрон типа «парабеллум», но предположил, что в данном случае использовались пистолеты системы «люгер».

Патологоанатом, производивший вскрытие трупа, констатировал, что извлеченная из тела пуля попала прямо в сердце, следовательно, оба ранения были, «безусловно смертельными».

По следам пороха на трупе было определено, что стреляли с расстояния не менее двух и не более четырех метров.

Традиционно приказав своим подчиненным не сообщать ничего прессе, Шанталь, преодолев столь же традиционную у французских полицейских неприязнь к Интерполу, договорился о встрече с комиссаром Журденом. Тот, выслушав рассказ Шанталя, сказал:

— У меня тоже есть кое-что. В архиве Интерпола на Боксона нашлось небольшое досье. Конечно, самые полные данные на подозреваемого находятся в контрразведке, но нам оттуда не помогут. Удовлетворимся тем, что имеем.

Несколько страниц досье все же содержали немало любопытных сведений.

«…Чарльз Спенсер Боксон, родился 29 августа 1946 года, сын француженки Адель Трево и английского солдата Томаса Спенсера Боксона. В 1968 году окончил один из колледжей Парижского университета (Сорбонна). Бакалавр юриспруденции. В том же году записался в Иностранный Легион. Службу проходил в Сенегале и в Центрально-Африканской республике. В 1973 году присвоено звание „лейтенант“, командовал взводом разведки…

…В 1973 году, завершив пятилетний срок службы в легионе, уехал в Гватемалу, где примкнул к марксистским повстанцам. Есть сведения, что Боксон появлялся среди анти-самосовских партизан и в Никарагуа…

…В 1975-76 годах участвовал в боевых действиях в Анголе, в звании капитана командовал батальоном, проявив себя грамотным, инициативным командиром. После разгрома кубинцами войск УНИТА возглавил выходящую из окружения группу наемников. Во время этого рейда отряд Боксона захватил несколько грузовиков, на которых наемники впоследствии прорвались в Намибию. В боевых действиях Боксон отказался от своей доли ценных трофеев в пользу рядовых солдат. Эпизод получил широкое освещение в мировой прессе, и Боксон приобрел огромную популярность среди „солдат удачи“. Тогда же Боксону дали прозвище „Лаки Чак“ — „Счастливчик Чарли“…

…В 1977-79 годах Боксон находился в числе иностранных военных советников при дворе центрально-африканского императора Бокассы. Имел авторитет и личное влияние на императора…

…Имеются неподтвержденные сведения об участии Боксона в крупномасштабных спекуляциях золотыми монетами — „крюгеррэндами“ во время колебаний цен на золото в 1979-81 годах…

…С 1980 года Боксон в звании полковника работает военным советником при штабе УНИТА, планирует и осуществляет диверсионные операции на территории Анголы, лично участвует в рейдах по тылам кубинских войск…

…В 1982 году в парижском издательстве „Олимпия-Пресс“ вышла книга Боксона „Внимание: ягд-команды! Новый взгляд на анти-партизанскую войну“…

…По оценкам экспертов из министерства обороны, Боксон в настоящее время один из лучших специалистов по анти-партизанским и диверсионно-разведывательным операциям…

…Не женат, детей нет. Родители проживают в Лондоне…

…Физически развит, мастер рукопашного боя, владеет многими видами оружия…

…Свободно говорит на французском, английском, испанском языках. Объясняется на португальском и итальянском…»

Ещё не закончив читать, Шанталь спросил:

— С каких это пор бакалавры юриспруденции записываются рядовыми солдатами в Иностранный Легион? Может быть, он что-то натворил весной 68-го года? И если он такой умный, то как же он так просто попал к нам в руки?

— Наверное, вам просто повезло, — ответил Журден. — А от мая 68-го года осталось столько нераскрытых дел, что о них стараются не вспоминать. Буду просить судебного следователя о беседе с Боксоном. Есть у меня к нему пара интимных вопросов…

Один раз Боксон уже попадал в плен — в Гватемале. Тогда с приятелем из партизанского отряда он пошел в деревню за продуктами и по дороге они абсолютно по-идиотски не соблюдали осторожность. Люди из «эскадрона смерти» повязали их прямо на деревенской улице; партизана на месте изрубили мачете, а Боксон успел крикнуть: «Я — американец, агент ЦРУ, немедленно отведите меня к своему начальству, вы получите награду!» Гватемальский офицер, надеясь на премию, не рискнул сразу убивать этого гринго, а ночью Боксон разговорился с часовым — деревенским парнем в мундире, рассказывал ему о блаженной жизни в Лос-Анджелесе, приглашал в гости, продиктовал адрес в Сан-Франциско. Под утро часовой слишком близко подошел к окну сарая, где заперли пленника, и Боксон задушил солдата. Потом, не позволяя трупу упасть, снял с него винтовку со штыком, бесшумно взломал дверь и ушел в сельву. Урок запомнился на всю жизнь.

А в камере марсельской тюрьмы Боксон с первого дня приступил к чтению Библии — это занятие он придумал себе давным-давно, специально на случай лишения свободы: судьба наемного солдата часто бывает непредсказуема, а вынужденное бездействие плохо влияет на душевное состояние человека.

Также Боксон установил себе за правило не менее часа в день заниматься гимнастикой, включая в этот час время обязательной прогулки, — хорошая физическая форма тоже была оружием Боксона.

Естественно, много времени уходило на разговоры с соседом по камере мелким сутенёром Андрэ Буковским. Буковский чаще всего рассказывал о своих подружках, одну из которых он, накокаинившись, зарезал, за что и влетел за решётку без права выхода под залог; впрочем, залог за Буковского вносить всё равно было некому. Следствие по его делу быстро приближалось к суду, и Буковский был счастлив, что блаженные социалисты президента Миттерана отменили смертную казнь. В заключении сутенёр планировал провести не более пяти лет.

Сначала Буковский предполагал, на правах сторожила, быть в камере хозяином, но, обратив внимание на зримую разницу в весовых категориях и, почувствовав ауру железной воли нового арестанта, даже немного загрустил. Потом, заметив, что Боксон вовсе не собирается как-либо унижать сокамерника, повеселел и стал относиться к нему с должным уважением, но без раболепства и подобострастия.

А ещё Буковский вслух мечтал о том счастливом дне, когда выйдет на свободу и окунётся в упоительную жизнь на Лазурном берегу. В этих мечтах Буковского смущала только тамошняя дороговизна, но он рассчитывал на сомнительную верность своих женщин — какая-нибудь из них его все равно прокормит.

Боксон же чаще всего комментировал события во Франции и мире, или рассказывал о странах, в которых ему доводилось побывать, упоминая при этом разные интересные случаи из собственной жизни. Как-то Боксон поведал о своей книге:

— Современные партизаны, как правило, — это неплохо вооруженные боевые подразделения, и поэтому война с ними должна вестись не от случая к случаю, а последовательно и целенаправленно. Наибольшая опасность партизан не в силе их ударов, а во внезапности — партизаны владеют инициативой. Во вторую мировую войну нацисты удачно использовали «охотников» — так называемые ягд-команды. Ягд-команды охотились за партизанами, но не в виде массовой шумной облавы, а с применением партизанских методов — скрытность, мобильность, неожиданность. И партизаны были вынуждены сражаться с ягд-командами, и прекратить выполнение своей основной задачи — диверсии. Боевая инициатива переходила к «охотникам». Вот я и предложил в своей книге восстановить этот опыт. Однажды менеджеры «Де Бирс» наняли меня поохотиться за партизанами, мешающими работе одного крупного алмазного прииска в пустыне Намиб. Я собрал ягд-команду и мы справились за пару недель. Интересное было время!..

Иногда сокамерники играли в шахматы, и тогда стройная логика полковника громила примитивную хитрость сутенёра. Профессия Боксона не позволяла ему ошибаться при планировании своих действий — как в джунглях Африки, так и на шахматной доске: профессиональная привычка стала его образом жизни.

— Чарли, — спросил однажды Буковский, — почему у тебя нет татуировок?

— Чтобы мои враги случайно не опознали мой труп…

С Гуго Шнайдером Боксон впервые встретился на дороге в штате Айова, восточнее города Оскалуса. Боксон неторопливо шел по обочине, когда нагнавший его небольшой фермерский грузовичок остановился, из кабины вышел высокий молодой парень и грузовичок свернул на проселок, в сторону каких-то аграрных строений.

Парень выглядел обычным американским хитч-хайкером, и только короткая армейская стрижка мало гармонировала с образом. Но у Боксона тоже в те дни не было длинных волос — в его путешествии они были малогигиеничны.

Путники разговорились и, к своему удивлению, обнаружили, что оба — из Европы, что оба — студенты (Шнайдер изучал экономику в университете Берна), и что обоим почти по пути.

Из-за коротких стрижек у обоих оказались своеобразные проблемы: каждый проезжающий мимо полицейский патруль считал своим долгом проверить документы — парней принимали за дезертиров, в Штатах бушевало антивоенное движение, активно регулируемое из Москвы.

Поздно вечером Боксон и Шнайдер ужинали в недорогом баре на окраине Оскалусы, планировали путь до столицы Айовы — Де-Мойна. Сытная пища придала уставшим путникам бодрости, сидящие за соседним столиком и томящиеся бездельем юные местные жительницы были удостоены внимания. Боксон говорил по-английски на истинно лондонском диалекте, Шнайдер тоже изъяснялся свободно, но с забавным французским акцентом, так что их слова звучали для ушей местного населения довольно необычно, и претендентки на титул «Мисс Оскалуса» в общении с путниками вели себя более раскованно, чем предполагают стандартные правила гостеприимства.

Однако у барышень имелись другие поклонники, уверенные в своем праве собственности, и поэтому, когда Боксон и Шнайдер вышли на крыльцо в сумерки штата Айова, то у выхода их ждали шестеро — крепкие парни, накачанные пивом и ржаным виски, рецепт которого привезли в Америку их предки, бежавшие из Ирландии от Великого голода 1847 года.

В тот момент Боксон подумал о плотно набитом желудке — будет плохо, если ударят в живот. Шнайдер впоследствии сознался, что и он тогда подумал о том же.

Двое против шестерых не могут драться долго — такое бывает только в синематографе.

Боксон уклонился от прямого удара, перехватил руку противника и классической подсечкой воткнул его головой в стену. Другой айовец налетел на удар башмаком в голень, и когда, ошарашенный болью, он на мгновение утратил бдительность, Боксон сломал ему нижнюю челюсть резким движением кулака, известным в классическом английском боксе под названием «апперкот». Третий, неожиданно для себя оказавшийся перед Боксоном один на один, попытался продемонстрировать свое знакомство с популярными брошюрами по карате, и начал изображать длинный, хлёсткий и очень эффектный удар ногой с разворотом, но Боксон ушел вниз, и незадачливый поклонник окинавского стиля осознал смещение своего центра тяжести, брякнувшись затылком об асфальтовый тротуар города Оскалуса.

Шнайдер на своем фланге также был небезуспешен. Самого первого нападавшего он перебросил через себя простым, но красивым приемом «бросок через бедро». Соприкоснувшись с земной твердью не только телом, но и отчасти душой, оскалусец мгновенно утратил агрессивность и предпочел, на всякий случай, остаться в лежачем положении до конца событий. Удар другого Шнайдер парировал хорошо поставленным блоком левой руки, одновременно въехав ногой в правое подреберье противника, после чего локтем правой руки обломил передние зубы неосторожно приблизившемуся сбоку третьему уроженцу здешних мест, и окончательно отключил его от действительности хорошим ударом левой руки в голову.

— Уходим! — сказал по-французски Боксон, и Шнайдер печально усмехнулся:

— А я так мечтал переночевать на чистой простыне…

Они шли по дороге на север, прячась в поле всякий раз, когда их нагоняла какая-нибудь машина, ехавшая со стороны Оскалусы.

По пути они рассказали друг другу, где научились драться так хорошо: Боксон сознался в обладании черным поясом по дзю-до, а Шнайдер, как оказалось, несколько лет занимался в спортивном клубе, где тренером был бывший офицер СМЕРШа, в конце 40-х годов перебежавший за «железный занавес», он-то и преподал наиболее одаренным ученикам краткий курс знаменитого русского боевого самбо.

Парни без приключений добрались до Де-Мойна, потом вместе пересекли Небраску, и уже в Колорадо их пути разошлись: Боксон отправлялся на юг, в Техас, а Шнайдер запланировал добраться до Калифорнии: посмотреть на Голливуд и на какое-то время примкнуть к одной из общин хиппи, которых в тот год на пляжах Лос-Анджелеса становилось все больше и больше.

Через семь лет они встретились в Никарагуа, где Боксон в одном из марксистских партизанских отрядов воевал против Самосы и его горилл, а Шнайдер привез на продажу немного оружия. Боксон выступал тогда экспертом по качеству принимаемого товара, забраковал половину партии, чем вызвал смутное недовольство местных посредников, не решившихся, однако, спорить с суровым, но отлично знавшим свое дело «товарищем Рохо» (так в те беспросветные дни называли рыжебородого англичанина никарагуанские друзья).

Они встречались потом не раз, но их трудно было назвать друзьями. Деловые партнеры, может быть, приятели, не более того. И вот сейчас Боксона обвиняли в убийстве Гуго Шнайдера, и обвинители утверждали, что имеющихся улик вполне достаточно для венчания с гильотиной.

Инспектор Интерпола Ксавье Рамо выслушал рассказ комиссара Журдена о подробностях дела и спросил:

— Ты знаешь, почему свергли императора Бокассу?

— По-моему, за людоедство и подавление демократии. Об этом писали в газетах…

— Вовсе нет! Кому какое дело до таких африканских народных обычаев, как людоедство и подавление демократии? Все гораздо проще! В конце 1977-го года майор Боксон был одним из иностранных военных специалистов в Центрально-Африканской империи. И он предоставил императору Бокассе доклад, в котором обосновал необходимость и возможность создания в империи самой мощной на континенте армии. В докладе было страниц тридцать, позже все это называли «меморандум Боксона». План был настолько хорош, что Бокасса увлекся им немедленно. Копию меморандума, естественно, сразу же получила наша разведка, и эксперты из министерства обороны не нашли в проекте никаких изъянов — план попросту был гениален! Я помню там такой пункт: в офицеры брать только тех, кто хорошо знает хотя бы один европейский язык. Это может показаться мелочью, но офицерский корпус империи по сравнению с другими африканскими странами интеллектуально стал бы на порядок выше. Когда доклад с комментариями поступил в наше министерство иностранных дел, там началась паника: готовится, мол, пан-африканская война! Наверное, такой войной все бы и закончилось. Попытались было устранить Боксона, с первого раза не удалось, потом поняли, что в персональном устранении нет смысла: Бокасса уже взял осуществление плана под свой личный контроль. Боксон, кстати, тогда и получил звание полковника. Началась же реформа армии без афиширования, тихо. Установили дружбу с Ливией, чтобы приобретать подешевле, а то и вовсе даром русское оружие. В «меморандуме Боксона» был предусмотрен срок — 4 года. Конечно же, ждать результатов этой олимпиады никто не стал, были предприняты соответствующие внешнеполитические шаги, и лучший друг Французской республики Бокасса слетел с трона. А «меморандум Боксона» на всякий случай ликвидировали даже в архивах.

— Это интересно, из этого можно сделать сенсацию! — Журден был явно удивлен.

— Ничуть, в таких делах никто не сознается, доказательств журналисты нигде не найдут, поэтому вся информация останется на уровне слухов. Но дело не в этом. Чарли Боксон — умная, сильная личность! Если бы он хотел убить Гуго Шнайдера, он сделал бы это так, что полиция не смогла бы арестовать его в тот же день. Теоретически, разумеется, можно предположить, что он сам подставил себя, что бы никто не поверил в его глупость и все бы засомневались в правильности обвинения, но мы-то с тобой знаем, что в жизни такого не бывает. Да и улики против него далеко не однозначны — адвокату есть за что зацепиться.

— Я думал об этом. Шанталь тоже начал сомневаться. Кстати, почему бакалавр юриспруденции Боксон записался в Иностранный Легион?

— Спроси у него сам, но, думаю, правду он тебе не скажет…

…Судебный следователь, хоть и не пришел в восторг от вмешательство в это дело Интерпола, все же разрешил Журдену провести с подозреваемым непротоколируемую беседу.

В комнате для допросов Боксон увидел демонстративно открыто стоящий на столе портативный магнитофон.

— Присаживайтесь, Боксон! Я — комиссар Интерпола Журден. Наша с вами беседа, как видите, будет записана на магнитофон, но эта запись юридической силы не имеет.

— Мой адвокат не рекомендовал мне разговаривать с полицией без его присутствия.

— Вы вправе отказаться от беседы, но к делу об убийстве Гуго Шнайдера Интерпол имеет свой интерес, и в следующий раз вам все равно придется отвечать на мои вопросы, но уже с записью в протокол, пусть даже и в присутствии адвоката.

— В последний раз полицейские беседовали со мной двадцать восемь часов. У вас пленки хватит?

— Хватит, хватит, не беспокойтесь! Я рад, что вы не утратили чувство юмора. На некоторые из моих вопросов вы уже отвечали комиссару Шанталю, но я вынужден их повторить. Итак, начнем: с кем вы встречались в бистро «Ла Монетта»?

— С друзьями. Их имена вам известны.

— О чем вы говорили?

— В последнее время ходят слухи об упорядочении деятельности наемных солдат. Мы решали вопрос: не создать ли нам организацию типа профсоюза?

— И что решили?

— Решили подумать. Но в следующем совещании я участвовать уже не буду — меня арестовали и мало ли что я наговорил на допросах. Мне какое-то время не будут доверять — это вполне нормально.

— Зачем вы приезжали днем в офис Шнайдера?

— Портье в отеле передал мне записку от Шнайдера, я заехал к нему в офис, Шнайдер предложил встретиться для более подробного конфиденциального разговора в загородном доме. Все остальное вы прочитали в протоколе допроса, ничего нового я добавить не могу.

— И как велика была партия оружия, отправленная в Гватемалу?

— Шнайдер говорил, что на два миллиона долларов. Достаточно большая, чтобы за несоблюдение договора убить торговца.

— Как вы думаете, убийство Шнайдера связано с этой сделкой?

— Понятия не имею, но — вполне вероятно. Впрочем, оружие исчезло примерно две недели назад и Шнайдер ещё не получил предупреждение от покупателя о возможных последствиях обмана. В подобных случаях никогда не убивают сразу, сначала предлагают исправить ошибку.

— Значит ли ваш ответ то, что вы отрицаете гватемальскую версию убийства?

— Нет, не отрицаю. Мне неизвестны все подробности этой сделки. Ищите, у вас возможностей достаточно много.

— А вы не желаете нам помочь?

— Чем я вам могу помочь, господин комиссар? Я рассказал все.

— Рассказали-то вы, пожалуй, далеко не все. Шнайдер называл какие-либо имена, адреса?

— Нет, конечно. Пока бы я не дал своего согласия на участие в деле, я, естественно, не получил бы никаких подробностей.

— Мне сообщили, что вы в камере читаете Библию. Вы что, так религиозны?

— Нет, к сожалению, в вере я крайне нетвёрд. Просто выдалось много свободного времени, и я решил заняться развитием своего интеллекта. Библия для этого — лучшее средство. Хотя, если ума нет, то его не прибавишь…

— Вернемся к нашим баранам. По вашему мнению, были ли в настоящее время у Шнайдера другие незавершенные сделки?

— Господин комиссар, я прибыл из Африки неделю назад. Откуда ж мне знать о сегодняшних европейских делах? А со Шнайдером у меня общих дел вообще не было.

— А контрабанда «крюгеррэндов» пару лет назад?

— Мне уже приписывали разные грехи. Сейчас вот пытаются доказать, что я — убийца. Я не занимался контрабандой золота, да и Шнайдера, между нами говоря, я не убивал.

— Допустим. Знаете ли вы других торговцев оружием?

— Господин комиссар! Я, несомненно, далеко не святой, заповеди Моисея я нарушал неоднократно, но я никогда не был доносчиком. Если вас такой ответ не устроит, я могу перечислить несколько имен из рекламных объявлений журнала «Солдат удачи».

— Вы когда-нибудь занимались контрабандой оружия?

— Да, в 1974-м году, в Никарагуа.

— Расскажите об этом.

— Ничего особенного. Как-то летней ночью я помогал разгружать грузовик, пригнанный из Гондураса. Об этой истории лучше всего расспросить парней Даниэля Ортеги.

— Кто поставляет оружие для УНИТА?

— Весь мир знает, что солдат генерала Савимби вооружает ЦРУ.

— Кроме вас, кому ещё Шнайдер предлагал заняться поисками пропавшего оружия?

— Думаю, что только мне. Слишком мало времени прошло с момента обнаружения пропажи, чтобы успеть сделать какой-либо отбор кандидатов в поисковую команду. Но это только мое личное мнение, которое я высказываю именно в данном разговоре. В протоколируемом допросе я ответил бы так: не знаю.

— Почему вы стали наемником?

— А почему вы стали полицейским?

— Вы участвовали в студенческих демонстрациях 68-го года?

— Да, как и многие другие из нашего университета. А где вы были в это время?

— Стоял с пластиковым щитом по другую сторону баррикады. Ваш путь в Иностранный Легион как-то связан с событиями 68-го года?

— Мой путь в Иностранный Легион связан со всеми событиями в моей жизни, комиссар…

— У вас есть ко мне какие-либо просьбы?

— Только одна: найдите настоящего убийцу!

…Судебному следователю пришлось выдать разрешение на ещё один не предусмотренный стандартной процедурой расследования допрос — из Парижа прибыли специальные представители министерства иностранных дел.

— Боксон, нас интересует только одно: в какой стране и кем вам и прочим компаньонам из бистро «Ла Монетта» предлагалось провести боевую операцию?

— Я не понимаю, о чем вы говорите…

— А если министерство иностранных дел поспособствует вашему скорейшему освобождению, наш вопрос будет более понятен?

— Господа, неужели вы всерьёз предполагали, что Чарльза Спенсера Боксона можно так дешево купить?

— Господин Боксон, а неужели вы всерьёз предполагали, что кто-то поверит в этот бред о профсоюзе наемников? И неужели вы мечтаете о пожизненном заключении?

— Я невиновен, и поэтому не боюсь пожизненного заключения…

— У министерства иностранных дел республики имеются возможности весьма осложнить вам жизнь… Например, выдать вас правительству республики Ангола…

— Господа, у вас нет полномочий пугать меня таким вариантом событий. Извините, я не дурак…

— Ваша невиновность очевидна только вам и вашему адвокату, да и адвокат, вероятно, терзается сомнениями. Министерство иностранных дел может оказать влияние и на следствие, и на обвинение. Мы настоятельно рекомендуем вам сотрудничать с нами…

— Чарльз Спенсер Боксон никогда не был предателем…

— А ваше бегство из Центрально-Африканской империи в 79-м? Перестаньте корчить из себя хрестоматийного героя!..

— В Центрально-Африканской империи я никого не предавал, и вы это знаете. Я не герой, но и вы, парни, не те, кто может меня испугать. Возвращайтесь-ка в Париж и закройте эту безнадежно бездарную тему…

…Владелец тира Робер Фессар подтвердил слова Боксона о пробной стрельбе из пистолета «чешско-зброевка-75». В пачке использованных бумажных мишеней нашлась даже мишень Боксона с кучно сгрудившимися в центре отверстиями.

— Комиссар, — сказал владелец тира, — это, конечно, не мое дело, но если бы Лаки Чак действительно шлепнул этого типа, то вы бы никогда не нашли убийцу…

Комиссар Шанталь, в бессчетный раз проклиная свою работу, приехал в загородный дом Гуго Шнайдера для дополнительного осмотра места происшествия. Накануне Шанталь беседовал с судебным следователем, рассказал о досье Интерпола, и получил стандартно-традиционное распоряжение искать улики.

Для начала комиссар прошел по всему дому, восстановив в памяти расположение комнат. Приняв за основу работы версию о невиновности Боксона, было логично допустить вероятность того, что истинный преступник или преступники (наличие двух пистолетов указывало на вероятность участия в убийстве двух киллеров) заранее спрятались в доме и дожидались Шнайдера. Поэтому следовало проверить все возможные места, где могли затаиться два человека.

В первый свой приезд полиция, конечно, осматривала дом, и даже составила об этом соответствующий протокол, но появившееся сообщение о голубом «шевроле-корвете» отвлекло внимание и осмотр был проведен формально, исключительно для отметки в деле.

Шанталь обходил комнаты одну за другой, пользуясь, как всегда, большой старинной лупой, которая когда-то принадлежала его деду, инспектору марсельской полиции, погибшему в середине двадцатых годов в перестрелке с бандой заезжих парижских апашей.

В комнатах чаще всего попадались следы самих полицейских, но Шанталь осматривал все шаг за шагом с упорством золотоискателя и неослабным вниманием сыщика-профессионала.

Он нашел искомое там, где и предполагал найти: на чердаке.

На полу возле чердачного окна пыли было намного меньше, чем в других местах. В щелях пола застряли частицы сигаретного пепла и табачные крошки тот, кто ждал Шнайдера, по-видимому, курил, окурки, естественно, унес с собой, пепел же просто разметал по сторонам.

Шанталь попытался найти отпечатки пальцев, но тщетно. Представив себе, как киллеры могли пройти с чердака в гостиную, он проделал весь путь, внимательно разглядывая чуть не каждый сантиметр пола и стен, но ничего привлекательного для криминалиста не увидел.

Преступники, скорее всего, проникли в дом со стороны сада. Шанталь распорядился для экспертизы вынуть замок из двери, ведущей в сад, так как никаких явных следов взлома на двери не было — вероятно, у преступников имелся ключ.

Потом комиссар прошел возможный маршрут киллеров до дома Шнайдера и путь их возможного отхода.

Так как наблюдатели из Интерпола никого не видели, значит, преступники ушли на соседнюю улицу. В том, что киллеры работали дуэтом, Шанталь уже не сомневался — солист не будет устраивать спектакль с двумя пистолетами даже для того, чтобы ввести в заблуждение полицию.

Ругая себя за все более проявляющуюся ошибку с арестом Боксона, сожалея о безнадежно потерянном из-за этого времени и проклиная по этому поводу доклад Интерпола, Шанталь начал расспрашивать живущих на соседней улице. В первый день расследования полицейские инспекторы ограничились расспросами лишь жителей домов, стоящих рядом с домом Шнайдера. Теперь же количество опрашиваемых возросло в несколько раз, а инспекторов для этого дела уже не было.

К концу дня комиссар Шанталь уже знал, что в тот злополучный вечер в одном из переулков долгое время стоял белый седан «рено». Среди местных жителей владельцев такой не нашлось, гости ни к кому на белом «рено» не приезжали. Одна из любопытствующих домохозяек рассказала, что видела в этом белом «рено» двух человек, вроде бы, за рулем сидела женщина.

Конечно, никаких следов на асфальте белый седан не оставил.

Шанталь прошел от места его парковки к дому Шнайдера и отметил, что путь этот можно было пройти быстро и незаметно.

Комиссар, несомненно, признавал вероятность случайных совпадений, но он достаточно долго проработал в полиции французского портового города Марсель, чтобы решительно в них не верить.

Поздно вечером, продолжая ругаться по адресу Интерпола, Шанталь составил подробный отчет для судебного следователя. Потом позвонил Журдену, рассказал о новых фактах и добавил:

— Завтра утром Боксон будет освобожден под залог. У меня нет причин его задерживать, и он, скорее всего, уедет, как и собирался, в Париж. Если у вас есть к нему вопросы, торопитесь.

— Да о чем его спрашивать, он все равно ни черта не знает! Может быть, попробовать поискать по отелям гватемальцев?

— Может быть. А ещё в порту разгружают бананы сразу три гватемальских парохода. К тому же… Мне неприятно осознавать это, Журден, но дело начинает казаться мне безнадёжным. Не выяснив все о жизни и бизнесе Шнайдера, я не смогу найти эту чертову нить, которую в детективной литературе так лихо распутывают книжные сыщики.

— Я ведь уже предоставил вам досье на Шнайдера…

— Этого мало. Шнайдер три недели не появлялся в загородном доме. И когда он наконец-то туда поехал, там его уже ждали. Кто мог знать, что Шнайдер будет именно в том месте и именно в тот час?

— Боксон.

— Но Боксон приехал позже. Кто-то уже ждал Шнайдера до того. Может быть, в ваших бумагах что-нибудь есть?

— В наших бумагах много чего есть, но этот дом там не фигурировал. Как сказано в учебнике криминалистики, нужно начинать с допросов ближайшего окружения потерпевшего — родственники, друзья, коллеги по работе…

— Я читал учебник криминалистики. А начну я, пожалуй, со служанки. Она-то точно знает, когда Шнайдер бывал в доме и что он там делал.

— Желаю вам успехов, Шанталь. Досье Интерпола всегда к вашим услугам.

…Судебный следователь не согласился с доводами Шанталя. Боксон был единственным реальным подозреваемым — улики против него были неопровержимы, с такими уликами можно было даже выходить с обвинением на суд присяжных. Чтобы освободить Боксона под залог, требовалось хотя бы указать на реальную возможность других подозреваемых. А что пыль на чердаке кто-то стер, да чей-то белый «рено» недалеко парковался — отвлеченные факты, не более того…

На этот раз домработница не волновалась, была словоохотлива и рассказала многое.

Покойный господин Шнайдер купил этот дом три года назад для своей сестры. Несчастная женщина незадолго до того потеряла в автомобильной аварии мужа и сына, а ей самой ампутировали обе ноги, примерно до коленей. Её имя — Жаклин, фамилия по мужу — Адамс. Но бедняжка прожила здесь только несколько месяцев, не выдержала мистраль и уехала в Париж. Конечно, господину Шнайдеру, наверное, следовало бы купить ей дом где-нибудь на Лазурном берегу, а не в Провансе, но ведь весь его бизнес здесь, в Марселе, само собой, он хотел, чтобы и дом был поближе. Примерно полгода спустя после отъезда мадам Адамс господин Шнайдер стал приезжать сюда с женщиной. Я видела её издалека, высокая брюнетка, как-то зимой на плечах у неё была норковая пелерина, видимо, дама была не из бедных. Приезжали они редко, пожалуй, не чаще раза в месяц. Иногда дама приезжала на такси, и в те вечера господин Шнайдер приезжал раньше и уже ждал её, иногда они приезжали вместе. Уезжали на следующее утро, случалось, что жили в доме пару дней. Продукты господин Шнайдер привозил с собой, что оставалось — разрешал забирать мне. Господин Шнайдер был очень добрый человек. Нет, описать внешность дамы я не смогу. Мне кажется, что она специально не показывалась мне. Я её понимаю — наверняка у неё есть муж. Помню только, что это была высокая брюнетка. Наряды каждый раз были разные, красивые, наверное, очень дорогие.

А иногда господин Шнайдер ночевал в доме один. Потом приходили большие счета с телефонной станции. Господин Шнайдер очень много разговаривал по телефону и все с Америкой. Ведь когда у нас ночь, у них там, в Америке, день, не так ли?

Другие гости в доме бывали редко, очень редко. Мужчины, наверное, сигареты в пепельнице оставались мужские, без губной помады, иногда сигары. Нет, мужчины в доме не ночевали. Гости немного выпивали, закусывали, утром почти нечего было прибирать. Нет, господин Шнайдер не предупреждал меня о своих приездах никогда. Просто я живу рядом, и если вижу вечером в доме свет, значит утром надо приходить убирать — так мы договорились с господином Шнайдером. Платил господин Шнайдер хорошо, он был очень добрый человек. Такой работы мне уже, наверное, не найти. Да, господин комиссар, если что вспомню, я вам обязательно позвоню, обязательно…

…Работники фирмы, допрошенные в тот же день, немногим помогли полиции. Фирма Шнайдера официально торговала пиротехникой — традиционный вид прикрытия для подпольных торговцев оружием, такая деятельность позволяет почти легально перевозить боеприпасы. Правда, бухгалтер рассказал о имеющихся у него подозрениях относительно некоторых дополнительных счетов в швейцарских банках, откуда Шнайдер иногда переводил наличность для пополнения оборотных средств, но все это оформлялось в законном порядке.

Секретарша рассказала о постоянном посетителе, слабо говорящим по-французски. Этот господин приезжал примерно раз в месяц, беседовал со Шнайдером не более часа, и исчезал снова на месяц. О себе этот посетитель просил доложить так: Джон Кларенс из Питтсбурга. Шнайдер принимал его немедленно. Со слов секретарши был составлен словесный портрет «Джона Кларенса», но его внешние данные оказались слишком общими, чтобы можно было их с кем-либо конкретно идентифицировать.

Выяснив последнюю дату появления «Джона Кларенса», Шанталь проверил, не останавливался ли в каком-либо отеле человек с таким именем. Но ни в одном из марсельских отелей, общежитий и кемпингов «Джон Кларенс» не регистрировался. Более того, по портрету, нарисованному художником полиции, никто из персонала этих заведений такого постояльца не припомнил.

По марсельским адресам из записной книжки Шнайдера Шанталь прошелся сам, но это были в основном адреса деловых партнеров, а также проституированных женщин, работающих по высшему разряду с очень ограниченным кругом клиентов, и принимающих у себя мужчин только по рекомендациям. Проститутки рассказали, что Шнайдер бывал у них не очень часто, но регулярно; о своем бизнесе не разговаривал. В загородный доме Шнайдера этих женщин не приглашали.

В записной книжке были также адрес и телефоны из других городов Франции, и немало адресов и телефонов из других стран. Шанталь усмехнулся, представив себе, как отреагируют на его запрос где-нибудь в полиции воюющего Сальвадора.

На телефонной станции Шанталю выдали копии счетов за телефонные переговоры из загородного дома Шнайдера с разными городами и странами за последний год. На последнюю дату — месяц назад — было зарегистрировано три разговора с Нью-Йорком, пять — с Гватемалой и один — с Каракасом. Все это напоминало обычные торговые переговоры, когда группы участников сделки часто совещаются между собой.

Шанталь уже понял, что дело следует распутывать вовсе не в Марселе, что на раскрытие преступления уйдут недели, а то и месяцы бесконечных допросов множества людей, зачастую даже не подозревающих о существовании друг друга, но связанных в одной общей точке — в своем знакомстве с убитым Гуго Шнайдером.

И уже наваливались другие происшествия, и всего лишь через месяц дело об убийстве Гуго Шнайдера будет отходить на второй план, но, тем не менее, постепенно, хоть и медленно, оно будет пополняться новыми сведениями, и когда-нибудь, в конце концов, полиции повезет и появятся те самые, пока ещё неизвестные данные, которые и укажут на истинного убийцу. И чтобы ускорить появление этого дня, сейчас следовало бы предельно точно сфокусировать внимание на наиболее вероятных причинах преступления.

Обычное ограбление полиция исключила сразу — с руки Шнайдера не были даже сняты золотые швейцарские часы «Зенит».

После повторного разговора с домработницей появилась версия об убийстве из ревности — таинственная высокая брюнетка могла быть тому причиной.

Версия о гватемальской сделке тоже заслуживала внимания, но полиция знала о ней только со слов Боксона — контрабанду оружия Шнайдер осуществлял с участием никому неизвестных помощников.

Адвокат Турвиль все-таки добился своей цели — Боксона освободи под залог в приличную сумму на десятый день после ареста. Прежде, чем выйти из камеры Боксон демонстративно с тяжким вздохом сожаления отложил Библию, закончив своё чтение на 4-й книге Царств — он все-таки остался недоволен своими скромными достижениями в изучении Священного Писания.

Сокамерник Буковский тоже огорчился — он уже привык к не оскорбляющим достоинства манерам Боксона, его чистоплотности и способности разговаривать на абсолютно любую тему.

На прощание Боксон оставил Буковскому контактный адрес в Париже: небольшое кафе на бульваре Османн, письмо Боксону передадут. В студенческие годы Боксон был очень близок с хозяйкой этого кафе и дружеские отношения у них сохранились до сих пор.

Боксона обязали сообщать в полицию о всех своих передвижениях, и он сообщил, что собирается уехать на недельку-другую к своим родителям в Лондон, а уже оттуда приехать в Париж, адрес его парижской квартиры имеется в протоколе.

Полицейские, конечно, порекомендовали не покидать пределов Франции, и тогда Боксон сказал, что поедет в гости к своей сестре в Нормандию. Этот маршрут возражений полиции не вызвал.

Голубой «шевроле-корвет» пылился в дальнем углу гаража отеля «Дориан Инн», и вызволив его оттуда ценой дополнительных чаевых, Боксон первым делом заехал в бистро «Ла Монетта». Заказав чашку кофе, он почти невзначай негромко сказал в сторону стоящего за стойкой хозяина:

— Передай парням, что я выхожу из дела, меня пасут.

Корсиканец никак не отреагировал в ответ, но Боксон знал, что его слова в любом случае дойдут по назначению.

Потом он посетил сауну и солярий, в котором пытался восстановить изрядно поблекший в тюрьме южно-африканский загар. Конечно, загорать можно было бы и на пляже, но на это бы потребовалось бы гораздо больше времени, а Боксон решил не оставаться в Марселе ни одной лишней минуты — он и так безвозвратно потерял целых десять дней.

Позже он появился в местном отделении банка «Лионский кредит» и снял со счета немного наличности. Чек мэтру Турвилю Боксон выписал ещё утром.

Побывав ещё в одном малоприметном баре, Боксон получил конверт. Ознакомившись с его содержимым, он позвонил по указанному в письме телефону, и через полчаса в баре отеля «Хилтон» встретился с человеком, на визитной карточке которого значилось: «Эмилио Гонсалес, региональный представитель компании „Кариба фрут“, Колумбия». Боксон, взглянув на типичную латиноамериканскую внешность «регионального представителя», подумал: «У этих парней совсем нет фантазии, если бы он был из Штатов, он бы назвался Джоном Смитом». После должных обменов приветствиями Гонсалес сделал свое предложение:

— Сеньор Боксон, в Колумбии в последнее время сложилась очень напряженная обстановка, и наша фирма заинтересована в создании системы безопасности от возможных нападений со стороны некоторых вооруженных группировок. Мы предлагаем вам достаточно выгодные условия контракта и готовы рассмотреть ваши контрпредложения.

— Сеньор Гонсалес! — с выражением понимания ответил Боксон. — Я отвечу вам как мужчина мужчине. В последние годы моя работа тесно связана с некоторыми правительственными структурами Соединенных Штатов Америки, и этот факт может повлиять на необходимое доверие со стороны руководства компании «Кариба фрут». Во избежание весьма вероятных недоразумений я вынужден отклонить столь лестное для меня предложение.

Эмилио Гонсалес однажды видел, чем могут закончиться недоразумения между руководством фирмы «Кариба фрут» и сотрудниками некоторых правительственных структур. Но гораздо большие недоразумения обрушивались на головы тех, кто привлекал данных сотрудников к работе в компании. Поэтому договаривающиеся стороны расстались вполне довольными результатами проведенных переговоров.

После скромного ланча Боксон отправился к давно знакомой даме, чей телефон и адрес имелись в записной книжке Шнайдера.

— О, — почти не удивилась она, — сам Лаки Чак! Ты сбежал, или тебя зачем-то отпустили?

— Я был в узилище почти две недели, расскажи мне последние новости… — попросил Боксон.

— За свои новости я беру только наличными, и всегда — вперед…

…Этим же вечером, на несколько минут остановившись у бензоколонки, голубой «шевроле-корвет» поехал на север — ему предстояло пересечь по меридиану всю Францию.

На следующее утро комиссар Шанталь появился в местной штаб-квартире Интерпола; в кабинете Журдена он сразу же задал вопрос:

— Почему Интерпол следил за Шнайдером?

— Начать придется издалека. — Журден отодвинул от себя бумаги, приготовился к длинному рассказу. — В настоящее время в Европе в частности и в мире вообще на рынке оружия сложилась очень напряженная ситуация. С одной стороны — имеется несколько серьёзных региональных конфликтов, которые требуют большого количества современного вооружения — Афганистан, Иран-Ирак и так далее. Но снабжение воюющих стран взяли на себя государственные структуры — например, ЦРУ. Они и получают основную прибыль. Сегмент рынка, оставшийся для мелких дилеров типа Шнайдера — чрезвычайно плотно набит предложениями при мало-платежеспособном спросе. Поэтому конкуренция в этом бизнесе очень острая и, учитывая специфику товара, просто смертельно опасная. За последние восемь месяцев в Европе были убиты шесть оружейных дилеров — один в Испании, два в Бельгии, один в Голландии и два в Германии. Убийцу поймали только в одном случае — голландца Ван Хаарта застрелил какой-то законченный наркоман, который толком не понимал, откуда у него в руке пистолет и зачем он стреляет, придурка скрутили на месте преступления.

Сейчас этот слабый на голову блаженствует в голландской тюрьме и выражает недовольство, если к завтраку вместо бананов подадут апельсины.

За эти же восемь месяцев на подпольном рынке оружия резко увеличилась доля китайского товара, причем не из Тайваня, а из континентального Китая. Мало того, что русские бесплатно снабжают всех террористов своими «Калашниковыми», так теперь и уголовники стали вооружаться дешевыми «Калашниковыми» от наследников председателя Мао. До этого китайское оружие большей частью оседало в обеих Америках, в Азии и в Африке. В Европе, замечу, хватает своих производителей.

Но китайским оружием торгует кто-то из старых дилеров, так как новых имен в наших досье не появилось; я не беру в расчет ту постоянно обновляющуюся мелкоту, которая время от времени продает ворованные или контрабандные стволы: больше пяти единиц товара в их сделках не бывает.

Интерпол установил наблюдение за некоторыми наиболее известными торговцами оружием, имеющими выход на латиноамериканский рынок. Вот и весь ответ на ваш вопрос!

— Вы рассказали все?

— Интересный вы человек, Шанталь! Я рассказал вам и без того конфиденциальную оперативную информацию, а вы все недовольны. Вот вам ещё одна деталь: наши аналитики считают, что кто-то пытается создать крупную подпольную оружейную монополию.

— Вы думаете, Шнайдер мешал этой монополии?

— Я думаю, что Шнайдер принимал участие в её создании. Таинственный Джон Кларенс из Питтсбурга — это, скорее всего, курьер. Ежемесячные телефонные разговоры с Америкой указывают на постоянную деловую активность Шнайдера в этом регионе. Вопрос: зачем тем же гватемальцам покупать оружие в Европе, если рядом имеются оружиепроизводящие страны: Бразилия, Аргентина, Мексика и, наконец, США? Похоже, что оружие и привозили из этих стран, а в Европе, у Шнайдера был расчетный центр, наверняка в одном из швейцарских банков.

Также имеются у нас сведения, что китайским оружием активно торгует мафия — не только китайская. В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе прослеживаются связи между некоторыми семьями «Коза-Ностры» и китайской «Триадой». Предположение такое: не довольствуясь официальными каналами торговли оружием, руководство коммунистического Китая использует каналы мафии Пекину любым путем нужно добывать деньги для своей политики «четырех модернизаций». И где заканчивается влияние «Триады», там китайское оружие продают люди «Коза-Ностры». Нежелающих сотрудничать с этими организациями просто убивают — убить всегда легче, чем договориться. Таким образом, появилась реальная опасность для обычных, честных дилеров — их обязательно попытаются затянуть в криминальный бизнес. Пока все убитые дилеры контрабандисты, легальная доля в их бизнесе была ничтожной.

К сожалению, за три недели слежки за Шнайдером мы ничего нового не узнали. Сейчас причина известна — пока не была завершена предыдущая, гватемальская, сделка, Шнайдер не брался за новую. И ещё: похоже, что Шнайдер поехал в загородный дом вести ночные телефонные переговоры. И убийцы знали, что Шнайдер приедет, потому что знали об этих самых предстоящих переговорах.

— О том, что Шнайдер будет вечером в доме, знал и Боксон…

— Конечно, знал. И мог кому-нибудь сболтнуть: мол, вечером еду за город, к Шнайдеру. Но мы об этом вряд ли узнаем…

…Анри Анжер, молодой инспектор из группы Шанталя, вбежал в кабинет шефа с видом победителя.

— Один из моих осведомителей работает шофёром грузовика. Вчера вечером в Тулоне он остановился закусить в баре «Сент-Виктуар», на окраине, возле шоссе. Какой-то парень с испанским акцентом продавал пистолет «люгер». Похоже, покупателей он в тот вечер не нашел. Если пистолет вчера не продал, то придет продавать сегодня.

Шанталь поднял вверх указательный палец:

— Вот это и есть рутинная полицейская работа, и, хотя я уважаю моего коллегу комиссара Мегрэ, но и нам иногда везет, как в книгах.

Распорядившись об организации оперативной группы, Шанталь связался по телефону с комиссаром Сабатье из Тулона, попросил помощи. Хоть Шанталь и был уверен, что его ребята в любом случае справятся сами, но о своих действиях на чужой территории следовало бы уведомить хозяев.

Польщенный таким доверием, Сабатье пообещал дать пару человек, но не удержался от разумного вопроса:

— Если этот парень шлепнул твоего Шнайдера, то почему он будет продавать пистолет? Он что, дурак?..

…Перуанец Альберто Сола был действительно дурак. Когда руководстве Революционного Движения отправляло его в Европу покарать предателя Шнайдера, Сола получил строжайшую инструкцию выбросить оружие немедленно после проведения акции. Приняв в свое распоряжение два блестящих от заводской смазки «люгера», Альберто влюбился в них беспредельно. Оружие было датировано 1950-м годом, и с рождения ни разу не использовалось. И после того, как со своей напарницей Анитой Синсарес они всадили по пуле в потрясенного их внезапным появлением Шнайдера, Сола забрал пистолеты себе: «Потом выброшу». Он и хотел их выбросить, но, сидя за рулем взятого напрокат белого «рено-18», мчавшегося по ночной дороге из Марселя в Тулон (Анита всю дорогу молча курила), решил, избавляясь от оружия, выручить немного денег, чтобы посетить настоящую парижскую проститутку, и не на час, а на целую ночь.

Революционеры-киллеры позволили себе задержаться на Лазурном берегу тоже в нарушение всех инструкций — и потому билеты до Лимы были куплены на несколько отдаленную дату, но выданных на расходы денег осталась самая малость — и вчера пришлось сдать в прокатную фирму арендованный «рено». Сола второй вечер приходил на окраину Тулона, к круглосуточному бару — там публика в основном проезжая, в ближайшие дни ещё раз здесь не появится. В качестве потенциальных покупателей Альберто выбирал водителей трейлеров: в Перу вооруженный шофер — дело обычное, мало ли что случится на ночной дороге.

Анита не знала о цели его вечерних прогулок, да и ей на это было наплевать. Дочь владельца нескольких швейных фабрик, она связалась с Революционным Движением ещё на первом курсе университета, куда её определил отец, не желающий отпускать своё дитя далеко от себя, чтобы уберечь от всяческих напастей, в то время как более умные перуанские промышленники отправляли своих детей учиться или в США, или в Европу.

Участие в освобождении рабочего класса для Аниты заключалось главным образом в регулярном выкладывании своих карманных денег на нужды товарищей по борьбе, а также в занятиях сексом с этими же нуждающимися товарищами, среди которых иногда попадались чертовски интересные экземпляры.

И когда Движению понадобился человеческий материал со знанием французского языка, то Анита Синсарес пришлась очень кстати — в свое время гувернантка обучила её французскому.

Альберто Сола был также выбран для этого задания из-за знания французского языка, но его обучал языку его любовник — бармен из отеля «Хилтон»: Альберто Сола был не только революционером, но и бисексуалом.

А ещё Анита и Альберто хорошо стреляли из пистолетов, только Анита с детства практиковалась в стрельбе на ранчо своего отца, а Альберто впервые взял пистолет, чтобы исполнить приговор Революционного Движения — убить коменданта захолустного гарнизона, возвращавшегося поздно вечером из борделя, и, к своему восторгу, попал с десяти метров точно туда, куда целил — в середину затылка чуть ниже фуражки.

В тот вечер товарищи из местного подпольного комитета очень удивились, увидев Альберто живым и выполнившим задание.

Анита же получила боевое крещение, участвуя в революционной экспроприации в небольшом отделении Перуанского Национального банка. В суматохе грянувшей за этим ограблением полицейской облавы солидный папин «мерседес» вывез деньги за город.

Руководство Революционного Движения, отправляя Аниту и Альберто во Францию под видом молодоженов, даже не задумывалось о такой буржуазной глупости, как психологическая совместимость партнеров. Дочь швейного фабриканта героически выполняла свой революционный долг, укладываясь в постель с революционером-бисексуалом, сыном посудомойки из отеля «Хилтон». Альберто, в свою очередь, сожалел, что товарищ Анита холодна как анаконда, и в глубине души мечтал о теплой французской женщине — он слышал о них много восторженного. Эти мечты и привели его в бару «Сен-Виктуар».

Инспектор Анжер, одиноко сидящий за рулем мощного грузовика «Мерседес-Бенц», вырулил на парковку напротив бара и постарался поставить машину в тень, чтобы укромностью места привлечь внимание продавца «люгера». Где-то рядом затаились парни из группы захвата; сам комиссар Шанталь, одетый в рабочий комбинезон, сидел в баре, пил пиво и наблюдал через стеклянную стену за улицей, точнее, за её освещёнными участками.

Продавец появился к полуночи. Черноволосый парень постучал в кабину к Анжеру, и когда тот опустил стекло, сказал с испанским акцентом:

— Мсье, купите пистолет. Совсем новый, недорого.

— Дай посмотреть, — ответил Анжер.

— Пожалуйста, мсье, — парень выщелкнул из «люгера» блеснувшую желтизной патронов обойму и протянул оружие в кабину.

Перед операцией по захвату вооруженного преступника полицейские всего мира всегда проходят инструктаж, смысл которого можно свести к одной фразе: осторожность, осторожность, и ещё раз осторожность.

Инспектор Анжер в случае контакта с преступником должен был купить у него пистолет и позволить продавцу отойти от машины, после чего бы вмешались полицейские из группы захвата. Но, увидев, как парень доверчиво протягивает ему разряженный пистолет, Анжер выхватил наручники и пристегнул руку с пистолетом к своей руке:

— Спокойно, полиция!

И в эту же секунду Альберто Сола свободной рукой швырнул в лицо инспектору набитую патронами обойму «люгера». Обойма попала Анжеру в глаз, инспектор, ослепнув от резкой боли, дернулся в глубь кабины, рванув за собой прикованного к руке киллера, который, пытаясь удержаться на подножке, ухватился за ручку двери, замок поддался и дверь открылась. Нога Альберто враз потеряла опору, и он, выхватывая из-за пояса второй «люгер», повис на распахнувшейся двери грузовика. Киллер выстрелил через дверь, она открылась ещё шире, и теперь он и убитый им наповал инспектор Анжер повисли с двух сторон двери. Тонкая сталь наручников всей тяжестью мертвого тела врубилась в запястье, начала дробить кости, Альберто, закричав от боли и отчаяния, хотел было перестрелить звенья цепи, но к машине уже бежали, и он, развернувшись, начал стрелять в бегущих. Альберто Сола успел ранить ещё двух полицейских, и остальные, послав к черту все рекомендации «взять живым», открыли стрельбу на уничтожение.

Когда прибежал комиссар Шанталь, они так и висели вместе, скованные наручниками — киллер Альберто Сола и инспектор полиции Анри Анжер.

В карманах киллера обнаружили перуанский паспорт на имя Родриго Оливареса и карточку отеля «Кристина».

— Этот парень был не один. Быстро в отель! — распорядился Шанталь. — И не лезьте под пули — на сегодня трупов достаточно!

…Анита Синсарес вышла из отеля в первом часу ночи и устроилась в баре напротив — пила аперитив и через окно рассматривала улицу. Она заметила, как к стеклянной двери отеля подъехал без сирен и мигалок полицейский автомобиль. Выбежавшие из него парни в штатском быстро переговорили с портье, и Анита увидела, как он передает им ключ от её номера — ключ висел крайним слева в третьем ряду. Потом в угловом окне третьего этажа, в их номере замелькали светлые пятна, она поняла, что полицейские пользуются карманными фонариками, не хотят включать свет.

Потом полицейская машина отъехала в проулок, в холле на первом этаже расположились двое, остальные, видимо, остались в номере.

Самое страшное заключалось в том, что все деньги остались у Альберто, документы были спрятаны в номере, и на Аниту Синсарес обрушилось осознание своей беспомощности в этом совершенно чужом и теперь уже враждебном городе.

Она дождалась, когда по улице проедет большой автобус, на какие-то секунды скрывший дверь бара от наблюдателей из отеля, и выбежала на улицу, свернув сразу же за угол. За эти две недели она немного изучила расположение улиц Тулона, и сейчас решила спрятаться где-нибудь поближе к порту, среди великого множества околопортового люда. Потом сообразила, что лучше, наверное, будет немедленно уехать из города. Альберто говорил что-то о ночных грузовиках, нужно бежать сейчас, пока полиция надеется поймать её в отеле, утром они перекроют дороги. А вдруг её уже ждут на дорогах, и она прибежит прямо к ним в руки? Она остановилась в смятении, понимая, что вот так, в нерешительности, стоять нельзя, нужно что-то делать, куда-то бежать, где-то прятаться…

Наверное, впервые в жизни Анита Синсарес оказалась в ситуации, когда все нужно было решать и делать самой.

…Её арестовали утром, в больнице; «скорая помощь» подобрала бессознательное тело на улице — пьяный матрос-португалец с либерийского сухогруза, приняв её за проститутку и не добившись взаимности, переломал Аните лицо и ребра…

В штабе Революционного Движения Альберто Солу и Аниту Синсарес вспомнили лишь однажды — когда они не вернулись к назначенному сроку; председатель боевого комитета немного порассуждал о трупах павших борцов на дороге к счастью пролетариата. Эта тема председателя совсем не интересовала, но погибших товарищей почтили молчанием.