Метро 2035: Эмбрион. Начало

6. Враги и воспоминания

Коридоры были освещены вполнакала. Электричества хватало, но зачем тратить на бесполезную яркость то, что можно продать в другие убежища. Ток – это серьезный источник доходов Базы, благо и провода в городе сохранились, и генераторы, запрятанные в свое время в глубине водохранилища, до которого два шага, исправно работали.

Убийца шел, ничего не опасаясь. Встретить патруль или кого-то из жителей? Да никаких проблем. Кто его заподозрит? Даже зимой, после первой пары убийств, когда градус подозрений всех и вся зашкалил, ему было легко и спокойно. Все равно никто не понимает, чем между собой связаны жертвы. Его – заочно, не зная, кто он – считают маньяком. Так даже лучше.

Так гораздо лучше – руки у него развязаны, и никто не поймет, за что он мстит.

А теперь на Базе все-таки появился главный враг. Хотя… Нет, пожалуй, один из двух главных, но второго точно надо оставить напоследок. На закуску, как говорили предки.

Он коротко и зло засмеялся, даже не стараясь вести себя потише. Плевать. Он здесь власть, ему и решать, кому смеяться, а кому лежать в морге Базы. На вечном хранении. Там хорошо, там холодно, есть время тихо ссохнуться в сморщенный кокон, мало напоминающий бывшего человека. Который ходил, говорил, ел, пил и… смеялся, да.

Убийца поглаживал рукоятку любимого ножа, лежавшего в кармане. Тонкое лезвие, его лучший инструмент, кажется, дрожит в нетерпении. Они так забавно умирали, особенно Плешков. Крепкий парень, уже половина крови долой, а все пытался до автомата дотянуться. С Книжником только вот погорячился, последний раз комом. Не было подходящего случая ударить, вот и решил сунуть мину в дорожную сумку. А смысл? Открыл бы он ее в убежище, посреди людей, – вокруг все бы и полегли. Не жалко, люди мусор, но так некрасиво. Надо действовать в тишине, изящно, как настоящий художник. Оплетенная тонкой веревкой рукоятка согласно ткнулась в ладонь: ты прав, хозяин! Лучше меня никого нет, я твой самый надежный друг.

Тем более что других друзей у тебя нет. Есть начальство, есть даже подчиненные, а вот друзей… Но они тебе не нужны, пока есть нож.

Коридор свернул направо. Блок казармы. Полторы сотни спящих бойцов. Но ему, идущему, не это нужно. Он идет к цели, он столько лет уже идет к этой цели. Сегодня будет легче, когда найдут еще один труп. После этого останется самый главный противник. Основной. Изменивший всю его жизнь.

– Здравия желаю!

Убийца козырнул в ответ, выдернув потную руку из кармана, на миг лишив ее шершавого касания рукоятки. Патруль. Сообразят потом или нет? Могут.

Он начал колебаться, но продолжал идти. Впереди череда дверей, офицерские рабочие кабинеты, резервная смена. Сейчас они пустые, безлюдные. База была рассчитана на тысячу человек, а нас всех сейчас не больше трехсот, свободного места – завались. По крайней мере, спать в кабинете не имеет смысла. Но в одном из них есть человек, туда он и идет.

Или все-таки не стоит? Человека вызвал Фомин, причем никто толком не знает причину. Вдруг что-то действительно важное? Плюс патруль… Никто больше не шляется по коридорам в четыре утра, запомнят. Еще как запомнят.

Бить или не бить?

Убийца остановился и оскалился. Сейчас он напоминал загнанного в угол волка – из тех, довоенных, на которых охотились предки. Столько лет ожидания – и отступить? Но иногда нужно поступать разумно. Ладно… Он отпустил рукоятку и все-таки пошел вперед, но уже другой походкой. Если до этого убийца двигался энергично, упруго, то теперь еле плелся, размахивая на ходу руками. Так он ходил раньше, давно, этого никто не помнит. Никто, кроме вот этого Волкова, который сейчас спит и не знает, что смерть только что прошла мимо. Ссутулившись и думая о будущем. Достал мастер-ключ от всех замков Базы, кроме блока начальника. Повертел в руках. Дверь была перед ним, но… Нет. Убийца развернулся и пошел обратно. Нож перестал дрожать в ожидании крови. На время, мой друг, на время.

Просто подожди.

Чем бы ни кончилось задание Фомина, этот еще вернется. Хотя бы, чтобы отдать товар. Тогда и будет момент. А погибнет сталкер по дороге – будет обидно, но останется еще одна мишень. Самая главная.

Кат между тем не спал. Он лежал в темноте кабинета, на брошенном прямо на пол матрасе, закинув руки за голову. Лежал и тоже пытался разгадать, зачем одинокий сталкер понадобился всесильному полковнику. Понятно, что из всех его умений нужно одно – он видит фоновое свечение. Радиацию. Значит, что-то придется тащить с поверхности, причем из необследованных мест. Из тех мест, куда нет смысла посылать группу спецназа и достаточно одного, но живучего сталкера. Левый берег? Пригороды? Куда же надо идти?

За дверью, приглушенные и какие-то несмелые, раздались шаги. Проверяют, не сбежал ли? Странно. Сейчас раннее утро, да и на бодро шагающий патруль не похоже. Шаги приблизились, затихли. Кто-то стоял сейчас около его двери. Выглянуть бы, да заперто. Кат уже собрался погромче спросить, кого там принесло, как шаги возобновились, удаляясь.

Точно, проверяли, не выломал ли он дверь буйной головой. Ну и боги с ними.

Итак, левый берег. Но что там жизненно важное для военных? Авиазавод с давно покрытым грязью, крепко фонящим остовом ИЛ-96. Не подходит. Смысла в этой мертвой птице не больше, чем в ржавых машинах. Химическое производство – там два завода рядом? На Базе нет ни одного специалиста, который бы как-то их использовал. Военных до черта, врачи есть, Рамирес вон вообще репродуктолог. Наверное, последний оставшийся на земле. Под землей, точнее. Хорошие механики есть, может, им что-то нужно? Запчасти… И что дальше – собрать танк и ездить по городу? Давно уже ни бензина, ни солярки. Это не первые годы после Дня, когда можно было сливать топливо из баков. Теперь только искать хранилища, подземные резервуары. Наверное, что-то подобное и предстоит разведывать. Хотя… Куда здесь ездить, улицы-то завалены.

На этой мысли Кат понял, что засыпает. Шагов за дверью больше не было, мертвая тишина Базы усыпляла. Хорошо бы приснилась Консуэло. Вот кого надо завтра найти! Завтра… Уже сегодня. С Фоминым поговорить, а потом к ней. Не выгонит же. Хотя бы поговорить, он слишком долго ждал ее. Слишком долго. Но снилась не Консуэло, как ни жаль. Снилось его возращение в город позавчера после долгого отсутствия.

Кат не боялся поверхности. С тех пор как он убедился, что сталкеры спокойно – с учетом карты горячих пятен – ходят по городу, а мортов при некотором навыке слышно издалека, он успокоился. Мертвый Воронеж его устраивал.

Наверное, когда все эти кирпичные коробки были набиты людьми, а по широким улицам ездили машины, было веселее. Оживленнее. Миллионный город все-таки. Был. Столица центрального Черноземья – что бы это название тогда ни значило. Земля здесь действительно черная, этого не отнять. А все остальное – серое, разных оттенков. Иногда попадались яркие мазки – брошенная одежда, машины, какие-нибудь занавески в разбитом окне. Очень редко – детские коляски и пластиковые игрушки. Но они еще больше подчеркивали серость остального.

Небо не отставало. Оно тоже всегда было серым, рыхлым на вид, готовым заплакать над покинутой людьми землей. Чаще дожди были чистыми, но иногда – Кат видел это заранее, еще по тучам – вода несла с собой радиацию. Тошнотворный синий оттенок, словно кожа утопленника или человека, добитого сердечной недостаточностью.

Кат не был здесь год, а город не изменился. Те же серые ряды домов вдоль дороги – парадного въезда со стороны столицы. Оставшиеся таблички на домах, с которых еще не облезла краска, так и сообщали путнику: «Московский проспект». Иногда и номер дома, как будто это важно. Словно сейчас подойдет быстрым шагом почтальон и разложит в разломанные железные ящики на первом этаже письма, открытки и свежие газеты. А в газетах будет хоть какая-то новость, кроме одной – вас больше нет. Никого больше нет.

Мертвый проспект имени другого мертвого города.

Машину, с трудом дотащившую его до города, пришлось бросить за несколько километров отсюда. Дальше не проехать – ряды ржавеющих беглецов из города в Черный День так и остались на месте, забив дороги. Электромагнитный импульс. Системы РЭБ до последнего боролись с ракетной атакой и почти победили. Боеголовки не взорвались, просто расплескали смерть там, где упали. Взорвалась только одна, поставив точку на славном трудовом пути завода ракетных двигателей в Шиловском лесу. Нейтронная звезда вспыхнула и погасла, разом расплавив завод наверху и щедро залив подземные цеха металлом и ядом.

Кат внимательно оглядывал предстоящий участок пути. В голове у него, выученная наизусть еще на Базе, разворачивалась объемная карта местности. Со значками магазинов, школ, автозаправок и парикмахерских. Значки были решительно не нужны, если только не поступало заказа на что-то экзотическое, вроде ножниц для стрижки или лекарства от грибка ногтей.

Впрочем, лекарства были в цене. Любые. Всякие. Деньги как эквивалент стоимости исчезли после смерти родившей их цивилизации, но вновь появились в другом обличье. Человек без них не может. Правда, вместо монет и радужных бумажек, не годных даже на самокрутки, мерой цены стали патроны.

Автоматные 7,62 подороже, более мелкие 5,45 дешевле, но за любые можно было купить еду, лекарства, что-то из одежды или палатку в одном из убежищ. За дополнительную плату – еще и место под эту палатку.

Люди теперь жили внизу. В укрытиях под школами, заводами, домами культуры, бывшими больницами и административными зданиями. Повсюду, лишь бы между ними и этим серым небом было побольше бетона, металла и земли. Природа обиделась на полный шприц яда, который люди однажды вкатили ей в вену, а люди теперь боялись природы.

Так бывает.

Кат знал, что люди не совсем правы. Первые годы действительно было невозможно жить здесь, наверху. И те, кто не спрятался, убедились в этом на всю катушку. Вместе с ядерным оружием была применена какая-то биологическая дрянь, за неимением других слов названная белой чумой. Она косила выживших до лютой зимы шестнадцатого года, когда бактерии (или это был вирус? кто бы знал…) вымерзли. Люди болели и после, но гораздо реже. Да и людей здесь, наверху, считай не осталось.

Кстати, говоря: а эти тогда кто?

Навстречу сталкеру шла группа совсем уж чудных – даже по меркам этого сломавшегося мира – людей. Человек шесть. А, нет, вон седьмой догоняет.

Кат быстро прокачал в голове их одежду. Не военные: ни формы, ни оружия. Не викинги, понятное дело – опять же без оружия, нет рогатых шлемов, ленточек на руках, браслетов, перстней и прочей мишуры, до которой падки последователи Рагнара. И не коллеги-сталкеры – ни один из них не выйдет на поверхность без оружия и объемного рюкзака для возможной добычи.

Вот это отсутствие хотя бы завалящего ножа на поясе больше всего сбивало с толка.

Люди были одеты в одинаковые серые рубахи почти до щиколоток, без рукавов, но с капюшонами. Больше напоминают натянутые на головы мешки. На плече у первого висела – вспоминается книжное слово – котомка. Да, небольшой мешок на веревке. Туда оружие тоже не спрятать, маловат.

Странные здесь люди появились за тот год, пока Кат отсутствовал. Очень странные. То ли слишком храбрые, то ли вовсе сумасшедшие.

– Здравствуй, брат! – не обращая внимания на настороженно поднятый автомат, сказал тот, что с котомкой. Он остановился метрах в двух, остальные подошли и встали у него за спиной. Высокий, с длинными волосами, аккуратно расчесанными на пробор и перехваченными веревкой, предводитель был похож на библейского пророка. Сейчас ударит посохом и скажет Слово Творца, и расступятся волны, и поведет он народ свой…

Впрочем, у него и посоха нет.

– Добрый день, – нейтрально отозвался Кат. В братья неведомо к кому он записываться не спешил.

– Веришь ли ты в Черноцвета? – степенно спросил пророк.

Ага. Очередные сектанты. У викингов – пантеон страшноватых германских богов, на «Бульваре Победы» – алтари Мертвого Бога; торговые форпосты поклоняются деньгам, как бы те не выглядели, а эти в цветок веруют. Черный. Логично, в принципе. Кат вот в святую силу движения отработанных пороховых газов уверовал еще в детстве, и то ничего.

– Затрудняюсь сказать, – ответил Кат. – Впервые о нем слышу, простите уж.

Верующие за спиной пророка дружно зашептали что-то. Судя по всему, молитву.

Предводитель вскинул руку:

– Тише! Наш новый брат еще не постиг истину, не сбивайте его. Дорога к свету должна состоять из постепенных шагов. Поможем ему сделать первый.

Кат прикидывал, как от них отделаться без стрельбы очередями. И не за что наказывать безобидных психов, и патроны нынче дороги. После того как он отстреливался по дороге, осталось штук двадцать. Дефицитная вещь, надо срочно пополнить запас.

– Я сейчас спешу, уважаемые, – примирительно сказал он. – Давайте поможем мне в другой раз.

– Раз мы тебя встретили, время настало, – важно сказал пророк. – У тебя нет другого пути, как выслушать и уверовать.

Кат был против, другой путь очевиден: быстрее попасть в свой центральный схрон. Только вот идти здесь километров пять.

– Я чувствую в тебе внутреннюю силу, – не отставал предводитель. Остальные продолжали молиться, но уже шепотом.

– И я ее чувствую. Но мне сейчас реально некогда, пацаны! – Кат повернулся и пошел своей дорогой, не обращая внимания на тут же тронувшийся за ним караван.

Предводитель шагал за сталкером, выдерживая ту же пару метров дистанции, и размеренно вещал. Сперва Кат прислушивался к длинным пассажам о Великом Лесе, ставшим единым целым. О живущих в мире и гармонии зверях и птицах. О Вечном Цветке, объединившем всех для их же блага. Потом перестал слушать и переключился на ждущие впереди неприятности.

Пока все было чисто. Такой странной колонной они миновали кольцо памятника Славы, оставили позади перекресток Московского проспекта и Беговой. Дальше Кат свернул налево и привычной дорогой начал пробираться в центр. Все семеро оказались отменными ходоками. По крайней мере от сталкера они не отставали ни на шаг, причем пророк вещал, не умолкая. Однажды они спели какой-то гимн Лесу, из которого Кат понял, что толкового поэта-песенника среди них нет.

Миновали разрушенную еще сто лет назад ротонду, прошли прямо, почти до моста над Центральным парком и повернули вправо. Все тем же коллективом. Как от них избавиться, Кат не знал и надеялся, что отстанут сами. Надежда, как говорили предки, умирает последней. А братья шли и шли, не обгоняя сталкера, но и не отставая. Дорога вывела к бывшему пединституту, когда Кат не выдержал.

– Я все понял, мужики! – Остановившись, он повернулся к предводителю. – Не верю я в ваш черноцвет, кем бы он ни был. Идите на хрен своей дорогой!

– Он оскорбил священный Черноцвет! – пискнул кто-то из братьев.

– Не оскорбил, – поправил его пророк. – Это он по незнанию. Наш новый брат! Преломи с меньшим из нас хлеб. И выслушай мою последнюю проповедь. Я не могу отпустить человека силы, не накормив и не попытавшись дать ему веру.

Кат задумался. Конечно, воспитатели на Базе схватились бы за голову: брать еду у незнакомцев?! Провокация. Отрава. Но им хорошо рассуждать, а в его сумке жратвы нет. При этом поесть было бы недурно, пусть они там плетут, что хотят. А потом уже отогнать серых чудаков подальше. Добром не поймут – шмальнуть одиночными поверх голов, разбегутся. Куда они денутся. Да и ни малейшей опасности он в этих чокнутых не чувствовал.

– Ты прав, служитель культа. Потрескать во благости не откажусь.

Они расположились на низкой, по пояс, каменной ограде вокруг здания бывшего института. Предводитель важно достал небольшой самодельный хлебец, разломил его и вручил половину Кату, а вторую – одному из братьев. Тот принял дар с фанатичным огнем в глазах, откусил маленький кусочек и стал тщательно, как это делают беззубые, пережевывать корку.

Сталкер не постеснялся уговорить свою половину за три укуса. Хлеб был пресный, слегка подгорелый и почему-то отдавал лекарствами. Из какого дерьма они его лепят, хотелось бы знать. Впрочем, лучше не стоит.

Предводитель сидел перед ним и продолжал многословную, но крайне мутную историю о родстве человека с живой природой. Стоявший рядом последователь продолжал откусывать от мякиша – корку он совершенно по-крысиному уже обгрыз – кусочки.

Кат вдруг почувствовал, что картинка перед ним немного плывет. Вот перед ним один пророк, а вот уже два. И оба что-то говорят. Вот снова один, но еле шепчет. У здания поодаль начали сливаться колонны, словно пединститут решил обзавестись одной сплошной стеной. Времена сейчас сложные, без стены никуда.

– Что ты мне… подсунул? – чувствуя, что отключается, прошептал Кат.

Пророк прервал свою речь, повелительно махнул рукой. Сталкер почувствовал, как его бережно освобождают от автомата, запасных магазинов, сумки с вещами и – это-то зачем? – от куртки. Потом стянули майку и полуголым уложили прямо на асфальт. Кат еще что-то слышал и понимал краем сознания, но тело отказалось повиноваться.

– «Апаурин», – важно ответил предводитель. – Хорошее снотворное, с прежних времен. Раз ты не с нами, не хочешь слушать, не идешь к Служителю, то послужишь пищей нашему крылатому брату.

«То есть один из вас меня сожрет? Вот ведь бред…» На этой мысли сознание Ката почти померкло. Через толщину облепившей мозг ваты, через целые пласты ее он чувствовал только, что его подхватили многочисленные руки. Тело куда-то несли, раскачивая на ходу, потом затащили в темное здание и, время от времени разворачиваясь на широких лестничных площадках, поднимали все выше и выше. Этажи слились в одну череду подъемов и поворотов.

Потом его положили на ровную поверхность. Над головой заскрежетало, и настолько громко, что на миг вывело Ката из полусна. Один из братьев откручивал неведомо откуда взятым ключом громадные ржавые гайки. Одну, две. Всего их было штук шесть.

Внезапно перед глазами засветилось небо. Его вытащили на крышу? Как все глухо отдается внутри, любой звук, каждое движение этих психов.

– Прими нашу помощь, крылатый брат! Во имя Вечного Цветка и Великого Леса, – возвестил пророк. Голос его звучал важно, с чувством.

Кат понял, что его аккуратно кладут на шероховатую поверхность, раскидывают в стороны непослушные руки, раздвигают ему ноги. Оставляют лежать этой нелепой морской звездой и уходят, один за другим.

После этого – скрежет вновь заворачиваемых гаек и блаженная тишина. Один явный плюс – никто не читает ему проповеди. Кат отключился, словно кто-то нажал невидимую кнопку или выдернул штекер.