Error 404 (СИ)

Сента 1 Сента (планета 404)

— Э-эй! — раздался оклик сзади. Кейла коротко рассмеялась, почти не сбив дыхания, и ускорила бег. Кровь горячими толчками отдавалась в пальцах ног при каждом шаге-прыжке. Казалось, она касается тёплой родной земли самым сердцем. Вколоченный в центр неба гвоздь из раскалённого металла сопровождал бешеный бег. Лучи красного солнца прорезали плотный полог разноцветной листвы вверху и, расписывая смуглую кожу Кейлы огненными узорами, подхлёстывали бежать ещё быстрее. Но плети ползучих растений с жесткими узкими листьями в это же время старались обвиться вокруг ног, остановить. Приходилось юлить, пританцовывать на ходу, обманывая их.

— Э-эй! — снова позвал преследователь. — Кейла, э-эй!

Он хрипло засмеялся и осмелился затянуть песню на бегу. Старинную песню с часто повторяющимся рефреном «моя любимая». Кейла усмехнулась: вот растеряет дыхание и пожалеет!

— Я буду первой! — крикнула она. — И не рассчитывай сломить меня, Энжет!

Пение приближалось, Энжет догонял. Очередная плеть обвилась вокруг тонкой щиколотки, и Кейле пришлось крутануться на месте, чтобы сбросить приставучее растение. Несколько потерянных мгновений отозвались в голосе преследователя торжеством. Земля под ногами Кейлы загудела от его топота. Плети растений, которые она старалась бережно распутывать, он рвал тяжелыми сильными ногами на части.

— Энжет, отстань! — слабо запротестовала Кейла, почувствовав, что его близкое дыхание обжигает спину.

— Ещё чего!

— Я хочу бежать одна!

Энжет опять засмеялся, победно, но какая-то сильная плеть отомстила — споро обвила щиколотку, и он не удержался на ногах. Смех потонул в глухом звуке удара о землю и мягком шелесте ползучих растений. Кейла остановилась и обернулась. Стебли оплетали Энжета, тот срывал их своими ручищами и негромко ругался, но подняться пока не мог. Кейла и не подумала помочь.

— Я же сказала, что хочу бежать одна! — и мстительно добавила, покачнувшись: то разгорячённая кровь толкала её вперёд. — Будешь последним.

Она побежала дальше. Но разогнаться также, как до встречи с Энжетом, не удавалось, и Кейла злилась. Прилипчивые плети, распознав слабость нарушительницы их покоя, утроили силы и скорость. Теперь они успевали обвиться вокруг бедер и коснуться талии, прежде чем Кейла сбрасывала их.

«Всё равно приду первой», — сквозь зубы пообещала себе Кейла. Все предыдущие дружеские соревнования она выигрывала, и это, последнее в жизни, выиграть обязана!

Лес внезапно закончился, Кейла перескочила через упавший ствол какого-то исполина, пробежалась по мясистым стеблям другого растения. Неосторожно задела рукой два его пёстрых цветка, и её окутали облака желтой пыльцы. Кейла вдохнула и закашлялась, слёзы выступили на глазах.

Кто-то бежал рядом, невидимый в жёлтой пыли, лёгкие скользящие шаги… Не Энжет.

— Э-эй! — восторженный звонкий девичий голос. Это Лереми, подруга.

Скоро стебли под ногами Кейлы из упругих стали сухими, ломкими, теперь она проваливались в них порой по колено. Желтый туман пыльцы рассеялся, и она увидела Лереми. Подруга также шла по мертвым стеблям, но всё больше завязала в высохших растениях. Вокруг клубилось облако поблекшей серой пыльцы из растревоженных цветов, и Лереми отчаянно чихала.

Кейла остановилась, огляделась. Справа было высохшее озеро, подёрнутое корочкой соли на дне. По гладкой розово-белой поверхности то тут, то там пробегали трещины и темнели вмятины следов, и маленьких, оставленных детьми, и больших, таких, какие мог бы оставить Энжет.

Беготня по засохшему озеру была их давним детским развлечением…

Кейла замялась. Лереми завязла крепко, подруге требовалась помощь, но сейчас так хотелось пробежаться по застывшему розоватому молоку на дне глубокого котлована озера! Мышцы на ногах подрагивали и ныли, недовольные отсутствием нагрузки. Да и первой Кейле тогда уже не быть… Поняв колебания подруги, Лереми махнула рукой: беги, мол, и Кейла встрепенулась. Мысленно поругав себя, бросилась к застрявшей между двух сухих стеблей девушке.

— Отталкивайся руками. Тащу.

Лереми попробовала и ладонью провалилась в сухую серую гниль в толще стебля. Вверх взвилось ещё одно облако удушливой пыльцы из потревоженного цветка. Обе закашлялись.

— Беги, говорю, — задыхаясь, попросила Лереми. — Не дай этому гордецу прийти первым, он же всю обратную дорогу будет хвастаться!

— А ты?

— Аки сейчас подойдёт. Он отстал где-то в лесу. Пусть почувствует себя героем. Беги!

Кейла не заставила себя упрашивать. Она побежала к озеру и на краю обрывистого берега даже не подумала затормозить бег. Прыгнула и, на мгновение показалось, взлетела. Тяжело приземлилась в семи шагах от берега. Застывшее розоватое молоко от её ног пошло глубокими трещинами во все стороны.

«Самый далёкий мой прыжок!» — довольно подумала Кейла и пустилась бежать по дну озера. По давнему дружескому уговору она старалась ни разу не ступить в оставленные кем-либо прежде следы. Громкого топанья Энжета позади слышно не было. Значит, предпочёл обходной путь.

Дальнейшая дорога была недолгой. Она пробежала лесочек за озером и оказалась на большом, открытом всем ветрам пространстве. Здесь в доисторическую эпоху прошла страшная буря. Возможно, та самая буря, в которую Сента дала сенторианам разум, выделив их среди прочих своих тварей. На пустоши с ровными, будто слизанными языком краями до сих пор сохранились погнутые остовы древних деревьев. Согнувшиеся в вечном поклоне хуже сенториан, они царапали голыми кронами сухую почву. Все деревья клонились в одну сторону, указывая путь древней бури, убившей их.

Кейла остановилась у дерева-исполина, выросшего чуть в стороне от других. Скоро подошли остальные: Энжет, Лереми, Аки.

— Я первая! — сообщила Кейла, хотя это и так было видно. Она любила утверждать вслух свои победы, желательно, разделяя гордость со свидетелями. Лереми хитро улыбнулась и нырнула под крону дерева:

— А вот и нет! Мы договаривались, что побеждает тот, кто первым войдет под крону. Так что победила я! — она засмеялась, и, после крохотной паузы, к ней присоединились все.

Налетел порыв ветра и деревья, выгнутые тугими луками, запели на разные голоса. Ветер дудел в них, как в исполинские дудки, наигрывая витиеватую мелодию. Четверо сенториан оборвали смех и слушали. Лереми закрыла глаза, Аки рассеянно улыбался чему-то, Энжет воспользовался случаем, чтобы прижать к себе Кейлу. А та хмурилась. Пробежка была позади, а впереди всё также маячило жуткое видение грядущего испытания — выбора своего солнца. Оно разведет друзей и определит дальнейшую судьбу каждого. Какая судьба достанется Кейле?

— Давайте поклянемся, — торжественно произнесла Лереми. — Какие бы солнца не выбрали нас в следующий акат, как бы далеко ни разошлись лучи наших дорог, мы всегда будем помнить друг о друге. И останемся друзьями, несмотря ни на что.

— Согласен, — сказал Аки.

— Мы далеко пойдем, — заверил Энжет. — Мир узнает наши имена!

— И встретимся здесь же через десять восходов Кана, — сказала Кейла, и все опять засмеялись.

Они взялись за руки, образовав круг, и постояли еще немного, слушая песню ветра. И также, тесной группой, потом ушли домой. Красивые, в новых нарядных лентах, с яркими узорами на телах, веселые и сильные в броне своей юности. На засохшем озере остались четыре ровные, четкие дорожки следов, идущие близко-близко друг к другу — память о последней совместной прогулке четверых лучших друзей.

Выбор своего солнца — первое общее ритуализированное испытание сенториан, и важность его огромна. Оно определяет дальнейший путь сенторианина, всю его дальнейшую жизнь. Это испытание — граница между детством и взрослостью.

«Какое солнце выберет меня?» — напряженно думали Кейла и Аки, брат и сестра. Вернувшись домой, они разошлись по своим комнатам, не в силах выносить соседство, не в силах видеть тот же вопрос в родных глазах.

«Вдруг меня выберет стража? Или мой путь — путь преумножения знания? И то, и другое неплохо. Но вот что, если мне дадут тусклый серый пузырек — самый простой, самый страшный путь ни к чему не пригодного?» — тревожилась Кейла и втайне желала, чтобы серый пузырек достался вместо неё брату, Аки. Его тело поздно начало мужать, все уже думали, что Аки останется бесполым и станет пестуном для маленьких братьев и племянников. С него хватит и пустого серого пузырька, какой достался их матери!

Серый пузырек, заполненный пылью, даже являлся Кейле в кошмарах. А самыми радостными были сны, где она брала трехцветный пузырек, открывающий дорогу то в стражу, то к творцам красоты, то к самим среброликим. Плохо то, что распределение путей солнца невозможно преугадать заранее. Сын стражей вовсе не обязательно попадет в стражи, а сын среброликого может оказаться ни к чему не пригодным и получить позорный серый пузырек. И изменить единожды выбранный путь нельзя, нельзя, нельзя!

С такими мыслями она поднялась в давно опостылевшую комнату. Дом родителей был большой, просторный, но безнадежно устаревший. Все в округе давным-давно сменили дома на деревянные, отец же по-старинке заложил проверенную смесь быстрорастущих кристаллов и грибков. Возникшее ажурное сооружение, напоминающее гигантскую связку шаров, застрявшую в густой древесной кроне, приспособили под нужды семьи.

После пробежки тело не желало отдавать силы даже мыслям, оно желало спать. Глаза сами закрывались. Кейла удобно устроилась в гамаке-люльке на балкончике и заслонилась от вездесущего солнца ширмой. Как всегда в акаты идей неподвижное светило в небе раздражало. Хотелось сбежать от него… хотя бы даже на темную сторону Сенты. Но уснуть не удалось. От близости предстоящего испытания бросало в холодный пот. Кейла тревожно сжимала и разжимала кулаки, не замечая того.

«Я не стану об этом думать. Я не стану думать до того момента, пока не увижу перед собой разноцветный пузырек», — мысленно пообещала себе она и немного успокоилась. За ширмой послышалось какое-то шуршание. Кейла приподнялась, и от неосторожного движения гамак закачался.

Из-за черного прямоугольника ширмы показалось золотое кружевное перо сенрито — птицы удачи, за ним — голова Энжета.

— Ты была такая мрачная, что я подумал, перо птицы-удачи тебе пригодится, — он скользнул к ней. — Отдыхаешь?

— А ты уже бодр и деятелен, как я погляжу…

— Да, — глаза Энжета блестели. Их с Кейлой биологические часы были почти идеально рассинхронизированны. Когда для нее наступало время идей, для него приходило время действий, и наоборот.

— Мы с тобой полное отражение друг друга и должны быть вместе, — Энжет сделал упор на слове «должны», устраиваясь поудобнее в ее гамаке. Пером сенрито он в это время щекотал круглое ушко Кейлы, и она поморщилась, дернула головой:

— Убери эту дрянь… Удача на выборе солнца не поможет. Пути с рождения записаны в крови, на испытании наши дороги просто назовут по имени. Все уже предопределено.

— Глупая. Пусть весь город увидит, что птица-удача выбрала тебя. Тогда, какое бы солнце тебе ни досталось, все будут уверены, что ты особенная. Что ты лучшая на предназначенной дороге. Я себе обязательно возьму частицу удачи сенрито, — перо ткнулось Кейле в нос и она, не удержавшись, чихнула.

— Где ты достал перо? Сенрито — ужасно редкие твари.

— Купил. С прошлого восхода Кана копил деньги.

Кейла вздохнула и погладила каменно-твердую руку Энжета.

— Ты совсем не волнуешься об испытании, — заметила она.

— Я и так все знаю.

Кейла усмехнулась:

— Про всех? И кем я окажусь, по твоему мнению?

— Моей женой, — безапелляционно заявил Энжет.

— О!

Он неожиданно нежно погладил ее щеку:

— Моей женой, Кейла. А остальное совсем неважно.

— А если мне достанется двухцветный пузырек услаждающих взгляд? Они не могут иметь детей.

Энжет смерил ее оценивающим взглядом:

— Ты не будешь услаждающей. Вот, может быть, моя сестра…

Кейла кивнула. Тонкой Лереми, сестре Энжета, действительно подходила роль услаждающей взгляд — будущей акробатки или танцовщицы.

— Я боюсь! — призналась она, уткнувшись в его плечо. — Не хочу быть никем, как мама…

Кела осеклась. Нет, нельзя об этом думать. Представить разноцветный пузырек с серебристым дном — и уснуть.

— Спи, а я буду тебя охранять, — прошептал Энжет.

Кейла уже сквозь дрему улыбнулась:

— Охраняй… Пока тебя не увидит мама, и не выгонит вон из девичьей спальни!

Веки скоро сомкнулись, она спала.

Когда она проснулась, Энжета рядом не было. Со двора доносился шум, там готовили экипаж, чтобы ехать в город. Испытания оставалось ждать совсем недолго, до наступления следующего аката идей Кейла узнает свою судьбу, свой путь, свое солнце.

Кейла выбралась из гамака и вышла из-за ширмы к витым перилам балкона. Красное солнце Эдо, вечное и неизменное, светило все также ровно, никуда не трогаясь со своего небесного места. А вот на земле кое-что изменилось. На западном горизонте за желтыми полями родителей Кейлы, за синими полями родителей Энжета, из-за черной кромки леса, загораживающей далекий город, в небо поднимался темно-бордовый столб дыма. Кейла видела такой дым прежде: на свой второй и шестой восход Кана. Он означал, что на Сенте обнаружено нечто неизвестное, чуждое, опасное для мира и с Границы уже возвратился несчастный из касты распознавателей чуждого. Скоро знание о чуждом, принесенное им, переведут в оружие, вооружат отряды стражи, и те уничтожат чуждое… Интересно, где тогда будет Кейла? Возможно ли, что она в это время будет изучать тайное знание среброликих? Ходить тайными тропами будущего, как всезнающие, летать в небе, опережая сенрито, как всевидящие, двигать горы силой мысли, как всемогущие…

От таких перспектив чаще забилось сердце. Или просто набирает силу тело, вступающее в новый акат действий?

— Кейла, ты уже встала? — в комнату зашла мама. Она несла поднос с разноцветными мазями и жидкостями в колбах. — Ты что, так и спала в лентах?

Кейла нарочно сгорбилась, чтобы ленты на плечах и груди, удерживающие спину в относительно прямом положении, были меньше видны.

— Ничего, я ослабила их, мам, — соврала она.

Мама подошла ближе, оценивающе окинула взглядом фигуру дочери и почему-то печально вздохнула:

— Вот заберут тебя сегодня среброликие или стража, и без меня совсем отобьешься от рук! — мама взгрустнула, но вдруг весело улыбнулась: — Хотя, я в твоем возрасте тоже спала в лентах, чтобы казаться красивее. Встань ближе к свету, нужно обновить узор.

Кейла послушно встала, так, чтобы видеть себя в кристаллическом зеркале на стене. Мама поставила поднос на ажурный столик, росший прямо из пола, и, открыв баночку с желтым содержимым, принялась втирать душистую мазь в спину дочери. Кейла же разглядывала себя в зеркале.

Ее тело выбрало пол уже почти целый восход Кана назад, и фигурой она могла гордиться: набухла грудь, стали округлыми бедра, тонкая талия обрела соблазнительный изгиб. Недовольство в Кейле вызывала только ее спина, точнее, осанка, и это недовольство было бессильным, с оттенком отчаяния. Женская мускулатура слабее мужской, тоненькие мышцы спины не в силах держать голову, шею прямо, хрупкие плечики топорщатся вперед, худые руки сами складываются крестом на животе — отвратительная угодливо-приниженная поза! Отрадой Кейлы были сложные и красивые узоры на коже.

Бледные белокожие сенториане, живущие на темной, более прохладной стороне Сенты, кутали тела в плотные ткани, меха, а жители светлой стороны планеты покрывали смуглую желтовато-коричневую кожу причудливыми узорами, втирая разноцветные мази. Узоры расходились от живота на грудь и бедра, сзади поднимались вдоль по позвоночнику и накрывали безволосую голову шлемом.

Нужно в следующий раз изобразить на теле сенрито, — подумала Кейла, придирчиво рассматривая свое отражение в кристалле. Сейчас на ее тело было плавными толстыми мазками нанесено стилизованное изображение древа, в кронах которого вместо плодов росли маленькие солнца — символ грядущего испытания. Такой узор наносили на тела всем, готовящимся к выбору своего солнца. Главная полоса корсета лент золотой рекой текла вдоль позвоночника, распрямляя его, восемь лент поуже фиксировали ее на сильной длинной шее, под грудью, на талии и на бедрах. Для красоты Кейла обвила лентами также ноги и руки.

— Мам, я подумала… Может, часть рисунка сделать прозрачной? — тихонько заметила она, когда мама перешла к втиранию теперь зеленой мази в плечи и спину дочери.

— Что-что? Прозрачной? Чтобы было видно тело внутри?

— Ну… немного. Это же красиво!

— Это неприлично!

— Я не говорю про живот и грудь. Пару прозрачных линий по ходу сосудов на спине и бедрах, — начала было Кейла, но мама строго поджала губы:

— Раньше прозрачными ходили только самые опустившиеся, те, что не могут позволить себе дешевую мазь, а теперь, как я гляжу, это становится модным поветрием. Некоторые в городе даже беременность выставляют напоказ. Ужас!

Кейла вздохнула, понимая, что спорить с консервативным старшим поколением бесполезно. Мама закончила узор и отступила, любуясь получившейся картиной.

— Вы с Аки сейчас думаете только о том, какой пузырек вам достанется… Какой бы ты сама хотела?

Кейла оторопела:

— Не знаю. Зачем об этом думать, я ведь не могу выбрать его сама. Но я бы, наверное, хотела… — Кейла прервалась на мгновение, следующие слова требовали особой смелости, даже наглости. — Я бы хотела трехцветный.

Мама ничуть не возмутилась явно завышенному запросу дочери:

— Стража, творцы красоты и преумножители знания?

— И среброликие.

— И среброликие… — мама почему-то вздохнула.

— Выбор солнца еще называют выбором судьбы, — сказала она. — Знаешь, почему? Там, на испытании, ты узнаешь свою судьбу, но следовать ли ей, дать ли ей управлять своей жизнью, решаешь только ты сама. Ты не обязана брать разноцветный пузырек, если он тебе достанется. Есть такой закон. Судьбу, назначенную тебе обществом, можно отвергнуть. Можно остаться самой себе хозяйкой, понимаешь?

— Не совсем, — лицо Кейлы озадачено вытянулось. Отказаться от трехцветного пузырька — можно ли? Только сумасшедший этого пожелает! — Не слышала о таком законе.

— Его не афишируют, ибо он поощряет вольнодумие. Но он есть.

Нет! При одной мысли о сером пузырьке Кейла содрогнулась и заторопилась прочь из комнаты. Во дворе она встретилась с Аки. Брат выглядел ужасно: затравленный взгляд жутко контрастировал с нарядно разукрашенной кожей, но Кейла не смогла найти в себе силы хотя бы ободряюще улыбнуться ему. Подходило время испытания. Скоро круглый, изготовленный из того же материала, что и дом, экипаж, запряженный четверкой низкорослых прозрачноголовых мулов, накрытых желто-красными попонами, выехал на большую дорогу, и влился в вереницу других, торопящихся в город.

Город Наао считался самым крупным поселением сенториан на востоке светлой стороны. Старинный город помнил многие поколения сенториан. Самые старые здания на его восточной оконечности видели уже две сотни восходов Кана, их первоначальная закладка из кристаллов и грибков давным-давно сгнила, а новые, закладываемые в процессе ремонта, росли причудливыми пузырьками и фестонами, так что даже не сразу было понятно, где в этой конструкции находятся жилые помещения. Холодный красный свет Эдо на широких улицах разбавлялся теплым желтым — от кристаллов, расставленных для обозначения дорог. Центр города был почти весь деревянный, непривычный, завораживающий красотой и простотой прямых линий и углов. Два высоких толстых круга каменных стен, защищающие столицу на случай нашествия зараженных тварей с Границы — одна, на границе города, вторая — окружающая главную площадь, казались грубыми и лишними в воздушном ажурном облике Наао.

Народу на улицах было много: сегодня среброликими был назначен выбор солнца для всех, рожденных восемь восходов Кана назад, и в город со всей округи съехались семьи с повзрослевшими детьми. Кейла увидела немало таких же, как у них с Аки затравленных и побледневших лиц в соседних экипажах, пока они добирались на площадь перед дворцом среброликих. На всех юных лицах в Наао читался один вопрос: какое солнце выберет меня?

На самом подъезде к дворцу экипаж, и до того еле ползущий, совсем встал, и Кейла высунулась из окна, чтобы оглядеться. Широкая дорога была запружена экипажами: и простыми, и нарядными, украшенными лентами. Многие пассажиры, отчаявшиеся дождаться, когда очередь впереди уменьшится, покидали повозки и переходили на тротуары.

— Хочется побыстрее! — вздохнула Кейла, усаживаясь обратно. В соседнем экипаже в это же время залилась слезами девчонка, не выдержавшая напряжения, и Аки нервно дернул заслонку, закрывая окно. Оказавшись в темноте, оба успокоено вздохнули. Только у площади дворца Наао мама вновь открыла окно.

Город в городе. Высокие каменные стены имели форму правильного четырехугольника. Площадь дворца вмещала во время празднеств тысячи сенториан. На восточной стороне четырехугольника стен располагался сам дворец правителей, высокий и светлый, с кристаллическими арками и ажурными куполами. Один купол возвышался над прочими. Сложное переплетение кристаллов и нитей грибницы образовывало красивый узор из листьев, цветов и голов зверей. На маковке купола было прорезано отверстие, через которое в небо Сенты выходил дым, насыщенный веществами, распознающими родное и чуждое. Такие купола располагались на центральных зданиях всех городов, и зелья, которые в них воскуривались, создавали общий фон и поддерживали постоянство родного на всей планете. На столбах самых больших арок, поддерживающих вход дворца, была вырезана история народа Сенты — искусный хаос из лиц, гербов, оружия, растений, животных и маленьких макетов архитектуры. Вся нынешняя история умещалась на шестой части колонны, что внушало посетителям и гостям города оптимизм и веру в светлое и долгое будущее Сенты.

У ступеней, ведущим к колоннам входа, сто восходов Кана назад установили возвышение из блестящего белого камня — стелу, сплавленную из множества разноцветных прозрачных кристаллов, в три роста Кейлы. В прозрачном материале, напоминающем переплетение нитей, было искусно вырезано дерево с густой раскидистой кроной, на ветвях его вместо плодов висели маленькие солнца. Таково было место испытания Кейлы.

К тому моменту, когда Кейла и Аки вышли на площадь, испытание шло полным ходом. Дети первого и второго округа уже узнали свое предназначение: с посеревшими лицами стояли обладатели пустых пузырьков, а таких было треть собравшихся, и у Кейлы испуганно стукнуло сердце. Будущих среброликих и стражу собирали в стороне. Кейла быстро сосчитала их. Десятка три юных стражей и всего тринадцать будущих среброликих из полутысячи детей. Как мало!

Площадь была запружена народом. Оставался узкий коридор, охраняемый стражей, по которому испытуемые проходили к возвышению. На лестнице, ведущей к стеле, также стояли мощные, осанистые разукрашенные золотой краской стражи, а у самой стелы — двое среброликих, мужчина и женщина, с бело-голубыми узорами на коже и серебристыми вуалями, закрывающими лицо и уши.

«Всезнающие!» — подумала Кейла и поежилась. Когда она немного привыкла к обстановке, сумела разглядеть и представителей других каст.

Однотонными цветными лентами в сером море абсолютной посредственности выделялись представители низших рабочих каст — рыболовы, охотники, счетоводы, торговцы, стеклодувы и ткачи. Пестрыми, нарядными были срединные касты: здесь было много танцовщиц, музыкантов, актеров, меж ними мелькали белые пятна — врачи, учителя, инженеры. Высшие касты стояли особняком у самого возвышения. Их внешность была диковинна, но многие, многие юные в толпе мечтали о такой же. О, если бы обзавестись видимым ореолом гения творцов красоты, раздутой от мыслей головой преумножителей знания, крыльями всевидящих, гордой осанкой и мощными плечами стражей, невообразимой силой, неизвестно где сокрытой в тщедущном тельце всемогущих, загадочным мерцанием из-под серебристого покрова глаз всезнающих…

Шло испытание третьего округа. Дети поочередно поднимались на помост, где высокий среброликий быстро укалывал им пальцы иглой. Капля крови падала в углубление в основании стелы и, спустя короткое, но ужасно томительное мгновение, среброликая бесцветным голосом зачитывала очередной приговор.

— Где же Энжет с Лереми? — спросил нервно вертевший головой Аки.

— Когда будут вызывать наш округ, вы обязательно встретитесь, — попыталась успокоить мама, но Кейле при этих словах, наоборот, стало дурно. Она подняла голову к залитому багрянцем от ритуальных воскуриваний небу. Тонкая струйка дыма, свидетельствующая о далекой войне с загадочным чуждым, терялась в низких облаках.

— Кейла, ты в порядке? — с тревогой спросила мама, увидев, как болезненно задрожали веки дочери. Кейла сухо засмеялась:

— Мне вот-вот скажут мою судьбу! Конечно, я не в порядке, мама!

— Последний из северного округа поднимается, — прошептал Аки. — Скоро наша очередь.

Они с Кейлой проследили за последним испытуемым из третьего округа. Это был невысокий, худенький мальчик, его тело совсем недавно определилось с полом, как и у Аки. Северянину достался простой пустой пузырек. Кейла слышала, как брат в этот момент тяжело вздохнул — Аки предвидел подобную же судьбу для себя, и вдруг пожалела его.

«Хоть бы Аки достался цветной пузырек! — с теплотой подумала она, впервые за последнее время волнуясь не о себе. — «Одноцветный он точно заслужил, а может даже и двухцветный…

— Четвертый округ! — раздался над толпой звучный голос стража с конца лестницы.

Единая толпа мгновенно разделилась на множество ручейков, текущих то от помоста, то к помосту. Жители восточного округа подталкивали к подножью лестницы своих чад. Кейла рванулась вперед, когда страж еще только проговаривал слово «округ», и у помоста очутилась одной из первых, задыхающаяся от волнения. Но место у самой лестницы держать оказалось сложно: в спину то и дело толкали. Кейла огляделась.

— Аки! — позвала она.

Толкать в спину вдруг перестали, как по волшебству. Сильные руки обняли Кейлу.

— Энжет! — обрадованно воскликнула она.

— Я тут, — невозмутимо сказал друг. — А ты хорошее место заняла! — Энжет склонился к ней, и Кейла увидела ажурное золотистое перо, заткнутое за его ухо.

— Где Лереми?

— Здесь, — мелодично пропел голосок, и Лереми налетела на Кейлу откуда-то справа, стиснула в объятиях.

— Ну, вот и все, подруга, вспоминай меня добром, — нервно пошутила она, глядя в это время совсем не на Кейлу — на возвышение, в центр которого выходили среброликие. Кейла улыбнулась:

— Может, мы и не расстанемся? Попадем в одну касту?

— Как правило, достается то, чего меньше всего ждешь, — сказал незаметно проскользнувший к ним Аки. — Я вот только что впервые подумал для себя о страже… и теперь совсем не знаю, чего ждать.

— Интересно, а долго ещё ждать? — нервно, сквозь зубы прошипела Кейла, поглядывая на стелу, красиво подсвеченную красными лучами Эдо.

— Четвертый округ не последний. Столица пойдет после нас.

— Я думала, столичные жители давно прошли испытание.

— Нет, они всегда ждут, когда пройдут округа. Столица живёт и прирастает округами, это дань уважения.

— А я сегодня не хочу быть вежливой! — усмехнулась Кейла, хотела сказать еще, но Энжет шикнул на нее. Стражи вынесли на возвышение огромный деревянный сундук, один откинул тяжелую крышку. Открылись ряды и ряды плотно притиснутых друг к другу маленьких стеклянных пузырьков. Пузырьки были установлены на постепенно возвышающейся платформе. Нижние, одноцветные, предназначались низшим кастам, середина была заполнена двухцветными, а на самом верху был всего один ряд трехцветных. Толпа зачарованно вздохнула.

Среброликий на помосте поднял ладонь, собираясь говорить.

— Дети четвертого округа, — сказал среброликий. — На темной стороне Сенты Небесный Охотник встретил Звездную Сенрито и, это значит, пришло время выбрать вашу судьбу. Ваш путь заложен в вашей крови с рождения, и многие из вас наверняка уже чувствуют свое предназначение, хотя есть и те, кто стоит сейчас на перепутье, в тумане неизвестности…

Кейле показалось, среброликий взглянул на нее, хотя, может быть, это было просто мерцание его серебристой вуали.

— Обмануть древо солнц нельзя, оспорить цвет своего пузырька — также. Единственное, что вы можете — предпочесть цвету серость, — продолжил среброликий. — И помните: древо не роняет вам в руки чуждое вашей крови солнце, оно называет по имени ваше изначальное предназначение. Итак, начнем, — при его последнем слове нетерпеливый вздох пронесся по толпе.

Среброликая подошла к краю помоста, ее рука неторопливо поднялась. Женщина указала на Лереми. Девушка застыла на месте, пораженная, Энжет был вынужден подтолкнуть ее:

— Да иди же, дурочка! Тебя зовут.

Лереми вспорхнула на помост, среброликий подвел ее к стеле и уколол палец иглой. Капля крови Лереми упала к подножью стелы, вырезанному в виде переплетения корней, и тут же все, стоящие вблизи помоста, увидели, как одна из кристаллических прозрачных нитей, составляющих корневище древа, загорелась алым. Красная дорожка побежала вверх по стволу, затерялась в узорчатой кроне, и все опять тревожно вздохнули. Лереми, — видела Кейла, — смотрела на среднюю часть кроны, открывающую путь к двухцветным пузырькам и срединным кастам, но алая нить рванулась выше, и скоро одно из солнц на самой верхушке уверенно налилось цветом крови Лереми, засветилось. Это было одно из трех солнц среброликих — всезнающая!

Лереми пошатнулась, закрыла лицо руками и разрыдалась, еще не от счастья — от потрясения. Толпа ахнула и зааплодировала, а Кейла проглотила очень неприятный ком в горле. Конечно, она была рада за подругу, но попадет ли сама в ту же касту? Теперь это почему-то казалось гораздо менее вероятным.

Среброликая подала Лереми трехцветный пузырек. На его дне была серебристая жидкость, посередине — синяя, наверху белая. Девушка трясущимися пальцами открутила крышку и снова разрыдалась. Среброликому пришлось самому напоить её. Женщина тем временем капнула в основание древа прозрачную жидкость из небольшой стеклянной колбы, и алая нить исчезла со стелы. Среброликий помог Лереми спуститься с возвышения и указал путь к маленькой группе юных сенториан, отобранных в правители. Лереми махнула Энжету и Кейле, проходя, шепнула что-то ободряющее, но ее никто не услышал. Следующим на помост вызвали Энжета. Юноша не показал ни малейшего волнения, а вот толпа заволновалась, когда высокая фигура начала подниматься по лестнице. Многие разглядели золотистое перо сенрито у Энжета за ухом.

Красная дорожка уверенно взлетела в верхнюю кромку кроны, и солнце стражи мгновенно налилось алым. Толпа опять взорвалась аплодисментами: стражи считались героями, а Энжет спокойно выпил свой трехцветный, бело-красно-черный пузырек, поклонился среброликим и степенно сошел с помоста к группе будущей стражи. Проходя мимо, он достал перо из-за уха, кинул Кейле, но та не успела его поймать. После ухода друга задние ряды вновь начали наступать, кто-то пребольно ткнул острым локтем между лопаток, другой, силач вроде Энжета, настырно пробивался в первый ряд, и Кейла понимала, что долго не выдержит этого напора. Она чуть отступила в сторону, и парень рванулся в первый ряд, толкнув её с дороги. За ним, как за крупным зверем, спешили еще несколько ребят поменьше, и они совсем затерли Кейлу, отодвинули в середину толпы. Бледная от ярости, она смотрела, как на помост поднимается Аки.

Если испытуемому суждено остаться никем, красная нить не поднимается из корневища к кроне. Кровь такого сенторианина сгорает без следа, и в конце испытания он получает серый пустой пузырек. Но алая нить крови Аки скользила вверх по стволу, медленно, но уверенно, выше и выше. Она миновала нижние ветви с солнцами низших каст, проскочила средние ветви с солнцами врачей, музыкантов и инженеров и взлетела в самую высь, к солнцу Лереми. Кровью Аки налилось соседнее.

— Всемогущий! — пронеслось по толпе, а у Кейлы пересохло во рту. Аки, их тихий, слабый Аки, которого до сих пор звали по детской привычке, не добавляя согласную на конце, принимает из рук среброликой трехцветный, серебристо-желто-белый пузырёк. Всемогущий! Плохое чувство зависть. Надо радоваться. Но откуда эти черные злые мысли, что своей невообразимой удачей друзья и брат отняли все шансы у нее?

Кейла больше не рвалась в первый ряд. Она осталась на месте, и спешащие вперед постепенно смещали ее в конец очереди. Но ей было все равно. Она была уверена: когда взойдет к среброликим, не увидит на стеле алую нить. Ее кровь без следа сгорит на корнях древа, а правители с гаденькой улыбочкой вручат пустой пузырек… в качестве утешения или унижения?

Красная дорожка теперь гораздо реже пробегала по стволу до самого верха кроны. Десятки детей ушли в низшие и средние касты, пять раз толпа хлопала будущим стражам, два раза — преумножителям знания и один — будущему творцу красоты. Наконец перед помостом остался один ряд детей. Уже не нужно было толкаться, ловя мерцающий взгляд среброликой, но Кейла не обрадовалась. Она стояла, опустив голову, и не смотрела, куда распределяют детей перед ней. Сердце билось тихо, глухо, в груди росла и росла куча тяжелых гладких холодных камней: приходит время сна или это апатия проигравшей?

Ее вызвали последней. Кейла взошла на помост, как на алтарь для жертвоприношения, на подгибающихся ногах. Скоро капля ее крови упала в основание стелы. Кейла вздернула голову, глядя на верхушку кроны, на три солнца среброликих, глупо, но упрямо надеясь, что одно из них загорится красным от ее взгляда. Но время шло, а солнца не загорались. Толпа притихла, безмолвствовали среброликие, даже ветер, казалось, умер. Кейла замерла, боясь бросить взгляд вниз — и не найти там бездарно сгоревшую каплю крови. И вдруг в напряженной тишине по толпе пронеся не то шелест, не то шепот. Он разрастался как буря, захватывал всю площадь, и тогда Кейла осмелилась поглядеть себе под ноги.

Тонкая красная нить поднималась по стволу в крону. Незнакомая нить, не загоравшаяся сегодня прежде ни разу. Она была слаба, ее то и дело прерывали толстые нити других каст, но она упрямо тянулась вверх… в самый верх, мимо солнц низших и срединных каст. На уровне среброликих, но в стороне от них, сияло одинокое алое солнышко Кейлы.

— Распознавательница чуждого! — возгласила среброликая, и ее слова потонули в реве толпе, а Кейла побелела и схватилась за вовремя подставленную руку среброликого.

Распознавательница чуждого! Совсем недавно Кейла вспоминала эту касту, но тогда и не представляла себя в ней. Самая крохотная, но самая важная. Каста мучеников, каста святых. Лица обычных распознавателей вырезаны на колоннах дворца рядом с лицами великих правителей из среброликих.

Питьё разноцветных жидкостей на церемонии — не просто ритуал. Содержимое пузырьков — сильнодействующее снадобье, действующее глубоко и системно. За несколько лет обучения оно изменяет тело сенторианина в соответствии с назначенной кастой. Снадобье не безвредно, чем больше компонентов в нём, тем серьёзней наносимый вред. Лихорадкой и болью в костях, впрочем, скоро проходящими, расплачиваются со своим солнцем идущие в низшие касты. Срединные платят за новые умения бесплодием или выгоранием эмоций, а высшие касты расплачиваются по-разному: творцы красоты слабы здоровьем, преумножители знания разумом, крылатые всевидящие платят отказом от жизни в обществе, всемогущие слабы телом, всезнающие постепенно теряют все чувства, кроме предвидения. А стражи и распознаватели платят самой жизнью, погибая в битвах с чуждым. Но если у стражей есть шанс дожить до старости, то у распознавателей чуждого никаких шансов нет вовсе. Их путь краток: поездка за Границу — заражение — возвращение… и смерть на алтаре.

Похолодев, Кейла смотрела, как среброликая извлекает из сундука маленький трехцветный пузырёк. Незнакомое, ни разу не увиденное в мечтах, ни разу не снившееся сочетание цветов: внизу — черный, посередине — коричневый, наверху — золотой! Толпа все ещё ревела, но ей послышалось, она различила в этом шуме: «Дочка, выбор за тобой…»

Кейла глянула вниз. Мама прижимала руки к груди и с мольбой смотрела на Кейлу.

— Есть выбор, — машинально сказала Кейла подходящей среброликой. Женщина тонко и печально улыбнулась под вуалью и быстро потянулась к сундуку, дёрнула за неприметную ручку. Выдвинулся ящик, наполненный пустыми серыми пузырьками. Рука среброликой замерла над ними, брови вопросительно приподнялись.

Кейла трудно сглотнула. Участь распознавателя страшила, но представлять, что она уйдёт отсюда с пустым серым пузырьком всё же было страшнее. Остаться никем, когда все друзья уже покинули возвышение с трехцветными пузырьками?! Вернуться домой, как в тюрьму, зная, что никаких перспектив впереди нет и не будет? Никогда больше не услышать, не испытать каждой клеточкой тела тревожный и радостный гул заведённой тобой толпы?! Пусть жизнь распознавателя чуждого кратка, зато она ярка. Её лик будет вырезан на колонне дворца выше ликов многих великих!

Сердце вновь ускорилось, с каждым ударом будто бы опускаясь все ниже. Волнение тошнотой подкатывало к горлу.

— Нет, не надо, — Кейла не узнала свой голос, звучащий словно со стороны. — Я стану распознавательницей.

Она приняла трехцветный пузырек и быстро открутила крышку. Поднесла ко рту в оглушительной тишине и выпила залпом. Содержимое было безвкусным и маслянистым. Кейла нервно облизала губы.

Толпа разразилась аплодисментами, то тут, то там над площадью взлетали радостные крики. Её чествовали, как никого прежде… и Кейле нравилось это! Жаль, что собрать такую же толпу ей удастся только два раза в своей отныне короткой жизни: первый раз — собираясь за Границу, второй и последний — восходя на алтарь для жертвоприношения.

Пошатываясь, она спустилась на площадь. Её тут же подхватила мама.

— Что ты наделала, девочка! — крикнула она и расплакалась, но Кейла чувствовала, что это слезы не только горя, но и гордости. А от группы среброликих, негромко посовещавшись с другими, к ним пошёл всезнающий.

— Ну, вот и всё, — мелькнуло в голове. Кейла освободилась от маминых объятий и шагнула навстречу среброликому.

Первые шаги по своей дороге, по лучу своего солнца…