Фантастика и Детективы, 2014 № 10 (22)

Красная Стрела Евгений Шиков

23 июня 1988 г.

— А вытереться-то есть чем? — крикнула Эйси и, смеясь, стала смотреть, как голый мужчина бросился из ручья к разложенной на берегу одежде. Наблюдать за этим было забавно.

Натянув, наконец, мокрые штаны, мужчина слегка успокоился и, застёгивая на себе не успевшую высохнуть рубашку, позволял себе неодобрительные взгляды в её сторону. Говорить, однако, не спешил.

— Чего так торопился-то? — Эйси присела на траву и, подтянув к себе колени, положила на них подбородок. — Пускай бы высохло уже, всё равно я всё уже видела.

Мужчина, застегнув рубашку, посмотрел по сторонам и стал обматывать ступню портянкой.

— Ты здесь одна? — спросил он.

— Ага, — с готовностью кивнула Эйси. — А ты что, изнасиловать меня хочешь?

Он застыл, перестав наматывать портянку, и уставился на неё.

— Ты чего? Дурная что ли?

— Дурная, — Эйси засмеялась. — Как ты сейчас правильно сказал: «дурная». Именно что дурная, меня и в деревне так дразнят. То есть, раньше дразнили, а теперь уже вроде фамилии стало. Хотя и фамилия у меня есть, — поспешила добавить она. — Ты не думай, что я какая бесфамильная. Мой отец вообще — чанбыр.

— Чанбыр? Голова, что ли?

— У-у, — протянула Эйси. — А ты интересный, честное слово, если чанбыра головой называешь. Издалека, наверное? С юга?

Мужчина не ответил. Затянув сапоги, он подошёл к костру и стал затаптывать угли. Эйси сорвала травинку и стала её жевать.

— Ты, наверное, солдат беглый, да? — спросила она.

Мужчина посмотрел на неё, но затем вновь продолжил своё занятие.

— Я по сапогам догадалась, — объяснила Эйси. — К нам солдаты в прошлом году заходили, так они так же сапоги затягивали, чтобы, значит, хлопали. Идут такие по деревне, а сапоги «хлоп-хлоп», «шлёп-шлёп». Я у них спрашиваю — зачем так? А они говорят — чтобы слышно было, что солдаты идут, а не тяпичи какие, представляешь? А я им говорю — у нас только продажницы так ходят, только они, значит, ладонью по пузу шлёпают, чтобы мужики слышали. Так они меня палкой ударили, представляешь? Синяк огромный был, прямо здесь вот, — Эйси приподняла платье и показала худую ногу. — А я им говорю — всё равно дураки, потому что солдат должен тихо ходить, а то его пристрелят, правильно?

Мужчина, затоптав костёр, рассматривал Эйси. Затем сплюнул и, подняв сумку, закинул её за плечо.

— Действительно дурная, — он направился в сторону дороги. — Тебя что, родные в лес прогнали, от греха подальше?

— Ага, — Эйси вскочила на ноги. — Только не в лес, а в Бэлль. Нам работник нужен, яму вырыть под колодец, вот меня и послали. А я решила через лес срезать, чтобы быстрее. Слышу — плещется кто-то, вышла — смотрю: ты. Вот и думаю: а чего в Бэлль переться, если ты тут, отощавший такой, пузом своим светишь?

— Дура ты, — он поравнялся с ней и, остановившись, покачал головой. — А если я тебя сейчас схвачу и прирежу? Об этом подумала?

— Не-е, не прирежешь, — махнула рукой Эйси. — Мне Смотрящая сказала, что меня стрела убьёт, а наша Смотрящая ни разу ещё не ошибалась. Даже смерть свою высмотрела, представляешь?

— Ну а если я тебя того… — он осмотрел её с ног до головы. — Вон в тех кустах?

— Ну а если я того, — Эйси, кривляясь, тоже осмотрела его. — И не против совсем?

Некоторое время они молчали.

— Ты дурная, — сказал, наконец, мужчина и зашагал к дороге. — Скажи спасибо, что я детей не трогаю.

Эйси, подобрав юбки, заспешила за ним, — мужчина шагал широко и быстро.

— Ну так что? — закричала она. — Согласен?

— Сказал же, — не буду.

— Да не это, глупый! — Эйси догнала его и пристроилась рядом. — Яму вырыть согласен?

— Нет. Не согласен.

— А отец тебе четыре веса даст. А ещё — кормить едой будет и в баню пустит, и спать на сеновал. А?

Мужчина вышел на дорогу, затем, остановившись, задумался.

— Четыре говоришь?

— Ага. Согласен?

— А чего так много? И что, в деревне у вас больше никто копать не умеет?

— Так колодец-то проклятый! — пояснила Эйси. — Кто ж его копать-то из своих будет! Да ты не бойся! — засмеялась она. — Никакой он не проклятый, это только так говорят, что если Смотрящая кошку дохлую в колодец бросит, то он теперь проклятый. Ничего он не проклятый! То есть, тот, в который я Вилионеру зашвырнула, — он-то проклятый, конечно, а тот, который ты рядом выкопаешь — обычный будет, понятно?

— Чего? — мужчина помотал головой. — Кого ты зашвырнула?

— Виилионеру, кошку мою. Ты что, глупый?

— А зачем ты её туда зашвырнула?

— А чтоб знали, — Эйси нахмурилась. — Сестре пса подарили, тот мою кошку и задрал. Вот я и бросила, чтобы неповадно было.

— Ничего не понимаю. Так ты что, Смотрящая?

— Вот и я им говорю, что нет! Но все же знают, что я четыре года у госпожи Ги в помощницах бегала, вот и устроили переполох в курятнике, ей-боже, дурачьё! Меня отец ей отдал только потому, что у меня глаза разные и потому что больше никто брать не захотел. А не брал никто потому, что дурная. Вот я у неё и бегала, понимаешь? А теперь никто колодец копать не хочет из-за того, что через год потом помрёт, потому что проклятие кошкино настигнет, а я-то и не Смотрящая совсем, откуда тогда проклятие? Но всё равно боятся все, вот отец и послал меня рабочего искать, потому что это я кинула, а я через лес пошла, потому что мне суждено от стрелы умереть, понимаешь?

Мужчина откашлялся. Затем провёл рукой по лицу, посмотрел по сторонам.

— Слушай, — сказал он. — Шла бы ты куда подальше, а?

— Ну ты чего, забоялся что ли? Я же говорю, — всё это не по-настоящему. Я б сама выкопала, да с детства слабая, даже когда госпоже Ги могилу копала, полдня угробила, а колодец целый год буду рыть. Да и не умею. Тебе что, может, деньги не нужны? Ты же бродяга!

— Так, — мужчина поднял ладонь, будто защищаясь от её тирады. — Погоди. Ты хочешь сказать, что кто-то заплатит четыре веса за один колодец, и это потому, что ты в старый колодец кошку кинула?

— Ну да.

— А из старого кошку достать никак?

— Я ж говорю, — он проклятый!

— Но ты же говорила, что ты не…

— Да и засыпали его уже от греха-то…

Мужчина посмотрел на север, где вдалеке виднелась деревня.

— Эта, что ли?

— Ага.

— Четыре веса?

— И еда! И баня!

— А не врёшь?

Эйси задрала подбородок, поджала губы, затем плюнула на ладонь и протянула в его сторону.

— Да чтоб я девкой сдохла, если вру!

— Дурная, — кивнул мужчина и пошёл в сторону деревни. — Точно дурная.

— Эй, ты куда? — Эйси, продолжая держать перед собой руку, зашагала за ним. — Так ты согласен или нет?

— Согласен.

— Тогда пожми руку!

— Не буду я тебе руку жать. Ты на неё плюнула.

— Но ведь это такая традиция бродяжья! — не сдавалась Эйси. — Ты должен, иначе сделка не считается совсем!

— Я сделку с твоим отцом заключать буду, не с тобой.

— А со мной, значит, брезгуешь?

Мужчина вздохнул. Эйси некоторое время шла с вытянутой рукой, затем пожала плечами, вытерла её об юбку и догнала его.

— А тебя как зовут-то? — спросила она. — Меня вот — Эйси.

— Уэспер.

Эйси задумалась.

— Это как Уэйси что ли? — спросила она.

— Нет. Это как Уэспер.

— Знаешь, что я думаю? — спросила Эйси, внимательно его разглядывая, — Я думаю, что ты весьма странный мужик, Уэйси.

Уэспер не ответил, но зашагал чуть быстрее.

— Ты, что ли, Уэйси?

Уэспер, перестав ковырять ногой землю на месте бывшего колодца, повернулся. Дородный мужчина с заросшим рыжей бородой лицом, стоя неподалёку, рассматривал его сквозь полуприкрытые глаза. Заметив висящую у него на шее печать, Уэспер слегка склонил голову.

— Господин Голова…

— Тан чанбыр. — Полуприкрытые глаза резво осмотрели одежду Уэспера. — Южанин? Здесь уже лет десять всех танами называют, не знал, что ли?

— Слышал… но думал, вам будет приятно.

— С чего это? — тяжело ступая, чанбыр подошёл к Уэсперу и, встав рядом, ковырнул носком сапога землю. — Видишь эту кучу? Вчера это был колодец. Ты, конечно, можешь называть эту кучу колодцем ещё лет десять, но от этого ничего не изменится. Думаешь, куче приятно, когда ей напоминают о том, что она когда-то колодцем была?

— Я не думал об этом, — Уэспер улыбнулся. — Может, вы и правы.

— Моя дочь сказала, что в лесу тебя нашла, это правда?

— Правда.

— Беглый?

— Нет. Но служил.

— Сразу видно. С какой стороны?

— А какая разница?

Чанбыр, вздрогнув всем телом, хмыкнул и шлёпнул толстой ладонью по спине Уэспера. Тот еле устоял на ногах.

— Это ты правильно говоришь, очень правильно. Какая теперь разница? — он ткнул пальцем в отмеченный колышками участок земли. — Рыть, значит, будешь здесь. Когда выроешь достаточно — дам в помощь Вука. Он, конечно, слабоумный, но вёдра доставать да обратно спускать сможет. Больше никто не согласится. Спать будешь, — толстый палец переместился вправо, — вон в том сеннике, покрывало тебе туда кинут. Есть будешь прямо здесь. В дом, сам понимаешь, пустить не могу. Захочешь помыться — скажи, воды тебе вскипятят. Расчёт получишь сразу, как яму выкопаешь, — палец вдруг взлетел вверх и ткнулся Уэсперу в грудь. — На дочерей моих даже не смотри, понял? Убью.

Уэспер кивнул. Палец ещё некоторое время упирался ему в грудь, а затем руки чанбыра опали, и он повернулся в сторону дома. С крыльца, крича, сбежала Эйси, с размаху пнула поилку, распугала кур и уселась на землю.

— Даже эту, — чанбыр посмотрел на Уэспера. — Она дурная совсем, но если обманешь — убью, понял?

— А что с ней не так?

— А сам не видишь, что ли? Проклята она, с детства. Родилась с разными глазами, мёртвая. Удушилась ещё в утробе. А потом задышала, всем на погибель. Дурная совсем. Однажды дом чуть не спалила. Потом мальчишке одному глаз палкой вышибла. Сестре младшей волосы сожгла. Смотрящая её себе забрала, хотела выучить, я аж обрадовался. А Эйси её через четыре года и отравила по дурости.

— Как отравила?

— Да так отравила. Смотрящая от женского живота траву заваривала, а эта дура травы и попутала. Эйси пыталась потом выходить, да куда ей, дурной. Схоронила Смотрящую, оставила деревню без лекарки, — он вздохнул и покачал головой. — Я её тогда в храм отдал — без толку. И года не продержалась — вышибли. Тогда и дурной кликать стали, а она, чуть что — драться. Теперь-то попривыкла. Пришлось к себе обратно принимать. Так она и здесь чудила, то одно, то другое. При этом, всегда как-то целой оставалась, даже когда в солдат камнями кидалась. А как узнала, что сестру замуж отдают — совсем озлилась.

Уэспер перевёл взгляд с Эйси на чанбыра, затем — вновь на Эйси.

— Так, — сказал он. — А сестра-то младшая, так?

— Младшая.

— Так сколько ей лет-то?

— Семнадцать. Чахлая совсем, поэтому и мелкая. А сестре — пятнадцать.

— Ясно, — сказал Уэспер. — Теперь понятно.

— Понятно ему, — чанбыр сплюнул. — Что бы ты понимал. Копай давай лучше. Лопаты сейчас вынесут.

Ссутулившись, с заложенными за спину руками, чанбыр зашагал к дому. Уэспер смотрел ему вслед, а когда тот скрылся за дверью, кинул взгляд на Эйси и вздрогнул. Та с ненавистью смотрела ему прямо в лицо.

Уэспер отвернулся, сел на землю и стал ждать, пока ему принесут лопаты.

Солнце уже садилось, когда он вновь её увидел. Какое-то время она просто стояла рядом, наблюдая, как он работает, затем стала ходить вокруг ямы кругами и, наконец, присев, стала сбрасывать вниз кусочки земли. Вначале он терпел, но в конце концов, не выдержав, зачерпнул лопатой землю и кинул ей в лицо. Эйси вскочила на ноги, плюнула в него, промахнулась и куда-то ушла, но почти сразу же вернулась. Помолчав несколько минут, она повернула голову в бок и, смотря на землю, заговорила:

— Что, с отцом поговорил?

Уэспер, продолжая копать, не ответил.

— Понятно, — она повернулась к нему. — Противно с продажницей говорить, да?

— Ты пока не продажница, — Уэспер выпрямился и, взяв с края ямы бидон, сделал несколько глотков. — К тому же, я частенько разговаривал с продажницами.

— А со мной не хочешь?

— А чего с тобой говорить?

— Ну да, конечно, чего с дурной говорить, — она прикусила губу. — Он тебе сказал, что госпожу Ги я убила, да?

Уэспер согнулся и продолжил копать.

— А на самом деле — она всё знала. Она мне в первый же день сказала, что я её отравлю. И когда я ей отвар этот подавала, знала. И потом знала. Сказала, что я её сама похоронить должна и никому не говорить где, тогда сила её вся ко мне перейдёт. А что говорить, если все и так знают, где она лежит? Я и яму-то прикрыть пыталась, и хоронила ночью — всё равно прознали. Так что и сил у меня теперь нету никаких.

— А с храмом что не так? Тоже кого отравила?

— Сам ты отравил, — она бухнулась на край ямы и стала болтать ногами. — Я им стирала, готовила. Мать Черья меня что только делать не заставляла — всё делала. А ей всё мало. Вымету двор, так она опять мести заставит, потому что какую соринку приметит. Слеплю свечи — так она их опять в комок сожмёт, потому что вроде неровные, хотя сама слепая совсем, так мне опять всё переделывать. Я терпела, терпела, а потом и не выдержала. Это зимой было, она меня на реку бельё стирать отправила. Ну я и отстирала. Пришла, на верёвку, значит, развешиваю, и та вдруг такая: «Перемывай, а то оно грязное»! А какое оно грязное, когда оно чистое? Я ей так и говорю, чистое оно, а ты слепая совсем, вот и не видишь. А она говорит, мол, послушания у меня нет. А я ей — что у неё, кроме этого послушания, и нет ничего, а бельё чистое, кого хошь спроси, а ты слепая. А она тогда бельё-то с верёвки хвать и в грязь под ногами прямо, там, где натоптано побольше — и ногами сверху. Перемывай, говорит, а сама в келью затопала, в тепло. Ну тут меня и понесло, — она вдруг захихикала. — Беру, значит, бельё всё, грязь даже не стрясла, зашла в храм, воды набрала — и давай его стирать!

— Где стирать? — выпрямился Уэспер, разглядывая улыбающуюся во весь рот Эйси. — Где там вообще стирать-то?

— Где-где, — Эйси отвернулась и, сдерживая смех, стала накручивать волосы на палец. — В купели, где…

Уэспер попытался что-то выговорить, но, не выдержав, расхохотался. Эйси тоже засмеялась, но вдруг осеклась, нахмурилась и замолчала.

— Только не смешно это. На храм-то последняя надежда была. А так, хоть отец и заплатил, но меня всё равно высекли. На площади. И в храм меня больше не пускают. Кто такую возьмёт? Даже свадьбу нормально не сыграешь. А потом эта, — она мотнула головой в сторону дома, — замуж собралась, пока я ещё в девках. А значит, я по весне с Весёлым Караваном отправлюсь. Отец меня кому только ни подсовывал, всё без толку — даже тан Меркут отказался, а ведь он даже старше отца… и толще. Думаешь, чего я в солдат камнями-то кидалась? Как подумаю, что мне потом всю жизнь их обслуживать… — Она вдруг уставилась на Уэспера. — А ты ведь солдат, да?

— Нет, — ответил Уэспер. — Я не солдат.

— А отцу сказал, что солдат.

— Я много кому говорю, что я солдат. Но я не солдат.

— Врёшь, значит? Небось, тяпчий беглый, да? Или преступник?

— Нет, — Уэспер вновь согнулся. — Просто бродяга.

К яме, шаркая ногами, подошёл Вук, улыбаясь, посмотрел вниз, затем — на Эйси. Эйси тоже улыбнулась ему.

— Привет, Вук! Как дела?

— Хорошо, спасибо, госпожа Эйси, а как у вас? — сказал он явно заученную фразу.

Эйси вздохнула.

— Тани, Вук. Не госпожа. Сколько раз тебя за это отец бил? Да не бойся, — поспешила сказать она, видя его испуг. — Не скажу я ему. Да и тани меня не называй, какая я теперь тани.

Вук улыбнулся, затем посмотрел на Уэспера.

— Тан Гернек говорит «всё».

— Ясно, — Уэспер протянул ему лопату. — Помоги выбраться.

Вук схватил лопату и потянул на себя. Уэспер выбрался и хлопнул его по плечу.

— Пойдём, — сказал он, — покажешь, где я тут спать буду.

Эйси с ними не пошла, так и оставшись сидеть на краю будущего колодца.

Уэспер не настаивал.

— А ты людей когда-нибудь убивал?

— Нет.

— Вообще никогда?

— Вообще. Выбирай быстрее.

— Дурной что ли? Как я быстрее выберу? Тут глаз нужен.

Эйси взяла кочан в руку и прищурила один глаз. Уэспер зевнул и от нечего делать стал смотреть по сторонам.

— Нда, — сказала через какое-то время Эйси. — Ни хрена я в капусте не понимаю.

— Так бери эту.

— Если взять первое попавшееся — всучат гнилое, — Эйси положила кочан и взяла в руки другой. — Вот этот, вроде, получше.

— Потрогала — бери, — подал голос сидящий рядом торговец, даже не смотря в их сторону. — После тебя никто не возьмёт.

Эйси было открыла рот, но затем, сжав зубы, взяла в руки оба кочана.

— На отца запишите, — пробурчала она.

— И чего выбирает? — сказал торговец, как бы сам себе. — Обычно глазки в пол, берёт всё подряд, слова не дождёшься, а тут вдруг концерт устраивает. И не в Караване ещё, а уже с мужиками заигрывает.

Подавшись вперёд, Уэспер успел перехватить занесённую руку Эйси и вытащил из её ладони кочан.

— Пойдём, — сказал он. — Капусту мы взяли. Остальное возьмём где-нибудь ещё.

Эйси высвободилась, отдала ему второй кочан и, повернувшись к торговцу, упёрла руки в бёдра.

— Хмырь ты, Доц, поэтому у тебя никто ничего и не покупает, и продавать ты не умеешь!

— Продавать? — торговец поднял к ней равнодушное лицо. — Ну уж продавать-то тебя скоро научат. Только вот кочаны у тебя мелкие, спросу мало будет.

Эйси отдёрнулась, сжала кулаки, а затем, развернувшись, зашагала вдоль рядов. Кто-то из стоящих рядом лавочников открыто, не прикрываясь, расхохотался. Улыбающийся торговец проводил её взглядом, затем повернул голову и, нарвавшись на взгляд Уэспера, вздрогнул. Тот улыбнулся.

— Тан Доц, а вы здесь каждый день сидите, да? — спросил он.

— Каждый день, — Доц вдруг приподнялся. — А тебе-то чего, тяпчий? По морде захотел?

Уэспер пожал плечами.

— Да я через пару дней ухожу, хотел овощей прикупить в дорогу. Думал к вам зайти.

— A-а. Ну так заходи, — Доц вновь расслабился. — Я здесь каждый день, если, конечно, не дождь.

Уэспер слегка поклонился и быстрым шагом догнал Эйси. Та, стоя рядом с прилавком, не глядя, кидала в корзинку морковь. Стоящая рядом толстая торговка считала за ней вслух.

— Подожди, — Уэспер положил руку на плечо Эйси. Та попыталась её сбросить, но ничего не получилось. — Разве не ты говорила, что овощи надо выбирать?

— Тебе отец четвертную заплатил за то, чтобы ты донёс, а не советы давал, — она вновь потянулась к моркови, но Уэспер оттянул её от прилавка. — Да отпусти ты меня!

— Подожди секунду, хорошо?

Эйси подняла на него взгляд, затем отвернулась.

— Ну?

— Тани, повернулся к торговке Уэспер. — У тана чанбыра вскоре состоится свадьба младшей дочери, слышали ли вы?

— Ну слыхала, так что с того? — торговка почесала щёку и кивнула на Эйси. — Этой всё равно выбирать не дам.

— А сегодня, — Уэспер заговорил громче. — Он будет привечать родителей тана Кирича у себя дома. Обед будет дан на восемнадцать человек, слыхали ли? И трижды придётся мне с тани Эйси приходить сюда, — Уэспер пропустил смешки, раздавшиеся после «тани Эйси» и продолжил. — За овощами — дважды, и за рыбой — единожды. И весьма огорчится чанбыр, коли на стол подадут блюда из гнилых овощей, не так ли?

— Ну, хорош заливать, — торговка стала поправлять ряды моркови, нарушенные руками Эйси. — Продажницы пускай по ночам закупаются, а трогать у меня она ничего не будет.

— Как жаль, — Уэспер возвысил голос до таких высот, что, казалось, на рынке заговорил глашатай. — Весьма прискорбно сие, ибо придётся нам трижды сходить к тому тану торговцу, коему не в тягость будет позволить сей тани товар с умом выбрать.

Лавочники замолчали и стали переглядываться.

— А чего тан чанбыр свою повариху не пришлёт? — закричал кто-то. Остальные одобрительно зашумели.

— Занята повариха дюже приготовлением снеди, да смешением специй, дабы усладить ими не только чанбыра, но и родичей тана Кирича. Невмоготу ей самолично меж рядами толкаться.

— А и пускай трогает! — закричал вдруг кто-то. Обернувшись, Уэспер встретился взглядом с лысым улыбающимся старичком. Тот приглашающе махал им рукой. — Если сам чанбыр не брезгует после неё кушать, с моим-то рылом куда возмущаться!

Эйси, подняв голову и надменно улыбаясь, подошла к его лавке, взяла морковку, осмотрела её, и, положив обратно на лоток, взглянула лавочнику в глаза.

— Эту не возьму, — сказала она.

— Ну и пусть с ней, не берите. Действительно, кривовата, — старичок всё так же улыбался. — За просмотр денег не берут. Я ж не тяч какой.

— Капусты можешь у меня взять, милочка! — подала голос стоящая рядом со старичком женщина. — Мы тоже не брезгливые, не тячи.

Эйси победно стала выбирать овощи. Уэспер наклонился к её уху.

— Ты дочь чанбыра, — сказал он ей. — А они всего лишь мелкие лавочники, жалкие тяпчие, и должны перед тобой кланяться и тани называть. Не забывай об этом, и при любом случае… — он вдруг замолчал.

— Что? — Эйси посмотрела на него. — Что при любом случае?

Уэспер, застыв, смотрел куда-то за её плечо. Обернувшись, Эйси заметила лишь скрывшуюся через мгновение спину да сверкающую на солнце лысину. Вновь посмотрев на Уэспера, она увидела, что тот разглядывает свеклу.

— Кто это был? — спросила она.

— Что? — он посмотрел на Эйси. — Где кто был?

Эйси пару секунд смотрела на него, затем отвернулась.

— Никто. Показалось.

— Бывает.

— А откуда ты так говорить можешь? Красиво?

— Да понахватался у тана одного. Он ещё красившее говорил, мне до него далеко.

— Понятно, — сказала Эйси. — Понятно.

Рыбные ряды встретили их дружным подготовленным хором зазывал, на разные лады предлагающих свой товар. Эйси с высокомерным видом проходила мимо торговцев, машущих жирными крылатками, разрезанными донками и ухмыляющимися зубастыми щучьими мордами. После второго захода на овощные ряды уверенности у неё явно прибавилось. Уэспер, иногда морщась от совсем уж сильных запахов, изображал покорного слугу и только и успевал подставлять корзинку под летящие рыбьи туши, которые Эйси кидала ему, даже не поворачиваясь. Правда, всё высокомерие слетело с неё, как только рыбные ряды остались позади. Она счастливо расхохоталась, сделала неприличный жест, ни к кому конкретно не обращённый, и, что-то пробурчав себе под нос, направилась вперёд. Уэспер, слегка улыбаясь, тащился сзади с двумя корзинами, забитыми рыбой.

Иллюстрация к рассказу Татьяны Подоваловой

У одной из разукрашенных дощечек, обещающих всем желающим представление, она вдруг замерла и перестала улыбаться. Догнав её, Уэспер прочитал вывеску. Затем посмотрел на Эйси.

— Ты чего? — спросил он. — Представление только по воскресеньям.

— Красная Стрела, — сказала она. — Видишь?

— Вижу, — Уэспер опустил корзины на землю. — И что?

— Я в детстве каждое воскресенье смотрела, — сказала она, не отрывая взгляд. — Госпожа Ги каждый раз меня туда водила. Ты знаешь, кто такой Красная Стрела?

— Знаю. Кто ж не знает.

— Помнишь, я говорила, что госпожа Ги никогда не ошибалась? Один раз она таки ошиблась. Вот с ним, — она указала на дощечку. — Сир Ворнер Глиссон по прозвищу Красная Стрела, — Эйси подалась вперёд и вдруг плюнула прямо на изображение рыцаря. Уэспер вздрогнул. — Говнюк и урод. Предатель.

— Да, — кивнул Уэспер. — Так его тоже называют.

— Он должен был прийти к госпоже Ги. Она смотрела это. Она долго, очень долго ждала его прихода. Красная Стрела должен был что-то забрать у неё, что-то очень-очень ценное. Она хранила это много лет, даже мне не говорила, что именно. А он не пришёл. Струсил. И теперь госпожа Ги мертва, а я не смогла даже скрыть ото всех, где её закопала — и теперь её дар пропал впустую. Из-за него. Из-за Красной Стрелы, — она помолчала. — И из-за меня. И я даже не знаю, что госпожа Ги ему передать должна. Она мне никогда не рассказывала.

— Знаешь что, — Уэспер попытался утереть пот, но, сморщившись от рыбного запаха, отдёрнул от лица руку. — Я, конечно, не Смотрящий, и мало что понимаю, но, по-моему, дар быть у тебя должен.

— Нет. Я сглупила, как последний тяпчий. Я не должна была никому говорить, где я её закопала. Спроси! — она вдруг махнула рукой. — Спроси кого хочешь, где она закопана! Все знают. Кричали ещё: «А где ты Смотрящую закопала, может, в лесу? Или в пещере подводной?» И ржали. Все ржали. Потому что все знают.

— Но ты же не говорила?

— А что говорить, если все и так знают?

— То есть, получается, ты никому не сказала, где её закопала?

— А зачем, если все и так знают? — сорвалась она на крик. — Я же тебе говорю, — меня видели! Они знают!

— Но ты не должна была никому говорить — и не говорила, так? То, что они сами узнали — это ведь не в счёт. Ты в одиночку вырыла могилу, похоронила её и никому не говорила, где именно. Никому не показывала это место, не приводила посмотреть. Так в чём проблема?

Эйси, не моргая, смотрела ему в лицо.

— И, получается, дар-то её при тебе, так?

Эйси отвернулась и зашагала к дому.

— Даже если и так, какая теперь разница? Всё равно с Караваном уйду.

Уэспер покачал головой, подхватил корзины и направился за ней следом.

— Если так, — сказал он ей в спину, — то у тебя есть очень крупный козырь в рукаве для всяких солдат.

Солнце перевалило за зенит.

Уэспер сидел на бревне, приваленном к сеннику, и смотрел на звёзды. Ещё недавно в доме чанбыра горел свет и звучал хохот, но гости, наконец, разошлись, и теперь вокруг было тихо. Где-то гремела цепью собака. В сеннике с хрустом опускалось сено.

— Ну здравствуй, — сказал Уэспер. — Присаживайся.

Из темноты вышла фигура, подошла к сеннику и тяжело опустилась на то же бревно. Некоторое время оба молчали. Первым не выдержал гость.

— Вначале подумал — не ты. Не мог поверить, что ты. Только по голосу и узнал.

— Так поверь, — отозвался Уэспер. — Вот он я.

— Да. И вот он Север.

— И вот он Север, — кивнул Уэспер.

Гость заёрзал, устраиваясь поудобней, провёл рукой по лысине.

— Не думал, что ты когда-нибудь станешь клятвопреступником. Никогда не думал.

— Я и не стал.

— Вот он Север, — повторил гость. — Вот он ты.

— Север — просто направление, Ричи.

— Только не для тебя. Тебе запрещено было идти на Север.

— Ничего подобного, — Уэспер, повернувшись, сверкнул во тьме зубами. — Ты же там был. Разве я в этом клялся?

— Ты клялся в том, что никогда больше не ступишь на землю Синглэнда. А теперь ты здесь.

— Где? — спросил Уэспер. — В Синглэнде были сиры и господа, а здесь — таны. В Синглэнде был Голова, здесь — чанбыр. Это не земля Синглэнда. Уже как два месяца.

Гость покачал головой.

— Нашёл-таки лазейку, да?

— Это не лазейка, Ричи. Два месяца это уже не Сточвелл, удел Синглэнда, а Сточвелл, танство сай-кана Великого. Я клялся не ступать в Синглэнд. Это — не Синглэнд.

— Значит, вернулся?

— Значит, да.

— И что теперь? — Ричи кашлянул в кулак, затем вытер ладонь о штаны. — Я бы, знаешь, и рад с тобой пойти, да, боюсь, здоровье не позволит.

— Я знаю. Все, кто сражались со мной, теперь или старики, или калеки, — Уэспер вздохнул. — Меня не было одиннадцать лет, а такое чувство, что сто одиннадцать. Здесь всё изменилось, Ричи. И я изменился. Я не знаю, что мне делать. Здесь меня не ждут. Сегодня днём одна девочка плюнула в моё изображение. А ведь она одна из лучших. Остальные бы просто сдали меня за один-два веса.

— Я же не сдал.

— Не сдал, — согласился Уэспер. — И что с того? Люди сыты, живут в тепле. Что с того, что танами друг друга называют? Всем нравится. Да и я… — он запнулся. — Я не уверен, что я смогу сделать их жизнь лучше, чем есть у них сейчас.

— Значит, всё?

— Не спрашивай. Я не знаю. Может, и не всё, если способ найду.

Ричи поднялся на ноги, помогая себе правой рукой и вновь закашлялся.

— Мне пора, — сказал он. — Конюшню на пацана оставил. Заснёт ещё — уведут.

— Прощай, Ричи.

— Прощай… — Ричи запнулся.

— Уэспер.

— Прощай, Уэспер, — Ричи вздохнул. — Да направят тебя Звёзды.

Ричи повернулся и, хромая, заковылял в темноту. Уэспер смотрел ему вслед, пока он не скрылся, а затем вновь перевёл взгляд на небо.

— Хрен его знает, — сказал он звёздам. — Может, и не стоило мне возвращаться.

Он поднялся на ноги, зашёл в сенник, и, шурша сеном, стал пробираться к своему одеялу. Когда он, ворочаясь, устраивался поудобнее, от стены сенника отделилась небольшая тень и быстрым шагом направилась к дому.

Зазвенела цепью собака, потом успокоилась. Стало тихо.

— Ты — Красная Стрела!

Уэспер на мгновение замер, но затем вновь продолжил заполнять ведро землёй. По его спине бежал пот.

— Опять ты дурью маешься, — он выпрямился и посмотрел вверх. — Шла бы лучше сестре помогла, у неё свадьба сегодня.

— Я специально ждала, пока ты такую глубокую яму не выроешь, — видневшаяся сверху голова Эйси переместилась к лестнице. — А захочу — так вообще лестницу выну, навеки здесь останешься.

— Дурная ты, правильно всё говорят, — Уэспер опять согнулся. — Ещё и стратегию выдумала.

— Я всё слышала. Той ночью. Как ты с тем стариком говорил, с Ричи. И про то, как ты клятву не нарушил, и про то, как он тебя узнал, и про то, что…

— Ничего ты не слышала. Приснилось тебе всё.

— А ещё я в сеннике была, в сумку твою заглядывала, там у тебя…

— Ты что? — Уэспер выпрямился так резко, что Эйси отшатнулась от края. — Ты что сделала?

— Я тебя не сдам, не бойся! — затараторила она. — Ты мне только помоги, и я — могила!

Уэспер смотрел на неё снизу вверх и молчал. Эйси занервничала.

— Ну чего тебе стоит? Вытащи меня отсюда, а? А я тогда молчать буду.

— Да ну? — Уэспер посмотрел на лестницу, прикинул время, затем вспомнил, что во дворе сейчас множество гостей, и привалился плечом к прохладной стене. — Как выбраться-то?

— Как-как? — удивилась Эйси. — Женись на мне, и… чего хохочешь, козёл?

— А чего мне ещё делать? — Уэспер покачал головой. — Дура ты. Твой отец меня скорее убьёт.

— Не убьёт. Ты ему нравишься. Он тебя ещё и благодарить будет. Всё равно, меня здесь не возьмёт никто, а ты чужой, южанин, чего с тебя взять? А иначе ему придётся весной меня в продажницы сдать, сам ведь знаешь. А колодец и без тебя докопают, тут уже желающих навалом, все так услужиться хотят, что про проклятие моё забыли.

— А если нет? Расскажешь?

Эйси помолчала. Затем помотала головой.

— Нет. Не расскажу. Дождусь, пока ты уйдёшь, а потом расскажу. Всё расскажу. Да так, что поверят.

— Жениться, говоришь?

— Ага. Только надо быстрее, пока сестра не успела, а то уже нельзя будет. Сегодня прямо и надо.

Уэспер смотрел ей в лицо. Скривившись, он опустил взгляд, будто подумав вдруг о чём-то неприятном.

— Что, не нравлюсь? — Эйси сверху засмеялась. — Знаю, что не нравлюсь, а деваться-то тебе некуда.

Уэспер, приняв какое-то решение, кивнул сам себе, затем ещё раз.

— Хорошо, — сказал он. — Если это то, чего ты хочешь, то хорошо. Скажи, чтобы вскипятили воду. И уходим сегодня.

— Сегодня! А когда ж ещё! — она вскочила на ноги. — Всё, я собираться! Это же просто отлично, что ты согласился, ты даже не представляешь, как это отлично!

Уэспер слушал, как удаляются её шаги и кивал своим мыслям.

— От стрелы, говоришь? — пробормотал он и, скривившись, сплюнул на сырую землю. — Ну что ж, пускай так.

— Ворованный.

Чанбыр смотрел на лежащий на столе кинжал, как на гадюку. Уэспер улыбнулся.

— Не ворованный, тан. Трофейный.

— Где взял?

— На войне. Убил и взял.

— И кого же ты убил? Это нож кана, я же вижу. Хочешь сказать, ты кана убил?

— Война, тан, такое дело — иногда и солдат короля убивает.

Чанбыр взял в руки инкрустированный камнями кинжал, вытянул его из ножен. Затем вновь посмотрел на Уэспера. Рядом переминалась с ноги на ногу Эйси.

— Я же тебе говорил — на дочерей моих не смотреть.

— Я на неё и не смотрел. Она смотрела.

— Я всё равно пойду с ним, — в голосе Эйси звучали слёзы. — Всё равно ведь в Караван!

— Время ещё есть, — тан посмотрел на дочь. — Может, и надумает кто…

— Кто? Только если Вук сподобится, по слабоумию. Всё равно и в Караван бы не пошла! Колодец дороешь — сигану в него, как с кошкой получится, понял?

Чанбыр со щелчком убрал кинжал в ножны и покачал головой.

— И как мы всё это устроим, а? В храм-то её не пустят.

— Вы чанбыр. Вы можете поженить нас прямо здесь.

— Без свидетелей?

— А зачем нам свидетели, тан? — спросил Уэспер. — Меньше глаз — меньше сплетен.

В тишине тан осматривал стены, стол, потолок, свои руки — будто пытался найти ответ на мучивший его вопрос, но никак не мог найти. Смотреть в глаза дочери он избегал.

— Бумага у тебя есть? А то, может, врёшь ты всё и беглый ты, на самом-то деле? — спросил он, наконец.

Уэспер протянул ему заполненный неровным почерком лист. Тан принял его, прочитал, затем ещё раз — и провёл пальцем по одной из строк, оставив чёрный след. Эйси ойкнула. Тан поднял глаза.

— Чернила ещё не высохли, — сказал он.

Уэспер улыбнулся.

— А ты подуй, тан. Подуй.

— Вот здорово, да? — Эйси сорвалась на бег и несколько секунд, задыхаясь, бежала под звёздным небом. — Никогда так ночью далеко не заходила!

Уэспер молча шёл позади неё. Сумка била его по спине.

— Далеко не отходи, — сказал он. — Держись рядом.

— Ну конечно, я же твоя жена! — она счастливо рассмеялась. — Кто бы мог подумать, а? Сестра-красавица вышла за какого-то сраного тана, а дурочка-Эйси — за лорда! За самого Ворнера Красная Стрела! Я же теперь леди, да?

— Ты вышла за Уэспера. За бродягу. Да и то не по правде.

— Ну и пусть, — махнула рукой Эйси. — Зато не в Караван. Зато не в городишке этом дрянном теперь. Пусть они там все со скуки удавятся, а я — с Красной Стрелой!

— Прекрати это повторять, — скривился Уэспер.

— Конечно, всё! Я — могила! — она прижала ладонь к губам, но, не выдержав, расхохоталась. — Ну надо же! Леди Эйси Глиссон!

— Сюда, — Уэспер указал в сторону леса. — Нам сюда.

— Сюда? — Эйси удивлённо посмотрела на лес. — А зачем сюда?

— Просто иди. Нам нельзя по дороге.

— Думаешь, погоня? — Эйси соскочила с дороги и сквозь траву зашагала к лесу. — Ну так ты же Красная Стрела, ты их просто заруби, и всё тут.

— А если они меня?

— Тебя? — она улыбнулась ему через плечо. — Тебя не зарубишь, я же знаю! Ты, хоть и проиграл, а всё равно — как бы и выиграл. О них же легенд не слагают. Знаешь что? — спросила она вдруг. — А ведь это я!

— Что ты? — не понял Уэспер.

— Я! Смотрящая права была и тут не ошиблась! Это меня она должна была тебе отдать, понимаешь? Пришёл Красная Стрела и забрал у неё меня! Всё сходится! Она никогда не ошибалась!

Уэспер как-то сдавленно засмеялся.

— Никогда не ошибалась, — пробормотал он.

— Стой, а куда мы идём? Мы же к речке идём, где я тебя встретила! — она вдруг остановилась. — Брачная ночь, что ли? Ну, не кривись, я ж пошутила, знаю, что не нравлюсь. Ну пойдём, куда идём, всё равно ты ведёшь.

— Иди вперёд, — приказал Уэспер, и Эйси с готовностью пошла.

Лес встретил их влажной прохладой. Где-то кричала сова. Они спустились вниз, к речке, и Уэспер приказал остановиться.

— Привал? — Эйси скинула со спины сумку. — Костёр будем разводить, или ещё как согреемся? Ну что ты опять морщишься, я же шучу над тобой!

— Повернись.

— Что? Зачем? — она посмотрела ему в лицо и вздрогнула. — Что с тобой?

— Повернись. Ну!

Эйси повернулась к воде. Ей вдруг стало холодно.

— Давай костёр разведём, а? — попросила она. — Ну пожалуйста.

— Стой, как стоишь, — хрипло сказал Уэспер. — Не двигайся.

— Зачем? Зачем мне не двигаться? — Эйси почувствовала, что дрожит. — Ты чего такой хмурый, а? — Она вдруг рассмеялась. — Ты, наверное, хочешь обнять меня, да?

— Да, — сказал Уэспер, помолчав. — Обнять.

— Я так и знала, — она вдруг, рывком, перестала смеяться и подняла голову к небу. — Леди Эйси Глиссон. Я знала, что я когда-нибудь стану леди. И мы будем жить долго и счастливо. Я ведь до последнего не верила, что в Караван пойду, всё надеялась, понимаешь? Уже наверняка знала, вот точно-точно всё знала, как будто произошло уже всё, а всё равно надеялась. Всё думала, что в последнюю минуту кто-нибудь придёт и спасёт меня, как в легендах.

За её спиной Уэспер достал что-то из своей сумки. Эйси не пошевелилась.

— А ведь есть у меня дар. Я ведь к тебе не просто так вышла. И кошку, получается, тоже не просто так. Всё ведь к этому шло. И тогда, у сенника, я ведь к тебе, на сено шла, понимаешь? А смотрю — сидишь ты, я и побоялась. Из дому шла — не боялась совсем, а увидела тебя — и забоялась чего-то. Уж очень у тебя лицо страшное было… как сейчас, на поле…

Уэспер сделал шаг, затем ещё один. Поднял руку.

— А на небе, кстати, тоже ведь стрела, — Эйси показала пальцем. — У неё, видишь, наконечник в форме лепестка. Странно, я, ведь, раньше и не замечала, а вот теперь очень ясно вижу, что лепесток. Много такого, наверно, замечаешь… в такие моменты. А ведь, если подумать, в легенде про тебя — тоже ведь никто никого не спасает. Чёрный Сэм сдался, и Эрнард Два Ясеня тоже. Один ты не сдался. Все тебя бросили, и никто в последний момент не пришёл, и короля казнили… а тебя помиловали. Хорошо, что тебя помиловали, иначе я бы здесь сейчас не стояла, и не заметила, что на стреле — лепесток, правда?

— Не двигайся, — произнёс Уэспер. — Так будет легче.

— Хорошо, не буду. Только я говорить буду, хорошо? А то страшно. И смотреть буду в небо, а не на тебя, а то, боюсь, закричу, и меня услышит кто-нибудь. А ведь я всё врала, что я тебе не нравлюсь. Я знаю, что я тебе понравилась, иначе ты бы мне не помогал так, на рынке и после… и Доца ведь ты избил вчера, да? Говорили — пьяные какие, но ведь капустой… Я тогда и поняла, что мы с тобой вместе теперь до смерти жить будем… Ой, а ведь мне и правда от стрелы суждено… Не врала, старая, никогда не врала, а всё равно прогадала… — она засмеялась, весело, громко, а затем замерла и вслушалась. — Слышишь? Сова. Красиво, правда? И жутко чуть-чуть, будто она по тебе самой ухает… А ну и пусть, — сказала она со злобой. — Ну и пусть. Всё лучше, чем с солдатами… или в колодец. Я боюсь колодцев, ты знаешь? И когда с тобой говорила — боялась, что упаду, и когда кошку кидала…

Уэспер протянул руку и, взяв её за волосы, отвёл голову назад. Эйси закрыла глаза и, улыбнувшись, прижалась к нему спиной.

— А у тебя руки холодные, — сказала она, чувствуя, как её касается лезвие. — Я, почему-то, так и думала, что у тебя руки холодные…

Уэспер вытащил нож из ручья и внимательно его осмотрел. Сполоснув ещё раз, вновь поднёс лезвие к глазам. Аккуратно отцепил несколько прилипших волосков, потёр большим пальцем кровавое пятнышко, и то исчезло. Вытер лезвие о штаны, спрятал его в ножны и убрал нож в сумку. Оглянувшись, осмотрел берег, ручей, траву. Затем поднял сумку, закинул её на спину. На душе у него было спокойно и легко, так, как не бывало уже очень давно, с самой войны. Задрав голову, он посмотрел на небо, нашёл на нём Стрелу и пригляделся.

«И чего ей подумалось про лепесток? — подумал он. — Обычный наконечник».

Он опустил взгляд вниз, увидел Эйси, сверкающую в ручье белым пятном, и, смутившись, отвернулся, стал разглядывать траву, камни, деревья. Почувствовал какое-то шевеление в груди, но решил не придавать ему значения. Откашлялся.

— Ну? — спросил он. — И долго плескаться будешь?

— А что, мы спешим? — она, шлёпая ногами, вылезла на берег и, отфыркиваясь и дрожа, стала забираться в одежду. — В воде, на самом деле, теплей, чем на воздухе, знаешь?

— Знаю.

— Ахх, колется! — Эйси поёжилась. — Всё в волосах! Надо было одежду снять до того, как ты меня брить начал. Теперь чесаться буду. Да ещё и порезал пару раз ножом своим.

— Не надо было дёргаться. Да и вообще, могла бы и в одежде искупаться. Кто тебя просил голой сигать?

— А кто тебя просил меня так пугать? Я ж думала — и правда зарежешь. Трясся весь.

Уэспер молчал. Эйси перестала одеваться и посмотрела на него.

— Так почему?

— Чтобы найти сложнее было. Теперь ты как парень, а искать будут девушку и мужчину. Я им такой трофей оставил — каны на уши встанут, когда увидят.

— Я не об этом. Почему не зарезал?

— Успею ещё, — Уэспер повернулся к ней, затем вновь уставился на траву. — Если ты рубашку не наденешь, будет трудно тебя за парня выдать.

Эйси засмеялась.

— А я тебя теперь не боюсь. Это раньше я думала, что у тебя лицо такое, потому что ты недоброе задумал. А оказывается, у тебя лицо такое страшное только когда ты трусишь. А в легендах-то как о лице твоём суровом поётся! Ты что же, получается, так всю войну и трусил?

— Вот ведь дурная. За нами погоню вот-вот пошлют, а она языком треплет.

— Вот мы уже и ссоримся, как женатые, — Эйси влезла в сапоги и, шмыгнув носом, подхватила свою сумку. — А как меня теперь зовут, если я теперь мальчик, а?

— Уэсли.

— Не хочу я быть Уэсли! — она зашагала к нему. — Хочу быть Гарботогоном Свирепым.

— Не тянешь ты на Гарботогона. Будешь Уэсли.

— Слушай, а что подумают, если заметят, что Уэсли и Уэспер друг с дружкой…

— Дурная ты, честное слово, — вздохнул Уэспер и, повернувшись, зашагал сквозь лес. Эйси догнала его и пристроилась рядом. Через пару минут Уэспер заметил, что она дрожит, и накинул на неё свой плащ.

Вверх они не смотрели, иначе бы заметили, что идут точно туда, куда указывает лепесток-наконечник ярко сверкающей на небе Стрелы.