Филарет – Патриарх Московский (книга вторая)

Глава 21

— А ты читал Макиавели? — спросил Фёдора царь, снимая с себя с помощью рынд обличие слона.

У Попаданца от такого вопроса «отпала челюсть», которую Фёдор придержал рукой, спрятанной в расшитой золотыми нитями рукавицу. Ему народные игрища уже надоели, в карнавальные костюмы он не переодевался и потому смотрелся на фоне ряженных Иваном-царевичем, окружённым чудищами из русской сказки, прыгающими друг через друга в чехарде и скачущими на ухватах, коромыслах и мётлах вокруг царского, разукрашенного лентами и колокольцами обоза, в ожидании очередного «денежного вброса».

Стрельцы с бердышами и саблями, одетые в красные кафтаны, не допускали ряженных к обозу, но те попыток прорваться ближе к царю не прекращали. Немецкая сторона тоже гуляла. Оказывается у них тоже и почти так же отмечался праздник весеннего равноденствия, бывший когда-то русским Новым годом. Немцы: шведы, голландцы, германцы — тоже наряжались в самодельные раскрашенные маски, или мазали краской лица, колпаки и вывернутые на изнанку кафтаны и шубы.

— Читать — читал, но не особо вникал и то только его «Государя».

— А есть и другие его книги? — заинтересовался царь.

— Вроде есть, — пожал плечами Фёдор.

— Что скажешь?

— Про «Государя»?

Царь кивнул. На него накинули соболью шубу, специально для Масляницы сшитую мехом наружу в мастерской «конторы». Так сейчас богатые люди шубы не носили, покрывая шкуру дорогой материей и всякими «украшательствами», а Фёдор сшил, сделав, наоборот, дорогой красной шёлковой вышитой золотыми нитями подкладкой вовнутрь.

Шуба получилась гораздо легче «обычных», так как для их покрова бралось плотное сукно, которого уходило на много больше, чем для подкладки. И подкладка могла быть тонкой. Ивану Васильевичу понравилась шуба ещё и тем, что рукава у неё были нормальной длинны, а не до земли, как у его прежних шуб и шуб боярских.

— Про его писание о «Государях».

Фёдор немного подумал, поднимая из глубин памяти текст «Государя» и всё то, что он читал про труд Макиавелли. Подумал-подумал и сказал:

— Дело в том, что Макиавелли жил в то время, когда правила семейка Борджиа. Слышал про такую?

— Конечно слышал, — важно отдуваясь после выпитого горячего и пряного сбитня, произнёс государь и смахнул капли с усов и бороды.

— Николо Макиавелли посвятил свою книгу Чезаре Борджиа, который в Италии военным путём пытался создать государство из разрозненных княжеств. Макиавелли пытался, таким образом, убедить Борджиа, не распускать ополчение Флоренции, которое создал и которым командовал Макиавелли. Поэтому, чтобы польстить правителю, он оправдывал методы, которыми пользовался Чезаре.

Фёдор немного помолчал, контролируя реакцию царя, и добавил:

— Но в целом, если существует необходимость в создании авторитарного государства, я с его концепцией согласен. Но есть, как говорится, нюансы.

— Что за нюансы? — заинтересовался государь.

— Примерно через двести лет от сегодняшнего дня король Пруссии Фридрих напишет гениальное произведение в котором не оставит камня на камне от концепции управления государством, предложенной Макиавелли. Он скажет: «Печальна участь того государства, в котором правитель захотел бы царствовать по предписаниям Макиавелли».

— Да? Что за король? Достойный правитель? — в словах царя послышались нотки ревности.

— Он неплохо правил королевством Пруссия, много сделал для того, чтобы образовалось государство Германия и после его смерти его называли Великим.

— Ты хочешь сказать, что этот Фридрих создал государство вопреки концепции Макиавелли?

— Скорее всего нет, но его называли королём-философом, архитектором и музыкантом. Он провёл переустройство королевства на началах просвещения. И к тому же он был гениальным военачальником. Кстати, государь, хочешь знать, что он сказал про управление государством?

— Конечно! — в тоне голоса царя была искренняя заинтересованность.

— Он сказал: «Хорошо работающее правительство должно представлять столь же прочно связанную систему, как и система понятий в философии. Все его решения следует хорошо обосновывать; хозяйственная, внешняя и военная политика должны способствовать единой цели — консолидации власти государства и увеличению его мощи».

Царь одобрительно покивал головой.

— Нельзя не согласиться. Хотел бы я с ним познакомиться, но увы… Двести лет не малый срок, — царь рассмеялся. — И знаешь, что я тебе скажу, Федюня? Им будет, если не проще создавать государства, то хотя бы у них будем примерами мы. Он наверняка изучит наш опыт. Ты же говоришь, что он очень просвещённый?

— Однозначно изучит, государь. На Русь сейчас смотрит весь мир, государь. И продолжат смотреть и… боятся. Они уже сейчас нас боятся.

— Значит ты осуждаешь его, как ты говоришь, «концепцию» поведения правителя? А мне она понравилась. Я тоже считаю, что правитель может использовать не только гуманные методы, но и не очень порядочные.

— Цель оправдывает средства? — нейтральным тоном, который Попаданцу с трудом удалось сохранить, спросил Фёдор. — Что для русского хорошо, для немца — смерть. И наоборот. В Пруссии образованные были не только король и народ, но и священство. А на Руси? Мало кто из наших священников не то чтобы начитан, но даже знает письмо и счёт. Многие не читают молитвы, а по памяти их говорят.

— Тут ты прав, Федюня. И ведь не хотят узнавать что-то иное. Не хотят учиться читать, писать. И даже спорить не хотят о правильности того чина, что творят в церквах. Ты сам видел, как попы отплясывают в хороводах.

— Во-о-о-т, — поднял палец вверх «советник». — И как ты их переубеждать будешь? Как чины единые вводить, как запреты налагать на соединение христианства с волшебством? Надо писать новые книги! А если они читать, не только не умеют, но и не хотят? Да никак ты их не переубедишь. И что с ними делать? Изничтожать?

Фёдор с прищуром посмотрел на царя. Иван Васильевич тоже с ожиданием посмотрел на «советника» и, усмехнувшись, сказал:

— Но это не наш метод?

— Именно, государь! Люди — это самый ценный ресурс правителя!

— Ты это уже говорил, а я услышал, — отмахнувшись, скривился Иван Васильевич. — К сожалению, люди не всегда слушаются правителя, а порой и бунтуют. И тогда правителю приходится править. Есть такой инструмент для выравнивания оштукатуренных стен, на которых потом делают роспись, — «правило» называется. Им все неровности срезают.

— Есть такое, — согласился Фёдор, удивляясь царской логике спора. — И править надо, но и до правила желательно стену разгладить. С правилом, конечно, быстрее, но люди — не штукатурка. Подрежешь кого, назад на стену не вернёшь, как глину. А потому надо искать тех, кто хочет учиться, их учить и ставить на священство. А до того книги отпечатать правильные.

— Не примут они книг новых, — махнул царь рукой. — Писали уже. Не станут они переучиваться. Да и кто возьмётся книги править и печатать? Не-е-е… Даже думать о том не хочу.

— А вот у Сильвестра сие может получится, — вроде как задумчиво произнёс Фёдор. — Он предприимчивый. Надо только помочь ему с печатью. Литеры свинцовые для новостных листов отлиты. Сейчас тексты указа можно набирать и распечатывать быстро. Предлагаю первым отпечатать и разослать по городам и весям указ о мобилизации войск на ливонскую войну.

— Да-а-а, станок твои умельцы построили ладный, — покивал головой царь.

По рисункам Фёдора был собран печатный станок с вращающимся верхним прижимным барабаном и движущимся нижним наборным столом. Медные пластины книжных страниц клались на стол и смазывались краской, на них аккуратно укладывался лист бумаги и накрывался доской. Стол вращением ручки с помощью зубчатых передач двигался под прижимным подпружиненным барабаном.

Доска и лист с оттиском снимались, и операция повторялась, только стол двигался в противоположную сторону. Время печати по сравнению с обычным винтовым прессом, сократилось в пять раз и представилась возможность печатать не только две страницы разворотом, но и длинные листы ленточным способом, что было очень важно для размножения царских указов. При их печати применялись не отлитые пластины-матрицы страниц, а свинцовые или медные литеры и добавочный наборный стол с зубчатыми краями.

— Ты в курсе, государь, что твой печатник Фёдоров в Польшу бежать намерился.

— Ты это знаешь наверное, или по своей истории? — насупился царь.

— Наверное, государь. Перехватили письмо магната Константина Вишневецкого к нему. Из письма понятно, что Фёдоров, ещё когда ездил во Львов за печатным станком и литерами, сошёлся с каким-то местным ксендзом, который ещё тогда уговаривал Фёдорова остаться вместе с деньгами во Львове и организовать 'друкарню'1 там. И сейчас Вишневецкий пишет, что собрал во Львове мастеров печатных и переплётных дел. Ждут только его — Фёдорова. Пишет так, словно уже всё оговорено заранее.

— Вот пся крев, — выругался царь. — Кругом измена.

— Человек ищет, где лучше, — философски выразился «советник». — Фёдоров жаждет печатать то, что хочет и зарабатывать на этом деньги, а тут его книги никому, кроме некоторых монахов, не нужны. Об этом и пишет Вишневецкий.

— И что предлагаешь сделать с нашим друкаром? Закрыть в монастырь?

— Зачем? Пусть едет. И даже предлагаю ему помочь материально.

— То есть? — удивился царь, сбрасывая с себя шубу, шапку, садясь на скамью и подставляя сапоги одному из дядек моих соколят. Мы, беседуя, подошли к моей немецкой усадьбе, поднялись по ступеням высокого крыльца и вошли во внутрь.

Царь остался в лёгкой, вышитой золотом и убранной мелким жемчугом, рубахе и «гостевых» войлочных, подшитых кожей, тапках.

— А то и есть. Надо поговорить с ним, предложить негласно его финансировать и пусть несёт доброе слово о православии, о Руси и о тебе. Нужные тебе книги и листовки пусть издаёт тайно, чтобы не попасть под расправу королевского суда. Для этого ему другие литеры медные отольём, чтобы не сличили.

Царь устало посмотрел на «советника».

— Давай ты сам с ним говори, — он вздохнул. — Боюсь, я не стерплю и… Не терплю измену. Глаза сразу гнев застит.

— Устал, государь?

— Ох и напрыгался я! — сказал царь. — Чуть порты не спалил! Спасибо, что надоумил про Масленицу. Хорошее название народного праздника. Ни вашим, ни нашим…

Царь засмеялся.

— Как Макарий злился! Слёг, говорят, заболел.

— Грешно смеяться над больными людьми, — пошутил Фёдор. — Смотри, раньше времени потеряем митрополита, не успеет Сильвестр приехать, выберут другого.

Царь отмахнулся и весело выругался.

— Хрен им за воротник! А указ о назначении митрополитов⁈ Царской волей, едрить — колотить! Единовластно! Спасибо, что тогда подсказал, Федюня. Как-то спокойнее на душе стало. Проглотил Макарий э-э-э… нововведения.

После февральского разговора в царской бане прошел месяц, во время которого государь Иван Васильевич проявил себя как волевой руководитель. Митрополит сам напросился на беседу с царём о делах мирских и житейских, как-то выпуск ламп в монастырских мастерских, и был ошарашен подготовленными «Федюней» указами об учёте всех монастырских промыслов, даже солевых и взятии с них десятины. Федюня не стал мелочиться, а залупил налог по полной ставке. Царь, читая указ, только крякнул на этом месте, но документ подписал.

На обратной стороне листа Фёдор было написано: «С указом ознакомлены об ответственности невыполнения предупреждены». Увидев, что митрополит перечитал указ второй раз, Фёдор подошёл, перевернул лист и подал митрополиту гусиное перо, обмокнутое в чернила.

— Что это? — спросил Макарий.

— Прошу расписаться в том, что предупреждены в ответственности невыполнения указа.

— Зачем это? — спросил Макарий, посмотрев на царя.

— А чтобы потом, когда на суд поведут, не спрашивал: «а меня за что?», — сказал, посмеиваясь, царь, сидящий на троне.

— Кого на суд? Меня на суд? — опешил Макарий.

— А кого? Меня, что ли? — «удивился» царь. — Кто не выполнит указ, с того и на суд. Мой суд, самый справедливый суд. Государь я, или не государь. Го — суд — ар! Охрана, суд и Бог! Это всё я!

Макарий отошёл от шока и с любопытством посмотрел на человека, которого всегда считал своим подопечным, ибо «воспитывал» его с «младых ногтей».

— А если я не подпишу? — спросил митрополит.

— Почему? — «удивился» царь.

— Потому, что я не согласен, чтобы монастыри платили подать. Никогда такого не было.

Царь усмехнулся.

— Правильно. Не было. Но ведь и царя не было! Князья были и разрозненные княжества были. А над ними стоял митрополит Киевский и всея Руси, а потом Московский и всея Руси. Сейчас я стою над народом и над церковью, ибо не бывает двух правителей в одном государстве. А хочешь оспорить моё право править так, как я считаю нужным, значит ты против того, чтобы наши враги не захватили государство. Сейчас война, ты помнишь, митрополит? С одной стороны — литва с поляками, с другой — крымский хан, шведы вот-вот нападут, а ты денег в казну не даёшь. Неправильно это. Или тебе всё равно, кто тобой будет править. Ты думаешь, что, если придёт Сигизмунд Август, он оставит тебе твои храмы? Знаешь, что в Польше православные храмы постепенно становятся католическими? И вот тебе ещё один указ… Федюня, огласи!

И Федюня огласил указ об описи и обмере монастырских земель, которые уже, по сути, шли, но пока — тайным образом. Ездили, пока сыскари, и проводили тайные опросы местного населения.

— Тоже распишись на обороте, — властным тоном приказал государь. — И ещё, Федюня, зачитай!

Фёдор зачитал…

— О государьской чести, и как его государьское здоровье оберегать. А в ней 22 статьи:

1. Будет кто каким умышлением учнет мыслить на государское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит, и по тому извету про то его злое умышленье сыщетса допряма, что он на царское величество злое дело мыслил, и делать хотел, и такова по сыску казнить смертию.

2. Такъже будет кто при державе царского величества, хотети Московским государьством завладеть и государем быть и для того своего злово умышления начнет рать збирать, или кто царского величества с недруги учнет дружитца, и советными грамотами ссылатца, и помочь им всячески чинить, чтобы тем государевым недругом, по его ссылке, Московским государством завладеть, или какое дурно учинить, и про то на него кто известит, и по тому извету сыщетца про тое его измену допряма, и такова изменника по тому же казнити смертию.

3. А будет кто царского величества недругу город здаст изменою, или кто царского величества в городы примет из иных государств зарубежных людей для измены же, а сыщется про то допряма, и таких изменников казнити смертию же.

4. А будет кто умышлением и изменою город зазжжет, или дворы, и в то время, или после того зажигальщик изыман будет, и сыщется про то его воровство допряма, и его самого зжечи безо всякого милосердия.

5. А поместья и вотчины и животы изменничьи взяти на государя.

6. А жены будет и дети таких изменников про ту их измену ведали, и их по тому же казнити смертию.

7. А будет которая жена про измену мужа своего, или дети про измену же отца своего не ведали, и сыщется про то допряма, что они тоя измены не ведали, и их за то не казнити, и никакова наказания им не чинити, а на прожиток из вотчин и ис поместей им, что государь пожалует.

8. А будет после которого изменника останутся дети, а жили те его дети до измены его от него в розделе, а не с ним вместе, и про измену его те его дети не ведали, и животы у них и вотчины были свои особные, и у тех его детей животов их и вотчин не отъимати.

9. А будет кто изменит, а после его в Московском государстве останутся отец, или мати, или братья родные, или неродные, или дядья, или иной кто его роду, а жил он с ними вместе, и животы и вотчины у них были общие, и про такова изменника сыскивати всякими сыски накрепко, отец и мати и род его про ту его измену ведали ли. Да будет сыщется допряма, что они про измену того изменника ведали, и их казнити смертию же, и вотчины и поместья их и животы взяти на государя.

10. А будет про них сыщетъся допряма, что они про измену того изменника не ведали, и их смертию не казнити, и поместья и вотчины и животов у них не отъимати.

11. А будет кто изменника догнав на дороге убьет, или поимав приведет к государю, и того изменника казнить смертью, а тому, кто его приведет или убьет, дати государево жалованье из его животов, что государь укажет.

12. А кто Московского государства всяких чинов люди сведают, или услышат на царское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл и им про то извещати государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всея Русии, или его государевым бояром и ближним людем, или в городех воеводам и приказным людем.

13. А будет кто сведав, или услыша на царское величество в каких людех скоп и заговор, или иной какой злой умысл, а государю и его государевым бояром и ближним людем, и в городех воеводам и приказным людем, про то не известит, а государю про то будет ведомо, что он про такое дело ведал, а не известил, и сыщется про то допряма, и его за то казнити смертию безо всякия пощады.

14. Такъже самовольством, скопом и заговором к царскому величеству, и на его государевых бояр и околничих и на думных и на ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, и ни на кого никому не приходити, и никого не грабити и не побивати.

15. А кто учнет к царскому величеству, или на его государевых бояр и околничих и думных и ближних людей, и в городех и в полкех на воевод, и на приказных людей, или на кого ни буди приходити скопом и заговором, и учнут кого грабити, или побивати, и тех людей, кто так учинит, за то по тому же казнити смертию безо всякия пощады.

1 — Друкарня — от слова друкар (польскю), означает печатник, то есть печатный двор.