Философские идеи Людвига Витгенштейна

Программа

Фреге или Витгенштейн? Основные тенденции развития аналитических методов

Наследие Г.Фреге и Л.Витгенштейна оказалось предметом острейших дискуссий в аналитической философии 80-х годов. В ней высказываются крайне неординарные точки зрения. Например, признается в качестве первого аналитического философа Г.Фреге (М.Даммит) или отрицается, что Л.Витгенштейн является аналитическим философом (Р.Рорти). Эта дискуссия и противоречивость даваемых в ней интерпретаций определяется противоречивостью тенденций в развитии аналитической философии.

В аналитической философии с самого начала не было единого представления об "анализе". В разные времена существовали различные концепции "аналитической философии" (логический атомизм Б.Рассела, логический позитивизм, концепция Л.Витгенштейна, Оксфордская школа). Характерной особенностью современных концепций является непринятие анализа как редукции. В центре внимания стоит задача построения теории смысла (значения).

Основной характеристикой развития аналитической философии является возрождение метафизической (и следовательно, традиционной) проблематики. В результате этого процесса меняется представление о взаимосвязи логики, языка и философии. Признается, что аналитическая философия - это прежде всего философия (в традиционном смысле), а язык служит средством решения философских проблем. Ее отличие от других философских направлений состоит в том, что это средство становится самостоятельным предметом исследования, центральной темой исследования того или иного философа.

Анализ языка не рассматривается сегодня в качестве единственно приемлемого философского метода. Он дополняется эпистемическими и другими традиционно философскими методами. Кроме того ставится вопрос о соотнесенности методов анализа языка с интенсиональными, трансцендентальными и другими методами современной философии.

Все исследователи аналитической философии отмечают снижение статуса логических методов анализа. Меняется, так сказать, "качество" анализа. Здесь вновь встают вопросы соотношения логического и психологического, логического и эмпирического, и т.д.

В то же время специфика современной ситуации состоит в том, что развитие аналитической философии является реакцией не только на логический позитивизм, но и на его критику в 60-70-е годы (постпозитивизм). Это означает защиту от критики и развитие методов и идей, наработанных логическим позитивизмом, расширение области их применения (например, гипотетико-дедуктивный метод сегодня применяется в этике). Сохраняет актуальность идея "точного" языка, которая теперь, однако, реализуется не обязательно через дедуктивные методы. Интенсивно разрабатываются идеи семантизации эпистемических и онтологических понятий.

Таким образом, аналитическая философия сегодня не является целостным направлением, характеризующимся единым представлением о природе философии, ее задачах и философском методе. С моей точки зрения, в ее рамках можно выделить три направления: 1) лингвистическое, 2) натуралистическое и 3) собственно философское. В определенном смысле имена Г.Фреге и Л.Витгенштейна становятся символами различных направлений. Например, опираясь на идеи Л.Витгенштейна, Г.Бейкер и П.Хакер ведут борьбу как с философами языка, так и с попытками натурализации философии. В лингвистическом направлении актуализируются идеи Г.Фреге.

Вопрос, вынесенный в заголовок, символизирует, однако, не столько конфликтность, сколько неопределенность ситуации. Неопределенность в том смысле, что существует возможность различных путей развития, и вопрос, по какому из них пойдет аналитическая философия, остается открытым.

Григорян Г.П.

(Ереван)

Витгенштейн и проблема чужих сознаний

1. Целый комплекс коммуникативных и бихевиористических дисциплин строит свои рассуждения (эмпирического и теоретического характера) на основе скрытой и кажущейся самоочевидной предпосылки реальности чужих душ. Усомниться в самоочевидности этой предпосылки - значит столкнуться с одной из самых сложных проблем-головоломок, которыми полна история философии. От Платона и Чжуан-Цзы в древности вплоть до Гуссерля и Витгенштейна в XX столетии вопрос эпистемологической достоверности нашего знания о чужих душах с неизбежностью трансформируется в онтологический вопрос об их реальности. Возникновение солипсических импликаций - закономерный результат исходной скептической установки, провоцирующей философскую рефлексию на поиски лучших решений. Обращение к творчеству Витгенштейна - классика аналитической философии - имеет то существенное значение, что позволяет понять, с одной стороны, особенности лингво-семантической презентации классических философских проблем, а с другой - особую технику их аналитической элиминации.

2. В "Заметках по логике", в "Прототрактате" и, наконец, в самом "Логико-философском трактате" столкновение с солипсизмом является прямым следствием теории смысла простых знаков ("логически собственных имен", по Расселу). Эмпирические основания семантической концепции с логической необходимостью приводят к выводу об "истинности" солипсизма, - к теоретической невозможности обосновать истинность предложений о принципиально ненаблюдаемых психических состояниях (Р - состояниях) других людей. Наибольшую трудность в экзегетическом плане представляет афоризм 5.64, в котором утверждается совпадение противоположностей - "чистого реализма" и "солипсизма". При ближайшем рассмотрении выясняется, что в афоризме 5.64 Витгенштейн логически приходит к результату, который исторически прошел классический эмпиризм, развивающийся в направлении от ранних реалистических форм (Гоббс, Локк) вплоть до солипсизма Юма. Необходимо различать три значения солипсической импликации - эмпирическое, трансцендентальное и методологическое, соответственно три понятия субъекта (эмпирическое, трансцендентальное и метафизическое).

3. В процессе переосмысления доктрины элементарных предложений, теории языка и задач философского анализа в "переходный" период (между 1929 и 1933 гг.) и, особенно, в поздних исследованиях Витгенштейн переходит на диаметрально противоположную позицию: от апологии солипсизма к его опровержению. Система аргументов против солипсизма образует "имманентную" и "внешнюю" критику. "Имманентная" критика направлена на подрыв солипсизма "изнутри": формулируются возможные аспекты солипсической импликации, после чего доказывается несостоятельность каждого из этих аспектов. В обобщенной форме "имманентная" критика содержит следующие аргументы: а) аргумент темпоральности; б) аргумент субъекта (носителя) опыта; в) аргумент личного тождества (себетождественности я); г) аргумент континуальности я; д) аргумент критериальной неподтверждаемости психологических предикатов (Р-предикатов) в первом лице настоящего времени.

4. Существенную сторону "внешней" критики образует аргумент от частного языка (P-L argument), который правильнее было бы называть аргументом против возможности частного языка (PL). В (PL) Витгенштейн представляет обобщенную историко-философскую традицию, связанную с определенными формами субъективного идеализма, феноменализма и дуализма, точнее, с основным гносеологическим источником, "питающим" все эти формы. (PL) - лингво-семантический эквивалент распространенной (в том числе и в аналитической философии) установки, усматривающей последние (фундаментальные) основания достоверности (осмысленности у философов-аналитиков) в субъективных психических состояниях (чувственных или рациональных данностях) познающего субъекта, либо в самом познающем субъекте (чистое я, гносеологический субъект, метафизический субъект).

5. В отличие от многих представителей аналитического движения (Рассела, Айера, Шлика, Карнапа и др.) Витгенштейн никогда не считал возможным принять (PL), а затем прокладывать гносеологический мост к чужим сознаниям. В "Трактате..." он принимал (PL), но затем последовательно доказывал "истинность" солипсизма; в поздних работах он выбирает единственно правильную стратегию - устранение самой возможности (PL). Начинать философию с "Я" нельзя именно потому, что ничем другим закончить ее в принципе невозможно.

6. Исключая (PL) методом reductio ad absurdum Витгенштейн выступает своеобразным критиком гноселогического субъективизма, что дало повод ряду комментаторов проводить концептуальные параллели между Витгенштейном и Кантом, Гегелем и даже Марксом (А.Рубинштейн, А.Мэнсер), особенно в связи с использованием понятия "социальная практика" в качестве критерия понимания, смысла и коммуникации между людьми. Понятие "социальной практики" призвано разрешить основную антиномию философской психологии (философии сознания) между интроспекционизмом (или "картезианством" в терминологии самого Витгенштейна) и бихевиоризмом, выполняя функцию интерсубъективного критерия взаимопонимания между людьми. Однако при ближайшем рассмотрении выявляется, что понятию "критерия" (соотносящемуся с понятием "симптома") Витгенштейн придает конвенциональный смысл правила, априори задающего "грамматику" применения слов. Не случайно, что впоследствии П.Стросон скорректировал конвенционалистское толкование "критерия" в сторону трансцендентального априоризма.

А.Ф.Грязнов

(Москва)

Развитие взглядов Л.Витгенштейна на проблему мышления

1. Вопрос о специфике мышления получает своеобразное освещение в раннем и позднем учении Витгенштейна. В "Логико-философском трактате", как известно, была поставлена задача установления границы выражения мыслей. Но о каком "мышлении" велась здесь речь? О мышлении как носителе объективного смысла в стиле Фреге или о мышлении как сугубо психическом, субъективном процессе? Примечательно, что психология признается естественнонаучной дисциплиной, а теория познания - философией психологии. Вынеся обе эти дисциплины "за скобки" своего исследования, Витгенштейн стремился подчеркнуть, что ни та, ни другая не может выступать в качестве деятельности по анализу содержательного языка. Хотя и нельзя отрицать, что описание "объектов мысли" доступно интроспекционистской психологии, однако данная эмпирическая дисциплина не способна эксплицировать такие характеристики, как смысл и значение. Это должно осуществить логико-семантическое исследование осмысленных предложений-образов. Подобные предложения, когда они выражают некоторую мысль, выступают в качестве пропозициональных знаков, первичным элементам которых (т.е. именам, обладающим значением) и соответствуют "объекты мысли". Раннее учение Витгенштейна допускает корреляцию ментальных и языковых структур, причем можно предположить, что ментальные значения каким-то непостижимым образом генерируются метафизическим субъектом, запредельным "миру фактов" и устанавливающим его границы.

В новейших когнитивистских теориях мышления на месте метафизического субъекта оказывается определенный механизм, каузально обусловливающий ментальные процессы (например, понимание языка). Так мозг рассматривается в качестве "машины", порождающей "репрезентации" - внутренние ментальные сущности. Предполагается семантическая координация между нейро-физиологическими структурами и ментальными единицами значения. Таким образом, современный сциентистский ментализм в основном не выходит за пределы ранневитгенштейновской объяснительной парадигмы.

2. Позднее учение Витгенштейна в принципе не отрицает возможности соответствия между мозговыми структурами и синтаксическими структурами высказываний естественного языка, но отвергает их семантическое соответствие. Описание способов употребления слов (придающего им значение) не может сводиться к описанию действия некоторых физических (физиологических) механизмов. Свои объяснения ментальных состояний Витгенштейн строит не на уровне мозга или уровне наблюдаемых физических действий ("стимулы и реакции" бихевиористов), а на более интегральном уровне личности, включенной в нормативный и правилосообразный культурный контекст (так называемая форма жизни как единство лингвистической и нелингвистической деятельности людей). Причем связь таких контекстов и наших высказываний имеет не каузальный, а социально закрепленный конвенциональный ("критериальный") характер.

Думается, что в спорах о методологии компьютерного моделирования психики (в том числе программ искусственного интеллекта), находящегося сейчас под сильным влиянием когнитивизма, должны учитываться и результаты поздневитгенштейновского философского исследования психических процессов, его логика ("грамматика") употребления ментальных (прежде всего интенциональных) понятий.

Г.А.Заиченко

(Днепропетровск)

Мировоззренческие искания и философские открытия Л.Витгенштейна

1. Мы исходим из признания следующих предпосылок поиска адекватного ответа на вопрос: кем был Витгенштейн как философ? Необходимо учитывать следующее. А). Индивидуально-личностные пути выдвижения, обсуждения, решения и переживания философских проблем, открытий и тупиков. Б). То, что противоречивость взглядов Витгенштейна связана и с антиномичностью самой философии как, с одной стороны, знания, а с другой - убеждения, верования. Антиномичность философии проявляется и в соотношениях таких основных ее измерений, как мировоззрение, гносеология, онтология, методология и их генезисных истоков. В). Необходимость избежать смешения трех различных "измерений" его взглядов: 1) собственно философской программы; 2) реального философского содержания его концепции; 3) разнообразных философских интерпретаций его философских и не философских взглядов. Г). Необходимость учета разнообразия видов философского знания, в том числе теоретической философии как компонента междисциплинарных исследований.

2. И в ранний, и в поздний периоды творчества Витгенштейна ценностные ориентации его мировоззрения связаны с попыткой решить двуединую задачу: что делать с миром, если он несовершенен, и как поступать личности по отношению к самой себе перед лицом несовершенного мира? Антиномичность проблемы соотношения познавательного и ценностного, знания и убеждения, веры находит своеобразное решение в "Трактате" и в "Исследованиях".

Мировоззренческие искания Витгенштейна отмечены чрезвычайной эмоциональной напряженностью, сознанием трагического тупика, в котором, по его мнению, оказалась современная эпоха. С этим связано неприятие им современной европейской и американской цивилизации, с во многом подтвердившейся оценкой состояния в них культуры, образования. В этом нашла выражение гуманистическая окрашенность его наполненного тревогой мировоззрения.

3. Как в рамках концепции "Трактата" разрешается (и разрешается ли?) антиномия познавательного и ценностного компонента философии? Путем совмещения антиметафизической и прометафизической ориентаций философской программы "Трактата". Позитивистская антиметафизическая ориентация нашла выражение в отрицании возможности философии как теории и рациональной осмысленности ее положений, а прометафизическая - в противоречии с первой - в сознательной разработке теоретической концепции логического атомизма. Это противоречие, по Витгенштейну, должно устраняться путем отбрасывания "как лестницы" всех метафизических положений "Трактата" в конце чтения его, поскольку таким путем мы возвышаемся до этического и вообще ценностного видения мира.

Действительные философские открытия "Трактата" связаны с теми гносеологическими, онтологическими и методологическими выводами, которые были сделаны на основе революционного осмысления нового статуса логики в процессе изучения взаимосвязей языка и познания. Витгенштейн разработал образную теорию языка, то есть языка, отображающего действительность. Он обосновал идею языка-знания как такой корреляции логико-языковых средств выражения знания и самого знания, для которой характерна их взаимная детерминация. Это было открытие по своему духу, глубинной диалектической подоплеке, аналогичное открытию А.Эйнштейном единого пространства - времени.

М.С.Козлова

(Москва)

Специфика философских проблем. Позиция Л.Витгенштейна

Едва ли не самым трудным в методологии познания является вопрос о том, какой тип размышления правомерно называть философским, в чем специфика философских проблем по сравнению с типовыми проблемами науки. Существо данного вопроса было глубоко раскрыто Кантом, а достигнутое им понимание имеет непреходящее значение. Серьезен и не может остаться без внимания также вклад в осмысление данного вопроса одного из влиятельнейших философов XX столетия Л.Витгенштейна. Его взгляд на философию долгое время приравнивали точке зрения логического позитивизма. Но вдумчивое прочтение, тщательный анализ его суждений позволяют сделать иной вывод. В отличие от Карнапа и его единомышленников, превозносивших науку, философию же считавших делом мало почтенным, бессмысленным, Витгенштейн видел свое главное дело именно в философии, высоко ценил труд философа. Еще совсем молодым он признал: в мире нет ничего более удивительного, чем подлинные проблемы философии (письма Расселу, 1912). Такое настроение не покинет его до конца жизни, целиком отданной философии. Но что тогда означает его постоянно суровая критика метафизики? Выйти из кажущегося тупика помогает, на мой взгляд, Кант, ибо философский поиск двух мыслителей в ряде пунктов перекликается.

Остро поставив в свое время вопрос, возможна ли метафизика как наука, Кант пришел к выводу, что в качестве "догматического", "натуралистического” знания о мире она неспособна обрести статус науки. Это означало, что притязания философов на результаты, равноценные теоретическому естествознанию, безосновательны и с ростом науки делаются все более наивными. Приговор Канта был суров, но справедлив. Однако из него не последовал вывод о никчемности философии. Кант был убежден в необходимости и ценности критико-рефлексивного философского обоснования важнейших типов знания и опыта, их разграничения, уяснения условий возможности. Этому делу Кант посвятил жизнь, и в конце пути им владело чувство выполненного долга. Философские искания Витгенштейна в ряде моментов перекликаются с ходом и типом рассуждений его великого предшественника. Правда, бесспорны и различия, связанные прежде всего с фронтальным переводом всех философских проблем в плоскость рассмотрения языка и отказом от теоретической манеры философствования.

Помимо прочего Витгенштейна с Кантом роднит стремление к спецификации философии, ее отграничение от науки. По убеждению Витгенштейна, философ должен постоянно сознавать своеобразие своего дела, которое не могут осуществить другие. По-видимому, Витгенштейн воспринял мысль Канта о регулятивном (неконститутивном) характере философского знания, придав и ей характерный языковой смысл. Сутью философии ему представилось решение особых задач концептуального прояснения, понимания. В отличие от практических или научных вопросов, которые могут иметь фактический, временной, каузальный, структурный и иной характер, все типично философские утверждения и вопросы Витгенштейн характеризовал как логико-языковые, отнесенные не к явлениям, а к понятиям, фиксирующим эти явления. Выражающие потребность в концептуальном прояснении, философские положения проливают свет и на характер самих явлений, но уже вторичным, опосредованным образом (эта мысль тоже имеет аналог в учении Канта). Задачи понятийного прояснения трудны и запутаны, осложнены множеством языковых иллюзий, помех. Кроме того, будучи живым, вариабельным, понятийный аппарат не поддается разовой жесткой настройке и практически требует непрекращающейся работы прояснения, корреляции его с подвижными реальными ситуациями.

В процессе напряженных изысканий философ пришел к выводу, что метафизические положения носят логико-грамматический характер, выражают "грамматические" правила, глубинную "грамматику" использования, применения понятий. Но Витгенштейн понимал: то, что утверждения метафизиков касаются грамматики, трудно раскрыть, ибо такими же словами можно говорить и о фактах опыта. Внешне напоминая предметные высказывания о действительности, философские положения на деле представляют собой, по мысли Витгенштейна, лишь словесные формулы, фиксирующие некие правила, нормы концептуального выражения тех или иных реалий. Они разрешают одни и запрещают другие способы выражений, как бы напоминая указатели, регулирующие мыслительное движение. В восприятии таких "формульных" концептуальных утверждений вопросов в качестве информативных, предметных, повествующих о мире, Витгенштейн усматривал основной источник неимоверных мук философствования. Но достигаемая в ходе компетентного анализа ясность понимания представлялась ему делом столь важным, что ради этого стоило тратить силы. Итак, философские проблемы носят концептуальный характер и продиктованы стремлением к осмыслению оснований рассуждения, к понятийной ясности. Смыслом, целью, итогом философской работы мыслится достижение такой ясности. Много это или мало? Испытав муки путаницы, пустословия, непонимания, осознаешь: это совсем немало. Трудиться стоит.

В.Г.Кузнецов

(Москва)

Герменевтические мотивы в философии языка Л.Витгенштейна

Герменевтика и философия языка имеют длительную традицию, многочисленные конкретно-исторические формы существования. В творчестве Витгенштейна эти линии пересекаются. Точкой пересечения становится проблема понимания, являющаяся центральной как в герменевтике, так и в философии языка. Теоретизирование Витгенштейна ввиду указанного обстоятельства получает специфически герменевтическую окраску. С исторической точки зрения Витгенштейн, как мне представляется, заполнил теоретический вакуум, который имел место в 20-40 гг. относительно идейного обеспечения проблемы понимания.

Реальное понимание традиционно было связано с постижением смысла. Что такое смысл? Каковы методы его постижения? Вот вопросы, ответы на которые составляет основное содержание герменевтики. Нельзя сказать, что не было подходов к решению этих проблем. Они были: феноменологический, психологический, семиотический, логико-семантический и пр. Но ни один из них нельзя было признать адекватным. Витгенштейн прозорливо почувствовал значимость традиционных герменевтических проблем для философии языка, четко их сформулировал и попытался решить. Следует отметить, что витгенштейновское решение не имеет ничего общего с "методологией вчувствования", являющейся одной из исторических форм герменевтики и имеющей весьма узкое, конкретное приложение. Понимание, с его точки зрения, не является психофизиологическим процессом, длящимся во времени. У него больше точек соприкосновения с феноменологической герменевтикой M. Хайдеггера и Г.Г.Шпета, с логико-семантическими и семиотическими концепциями. Его подход может быть назван аналитической герменевтикой.

Выделим условия понимания, принимаемые Витгенштейном, и сопоставим их с герменевтическим контекстом. Заметим, что они формулируются по отношению к особой структурной единице языка - предложению, так как оно является, по мнению Витгенштейна, элементарным носителем смысла.

- Условием понимания предложения является знание его смысла. Смыслом предложения в свою очередь выступают условия его истинности. И тогда получается, что знание условий истинности предложения (простого или сложного) определяет с одной очень важной стороны его понимание.

- Другим условием понимания служит умение дешифровать данность смысла в предложении. Язык "маскирует" мысли. Предложение выражает смысл лингвистическими средствами. Смысл в нем дан как логический образ положения дел в мире, как своеобразное отражение совокупности фактов.

- Смысл предложения зависит от знания фактической стороны дела. Это условие является чрезвычайно важным, оно свидетельствует о невозможности (или, точнее, о бесполезности для практических приложений) общей теории понимания, так как последняя должна содержать в себе бесконечное многообразие знаний о мире.

- Условием понимания является также применение языковых выражений, т.е. умение совершать повторяющиеся операции со словами языка.

- Учет разнообразных видов контекстов для понимания данной языковой единицы. Контекстуальные сети в языковой системе.

- Учет правил соответствующей языковой игры. Правила не формируют смысла, он уже задан до"игры", они модифицируют его.

- Учет взаимодействия части и целого при постижении смысла - своеобразный аналог "герменевтического круга".

- Учет грамматики языка (ср., грамматическая интерпретация у Ф.Шлейермахера).

- Еще одним условием является деятельностный характер понимания. Понимание языка есть сознательное действие (операциональное повторение) носителя языка по правилам языковой игры, правилам, конвенционально принятым лингвистическим сообществом. Следование правилам формирует "горизонт" понимания.

Критерием понимания выступает сознательное формулирование правил и умение применять их. Данный критерий задает идеал понимания, далеко не соответствующий реальному пониманию. Теоретическое воплощение идеализированных установок субъекта познания всегда представляет собой определенный "срез" многогранно-сложного предмета, в данном случае реального человеческого понимания языка.

А.В.Ломанов

(Москва)

Идеи Л.Витгенштейна и венского кружка в метафизической системе "нового неоконфуцианства" Фэн Юланя (1895)

"Логико-философский трактат" был переведен на китайский язык в 1926 году, однако остался практически незамеченным из-за слабого знакомства китайских философов с западной методологической проблематикой и их увлеченности практическими социально-экономическими проблемами. Усвоение западной философии завершилось к концу 30-х годов, в 1940-е появилась на свет система "нового неоконфуцианства" Фэн Юланя, реконструирующая китайское средневековое неоконфуцианство (ли сюэ) с опорой на методологические и теоретические разработки западной философии. Завершающей в серии из шести книг стала работа "Синь чжи янь" (Новый дискурс о знании // Шанхай, 1946, 104 стр.), посвященная методологическим проблемам метафизики "нового неоконфуцианства".

Отправной точкой для построения новой "подлинной" метафизики становится критика традиционной западноевропейской метафиики, представленная в работах Витгенштейна и течения Венского кружка. Отмечая прогресс Запада в области изучения логики, Фэн Юлань считает неправомерным отождествление ниспровержения конкретной исторической формы метафизики с крахом метафизики как таковой.

Фэн Юлань формулирует два метода "самой философской метафизики" - позитивный, излагающий метафизику с точки зрения логико-аналитического метода и дающий логическую интерпретацию опыта, и негативный, избегающий высказываний об актуальном и сообщающий не что есть эта вещь, а что она не есть. Подлинная метафизика должна начинать свое движение с позитивного метода, обеспечивающего ясность мышления, и заканчивать негативным, лишающим объект всяческих характеристик, за счет чего можно высказываться о том, что трансцендентно чувствам и уму.

Относя позитивный метод к традиции философии и метафизики Запада, а негативный - к китайской философской традиции, представленной ранними даосами и чань-буддизмом, Фэн Юлань призывает к их синтезу, обращаясь за поддержкой, в частности, к Витгенштейну. По мнению Фэн Юланя, "Логико-философский трактат" есть опыт изложения метафизики при помощи негативного метода”. Изложение метафизики с помощью позитивного метода дает людям знание без знания (у чжи чжи чжи). Среди современных западных философов Витгенштейн хотя и является основоположником Венского кружка, он весьма отличается от остальных представителей Венского кружка. Хотя он тоже хотел уничтожить метафизику, с нашей точки зрения он фактически излагает метафизику при помощи того, что было названо нами негативным методом метафизики. То, о чем он говорит, хотя и не называется метафизикой, однако похоже, что это тоже может дать людям знание без знания" (стр. 96). Доказывая невыразимость метафизики, Витгенштейн в итоге пришел к выражению метафизики, к чему естественно привел его негативный метод. В свою очередь, крах западноевропейской метафизики обусловлен использованием исключительно позитивного метода. Фэн Юлань сравнивает негативный метод с техникой китайской традиционной живописи, где пустота несет смысловую нагрузку не менее участков, тронутых кистью художника.

Вслед за Витгенштейном и Венским кружком Фэн Юлань признает, что синтетические суждения традиционной метафизики (существование бога, бессмертие души, свобода воли) не могут быть подтверждены эмпирически и являются бессмысленными. Подлинная метафизика берет за основу аналитические пропозиции, имеющие исключительно формальное обоснование и не связанные с реальностью. Фундаментом метафизики "нового неоконфуцианства" становятся переосмысленные категории древнекитайской философии. Из первопредпосылки "нечто существует" выводятся четыре пропозиции с соответствующими "пустыми" категориями. За счет "принципов-идеальных форм" (ли), пребывающих во вневременном внепространственном бытии, всякая вещь относится к определенному поддающемуся наименованию классу. Актуализация "ли" в индивидуальном существовании вещей реализуется "субстанцией" (ци), не принимающей наименований, лишенной характеристик и сопоставимой с "небытием" в понимании древнегреческих философов. "Путь" (дао) описывает динамику актуализации "принципов", "великое целое" (да цюань) описывает единство идеального и реального мира. "Принципы" неощутимы, но мыслимы, прочие категории означают немыслимое, неощутимое и невербализуемое. Это чистые аналитические категории, не претендующие на описание фактуального мира и потому неуязвимые для витгенштейновской критики "плохой" метафизики.

Чрезвычайно важно, что в диалоге Фэн Юланя с Витгенштейном китайская философия осознала себя как интегральную часть всемирной философии. Вслед за Кантом, воссоздавшим метафизику вслед за произведенным Юмом разгромом, "новое неоконфуцианство" поставило своей задачей преодоление эмпиризма и скептицизма Венского кружка и создание "подлинной" метафизики для всего человечества.

Л.А.Микешина

(Москва)

Витгенштейн: проблема веры и достоверности в познании

Присутствие феномена веры в познавательной деятельности субъекта - общепризнанный факт в эпистемологических исследованиях, однако гносеологический, логико-методологический статус, а также социокультурные, в частности коммуникативные, истоки веры - это проблемы, требующие специального исследования. Размышления Витгенштейна о вере, сомнении и достоверности не утратили своей значимости и, как представляется, не оценены в полной мере исследователями данной проблематики.

Одна из проблем, привлекшая внимание Витгенштейна, - можно ли считать, что утверждение "я знаю" достоверно, отражает реальное ментальное состояние субъекта и обладает статусом знания? Или это только "особый вид веры", но тогда что есть знание субъекта и какую роль играет вера в его становлении и функционировании? Представляются интересными результаты рассмотрения этих вопросов в известной дискуссии Д.Мура, Н.Малкольма и Л.Витгенштейна, особенно выводы, полученные последним. Поводом послужила статья Д.Мура "Защита здравого смысла", в которой он стремился обосновать правомерность утверждений типа "я знаю, что" как выражений ментального состояния говорящего. Дискуссия выявила ряд интересных и принципиальных моментов, в первую очередь имеются в виду теоретические результаты, полученные Витгенштейном, отраженные в его посмертно опубликованном труде "О достоверности". В работе, посвященной изучению логических границ сомнения, мнения и знания, рассматривается не только проблема субъективного знания, но и показана конструктивная роль сопровождающей его веры, имеющей социально-коммуникативную природу и неотторжимой от познавательного процесса.

Ставится также вопрос об особой эпистемологической роли эмпирических высказываний, принимаемых на веру, при этом им придается фундаментальное значение. Всякое обучение, начиная с детства, основано на доверии, как и овладении научным знанием, которое до поры принимается как несомненное, а сомнение, пишет Витгенштейн, приходит после веры. Даже когда мы проверяем, то уже предполагаем нечто, что не проверяется. Это неотъемлемое свойство наших представлений, нашего бытия среди людей. Системность - другое существенное качество нашей веры, тесно связанное с системностью самого знания, поскольку мы верим не в отдельное предложение, а в целую систему предложений, аксиом, следствия и посылки которой взаимно поддерживают друг друга.

Интересна еще одна особенность наших "несомненностей", которую отмечает Витгенштейн, - это неявная форма их существования. Безусловные предложения постигаются отнюдь не в явной форме и обнаруживаются лишь впоследствии. Так в основе наших явных знаний лежит картина мира, которая усвоена в детстве (он показывает это на примере Лавуазье), выступает само собою разумеющимся основанием исследования и как таковая не формулируется. Не рассматривая всех аспектов данной проблемы в концепции Витгенштейна, отметим, что для него в конечном счете "я знаю" совпадает с "я верю", а также с "я верю тому, что я знаю”. Вера не только сопровождает, обусловливает знание, но часто в индивидуальном познании заменяет его. Однако категории "знание" и "достоверность" различаются и не являются для него двумя "психическими состояниями", вроде "предполагать" и "быть уверенным", речь идет именно о субъективном знании, а не о состоянии уверенности.

Витгенштейн ставил и проблему оснований веры, отмечая, что трудность заключается в том, чтобы понять отсутствие основания у нашей веры. Однако выявление конструктивных функций веры возможно лишь в случае признания существования объективных оснований субъективной веры. По-видимому, следует говорить не об отсутствии основания, но о различных основаниях знания и веры. Это отметил еще Дж.Локк, с точки зрения которого вера стоит сама по себе на своих собственных основаниях, не может быть снята с этих оснований и помещена на основание познания. Знание получает свой статус в результате обоснования, проверки, доказательства достоверности, истинности, и лишь в таком качестве оно обретает не только когнитивную, но и социальную значимость, начинает функционировать в культуре. Вера же, как мне представляется, базируется совсем на другом - на основе социокультурной, коммуникативной апробации, социальной санкции и общезначимости того, во что верят. И лишь затем может возникнуть необходимость рефлексии и критики оснований субъективной уверенности, сам пересмотр которых будет осуществляться на базе новых социально апробированных "несомненностей".

А.А.Михайлов

(Минск)

Проблема трансцендентализма в философии Л.Витгенштейна

Попытка рассмотрения взглядов Витгенштейна в русле трансцендентальной философии воспринимается в современной философской литературе не без известных оговорок. Если понимать под трансцендентализмом в том виде, в котором его принципы были обозначены Кантом, обращение философии к своим собственным предпосылкам и основаниям, то на первый взгляд мы сталкиваемся в философии Витгенштейна с радикальной модификацией самой идеи трансцендентализма. Витгенштейн, как известно, отказывается от характерных для классической философии попыток выявления абсолютных оснований философского мышления и, прежде всего, реализуемых в духе кантовского априоризма. Более того, эволюция взглядов Витгенштейна на природу языковых проблем свидетельствует, казалось бы, скорее о несомненном предпочтении наследия кантовского оппонента Гамана, глубинность эвристических прозрений о языке которого только в последние годы начинает осознаваться в надлежащей мере.

Вместе с тем ракурс, заданный кантовской трансцендентальной философией, является глубинным мотивом мышления Витгенштейна, тем фоном, по отношению к которому оказывается возможным выявление своеобразия проблематики его философствования, и при том в такой степени, что можно рассматривать философию Витгенштейна как реакцию на вопросы, сформулированные в философии Кантом.

Как известно, Кант пытался преодолеть догматический рационализм предшествующей ему метафизики, стремившейся к созданию философской системы, в которой должны были найти свое выражение свойства предметного мира в его абсолютной самоданности. На смену исследованию предметного мира на передний план в трансцендентальной философии выдвигается анализ способа познания предметов, т.е. самой познавательной способности разума, обеспечивающей возможность конституирования предметов опыта. Вместе с тем обозначенный Кантом трансцендентальный ракурс философского исследования был укоренен в запредельной, по отношению к фактическому познавательному опыту, идее трансцендентального "Я", являющегося носителем вневременных априорных форм познания, неприменимых, впрочем, к бытию самого "Я".

Уже в "Логико-философском трактате" Витгенштейн выступает против ключевой в философии классики идеи "мыслящего, представляющего субъекта". Это не означает, что любые высказывания о субъекте не имеют смысла. Устранению в философии подлежит метафизический субъект, который мыслится в качестве составной части мира. При этом речь идет не просто о смене парадигмы трактовки субъекта. Известное утверждение Витгенштейна о том, что субъект является границей мира, означает, что субъект не может выступать объектом высказываний, которые имеют смысл. Лежащее в основании актов мышления "Я" вообще не относится к сфере мыслимого, являя собой тот предел, в отношении которого предикативные высказывания утрачивают значимость.

При помощи понятия "языковая игра" в философии позднего Витгенштейна предпринимается попытка охватить целостность поведения человека как фундаментальной предпосылки всякого возможного опыта. Это означает, что философия не может задаваться целью построения эксплицитной системы правил, лежащих в основании языковых игр. Ее задача - описание языкового поведения, всегда уже оперирующего определенным пониманием мира. Невозможна попытка трансцендирования языковых игр и теоретическое описание их правил, исходящее из позиции внешнего наблюдателя. Таким образом язык перестает быть инструментом отражения идеализированной действительности, а достигаемое в процессе взаимодействия понимание устраняет необходимость в традиционной теории познания.

Таким образом естественный язык выступает в качестве универсального конечного фона, в котором имплицированы предпосылки познавательного опыта. Поскольку в языке фиксируется тотальность всех возможных способов обнаружения бытия, он является не только необходимым трансцендентальным условием многообразия форм познавательной деятельности, но и обладает онтологическими характеристиками, конституирующими формы человеческой жизни. Язык тем самым перестает быть продуктом рефлектирующего мышления и становится способом реализации того отношения к миру, в границах которого мы живем. Языковый характер нашего опыта мира предшествует любому претендующему на смысл высказыванию о мире в такой степени, что сам этот смысл становится возможным лишь как функция употребления языка.

Р.И.Павилёнис

(Вильнюс)

Значение как употребление: одна интерпретация

1. Прагматика языка, присутствующая в Витгенштейновской интерпретации значения как употребления, а также понятий "форм жизни", "игры" и др., позволяет перейти от рассмотрения "семантики языка" к рассмотрению "семантики жизни".

2. Базисной для такого рассмотрения является идеология "концептуальных систем" и смысла (значения) как части индивидуальных концептуальных систем.

3. Характер строения концептуальных систем как семантических систем, охватывающих структуры знания как часть структур мнения, предопределяет а) интенциональность человеческого поведения и отношения к миру, и б) преобразование семантической системы в аксиологическую, смысла (значения) в значимость (ценность).

4. "Семантика жизни" тогда представляется как поиск, обретение, утеря значимостей (ценностей), как обмен ими, осуществляемый на основе определенных концептуальных систем.

5. Такой подход, в отличие от тех, в которых принимается классический постулат "семантики языка", позволяет систематически соотнести интенциональность и интенсиональность, истину и интерес, смысл (значение) и значимость (ценность) как взаимосвязанно определяющие человеческое поведение и отношение к миру, соответственно систематически соотнести "игры языка" с "играми жизни".

Н.В.Рожин

(Минск)

Л.Витгенштейн: проблема объективной достоверности знания

1. Язык, согласно Витгенштейну, есть явление социальное. Его употребление предполагает следование неявным общепринятым правилам. Эти правила и присущие им концептуальные связи составляют то, что Витгенштейн называет грамматикой. Поскольку язык представляет собой способ когнитивного доступа человека к внешнему миру, исследование грамматики одновременно оказывается и исследованием основополагающего механизма объективности знания.

2. Естественный язык можно представить в виде "семьи" связанных друг с другом "языков-игр" (1, § 65). Чтобы понять его концептуальный механизм, необходимо рассмотреть языки-игры в их собственных терминах. Понятие языка-игры составляет основу понимания Витгенштейном когнитивного взаимоотношения человека с миром: язык-игра есть способ, которым люди действуют в мире лингвистически и когнитивно. Поэтому для понимания когнитивного подхода к внешнему миру необходимо уяснить грамматику тех языков-игр, в которые мы играем.

3. Языки-игры, взятые с точки зрения того, что люди делают, представляют собой "формы жизни"; взятые с точки зрения различных подходов к внешнему миру - "формы репрезентации" (1, § 50); взятые совместно, они образуют то, что называется "концептуальной схемой" или "картиной мира". Взаимоотношение между конкретной концептуальной схемой как общим достоянием всех говорящих на данном языке и миром реальности составляет, по нашему мнению, проблему объективной достоверности знания в философии позднего Витгенштейна. Точнее, проблема состоит в обосновании объективности конкретной концептуальной схемы. Как и многие другие философские проблемы, Витгенштейн считает ее псевдопроблемой, возникшей в результате ошибочного представления об объективности и обосновании. В связи с этим значительный интерес представляет идея так называемых "грамматических предложений".

4. Грамматика, по Витгенштейну, есть система понятий и правил, образующих структуру данного языка-игры. Соответственно естественный язык есть совокупность языков-игр, а его грамматика - совокупность грамматик языков-игр. Предложения, с помощью которых выражаются понятия и правила, называются грамматическими. По форме они подобны высказываниям о мире, но фактически говорят о соответствующих языках-играх. Их назначение - выражать или показывать, как играется та или иная игра. Если грамматические предложения являются правилами игры и в этом смысле делают язык тем, что он есть, определяют концептуальные рамки и отношения внутри языков-игр, то они соответственно не могут быть истинными или ложными. Более того, они образуют ту структуру, которая детерминирует истинность или ложность. Следовательно, грамматика есть априорная концептуальная структура языка и его носителей.

5. Если наша концептуальная схема - наша "картина мира" - является средством репрезентации, то у нас нет возможности представить ее (чтобы судить о ней), не предполагая ее самое.

Суждение, согласно Витгенштейну, предполагает контекст в виде концептуальной схемы. Поэтому суждение о ее объективности оказывается или невозможным, или пустым. Разумеется, это не означает невозможности объективно достоверных суждений в рамках данной конкретной концептуальной схемы. Каждая из них содержит свои критерии, что считать объективной истиной. Иными словами, Витгенштейн, подобно И.Канту, объективную достоверность знания ставит в зависимость от концептуальной схемы.

6. Объективность знания составляет для Витгенштейна реальную проблему в связи с тем, что он сознательно ставит вопрос о возможности альтернативных концептуальных схем (2, §§ 92, 239; 3, p. 44) и их сравнения и оценки. Сторонник одной концептуальной схемы не может доказать носителю иной схемы истинность или преимущество своей, поскольку всякое суждение возможно только в контексте. Разумеется, Витгенштейн признает, что люди время от времени изменяют картины мира. Но возможность замены и одновременного существования альтернативных схем не может служить основанием для утраты доверия к собственной схеме.

Однако не ведет ли признание возможности альтернативных схем к релятивизму? Какие суждения возможны и правомерны об альтернативных схемах? Какого рода доступ возможен и возможен ли в принципе к альтернативной схеме? Все эти и подобные им вопросы являются предметом оживленных дискуссий в настоящее время.

Литература

1. Wittgenstein L. Philosophical Investigations. Oxford: Basil Blackwell, 1968. 250 p.

2. Wittgenstein L. On Gertainty. Oxford: Basil Blackwell, 1969. 90 p.

3. Wittgenstein L. Remarks on Foundations of Mathematics. Cambridge: The M.I.T. Press, 1967. 204 p.

Е.Д.Смирнова

(Москва)

Необычный мир трактата Л.Витгенштейна (логико-семантические исследования)

Можно выделить два аспекта философских исследований. Одна линия связана с построением "картины мира" и направлена на мир. Вторая связана с выявлением границ познания и мышления. В “Трактате” Витгенштейна разрабатываются оба эти аспекта, более того, они тесно взаимосвязаны. Однако проблема возможностей и границ познания и мышления рассматривается сквозь призму языка и логики.

Нам представляется, что нет смысла противопоставлять два подхода к языку - в “Трактате” и в "Логико-философских исследованиях", цели исследований разные. В “Трактате” ставится задача выявления репрезентативного и познавательного аспектов языка в принципе - независимо от того, идет ли речь о естественных или искусственных языках, разрабатывается модель репрезентативной функции языка. В поздний период ставится задача исследования механизма функционирования языка в системе. Закономерности и факты этого плана иные. В этом случае субъект - носитель языка, наделенный определенными целями, знанием и т.п., - варьируется, и по-иному стоят вопросы анализа смысла и значения выражений языка.

Можно показать, что подход к языку в “Трактате”, предлагаемые методы анализа приобретают особое значение в связи с разработкой проблем искусственного интеллекта. Центральная проблема, решаемая в “Трактате”, с нашей точки зрения, - это проблема коррелятивности принимаемых методов анализа и "картины мира". В конечном счете это и проблема обоснования и роли логики.

Хотя логическая нотация, используемая в “Трактате”, повторяет фреге-расселовскую, представление о логической структуре, да и вообще о структурах языка, совсем иное. В “Трактате” новацией выступает не только изобразительная концепция языка, как это обычно отмечается, но и принимаемые методы логико-семантических рассмотрений.

Наконец, возникает вопрос, в каком смысле можно (и можно ли) говорить о "солипсизме" Витгенштейна? С одной стороны, "мир есть все то, что имеет место" (тезис 1), "совокупность всех существующих положений вещей", с другой - "то, что в действительности подразумевает солипсизм, вполне правильно..." и "тот факт, что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка... означают границы моего мира" (5.62). Соответственно возникает вопрос, каким образом и в каком смысле язык (вместе с логикой) детерминирует "картину мира".

Одна из задач, с нашей точки зрения, состоит в раскрытии того концептуального каркаса, который лежит в основе метода Витгенштейна. Базисными понятиями семантики Г.Фреге являются не понятия смысла и значения, а понятия предмета и функции. Витгенштейн также начинает анализ с высказываний (предложений). Однако в отличие от Фреге, предложения не являются обозначающими выражениями и дело не в способе их членения. Главное в методе Витгенштейна - трактовка простого предложения как образа положения вещей (Sachverhalt).

Ключом к принимаемому истолкованию предложения служит особая трактовка образа и отношения отображения. Речь идет не о "сходстве", "похожести" образа и отображаемого, а о конструировании согласно правилу. Дело в том, что идея "следования определенному правилу" вовсе не является тем, что возникает только в концепции языка позднего Витгенштейна, эта идея фактически играет существенную роль уже в Трактате. Образ понимается как модель, проекция и правило является законом проекции.

Нам представляется, что витгенштейновская трактовка образа неожиданно интереснейшим образом перекликается с кантовским учением о схематизме чистого созерцания. Существует глубинная связь между трактовкой образа как проекции, как конструирования в соответствии с определенным правилом и кантовским пониманием схемы как общего способа, посредством которого воображение "доставляет понятию образ", не прибегая при этом к опыту, априори.

У Витгенштейна язык и мир стоят друг к другу в том же внутреннем образном отношении, которое имеет место между граммофонной записью, музыкальной мыслью и партитурой. Они имеют общую логическую структуру. Вопрос как раз заключается в том, чтобы установить, что имеется в виду под общей логической структурой, ведь речь идет не о зеркальном отображении. В этом же плане предложение рассматривается как логический образ действительности.

Только уяснение витгенштейновской трактовки отношения отображения позволяет отойти от общепринятого упрощенного понимания изобразительной концепции языка. Только учет "следования определенному правилу" и, следовательно, "проективной" концепции образа позволяют понять отношение языка и онтологии в “Трактате”. Предложение - не имя истинностного значения или даже ситуации. Правила, относящиеся к пропозициональному знаку - языковому выражению предложения - таковы, что предложение должно порождать то, что он называет связью вещей (Sachverhalt). Таким образом, онтология, к которой принуждает трактовка предложений, - это онтология наличия или отсутствия положений вещей (Sachverhalt). Соответственно характеру правил, относящихся к пропозициональному знаку, это положение вещей выступает как связь, сцепление, конфигурация вещей.

Метод Витгенштейна исключает анализ по схеме: вещи, свойства, отношения. Мир онтологии “Трактата” лишен таких сущностей как свойства и отношения. Семантика Витгенштейна, в отличие от традиционной, носит не теоретико-множественный, а необычный, "проективный", топологический характер. Вещи не наделены свойствами. Аргументное место означает определенную точку в пространстве, например, цветности. Соответственно отношения между высказываниями "Красен(а)", "Бел(а)" и т.д. определяются логической структурой этого пространства.

Связь, "сцепление" вещей в языке не может быть сказана, а может быть только "показана". Соответственно знаки свойств и отношений в языке трактуются как синкатегорематические, не обозначающие. Да и сами объекты, предметы не выделяются, не существуют вне пространства возможных положений вещей (Sachverhult). Поэтому мир онтологии “Трактата” - совокупность фактов, а не вещей.

Г.Б.Сорина

(Москва)

Людвиг Витгенштейн и проблемы психологизма

Исследование процессов становления, развития и возможностей снятия антитезы психологизма-антипсихологизма позволяет сделать вывод, что спор между психологизмом и антипсихологизмом, впервые явно проявившийся в философии нового времени и окончательно оформившийся в конце XIX века, не потерял своей актуальности и в современных логико-методологических исследованиях. Поэтому особый интерес представляет собой анализ отношения к выделенной проблеме философа, чье творчество до сих пор оказывает серьезное влияние на развитие современной философской мысли. Вместе с тем понять позицию Витгенштейна по этому вопросу невозможно без анализа той логико-культурной доминанты, которая определяла ситуацию в логике и теории познания конца XIX - начала XX веков.

Соотношение психологизма-антипсихологизма в указанный период определялось, в первую очередь, позицией Г.Фреге. Именно фрегевский антипсихологизм оказал решающее воздействие на формирование антипсихологистической позиции Э.Гуссерля и Б.Рассела. Однако как и основные результаты Фреге, так и его критика психологизма первоначально оказались незамеченными. Но у Фреге появились такие сторонники, как Гуссерль и Рассел. В результате его программа антипсихологизма приобрела широкую известность благодаря исследованиям Гуссерля, а его программа логицизма - благодаря Расселу. Что же касается влияния на Витгенштейна, то об этом говорит сам Витгенштейн в предисловии к "Логико-философскому трактату". Он пишет, что не будет соотносить свою позицию с позицией других философов, но что все же он не может не упомянуть выдающиеся работы Фреге и Рассела, которые в значительной степени стимулировали его исследования[195].

В сообщении предполагается выявить сущность той логико-культурной доминанты, которая определялась победой антипсихологизма в логике и теории познания.

Так общность антипсихологических позиций Фреге и Гуссерля заключается в том, что оба мыслителя исходят из признания существования истины, независимой от познающего субъекта, из признания качественного своеобразия и несводимости друг к другу логической необходимости и реальной. Оба мыслителя основную ошибку психологизма видели в том, что в нем не различаются эмпирические законы, обладающие фактическим содержанием, и законы точных наук, которые являются лишь "идеализирующими фикциями", а равным образом не различается идеальное и реальное.

Основные ошибки психологизма одновременно являются и первой причиной его существования. Неупорядоченность и многозначность логической терминологии - другая причина существования психологизма, считают Фреге и Гуссерль. Встав на позиции антипсихологизма, оба мыслителя ставят перед собой задачу уточнения основных понятий логики и упорядочения ее терминологии. Но для Гуссерля это остается только декларацией, для Фреге же становится основным содержанием его работы.

Благодаря исследованиям Фреге, а затем и Рассела логика приобретает статус самостоятельной теоретической дисциплины. Фактически необходимость критики психологизма в его классической форме оказывается ненужной. Ко времени написания Витгенштейном "Логико-философского трактата" позиции антипсихологизма оказываются уже достаточно устойчивыми, не требующими дополнительной защиты. Именно поэтому, я думаю, у Витгенштейна антипсихологизм присутствует в виде одного из постулатов. Тем более, что в бессубъектной гносеологии Витгенштейна истина и познание не могут зависеть, как это было в психологизме, от возможностей познающего субъекта или социума. Победа антипсихологизма приводит к подмене теоретико-познавательной проблематики логической, что совершенно четко присутствует у Витгенштейна.

Антипсихологические идеи Витгенштейна явно выражены им в "Логико-философском трактате". Они проявляются в его характеристике гносеологического статуса психологии (4.1121, 5.5421), в его отношении к проблемам субъекта (5.631, 5.632, 5.641), в решении других проблем. Присутствует постулат антипсихологизма и в поздних работах Витгенштейна. Так в работе "О достоверности" само разведение понятий "достоверность", "знание", "вера" строится на антипсихологической основе (§§ 42, 179, 200, 308).

Однако столь ли последователен Витгенштейн в своем антипсихологизме? На мой взгляд, этот вопрос требует специального обсуждения.

Н.А.Цыркун

(Москва)

Л.Витгенштейн и кинематографическое сознание

1. Термин "кинематографическое мышление" впервые появился на страницах книги А.Бергсона "Творческая эволюция", когда кинематограф только начинал осознавать и использовать свои возможности. Сегодня очевидно, что кинематографическое мышление не является инструментом лишь самого кино, более того, не выступает только феноменом художественного познания в других сферах искусства (театр, живопись); в XX веке оно становится существенной частью философского сознания, впервые выделенного в особую область и обозначенного Л.Витгенштейном в качестве "невыразимого".

2. Самосознание кинематографа происходит и параллельно творческой деятельности Витгенштейна, и широко опирается на его идеи. "Не надо живописи... не надо текстов. Настоящему фильму они не нужны... Сверхъестественное - вот что нам нужно. Кино сверхъестественно по своей сути... С другой стороны, кино - это язык", - писал французский режиссер и теоретик Жан Эпиштейн в 20-е годы, используя в своем высказывании словарь Витгенштейна, по всей вероятности, не зная его трудов. А в конце 60-х его соотечественник, реформатор и мыслитель экрана Жан Люк Годар, непрестанно исследующий природу своего искусства, начинает фильм "Одна или две вещи, которые я знал о ней" прямой цитатой из "Логико-философского трактата": "Границы моего языка - это границы моего мира", чтобы дать в дальнейшем художественную экспликацию этого тезиса.

Философия Витгенштейна на рубеже 60-70-х годов легла в фундамент осмысления так называемой "пост-модернистской чувственности", озабоченной невозможностью трансцендировать границы субъекта.

Один из повторяющихся приемов Годара - съемка кинокамерой другой, работающей кинокамеры - явно соотносится со стремлением Витгенштейна показать, не комментируя, процесс оформления чувства. Типичные для Годара замечания: "это не фильм, а попытка фильма" ("Безумный Пьеро"), "это не роман, а попытка романа" ("Спасайся, кто может") иллюстрируют ускользающую связь между интенцией и реализацией, которую пытался установить Витгенштейн и т.д.

3. В книге "Хичкок " французский режиссер Трюффо, почти дословно пользуясь известной формулировкой Витгенштейна, сформулировал "основной закон кинематографа": все, что говорится, но не показывается, не входит в восприятие зрителя. Рассматривая действие этого закона на примере творчества англо-американского режиссера Альфреда Хичкока, Трюффо подчеркивает мнимую упрощенность его кинематографических решений. Художественный принцип Хичкока - непременный зазор между изображением (показываемым) и диалогом, позволяющий одновременно презентировать очевидное и неявное. Каждая ситуация у Хичкока разложима на простейшие события (атомарные факты, в своем простейшем, физически достоверном виде репрезентирующие то или иное действие и в то же время открывающие сокровенное, таящееся где-то на стыке этих действий). Режиссер, чья простота и ясность делают его доступным всем категориям публики, одновременно является художником, способным передавать тончайшие нюансы чувств и взаимоотношений.

Н.С.Юлина

(Москва)

Проблема онтологически адекватного языка: Рассел, Витгенштейн, Карнап, Куайн

Проблема онтологически адекватного языка - это, по существу, проблема сопоставления объяснительных возможностей науки и философии в описании реальности. Она присутствует уже у Лейбница и Канта, рассуждавших о природе математического, естественнонаучного и философского знания. До XX века эта проблема ставилась, во-первых, в объектном ключе, а, во-вторых, решалась в пользу философии, имея в виду ее более богатый, гибкий язык, позволяющий охватывать наряду с физическим миром мир морали, человека.

В XX веке Б.Рассел переносит эту проблему в логико-лингвистический план и связывает с созданием единой формализованной модели человеческого знания. Занимаясь обнаружением "конечных конституентов" реальности и знания - "логических атомов" и построением на их основе непротиворечивой логической и философской теории. Рассел, по сути дела, строил онтологию. Он полагал, что философия с логически очищенным языком способна давать позитивное знание о мире.

Более жесткую и негативистскую по отношению к традиционной философии логико-лингвистическую позицию занял Л.Витгенштейн. Центральный тезис "Логико-философского трактата" о действительности как "копии" совершенного формального языка снимал как гносеологические, так и онтологические вопросы. Поскольку структура образа и факта не может быть выражена в словах, а может быть только "показана", философия должна отказаться от разговора о ней (от "мистического"), от познания мира и сосредоточиться на поиске в языке нарушения логических законов и ликвидации лингвистической путаницы. Переход Витгенштейна в поздний период к контекстуальному анализу и рассмотрению языка в виде гетерогенных "игр" имел своим следствием рядоположение теоретического и нетеоретического, научного и философского и одновременно релятивизацию отношения "языков".

Карнап в целом продолжил логицистскую программу по размежеванию подлинно теоретического от нетеоретического, в том числе большей части философии. Разработка верификационного критерия значения в конечном счете привела его к принятию физикалистской парадигмы, в рамках которой предполагалась трансляция всех других дисциплин, включая психологию, к "базисному" языку физических наблюдений. На этой основе была выдвинута идея единого языка науки - наиболее адекватного для описания реальности. Вместе с тем ставится запрет на онтологические вопросы относительно внешней реальности. О существовании вещей и событий можно говорить только в рамках принятого для данной теории языкового каркаса.

Куайн сознательно реставрировал понятие "онтология", толкуя последнюю как своеобразную проекцию науки или как некоторое теоретическое допущение, следующее из принятия той или иной системы науки, прагматически целесообразной в данном контексте. Физикалистская онтология предпочтительнее в силу ее простоты и охвата явлений. Как и Карнап Куайн замыкает значения рамками принятой теории, но, в отличие от него, обосновывает нередуцируемость теории, их онтологическую относительность.

Все рассмотренные философы независимо от имплицитного или эксплицитного толкования онтологии, крена в сторону логицизма или физикализма разделяют ряд общих установок. К ним относятся следующие: демаркация подлинно теоретического знания от неподлинного; отождествление онтологии с научной теорией; утверждение непреодолимого дуализма языка научной теории и традиционного языка философии; признание онтологического превосходства языка науки; конвенциализм и релятивизм в толковании научной теории; недоверие ко всем онтологиям, создаваемым с помощью традиционного философского языка.