Фолклендский коммандо

Глава 2 В море

В первые два дня нашего пребывания в море, телевизионный прием был очень хорошим, что неудивительно, поскольку «Сэр Персиваль» отплыл из Марчвуда к югу от острова Уайт, где мы ожидали остальных.

Телевизионные новости показали нам оживленные приготовления в Портсмуте и Плимуте, загрузку корабля-дока «Фирлесс» (корабль-док имеет большую летную палубу на корме и кормовой внутренний док, которые принимает четыре больших десантных судна). «Фирлесс» должен был стать центром десантных операций, на котором будет осуществляться все военное планирование. Два авианосца, «Гермес» и новый «Инвинсибл», кишели муравьеподобными цепочками матросов, передающих из рук в руки по сходням припасы, от коробок с печеными бобами и бочонков пива до ракет «Си Дарт».

Пока «Сэр Персиваль» дергался и раскачивался на волнах, мы наблюдали за эмоциональным прощанием города Плимут с кораблем Ее Величества «Фирлесс» — команда и коммандос вдоль борта, вертолеты на палубе. Десантные суда «Фирлесса» следовали за ним, как утята за мамочкой. Жены для прощального взгляда собирались на местах с лучшим обзором, поднимая маленьких детей, чтобы те помахали на прощание.

Всего несколько недель назад я был на «Фирлессе», возвращаясь из Норвегии. Тогда были все те же пурпурно-синие холмы, шиферно-серые дома, но в Плимут-Саунде была только сонная суета и угрюмые лица медленно подъезжающих таможенников Ее Величества. А сейчас цвета и почти отчаянная карнавальная атмосфера больше напоминали мне отбытие из Гранд-Харбор-Валетты на Мальте, чем весенний отъезд из Плимута.

Прощание с 3-й бригадой коммандос, которое мы смотрели по телевизору в кают-компании, отличалось от тех, которые мы увидели через три недели спустя, на видеокассетах, сброшенных с парашютом, об отправке 5-й бригады на «Королеве Елизавете 2». К этому времени мы уже были уверены, что нам придется сражаться.

Но когда отплыл «Сэр Персиваль», Экспедиционный корпус представлял собой лишь плавучую угрозу, резерв для политических переговоров, дипломатический рычаг, придающий вес взвешенным формулам торга. Наш поход, казалось, скрасил реалии экономического спада. Позже, когда мрачные последствия операции стали более очевидными, настроение изменилось.

Корабль-док «Фирлесс», из своего родного порта Плимут, авианосцы «Гермес» и «Инвинсибл», лайнер «Канберра» из Портсмут-Саутгемптона, все отплыли в блеске славы средств массовой информации, подаваемом как реакция Великобритании на аргентинское вторжение. Солдаты и матросы выстраивались на палубах плечом к плечу; они махали руками и приветствовали различные оркестры Королевской морской пехоты, игравшие веселые полковые марши, популярные мелодии и странно навязчивую песню Рода Стюарта «Я плыву». Пожарные буксиры посылали струи воды высоко в воздух и реяли флаги.

Но для нас, уже находившихся в море, погода становилась все хуже и морской туман скрывал даже южное побережье острова Уайт.

Большинство из нас хорошо привыкли к жизни на борту корабля, скатившись к своему собственному своеобразному распорядку, направленному на поддержание, по крайней мере, некоторого уединения в условиях тесноты и исключению срывов, которыми могли обернуться трения. Для офицеров центром внимания на корабле была кают-компания. Вместе с офицерами корабля мы ели в маленькой столовой и пили в баре. Однако они, с их огромными двухместными каютами и примыкающими к ним отдельными ванными комнатами и туалетами, оставили гостиную кают-компании с ее банками и столами для «военных офицеров». Мы играли в настольные игры: «скрэмбл» и «Дипломатию» (последнее очень актуально) и читали книги из небольшой библиотеки, которую делили с остальной частью корабля.

Мы спали в маленьких четырехместных каютах «офицеров соединения» на корме, позади собственно кают-компании с одной двухместной каютой для командира батареи майора Джерри Ахерста. Все они были полны и наше огромное количество снаряжения блокировало проходы, что было опасно. Так что, по обоюдному согласию, одна офицерская ванная комната (для тех кто не может вынести мысли о том, чтобы принять душ) превратилась в складское помещение, забитое до потолка морскими мешками, рюкзаками, разгрузками и потрепанными чемоданами.

Корабли Королевского вспомогательного флота укомплектовываются моряками из торгового флота, связанных дополнительным пунктом в контракте, обязывающим их участвовать в подобных подвигах. Мы видели их очень редко, что было неудивительно, так как они все время работали в одни и те же часы. Некоторые из них вели ночной образ жизни, в то время как другие, по вполне понятным причинам, предпочитали свои большие каюты переполненной кают-компании.

Экипаж «Сэра Персиваля» состоял из гонконгских китайцев. Они жили там же где и мы, двумя палубами ниже. Каждое утро приходил стюард с чашками отвратительно крепкого чая и прилагающимися сахаром и печеньем, производя впечатление, балансируя над нашими рюкзаками, морскими сумками, летными шлемами, планшетами и чемоданами. Хотя чай на самом деле пить было невозможно, его появление означало, что завтрак будет подан через полчаса. Мы вставали по очереди, чтобы побриться в единственном умывальнике нашей каюты, прежде чем надеть легкие камуфлированные брюки, рубашку и пустынные ботинки. Пустынные ботинки были самым вежливым из того, что можно носить на кораблях резиновая подошва боевых ботинок оставляет черные полосы на палубах, которые матросы полировали часами.

На «Сэре Персивале» было множество различных военных подразделений: пушки и канониры из двух батарей коммандос, 7-й («Сфинкс») и моей бывшей 8-й батареи («Альма»), известной как «Черная восьмерка», люди из 45-го коммандо и его вертолетного звена, плюс три «Газели», пилоты, наземная команда, аэродромные сигнальщики, и вспомогательные подразделения. Командиром звена был мой товарищ по каюте, лейтенант Ник Паундс. На корабле постоянно базировался плавучий отряд «Мексе» Королевского транспортного корпуса из Марчвуда, они пользовались лучшими каютами. Я не знал, откуда взялось слово «Мексе» (MEXE, Military Engeneering Experimental Establishmen, НИИ военно-инженерных средств в Крайстчерче), в то время как сами «Мексе» поплавки представляли собой огромные металлические понтоны, которые можно было скреплять вместе, образуя плоты, по которым могли ездить грузовики. У них были огромные подвесные дизельные двигатели тракторного типа, которые позволяли им доставлять машины на берег, или же они могли маневрировать вместе, образуя непрерывную рампу от судов снабжения до твердого берега. Они необходимы для мест с отлогими пляжами и без причалов.

Отряд понтонеров «MEXE», будучи старожилами на борту, пользовался привилегиями и держался старательно небрежно по отношению к остальным. В этом был еще и оборонительный аспект, поскольку они не были обученными коммандос. Так что, хотя это был «их» корабль, мы были неизвестной величиной и, вероятно, довольно вызывающей. Позже металлические понтоны «MEXE», которые были привязаны по бортам корабля, сильно потрепало в шторм и нескольких случаях, дело было близко к тому, чтобы их угробить. Когда мы прибыли на Вознесение, они очень усердно работали, перемещая грузы по всему флоту.

Корабль был набит под завязку. Его предполагаемая военная роль заключалась в переброске солдат через Канал для усиления британских частей в Германии, а в мирное время для переброски снабжения через Канал и солдат в Северную Ирландию. Поэтому он был рассчитан на то, чтобы действовать с полной загрузкой в течении нескольких дней, но не более. Однако нам предстояло пробыть на борту неизвестное количество недель, а не только эти несколько дней.

Океанскую зыбь коренастый старый «Сэр Персиваль» переносил плохо. По ночам, чтобы хоть как-то уснуть, я клал свой громоздкий корабельный спасжилет под матрас, подальше от стены, и втискивался между койкой и переборкой. Уловка со спасательным жилетом спасала меня от смертельного бокового крена, оставив только движение лошади-качалки по оси нос-корма. Ничего с этими рывками поделать было нельзя, они будили тебя в момент панической невесомости, а затем, в вызывающем тошноту обратном движении прижимали к матрасу. Но к этому было не так уж трудно привыкнуть, и сон приходил довольно легко, за исключением одной недели, когда у нас была непрерывная плохая погода, обеспечив семь дней мрачной бессонницы для большинства из нас.

Во время непогоды люди старались держаться горизонтально, насколько это было возможно, сдерживая головную боль и тошноту. Пищу принимали все, кроме хронически больных и, в конце-концов, большинство сумело приспособиться. Некоторые профессиональные моряки так и не могут адаптироваться и продолжают страдать от морской болезни. Можно только удивляться, почему они упорно продолжают свою карьеру. Позже, на Фолклендских островах, на мостике корабля «Фирлесс» во время воющих штормов, я с восхищением наблюдал, как бледнолицый вахтенный офицер склонялся над штурманским столом, чтобы проверить наше местоположение, осматривал вздымающийся горизонт в бинокль, поворачиваясь взглянуть на экраны радаров и периодически нырял в сторону, чтобы жестоко поболеть в удобно расположенные ведра по мне, так сущий ад на земле.

С разнообразными подразделениями на борту, «Сэр Персиваль» превратился в племенную общину. Военные «семьи» держались вместе: 7-я батарея («Сфинксы») коммандос, была наиболее полным подразделением на борту, со всеми пушками, машинами, боеприпасами и людьми. Орудийные батареи работают, сражаются и играют вместе, выступая единым фронтом перед всем остальным миром. Их командир батареи и наш, майор Джерри Ахерст, были способными и спокойными, с дружелюбным великодушием, которое сгладило многие потенциальные трения и раздоры.

«Черная восьмерка» — моя бывшая орудийная батарея, имела на борту две трети от своей численности. Свое прозвище она заработала в битве при Альме, во время Крымской кампании, когда ее пушки были выдвинуты перед пехотой для штурма высот. Они выпустили столько боеприпасов, что лица канониров, как и шкуры их изначально белых лошадей, были совершенно черными от пороха.

Подразделения формировали группы для тренировок: физическая подготовка по утрам, артиллерийские учения, тренировки с оружием, лекции и подготовка снаряжения. Это централизованно координировалось Джерри Акхерстом, так что ограниченное свободное место корабля можно было полностью использовать без помех их хорошо организованному расписанию. Капитан «Сэра Персиваля» Питт был чрезвычайно полезен и стал всеобщим любимцем. Он положил конец противостоянию между нами, кишащими повсюду военными офицерами и его сдержанными корабельными офицерами, чей распорядок был серьезно нарушен нашим присутствием. Главный стюард, китаец, пытался заставить нас есть в разное время, на что капитан Питт наложил вето. Это дало бы хитроумному стюарду возможность составить различные меню, чтобы уменьшить свою рабочую нагрузку и кто знает, что еще кроме этого. Итак, мы вместе сели за стол и лед был сломан.

У сержантов была своя столовая. Время от времени раздавались приглашения точнее сказать, повестки для посещения ее офицерами. Однажды вечером были бега традиционная корабельная игра, на которой вы «покупаете» картонную лошадь, используя реальные деньги, на аукционе, которая затем участвует в гонках для ее владельцев, получающих общую выручку с аукциона, если лошадь выигрывает. Забег проводится в большом квадрате и ходы определяются броском костей. Есть и побочные ставки, и обычно офицеры комплексно «отмываются». Тем более, что сержанты очень «любезно» соглашаются разрешить своим офицерам подписывать счета за бар, чтобы делать ставки, а не использовать наличные деньги. Мы вышли оттуда очень поздно и на следующий день были не слишком здоровы. Однако выяснилось, что на этот раз мы их обчистили, выиграв скачки с лошадьми, купленными очень дешево, и, в то же время, ускользнув с аукционов, где торги вышли из-под контроля.

Солдаты на борту были всех видов и размеров — от медведеобразного сержанта «Такси» Каслюского, который выиграл соревнование по отращиванию бороды, несмотря на то, что уже на полпути был сыт по горло ее расчесыванием и подравниванием, до миниатюрного бомбардира Тулипа, известного как «Лепесток», чье невозмутимое чувство юмора меня обычно поражало. Ребята в какой-то степени были воодушевлены происходящим, но их возбуждением было умерено тем, что они делали это и раньше, в предыдущие периоды международных кризисов.

Размещение войск было ничем иным как ужасом и кошмаром для ответственного за него офицера лейтенанта Билла Макрея, помощника квартирмейстера 45-го коммандо. Кубрики были очень тесными и рассчитанными только на один, максимум на два, ночных перехода. Койки висели в три яруса, одна над другой, рядами. Там не было постельного белья, а наши спальные мешки были слишком теплыми, чтобы их можно было использовать. Поэтому их держали в водонепроницаемых чехлах, в качестве подушек для диванов, которые образовывали на день, опустив среднюю койку и подняв и закрепив верхнюю. Там не было рундуков для хранения личных вещей и только минимальное место в шкафчиках.

В этих отчаянно перенаселенных условиях гигиена была главной заботой. Каждый вечер офицер в сопровождении старшего унтер-офицера (сержанта или выше) производил формальных осмотр, известный как «обход», тщательно осматривая все, особенно каждую уборную, раковину, душ и слив. Старший в каждом кубрике присутствовал и докладывал о поломках в своем отделении. Эта ежедневная инвентаризация позволила нам надавить на уже измученных корабельных инженеров. Задержки в ремонте могли привести к инфекциям, пищевым отравлениям или вспышкам заболеваний проблемам, незнакомым нам в 20-м веке, но бывшими основными причинами смертей в предыдущих военных кампаниях.

Кондиционер никогда не требовался на европейских трассах, поэтому он никогда не включался, а когда потребовалось не работал. Как только мы вошли в тропики, пресная вода была отключена, за исключением 30-ти минут в день, потому что корабельный опреснитель не справлялся. Обычные морские правила приема душа это включить и намочить себя, выключить и намылиться, а затем ненадолго включить и смыть. Тем не менее, когда мы добрались до Вознесения, мы даже это сделать не успевали. Единственный способ получить воду для питья это наполнять каждый раз свои фляги и другие емкости каждый раз, когда включали воду.

Эта бурлящая человеческая масса была в режиме 24/7 подчинена «дудкам»[7] из вездесущей системы трансляции корабля, работавшей из гауптвахты. Объявления — «дудки» которые делал дежурный унтер-офицер, были очень громкими, навязчивыми и часто искаженными как и большинство объявлений кондукторов на британских железных дорогах. Если его акцент был особенно сильным, или когда он не понимал сообщения, это был непонятный шум. Этот ужасный голос прерывал разговоры, сон и самые сокровенные мысли человека. Хуже того, они врезались с бессмысленными объявлениями в репортажи Всемирной службы новостей, в которых мы ловили каждое слово. Объявления по трансляции это неудачная часть жизни военных кораблей (что удивительно — и офицерских столовых КВВС). Позже в этом кризисе, когда начались бои и люди, работающие на вахте, должны были спать в течение дня, объявлениям по пустякам был положен конец. Тридцать лет спустя я все еще испытываю сильную неприязнь к любой акустической системе, используемой таким ленивым, бездумным и навязчивым способом.

Падре 45-го коммандо, преподобный Уинн Джонс, решил взять на себя самостоятельное издание корабельной газеты, полагая, что это одна из «обязанностей в бою» падре. Он назвал ее «Промасленная тряпка», намекая на многочисленные совпадения между походом «Сэра Персиваля» и грузовыми судами на случайных фрахтах, чьи инженеры умасливали их плыть вокруг всего мира. Инженер нашего корабля был не слишком доволен, но нам это показалось уместным. Редакторский стиль падре был освежающе четким. Он публиковал все, что люди были достаточно любезны ему предоставить, без каких — либо изменений или поправок, даже сохранив написание оригинала, чтобы добавить аромата.

Единственными изменениями с его стороны были случайные опечатки или ошибки при расшифровке плохо написанных рукописей. Он начинал с новостей из ежедневного телетайпа и сводок британских газет, передаваемых из Лондона. Остальное было открытым форумом для чего угодно. Я стал постоянным участником анонимной колонки «Не злись, но…» в которой освещались и утрировались события, происходившие на борту. Мой псевдоним «Мак» прогремел, как только был оценен уровень юмора.

Мы с жадностью ждали новостей, и так как не все могли слушать радио, бюллетени падре были очень полезны. Нас больше всего волновали последние подвижки в англо-аргентинских дипломатических отношениях и парламентские дебаты о кризисе. Мы были участниками, наряду с двумя сверхдержавами, нашими союзниками по ЕЭС и всей сложной южноамериканской путаницей. Что-то должно было случиться, мы были частью маневров, и некоторые из нас могли из-за этого умереть.

В «Промасленной тряпке» от 10 апреля 1982 года, Уинн сообщил министру обороны Великобритании Нотту, что Королевский военно-морской флот потопит аргентинские военные корабли в зоне отчуждения после истечения крайнего срока в ближайший понедельник. Узнав об этом, президент Галтьери пригрозил ответить войной. Нот заявил: «Пусть они убираются». Тем временем госсекретарь США Ал Хейг находился в Буэнос-Айресе, где его встречал массовый митинг в поддержку вторжения на Мальвинские острова. (12 апреля «Тряпка» сообщила, что мистер Хейг прибыл в Лондон). Были сообщения о том, что аргентинцы выставили мины вокруг Фолклендских островов и установили там сложные системы наблюдения; о том что пятнадцать гражданских служащих на островах попросили эвакуировать гражданских лиц до прибытия Экспедиционного корпуса, на что свергнутый губернатор ответил, что 90 % жителей островов их не покинут.

Но, казалось, что урегулирования не будет достаточно длинные задержки, во время которых условия на море подорвут нашу боеспособность, наступит зима в Южном полушарии и у аргентинцев будет время укрепить свою оборону. В более кратких заметках сообщалось о несчастьях других людей, кроме нас: 500 мексиканцев в опасности из-за извержения вулкана, восемь убитых во время извержения вулкана в Индонезии и три партизана, которых уничтожили в Южной Африке. Ранее в эту дату, 10 апреля, были одержаны три морские победы: над французским кораблем, захваченным в 1795 году, Вторая флотилия эсминцев одержала победу при Нарвике в 1940-м году (капитан Уорбертон был награжден Крестом Виктории) и над немецкой подводной лодкой, потопленной в 1945-м.

«Полезной информацией дня» была «жизненная статистика» корабля-дока «Фирлесс», заложенного в 1962 году (двадцать лет назад, что казалось долгим сроком), водоизмещение, количество десантных судов, грузовиков и танков, которые он перевозил. Было также одно или два объявления, которые не всегда были тем, чем казались. Наивные добровольцы, явившиеся в «Центр отдыха и развлечений Момбасы», которым руководил старший сержант Смит, в результате покрасили автомобильные прицепы. Остальная часть «Промасленной тряпки» была отдана свободной журналистике без цензуры. Чтобы быть постоянным обозревателем в «Тряпке», важно было писать на местном наречии. По мере прочтения каждого номера мы испытывали всепоглощающую гордость за то, что наш корабль поднялся до международного класса в части грубого юмора. В торжественном объявлении газеты сообщалось: «Редакторы «Плейбой» и «Кнэйв» объявили, что в следующем месяце выпуск будет состоять только из карикатур и фотографий. Это потому, что грязные ублюдки, которые пишут все письма и статьи, находятся на борту данного корабля»[8].

Моя колонка «Не злись, но…» предлагала читателям описание жизни на других кораблях флота, подробно описывая роскошь, неизвестную на нашем корабле, или изобретая особые морские обычаи и церемонии, о которых мы, простые солдаты, должны были узнать. Моя альтернативная сюжетная линия представляла собой комическую галерею аргентинских военных персонажей, описывающую их воображаемые взлеты и падения, по мере того, как до них доходили страшные новости о приближающемся Экспедиционном корпусе. Что вы можете сказать о противнике? Психологически для нас было лучше и более цивилизованно, не изображать их ненавистными. В Экспедиционном корпусе было очень мало ненависти. В номере от 10 апреля я описал жизнь на «Канберре», роскошном пассажирском лайнере, на борту которого находились морские пехотинцы, армейские коммандос и Парашютно-десантный полк. Я писал о том, как «Филлис и Десмонд» каждое утро давали уроки бальных танцев, и о всплеске соперничества среди личного состава, потому что женская танцевальная группа «Пэнс пипл» была случайно оставлена на борту из-за неразберихи при отплытии, и как я предложил поместить их на борт «Сэра Персиваля», чтобы прекратить последующие ссоры.

В следующем номере я смог дать более подробную информацию: как произошел крах морального духа на роскошном лайнере из-за слишком большого количества обязательных коктейльных приемов, и как Комитет спасения строил планер в главном женском туалете, используя планки от сидений спасательных шлюпок, со всем 3-м батальоном десантников, отдавших свои левые штанины для обшивки рамы: «пока никто ничего не подозревает, но расхаживающие по верхней палубе с оставшейся штаниной навыпуск, десантники выглядят весьма оживленными». А тем временем, королевская яхта, по имеющейся у меня конфиденциальной информации, продолжала готовиться к переходу в Южную Атлантику, так как подразделения, которые должны были отправиться в путешествие на ней, были обучены в Виндзоре гвардейской бригадой пить чай, оттопыривая мизинчик и не говорить «дерьмо», когда что-то идет не так.

В номере «Промасленной тряпки» от 10 апреля также был представлен герой моей саги о Буэнос-Айресе Спиди Гонзалес, который, пытаясь атаковать на канонерской лодке «Сэра Персиваля», запаниковал, увидев ярко-красные вертолетные спасательные баллоны капитана Ника Паунда, после того, как они были случайно надуты, в то время как «Сэр Персиваль» шел полным ходом (настоящий инцидент). Тем не менее, Гонсалесу предстояло значительное продвижение по службе и, соответственно, с более тяжелыми обязанностями, тяжелее даже, чем его медали, которые иногда придавали ему крен.

Божий представитель на «Сэре Персивале», Уинн Джонс, был настоящей жемчужиной. Стройный смуглый валлиец, падре 45-го коммандо, выдержал суровые испытания курса коммандос, которые для большинства падре были испытанием веры, а также испытанием их характера. Курс коммандос предназначен для солдат, которые продолжают свою работу, несмотря на худшие физические условия, которые могут быть созданы, независимо от того, какие труды прилагают инструктора, делая их таковыми. Наличие падре на курсе является дополнительным бонусом для инструкторов, которые разрабатывают для него специальные тесты, такие как остановка дождя во время учений в Дартмуре или демонстрация его способности ходить по воде. Его ругают, когда он терпит неудачу: «Ну же, падре, вы же не можете ожидать, что эти солдаты будут вести себя так с падре, который даже не может пруд перейти. Даже мой маленький сын смог бы быстро дойти туда пешком. Ну же, падре, попробуйте еще разок. Мы сохраним первую попытку втайне от людей. Да ладно, сэр, Вы даже не пытаетесь. Мы не можем допустить Вас в бригаду коммандос после такого выступления. Все другие падре, которые приходят на этот курс, управляются с ним. Нам просто придется пробовать каждый день, пока Вы не сделаете все правильно». И весь курс должен будет сделать то же самое, в наказание за то, что их падре был таким праздным и бесполезным.

Каждый пресыщен оскорблениями, которые становятся фоновым шумом и извращенной формой развлечения. Черных повсеместно называют «мелками», а ирландцев целой гаммой «паддизмов». К офицерам особое отношение — их «просят» отжиматься в грязных лужах, бросаться в реки и так далее. Идея в том, что несмотря на постоянное унижение, вы остаетесь ответственным человеком. В ходе этого процесса формируется «серьезный» лидер, чье суждение не зависит от плохих условий или стресса. Солдаты становятся такими же невозмутимыми из-за сложившихся обстоятельств, или из-за того, что над ними насмехаются, и каждый вырабатывает очень сильный командный дух. Он также производит особый тип священнослужителя. В Пасхальное воскресенье Уинн отслужил службу на крышке люка, рядом с привязанными с нами орудиями. Вокруг стояло множество людей, наслаждающихся солнечным светом. Один из сержант-майоров рявкнул им: «Идите сюда и очистите свои гребанные души» — и это дало нам хороший стимул.

Уинн, в своем полном облачении и стихаре, стоял впереди. «Без лишних слов, джентльмены, давайте начнем с песни. У меня есть парочка хороших парней, так что давайте выложимся по полной». Мы застряли на «Есть зеленый холм далеко», понимая, что, как и мы, Уинн знал неуважительное исполнение «потому что он веселый хороший парень», которое могло последовать. К счастью, этого не произошло. Он также немного рассказал нам о том, что мы собираемся делать, и том, что христианство это религия человека. Эти несколько мгновений пения и размышлений были полным отрывом от военной реальности, беспокойства и дискомфорта, которыми все наслаждались. Мы закончили военно-морской молитвой:

Эта молитва, казалось, подводила итог всему и давала мне ощущение «безвременья» нашего предприятия.

Мы, как и наши предшественники на протяжении сотен лет, обеспечивали безопасность тех, кто был вовлечен в их «законные дела». Красота языка, с его лаконичной краткостью и полной уместностью, была успокоением и утешением.

Позже я слышал об Уинне от нескольких человек, участвовавших в Фолклендской кампании. Он постоянно находился рядом с солдатами, изо всех сил стараясь отвлечь от суровой действительности, пытаясь пробудить более счастливые воспоминания о доме. Что бы он на самом деле не думал, он всегда казался веселым, но все же умел уловить настроение и присоединиться, рассуждая о военной стороне дела, а потом расспросить о вашей семье, чтобы немного растормошить. Одну из историй об Уинне рассказывали мне несколько морпехов из 40-го коммандо, которые были соседним подразделением для 45-го коммандо. Они увидели странную закутанную фигуру, которая бродила в темноте, крича и размахивая руками. (Должно быть, это было похоже на то жуткое киношное видение в «Сигнальщике»). Часовые, державшие оружие наготове, ждали когда странная фигура приблизиться.

— Зу-у-лу-у, Зу-у-лу-у, Зу-у-лу-у, кричало оно.

Они подняли по тревоге весь отряд, изготовивший оружие в своих окопах, и командир отряда двинулся вперед, чтобы выяснить, в чем дело. Когда фигура приблизилась, слова, которые уносил прочь ветер, стали яснее:

— Рота Зу-у-лу-у-у, где вы?.

Поэтому часовой крикнул фигуре:

— Стой, кто идет?

— О, хвала Господу, я кого-то нашел. Это всего лишь падре, и я забыл гребаный пароль.

С таким падре, как он, как мы можем не преуспеть?

Каждое утро, после завтрака, мы устраивались на барных стульях под прохладой потолочных воздуховодов и слушали Всемирную службу новостей Би-би-си. Казалось, что вся планета скатывается в насилие и напряженность, что угнетало. Любое незначительное развитие событий на Фолклендских переговорах обсуждалось с большим личным интересом. Чем скорее политики и дипломаты разберутся с этим, тем скорее мы все покинем «Сэра Персиваля» и вернемся домой.

11 апреля новости для нас в море вдохновляющими не были. Мистер Нотт, постановив что запретная зона вокруг Фолклендских островов будет введена в действие в ближайшие 24 часа, принимал американского странствующего дипломата Александра Хейга, у которого, как они говорили, были «конкретные идеи для обсуждения». Со всех сторон препоясывали свои чресла (иносказ. собирались в путь). Островитяне передали Оперативной группе пасхальное приветствие, адресованное адмиралу Вудворду и гласившее: «вперед, христианские солдаты». В ответ аргентинские захватчики конфисковали их рации. Генерал Галтьери заявил на митинге в Буэнос-Айресе, что Аргентина хочет мира, но если необходимо, будет воевать и ЕЭС объявила о полном запрете аргентинского импорта.

Единственной хорошей новостью для нас в море было то, что наши друзья с базы морской пехоты в Пуле, лейтенант Кейт Миллс и его отряд Королевской морской пехоты (и тринадцать гражданских с Южной Георгии) должны были быть репатриированы. Снайпер в Иерусалиме расстрелял паломников, вошедших в Купольную мечеть, ранив восьмерых и убив двоих, а Израиль наращивал свои силы на сирийской границе по мере нарастания напряженности на Ближнем Востоке. На «Сэре Персивале» нас уговаривали сократить потребление воды даже в течение ежедневного получасового периода. Некоторые отщепенцы, принимая душ, продолжали намыливаться. Перегруженный главный камбуз едва-едва справлялся с кормежкой голодных солдат, так что еда была не слишком вкусной. С водой, выключенной большую часть времени, было нелегко получить напитки, что в условиях тропической жары приводило к проблемам. Фляги с водой нужно было постоянно наполнять. Разрядке не способствовало и установленное одним особенно назойливым сержант-майором обязательное открывание банок при ежевечерней выдаче пива, по две банки на человека, которое задумывалось для того, чтобы никто не мог накапливать банки в течении нескольких вечеров и, потом, напиваться. Эта конкретная глупость была отвергнута довольно резко.

Мы уже находились в 120 милях к северу от Танжера. Было тепло, ни следа земли, никаких рыб или птиц. Теперь можно было разглядеть и другие корабли Оперативной группы, шедшие параллельно нам, но на большом расстоянии друг от друга. Корабли эскорта Королевского военно-морского флота использовали превосходство в скорости, чтобы обойти пасомое стадо, в то время как мы напрягались изо всех сил. Иногда по утрам мы просыпались совершенно одни, горизонт был пуст, как будто нас оставили позади, что немного тревожило.

Мы абсолютно ничего не знали о том, что нам придется делать. Но теперь мы направлялись не прямо к Фолклендам, а к острову Вознесения. Скорость нашей погрузки в Великобритании разбросала всех нас по флоту. Никто не знал, что было на борту, что было забыто и где что-нибудь находилось. Я ожидал, что со следующей флотилией нам доставят несколько предметов снаряжения, но понятия не имел, где и когда их забрать.

Дорога до острова Вознесения заняла десять дней больше, чем ожидалось. Мы не смогли оценить расстояния, связанные с этим и думали в терминах недели до Вознесения, а затем еще одной недели до полной зоны отчуждения (ПЗО).

Важность мировых новостей полностью затмевалась личными новостями из дома. Нам удалось доставить почту в Гибралтар вертолетом, когда мы пролетали мимо, но ничего не получили взамен. Нам сказали, что почта для нас накапливается на Вознесении, и мы отчаянно нуждались в ней. Когда мы подошли ближе, Билл Макрей был завален требованиями марок, поэтому он выдал по две марки на каждого, с чрезвычайно разумной инструкцией, чтобы в каждый конверт были вложены несколько писем для рассылки в Великобритании.

С прошлой войны все знали, как важна почта для поддержания боевого духа. Но вы должны побывать в ситуации, подобной нашей, чтобы по настоящему это оценить. Письма из дома становятся по настоящему личной вещью, которая у вас есть, и единственным доказательством вашего существования как личности вне военной машины. Солдаты, которые не получали никакой почты, часто получали письма от своих товарищей для чтения обычно с пропущенной «спортивной страницей».