Форпост «Надежда»

9

«Торнадо» опустился на Хуан-Фернандес в тот момент, когда на планете не было чужих кораблей. Медленно осела пыль, поднятая тормозными двигателями. Открылся люк, показался капитан Карел Стингл, облаченный в скафандр. Это было понятно: хоть воздухом Хуан-Фернандеса можно было дышать, кто знает, какие в нем могли быть микроорганизмы. Поэтому, как ни трудно было представить, Гранта, Дугласа и Мартелла ждал карантин.

Стингл быстро ступил на землю планеты. Следом, тоже в скафандрах, появились два других члена экипажа с пластиковыми сумками в руках. Трое робинзонов стояли возле «Арго»: потом они кинулись к новоприбывшим, а те побежали навстречу.

Грант и Стингл обнялись. Сквозь стекло шлема было видно, что лицо у капитана действительно загорелое, и Грант улыбнулся. Но лицо у капитана по понятным причинам было озабоченным, и, отпустив на мгновение Гранта, он обернулся к своим спутникам. Тут же появились приготовленные заранее пищевые рационы. Ничего лишнего, именно то немногое, что прежде всего необходимо человеку, долго страдавшему от голода.

Они поели, медленно, с наслаждением.

Однако на лице капитана Карела Стингла Грант легко читал и удивление, потому что, без сомнения, тот был готов к гораздо худшему.

- Все не так плохо! - подмигнул ему Грант. - Кроме того, мы приготовили вам сюрприз.

- Потом поговорим, - неуверенно сказал Стингл, - отдохните сначала.

- Да нет, - ответил Грант, - сейчас.

Загорелое лицо капитана Стингла все больше вытягивалось, когда он в крошечной рубке «Арго» просматривал стереоснимки кораблей, побывавших на Хуан-Фернандесе, и разнообразных существ, прилетавших в них. Наконец он без сил опустился в кресло.

- Камни? - сказал он. - Они все ходили смотреть на камни?

В нем сработала какая-то пружина, и, выскочив из рубки, капитан крупными прыжками помчался в долину. Грант настиг его только тогда, когда капитан, обойдя все россыпи, уже сидел на одном из камней в глубокой задумчивости.

- Вот что, - хрипло сказал Стингл, увидев Гранта, - в любом случае мы не можем оставаться здесь более двух часов. Ты же сам навигатор, должен понять. А вообще, - признался он, - у меня голова идет кругом.

- Еще бы, - сказал Грант.

- Нужна специальная комиссия. Даже если мы рискнем остаться, вряд ли это много даст.

- А сам ты что про все это думаешь?

- Да я не знаю, что и подумать, - искренне ответил Карел Стингл. - Во всяком случае, мне бы страшно хотелось увидеть все это своими глазами.

Грант взглянул в прозрачное небо, словно ожидая, что вот-вот опустится еще чей-то корабль. Ему этого тоже очень хотелось.

Но за те два часа, что «Торнадо» оставался на Хуан-Фернандесе, так ничего и не случилось. Пришел момент расставания с планетой, давшей на время приют робинзонам. Как выяснилось, для них уже была приготовлена герметическая карантинная камера с круглыми большими иллюминаторами, сквозь которые экипаж во время полета мог смотреть на них, а они на экипаж.

Сквозь специально устроенный шлюз Грант, Мартелл и Дуглас вошли в камеру. Шлюз закрылся. За иллюминаторами они увидели салон «Торнадо» с обеденным столом, с экраном, у которого экипаж собирался во время отдыха, с земными пейзажами на стенах.

- Хорошо, хоть в грузовой отсек нас не засунули… - У Мартелла отчего-то испортилось настроение.

Во время старта у капитана Стингла и двух членов экипажа хватало работы. Салон был пуст. Грант, Дуглас и Мартелл полулежали в креслах, вяло переговариваясь. Наступила реакция: только теперь они почувствовали, как безмерно устали за эти недели.

Потом, когда «Торнадо» лег на курс, в салоне появились капитан Стингл и бортмеханик Ростислав Четвериков. Их лица, нарочито веселые и бодрые, прильнули к иллюминаторам.

- Ну вот, - недовольно проворчал Мартелл. - Мы тут как экспонаты в музее, подходи, смотри!

Под Дугласом вдруг скрипнуло кресло. Что-то изменилось внутри камеры, Грант и Мартелл просто физически это почувствовали.

- Музей? - повторил Дуглас странным, резким голосом. - Ты сказал - музей?

Грант и Мартелл обернулись. Дуглас, выпрямившийся в кресле и похожий на сложенный пополам циркуль, обхватил голову руками. В глазах его билась какая-то сумасшедшая мысль. На мгновение в карантинной камере стало очень тихо, а потом историк выскочил из кресла и стал расхаживать взад и вперед. Ему то и дело приходилось поворачивать, потому что было очень мало места, он бешено размахивал руками и едва не задевал Гранта и Мартелла. Наконец он остановился.

- Так, значит, вы еще ничего не поняли? - спросил он медленно и нараспев. - Знаете, что все это значит? Знаете, где мы с вами были? Знаете, что такое Хуан-Фернандес? - он мотнул головой и выкрикнул: - Это Лувр! Прадо! Эрмитаж! Вот что это такое!

- Постой, постой, - начал Мартелл, но Дуглас уже взорвался.

- Эта планета - музей! Картинная галерея! Понимаете? Здесь собраны произведения искусства, только искусства особого рода, до которого мы еще не доросли. Это искусство переворачивает душу, открывает в том, кто с ним соприкоснется, самые глубокие тайники души! В этих камнях музыка, живопись, поэзия - все вместе взятые!

- Постой, постой, - снова начал Мартелл, но Дуглас лишь отмахнулся.

- Да мы слепцы, если не поняли этого сразу же! Какая-то цивилизация создала здесь постоянную выставку, о которой все знают. Все спешат прикоснуться к этому виду искусства, еще не ведомого землянам.

Грант тоже встал. Догадка, которая крутилась у него в голове, почти сформировавшаяся…

- Искусство, - повторил он, словно пробуя это слово на слух. Искусство…

- Конечно! - вскричал Дуглас. - Я не вижу другого объяснения! Видимо, на пути развития цивилизации, а вернее, личности наступает момент, когда мало уже просто музыки, просто живописи, и искусство становится иным, поднимается на более высокую ступень. Оно становится всеобъемлющим, невидимым, уже не нужен предмет, которым воздействует художник, - картина или рояль. Оно просто входит в сознание. Как, чем это достигается, я не знаю. А может быть, у них никогда и не было ни музыки, ни живописи… Я не знаю!

- Какое-то психофизическое воздействие? - сам себя спросил Грант. - В камнях скрыто что-то такое, что открывает человеку нечто внутри него самого…

- Конечно! Ты заметил, у разных камней мы испытывали разные чувства. Да и возле одного камня, должно быть, разные существа тоже чувствуют по-разному. Это ведь как наша музыка, которая тоже пробуждает у разных людей различные чувства.

- Но почему же именно камни?

- Да откуда я знаю! - отмахнулся Дуглас. - Это же совсем не важно! Важно то, что мы теперь знаем: существует более высокая ступень искусства! Мы соприкоснулись с ним!

Грант поворачивал в голове эту необыкновенную мысль, и перед ним вихрем вновь проносилось то, что было испытано возле камней. Искусство, пока недоступное землянам, искусство совершенно особого рода…

Лица Стингла и Четверикова, прежде нарочито бодрые, стали изумленными. Ничего не понимая, они смотрели на бешеную жестикуляцию Дугласа, на Мартелла, застывшего в своем кресле с приоткрытым ртом, на Гранта, что-то изредка отвечающего на страстные тирады историка. Потом Четвериков догадался включить связь, и в салоне загремели возбужденные голоса.

- Конечно! Это искусство совсем другое, потому что и создатели его другие! Они выше нас, они творят на совершенно другом уровне. Мы лишь прикоснулись к этому искусству, мы ничего толком не можем понять! Представь дикаря, слушающего Бетховена. Мы сейчас такие же дикари!

- А цель искусства всегда одна - пробудить в человеке добро, ненависть, недовольство собой, устремление вперед… Все правильно!

- Но почему же камни? Я все думаю - почему камни? Что может быть в них спрятано?

- Да, это потрясение, очищение…

- А камни… Да это неважно! И они специально отвели эту планету под постоянную выставку. Вся планета - музей! Для всех цивилизаций, которые знают о его существовании!

- И почему для нас камни так и оставались камнями? Почему все это можно было переживать, только когда прилетали другие?

- Может быть, их надо как-то включать… Мы не умеем… Не знаю.

- Включать… камни?

- Да это и неважно! И смотри, экспонента прослеживается здесь совершенно отчетливо. У нас на Земле искусство становится все действеннее, совершенствуясь, оно все сильнее воздействует на сознание. А здесь несравненно более высокая ступень: нечто, нам еще неизвестное, мы знакомы только с результатом, а как он достигается?..

- Видимо, все очень сложно…

- И этим объясняется, между прочим, почему на нас никто не обращал внимания! Разве ты сам, придя в музей, смотришь на тех, кто ходит рядом по залам? Разве пробуешь с ними заговорить, особенно если видишь, что они не знают твоего языка? Все они считали, что мы тоже прилетели сюда, к камням…

- Да, это объясняет…

Дуглас и Грант вдруг разом замолчали и посмотрели друг на друга. Оба почувствовали, что с их плеч словно упала огромная тяжесть, которая мешала ходить прямо. Оба знали, что если и не разобрались во всем полностью, то уж, во всяком случае, не во многом ошибаются. Здесь, пожалуй, действительно не подходила ни одна другая гипотеза. И до чего же хотелось верить, что так все и есть!

А вместе с тем взамен одной тяжести на плечи легла другая. Сознание того, как мало еще продвинулся вперед человек. Лишь случай позволил ему прикоснуться к ценностям, которыми владеют другие. Да он и не понял, по сути, ничего толком. Вполне вероятно, их рассуждения и догадки действительно сродни представлениям пещерного человека, доведись тому услышать Бетховена, Все, видимо, было неизмерно сложнее, тоньше, глубже.

Они снова опустились в свои кресла. Впереди был долгий путь к ближайшей из систем, освоенных человечеством, которая на самом деле была бесконечно далеко от Солнца Матроса Селкирка, от планеты Хуан-Фернандеса с ее камнями, созданными неизвестно кем и когда и каким образом. Зато налицо то, что уже сейчас может дать сотворенное ими человеку…

Поймав изумленный взгляд Мартелла, Дуглас ему подмигнул.

- Лувр, - повторил он уже спокойно. - Мы все, Мартелл, только что побывали в Лувре. Только в Лувре очень далеких будущих времен, до каких мы пока еще не доросли.

- Вы не устали? - прозвучал в карантинной камере неуверенный голос Стингла. - Может быть, вам лучше отдохнуть? Поговорить у нас еще будет время.

Дуглас пошевелился в кресле.

- Конечно, устали, - согласился он, вытягивая длинные ноги. - У нас ведь была такая продолжительная экспедиция! И без экскурсовода!

«Торнадо» все дальше улетал от Солнца Матроса Селкирка.