Андрей Кононов ЗАМЕДЛЕНИЕ ИСТОРИИ



В КНИГАХ И СТАТЬЯХ, посвященных футурологическим реалиям, православных и светских ученых, писателей, журналистов осмысление глобализации постоянно соотносится с Откровением Иоанна Богослова. По существу, многие авторы ставят знак равенства между "Последними временами" и фактами мировой культурно-экономической интеграции. Они испещряют свои серьезные тексты десятками цитат из Откровения; находят в явлениях современной жизни убедительные события, предсказанные в этой доброй пророческой Книге.


Однако, это сопряженность мне видится преждевременной. Апокалипсис книга не Евангельского поражения во времени, она возвращает человечество в Метаисторию. Начинает с Райских Яслей, поднимает на Голгофу человеческой истории, и возводит к Воскресению и Вознесению мира "Одесную Бога". Какой главный соблазн открывается, как и в первые века христианства, при прочтении этой "распечатанной книги"? Приблизить конец истории, так ускорить мировой ход времени, чтобы до Второго Пришествия было как до районного суда!


Удобная социально-душевная позиция: "картошку сажать не надо", детские сопли подтирать не надо, торговать не надо (о, счастье бедного российского интеллигента!), по бюрократическим инстанциям ходить не надо, книги писать не надо, даже молиться вообще-то не особенно надобно, ибо терпение "последних времен" выше "поста и молитвы", да еще вспоминается – "последние станут первые" и тому подобное. "Я ни за что не отвечаю, ни к чему не стремлюсь. Я весь ожидание, живая тайна апокалипсического чаяния!" В этом главный "кроткий" соблазн! Скорей всего он не так ярко и анекдотично проявляется в общей культурной среде, но где-то в глубине души у каждого звучит эта удачная эсхатологическая конструкция, и хвостом крутит: "Все дела сгорят. Вся культура человеческая погибнет в Огне Божьем! И ежели небеса совьются от вселенского черного жара, яко свиток, то что тогда сказать о бумажных страницах? Но, нет необходимости приближать события этой откровенной Книги. Я подчеркну, именно откровенной, открывающей, а не затемняющий смысл. Святые отцы почти не толковали Откровение Иоанна. Мудрое объяснение этому факту оставил А.Ф. Лосев. Он писал: "Если образы Апокалипсиса имеют переносное значение, то в целях пророчества, как поступали пророки Ветхого Завета, гораздо целесообразнее было бы прямо назвать, перечислить и описать грядущие события, а не облекать их в мистические туманные образы. Если допустить, что образы Апокалипсиса имеют точный определенный смысл, например, блудница на водах многих есть Англия, Рим, Америка, то это значило бы, что все события уже предопределены, что они предсказаны, как лунные затмения.


Голый механизм не есть религия. Такие предсказания противоречат свободе человека, который волен спасаться и погибать, то есть, волен ускорять или замедлять ход мировой истории"


"Ускорять или замедлять" – это очень важно правильно осмыслить. Точные пророчества о Христе иного рода. Бог Сам Своей волей определил свое земное воплощение, не нарушая ничьей свободы. Ибо свобода, как известно, есть первое условия любви. И посмотрите, как он негордо входит в поток человеческой истории. Не яростной сокрушающей вселенской формулой подобно Кришне, а младенцем. Один из учеников духовного училища в проповеди на Рождество написал: "Давным-давно, много лет назад, на краю великой Римской империи в Богом забытой пещере…" Это, конечно, смешно, но о языческих божествах так написать было бы невозможно. Господь не назначил конкретной даты Своего Второго Пришествия именно потому, что она во многом зависит от нас, от людей; находится, как это ни странно сказать, в зависимости от человеческой свободы.


Но продолжим цитату: "Тогда, значит, остается образы Апокалипсиса понимать буквально? Да, совершенно верно. Апокалипсические образы должно понимать буквально в их символическом смысле. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Скажут: зачем же тогда пророчество? Оно необходимо, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты". Об этом-то и забывают многочисленные толкователи Откровения, изъясняя только голые факты будущих событий".


Без всякого толкования из Откровения нам стало многое известно:


Оскудение веры и милосердия, великие земные бедствия, Второе Пришествие и Слава Небесного Иерусалима. Бог не хотел нас запугать или душевно обескровить унынием, напротив, Он желал каждым своим Последним Словом на языке человеческом (ибо это было последнее Его использование письменной культуры) вселить дух мужества, труда и крепкой надежды на Победу. Именно к этому и призывает обращение Ангела к Поместным Церквям.


Бог зовет нас, не только на первых станицах райского бытия, еще до грехопадения, возделывать тварный Космос, но в завершающих главах Своей Книги призывает к высокому труду и творческой харизме, к духовно-культурным свершениям, "имже несть числа"!


Один музыкант, не сумевший в годы сегодняшней русской смуты реализовать свои дарования, поделился со мной страхованиями: "Мне кажется, совсем скоро будет конец мира!" – "Почему Вы так думаете?" – " Ну, людям не нужна музыка!" – " Вы считаете, Ваша музыка не нужна?" – "И моя тоже!" – " Знаете, – ответил я ему, – один старый священник сказал, да, людям сейчас не то, что музыка, людям не нужно Евангелие! Но знайте, знайте, зато Евангелию, Любви Божией люди нужны и желанны! И если люди сегодня не интересуются Благой Вестью, это совсем не значит, что конец света близок! Мир завершится только в тот момент, когда безвинная, только что народившаяся человеческая душа не сможет пробиться к Божьей Любви через тенеты человеческого зла и природных вселенских потрясений. Когда священник не сможет вместе с народом Божиим поднять перед престолом Чашу с Животворящими Тайнами! А сейчас еще столько добра и любви в людях по всей земле! Столько сил жить, молиться, учиться, творить "пространство песни" в земных пределах!"


Как добрые эсхатологические примеры, противоположенные "знамению последних времен", приведу несколько историй из моей иерейской практики. Вначале написал священнической, но затер "делитом", как-то показалось выспренно и обусловлено. Нет, именно "иерейской", будничной, "пресной" и непраздничной.


Пришел соборовать бабушку "болдинской осенью", в провинциальном дождливом скучном октябре. Жила она на седьмом этаже, в левом от лифта малосемейном боксе, совершенно одна. Дети есть, но живут далеко и о матери ничего не знают. Своих проблем хватает! Вероятней всего приедут только на похороны, да и то только по случаю: а как там комнатенка? В официальных бумагах ее место проживания нарекалось как семейное общежитии. Хотя, как раз "семейных" можно было на одной руке пересчитать, в основном большей частью в доме тянули, доживали свой скорбный век одинокие, опустившиеся старики и аккуратные старушки.


Комнатка метров 12, кухонька, совмещенный санузел. На старом черно-сером телевизоре я увидел фотографию Есенина в деревянной рамочке, да еще и украшенной голубой чистой ленточкой. Старушка махонькая, веселая. Сидит на диване, от волнения (первый раз на 87 году своей мимолетной жизни приготовилась к Причастию!) болтает ногами, как первоклассница. Ноги короткие, по полу только слегка каблуки туфель шаркают. Нарядилась скромно по такому праздничному случаю. Мне радостно, ждала, значит. Я расчистил от старых газет и лекарственных склянок столик, застеленный клеенкой с большими цветами, такими большими, словно они произросли из Райского сада, и, ставя на него из требного ящика необходимые вещи для соборования, грубо (по сравнению с тем, что будет совершаться), то есть деликатно, как только могу, спрашиваю:


– Бабушка, а Вы раньше учительницей работали?


– Не, я на заводе, шлифовальщицей была, – ответила, и губу закусила.


– А это кто у Вас на фотографии, что на телевизоре стоит?


– Это, – важно отвечает, – писатель.


– Вот как. Сегодня редко кто фотографию писателя в рамочку, да еще на телевизор ставит.


– А он хороший был человек.


– А как писатель?


– Он хороший был писатель.


– А что писал?


– А стихи.


– Хорошие стихи?


– Очень хорошие.


– Вот как получается у нас. Хороший человек был хорошим писателем и писал на удивление хорошие стихи.


– Вот так и получается. Его Сергеем Есениным зовут. Но сегодня его, как Ленина, тоже помаленьку забывают.


– А как он жил-то, тоже хорошо?


Старушка заерзала на диване, хотела что-то сказать, но отмолчалась. Однако я не сдавался.


– А как умер? Умер-то тоже хорошо?


– Не очень, – грустно ответила, – говорят, запился.


– Вот она значит, какая жизнь для писателя в России, и человеком живешь хорошим, и пишешь хорошо, и стихи что надо, а до смерти запиваешься! Ведь не один он такой. Почему это так то? Как думаете? – уже без всякой улыбки спросил я у бабушки.


Она опять долго молчала, так что я подумал, уж не обидел ли ее расспросами. А потом ответила, тяжело, словно горсть земли в могилу бросила:


– Это потому так, что хорошие люди завсегда в России пьют. А писатели среди них самые наилучшие. Да и свету у нас мало. Зима вона какая долгая!


– Бабушка, а почему хорошие люди-то пьют, хорошие ведь?


– Знаете батюшка, Вы так спрашиваете, словно сами не знаете, – немного все же приобиделась старушка, даже каблуки притихли. – От "хорошей жизни" пьют! Не может он жить хорошо, когда другим людям плохо. И чем лучше жизнь, тем сильнее ему, горемычному, выпить хочется, потому что тогда еще горше чувствуешь, что хоть в миллион раз лучше живи, все равно здешняя жизнь это только так фу-фу, ветер из подворотни надул.


"Вот тебе и бабулька", – подумал я, и, вздыхая вместе с ней о судьбе русских писателей, принялся семикратно помазать головку этого Божьего одуванчика подсолнечным елеем радования, таинственного исполненного благодати нашего Негордого Бога. Таинство началось.


– Отче Святый, Врачу душ и телес, – продолжали мы молиться втроем. Именно с Сергеем Александровичем за рабу Божию Фотинью. Есенин в рамочке все соборование внимательно смотрел на нас и грустно молчал. А что еще он мог сделать? Стихов-то больше не напишет! А как бы хотел, верно?



После отпевания в храме всегда тихо. Этот чин всех смиряет. Особенно зимой, когда в силу земного магнетизма гроб становится удивительно неподъемным, и снег скрипит под сапогами, несущих мертвую, невообразимую тяжесть, громче и надсадней. Даже свечницы моют пол не привычно размашисто, а быстрыми мелкими стежками, словно саван обшивают.


Я снял подрясник, накинул пальто и хотел уже всем откланяться, как открылась дверь и в храм вошел дедушка в желтом тулупе, в валенках, с такими же желтыми заиндевелыми усами, как тулуп, и умилительно вопросил:


– Вот, сынок, хочу свечку Cерафиму Саровскому поставить. Где тут иконка его?


Я взял его за локоть и подвел к нужной иконе.


– Дедушка вот Серафим Саровский.


Он близко подошел к образу и с тщанием его разглядел.


– Вот хорошо. Да это точно он. Такой вот чуток горбатенький. А то он мне во сне явился и сказал, чтобы я ему свечку поставил?


– А давно это было? – оживился я.


– Давно… Лет уж 50 прошло.


– И Вы не забыли?


– Как можно об этом забыть! Всю жизнь помнил!


О, божественное долготерпение человеческой докуки!



А вот еще три истории о любви, только в ней принимают участие дети и один нерадивый ученик:


Зимнее утро. За окном темно. Впрочем, даже когда светло, из окна ничего не видно. Девочка живет в полуподвале. Снега намело под окошко больше, чем наполовину. Зато не нужны зимой шторы! Мама спит. Старший брат, разогрев на плите манную кашу, собирает портфель и поторапливает ее тихим голосом, чтобы не разбудить в соседней комнате папу. Он тоже спит. Так им кажется. Но он проснулся. И прислушивается к нехитрому общению. "Кому сказал! Ешь быстрей! Опять из-за тебя в школу опоздаю!" Девочка не обращает на него никакого внимания. Смотрит внимательно в белую как снег тарелку и размазывает кашу по стенкам. Ей бы в окошко поглядеть. Но из полуподвала что увидишь? Наконец, она, обращаясь сама к себе, строго говорит: Надо! Надо! Вот Ксения Блаженная, великомученица Екатерина – какие были добрые, смиренные, как кот Леопольд.



На исповедь пришел вихрастый отрок. Я его буквоедски вопрошаю:


– Анекдоты, наверное, рассказываешь?


– Нет, батюшка, только смешные!


– Ну, а грехи у тебя есть, братец?


– Что Вы, честный отче, только безобразия! Да я вот тут все, написал, можно я быстренько прочитаю. Вам же, батюшка, лучше, вон какая очередь большая. Я хорошо читаю!


И без промедления начал:


– Каюсь, перед тобой честный отче, ленюсь молиться. Редко хожу в церковь. Во время службы не молюсь, а все ропщу: "Господи, скоро ли служба-то кончится! Сколько времени-то убил!" Каюсь в высокоумии, думал: А как же динозавры миллионы лет до нашей эры жили? Жалко, что все умерли. Хоть бы один остался! Прости меня, Господи высокоумные мысли мне в голову приходят! Каюсь, люблю деньги, думаю: "Нет денег – нет жизни!" Эх, грешный я человек!



Студенту попался билет о последствиях грехопадения. Он думал, думал, метался загнанно по парте, клонил голову долу, шептался с соседями, но все без толку, наконец, не выдержав нервного напряжения, под ничего хорошего не обещающими взглядами экзаменационной комиссии встал и вернул билет.


– Не знаю, забыл.


Один из сердобольных членов комиссии дает ему подсказку:


– А может быть это как раз и есть одно из последствий грехопадения?


Студент оживляется, в глазах мелькает блеск ответа:


– Ну, конечно! Конечно! Может быть, поставите троечку, а-а? Как пострадавшему...



Это всего несколько историй, но согласитесь, с такими людьми Антихристу в одной комнате находиться будет неуютно! Да что там в комнатке, ему и на вольных просторах всей земле с такими-то людьми не ужиться! Злоба заест раньше времени, а это для его "дьявольских глобальных планов" не подходит. Дьявол – рационалист, он порядок любит больше, чем нечаянное. Ибо, где нечаянное, там хотя бы призрак свободы есть. А от свободы до любви рукой подать! Бежать, бежать от случайности, как от милосердного чуда!



Вернемся к нашей непосредственной теме. Глобализация – процесс нелинейный и крайне противоречивый. Например, с одной стороны Объединенная Европа, одна Лютая Валюта, единые "приятные во всех отношениях" "чичиковские" государственные границы, каучуковая дубинка массовой культуры и прозрачная эстетика туалетной бумаги, этого бело-робкого капитуляционного флажка цивилизации перед смертью, а с другой стороны – жестоковыйный Китай и размягченная индустриальной медитацией Индия! Но и Востоку не избежать Глобализации, ибо не прокормить и не одеть, а главное, "не развеселить" ему такую прорву народа, основываясь только на старой несетевой экономике и "электрификации всей страны". Вот всего лишь одно свидетельство из дневника священника Александра Шмемана: " Старый "неподвижный" Восток умирает – просто от количества людей. Без "технологий" Запада ему не выжить".


Неуютно становится тогда, когда мы, обедняя себя, видим человеческую цивилизацию только с западной стороны. Поэтому, не обсуждая экономические выгоды и утраты мировой интеграции, можно выразиться предельно просто, и даже простовато, так: "Да, глобализация в сфере культуры действительно происходит. У нас есть, например, дзен-буддийствующий писатель В.Пелевин. Существует немалое число фантастов оккультно-гностического направления или приверженцев шаманизма северных народов, как, к слову сказать, видим это в цикле рассказов Василия Кунцова о неком шамане – старом Найдаке. А сколько сегодня молодых русских писателей "подсели" на художественно-духовный опыт китайской религиозной парадигмы. Можно назвать хотя бы несколько имен: Алексей Шведов, Алексей Бессонов, Андрей Дашков, Александр Силаев. Кажется, мы катимся вниз на гребне восточного неоязыческого цунами! Но это только именно кажется, мнится, грезится в одиноком сне художественного индивидуализма! Подлинная картина как раз иная!


Русская культура на протяжении уже более ста лет необычайно сильно влияет на современный мир культуры не только Западной, но и Восточной, даже такой своеобычный художник как Сальвадор Дали до "безумия", в прямом смысле, любил все русское; а вспомним Ремарка, Рильке, Воннегута – нет им числа! Хемингуэй во многих своих письмах и статьях молодым писателям и даже старшим, таким как Фицджеральд, советовал учиться писать у Толстого, и этот процесс сейчас не остановился, а, напротив, изо дня в день набирает обороты! Пожалуй, нет ни одного иностранного серьезного писателя, который бы для построения своей художественной сферы не опирался на опыт русской литературы.


За последние несколько поколений культура "деревни" практически исчезла. Этому способствовали множество "разумных" причин, и не только сталинская прополка крестьянства и убийственные директивы "вездесующейся" всем известной партии. "Деревня" умалялась в 20 веке по всему миру, и продолжает умаляться. Нам не остановить поступательное движение в развитии человеческой цивилизации, как не остановить времена года. Это ясно без доказательств. На лошадях почту уже не перевозят, и дом керосиновой лампой не освещают. Новые компьютерные технологии глубоко изменяют творческий процесс писателя, особенного молодого. Как ни грустно это сознавать, но даже черновик, как система сохранения создания художественного произведения, исчезает. Остается голый художественный текст без корней и почвы, как в первые века письменности. Завершается постиндустриальная эпоха. На ее смену приходит "кремневая" цифровая волна. Придут новые формы культуры, как пришел городской романс на смену крестьянской сезонной песни. Не лучше и не хуже, другие – соответствующие самосознанию и мировосприятию современного человека.



Я исторический оптимист: русская культура обречена на творческое делание и процветание до самого Второго Пришествия. Этому имеется одна серьезная "вечная" причина. Издавна наш народ величают Народом богоносцем, Народом избранным. В этих словах нет гордости, а только послушание и обязанность хранить веру православную. А что самое главное в Православии? Евангелие? Сердечная молитва? Закон Божий? Аскеза? Нет, это все производное от главного. Литургия – вот подлинное Христовое живое сердце русской культуры! Его биение слышим мы в строчках Державина и Жуковского, Пушкина и Тютчева, Толстого и Достоевского, Чехова и Шмелева, Зайцева и Бунина! Каждого русского художника, который жил и припадал к материнскому животу родной земли!


Бог дал нам эту Сыновью жемчужину Евхаристии на хранение! Сберегая ее, наш народ выковал в себе могучий государственно-соборный стержень, благодаря которому он и воздвиг и распространил нашу Империю от края земли до океана! Но, когда мы перестали хранить подобающим образом Евхаристическую Святыню и все удачи и подвиги стали приписывать своим талантам и силам, царство русское было рассеяно. Особенно ярко и полновесно об этом в своих пророческих проповедях говорил Иоанн Крондштатский.


Что же такое Литургия? Божья Технология хранения культуры! Литургия не отделена от земной жизни. Она сопряжена с ней "неслитно, нераздельно, неразлучно и неизменно". Бог даровал нам ее не только для вхождения в Вечность, но и как образец, созидательную икону, духоносную конструкцию для свершения человеческих дел в тварных пределах.


Принимать или нет участие в глобальных экономических преобразованиях, вопроса нет. Однозначно – путь России лежит в этих пределах. Другое дело, насколько и в каком качестве? Еще лет 60-100, пока не найдут новые автономные источники энергии, путь всего мира будет интеграция, возрастающий индивидуализм, как реакция на скученность жизни и информационное засилие; мегаполисы и соответственная им техногенная массовая культура. Но этот путь не вечен. И он в свое время уступит другим образам государственного и социального устроения. И, я думаю, многое из ныне Утраченного, не "Удержанного"(2 фес. 2,7) вернется, ибо у людей появятся силы, а главное – необходимость к восстановлению прежней культурно-национальной идентификации. Роль малых человеческих сообществ в новых экономических условиях чрезвычайно возрастет, и люди будут находить личностную самостийность не в "ужимках и прыжках" массмедиа, а в основаниях культуры своего народа, ибо ничто так не страшит человека, как потеря собственного имени. Культура же и есть та личностная колыбель, которая дарует и закрепляет имена.


Вся трудность в том, как сохранить в этих условиях национальное самосознание, "русскую идею"? В горизонтальной душевно-художественной плоскости культуры сделать это будет чрезвычайно непросто. Предвидится множество горьких утрат и поражений на этом пути. Но у русского народа, как я уже говорил, есть совершенно уникальная возможность хранения! И это вовсе не школярское, архивное дело! Не Кнехтовский подход в "Игре в бисер"! Это сбережение и приумножение, как в количественном, так и в качественном отношении, культурной вертикали – Литургии, этого, выражаясь языком "кремниевой долины", высокотехнологического продукта "жизни будущего века". Литургическое творчество-хранение – и есть в самом буквальном смысле по слову А.Ф. Лосева "замедление истории"!


Евхаристия по обетованию Церкви, хоть и имеет временную начальную точку, принадлежит Вечности. Она совершенна и нерушима, как любовь в Святой Троице. Литургия – это историческая синергия народа Божия с Отцом и Сыном и Святым Духом! Русская Церковь не погибнет и не отомрет, как сухая лоза на древе Вселенской Церкви, как некоторые поместные общины, упомянутые в Апокалипсисе, ибо удержала и продолжает удерживать Евхаристию драгоценным тихим подвигом тысяч и тысяч новомучеников и исповедников российских.


Земля, политая так изобильно мученической "искренней" кровью, не может остаться без плода! "Слово о погибели земли русской" было восплакано в первой половине 13 века! Но "земля русская, светло украшенная", восстала и раскинулась под небом обширными стократными "хлебами"! И после еще не раз писали об этой "погибели"! Да и всегда готовы, может быть, вновь и вновь, черкнуть об этом кощеевой костью на полях сражений! А Отечество наше будет стоять! Будет жить и жительствовать с Евангельским "избытком".


Самые серьезные и глубокие, талантливые и самобытные произведения современных русских писателей, подчас даже вопреки их горькому сердечному настроению и историческому видению, как раз об этом и провозвещают и поют: никогда не погибнет ни земля, ни язык, ни сам народ русский в смертоносной круговерти истории, ибо с нами Бог и Его Евхаристия! И никакого "прощания с "Матерой"!



Сегодня творческое состояние русского словесного художника мне напоминает трагические переживания ветхозаветного пророка Ионы. Во времена его пророческой деятельности Израиль платил немалую дань ассирийскому царю. Но, несмотря на эти драматические обстоятельства, Господь послал именно его с проповедью покаяния в Ниневию, ассирийскую столицу. Ему хорошо были известны "глобалистические" устремления Салманасара III – царя этой гордой экономической вселенной, ведомы зверства ассирийских воинов в завоеванных странах, экономически-наглый торговый натиск его семейных монополий, и Иона "бежал" морским путем от пророческого служения враждебному государству в противоположенном направлении.


Мы все знаем, чем закончилась эта чудесная милосердая история. Пророк вернулся, его проповедь была услышана, ниневийский народ, во главе с царем и вкупе с бессловесными скотами, принес Богу если не плоды, то слезную "яблочную" завязь покаяния. Бог пощадил этот город великий, эту "блудницу на водах многих", а вразумленный Иона вернулся в домашние пределы Израиля по-новому постигая промысел и любовь Божию.


Подобным же образом и русский художник, смотря на ожиревшую американо-западную жизнь, отвращается сердцем от этих одебилевших пределов и "бежит" в родную "деревню", где его настигает бушующее житейское море.


Но он крепко "засыпает", и только будучи ввергнут Промыслом Божиим в Чудовищные Обстоятельства, "яко во чрево китово", изблеванный на берег враждебной культуры, он, русский художник, восстав, идет творить предназначенное ему Богом.

Загрузка...