Игорь Тюленев: “А ЕСЕНИН СМОТРИТ НА СИРЕНЬ...””



В МОЕМ КАБИНЕТЕ



На столе стоит товарищ Сталин —


Белый китель, черные усы,


Был моею волей он поставлен


В блеске всей диктаторской красы.



Рядом фото, где Сергей Есенин,


Загрустивший под осенний свист,


В центре — ваза с облаком сирени,


Черный черновик и белый лист.



... Смотрит на меня товарищ Сталин


Оком государя каждый день,


Как на тигель для расплава стали,


А Есенин смотрит на сирень.



***


Березки-сверстницы седы,


Полсотни раз сменились льды,


Вновь облака плывут по Каме.


Никто беды не ожидал,


Вдруг голос матери пропал,


И вот... Совсем не стало мамы.



Душа без звука умерла,


Открытка адрес мой нашла:


— Сынок, дождись, я скоро буду!


— Где будешь, матушка моя?


И как о том узнаю я,


И как, узнав, не позабуду...



Под сенью русского креста


Навеки скованы уста,


Ты не прочтешь мое посланье,


Я не услышу голос твой,


Ушла ты в землю молодой,


Оставив небесам рыданья.



СТЕПЬ



О ней мог Шолохов писать,


Такие краски растирая!


Что не прибавить, не отнять,


Как солнце у Родного края.



Полынь — столетняя трава


За горизонтом ищет небо,


И тут и там растут слова,


И хлеб растет, и люди хлеба.



УЛИЧНАЯ...



Душа ее в глаза-оконца


Глядит, как ангел во плоти,


В сосках торчат златые кольца,


Хотел, да вот не смог пройти.



Озябла, тоненькие руки


Не может легкими согреть,


Наружу с хрипом рвутся звуки,


Так и недолго помереть.



А я? Гораздо больший грешник,


Влюбленный по уши в слова.


Не пересмешник-перебежчик


С материка на острова.



Я сам стою на кочке суши,


Открытый океан шумит,


Я мог спасти и эту душу...


Да бес познанья не велит.



ТЫ ДА Я



Шли родительской равниной


Ты да я, да мы с тобой.


То с березкой, то с рябиной


Говорили вразнобой.



До столицы простиралась


Незахваченная даль,


Много здесь еще осталось


Из того, что сердцу жаль.



***


Задела, как бы невзначай,


В потоке мутного вокзала,


Сказала: " Здравствуй и прощай!"


И в междометиях пропала.



Я сразу тот узнал вокзал,


Как пульс на собственном запястье,


И посреди вокзала встал,


Как вкопанный по уши в счастье.



В душе виденье пронеслось,


Сквозь жар и запах сеновала,


Сердца захлебывались врозь,


Луна лучами трепыхала.



Я ничего не говорил,


Ты ничего не говорила,


Я никого не разлюбил,


Ты никого не разлюбила.



НА УЧЕНЬЯХ



В небе тучи, как портянки,


Потемнели от воды.


В чернозем зарылись танки,


Глубже спрятанной берданки,


Дергаясь туды-сюды.



Глухомань, река, опушка,


И нечистых, как мошки,


Раскудахталась избушка,


На крыльце карга-старушка


Дулю вяжет из клюки.



В небе крутится вертушка,


Пропустив шальной снаряд.


Пулемет, пантоны, пушка.


В лес без боевых наград.



Если ты по-русски скроен


И стрельбой разгорячен,


Ты вниманья удостоен,


И тебя небесный воин


С четырех хранит сторон.



Командир кричит: " В атаку!" —


До земли разинув пасть.


За комбатом лезем в драку.


Пули-суки, как собаку,


Разрывают нашу часть.



А потом привал с тушенкой,


С поварихой молодой


Да с родимою сторонкой,


Да с молитвой, да с иконкой.


Что назло врагам — живой!



Пусть над ротой-батальоном


Сон клубится моровой.


Знаю я — облом воронам.


Русской Никой и патроном,


И сердечным — Боже мой!



У Победы нет одышки.


Крепок у нее костяк.


И встают за ней мальчишки,


Отложив театр и книжки,


Им хоть Эльбрус, хоть Рейхстаг.



***


Со многими орлами был знаком


И слышал над стаканом птичий клекот,


Я рос в тайге, а там тайга — закон!


И если ты слабак, то могут слопать.



Сбежишь... легко по следу угадать,


Неважно, волчья шуба или лисья,


Поэтому привык слова ронять,


Как осенью сентябрь роняет листья.



А те орлы в жилищах городских


На небеса взирают через стекла.


Где имена их? Где небесный стих?


И перья вылезли, и горло пересохло.



БЕСЕДКА БАРЯТИНСКОГО в ГУНИБЕ


1859г.



Вот здесь Барятинский сидел,


Курил ореховую трубку,


И дым, похожий на голубку,


Летел в неведомый предел.



Глаголили, кто как умел,


И понимали, как умели,


И я на камень тот присел,


Он камнем был на самом деле.



Пред ним с мюридами Шамиль


Стоял, как демон побежденный,


Прозрачней водки воздух горный


Раздвинул над Кавказом ширь.



Сияли Эльбрус и Казбек


От крови праведных героев,


Дарил им силы перед боем


И русский, и кавказский снег.



И вот закончен бой.


Имам, лесною просекой теснимый,


Спустился вниз, как ветер стылый,


Сжимая шашку и Коран.



— Я уступаю ради вас!


Сказал он женщинам Гуниба.


В теснину гор упала глыба


Соринкою из Божьих глаз.



На камне том ждал генерал,


Проконсул русского Востока.


Шамиль сказал: "Война жестока!".


Его Наместник поддержал.



Судьба имама решена.


Почетный плен. Калуга. Мекка.


Смотрю из бешеного века


В тот век, где родилась война.



Не пересохла Валерик,


Доносятся слова молитвы...


Остались древние обиды


И долгий, долгий вдовий крик.



По склонам гор течет эфир


Прозрачной голубой лавиной.


Над Родиной необозримой


Из дыма соткан хрупкий мир.



***


День еще не завершен,


А народ уже в отрубе —


Спит плацкартный наш вагон,


Как солдаты в сельском клубе.



Словно кончилась война


На воинственном Кавказе,


Наша русская страна


Выгребла из горской грязи.



А народ пускай поспит,


Пусть позарастают раны,


А не то тоска и стыд


Посрывают все стоп-краны.



НА ВЕРАНДЕ



Как ладони, листья льнут к стеклу,


Холодно уже лежать в кровати.


Горстку мух, замерзших на полу,


Замечает острый глаз, некстати.



Горки помидор и чеснока


На полу, столе и на скамейке,


У печурки клюшка старика,


Тень его метнется к телогрейке.



Принесет дрова, затопит печь,


В котелке брусничный чай заварит.


Свежим чаем душу не обжечь,


Ну, пора вставать, валяться хватит.



Скрипнет половица у окна,


Сразу отзовется у порога.


Вроде бы бескрайняя страна,


Да по ней короткая дорога.



***


Я люблю провинцию души.


Вспомни фразу: "Человек не вечен...",


Просто птицам хлеба покроши


И уже хозяйкою отмечен.



Молодая женщина, постой,


Покорила ты меня осанкой


И улыбкой, чистой и простой,


Самогоном, песней и тальянкой.



Платье с кружевным воротником,


Ямочки на розоватых щеках,


На подушках, пышных и высоких,


Божество... и я к нему влеком.



Бедра, ягодицы, плечи, грудь


Встанут океанскими волнами,


Эта дева с райскими ногами,


Как она прекрасна, просто жуть!



Сеновал, диван или топчан


Испытаем до утра с толстушкой,


Утром не разбудите и пушкой,


Потому что от любви я пьян.



Солнце, через брошенный сапог,


Перепрыгнет и на простынь ляжет,


Рыжий треугольник между ног


Вспыхнет и... о ночке не расскажет.



Тайное останется двоим,


Жарким, с воспаленными губами,


Утро канет, день встает за ним,


Ситцами закутан и шелками.



***


Здесь живут мои отец и мать,


Ворота скрипят и ходят кони,


Патефон кручу, чтоб проиграть


Ноты детства и уже не помнить.



Городской "Владимирский централ"


И эфир с "Гоп-стопом" или "Муркой",


Я уже полжизни пролистал


И не стал ни палачом, ни уркой.



Конь-Пегас явись передо мной,


Унеси в родительское царство,


Где на холм взбегает зверобой,


Лучшее сердечное лекарство.



Где прогретый воздух травяной


Овевает медленные мысли,


Где гордятся жители страной,


И умы и души не прокисли.



Солнце гаснет золотым столбом,


Подпирая сумрачные своды,


Месяц проплывет с одним веслом


И нагонит дрему на народы.



Лишь одно засветится окно,


Где среди волов и херувимов


Дети пьют церковное вино,


За Христа — царя простолюдинов.


И в моем вине гудит простор,


Плещут океаны мировые,


И Пегас летит во весь опор,


И столбы сшибает верстовые.



***


Устало ветер ветку ломит,


Сбирают яблоки в саду.


Заржут у водопоя кони,


Не важно мне в каком году.



По кленам свежей киноварью


Сентябрь прошелся золотой,


В лугах Иван отыщет Марью,


Проскачет дождик стороной.



Для пчел на зиму сбит омшаник,


Оставлен для прокорма мед,


Мелькнет у горизонта странник,


Его раздавит небосвод.



У булочной коза пасется,


Петух взлетает на забор,


И солнце вдруг с небес сорвется,


И облака займут простор.



На подоконнике отбитом


В тазу букет осенних роз,


Хозяйка декольте открытым


Растопит даже в ульях воск.



И Родина лишь неизменна,


Хоть проживи с ней тыщу лет.


И постоянна, и степенна,


И чистый оставляет след.



НА ТВЕРСКОЙ



Где Пушкин и Есенин золотой


Застыли супротив друг друга в бронзе,


Ты мимо них с блудницей молодой


Плывешь, как два дыханья на морозе.



И думаешь об этом и о том,


"Столичную" из горлышка глотаешь,


Целуешь деву алкогольным ртом,


Все о певцах державных понимаешь.



Легко властям поэта извести,


Подсунь Дантеса или Геккерена,


Чекиста Блюмкина, иль Бриков подпусти,


Чтоб кровь сосали в два горла безмерно.



Жандармы, шпики, просто опера,


Свиные рыла, красные от водки,


Прослушивают каждый скрип пера,


Проглядывают каждый взор красотки.



Готовы все обнюхать, обжевать,


Крамольную найти в колготках тайну,


На сонную артерию нажать


Не до конца и отпустить случайно.



Глаголы вспомнить: Честь, Держава, Бог,


Как с Гумилевым после трех прогонов,


Расстрельная статья из русских строк


Подогнана для гения в погонах.



Еще собратья, зависть горбунков,


Еще толпа, стоящая у трона,


И хата с краю, злобных мудаков,


Сума с тюрьмой и на Урале зона.



Все вместе источит свободный дух,


Покроются стихи густым нагаром,


И вот поэт бьет, как портняжка, мух,


Но все же семерых одним ударом.



МУЖИК И КРЕЩЕНИЕ



Крещение на Русь грядет,


Не спи, мужик, не спи.


Ты Родину проспал и род,


Как мы Москву и СМИ.


Смотри, Божественная длань


Простерлась над страной,


Нащупывают тучи даль


Поземкой и пургой.



И ты о низменном забудь,


О злате и жратве,


Вонзится свет небесный в грудь,


Чтоб вспыхнуть в голове.



Обрящешь истину и путь,


К тебе примкнут умы,


Не сможешь в этот миг заснуть,


И мы с тобой, и мы.



***


У Бога дней не решето,


Живи да не тужи.


Не помни, сколько прожито,


Храни огонь души.



Нахрапом старость мир берет,


Тускнеет свет в окне,


Теряет зубы смелый рот,


Хоть кровь кипит в огне.



Но тлена нету у души,


Ей слышать вечный зов,


Ты все запомни шалаши,


Где бился за любовь.



Хоть ты еще покуда свой


Для девичьих сердец,


Пой "со святыми упокой",


Кому пришел конец.



Его расплохом смерть взяла,


Рассыпал смерч веков.


На Бога он не держит зла —


Любой мужик таков.



У Бога дней не решето,


Живи да не тужи.


А где, когда, куда и кто?..


Решает Царь души.



РОБОТ



Ходят киборги по свету,


Из ушей течет мазут,


Прилетели на планету,


Или смастерили тут?


Что едят, что пьют, не знаю,


Справок тех не наводил,


То завою, то залаю.


— Что с тобой? — спросил дебил


Или электронный гений,


Сей науки свет очей,


Козырь-фишка академий,


Вроде наш он и ничей.


Может под водой работать,


Годы в космосе торчать


И солдат голодных роту


На войне обозначать.


С ним возиться любят дети,


Феминистки просто спать,


Чтоб будил их на рассвете


Матом ни мужик, ни мать.


Кофе сварит он на кухне,


Выйдет, не одет, не наг...


Если лампочка потухнет


И окислится контакт?


Станет грудою металла


Новый чародей и маг,


Нам его не доставало,


Что ж он поступает так?


С планетарным-то размахом,


С человеческим умом,


Недоделанный, однако.


Гаснет солнце — CD-ROM.

Загрузка...