Газета День Литературы # 96 (2004 8)

Вячеслав ШАПОШНИКОВ У ОКНА

В ТОЛПЕ

Иду в толпе — в немом недуге,

средь русских — русский, как в бреду.

Мы знать не знаем друг о друге...

Как в пустоте — один — бреду...

Ох, эта "сумма одиночеств"!..

Кто наше разорвал родство?!.

Шагаем — без имен, без отчеств...

Чье, чье над нами колдовство?!.

Коснуться ближнего легонько

/ведь между нами не вражда!/:

"Как мы не виделись долгонько!.. "

Он жестко хмыкнет: "Никогда..."

Иль даст понять, что не расслышал,

иль "ручкой сделает" — пока:

"Поехала, наверно, крыша

у бедолаги-старика..."

ДОЛЯ

Не ищешь ты такой печали,

чтоб жить в тщеславной колотьбе.

Избави, Боже, чтобы знали

на этом свете о тебе!

Вот доля — в тихости безвестной

жить в кротком захолустном дне,

поближе к родине небесной,

не в суетне, не в толкотне!

Не на виду торчать, вздымая

многозначительности перст.

Жить, воле Божией внимая,

и не ропща нести свой крест.

РУССКИЙ ЗАКАТ

Нет, этот свет невыразим —

в преддверии осенней ночи...

Ну — разве — воем лишь одним,

таким, что из последней мочи...

Ну — разве — взором ледяным,

в котором ничего — от лета,

таким же лезвийным, стальным,

как над жнивьем полоска эта...

Одно лишь зиаю: свет такой —

перед провальными ночами,

свет всех, сжигаемых тоской,

свет всех, сгорающих в печали...

Судьбы мучительный догар...

Не свет, а взор такого рода,

каким лишь русская природа

взирать имеет горький дар...

***

Встань под звездною чашей ночной.

Воздохни от бездонности чудной.

Вот исход из судьбы многотрудной!

Вот — свобода! Она — над тобой!

Вековечье. Мерцанье дорог,

на которых ты будешь свободен,

как свободен лишь тот, кто Господень,

кто в себе студ греха превозмог.

Но... сначала судьбу проживи,

с несвободой ее, с утесненьем,

не терзаясь мечтой и томленьем,

и разжжением гордым в крови.

Чтоб пред вздохом последним ты мог

прошептать: "Восхожу к Тебе, Боже!.."

Ничего нет на свете дороже

той СВОБОДЫ, в КОТОРОЙ САМ БОГ.

У РАСПАХНУТОГО ОКНА НА ОСЕННЕМ РАССВЕТЕ

Нараспашку оконные створки.

Дышит стылостыо свет зоревой.

Как глаза мои пристально-зорки,

исцеленные ранью сырой!

Всё, что вижу, пресветлой иконе

в этом часе рассветном сродни:

желтый луг, по-над речкою кони

по-над речкой пасутся, одни...

Русь святая... Она и сегодня

по глубинкам печальным жива.

Вон — сияет тропинка Господня?..

Вон — в следах Его росных трава?.

Не окно — сокровенное рядом.

Всё за ним — только злато и медь.

Не могу не молитвенным взглядом

я на это сиянье смотреть.

Слава Богу, что свет я впервые

сквозь такое увидел окно,

что мгновения жизни святые

вновь пред ним пережить мне дано!

***

Мы на старости лет

возвращаемся сами в себя.

Путешествие-жизнь — к завершенъю.

Пора и под крышу...

Зря соблазны толкутся вокруг,

тормоша, теребя.

"Ни-че-го, — бормочу, —

не желаю, не вижу, не слышу!.."

Знали, знали бы вы,

как вернуться к началу хочу —

к своему зоревому,

не знавшему мути истоку!

Пошептаться с дождем,

улыбнуться святому лучу...

Ну, а в вас для меня /уж простите!/ —

ни смысла, ни проку..."

И оставят они

приставанья пустые ко мне.

Отвернусь, иль устало

рукою махну им вдогонку:

"Дайте просто в покое побыть,

помолчать в тишине...

Дайте прерванной сказки

дослушать конец, как ребенку..."

УВЫ...

Оглянешься на краешке-то жизни —

печаль... Не злость.

Увы, пожить в доподлинной Отчизне

не довелось...

Проглянет в высях смутно-голубое —

на свет намек:

увы, пожить доподлинным собою

считай, не смог...

Места вот себе не нахожу.

Нет его, спокойного, средь полдня,

Посижу да и опять кружу,

будто под ногами преисподня.

Вроде бы и тихо и светло,

и ни в чем вокруг прямой угрозы...

На сердце-то что ж так тяжело?!.

Ощущенье ноющей занозы.

Окликов тревожных выпал час

при такой сияющей погоде...

От меня упорно ждущих глаз

чья беда, чье горе не отводит?..

***

И день — к концу,

и снегопад — к концу.

И вон уже —

предвестьем добрым — лучик,

как к тонущему, к дальнему сельцу

спасительно протянут из-за тучи.

Блаженное, отрадное светло

округу облило предзоревую

и во мгновенье в сторону снесло

всю скорбь мою, что тучу снеговую.

И улыбнулось поле предо мной:

"Бог не оставит нас в унынье черном!

И луч пошлет спасительный, живой,

и мглу спалит

в сиянье животворном!.."

ОКТЯБРЬ В ГРЕЦИИ

Дышит нега и отрада

в имени твоем, Эллада.

Как поет во мне оно!

И во всем сверканье-блеске

предо мною Понт Эгейский!

Счастье в нем растворено!

Над скалистым дальним мысом

облачные кипарисы

в дышащую негой высь

белопенно вознеслись.

От осенней мглы свободен,

вечным летом дышит полдень.

Он и в октябре таит,

радость сладостную прячет

в воздухе, еще горячем, —

смех амуров и киприд.

Словно бы всесветлый праздник

душу русскую здесь дразнит:

"Глубже погрузись в сей сон,

в сей блаженнейший полон!.."

Только вдруг: береза-свечка,

в золотых ее сердечках —

лужи, мокрая земля...

Под ненастьем сердце сжало:

кто там — над листвою палой —

поманил-позвал меня?!.

"Это я, — сквозь дымку зноя,

сквозь беспечный плеск прибоя

слышу тайный шепоток, —

Родина твоя, сынок!.."