«ИДУ К ВЕРЕ» ( Диалог Александра Проханова и Амана Тулеева )

Аман Тулеев:

Александр Проханов. Я помню нашу последнюю встречу в Москве, в министерском кабинете, и потом ты упорхнул, от тебя здесь остались несколько перышек, а из Кузбасса стал раздаваться клекот, ты ворвался в какую-то стаю, и там началась рубка, сверкание когтей и клювов. Что ты там застал, какое наследие оставил твой предшественник Кислюк, какое хозяйство, что твоему взору сразу открылось?

Аман Тулеев. Понимаешь, можно долго и длинно рассказывать — и все равно ничего не расскажешь. В Кузбассе более 3600 промышленных предприятий, в том числе и такие крупные, как КМК, Западно-сибирский металлургический комбинат, КМК — это монополист по рельсам. В метро и под трамваями — все наши рельсы, на железных дорогах — 80 процентов. Западно-сибирский металлургический завод — это последний завод-гигант металлургический, который был построен в Советском Союзе, то есть у него самые технологичные основные фонды не только в России, но и в мире. У нас 100 шахт и разрезов, 80 процентов металлургических углей для всей России идет из Кузбасса. То есть вот такая мощная производственная база.

И она — вся! — в долгах, область принципиально можно подводить под банкротство хоть завтра, потому что кредиторская задолженность — 46 триллионов, а дебиторская — 26 триллионов. Это при годовом бюджете в 13 триллионов. Получается, что мы уже на полтора года отстали практически по всем этим долгам. Это первое.

Второе. Собирали налоги для областного бюджета, на день моего вступления в должность, 7 июля — 800 миллионов рублей в сутки. Я сейчас собираю 6 миллиардов 700 миллионов, почти на порядок больше. Но главное, для чего проводятся реформы, — чтобы люди жили лучше. А у нас средняя продолжительность жизни на несколько лет меньше, чем в европейской части страны. Кузбасские мужики живут в среднем 57-58 лет. В принципе вот говорят: пенсия будет в 65 лет — так наши хрен доживут! А детская смертность — самая высокая в Западной Сибири. От хорошей жизни люди умирают? За последние 5 лет в Кузбассе умерло людей больше, чем в Афганистане и Чечне вместе взятых. И сейчас получается так: один рождается, а двое — в могилу. Вот ситуация. И последний штрих, с чем я столкнулся — это три тысячи детей беспризорных, которые живут на крышах, чердаках, в трубах, в канализационных системах, в брошенных шахтах.

А. П. И в продолжение разговора такой вопрос. Твои первые шаги: может быть, импульсивные, без стратегии достаточной, но твоя немедленная реакция на это безобразие, и отклик, ответ, результат,- каковы они, где провалилось, а где пошло?

А. Т. Самое первое, что я понял, — обещанных 300 миллиардов мне не дадут. Ведь когда я уезжал, то у меня была встреча в правительстве, с президентом, и они обещали немедленно выделить эти деньги. 300 миллиардов для области — мелочь, они ничего не решали, но могли мне дать отдушину по времени, пока я вникаю. Вот июль — уборка началась, нужны деньги, большие деньги: на горючее, на топливо. Дальше: нужно готовиться к зиме, а мы по зиме отстали, когда я принял область, на два с половиной месяца. Нужно 1 сентября открывать школы. И вот эти все задачи сплелись вместе, и ни одну нельзя было упускать. Упустишь урожай — останешься без хлеба. Упустишь тепло — заморозишь людей. Упустишь учителей — не откроешь школы. Выхода не было — пришлось начать с элементарной, жесткой дисциплины по налогам. Мы выявили примерно 70 предприятий — основных, крупных неплательщиков. И методично: где через колено, где матом, где уговорами, где с ВЧК,- навели какой-то порядок. Поприжали коррупцию, воровство, растаскивание бюджета — и вышли постепенно с 800 миллионов на 6 миллиардов 700 миллионов рублей. Вдобавок, сделали бюджет прозрачным. Я каждый день докладываю: “Здравствуйте, уважаемые кузбассовцы! Мы сегодня собрали (к примеру) 5 миллиардов рублей”. И высвечиваем, куда они пошли: учителю столько-то, врачу -столько-то, в город такой-то, в район такой-то, детский садик такой-то… Каждый рубль стал прозрачным. То же самое — в городах и районах. Вот с чего пришлось начать. Иначе бы область не подготовилась к зиме и не вышла с хлебом. 1 сентября мы открыли все школы, уборка урожая движется к концу, и мы впервые соберем миллион тонн зерна, а не 600 тысяч, как в прошлом году собрали.

Следующий шаг был такой. Мы разобрались со всеми расходами предметно и снизили цену на хлеб в среднем на 200 рублей. Было 2700, стало 2500. В некоторых городах даже на 300 рублей снизили, а есть вот Тисульский район — так там на 1000 рублей получилось, и охватило это снижение до 80 процентов населения области. Это был серьезный и очень трудный шаг. Почему? Потому что вызывали хлебокомбинаты, считали количество зерна, муки, транспортные расходы, какая где рентабельность, что можно сделать — и шли на все с этой целью. Допустим, я пример приведу: кто-то сушит зерно на дизельном топливе. Мы говорим: меняй на уголь, дешевле будет. Спрашиваем: “Откуда возишь зерно?” “Оттуда”. “Давай, с Алтая вези — дешевле будет на 50 рублей!” И это людей сдвинуло психологически. Все время был рост цен, а тут — снижение! И на самое главное — на хлеб. После этого сейчас решили открыть сеть магазинов и предупредили всех мэров: вот это магазин селян, здесь не бери аренду, не задирай ничего — ни на свет бешеный, ни на воду. За счет этого тоже сбиваем цену. И сейчас хотим, чтобы за неделю две ярмарки прошли в районе: суббота и воскресенье. Селяне напрямую, без посредников, торгуют с городом, цены снизили на 20 процентов. Ведь за аренду платить не надо, за воздух — не надо, за свет — не надо, за газ — не надо. Вышел, борта открыл — и пошел! А тут же рядом -промышленная выставка, то есть ты продукты продал, деньги собрал — и бери, что тебе нужно для села.

Но самое главное, надо было найти объединительную идею. Работать же надо, а работать не дают. Вышли с предложением таким: “Хватит!” — помнишь, как в Испании, когда мир там начинали, то во главу угла поставили детей, которые в гражданской войне виноваты не были, и назвали движение “Возрождение”. У нас самая высокая детская смертность, самое плохое обеспечение, три тысячи детей бездомных болтаются — как же можно делить их на “мой” и “не мой”. Да, у твоего ребенка все нормально, а этот растет бандитом, но они растут рядом. И неясно еще: даст бандит твоему жить спокойно или не даст. Или что другое в жизни с тобой случится… И ты не представляешь, как мы всколыхнули всех! После этого мы набрали 7 миллиардов рублей за месяц. Были такие случаи, что приходит женщина и говорит: “Я принесла вам всего 200 рублей. Вы извините, принесла бы больше, но меня вчера обокрали”. Приходили ребятишки: седьмой класс, шестой — им родители давали на мороженое. А они складывались классом и приносили. То есть удалась эта объединительная идея. Я говорю: “Какая вам разница, ты в политике синий, зеленый, красный или в полосочку? Вот есть дети, наше будущее. Мы ради кого живем? Ради детей! Вот давайте на этом направлении сплотимся”. Так сейчас на собранные деньги выкупаем санаторий “Шахтер”, подремонтируем его, соберем этих детей, как Дзержинский собирал,- и это будет своего рода суворовское училище. Дети там проучатся, потом без экзаменов поступят в Кемеровское военное училище связи — договорились. Договорились и с нахимовским училищем в Санкт-Петербурге, что по 20 человек мы ежегодно будем отправлять туда. И сейчас у нас идет договорный процесс со всеми суворовскими училищами страны.

А. П. Скажи, ты пришел в растерзанный противоречиями социальный край, где до тебя существовала власть, представленная Кислюком и его командой. Там есть директора промышленных предприятий. И есть народ, который и тех, и других терпеть не мог. И есть, грубо говоря, бандиты. Как могла твоя объединительная идея сложить усилия этих групп, между которыми тотальные противоречия? И как она себя проявляет, вся эта полифония интересов и сил?

А. Т. Насколько могла, настолько и сплотила. У людей же денег нет на руках, я рассказывал. Но шли все: от ветеранов, которых мы специально просили ничего не сдавать, до бизнесменов и бандитов. Как еще понять ситуацию, когда человек приносит 10 миллионов рублей, а на вопрос о фамилии отвечает: “Не надо”? Но мы-то сделали единый областной фонд, а сколько их сделали в городах, в районах? Там начали одежду сдавать, обувь. То есть глубинные чувства нравственности, доброты, взаимовыручки народной — они остались вне всяких “новых сословий” — я в этом убедился.

Да, мы обратились и к сверхбогачам, которым сказали, что им не дадут ни жить, ни делами заниматься, пока мы не наведем порядок. И эту мысль они в целом восприняли, хотя все равно противодействие еще очень мощное. Вот, допустим, все замы Кислюка заявляли: “Если приходит Тулеев — мы все подаем в отставку и уходим”. Пришел Тулеев — а они все сидят на своих местах, ждут чего-то. Я им говорю: “Теперь вы чего сидите? Вы же заявили об отставке — как теперь будете людям в глаза смотреть?” Нет, профессионалов я уговорил остаться, а остальные замы и помощники, из оголтелых демократов — они перешли в фонд так называемого первого президента.С этим фондом странные вещи происходят: в областной бюджет деньги идут с трудом, а в фонд первого президента — без труда.

Откуда, спрашивается? Это же саботаж в чистом виде. А правоохранительные органы настроены против меня, прокурор области практически напрямую работает против. Вот я его пригласил к себе, говорю: “Давай разбираться, налоги нужны! Из Москвы ничего не дадут. Помоги собрать”,- он ничего не делает и делать не хочет. У нас ведь какая картина получается? Вот шахта, и вот, допустим, потребитель на Урале или в Москве. Между шахтой и потребителем — 15-16 посредников, я не преувеличиваю. И никто из них налогов не платит, хотя каждый что-то на угле “варит”. В результате и цены для потребителя завышаются в 2-3 раза.

Второе. Вот шахта, на шахте три цены. Первая — расчетная, вторая — прейскурантная, а третья — реальная. Потому что приходит посредник: “Слушай, чего ты выпендриваешься, у тебя же денег нет! Ты за сколько отдаешь уголь? За двести? Давай за сто — вот деньги!” И так выходит, что реальная цена пусть не сто, а сто пятьдесят, но мы-то в отчетах везде — в неплатежах друг другу, в штрафах, в пенях — берем за основу двести тысяч, а соответственно, завышаем тарифы на электроэнергию — и дальше по цепочке. Все данные по российской экономике основаны на таких дутых цифрах. Почему я говорю о российской экономике, а не о кузбасской? Потому что 80 процентов этих углей — металлургических, коксовых — идут из Кузбасса. Давайте наведем порядок — и мы уже завтра на 15 процентов сможем уменьшить цены на электроэнергию, а это самое главное для экономики. Доложил об этом, в том числе на Сибирском соглашении, которое Немцов проводил. Попросил Генерального прокурора: “Давай проследим всю цепочку накруток, это же дело святое”. Палец о палец никто не ударил! Почему? Зато создали хитрый фонд “Правопорядок” — вроде бы на благое дело, на борьбу с коррупцией. А получилось, что из этого фонда прокурор все деньги взял себе и слепил здание не хуже Газпрома в Москве. Я ему говорю: “Что же ты делаешь? Смотри, эти предприятия не платят в бюджет, но платят твоему фонду, а ты оттуда шарахнул себе десятки миллиардов рублей! Мы по два года не платим детские пособия — так что, офис важнее?” На этой почве, конечно, начались столкновения. Но при всем бардаке правовом, в том числе по Ленинск-Кузнецку, ему присвоили очередное звание — генеральское. Так что противодействие серьезное, а если бы они могли стать на мою сторону, то мы бы налогов не 6 миллиардов рублей собирали, а раза в два больше за день.

А. П. Вот скажи, теперь ты все-таки не раскаиваешься, что принял это предложение идти в назначенные губернаторы до выборов? Ведь тогда это была большая область твоих раздумий, переживаний, у тебя были сильные доводы “за” и внутренние сомнения. Вот сейчас ты считаешь, что правильно поступил, получив все эти оплеухи до начала твоей новой кампании?

А. Т. Видишь ли, с точки зрения государственной, с точки зрения народно-патриотического союза, с точки зрения наших принципов, я поступил правильно. Почему? Потому что я выиграл время. Выбрали бы меня — и я начал бы говорить: “сложности, мафия, воруют…” Легче бы было, спокойнее? Да. Но я, заняв эту должность, все ошибки прежней администрации взял, можно сказать, на себя автоматически, так что теперь не могу говорить, будто кто другой здесь виноват. Что ты только-только пришел, народ помнит всего дня три. Через неделю он уже орет: “Чего сидишь? Давай деньги, давай детские пособия, давай зарплату!” То есть я все это прекрасно понимал. Но с другой стороны: вот был бы Кислюк, а я шел на выборы 19 октября. Разве область подготовилась бы к зиме? Уборка урожая прошла бы? Нет! В администрации Кислюка так готовились к выборам: детские пособия не выплачивались, зато в Израиле купили типографию за шесть миллиардов рублей, которая делает плакаты — не падай — 6 метров на 9 метров, фотографические. Что бы сейчас было? Кислюк ездил бы по предприятиям, отрывал людей, орал бы, запугивал суды. А что после октября? После октября уже хлеб не уберешь, он уйдет под снег, а батареи будут холодные — что тогда? Сколько бы людей потеряло здоровье, сколько бы людей умерло раньше времени, сколько бы над ними поиздевались! Я тебе как на духу говорю: вот этот период, который сделан (а мы прилично поработали: с 800 миллионов до 6 миллиардов поднять ежедневные поступления в бюджет,- я хочу посмотреть, кто за четыре месяца такое осилит),- правильный период.

А. П. Остается еще противоречие, о котором мы говорили в предшествующей нашей беседе: вот народный протест, протестное состояние общества, в том числе и кузбасского,- оно ведь носит такой левый, красный характер по существу своему. Ты — красный человек, левый человек по своему происхождению, генезису, по связям. Левый протест направлен на власть, на администратора, то есть сегодня направлен на тебя же. И ты, будучи красным, вынужден принимать на себя энергию этого красного протеста, и, по существу, гасить ее. Но, с другой стороны, ты, становясь по воле судеб государственником, не можешь вытаскивать на поверхность свои симпатии, свои идеологии, свои пристрастия идеологические, то есть, по сути, ты оказываешься вне идеологического контекста. Сохраняется ли это противоречие?

А. Т. Сохраняется, причем очень сильно. Я продолжаю тему нашего разговора. Я все время говорил народно-патриотическому союзу и в Москве, и здесь: “Хватит, нам пора совершенно по-другому себя вести. Через митинги ничего не получится, демократы веру в слова выбили. Если ты хочешь, чтобы люди тебе поверили, нужны конкретные дела. Как помнишь, я был министром по СНГ. Худо ли, бедно, но мы прорвались ведь: Приднестровью отсеяться помогли, дорогу там пустили, с Азербайджаном договорились, союзу России с Белоруссией включили зеленый свет. Я самые главные результаты называю, но есть что людям и еще сказать. Сейчас нужно сосредоточить все в конкретные действия, то есть мы всегда должны говорить: “Вот наш результат”. А если мы провалились в одном регионе, то все, конец народно-патриотическому союзу! Тот, кто этого не понимает, кто до сих пор сидит в Думе, выступает и критикует, — он наносит страшный вред, даже больше, чем можно придумать. Я благодарен, что, когда мы фонд “Возрождение” начали делать, Рыжков поддержал, он даже 500 тысяч внес, Селезнев, председатель Госдумы, поддержал, 500 тысяч рублей своих денег внес. Но дело не в деньгах. Они поняли, что нужно работать конкретно на регионы. Это ведь не просто Кузбасс — это становой хребет экономики. Вот вопрос: закрытие шахт. За 2 года закрыли 93 шахты. Кто нас гонит, зачем мы спешим, зачем издеваемся над людьми? Приезжай, размотай Кузбасс, посмотри, потом выходи с законопроектом в Госдуме и по результатам работы вернись в этот регион и отчитайся. То есть совсем по-другому нужно строить работу народно-патриотического союза — и тогда она будет интересна, будет понятна людям, исчезнут разговоры, будто депутаты только орут-болтают…

А. П. Вот скажи, ты занят такой черновой работой: дыры, рутина, тебе даже некогда оглянуться на макроситуацию в стране и мире, потому что у тебя дети мрут, дома мерзнут, бандиты грабят. Но можно ли добиться успеха на фоне нового бюджета, который принимается, можно ли добиться результатов при налоговом кодексе, который, если будет принят, срежет у регионов все финансовые возможности? То есть, грубо говоря, сквозь эту рутинную битву, которая ведется в Кузбассе, чувствуешь ли ты общую экономическую драму или даже муку экономическую, или сейчас тебе просто не до того?

А. Т. Повторю, драма Кузбасса — это драма России. Нельзя делить проблемы на местные и глобальные. Три миллиона двести тысяч жителей — это государство, все-таки. Побольше Эстонии с Латвией, к тому же у нас уголь есть, руда есть, металл есть, машиностроение есть — все есть. Но тарифы! Я уже об этом говорил. Да, область в любом случае не замерзнет, но речь-то идет о России. Почему никто не слышит? Почему никто не хочет заниматься черновой работой, о которой ты говоришь? Ведь, помнишь, Андропов — он же ничего не сделал, только чуть-чуть закрутил дисциплину. А как поднялась при нем производительность труда? Ладно, денег нет, инвестиционных вливаний нет, но почему мы проходим мимо того, что под ногами лежит? Почему я с министром путей сообщений заключил договор, согласно которому у нас тарифы снижаются на многие грузоотправления до 30 процентов? Причем на выгодном расстоянии: от Кузбасса до Урала? Почему электроэнергия у нас на порядок дешевле, чем в других регионах? Потому что мы этим каждый день занимаемся. Вот Кузнецкий металлургический комбинат, который монополист по рельсам. Он сто лет эти рельсы выпускает. А сейчас в МПС решили рельсы покупать в Японии. Но если по японским рельсам поезда пойдут, тогда конец: тогда не Дальний Восток, а до Москвы все бери! У кого рельсы — у того все в принципе. Почему такое решение в министерстве приняли? Потому что японские рельсы прочнее в 2 раза, их меньшее количество можно закупить, и в целом это дешевле обойдется для железных дорог. Что нам, смотреть на это? Нет, конечно. Разобрали ситуацию. Вот комбинат. Чтобы он сварил рельсы — нужно сначала привезти железную руду, потом ее обогатить, потом кокс привезти, потом металл выплавить, а уже из него рельсы прокатать. И каждый у себя хозяин, каждый задирает цену… Я собрал их всех и говорю: “Что дальше будем делать? Вот ты сидишь со своей рудой, кому она нужна? Вот ты сидишь с ним рядом, а твой комбинат стоит. К нему уже японцы рельсы прокладывают. Ты сидишь со своим коксом, цены задрал — давай, задирай больше, люди не получат зарплату, и рельс нет. Кончайте это все!” И все собственники, у каждого пакет акций, но они дали согласие отдать свою собственность ради серьезной цели, чтобы японские рельсы не опутали Россию.

И отдали всю технологическую цепочку в собственность КМК, Кузнецкого металлургического комбината, который стал, по существу, одним цехом. А раз так, то цена самая минимальная, НДС нет. Мы без инвестиций, без новых технологий, без налоговых льгот снизили цены на рельсы, себестоимость их снизили на 15 процентов. Посылаемяпонцев на…, нам еще своих надо поддерживать. Это сильный шаг? Да, но еще большая работа. С каждым нужно переговорить, показать где кнут, где пряник… Мы уже готовы дотировать из областного бюджета города у нерентабельных рудников.

А. П. Последний, наверное, вопрос: у тебя уже до печенок добрались по поводу всех преступных дел. Не кажется тебе, что создается внезапно на пустом месте какой-то миф устойчивый, будто Кузбасс — это непроглядный бандитизм на всех уровнях, и каждый, кто родился в Кузбассе, в Кемерово,- рождается уже с татуировкой, грубо говоря. Почему, объясни мне, именно на твою область такой накат, такой прессинг, такая демонизация региона идет? Ведь есть коробка, которую с полумиллионом долларов из “Белого дома” тащили высшие чиновники, — там никакого эффекта! Есть Потанин, который затолкал в свой ОНЭКСИМ-банк бюджетные средства по проданным самолетам “Су”. Возбудили было уголовное дело — и замяли. Есть выборы Кобзона, чествовать которого пришла вся элита, а 20 стран мира не пускают его к себе, потому что подозревают в связях с мафией. Коррупция — здесь, в Москве, отсюда она брызжет и хлещет своей пеной. Почему только на вас идет такой накат? Случайно или нет?

А. Т. Не случайно, конечно. У них же было два варианта. Первый — послать Тулеева в Кузбасс и посмотреть, что он из себя представляет. И проверили заодно, не дав те 300 миллиардов, которые обещали президент и правительство. По идее, это же запросто грохнуться можно. Как у нас работа шла — можно рассказывать день и ночь: перешли на казарменное положение, сутками напролет пахали. А вдобавок — каждый день сообщения, и не от кого попало, а от и. о. начальника УВД Гумирова: “Из Красноярска выехали три киллера, через три дня Тулеева должны застрелить”. Вот как бы ты себя чувствовал на моем месте? Это ведь не тетя Мотя сообщает… И такое каждый день… Весь коррумпированный мир, конечно, сплотился вокруг того же Коняхина в Ленинск-Кузнецкои. В их руках деньги. А где деньги — там подкуп избирательных комиссий, тех же депутатов. Деньги будут брошены капитальные. Тем более, мы затронули ситуацию здесь, а следы все ведут в Москву. Что, про этого Конякина — только вчера услышали? Нет, прокурор области все знал, начальник УВД знал, генеральный прокурор тоже. Какая тут новость? Важно лишь то, что Кузбасс — становой хребет экономики. И сейчас в Москве собрались его распродавать. Мы считаем необходимым, чтобы пакет акций отдали нам. Того же Запсиба, тех же резервов, а ведь есть разрезы, где себестоимость угля не больше 2 долларов за тонну. Клондайк! Но кто сюда поедет, кто вложит инвестиции, если здесь бандитизм и прочие дела? Не исключено, что сейчас все будет специально делаться для того, чтобы вот как “Связьинвест” продали, так и здесь за бесценок все продать. Но тогда ведь произойдет мощнейший удар по экономике. Рельсы, уголь, 80 процентов всей металлургии, — куда это пойдет? Поэтому нужно всем нормальным людям, патриотам в полном смысле этого слова, всем честным людям — сплачиваться вокруг Кузбасса, помогать оплоту всей России. За то, что я здесь делал, мне стыдно не будет, я отчитаться уже готов. Но, повторюсь, нынешняя тактика наша — неправильная, ненормальная, непростительная, и она ведет к расползанию народно-патриотического союза.

А. П. Богу молишься на фоне того, что мне рассказал?

А. Т. Я бы так сказал: я иду к вере. Может, это и длинно звучит, но я бы так сказал.

Загрузка...