Гений российского сыска И. Д. Путилин. Мертвая петля

ПОЛКОВНИЦА

Однажды, получив от градоначальника предписание удовлетворить просьбу некой полковницы Сидоренко, я немедленно распорядился вызвать ее в сыскную полицию. Прошло достаточно времени, и я успел совершенно забыть и о предписании, и о самой полковнице, как вдруг мне докладывают, что полковница Сидоренко желает меня видеть.

— Проси в кабинет!

Через минуту предо мной явилась высокая и плотная женщина лет под 50, с маленькими черными усиками и свирепым взглядом. Я предложил ей сесть и задал обычные вопросы:

— Чем могу быть полезен, и в чем ваше дело?

— Видите ли, сударь, — заговорила моя посетительница густым баритоном, не успев еще сесть, — я вдова полковника Сидоренко, имею дочь. И вот однажды Наташа, моя дочь, приходит и говорит: «Маменька, я пойду к тетеньке». «Иди, — говорю, — матушка, но постарайся вернуться к вечеру». Она ушла, а я с Марьей Павловной, это одна бедная дворянка, что живет у меня, но не как приживалка, а так, знаете ли, держу я ее ради бедноти и благородства. И вот, сударь мой, сидим, значит, пьем чай. Вдруг мне сделалось на сердце так грустно и скучно, что и сказать невозможно, точно будто перед несчастьем каким. И говорю я Марье Павловне: «Раскинь-ка, мать моя, карточки и погадай, отчего мне тяжело на сердце». Марья Павловна только раскинула карты, посмотрела и ахнула! Большая, мол, вам, благодетельница, предстоит неожиданная радость. Какая, думаю, мне может радость предстоять, когда я вот уже четырнадцать лет вдовею, а о дочке, признаться, вот и забыла. Думаю, какая же это радость мне предстоит, как вдруг двери распахнулись и дочка моя бух мне в ноги, и вся, сударь мой, во флердоранже[22]. «Маменька, — говорит, — не губите!» Я посмотрела и говорю: «Уж не за рыжим ли?» — «За ним, маменька». Ну уж тут, признаться, сударь мой, не стерпело мое огорченное сердце! Я как развернулась да бац Марью Павловну в личико, а сама замерла.

— Кто же этот рыжий? — спросил я, заинтересованный ее рассказом.

— А если вам, сударь мой, не говорят его имени, то, значит, не следует и спрашивать.

— Но скажите хоть его звание.

— Да что вы ко мне пристали, прости Господи, точно допрос с меня снимаете. Где бы вам выслушать меня, да помочь мне, а вы… Нехорошо, сударь, нехорошо!.. — рассердилась полковница.

Я извинился и попросил ее продолжать.

— И вот, — продолжала полковница, — очнулась я, а кругом тишина, в комнате ни души, только друг мой Амишка ходит около моей головы и облизывает меня. Знать, ушли, мерзавки, подумала я, и оставили меня одну, беззащитную вдову, да в таком больном положении. Вспомнила я, что случилось, мигом оделась да явилась к самому Феодору Феодоровичу Трепову. Так и так, мол, ваше превосходительство, войдите в положение бедной вдовы. Муж мой кровь за отечество проливал и кавалером был ордена Святой Анны. Он меня прислал к вам, говорит: Путилин все сделает. Я вот и пришла к вам.

— Так что же вам угодно, чтобы я сделал? — спрашиваю я полковницу.

— А уж это не мое дело, на то вы и начальник сыскной полиции, вам лучше знать.

— Но что же вы желаете?

— Что я желаю? — При этом полковница задумалась. — Я желаю, чтобы брак был расторгнут, потому что он был совершен без родительского благословения.

— Тогда обратитесь к митрополиту, а я же в этом случае совершенно бессилен.

Вдруг полковница рассердилась.

— Да что вы, не учить ли меня хотите? Так молоды, сударь! А к митрополиту меня не посылайте, потому что если бы нужно было, то Феодор Феодорович и послал бы меня к нему, а не к вам, и выходит, что не митрополит должен мне помочь, а вы, и рассуждать вам не приходится, а должны слушаться распоряжения высшего начальства.

— Но позвольте, — начал я вразумлять свою странную посетительницу, — ведь ваша дочь — совершеннолетняя, а потому имела право выходить замуж за кого ей угодно, и, значит, по закону этот брак действителен, и его расторгнуть нельзя.

— Да что вы мне говорите: по закону, по закону! Раз Феодор Феодорович приказал, значит, здесь и закон ни при чем.

— Это невозможно, — ответил я с раздражением, теряя терпение и надежду объяснить и растолковать что-нибудь своей бестолковой собеседнице. И, наконец, чтобы отвязаться от нее, я предложил ей последнюю меру — выслать ее рыжего зятя в 24 часа из Петербурга.

— Вот, вот, — обрадовалась полковница, на этом я и настаиваю, а вы не хотели понять. Да нельзя ли его послать куда-нибудь подальше, в Сибирь, например?

— Ну не в Сибирь, а куда-нибудь за окраину — возможно, но только не забудьте, — добавил я, — что ваша дочь имеет полное право следовать за ним, и это мы запретить не можем, так как даже женам каторжных предоставляется право следовать за своими мужьями.

— Ну уж нет, извините, этого не будет, не позволю. Разве только через мой труп! Наташа к этому мерзавцу рыжему не придет. Умру, а не позволю!

И тут с полковницей случилось нечто необычайное: ее красное лицо стало сине-багровым, крючковатые пальцы сжались в два огромных кулака. Она вскочила и затряслась.

Я уже стал думать о собственной безопасности. Предложив ей воды, я с большим трудом ее успокоил и уже надеялся, что она скоро уйдет, как вдруг она, вытащив из кармана сложенный лист бумаги, со словами: «А это еще что», подала его мне. Я развернул поданный лист и прочел вызов участковым мировым судьей вдовы полковника Сидоренко по уголовному делу за оскорбление действием дворянки Хвостостиковой.

Прочитав повестку, я объяснил ей, в чем дело. И нужно было видеть удивление полковницы!

— Что? Меня обвинять! Да разве полковницы могут оскорблять действием? Эк сказал, сударь!

Теперь уж в свою очередь я опешил и, едва удерживаясь от смеха, начал ей растолковывать смысл закона и значение выражений «уголовное дело» и «оскорбление действием». Но полковница никак не могла согласиться со мной.

— Ну, времена! Нет уж, при покойном Николае Павловиче, царство ему небесное, таких порядков не было, и как хотите, а уж в суд не пойду.

— Ну, тогда оштрафуют или приведут с полицейским, а тот напишет заочное решение — наказать. И накажут.

— Как? Хотя и в суде не была?

— Да, по заочному решению.

— И сильно накажут?

— Как бы вам сказать, месяцев на пять посадят в тюрьму.

— Ну нет, чтобы я из-за этой мерзавки в тюрьме сидела, уже лучше тысячу рублей не пожалею. А на вас, сударь, — вставая, сказала полковница, — буду жаловаться Феодору Феодоровичу. Так и скажу: «Ваше превосходительство, вот вам мой добрый совет: прогоните Путилина, потому что какой он начальник сыскной полиции, если не может защитить бедную, благородную вдову и приказов не слушает». Посмели бы вы, батюшка, при покойном царе Николай Павловиче не исполнить приказания начальства, так выдрали бы вас за милую душу.

При последних словах она плюнула и, резко повернувшись, не прощаясь вышла из кабинета.

Я же, дав волю душившему меня смеху, звонко расхохотался.