ГЛАВА 7

Леа

Настоящее время.


Я знаю, что это большой риск, но в понедельник утром, когда моя семья уезжает из Вегаса, я беру такси до «Леса» и говорю мужчине за стойкой регистрации, что я здесь для того, чтобы пробоваться на роль сабы.

Я не уверена, что я буду делать, если я делаю это слишком поздно.

Больше, чем что-либо, я хочу увидеть Гензеля и поговорить с ним, но я не уверена, что в этом есть смысл. Если он в БДСМ-отношениях с кем-то другим...

Я закусываю губу, когда мужчина за стойкой делает звонок.

Я просто не уверена, что я хотела бы сказать ему. Если бы я могла поговорить с ним, не теряя контроль.

Мужчина за стойкой вешает трубку, и, прежде чем он успевает открыть рот, чтобы сказать мне, что он выяснил, распахиваются двойные двери, через которые мы с сестрами входили той ночью, и появляется мужчина с красными подтяжками и именным бейджем, на котором написано Рэймонд. Он сжимает в руках планшет с зажимом для бумаги, как та девушка, что наблюдала за пробами чирлидинга в моей школе.

Его глаза пробегают по мне с ног до головы, очевидно оценивая, и я начинаю потеть в своих черных джинсах и простой белой футболке.

— Как тебя зовут, дорогая?

— Лорен, — лгу я. Я не уверена почему, я просто не могу быть Леа, не в эту секунду.

Он дергает головой в сторону фойе позади него и говорит:

— Пойдем со мной, Лорен.

Чувство радости охватывает меня. Я почти не могу заставить свои ноги двигаться достаточно быстро, чтобы следовать за ним.

Он придерживает дверь для меня, и, когда я вхожу в огромную комнату, я стараюсь не смотреть вокруг. Он указывает на кожаное кресло.

— Присядь здесь.

Он смотрит вниз на его планшет, затем вверх в мои глаза.

— Голубые или серые глаза? — смотрит, прищуриваясь, он.

— Голубые, — полушепотом говорю я.

Он кивает один раз и что-то быстро пишет.

— Сколько тебе лет, Лорен?

— Двадцать пять, — это правда, мне двадцать пять.

Он снова качает головой, затем смотрит вниз на свои часы.

— Пойдем со мной. Посмотрим, сможем ли мы с тобой сотрудничать.

Я следую за ним через фойе, все еще стараясь игнорировать каменные стены и маленькие балкончики, что так сильно напоминают мне о той ночи, когда Мать вела меня в мою комнату. Он проводит меня по освещенному факелами холлу мимо копии статуи Давида, и мимо двери, в которую мы вошли в пятницу, чтобы попасть на шоу. Через еще примерно двадцать шагов он останавливается у неприметной маленькой двери с надписью «посторонним вход воспрещен».

Здесь темно-серый пол, что-то похожее на бетон или камень, и серо-коричневые стены, на которых каждые пять или шесть шагов расположены маленькие светильники. В середине коридора лежит настоящий ворсистый бежевый ковер.

Со мной следующей за ним по пятам, мужчина делает три больших шага и толкает, чтобы открыть деревянную дверь в небольшой кабинет с красивым деревянным столом и встроенными полками.

— Если ты хочешь пройти пробы на роль сабы, ты должна подписать соглашение о неразглашении. Ты знаешь что это? — спрашивает он.

— Да, — сглатываю я, когда он протягивает стопку бумаги и ручку.

Мои глаза просматривают их, но я не могу прочесть любое из этих слов. Я облизываю губы и оглядываюсь на него.

— Это для... Эдгара? Потому что я думала...

— Это ни для кого. Нет, пока ты не подпишешь их, детка.

Я жую свою губу и медленно киваю.

— Тщательно изучи их, подпиши их, если тебя устроит. Тогда мы поговорим о большем.

Моя рука так сильно трясется, что я едва могу написать свое имя. Я благодарна, что Рэймонд отходит к одной из полок и начинает листать книгу. Я беспокоюсь, что, если он увидит мои руки, он может вообще не позволить мне пробоваться.

Я сумасшедшая.

Может, у него есть глаза на затылке, потому что в момент, когда я подписываю последний бланк, он разворачивается и улыбается мне. Улыбка выглядит на удивление искренне.

— Закончила? Есть какие-нибудь вопросы?

Я вздыхаю.

— Вопросы? — весело говорит он.

Еще один глубокий вдох.

— Эдгар? — слабо спрашиваю я.

Он обходит стол, кладет руки на затылок и начинает говорить почти так же быстро, как и аукционист:

— Да, мэм, этот абсолютно конфиденциальный кастинг, в самом деле, для Эдгара. Вы подвергнетесь испытанию, чтобы обслужить его, как его личный сексуальный сабмиссив, действующий в любой обстановке, какую он выберет для вас. Отдавая ему все права, весь контроль каждого аспекта вашей личности, чтобы быть вовлеченной в традиционные и нетрадиционные доминантские отношения. Они продолжаются, пока мистер Эдгар не скажет, что они закончены, когда он скажет, то все кончено. Никаких дискуссий или сомнений. Это прописано в контракте дорогая, но это нужно обязательно пояснить вам. Помогает людям запомнить, понимаешь, что я имею в виду?

Я медленно киваю.

— Очень хорошо. Ты все время будешь в маске, ты будешь говорить шепотом или почти шепотом. Ты будешь держать свое тело в форме с сегодняшнего момента: никаких прибавлений или потерь веса, никаких грудных имплантатов, лицевых или других косметических операций. Ты сможешь сделать это?

Я снова киваю. Моя рука тянется к моему горлу. Что-то стягивает внутри, я удивлена, что вообще могу дышать.

— Если ты решишь нарушить соглашение о неразглашении, ты столкнешься с адвокатами. С множеством адвокатов. Они не будут деликатными. Ты понимаешь?

Еще один кивок.

Я бы никогда не сказала ни слова о Гензеле. Или Эдгаре, как он сейчас себя называет.

Я чувствую тошноту, когда он подает мне знак рукой по направлению к двери, и я следую за ним по коридору, коротким путем, к двери с кнопочной панелью и устройством для скольжения карты. Он скользит картой, и цвет индикатора рядом с устройством сменяется с красного на зеленый.

Когда он толкает дверь, чтобы открыть, я думаю о побеге.

Я так сильно нервничаю.

Я так сильно напугана.

Этот мужчина не мой Гензель.

Мой Гензель ушел.

В моей груди поселяется чувство тяжести, я едва могу заставить свою диафрагму подниматься.

Мои глаза болят от сдерживаемых слез.

— Ты идешь?

— Да, — хриплю я.

Мы входим в кухню, и мои глаза впитывают детали. Гранитная столешница; нержавеющая сталь; выглядящий как из настоящей древесины пол. Кухня переходит в роскошную гостиную, покрытую восточным ковром высшего класса и мебелью из дерева, кожи и шерсти, снабженную огромным телевизором с плоским экраном, несколькими полотнами с изображением разноцветных квадратов и некоторыми скульптурами. Я замечаю статую птицы в углу и вспоминаю что-то, что Гензель говорил давно о картинах леса на стенах в наших комнатах, на которых не было никаких птиц.

Это ошибка.

Я расстрою его.

Он расстроит меня.

Почему я думала, что это хорошая идея?

Прежде чем я отказываюсь, Рэймонд протягивает мне черную бархатную сумку и указывает на дверь с другой стороны дивана.

— Это ванная комната. Иди и переоденься. Маска имеет важное значение, как мы и говорили об этом.

Я медленно киваю. Не уверенная, могу ли я сделать это. Но я беру сумку и иду в ванную.

Я открываю ее медленно, потому что мои руки все еще дрожат. Потому что я боюсь того, что внутри.

Я вытягиваю руку в сумку и ощущаю... это должно быть шелк.

Я раздвигаю пальцы, собираю всю ткань и вытаскиваю ее, как будто она гадюка. Я кладу ее на серую и золотистую столешницу, тоже гранитную, как я думаю. Когда я вижу это, каждая клеточка внутри меня замирает.

Тедди королевского синего цвета… оно превосходно. Его качество очевидно в крое корсажа и расклешенной юбочки. Она украшена кружевом и несколькими крошечными хрустальными бисеринками, что сверкают в свете от лампы, расположенной над огромным обрамленным ониксом зеркалом передо мной.

Там же пара высоких чулок, плотно облегающих ноги, плюс подвязки. Или это называется как-то по-другому? Они крепятся к... этой вещице. Основная часть теди из ткани и от этого оно похоже на купальник. Но низ подобен двойным стрингам...

Нет — трусики с прорезью.

Ох.

Вау.

Мое лицо покрывается румянцем.

Я держу часть наряда, где трусики, когда картинка из нашего совместного прошлого резко возникает в моей голове. Мои руки: пальцы широко распростерты, обхватывая его бедра. Кончики пальцев прижимаются к мышцам его твердого как скала брюшного пресса. Моя голова немного наклонена набок, так что я могу видеть его лицо. Его пухлые губы слегка приоткрыты. Его подбородок приподнят, как будто он на грани того, чтобы запрокинуть голову. А его глаза. Вместо того чтобы быть закрытыми, от ощущений, пока он лишает меня девственности, его глаза на моем лице. Осторожно, нежно, ласково на моем лице.

Я точно знаю, в какой момент это было, когда я вижу картинку в своей голове.

Это был Гензель, когда он толкался внутри меня.

Потому что в момент после этого он закрыл глаза. Он запрокинул голову и застонал, когда глубже погружался в меня.

Я слегка стискиваю зубы из-за этого воспоминания и думаю о нем теперешнем. Мужчине, которого я видела на сцене. За стеклом.

Он был больше. Гораздо больше. НЕ мужчина — мальчик. В ночь, когда я, наконец, увидела его лицом к лицу, он был хорошо сложен, крупный и ширококостный. Но он был моложе. На десять лет. Тогда ему было семнадцать. Сейчас ему двадцать семь.

Я подбираю наряд и прижимаю его к груди.

Мне интересно, чего бы он хотел. Что ему нравится. Нынешнему Гензелю.

Когда я переодеваюсь в ярко-синий наряд, я задаюсь вопросом. Если бы я должна была закончить эту хитрость прямо сейчас и сказать Рэймонду, кто я на самом деле, и, если бы Эдгар увидел меня. Я не могу представить, что он скажет «нет».

Если только он не был бы смущен.

Я думаю, что он, скорее всего, будет.

Парень, которого я знала, был добрый. Он был неугомонным, всегда пытался использовать обстановку своей комнаты, чтобы заниматься спортом, всегда спрашивал о моих любимых книгах, чтобы читать и перечитывать их... Постоянно в движении. Да, он был таким тоже. Но также он был добрым.

Я знаю, что жизнь до того, как я встретила его, оставила на нем отпечаток, но я никогда не догадывалась, насколько сильно. Тогда он еще не был таким.

Как бы он себя чувствовал, если бы знал, что я здесь, близко к нему, даже если он не в курсе, что я была в Вегасе?

Может он не захочет увидеть меня.

Я предполагаю, что, по крайней мере, он может не захотеть, чтобы я знала о его жизни как доминанта.

Возможно, это неправда. Может быть, я буду осуждать.

Мысль еще хуже осеняет меня: что если я приближусь к нему, как я, но по какой-то причине он будет отрицать Гензеля совсем.

Это не так, если бы я знала его настоящее имя. Я не могу доказать, что он Гензель. И девушка, которую я встретила в дамской комнате, сказала, что с ним трудно встретиться лицом к лицу, так что теоретически он может просто сказать Рэймонду, чтобы тот прогнал меня.

От мысль потерять его — единственный шанс, который, я знаю, у меня есть, чтобы увидеть его – меня начинает мутить.

Я натягиваю тедди. Когда я бросаю быстрый взгляд на себя в зеркале, мой рот немного приоткрывается.

Оно обтягивает меня как надо, из-за чего моя грудь размера С выглядит большой, как размера D. Наряд немного сужается в высокой талии, так что зад кажется даже больше, но это сексуально. Как будто было сделано для меня. По рукам проносится дрожь, потому что цвет моих голубых глаз выглядит насыщеннее, а мои светлые волосы — ярче. Мой любимый цвет синий. Мой Гензель знал это.

Я улыбаюсь в зеркало, но улыбка неуверенная. После этого я зажимаю зубами губу и надеваю остальную часть наряда.

Затем маска.

Ярко-синяя маска выглядит почти волшебной. Она не пластиковая, тканевая или из другого материала, который я могу назвать. Текстура почти как у шелка. Она обхватывает мое лицо двумя тонкими ремешками, что не стягивают мои волосы совсем, а впереди она выглядит как немного большая версия традиционной маски для маскарада. Она покрывает мой лоб и щеки, с двумя дырочками для глаз, но вместо того, чтобы заканчиваться на моих щеках, как маскарадная маска, она опускается ниже, так что она почти достигает моего подбородка у каждой стороны моего рта.

Я улыбаюсь, и, тем не менее, она существенно не сдвигается.

Я тру руками заднюю часть моей головы, но она держится крепко.

Я прикасаюсь к нескольким крошечным бусинкам на висках и лбу. Я чувствую себя нелепо, надевая ее, но и своего рода красивой и эффектной.

«Ты можешь сделать это, Леа? Да или нет?»

Несколько секунд спустя, раздается стук в дверь.

— Подождите минуту!

Я мажу губы блеском — арбузным, все еще моим любимым — и выхожу со своей одеждой в маленькой сумке, ощущения примерно такие же неловкие, как когда я совершала свой последний гинекологический осмотр.

— Видишь эту дверь?— спрашивает Рэймонд, указывая на блестящую деревянную дверь рядом с территорией кухни. — Постучи три раза и подожди, пока он позволит тебе войти. Я уйду на некоторое время, но не беспокойся. Мистер Эдгар — джентльмен, за исключением, если ты не хочешь, чтобы он им не был, — подмигивает он, а я стою в гостиной, когда он выходит за дверь.

Когда она закрывается за ним, мгновение я стою дрожа.

Я могу постучаться в дверь и снять маску. Я могу посмотреть в лицо Гензелю, как Леа. Но по правде... мне страшно. Я полагаю это то, что мотивирует меня больше всего. Страх того, что он скажет, если я подкрадусь к нему так. Что, если он не захочет видеть меня? Я не смогу справиться с отказом. Не от Гензеля. Я безрезультатно искала его годами, а сейчас он прямо здесь. Я подхожу к двери. Он прямо по другу сторону двери, и все, что я должна сделать, чтобы встретиться с ним лицом к лицу — постучаться и войти, одетой в этот наряд и с маской. Все, что я должна делать, чтобы видеть его регулярно — заставить его балдеть в постели.

По правде, я ограничена в опыте, но могу сделать это. Я читала кое-какие любовные романы, и, кроме того, моим партнером будет Гензель. Если кто-нибудь может заставить меня чувствовать — это он.

Я стучу, прежде чем у меня появляется возможность сказать себе уйти, и начать дрожать, когда я стою у его двери. На секунду затаив дыхание, я слышу, как его низкий голос говорит:

— Входите.

Я едва могу идти, не упав, когда вхожу в комнату с огромной двуспальной кроватью, покрытой темно-красным шелком. Он опирается на гору подушек, на нем нет ничего из одежды.

От его вида мое тело слабеет, как это было однажды в течение панической атаки, когда я задыхалась.

Абсолютное потрясение.

Он... такой прекрасный.

Несмотря на великолепие его изумительного тела, мои глаза устремляются к его лицу: часть его, которую я знаю лучше. Около небольшой дыры в стене, которая разделяла нас, я проводила часы, черт, дни, недели подряд, глядя на его щеки, глаза, рот, нос, волосы. Я почти удивлена, обнаружив, что они почти такие же. Его волосы все еще темные, кофейно-коричневые, густые и слегка волнистые. Его кожа не потеряла постоянный загар, который у него всегда был, даже после многих месяцев взаперти. Его скулы — высокие и хорошо высеченные, его губы идеально привлекательные. Я не могу увидеть цвет его глаз в тускло освещенной лампой комнате, но их форма точно такая же. Его нос тоже. Он прямой и благородного вида. Вместе, все черты лица образуют красивого мужчину. Но в отличие от молодого парня, которого я знала, чьи губы были обычно немного изогнуты в улыбку, и в чьих уголках глаз были маленькие морщинки, лицо этого мужчины было суровым... и почти жестким.

Один взгляд на него и я начинаю задыхаться, я говорю серьезно, теряя контроль.

Я инстинктивно обнимаю себя руками, когда комната вокруг меня начинает кружиться.

— У тебя есть проблемы с тревожностью? — равнодушно спрашивает он.

В моих глазах появляются слезы. О, Гензель! Так или иначе, я качаю головой.

— Ты уверена? — спрашивает он.

Я киваю.

— Почему ты пришла сюда? — он немного раздвигает свои длинные, сильные ноги и обхватывает большой, хорошо знакомой рукой свой твердый ствол.

Мой голос дрожит, когда я начинаю говорить, и затем я помню, я думаю, я сказала шепотом:

— Я хотела... получить шанс стать... — глубокий вдох, — вашим сабмиссивом.

Его глаза немного сужаются, и мне поначалу интересно, узнает ли он мой голос. Он знает его лучше большинства, так долго находясь во взаимодействии со мной и не имея возможности видеть мое лицо.

— Ты обученная сабмиссив? — спрашивает он, немного приподнимаясь.

Черт, эта грудь...

Я облизываю губы.

— Я-я не уверена. Я полагаю... хорошо, нет. У меня нет сертификата или чего-либо подобного.

Я замираю, мое сердце колотится, ожидая, что он узнает меня. Закричит на меня. Встанет с кровати и побежит ко мне.

Как он мог не узнать меня, даже в этой маске?

Он немного откидывается на подушки, и я замечаю, что он на самом деле не голый. На нем надет синий шелковый халат, соответствующий моей одежде.

— Подойди сюда, — говорит он мне, когда перемещается и садится так, что его мускулистые ноги свисают с кровати.

Мои ноги ощущаются онемевшими и глупыми, как будто я слишком много выпила, но каким-то образом мне удается подойти к нему. Я становлюсь перед ним с немного приподнятым подбородком, еще сильнее дрожа, потому что я знаю, просто знаю, что сейчас, когда мы так близко, он узнает мой запах. Импульсы моего мозга. Мое дыхание.

Мои руки зависают в воздухе, изнывая, чтобы прикоснуться к его колену. Оно безупречно мускулистое. Толстое и мощное. Но больше всего, это он.

Он смотрит на меня сверху вниз, бесстрастно оценивая, и слезы начинают наполнять мои глаза. Мои легкие забывают дышать.

Вспышка памяти: темная волна, ниспадающая на карий глаз, что обрамлен гипсокартоном. Это кажется нереальным, когда его рука поднимается к моему подбородку, поглаживая, пока мелкая дрожь не проносится через все мое тело. Я начинаю задыхаться и облизываю губы. Мои губы! Ты знаешь меня, Гензель!

— Посмотри на меня, — спокойно приказывает он.

Его палец прижимается к нижней части моего подбородка, наклоняя мое лицо, так что наши глаза встречаются.

Я начинаю дрожать сильнее.

Я сжимаю губы вместе, потому что не уверена, что могу сдержаться и не прошептать его имя.

Как много раз я смотрела в эти глаза? Я так хорошо знаю желтые крапинки в его карих ирисах, что смотреть в них — это как возвращаться домой.

Как долго я ждала, чтобы снова его увидеть?

Как сильно я этого хотела?

Мой рот открывается сам собой. На языке крутятся слова. Они отчаянно хотят вырваться, так же, как мои слабые руки отчаянно хотят подняться и коснуться твердости его груди. Темноты его волос.

Он опускает мой подбородок и слегка хмурится.

С моих губ срывается одно слово:

— Пожалуйста...


***


Лукас

Поглядывая на нее со своего места на кровати, я приподнимаю бровь в легком вызове:

— Пожалуйста, что?

Ее нижняя губа в ловушке между ее зубами. Она быстро выпускает ее и сжимает эти влажные, розовые губы вместе.

Из-за этой пятой девушки, в маске, так идеально покрывающей ее лицо, и с телом, на котором так хорошо сидит моя одежда, мой член становится твердым. Он пульсирует напротив нижней части моего живота, стоя прямо для нее, умоляя о ее небольших, гладких руках.

Она кажется точь-в-точь правильного размера. Правильный рост. У нее красивый шепчущий голос, который звучит для моего чуткого слуха, почти как голос Леа. Прежде чем ее губы снова откроются, мне интересно, может ли она петь.

К моему разочарованию, она закрывает их.

— Ничего, — шепчет она, немного качая головой.

Я глажу ее по руке и беру ее ладонь.

— Поднимайся ко мне на кровать.

Ее рука так хорошо соответствует моей. Это так правильно. Эта девушка такой чертовский клон. Если прищуриться, я мог почти сказать себе, что ее рот — это рот Леа. Я тру кончиками пальцев по ее ногтям и говорю себе, что это могут быть ногти Леа. Но эта взрослая Леа здесь со мной.

Это, правда, Леа, говорю я себе, потому что она так сильно тревожится. У Леа тоже были проблемы с этим. Она говорила мне, что чувствует такое головокружение, будто она нырнула на дно бассейна за игрушкой. Находясь в комнате в Доме Матери...

Я стискиваю челюсть так сильно, что я слышу скрежет.

Вместо того чтобы ждать ее, когда она поднимется на кровать, я беру ее за талию и поднимаю ее на шелковое одеяло.

Она моргает, сейчас сидя рядом со мной прямо на краю кровати. Она так близко, что я могу чувствовать тепло ее тела. Внезапно кажется, что слишком близко. Эта девушка так сильно ощущается как Леа, теперь я тот, кто начинает теряться. Я чувствую, что я начинаю потеть, и я знаю, что я жалкий. Такой нелепый. Я, правда, в последнее время скучаю по ней. Печально.

«Лукас — ты чертов неудачник».

Я киваю на широкое пространство матраса позади нас.

— Встань на середину кровати и опустись на колени, — приказываю я.

Она минуту колеблется, прежде чем ее маленькое тело ползет по кровати. Я вижу, что ее руки дрожат, когда она встает на колени и наклоняет тело так, что она лицом ко мне.

— Очень хорошо, — говорю я ей. — Теперь ложись.

На мгновение она удерживает мой взгляд, как будто она хочет спросить меня как, но она этого не делает. Вместо этого, она ложится на спину; ее ноги вместе, а руки прижаты к бокам.

Черт, это почти идеально. Ее руки худые и немного мускулистые, кожа их мягкая и слегка загорелая. Что-то в этих формах напоминает мне Леа, хотя я видел тело моей Леа только один раз.

Мой член пульсирует.

Я отодвигаюсь, так что я прямо перед ней, и смотрю в ее глаза. Такие голубые. Как глаза Леа. Я чувствую, что мои губы немного дергаются от краткого желания улыбнуться. Конечно, я не улыбаюсь. Вместо этого я развожу ее колени в стороны и передвигаюсь между ее ног.

Дрожь, которую я видел раньше, нарастает, когда я подношу свой голодный рот к ее киске.

Я скольжу языком между ее губами, проходя резким движением от ее сердцевины к клитору. Небольшой стон покидает ее рот. Ее бедра двигаются по кровати.

— Правильно, — я издаю смешок напротив ее ноющей киски и скольжу языком в ее жар, аккуратно раздвигая ее внутренние лепестки. Я легко прикасаюсь кончиком языка к ее плоти и поддразниваю, приникая губами к жемчужинке клитора, погружаясь в ее плоть, начинаю ее трахать своим языком, затем я плавно отступаю и кружу вокруг нее.

Ее руки поднимаются и хватаются за мои плечи; один из ее пальцев касается раненого места и я вынужден проглотить стон. Я не говорил ей, что она может трогать меня. Она должна быть наказана.

Я слегка ударяю по набухшему клитору языком, и стон срывается с ее губ, ее бедра приподнимаются от интенсивности моих ласк.

Я обвожу языком ее набухший клитор, вверх, затем вниз. Она тяжело, прерывисто дышит, я поднимаю на нее глаза и спрашиваю, ухмыляясь:

— Что ты чувствуешь?

Я облизываю свой палец, затем располагаю его у ее входа. Я ввожу его немного, и когда я делаю это полностью, она громко стонет.

— Хорошо, — шепчет она. Правда, хорошо.

Черт, она даже звучит как Леа.

Идеально.

Я выскальзываю своим пальцем и смотрю в эти красивые глаза Леа.

— Скользни своим пальцем внутрь. Трахай себя пальцем, пока я не решу, что делать с тобой.

Я наблюдаю, как ее указательный палец скользит в ее киску. Ее движения беспорядочны, будто она напряжена, и не может довериться моим приказам. Когда ее палец проникает глубже, мышцы сжимаются вокруг него, и переполненная ощущениями, она откидывает голову назад и приоткрывает губы.

Внезапно мне нужно, чтобы эти красивые губы были вокруг моего члена.

Я сажусь на колени.

— Поднимайся, — говорю я ей.

Она постепенно вытягивает палец из себя и садится передо мной, как красивая, послушная сука.

— Я хочу, чтобы ты отсосала мне, — говорю я, поглаживая свой твердый член. — Я дам тебе инструкции, если ты нуждаешься в них.

Ее взгляд на мгновение встречается с моим, прежде чем она медленно наклоняется, вбирая мою пульсирующую головку в свой рот. И я приписываю ей дополнительные очки за то, что она не спрашивает о презервативе. Она доверяет мне, что я чист. Это хорошо.

Она открывает рот шире, чтобы взять меня глубже, я немного покачиваю бедрами, заставляя ее принять три четверти меня. Она останавливается, когда моя головка задевает заднюю стенку ее горла, но затем я чувствую, как она заглатывает меня.

Черт побери, она смогла принять меня всего. Ее глаза поднимаются к моим, и я едва не изливаюсь в ее горло прямо в этом момент.

По мере того, как она берет меня глубже, ее щеки немного втягиваются, все мои чувства смешиваются, и я не могу сдержать стон.

— Хорошая девочка, — я глажу по голове, и со щеками и губами все еще обхватывающими меня, она двигает головой и начинает отсасывать мне.

После того как я толкнулся ей в рот, я изнываю от боли.

Обычно я отдаю им приказы, но у нее такие хорошие руки Леа, я хочу трогать их. Я хватаю ее руку, лежащую на одеяле, и прижимаю ее ладонь к своим яйцам, заставляя с силой сжать ее пальцы у основания члена.

— Сожми меня, сильно, прямо там.

Ее пальцы сжимаются вокруг меня. Я толкаю свой член в ее горло.

— Жестче, — стону я.

Она усиливает свою хватку на мне, и моя головка пульсирует с такой силой, что это почти болезненно.

Недостаточно!

— Жестче, — рычу я.

Она сжимает мои яйца немного сильнее, но и этого недостаточно.

Я опускаю свою руку на ее и прижимаю ее пальцы к себе.

— Я хочу, чтобы ты сжала, — говорю я ей. — Потяни вниз и сожми.

Ее рука вокруг меня расслабляется, и я хочу закричать, когда она выпускает мой член изо рта.

Какого черта не так с тобой? Я втягиваю воздух, в то время как мой свирепствующий ум пробегается по списку наказаний.

— Это было больно, — шепчет она.

Моя челюсть сжимается.

— Возьми мой член назад себе в рот. И считай, что это приказ, — я провожу пальцем по ее подбородку, а затем поднимаюсь, чтобы прижать ее плечо рукой.

Она сжимает меня, достаточно, чтобы я задохнулся, и с жадностью поглощает мой член назад в свое горло.

— Сделай больно, — резко говорю я.

Она, черт возьми, ошеломляет меня, выпуская мой член из горла. Нахальная сука!

Мягкие голубые глаза смотрят в мои. Они выглядят извиняющимися.

— Я не хочу причинять тебе боль, — шепчет она, поглаживая меня вверх и вниз. Большие голубые глаза. Такие же, как у Леа. Я могу почувствовать узел, формирующийся где-то внизу в животе.

— Почему ты хочешь, чтоб я это сделала? — шепчет она.

— Никаких вопросов.

Она кружит языком вокруг моего ствола и головки, и я выпускаю вдох, который задержал. Затем она снова поднимает на меня глаза Леа.

— Ты платишь другим девушкам, чтобы они причиняли тебе боль? — шепчет она.

— Никакой платы, — распоряжаюсь я, когда моя ладонь опускается на ее голову, ее шелковые волосы скользят напротив моей ладони. — Это то, из-за чего ты хочешь делать это? — хмурюсь я. — Из-за долбаного чека?

— У тебя грязный рот, — шепчет она. Затем она наклоняется и облизывает меня, как леденец. Ее руки обхватывают мои тяжелые яйца, она перекатывает мои яички внутри своей теплой ладони и ладно: это чувствуется хорошо. Действительно чертовски хорошо, но без боли что-то в моей груди начинает сжиматься.

— Для того чтобы это работало, ты должна сжимать, — хриплю я.

Я стараюсь думать за пределами похоти, что разжигается в моих венах, и запускаю свою руку в ее волосы. Я глубоко вдыхаю, фокусируясь на боли, которая я знаю — придет, и на удовольствии. Она снова отрывает свой рот от меня, оставляя мой член холодным и влажным.

Моя челюсть опускается, и я смеюсь.

— Ты вообще сабмиссив?

— Я не уверена.

Она садится немного прямее, ее руки все еще вокруг моей мошонки, а ее рот останавливается, как будто ее это правда беспокоит.

— Не уверена? — я испускаю небольшой стон, когда она наклоняется и прослеживает линию вокруг моей головки своим языком. — Почему тогда... черт... ты здесь?

Она убирает свой рот и приводит меня в изнеможение своей рукой.

— Я хотела попробовать это, — признается она, глядя мне в глаза, — но я просто не могу делать то, что говорит кто-то другой. Я слишком напугана.

Ее рука дрожит, когда она признается в этом. Это делает меня нелогично злым.

— Кто-то причинил тебе боль? — спрашиваю я.

Она отводит глаза вниз к матрасу, когда ее рука поглаживает меня сверху вниз.

— Я просто... не очень хороша в доверии.

Я пропускаю ее волосы между пальцев, притягивая их немного ближе к плечу.

— Начни сжимать меня. Я могу принять это. Доверься мне.

Она качает головой.

— Это причинит тебе боль. Я не хочу причинять тебе боль.

Я вздыхаю.

— Ты когда-нибудь думала, что, может быть, я хочу?

— Ты хочешь? — спрашивает она, ее глаза расширены.

— Да, — рычу я.

Она сжимает, не так сильно, как мне нравится, и засасывает член в свой рот. Затем она сжимает свой рот вокруг меня, достаточно сильно, чтобы вызвать немного боли. Я вдыхаю запах арбуза и изливаюсь ей в рот.


Загрузка...