Мертвая Комната

Короли, построившись, как на параде, стояли смирно, а человек простого сословия шагал мимо. Он был гидом, но униформа делала его похожим на солдата, и его хриплый голос, называвший каждую коронованную особу Европы, все больше раздражал Каллендера. Реджиналду уже вконец опротивел этот назойливый человечек и тянувшиеся бесконечной вереницей восковые фигуры; эти мягкие статуи с фальшивыми украшениями начали вызывать у него отвращение еще до того, как он вошел в музей мадам Тюссо, поскольку в связи с легкой воспламеняемостью экспонатов ему пришлось выбросить последнюю из импортных сигар дяди Уильяма.

И ни до, ни после этого публичного оскорбления не случилось ничего, что могло бы смягчить гнев Каллендера. Поход в музей мадам Тюссо, на Бейкер-стрит, начался самым ужасным образом: наняв кэб, Каллендер приехал к Фелиции Лэм, но обнаружил лишь ее отсутствие. Зато тетя Пенелопа присутствовала самым навязчивым образом и кокетливо заявляла свои права на Каллендера в качестве сопровождающего, пояснив, что Фелицию четверть часа тому назад посадил в свою карету мистер Ньюкасл, тот самый медиум. Охватившее было Каллендера негодование быстро сменилось почти что паникой: он никак не мог отделаться от беспричинных опасений, что его невесту похитили и теперь ему ее больше не видать. Добираться до музея восковых фигур пришлось под аккомпанемент непрекращающейся болтовни тети Пенелопы, так что поездка превратилась в пытку.

Кульминация, которая, к удивлению Каллендера, вызвала у него лишь раздражение, оказалась сущим пустяком. Фелиция, с притворной скромностью потупив глаза, стояла в освещенном газовыми фонарями вестибюле универсального магазина на Бейкер-стрит, держась за длинную, тонкую руку Себастиана Ньюкасла. Не приходилось сомневаться в близких отношениях между ними, и Каллендер, пусть и ощущая, что дальше ничего столь значительного уже не произойдет, закипел от злости. А когда тетя Пенелопа потащила его осматривать выставку, ему показалось, что Фелиция улыбнулась ей с благодарностью. Было понятно, что за все билеты заплатил Ньюкасл, и Каллендер, по правде говоря, в этом отношении не мог предпринять решительно ничего.

Экскурсия по галерее восковых фигур для Каллендера превратилась в кошмар задолго до того, как он оказался возле Комнаты ужасов. Экспонатов он почти не замечал, зато от его внимания не ускользнул ни один из тех взглядов, которыми обменивались его невеста и Себастиан Ньюкасл. Они, казалось, намеренно отставали от остальных, увлеченно беседовали на личные темы, в то время как Каллендер шагал вперед под напором толпы, а также тети Пенелопы – эту женщину он рад был бы удавить. Лицо Каллендера пылало, галстук душил его: может, Фелиция сознательно над ним издевается? Он так напряженно следил за идущей позади группы парой, что чуть было не сбил с ног экскурсовода, когда процессия неожиданно остановилась у двери, вход в которую преграждал шнур из алого бархата.

– Здесь мы завершим нашу экскурсию, – объявил человечек в синей форме. – То есть вы увидели основную экспозицию. Но за моей спиной, леди и джентльмены, за этим шнуром, за этой дверью, находится Мертвая Комната. Или, как ее еще выразительно называют, Комната ужасов в музее мадам Тюссо. Те из вас, кто приобрел билеты на эту необычную выставку, могут сейчас последовать за мной, но предупреждаю вас, что этот зал содержит изображения пороков и инструментов уничтожения. Здесь представлены самые отъявленные душегубы и злодеи прошлого и настоящего, а также подлинные орудия пыток и казни, в том числе и та самая гильотина, на которой расстался с жизнью король Франции. Кроме того, вы увидите изображения отрубленных голов короля и его королевы, Марии-Антуанетты, а также таких известных деятелей, как мистер Робеспьер, – все это подлинные слепки, которые непосредственно после казни выполнила своими умелыми руками мадам Тюссо, тогда совсем юная девушка, и было это более полувека тому назад. Эта выставка не для пугливых, да, леди и джентльмены, но вы предупреждены, и тех из вас, кто отважился посетить Мертвую Комнату, прошу следовать за мной.

Каллендер с некоторым удивлением наблюдал, как толпа постепенно растаяла: то ли побаиваясь, то ли жалея денег на билет, британская публика, по крайней мере в этот вечер, не склонна была любоваться ужасами. В итоге осталось всего четверо посетителей, и все они были из компании Каллендера, хотя, конечно же, возглавляла группу тетя Пенелопа. Она подчеркнула этот момент, вскрикнув от восторга, когда дверь в Комнату ужасов открылась и ее пригласили внутрь.

В зале было темно, – так и задумано, решил Каллендер, – и в первый момент ему показалось, что в сумерках их поджидает толпа. Когда глаза его привыкли к потемкам, он понял, что фигуры расположены группами, как заключенные, ожидающие приговора на скамье подсудимых. Он заметил, что среди экспонатов попадаются и женские фигуры; особенно привлекла его внимание весьма пожилая дама в сером платье. В целом же все они не производили особого впечатления, тем более это были всего лишь скульптуры.

– Так вот она, знаменитая Мертвая Комната, – громко произнес Каллендер, зная, что за ним идет Фелиция. – На вид не так уж и страшно. За вознаграждение в сто гиней я с удовольствием провел бы ночь среди этих оцепеневших злодеев.

– Простите, сэр, – с улыбкой ответил гид. – Эту награду предлагает Госпожа Молва, а не мадам Тюссо, которая вовсе не хочет, чтобы после десяти часов вечера, когда музей закрыт, здесь ходили посетители. Единственным живым человеком, которому позволено проводить ночь среди этих фигур, является сама мадам Тюссо.

– И вы и вправду на такое пошли бы, Реджиналд? – потрясенно спросила тетя Пенелопа, и Каллендер почувствовал некоторое удовлетворение, хотя ему было бы приятнее услышать реакцию Фелиции. Он осмелился посмотреть назад и с удовольствием отметил, что взгляд ее бледно-голубых глаз направлен на него.

– Конечно, этот приз кто-то просто выдумал, – сказал он. – Здесь и школьника ничем не напугаешь. Что это за два типа вот там? – Он указал тростью на парочку лохматых бандитов, в кепках и рваных шарфах.

– Что же, сэр, вы начали не в том порядке, как это принято, но посетителей сегодня так немного, что последовательность, думается, значения не имеет. Это Берк и Хэйр. Подонки, обворовывавшие могилы и убивавшие людей. Они крали трупы для изучения в анатомических лабораториях, а потом начали убивать, когда свежих трупов на кладбищах не хватало. Берк был казнен в тысяча восемьсот двадцать девятом году, по доносу своего подельника. Они оскорбляли мертвых и губили живых. Подлейшие типы, и эта композиция – одна из наиболее популярных у посетителей.

Эта история, напомнившая Каллендеру кое-что из его собственного прошлого, не особенно его позабавила.

– Конечно, такие пакости давно ушли в прошлое, – отметил он. – Теперь в медицинские школы поступают все необходимые им материалы.

– Но и сейчас находятся подонки, готовые грабить мертвых, – вмешался Себастиан Ньюкасл.

Рука Каллендера против его воли потянулась к карману жилета, где лежали часы дяди Уильяма. Он снова призадумался, насколько большой силой может обладать этот медиум, но потом отбросил все свои подозрения, а также воспоминания о спиритическом сеансе. То видение было вызвано гипнозом или усталостью, а может, каким-нибудь наркотическим препаратом, но со сверхъестественными силами, конечно же, не имело ничего общего.

– Как же люди могут быть способны на такие презренные поступки, – тихо проговорила Фелиция, и Каллендер снова почувствовал, что вот-вот покраснеет от стыда. А вдруг они что-то знают?

Тут ему вспомнилась строчка из старинной пьесы, на которую однажды его затащил дядя, – что-то насчет того, что совесть делает людей трусами, – и он решил не тревожиться. Все же он забеспокоился, когда отметил, что ни Себастиан Ньюкасл, ни Фелиция Лэм не сказали ему ни слова, если не считать формальных приветствий, пока не затронута была тема ограбленных покойников. Он в отчаянии начал искать, на что можно было бы переключить внимание, и тут случилось как раз то, что нужно, хотя вряд ли он рассчитывал на нечто подобное: тетя Пенелопа заверещала.

Он посмотрел туда, куда она показывала пальцем, и глаза его ошеломленно распахнулись, увидев то, что она заметила первой. Та самая женщина в сером, почти скрытая фигурами убийц. Она встала! Ее морщинистое лицо обратилось к неяркому газовому светильнику, глаза блеснули, и дама улыбнулась. Теперь, когда она стояла, за ней нависла гигантская тень, и Каллендер неуверенно шагнул назад, а тетя Пенелопа рухнула ему на руки. И они упали бы на пол, если бы не холодный неподвижный корпус Ньюкасла. Каллендер почувствовал, как сомкнулись на запястье его взлетевшей вверх руки пальцы медиума, и тут же понял, что ожившей фигуры боится меньше, чем этого ледяного существа у себя за спиной. Перед глазами его промелькнуло застывшее лицо Ньюкасла, суровое и полное презрения личико Фелиции и сморщенные черты пожилой дамы, будто скользившей в его сторону. Все эти лица были бледны.

– Мадам Тюссо! – произнес гид, поспешно шагнув назад, и в его поклоне отразилось раболепие. – Я не предполагал, что вы здесь!

– Вот вы меня и представили, Джозеф. Где же мне, старушке, встретить своих друзей, как не среди мертвых? Сегодня вы можете уйти пораньше, Джозеф; я сама займусь нашими гостями. Один из них меня очень заинтересовал.

Джозеф буквально бегом удалился, и Каллендер, проследив взглядом за исчезающим из виду гидом, резко повернул голову, ожидая, что пожилая ваятельница восковых фигур смотрит на него. Вместо этого он тут же обнаружил, что мадам Тюссо, моргая, всматривается в лицо Себастиана Ньюкасла.

– Мы раньше не встречались, сэр?

– Мне представляется, что я вряд ли мог, где-то встретив мадам, не запомнить ее.

– Вы любезны. Но насколько вы правдивы?

Хотя по-английски мадам Тюссо говорила бегло, все же можно было догадаться о ее французском происхождении, да и в речи Ньюкасла слышалось что-то иностранное, но Каллендер не мог понять, что это за акцент.

– Ваше лицо, как мне кажется, забыть невозможно, – сказала пожилая дама.

– А теперь вы мне льстите, – ответил Ньюкасл.

– Едва ли я имела такие намерения, но ваш шрам, простите за грубость, совершенно незабываем.

– Извините, если мой шрам оскорбил ваши чувства.

– Что вы, сэр. Это я должна просить прощения, но мне кажется, что я вас помню. Тот, кто дожил до восьмидесяти семи, как я, многое успел повидать. И мне кажется, что я помню человека с таким же лицом, как ваше, или, по крайней мере, слышала о нем. Но это было так много лет назад, что едва ли вы и были тем человеком.

Себастиан Ньюкасл лишь поклонился в ответ. В Мертвой Комнате было так темно, что лиц было почти не разглядеть, так что Каллендер никак не мог догадаться, о чем думают двое беседующих, зато он прекрасно видел, как Фелиция переводит взгляд с мадам на Ньюкасла и обратно. Однако настоящим потрясением для него стало то, что тетя Пенелопа, придя наконец в себя, вырвалась у него из рук и поинтересовалась, знакомы те двое или нет.

– В Париже, в те времена, когда бушевала революция, поговаривали, – сказала мадам Тюссо, – что один чародей нашел способ жить вечно.

– Неудивительно, во времена общего смятения рассказывают много таких историй, – ответил Ньюкасл.

– Само собой, – согласилась мадам Тюссо. – А человек, о котором я говорю, был бы сейчас старше меня. Все это произошло более пятидесяти лет назад. Должно быть, это всего лишь совпадение.

– И такое, говорят, бывает, – сказал Ньюкасл.

– Он был испанцем, – продолжала мадам Тюссо, – и я многое отдала бы за то, чтобы изваять его портрет из воска, но теперь все это уже позади. Не хотите ли взглянуть на реликвии, напоминающие мне о революции? Я дорого за них заплатила.

– Чем же? – спросила Фелиция.

Увлеченно следивший за разговором Каллендер о ней почти забыл.

– Тем, что руки мои были в крови, юная леди, а еще тем, что воспоминания не покинут меня, пока еще живо мое старое тело. Я училась мастерству у моего дяди, и по приказу вождей революции мне приходилось делать восковые слепки с голов, только что брошенных палачом в корзину. Только что отсеченных вот этим орудием!

Мадам Тюссо выразительным жестом протянула руку и дрожащим пальцем указала на мрачные очертания сооружения из деревянных брусьев и веревок. Даже при таком слабом освещении скошенное стальное лезвие тускло поблескивало.

– Гильотина! – ахнула тетя Пенелопа.

Она слегка качнулась в направлении орудия казни, как будто в трансе, и уставилась на острый край. Можно было подумать, что она опасается, не рухнет ли нож гильотины на плаху, подойди она чуточку ближе. Сначала она опускала взгляд все ниже и ниже, а потом наклонилась, разглядывая экспонаты у подножия гильотины. Тетя Пенелопа напоминала Каллендеру хозяйку, разглядывающую куски в мясной лавке.

Восковые головы с упреком глядели вверх. Для негодования у них было три причины: когда отсекают головы, и так хорошего мало, но еще хуже, когда с твоей головы снимают слепок, и уже совершенно невыносимо, когда зеваки покупают билеты, чтобы на этот слепок поглазеть. Тетя Пенелопа как-то сникла под пристальными взглядами слепков. И издала странный звук.

– Мне очень нехорошо, – проговорила она. – Мне, я думаю, лучше отправиться домой.

– Нам всем пора по домам, – сказал Каллендер.

– Нет-нет, мой мальчик, я вовсе так не считаю. Мистер Ньюкасл – давнишний приятель мадам Тюссо. Отвезите меня, а остальные пусть побудут здесь еще.

Тетя Пенелопа снова начала пошатываться, вот-вот готовая упасть на руки Каллендеру; эта ее манера все больше его раздражала.

– Очень мило с твоей стороны, Реджиналд, – тактично завершила обсуждение Фелиция. – Со мной здесь будет мистер Ньюкасл, а значит, мне ничего не грозит.

Каллендеру ужасно хотелось возразить, но он понимал, что спорить тут бесполезно. Тому, кто хочет выглядеть джентльменом, ничего и не остается, кроме как вывести старую дуру на улицу и нанять для нее кэб. Стараясь сохранять хладнокровие, он неуклюже попятился к выходу, а трое оставшихся в Мертвой Комнате улыбались ему; вряд ли ему удалось бы сдержаться, заметь он, как тетя Пенелопа подмигивает своей племяннице.

– Похоже, с возрастом разума прибавляется даже у таких, как она, – заметил Ньюкасл.

– Она на самом деле такая душка, хотя частенько и трещит без умолку. Она знала, как мне хочется остаться здесь еще немножко, но Реджиналд обязательно устроил бы какую-нибудь сцену.

– Так вы желали бы увидеть другие мои работы? – спросила мадам Тюссо.

– Нет, – поторопилась ответить Фелиция. – То есть, я хотела сказать, конечно же, но сейчас мне хотелось бы побольше узнать о том джентльмене, который, как вы рассказывали, был так похож на мистера Ньюкасла.

– Возможно, это был один из моих предков, – предположил человек со шрамом.

– Такие раны тоже передаются от отца к сыну? – спросила пожилая дама. Она протянула руку к Ньюкаслу и погладила его по щеке. – Я с удовольствием изобразила бы такое лицо в воске.

– Для Мертвой Комнаты в вашем музее, мадам? – спросил Ньюкасл.

– Мистер Ньюкасл имеет некоторое отношение к мертвым, – сказала Фелиция. – Он разговаривает с ними. Он медиум.

Ей казалось, что она должна что-то сказать, пусть ей и мешали задать интересовавший ее вопрос отчасти обыкновенная вежливость, отчасти – необычайный страх. Тех двоих объединяло некое взаимопонимание, к которому ей не терпелось приобщиться.

– А этот джентльмен из Парижа, – спросила она наконец. – Вы не помните, как его звали?

– Он был испанским грандом… дон Себастиан… не поможете мне, мистер Ньюкасл?

– Думаю, да. Конечно же, я же изучал подобные явления. Его звали дон Себастиан де Виллануэва,[2] кроме того, я припоминаю, что все его заявления по поводу собственного бессмертия не имели под собой оснований. Разве так и не было обнародовано известие о его смерти? Пожилая дама на мгновение задумалась.

– Нашли одну девушку, почти сумасшедшую, и она рассказала, что видела, как он то ли рассыпался, как разбитое стекло, то ли рассеялся, обернувшись облачком дыма, или что-то в этом роде, так что я полагаю, что он умер. С другой стороны, знаток черной магии вполне мог устроить подобные фокусы, если ему было необходимо на какое-то время исчезнуть…

– Совершенно верно, – согласился Себастиан Ньюкасл, и Фелиция Лэм вздрогнула. Она услышала, как где-то неподалеку звонит колокол.

– Час уже поздний, – сказала Мадам Тюссо, – а я стара. Я вынуждена просить вас оставить меня одну, среди моих друзей.

– Конечно же, мадам, – ответил Ньюкасл. Из жилетного кармана он достал серебряные часы и глянул на циферблат. Корпус часов имел форму черепа. – Время позднее, музей закрывается, а человеку моей профессии недопустимо навлекать на себя обвинения в том, что задержал юную леди до неприлично позднего часа. Мы должны удалиться, мисс Лэм. Доброй ночи, мадам.

Ваятельница восковых фигур сделала реверанс, медиум поклонился, и Фелиция почувствовала, как ее торопливо уводят из Мертвой Комнаты, но, как только она вышла, Ньюкасл остановился.

– Прошу вас, подождите меня здесь. Мне нужно на пару секунд вернуться. Я забыл заплатить нашей провожатой за экскурсию.

В полумраке возле гильотины его ожидала мадам Тюссо.

– Дон Себастиан, – обратилась она к нему.

– Мадам, – ответил он. – Я надеюсь, что вы сохраните в тайне мой секрет.

– Вряд ли вам стоит рассчитывать, что о нем вскоре не узнает эта девушка.

– Это почти не имеет значения. Она станет моей ученицей. Она этого желает.

– Это она вам так сказала?

– Ей не нужно говорить, я и так все знаю.

– А много ли у вас было таких учеников за те полвека, что вы обитаете в Лондоне?

– Ни одного, – признался дон Себастиан. Он обвел пристальным взглядом восковые фигуры вокруг. – Но у меня, как и у вас, есть свои мертвецы, и находятся те, кто готов заплатить, чтобы увидеть их. Доход небольшой, но и потребности мои скромны.

– Мне кажется, что вам нужно то, чего не купишь ни за какие золотые, не так ли?

– За золотые можно порой купить больше, чем мы полагаем. А когда кое-что купить оказывается невозможно, я стараюсь ограничиться легким перекусом, так что моя жертва лишь несколько дней чувствует недомогание и вскоре обо всем забывает. И дважды из одного ключа я не пью никогда. Я крайне редко забываюсь настолько, что перенасыщаюсь на своем пиршестве, а когда такое случается, что же, и это поправимо.

– Для этого, наверно, нужно лекарство из дерева, да?

– Как вы проницательны, мадам.

Старушка шаркающей походкой подошла к креслу-качалке, стоявшему в углу.

– Если я за восемьдесят семь лет не научилась проницательности, то на что мне остается надеяться?

– Простите, совсем забылся, мадам. Я дважды возвращался в мир бестелесных духов, так что на земле я провел лишь на несколько лет больше, чем вы.

– И вы никогда не могли обрести покой?

– Однажды, когда в древнем мире наступил конец света, боги забрали меня к себе в рай, но через несколько столетий я воспользовался заклинанием, которое сам же и придумал, и оказался в вашем Париже. И, зная, как много существует менее приятных сфер, где случается обитать духам, я с удовольствием пребываю здесь.

Старушка откинулась на спинку кресла.

– Тогда я желаю вам доброй ночи, сэр, и – bon voyage.[3]

– Я забыл сделать одну вещь, – сказал дон Себастиан. Он поднял руку, и из пустой ладони покатился поток золотых гиней. Они упали в корзину, где лежало восковое изображение отрубленной головы Марии-Антуанетты.

– Красивый жест, сэр, – сказала мадам Тюссо, – только хорошо бы, голова в корзине не пострадала!

– Да как бы я мог осмелиться ее повредить, мадам. Вы же настоящий художник!

Загрузка...