Журнал «Вокруг Света» №01 за 1972 год

Ураган без ветра

В декабре 1970 года в Пакистане впервые в истории независимого развития страны состоялись всеобщие выборы в Национальное собрание. Среди других политических партий и группировок в них участвовала и наиболее представительная партия Восточного Пакистана — Народная лига («Авами лиг»), возглавляемая видным политическим деятелем Муджибуром Рахманом.

На выборах эта партия завоевала абсолютное большинство депутатских мест (167 из 313) и могла стать партией большинства в новом правительстве. Однако логика политических событий в Пакистане после выборов была внезапно нарушена. Военная администрация, возглавляемая президентом Пакистана генералом Яхья Ханом, усмотрела в политической программе Народной лиги угрозу целостности страны.

На самом же деле Народная лига, как и некоторые другие партии Пакистана, выступала с обычными демократическими лозунгами. Она требовала осуществления в Пакистане прогрессивных социально-экономических преобразований и, в частности, ограничения крупного помещичьего землевладения, национализации банков, важнейших отраслей промышленности и т. д. Внешнеполитическая платформа Народной лиги предусматривала развитие дружественных отношений Пакистана со всеми странами, в том числе и с соседней Индией, борьбу за выход Пакистана из агрессивных военных блоков СЕНТО и СЕАТО и т. д.

Народная лига выступила за претворение в жизнь «шести пунктов» Муджибура Рахмана, выдвинутых еще пять лет назад. Существо этих «шести пунктов» сводилось к предоставлению Восточному Пакистану — одной из ведущих провинций страны — широкой политической и экономической автономии в рамках пакистанского государства, в ведении которого по-прежнему оставались бы вопросы обороны и внешних сношений. (Автор репортажа называет провинцию Восточный Пакистан Восточной Бенгалией, поскольку большинство населения в ней — бенгальцы; ныне ее также называют Бангла Деш.)

Центральные власти Пакистана не пошли навстречу требованиям Народной лиги, и в Восточном Пакистане родилось движение «Неповиновения».

В результате в Восточном Пакистане разразилась трагедия, которую нельзя сравнить даже с жесточайшим стихийным бедствием — наводнением и бурей, обрушившимися на него в ноябре 1970 года. Около 10 миллионов восточнопакистанских беженцев вынуждены были покинуть свою родину и искать убежища на территории Индии.

«На индо-пакистанской границе происходят военные столкновения, — говорилось в заявлении ТАСС от 6 декабря прошлого года. — Хорошо известно, что главной причиной напряженности, которая нарастала в последнее время в отношениях между Пакистаном и Индией, является положение, создавшееся в Восточном Пакистане в результате действий пакистанского правительства против населения этой части страны... Советский Союз выступает за безотлагательное прекращение кровопролития и осуществление политического урегулирования в Восточном Пакистане на основе уважения законных прав и интересов его народа».

Энтони Маскаренхас, журналист из пакистанской газеты «Карачи морнинг ньюс» и корреспондент лондонской «Санди таймс», был командирован центральным правительством Пакистана в Восточный Пакистан для написания репортажа о «возвращении к нормальной жизни» в этих районах, а также для отображения действий пакистанской армии, «расправляющейся с мятежниками». Однако Энтони Маскаренхас написал то, что увидел в действительности. В результате он был вынужден вместе с семьей покинуть страну.

Абдулу Бари, портняжке из Дакки, не повезло. Подобно миллионам своих бенгальских соотечественников, он совершил роковую ошибку, бросившись бежать при виде патруля пакистанской армии.

Теперь он стоял в окружении солдат и дрожал, потому что его должны были пристрелить.

— Так бы мы его убили, когда он кинулся бежать, — любезно пояснил мне майор Ратор из 9-й дивизии. — Мы придержали его для вас. Вы ведь новенький здесь, и это должно на вас подействовать.

— Зачем же его убивать?

— Есть предположение, что он индиец или сепаратист. Они знают, что мы их вылавливаем, и удирают, тем самым выдавая себя.

— А за что вы убиваете индийцев?

— Неужели мне надо напоминать вам, что индийцы хотели уничтожить Пакистан? — строго спросил Ратор. — Теперь, когда идут бои, мы можем по случаю избавиться от них. Но, само собой, мы убиваем только мужчин.

История событий такова. В ночь на 25 марта военизированные отряды бенгальцев сделали попытку вооруженного выступления. Были жертвы. Об этом мне было позволено рассказать, ибо пакистанское правительство желало придать эти факты огласке. Но в тайне оставалось другое: уже на следующий день, 26 марта, военное правительство Яхья Хана послало войска для «окончательного решения вопроса».

Именно этим занимается сейчас западнопакистанская армия в Бенгалии. Жертвами погромов стали не только индуисты, составлявшие 10 процентов 75-миллионного населения Восточной Бенгалии. Тысячи мусульман, студентов, профессоров, политических деятелей были убиты. Та же участь постигла военных и полицейских, попытавшихся 26 марта провозгласить республику Бангла Деш. В общей сложности погибло 250 тысяч человек, не считая умерших от голода и эпидемий.

В течение шести дней, что я двигался по Восточному Пакистану с офицерами 9-й дивизии, я мог своими глазами оценить размах учиненной резни. Я видел, как индуистов выгоняли из деревень и пристреливали на месте, предварительно раздев их и убедившись, что они не обрезаны, как положено мусульманину. Я слышал вопли тех, кого забивали насмерть дубинками в полицейском участке в Комилле. Я видел, как под покровом ночи уезжали набитые трупами грузовики. Не веря своим ушам, я слушал за ужином похвальбу офицеров о том, сколько у них набралось убитых за день.

И все это совершается, как скажет вам любой офицер, во имя «сохранения единства, целостности и идеологического сплочения Пакистана». На самом деле военная акция, задуманная как средство сближения обеих территорий страны, лишь углубила идеологическую пропасть. Бенгалию держат в составе Пакистана лишь армейские штыки. А армией руководят пенджабцы, издавна презиравшие и ненавидевшие бенгальцев.

Военные репрессии идут в две фазы. Первая зовется «чисткой» — это слово служит обозначением резни. Вторая — «восстановлением порядка», что означает превращение Бенгалии в послушную колонию Западного Пакистана. Эти расхожие выражения вместе с терминами «неверный» и «иностранный агент» предназначены для того, чтобы ломать комедию перед остальным миром. Здесь, на месте, очищенные от пропагандистских напластований, они означают трагедию уничтожения и колонизации.

Кроме того, понадобилось оправдать геноцид по отношению к проживавшим в Бенгалии индуистам. «Индуисты с помощью своей агентуры разложили мусульманские массы, — сказал мне полковник Наим в столовой штаба 9-й дивизии в Комилле. — Они дочиста грабили провинцию и все переправляли через границу в Индию. Они составляли почти половину общего числа учителей, но своих собственных детей отправляли в калькуттские школы. Дошло до того, что бенгальская культура переродилась в индийскую культуру, а дельцы из Калькутты нещадно эксплуатировали Восточный Пакистан! Нужно очистить эту землю и отдать ее народу, а народу возвратить его веру».

Майор Башир, хваставшийся тем, что лично застрелил двадцать восемь человек, объяснил мне, потягивая зеленый чай, как он представляет себе ситуацию:

— Идет война между правоверными и отступниками. У здешних людей в большинстве мусульманские имена, и они считают себя мусульманами. Но в глубине души они остаются индусами. Трудно поверить, но местный мулла объявил в мечети, на молении в пятницу, что правоверные попадут в рай, если убьют западных пакистанцев! Мы ликвидировали этого негодяя и всех остальных тоже. Те, что останутся, будут истинными мусульманами. Мы их научим говорить на урду!

Подобные вымышленные доводы, основанные на собственных предрассудках, приводили все солдаты и офицеры, с которыми я разговаривал. Им нужно было найти козлов отпущения для того, чтобы оправдать, хотя бы в собственных глазах, кошмарное решение возникшей политической проблемы.

Геноцид вершится с легкостью необыкновенной. Утром 19 апреля я находился в кабинете майора Аги, председателя военного трибунала в Комилле, когда вошел полицейский инспектор со списком задержанных. Ага пробежал его и небрежно пометил карандашом четыре фамилии.

— Этих доставить сюда и к вечеру ликвидировать. — Потом еще раз взглянул на список. — Добавьте-ка к ним и этого воришку.

Смертный приговор был вынесен за стаканом кокосового молока. Я выяснил, что двое из обреченных были индуистами, третий — «студент», а четвертый — активист Народной лиги. Что касается «воришки», то им оказался паренек по имени Себастьян, задержанный в момент, когда он нес домой вещи своего приятеля-индийца.

Вечером пятерых арестованных привели со связанными за спиной руками в участок. Ровно в шесть вечера, когда настал комендантский час, вспугнутые грифы кинулись на глухие удары деревянных дубин, обрушившихся на головы обреченных.

Капитан Азмат, адъютант командира 9-й дивизии генерала Шовката Раза, был постоянной мишенью для саркастических шуток своих коллег. Оказывается, он единственный офицер части, не убивший ни одного человека! Майор Башир не уставал повторять: «Ну, Азмат, завтра мы сделаем из тебя мужчину. Посмотришь завтра, как они у тебя запрыгают».

Башир стал рассказывать, как утром к нему пришел бородач справиться о своем брате, известном активисте Народной лиги, арестованном несколько дней назад. «Дхор гайя» («Он удрал»), — ответил ему Башир. Старик никак не мог взять в толк, как это его брат мог убежать с перебитой ногой. Я тоже — до тех пор, пока Башир, подмигнув, не объяснил, что эта фраза означала: «Убит при попытке к бегству».

Я так и не узнал, удалось ли капитану Азмату открыть счет своим жертвам. Дело в том, что бенгальские повстанцы, укрепившиеся в Фени, по дороге на Читтагонг, разрушили все мосты и застопорили продвижение частей 9-й дивизии. Дивизионное командование приказало спешно обойти Фени, чтобы закрыть границу, но бенгальские повстанцы, несмотря на интенсивную бомбежку, сумели все-таки пересечь индийскую границу.

Трудно представить себе, сколько жестокости обрушилось на этот благодатный край. Когда я приехал в Комиллу в конце апреля, повсюду распускались цветы. В зеленом ковре рисовых полей рдели красные «гол мохоры» («лесное пламя»). Кокосовые и манговые деревья сгибались под тяжестью плодов. Вдоль дороги прыгали козы.

Все лагеря для беженцев и все больницы в индийских приграничных с Пакистаном городах одинаковы. Штат Трипура... Когда-то жизнь здесь была налаженной и хоть не для всех легкой, но все же устоявшейся, обещавшей лучшее завтра. Сегодня штат затоплен эмигрантской волной. Местный лагерь для беженцев всего в 160 километрах от столицы Восточного Пакистана Дакки, и сюда за два месяца, едва волоча ноги от усталости, после тяжелейшего пути по полузатопленным джунглям собралось пятьдесят тысяч несчастных. В их глазах неугасшие пожары, зияющие глазницы окон, танки, тяжело переваливающиеся по вымоинам дорог, солдаты, бьющие женщин и детей... Больницы Трипуры заполнены ранеными и больными холерой. Самая большая больница, когда-то гордость столицы штата Агарталы, рассчитана на 240 коек, сейчас здесь 500 человек — многие лежат прямо на земле.

Рассказы беженцев тоже одинаковы и безрадостны...

«...Я находился в углу под лестницей, когда в дом ворвались солдаты. Я видел, как они убили мою мать, жену, дочь, сына, братьев и сестер... Сколько раз я видел, как они связывают свои жертвы и пускают им кровь — она нужна их госпиталям для переливания. Потом людей оттаскивают к дороге и пристреливают. Солдаты не убивают только девушек — их отправляют в армейские дома терпимости...» (Шестидесятилетний Эдвин да Коста, католик.)

«Я кормила грудью ребенка, когда в меня выстрелил солдат. Пуля задела мне руку и через нее попала в ребенка...» (Хадзара Бегум, мать трехмесячного сына.)

«Мы едва отплыли от пакистанского берега, когда появился патруль пакистанских солдат. Хладнокровно, как на учениях, установив пулемет, они выпустили очередь по нашей лодке. Я видел, как рядом со мной корчились в предсмертных муках люди, как падали они на дно лодки. Меня спасла мать, уже смертельно раненная, она каким-то нечеловеческим усилием дотянулась до меня и закрыла собственным телом. Вот так я и попала в Индию...» (Райма Хатун, четырнадцать лет.)

«Я дошел уже до самой границы, когда неожиданно из засады выскочили солдаты. Индийские пограничники стояли совсем рядом, но чем они могли мне помочь? Я не выдержал и закричал пакистанскому солдату, взявшему меня на прицел: «Не стреляй! Прошу тебя, пожалей! Я целый месяц добирался до границы, ну что тебе стоит, пропусти меня!» Солдат в ответ рассмеялся: «Ты не умрешь, так и быть. Но и себя я не хочу обидеть», — с этими словами он выпустил очередь мне по ногам». (Ритон Базур, мусульманин.)

...Их много здесь, специально раненных в руку, ногу. Не только в Трипуре, но и в других штатах Индии, где есть лагеря для беженцев. Калеки, чья судьба зависит от щедрости приютившей их страны, которая сама ведет давнюю затяжную войну с голодом.

Но в этом, еще недавно едва ли не самом густонаселенном районе мира не видно было ни единого человека.

— Куда подевались бенгальцы? — спросил я несколько дней спустя, глядя на опустевшие улицы Дакки.

— Разбежались по деревням. Но и в деревнях не видно было бенгальцев.

Зато там были солдаты, сотни солдат, суровые, с неразлучными автоматами на шее. По дорогам беспрестанно сновали патрули, чуть что открывая огонь. И повсюду, где была армия, не было видно бенгальцев.

Согласно законам военного времени, твердилось в печати и по радио, саботаж карается смертью. Если дорога оказывалась разрушенной или поврежденным мост, все дома в радиусе ста метров сжигались, а их обитателей расстреливали.

Как выглядит карательная акция, мы увидели утром 17 апреля под Хаджигани. В нескольких километрах от города повстанцы, весьма активные в этом районе, испортили мост. Тотчас был послан взвод учинить расправу. По обе стороны дороги поднялись столбы дыма.

Несколько часов спустя мы вновь увидели Хаджигани на обратном пути. Дождик тихонько стегал по корпусу «джипа». Перед мечетью стояло семь грузовиков с солдатами в походной форме. Двое из них под командованием третьего обрубком бревна выбивали дверь соседней лавки. Майор Ратор остановил машину:

— Что это вы делаете? — закричал он им.

Третий, наблюдавший, обернулся:

— А ты как думаешь?

Это оказался старый товарищ Ратора, майор Ифтикар из 12-го пехотного полка.

— Я думал, здесь грабят, — сказал Ратор.

— Нет, мы производим «чистку».

И он показал жестом, что они собираются снести все лавки на улице.

— Сколько мерзавцев ты ухлопал? — спросил его Ратор.

Ифтикар изобразил скромную улыбку:

— Только двенадцать. Да и с теми повезло — мы бы их упустили, не пошли я часть отряда в обход...

На следующий день Ифтикар с сожалением сказал мне:

— Вчера удалось сжечь лишь шестьдесят домов. Проклятый дождь помешал, иначе сожгли бы весь квартал.

Майор Ифтикар занимался карательными функциями: жег и убивал. После того как армия изгоняла из района повстанцев, каратели получали «карт бланш» и могли расстреливать всех индуистов, а также «сочувствующих».

На эту постоянную угрозу терроризированные бенгальцы реагировали двояко. Те, кто мог убежать, скрываются в джунглях, оставляя армии опустевшие города и поселки. Те, кто остался, вели себя с рабской покорностью, добавляя унижение к обрушившимся на них испытаниям.

Я проехал многие обезлюдевшие города, в том числе и Чанд-пур. В прошлом это был оживленный порт на реке Мегна. По ночам тысячи суденышек при свете неверного пламени сновали по реке. 18 апреля Чандпур был пуст: ни единого человека на улицах, ни одной лодки на реке. Остался едва один процент населения. Остальные бежали.

Они оставили после себя тысячи пакистанских флагов, которые висели над каждым домом, каждой лавкой. Казалось, мы попали на праздник невидимок. Разнесся слух, что армия разрушает дома, не помеченные пакистанским флагом.

Когда мы вошли в город Пактам, по улицам бродили одни лишь солдаты да трепетали флаги. Со мной был телевизионный оператор, которому надлежало снять фильм о «нормализации» — с митингами и собраниями. Я не представлял себе, кого отыщет майор Ратор в этом безлюдье, но он ответил, что это не проблема.

Из приведенных на допрос он выбрал бородатого старика и спросил, как его зовут. Маулана Сайдул Хук, ответил тот, добрый мусульманин и преданный пакистанец.

— Я доставлю вам за двадцать минут шестьдесят человек, — божился он. — А если вы дадите мне два часа, то и все двести.

Старик сдержал слово. Мы едва успели освежиться стаканом кокосового молока, как издалека послышались: «Да здравствует Пакистан! Да здравствует пакистанская армия!» Показалась странная процессия: полсотни оборванных изможденных стариков и колченогих малышей, кричавших нестройными голосами.

В несколько минут был собран «стихийный» митинг — с микрофонами, громкоговорителями и ораторами.

Некто Махбуб-ур-Рахман, назвавшийся учителем английского и арабского языков, усердствовал больше всех. После «митинга» я спросил майора, что он думает о произнесенной им речи.

— Речь правильная. Но этому мерзавцу я ни на грош не верю. Помечу-ка я его в списке...

Агония Восточной Бенгалии не закончена. И случиться может еще многое. Армия полна решимости до конца выполнить поставленную задачу. Две дивизии — 9-я и 16-я — были переброшены на самолетах из Западного Пакистана, чтобы усилить части 14-й дивизии, ранее расквартированной в Бенгалии. Это немалое достижение для страны с ограниченными возможностями. Надо было перебросить 25 тысяч человек, не пролетев при этом над индийской территорией. Семь «боингов» пакистанской авиакомпании на две недели прекратили все торговые перевозки и установили воздушный мост Карачи — Дакка через Цейлон.

20 апреля подполковник Баиг из 9-й дивизии сказал мне, что прочесывание территории займет два месяца. Но его предвидение не оправдалось. Повстанческие силы, используя партизанскую тактику, ловко уклонялись от прямого столкновения. А начавшийся муссон на три месяца лишил армию возможности проводить крупномасштабные операции.

До начала дождей пакистанское правительство получило от Китая девять речных канонерок небольшого водоизмещения. Еще несколько должны поступить в ближайшее время. Эти суда водоизмещением 80 тонн с мощным вооружением возьмут на себя задачи, которыми до того — в сухой сезон—занимались авиация и артиллерия. Сотни гражданских шаланд и барок, реквизированных у населения и усиленных моторами, дополнят флотилию. Армия намерена преследовать повстанцев и на воде.

Над страной веет призрак страшного голода. В нормальное время в 17 из 23 округов Восточного Пакистана завозили пшеницу и рис. В этом году из-за гражданской войны поставок не ожидается. Кроме того, было разрушено шесть крупных и несколько тысяч мелких мостов, что нарушило всякую связь в стране. Железнодорожная линия тоже бездействует, хотя власти и утверждают, что она «функционирует почти нормально».

Центральное правительство отказывается признать, что Бенгалии грозит голод. Бывший военный губернатор Бенгалии генерал Тикка-Хан вначале сказал, что он озабочен продовольственными вопросами. Но с тех пор правительство старательно камуфлирует опасность. Ибо ясно, что голод, подобно наводнению, вызовет массированный приток помощи из-за границы. Но помощь обычно сопровождается контролем за ее распределением. В этом случае не удастся скрыть подлинного размаха учиненной резни. Людей поэтому оставят умирать с голоду до полного завершения «чистки».

Сидя в своем комфортабельном кондиционированном кабинете в Карачи, мистер Карни, президент Банка сельскохозяйственного развития, резко сказал мне:

— Голод — прямой результат действий саботажников. Пусть же теперь мрут с голоду. Может, это образумит бенгальцев.

Совершив первоначально ошибку и применив силу, пакистанское правительство оказалось меж двух огней.

С одной стороны, режим террора не смягчается. А следовательно, ежедневно против правительства выступают тысячи новых людей, и пропасть между двумя крыльями Пакистана все углубляется. С другой стороны, всем ясно, что подобная политика в результате не приведет к успеху. Просто по той причине, что в Западном Пакистане не хватит людей для того, чтобы постоянно контролировать Бенгалию. Исходя из административных и экономических интересов — в частности, для того, чтобы сохранить заграничную помощь, главным образом из Соединенных Штатов, — правительству придется как можно скорее искать политическое решение проблемы.

Мне довелось слышать заверения руководителей в Западном Пакистане и видеть, что они творят на деле в Бенгалии. Я уверен, что намерение у них все же одно — превратить Восточный Пакистан в колонию. Перво-наперво армия занята тем, чтобы подавить автономистские тенденции в Восточном Пакистане. Военные власти не останавливаются ни перед чем ради этого.

Таким образом, военные фактически оказались вершителями судеб Пакистана. Армия действительно заплатила за операцию тяжелую цену, много убитых и раненых. В Дакке ходят упорные слухи, что среди убитых гораздо больше офицеров, чем солдат, и что общие потери в Бенгалии превосходят потери в войне с Индией в 1965 году.

Остановить операцию на нынешней стадии с точки зрения военных уже невозможно. В связи с тем, что финансовые возможности страны не позволяют затягивать ее до бесконечности, военные делают ставку на китайское военное снаряжение, доставляемое через перевал Каракорум. Кроме того, правительство выделило миллион долларов наличными в уплату за боеприпасы.

В армейском штабе в Дакке мне сформулировали следующие положения правительственной политики:

1) бенгальцы оказались «ненадежными» и должны отныне управляться западными пакистанцами;

2) бенгальцев следует «перевоспитать» в духе правоверного ислама. «Исламизация масс» покончит с сепаратистскими тенденциями и выкует прочные религиозные связи с Западным Пакистаном;

3) когда с индуистами будет покончено — то есть их перебьют или они убегут сами, — их имущество будет распределено среди верноподданных мусульманских слоев, на которые в дальнейшем можно будет опереться.

Эта политика проводится со свирепой жестокостью. В армию больше не берут бенгальцев; офицеров авиации и флота бенгальского происхождения перевели «из предосторожности» на второстепенные посты в глухих углах. Пилоты-бенгальцы, среди которых были и асы, несут теперь службу на земле. Костяк полиции составляют бихарцы под командованием прибывших из Западного Пакистана офицерских чинов.

Сотни западных пакистанцев — чиновников, врачей, радиотехников, почтовиков — были присланы в Бенгалию. Одних сманили обещанием быстрого продвижения по службе, других просто перевели в приказном порядке. Мне сказали, что отныне все мэры округов и их заместители будут бихарцы или выходцы с Запада.

Но процесс колонизации идет далеко не так быстро, как того хотелось бы военным. Майор Ага, председатель военного трибунала в Комилле, хорошо это знает. Он говорит:

— От них (бенгальцев. — Э. М.) трудно ждать работы, пока мы убиваем и разоряем их страну. Мы вынуждены терпеть последствия того, что происходит.

Капитан Дуррани, командир роты охраны Комиллского аэропорта, применяет собственные методы:

— Я предупредил их, что пристрелю всякого, кто мне покажется подозрительным или в ком я заподозрю саботажника.

И это не пустые слова. Один бенгалец, ночью оказавшийся в районе аэропорта, был застрелен на месте. «Он мог оказаться мятежником», — объяснили мне.

Капитан Дуррани имеет на своем личном счету более шестидесяти человек убитых во время прочесывания окрестных деревень.

Бенгальцы с презрением относятся к коллаборационистам, и те, кто сотрудничает с военными, как правило, стараются не выходить из дома. Среди них 31 активист Народной лиги, избранные в Национальное собрание и местные органы власти. Сейчас их держат под охраной в Дакке, изолированных от всех, в ожидании дня, когда будет создано «представительное правительство» Восточного Пакистана. Пока же они не представляют никого, кроме себя самих.

Абдулу Бари, портняжке-мусульманину, которого не убили на бегу из-за того, что я оказался рядом, было 24 года. Это возраст Пакистана. Мечты тех, кто в 1947 году хотел создать единую нацию на двух равноправных территориях, рухнули. Сейчас мало шансов на то, что пенджабцы Запада и бенгальцы Востока будут чувствовать себя гражданами одного государства.

Энтони Маскаренхас, пакистанский журналист

Перевел М. Сыневин