Журнал «Вокруг Света» №03 за 1975 год

Желтый глаз

Окончание. Начало в № 2.

Когда Ноттов спускался с горы, неся в мешке за спиной одного из птенцов, было уже совсем светло. И даже сейчас перед его глазами мелькают эпизоды отчаянной схватки. Вот он резким движением набрасывает на птицу мешок. Та точно взрывается от приступа ярости, вонзает острые когти в мешок, подминает его под себя и вдруг неудержимо катится к краю бездны. Одним прыжком Ноттов бросается к птице. Но сова сильна и вовсе не собирается сдаваться. Она вонзает когти в руку охотника. От резкой боли Ноттов вскрикивает, чувствуя, как когти скребут прямо по кости. Приходится отпустить птичью лапу. Ноттов, стоя на коленях, пытается освободиться: весь лоб у него мокрый от пота, он негромко стонет от боли и, охваченный яростью, шипит: «Пусти!» Но вот сова замечает в мешковине просвет. Мощные удары крыльями — она освобождает голову. Встретившись глазами с Ноттовом, птица вздрагивает. В ее взгляде ярость сменяется испугом. Она выпускает руку Ноттова и пытается подняться, но мешок ей мешает. С большим трудом сова достигает края обрыва, но внезапно срывается и катится вниз...

Короткая летняя ночь незаметно уступила место утру, и лишь на западе висит бледная круглая луна. Высокие ели отбрасывают длинные тени на большую каменную гряду в глубине Курпосского ущелья. Под одной из них виднеется что-то светлое. Ноттов останавливается, чтобы удостовериться, не шевелится ли птица. Нет, как он ни всматривается, она неподвижна. Да, видно, маленький филин погиб...

Ноттов морщится: мертвый филин стоит немного. Жаль, что ему так не повезло, и он потерял птенца в тот момент, когда уже готов был засунуть его в мешок. Но с острыми когтями птицы шутки плохи, а особенно, когда они рвут мясо до кости. Ноттов пытается пошевелить пальцами правой руки, но от нестерпимой боли едва не начинает кричать.

Он поднимает безжизненное тело птицы и уже совсем хочет засунуть его в мешок, как замечает, что птица слабо шевелится. Значит, еще жива...

Птенец приподнимает голову, смотрит на человека широко раскрытыми глазами. В его взгляде больше нет ни ненависти, ни испуга, одно лишь глубокое изумление. Но тут же птенец снова опускает голову — он слишком слаб, чтобы оказать сопротивление.

Вскоре Ноттов направляется в обратный путь, через каждое плечо у него перекинуто по мешку. Перебираясь через валуны и поваленные деревья в глубине Курпосского ущелья, Ноттов не обращает внимания на огромную птицу, которая бесшумно летит за ним. Всякий раз, когда в каком-нибудь мешке раздается шипение, она подлетает ближе. Но стоит ей оказаться рядом с человеком, как мужество ей изменяет; она поспешно скрывается среди развесистых елей и ольшаника и замирает...

Лето в полном разгаре. Утром Бьерке охвачен тишиной и покоем. В конюшне, растянувшись на полу, валяется кошка Сири. В конюшне прохладно, а через открытую дверь тянет небольшой ветерок. Вдруг кошка резко поднимает голову и настораживается, уши ее вытягиваются вперед, поза выражает напряжение.

«Клю-ю-ют, — раздается вдруг за стеной, — клю-ю-ют».

Сири расслабляется, эти непонятные хриплые звуки в последнее время часто слышатся в Бьерке. Кошка вытягивает лапы и дышит медленно и глубоко. Но за стеной конюшни в тесной и вонючей кроличьей клетке два существа не спят, их мучает жара. Это два молодых филина с Курпоса. Вот уже три недели, как они сидят в этой клетке. Днем они дремлют, а ночью напряженно прислушиваются в ожидании ответа.

Но с каждым новым днем они все более падали духом и в конце концов начинали обычно жалобно пищать; они не могли понять, куда девалась мать, луна ведь скоро будет такой же большой и круглой, как в ту ночь, когда они видели ее в последний раз...

...Однажды теплой июльской ночью, когда филины бесконечно повторяют свои однообразные призывные крики, к их величайшему изумлению, совсем рядом раздается ответ матери. Куда девались их лень и апатия! Они зовут мать, беспрестанно повторяют свои призывные крики, от нетерпения не делают даже паузы, чтобы прислушаться к ответу. Их усилия вознаграждены: большая ширококрылая птица опускается на дерево посреди усадьбы. Мать!

Некоторое время Серое ушко полна нерешительности; ей послышалось или и впрямь где-то совсем рядом шумят птенцы? Их здесь не видно и не слышно... Но вот птенцы опять начинают кричать — они боятся, что мать их не найдет и улетит прочь. Но Серое ушко, расправив крылья, спускается с дерева и садится на траву перед клеткой. Переваливаясь с ноги на ногу, она подходит вплотную к птенцам и все время пощелкивает клювом.

Птенцы вне себя от восторга; этого момента они столько ждали!

Серое ушко манит их низким, настоятельным голосом: уху-уху-уху. Потом поворачивается и делает несколько шагов, словно давая понять, что птенцы должны следовать за ней. Но те остаются на месте и только растерянно прижимаются клювом к дверце клетки. Мать долго манит к себе птенцов. Когда все ее призывы не помогают, она взлетает на крышу клетки. Там она сидит, изучая окружающую местность. Взгляд ее на время задерживается на белом домике, потом перебегает на стену конюшни, снова возвращается к домику. Она страстно хочет помочь птенцам, но инстинкт подсказывает ей, что отсюда надо улетать, и поскорее.

Два чувства борются в ней: желание освободить птенцов и страх перед человеком. Серое ушко долго сидит около клетки, освещенная бледно-зеленым светом луны. Но когда он отступает перед первыми проблесками зари, она уже не смеет больше оставаться на крыше клетки. Мягко оттолкнувшись, она взмывает в воздух и, медленно работая крыльями, направляется к пышной ели на краю опушки. Там она прячется в густой хвое, поближе к стволу. И лишь с появлением солнца улетает назад к Курпосу, к пустому гнезду.

В конце июля — начале августа Серое ушко постоянно дежурит возле клетки, где томятся взаперти ее птенцы. Она уже давно потеряла надежду увести их с собой. Ни призывы, ни лакомая добыча — лягушки и мыши — ничто не действовало. Утешало ее лишь одно — стоит ей прилететь, и птенцы успокаиваются. Да и она, навещая их, удовлетворяет неосознанную тоску: подле них она тоже успокаивается.

Одного она понять не может — почему птенцы не берут пищу, которую она приносит? Иногда она, правда, замечала, что добыча исчезает, но не была уверена, что ее съели птицы. Как-то ночью, когда она вторично прилетела к клетке, ей показалось, что вдоль конюшни пробирается зверек с мышью в зубах. Ей очень хотелось броситься на хитрого воришку. Но что-то ее удержало, должно быть, инстинкт подсказал ей, что это существо принадлежало не лесу, а миру двуногих.

Обитатели хутора привыкли к крикам совят. И Ноттов, и жена его Анна давно перестали обращать на них внимание. Анна больше не сетовала, что совята не дают ей спать по ночам.

И все же она не раз испытывала угрызения совести при мысли о том, какую судьбу уготовили этим животным; она просила за них Ноттова, уверяя, что несправедливо держать дикие создания взаперти в тесной клетке только затем, чтобы, когда они вырастут, продать их подороже.

Но Ноттов всегда отговаривался, птенцы-де ни в чем не нуждаются, имеют вдоволь еды, и раз уж их двое, то наверняка они не чувствуют себя одинокими. К тому же, если в наше время хочешь жить, сантиментам не место; в последние годы им и без того было трудно сводить концы с концами, так почему бы не воспользоваться возможностями, которые дает природа? И Анне пришлось отступить.

Однажды ночью Ноттов сделал удивительное открытие, которое затронуло даже его малочувствительную совесть: он вдруг увидел на дереве посреди усадьбы большой узел. Он замер. Неужто филин выбрался из клетки?

Неожиданно «узел» расправил два больших крыла и упал вниз, прямо к кроличьей клетке у стенки конюшни. Вот оно что: это один из взрослых филинов; должно быть, мать прилетела проведать птенцов...

Ноттову эта мысль пришлась не по вкусу: как сильны родственные узы в семействе филинов, если родители осмеливаются преодолеть свой извечный страх перед человеком и прилететь на хутор!

Но тут же другая мысль приходит ему в голову: что, если подстрелить самку прямо здесь? Вряд ли представится лучшая возможность — ни искать птицу не надо, ни тащить на себе ее тело весь дальний путь с Курроса...

Задумано — сделано. Ноттов пробирается в дом и снимает со стены дробовик. Затем, осторожно пригнувшись, прямиком направляется через усадьбу. Он не чувствует, как росистая трава хлещет по голым щиколоткам и ноги становятся мокрыми...

Ждать приходится долго. Ноттов начинает терять терпение. Ноги у него промокли, одет он легко и страшно продрог. Руки, скрюченными пальцами обхватившие ствол ружья, коченеют от холодной стали. Он уже собирается домой, как птенцы снова поднимают крики: ясно, они кого-то видят или слышат. Внезапно с крыши конюшни спускается тень, и вот уже большая птица садится в траву, в нескольких метрах от клетки. Это Серое ушко. При слабом свете она кажется неправдоподобно большой. Ноттов уверен, что это самка, он слышал, что у хищных птиц самки всегда крупнее. Он уже не сомневается, что перед ним та самая птица, которая весной защищала свое гнездо там наверху, на Курпосе.

Птенцы прижимают головы к дверце клетки, чтобы лучше видеть мать. Сквозь дверцу хорошо виден красивый круг из мелких перьев — «лицевой диск», который обрамляет их физиономии. Удивительные звуки раздаются в ночной тиши: кошачье мяуканье, щелканье глухаря, шипение змеи и воркование, напоминающее весеннюю песню вяхиря.

Ноттов забывает, что стоит в засаде, он не сводит глаз с поющих птиц. А когда, наконец, вспоминает, для чего находится здесь, и поднимает двустволку, то обнаруживает, что самка сидит на одной линии с клеткой. Если он сейчас выстрелит, рискует поразить также и птенцов.

Придется обождать.

Немного погодя Серое ушко перелетает на дерево и усаживается внизу. Ноттов тщательно прицеливается и нажимает на спусковой крючок. Мощный грохот разрывает воздух, из ствола вырывается длинный огненный сноп.

Когда дым рассеивается, Ноттов видит большую птицу в траве под березой. Она мертва. Огромные крылья распластаны, перья на затылке вздыблены; кажется, будто и перед лицом смерти птица намерена защищать своих птенцов. Но глаза уже сомкнулись, теперь даже зоркие глаза филина не смогут ничего различить...

Часа через два восходит солнце. Ноттов в это время уже далеко от дома. Он направляется в поселок, чтобы продать филина, на плече лежит тяжелый мешок, в нем спрятана большая и еще теплая птица.

Но Ноттов не ощущает тяжести. Он радуется, как дитя, и легко перемахивает через ручьи. Да, народ в Стурьшедалене раскроет рот, когда он покажет взрослого филина! Давно там не видели удачливых охотников. Но больше всего его радует мысль о том, что скажет сосед, Толлеф Лисэтр, когда узнает, что на сей раз он, Ноттов Бьерке, подработал на филинах из Курпоса...

В этот ясный сентябрьский день Ноттову не сидится дома. С двустволкой за спиной он бродит по лесу и выискивает места, где обычно водятся рябчики. Но сегодня ему не везет, рябчиков будто и след простыл. Потом Ноттов сворачивает на узкую тропу, ведущую к Фюрюфлаке, и незаметно для себя направляется к Кур-посу. Он и сам не знает, почему выбрал именно этот маршрут — словно что-то влечет его в ту сторону. Должно быть, все дело в привычке — он много ходил здесь последнее время... Погруженный в воспоминания, он не сразу замечает, что наступил на что-то твердое. Наклонившись вперед, переворачивает находку сапогом. Да это заяц, вернее то, что от него осталось!

Ноттов сразу догадывается, что это остатки трапезы филина. Он внимательно осматривает тушку и приходит к выводу, что она лежит тут не один день. Значит, самец с Курпоса еще летает в этих лесах...

Ноттов прямиком направляется к Курпосу. Он торопится: если уж кончать с филином, то только сейчас, пока не выпал снег и в лесу можно передвигаться без помех.

Смеркается.

Но Ноттов настолько поглощен мыслями о филине, что забывает даже о том, что пора возвращаться в Бьерке. Судя по всему, луны сегодня не будет, значит, надо торопиться. И он быстрым шагом идет к подножию скалы. Вот и знакомая расселина, по которой он не раз лазил в последние месяцы. Наверху, на уступе, все как прежде: у самой скалы небольшая ямка с гнездом, которое защищала самка, когда сидела на яйцах. У края обрыва, над самой пропастью, притулилась маленькая березка — под ней в жаркие дни птицы находили укрытие от солнца.

Возле гнезда обглоданные кости — красноречивое свидетельство, что когда-то здесь обитали хищные птицы. Сейчас уступ кажется заброшенным. При мысли о том, что по его вине филины вынуждены были покинуть гнездо, Ноттову становится не по себе. Но он старается подавить укоры совести: еще неизвестно, остались бы филины на уступе, даже если бы он и не вмешался в их жизнь.

Ноттов внимательно оглядывается, торопливо изучает каждую расселину и выступ в горе; помнится, над самым уступом с гнездом обычно, отдыхал самец. Сейчас там никого нет. Подойдя к краю обрыва, он ложится на живот и смотрит вниз.

Там, внизу, тоже не видно птицы.

Ноттов поднимается и с ружьем в руках карабкается вверх. К тому времени, когда он достигает вершины, становится совсем темно, и он понимает, что ему уже нет смысла возвращаться домой.

Не без досады он сбрасывает с плеч мешок, достает небольшой топорик, подходит к густой ели и начинает рубить ветки. Немного погодя с вершины Курпосской скалы к небу поднимаются желтые языки пламени. Огонь освещает сидящего у костра человека, его обветренное морщинистое лицо, глубоко сидящие глаза...

Ноттов вздыхает, откидывается на лапник; ночь предстоит долгая, спать почти не придется — надо все время подкладывать ветки в огонь, чтобы он не погас. Но незаметно для себя он засыпает. А когда присылается как от толчка, то видит, что костер почти погас. Он быстро хватает хворостину, и пламя разгорается, взметая вверх сноп искр.

Какое-то внутреннее чувство подсказывает Ноттову, что не потухший костер заставил его проснуться. Он не в силах отделаться от ощущения, будто кто-то не сводит с него глаз.

Он медленно поворачивается, смотрит на большой валун, к которому пристроил свое ложе. И тут замечает два немигающих глаза, устремленных прямо на него. И как только его глаза привыкают к темноте, он берет себя в руки: да это же филин, птица, за которой он охотится!

Молниеносным движением он хватает ружье. Но филин его опережает, и, когда он прицеливается, птица далеко. Ноттов все же успевает нажать на спусковой крючок, надеясь, что прицел взят верно. Оглушительный треск разрывает ночную тишину, огонь на мгновение озаряет лес ярким светом. Но тут же лес снова погружается в мрак, и только пороховой дымок стелется по склону.

При свете костра Ноттов долго ищет птицу. Филина нигде нет, видно, он все-таки промазал. В конце концов он прекращает поиски: лучше подождать рассвета.

С первыми проблесками зари Ноттов вновь начинает поиски. И хотя он расширяет круг, все его попытки найти птицу оказываются тщетными.

В темную сентябрьскую ночь над лесом восточнее Курпоса летит филин. Он неровно машет крыльями и все время бьет по телу концом правого крыла. По этой причине птицу бросает то в одну, то в другую сторону. Но она упорно продвигается вперед. Это Желтый глаз направляется к востоку. Он летит прочь от места, где огромная молния и страшный раскат грома внезапно разорвали ночную мглу. И сразу два резких укола пронзили его тело. Он уже взлетел, когда почувствовал эту боль, ему захотелось тут же спуститься на землю, но страх перед человеком гнал его все дальше.

Совершив круг над лесом, он опускается на большую ель. Ему не сразу удается отдышаться — как-никак не так часто приходилось ему в один присест преодолевать такие расстояния.

Чуть погодя Желтый глаз принимается ощупывать клювом то место, где его так яро кусали свирепые муравьи. Когда клюв дотрагивается до небольшой ранки, тело вновь пронизывает острая боль. Он вздрагивает, но полон решимости избавиться от мучителя.

Желтый глаз снова ощупывает клювом рану. И хотя ему по-прежнему больно, он решительно превозмогает боль и щиплет острым клювом рану на спине. Ему удается схватить что-то круглое и твердое; раскусить шарик он не в силах и просто вытаскивает его из раны, а затем резким движением головы выкидывает прочь. Когда он пробует вытащить такой же шарик из раны на ноге, все тело обжигает боль.

Дни идут, и раны на теле филина заживают. На новом месте Желтому глазу хорошо. Он еще ни разу не видел человека, а добычи здесь много. Почти каждую ночь удается поймать зайца, да и мышей с белками тоже хватает.

Как-то в середине октября Желтый глаз замечает в камышах стройную длинноногую птицу и узнает ее — такие птицы встречались ему в лесах, где он вырос. Надо набраться терпения и выждать время; в один прекрасный момент птица молниеносно опустит в воду свой длинный острый клюв. И когда она снова поднимет голову, в клюве у нее будет извиваться живая рыба. Вот тогда-то и наступит черед Желтого глаза — поймав рыбу, цапля обычно так поглощена своим занятием, что слепа и слуха ко всему.

Филин следует выработанному плану атаки. В тот миг, когда цапля стремительно опускает в воду свой похожий на кинжал клюв, хищник кидается с ели, на которой сидел, и, словно гигантский снаряд, устремляется к цапле. Не успевает птица выпрямить голову, как он хватает ее лапой за шею. Он атакует с такой скоростью и масса его так велика, что тоненькая шея цапли не выдерживает. Раздается громкий хруст, и филин медленно, словно не веря тому, что произошло, направляется к противоположному берегу. Там он опускается на песчаную отмель и устремляет взор на то место, где только что стояла цапля. Он успевает заметить, как две длинные серые ноги последними судорожными движениями вспенивают воду. Далеко вокруг расходятся кровавые круги...

Дня два Желтый глаз питается цаплей. Он съедает ее всю, кроме ног и острого клюва, да и то потому, что на них нет мяса.

В конце октября голую землю сковывает морозом. Мелкие грызуны почти не вылезают из норок, и филину редко удается добывать пищу.

Но через несколько дней выпадает снежок, и это облегчает охоту — на белоснежном покрове темный зверек виден особенно хорошо. В целом на недостаток еды Желтому глазу жаловаться не приходится. Может, конечно, случиться, что одну или две ночи кряду он останется голодным, но организм птицы легко выдерживает «длительный пост». Поэтому он не чувствует мучительного голода.

Гораздо больше мучит филина желание увидеть кого-нибудь из сородичей. С тех пор как светлой летней ночью самка неожиданно исчезла, он не встречал в здешних краях себе подобных. Хотя по природе филин — птица одинокая, он любит слышать крики сородичей за пределами своего охотничьего участка... И Желтый глаз принимает решение вернуться на свое гнездовье в Курпосе.

Когда он снова оказывается в родных местах, в горах лежит снег. В первый же день, усевшись на привычном месте за пышным можжевельником, Желтый глаз чувствует, как все его тело охватывает покой. И даже то, что Серое ушко не откликается на его призывные крики, не нарушает этого покоя. Он уже не испытывает непреодолимого желания увидеть супругу.

Как-то ночью филин охотился близ болота, к юго-западу от Курпоса. В этих местах много зайцев. Они пасутся на опушке леса, где мелкий густой кустарник образует ровный переход между лесом и болотом.

На запорошенном снегом болоте вроде бы никакого движения. Но зоркий взгляд филина замечает, что на краю с низкого кустика слетает несколько снежинок. Этого признака для него достаточно; он знает, что от слабого ветра снег с кустов не сыплется.

И тут же из-за куста выпрыгивает заяц. Человек вряд ли сумел бы различить тело зверька на белом фоне и расслышать, как его лапки стукают по мягкому снегу. Но Желтый глаз все видит и слышит; он знает, что заяц направляется к противоположной стороне болота, и ждет. Лишь когда косой достигает середины болота, филин срывается с ветки, взмахивает крыльями и, широко распластав их, парит над болотом.

Затем Желтый глаз устремляется в атаку. Она увенчалась успехом, и филину удается поднять зверька над землей. Филин изо всех сил работает крыльями, стремясь подняться выше, но заяц извивается у него в когтях, и он понимает, что надо спуститься и крепче ухватить добычу.

Ему не один раз приходится спускаться на землю: заяц крупный, он бешено старается высвободиться. Но филин, наконец, изловчился. Он крепко сжимает когти, заяц судорожно дергается раз-другой и замирает.

Когда Желтый глаз пролетает над опушкой леса, у него в когтях висит бездыханный заяц. Филин снижается над самой землей, выпускает из когтей добычу и опускается рядом на снег. Верный своей привычке, он некоторое время сидит неподвижно, не приступая к трапезе, а потом отрывает заячью голову и уже не может остановиться...

Через несколько часов от зайца ничего не остается. Только снег вокруг окрашен кровью, да ветерок гонит по снегу легкие клочки шерсти...

Серый пасмурный день в конце ноября.

Земля оделась в белый пушистый наряд, деревья и кусты заиндевели. Тихо, в воздухе ни ветерка; кажется даже, будто и тяжелые свинцовые тучи замерли.

Со стороны болота Старрмюра, слегка припадая на одну ногу, появляется человек с ружьем через плечо. Идти по глубокому снегу нелегко, но Ноттов — бывалый охотник и знает, как надо передвигаться по заснеженной местности. Он идет по следам зайца, которого выслеживал почти весь день в надежде найти его нору. Следы беспорядочно петляют и подчас задают охотнику неразрешимую загадку.

Вот и сейчас у опушки леса он снова пересекает заячий след: на снегу отчетливо видны отпечатки широких лап — верно, прошлой ночью здесь прыгал настоящий великан. Внезапно след резко сворачивает к северу. Ноттов догадывается, что это не случайная прихоть. Судя по расстоянию между отпечатками, заяц делал огромные прыжки. Что же его так напугало? На болоте, кроме заячьих, других следов не видно, а между тем заяц несся так, словно его преследовал сам дьявол... Чуть подальше Ноттов находит клочок шерсти, а когда доходит до середины болота — еще несколько клочков и капельки крови. Но расстояние между этими двумя находками, по крайней мере, метров пятьдесят! На такие гигантские прыжки заяц не способен.

Ноттов невольно думает, не замешана ли в разыгравшейся трагедии крупная хищная птица. Что, если в этих краях побывал орел? Но в таком случае на снегу должны были бы остаться следы крыльев. Так и есть. Чуть подальше на рыхлом снегу виднеются отчетливые полосы — это след широких рулевых перьев. Значит, Ноттов не ошибся; зайца схватил орел. И где-то поблизости устроил трапезу. Ноттов устремляется вперед и на небольшом пригорке, севернее болота Старрмюра, находит место, где хищник устроил привал. Но когда он наклоняется, чтобы рассмотреть, что осталось от зайца, его взгляд неожиданно падает на большой шарик — отрыжку. По его величине он без труда определяет «хозяина»: это филин. Здесь побывал самец с Курпоса. А ведь он-то был уверен, что покончил с птицей, когда всадил в нее заряд дроби!

Ноттов принимает мгновенное решение: добраться до Курпоса засветло. Путь его лежит через мелкие болотца. Ноттов все время движется на север, пересекает замерзшее озеро и выходит к Курпосскому ущелью, чуть выше лисьей норы на каменной гряде.

Только когда он достигает скалы, ему становится ясно, что к уступу, на котором обычно отдыхал филин, надо бы подойти с другой стороны — из-за снега ему трудно будет найти опору для ног. Стоит ли рисковать из-за филина жизнью. Впрочем, если идти осторожно...

И он начинает подъем, счищая снег на каждом выступе, прежде чем подняться выше. Так он медленно карабкается наверх, останавливается, стряхивает снег с одежды, но сверху все время сыплются белые комья, и вскоре Ноттов превращается в снежную бабу.

Наконец он добирается до уступа, где было гнездо филинов. Чуть выше должно находиться место, где раньше сидел самец. Ноттов напряженно всматривается, держа дробовик наизготовку, но не видит ничего похожего на птицу.

Он не замечает, что из-за густого можжевельника, всего в нескольких метрах выше, на него в упор смотрят два янтарно-желтых, колючих глаза. Это филин. Почуяв опасность, хищник поднимает перья на затылке и начинает переваливаться из стороны в сторону. За густыми ветвями Ноттов его не видит. К тому же он стоит к нему спиной.

Этим пользуется птица и устремляется в атаку. Всей своей тяжестью она обрушивается человеку на плечи и ввивается острыми кривыми когтями в тело.

Ноттов вскрикивает от боли и неожиданности, неистово размахивает руками, пытаясь освободиться от филина, но ему удается лишь схватить мохнатую лапу. Он пытается сорвать ее с шеи, но боль только усиливается, и Ноттов чувствует, что в глазах у него темнеет. В отчаянной попытке сбросить птицу он нагибается и начинает пятиться назад — туда, где, как он полагает, находится скала. На самом же деле Ноттов устремляется к краю уступа. Увидев под собой пропасть, он останавливается и изо всей сил старается удержаться на ногах. Но ему это не удается — под тяжестью птицы он делает еще один неверный шаг и со страшным криком падает вниз. До последнего мгновенья его сведенные судорогой пальцы не выпускают лапу птицы. Филин отчаянно пытается затормозить падение своими широкими крыльями, но Ноттов не ослабляет хватки, и вслед за человеком огромная птица несется в пропасть.

...Всю ночь Анна не смыкает глаз. Раз десять выбегает она на крыльцо и смотрит в сторону леса, куда вчера ушел Ноттов. Ее увядшее, морщинистое лицо выражает муку и усталость.

За долгие годы совместной жизни она привыкла к тому, что летом Ноттов часто не возвращался к ночи, но зимой такого с ним почти не случалось.

Переждав день в надежде, что муж вот-вот вернется, Анна под вечер отправляется к соседу, Толлефу Лисэтру.

Жена Толлефа, завидев соседку, торопливо направляющуюся к дому, понимает: что-то стряслось. Анна, с трудом переводя дыхание от быстрой ходьбы, рассказывает, что привело ее на хутор.

Через час Толлеф, Анна и Инга выходят из Бьерке в том же направлении, что и Ноттов сутки назад. На опушке леса Толлеф обнаруживает его следы; счастье еще, что ночью снега не было. Им не сразу удается определить направление — следы петляют. Видимо, Ноттов выслеживал зайца много раз они ходят по кругу; это утомляет и портит настроение. Анна и Инга стараются не отставать, но это не так-то просто, когда хорошо тренированный Толлеф начинает прибавлять ходу. Хорошо еще, что он расчищает им в снегу путь; обе женщины поочередно идут за мужчиной, последнему двигаться легче.

Наконец, они добрались до болота Старрмюра и, продолжая двигаться по следу Ноттова, находят место, где филин лакомился зайчатиной.

— Вот увидите, он пошел на Курпос! — с уверенностью говорит Толлеф.

И правда, следы ведут к Курпосскому ущелью. Ноттов повернул прямо на восток, следы показывают, что он торопился: он делал такие большие шаги, что даже Толлеф с трудом их повторял.

При мысли о том, что Ноттов направился на Курпос, Анне становится страшно: она знает, какие там крутые места, Ноттов не раз рассказывал ей о забытом богом ущелье.

Страх придает Анне силы; она делает такие шаги, что почти наступает Толлефу на пятки.

Вскоре Толлеф и Анна оказываются у Курпосской скалы, грозно нависшей над ущельем. Анна аукает и замирает в ожидании ответа. Но лишь слабый шелест ветра нарушает мертвую тишину.

Толлеф внимательно смотрит на скалу.

— Смотри-ка, вон на том склоне снега нет. Видно, кто-то его соскреб.

Они карабкаются вверх по каменистой гряде, по-прежнему двигаясь по следу Ноттова. Наконец доходят до скалы и находят расселину.

Толлеф смотрит вверх и качает головой.

— Сущее безумие лезть на такую верхотуру!

Анна не отвечает, она не сводит взгляда с темного пятна в снегу. Лицо ее становится мертвенно-бледным. Не будь рядом Толлефа, она бы упала. Вдвоем они бредут туда, где в снегу лежит скрюченный, неподвижный Ноттов. И с ужасом понимают: он сорвался с отвесной скалы!

Анна опускается на колени, трясет холодное, заиндевевшее лицо мужа, дотрагивается рукой до его виска. Ей хочется верить, что он просто замерз.

— По-моему, он жив, — шепчет она, с надеждой глядя на Толлефа.

— Смотри-ка, — говорит Толлеф и показывает на тело Ноттова.

Анна вглядывается и лишь теперь замечает в снегу рядом с мужем большие светло-коричневые перья. Толлеф слегка приподнимает Ноттова и вытаскивает из-под него большую взъерошенную птицу. Взрослый филин! Ноттов так и не разжал руку.

— Значит, он все-таки нашел его, — произносит Анна сквозь слезы.

Счищая снег с тела мужа, она рассказывает Толлефу о том, сколько он искал птенцов, сколько времени тратил на то, чтобы раздобыть им свежего мяса, как долго и безуспешно охотился на филина — самца на Курпосе.

Толлеф слушает ее и не может отделаться от мысли, что мог оказаться на месте Ноттова десять лет назад, когда охотился за филинами на Курпосе...

Он достает из рюкзака попону и накрывает ею Ноттова, потом делает носилки.

Когда Ноттова перекладывают на носилки, он еле слышно стонет.

Путь до Бьерке долгий и трудный. Пробираться по снегу с тяжелыми носилками нелегко. Анна совсем выбивается из сил. На хутор они приходят поздно. Когда Ноттова вносят в дом, он уже не дышит...

В тот же вечер Анна распахивает дверцу тесной кроличьей клетки, где сидят птенцы. Но молодые филины — их уже больше не назовешь птенцами — продолжают неподвижно сидеть каждый в своем углу. Они не сразу понимают, что теперь ничто не мешает им улететь на свободу. Наконец более крупная из птиц, самка, осмеливается высунуть голову в открытую дверцу. Так продолжает сидеть некоторое время и только поворачивает голову по сторонам. Чуть погодя она впервые за долгое время распрямляет крылья во всю длину. Потом вдруг отталкивается когтями и устремляется в темноту. В первый момент летит она неровно, неуверенно, словно чего-то боится, но постепенно набирается уверенности, взмахи крыльев становятся плавными — и птица летит все дальше.

Обнаружив, что остался в одиночестве, самец приходит в волнение и тоже направляется к открытой дверце клетки. Там он сидит, не решаясь двинуться дальше, а затем бросается к выходу и неуверенно следует за сестрой.

Вскоре две большие птицы парят над деревьями за хутором Бьерке. Как две тени, летят они в кромешной мгле. Никто их не видит, никто не слышит; зато сами они все видят и все слышат — недаром же они дети ночи.

Но когда в лес Стурьшедалена приходит весна, на крутом склоне Курпоса вновь гнездятся филины...

Сверре Фьельстад, норвежский писатель

Сокращенный перевод с норвежского В. Якуба