Журнал «Вокруг Света» №03 за 1979 год

«Паспорт» Красивой Мечи

«Мы ехали по широкой распаханной равнине; чрезвычайно пологими, волнообразными раскатами сбегали в нее невысокие, тоже распаханные холмы; взор обнимал всего каких-нибудь пять верст пустынного пространства; вдали небольшие березовые рощи своими округленно-зубчатыми верхушками одни нарушали почти прямую черту небосклона. Узкие тропинки тянулись по полям, пропадали в лощинках, вились по пригоркам, и на одной из них, которой в пятистах шагах впереди от нас приходилось пересекать нашу дорогу, различил я какой-то поезд...»

Я прочитал этот отрывок Ивану Ивановичу Байдину, главному инженеру Тульского управления мелиорации и водного хозяйства, и с удовольствием заметил, что хотя с момента опубликования рассказа «Касьян с Красивой Мечи» прошло сто с лишним лет, однако пейзаж здешних мест в общем-то не изменился. Та же распаханная, с густым синим отливом земля, те же холмы и перелески, тронутые осенью, та же усыпанная хрустящими листьями тропа...

Картина, которая открывалась перед нами, за исключением некоторых деталей, действительно почти совпадала с тургеневским текстом.

— Ну а «поезд»? — спросил Иван Иванович, и его пышные казацкие усы выразили недоумение. — Автор, насколько я помню, подразумевает под ним похоронную процессию, сопровождаемую скорбным плачем... Мы же с вами видим иную картину, — он сделал жест в сторону шоссе, по которому катили автомашины, груженные сахарной свеклой... (Между прочим, один из грузовиков подвез и нас с Байдиным: главному инженеру облводхоза нужно было выбрать места водозабора на Красивой Мече, осмотреть новые участки, где будут корчевать кустарник, проверить гидрометрические посты. А я сопровождал его в этой поездке.)

— Процессия у Тургенева, — не сдавался я, — это случайный элемент в пейзаже. Уверен, если бы у него была возможность снова побывать в этих местах, он бы узнал их с первого взгляда. Я имею в виду природу, ландшафт...

— Узнал бы, да не совсем, — упрямо возразил Байдин. Он сошел с тропинки и повернул в сторону Красивой Мечи, поддевая носками сапог слежавшуюся багряную листву, отчего она пахла еще более остро и пряно. Молодая рощица, амфитеатром спускающаяся к реке, тонула в желтых и красных волнах вызревшей осени. Небо было бирюзовое, чуть мерцающее, с переходом в размытую голубизну. И такими же голубоватыми, бирюзовыми выглядели отсюда дальние поля озимых, когда на них падало солнце.

— Узнал бы, да не совсем, — по-прежнему упорствовал главный инженер, настраиваясь на деловой разговор. — Это только новичку кажется, что земля такая девственно первозданная. На самом деле тут каждый участок поверхности под антропогенным воздействием.

— То есть как это? — не понял я.

— А так... Взять хотя бы почвы — ведь они с тех пор изменились. Да, да, и температура, влажность, кислотность тоже.

— Неужели так быстро? — я засомневался. — По-моему, подобного рода изменения накапливаются в почве столетиями...

— В удобрениях все дело, в азотных и фосфорных соединениях, а также, — Байдин задумался, подбирая нужное слово, — в непредсказуемой игре климата... Ну а раз другая почва — значит, и другой ландшафт. Связь улавливаете? Ведь он тоже все время меняется — новые злаки, кустарники появляются, хотя мы этого порой и не замечаем. — Он поднял глаза наверх, где торчали вершинки почти облетевших деревьев. — Между прочим, этой рощицы здесь тогда не было. И не было скотопрогонов на лугах, скрытых под землей коммуникаций... А вот вам еще пример: видите квадраты озимых? — Я молча кивнул. — Так вот под ними, на глубине восьмидесяти сантиметров и через каждые сто метров, пролегают трубы оросительной системы. Без полива нынче не проживешь... Склоны тоже стали более пологими — результат механизированной вспашки. Так что, доведись Тургеневу снова поохотиться в наших краях, ему не пришлось бы в каждой деревне менять тележную ось и проклинать здешние холмы... Да что тут толковать, — махнул рукой Байдин. — По любой складке местности, трещине, извиву можно прочитать — если, конечно, уметь это делать — все изменения, все микроскопические события, которыми жила природа.

— И реку тоже можно «прочитать»?

— С речкой дело посложнее, — нахмурился главный инженер. — Ну пойдемте, посмотрим...

Пока мы разговаривали, спускаясь с пологого склона, Красивая Меча все время светилась сквозь деревья. Она чертила замысловатые петли, сама с собой пускалась наперегонки, бросаясь кружевной пеной, и была больше похожа на прыткую горную, нежели спокойную среднерусскую реку. Иногда на ее поверхность падали зыбкие отражения пухлых, подкрашенных солнцем облаков; цвета незаметно переходили один в другой, мельтешили слепящими отсветами, бликами, искрами и тут же таяли, поддавшись новой цветовой гамме.

Я опустил руку: вода была холодной и прозрачной. Опутанная водорослями галька, одиноко прогуливающиеся пескарики просматривались как сквозь увеличительное стекло. На середине реки играла рыбья молодь, гоняясь за солнечными зайчиками. Поверхность воды упруго вздувалась, словно снизу ее подогревали на маленьком огне; от грузных замоховевших валунов, застрявших на пороге, с шипением летели брызги, завивался в воронки пенный след. Речка резвилась, кружилась и порхала, как бабочка в летний полдень...

Однако стоило нам пройти каких-нибудь триста-четыреста метров вдоль берега, и мы не узнали Красивой Мечи. Она распахнулась плесом и текла с безличной покорностью человека, у которого все в прошлом. В равнодушной и медлительной неге проплывали мимо берега, и казалось, они не имеют к реке никакого отношения, словно существуют в другом времени, сами по себе.

Эту перемену в поведении Мечи Байдин прокомментировал по-своему — как гидромелиоратор.

— Коэффициент извилистости у Красивой Мечи много выше, чем у обычной реки в средней полосе. — Он помолчал. — Что мы раньше знали о ней? То, что она берет начало на Раевском плато Алаунской возвышенности. То, что длина ее 244 километра, колебания береговых высот — до 280 метров, питание в основном снеговое. Оползни, карстовые явления, небольшая загрязненность бытовыми и индустриальными стоками... А какова продолжительность ледостава? А скорость течения в разные сезоны? А количество воды, забираемой промышленностью и сельским хозяйством? Наконец, каково соотношение сточных вод и естественного стока реки? Мы тыкались в эту Мечу, как слепые котята: примерно... приблизительно... ориентировочно... А теперь мы знаем о ней все или почти все.

— Ну, например? — заинтересовался я.

— Например... — Он достал из портфеля внушительную папку под названием «Водохозяйственный паспорт бассейна реки Красивая Меча. Том 15-й», наскоро перелистал ее. — Нам известно теперь, кто и сколько потребляет воды, какова скорость течения... ну хотя бы в этом месте (0,2 метра в секунду), где происходит зарастание русла и почему, каков химический состав стоков в левом притоке Красивой Мечи — Уродовке (не смейтесь, она не менее красива, чем Меча!), сколько вылавливается рыбы (78 тонн в год). Наконец, мы знаем точное число отдыхающих на ее берегах — шесть с половиной тысяч человек ежегодно. И из них не менее трети на колесах. Для такой маленькой речки это, конечно, много. Ведь более сорока процентов вредных веществ обязано своим происхождением именно транспорту, и в частности — транспорту автотуристов... Все эти сведения, а их тут великое множество, — для пущей убедительности Байдин похлопал по кожаному переплету, — мы получили от сотрудников Казанского отдела Северного научно-исследовательского института гидрологии и мелиорации, которые работали здесь в течение нескольких сезонов...

О том, что в области недавно закончена паспортизация малых рек, я узнал еще в Туле. Эта сложная комплексная работа проведена на тульской земле, которая входит в Нечерноземную зону РСФСР, впервые. 1682 реки, речки и ручья, «заключенные» теперь в пятнадцать фолиантов машинописного текста, расписаны по таблицам, графикам и схемам, взяты под пристальный контроль ученых и специалистов водного хозяйства. Подробнейшим образом измерены площади речных бассейнов, расходы воды в половодье и межень, составлены ведомости химического состава стоков, определены наиболее пересыхающие участки, отметки урезов воды, коэффициент извилистости, мощность водозаборных установок, учтены все пруды и озера, влияющие на гидрографическую сеть, мосты, дороги, переправы, мельницы, плотины, устья стариц, родников, ключей, линии связи и электропередачи, четко обозначена водоохранная зона. 1682 творения природы (одиннадцать тысяч километров, если их вытянуть в линию) получили наконец права гражданства и законную прописку с указанием всех гидрологических и водохозяйственных параметров.

Плавица и Железница, Сорочка, Мутенка и Красивая... Теперь это не просто потоки влаги, серебристо струящиеся по дну оврагов, а самостоятельные водные артерии — пусть даже ничтожно малые, к которым пришел человек, чтобы внести их полезность в копилку народнохозяйственных планов. Нельзя сказать, что до получения «паспорта» все эти артерии трудились вхолостую. Они и прежде верно служили людям, помогали расти деревьям, подпитывали реки, но их энергия часто изливалась стихийно, неуправляемо, бесконтрольно. Теперь же забота об этих источниках приобрела целенаправленный характер, намечены перспективы их хозяйственного использования.

Как известно, в ближайшие 15—20 лет затраты воды в нашей стране увеличатся почти вдвое. Между тем естественные ресурсы речных бассейнов Нечерноземья РСФСР далеко не безграничны, и может получиться так, что будет «выпита» не одна малая река. Вот почему так важно знать все наши водные запасы и бережно хранить их. В том числе и такие «пустячные» водные системы, длина которых от истока до устья порой не превышает пяти-десяти километров.

Теперь, например, чтобы верно судить о будущем КПД Дона, нужно внимательнейшим образом контролировать его приток — Красивую Мечу, а чтобы знать о последней, необходима инвентаризация всех ее речушек, ручьев и родничков. И хотя у них не те возможности, да и силы не те, — они прародители, основа всего живого.

А названия у этих «малышек» удивительные. Скоморошка, Снежедь, Сухая Гать, Свинка, Олень, Крапивенка, Беспута, Улыбыш, Весьма, Незнайка — это бассейн Оки. Бобрик, Лютая, Непрядва, Богоявленка, Мокрая Табола, Сухая Табола, Гоголь — бассейн Дона. Есть еще речки Замарайка, Черемуха, Вертунья, Абражек, Шутиха; ручьи Галичка, Веселый, Буйчик, Гнилая Клешня. А вот Осетр со своим притоком Мордвесом, Тулица с Синетулицей, Скнига со Скнижкой, Бежка с Невежкой... И это лишь скудная горстка из того богатства, что содержалось в пятнадцати томах.

Когда и какие люди придумали эти названия, выпустили их в мир? Сейчас об этом, наверное, никто не помнит, ибо времена, когда бегущую воду награждали звучными именами, давно ушли в прошлое. Никто не остался безымянным: гораздый на выдумку тульский крестьянин углядел, кажется, все ручьи, протекающие вблизи его деревни, и дал им свои имена. И кто скажет, что эти голубые жилки русской земли не следует принимать в расчет только потому, что они ничтожно малы, и названия их менее интересны для науки, чем, скажем, названия озер или больших рек?

— ...Махнем-ка в Большую Корчажку, — вдруг предложил Байдин. — Тут недалеко. Покажу вам одно местечко.

— Какая-нибудь достопримечательность?

— Увидите, — загадочно улыбнулся он.

Вдоль берега, почти копируя его извивы, бежала узкая, заросшая лопухами колея, видимо, проложенная еще в старые тележные времена. Она то шустро взбегала на пригорки, то сворачивала в поле, то пряталась в густых кустах, то приваливалась в сырые овраги и, нащупав твердь, снова прижималась к путеводной Мече. Река по-прежнему хитро петляла. Осень выкрасила ее берега в рыжий и палевый цвета, и только вдоль самой кромки воды тянулась длинная белая дорожка гусиного пуха. Ветер кружил его в воздухе и бросал в лицо.

— Вот черти лапчатые! — возмутился Иван Иванович. — Нашли себе, понимаешь, профилакторий. Всю реку испакостили. — Отдыхавшие в лощинке гуси услышали его голос и подняли страшный «хай». Вытянув по-змеиному шеи, с гоготом и шипеньем на нас накатывалась неисчислимая гусиная рать, прижимая к реке, и мы, не сговариваясь, перешли на трусцу. — А это хорошо, что их так много развелось, — говорил, не переводя дыхания, Байдин. — Меча — отличная природная столовая. Все условия для нагула...

Большая Корчажка открылась сизыми треугольниками крыш с шестами антенн, лоскутами огородов с пожухлой ботвой, грузными округлыми стогами. На солнечном угреве празднично струилась река.

— Вот здесь мы выбрали место для створа будущей плотины, — Иван Иванович показал на перекат, у которого плескалась стая гусей. — Пока здесь, — подчеркнул он, — хотя, как мне кажется, лучшего створа и не сыскать. Отсюда, — его рука описала полукруг, — начнется Ефремовское водохранилище, которое разольется на двадцать один квадратный километр... В паводок Меча расходует огромные объемы воды, а летом, в жару, местами почти пересыхает. Вот мы и остановим воду в искусственном резервуаре, чтобы равномерно распределять ее в течение года.

Я смотрел на быструю речку, на старые дуплистые ивы, дремлющие в солнечной тишине, на покосившиеся сараи в разливах навозной жижи и понимал, что ничего этого скоро уже не будет. В район затопления, как сказал главный инженер, вместе с пригородными землями попадут около 1300 дворов с приусадебными участками. Те, кого переселят из «родовых гнезд» на новые места — в базовые сельскохозяйственные центры, получат благоустроенные дома с надворными постройками или денежную компенсацию.

Но какими они будут, эти базовые центры? Смогут ли принять всех переселенцев? Смогут ли новоселы держать корову на новом месте, гусей, уток, кур, поросят, иметь приусадебный участок? И наконец, что оно даст, это водохранилище, не нарушит ли установленный природой график стока Красивой Мечи, условия жизни речных обитателей? Кроме того, ведь под толщей воды будут навечно погребены многие гектары ценных земель...

— Преувеличиваете, — усмехнулся в усы Байдин. — Не такие уж они и ценные, эти земли. Хотя в какой-то мере вы правы: кое-что мы тут теряем. Зато каков экономический эффект! Сейчас здесь собирают худо-бедно 20—25 центнеров сена с гектара, а будут брать все шестьдесят. С помощью современных оросительных систем...

— Ну а сама река? — не отставал я. — Сохранится ли у нее способность к самоочищению? Сейчас, свободно пробегая от истока до устья, Меча сама себя лечит от вредных примесей, насыщаясь кислородом. А будет водохранилище — скорость течения резко замедлится. Вспомните Волгу: после создания каскада искусственных водоемов она стала «опаздывать» к Каспию почти на 400 дней. Диагноз — нарушено природное равновесие...

— Знаю, знаю, — остановил меня Иван Иванович. — Гниющие по берегам водоросли, цветение воды, высокий процент испарения с поверхности зеркала и т. д. и т. п. Но поймите правильно: мы не можем, не имеем права поступиться созданием водохранилища исключительно ради сохранения реки в ее первозданном виде. Интенсификация земледелия ставит свои условия...

— Для чего же тогда проводилась паспортизация, если Красивой Мече заранее отведена роль «заморной» реки? — В запальчивости я, кажется, хватил через край, но ровно настолько, чтобы разжечь своего собеседника.

Гуси, взявшие нас в кольцо, вдруг потеряли всю свою агрессивность и с живейшим интересом прислушивались к раскатам экологической дискуссии, словно именно от нас с Байдиным зависело их, гусиное, будущее.

— Вы неправильно ставите вопрос, — горячо защищался главный инженер. — Или мы строим водохранилище и губим реку, или отказываемся от строительства и оставляем реку в покое. «Или — или» — совершенно неграмотная постановка вопроса. Скорее всего, ее можно выразить так: «и — и». И сооружаем искусственный водоем, и делаем все возможное, чтобы Красивая Меча по-прежнему оставалась красивой.

— Но ведь потери-то неизбежны! — стоял я на своем.

— Согласен, без потерь мы не обойдемся. Но в наших силах сделать их минимальными. Например? Будем строить и совершенствовать очистные сооружения в Ефремове — многие из них действуют и сейчас, но без должной отдачи, как хотелось бы. Конечно, искусственная очистка не всегда эффективна, и ее не стоит переоценивать. Вот если бы многие бытовые и иные стоки сливать не в реку, а, скажем, на поля — было бы здорово. Ведь в большинстве случаев это ценнейшее органическое удобрение... Кроме того, с помощью небольших плотин можно гнать воду, чтобы она не застаивалась у берегов и таким образом сама себя очищала от загрязнения...

— Это на реке, — упорствовал я. — А как быть с водохранилищем, где наверняка задержится водообмен и начнется бурное развитие фитопланктона? Кто знает, может быть, даже таблички придется навешивать: «Пить, купаться и ловить рыбу строго запрещается!» Понятие «загустевшая вода» слишком хорошо известно ученым...

— Ну, знаете... — Иван Иванович посмотрел на меня как на ретрограда и полез в карман за сигаретами. — Поймите: строительство водохранилища диктуется высшими государственными интересами. Вода нужна и нам, тулякам, нужна и жителям Дона с его растущей промышленностью. И нигде, кроме как в водохранилище, ею не запасешься. — Он глубоко затянулся, и ветер сорвал дым с его губ. — А об Азовском море вы подумали? Оно катастрофически солонеет, и хоть малыми силами, но надо его спасать... А здоровье, досуг людей вы учитываете? Это ж такое удовольствие — водохранилище! Можно рыбку поудить, искупаться, а можно и на лодочке прокатиться. — Иван Иванович подошел к тихой заводи, где тесно сросшиеся водоросли почти сдерживали напор воды, постоял, помолчал. — Ну а насчет фитопланктона — здесь вы, наверное, правы. Цветение, ряска, кислородный голод — страшные бедствия водоемов. А потому думать надо еще и проверять, проверять...

Конечно, мы с Байдиным не обговорили и десятой доли вопросов: одного стихийно вспыхнувшего спора для этого слишком мало. Конкретной разработкой проблем Красивой Мечи сейчас заняты многие научные и хозяйственные органы, десятки ученых вовлечены в орбиту технико-экономических изысканий; и главная мысль — как извлечь выгоду из реки, не нарушая тонких природных взаимосвязей, — составляет существо этой работы. Потому что Красивая Меча сегодня — это уже не только творение природы, а, правильнее сказать, творение природы и человека...

С окрестных лугов и перелесков напахивало свежим сеном, грибной прелью, едкой горечью костров. Мы присели у берега; рядом мирно паслись гуси, выщипывая траву. Река катилась в сплетении тугих синих струй, в жемчужных вспышках брызг, и мысли катились вслед реке, будоража воображение, подстегивая память.

— Помните у Тургенева? — сказал я Байдину, раскрывая томик «Записок охотника».

— А что именно? — заинтересовался он.

— Вот послушайте... «Вы не двигаетесь — вы глядите: та глубокая, чистая лазурь возбуждает на устах ваших улыбку, невинную, как она сама... И все вам кажется, что взор ваш уходит дальше и дальше и тянет вас самих за собой в ту спокойную, сияющую бездну, и невозможно оторваться от этой вышины, от этой глубины...»

Тульская область

Олег Ларин, наш спец. корр.