Журнал «Вокруг Света» №10 за 1990 год

Хэммонд Иннес. Конкистадоры

Окончание. Начало см. в № 8 , 9 /90.

Поход Писарро

Писарро отплыл из Испании в январе 1530 года, но лишь спустя год, в январе 1531-го, экспедиция смогла наконец выйти из Панамы. Три судна — два крупных и одно небольшое, 180 солдат, 27 лошадей, оружие, боеприпасы и пожитки. Отряд был слишком мал, чтобы покорить империю, которая простиралась на тысячи миль в глубь суши до амазонской сельвы. Писарро знал, что вся огромная территория инков покрыта сетью военных дорог, что многочисленные крепости охраняются сильными гарнизонами, а страна беспрекословно повинуется одному самодержавному правителю. Но он надеялся добиться успеха, хотя против него были не только люди, но и сама природа! Неужели его так распирали гордыня и жажда злата, что он отказывался видеть, сколь безнадежно его положение? Тот же порыв крестоносца в свое время толкал вперед Кортеса. Все письма Кортеса к императору были опубликованы, Писарро не смог самостоятельно прочесть их, поскольку был неграмотным, но он, несомненно, слышал самые подробные истории о завоевании Мексики и, может быть, даже из уст самого Кортеса. Тщеславие и вновь обретенное положение в обществе, вероятно, внушили Писарро, что он вполне способен повторить свершения своего земляка. Очевидно, какую-то роль сыграл и возраст Писарро; он чувствовал, что время уходит, и отправился в свой последний, третий поход, когда ему было под шестьдесят.

Писсаро не был ни дипломатом, ни великим полководцем, как Кортес, но оба были отважны и решительны. Взять, к примеру, первый же поступок, который совершил Писарро в ранге командующего экспедицией.

Капитан Руис отплыл вдоль побережья прямо в Тумбес, но спустя две недели штормы, встречные ветры и течения вынудили его укрыться в бухте Святого Матвея. Испанцы оказались в 350 милях от Тумбеса, и все-таки Писарро сходит на берег и отправляется пешком на юг. Корабли нагоняют его, следуя вдоль побережья. Проведя тринадцать дней в тесноте на борту трех маленьких судов, боровшихся с ветром и непогодой, солдаты были измождены. Кортес в таком положении высадил бы людей на берег, дал им размяться, после чего вновь погрузил бы на суда и направился к намеченной цели. Разумеется, не стал бы он нападать ни с того ни с сего на маленький городок. А вот для Писарро синица в руках, похоже, была ценнее, чем целый журавлиный клин в небе. Поэтому после трудного перехода через полноводные реки области Коакве он разрешил своим солдатам совершить набег на маленький беззащитный город. Им повезло: они награбили золота и серебра на 20 тысяч песо, большей частью в виде грубых украшений. В 4 городе нашлись и изумруды, но лишь немногие, в том числе Писарро и доминиканский монах отец Реджинальдо де Педраса, знали их истинную цену. Писарро променял эту относительно мелкую добычу на возможность застать индейцев врасплох. Сокровища он погрузил на корабли и отправил в Панаму в расчете на то, что, увидев столь быстро добытые богатства, остальные конкистадоры наберутся храбрости и присоединятся к нему. Затем он возобновил продвижение на юг.

Награбить больше не удалось. Немногочисленные деревни, попадавшиеся на пути, были покинуты, а все имущество унесено. Так же, как в Новой Испании, все солдаты носили защитные доспехи из набивного хлопка, а всадники были в латах. Конкистадоры страдали от ужасной жары и тропических ливней. Их кожа покрывалась огромными гнойными язвами. Люди теряли сознание, умирали. Это было самое бестолковое начало кампании, когда-либо задуманной военачальником, и то, что испанские солдаты дошли до залива Пуаякиль, красноречивее всего свидетельствует об их стойкости.

Остров Пуна, судя по всему, мог стать подходящей базой. Его воинственные обитатели враждовали с Тумбесом, лежавшим всего в тридцати милях от высокогорной южной оконечности острова. Поскольку испанцы оказали им знаки дружбы, Писарро смог, воспользовавшись бальсовыми плотами, перевезти на остров весь свой отряд. Остров был большой и лесистый, здесь можно было не опасаться внезапного нападения. Писарро устроил лагерь и стал ждать подкрепления. Во время похода на юг к нему уже присоединились два корабля. Первый привез королевского казначея и других чиновников, не успевших примкнуть к экспедиции, когда она отплыла из Севильи. Второй — 30 солдат под началом капитана Беналькасара.

Почти все поступки Писарро на этом этапе свидетельствуют о тугодумстве и недостатке воображения. Из Тумбеса прибыли индейцы, и хотя Писарро знал, что они — заклятые враги обитателей Пуны, он принял их в своем штабе. А потом, когда два его переводчика, бывшие с ним в Испании, предупредили Писарро, что вожди Пуны собрались на совет и готовят нападение, он тотчас же окружил их на месте встречи и выдал жителям Тумбеса. Итогом стала кровавая резня, приведшая к восстанию, которое он так старался предотвратить. На лагерь напали несколько тысяч воинов Пуны, и испанцам пришлось искать убежища в лесу. Потери были сравнительно небольшие: несколько убитых, да брат Эрнандо Писарро был ранен дротиком в ногу. Однако впоследствии лагерь подвергался настырным партизанским атакам. Всего этого можно было избежать, проявив немного такта и элементарное понимание чувств, которые испытывали индейцы Пуны.

В конце концов пришлось эвакуироваться с острова, и когда прибыли еще два корабля с сотней добровольцев и лошадьми (кораблями командовал Эрнандо де Сото), Писарро почувствовал, что у него достаточно сил, чтобкс перебраться на материк. Судя по всему, тумбесцы уже раскусили его, но почти не противились высадке испанцев, а то сопротивление, которое все же было, быстро подавил Эрнандо Писарро с конницей. Основной отряд пересек залив на двух судах, которые впоследствии, вероятно, ушли на хорошо укрытую якорную стоянку, известную ныне под названием Пуэрто-Писарро и расположенную в нескольких милях к юго-западу от современного города.

Наконец испанцы попали в Тумбес — город, где, как гласила легенда, жили Девы короля-Солнца, где в садах висели золотые фрукты, а храмы были облицованы золотом и серебром. Однако действительность оказалась совсем другой. От города не осталось ничего, кроме крепости, храма и нескольких зданий. Люди, которые проплыли семьсот миль, а затем прошагали еще триста по ужасным болотам, продирались сквозь заросли ризофоры и джунгли, постоянно подбадривая себя видениями золотого города. Они были потрясены, когда их взорам предстали жалкие развалины. Трудно сказать, что чувствовал сам Писарро — перуанцы, перерезавшие у него на глазах плененных военачальников Пуны, должно быть, объяснили ему через переводчиков причины своей кровожадности и мстительности. И хотя он лишился возможности быстрого обогащения, которую сулило разграбление Тумбеса, зато, как оказалось, получил нечто гораздо большее — ключ к завоеванию страны.

Любой военный, изучивший кампанию Писарро, наверняка позавидует его удачливости. Попытайся он захватить Перу во время одной из предыдущих экспедиций, наверняка ничего бы не вышло. Если б его не продержали год в Испании, он бы убедился, что Перу — слишком крепкий орешек для отряда, которым командовал. Он прибыл в Тумбес как раз тогда, когда в силу случайного стечения обстоятельств появилась возможность завоевания страны инков. Территория была раздроблена, но готова вновь покориться одному правителю. Это Писарро выяснил, когда расспрашивал о причинах столь плачевного состояния города. Разрушение его было делом рук островитян с Пуны. По словам перуанцев, король-Солнце — Инка Уаскар, был слишком занят войной со своим братом Атауальпой, чтобы оказать городу необходимую помощь. Он даже отозвал из крепости гарнизон.

Борьба за власть завершилась незадолго до высадки Писарро в Тумбесе. Атауальпа победил, и его войско пленило Уаскара. Узурпатор из Кито стал Инкой (верховным правителем), но это вовсе не значило, что жители Тумбеса и других районов, поддерживавших Уаскара, одобряли смену правителя. Создалось положение, очень похожее на то, благодаря которому Кортес получил возможность покорить Мексику. Однако Писарро не надо было прилагать усилий — он пришел на готовое. Империя инков была раздроблена.

Оставив часть отряда в Тумбесе, он отправился с лучшими солдатами в глубь страны, преследуя двоякую цель. Во-первых, превратить маленький отряд в дисциплинированную боевую единицу и, во-вторых, привлечь на свою сторону туземное население. Здесь он впервые использовал политику Кортеса. Грабеж был запрещен. Доминиканские монахи обращали индейцев в христианство. Поход превратился в крестовый, и у солдат возродилось ощущение их божественного предназначения. Жажда злата не уменьшилась, но теперь она рядилась в мантию христовой истины.

Как и во время похода вдоль побережья, трудностей с пропитанием не возникало. Море давало рыбу, а в тех местах, где инки построили свои чудесные оросительные системы, в изобилии росли фрукты и овощи. Писарро вел своих людей от одной деревушки к другой, так что у них не было ни времени, ни сил размышлять о будущем. Индейских вождей, оказывавших сопротивление, сжигали живьем в назидание другим, и вскоре вся округа была покорена. Здесь впервые завоеватели стали рекрутировать население во вспомогательные войска, и хотя в испанских источниках нет упоминаний об индейских союзниках, почти не приходится сомневаться в том, что Писарро, подобно Кортесу, всячески старался усилить свой маленький отряд за счет местных жителей. В июне он заложил постоянное поселение. Был выбран участок в Тангараре, на реке Чира, примерно в 80 милях к югу от Тумбеса. Поселение строилось по обычному колониальному образцу: церковь, арсенал и здание суда. Оно было обнесено оборонительными сооружениями. Однако несмотря на то, что в Сан-Мигеле существовало законно назначенное городское правление, Писарро не пришлось прибегать к политическому трюкачеству, как когда-то Кортесу: он уже получил полномочия из Испании. Это дало ему возможность наделить каждого колониста землей, а поскольку индейцы привыкли к палочной дисциплине, которую насаждали их собственные правители, они спокойно смирились с таким положением. Все добытое золото и серебро испанцы переплавили в слитки, и Писарро (вновь уподобляясь Кортесу) сумел уговорить солдат отказаться от своей доли. Поэтому после вычета королевской пятины он смог отправить сокровища на двух судах в Панаму, оплатив счета экспедиции.

Нетрудно представить себе, с какой дилеммой столкнулся Писарро, когда стоял на берегу и смотрел, как паруса этих двух кораблей исчезают за горизонтом. Сокровища, разумеется, подтвердят рассказы капитанов о блестящих возможностях, открывающихся перед поселенцами в Новой Кастилии. Так стоит ли ему ждать подкрепления? А может быть, выступить в поход с уже имеющимся отрядом? Три недели искал он решения, три недели, в течение которых он, подобно Кортесу, обнаружил, что бездействие порождает недовольство. Скорее всего именно настроения солдат сыграли определяющую роль: Писарро решил выступать.

Это решение было подкреплено и сообщениями разведки о том, что Атауальпа покинул столицу инков Куско и был теперь в Кахамарке. Куско находился примерно в 1300 милях от Сан-Мигеля, и даже сегодня, когда существует скоростное Пан-Американское шоссе, добраться от одного города до другого нелегко. В 1532 году Писарро и его люди, нагруженные пожитками, могли бы преодолеть такое расстояние за несколько недель по проложенным инками дорогам. До Кахамарки же было всего около 350 миль, на высоте 9 тысяч футов. Дорога, по сообщениям союзных индейцев, должна была занять не более 12 суток. Писарро не мог упустить эту возможность быстрее добраться до правителя инков.

24 сентября 1532 года, примерно через шесть месяцев после своей первой высадки на побережье, Писарро выступил из маленького поселения. Били барабаны, в лучах солнца сверкали его собственный штандарт и флаг Кастилии. Отряд состоял из 110 пехотинцев, лишь 20 из которых были вооружены арбалетами или аркебузами, и 67 всадников. Это была жалкая горстка людей, не способная противостоять инкам. Атауальпа, как сообщали, лечился на вулканических источниках Кахамарки (рана, полученная во время междоусобной войны против собственного брата, загноилась). Кроме того, он совершал и объезд своих новых владений, чтобы добиться их полного подчинения. Его сопровождала армия, насчитывавшая, по некоторым оценкам, от сорока до пятидесяти тысяч воинов.

Испанцы, переправившись через реку Чира на плотах, переночевали в индейском поселении Поэчос и пошли на юг к реке Пьюра. Здесь они повернули на восток, в глубь суши, следуя вдоль русла Пьюры. Другого пути у них и не было: сообщения индейцев о том, что к югу лежит непроходимая пустыня, подтверждались данными испанских разведывательных отрядов. Эта пустыня была настолько засушливой, что там не росли даже кактусы. Из множества пустынь, лежащих вдоль перуанского побережья, эта самая страшная и дикая: от реки Пьюра до ближайшего речного оазиса — более 125 миль.

Несмотря на относительно благоприятные условия, в рядах испанцев начался ропот. Кое-кто из солдат терял присутствие духа. К концу четвертых суток Писарро остановился, чтобы подготовиться к походу. Первым делом он выстроил свой отряд и обратился к недовольным с предложением: каждый, кто не поддерживает предприятие, может вернуться в Сан-Мигель и получить такой же земельный надел и столько же индейцев, сколько любой солдат гарнизона. Мы не знаем точно, поступил ли Писарро так же, как Кортес, когда тот затопил свои корабли, но факт остается фактом: только девять человек пожелали вернуться на «базу». Вероятно, не только призывы Писарро, но и окружающая обстановка заставили остальных 168 человек продолжать путь. К тому времени они должны были быть далеко за Тамбо Гранде, на главной дороге инков, ведущей из Тумбеса. Русло реки здесь сухое и широкое, устланное белыми камнями, отшлифованными паводками. И хотя орошаемые равнины становились все уже по мере приближения к предгорьям Анд, а впереди маячили горы, питавшие водой Пьюру, склоны холмов по-прежнему были покрыты зелеными деревьями и отнюдь не казались непроходимыми. Белые пики громадных горных хребтов, которые предстояло преодолеть, чтобы добраться до Кахамарки, еще не были видны.

Здесь испанцы провели десять дней. Окружавшие их индейцы жили своей обыденной жизнью: запыленные хижины, построенные из глиняных кирпичей и крытые тростником, нависали над глубокими оросительными рвами. Надежды солдат во время этого привала вспыхнули с новой силой. Земля обетованная с ее облицованными золотом храмами манила их так же, как гурии небесные влекли воинов Мохаммеда. В конце концов, отдохнувшие и веселые, они пошли по дороге инков дальше, в Заран. Здесь к главной дороге примыкала еще одна, ведущая на Уанкабамбу, где она соединялась в горах с Великим андским трактом, который связывал колониальную столицу Кито с древней столицей инков Куско.

Теперь Писарро предстояло принять первое важное решение. Заран был крупным пунктом, и здесь находились не только дома для отдыха верховного Инки и многочисленной свиты, неизменно сопровождавшей правителя в поездках, но также склад и арсенал, снабжавшие его войска провизией, одеждой и оружием. Люди Писарро получили все, что нужно. Кроме того, они в любом случае должны были ждать де Сото, отправленного с маленьким отрядом разведать горную дорогу и установить контакт с инкским гарнизоном в Кахасе, в десяти милях к северо-востоку от Уанкабамбы. Писарро оказался в трудном положении. Он еще не знал и по-настоящему не понимал горных индейцев. Все сведения он получил из вторых рук. А у Писарро был практический склад ума, и, не обладая воображением, необходимым, чтобы начать и вести войну нервов, все же понимал, что ему придется вступать в контакт с правителем инков.

То, что де Сото сумел добраться до Кахаса через два с половиной дня, идя в гору, объясняется гораздо меньшими высотами северных склонов Перуанских Анд. Кроме того, перевал, по которому можно попасть в Сьерру, лежит лишь немногим выше пяти тысяч футов. Де Сото отсутствовал восемь суток. В Кахасе, который находился «в маленькой долине, окруженной горами», он встретил одного из посланных Атауальпой сборщиков податей. Этот чиновник сказал де Сото, что Куско лежит на юге, на расстоянии 30-дневного перехода по андскому тракту, и описал столицу инков. Местные индейцы сообщили, что приблизительно за год до появления де Сото Атауальпа покорил долину Кахаса, «наложив огромную дань и каждодневно учиняя жестокости». Здешним жителям приходилось не только платить подать натурой, но и отдавать своих сыновей и дочерей. Одно из крупнейших зданий в деревне было целиком отведено для женщин, которые пряли и ткали материю для воинов Атауальпы. При входе в деревню де Сото обнаружил нескольких индейцев, повешенных за ноги. В Уанкабамбе, расположенной в сутках пути от Кахаса, де Сото нашел «крепость, построенную из тесаных камней, самые крупные из которых были пяти или шести ладоней в ширину и пригнаны так плотно, что между ними, казалось, не было раствора». Это был первый увиденный испанцами образчик необыкновенного каменного зодчества андских индейцев, так как крепости на побережье были возведены с применением высушенных на солнце глиняных кирпичей, обмазанных илом.

Вернувшись, де Сото подтвердил, что Атауальпа все еще стоит со своим войском у горячих источников Кахамарки. Он привел с собой инкского чиновника, который получил указания приветствовать испанцев и пригласить их в гости в лагерь верховного Инки. Писарро принял приглашение, понимая тем не менее, что истинная цель у посла иная — разведать силы и намерения пришельцев. Писарро добился своего: он наладил связь с Инкой и был гораздо ближе к успеху, чем Кортес, когда послы Монтесумы встретили его на песчаных дюнах Сан-Хуан-де-Улуа. Принял он и посланные Атауальпой дары — два керамических ковша для возлияний, выполненных (возможно, не без умысла) в виде совершенно одинаковых крепостей; вышитые золотом и серебром ткани из шерсти ламы и, что самое любопытное,— духи, изготовленные из сушеного и толченого гусиного мяса. Затем он отправил посла восвояси, одарив его шапкой из багрового полотна, рубашкой и двумя стеклянными кубками и наказав передать правителю, что испанцы, исполняющие волю самого могущественного императора в мире, предлагают верховному Инке союз в борьбе против недругов.

Несмотря на сообщение де Сото о том, что горный тракт «хорошо вымощен и достаточно широк, чтобы по нему могли ехать бок о бок шесть всадников», Писарро не воспользовался дорогой через горы, а пошел на юг. Это странное решение можно объяснить лишь подражанием завоевательской манере Кортеса. Прежде чем ввести свой маленький отряд в горы, Писарро хотел заключить союз с индейцами. Этим же объясняется и четырехдневная задержка в Мотупе, которую иначе пришлось бы отнести за счет нерешительности, а это качество в характере Писарро отсутствовало напрочь.

Поход на юг оказался не из легких: трое суток — без воды, если не считать одного скудного колодца, и никаких поселений. Конкистадоры шли по краю пустыни, и там, где нанесенный ветром песок пустыни образовал вдоль кромки холмов огромные дюны, радовавшая глаз зелень леса тотчас же исчезла. Испанцы углубились в засушливый пояс, который простирается на сотни миль к югу вдоль всего перуанского побережья. Земля стала бурой. Слева простирались сухие бурые холмы и скалы, растрескавшиеся от жары; справа — чуть более светлая пустыня, в которой, будто острова в песчаном море, виднелись похожие на миражи скалы; впереди же в знойном мареве поблескивал инкский тракт. К концу третьих суток испанцы вышли на равнину, где некогда жили индейцы ольмос. Здесь стояла крепость, но каменные стены местами разрушились, цитадель была покинута, и воды тут тоже не оказалось.

Далее испанцы двинулись не торопясь. Они уже два дня шли по населенным долинам, на третий день пересекли сухую песчаную полосу и опять оказались в густонаселенной местности. Здесь их задержал разлив реки. Если предположить, что это река Лече, значит, Писарро использовал любую возможность, чтобы привлечь на свою сторону местное население, поскольку от Мотупе до Лече всего 25 миль. Брат Писарро, Эрнандо, переплыл разлившуюся реку с передовым отрядом, и хотя на дальнем берегу его приняли дружелюбно, он подверг пытке одного из вождей, чтобы получить от него точные сведения о намерениях Атауальпы. В итоге наутро он смог послать через реку весть о том, что армия Инки развернута тремя соединениями; одно стоит у подножий гор, второе — на перевале, третье — в Кахамарке.

Когда отряд перебрался через реку — а на это ушел почти весь день, поскольку лошади переправлялись вплавь, а обоз везли на плотах,— испанцев разместили в крепости, где ночевал Эрнандо Писарро.

После этой четырехдневной остановки Писарро начал поход всерьез. Он пересек реки Ламбайеку и Реке и, пройдя мимо горной дороги, которая тянется на северо-восток, двинулся дальше на юг. Через три дня он прибыл в Зане, откуда, как ему сказали, на Кахамарку идет прямая дорога. Сведения оказались верными, и Писарро покинул главную дорогу инков, свернув на восток и отправившись вдоль реки Зане, сквозь брешь в гряде холмов. Поскольку тогда испанцы не знали названий гор и ущелий и даже наименования индейских деревень записывали с великим трудом, неудивительно, что в немногочисленных отчетах о походе очень туманно говорится о выбранном маршруте. С некоторой долей определенности можно утверждать, что испанцы уклонились от ущелья реки Зане, свернув на юго-восток, в более узкое ущелье Нанчо. Это был самый прямой путь к цели.

Перевал, по описанию Хереса, был настолько крут, что местами приходилось подниматься по вырубленным ступеням. Писарро ушел вперед с 50 всадниками и 60 пехотинцами, чтобы разведать перевал и взять его штурмом, если он защищен. Но хоть там и была сильная крепость, Атауальпа оставил ворота в свое логово открытыми. Стоял такой холод, что лошади обморозились.

Писарро заночевал в деревне. На другой день он пошел вперед помедленнее, чтобы арьергард и обоз могли догнать его. Путь по-прежнему шел вверх, и на ночь весь отряд стал лагерем на вершине горы. Здесь Писарро приветствовали посланники Атауальпы, которые привели в подарок десять лам. Послы сообщили, что верховный Инка уже пять дней ждет испанцев в Кахамарке. Вероятно, они вкратце поведали ему и о войнах между Атауальпой и Уаскаром. Писарро, в свою очередь, как сообщают, произнес длинную речь, закончив ее такими словами: «Если Атауальпа желает войны, я буду воевать, как воевал против вождя на острове Сантьяго (Пуна) и вождя Тумбеса, и против всех, кто желал воевать со мной. Сам же я не нападаю и никого не притесняю, я бьюсь лишь тогда, когда бьются со мной».

Теперь, когда Писарро приближался к цели, обмен посланниками между армиями стал более оживленным. После долгого дневного перехода по горам испанцы очутились в деревушке, расположенной в долине. Здесь вождь, которого де Сото приводил в Заран, ждал Писарро с полудюжиной золотых кубков, из которых он предложил испанским капитанам испить чачи — индейской кукурузной водки. Вождю было приказано сопровождать гостей в Кахамарку. После еще одного дневного перехода Писарро решил сделать суточный привал, чтобы солдаты могли отдохнуть, дабы впоследствии справиться с трудностями, которые их ждут. Сюда вернулся посланник, отправленный Писарро из Тамбо-Реал. Он был в такой ярости от того, что Писарро оказывает гостеприимство послу Атауальпы (которого посланник считал лгуном и проходимцем), что бросился на беднягу и схватил его за уши. Оказывается, в лагере Атауальпы жизнь посланника Писарро подвергалась опасности; ему не давали пищи и, несмотря на то, что он был вождем, его не допустили к верховному Инке под тем предлогом, что правитель постится и никого не принимает. По словам индейца, Атауальпа «стоит на равнине возле Кахамарки боевым порядком. У него большая армия, а город — полностью опустел». После этого вождь посетил лагерь, где увидел шатры и толпы воинов, «готовых к бою». В ответ посол Атауальпы заявил, что город опустел из-за испанцев, для которых надо было освободить дома, а правитель вышел в чистое поле потому, что «такова его привычка с тех пор, как он начал войну». Здесь посол имел в виду войну против Уаскара. Подобно всем дипломатическим обменам, эта встреча повергла Писарро в растерянность еще большую, чем прежде.

Еще один дневной переход, и Писарро сблизился с войском Атауальпы. На ночь он разбил лагерь на травянистой равнине, утром выступил пораньше и задолго до полудня уже увидел самую, вероятно, красивую долину Андов. Однако красота эта сыграла роль декорации к страшному спектаклю, к жесточайшему акту агрессии.

Весь день испанцы шли по крутым склонам ущелья Нанчо, и весь день воины Атауальпы могли сделать с ними все, что хотели. Страдая от внезапного столкновения с высокогорьем, задыхаясь на перевале, конкистадоры были бы бессильны против тренированных воинов, которые могли напасть сверху и перебить их. Даже будь с ними индейские союзники, все равно испанцев остановили бы возле крепости на вершине, если бы ее кто-то защищал. И отряд Писарро был уязвим. В течение этой изнурительной недели Атауальпа мог уничтожить его в любой момент. Почему же он воздержался от этого?

Гарсиласо де ла Вега (Гарсиласо де ла Вега (по прозвищу Инка) — 1539—1616, историк и конкистадор, написал «Историю империи Инков».) утверждает, что Атауальпа исполнял завет своего отца, Уайна Капака, изреченный им на смертном одре, и цитирует слова, якобы сказанные последним истинным Инкой своим военным вождям:

«Отец наш Солнце открыл нам давным-давно, что править этой землей будем мы, инки, двенадцать родных сыновей его; и что потом новые, доселе незнакомые нам люди придут сюда. Они одержат победу и подчинят все царства наши своей империи, равно как и многие другие земли. Я думаю, что люди, пришедшие недавно по морю к нашим берегам, и есть те, о ком говорил отец наш Солнце. Это сильные, могучие люди, во всем превосходящие вас. Царствие двенадцати сыновей-инков закончится с концом моего правления. Посему заверяю вас, что люди эти вернутся вскоре после того, как я вас покину, и совершат то, что предсказал отец наш Солнце. Они покорят нашу империю и станут ее единственными владыками. Повелеваю вам повиноваться и служить им, ибо человек обязан служить тем, кто во всем выше его, ибо их закон будет лучше нашего, а оружие превзойдет ваше в мощи и неуязвимости. Пребудьте в мире. Отец мой Солнце призывает меня, и я отправляюсь к нему».

Гарсиласо — писатель с бурным воображением. Его мать была из племени инков, и попытки объяснить и оправдать способности индейцев отразить вторжение вполне естественны. Тем не менее, можно предположить, что Уайна Капака мучило то же чувство обреченности, какое в свое время испытывал Монтесума, и что он считал целесообразным предостеречь свой народ, внушить ему со смертного одра мысль о бесполезности борьбы с неизбежным. А если так, то он непременно должен был сделать это от имени бога — Солнца. «Весть об этом пророчестве,— продолжает Гарсиласо, — разнеслась по всему Перу».

Ученым еще предстоит разобраться в том, как Писарро с его малочисленным отрядом сумел повергнуть во прах огромную империю. Необходимо глубоко изучить и историю возникновения империи инков, верования и культуру этого индейского народа и прежде всего — слабость его общественного устройства и абсолютной монархии, при которой все слепо подчинялось воле «отца» — верховного Инки.

Перевел с английского А. Шаров