Журнал «Вокруг Света» №11 за 1980 год

Пальмовый дом

Метро в Калькутте

Еще до того, как автобус вытолкнуло в водоворот движения на одной из центральных улиц Калькутты, мы уже были оглушены невероятной какофонией звуков, повисших во влажном и, несмотря на утренний час, горячем воздухе. Нашему водителю Хадиду, в чалме, с великолепной бородой и обязательным для правоверного сикха металлическим браслетом на запястье, удалось ловко пристроиться за разукрашенным рекламой двухэтажным красным автобусом, облепленным со всех сторон пассажирам; свисавшими наподобие плодов хлебного дерева. Не успели мы оглядеться в сверкающем и гремящем потоке из пестрых автобусов с обязательной надписью «Общественный перевозчик», желтоверхих такси, стремительных моторикш и неповоротливых воловьих повозок, как вдруг все мельтешение разнокалиберного транспорта притормозилось. Посреди проспекта величаво стояла корова с выпирающими ребрами.

— Куда это спозаранку направилась священная скотина? — качает головой Хадид и, потеряв терпение, круто выворачивает машину из-за улыбающегося лица индийской актрисы, украсившего заднее стекло автобуса. А навстречу летит буквально нам в лоб «амбассадор», машина индийской марки, из-под козырька которой сердито смотрит такой же усатый в чалме, как наш Хадид. Неотвратимость столкновения усугубляется необычным, по нашим понятиям, левосторонним движением. Автобус делает удивительный зигзаг чуть ли не поперек проспекта, и только невозмутимость Хадида и мастерство регулировщика под черным зонтом, прикрепленным к поясу, спасают наши жизни.

Мы поспешно устремляемся вниз по улице под разноголосый рев клаксонов и свистки рикш. Трусят босые рикши в бензиновой гари и пыли вдоль тротуара. Ездоки в высоких колясках, защищенные от солнца опущенным верхом, беседуют, читают или просто равнодушно смотрят поверх взмокших спин рикш, судорожно вцепившихся в оглобли колясок. Вечером, вымотанные за день непосильным трудом, безучастные к окружающему, рикши сидят на тротуаре, заплеванном красными пятнами бетеля, который здесь жуют все.

Видим, как подъезжает седоголовый рикша в рваной рубашке. Пассажир пожалел его, еле передвигавшего сухие, как тростник, ноги, и, поставив в коляску саквояж, шел рядом с ним. Получив плату, старик направляется на перекресток, где торговец паном готовит на своем лотке среди разноцветных баночек очередные порции. Сполоснув листок бетеля водой, он привычно размазывает по свежей зелени известь, посыпая все какой-то темной смесью (Чаще всего лист бетеля посыпают мелко нарезанными семенами арековой пальмы; их извлекают из небольших плодов, похожих на гусиные яйца, высоко висящих под резными листьями. Добавляют также дубильный экстракт, гвоздику, табак и даже сердцевину одного из видов акаций, обладающей пряным привкусом. Слюна приобретает красную окраску в результате реакции извести и зеленого листа бетеля. Индийцы утверждают, что пан оказывает тонизирующее и даже наркотическое действие на организм, укрепляя одновременно десны — Примеч. авт.). Затем тонкие пальцы двумя-тремя движениями быстро сворачивают листок в аккуратный пакетик. Старик отдает только что заработанные пайсы и берет несколько пакетиков Присев у своей ободранной коляски, рикша отправляет в рот порцию пана и, откинув голову, начинает медленно жевать, устало закрыв глаза, изредка сплевывая прямо перед собой красную слюну.

...В Калькутте не меньше двадцати тысяч рикш, ряды которых пополняются безземельными крестьянами. Не имея ни работы, ни специальности, они соглашаются перевозить на себе тяжелые грузы и, несмотря на всю иссушающую изнурительность такого труда, борются за право быть рикшами, каждый день ведь нужна горстка риса, два-три банана да пакетик бетеля, без которого нельзя резво таскать коляску.

— Все-таки хоть и тяжела эта работа, а кормит, — поясняет сопровождающий нас Сунит Бос. — Но ведь на рикшах далеко не уедешь — видите, какое столпотворение на улицах. Чтобы разрешить проблему транспорта, мы строим метро. Впрочем, можете убедиться сами...

Сунит легонько трогает шофера за плечо и просит притормозить на углу двух оживленных улиц.

— Вот эта зеленая в ярких торговых вывесках по фасадам домов улица, уходящая налево, названа именем Ленина. Не все знают, что на ней стоит первый в нашей стране памятник вождю угнетенных людей. Именно здесь, рядом с улицей Ленина, строится небывалое для Индии сооружение — метро.

Я иду вдоль невысокого заборчика вокруг городка строителей, снующих по стройплощадке в бамбуковых лесах, среди палаток, потерявших под солнцем и дождями свой первоначальный цвет.

— Да, стройка затягивается. Вы видели танк-памятник на окраине Калькутты? — неожиданно поворачивается ко мне Сунит. — Он отбит у пакистанцев во время боевых действий. Помните, сегодня мы ехали мимо особняка, металлические ворота которого охраняют раскосые коренастые люди — бутанцы: индийцам американцы не доверяют. Так вот, из консульства США был выслан сотрудник за организацию радиошпионажа у границ Бангладеш... Вот это все и задерживает сооружение метрополитена.

Сунит Бос, конечно, прав: даже в эти дни нам часто приходилось видеть демонстрации протеста против снабжения американцами оружием Пакистана.

Пока мы разговариваем, вереницы людей в набедренных повязках чередой двигаются с носилками и плетеными корзинами с землей по стройплощадке. А наверху два молодых парня сноровисто кладут на стенку раствор — кирпич — раствор — ряд кирпичей. Блестят потные лица, мерно нагибаются спины, и красная стенка растет.

— Вы только себе представьте: духота, асфальт плавится, а вы попадаете в прохладу метрополитена. Вместо тряски в жарком автобусе неслышно летящие голубые поезда... Построим метро, обязательно построим, тем более что у нас такие отличные коллеги, как ваши инженеры. На строительстве хотим занять как можно больше людей. Ваш пример доказал: трудом преображается человек. Будем учить крестьян, перевоспитывать безработных на этой огромной стройке

Сунит почувствовал еще более сильную жажду и двинулся в сторону базарчика. По пути он не умолкал ни на минуту. Сунит окончил МГУ и преподает русский язык в университете Тагора. Его голова переполнена разнообразными сведениями о русско-индийских связях, о традициях нашей дружбы.

— К сожалению, не все знают о достойнейшем человеке своего времени, музыканте и лингвисте Герасиме Лебедеве, попавшем в Калькутту в прошлом веке. Его научными трудами пользуются до сих пор в калькуттском Институте индийских языков, а в историю нашего искусства он занесен как основатель драматического театра. А «Виктория-мемориал» вы уже посетили? При входе в этот музей искусств все любуются огромным полотном «Въезд принца Уэльского в Джайпур» — Верещагина работа. Он несколько раз бывал в Индии. Особенно сильное впечатление на индийцев производит его картина, где изображена расправа англичан с восставшими сипаями.

Сунит останавливается возле торговца напитками. Тот меланхолично вращает рукоятку громадной машины, похожей на мясорубку, где железные шестерни медленно забирают толстые обрубки сахарного тростника, выдавливают из него в стакан мутноватую жидкость. Сунит с сомнением смотрит на куски тающего льда на грязной тряпице, и в этот момент на нас налетает орава мальчишек. Они протягивают руки и просительно тянут: «Бакшиш, сэр, бакшиш», предлагают себя в услужение: «Поднесу, сэр».

Из-за жалкой пайсы несчастные ребятишки плясали, кривлялись, катались по земле, показывая, что им больно. Но как только Сунит выбрал одного провожатого — пацана с лукавой смышленой физиономией, — остальных как ветром сдуло.

Бос с жалостью кивает на мальчишку:

— Для туристов стаи маленьких попрошаек вроде бы забавная экзотика, а для нас еще одна проблема. Видели, как живут эти семьи? Клетушки из обрезков фанеры, жести, из пальмовых листьев; здесь же готовят еду на очагах, здесь же копошатся в нечистотах вместе с собаками дети. Родителям этих детей невыгодно отдавать их в школу, они посылают их на тротуар за милостыней. Борьба с нищетой — задача «номер один». Правительство на днях приняло решение отпустить еще десять миллионов рупий для улучшения условий жизни жителей трущоб, создаются новые государственные центры здоровья, более доступные больницы, школы...

Наш провожатый в это время предлагал нам выбирать манго, апельсины, уложенные в аккуратные кучки, большие папайи. Остановились у груды кокосов. Торговец моментально срубил тяжелым кривым секачом верхушки зеленых орехов и протянул каждому, как чаши с мутноватым кокосовым молоком. Жажду как рукой сняло.

В этот момент около нас присел пожилой мужчина в чалме. В руках он держал плоскую плетеную корзинку.

— Там кобра, — показывая на корзинку, заволновался мальчишка.

К ногам мужчины жался маленький взъерошенный зверек — мангуста. Значит, будет бой мангусты с коброй. Отдав две рупии, мы стали следить за манипуляциями дрессировщика. Сдвинув круглую крышку корзинки, он завел заунывную мелодию на тростниковой дудочке. Но кобра, как известно, глуха, на музыку она не обратила внимания и убежище покинуть не возжелала. Тогда хозяин аттракциона слегка двинул ногой по корзине. Нервная змея взвилась оттуда как жгут и, раздув капюшон, приобрела сходство с серым грибом. Показывая агрессивность подопечной, заклинатель подтолкнул ее коленом. Кобра то ли по старости, то ли от усталости вяло ткнулась своей безвредной пастью (дрессировщики по нескольку раз вырывают змеям отросшие ядовитые зубы) в руку хозяина и вновь улеглась на дно корзины. Представление окончилось. Хозяин жалел свою кобру и приберегал схватку с мангустой, вероятно, для более богатых зрителей.

— Все, отдохнули. Отправляемся теперь на другой берег Хугли, — решительно заявил Сунит. — В район текстильщиков.

Втиснувшись в поток рикш и буйволиных повозок, мы медленно движемся по ажурному мосту, зависшему более чем на полкилометра над Хугли, Над водой торчат изъеденные солью борта разномастных судов, приткнувшихся к речным причалам. Они ждут отлива, чтобы спуститься вниз с тюками джутовой ткани, мешков, брезента.

— Многие из этих грузов пойдут в Советский Союз. Джут — ценный материал. Вы знаете, в библиотеках мне на глаза не раз попадали газеты военных лет. Оказывается, по труднейшей дороге в тысячи километров из Индии в СССР беспрерывно шли военные грузы, сырье и калькуттский джут, — говорит Сунит. — Из нашего джута шили даже палатки для Сталинграда.

Мы едем по узеньким улочкам старого фабричного района, по обеим сторонам которого вытянулись одноэтажные бараки, где размещаются семьи рабочих. Здесь живут в основном потомственные текстильщики. Множество пришлых рабочих, приезжающих из деревень, нередко ютятся в трущобах на окраинах города. Ездить им приходится далековато. Это тоже проблема. Но ведь вовлечение большего числа населения в сферу труда помогает ликвидировать безработицу.

...А мне видятся калькуттские улицы победного мая 1945 года. Таких манифестаций город не знал. Все дома были в красном свете полотнищ и флагов. В многокилометровых колоннах демонстрантов ехали рикши с красными флажками. Плотными рядами шагали текстильщики с джутовых фабрик, те, кто помогал своим трудом выстоять Сталинграду.

Ожидание у моря

В предутренней дымке, обещающей духотой и непрозрачностью полуденную жару, как стоп-кадры, неозвученные, без движения, появляются куски пейзажей и чужой притягательной жизни. Густые казуариновые рощи, держащие своими корнями пески; окаймленные низким кустарником клочковатые поля, с которых уже убрали рис, но еще видны просо и арахис да квадраты сахарного тростника выше роста человека. Чинно идут, видимо, на ближайший базар, люди: впереди — мужчины, а женщины сзади, на левом бедре придерживают детишек, а груз — на голове. У источника тонкая девочка-подросток взметнула над головой жгут белья: она привстала на носки, откинулась назад, летит темный поток волос, сверкает белизной полотно и одним красным мазком — сари, облегающее ее фигурку.

Мы ехали по югу штата Тамилнаду — Коромандельской береговой равнине — из Мадраса в Махабали-пурам, городок, известный на весь мир каменными храмами, пещерами и наскальными рельефами.

Под голыми, словно воткнутые в землю перья, пальмами около хижин трудятся на коричневой, обожженной солнцем земле мужчины — корчуют пни, а женщины собирают щепу, хворост в корзины и относят к домам. Несмотря на тяжести, женщины двигаются быстро, ходят легко, и рабочее сари — несколько метров недорогой ткани — смотрится на них королевским нарядом.

Эта странная на вид пальма с хохолком листьев на макушке заслужила похвальное слово. Пальма эта — пальмира — незаменима в хозяйстве и жизни здешних крестьян. Срезанными нижними листьями кроют крыши глиняных хижин, из них же сооружают заборчики. Еще можно встретить вдоль дорог под навесами у чайных писцов и составителей гороскопов, выводящих для неграмотных крестьян письмена перьями из черенков пальмовых листьев. А древние писцы использовали специально обрезанные листья пальмиры для писем, выдавливая знаки костяными палочками; затем грамоту сворачивали, ставили печать и отправляли адресату. Это известно: частью эти письма — даже со стихами — дожили до нас! Но самое лакомое у пальмиры — сок. Взрослые любят пальмовое вино из перебродившего сока или покрепче — арак, а дети — разноцветные леденцы. На одной из остановок автобуса мы не удержались и вслед, за ребятишками, нагруженными охапками хвороста, отправились в видневшуюся на берегу моря деревушку. Побережье было расчерчено на большие клетки, над которыми повисли журавлиные шей колодцев. Из клеток поднимались большие и маленькие верхушки белых пирамидок, сверкающие на солнце. Здесь выпаривают соль. Достают соляной раствор из колодца бадьей из воловьей кожи. Вначале заливают морскую воду в клетки, дают ей выпариться, и дня через четыре скребками снимают слой соли. Получается с клетки около 40 килограммов. Черные фигурки в набедренных повязках вытаскивают бадью за бадьей, соленая вода льется на потрескавшиеся ноги. Если работать тут с детства, привыкаешь, но, как ни задубела кожа на ногах, соль все равно разъедает ее, причиняя постоянную боль.

На полях у деревни круторогие буйволы неторопливо тянули за собой соху, а около сараюшки буйвол делал круг на току, — молотил рис. Из деревни навстречу нам направилась телега на двух больших колесах, которую тащила пара буйволов. Когда повозка, по-тамильски «калаванди» — «телега с буйволами» приблизилась, в глаза бросились раскрашенные рога животных. А через несколько шагов попались горбатые дымчатые зебу с гирляндами увядших цветов. Острые разукрашенные рога были спрятаны в наконечники, увенчанные блестящими, шариками. Крестьяне отмечали «пунгал» — праздник в честь уборки риса.

Во время пунгала деревня нарядна и оживлена. В первый день праздника в каждом доме идут шумные хлопоты — готовятся угощения. На следующий день героем становится главный работник — буйвол. Каждая семья выводит своего любимца еще с утра во двор. Там его чистят щетками, раскрашивают цветными узорами рога и, повесив гирлянды цветов, подносят большое блюдо риса: «Отведай, дорогой наш кормилец, плоды нового урожая».

Третий день пунгала — день благодарения родителей. Прихорашиваются молодые супруги, женщины надевают праздничные сари с серебристыми и золотистыми нитями, наряжают в лучшее детишек и отправляются всей семьей завтракать к родителям. Затем отца и мать приглашают в свои дома дети. Праздничные дни пролетают весело и быстро...

Деревенская улочка встретила нас пустотой. Даже длинноногие собаки не выбежали навстречу. За деревней на белом полотнище песка сидели и стояли женщины, старики, дети и всматривались в яркий блеск бескрайнего моря.

...Мужчины вышли на берег еще в блеклом свете начинающегося дня, когда бесцветное небо сливалось с неярким, без морщинки морем. По-утреннему молчаливые рыбаки переворачивали горбатые лодки, похожие на дельфинов, и тащили их за острые носы по холодному песку к воде, чертя за собой глубокие борозды. Отогнав лодки на глубину, размеренно выкидывали сеть, оставляя на плаву бамбуковые стволы, чтобы сеть не ушла глубоко. Описав полукруг, гребцы, мерно ударяя длинными веслами, пригоняли лодки назад. Концы сети привязывали к кольям, вбитым в песок, чтобы удобнее было вытягивать добычу.

Началось томительное ожидание на берегу. Дремали, прислонившись к просмоленным бортам лодок, штопали старые сети, молча сидели на корточках. Но каждый прикидывал про себя, каков будет улов и много ли удастся продать перекупщикам.

Наконец старик с торчащей в разные стороны седой бороденкой взмахивает рукой. Рыбаки, прокопченные на солнце, голоногие, в рваных, отбеленных морской водой рубахах, враз ухватились за коричневые жгуты веревок из копры.

В этот момент мы подошли. Сухонький старичок, дотянувшись до руки Вани Климова, рязанского монтажника из нашей группы, похлопал его и, восхищенно оглядывая необъятную Иванову фигуру, весившую более ста килограммов, пробормотал: «Элефант». Мы приняли это как приглашение к помощи и, раздевшись, вошли в воду. Толстые веревки тянули рывками, откидываясь назад. Те, что постарше, остались у веревок на берегу, так сильно упираясь пятками в плотный песок, что обозначилась белая дорожка. Молодые рыбаки старались зайти подальше в море, чтобы всем ухватить концы сети. Боясь помешать им, я отплыл было подальше, но тут же заметил, как с берега машут рукой — зовут назад: в здешних местах близко подходят к берегу акулы. Их вылавливают: у гурманов особенно ценится печень, богатая витаминами, и плавники, из которых приготовляют деликатесный суп.

А сеть все ближе подтаскивали к берегу; рыбаки сжимались до самого песка, скручиваясь как пружина, вдруг делали внезапный рывок. Слышалось кряканье, уханье, блестели эбеновые спины тамилов, только Иван тащил сосредоточенно и молча. Сеть нехотя показывается из воды. Голые ребятишки и чайки выхватывают мелкую рыбешку, застрявшую в ячейках. Наконец вздутый пузырь сети медленно выполз на песок, осел и раскрыл свое трепещущее серебром чрево. Все сгрудились вокруг, жадно рассматривая добычу. Обратно в море полетело несколько пестро окрашенных морских змей — убивать их запрещено.

Вдруг толпа словно взорвалась. Молодой высокий тамил, горячо жестикулируя, что-то быстро заговорил, показывая на старшего, с повязкой на голове. Оказывается, тот успел отдать несколько крупных рыб перекупщикам, уже собравшимся везти улов на городской базар. Перекупщики, видать, были не из крупных — их корзины со льдом укреплены были на велосипедах. Денег у них, судя по всему, осталось только на мелкую сардину, да и ту они норовили получить за бесценок. Горькая гримаса исказила лицо высокого тамила — надежды на заработок рухнули. Тамил побрел по белому горячему песку к своей лодке...

В Махабалипураме мы оказались уже к вечеру. Я вышел на берег залива и зашел во дворик прибрежного храма, вымощенный плитками. Двор огораживали десятки каменных бычков. Века назад здесь бурлила жизнь большого порта, заходили огромные корабли с резными украшениями, сновали лодки. Сейчас уступчатые башни храма молчаливо принимают на себя удары волн. В вечернее небо вонзаются круглые маковки храма, да на берегу стоят женщины. Может быть, они ждут возвращения тех косых парусов, темнеющих крыльями на фоне огромного диска заходящего солнца? Так много веков назад другие женщины ждали свои лодки, своих мужей. Сколько ушло рыбаков в океан под легкими парусами, сколько не вернулось! Но их всегда терпеливо и с надеждой дожидались на берегу.

«Чирала» идет на берег

Рыбацкие деревеньки разбросаны по всему побережью, лежащему белой полосой чистейшего песка вдоль Бенгальского залива. Индийское правительство, конечно, развивает товарное рыболовство в океане, всячески поддерживает перспективные исследования промысловых запасов рыб Центрального исследовательского института морского рыболовства, привлекая к этому и зарубежных ученых. Но часть своих даров щедрый океан отдает простым труженикам моря. Только такая добыча дорого подчас обходится им и их семьям. Хорошо знают это жители рыбацкой деревушки, чудом приютившейся в самом Мадрасе.

Душным вечером горожане ловят порывы слабого бриза на одной из длиннейших в мире набережных — многокилометровой Марина Драйв, вдоль которой за кустами жасмина и бальзамина, прикрытые козырьками солнцезащитных решеток, обвитых пышно цветущей бугенвиллией, спрятались надменные особняки.

В свете прожектора вдруг возникают полуобнаженные фигуры людей — скульптура «Апофеоз труду». Напряжены тела, стальными рычагами застыли руки, вросли в землю ноги, на лицах — стремление к единой цели. Рабочие, рыбаки в едином порыве последним усилием сваливают неимоверную тяжесть — огромную глыбу — в сторону моря. Памятник запечатлел порыв индийского народа к новой жизни.

Около него и вечером и утром ребятишки предлагают выбрать любую из разложенных на песке раковин: больших и крошечных, однотонно-коричневых и пестрых, круглых и игольчатых, словно хранящих еще шум и прохладу набегающих в метрах двухстах отсюда волн. За полосой пляжа виднеются похожие на груды мусора хижины. Молчаливые, с темными окнами по вечерам, когда спят натрудившиеся за день хозяева; поутру, часа в четыре, они приветливо манят глаз побеленными очажками с дымящейся похлебкой; в маленьких двориках мелькают женщины и дети, а мужчины уже отправляются на катамаранах и лодках, на веслах и под парусами в море. Как и в других рыбацких деревнях, их ждут на берегу...

Так ждали рыбаков и 19 ноября 1964 года, когда на Мадрас хлынул холодный ливень и резкие порывы ветра гнули к земле людей и деревья.

«...Там, где между набережной и кромкой воды была широкая полоса песка, теперь кипела и клокотала пена. По океану один за другим катили огромные валы. Казалось, океан рвется в город... Я вспомнила, что на берегу стояла деревушка рыбаков. Около тридцати легких хижин, крытых пальмовыми листьями. Теперь там бушевали волны. Несколько десятков вымокших и иззябших людей толпились у набережной. Жалкая груда домашнего скарба лежала на тротуаре. А в шипящих водоворотах крутились пальмовые листья, доски, алюминиевая кастрюля, тряпье и жалобно мяукающий котенок. Это было все, что осталось от деревушки. Седой сгорбленный старик на ревматических тонких ногах, вперив неподвижный взгляд в темноту, безостановочно повторял:

— Все взял океан. И дома, и сети, и катамараны...

Призыв мадрасского радио «Укрывайтесь в домах до наступления темноты» явно к ним не относился. Домов больше не было. Их снес ураган».

Так описывает очевидец событий, лауреат премии имени Джавахарлала Неру Л. В. Шапошникова, обрушившийся на Мадрас ураган.

В городском метеоцентре, где — конечно же! — знают об ураганах все, нас, соблюдая субординацию, переслали от секретаря к референту, а затем уже представили директору Бхаскара Рао. Посоветовав обратиться еще в главное представительство метеослужбы в Дели (более тесно связанное с Москвой по обмену сводками погоды, опытом и сотрудниками), доктор Рао показал нам на карте Индии пять центральных районов, откуда непрерывно поступают данные о температуре и влажности воздуха, давлении и облачности, силе и направлении ветра.

— Для раннего предсказания урагана нам очень помогают две станции на Портлендских островах. Но сейчас еще рано волноваться а погоде: муссоны отступили, период еще предциклонный, на небе ни облачка, так что отдыхайте, — вежливо улыбнулся на прощанье доктор Рао.

Но мы направились в отдел погоды и там, у карты восточного побережья Бенгальского залива, исчерченной стрелками и разноцветными пунктирами, встретили поджарого, с короткой спортивной стрижкой седеющих волос веселого человека — метеоролога Кидамби Верарагхавана, много поездившего и повидавшего. Пообещав нам выложить всю подноготную циклонов, он стал так быстро объяснять и показывать, что опытный переводчик Владимир Коржиков моментально запарился, стараясь поспеть за его рассказом.

— В тропиках система предсказания должна внимательнее следить за перепадами давления, особенно в циклонный период. Для людей кажутся внезапными и налетевший ветер, и потоки воды с неба, а метеорологам уже известно примерно, когда возник циклон и где. Рождаются циклоны в Андаманском море, постепенно набирая силу, движутся над океаном к побережью и, разворачиваясь вдоль него, могут вторгнуться в глубь континента в западном направлении, сокрушая все на своем пути...

Кидамби ловким движением вешает на стену новую карту, где приклеена серия снимков развивающегося циклона.

— Видите, на фото зафиксированы разные периоды циклона — все точно, снято со спутника. Кстати, станция слежения за спутниками находится недалеко от Мадраса, в местечке Кавамур...

Первый спутник — самый известный — «Ариабата» вот уже пять лет снабжает ученых информацией, хотя его рабочее состояние было рассчитано на шесть месяцев. Регулярно принимаются и обрабатываются данные с «Бхаскара» — второго спутника. Но я представляю, как радовались мои знакомые метеорологи запуску третьего индийского спутника «Рохинй». Это уже произошло после нашей встречи, во второй половине июля 1980 года.

Дело в том, что «Рохинй» впервые был запущен с помощью четырехступенчатой индийской ракеты с отечественного космодрома. Первые же спутники были выведены на орбиту советскими ракетами-носителями с нашей территории.

Теперь Индия сама запускает спутники с острова Шрихарикота, расположенного в Бенгальском заливе невдалеке от Мадраса. Там, где местные жители еще недавно промышляли себе на жизнь охотой и рыболовством, сейчас над пальмами и эвкалиптами высятся ажурные вышки радио- и телеметрических антенн и видно далеко с моря чуткое ухо радара...

— Со спутника снят один и тот же ураган?

— Да, его назвали «Чирала», так как 19 ноября 1977 года, набрав скорость 160 километров в час, циклон, пройдя мимо Мадраса, проследовал в глубь материка через город Чирал. Вначале на берег обрушился ветер с ливнем, а затем, как водяная гора, рухнула на землю приливная волна шириной восемь миль и высотой в пятнадцать футов. Особенность Бенгальского залива — небольшой уклон у побережья, и волна обрушилась на дома и деревья, все перевернула и снесла. Вот взгляните повнимательнее на снимки, — указывает карандашом Кидамби на карту.

Вглядываясь в тугие белые завитки циклона на черном фоне, мы, даже огражденные кабинетными стенами, чувствуем упругую силу нарастающего ветра, достигающего скорости 250 километров в час, и страшнейшие тропические ливни в центре циклона. Попавшее в поле урагана индийское судно ничего не могло передать — все антенны были сорваны ветром. Связь наладили, только когда вышли уже к Шри Ланка...

Мы досматриваем снимки затухающего грозного «Чирала» и выходим в пекло мадрасских улиц.

— В отличие от «самой жаркой» погоды сейчас «просто жарко» — других определений у мадрасцев не существует, — смеется Кидамби Верарагхаван.

Через центр мы спускаемся на прохладную ленту Марина Драйв и оказываемся сразу же в кольце ребятишек, некоторые из них — дети рыбаков — предлагают нам раковины.

Кидамби говорит им что-то ласковое и укоризненное, а нам по-прежнему весело:

— На весь мир известная проблема Азии — высокая рождаемость, быстрый прирост населения.

— А вы придерживаетесь принципа: «Нас двое и нам двоих»?

— О, вы в курсе, — смеется Кидамби. — Нет, у меня трое — две дочери и сын, — но это уже тяжело: и кормить и учить дорого. В общем, ТВ и кино не обманывают, показывая большую семью несчастной: все хотят есть, родители ссорятся и т. д. Все правильно...

— Но уменьшение рождаемости все еще гораздо меньше предполагаемого. В чем дело, по-вашему?

— Знаете, часть кинопродукции под знаком перевернутого красного треугольника — символа программы планирования семьи — просто не находит своего зрителя, так же как и газеты, брошюры на английском языке. Бедные слои населения неграмотны, не имеют доступа к фильмам, а образованные люди, горожане все правильно воспринимают — за их счет и идет снижение рождаемости, как у меня, — улыбается Кидамби. — Но плакаты вроде изображения хорошенькой девочки, указывающей пальчиком на свою преуспевающую семью: «Папа, мама, брат и я — вот счастливая семья»,— не очень эффективны, особенно в сельской местности. Более того, неграмотные крестьяне, особенно женщины, истолковали плакат по-своему: «Чем-то, видать, прогневили богов! Такие богатые, а детей нет!» Очень крепки еще традиции многодетных семей, кроме того, дети в сельской местности — большое подспорье во всех работах, залог благосостояния, жизнеспособности семьи.

Государственная программа планирования семьи в Индии рассчитана на долгое время. С каждым годом дети получают все больше возможностей обучения в правительственных школах, возможностей для развития своих способностей.

— Мудрые люди считали, что дети должны быть счастливее нас, — тепло прощается с нами Кидамби, — будем верить в это...

В. Лебедев, наш спец. корр.

Окончание следует