Журналистика и разведка

Сто миллионов долларов в моем кармане

— Как объяснить это? — не выдержал я. — Вроде собкор не носит погоны.

— Характер. Не смог ужиться в Австралии с послом Самотейкиным. Тот попросил его заменить. Мы дали ему другую хорошую страну — и тут осечка. Не сумел найти общего языка с тайцами. Так что поезжай, у тебя, как у кошки, есть опыт приземляться на все лапы. О визе не беспокойся. Таиландская сторона заверила нас, что даст визу любому другому корреспонденту.

Дома я посоветовался с женой, и мы решили: надо ехать. Откажешься вызовешь недовольство у руководства. Не выручил, мол, когда возникла необходимость! Подавай ему, видите ли, западную страну! Ну и пусть сидит в Москве, дожидаясь пенсии, тем более до нее рукой подать. Знать бы мне и самому шефу, что моя поездка в Таиланд станет через несколько лет возможной причиной его гибели.

Снова ночь в самолете. Под крылом остается Дели — город, с которым связаны годы жизни. Как сложится журналистская и личная судьба в Бангкоке, столице «прифронтового государства» (так называют свою страну тайцы)? Оправдается ли предсказание московской гадалки о счастливых годах, ожидающих там нас с женой? Кто знает, может быть, гадалка и в самом деле права. Опыт жизни подсказывает: к предсказаниям надо прислушиваться с доверием. А пока в памяти всплывают картинки далекого прошлого. Мне уже довелось побывать в Бангкоке 20 с лишним лет назад, в годы войны во Вьетнаме. В аэропорту было тесно от тяжелых американских транспортных самолетов. Они перебрасывали контингенты военных в Сайгон. Ожидая посадки, солдаты и офицеры толпились у стоек баров, отдыхали прямо на полу, устроившись на своих больших вещевых мешках. Гостиницы города были забиты американцами, за мной, тогда еще редким советским транзитником, на улицах «топала» таиландская наружка. Впечатление, скажем, не из приятных. Что ждет в Бангкоке меня сейчас? Как отнесутся власти к новому советскому журналисту, приехавшему заменить корреспондента, высланного «по соображениям национальной безопасности»?

В столичном аэропорту Дон Муанг представители властей — сама любезность. Быстрый взгляд на меня и фотографию в паспорте, затем на въездную визу, выданную в Москве, — и к паспорту степлером прикреплен специальный белый листочек разрешение на трехмесячное пребывание в Таиланде.

— Вы свободны. Надеюсь, вам понравится наша страна, — улыбается чиновник.

В МИДе Таиланда меня принимает заведующий отделом печати.

— Мы не будем вас ограничивать ни в чем, — заявляет он. — Работайте спокойно, как западные корреспонденты. Просьба одна: избегайте ненужных щекотливых тем, которые не принесут пользы взаимопониманию обеих стран. И к тому же не совершайте поездок в район границы с Кампучией. Там стреляют, а пуля подчас не выбирает жертву.

В государственном департаменте по связям с общественностью, где работают почти одни женщины, заведующая иностранным отделом быстро просматривает письмо генерального директора ТАСС с просьбой аккредитовать меня в Таиланде в качестве корреспондента и радушно улыбается:

— Приходите завтра за журналистским удостоверением.

Вот тебе и «прифронтовое государство»! Прямо как в дружественной Индии. Видимо, сработала горбачевская перестройка, поменяла даже здесь мышление официальных лиц.

Следующий этап — получение разрешения на работу. Эта процедура происходит в отделе труда министерства внутренних дел. Снова улыбчивая и ультрамодно одетая женщина. Невольно думаешь: прав справочник для иностранных туристов, утверждающий, что Таиланд пользуется заслуженной популярностью как «страна улыбок». Пока изучают мои документы, я читаю объявления на стене. В них говорится: «Максимальный срок выдачи разрешения — две недели». Недолго. Скоро я смогу посылать свою информацию в ТАСС. Актуальные темы — в избытке. Недаром Москва ежедневно бомбардирует телеграммами: «Ускорьте ваш корреспондентский старт!»

И вдруг — словно холодный душ:

— Приходите за разрешением ровно через месяц.

— А как быть с посылкой корреспонденций? Я приехал сюда не в качестве туриста.

— Ничего не могу поделать, таковы законы нашей страны. И вам как иностранцу их тоже следует уважать, — говорят мне уже без тени улыбки.

Да, к улыбкам здесь следует относиться с осторожностью, особенно в министерстве внутренних дел. Через месяц снова встреча в отделе труда — и снова отказ.

— Ваши документы не готовы. Приходите через две недели. Может быть, тогда мы будем в состоянии сообщить вам что-то конкретное.

Утешаю себя: успокойся сам и успокой Москву. Все, как у нас, бюрократическая машина, идет проверка. Пока свяжутся со своим посольством в Москве, возможно, с Вашингтоном, где вероятно имеется соответствующее досье, пройдет время — около двух месяцев наверняка.

Свершилось! Вот оно, разрешение на работу! В МВД и в Совете национальной безопасности удостоверились, что новый тассовский журналист не является офицером КГБ. В моих руках голубая книжица размером с заграничный паспорт. В ней каллиграфическим почерком от руки выведены слова, что мне разрешается заниматься журналистской работой в стране в пределах действия визы. Удивленно спрашиваю:

— Но ведь срок моей визы истекает через несколько дней и, следовательно, разрешение на работу тоже? Что, опять потом ждать несколько месяцев?

— Ничего страшного, продлевайте визу, а мы дадим разрешение в более короткие сроки. Приходите снова с анкетами, фотографиями и не забудьте заплатить налоговый сбор.

В отделе иммиграции министерства внутренних дел ожидает сюрприз: вместо положенных шести месяцев виза продлевается только на 20 дней. И это несмотря на письмо отдела печати МИДа, в котором содержится просьба оказать всяческое содействие корреспонденту ТАСС.

— Почему же так? Мне уже порядком надоело болтаться в вашей стране без дела и сидеть постоянно на чемоданах, не зная, разрешат тебе или нет остаться, — интересуюсь у симпатичной женщины за служебной стойкой.

Женщина сочувственно улыбается. И вполголоса доверительно сообщает:

— Полиция еще не закончила вашу проверку. Пока ничего не можем поделать.

Уезжаю в корпункт со знанием собственной важности эдакого знаменитого Джеймса Бонда. Это с одной стороны. С другой — хочется поплакаться в посольстве кому-то в рубашку. Но знаю — бесполезно. Им наплевать на судьбу корреспондента ТАСС. Не было бы претензий к самим сотрудникам с дипломатическими паспортами, среди которых на подлинных дипломатов приходится, дай бог, процентов 25. Остальные офицеры ГРУ и КГБ.

Снова ждать и ждать. Рано радовался позитивным результатам горбачевской перестройки. В Таиланде не спешат менять мнение о политике страны, которая еще недавно помогала Вьетнаму и вместе с ним стремилась перекроить политическую карту региона. Но тому, кто умеет ждать, судьба подчас не прочь улыбнуться. Тем более мы в стране улыбок! В моем служебном паспорте появляется синий штамп: разрешается пробыть в Таиланде еще шесть месяцев. Вот теперь-то поработаем! Наивный человек!

Хватит рассказывать о былых трудностях! Чтобы получить туристскую визу сегодня, вовсе не надо стоять в очереди перед таиландским посольством в Москве. Времена изменились. Покупай авиационный билет и прилетай в Бангкок. Там проштампуют твой паспорт прямо в аэропорту. Сомневаюсь, однако, что процедура получения визы с разрешением на работу претерпела с тех пор особо сильные метаморфозы.

У меня в корпункте прекрасный телекс с большим экраном. Очень удобно — видишь набранный текст, можешь с ходу его редактировать. Совсем как на мониторе компьютера. Ну держись, поэксплуатирую тебя как следует, западногерманский дисплей-телетайп! В стране наступает напряженный момент в политической жизни — парламентские выборы. И в Москве не поймут тебя, если снова будешь молчать. Скидок никаких, разрешение на работу есть… Не тут-то было! Мой новенький телекс внезапно замолкает. Звоню на центральный телеграф. После долгих внутренних переговоров в трубке слышится: «Мы не виноваты, вышел из строя ваш канал связи. Позвоните в телефонное управление Таиланда. Это по его части». В управлении тоже что-то долго выясняют, а потом решительно говорят: «Ваш канал связи в порядке. Обращайтесь на телеграф».

Мой коллега, корреспондент АПН, интересуется: «Сколько дней не работает твой телекс? Только три дня? Меня отключают порой на несколько недель». Но я решаю, что этому надо положить конец, и на следующий день пишу официальное письмо в МИД с жалобой, что кто-то сознательно мешает направлению в Москву информации о важнейших событиях в Таиланде, срывая тем самым усилия министерства на улучшение отношений между нашими странами. Реакция следует незамедлительно — во дворе появляется красная машина связистов. Несколько минут работы, и на ленте моего телетайпа кто-то отстукивает ободряющую телеграмму без подписи: «Уважаемый сэр, информируем, что отныне ваш телекс будет постоянно в порядке».

Итак, с телексом все нормально. Хуже с другим — в печати начинается кампания травли. Стоило появиться на одном из 12 избирательных участков Бангкока, как газеты напечатали серию статей с обвинениями в мой адрес и, что того хуже, в правительственный. Советский Союз, мол, беспардонно вмешивается в ход наших парламентских выборов через корреспондента ТАСС. Пришлось объясняться в посольстве. Через пару-тройку месяцев новый сюрприз — в Бангкоке обо мне выходит брошюра. Уровень обвинений в мой адрес возрастает: уже не просто журналист, который пытается вмешаться в ход избирательной кампании, а крайне опасный элемент, подрывающий основы политического устройства страны. Точнее — полновластный распорядитель специального советского фонда в 100 миллионов американских долларов по оказанию помощи подпольной коммунистической партии Таиланда, которая еще недавно вела вооруженную партизанскую войну против существующего строя.

Первой о брошюре узнала жена от своей подруги в посольстве. Приехав на машине домой, она огорошила меня:

— Не знала, что ты настоящий богач, а семью держишь чуть ли не на голодном пайке. Выдай мне хотя бы тысчонку из твоих миллионов!

После оживленной дискуссии, в ходе которой голы забивались только в мои ворота, пришлось пойти на уступки — выдать 100 долларов из «подкожных» денег, что и были израсходованы тут же, в соседнем универмаге «Сентрал». А 100 миллионов? К сожалению, они существовали только в больном воображении моих таиландских «друзей».

Кто они были, мои «друзья?» Можно было догадываться только об их принадлежности по работе. Во всяком случае, ветер дул не из МИДа. Плохо обстояло дело и с переводчиком. Он был нужен позарез. Как работать, не зная тайского языка? В результате дал объявление в газеты. Сразу же откликнулось море желающих. Они приходили, давали согласие, а потом исчезали бесследно. Когда окончательно стало понятно, что нормального переводчика нет, в корпункт пришел средних лет мужчина. Представившись, он вручил мне письмо на бланке министерства внутренних дел. Автор его не стал играть в прятки. Он рекомендовал взять на работу в корпункт майора полиции господина Причу добросовестного, знающего человека. Я взял и с тех пор не знал никаких проблем. Мы проработали вместе около пяти лет и расстались добрыми друзьями. Сейчас в Москве, перебирая свой журналистский архив, то и дело нахожу благодарственные официальные письма из МИДа, приглашения на самые высокие правительственные приемы и даже на совместные американо-таиландские военные маневры «Золотая кобра». Думается, что я обязан этим не только своим позитивным материалам о Таиланде в советской прессе. Приложил руку к сему, видимо, тот самый майор.

Итак, правовой плацдарм завоеван. Предстоит расширить его и трансформироваться из «врага» и «шпиона» в журналиста, заинтересованного во взаимопонимании двух стран. Для этого имеется все — финансовые средства на телеграммы, прекрасный телекс, приличный переводчик. Предстоит главное узнать тайцев, вникнуть в ненадуманные, конъюнктурные, а подлинные проблемы их жизни.

В новую страну приезжаешь с багажом впечатлений о прежних журналистских командировках и невольно ловишь себя на мысли: что в ней общего с тем, что видел, скажем, в Токио или Дели? В Бангкоке также не раз просыпаешься ночью от глухих, но достаточно громких ударов. Это сторож бьет деревянной колотушкой, извещая, что он начеку. На рассвете слышишь велосипедные звонки, звуки колокольчиков, непонятные возгласы на тайском. Это многочисленные торговцы извещают хозяек, что привезли и предлагают купить их нехитрый продовольственный ассортимент. Говорят, что так раньше было в Москве, пока революция не смела с лица российской земли колоритный городской быт.

В шесть утра в двери деревянных домов кто-то тихо стучит. Это уже таиландская специфика — вставших давно хозяек отвлекают от плит буддистские монахи. По двое, по трое, в ярких оранжевых одеждах, они обходят дома с большими сумками и мисками, собирая подаяние — кто что даст. Им никогда не отказывают, делясь своим дневным рационом: рисом, овощами, фруктами, рыбой. Монахи едят раз в день. Остальное время проводят в молитвах, им не положено трудиться. Хозяйки щедры не только из-за религиозных чувств и старинных традиций. Каждый таиландец по возможности уходит ежегодно жить на какое-то время в монастырь, чтобы очиститься от житейской скверны, приобщиться к духовным ценностям. Сегодня хозяйка дома подала монахам, завтра их матери, сестры так же подадут ее мужу и сыну.

Здесь надо привыкнуть и к иной по сравнению с Токио специфике. Хочешь, к примеру, прогнать окончательно сон утренней чашкой крепкого чая? Не спеши наливать из-под крана воду. Старожилы иностранцы да и многие тайцы не рекомендуют ее кипятить. Даже длительное кипячение не убивает опасные микробы. Лучше заключите соглашение с компанией «Полярис», и она за весьма незначительную плату будет доставлять вам еженедельно воду из артезианских колодцев.

А транспортная река на улицах! Здесь не встретишь на магистралях слонов, верблюдов, волов или лежащих на асфальте коров. Редки и велосипедисты. Но, как и в Индии, вождение машины — великое искусство. Без привычки даже опытный водитель рискует оказаться участником дорожно-транспортного происшествия. В уличном потоке Бангкока свои законы. Надо обладать быстрой реакцией, быть смелым, уметь оперативно протиснуться в малейшую брешь и вовремя затормозить, если убеждаешься, что твой маневр обречен на неудачу. Ну а как выехать на магистраль из боковых улочек и переулков? Тебя никто не пропустит, если об этом не попросишь. Способ один — высовывай из машины руку. Этот жест означает, что ты не нахал и смиренно просишь о помощи. В этом случае, если не первая, то вторая или третья машина обязательно даст тебе возможность влиться в нескончаемую бампер к бамперу — автомобильную реку. Кодекс водительской чести обязывает: если тебя попросили, немедленно уступи.

В Бангкоке 60-х, когда я там побывал впервые, был свой колорит. Город называли в то время Венецией Востока — вместо привычных для европейца улиц бесконечные каналы, по которым плывут лодки. В девяностых годах каналов практически не осталось. Их засыпали, превратив в бетонные магистрали и скоростные высотные автострады. Вынужденная необходимость — в столице миллионы машин, и с каждым годом число их, как и жизненный уровень тайцев, неуклонно растет.

Еще примеры таиландской специфики? Вы пришли в гости. Вам предлагают не просто вымыть руки, а принять душ. Не спешите обижаться — это высшая ступень гостеприимства, оказываемого близким людям. На улице-то парная баня! Как приятно после нее вымыться целиком. Вы гладите по голове симпатичного малыша приятелей или друзей. Считается, что тем самым ему передаются ваши болезни, несчастья и неудачи. Так что лучше этого не делать. Не смотрите долго и пристально в глаза собеседнику. Это воспринимается как оскорбление и вызов на словесный или рукопашный конфликт. Если вы пришли в гости, не торопитесь стучаться или нажимать на кнопку звонка. Полагается сначала покашлять. Хозяева услышат — дома звукопроницаемые.

Если вы иностранец и нарушили правила дорожного движения, не ждите от полицейского скидок на вашу неосведомленность. Просто сразу же доставайте сумму, равную 40 американским долларам, и платите штраф. Законы страны должны соблюдаться всеми. Чувство национальной гордости у тайцев крайне обострено. В его основе исторические причины: народ Таиланда — единственный в своем регионе, который не был покорен западными колонизаторами. Даже японцы в годы мировой войны не стали захватывать Таиланд, как соседние страны, а превратили его в союзника. Поведение тайцев порой вызывает досаду. Вы назначили деловое свидание, торопитесь, выезжаете задолго до встречи с учетом уличных пробок. Цель — быть пунктуальным. А потом долго ждете и треплете нервы. Ваш партнер появляется минут через сорок. Объяснение одно — трэфик! Как будто вы прилетели на вертолете и не вправе ни на кого обижаться. Зато невежливым считается спрашивать фамилию человека, который подошел к телефону в правительственном учреждении. Обращайтесь к нему — «учитель». Даже если вы старше его лет на двадцать.

Если в Америке, на взгляд приезжего европейца, большинство людей озабочены диетой, то в Бангкоке лучше просто плюнуть и забыть о модном голодании. Здесь на диете сидеть не принято. Принято другое — вкусно и обильно поесть. Тайцы считают: если мы обречены на то, чтобы есть, так будем есть много и хорошо. В городе бесчисленное количество дорогих и дешевых ресторанов, кафе, «едален», чьи столики устанавливают чуть ли не под колесами машин. В некоторых экзотических закусочных можно отведать мясо крокодила, змеи и запить его стаканом местной водки, смешанной с изрядной порцией крови кобры, которую достанут из корзинки живую и отрубят ей голову на ваших глазах.

Вам хочется стать счастливым, покончить с невезением в жизни? Нет ничего проще. В субботние и воскресные дни на определенных бангкокских улицах появляются слоны. Полдоллара, доллар погонщику — и вам разрешают пролезть, согнувшись, под брюхом животного. Можете быть спокойны: ваши неудачи, проблемы отныне остались позади.

Народные поверья насколько они верны? Воспитанные с детства в духе отрицания всего неизвестного науке, многие советские люди считали их чуть ли не чушью. Мой личный опыт и в России и в Таиланде показывает — зря!

На стене в моем новом доме в Бангкоке я повесил тяжелое чучело огромной морской черепахи. Я купил его в ходе первой журналистской поездки на юг, в дорогом специализированном магазине морских редкостей, на берегу Андаманского моря, как замечательное творение матери-природы и как образец возможностей талантливого мастера. Про себя решил: отвезу со временем в Москву, буду поражать там своих друзей.

Вечерами, когда в гостиной воцарялся полумрак, и в тишине раздавались крики гекконов, казалось, что черепаха ожила и медленно движется к потолку, где ловят москитов проворные ящерки. Я привык к ней и не спешил выполнять первоначальную задумку, несмотря на предостережение таиландских друзей.

— Ты в Бангкоке недавно, но пора бы знать наши поверья, — наставлял корреспондент крупной газеты. — Черепаха в доме приносит несчастье!

Ерунда, подумалось про себя. Похоже на наши глупые предрассудки вроде тех, когда переходит дорогу кошка или по пути встречается человек с пустыми ведрами. Но события развеяли скептицизм, заставили убедиться в своей ошибке. Сначала из Москвы внезапно пришло неприятное известие. Через несколько дней упала в доме жена, получив сотрясение мозга. Я смеялся сквозь слезы, когда меня самого спустя неделю отвезли из посольства на машине в больницу с ободранным телом — расшибся о шершавый бетон спортивной площадки.

— Я же тебя предупреждал, — напомнил пришедший навестить таиландский журналист. — Впрочем, есть выход. Если не хочешь по-прежнему расставаться с черепахой, откупись.

— Что значит — откупись?

— Повесь ей на шею бусы из полудрагоценных камней или хотя бы укрась ее яркой ленточкой.

Смеяться уже не хотелось. Пришлось подарить черепахе агатовые бусы жены.

О чудо, неприятности прекратились! Вечерами на меня теперь благодарно смотрели глаза морской гостьи. Но висеть черепахе оставалось недолго. Перед отпуском всегда возникают проблемы: что подарить друзьям и коллегам? Особенно мучает вопрос, как быть с начальством. Не привезешь же технику или что-то подобное. Сочтут за взятку, могут обидеться. Ты не настолько близок к нему, чтобы предаваться вещизму. Надо что-то оригинальное! Так возникла идея подарить Лосеву черепаху. Он увлечен подводной охотой, плавает с аквалангом у коралловых рифов морей, омывающих берега южных стран. Когда Сергей Андреевич узнал о подарке, он искренне обрадовался и попросил переложить сувенир из моей машины в его правительственную «Чайку».

И все же я решил предупредить.

— Обязательно украсьте ей шею. Поверья гласят: иначе могут быть серьезные неприятности. Проверено на опыте!

Не знаю, сделал ли это мой шеф или забыл о поверье в сутолоке трудных рабочих будней. Через несколько месяцев, в Таиланде, я узнал печальную новость: генеральный директор ТАСС утонул в Японском море во время подводной охоты. До сих пор ругаю себя за подарок.

Морские черепахи приносят людям несчастье? Чистый вымысел, говорит мне в Бангкоке Супот, научный сотрудник центра по изучению биологии моря. Напротив — они сами беззащитные жертвы человека. Именно люди осваивают самые отдаленные пляжи, строят там гостиницы, яхт-клубы. Местные жители собирают черепашьи яйца и продают в рестораны для иностранных гурманов. Предание гласит: кто регулярно ест черепашьи яйца, будет вечно здоров и сравняется с черепахой по продолжительности жизни. Хотелось, чтобы мистер Супот оказался прав, а народные поверья нет. Кто установит истину? В нашей жизни многое пока остается недоступным науке.

Помнится, в молодости, в пятидесятые годы, чтобы побудить заезжие иностранные делегации составить первое выгодное для нас впечатление о Советском Союзе, мы везли их прежде всего на сельскохозяйственную, строительную и другие выставки, на которых были представлены лучшие, порой отнюдь не типичные достижения экономики нашей страны. В Таиланде нет необходимости посещать с такой целью выставки. Для этого достаточно пройтись по улицам городов, заглянуть в многочисленные универмаги, ознакомиться с темпами строительства высотных и прочих зданий, побывать на самых современных предприятиях, курортах страны. И многомиллионный Бангкок в этом смысле не исключение. Он берет в плен приезжего не только экзотикой, но и своими достижениями и даже проблемами, вернее, завидной энергией, с которой власти пытаются справиться с ними.

Экзотику находишь здесь уже в самом старинном названии столицы Город ангелов. Ангелов почему-то при всем старании не увидеть. Зато в глаза повсюду бросаются тысячи статуй Будды. Они на улицах, в бесчисленных храмах, что сверкают золотом и глазурью черепичных крыш, перед зданиями самых современных отелей, банков, просто на городских перекрестках, где перед бронзовыми или каменными изваяниями бога и одновременно учителя с раннего утра и до позднего вечера исполняют религиозные танцы группы девушек в красочных сказочных одеждах.

Тайцы с детства дружат с религией, чтят монахов, верят астрологам и гадальщикам. Предсказатель судьбы — уважаемая и денежная профессия. Накануне Нового года в стране с их участием проводятся специальные астрологические месячники. Предсказатели уже не сидят, как когда-то, на улицах или в парках под кронами деревьев. Они перекочевали в большие универмаги, где нередко их кабинеты занимают целые этажи, в пятизвездочные столичные отели. Особенно людно у них в декабре, когда и бизнесмены и просто люди с улицы непременно желают знать, что ждет их в наступающем году. Заглянул к ним и я спустя год после приезда в Таиланд. Наступающий 1988-й представлялся в моей жизни историческим. Он был годом Золотого дракона — его отмечают не как все другие, через каждые 12, а всего лишь раз в 60 лет. Я увидел свет в 1928-м — и вот теперь 1988-й, наконец-то, был моим собственным вторым годом. Было очевидно, что третьего, 2048 года, уже не дождаться. Небо редко кому отводит 120 лет жизни на планете Земля.

В фешенебельной гостинице «Монтиен» в декабре 1987-го обосновались целых 12 прорицателей всех мастей — от астрологов и хиромантов до гадальщиков на картах. Я попал на прием не к чисто астрологу, а еще и физиономисту Вире Ронгтрунгсату. Узнав, что перед ним журналист, он познакомил меня с некоторыми эпизодами своей биографии и профессиональными возможностями. Окончил один из американских университетов, там же за океаном прошел курс астрологии. Американцы не спешили атаковать кабинет предсказателя. Месячный доход составлял около 1,5 тысяч долларов. Спустя какое-то время пришло решение вернуться на родину, в Таиланд. Здесь он стал зарабатывать более 10 тысяч американских долларов ежемесячно. Цель достичь в ближайшее время материального уровня других популярных коллег по профессии, что живут в шикарных особняках и разъезжают на шестисотых «мерседесах».

— Стоило вам перешагнуть порог моего кабинета, — утверждает его хозяин, — как ваша судьба стала для меня настоящей раскрытой книгой. Перелистывай и читай любую страницу.

— Неужели не бывает ошибок?

— Ошибиться могу лишь в двух случаях: если клиент сделал пластическую операцию или наложил на лицо слишком густой макияж.

— Ну и что говорится обо мне там, в вашей книге?

Прорицатель ненадолго замолкает, словно соразмеряя пределы своей откровенности. Видимо, ему не всегда легко так сразу поднимать занавес, за покровом которого скрыта чужая судьба. Чтобы оттянуть момент приговора, а возможно, еще раз проверить точность его уже методами астролога, он задает несколько вопросов: хочет знать год рождения, месяц, день и час.

— Час рождения мне не известен. Родители давно умерли, спросить теперь не у кого.

— В таком случае мой прогноз будет верен только на 90 процентов, предупреждает он. — Вам шестьдесят, но это еще не пенсионный закат карьеры. Вы смените профессию и добьетесь материальных успехов на новом поприще. Вам не суждено стать министром, членом парламента или бизнесменом-миллионером. Но все же именно в бизнесе вас ожидает сравнительная удача. Правда, сферы ее резко ограничены рамками шоу-бизнеса. И еще одно — вы погибнете от инфаркта.

С тех пор прошло десять лет. Первая часть предсказания сбылась, вторую подтвердят или опровергнут последующие годы. Лучше бы подтвердили: сравнительно легкая и быстрая смерть — не инсульт с его параличом и непредсказуемым сроком участи полутрупа, тяжелейший крест которой вынуждена долго нести вся семья. Кто может поручиться, что один из ее членов не вспомнит слова великого поэта про дядю: «…вздыхать и думать про себя: когда же черт возьмет тебя!»

И все-таки не экзотика определяет лицо современного Бангкока и Таиланда в целом. Суть страны и ее столицы заключается в динамизме экономического развития. Пусть в конце нашего века темпы сиамского процветания снизились, равно как в других государствах региона. Думаю, этому процессу вскоре наступит конец. Для такой уверенности имеются веские основания, прежде всего солидный фундамент, подведенный в семидесятых начале девяностых годов под таиландское экономическое «чудо».

Возвращаясь в восьмидесятых после отпуска в Бангкок, всякий раз осознаешь, как отстает от Таиланда в своих темпах развития наша когда-то великая страна. А ведь еще недавно про таиландцев у нас с пренебрежением говорили, что они «только что слезли с дерева». Теперь, в девяностых, на том дереве оказались мы. Свыше десяти лет у нас был не только нулевой прирост экономики, более того — ее дальнейшее падение из года в год. В Таиланде темпы прироста экономики долгое время оставались для нас завидными: 7–8 процентов ежегодно. Эту книгу я пишу на компьютере, сделанном в Бангкоке. Вечерами на подмосковной даче включаю телевизор «Сони», собранный опять-таки в Таиланде. Богатые друзья покупают в Москве «тойоты». Им часто невдомек, что их машины сошли с таиландского конвейера. А одежда? Как-то, приехав в Америку, я купил себе модные куртки. Дома, рассмотрев как следует этикетки, понял, что они продукты таиландского экспорта. 600 тысяч работниц таиландской швейной промышленности одевают жителей Парижа и Лондона, Нью-Йорка и Берлина. Правда, на купленных вещах чаще всего стоят названия известных и дорогих западных фирм. Суть, однако, от этого не меняется. Платья, пальто, плащи сшиты на предприятиях Бангкока по заказу и лекалам тех фирм, чьи названия на этикетках. Зависть вызывают пятидесятиэтажные небоскребы самой причудливой архитектуры, фешенебельные гостиницы, замечательный сервис и, конечно, дороги. Скоростные хайвэи, высотные автострады, самые длинные в Азии мосты, по бетонному полотну которых ежедневно проносятся сотни тысяч машин, — все это тоже сделано руками самих таиландцев. Не случайно на рекламных щитах вдоль сверхсовременных транспортных магистралей можно видеть порой броскую и вполне оправданную фразу: «Мы горды тем, что мы тайцы!» Ну а мы, гордимся ли тем, что принадлежим к «россиянам»? В 1998 году телекомпания НТВ провела соответствующий опрос и получила весьма печальный результат: большинство его участников ответили отрицательно.

Каждому известно, что и на солнце имеются пятна. В Таиланде их тоже хватает. И одно из них — бедственное состояние городской дренажной системы столицы. Вечером 8 мая 1986 года я готовился отметить сразу два праздника: святой для всего нашего народа День Победы и свой личный — 58-летие. Жена пригласила журналистскую братию. Все обещало, что первый мой день рождения в Бангкоке пройдет весело и хорошо. Планы и ожидания, однако, сбываются не всегда. Мелкий дождик, накрапывавший несколько часов, неожиданно сменился проливным ливнем. Он шел всю ночь. Вода прибывала стремительно. Ее потоки за считанные часы затопили улицы и нижние этажи зданий. Жители многих домишек спасались на крышах, перетаскивая туда все, что хотелось уберечь от разбушевавшейся стихии. Телевидение передавало метеосводки, обещавшие дальнейшее ухудшение погоды. На экране показывали затопленные дома в нижней части города, затонувшие автомашины, унылые лица людей, бредущих по пояс в воде или плывущих куда-то на лодках и самодельных плотиках. Радовались только ребятишки. Где помельче, они сачками ловили рыбу, которая в великом множестве появилась на затопленных улицах из разлившихся речушек, каналов, прудов. К моему знакомому журналисту рыба заплыла прямо на кухню, где он сделал «исторический» снимок, когда жена подхватила гостью кастрюлей.

Торжество в моем доме оказалось сорванным. Добраться до меня на большой машине смог только коллега из агентства печати «Новости». Хуже обернулось дело для деловой столичной жизни. Ее практически полностью парализовало. На работу с трудом попали менее половины бангкокцев. Из пяти тысяч городских автобусов с грехом пополам функционировала треть. Девять человек погибли, ущерб городскому хозяйству составил многие миллионы американских долларов. На ликвидацию последствий наводнения власти бросили войска. Тысячи солдат, стоя подчас по пояс в воде, очищали в течение нескольких суток запущенную годами дренажную систему, чья протяженность в городе превышала 900 километров.

Через пару дней, собрав и проанализировав весь газетный материал о состоянии столичных дренажных сооружений, я передал итоговое сообщение в ТАСС. Его судьба позднее вызвала у нас с женой улыбку. Статью опубликовала одна из центральных московских газет. Как удалось узнать из достоверных источников, она привлекла внимание таиландского посольства в Москве, и последнее проинформировало о ней бангкокское руководство МИДа. В итоге шифровку расписали для сведения королю — официальному главе государства, который лично участвовал в выработке национальной программы борьбы со стихийными бедствиями. И тот дал указание принять соответствующие меры по устранению недостатков, отмеченных в материале ТАСС. Так состоялось наше первое заочное знакомство с королем, переросшее спустя годы в приглашение посетить вместе с женой королевский дворец и ознакомиться с научной работой главы государства, проводимой им на опытных полях и животноводческой ферме, созданных специально для этой цели за высокой оградой дворца в старом центре Бангкока.

Как вы сумели прожить в Бангкоке пять с половиной лет, спросил меня в Москве знакомый бизнесмен англичанин. Многие иностранцы, привыкшие к ухоженным городам Америки и Европы с их чистым воздухом благодаря жестким мерам по борьбе с загазованностью, отзываются о таиландской столице, как об исчадье ада, где сфокусировалось все неконтролируемое зло современной цивилизации на Востоке, ее экологические и социальные беды. Каждый пятый житель обитал в лачугах из досок и жести без канализации и прочих коммунальных удобств, а нередко и без водопровода и электричества. Бесчисленные кварталы трущоб — источники преступности, наркомании, инфекционных заболеваний. Проносясь вечерами на машине по высотным автострадам столицы, видишь как внизу, в районах порта и железнодорожных путей, поднимается едкое облако дыма. Это обитатели трущоб сжигают мусор и готовят пищу. На центральных улицах чад и копоть висят во влажном мареве тропической «бани» круглые сутки. С непривычки так и хочется крикнуть: «Противогаз — за любые деньги!» Выйдя из дома или гостиницы, иностранец тут же устремляется к машине, с тем чтобы окунуться в кондиционированную прохладу и относительную чистоту внутренней воздушной среды. К исключениям принадлежат разве что американские морские пехотинцы. Закаленные и адаптировавшиеся, они бегают трусцой по дорожкам парка неподалеку от своего посольства.

Пумипон Адульядет — саксофонист и Король

Беды Бангкока. Они хорошо известны власть предержащим, и многие из тех, кто держит руки на штурвале управления страной, думают о том, как быстрее справиться с ними. Мнения различны, порой они поражают нетрадиционностью.

Много лет на стене моей московской квартиры висит фотография, подаренная министерством иностранных дел Таиланда. За журнальным столиком сидят два пожилых человека — журналист ТАСС и Ситти Саветсила: глава внешнеполитического ведомства страны. Снимок для меня дорог — первое за многие годы интервью члена правительства советскому корреспонденту накануне его визита в горбачевский Советский Союз, ознаменовавшего начало нового этапа в отношениях двух стран. И другое — это первый не совсем обычный шаг как со стороны правительства в целом, так и самого министра, долгое время возглавлявшего органы национальной безопасности и разведки.

— Ключ к решению многих бед страны, — делился министр, — лично я усматриваю в развитии добрососедских и торговых отношений с Советским Союзом. Отправляюсь в Москву, руководствуясь доброй волей, с тем чтобы передать наилучшие пожелания советскому народу, его правительству и договориться о путях внесения существенных корректив во всесторонние связи обоих государств.

Майский визит Ситти Саветсилы в Москву послужил прологом для второго, еще более важного официального визита премьер-министра Таиланда Према Тинсуланона. По старой дружбе газета «Известия» попросила меня встретиться с ним накануне поездки и взять интервью. Признаюсь, я сделал это с большим интересом. Слишком неординарной личностью представлялся Прем Тинсуланон, «скромный человек с чистыми руками», возглавлявший к тому времени пятый по счету кабинет за восемь лет пребывания у власти.

Сейчас, четверть века спустя, невольно приходит мысль: стоит ли рассказывать об этом человеке? Он не стал «исторической личностью» типа Индиры Ганди, мне неизвестно, жив ли он сегодня вообще. Да и как давно это было! И все же коротко познакомлю читателей с Премом. Хотя бы для чистого сравнения — какие государственные деятели у них, а какие в последнее время у нас! Заняв кресло премьера в 1980 году, генерал тут же отказался жить в помпезном дворцовом особняке, положенном по штату, и поселился в маленьком двухэтажном доме, где не было места и условий для приема высоких гостей. Даже на дипломатических раутах я видел Према в неприметных гражданских костюмах, без галстука и орденов. Каким разительным представлялось и представляется это в советские и нынешние «демократические» времена на фоне бесчисленных привилегий, непотизма, гигантских дач и охотничьих хозяйств вкупе с иконостасами орденов на груди руководителей России и тех, кто прислуживает им! И все это в совокупности с тяжелым экономическим кризисом и бедственным положением доведенного до нищеты народа! Что это было со стороны Према — популистский жест? Скорее всего, политическая прозорливость плюс привычки, усвоенные с детства, и многолетний опыт кочевой армейской жизни.

Сегодня в Сонгкхла уже не найдешь родительского дома Према — его снесли, освобождая место для новостроек. Но имя теперь уже бывшего премьера увековечено. Оно присвоено учебным заведениям, библиотекам и даже мосту. Таиландский вариант советского «культа»? Нет, рассказали мне земляки премьера. Тинсуланон пожертвовал крупные средства в строительство огромного ихтиологического научного института, городской библиотеки и самого современного автомоста через озеро. В родном городе его ценили также как человека «от сохи», сумевшего благодаря уму собственными силами выбиться, что называется, в люди.

Сонгкхла, что находится на самой южной оконечности страны, на границе с Малайзией, известен как крупный университетский центр. Отец будущего премьера принадлежал к числу мелких служащих. Стремясь дать сыну хорошее образование, он продал почти все имущество, чтобы тот смог осуществить свою мечту — выучиться на врача. Вырученных средств не хватило, и молодой Прем связал судьбу с армией, поступив в военно-техническую академию. После Второй мировой войны он занимал скромные должности в кавалерийских частях на севере страны. В 1952 году ему повезло — получил возможность поехать на учебу в бронетанковую академию США. После окончания его назначают в 1958 году помощником командира центра по развитию нового для Таиланда рода войск — бронетанковых частей. Через десять лет он становится командиром центра и получает звание генерал-майора.

Но дальнейший карьерный взлет принесло генералу другое — умение использовать военные знания в политических целях. На северо-востоке страны шла ожесточенная партизанская война. Ее вела против правительства подпольная коммунистическая партия, поддерживаемая Китаем. Бронетанковые силы оказались в джунглях бессильными в условиях, когда партизаны днем работали на крестьянских полях, а по ночам брались за оружие. Совсем как в Чечне в конце двадцатого века! И тогда сработала светлая голова Према генерал, чье имя мало что говорило политикам, стал автором новой доктрины под названием «Преимущество политического подавления над военным». Прежде чем официально ознакомить с ней военное и политическое руководство страны, он проверил свои мысли на практике. Вверенные ему воинские части развернули широкое пропагандистское наступление среди бедного крестьянства — опоры коммунистической партии. Его цель — убедить крестьян, что армия друг, а не враг и только она в состоянии помочь им улучшить жизнь. Военные стали оказывать помощь крестьянам в сельскохозяйственных работах, строить мосты, дороги, оросительные сооружения. Результаты не замедлили сказаться партизанская война начала затухать. Разве сегодня это не полезный для нас пример на Кавказе!

Деятельность генерала привлекла к себе внимание официального Вашингтона и, разумеется, Бангкока. Интерес к доктрине проявили и руководители государств Юго-Восточной Азии, в частности президент Филиппин Маркос. По инициативе Пентагона и ЦРУ «таиландский опыт» попытались перенести даже на латиноамериканскую почву. В 1979 году генерала, у которого голова полна оригинальных идей, назначают министром обороны страны, а еще через год перемещают в кресло премьер-министра.

— Главное для политика, — говорит он мне в своем кабинете, — не цепляться за старые, казалось, проверенные практикой методы. Жизнь, как вода в реке, постоянно течет, меняется. Вот и сейчас, когда потушен очаг войны во Вьетнаме, а в Советском Союзе идет перестройка, нам необходимо двигаться вперед в ногу со временем. Именно поэтому я еду в вашу страну, которую многие в Таиланде еще продолжают рассматривать как традиционного врага.

Мой собеседник далек от мысли, что в результате его визита все изменится как по мановению волшебной палочки.

— В этом направлении предстоит еще настойчиво и долго работать. Важно сделать первый шаг. И это в интересах самого Таиланда. Нам необходимо искать новые возможности для развития экономики. Пора расстаться с мыслью, что Америка будет продолжать опекать нас еще многие десятилетия.

…Поиск новых возможностей. Его всесторонности можно лишь позавидовать нынешним «россиянам», чьи руководители, включая бывшего президента Ельцина, наглухо заперлись в Кремле, больницах и своих загородных дачах, практически целиком изолировавшись от народа. Пусть назовут хотя бы один случай, когда Ельцин пообщался бы на улицах с простым народом не через головы многочисленной охраны. Или, скажем, съездил в кризисные шахтерские районы, спустился в забой, побывал в местах, где людям месяцами не выплачивали их заработную плату и пенсии, где родителям нечем кормить детей, где один лишь вид изолгавшегося и обанкротившегося руководителя вызывал тошноту и аллергическую реакцию.

Вспоминая сегодня о Преме, нельзя не сказать о его постоянном общении с народом. Его бесполезно было искать в Бангкоке в субботу и воскресенье. Эти дни недели он проводил в поездках по самым отдаленным городкам и деревням страны, встречался с крестьянами, мелкими торговцами, бизнесменами, всеми, кого принято называть «простыми людьми». «Я создам, говорил он им, — для 10 миллионов бедных нормальные условия жизни». И не ограничивался пустыми обещаниями. Результаты поездок воплощались в строительство ирригационных сооружений, рисорушек, школ, детских садов, бесплатных больниц, питьевых колодцев. Чтобы полностью быть в курсе настроений и чаяний народа, Прем, образовал специальный орган, призванный стать «глазами и ушами» премьера — Центр национальных операций. В его задачу входил регулярный сбор достоверной информации о настроениях общественности, внутриполитическом и экономическом положении в стране, не просеянную через сито ведомственной цензуры заинтересованных министерств. Глава кабинета настолько укрепил свою популярность и авторитет, что вера на местах в его всесильность порой граничила с абсурдом. В глухих деревнях в засушливый 1988 год мне приходилось видеть лозунги: «Нам не страшна засуха, пока в стране правительство Према».

Глупо утверждать, что в новые времена Прем Тинсуланон ограничивал надежды на будущее рамками расширения всесторонних связей с Москвой или роста в стране личной популярности. В официальной резиденции он рассказывал мне, что правительство по-прежнему считает необходимым развивать экономические и политические отношения с Вашингтоном.

— Мы достигли того, что имеем сегодня, — говорил премьер, — во многом благодаря американской финансовой, экономической и политической помощи. И это не сбросить со счетов, если хочешь быть объективным. Таиландский народ благодарен Соединенным Штатам. Но нельзя забывать и о других секретах успехов. Мы поймали в паруса своей экономики японский ветер, переняли многое полезное из экономической практики Сингапура, Тайваня, Южной Кореи, Гонконга. К чему изобретать велосипед, если он создан столетие назад?

В силу законов интервью и временного ограничения мой собеседник не в состоянии подробно остановиться на всем спектре составных «таиландского чуда». А среди них имеется много важных — не базарная, а глубоко продуманная и поставленная почти на научный уровень рыночная экономика и ее экспортная ориентация, широкое использование иностранных лицензий, упор на производство наукоемкой продукции, гармоничное сочетание национальных традиций и современного прогресса.

Что добавить еще? Прежде всего ежегодный рост иностранных инвестиций. На подобный рост надеялись и мы еще в эпоху нищего горбачевского «социализма с человеческим лицом», а потом в ельцинские «демократические» времена. Нам казалось: стоит повернуться лицом к Западу, как на нас прольется щедрый дождь зарубежных капиталовложений. Мой знакомый бизнесмен Эдуард Берман убеждал меня в 1998 году в самолете по пути в Америку, что иностранные инвестиции в России сегодня не миф, а самая настоящая реальность. Только в нашу сравнительно мелкую фирму американцы вложили миллионы долларов, доказывал он.

Допускаю, что это именно так. Зарубежные инвесторы, конечно же, присутствуют в России. Верно и другое — проливного, щедрого дождя так и не получилось. Горбачевская, а затем и ельцинская метеорологические службы явно не справились с предсказаниями политической и экономической погоды. Ими не учитывалось важнейшее условие притока иностранного капитала наличие политической стабильности в стране. О какой стабильности можно вести речь, когда в ее долговечность не верит никто даже из числа наших бизнесменов. Заработав, а некоторые украв, крупные деньги, они предпочитают тут же вкладывать их в зарубежные банки, покупать за границей особняки, виллы, готовя плацдарм для бегства. Им отлично известно, что нынешний режим в состоянии лопнуть в любой момент мыльным пузырем. И тогда начнется то, что страна пережила в 1917-м. Да и кто в состоянии обеспечить такую стабильность — бывший президент Ельцин, исчезавший в судьбоносные моменты истории у себя на даче, в санаториях, в больницах и к тому же не способный принимать твердые решения? Так было в 1991-м, 1993-м, 1997-м, 1998-м. Или сменивший его Путин? Он старается, хочет навести порядок в доставшейся ему разрушенных экономике и политике. Но пока у него мало опыта, палки в колеса вставляет ельцинское окружение, от которого он пока не избавился. Кто еще? Бессменный оппонент «демократов» коммунистический лидер Зюганов, который умеет грамотно говорить по-русски без слов типа «понимашь», но располагает «государственным опытом» только в пределах знаний школьного учителя и придерживается обанкротившихся марксистских догм? Остаются Лебедь, Явлинский, Лужков, чьи возможности прихода к власти, наведения порядка в стране путем введения разумных мер по борьбе с организованной преступностью, срастающейся с правительственным аппаратом, принятия необходимых законов о налогообложении, земле, социальной помощи, пенсионном обеспечении по западному образцу пока носят отдаленный и весьма проблематичный характер.

Иную картину наблюдаешь в Таиланде, пережившем в 1970–1990 годах инвестиционный бум. Именно в этот период там отменили все валютные ограничения на ввоз иностранных капиталов и вывоз полученной прибыли; в первую очередь преимущественные условия были созданы для совместных предприятий. Правительство исходило из принципа «если выгодно, деньги вернутся».

И еще один компонент веры иностранного бизнеса в таиландскую стабильность — деловая философия не одного кабинета Према, но и всех сменивших его правительств. Хотите создавать совместные предприятия, пусть даже с недавним врагом Россией? Пожалуйста. Хотите торговать со всеми странами без исключения? На здоровье. Стремитесь выгодно продавать землю иностранным покупателям? Не возражаем и не боимся, что вся страна пойдет с молотка. Сколько бы таиландской земли не было продано, ее не увезешь за границу. Этот вид собственности навсегда останется в Таиланде. Лет через тридцать или пятьдесят мы, если захотим, выкупим землю обратно, как это делается сегодня в Канаде.

Что еще упустил я, говоря об условиях политической стабильности в Таиланде в мои годы работы в этой стране? Пожалуй, самое основное упоминание о главном гаранте зарубежной веры в такую стабильность — главе государства, короле Пумипоне Адульядете. Правительства могут меняться, конституционный гарант законов и политического устройства — король остается, пока его не сменит наследник.

Суверен Таиланда, согласно конституции 1932 года, является главой государства и главнокомандующим вооруженными силами страны. Абсолютную когда-то королевскую власть ограничил военный переворот. Но и сегодня нельзя игнорировать роль монарха в политической жизни. Особа короля священна и неприкосновенна, не подлежит никаким судебным преследованиям. Он имеет право издавать королевские декреты, если они не противоречат действующим законам.

Для иностранного журналиста здесь высокая честь получить пропуск на крохотный балкончик, с которого примерно лишь десять человек могут наблюдать или снимать торжественную церемонию открытия королем очередной сессии парламента. Без подписи короля не может считаться утвержденным ни один парламентский закон, не может состояться назначение премьер-министра, сенатора или присвоение высшего воинского звания. Именем короля вершится суд. По телевидению нередко видишь королевские аудиенции, связанные с церемонией назначения на высшие государственные и военные посты. Счастливчики подползают к его величеству на коленях, а потом ретируются в той же позе, боком, продолжая лицезреть монарха и стараясь не повернуться случайно в его сторону ногами. Один из известных оппозиционных депутатов парламента позволил себе неодобрительно отозваться о суверене. Доброжелатели немедленно донесли, и неосторожный парламентарий получил шесть лет тюрьмы. От длительного заключения его спасла только очередная королевская амнистия.

В иностранных журналистских и дипломатических кругах в мое время господствовало мнение: Таиланду крупно повезло, что главой государства является не просто король, а такой суверен, как Пумипон Адульядет. В правомочности подобного мнения пришлось убедиться на основе собственных наблюдений и знакомства с его научной работой в королевском дворце.

Но заглянем теперь уже в далекие двадцатые годы прошлого века и не в Таиланд, а в Соединенные Штаты Америки. Именно там не имевший никаких шансов занять королевский престол принц Махидол изучал медицину в одном из университетов. Пятого декабря 1927 года у него родился сын. Принц никогда бы не поверил, что второму мальчику в его семье суждено со временем взойти на королевский престол. В Таиланде немало принцев, не принадлежащих к категории наследных. Они не очень-то приближены ко двору, появляются на дипломатических приемах, общаются с иностранцами и даже, что было нечастым явлением тогда, с советскими людьми. Один из них пошел вообще на непозволительную роскошь — влюбился в мою дочь Наташу и не отходил от нее на приемах, а потом стал частым гостем в нашем доме, куда приезжал без особых приглашений пообщаться с моими дочерью и женой, а со мной пропустить стакан шотландского виски с содовой. Я благодарил судьбу, что наступило перестроечное время. В другие годы сразу пришлось бы загреметь в места не столь отдаленные на северных просторах советской страны или стать на долгие годы невыездным.

Но продолжим знакомство с историей. Сын Махидола не имел права на престол и потому, что не был наследным, и потому, что согласно таиландским традициям принцы крови, рожденные за рубежом, не могут претендовать на занятие трона. Жизнь, однако, порой преподносит самые неожиданные сюрпризы. В участь одаренного мальчика вмешалась сама судьба. В 1948 году у принца, жившего за границей, волей Провидения и политики появляется шанс на занятие престола, но родители решают продолжить его образование в Швейцарии. Он поступает учиться в Лозаннский университет, одновременно демонстрируя самые разные таланты — хорошо рисует, играет на музыкальных инструментах, завоевывает спортивные призы и кубки как яхтсмен и мотогонщик. Однажды он чудом не погиб, разбившись на гоночной машине.

Через всю жизнь Пумипона Адульядета прошла страсть к музыке и изобразительному искусству. Знаменитый американский джазмен Бенни Гудмен как-то сказал о нем: «В настоящий момент Пумипон Адульядет является королем, но если когда-нибудь он останется без работы, я возьму его в свой оркестр». Это не было комплиментом августейшей особе. Гудмен хорошо знал, на что способен монарший музыкант. Прежде он не раз играл на саксофоне в оркестре Гудмена и у других знаменитых джазистов мира. Еще юношей король пробовал силы и как композитор. Написанные им в стиле блюза джазовые вещи «Любовь на закате», «Падающий дождь» часто исполнялись в Европе. Звучали по радио в исполнении Венского оркестра и его симфонические произведения. У себя во дворце король до сих пор руководит оркестром из 29 музыкантов. Но когда-то любимые сакс и кларнет сданы на хранение в силу медицинских причин. На смену им пришла электрогитара.

Картины короля выполнены маслом в различных стилях — от реализма до кубизма. Всем им свойственна яркость тонов. Они непременные экспонаты художественных ежегодных выставок. И еще одно увлечение суверена фотография. Выставки его работ — частое явление в Бангкоке. На снимках бытовые сценки, пейзажи, простые люди. И, конечно, королева Сирикит.

— Я не люблю, когда кто-то фотографирует мою жену, — признался журналистам монарх. — Мне нравится снимать королеву самому.

Вспоминая сегодня о талантах и увлечениях короля Таиланда, невольно ловишь себя на мысли: как он отличается от многих правителей в некоторых других странах, главными увлечениями которых служат охота, водка и безмерная любовь к созданию культа вокруг себя. Правда, в Таиланде тоже существует культ правителя. В свое время на страницах английской «Файнэншл таймс» появились такие строки: «Монархия — наиболее уважаемый в Таиланде политический институт». К этой характеристике можно добавить одно: уважение это заслужено всей жизнью и деятельностью членов королевской семьи.

Факты? Ежегодно король проезжает по стране около 50 тысяч километров. Маршруты включают посещение самых отдаленных деревень. Цель поездок ознакомиться на месте с положением крестьян, замученных долгами, безземельем, отсутствием ирригации, попытаться выяснить, что для них можно сделать на практике. В королевском дворце мне сообщили следующие данные о благотворительной деятельности суверена: передал крестьянам в дар 20 тысяч акров собственной земли, перечислил миллионы американских долларов на счета разных фондов помощи, учредил на свои средства 48 научно-исследовательских центров. Их задача — изучать и внедрять в практику наиболее эффективные методы ведения сельского хозяйства.

Пумипон Адульядет — инициатор двухсот пятидесяти ирригационных проектов. Одним из самых значительных среди них является программа помощи горным племенам. Полмиллиона крестьян на севере страны в течение десятилетий бесконтрольно вырубали леса. На освободившейся земле в основном культивировался опиумный мак. Именно отсюда, с севера, брала исток героиновая река, затопившая страну и Западный мир. Переучить крестьян, побудить их отказаться от традиционных методов земледелия и выращивания опиумного мака — цель одного из королевских проектов. По инициативе главы государства правительство приняло соответствующую обширную программу помощи, рассчитанную на двенадцать лет. Она коснулась жителей 3305 деревень, ее стоимость составила четыреста миллионов американских долларов.

Известно, что один в поле не воин. Эту истину понимают все члены королевской семьи. Ее величество Сирикит Китиякара — надежный помощник мужа в благотворительных начинаниях. Созданные по ее инициативе фонды посвятили деятельность сохранению традиционных ремесел, культурного национального наследия, оказавшегося под угрозой вымирания в связи с мощным натиском из-за океана и Европы. Королева — неизменный спутник своего монаршего супруга в поездках по стране. Младшая дочь дала обет безбрачия и целиком посвятила себя служению стране. Ее постоянно видишь на телевизионных экранах, встречающуюся с крестьянами, школьниками, студентами. Она выдает детям дипломы, председательствует на церемониях и сопровождает отца в поездках по стране. Сын, престолонаследник, взял на себе иную миссию представлять отца за рубежом и держать под наблюдением армию. У него военное образование. Он учился в Англии и Австралии. Так воспитывается и поддерживается уверенность в народе, что в современном таиландском обществе, пораженном коррупцией, несправедливостью, социальными бедами, единственный луч надежды на светлое будущее — монархический строй. Права была «Файненшел таймс», когда констатировала, что монархия — наиболее уважаемый политический институт в Таиланде.

Как-то я передал из Бангкока большой материал, в котором выразил солидарность с английской газетой и подробно рассказал о таиландской королевской семье. В стране шла перестройка, статью опубликовал журнал «Эхо планеты». С его стороны это была определенная смелость — политическая власть у нас все еще находилась в руках коммунистической партии. Именно ее руководство в июле 1918 года приказало расстрелять не только российского императора, но и всех членов его семьи. Приехав в отпуск в Москву, я подвергся остракизму со стороны сотрудников аппарата ЦК КПСС. Они упрекнули меня чуть ли не в пропаганде монархизма. Тебе остается теперь, говорили высокие чины, взять под защиту таиландскую полицию и Центральное разведывательное управление США.

Там, где течет героиновый Стикс

Не берусь защищать ЦРУ — в его работе, как у разведок любой страны, при желании найдешь немало сомнительных акций. Но как не рассказать о некоторых аспектах деятельности министерства внутренних дел Таиланда, полезных для нас, особенно из области борьбы с наркоманией, захлестывающей Россию волной десятибалльного шторма. У таиландской полиции накоплен богатый опыт, а мы начинаем делать в этой области пока первые неуверенные шаги и, похоже, не отдаем себе отчета в надвигающейся эпидемии пострашнее алкоголизма и СПИДа. Разве не об этом говорят, скажем, такие факты, как слишком мягкое наказание за торговлю наркотиками или что центр их сбыта находился при Ельцине в сердце Москвы — на Лубянке, под окнами здания бывшего всесильного КГБ?

В 1988 году по приглашению МВД Таиланда вместе с другими иностранными журналистами я впервые попал в Центральную полицейскую школу на торжественную церемонию уничтожения конфискованных у мафии наркотических средств. Нам предстояло увидеть, как в огне исчезнут четыре тонны опасного зелья, чья стоимость составила бы на улицах Нью-Йорка полмиллиарда долларов.

Пройдя через кордон автоматчиков в пятнистой форме — под цвет таиландских джунглей, — мы очутились за колючей проволокой на участке огромного бетонного плаца. Возле горы целлофановых пакетов с белым порошком нас встретили люди в белых халатах. Они предложили тут же сделать химическую пробу содержимого любого выбранного нами пакета. Дескать, вас не одурачивают, все подлинное: и героин в пакетах, и темный, почти черный опиум в специальных глиняных горшках. Я взял одну довольно большую целлофановую упаковку с красной маркировкой на английском и китайском языках: «Героин 999». Взял не для химического анализа, а просто подержать впервые в жизни «белую смерть» в руках. В голове мелькнула мысль: неужели этот пакет стоит десятки тысяч долларов? Их не заработать и за год всем вместе собравшимся здесь западным журналистам. Вот бы… Но лучше этого не делать. В Таиланде полагается смертная казнь за обладание 100 граммами наркотика, в соседней Малайзии вешают за 15 граммов, невзирая на то, паспорт какой страны находится в вашем кармане. Наркокурьеру не поможет заступничество даже главы государства, пусть им будет сам президент США.

После беседы с химиками в белых халатах нас приглашают посмотреть процедуру уничтожения «белой смерти». Возле металлической платформы люди не в пятнистой, а в синей форме, с автоматами наизготовку. Малейшее нарушение правил поведения гостей — и на виновника может обрушиться шквал свинца. Наконец, все готово. Работники Бюро по борьбе с наркотиками при МВД начинают громоздить на платформу все подлежащее сожжению: целлофановые пакеты с героином, опиум, марихуану, автомобильные шины, картонные коробки.

— А при чем тут шины? — спрашиваю у инспектора отдела наркотиков министерства здравоохранения.

— Иначе опиум не сожжешь.

В самом деле, он твердый, напоминающий вар в глиняных горшках. Перед тем как его водрузить на платформу, горшки разбивают и черепки бросают в специальную металлическую цистерну. Ее тоже охраняют. Не дай бог кому-нибудь придет в голову мысль поискать в глиняной груде случайно уцелевшие опиумные осколки! Не удержавшись, задаю второй вопрос инспектору Пайсану.

— Для чего уничтожать такие огромные ценности? Не лучше ли использовать их в медицине или экспортировать по официальным каналам?

Оказывается — не лучше. Медицинские потребности Таиланда ограничены одна тонна в год. Экспорт невыгоден политически. Он укрепляет за рубежом веру, что Таиланд — наркотический рай и источник распространения губительной эпидемии в Америке и Европе. Исходя из этого, власти предпочли с 1976 года «излишки» уничтожать.

Мы видим, как сотрудники бюро тянут от оранжевой автоцистерны к платформе резиновый шланг. К едкому запаху марихуаны начинает постепенно примешиваться «аромат» керосина. Через считанные минуты он заполняет легкие всех присутствующих, заставляя их отойти подальше. Исключение составляют телеоператоры. Им, несмотря на трансфокаторные объективы камер, все же хочется оставаться в допустимой близости к костру.

Новый шланг в руках человека в синей форме. Из его длинного металлического наконечника рвется острый язычок пламени. Минута-другая — и на платформе вспыхивает пожарище. В небо устремляется черный столб дыма и огня. Горят шины, опиум, героин. Невольно ловишь себя на мысли: в огне тают не только полмиллиарда долларов. Пламя пожирает плоды человеческого труда. Сколько сил затрачено крестьянами, чтобы вырастить мак и получить из него опиум, сколько хитроумной изобретательности и риска проявили инженеры и химики подпольных лабораторий, курьеры мафии! Но твое сочувствие на стороне тех, кто не жалел своих сил, а порой и жизни, чтобы оградить миллионы людей от наступления «белой смерти». Не жалел, дежуря на дорогах и тайных тропах в непроходимых джунглях, рискуя получить пулю или быть сброшенным в пропасть. Или, маскируясь под торговца наркотиками, гангстера, проникал в подпольные синдикаты, а потом находил нелегкий способ сообщить властям о готовящихся акциях мафии.

Перед отъездом из Центральной полицейской школы я подошел к почетному гостю церемонии — заместителю премьер-министра адмиралу Сонти Бунъячайю.

— Я надеюсь, — сказал он мне, — что недалек тот день, когда все это зелье навсегда исчезнет с лица нашей земли.

…Официальный оптимизм в расчете на зарубежную прессу? Насколько оправдан он? Учитывая актуальность темы и для нашей страны, я обратился с письменной просьбой к директору Бюро по борьбе с наркотиками при МВД генерал-майору Иодмани дать интервью. Через несколько дней меня пригласили к генералу. Видимо, сработали несколько факторов: и возможность выступить впервые в советской прессе, и надежда на установление сотрудничества с соответствующими органами СССР.

Разговор сразу принял деловой характер. В отличие от вице-премьера собеседник проявил реалистичный подход к решению важнейшей проблемы современности, не менее опасной для человечества, чем когда-то чума и холера, а ныне рак и все больше расползающийся СПИД.

Генерал вовсе не уверен, что до искоренения проблемы рукой подать.

— Впереди, — считает он, — нас ждут долгие годы самой упорной и бескомпромиссной борьбы. И дай бог, чтобы мы смогли одержать хотя бы частичную победу, — к примеру, приостановить рост распространения эпидемии.

Интересуюсь: что порождает наркоманию? Господин Иодмани считает социальные причины. Но не только они. Иначе как объяснить процветание наркодельцов в США, Европе? Видимо, существуют иные, не менее веские аргументы. С помощью наркотиков молодежь — самый крупный отряд рабов пагубного увлечения — пытается отключиться порой от горькой действительности, компенсировать отсутствие идеалов, которым можно было бы посвятить жизнь, потерю веры в духовные и моральные ценности общества, разочарование в социальной справедливости.

Слушаю и думаю: насколько прав генерал! Разве у нас не те же самые факторы в основе увлечения наркоманией? Правда, мой собеседник не склонен исключать из длинного списка причин тривиальное любопытство. Молодые люди, только что вступающие в жизнь, хотят на опыте испытать «кайф посильнее, чем секс». При этом многие уверены, что стоит захотеть — и они тут же вырвутся из этого капкана. Практика свидетельствует об обратном. На спасение могут рассчитывать единицы, и то после длительного и мучительного лечения.

— Неужели и впрямь падение в бездну нельзя остановить? При современном развитии науки люди научились пересаживать органы, даже сердце, возвращать людей с неминуемого смертного одра. Наверное, имеются и совершенные наркологические средства. Какое из них вы считаете самым эффективным?

— Если бы я смог ответить на сей вопрос, — отшучивается генерал, — мое ведомство уже давно перестало бы существовать, а я лишился бы работы. И потом, действительно какой? Ужесточение наказания? Закон и без того строг. За обладание ста с лишним граммов наркотика полагается расстрел либо длительное тюремное заключение. Иностранцам не делается исключение. В наших тюрьмах отбывают заключение более тысячи лиц с зарубежными паспортами. Но я не могу посадить в тюрьму 500 тысяч таиландских наркоманов. Тюрьмы не резиновые, не резиновый также и госбюджет! — восклицает собеседник. Остаются другие средства. Например, массовая разъяснительная кампания среди молодежи и терапевтическое лечение. Взяли бы за правило показывать по телевидению ломку, муки, страдания наркоманов. Или знакомить людей с преступлениями, убийствами, совершенными под воздействием наркотиков.

Ясно, что с телевидением ничего не выйдет. Зрители просто выключат передачу. Они ждут от «ящика» развлечений, а не напоминания о тяжелых буднях.

Ну а терапевтическое лечение? Мне не раз приходилось бывать в больницах, где врачи пытаются вернуть к прошлой жизни пациентов, приобщившихся к шприцу или опиумной трубке. Мест в них не тысячи и даже не сотни. Дай-то бог, если в Бангкоке наберется эдак сто пятьдесят. В провинции дело обстоит еще хуже. Так что речь вести можно о врачебном эксперименте, а не о действенном лечении сотен тысяч людей. К тому же это сложный, дорогостоящий и длительный процесс. Наркоман приходит в больницу в сопровождении родных и друзей. Его знакомят с порядком лечения, выясняют, насколько серьезно он решился встать на такой трудный путь. Память централизованной компьютерной системы выдает врачу необходимую информацию о пациенте: проходил ли ранее лечение, где, когда, довел ли курс до конца.

Далее следует второй этап — детоксификация в больничных условиях. 45 дней больной получает метадон. С помощью синтетического наркотика, транквилизаторов и психотерапии пациента пытаются заставить позабыть об опиуме и героине. Третий этап — реабилитация. Он продолжается 180 дней. Его цель — при помощи лекарств, медицинских консультаций закрепить результаты, вернуть больному интерес к жизни, научить его вновь решать проблемы реального бытия. Наконец, заключительный, четвертый этап. Он длится около года. Бывший наркоман обязан еженедельно являться к лечащему врачу, встречаться и беседовать с представителями заинтересованных социальных организаций.

После двух лет лечения у врачей появляется надежда: работа проделана не зря. И все-таки титанический труд часто оказывается напрасным. В 70 случаях из 100 наркоман возвращается к пагубной привычке. Причины кризисные житейские ситуации, с которыми он отвык бороться, соблазн со стороны торговцев наркотиками, что уговаривают сделать бесплатный героиновый укол. Как правило, за этим следует смерть. Чтобы поймать кайф, больному при его разрушенной нервной системе требуется все большее количество зелья. И однажды вслед за уколом сверхдозы он отправляется в мир, из которого еще не возвращался никто.

Есть ли третий путь борьбы с наркоманией, задаю вопрос симпатичному мне генералу. Видно по его глазам, как прикидывает он, стоит ли быть откровенным до конца с русским журналистом.

— Если вы не станете обвинять меня во всех грехах, — говорит он, — то, будь моя воля, я бы наряду с ужесточением наказания за торговлю и употребление наркотиков применил сингапурский метод.

— Какой? Ведь там, как и в Малайзии, беспощадно выносят смертные приговоры, не делая никому исключений.

— Я имею в виду начинающих наркоманов. Известно, что основную массу больных составляют молодые люди в возрасте до тридцати лет. При первом же поступлении сведений в полицию о приобщении к пагубной привычке того или иного молодого человека ему устраивается принудительная медицинская проверка. Если факт подтверждается, следует обязательное кратковременное лечение, а затем призыв на военную службу в особый штрафной отряд. Для него начинается тяжелая жизнь, изнурительные каждодневные тренировки, ни одной свободной минуты за исключением четырех-пяти часов сна. Так продолжается около двух лет. После демобилизации штрафник уже не ищет иллюзорного рая. Для него он дома, в кругу семьи. Чтобы не попасть опять на военную службу, бывший наркоман не берет в руки шприц или опиумную трубку. Но у нас, в Таиланде, демократия. Мы не можем позволить себе что-либо подобное.

Остается еще один метод борьбы с расползанием наркотической беды. Генерал придает ему особое значение и ждет от него эффективных результатов. Это разъяснительная работа среди крестьян-производителей опиума и марихуаны, в первую очередь на севере Таиланда и в районах, граничащих с соседней Бирмой, где прочно обосновалась преступная пятнадцатитысячная армия наркотического барона Кхун Са. За его голову официальный Бангкок готов заплатить миллион долларов.

— Если вы по-настоящему хотите познакомиться с этим методом, а заодно и с нашими «недемократическими» способами борьбы, поезжайте в «Золотой треугольник». Я дам команду, чтобы вам показали все. Можно взять вас и на проведение очередной вооруженной акции захвата. Потребуется только расписка, что в случае вашей гибели к нам не будут предъявляться претензии.

После некоторых колебаний я беру предложенный бланк и пишу под диктовку то, что говорит генерал. Страшно вот так ставить на карту жизнь. Но большой соблазн стать свидетелем редкого в журналистской практике приключения побеждает.

— Только прошу вас, господин Иодмани, не сообщать об этом в советское посольство.

— Почему?

— Мне запретят такую поездку или вообще вышлют в Советский Союз.

В заключение интересуюсь, чем же вызвана подобная готовность руководителя бюро. Генерал не скрывает причин:

— Видите ли, проблему наркотиков не решить только силами Таиланда. Необходимо широкое международное сотрудничество. Американцы нам помогают, в том числе и в финансовом плане — полтора миллиона долларов в год. Этого явно недостаточно. Мы обратились недавно к МВД СССР с предложением об установлении рабочих контактов. Ответа до сих пор нет. Возможно, ваши публикации подтолкнут решение проблемы.

Говоря об американской помощи, собеседник не утрирует в политических интересах. В мою бытность в Бангкоке еще в мае 1986 года в Таиланд нанесла кратковременный визит супруга президента США Нэнси Рейган. Цель поездки формулировалась просто — ознакомление на месте с практическим участием таиландского правительства в американской программе противодействия расползанию наркомании, провозглашенной главой Белого дома. То ли в силу занятости, то ли по другим причинам первая леди Америки ограничила свое пребывание знакомством с Бангкоком и встречами с королем и руководителями правительства. Но она пожертвовала в фонд борьбы с наркоманией миллион долларов США.

Прощаясь с Чавалитом Иодмани, думаю: выполнит ли он свое обещание? Генерал оказался человеком слова. Через несколько дней в корреспондентский пункт ТАСС специальный курьер доставляет программу моей поездки в «Золотой треугольник». В ней значится посещение деревень горных племен, местных отделений ведомства Иодмани, лечебниц для наркоманов — и ни строчки об участии в «акции захвата». Ну что же, может быть, к лучшему — не надо подвергать риску жизнь и кривить душой перед редакцией Азии ТАСС, испрашивая разрешение и финансы на далекую многодневную поездку.

Если повезет, маршрут до города Чиангмайя — «Северной столицы» Таиланда — одно удовольствие для автомобилиста. Ровное бетонное полотно ультрасовременного трансазиатского шоссе позволяет держать скорость свыше ста километров. В итоге ты у цели через семь часов. Но чаще на дорогу уходит чуть ли не половина суток. Причина не в одном горном участке пути. Шоссе, особенно ночью, то и дело перекрывают полицейские кордоны.

— Откройте багажник! Выйдите из машины, обыск! Ваши документы! А, русский журналист? Ваши соотечественники пока не доставляют нам серьезных хлопот. Поезжайте, счастливого пути!

Другим водителям везет меньше. Их машины надолго припарковывают к обочине, записывают номера, тщательно осматривают салон и багажник. Ничего удивительного — в Чиангмайе и соседнем Чианграйе находятся истоки чудовищного героинового Стикса, захлестнувшего многие страны. Переправиться через этот поток и вернуться живым и здоровым в наш мир до сих пор удавалось немногим.

На других полицейских кордонах мою машину уже не останавливают. Видимо, предупредили по рации. Издалека слышны автомобильные гудки и звуки, похожие на перестрелку. Знаю, волноваться не стоит. Перестрелка — это треск петард в придорожном храме. Проносясь, водители по традиции, приветствуют Будду гудками. Монахи в ответ поджигают петарды. Учитель, мол, услышал ваши молитвы и обеспечил для вас путешествие без приключений.

Храм — последняя веха на пути в Северную столицу. До нее рукой подать — огромные тарелки спутниковых антенн, череда рисовых полей и красивый город. В нем нет бангкокских небоскребов, модернистских зданий и прочих достопримечательностей столицы. Его очарование в другом — покрытые зеленью горы, древняя крепость, парки, старинный уникальной архитектуры храм Дои Сутеп и университетский городок. Рядом с городом, в горах, королевский дворец, куда в зимнюю пору открыт доступ туристам, курорт Эраван — настоящая земная модель рая с его сказочно красивой палитрой живых цветов, тенистых кущ, хрустально чистой водой речушки и цепью уютных ресторанчиков — это уже не на небесный, а на наш современный грешный манер. Есть здесь и бунгало со всеми удобствами, где можно остановиться на несколько дней и позабыть о мире, что остался в долине. Замечательная возможность отключиться и отдохнуть!

Но я приехал не отдыхать, а работать, и поэтому выбрал современный отель в центре города. И буквально с первых минут убедился в правильности выбора с точки зрения цели поездки. В многочисленных магазинчиках гостиницы, рассчитанной на иностранных туристов, наркотическая специфика края напоминает о себе тут же.

— Не желаете ли приобрести сувенир на память о «Золотом треугольнике»? — спрашивает любезная девушка в лавке. — Рекомендую черную майку с рисунком красного цветка мака. Или вот настоящая экзотика серебряные и тиковые трубки для курения опиума.

Ей вторит очаровательная мисс в гостиничной форме из бюро обслуживания. Она долго убеждает меня купить тур в деревню Дои Пуи. Там можно увидеть и сфотографировать настоящего курильщика опиума, а заодно и огромную плантацию мака. Вечером, чтобы не скучать, рекомендует милое юное существо, загляните в наш гостиничный бар «Опиум ден». Машинально ловлю себя на мысли, как перевести на русский название бара — опиумная пещера, берлога, притон?

Когда за зарубежным гостем отеля закрываются автоматические стеклянные двери, отгораживающие кондиционированную прохладу от духоты улиц, у «человека с Запада» появляется реальный шанс попасть в настоящую опиумную курильню, а не в какой-то рекламируемый «Опиум ден».

— Куда отвезти вас, сэр? — спрашивает на ломаном английском рикша. И, понизив голос: — Могу предложить тайский стимулятор. Советую выбрать «номер четыре» — девяностопроцентный героин. Один укол дешевле бутылки пива.

Рикша — первое звено длинной преступной цепи. Оказавшись в его коляске, легко попасть на «дорогу в ад». Сойти с нее практически невозможно.

Об этом говорил генерал Иодмани в Бангкоке, об этом же рассказывает Чотима Арунратана, сотрудница чиангмайского филиала Национального бюро по борьбе с наркоманией. Она разыскала меня в отеле — сработал звонок от столичного начальства.

— Для Таиланда наркотики настоящее бедствие. Посудите сами, — заявляет полицейский инспектор в юбке, — по числу наркоманов мы догнали США, а ведь тайцев в пять раз меньше. Семьдесят процентов больных составляет молодежь. Под угрозу поставлено здоровье нации, ее будущее. Более того, пятьдесят восемь процентов тяжких преступлений совершается наркоманами. Страдает и государственная казна: торговля наркотиками ведется подпольно, и вся прибыль поступает в руки мафии.

Я с интересом слушаю рассказ этой женщины. Она знает свое дело, посвятила жизнь опасной профессии, но за чисто мужской работой не утратила обаятельности и чисто женского умения всегда доказывать мужчинам свою правоту.

— Вы, наверное, обратили внимание на запах едкого дыма по дороге в Чиангмай? — спрашивает она. — Это наши отряды жгли посевы мака в горах, обнаруженные с вертолетов. Цифры сейчас подсчитываются. По предварительным данным, уничтожен урожай, способный дать около семи тонн опиума-сырца или семьсот килограммов героина. Его цена на улицах Нью-Йорка составила бы миллиард двести тридцать четыре миллиона американских долларов. А сколько новых жертв поглотил бы этот героиновый поток!

Моя собеседница сообщает, что в стране насчитывается примерно 30 национальных программ борьбы с наркоманией путем ведения работы среди крестьян. Производителей опиумного мака учат методам возделывания новых для них культур — кофе, овощей, — затрачивая большие средства на эти цели из государственного бюджета. Но не всегда срабатывают программы. У горных племен отсутствует транспорт, чтобы довезти урожай до рынка. Те же, кому все же удается спуститься в долину, сталкиваются с жесткой конкуренцией, в которой трудно выстоять без привычки. А тут один урожай опиума приносит выручку, равную доходу от продажи кофе и овощей за десять лет. Причем опиум или марихуану не надо возить в долину. За ними приедет в деревню сам покупатель.

Перед тем как расстаться со мной, Чотима Арунратана вдруг вполголоса сообщает:

— Я жду вас завтра у себя в офисе ровно в пятнадцать часов. Вам предстоит участвовать в интересной акции. Пораньше ложитесь спать. Следующая ночь будет бессонной. О характере операции сказать не могу — это секрет.

Трудно, ох как трудно заснуть перед чем-то загадочным и наверняка опасным. Недаром бангкокский генерал брал недавно с меня расписку. Ночью в гостинице пытаешься урезонить волнение разными доводами. Вспомни свой разговор с Юрием Гагариным у тебя в токийском корпункте «Известий». Легендарный космонавт рассказывал, что накануне полета в неизвестность спал без задних ног, словно после трудного дня у себя в квартире. Но то Гагарин, а ты всего лишь обычный человек и к тому же отнюдь не с самыми крепкими нервами. Другие примеры не успокаивали также. Рука невольно потянулась к пачке синих таблеток снотворного. Позднее его запретили к продаже — оно отключало надолго в считанные минуты, действуя как своего рода наркотик.

Ровно в три на следующий день я был в назначенном месте. Чотима Арунратана представила меня человеку с военной выправкой в штатской одежде. Имя его не назвали. Не назвали потом и имена тех людей, с которыми пришлось отправиться в джунгли. Все было тайным, как и в нашей стране сегодня при операциях спецназа. Исключением представлялось одно — отсутствие масок на лицах участников операции.

Так же, как других, меня обрядили в пятнистую форму и спецботинки на толстой каучуковой подошве. Разница с остальными заключалась в одном — им выдали американские автоматические винтовки, гранаты, ножи, мощные полицейские фонари — мне ничего. Просто приказали в случае перестрелки не лезть под пули и тихо ждать в безопасном месте конца операции.

К вечеру четыре десятка крепких молчаливых ребят по команде разместились в двух военных крытых грузовиках. Взревев мощными моторами, они двинулись в направлении границы. Около десяти мы остановились у кромки джунглей. Проводник повел отряд по узкой, только ему знакомой тропе. Приходилось ли вам бывать в настоящих джунглях ночью? Мне они не понравились активно, как в свое время первый спуск в шахту. Всюду опасность — незнакомые крики, сменяемые тишиной, светящиеся точки глаз каких-то зверей, риск наступить на змею, царапающие кусты и рои москитов. Плюс усталость. Нелегко поспевать за молодыми парнями, беспрерывно спотыкаясь о корни.

Один из людей в камуфляжной форме, которому поручили меня опекать в походе, сказал, что цель операции — захват подпольной лаборатории по производству героина. Теперь уже не надо было что-то скрывать — куда просочится информация из ночных джунглей?

К утру отряд приблизился к объекту — тщательно замаскированному небольшому зданию. По цепочке передали команду «соблюдать максимальную скрытность и тишину». Солдаты рассыпались в джунглях, стремясь следовать команде. Но было поздно, нас заметили и открыли ураганный огонь из автоматов. С непривычки это казалось адом. Пуль было в воздухе больше, чем москитов. И невольные мысли в укрытии: заденут тебя или нет?

Перестрелка длилась примерно час и смолкла так же внезапно, как началась. Когда отряд ворвался в дом, там уже никого не было — джунгли надежно укрыли сбежавших. Командиру оставалось подсчитывать потери и то, ради чего их пришлось понести. Двое участников рейда оказались тяжело раненными. Их отправили в госпиталь на срочно вызванном вертолете. В помещении обнаружили сорок килограммов героина стоимостью в десятки, если не в сотни миллионов долларов, плюс самое современное оборудование по производству страшного вида зелья — «белой смерти».

Позднее я написал об этой операции, и статья «Есть ли шансы на победу?», переданная по каналам ТАСС, появилась во многих газетах страны. Но сослался я в ней на рассказ мифического таиландского корреспондента. О моем участии в акции не узнали в посольстве и даже жена. Жизнь учит осторожности.

Сегодня мне хочется вновь вернуться к названию давней статьи. Действительно, есть ли шансы на победу у тех, кто в Таиланде, постоянно рискуя жизнью, сражается с наркомафией и самим «заболеванием века»? Признаюсь, я настроен пессимистично. Ликвидировали лабораторию в джунглях. По подсчетам полиции, продолжают действовать еще свыше двадцати. Они тщательно замаскированы, обнаружить их с воздуха практически невозможно. Остается одно — попытаться заслать свою агентуру в гангстерские синдикаты. Это так же сложно, как пролезть верблюду через игольное ушко. Да, исключения бывают, но они только подтверждают правило.

Финансовые инъекции ООН и Соединенных Штатов? Они не срабатывают так, как хотелось бы. Нэнси Рейган пожертвовала на борьбу с наркомафией миллион долларов. Стоило информации об этом появиться в прессе, как зарубежные наркодельцы сделали ответный ход — передали таиландским коллегам по бизнесу целых четыре миллиона долларов. А практическая опека из-за рубежа над таиландскими крестьянами, культивирующими опиумный мак и марихуану? Их постоянно финансируют, снабжают отборными семенами, удобрениями и руководствами по повышению урожайности.

Так все-таки есть ли шанс на победу? Чтобы помочь мне разобраться в этом, составленная в Бангкоке программа предлагала совершить автобросок из Чиангмайя в приграничный городок Чианграй. Каких-то сто с небольшим километров по тому же трансазиатскому шоссе.

Гостиница Вианг-инн, где был забронирован для меня номер, пожалуй, одна из лучших в Чианграйе. В холле тебя встречают с цветами и бокалом отличного коктейля — выпей и расслабься после дороги. Тут же можно отдохнуть в мягком кресле и послушать вальсы Чайковского в исполнении профессионального пианиста. В номере идеальная чистота и желанная прохлада. В кожаной папке на столе самая подробная информация о часах работы бассейна, ресторана с таиландской, китайской, французской кухней. Вроде все как в любом престижном отеле в Бангкоке. Но специфика все же есть. В ту же папку вложен типографский листок-предупреждение. Для сведения любителей брать без спроса на память «сувениры», принадлежащие отелю, говорится в нем, сообщаем: постельное покрывало обойдется вам в двести американских долларов, одеяло — в двадцать, полотенце — в десять.

Иностранных «туристов-грабителей» можно понять. Как не захватить с собой в Америку или Европу покрывало или полотенце с вышитым огненно-красным опиумным маком и надписью «Золотой треугольник, отель Вианг-инн». Их можно потом демонстрировать друзьям под рассказ о далеком наркотическом рае.

В том, что городок и его окрестности действительно рай для зарубежных туристов, убеждаешься с первых часов пребывания в нем. Мой водитель, майор МВД, который провел много лет в приграничных джунглях, сражаясь с курьерами наркомафии и коммунистическими партизанами, предлагает начать осмотр с буддистского храма на горе Прадет Пукэо. Через пятьдесят минут мы у цели. У подножья горы — полицейская будка. На ее фронтоне броский плакат: «Полиция настроена дружественно. Мы всегда рады помочь». С полицией мне и без того все ясно, помощь требуется иная — информация из нейтральных источников. По моим расчетам, таким источником мог бы стать настоятель храма Прапан Нарайо. Ознакомив нас с историей древнего храма, он ведет меня и майора на самую вершину горы. Из беседки на смотровой площадке открывается захватывающая панорама. Внизу катит желто-коричневые воды широкий Меконг, а вокруг зеленые холмы и горы.

— Именно это место, — рассказывает настоятель, — считается географическим центром «Золотого треугольника». Видите военный грузовик советского производства на том берегу реки? Там Лаос. А вон та гора в тумане — Бирма. В этой точке сходятся границы трех стран. Неслучайно у подножья нашей горы построена бетонная арка с надписью «Золотой треугольник».

— Какая у вас тут звенящая тишина! — говорю экскурсоводу в оранжевой одежде монаха. — Неужели никогда и ничто ее не нарушает?

— Что вы, по ночам нас часто будят автоматные очереди со стороны реки. Обратите внимание на остров посередине Меконга. Он считается ничейным. Туда постоянно переправляются курьеры наркомафии, перед тем как совершить бросок в Таиланд. Днем местные жители вылавливают из реки трупы. Так что до спокойствия и тишины здесь очень далеко.

Красоты красотами, а нас ждут дела. Впереди, по составленной в Бангкоке программе, посещение центра борьбы с «белой смертью». Его директор Чумпон Вонгканхенг — сама любезность.

— Вы здесь первый советский гость, — сообщает он. — Мы рады принять вас. Спрашивайте все, что считаете нужным.

Нашему хозяину 37 лет. Окончил географический факультет Чиангмайского университета и 14 лет работает среди горных племен. Центр обслуживает 535 поселений с числом жителей в 100 тысяч человек. В штате числится свыше 300 сотрудников, 100 из которых — опытные наркологи. В их задачу входит лечение наркоманов из крестьян. Директор не пытается делать секрета из методов, практикуемых в созданной при центре реабилитационной больнице.

— Мы, — рассказывает он, — не настолько богаты, чтобы растягивать курс лечения на годы. Щадящие методы — для состоятельных людей в городах. У нас все гораздо проще и приближеннее к жизни в племенных деревнях.

Весь курс нехитрого лечения занимает одну неделю. Пациента заставляют три раза в день пить разбавленный водой опиум. Адская смесь вызывает немедленную рвотную реакцию. Наркомана буквально выворачивает наизнанку, он корчится в судорогах. Можно только догадываться, какие страшные мучения доставляет ему подобная процедура. Чтобы как-то облегчить страдания больного, врач вкалывает ему лошадиную дозу транквиллизатора и витаминов. На восьмой день наркоман считается «вылечившимся», и его отправляют домой. Староста деревни тут же созывает всех жителей на сходку. На глазах односельчан вернувшийся из больницы дает торжественную клятву никогда впредь не брать в руки трубку с опиумом.

Директор центра утверждает, что, как правило, недавний наркоман соблюдает данную им клятву. Во-первых, в больнице ему привили отвращение к наркотику, во-вторых, в памяти надолго сохраняются испытанные муки лечения. И все-таки, главное, пожалуй, в другом — страх перед наказанием, которое неминуемо ждет нарушившего клятву. По опыту известно, что в таких случаях все жители деревни будут вынуждены объявить тебе всеобщий бойкот. С тобой никто не будет здороваться, разговаривать, замечать, словно тебя нет среди живых. Для всех ты лишь призрак, тень умершего человека.

Не сделаешь выводов, выкуришь вторую трубку — наказание будет еще жестче, выгонят из деревни. Попробуй найти жилье и работу в городе, когда не имеешь никакой специальности и к тому же ты больной наркоман. Единственно, что тебя ожидает, — голодная смерть где-нибудь под чужим забором или, в лучшем случае, тюрьма.

Принудительное лечение наркоманов далеко не основная задача центра в местечке Мае Чан, равно как и других подобных 13 правительственных учреждений в «Золотом треугольнике». Главная цель — научить крестьян выращиванию новых для них культур: кофе, чая, каучуковых деревьев. Этим занимаются так называемые мобильные группы из четырех человек каждая. В их состав входят агрономы, врачи, учителя, специалисты по социальным проблемам. Только в Мае Чан насчитывается 46 таких групп. Они выезжают в самые глухие горные уголки.

Спрашиваю: помогает? Господин Чумпон уверяет: да. Правда, не сразу и далеко не всюду. Но позитивный результат налицо. Еще несколько лет назад «Золотой треугольник» поставлял на черный рынок 150 тонн наркотического зелья. К концу восьмидесятых эта цифра сократилась до 10 тонн в год. Или еще один показатель — жители 70 процентов деревень отказались от выращивания опиумного мака и индийской конопли.

Ну а как обстоят дела в остальных 30 процентах поселений? Собеседник не скрывает: пока плохо. В них крестьяне продолжают придерживаться старой привычной практики — занимаются выращиванием наркотических культур.

И потом неожиданно огорошивает вопросом:

— Хотите побывать в одной из таких деревень?

Я спешу согласиться, и уже через считанные минуты мощный джип японского производства везет нас к далеким вершинам гор. Водитель то и дело демонстрирует свое мастерство на размытой дождями дороге, спасая себя и пассажиров от неминуемого падения в пропасть. К счастью, пытка опасностью вскоре заканчивается. За очередным крутым поворотом мы видим надпись на почерневшей от времени доске: «Деревня Санчай». У околицы нас поджидает староста деревни Асов Нимит. После краткой процедуры знакомства он приглашает заезжих гостей к себе в хижину. Мебели никакой, через дыры в тростниковой крыше проглядывают солнечные лучи. Они делают различимыми фотографии на стенах. Две жены хозяина и четверо детей. Тут же на полу в опиумном забытье замер брат.

Староста делится успехами работы мобильных групп центра. Еще недавно 40 процентов жителей курили опиум. Сейчас — всего лишь 15. Есть надежда, что лет через десять опиум перестанут возделывать и курить.

Асов Нимит ведет нас по улицам. Всюду нищета. Непохоже, что опиум помог крестьянам хоть как-то сводить концы с концами. В заключение «экскурсии» неожиданное предложение:

— Не хотите ли сделать для газет несколько интересных снимков? Например, меня за раскуриванием опиумной трубки?

Нашему хозяину не терпится подработать. Пара-тройка американских долларов для него солидный гонорар. Я не прочь пустить в ход свой фотоаппарат, но соблазн исчезает под суровыми взглядами сотрудников центра. Спешу попрощаться и поскорее к джипу, что ждет нас на деревенской площади. Спасибо бангкокскому генералу Чавалиту Иодмани и его сотрудникам в «Золотом треугольнике» за редкостную программу, которая, знаю, никогда не повторится больше в моей жизни. И вторая мысль, что не оставляет до самой гостиницы: в эти бы страшные больницы и нищие деревни привезти наших людей, что пытаются приобщиться к наркотикам из праздного любопытства. Может быть, это помогло бы многим вовремя остановиться на трагическом и мучительном пути к неминуемой преждевременной смерти.

…«Золотой треугольник». Здесь истоки героинового Стикса, переправившись через который, больше не вернешься назад. Здесь истоки сломанных судеб, страданий, страшной наркотической эпидемии, которая охватывает Америку, Европу и другие континенты. И все-таки север Таиланда впечатляет приезжего красотами природы, культурными традициями, трудолюбием населения. Перед их лицом отступает даже героиновая известность.

В сфере интересов корреспондента ТАСС пальма первенства принадлежит политической информации. Именно ее в первую очередь ждут от тебя в Москве. Но нельзя же вечно жевать одно и тоже, тем более когда работаешь и годами живешь в экзотической стране. Порой так и тянет тебя пройтись не привычным разоблачительным, а самым обычным развлекательным туристским маршрутом. В Чиангмайе он начинается в десяти минутах езды от центра — в деревне Босанг, где находятся бесчисленные кустарные мастерские и магазинчики по продаже сувениров. Первым тебя привлекает пряничный домик из сказки. Возле него десятки туристских автобусов и настоящее море ярких, как тропические бабочки, зонтов. Долгое время среди них выделялся красный из промасленной бумаги зонт раза в три выше человеческого роста. Его сделали специально в подарок английской принцессе Диане по случаю ее посещения северной таиландской столицы. Неизвестно почему принцесса отказалась взять его в Лондон. Подружившись со временем с Витаей — хозяином мастерской и торговой фирмы, — я пытался уговорить его продать мне это уникальное изделие, с тем чтобы перевести его морем в Союз на мою подмосковную дачу. Мне сказали: «Нельзя, зонт уникален, такого нет в мире, и к тому же он служит рекламой для фирмы». Чтобы как-то утешить, предложили сфотографировать на фоне зонта мою дочь, приехавшую погостить в Таиланд. Вот уже много лет со стены московской квартиры эта фотография напоминает о далеком Чиангмайе и дочери, живущей нынче далеко-далеко, за океаном.

Своим искусством изготовления замечательных зонтов местные кустари славились в стране еще двести лет назад. Позднее, как нередко бывает, этот вид народного промысла угас. За возвращение ему былой славы взялся Витая Пичитчаи. Друзья удивлялись: к чему выпускнику физического факультета университета декоративные зонты, когда им не под силу конкурировать с массовой продукцией? Да и зачем бросать престижную работу физика ради какой-то никому непонятной «блажи»? Но физик был непреклонен в своем решении. В 1978 году, изучив в библиотеках старинные рукописи, разыскав на севере страны талантливых кустарей, которым прадеды и деды передали секреты мастерства, он взялся за воплощение своего плана в жизнь.

Сегодня фирма обеспечила себе широкую известность и, что не менее важно в современных условиях, коммерческий успех. Ее зонты, веера и другие изделия народных умельцев я встречал в девяностые годы в магазинах Вашингтона, Парижа, Рима. Смотришь на них — и не верится, что все это сделано руками мастеров, которым в основном нет двадцати лет. Фирма набирает на работу подростков 14–15 лет. Несколько лет их учат разрисовывать зонты и веера цветами. Потом наступает более сложный этап изображение животных. Наиболее талантливым поручают трудные композиции на изделиях, предназначенных на экспорт.

Привлекает к себе внимание в деревне и одна из самых крупных мебельных мастерских: 350 резчиков по дереву, свой участок лесоразработок в горах. Материалом для изготовления продукции служит тик. Отличительные его качества: не гниет в воде (раньше из тика делались морские парусные суда), его не осилить жукам древоедам, мебель из него служит многие десятилетия, достаточно тверд, но все же поддается резьбе. Гарнитуры из него экспортируются в США, европейские страны. Правда, в последние годы все меньше и меньше. Вырубку и экспорт тика стали ограничивать власти — дереву грозит опасность исчезновения. Мне удалось привезти в Москву прославленные изделия кустарей в дипломатическом багаже-контейнере.

Старшая продавщица магазина при фирме рассказывает, что искусство резьбы и изготовления мебели из тика пришло из глубины веков. Будущих мастеров начинают учить дома родители с пяти-шести лет. В пятнадцать фирма устраивает для них самый строгий экзамен. Победители конкурса начинают работу в цехах под руководством опытных специалистов. Мальчиков ставят на глубокую резку, здесь нужна сила; девочек — на мелкую, где нужен отличный глазомер, аккуратность и терпение. Нелегко украсить, скажем, журнальный столик или дамское трюмо цветами розы величиной с мелкую монету. Рабочие трудятся в цехах, как правило, до 40 лет. Далее их увольняют — не те уже силы и острота глаза.

В мастерской не только отличные резчики, но и превосходный материал. В дело идут одни старые деревья в возрасте от ста до двухсот лет. Срубленные, они сушатся два года на месте лесоразработок, а затем три месяца — на фабрике. Чтобы исключить всякую случайность, заготовки для мебели выдерживают еще полмесяца в специальных сушильных камерах при температуре в 60 градусов. Результат — отличное качество. Мебель не дает трещин при полном изменении климата даже в жаркой сухой пустыне или на снежном севере.

Экзотика Чиангмайя. Он представлена шедеврами кустарного промысла, яркими самобытными костюмами племенных народностей, фермами диковинных орхидей, еще и методами обучения слонов. Именно об этой странице таиландских впечатлений многие годы напоминает мне два раза в сутки звук колотушки, надеваемой на шею слона, с тем чтобы погонщик мог отыскать его в джунглях. Мне подарил ее Манут Явират, директор центра по обучению слонов. На подмосковной даче жена повесила колотушку на окно своей спальни. И вот теперь она честно извещает меня о действиях Милы, когда она открывает утром и закрывает окно перед сном.

С Манутом Явиратом мы познакомились еще в Бангкоке в редакции одной из местных газет — она готовила к печати серию материалов о слонах. Там я впервые узнал, что слоны могут по-настоящему плакать. Не верится, что-то очень похоже на сказку, последовало мое далеко недипломатичное высказывание. А вы приезжайте к нам на «Пажан» — церемонию отлучения слонят от матерей и тогда поймете несостоятельность скептицизма, прореагировал гость газеты.

До деревни Чианг Дао, где обосновался центр, от Чиангмайя примерно 50 километров. Ранним утром тишину горных джунглей здесь нарушают лишь плеск воды и отрывистые команды людей. С длинного висячего мостика перед тобой предстает необычное зрелище — кристально чистые воды горной реки и купающиеся в ней слоны. Погонщики-махауты поливают головы, спины животных, возвышающиеся над поверхностью. Ванна должна быть по-настоящему освежающей. Слонам предстоит отправиться в джунгли, где под палящим тропическим солнцем они целый день станут перетаскивать тяжелые бревна тика из леса к складам.

Манут Явират предупреждает меня, что мы станем свидетелями «Пажана». Вот, наконец, слоны выходят на берег. Два махаута осторожно приближаются к пятилетнему слоненку, угощая его бананами. Ловкое, быстрое движение — и на шее малыша оказывается толстая канатная петля. Пойманный слоненок рвется к матери, отчаянно трубит, призывая ее на помощь. Но мать — она еще недавно могла искалечить, убить любого, кто решился бы обидеть родное существо, равнодушно исчезает в джунглях вместе с другими слонами.

— Что случилось, чем объяснить такую перемену?

— Волшебство, совершен магический обряд! — следует загадочный ответ.

Кто же этот волшебник, в чьих силах нейтрализовать материнский инстинкт? Мне представляют Салаха Юэна. Небольшого роста, щуплый, коротко стриженный, он одет в темно-синюю хлопчатобумажную рубашку и потертые джинсы. Неказистый на первый взгляд человек — замечательный мастер своего дела. За его плечами тысяча обученных слонят. Салах показывает нехитрый реквизит, с помощью которого он заставляет животное забыть о своем детеныше: глиняные фигурки человека и слоненка, четыре свечки, бамбуковые палочки и листы бетеля. Я не стал подвергать сомнению их магическую ценность. Опыт подсказывал: в мире до сих пор много непонятных человеку вещей. Но внимание невольно привлекла книга, что была под мышкой у Салаха. На обложке ее чернели крупные буквы: «Руководство по приучению слонов» — и далее помельче: «Составлено на основе древних пособий». Подумалось: не в ней ли подлинный секрет магического искусства слоновьего чародея?

Салах рассказывает о слонах с любовью и уважением. По его словам, они чрезвычайно напоминают людей. Живут до восьмидесяти лет, на «пенсию» уходят в семьдесят и трогательно заботятся о потомстве. Животные отличаются сообразительностью, им присуще даже и чувство юмора. Иной раз у них возникает желание подшутить над всесильным другом-погонщиком. Выбрав в реке самое глубокое место, они заходят туда так, чтобы погонщик погрузился с головой в воду, и начинают танцевать на дне. Цель — проверить мужество махаута и вынудить его спрыгнуть со спины. Но погонщиков нелегко испугать. Им известно, что слоны могут выдержать без воздуха не более двух-трех минут. Поэтому махаут перед самым погружением набирает полные легкие воздуха. Шутка не удается, и человек доказывает, что победитель он. Обучение слоненка начинается с пяти лет. Только человеческое дитя, отправляясь в детский сад или школу, расстается с мамой на считанные часы, а слонята — на всю жизнь.

Вижу, как двое дюжих мужчин загоняют пойманного слоненка в тесный пенал из бревен, опутывают веревками его туловище, ноги. Делается это для того, чтобы испуганное животное не поранило себя. Пока махауты возятся с веревками, из глаз еще не покорившегося человеку слоненка текут крупные слезы. Как будто ему понятно: беззаботное, согретое материнской лаской детство ушло в безвозвратное прошлое. В пенале ученику предстоит пробыть месяц. Первую неделю он привыкает к махауту. Тот кормит его бананами, всячески балует и утешает, стремясь заменить мать. На втором этапе обучения погонщик пытается оседлать питомца. Тот отчаянно бунтует, но потом постепенно привыкает и к этому. Далее следует уже настоящая учеба, продолжающаяся целых шесть лет. Слоненок постигает команды, учится работать. Отныне его единственным другом и учителем становится махаут. Эта дружба длится всю жизнь, пока слона не отправляют в специальный лагерь в джунглях на «заслуженный отдых», где ему предстоит встретить свой последний день в этом мире.

В море за жемчужными раковинами

Экзотика Таиланда… С ней при желании можно познакомиться и на юге, и в центре страны. Как забыть, скажем, встречу с Чао Лей — цыганами моря? Сказочно красиво Андаманское море, взявшее в пенное кольцо южный остров Пукхет. Утром его песчаные пляжи пестрят шезлонгами, зонтами и загорелыми телами туристов из дальних стран. На закате солнце перебрасывает по морю к берегу золотую дорожку, словно приглашая следовать за ним в новый, завтрашний день. С наступлением темноты эта дорожка появляется вновь при ярком свете луны. Только она отсвечивает теперь серебром. В этот час отдыхающие перекочевывают с пляжей в многочисленные бары и рестораны, где уютно, светло и приятно коротать время за бокалом вина под тихую лирическую музыку. На песке их сменяют гигантские черепахи. В определенные дни они приплывают сюда из бескрайних морских просторов, чтобы отложить яйца и дать жизнь новому потомству.

Ласковое бархатное море, яркие цветы тропиков, атмосфера вечного праздника — все это невольно наводит на мысль: вот он рай для всех. Природа и жизнь улыбаются каждому.

— Каждому? Я бы этого не сказал, — замечает Сончай Петсатит, симпатичный человек средних лет.

Мы сидим за бокалом местного пива возле лавки морских сувениров.

— Вот возьмите, к примеру, меня. Прежде чем перебраться сюда, я скитался немало лет по стране, работал в Бангкоке, обслуживал американских военных моряков в качестве гида в городке Паттайя, куда они прибывали развлечься и отдохнуть на своих кораблях. Этот род занятий не принес мне ни ощущения счастья, ни больших денег. И тогда я решил бросить якорь на этом острове. Поначалу и мне он показался раем. На приданое жены приобрел лавку сувениров, у нас родился ребенок. Но ощущение счастья вскоре сменили заботы. Лавка оказалась не в очень удачном месте. На Ката-бич останавливаются лишь небогатые туристы. Им не по карману купить зеркало в оправе из редкостных раковин или абажуры, торшеры из перламутра.

И все же мой собеседник не теряет оптимизма и надежды вытянуть свой выигрышный билет в южном раю. Хуже всех, замечает он, здесь приходиться племени Чао Лей, что зовутся цыганами моря.

— Хотите познакомиться с их жизнью поближе? Я вам дам записку старосте деревни. Он окажет вам самую активную помощь. С ним нас связывают коммерческие узы.

Сончай Петсатит не преувеличил. Его друг действительно проявил максимум внимания к московскому журналисту. Он заехал за мной в гостиницу на старенькой машине, отыскал в фойе и кратко представился:

– Сири, я тот, кого ждете!

Передо мной стоял человек лет за шестьдесят, но еще кряжистый и крепкий. В ответ на комплимент он ограничился фразой:

— В море нет места слабым.

Через полчаса мы уже в деревне, обосновавшейся на кусочке пляжа Равай. Крохотные домишки на сваях, исходный строительный материал — что попадется под руку: тростник, пальмовые ветви, ржавая жесть, доски, коряги, выброшенные на берег морской волной. Море сегодня бурное, большинство жителей дома. Знакомая по Москве картина — мужчины, раздобыв с самого утра спиртное, отключаются от неприглядной реальности. Женщины стирают, играют в карты. Всюду мусор, запустение. Когда провожатый ненадолго отходит, меня берут в плотное кольцо ребятишки, поглядывая на мою технику. «Дай фотокамеру, у тебя их три!» — требуют они. Я на всякий случай крепче сжимаю руки на ремнях аппаратов. Стоит появиться моему спутнику, как ребячье кольцо тает. А я обнаруживаю, что исчезли бленда и светофильтр на одной из камер. Ловко сделано, совсем по-цыгански.

— Поиграют и отдадут, — успокаивает староста. — У нас в деревне народ честный. Нет ни воровства, ни пьяных драк, ни женских скандалов. Некогда заниматься этим — от зари до зари работа. Если есть желание, приезжайте сюда завтра на рассвете, мы возьмем вас в море.

Солнце еще не взошло, горизонт только начинает сереть, а деревня уже на ногах. Море успокоилось, пора браться за привычный труд. Нас принимает на борт длинная добротная посудина с подвесным мотором. На ней никаких спасательных средств, несмотря на возможность частых нежданных шквалов. Утешаю себя: авось пронесет, в случае чего спутники не дадут исчезнуть в морской пучине. Их трое — опытные мореходы. Разговор заходит об опасностях. В лодке с ловцами редко что-то может случиться. Трагедии происходят обычно в воде.

— Что, акулы, — спрашиваю я?

— Нет, с акулами просто. От отцов и дедов знаем их повадки. Чаще подводит техника. Стоит закрутиться воздушному шлангу — и конец. Если ловцу удастся не задохнуться, то он становится инвалидом, слепнет, лопаются кровеносные сосуды в глазах. Даже простейшая царапина от коралла долго не заживает, причиняя постоянную боль.

Пока наша лодка режет предрассветную тьму, освещая путь огнем керосинового фонаря на носу, Сири знакомит меня с жизнью племени Чао Лей. Дети жителей деревни не учатся в школе. Едва они начинают ходить, родители берут их с собой на промысел в море. Там от отца к сыну передается кладезь знаний, накопленный веками, и секреты наследственной профессии. Каждый подросток уже может на твоих глазах свеситься за борт и поймать голыми руками рыбу. Повзрослев, он способен точно предсказать, где сегодня рыбака ждет удача. Ему не страшна в поединке акула. Он сумеет ее победить или в крайнем случае просто отогнать. Чао Лей искусные мореходы и рыбаки, но прежде всего — замечательные ловцы жемчуга, раковин, крупных лангустов.

Горизонт розовеет, из-за гор на далеком берегу всплывает огромный золотой шар. Первые солнечные лучи прогоняют сонливость, а вместе с ней тает наша беседа. Теперь не до рассказов, мы практически у цели небольшого, затерянного в море островка. Дно хорошо освещено, можно начинать промысел. Сири проверяет компрессор, сын же его тем временем надевает маску и пояс с тяжелым грузом. Все в порядке, пора уходить под воду. Негромкий всплеск, и резиновый шланг скользит в глубину, словно бесконечно длинная морская змея. Вокруг опять все спокойно, как будто бы и не было человека, исчезнувшего в пучине. Сири пристально следит за направлением движения шланга. Наконец становится ясно: сын добрался до места и приступил к промыслу. Теперь можно снова поговорить.

— А вы в самом деле напишите о племени Чао Лей? В чем нас только не обвиняют там, на берегу! — начинает старейшина разговор. — Мы и бездельники, и безответственные люди, не думающие о завтрашнем дне. Если есть у нас рыба, то мы не выходим на промысел, пока ее не съедим. А как и где хранить новый улов? В деревне нет холодильных камер и даже простых холодильников. Если перекупщик не берет товар, что делать с рыбой? Выбросить на свалку? Говорят, что Чао Лей беззаботны как дети. И в свидетельство тому приводят даже такой пример — в их языке, мол, даже отсутствуют такие слова, как «опасность», «проблема». Но ведь опасности и проблемы — неотъемлемые спутники всей нашей жизни.

— Не спорю, — продолжает он через минуту, — у моего народа, впрочем как и у других, немало недостатков. Но посмотрите, как мы плотно спаяны, как заботятся младшие о старших, какой свободой пользуются наши женщины, как всегда мы готовы прийти на выручку друг другу.

Сорок пять минут, отведенные ловцу на пребывание под водой истекают. Пора его поднимать на поверхность. Вот мы видим черную копну волос, потом и всего ловца, которому помогают взобраться на борт с тяжелым грузом. В его сетке-мешке — раковины самой причудливой формы. Юноша тяжело дышит, будто его легкие хотят запастись кислородом на всю оставшуюся жизнь. Ничего, отдохнет и придет в себя, говорит отец.

Через несколько минут под воду уходит сам Сири. Так отец и сын меняются целый день с часовым перерывом на обед. Невольно мысли возвращаются к словам о спаянности и взаимовыручке среди Чао Лей. Если ты надежно гарантируешь жизнь твоего товарища по промыслу, то и он отвечает тем же. Как в альпинистской связке: либо выживешь и покоришь вершину, либо без страховки друга сорвешься в пропасть.

Когда солнце приближается к закату, лодка ложится на обратный курс. На дне ее неприглядной темно-бурой горой громоздятся раковины. Рассмотрев как следует улов, Сири замечает: ничего ценного. За стоящими раковинами надо уходить далеко и без журналистов.

— А что вы называете стоящей добычей? — спрашиваю я. — Жемчуг?

— К сожалению, натуральный жемчуг в Андаманском море большая редкость. Найти его — что выиграть автомобиль в лотерею. Даже просто раковины-жемчужницы сами по себе не частое везенье. Продаем их по семь долларов за штуку. Покупает их японо-тайская фирма «Пёрл нага компани». На ее плотах у берегов Пукхета десять тысяч раковин.

Сири настроен благодушно и охотно делится знаниями о жемчужном промысле. В Андаманском море ловятся два вида жемчужных раковин. Самая крупная Хон мук джан (Пинктада максима) наиболее дорогая: семь-восемь долларов за штуку. Ее добыча составляет около 20 тысяч штук в год. Остальные 80 тысяч раковин, добываемых жителями деревни, принадлежат к дешевому виду. Их продают по семь долларов за килограмм перламутра.

Трудное это дело — выращивать жемчуг, продолжает мой собеседник. Я не говорю о сложности операции, которой подвергаются раковины. Еще хлопотнее сохранить их живыми в послеоперационный период. На плотах «Пёрл нага компани» для них создаются курортные условия. Выбираются такие участки моря, где абсолютно чистая вода, изобилующая планктоном, и, что не менее важно, господствует абсолютная тишина. Шум моторки или скутера может погубить капризного моллюска. Работники фирмы ежедневно следят за температурой воды, регулярно перевертывают жемчужницы с боку на бок, совсем как младенца в колыбели. Через три года раковину вскрывают и извлекают выросшую жемчужину. Далее снова операция. За пятнадцать лет жизни Пинктада максима способна дать от трех до пяти жемчужин.

Со вторым видом раковин, если они пригодны для дела, а не для использования в качестве простого источника перламутра, забот меньше: они неприхотливы, дают жемчужины через девять месяцев, причем не по одной, а по две, по три. Зато Пинктада максима производит жемчуг идеальной сферической формы и нежно-розового цвета, что больше всего ценится в Таиланде. Голубые, черные и другого цвета жемчужины не пользуются популярностью, их экспортируют за рубеж.

— Знаете, поиск раковин на морском дне не только прибылен, но и увлекателен. Испытываешь то же чувство, что и охотник в джунглях, когда он преследует редкого зверя. Хон мук джан сегодня тоже редкость, и, наверное, вскоре этот вид совсем исчезнет… Так же как и мы, люди племени Чао Лей, невесело заканчивает мой собеседник.

Грустные и, кто знает, возможно, пророческие слова. У членов племени нет надлежащих материальных, социальных и медицинских условий. Дети лишены образования и не знают даже тайского — языка страны, в которой живут. Они жертвы эпидемий и самых разных детских заболеваний, что постоянно процветают в антисанитарных условиях деревень. Средняя продолжительность жизни мужчин племени не достигает шестидесятилетнего рубежа. В 50 лет многие из них теряют зрение и слух — сказывается специфика профессии.

Рядом с пляжем Равай есть крупнейший на острове магазин даров моря. Его стоянка заполнена огромными туристическими автобусами. Здесь прекрасный выбор морских диковин и шедевров народного мастерства. Торговля идет весьма бойко. Разве не заманчиво богатому американцу или немцу увезти на родину редкую раковину каури, дамскую шкатулку из перламутра, лампу или дорогое зеркальное трюмо в обрамлении раковин-жемчужниц? За столпотворением туристов наблюдает со стороны парень атлетического телосложения. Сотрудник безопасности? Не похоже. Слишком много на нем драгоценностей — толстая золотая цепь на шее, золотой браслет на руке и перстень с крупным бриллиантом.

Подхожу к нему и слышу равнодушное: что вам угодно? Для него я один из любопытствующих, их немало в магазине. Они фланируют у витрин с горящими глазами, рассматривают, как в музее, шедевры прикладного искусства и… ничего не покупают. Несмотря на молодость, у парня выработался навык безошибочно определять, кто есть кто. И в этом случае он, безусловно, прав — содержание моих карманов оставляет желать лучшего. Но тем приятнее наблюдать за переменой на его лице, когда протягиваешь журналистское удостоверение, выданное Департаментом по связям с иностранной прессой при премьер-министре Таиланда. Парень расцветает в любезной улыбке:

— Разрешите мне быть вашим личным гидом. Надеюсь, вы расскажите о нашем магазине в печати.

Сомчаю Патамакантину всего 26 лет. Три из них он специализировался по бизнесу в американском колледже. Сейчас командует магазином фирмы «Пукхет сишелл», принадлежащим его отцу.

— Вас интересует, как идет мое дело? — переспрашивает он. — Неплохо. Только в США я поставляю ежегодно товар на сотни тысяч долларов. Планы еще обширнее — открыть в Вашингтоне и Нью-Йорке сеть своих магазинов, а здесь, в Равай, закончить строительство музея морских даров, который уже сам по себе станет броской рекламой для фирмы. Без перспективных, продуманных планов в бизнесе нечего делать.

Я рассматриваю экспонаты, предназначенные для будущего музея, и спрашиваю себя: неужели они были такими же неприглядными раковинами, что лежали на дне лодки Сири? Да, такими. Их просто обработали талантливые мастера. У «Пукхет сишелл» есть соответствующий собственный завод. И не только он — моторные лодки, компрессоры, акваланги, орудия лова. Все это сдается в аренду людям из племени Чао Лей.

— Они никогда не будут иметь ничего своего, — пренебрежительно изрекает мой гид. — Эти люди постоянно в долгах. Ссужаем им деньги, а они пропивают их или проигрывают в карты.

Звучит вроде объективно. Я сам наблюдал подобную картину в деревне на пляже Равай. Но наследник владельца компании умалчивает о другой, возможно, более главной причине безденежья цыган моря. Их просто обворовывают те же бизнесмены из «Пукхет сишелл». К примеру, за редчайшую каури они платят ловцу 20 долларов, а в Соединенных Штатах или Европе выручают за нее несколько тысяч.

Перед возвращением в Бангкок захожу для беседы к заместителю туристического бюро провинции господину Сатиту Нилловонгу. Он не делает секрета из будущей участи племени Чао Лей. У цыган моря нет иного выхода, помимо полной ассимиляции, уверенно предрекает он. Да, речь идет о стопроцентном врастании в тайский образ жизни, в нашу культуру, об отказе от языка и глупых традиций.

В Таиланде помнят о Фаберже

…Снова о таиландской экзотике. Как не рассказать о следе, оставленном в этой стране легендарным Фаберже — главным поставщиком ювелирных изделий российского царского двора, о современных продолжателях его дела в Бангкоке, о сапфировых копях и рубиновых приисках Чантхабури.

«Вы действительно планируете совершить поездку на границу с Камбоджей? — допытывался мой переводчик и секретарь, майор министерства внутренних дел. — Вы же помните просьбу МИДа не бывать там, где стреляют. Полпотовцы, узнав, что в район боевых действий едет советский корреспондент, могут запросто продырявить нас обоих». Но с момента мидовской просьбы минуло уже несколько лет, да и не хотелось покидать страну, не заглянув в один из самых экзотических уголков, закрытых для большинства иностранных туристов. К тому времени меня уже было трудно удивить красотами таиландских пейзажей. Но на этот раз мне так хотелось остановить машину в царстве цветущих джунглей, когда шоссе свернуло в сторону гор, оставив позади скучные рисовые поля. Неудержимо манили к себе радужные кроны цветущих кустарников, солнечные плоды грейпфрутов в садах, пятнистый камуфляж каучуковых плантаций, диковинные цветы тропиков. А вон тот почти сказочный домик! Как, наверное, хорошо было бы прожить в нем остаток жизни среди вечной зелени и цветущей природы! Опыт, однако, подсказывал: нет, не прижиться здесь приезжему из России. Чисто физически не прижиться. Чужака стерегут приступы аллергии на непривычные запахи, три сотни видов ядовитых змей и ночами всегда проигранная битва с москитами.

На пути из Бангкока где-то в ста километрах я заметил спецмашины «наружки». Они действовали профессионально, вовремя менялись и отставали, не садились совсем уж на хвост. И так все оставшиеся триста километров до самой границы с Кампучией. Я был не новичок и не пытался нарушать правила не уходил от преследования, не делал неоправданных остановок, не щелкал камерой у военных объектов. Надо уважать нелегкую работу сотрудников контрразведки. Ты к ним по-человечески, и они к тебе тоже. Результат никаких проколотых шин, инцидентов с твоей машиной и благополучное возвращение домой. Каждый делает свое дело.

Вот он, наконец, шестидесятитысячный городок Чантхабури, небогатый туристическими достопримечательностями. Из истории в сегодняшний день пришло немногое — стены старинного форта, здание тюрьмы, построенной когда-то французами, и буддистские храмы на вершинах невысоких здесь гор. Впрочем, в памяти людей сохранилась еще легенда о королеве, катавшейся в лодке и утонувшей в местной речке на глазах у десятков людей. Никто не стал спасать супругу Рамы V. Обычай запрещал под страхом смерти дотрагиваться до священных королевских особ. Монарх, который, кстати, посетил в свое время Россию по приглашению Николая II и ставший активным сторонником сближения с Петербургом, похоронил жену на одном из холмов Чантхабури у красивого водопада. По его приказу в Таиланде не только одели армию в русскую форму, но и закупили целую коллекцию драгоценностей фирмы Фаберже. Сейчас это единственная коллекция работ знаменитого ювелира во всех странах Азии и Дальнего Востока. Доступ к частной королевской коллекции открыт лишь немногим. Мне довелось впоследствии увидеть лишь один из шедевров Фаберже брошь с портретом сына Рамы V, выполненным на эмали в обрамлении ярко-голубых сапфиров. В них виделось многое: и морская голубизна в ясную штилевую погоду, и загадочный свет таинственных звезд, что запечатлелся навсегда в чудном творении природы.

Мы еще вернемся в городок, а пока наш путь на рубиновые прииски возле самой границы. Счетчик отсчитывает шестьдесят километров — и мы у цели. Длинный ветхий мост переброшен через воды широкой реки. Он рубеж, где кончается современное шоссе. Дальше на том берегу немощенные улицы кампучийской деревушки, проселочная дорога, перепаханная колесами бронетранспортеров и тяжелых военных грузовиков. Там идет война. Нам объясняют, что подниматься на мост нельзя — пограничная зона. А мы и не собираемся. Любопытство удовлетворено, теперь вперед — на рубиновый прииск.

Заменив кроссовки резиновыми сапогами, мы бредем по вязкому илу одной из речушек — туда, где промысловики копошатся по пояс в воде. Особыми черпаками они подхватывают донный грунт и высыпают его в похожие на сито корзинки. Далее корзинки опускаются в быстрые воды реки. Глина, песок быстро вымываются. На дне плетенок остаются лишь камушки. Следует тщательный осмотр, и вдруг — есть! Нам показывают пару мутных красноватых корундов. Нашел бы их сам, тут же выбросил обратно в реку. Ничего впечатляющего, они и близко не похожи на кроваво-красные камни, что блестят очарованием в витринах модных ювелирных салонов Бангкока.

Больше всего сегодня повезло пожилому человеку в очках. Он достает из кармана рубашки целлофановый пакетик с «уловом». В нем не менее десятка рубинов. Я ловлю завистливые взгляды его коллег. Среди них немало стариков, детей, женщин. Как тут не позавидовать — десять часов в воде под палящим тропическим солнцем и горечь разочарования к концу дня. Везет не каждому.

Следующий этап поездки — сапфировые копи, где ведется не кустарная, а механизированная добыча драгоценных камней. По дороге мы слушаем рассказ нашего бангкокского гида Фрэнка. Он знает, кажется, все о добываемом здесь ювелирном сырье. Почему рубины ценятся так высоко на Востоке, задаю ему свой первый вопрос. Ведь уже почти сто лет назад на Западе научились синтезировать искусственные корунды, не уступающие по красоте, игре света и цвету природным камням.

Причин много, говорит Фрэнк. Любая женщина из состоятельной семьи никогда не наденет украшение-подделку. Для нее это значит уронить свой престиж, пусть даже в собственных глазах. Помимо этого, в Таиланде с драгоценными камнями связаны древние поверья. Наши предки считали, что люди на земле и бескрайний космос — одно неразрывно связанное целое. У каждого человека своя планета, и она влияет на его судьбу. Происхождение изумруда связывали с Меркурием, алмаза — с Венерой, сапфира — с Сатурном, а рубина с Солнцем. Если станешь носить камень своей планеты, под знаком которой родился на свет, тебя ждут удача и счастье. И, кроме того, завидное здоровье. «Твой камень» нейтрализует вредные космические лучи, оставляя только те, что приносят пользу. Настоящий рубин, к примеру, врачует сердце, мозг, силу и память человека. Постоянно его носящий приобретает власть над людьми. Недаром когда-то рубин ценился дороже бриллианта. О какой подделке тут может идти речь! Кстати, роль настоящего рубина велика сегодня и в технике. Его называют «лазерным камнем». Из рубинов изготавливают стержень чудо-прибора, что стягивает световые лучи в тончайший пучок, мощность которого в миллиарды раз больше, чем удельное излучение с поверхности Солнца.

Разговор прерывает дорожный указатель с названием сапфировых копий. Резко торможу у банановых зарослей. Неподалеку видна израненная, лишенная всякой растительности земля. Словно местность подвергли массированной бомбардировке с применением напалма. Это и есть механизированный прииск. Его владелец рассказывает, что приобрел перспективный участок за восемь тысяч американских долларов. Еще двенадцать тысяч вложил в покупку помп, драги, трактора. С помощью техники срезал несколько метров верхнего слоя земли до самой сапфирной жилы и приступил к добыче.

У нас на глазах мощные насосы разбивают породу, растворяя ее в струях воды. Помпы перекачивают раствор на вибрирующую драгу. Вода и глина уходят через решетку, а по ленте к конечному пункту поступает то, что осталось, кусочки твердой породы с вкрапленными сапфирами. Там их сортируют и отбраковывают специалисты. Ежедневный доход владельца прииска — не менее тысячи долларов. Бывает значительно больше. В проигрыше остается только земля. В ближайшие десятилетия овраг, лишенный плодоносного слоя, не способен дать что-либо полезное человеку. В муссонный период он превращается в глубокое грязное болото, в котором плодятся москиты, комары, бактерии инфекционных желудочных и других заболеваний.

В пятницу утром я не узнал Чантхабури. Сонный городок преобразился, расцвел, как принцесса из сказки, сбросившая оковы злого колдовства. На центральных улицах возникли импровизированные рынки драгоценностей. Торговцы расположились с лотками прямо на тротуарах. В передвижных ларьках состоятельных коммерсантов — целые коллекции сапфиров и рубинов. Шумный торг кипит до понедельника, целых три дня. Его участники прибыли из Бангкока и столиц других стран. Торговля идет очень бойко. Невольно поддаешься соблазну приобрести что-то для оставшейся в Бангкоке жены. Не спешите, отрезвляет гид. Вам могут подсунуть искусную подделку. Если в ваши планы входит купить дорогое изделие, без помощи опытного оценщика-специалиста не обойтись. Советую не экономить на его гонораре, иначе потеряете неизмеримо больше.

Подделки… Местные ювелиры в совершенстве освоили их производство. А в Бангкоке пошли еще дальше — научились «лечить» дефекты природных камней, делать их более красивыми, чем создала мать-земля. 80 процентов добытых драгоценностей подвергаются на фабриках термообработке или врачеванию с помощью радиации. В рубинах устраняют природные пузырьки, ускоряют процесс их «старения». Таиландские специалисты подвергают «лечению» и сапфиры. И не только свои, относительно дорогие, но и главным образом молочно-белые от природы и поэтому дешевые цейлонские камни. Им придают стойкий голубой цвет, который потом никогда не исчезает. Этот метод считается одним из строго охраняемых секретов. Мне напомнило все это разговор с одним из финансовых воротил, который пригласил корреспондента ТАСС отужинать в бангкокском клубе миллионеров. Месячный членский взнос там составляет четыре тысячи долларов. Но не это удивило меня. В шок поверг семидесятипятилетний французский коньяк, который поставили нам на стол.

— Я не думаю, что он в действительности налит из бочки, пролежавшей в подвалах три четверти века, — отрезвил меня тайский магнат. — Современная технология позволяет изготовить такой коньяк в значительно более короткие сроки. Причем по вкусу и аромату он не будет отличаться от тех сортов, что действительно старели во французских подвалах более семидесяти лет. Такие чудеса научились творить и мы — не с коньяком, а с драгоценными природными камнями.

Узнав, что я собираюсь поехать на ярмарку в Чантхабури, собеседник, распив со мной пару ароматных рюмок французского напитка, стал еще словоохотливее:

— Разрешите дать вам совет: никогда не жалейте денег на драгоценные камни. Их покупка — беспроигрышный вклад с большими процентами. Доллар то и дело падает, с золотом творится что-то неладное, акции на Нью-Йоркской бирже, а следовательно, и у нас, катятся вниз. А ценность камней постоянно растет. И обратной дороги нет, как для старика, захотевшего было вернуть свою юность. Сколько стоил бриллиант «Граф Орлов», подаренный Екатерине Второй ее приближенным? Думаю, не так уж и дорого, если перевести его цену в современные деньги. В наше время такой бриллиант не купишь вообще. Он и подобные ему ювелирные шедевры превратились в национальное достояние. Не забудьте при этом, что камни — уникальное создание природы, произведенное ей миллионы лет назад. Повторения нет, да и кладовая земли далеко не бесконечна. Она скудеет прямо-таки на глазах. И еще одно: мода. Стекляшки, бижутерия уходят в прошлое. Известно, мода не приходит сама по себе. Ее создают те, кто заинтересован в сбыте товаров. Разве могут конкурировать с ювелирными гигантами производители дешевых поделок! Ювелирные фирмы способны сегодня вложить колоссальные деньги в рекламу. Они оплачивают телепередачи, материалы газет, производят рекламные фильмы, организуют чуть ли не ежемесячно выставки-продажи изделий как для широкого круга, так и для состоятельного покупателя.

Мой собеседник протягивает мне тисненую золотом карточку.

— Возьмите это приглашение. Возможно, оно вас заинтересует. Моя фирма проводит в клубе «Тиара» демонстрацию новейших моделей украшений из бриллиантов, сапфиров и других камней. Среди приглашенных — только представители высшего бангкокского света.

И чтобы совсем заинтересовать меня:

— Заметьте — каждое приглашение имеет свой номер. В конце просмотра состоится лотерея. Повезет — выиграете кольцо для супруги с бриллиантом в один карат или сапфировый браслет за две тысячи долларов. Утешительные призы тоже представляют интерес — неоправленные драгоценные камни и даже телевизоры «Сони» самой последней модели.

Мне в Тиаре повезло не в смысле выигрыша. Просто довелось впервые поглядеть на жен аристократов не на дипломатических приемах или государственных торжествах, когда на лицах застывают протокольное выражение и деланные улыбки, а в неофициальной житейской обстановке. Что за пестрая палитра чувств обуревала представительниц знати, стоило увидеть им дорогой великолепный шедевр. Нет, не чужды им были и женское любопытство, и зависть к тем, кто заказывал тут же себе такое же чудо ювелирного искусства, и попытки некоторых скрыть тот факт, что подобные дорогие покупки, увы, нынче вовсе не по карману их обедневшим аристократическим мужьям.

Позднее я позвонил президенту «Уорлд джювелз трейд сентер» и поблагодарил за предоставленное удовольствие.

— Не стоит, — послышалось в трубке. — Я хотел показать вам, что таиландские ювелиры идут по стопам российского Фаберже. Он знал толк в рекламе — не только продавал свои изделия, но и делал подарки людям, близким ко двору. Эти знаки внимания, как и наши лотереи, окупались с лихвой новыми заказами и сообщениями газет и журналов о редкостных достоинствах даров.

Но вернусь в Чантхабури. В понедельник городок обрел свой обычный провинциальный вид. Ярмарка закончилась, чтобы снова начаться через неделю. Гид предлагает по пути в Бангкок заглянуть в район горы Као-плой-ваен (в переводе — Холм сапфирового кольца). Холм как холм, ничего особенного. Исключение разве — множество механизированных и кустарных приисков. Популярность горы среди старателей обусловлена легендой. Как-то ночью в древние времена в небе появилась необычно яркая звезда в окружении маленьких спутниц. Пришельцы из космоса прочертили огненную дугу в темноте и обрушились на гору Као-плой-ваен. Земля содрогнулась от встречи с гостями из далеких миров. С тех пор люди стали находить здесь диковинные сапфиры. В них превратились планета-мать и ее дети-звезды.

Пора прощаться с сонным городком. Рывок по скоростному шоссе — и он остается где-то вдалеке. Вместо домишек пригорода за задним стеклом снова появляются машины сопровождения. Их пассажиры любезны — русский журналист не совершил недозволенных поступков. Они подходят ко мне на заправках, интересуются дальнейшим маршрутом. Убедившись, что все в порядке, они прекращают опеку и перестают маячить за нашей «тойотой». Теперь уже нас ничто и никто не отвлекает. Фрэнк, по-видимому, считает: самое подходящее время продолжить загрузку компьютера моего мозга новой информацией о ювелирном бизнесе Таиланда.

Фирму Фаберже, по его словам, невозможно даже сравнивать с нынешними таиландскими ювелирными гигантами — настоящие концерны с самыми современными фабриками и лабораториями. На них работают замечательные специалисты. Руководство компаний не жалеет средств на совершенствование их мастерства — регулярно организовывает курсы повышения квалификации, посылает учиться и участвовать в международных выставках за рубежом. Совет директоров фирм не жалеет средств на поощрение за удачные творческие находки, на научные исследования, закупку новейшей техники. Результат Таиланд, не располагая серьезными запасами месторождений драгоценных камней, стал в последнее время одним из ведущих поставщиков ювелирных изделий на мировой рынок.

— Говорят, что секрет такого успеха в дешевизне местных рабочих рук, прерываю рассказчика.

— Не думаю. Ваша страна может гордиться скрытыми в недрах земли богатствами, но отнюдь не оплатой труда ювелиров. Она значительно ниже, чем в США, Голландии, Израиле и даже в Таиланде. Почему же тогда вы экспортируете на рынок главным образом сырье, а не готовые изделия?

В самом деле — почему? Вспоминая сегодня об этом разговоре в машине по пути в Бангкок, я думаю: быть может, причина в отсутствии средств на подобающее развитие ювелирного дела? Или в лености мысли и непрофессионализме руководства страны, которое предпочитает торговать нефтью или ходить по миру с протянутой рукой? Так проще, чем шевелить мозгами. А долг? Пусть его оплачивают потомки. Известный принцип: лишь бы продержаться у власти, а там, после нас, хоть потоп! Подстать им и большинство «новых русских».

Интересна в таиландском ювелирном бизнесе деловая концепция — будущее за сторонниками постепенного роста доходов. Да, прибыль остается их основной целью. Но, заметьте, — разумная прибыль! На первом плане принцип: не грабить клиента, не стараться обвести его вокруг пальца. Обманутый покупатель никогда не придет к вам снова, разнесет дурную славу о вас среди родственников, друзей и просто знакомых. Словом, фирма и покупатель в одной связке. Уцелеть они могут лишь при взаимном доверии.

В дымке на горизонте появились контуры далеких небоскребов столицы. Все, приехали. Хватит экзотики, пора браться за основное дело политическую информацию для Москвы. На телетайпной ленте корпункта ждут телеграммы с указаниями редакции: сосредоточиться на подготовке материалов в духе последних решений Политбюро ЦК КПСС. В Союзе полным ходом идет перестройка. Перестраивается все — и международная политика, и экономика. Если в политике налицо определенные успехи за счет игры в поддавки, то в экономике провалы и неудачи. У народа возникают извечные вопросы: что делать, и кто виноват? Виноват, естественно, не Горбачев, автор перестройки. Вся ответственность за провалы, за пустые полки магазинов, за голод в провинции, за растущую преступность, за стремление национальных республик покинуть дом «старшего брата» лежит, конечно, на прежнем руководстве. Чтобы сохранить в своих руках власть, необходим отвлекающий маневр. Так на свет появляется горбачевская гласность. Во всеобщее избиение партийного и чиновного аппарата призывают внести вклад в первую очередь журналистов, в том числе зарубежных корреспондентов ТАСС.

Надо ли говорить, что большинство из нас голосуют за гласность обеими руками. Язвы прошлого надоели всем. Верится, рассказав о них в печати, мы откроем путь в светлое будущее для страны.

«Ошибки» контрразведчика и корреспондента

…Язвы прошлого. Их хватает в нашей политике даже в далеком Бангкоке. В Москве бушуют ветры перемен, а здесь все по-старому, как в не столь далекие времена. Стоило нашему молодому, принципиальному консулу Саше Петракову заговорить о финансовых нарушениях в посольстве, как он тут же получил по носу от посла на партийном собрании. В центр ушла шифровка с информацией о «склоках», мешающих нормальной работе посольства. Генератором их был объявлен тот же Александр Петраков — дипломат, который пользовался уважением коллег по работе в Таиланде. Посол заранее праздновал победу над строптивым консулом. Дескать, на кого посмел замахнуться мальчишка! На меня, еще недавно заведующего одним из отделов МИДа! В сталинские времена согласно табели о рангах эта должность приравнивалась к маршальской! Посол не знал деталей из индийского и московского периода жизни Саши, что были известны лишь самому узкому кругу его близких друзей. Первые признаки прозрения у него наступили позже, когда из Москвы вопреки его шифровке пришла другая шифротелеграмма о награждении Александра Алексеевича Петракова высоким боевым орденом за выполнение важного правительственного задания.

Что посол! О характере этого задания ничего не было известно даже резиденту, чьим подчиненным являлся консул. Близкие друзья были в курсе некоторых — повторяю: лишь некоторых — былых служебных успехов Саши, хотя более подробное знание пришло много лет спустя, когда уже не стало СССР, да и сам Саша ушел из органов в отставку. В восьмидесятые Саша грамотно выполнил среди других два непростых поручения руководства КГБ. Он сумел вывезти из-за границы двух сотрудников МИД и КГБ, завербованных американской разведкой. Первым был Александр Баранов, молодой референт советского генконсульства в Сурабайе. В Центре стали догадываться, что в Индонезии среди наших дипломатов появился «крот». Подозрение пало сразу на троих. Было принято решение отправить их по очереди в Москву на советском пароходе. Почему не самолетом? Опасались, что, узнав о внезапной срочной отправке, потенциальный шпион может элементарно сбежать к американцам. Другое дело пароход. В этом случае легче поверить в истинность внезапного выполнения ответственного служебного поручения, никак не связанного с высылкой и подозрениями в шпионаже. К тому же в долгом пути можно провести и самое тщательное дознание. К чему отправлять человека сразу из «Шереметьева» в Лефортово, держать его в камере? Он всего лишь подозреваемый, а не выявленный американский агент. Окажись он невиновным, как тогда оправдаться перед МИДом? Времена-то другие, не сталинские, когда можно было делать все, что захочешь. Для такого дознания как раз и направили Сашу вместе с еще одним опытным разведчиком-кадровиком. Командированные подсели на судно в Адене. До Ленинграда было достаточно времени, и они не теряли его даром. Молодой подозреваемый оказался на редкость толковым мидовцем прямо-таки с феноменальной памятью. Недаром он привлек к себе внимание американской разведки, хотя в силу незначительной должности в консульстве не мог представлять сиюминутного оперативного интереса. Но в Лэнгли сидели думающие разведчики. Они работали на перспективу. Но и наши «простые пассажиры» были шиты отнюдь не лыком. Саша Петраков провел с подозреваемым серию бесед, что называется по душам, сумев ювелирно припереть его к стенке. Шеф КГБ Крючков нервничал, слал на судно телеграммы, требуя дать четкий ответ: шпион подозреваемый или нет? Что вы, мол, зря теряете время, прохлаждаясь подобно туристам на корабле. Перед Ленинградом Александр Баранов признался, изложив на бумаге обстоятельства состоявшейся в Сурабайе вербовки. По возвращении в Центр Петраков подготовил подробный отчет о методах проведенного дознания. 25 страниц машинописного текста ушли в специальную психологическую лабораторию КГБ. Говорят, что их использовал потом при написании докторской диссертации один из крупных психологов советской разведки.

Ну а что случилось в Москве с юной жертвой американского ЦРУ? В прежнее время его бы ждал неминуемый расстрел. В восьмидесятые советские органы действовали более гуманно. Управление внешней разведки совместно с Пятым управлением КГБ разработало план шумной антиамериканской пропагандистской кампании, чьей целью являлось громкое публичное разоблачение подрывной деятельности Лэнгли. В соответствующий отдел ЦК КПСС ушло нестандартное предложение. Первое — Баранова, учитывая его молодость и чистосердечное признание, к судебной ответственности не привлекать. Второе — организовать его выступления по телевидению и в печати с рассказом о «грязных действиях» американских спецслужб. К участию в подготовке пропагандистской кампании привлечь известного журналиста (не буду называть его фамилию, он работает еще и сейчас), поручив ему практическую сторону дела. Как же среагировало ЦК на предложение КГБ? Руководящий орган принял соломоново решение: «Баранова не судить, а кампанию не проводить». Так частично лопнуло предложение площади Дзержинского, внося которое руководство органов рассчитывало на похвалу инстанции за проявленную «политически мудрую» инициативу. Что же касается юного мидовца, то его отпустили на все четыре стороны, правда, выгнав с работы. Он устроился на одну из московских строек. Остается надеяться, что в новой ипостаси строителя он оказался более удачливым, чем в должности референта советского генконсульства в Сурабайе и по совместительству агента американской разведки.

История с Барановым для Саши Петракова послужила всего лишь легкой разминкой. Ему предстояли другие, более сложные дела. Вряд ли стоит перечислять их здесь. Упомяну об одном, когда председатель КГБ, уверившись в способностях подчиненного, лично дал трудное задание Петракову: вывезти с Кубы кадрового советского разведчика, работавшего в Гаване под крышей второго секретаря посольства. Это было сложнее, чем обмануть бдительность молодого сотрудника генконсульства. За плечами этого «дипломата» было многое: институт разведки в Москве, годы работы за границей, профессиональное знание тонкостей захвата и устранения лиц, подозреваемых в шпионаже в пользу противника, и, главное, вечная настороженность, боязнь расплаты за содеянное.

Разоблачить второго секретаря нашего посольства помогли кубинские контрразведчики. Они засняли на видеопленку и записали его несанкционированный контакт с сотрудником ЦРУ на Кубе. Москва приняла решение: вывезти шпиона немедленно. Для проведения операции в Гавану под видом дипкурьера вылетел Александр Петраков. Ему предстояло в сопровождении второго секретаря вывезти и доставить в Москву на судне контейнер якобы с секретным дипломатическим грузом, требующий особой охраны. Агент Лэнгли то ли поверил в рутинный характер предстоящей операции, то ли счел преждевременным бить тревогу — об этом можно только гадать. Собрав свой личный багаж, он отправился на судно. В пути дипкурьер Петраков сумел незаметно досмотреть сумки «дипломата», особенно одну, которую тот охранял с бросающейся в глаза тщательностью. Подозрения оправдались — в небольшом резиновом мешочке оказались шифроблокноты, контактные телефоны, фамилии. Когда в ленинградском порту на «дипломата» надевали наручники, он сказал Петракову: «Я тебя раскусил. Жалею, что не сразу. Надо было спрыгнуть с корабля за борт». Он не знал, что его все равно бы выловили. Днем и ночью за ним велось наблюдение.

Но вернусь из Гаваны в стены нашего бангкокского посольства. Именно здесь мне довелось впервые испытать на себе подлинную цену горбачевской гласности и демократии. На одном из партийных собраний в посольстве я имел неосторожность защитить того же Петракова, которого знал еще по работе в Индии, от необоснованных нападок посла Валькова. Через пару недель объектом критики стал уже корреспондент ТАСС.

Настоящая буря посольского гнева пронеслась над моей седой головой, когда журнал «Эхо планеты» опубликовал присланный из Бангкока материал о том, как мы не умеем торговать, как на площадке под носом у нашего посольства и того же Валькова гниют и ржавеют советские тракторы. Статья иллюстрировалась моими же фотографиями. Масштабная расплата за выступление в духе гласности последовала, однако, позже — в Москве. Во время отпуска посол зашел к генеральному директору ТАСС Кравченко и попросил отозвать меня досрочно в Союз. Тот вызвал своего корреспондента с отчетом на заседание коллегии агентства. Результат для посла оказался неутешительным. Новый генеральный директор ТАСС был известен как объективный и опытный руководитель, чуждый наговорам на своих журналистов, от кого бы они ни исходили. Перед заседанием коллегии он подробно ознакомился с результатами работы таиландского корреспондента, поговорил с соответствующими людьми. В итоге просьбу посла отвергли, а меня поощрили премией — поездками в творческие командировки в соседние Сингапур и Малайзию. Неожиданно досрочно отозвали самого посла и отправили на пенсию. Видимо, все же в ЦК и МИДе было немало трезвомыслящих людей, которые всерьез понимали необходимость отказа от порочных методов работы и односторонней прозападной ориентации во внешней политике. Признаками того стали визиты в Таиланд министра иностранных дел Шеварднадзе и премьер-министра Рыжкова. Кто мог подумать тогда, что вскоре вернутся прежние времена и Восток в российской внешней политике отбуксируют на полузабытые тупиковые пути, а старые хронические болезни прошлого: казнокрадство, взяточничество, профессиональная непригодность власть имущих — расцветут при демократах.

Результаты перестройки ощущали на себе со стороны таиландских властей и западных коллег и мы, советские журналисты. Нас стали приглашать всюду, даже на совместные таиландско-американские маневры «Золотая кобра». И никто уже не косился на твой фотоаппарат и видеокамеру. Таиландцы, которые недавно видели в корреспонденте ТАСС очередного законспирированного шпиона, вдруг предложили после окончания командировки остаться работать в Бангкоке. К ним присоединился дипломат из американского посольства Дэвид Реймюллер, завсегдатай клуба иностранных корреспондентов. Как-то опять он вместе со своей умницей женой вновь подсел ко мне в ресторане за столик и неожиданно задал вопрос: «Борис, ты действительно собираешься вскоре вернуться в Москву? Что тебя ждет там, пенсия? Сколько ты будешь получать?» Узнав, что эта сумма составит в пересчете три доллара, он долго смеялся. А потом словно в шутку бросил: приезжай к нам в Америку! Зарабатывать будешь в две тысячи раз больше.

Резкое потепление бангкокского политического курса объяснялось не одним «человеческим лицом» горбачевского социализма. В августе 1988 года в стране впервые к власти пришел гражданский премьер-министр. Обстановка в мире требовала смены декораций и на таиландской политической сцене. Военным, которые много лет находились у руля, пришлось отступить, чтобы потом при случае опять вернуться на главные роли. Впрочем, Чатчай Чунхаван тоже не принадлежал к чисто гражданской плеяде политических фигур. В свое время он дослужился до генерала и только затем поменял военный мундир на дипломатический. Долгие годы он был послом в государствах, где, по его словам, «хорошо отдыхал и ездил верхом». Вернувшись на родину, он сумел завоевать парламентский мандат, но не очень любил заниматься депутатскими обязанностями. Зато много времени проводил в ночных клубах. Другой его страстью была сумасшедшая езда на мощном японском мотоцикле. Как непохож он был на генерала Према Тинсуланона! И биржа поспешила тут же отреагировать на избрание «первого за 12 лет народного премьера» резким падением акций.

Однако, как это нередко бывает, биржевые спекулянты, играя на понижение, облапошили сами себя. Новый премьер оказался человеком с набором свежих идей. Вместо генералов в погонах он включил в кабинет профессоров университетов и специалистов с незаурядным политическим опытом и умом. Главное достоинство энергичного семидесятилетнего премьера заключалось в умении использовать в интересах дела мозги финансистов, промышленников, военных. Каких только ярлыков ни повесила на него пресса! Если никогда не улыбавшийся премьер Прем Тинсуланон приобрел у журналистов прозвище «никаких комментариев», то Чатчай Чунхаван стал человеком «никаких проблем». Со мной хочет встретиться корреспондент ТАСС и получить интервью? Пожалуйста! Деловые люди хотят создавать совместные предприятия с Москвой? Никаких проблем! Частный бизнес, «локомотив экономики», добивается права на свободную продажу земли иностранцам? Пусть торгует землей! В общем, к 1991 году страна уже была не той, что довелось увидеть в 86-м.