Гибель Византии

ГЛАВА XIX

После двух дней орудийного обстрела османские полководцы предприняли первую попытку штурма Константинополя.

Огромные массы людей от верховий залива Золотого Рога и до Семибашенного замка заволновались и двинулись вперед, оглашая воздух криками, пением, гудением сурр, лязгающим звоном медных цимбал. Не совладав с порядком построения, полки вскоре раздались в ширь и заполнив промежутки между собой, образовали одну сплошную движущуюся цепь. Напоминая реку, вышедшую из берегов, живой поток медленно и волнообразно, повторяя неровности ландшафта, затапливал собой подступы к Константинополю.

Несмотря на жажду подвига, войска не ускоряли шага: пусть вожделение томит грудь каждого, но недостойно воинам Аллаха толкаясь локтями спешить вперед, пока спрятавшийся за высокими стенами враг дрожит и обмирает от страха, от ужаса при одном только виде победоносной рати. И даже полудикие аккынджи, для которых война — лишь увеличенный в масштабах набег на соседнее село, весело крича и гомоня, пытались подстроиться под общий шаг.

Атакующие не несли с собой ни осадных лестниц, ни гибких шестов для преодоления земляных насыпей и завалов. Не было у них даже широких бревенчатых щитов, способных укрыть за собой от стрел и метательных снарядов целые отряды солдат. К чему волочить на себе тяжелое и громоздкое снаряжение, если враг, устрашенный одним видом несметного войска, сам покорно распахнёт перед ним ворота? Однако ров, широкий и глубокий, на некотором протяжении частично заполненный водой — досадная помеха, и потому передние ряды турок несли в руках охапки сучьев и соломы, чтобы, не замедлив общего движения, быстро и доверху засыпать эту преграду.

На валу и выше, на крепостных стенах, не было заметно ни замешательства, предшествующего панике, ни лихорадочных приготовлений к отражению натиска. Укрепления как были, так и оставались будто погруженными в спячку. Лишь кое-где на валу перемещались небольшие отряды всадников и группы горожан копошились возле странных на вид и непонятных механизмов.

Турки приблизились к валу и стали методично засыпать его. Первые ряды сбрасывали фашины и тут же отходили в сторону, уступая место вслед идущим, с тем же грузом в руках. Углубление рва в отдельных местах было засыпано почти наполовину, когда со стороны стен послышался громкий звук сигнального рожка. Горожане расступились вокруг метательных машин и воздух наполнился мелодичным пением спускаемых тетив. Град камней с куриное яйцо величиной обрушился на атакующих; вода во рву вспенилась и поднялась столбами. Турки прянули назад, прикрываясь щитами. Отпор был настолько неожиданен, что воины некоторое время пребывали в растерянности. Но тут с новой силой загрохотали зовущие в наступление большие барабаны. Войска всколыхнулись и бросились вперед. Вновь загудели струны механизмов; заглушая крики осаждающих вразнобой зарявкали пушки на башнях города.

Левый фланг напротив Адрианопольских ворот дрогнул и приостановил движение: пучок цельножелезных стрел одной из гигантских баллист разом сбил с шага передовой отряд, смешав останки людей с комьями взрыхленной земли. Возникло смятение; толпы любопытствующих, несмотря на плети командиров, устремились на крики раненых. Правый фланг также недолго продолжал атаку: перебравшись на другую сторону рва, воины увидели несущиеся прямо на них утыканные острыми гвоздями бревна с колесами по бокам. Испуская вопли ужаса, атакующие поспешили обратно, сшибаясь в беге телами, сбивая друг друга с ног. Тяжелые бревна, подминая под себя людей и разрывая их в клочья железными остриями, докатились до края рва и с треском обрушились вниз, теряясь там в облаках пыли. Весь склон этого участка крепостного вала оказался вычищенным от неприятеля, как языком коровы. Обезумев от страха, уцелевшие помышляли лишь о спасении. Отталкивая друг друга, они прыгали в ров и в кровь обдирая пальцы, карабкались на противоположную сторону.

Только центральная группа войск, составленная из опытных, умелых в своём ремесле солдат, продолжала штурм. Несмотря на град камней из катапульт, прикрываясь щитами от стрел вражеских арбалетчиков, они упорно шли вперед, оглушая себя яростными криками. Хотя потери были велики, туркам всё же удалось преодолеть трехметровую стену первой линии укреплений. Карабкаясь на плечи друг другу, устраивая небольшие завалы из камней и кусков дерева, джебели захватили участок стены и даже попытались укрепиться на нём. Некоторое время спустя они были выбиты оттуда бросившимися в контратаку генуэзцами Джустиниани. Потеряв убитыми более трех сотен солдат, джебели отступили. Крутизна рва и несущиеся вслед стрелы христиан только ускоряли их беспорядочный отход.

С высоты холма, окружённый придворными и советниками, Мехмед пристально следил за атакой и последующим отступлением своих войск. От первого приступа он и не ждал слишком многого, но полная беспомощность своих солдат перед врагом подействовала на султана удручающе. На протяжении всего штурма он не обмолвился ни словом, лишь криво усмехался и трепал за холку коня.

Сдерживая досаду, он произнёс, достаточно громко, так, чтобы его слова не только были услышаны, но и разнесены как можно дальше:

— Мы не настолько самонадеянны, чтобы предположить, будто кучка воинов без особой подготовки овладеет хорошо укреплёнными стенами. Зато нам удалось выяснить то, что непременно нужно было знать: греки неплохо подготовились к осаде, а среди моих солдат робость — не такое уж редкое явление.

Он обвел взглядом лица приближённых.

— Аллах не дал мне достаточной зоркости глаз, чтобы увидеть всю картину боя. Однако в донесениях гонцов ошибки не было: почти на каждом участке войска, получив отпор от неприятеля, торопились вернуться на свои места. Это вызывает подозрение в злонамеренной трусости.

Его голос поднялся до крика.

— Предупреждаю: голова оробевшего будет смотреть на мир с высоты шеста, а его нечистое тело оспорят между собой птицы и бродячие псы! Накрепко запомните мои слова! И пусть гонцы разнесут их до ушей всех воинов султана.

Он дернул коня под уздцы и развернул его на месте.

— Визирь! — Мехмед сделал знак Халиль-паше приблизиться. — Пусть рабы плетут фашины и засыпают ими ров, а пушки тем временем сокрушают стены крепости. Через три дня я объявляю большой штурм. Основной удар будет нанесён в той стороне.

Он указал рукоятью плети в направлении ворот святого Романа.

— И ещё….- он на мгновение замялся.

— Осадные башни, — подсказал визирь.

— Да, — кивнул Мехмед, но тут же задумался. — Меня предупреждали, что их сооружение займет много времени. Менее чем за неделю строители не поспеют.

— Не будем спешить, мой господин, — негромко произнёс визирь. — Осада крепости — дело долгое. К тому же время играет нам на руку. Нужно ли торопить события?

Мехмед пристально взглянул на него.

— Ты прав, Учитель. Прав, как всегда.

Султан тронул коня с места. Визирь в знак признательности приложил руку к груди и пробормотал слова благодарности. Померещилось ли ему или на самом деле, в последней фразе, а точнее, в интонации, с которой она была произнесена, прозвучала скрытая враждебность? Ведь неспроста же ко всем верховным военачальникам были приставлены соглядатаи. Ловя на себе завистливые взгляды придворных Халиль-паша в который раз напомнил себе о необходимости быть как можно более осмотрительным в выборе слов, пусть даже весьма безобидных и не несущих в себе потаенного смысла.

Не прошло и двух часов, как вновь загрохотали молчавшие с утра турецкие пушки. Воздух задрожал от громовых раскатов, над землей поплыли облака порохового дыма. Хотя из-за плохой наводки и малой меткости самих орудий ядра ложились в значительном недолете от стен крепости, турецкий лагерь радостным гулом приветствовал начало обстрела.

Стихнув с наступлением темноты, орудийный обстрел возобновился на следующее утро. Жар огненных языков из жерл и тепло разогретых пушечных стволов быстро разогнали зловонный, пропитанный пороховыми газами туман с близлежащих болот.

Ядра рыхлили землю перед рвом, некоторые перелетали через ров и вдребезги разбивались об стены. Каждое удачное попадание встречалось радостными криками осаждающих. Азиаты вскакивали на ноги, били в ладоши, указывали друг другу место падения снаряда и заливисто хохоча, обсуждали между собой нанесённый врагу урон, потери и смятение в его рядах.

Утомляюще-однообразно ухали большие калибры, вразнобой поспешали за ними орудия помельче. В промежутках между выстрелами окрестности наполнялись звоном зубил камнетесов, тут же, неподалёку, вырубающих из заранее припасённых мраморных глыб новые пушечные ядра.

Ущерб от обстрела не был велик. Горожане потешались по поводу столь бездумной траты дорогостоящего пороха; лишь немногие были осведомлены о том, какой неприятный сюрприз готовится для них османскими пашами.

Несмотря на раннее утро, на прохладу, от которой озноб пробирал по коже, Урбан чувствовал себя превосходно. Короткоствольные пушки, его детища, две из которых были просто огромны, а третье устрашало уже только своими размерами, благополучно были доставлены под стены осаждённого города.

Одно их перемещение стоило немалых усилий, особенно много хлопот доставила самая большая из пушек. Специальная команда дербенджи на всем протяжении пути от Эдирне до Константинополя выравнивала дороги, укрепляла мосты, а кое-где и наводила новые. Две недели бронзовый колосс, с огромным трудом взгромождённый на особо прочную, подстать ему размерами повозку, волокли, ежедневно сменяясь, шестьдесят пар выносливых быков. Не менее двух сотен рабочих шло рядом, удерживая воз в равновесии, не давая ему перевернуться на неровностях почвы и сбросить на землю свой драгоценный груз.

После прибытия, орудия были установлены на заранее подготовленных площадках, откуда стены просматривались, как на ладони. Огромная бомбарда, любовно прозванная турками «Пращой Аллаха», была наведена на укрепления возле ворот Святого Романа, две её спутницы — на верхушки башен, чтобы погрести под обломками защитников второго яруса стен. Подготовка к стрельбе велась пять дней и вот сегодня, на восходе, должен был быть получен приказ задействовать орудия наибольшего калибра.

Венгр придирчиво обвел взглядом выстроенные в ряд корзины с мешочками пороха в локоть толщиной, с десяток почти идеально круглых, вытесанных из белого камня ядер, штабеля волокнистой пакли, предназначенной для заполнения зазоров между снарядом и стволом, мехи с уксусом и маслом для охлаждения орудия, свинцовые бруски для залечивания трещин и пустот, образующихся в металле от страшного жара при выстреле, банники с щетиной из медной проволоки для прочистки ствола. Проверил порох в запальных желобках, глубину залегания ядер, чистоту дульных каналов (даже небольшой, с бекасиное яйцо величиной камень, оказавшийся на пути движения ядра, мог стать причиной порчи ствола). Наконец, в очередной раз взглянув в прорезь прицела, венгр, довольно потирая руки, соскочил на землю. Всё необходимое для начала обстрела находилось на своих местах, оставалось только ждать распоряжения султана.

Урбан не питал ненависти к византийцам. Даже император Константин, некогда пренебрегший его услугами, не вызывал у венгра чувства досады или недоброжелательства. Что ж, если нет в казне денег, достаточных для оплаты услуг наёмных умельцев, винить некого, кроме самих себя. Товар должен сбываться с максимальной выгодой, так уж с незапамятных времен устроен этот мир.

Урбан ещё раз прошелся вдоль орудий. Прикрикнул на двух стражей, прикорнувших в сторонке и безуспешно борющихся с дремотой. Заставил подмастерьев вновь осмотреть подвижные оси механизмов и обтереть тряпками влажные от утренней росы бока орудий.

— Не хныкать, лодыри! — рявкнул он в ответ на их недовольные реплики. — С порохом шутки плохи. Понадобится — в десятый, в сотый раз будете вылизывать пушки сверху и донизу!

Затем повернулся в сторону султанского шатра и прищурился. Показалось ли ему или действительно по дороге ив сторону батареи движется облачко пыли?

Первый выстрел раздался спустя три часа после утренней молитвы. Описав широкую дугу, ядро врезалось в землю в двухстах шагах от кромки рва. Взметнулось огромное облако пыли и, исторгнув из себя град земляных комьев и каменной крошки, медленно поползло в сторону города.

Пока прислуга хлопотала вокруг раскаленного чудища, венгр собственноручно, с помощью рычагов, придал новый уклон стволу, на пять делений выше прежнего по прицельной шкале. Он не сразу заметил, как возле него появился посыльный султана.

— Почему больше не стреляешь? — заорал тот, гарцуя на коне и помахивая плетью. — Наш господин желает знать, как долго ты еще собираешься тут копошиться.

Урбан из-за плеча презрительно взглянул на него.

— Передай нашему повелителю, — произнёс он голосом вышестоящего по рангу, — что пока ствол в достаточной мере не охладится, новый выстрел произвести невозможно. После этого потребно еще не менее часа на прочистку и зарядку орудия. Запомни мои слова и не вздумай исказить их смысл. Не то я палку обломаю об твои плечи.

Гонец удивился и заметно присмирел.

— Я в точности передам твои слова, христианин, — сквозь зубы выдавил он, пряча в глазах недоброжелательство.

И вытянув плетью коня, поспешил обратно. Спустя положенное время орудие выстрелило вновь. На этот раз прицел оказался точен и хотя ядро не смогло пробить внушительную толщу стены, земля задрожала под ногами защитников. Среди горожан поднялось легкое смятение: два человека были убиты и ещё несколько ранено обломками разлетевшегося на куски снаряда. Серьёзных повреждений стенам ядро не причинило. Лишь две большие, в руку толщиной, трещины разошлись в кладке от удара.

В турецком лагере царило разочарование. Потрясённые видом огромной пушки, солдаты в простоте душевной полагали, что после первого же выстрела неприступные стены рухнут, открывая широкий проход вглубь богатого города. Теперь же, видя, что надежды не торопятся сбываться, они огорчённо прищелкивали языками, обсуждая между собой громоподобный эффект стрельбы и её не столь значительный результат.

Однако наблюдатели от европейских государств были иного мнения.

— Раньше я, грешным делом, потешался над варварской тягой турок ко сему большому и поражающему воображение, — задумчиво крутил усы воевода Трансильвании. — Но сейчас понимаю — напрасно. Не пройдёт и нескольких дней, как эта махина проломит в стенах брешь. Перед её мощью не устоит и гранитная скала.

Янке, посол венгерского короля при престоле султана, согласно кивнул головой.

— И это может произойти скорее, чем мы думаем.

Он тронул плетью коня и направился к орудию. Остальные наблюдатели и представители посольств проводили его недоумёнными взглядами.

Хотя Венгерское королевство находилось в состоянии затяжной войны с султанатом, определенный круг сановников, в который входил и воевода Янке, склонялся к миру, пусть даже и ценой значительных уступок. Многие из них небезосновательно полагали, что Византия, находясь под угрозой завоевания, чтобы уцелеть самой, беспрестанно разжигает рознь между неприятелями, стравливая их между собой путём умело спровоцированных конфликтов в пограничных областях. И потому, когда доподлинно стало известно о цели сбора турецких войск, у многих отлегло от сердца. Осада хорошо укреплённого города, как надеялись они, займёт много времени и даст желанную передышку венграм.

Если Константинополь падет, добыча будет столь велика и обременительна, что турецкая армия потеряет боеспособность до тех пор, пока солдатские мошны вконец не опустеют. Султан же, воцарившись на тысячелетнем троне византийских императоров, будет настолько поглощен укреплением собственной власти и возведением новой столицы, что на время позабудет о новых завоеваниях. В случае же поражения турок, армию удержать не удастся: воины разбегутся по домам, а регулярные части опасности не представляют — численность их невелика. И вот тогда уже можно будет подумать об отвоевании собственных земель, попавших под власть султаната. Сам же Янке склонялся к мнению, что первый исход предпочтительнее: меньше риска быть втянутым в войну, ослабнет влияние на молодого короля властного и чрезмерно популярного в народе Хуньяди и к тому же исчезнет навсегда страна — источник раздоров, сеющий смуту не только в мирских делах, но и в Святой Церкви. Не о том ли толковал ему пожилой седовласый епископ, в доме которого он заночевал по дороге в Эдирне?

— Знай, сын мой, — наставительно говорил сей духовный муж, поднимая указующий перст к потолку, — не будет счастья истинно верующим, пока живо гнездо еретизма. Все беды в мире происходят от упорствующих в своих заблуждениях. Как можем мы бороться с магометанами, если не в силах преодолеть раскол в собственных рядах? Когда ради счастья многих нужно пожертвовать малым, а тем паче, вредоносным, нет и не может быть места сомнениям. Загнивающий орган нужно отсечь, чтобы зараза не распространилась и не погубила весь организм.

— Но правильно ли будет, ваше преосвященство, — возражал посол, — отказать в поддержке нашим братьям по вере?

— Еретикам, — сурово поправил прелат.

— Пусть так, еретикам. Но всё же они последователи Святого учения, в то время как мусульмане….

— Скрытый враг опаснее явного.

— Кому может пойдет на пользу, если магометане усилятся на море после того, как завоюют проливы?

— Морями владеет тот, к кому благоволит Всевышний. Корабли итальянских республик господствуют в Леванте. Мореходы Испании и Португалии всё глубже проникают в неизведанные воды Великого океана и западного побережья Африки. Не буду утомлять тебя дальнейшими примерами, лишь приведу в подкрепление своих слов нелегкую участь народов, в бездумном своём ослеплении последовавших за схизматиками — греков, сербов, болгар. Все они томятся под игом неверных, искупая своими страданиями грехи отклонившихся от пути истинного константинопольских патриархов.

Он прочистил горло глотком вина и добавил:

— Господь отвратил свой лик от Византии и свидетельством тому являются многочисленные предзнаменования.

Воевода молчал, оценивая и впитывая в себя каждое слово. Всё это он знал или слышал ранее, но почему-то именно здесь и сейчас услышанное казалось ему откровением, отзвуком его собственных подспудных мыслей.

Прелат продолжал, как бы ведя беседу с самим собой.

— Ещё со времен язычества Константинополь повёл неправедную борьбу с Римом за главенство в Святой Церкви, пытаясь оспорить естественное первоапостольское право святейшего папы быть наставником всех христиан. Борьбу тем более преступную, потому как у человека не может быть двух голов, так и вера наша не должна быть раздвоена. Но именно этого и добились своим упрямством православные патриархи.

Он покатал по столу снятый с пальца золотой перстень.

— Все неудачи крестовых походов происходили от византийских монархов, вступавших в сговор с нечестивцами. Мудрено ли, что Святая земля была выпущена нами из рук, и похоже, уже навсегда. Под потакательством ромеев окрепли полудикие племена сарацин и тюрок. И теперь их орды захлестывают Европу. Христианский мир расколот, порок и скверна воцарились в душах людей. Всевышний гневится на нас за нашу терпимость к безбожникам. До тех пор, пока стены нового Вавилона не падут, не будет счастья на земле последователям учения Спасителя!

Венгр оторвал мрачный взгляд от окна.

— Почему же тогда его святейшество, папа Николай V, даёт своё благословение всем, кто отправляется на помощь Константинополю?

Епископ развёл руками, как бы дивясь вместе с собеседником непостижимости человеческой натуры.

— Его святейшество, да продлит Господь его годы, слишком мягок душой, а следовательно, сентиментален. Он готов даровать прощение даже злейшему врагу, что, впрочем, уже не раз совершал в ущерб самому себе и своей пастве.

Янке согласно кивал головой. Не требовалось большой проницательности, чтобы понять, как люто ненавидит прелат всё, что связано с греко-православной церковью. У самого же посла были несколько другие соображения.

Перемирие c Османским султанатом, к заключению которого он сам приложил немало усилий, находилось в то время на грани срыва. Вознесшийся на плечах народного воодушевления, неугомонный Хуньяди почти в открытую собирал войска и в высокомерии своём даже не скрывал намерений взять реванш за прошлое поражение. Срок перемирия не успел истечь и наполовину, но на границах Венгрии уже зреет новая война. Отдельные группы ландскнехтов и безземельных рыцарей-бродяг, воодушевленных призывами Ватикана к крестовому походу, увеличивали свои ряды за счёт жителей из разорённых турками селений и всё чаще совершали дерзкие набеги на отошедшие к султану области. Янке, как никто другой, представлял себе сокрушительную мощь ответного удара турок.

Зло, таящееся за стенами Константинополя, должно быть уничтожено!

Погружённый в размышления, воевода и не заметил, как оказался у земляной насыпи возле орудийной батареи.

— Кто здесь Урбан, оружейных дел мастер? — громко спросил он по-венгерски.

Долговязый человек в потёртом кожаном камзоле, сидящий на табурете рядом с бронзовой громадой, насторожился и повернул голову.

— Я, — коротко ответил он.

И тут же подозрительно осведомился.

— Кто говорит со мной?

Ещё недавно Янке вспылил бы от одной мысли, что соотечественник может не признать его, а признав, не выразить почтения поклоном, но сейчас, пожив при дворе султана, где порой безвестные люди в короткий срок становились вторыми людьми государства, лишь усмехнулся и назвал себя.

— Последний выстрел был удачен, — похвалил он. — Куда ты собираешься метнуть ядро на этот раз?

— В то же место, что и раньше.

Воевода пожал плечами.

— И сожжешь уйму пороха впустую. Лесоруб не рубит топором по дереву в одну и ту же точку. Он делает насечки сверху и снизу, затем углубляет их, пока не доберётся до сердцевины. Лишь затем сильным толчком валит подрубленный ствол в нужную сторону.

— Каменные стены мало похожи на лес.

— Зато твоя голова сильно смахивает на пень! Если хочешь легко обрушить стены, направь прицел на пять-шесть сажен в сторону от первого попадания. Затем постарайся поразить третьим ядром основание стены. Если и после этого она не осядет на землю, бей в центр образованного треугольника до тех пор, пока кладка не осыплется, как песок.

Урбан призадумался. К Янке приблизился сотник-янычар, ответственный за охрану орудий и, встав прямо перед послом, требовательно спросил:

— Кто ты такой? По какому праву ты смеешь отвлекать от работы слуг султана?

Воевода не удостоил его ответом. Бросив напоследок снисходительно-высокомерный взгляд на долговязую фигуру пушкаря, он повернул коня и поскакал обратно. Сотник не решился преследовать его. Вместо этого он повернулся к Урбану.

— О чем ты говорил с этим гяуром?

Тот хотел было ответить резкостью, но вспомнив, какой подозрительностью окружены все, не исключая даже высших чиновников, и как может быть истолкован разговор на непонятном для шпионов языке, счел нужным сказать правду.

— Этот человек — посол венгерского короля к великому султану. Он дал мне дельный совет и я собираюсь им воспользоваться.