Главный хирург Н. Н. Бурденко

Бурденко часто бывал и в рабочих коллективах, особенно на заводе «Серп и молот».

В то время на заводе были еще случаи производственных травм — они составляли четвертую часть всех случаев заболеваемости.

Медики заводского здравпункта обратились за помощью к хирургу Бурденко:

«Вы учите военных врачей, как помогать раненым, как правильно лечить ранения и боевые травмы. Научите нас, как правильно оказывать медицинскую помощь пострадавшим заводским рабочим».

Однако Николай Нилович взглянул на дело глубже. Он решил выяснить, почему так высока заболеваемость на заводе.

Профессор Бурденко организовал и возглавил комплексную бригаду ученых и врачей — специалистов по гигиене труда, промышленной санитарии, хирургии, терапии и т. д. Вместе с заводскими медиками члены бригады изучили условия труда в цехах, причины заболеваемости, выявили серьезные недостатки в организации производства и техники безопасности. Выводы бригады Николай Нилович передал дирекции и партийному комитету. На заводе внимательно прислушивались к этим советам; все они были затем выполнены — травм и болезней стало гораздо меньше.

Многому научил Бурденко и заводских медиков. Он разработал для них четкую схему организации медицинского обслуживания рабочих (впоследствии эта схема легла в основу методических указаний Народного комиссариата здравоохранения). Долгое время врачи из многих городов страны приезжали учиться, перенимать опьп здравпункта завода «Серп и молот».

…Бурденко работал много и напряженно. Заведующий кафедрой факультетской хирургии 1-го Московского медицинского института, директор Института нейрохирургии, профессор-консультант Военно-санитарного управления Красной Армии, председатель Ученого медицинского совета Наркомздрава СССР, депутат Верховного Совета СССР, многочисленные общественные нагрузки… Дел у него было великое множество — и для всего он находил время.

— Как это вы, Николай Нилович, все успеваете? — спрашивали иногда его сотрудники. — Как у вас на все хватает времени?

— А у меня сутки больше 24 часов, — отвечал Бурденко. И непонятно было, шутит он или говорит всерьез.

Его рабочий день начинался утром с традиционной пятиминутки в клинике или консультации в Главном военном госпитале (тогда он назывался Коммунистическим госпиталем), а заканчивался поздним вечером. Во всех домах в Долгом переулке, где жил академик (ныне улица Бурденко), горели огни, когда Николай Нилович возвращался с работы.

Поднявшись к себе, Бурденко выпивал стакан крепкого чаю и уходил в кабинет. Допоздна, до глубокой ночи не гас там свет.

Еще будучи студентом, Бурденко привык работать по ночам. Маститый ученый, академик, «старейшина советских хирургов» (на одном из научных съездов его избрали председателем Всесоюзной ассоциации хирургов) часто обращался к опыту других, читал и перечитывал солидные монографии, статьи в научных журналах, отечественную и зарубежную литературу.

Лишь около четырех часов утра оп наконец ложился спать — ложился, как старый солдат, здесь же, в кабинете, на жесткой кушетке. А ровно в восемь он был уже на ногах. Через полчаса его невысокую коренастую фигуру можно было видеть на Девичьем поле. Быстрым, энергичным шагом Николай Нилович направлялся в клинику. И вот уже идет «пятиминутка», рабочий день академика Бурденко начался…

«Бурденко занят одной лишь наукой, — писал о нем в очерке один литератор. — Наука поглощает все его время…»

У этого литератора были все основания для такого вывода. Он наблюдал за Бурденко в операционной и перевязочной, слушал его выступления на врачебной конференции в клинике и на совещании ученых в Наркомздраве, видел его на консультации в Главном военном госпитале и за столом в рабочем кабинете Института нейрохирургии. Он знал также, как много и напряженно работал Николай Нилович дома.

И как же удивился литератор, встретив однажды Бурденко в театре! Николай Нилович и его супруга как старые знакомые беседовали с группой актеров.

От изумления автор очерка забыл даже поздороваться с Бурденко.

— Вы — и вдруг в театре? — спросил он, подойдя к Николаю Ниловичу.

— Что-нибудь случилось? — тотчас встревожился Бурденко.

— Нет, нет, ничего не произошло. Просто странно видеть вас здесь.

— Вот вы о чем… — Николай Нилович добродушно улыбнулся, а потом уже серьезно сказал: — Наука и искусство — это родные сестры. Я считаю, что они взаимно обогащают друг друга.

— Николай Нилович — наш старый коллега, — шутливо вмешался в разговор один из актеров, — помнится, он рассказывал, что еще в духовной семинарии выступал в Любительских спектаклях.

— Да, — снова улыбнулся Бурденко. — Я играл Осипа в «Ревизоре», Митрофанушку в «Недоросле» и роли еще каких-то комических резонеров в водевилях. Правда, дальше любительских спектаклей я не пошел, но театр очень люблю.

Увлечение искусством сопровождало всю жизнь великого хирурга. Он хорошо знал литературу, глубоко разбирался в живописи, в музыке.

Как-то осенью 1935 г. редакция газеты «Советское искусство» заинтересовалась его мнением о классической музыке. И Николай Нилович охотно откликнулся. Вот отрывок из его статьи: «Оперы одного из замечательных композиторов XIX века Беллини… всегда оказывают на меня… облагораживающее, возвышающее действие. Я как будто внутренне очищаюсь, и все внутренние движения во мне становятся ясней и целеустремленней… Прослушав иногда какой-нибудь отрывок Беллини или исполнение какого-нибудь произведения Бетховена — все равно, симфонии или сонаты, — я… с необычайной внутренней ясностью и сосредоточенностью иду делать очередную операцию».

Бурденко очень любил драму, балет, оперу.

«…Многое из того, что я видел в нашем оперном и драматическом театре, заставляет меня чувствовать и переживать значительно интенсивнее, чем в годы моей молодости, — писал Бурденко в статье, опубликованной в журнале «Театр». — В опере меня всегда захватывает стремление к реалистическому изображению человека и эпохи, новая, неизвестная до Великой пролетарской революции техника движений, танца, постановка массовых сцен; в драме — необычайная страстность и решительность в подходе к глубочайшим человеческим проблемам интимного или социального, личного или исторического характера».

Новые постановки «Руслана и Людмилы» и «Спящей красавицы» в Большом театре пленили Николая Ниловича свободой, грацией и простотой. Он говорил, что на всю жизнь запомнил спектакль «Егор Булычев» и игру великолепного мастера сцены Б. В. Щукина в театре имени Вахтангова. Выдающийся хирург высоко оценил исполнение В. Г. Добронравовым роли Платона Кречета и талант А. А. Остужева, создавшего ряд бессмертных образов на сцене Малого театра. С глубоким уважением он говорил о вдохновенном и нелегком труде актеров. «Люди славной профессии», — называл он их,

Была у Николая Ниловича и еще одна страсть. Он до самозабвения любил и хорошо знал родную природу. Величавая строгость сибирских просторов, нежная грусть перелесков родной Пензенщины, суровая красота Прибалтики, мягкая лирика березовых рощ Подмосковья — все было близко его сердцу. «Во многих я бывал странах, многое видел, но всегда оставался в убеждении, что нет краше и величественнее моего края!» — писал Николай Нилович.

Еще подростком он любил гулять в лесу, забираясь порой в самую глухомань, слушать пение птиц, наслаждаться чудесным покоем, дышать полной грудью. Люди, работавшие с Бурденко в Нижнеудинске, вспоминали, что его любимым отдыхом было бродить по тайге. Будучи в Москве, Николай Нилович редкие свободные выходные дни проводил на даче, в лесу; как вспоминают его близкие, он восхищался упоительной красотой окружающей природы и откровенно завидовал своему брату Ивану Ниловичу, который работал лесником в Пензенской области.

Внешне несколько суховатый, строгий, Николай Нилович обладал чутким и добрым сердцем. Все, кто знал его близко, помнят, насколько велика была его любовь к людям, особенно к детям. Да и ребята очень любили его. «Самые капризные дети, — вспоминал профессор В. В. Лебеденко, — которые начинают оглашать криком всю клинику, лишь только завидят белый халат, — эти дети улыбались, когда к ним подходил Николай Нилович… Люди, которые мало знали Николая Ниловича, не могли понять, чем он так располагал к себе детей». О своей внучке Танечке, которую он боготворил, он рассказывал даже студентам на занятиях.

Верным другом Николая Ниловича была жена Мария Эмильевна. Педагог по образованию, она отлично владела английским, французским и немецким языками и во многом помогала ему — переводила статьи из иностранных журналов и специальных книг, переписывала по просьбе Бурденко некоторые его научные работы, часто сопровождала Николая Ниловича в командировках. Особенно ценной была ее помощь в последние годы жизни Бурденко, когда состояние его здоровья ухудшилось.

Тесная дружба связывала Николая Ниловича с представителями старшего поколения русских ученых-медиков — невропатологом профессором В. В. Крамером, терапевтом профессором Д. А6 Бурминым, профессорами-хирургами В. В. Турбиным и С. Р. Миротворцевым, академиком А. И. Абрикосовым, старым большевиком профессором Н. А. Семашко и многими другими. Когда

«старики» приходили к Бурденко, разговор неизменно заходил о молодежи, живых и пытливых врачах и ученых, окружавших каждого из них. Обычно скупой на похвалы, здесь, в узком кругу, Николай Нилович, как и его коллеги, высоко оценивал мастерство своих учеников. «Смена растет отличная», — радовался он.

Разумеется, ученые говорили и о международных делах. Всех в те годы тревожили откровенно агрессивные устремления империалистических государств, не скрывавших своего намерения напасть на Советский Союз — первое в мире социалистическое государство.

Бурденко постоянно указывал своим коллегам на необходимость помогать военным медикам разрабатывать насущные проблемы военно-полевой медицины.

Научная и практическая деятельность профессора Бурденко нашла всеобщее признание в нашей стране. В 1935 г„рабочие поедали его своим депутатом в Московский Совет, а затем — членом ВЦЙК 16-го созыва. В 1936 г. профессора Бурденко избрали делегатом Чрезвычайного VIII съезда Советов, который должен был утвердить Конституцию СССР. На съезде он выступил с проникновенной патриотической речью.

…Залитый огнями зал. Делегаты и гости исторического съезда Советов внимательно слушают выступление крупного советского ученого, видного специалиста по военно-полевой и «мирной» хирургии профессора Бурденко. Каждому слышен его негромкий глуховатый голос.

— Я пришел на трибуну, — говорит ученый, — рассказать о тех мыслях и чувствах, которые волнуют медицинскую общественность, и о том энтузиазме, который охватил медицинскую общественность вместе со всем нашим народом в эти великие исторические дни…

Видно, как волнуется этот уже немолодой грузный человек. Это — благородное волнение, рожденное торжественностью минуты. Но вот зал поддерживает его дружными аплодисментами — и волнение сразу проходит.

Бурденко говорит о Советской Конституции: «Нам, работникам медицины, этот всемирно-исторического значения документ… особенно близок, особенно дорог. Предельно ясным и четким языком закона закреплены в нем величайшие победы и завоевания революции, уничтожившие эксплуатацию человека человеком и дающие каждому трудящемуся право на всестороннее развитие его физических и интеллектуальных возможностей… Конституция, — продолжает ученый, — обеспечивает осуществление тех условий предупреждения и лечения болезней, которые являются идеалом и которые возможны только в социалистическом государстве».

Советское государство еще совсем молодо — только недавно ему исполнилось девятнадцать лет.

Профессор Бурденко напоминает делегатам съезда недавнее прошлое страны: тяжелую жизнь трудящихся в царской России, голод, нищету, эпидемии. Смертность населения была одной из самых высоких в мире.

— Теперь, — заявляет он, — мы имеем наряду с высокой рождаемостью и высоким естественным приростом населения резкое снижение общей и детской смертности. Общая смертность понизилась против довоенной почти вдвое. Прирост населения идет быстрее, чем в западноевропейских странах.

Горячими аплодисментами встречает зал слова ученого.

Заканчивая свое выступление, Бурденко обращается уже не только к делегатам съезда, но и ко всему советскому народу:

— Вы, работники фабрик и заводов, вы, герои колхозных полей, вы, стахановцы шахт и авиации, вы создали своими руками эти великие победы, и мы заверяем вас, что армия профессоров, врачей, медицинских работников не отстает и не отстанет от завоеваний на других фронтах культурного строительства!

— Вы, бойцы Красной Армии, помните, что мы будем с вами! Мы будем охранять ваше здоровье, разделим все трудности боевой жизни и, наряду с вами, будем презирать опасность!

— Мы вместе с вами будем черпать наше мужество в энтузиазме великого многонационального народа, когда он будет с оружием в руках защищать достижения своего освобожденного труда!

В зале вновь аплодируют. Делегаты приветствуют уже не только профессора Бурденко — выдающегося ученого и патриота, но и всю многочисленную армию медицинских работников, стоящих на страже здоровья советских людей.

Предвоенные годы были памятны для Бурденко не только участием в Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов, но и многими другими большими событиями. Он становится депутатом советского парламента — Верховного Совета СССР первого созыва. (В феврале 1946 г. его избрали депутатом Верховного Совета СССР второго созыва.) Советские ученые избирают его действительным членом Академии наук СССР. За выдающиеся работы по нейрохирургии ему присуждают Государственную премию I степени.

Но самым знаменательным в жизни Николая Ниловича Бурденко был 1939 год: в этом году он вступил в ряды Коммунистической партии. Выдающийся советский ученый стал в первую шеренгу борцов за коммунизм.

Осенью 1937 г. трудящиеся Ростокинского избирательного округа Москвы выдвинули Николая Ниловича Бурденко кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР первого созыва. Выступая на предвыборном собрании, он произнес тогда проникновенные слова, звучавшие, как клятва:

— Я — сын народа, происхожу из трудовой семьи. Мне

понятны страдания, которые перенес в прошлом мой народ, и те радостные чувства, которые он теперь переживает.

— Я — работник науки. Клянусь приложить все силы, чтобы наша советская наука процветала и дальше, чтобы она заняла первое место в мире.

— Я — педагог и, как педагог, обязуюсь воспитывать новые кадры работников по укреплению и развитию нашей культуры.

— Я — врач и, как врач, обязуюсь заботиться о здоровье трудящихся.

— Я — сын Родины, горячо люблю ее, горжусь ее достижениями и отдам все силы на ее процветание.

Эту клятву он свято выполнил. Всю свою жизнь, до последнего дыхания, Николай Нилович Бурденко посвятил служению Родине, партии, народу.

«Я ОТДАЮ ВСЕ СИЛЫ КРАСНОЙ АРМИИ»

Как-то в конце 30-х годов, заполняя анкету, Николай Нилович Бурденко написал, что был участником трех войн.

Да, в то время только трех — русско-японской, первой мировой, гражданской, в общем, всех, которые пережила наша Родина в начале XX века.

Война всегда ужасала Бурденко страшными масштабами человеческих страданий — он никогда не мог привыкнуть к ним. Но война, особенно гражданская война против интервентов и белогвардейцев, пробуждала в нем и гордость за свой народ, стойкий, мужественный, бессмертный. Он считал своим высоким долгом помогать нашим воинам бить врага. Патриотизм Бурденко был естествен и органичен как любовь сына к отцу и матери.

О Бурденко-патриоте, который и свою личную жизнь, и научную деятельность целиком подчинил одной великой цели, никто не сказал так ясно и просто, как он сам.

— Я провел всю свою жизнь среди бойцов, — заявил он, принимая одну из своих боевых наград — орден Красного Знамени за самоотверженную работу в полевых госпиталях во время советско-финляндской войны. — Несмотря на свою гражданскую одежду, я в душе боец. Мой сын — командир подводной лодки. Таким образом, я кровно связан с Красной Армией. Я отдаю все силы Красной Армии и горжусь своей принадлежностью к ней. Мы, врачи, можем сохранить жизнь огромному большинству раненых. Мы надеемся достигнуть того, что смерть от раны явится исключением и останется смерть от несчастных случаев. Это то, о чем я мечтаю.

Десятилетия его мирного творческого труда были связаны с заботой о советском воине, о повышении обороноспособности родной армии. Бурденко был не просто ученым, деятелем медицинской науки, но и военным мыслителем. Оказывая помощь больному человеку, избавляя от страданий отдельных пациентов, он всегда помнил, что может наступить время, когда эта помощь понадобится тысячам людей, когда искусство и мастерство хирурга потребуется применить в тысячах операционных, и при этом не в блестяще оборудованных клиниках, а в полевых условиях, в подвижных лазаретах, в брезентовых палатках.

В большой и многосторонней научной деятельности Бурденко вопросы военной медицины, военно-полевой хирургии всегда занимали главное место.

В первые же годы Советской власти, когда партия проводила реорганизацию и укрепление Красной Армии, Бурденко принял участие в создании ее военно-санитарной службы. Переехав в Москву, он начал работать хирургом-консультантом Военно-санитарного управления РККА, редактировал «Военно-санитарный сборник», был ближайшим помощником одного из основоположников советской военной медицины, заместителя наркома здравоохранения и начальника Главного военно-санитарного управления Красной Армии 3. П. Соловьева.

По инициативе Николая Ниловича в 1929 г. студентам-медикам начали преподавать военно-полевую хирургию. Четыре года спустя он руководит работой первой в истории русской медицины специальной конференции по военно-полевой хирургии.

Военно-медицинская служба Красной Армии после окончания гражданской войны, в мирные годы, перестраивалась на строго научных основах. Определялась ее структура, намечались задачи военно-полевых хирургов, терапевтов, эпидемиологов, гигиенистов; при этом внимательно изучался опыт различных войн и разных армий.

Правда, этот опыт, как убедился Бурденко, мало в чем мог служить образцом для советских врачей. Империалисты считали солдат «пушечным мясом», им не было дела до судьбы раненых, больных и увечных воинов.

В Красной Армии дело обстояло совсем по-другому. Первые же советские военно-медицинские документы — такие, как утвержденное в 1929 г. «Руководство по санитарной эвакуации в РККА» или принятый в 1933 г. «Устав военно-санитарной службы РККА», — пронизывала мысль о необходимости сохранить жизнь и здоровье раненого красноармейца. В них уже тогда были сформулированы важнейшие принципы лечения раненых и больных на войне — непрерывность,

последовательность и преемственность в оказании медицинской помощи и лечения, принцип эвакуации «на себя», т. е. туда, где быстрее и лучше могли помочь раненому.

Медики стремились добиться максимального приближения квалифицированной медицинской помощи к войскам; важно было обеспечить скорейшую доставку раненых и больных на тот этап эвакуации, где им могут оказать медицинскую помощь в соответствии с характером ранения или заболевания. Была улучшена и структура медицинской службы — ее привели в соответствие с новыми требованиями к системе и методам медицинского обеспечения войск.

Руководствуясь духом подлинного гуманизма, Николай Нилович вместе с группой советских ученых и военных врачей участвовал в организации советской военно-медицинской службы. В ее основе лежит огромная забота о каждом советском бойце. Впоследствии ее стали называть системой этапного лечения с эвакуацией по назначению: дальнейшее развитие она получила уже в ходе Великой Отечественной войны.

Не было у Николая Ниловича такого дня, когда бы он не занимался вопросами военной медицины, когда бы не думал о подготовке к обороне в будущей войне. Он говорил молодым врачам, что война может разразиться, что рано или поздно империалисты нападут на первое в мире социалистическое государство. Нужно активно готовиться к защите Родины.

За годы предвоенных пятилеток благодаря осуществлению ленинской политики индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства была создана мощная материально-техническая база для защиты Родины, усилены авиация и Военно-Морской Флот, произведена коренная реорганизация Красной Армии, увеличена ее численность, значительно выросла ее военно-техническая мощь, была повышена ее боевая выучка.

За пять лет до начала Великой Отечественной войны, выступая с трибуны VIII Чрезвычайного съезда Советов, Бурденко говорил: «Если же кто-нибудь посмеет посягнуть на нашу великую страну, то мы, врачи, медицинские работники, встанем рука об руку с бойцами, приблизим врачебную помощь к боевой линии и сумеем свести до минимума потерю боеспособности и трудоспособности наших железных бойцов!»

Таково было торжественное обещание Бурденко, выразившего мысли и чувства всей медицинской общественности страны.

Для советских медиков — и кадровых военных врачей, и врачей запаса, работавших в гражданских лечебных учреждениях, — нужно было создать глубоко продуманные, научно обоснованные методы лечения раненых. За выполнение этого ответственного задания одним из первых взялся признанный лидер советской военно-полевой хирургии Николай Нилович Бурденко.

На XXII Всесоюзном съезде хирургов в 1932 г. свой доклад Бурденко посвящает одному из самых актуальных вопросов военно-полевой хирургии — борьбе с анаэробной инфекцией, она возникает при попадании в рану микробов так называемой газовой гангрены. В основу лечения и профилактики при этом, подчеркивает он, должна быть положена хирургическая обработка раны и обязательное введение специальных противогангренозных сывороток. Использование сывороток, заявил Бурденко, имеет настолько важное значение, что этот метод лечения должен быть признан исключительно важным с государственной точки зрения в смысле обороноспособности страны. Поэтому нам нужно организовать производство достаточного количества сывороток.

Об обязательном применении сывороток для предупреждения столбняка и газовой гангрены он вновь напоминал в дополнительной главе, которую издательство медицинской литературы «вставило» в изданную в 1933 г. книгу французского хирурга Ф. Лежара. Снова хирург Бурденко выступил страстным поборником применения антигангренозных и противостолбнячной сывороток, которые намного улучшают результаты лечения.

Жизнь, практика военно-полевой хирургии подтвердили глубокую правоту Бурденко (вскоре использование таких сывороток было признано обязательным).

Существенный вклад внес Бурденко в разработку методов борьбы с травматическим шоком.

Шоком медики называют своеобразное угнетение всех жизненных функций организма, возникающее в связи с тяжелой травмой, ранением. Классическое описание шока дал Н. И. Пирогов:

«С оторванной рукою или ногою лежит такой окоченелый на перевязочном пункте неподвижно; он не кричит, не вопит, не жалуется, не принимает ни в чем участия и ничего не требует; тело холодно, лицо бледно, как у трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль; пульс, как нитка, едва заметен под пальцем и с частыми перемежками. На вопросы окоченелый или вовсе не отвечает, или только про себя, чуть слышно, шепотом, дыхание также едва приметно. Рана и кожа почти вовсе не чувствительны… Иногда это состояние проходит через несколько часов от употребления возбуждающих средств, иногда же оно продолжается без перемены до самой смерти… Окоченелый не потерял совершенно сознания: он не то что вовсе не сознает своего страдания; он как будто бы весь в него по грузился, как будто затих и окоченел в нем».

Спасти раненого, оказавшегося в состоянии шока, вывести его из этого состояния было нелегким делом. В одном из своих докладов, сделанном еще в 1935 г., Бурденко проанализировал встречавшиеся ему случаи операционного шока и рекомендовал производить в этих случаях переливание крови. Это был, однако, лишь один из способов борьбы с шоком.

На одной из конференций по военно-полевой хирургии Николай Нилович подробно описал механизм развития шока и привел ценные способы его распознавания. Переходя к практическим мероприятиям, он рекомендовал, во-первых, выделять раненых, находящихся в состоянии шока, в особую группу и организовать за ними надзор и уход; во-вторых, наиболее удобно разместить их, создать им полный покой, избегая всякой дополнительной физической или психической травмы; в-третьих, выбрать подходящую обстановку и время для всякого рода манипуляций и оперативных вмешательств; в-четвертых, стараться лечебные мероприятия выбирать индивидуально для каждого раненого.

Он рекомендовал использовать при этом разные виды обезболивания — так называемые регионарный (какой-либо области), проводниковый (по ходу нерва) или паравертебральный (вокруг спинномозговых нервов), а также сосудорасширяющие, сердечные и другие средства. Бурденко советовал не забывать о переливании крови и вливании различных жидкостей — в том или ином количестве, в зависимости от состояния раненого.

Свои взгляды на проблему шока Николай Нилович изложил с трибуны XXIII Всесоюзного съезда хирургов: его доклад был настолько интересным, что стал программным, одним из основных на этом собрании лучших хирургов страны. А на специальной конференции, созванной в Киеве Академией наук Украины в 1938 г., он высказал свой взгляд на причину возникновения гипергликемии (повышенного содержания сахара в крови) — одного из симптомов шока, считая, что «виновато» усиленное выбрасывание в кровь гормона адреналина. Доклад хирурга Бурденко взбудоражил специалистов-физиологов, проверивших и подтвердивших наблюдения клинициста. А из этих наблюдений вытекали и серьезные практические выводы.

На пленуме Ученого медицинского совета Наркомздрава СССР в 1938 г. Бурденко сделал интересный и своеобразный доклад о требованиях к обезболивающим веществам в будущей войне. Рискнув заглянуть на несколько лет вперед, он пришел к заключению, что, по-видимому, в военно-полевой обстановке целесообразно будет использовать местную анестезию, хлороформенный и интравенозный (внутривенный) наркоз. Его прогноз во многом подтвердился в годы Великой Отечественной войны.

Ряд своих работ он посвятил хирургической работе в войсковом районе. А в конце 1938 г. в трех номерах журнала «Хирургия» он опубликовал три статьи — письма хирургам о первичной обработке ран в будущей войне.

Перевооружение армий поставило большой вопрос о содержании военно-полевой медицины, о том, чем будут заниматься хирурги на войне. Бурденко проводит мысль о необходимости активной обработки ран. В то же время он выступает за необходимость путем коллективного обсуждения (например, на съездах или конференциях) выработать единую тактику действий военных хирургов.

По заданию Военно-санитарного управления РККА профессор Бурденко разрабатывает наиболее важный вопрос военно-полевой хирургии. В 1939 г. выходит его монография «Характеристика хирургической работы в войсковом районе», сразу ставшая настольной книгой военных врачей. Бурденко детально анализирует хирургическую службу русской, германской, французской и других армий в первую мировую войну, подчеркивает важность и указывает способы раннего хирургического вмешательства.

Он пишет о необходимости так называемой специализированной хирургической помощи, которая позволяет добиваться наилучших результатов в лечении и восстановлении здоровья бойцов, в возвращении их в строй. Он выдвигает перед врачами неотложные оборонные задачи — вооружение хирургов теоретическими знаниями; воспитание кадров и углубление их практических навыков; коллективная разработка единых установок по вопросам активной хирургии; тесный контакт со специалистами (травматологами, ортопедами, стоматологами, нейрохирургами) и организация специальных видов хирургической помощи; тесная связь с бактериологией, токсикологией и другими пограничными биологическими дисциплинами; обсуждение ряда организационных и снабженческих вопросов на узких и расширенных конференциях. Военно-полевая хирургия, закапчивал Бурденко, должна также тщательно изучить все то, что может оказаться полезным во время войны.

Николай Нилович все больше внимания отдавал военно-полевой хирургии. Это раньше других заметили сотрудники кафедры факультетской хирургии 1-го Московского медицинского института, которой он руководил долгие годы.

Профессор В. В. Кованов (тогда ассистент кафедры) вспоминает, что Н. Н. Бурденко стал реже бывать в клинике, подолгу задерживался в Военно-санитарном управлении. А однажды, собрав врачей, без обиняков сказал им: «Сейчас же прошу вас засесть за подготовку материалов к составлению инструкций и указаний по военно-полевой хирургии. Дело не терпит отлагательства».

«…Под влиянием разговоров с Николаем Ниловичем наши занятия (со студентами. — М. М.) все чаще сводились к военно-полевой хирургии. Учили студентов технике гипсования, скелетному вытяжению, переливанию крови, первичной обработке ран…

Профессор (Н. Н. Бурденко.—М. М.) нередко приходил в перевязочную на занятия со студентами и показывал, как нужно иссекать края загрязненных ран, учил, какие ткани после хирургической обработки следует зашивать наглухо, а какие нет, показывал, как надо обезболивать место операции с помощью раствора новокаина.

…Приходится только поражаться, с какой настойчивостью и упорством Николай Нилович… готовил большую армию врачей к трудной ратной работе».

Ближайшие сотрудники Бурденко восхищались его кипучей и разносторонней деятельностью.

Зимой 1939/40 года, во время советско-финляндской войны, Н. Н. Бурденко в качестве хирурга — консультанта Военно-санитарного управления Красной Армии не один раз выезжал в районы военных действий. Он контролировал работу военных хирургов, учил их наиболее эффективным методам операций, нередко сам становился за операционный стол.

Боевой опыт существенно помог Бурденко и другим хирургам и организаторам военно-медицинской службы, дал много нового и ценного в области военно-полевой хирургии. Стало ясно, что боевая обстановка позволяет оказывать квалифицированную помощь большинству раненых в медицинских учреждениях войскового тылового района (дивизионные медицинские пункты — медсанбаты и полевые госпитали).

Была, наконец, окончательно решена одна из самых важных проблем военно-полевой хирургии — проблема первичной хирургической обработки огнестрельной раны. Бурденко и другие хирурги пришли к выводу об опасности для жизни раненого и недопустимости в военно-полевой хирургической практике зашивания огнестрельной раны сразу же после ее обработки. «Наложение первичного шва на огнестрельную рану было официально запрещено во время советско-финляндской войны специальным «Письмом к хирургам войскового района» за подписями Е. И. Смирнова (тогда — начальник Военно-санитарного управления Красной Армии. — М. М.), Н. Н. Бурденко,

С. С. Гирголова и П. А. Куприянова (профессора — хирурги Ленинградской военно-медицинской академии. — М. М.), разосланном в январе 1940 г. всем хирургам Красной Армии.

Запрещение первичного шва огнестрельной раны в тот период было правильным и своевременным решением, ибо тогда в руках хирургов не имелось так называемых бактериостатических средств, применение которых могло бы задержать размножение микробов, оставшихся в ране после хирургической обработки. Необходимо учитывать также и то, что качество первичной хирургической обработки ран не могло зачастую тогда быть высоким ввиду отсутствия у большинства хирургов опыта лечения огнестрельных ранений в военно-полевых условиях. Запрещение первичного шва сохраняло свою силу во все время войны».

Бурденко учил всех советских врачей новому, прогрессивному в хирургии. Об этом, в частности, шла речь в изданных в 1940 г. под его редакцией «Инструкции по неотложной хирургии» и «Инструкции по лечению раненых в тыловых госпиталях».

Со страниц этих книг, с профессорской кафедры в 1-м Московском медицинском институте, с трибуны съездов и конференций врачей, в многочисленных статьях в газетах и журналах — всюду Николай Нилович страстно пропагандировал наиболее рациональные, — научно обоснованные методы помощи раненым в медсанбатах, полевых подвижных госпиталях, лазаретах, эвакогоспиталях и др. Как метко сказал один хирург, военно-полевую хирургию студенты и врачи в те годы изучали «по Бурденко».

Под руководством Николая Ниловича внимательно анализируется и обобщается боевой опыт советских военных медиков во время советско-финляндской войны, а также во время боев у озера Хасан и у реки Халхин-Гол. Действия Красной Армии в этих кампаниях позволили оценить деятельность военно-медицинской службы в условиях современного боя.

Практика подтвердила жизненность основных прйнДЙ-Нов медицинского обеспечения Красной Армии и вместе с тем указала на отдельные недостатки. Военные медики в первую очередь обратили внимание на организацию специализированной медицинской помощи, на совершенствование военно-полевой хирургии и военно-полевой терапии. Оказалось, что в условиях войсковых этапов медицинской эвакуации полноценная специализированная медицинская помощь вряд ли возможна. Хирурги решили, что такие вмешательства более целесообразно проводить в лечебных учреждениях армейского и даже фронтового тыловых районов.

Благодаря усилиям Бурденко и других видных советских хирургов еще в мирное время были разработаны и внедрены в повседневную практику научно обоснованные методы первичной обработки и лечения ран. Эти методы целиком оправдали себя на театре военных действий. Утвердились и принципы активного хирургического лечения в боевой обстановке проникающих ранений живота и груди, огнестрельных повреждений костей, нейрохирургические методы лечения ранений черепа.

Военные медики в предельно короткий срок проделали колоссальный труд — обобщили опыт хирургической работы в прошедших боевых операциях. Под руководством Н. Н. Бурденко накануне Отечественной войны был создан принципиально важный военно-медицинский документ — «Указания по военно-полевой хирургии». Этот документ впервые в истории советской военной медицины официально устанавливал единые методы и единую тактику организации, характер и объем хирургической помощи на этапах медицинской эвакуации.

«Этот документ, опубликованный в июле 1941 г., сразу же после начала Великой Отечественной войны, действовал на всем ее протяжении и трижды переиздавался в годы войны с изменениями и дополнениями, вносимыми в соответствии с непрерывно накапливавшимся боевым опытом советских военно-полевых хирургов. «Указания» обусловили единое понимание принципов хирургической работы в полевой медицинской службе Советских Вооруженных Сил».

…Партия постоянно предупреждала о возможности империалистического нападения на первое в мире социалистическое государство, призывала советских людей крепить оборону страны, быть готовыми во всеоружии встретить агрессию империалистов.

К обороне страны, к работе в условиях фронта упорно готовились и советские медики — врачи, фельдшеры, медицинские сестры. Непрерывно совершенствовалась военно-медицинская служба Красной Армии. Тысячи гражданских врачей овладевали искусством военно-полевой медицины. На военных сборах и учениях медики проходили нелегкую школу.

История, однако, готовила всему нашему народу во сто крат более серьезные испытания. Наступал 1941 год…

ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ, СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА

Советские люди никогда не забудут годы Великой Отечественной войны — самой тяжелой из войн, какую только пришлось пережить народам нашей Родины за всю их многовековую историю. В те годы на полях грандиозных сражений решался вопрос о жизни и смерти Советского государства, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение.

Коммунистическая партия объявила: «Социалистическое Отечество в опасности!» — и призвала народ встать на защиту Родины, отдать все силы на самоотверженную борьбу с врагом, на разгром фашизма.

«В эти дни я с особенной радостью ощущаю свою близость с доблестными нашими воинами, — писал Бурденко 23 июня 1941 г. в газете «Вечерняя Москва». — Мой сын — в подводном флоте, я — в Красной Армии с честью выполним любое боевое задание. В письме к сыну я выразил уверенность, что он покажет пример самоотверженного героизма своим молодым товарищам, что враги узнают твердость руки и меткость глаза старшего помощника командира мощной подводной лодки Владимира Бурденко. Руководить волей и поведением моим и моего сына будет беспощадная ненависть к врагу».

В ряды военно-медицинской службы Красной Армии вступили наиболее опытные и квалифицированные специалисты — профессора, доктора и кандидаты медицинских наук, ассистенты и доценты клиник и институтов.

Николаю Ниловичу Бурденко в 1941 г. исполнилось 65 лет. Но в первый же день войны он пришел в Военно-санитарное управление Красной Армии.

— Считаю себя мобилизованным, — сказал он. — Готов выполнить любое задание.

Приказом Народного Комиссара Обороны Бурденко было присвоено звание корпусного врача (генералов медицинской службы тогда еще не было). Одновременно его назначили главным хирургом Красной Армии.

Это назначение ни для кого не явилось неожиданностью: Николай Нилович был не только крупным теоретиком военно-полевой хирургии, но и руководителем-практиком, энергичным и инициативным организатором и администратором. Его по праву считали наследником и продолжателем дела замечательных русских хирургов, много потрудившихся в области военно-полевой хирургии. Николай Нилович Бурденко не только творчески развил и обогатил их идеи применительно к новым условиям, но и сам внес много ценного, оригинального в современную военно-полевую хирургию.

Конечно, войны XX века во многом отличались от тех, которые велись раньше, например во времена Пирогова. Теперь в них участвовали многомиллионные армии, вооруженные мощными средствами истребления и разрушения. Поэтому войны сопровождались огромными людскими потерями.

Без возвращения в строй наибольшего количества раненых, т. е. без пополнения армии опытными, обстрелянными солдатами и офицерами, невозможно было сколько-нибудь длительно и успешно вести войну. А возвращать в строй раненых — дело военно-медицинской службы, в которой хирургия играет самую главную роль.

На плечи главного хирурга Красной Армии Бурденко легла гигантская работа. Не клиника, не институт, не одна армия, а огромный фронт, растянувшийся на тысячи километров от Баренцева до Черного моря. Наряду с опытными специалистами из запаса в армию пришло много молодых врачей, недавно закончивших вузы и знакомых с основами военной медицины, с военно-полевой хирургией сугубо теоретически. Эти молодые кадры предстояло в кратчайший срок обучить, переквалифицировать. И делать это надо было в боевой обстановке, во фронтовых условиях.

21—28 июня 1941 г., через несколько дней после начала войны, состоялся пленум Ученого медицинского совета при начальнике Военно-санитарного управления Красной Армии. На пленуме видные ученые и военные врачи рассмотрели важнейшие принципы военно-полевой хирургии, а также вопрос о применении сульфаниламидных препаратов для лечения огнестрельных ранений.

«Как один из участников этого пленума, — пишет генерал-лейтенант медицинской службы Н. И. Завалишин, — я помню, что он проходил с большим подъемом. Основным докладчиком на пленуме был академик Н. Н. Бурденко… В результате уже 7 июля 1941 г. были подписаны к печати и вскоре вышли в свет «Указания по военно-полевой хирургии» (этот документ был разработан под руководством Н. Н. Бурденко накануне войны. — М. М.), а затем «Инструкция о применении сульфаниламидных препаратов в войсках». Еще раньше было подписано к печати «Наставление по санитарной службе». Впервые в истории отечественной медицины врачи получили единые принципиальные положения по лечению раненых».

Николай Нилович активно участвовал в составлении инструкций и методических указаний для фронтовых хирургов, используя свой богатый военно-врачебный опыт, давал им ценные рекомендации по лечению раненых бойцов Красной Армии. Эти «бурденковские» инструкции по краткости и ясности изложения военные врачи часто сравнивали с книгой великого русского полководца А. В. Суворова «Наука побеждать». Да, Бурденко тоже учил побеждать — успешно бороться с осложнениями ран, предупреждать и побеждать болезни.

…Первые месяцы войны были особенно тяжелыми для Советской страны. Под ударами превосходящих сил гитлеровской армии наши войска несли серьезные потери и вынуждены были отступать в глубь страны. Десятки тысяч раненых двигались в тыл. Нужно было наладить эвакуацию и лечение раненых, не забывая в то же время о создании новых госпиталей и о подготовке молодых врачей, только вчера надевших военную форму, к хирургической работе во фронтовых условиях.

Разбойничье, вероломное нападение гитлеровских захватчиков создало сложную обстановку и для военно-медицинской службы приграничных округов. Здесь не удалось развернуть многие госпитали и другие медицинские учреждения. У медиков порой не хватало медикаментов и перевязочных средств, мало было санитарного транспорта. В этих условиях только героические усилия военных медиков помогали обеспечить надлежащую медицинскую помощь раненым.

Например, в Тарнопольский гарнизонный госпиталь, рассчитанный на 200 коек, только за 5 суток — с 22 по 27 июня — поступило около 5 тысяч раненых: все они получили здесь медицинскую помощь. Полевой подвижный госпиталь № 64, обслуживавший части 6-й армии Юго-Западного фронта, за три месяца войны, работая под артиллерийским обстрелом и непрекращающимся налетами фашистской авиации, оказал медицинскую помощь 17,5 тысячам раненых бойцов и командиров.

Далеко не у всех гражданских врачей, призванных из запаса в ряды Красной Армии, были достаточные знания и практические навыки по военно-полевой хирургии. Поэтому нередко они применяли самые различные, а то и не всегда обоснованные методы лечения раненых. Вот что увидел на фронте в первые месяцы войны армейский хирург А. А. Вишневский (ныне — главный хирург Министерства обороны):

«Смотрел, как врачи производят хирургическую обработку огнестрельных ран, и еще раз убедился в том, что многие врачи не имеют ясного представления о том, как надо производить это важнейшее в условиях войны хирургическое вмешательство. У неопытных хирургов чрезмерный радикализм при обработке поверхностных слоев раны сменяется чрезмерным консерватизмом при обработке глубоких ее частей. В результате получается, что кожи иссекают слишком много, а поврежденных мышц не трогают» *.

Это была одна из самых частых ошибок, об опасности которой много писал и говорил Бурденко в первые годы Великой Отечественной войны. Опытный хирург А. А. Вишневский тотчас собрал врачей и разъяснил им, что хирургическая обработка раны должна заключаться в иссечении мертвых и умирающих тканей, в первую очередь мышечной ткани. Всюду следовало, как говорил Бурденко, «установить образцовый хирургический порядок». В июле 1941 г. Бурденко выехал на фронт, на Западное направление. Враг рвался к Москве. Особенно упорные и кровопролитные бои развернулись тогда под Ярцевом и Вязьмой. Непрерывный поток раненых шел с передовых позиций. Военные врачи полевого госпиталя оперировали по 16–18 часов в сутки — и все-таки не справлялись; часть раненых приходилось отправлять в другие госпитали без операции.

Бурденко, прибыв сюда, не мог оставаться равнодушным свидетелем: он сам стал к операционному столу. Врачей и медицинских сестер поражала его железная выдержка и колоссальная работоспособность.

«Я вспоминаю те дни горячих боев под Ярцевом, — писала Николаю Ниловичу несколько лет спустя медицинская сестра Комарова-Пименова, — когда вы, несмотря ни на что, на передовых линиях творили чудеса, спасая раненых. Пушки грохочут, пулеметы трещат, бомбы летят, а вы не отходите от операционного стола…»

Так повторялось на многих участках фронта. Николай Нилович не был инспектором, «высшим начальством». Всегда и везде он учил, показывал, помогал — брал в руки скальпель и оперировал. Во время только одной поездки на фронт Бурденко проехал почти 2 тысячи километров, осмотрел свыше 40 госпиталей.

На Западном фронте, в большом сортировочном госпитале, Николай Нилович зашел в перевязочную: сюда только что принесли раненого с повреждением бедра. Вот как об этом пишет сопровождавший Бурденко в поездке на фронт военврач I ранга А. М. Геселевич.

«Вопросительно смотрит он на врача, снявшего повязку и постукивающего пинцетом около раны.

— Газовая инфекция? — спрашивает Николай Нилович.

— Да, сомнений нет, — отвечает врач.

— Что намерены делать?

— Сейчас придется оперировать.

Врач уходит, чтобы отдать распоряжение о подготовке к операции. Бурденко садится за столик в углу перевязочной. Я ожидаю, не вполне понимая, зачем понадобилось ему оставаться здесь. Проходит 5—10 минут, врач не возвращается. Николай Нилович продолжает молча сидеть. Его лицо краснеет, губы сжимаются. Он нервно перелистывает истории болезни.

Наконец возвращается врач, подходит и становится в позу внимательного ученика. Академик Бурденко смотрит на него в упор. И вдруг резко:

— Так что ж вы медлите? Ведь каждая минута дорога! Как же можно откладывать эту не терпящую никакого промедления операцию? Так можно потерять больного… Это же безобразие!

И он был прав в своем гневе, этот строгий, многоопытный врач. Он остался сидеть в перевязочной для того, чтобы проверить, насколько отчетливо усвоено хирургом правило оперировать при газовой инфекции немедленно после установления диагноза».

На Западном фронте ожесточенное сражение разгорелось в районе Смоленска. Здесь наши войска почти на два месяца задержали бронированные гитлеровские дивизии, рвавшиеся к Москве.

Военным медикам удалось организовать планомерное лечебно-эвакуационное обеспечение войск. В Вязьме была развернута передовая группа фронтовых госпиталей, куда поступал поток раненых. На станции Новоторжская, на стыке железных дорог в Москву, Ржей и Тулу, удалось создать мощный сортировочный госпиталь. Впоследствии, когда фронт приблизился к Москве, крупные сортировочные госпитали были развернуты в самой столице — в Главном военном госпитале имени Бурденко, в Тимирязевской сельскохозяйственной академии, в Военной академии имени М. В. Фрунзе.

В августе 1941 г. на Западном фронте были созданы госпитали для легкораненых. Их размещали в полевых условиях — в палатках, шалашах, землянках. Каждый госпиталь был рассчитан на тысячу раненых. Характерно, что в таких госпиталях не только лечили, но и проводили боевую и политическую подготовку. Создание таких госпиталей значительно ускорило возвращение легкораненых в строй после излечения. В этом была заслуга соратников Бурденко — инспектора-хирурга Военно-санитарного управления профессора В. В. Гориневской и главного хирурга Западного фронта профессора С. И. Банайтиса.

Высокую оценку этой деятельности советских медиков давали видные полководцы. «…Наши героические медики прилагали все усилия к тому, чтобы лучше лечить и быстрее ставить на ноги пострадавших бойцов и командиров, — вспоминал о первом этапе Отечественной войны К. К. Рокоссовский. — И нужно признать, они преуспевали в этом».

…Возвратившись в Москву из поездки на Западный фронт, Бурденко делится с Военно-санитарным управлением Красной Армии и Наркомздравом своими мыслями об организации специализированной помощи. «Должен быть показ и еще показ, — пишет он начальнику Военно-санитарного управления Е. И. Смирнову. — Я не боюсь упрека в том, что я как будто отрицаю пользу бесед, совещаний, конференций, — они должны быть, но не должны заслонять собой показ».

Огромное значение приобретала также эвакуация раненых с поля боя, быстрейшая доставка их в медицинские учреждения. В связи с этим Бурденко подчеркивал важность принятого 23 августа 1941 г. и введенного в действие по телеграфу приказа Народного Комиссара Обороны Союза ССР о порядке представления к правительственной награде военных санитаров и носильщиков за хорошую боевую работу. В этом приказе устанавливалось, что за вынос с поля боя 15 раненых с их оружием каждый санитар и носильщик представлялся к награждению медалями «За боевые заслуги» и «За отвагу», 25 раненых — орденом Красной Звезды, 40 — орденом Красного Знамени, а 80 — орденом Ленина.

Спасение раненого воина было определено как проявление высокой воинской доблести, стоящей в одном ряду с подвигами летчиков, танкистов, пехотинцев, артиллеристов, моряков.

В конце августа 1941 г. Бурденко вновь выезжает на фронт, на этот раз на Северо-Западное направление. И снова он развивает кипучую деятельность — организует госпитали и лазареты, учит молодых хирургов, оперирует сам. И все это на передовых позициях, в прифронтовой полосе.

Главный хирург корврач Бурденко снова на боевой работе, снова сквозь все испытания великой битвы он идет рядом с сынами своего народа, с воинами Советской страны.

Николай Нилович восхищался массовым героизмом и мужеством советских воинов. «Того, что пришлось видеть и наблюдать сейчас, — пишет он, возвратившись с фронта, — я никогда еще не видел. Чувствуется особенная спайка людей, постоянная готовность помочь друг другу в затруднительных положениях.

От меня часто требуют назвать имена героев. Их очень много. Герой воспламеняет нас, а массовое мужество накаляет. Мое слово будет о массовом мужестве. Им пронизано все».

Высокий пример мужества, истинного героизма показывает сам Бурденко. Поездки по фронтовым дорогам, в непосредственной близости от передовых позиций. Переправы под бомбежкой, как это было вблизи Шлиссельбурга, под Ленинградом. Операции под артиллерийским огнем — их он делал не только под Ярцевом, но и в десятках других мест.

От главного хирурга Красной Армии, академика, корпусного врача всего этого, пожалуй, даже не требовалось. Однажды кто-то из его коллег-профессоров деликатно намекнул об этом Бурденко. Мол, с вашим положением незачем рисковать. Ведь пули, снаряды и бомбы не знают, кто такой академик Бурденко. К тому же главный хирург в Красной Армии — только один.

Бурденко гневно сверкнул глазами.

— Перестаньте! — оборвал он профессора, — вы заставляете меня говорить резко. Так, как вы, рассуждают только трусы. А я — командир Красной Армии!

Основываясь на результатах своих поездок на фронт, Николай Нилович всесторонне продумывает, как лучше организовать специализированную помощь раненым. «Предположения мои, — вспоминал он потом, — были таковы: образовать на фронте специальную помощь, обеспеченную этапными учреждениями, а в тылу создать прочную сеть специальных госпиталей на 1000 кроватей. Мне представлялось необходимым организовать специальную помощь по лечению осложненных переломов (трубчатых костей), челюстных, нейрохирургических, урологических и других ранений. Лечение повреждений глаза, уха, горла должно проводиться в нейрохирургических госпиталях.

Мне казалось, что при наличии у нас в Советском Союзе ряда соответствующих институтов мы сможем создать по крайней мере необходимые учреждения, которые станут очагами для подготовки молодых врачей.

Я написал докладную записку Е. И. Смирнову и на расширенном заседании Ученого медицинского совета Наркомздрава сделал доклад с изложением плана организации

специальной помощи. Е. И. Смирнов положительно отнесся к моему проекту и передал его для разбора в лечебно-эвакуационный отдел Санитарного управления, а в Наркомздраве 29.9.1941 г. было назначено заседание по проведению в жизнь организации специальной помощи. Но мне не удалось в нем участвовать…»

В конце сентября 1941 г. на одной из подмосковных железнодорожных станций Николай Нилович осматривал военно-санитарный поезд, прибывший с фронта. И вдруг, выходя из вагона, он покачнулся и грузно привалился к поручням. Сопровождавшие тотчас подхватили его под руки.

«Мозговой инсульт» (кровоизлияние в мозг) — такой диагноз поставили Бурденко в госпитале. Больного Николая Ниловича, потерявшего дар речи, наполовину парализованного, отправили в глубокий тыл, в Омск.

…В годы русско-японской войны Бурденко — тогда еще студент, помощник врача летучего санитарного отряда — был контужен. В 1917 г., в конце первой мировой войны, он получил вторую, более тяжелую контузию.

Последствия этих контузий сказывались медленно, но неумолимо: Николай Нилович терял слух. Глухота «наседала», и в 1937 г. мир звуков перестал существовать для него.

Однако, лишившись слуха, Бурденко нисколько не изменил своему обычному, раз навсегда заведенному порядку труда. Наоборот, он, казалось, начал работать еще больше, еще напряженнее, еще упорнее. И только белые листы бумаги, при помощи которых собеседники «разговаривали» с Бурденко, напоминали о его тяжелом физическом недуге.

Инсульт, случившийся в первые месяцы Отечественной войны, намного осложнил состояние здоровья 65-летнего Бурденко. Глухой, он потерял и речь, потерял способность передвигаться самостоятельно. Казалось, что Николай Нилович навсегда выбыл из строя, — так в ту пору думали многие…

Бурденко сам был врачом и отлично понимал свое состояние. И, быть может, сдайся он, примирись с мыслью об инвалидности — так и не встал бы он с госпитальной койки, выбыл бы из строя навсегда. Но железная воля и высокий моральный дух побуждали его к активному действию.

Впервые в жизни заболев на такой длительный срок, он переживал не самую болезнь, а свой вынужденный отрыв от дела. Он негодовал на эту помеху и все свои силы, всю свою волю направлял к одному: победить болезнь, снова встать в строй.

В омском военном госпитале, прикованный к постели, он написал следующие взволнованные и мужественные строки:

«Если сдают физические силы, должна выручать сила нравственная. Если у тебя на руке останется только один палец — не сдавайся и работай, действуй с той же энергией, как если бы у тебя были целы все пальцы».

В этих словах — весь Бурденко, вся его страстная, волевая натура.

…Однажды во время утреннего обхода Николай Нилович протянул врачу белый листок бумаги, на котором крупными буквами было написано: «Принесите мне

зеркало».

Врач настолько удивился, что машинально спросил:

— А зачем оно вам?

Лишь сообразив затем, что пациент его не слышит, он повторил свой вопрос на бумаге.

— Я буду снова учиться говорить, — написал Бурденко.

— Это невозможно, у вас же нет слуха… — хотел было сказать врач, но на листке спросил: «Не будет ли вам тяжело?»

Николай Нилович остро глянул на врача и приказал: «Дайте зеркало. Корврач Бурденко».

И с этого же дня он — начал упражняться перед зеркалом, снова учиться говорить.

Да, это было чрезвычайно трудно, почти невозможно. Медицинская практика не знала, пожалуй, таких случаев, когда бы глухой, потеряв речь, опять заговорил. Но ведь и такой нравственной силы, какой обладал Бурденко, медицинская практика тоже, пожалуй, не встречала.

Глядя в зеркало, Николай Нилович открывал рот и пытался произносить звуки, буквы, отдельные слова. Губы еле-еле шевелились. Язык был чужим и почти не двигался.

Снова и снова тренировался Бурденко, в десятый, двадцатый, сотый раз повторял одно и то же…

Между тем общее состояние здоровья ученого начало улучшаться. Ой мог уже читать не только сводки Советского Информбюро в свежих газетах, но и письма своих соратников и учеников из Москвы. Даже больной, Бурденко продолжал жить жизнью Отчизны.

Главный хирург Красной Армии принимается за дело, с каждым днем все больше нагружая себя. Он анализирует работу омских тыловых эвакогоспиталей и с удовлетворением убеждается, что написанные под его руководством «Инструкции по методам хирургического лечения в тыловых госпиталях» приносят врачам ощутимую пользу.

Через некоторое время он начинает консультировать, а затем даже руководит операциями, пишет письма фронтовым хирургам, заканчивает несколько начатых ранее важных научных работ по военно-полевой хирургии.

Уже одни их названия говорят сами за себя — «Ампутация как нейрохирургическая операция», «Специализированная хирургическая помощь раненым», «О роли симпатической нервной системы при отморожениях», «Заживление рубцовой ткани при энцефалите», «Основные установки современного учения об огнестрельных ранениях артерий»… Главный хирург Красной Армии дает военным врачам научно обоснованные, практические рекомендации.

А для себя самого он устанавливает жесткий, но вполне обоснованный режим. Ближайшая его цель — вновь освоить потерянную речь. Поэтому каждый день Бурденко упорно тренировался перед зеркалом. Долгое время у него ничего не получалось. Недели, месяцы тренировок — и никакого результата. Но вот кто-то из окружающих услышал и понял произнесенные им слова. Бурденко взволнован: речь возвращается, старый солдат снова становится в строй.

«Работаю в трех госпиталях, — пишет он из Омска в Москву своему ученику профессору А. Ф. Лепукалну, — ставлю диагнозы, наставляю врачей, помогаю при операциях и сам делаю, изучаю последствия фронтовых ампутаций… В апреле все же поеду в Москву — не могу больше быть безработным!»

Весной 1942 г., едва оправившись от тяжелой болезни, Бурденко возвращается в Москву и опять с головой окунается в работу. Основное внимание он уделяет выполнению ответственных обязанностей главного хирурга Красной Армии, вместе с другими руководителями военно-медицинской службы вновь и вновь анализирует и извлекает уроки из деятельности медиков на различных фронтах Отечественной войны.

Опыт медицинского обеспечения Красной Армии во время первого периода войны многому научил врачей. Например, этот опыт отчетливо показал, что для действенной реализации принципа этапного лечения с эвакуацией по назначению требуются определенные условия.

Этапное лечение наиболее целесообразно при создании в составе госпитальной базы армии полевых лечебных учреждений, предназначенных для оказания специализированной медицинской помощи различным группам раненых и больных, которых эвакуировали по назначению из медико-санитарных батальонов дивизии. Такие специализированные госпитали оказались прежде всего необходимыми для легкораненых, раненных в голову и для больных. Опыт Отечественной войны подтверждал важность принципов этапного лечения с эвакуацией по назначению.

В этих условиях на военно-полевых хирургов возлагалась особая ответственность. Понимая это, главный хирург Красной Армии вдумчиво, а порой и критически рассматривает прежние установки, вносит в них необходимые коррективы.

Особое внимание Н. Н, Бурденко обращает на повышение квалификации военных врачей, воспитание военных хирургов. В то время для главного хирурга Красной Армии это была очень важная задача.

Перед войной в нашей стране было 140 тысяч врачей, из них около 10 тысяч так называемых общих хирургов, т. е. врачей, способных самостоятельно оперировать. Однако хирургов «узких специальностей» (например, нейрохирургов) было лить несколько сот и только по некоторым отраслям хирургии — тысяча и более.

Основными медицинскими учреждениями Красной Армии были госпитали и медико-санитарные батальоны дивизий: среди врачей здесь больше всего было хирургов. Так, в середине войны в стране были тысячи эвакуационных госпиталей, хирургических подвижных госпиталей, госпиталей для лечения легкораненых, сортировочных госпиталей, десятки отдельных рот медицинского усиления и сотни медико-санитарных батальонов дивизий. Для их укомплектования требовалось в 2–3 раза больше хирургов, чем было в стране. Поэтому многих мобилизованных в Красную Армию гражданских врачей — специалистов по детским болезням, невропатологии, дерматологии, акушерству и гинекологии — предстояло в короткий срок переподготовить на хирургов, обучить военно-полевой хирургии.

Военными хирургами должны были стать — и тоже в короткий срок — те тысячи гражданских хирургов, которые пришли в военно-медицинскую службу.

Предстояло решить и еще один важный вопрос. Гражданские хирурги принадлежали, как правило, к различным школам. Они были последователями и учениками крупных ученых, работавших в разных клиниках Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова, Казани, Тбилиси, Саратова и многих других городов страны. Поэтому-то при лечении они нередко использовали различные методы — по-своему производили те или иные операции, неодинаково определяли показания к ним, назначали или вовсе не назначали лекарства, рано или поздно выписывали из клиники…

Но в условиях войны такая «чресполосица» была абсолютно неприемлемой. Требовалось взаимопонимание между врачами, и его можно — и нужно! — было добиться лишь при использовании единых принципов и методов оказания медицинской помощи раненым. Это мнение академика Н. Н. Бурденко и других ученых сразу же поддержало Военно-санитарное управление Красной Армии.

В военно-полевой хирургии это логично привело к широкой унификации хирургической тактики и известной стандартизации хирургической помощи.

Все врачи стали руководствоваться едиными твердыми установками, утвержденными главным хирургом Красной Армии академиком Н. Н. Бурденко и другими авторитетнейшими руководителями военно-медицинской службы: это во многом помогло вчерашним гражданским врачам стать отличными военными хирургами.

Бесспорно, для деятельности военных медиков это имело огромнейшее значение. «Можно не сомневаться, — пишут крупные советские военные хирурги генерал-полковник медицинской службы А. А. Вишневский и генерал-майор медицинской службы М. И. Шрайбер, — что без твердых единых установок по основным вопросам хирургической тактики были бы невозможны столь разительные успехи в лечении раненых» 1.

В годы Великой Отечественной войны советские хирурги с успехом применяли (особенно в медико-санитарных батальонах) бригадно-поточный метод работы медицинского персонала. Он был особенно эффективен при большом поступлении раненых. Например, в перевязочной или операционной дивизионного медицинского пункта (медико-санитарного батальона) шесть столов обслуживали две хирургические бригады. В каждую из них входили врач-хирург, три медицинские сестры, санитар.

На первом столе хирург с помощью медицинской сестры оперировал раненого, а на втором другая сестра готовила к операции следующего раненого. Закончив оперировать, хирург переходил ко второму столу и принимался за работу. В это время на первом столе раненого перевязывали и отправляли в другое отделение, а на третьем готовили оперировать еще одного раненого.

Руководители военно-медицинской службы одобрили бригадно-поточный метод работы. Этот метод позволил значительно увеличить производительность труда хирургов и полностью разгрузить их от выполнения второстепенных обязанностей.

Главный хирург Красной Армии Н. Н. Бурденко призывал врачей быть особенно внимательными при оказании медицинской помощи тяжелораненым воинам. И медикам удалось добиться больших успехов в лечении тех воинов, которые получили в боях тяжелые ранения. При проникающих ранениях груди, например, летальность, т. е. смертность, снизилась (по сравнению с прошлыми войнами) в 2–4 раза, а опасное осложнение — гнойное воспаление плевры — наблюдалось в 2–4 раза реже. При проникающих ранениях черепа тяжелые осложнения — абсцессы мозга — прежде возникали почти в 70 проц. случаев, а во время Отечественной войны — только в 12,2 проц., летальность в медицинских учреждениях уменьшилась вдвое. Значительно меньше раненых погибло при ранениях живота и других тяжелых поражениях.

Одна из главных причин этих достижений медиков была в том, что, выполняя рекомендации главного хирурга Красной Армии и его помощников, они осуществляли раннюю госпитализацию тяжелораненых. В результате своевременного выноса с поля боя и быстрой эвакуации пострадавших воинов рано доставляли в выдвинутые вперед, поближе к линии фронта, дивизионные медицинские пункты (медико-санитарные батальоны). Те, у кого были наиболее тяжелые ранения, сразу попадали под квалифицированное наблюдение врачей-специалистов, получали надлежащее лечение и уход: лишь затем их направляли в специализированные госпитали.

Данные, приходившие к Н. Н. Бурденко, как главному хирургу Красной Армии, с разных фронтов, были отрадными. Они убедительно подтверждали, что ранняя госпитализация воинов, получивших тяжелые ранения в живот и таз, в череп и грудную клетку, значительно снижала опасность, связанную с тяжестью поражения и запоздалым оказанием хирургической помощи.

Огромный авторитет среди всех советских медиков — и военных и гражданских — помогал Николаю Ниловичу справляться с нелегкими обязанностями руководителя самого главного звена военно-медицинской службы — хирургической помощи воинам Красной Армии.

Отличными помощниками Бурденко стали заместители главного хирурга С. С. Гирголав, В. С. Левит, В. Н. Шамов. Последовательными бурденковцами проявили себя главные хирурги фронтов и армий крупные специалисты хирурги С. И. Банайтис, П. А. Куприянов, М. Н. Ахутин, А. А. Вишневский, Н. Н. Еланский, В. И. Попов, В. В. Кованов, В. И. Стручков и многие другие. На каждого из них можно было смело положиться.

И все-таки Николай Нилович стремится на фронт, туда, где его личное присутствие может ободрить самоотверженных врачей, фельдшеров и санитаров, где его зоркие глаза могут подметить изъяны в организации и способах лечения и ухода за ранеными, в эвакуации их в сравнительно безопасные тыловые госпитали.

…Вот Бурденко прибыл в один из прифронтовых госпиталей. Военный врач М. Б. Суходрев, работавший в этом госпитале, вспоминает:

«В течение первой половины дня Н. Н. Бурденко шаг за шагом ходил и следил, как ведется прием раненых, отмечал… изучал, каким образом мы вели запись, прием, первичную регистрацию прибывших контингентов раненых… Он потребовал немедленно кормить больных, обязательно давать им горячий сладкий чай и выбирать ослабевших в результате транспортировки раненых, с тем чтобы их быстрее доставить в перевязочные для первичного осмотра врачом.

Нас всех поразило его длительное наблюдение в приемном отделении за качеством стрижки всех раненых, и особенно раненных в голову… Он указывал, что раненый должен быть хорошо вымыт и осторожно перенесен в приемно-диагностическую палату, прежде чем он будет подвергнут обследованию, оперативному вмешательству или какому-либо другому виду лечебных мероприятий».

Врачей поразило пристальное внимание Бурденко к «мелочам». Кто-то тогда же спросил его, так ли уж все это важно в боевой обстановке, во фронтовых условиях; ведь судьбу раненого в конечном счете решает операция, мастерство хирурга, а не эти мелочи.

— У хорошего хирурга нет мелочей, — ответил Николай Нилович. — Театр начинается с вешалки, а госпиталь — с приемного покоя, это зеркало работы хирургов.

Более двух суток провел Бурденко в нейрохирургическом отделении госпиталя — в то время там было много раненных в голову и в позвоночник. Он произвел детальный обход, подробно расспрашивал всех раненых, подолгу останавливался около тех, кто особенно привлекал его внимание. Затем, взяв истории болезни, рентгеновские снимки, данные лабораторных исследований, он подверг их подробному анализу. Все свободные от дежурства врачи госпиталя, заполнившие большой зал, внимательно слушали, записывали, запоминали.

— Есть ли у вас вопросы? — Николай Нилович оглядел собравшихся. — Прошу в письменном виде.

Вопросов было много, и на каждый из них Бурденко дал обстоятельный ответ. Последняя записка привлекла особое внимание главного хирурга.

«До вашего приезда, — вслух прочитал Бурденко, — мы были твердо убеждены, что вся работа у нас строится правильно, что она соответствует основным принципам специализированной хирургической помощи…»

Николай Нилович остановился и сурово глянул на врачей, словно хотел найти среди них автора записки.

— Самоуспокоенность, зазнайство — худший враг хирурга. А в госпитале многого не сделали, многого не выполнили. Здесь даже есть врачи, которые не понимают сути нашей военной медицины.

Бурденко был суров, но справедлив в своих требованиях. И врачи госпиталя поняли его. На основе указаний главного хирурга вся лечебная работа госпиталя была перестроена.

Через несколько месяцев, при очередной поездке на фронт, Николай Нилович вновь попал в этот госпиталь. После детального осмотра он сказал врачам:

— Вот теперь я у вас хотел бы поработать!

В устах Бурденко это была самая высокая похвала.

«Н. Н. Бурденко проводит долгое время в полевых медицинских учреждениях, — писал о нем начальник Главного Военно-санитарного управления генерал-полковник медицинской службы Е. И. Смирнов, — изучает опыт, знакомит войсковых хирургов с основами военно-полевой хирургии, дает конкретные установки по организации хирургической работы».

В годы войны фронтовые врачи руководствовались едиными идеями и принципами советской военно-полевой медицины, в разработке которых активно участвовал академик Бурденко.

В основе советской военно-полевой медицины лежали единые принципы хирургической и терапевтической работы в полевых условиях; преемственность в обслуживании раненых и

больных на различных этапах эвакуации; обязательная краткая, четкая и последовательная медицинская документация, позволяющая производить полноценную сортировку раненых.

С успехом использовалась система этапного лечения с эвакуацией по назначению.

После того как санитары и санинструкторы вынесли раненого с поля боя, его доставляли сначала на батальонный, а потом на полковой медицинский пункт. На первом — фельдшер, а на втором — врач оказывали раненому неотложную помощь и эвакуировали его на дивизионный медицинский пункт (в медико-санитарный батальон). Здесь опытные хирурги, внимательно осмотрев раненого, производили различные операции, прежде всего первичную обработку раны.

Потом уже, в зависимости от состояния раненого, характера и расположения раны, его направляли в полевой подвижный госпиталь или еще дальше, за пределы войскового района, — в армейский, а потом во фронтовой госпитали. Оттуда военно-санитарный поезд увозил пострадавших в боях в тыл, в эвакуационный госпиталь (эвакогоспиталь).

Все Э1и медицинские учреждения находились на различном расстоянии от линии фронта. Батальонный медицинский пункт располагался на передовой, а полковой — в непосредственной близости к полю боя. Дивизионный медицинский пункт (медико-санитарный батальон) находился обычно в 10–20 километрах, а перед наступлением— даже в 6–8 километрах от линии фронта. В 30–40 километрах размещались армейские, а еще дальше — фронтовые госпитали.

Следует отметить, что армейские и фронтовые госпитали обычно были специализированными. Сюда эвакуировали раненых с поражениями грудной клетки и живота, черепа и лица, позвоночника, бедра и крупных суставов. Это и была эвакуация по назначению.

Во всех медицинских учреждениях, куда последовательно поступали раненые, медики проводили различные лечебные мероприятия. На батальонном медицинском пункте, например, производили перевязку и накладывали транспортную шину. На полковом медицинском пункте порой осуществляли так называемую вагосимпатическую блокаду, позволявшую эффективно бороться с шоком. В медико-санитарном батальоне делали сравнительно несложную операцию, в хирургическом полевом подвижном госпитале — более крупное хирургическое вмешательство, а в специализированном армейском и фронтовом госпиталях — тонкие, ювелирные операции, доступные лишь высококвалифицированным специалистам-хирургам.

Таким образом, лечение раненых происходило последовательно в различных медицинских учреждениях, куда их эвакуировали с фронта, или, как говорят военные врачи, на различных этапах медицинской эвакуации: отсюда и произошел термин «этапное лечение».

При этапном лечении с эвакуацией по назначению лечение раненых и эвакуация их в тыл связывались в единый процесс.

Система медицинского обслуживания бойцов Красной Армии, в основе которой лежали единые идеи и принципы советской военно-полевой медицины, явилась наиболее совершенной, передовой. Своими успехами она была обязана прежде всего героической, умелой работе

советских военных хирургов. Их возглавлял главный хирург Красной Армии, корврач, генерал-лейтенант, а затем генерал-полковник медицинской службы академик Николай Нилович Бурденко.

ГНЕВНЫЙ ОБЛИЧИТЕЛЬ

Всю свою жизнь Бурденко посвятил благородной цели — борьбе с болезнями, облегчению человеческих страданий. Спасти раненого, помочь больному — для него, как подлинного советского врача-гуманиста, всегда являлось естественной потребностью, первейшей обязанностью и священным долгом.

Легко представить себе, как он был потрясен сообщениями об издевательствах и пытках, которым гитлеровцы подвергали захваченных ими раненых красноармейцев.

Еще в ноябре 1942 г. Президиум Верховного Совета СССР назначил Николая Ниловича Бурденко членом Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний фашистских захватчиков.

С сознанием высокой ответственности и большой важности возложенной на него задачи приступил Бурденко к своей миссии.

Еще в первые дни злодейского нападения гитлеровцев на мирную советскую землю, приезжая с фронта в Москву, он с гневом и возмущением рассказывал о бесчинствах и зверствах фашистских захватчиков.

«Фашистские изверги, попирая все законы человеческой морали, подвергают невиданным мучениям попавших им в руки тяжело раненных красноармейцев. Они выкалывают им глаза, отрезают нос и уши, обливают керосином и сжигают людей, в которых еще теплится жизнь. Коричневые негодяи не жалеют даже собственных раненых солдат… Пленные показывают, что фашисты подбирают на поле боя только тех из раненых, кто еще может быть возвращен в строй. Своих же солдат с безнадежными ранениями рук и ног гитлеровцы уничтожают. Этой бесчеловечной морали мы противопоставляем величайшую заботу о раненом бойце. Наши славные санитары проявляют чудеса храбрости и самоотверженности».

Бурденко привел примеры героического выполнения своего воинского долга. Санитар-комсомолец Иван Коку-люк спас жизнь десяткам раненых. Этот санитар работал на поле боя несколько суток, отказываясь от смены. Санитарный инструктор комсомолец Кравченко спас жизнь младшему лейтенанту Александрову, бойцу Иванову, сержанту Охрименко. Большую отвагу проявил на поле боя санитарный инструктор комсомолец Иван Богдан, награжденный орденом Красной Звезды. Он вынес из огня трех тяжело раненных бойцов, лежавших у самых вражеских окопов. Огонь был настолько силен, что санитарный инструктор вынужден был по меньшей мере раз двадцать менять направление, чтобы проползти пятьдесят метров, отделявших его от раненых.

В то же время фашистские снайперы, писал Бурденко, охотятся за нашими санитарами. Немецкие пилоты специализируются на обстрелах санитарных машин и поездов. Впервые за все время существования организации Красного Креста ее официальный знак — красный крест, знак призыва к пощаде раненых — стал мишенью для фашистских пулеметчиков и стрелков.

С этими гневными обличительными словами Николай Нилович обратился через «Комсомольскую правду» к молодым воинам Красной Армии, и прежде всего к санинструкторам-комсомольцам, призывая их не оставлять на поле боя ни одного раненого, напоминая, что товарищеская выручка всегда была священной традицией русских воинов.

По заданию правительства Бурденко руководил расследованием преступлений фашистских захватчиков в Смоленской и Орловской областях. Кроме того, он возглавлял специальную правительственную комиссию по установлению обстоятельств расстрела немцами военнопленных польских офицеров в Катынском лесу.

…В Смоленск Бурденко прибыл сразу же после изгнания оттуда вражеских войск. Густая пелена дыма обволакивала развалины города. Весь центр, все общественные здания, большие дома были взорваны и сожжены. Из 8 тысяч домов уцелело на окраинах несколько сот. Разрушенные электростанции и водопровод, искалеченные трамвайные пути, уничтоженный железнодорожный узел — таким предстал Смоленск глазам своих освободителей.

Все лечебные учреждения, школы, музеи, памятники старины древнего Смоленска — все было стерто с лица земли фашистами. Не ограничиваясь этим, они решили держать под угрозой смерти всех, кто вступит в город и после его освобождения: улицы были минированы.

Комиссия тщательно подсчитала стоимость разрушенного и разграбленного. Она исчислялась многими сотнями миллионов рублей.

«Но есть еще более страшные цифры, — писал тогда Н. Н. Бурденко в «Правде». — Эти цифры вообще не выразишь ни в каких суммах.

Я имею в виду те сто тридцать пять тысяч зверски замученных и уничтоженных оккупантами мирных жителей Смоленска и военнопленных, трупы которых мы обнаружили в восьмидесяти семи ямах-могилах города и его окрестностей.

Специальная комиссия судебно-медицинской экспертизы, работу которой мне было поручено возглавить, произвела эксгумацию и судебно-медицинское исследование трупов в местах погребения. Комиссия установила, что оккупанты систематически истребляли советских граждан, зверски убивали их ударами по черепу, отравляли их газом, морили голодом, прежде чем отправить свои жертвы в могилу…»

В только что освобожденном Орле была такая же картина. Скелеты домов еще дымились. В разных концах города то и дело земля сотрясалась от взрывов: взлетали в

воздух дома, оставленные в качестве «приманки», — с минами замедленного действия.

Первая забота Бурденко была обращена на спасенных — мирных советских людей и раненых бойцов Красной Армии. Они нуждались в медицинской помощи, и Бурденко, не медля ни часа, организовал ее.

В эти же первые дни в разговорах с уцелевшими жителями Орла стали выясняться страшные подробности зверств, которые чинили здесь гитлеровцы. Массовые казни в лагере и в тюрьме, расстрелы тысяч мужчин и женщин…

Несколько дней Бурденко руководил раскопками могил, сам обследовал трупы, сам вглядывался в тела маленьких ребятишек, которых, как было установлено, гитлеровцы закапывали в землю живыми. Он был в эти дни, как никогда, молчалив и сосредоточен. До глубины души его потрясли огромные масштабы злодеяний.

Нужна была большая физическая и нервная выдержка, чтобы до конца выполнить свой долг, хладнокровно, с объективностью ученого-эксперта, подсчитать все до единой человеческие жертвы, раскрыть всю страшную механику фашистской фабрики смерти.

Возвратившись в Москву, Бурденко обратился к войнам-фронтовикам с взволнованными словами:

«Дорогие братья! Великое счастье выпало на долю нашего поколения, стоящего на рубеже двух эпох. Нам привелось пережить, всем существом своим перечувствовать ломку старых отношений между людьми и рождение новой жизни народов, населяющих обширную территорию нашего Отечества. Эта новая Россия, созданная светлым гением Ленина… сейчас в грандиозных, невиданных в истории человечества боях отстаивает свое право на существование.

Мы имеем возможность сравнивать. И мы со всей определенностью говорим: «Эта Россия не может не победить!»

Все самое низкое, подлое, злое, что было в старом мире, породившее фашизм, собрало свои темные силы по ту сторону громыхающего смертоносным металлом фронта. Все лучшее, благородное и справедливое, что живет в человечестве, встало грудью навстречу страшному губительному натиску кровавого фашизма. Велика разрушительная сила старого мира, наносит она человечеству глубокие раны в безумном стремлении повернуть его вспять, к истокам цивилизации, в мрачное царство рабов и господ. Но несокрушима созидающая, животворная сила нового мира, ведущая род человеческий по пути вечного прогресса.

Это стремление вперед, этот великий дух жизнеутверждения наперекор разложению и смерти движет сейчас славными нашими воинами в их смертельной схватке с врагом человечества. И никаким «тиграм» и «фердинандам» не пожрать его, не истребить!

Три недели я пробыл среди вас, дорогие наши поборники права и справедливости, защитники нашей жизни, чести и свободы.

Каждый раз, когда я побываю на фронте, я уношу с собой могучий заряд бодрости, уверенности в себе, жажды трудиться над общим делом не покладая рук. Теперь, когда я был с вами, меня еще раз осенила славными своими крылами победа, ведущая вас через великие трудности к конечному торжеству над врагом.

Я видел кровавые слезы зверя, изгоняемого вами из пределов нашей страны, страшные следы дикой оргии человекоподобных, в слепой ярости уничтожающих все, чем удалось было им вероломно завладеть и с чем вы заставляете их теперь расстаться навсегда.

Я видел трупы замученных, слезы оставшихся в живых, лишенных всего, что им было дорого и мило, незабываемые руины городов, зловещие остатки деревень. Я видел такую бездну человеческого горя, что старое, видавшее виды сердце мое, пережившее японскую, первую мировую и гражданскую войны, содрогнулось от боли.

Но я знаю, что кровожадного зверя уже настигает справедливое возмездие. Во множестве устилают дороги отступления вражьи трупы, его поверженная богатая техника, с которой пришел он побеждать наш народ. Идет великое истребление хищника, позарившегося на нашу землю. Святой огонь мщения горит в глазах наших бойцов. Слова ненависти п презрения шлют они вдогонку своему недостойному противнику, опозорившему навеки себя и свой народ кровавыми злодеяниями.

И мы знаем, как встречают вас, освободителей, наши исстрадавшиеся братья и сестры. На руках у бойцов улыбаются дети. Навстречу вам из лесов и подземелий выходят уцелевшие люди и сквозь слезы пережитого из глаз иx светится радость. Немедленно принимаются они за восстановление разрушенного, и тотчас же братскую руку помощи протягивает им великий народ со всех концов необъятной нашей страны. И я твердо знаю — на кладбищах, в которые превратил лютый враг цветущие города и села, снова многоцветными красками засияет свободная счастливая жизнь.

Так идите же неустанно вперед, дорогие воины! Там, впереди, с нетерпеливой надеждой ожидают вас изнывающая под тяжким игом многострадальная Белоруссия и оставшиеся еще в кровавых лапах зверя города и села жемчужины СССР — Украины.

Спешите! Не давайте злодеям множить свои преступления над ни в чем неповинными советскими людьми. Каждый час дорог!»

Страстные слова ученого дошли до сердец воинов-фронтовиков — об этом свидетельствовали многочисленные письма с фронта, приходившие к Бурденко.

Николай Нилович использовал каждую возможность, чтобы рассказать гражданам нашей страны, всего мира о кровавых преступлениях фашизма.

11 июля 1943 г. в Москве, в Колонном зале Дома союзов, состоялся второй антифашистский митинг советских ученых. Академик Бурденко, оправившийся после болезни, выступил на этом митинге с небольшой, но страстной речью. Это была гневная речь свидетеля, обвинителя, судьи.

Он перечислял факты — они вскоре обошли печать многих стран. Он рассказывал о больных детях, выброшенных немцами из инфекционной больницы на улицу, о разрушенных детских яслях, о замученной и растерзанной вместе с десятимесячной дочерью женщине-враче Ладыгиной, о сожженных живыми раненых красноармейцах, о десятках тысяч семей, насильно угнанных в рабство.

— Фашистские разбойники, — говорил Бурденко, — ответят за каждое свое преступление против мирных советских граждан и военнопленных. Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков выясняет, кто несет непосредственную ответственность за истребление и увод в рабство советских людей, за расхищение их собственности.

— Не уйдут от ответа и представители так называемомой медицинской науки гитлеровской Германии. Врачи, которые насильно берут кровь у советских детей в смертельной для доноров дозе для переливания раненым немецким офицерам, — это не служители науки. Это — убийцы. С ними разговор может быть только как с преступниками.

— …Мы ежедневно сталкиваемся с фашистскими войсками — этой ордой убийц и палачей. Сколько раз советским хирургам приходилось производить операции, рискуя жизнью! Несмотря на четкие опознавательные знаки, немецкие летчики, пикируя, сбрасывают на госпитали бомбы. Гитлеровцы с первых дней войны охотятся за санитарными самолетами и санитарными поездами. Зверскими мучениями они стремятся отомстить отважным советским медицинским сестрам за их героическую помощь раненым…

С напряженным вниманием слушали участники митинга выступление академика Бурденко.

— Велик счет советского народа, тружеников науки, работников медицины к гитлеровской Германии и ее приспешникам, — сказал в заключение ученый. — Придет день, и по этому счету начнется расплата. Весь советский народ работает не покладая рук для приближения этого дня.

Свою речь на митинге Бурденко закончил боевым призывом:

— Ученые и врачи! Всеми своими знаниями, своим беззаветным служением народу поможем скорейшему разгрому врага свободолюбивого человечества, врага культуры!

Материалы, собранные во время Великой Отечественной войны Чрезвычайной государственной комиссией, в том числе и материалы академика Бурденко, стали известны всему миру. В 1946 г. эти материалы, содержащие страшную правду о преступлениях фашистов, фигурировали на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников.

МУДРЫЙ НАСТАВНИК

…После разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом, а затем под Курском в ходе Великой Отечественной войны наступил коренной перелом. Стратегическая инициатива прочно перешла в руки Красной Армии. Советские войска развернули широкие и смелые насту» нательные операции.

В этих условиях потребовалось пересмотреть формы и методы организации медицинского обеспечения войск. Приближение медицинской помощи к полю боя, всемерное расширение объема медицинской помощи, прежде всего в войсковом и армейском районах, — вот что было характерным в это время.

В первом периоде войны, в связи с вынужденным отходом войск Красной Армии, основная масса полевых медицинских учреждений была сосредоточена во фронтах и в центре. Из-за этого нередко приходилось резко сокращать объем медицинской помощи в войсковом районе и основное внимание направлять на вынос раненых с поля боя и подготовку их к эвакуации. Поэтому-то даже первичная хирургическая обработка ран осуществлялась, как правило, в армейских госпиталях и даже эвакуационных госпиталях ближнего тыла.

Теперь, в ходе наступления Красной Армии, хирургам удалось «развернуться»: они начали работать более качественно. В медико-санитарных батальонах дивизий и в хирургических полевых госпиталях первой линии резко поднялась активность военных хирургов. Например, в 1942 г. под Сталинградом в медсанбатах удавалось оперировать лишь 42,8 проц. раненых; в 1944 г., во время Белорусской операции, врачи медсанбатов оказывали хирургическую помощь уже 62,1 проц. раненых.

Почему же так важна была ранняя хирургическая помощь раненым?

Когда-то Н. И. Пирогов в своей знаменитой книге «Начала общей военно-полевой хирургии» писал: «Свойство ран, смертность и успех лечения зависят преимущественно от различных свойств оружия, и в особенности от огнестрельных снарядов».

Вспоминая эти слова великого Пирогова, Бурденко всегда призывал врачей учитывать разрушающую силу огнестрельного оружия: ведь в Отечественную войну огнестрельные ранения составляли 95,3 проц. всех ран.

Дело в том, что огнестрельные раны резко отличаются от всех других. Еще Пирогов указывал, что молекулярные сотрясения, которые испытывает область ранения и весь организм раненого, не проходят бесследно. Вызываются такие сотрясения либо непосредственно взрывной волной, либо возникают при прохождении через ткани человеческого организма движущегося с большой скоростью ранящего снаряда. Из-за этого в ране возникает некроз (омертвление тканей), способствующий развитию наиболее грозного осложнения — инфекции.

Подобные осложнения — от гнойной инфекции раны до сепсиса (общего гнойного заражения), а также гнилостная и анаэробная инфекция и столбняк — были самыми страшными врагами раненых.

Получалось, что омертвевшие ткани были как бы инородным телом, которое надо было каким-то образом устранить из раны, чтобы, как говорят хирурги, направить раневой процесс в нужную сторону. Большую роль в этом и играла так называемая хирургическая обработка (с использованием сульфаниламидных препаратов, а в конце войны — и антибиотиков).

Военные хирурги хорошо усвоили наставления Бурденко о первичной хирургической обработке ран, об индивидуальном, а не шаблонном подходе к каждому раненому. Ведь все зависело от характера раны. Нередко хирургическая помощь ограничивалась лишь, как говорили врачи, туалетом (своеобразной очисткой) раны и мероприятиями общего характера.

В первый период войны, когда преобладали ранения от авиабомб, интенсивного и сосредоточенного огня артиллерии и минометов, так обрабатывали всего лишь 10–15 проц. ран. А, например, в боях по уничтожению окруженных группировок противника, потерявшего возможность из-за отсутствия боеприпасов использовать артиллерию, таких было до 40 проц. Бее остальные ранении нуждались в оперативном вмешательстве.

Задача первичной хирургической обработки, не уставал повторять Бурденко, — создание условий, наиболее благоприятных для заживления раны и предупреждения острых инфекционных осложнений. Цель ее — в кратчайшие сроки добиться восстановления целостности и нарушенной функции поврежденных тканей. Осуществление такой задачи определило и уточнило технику первичной хирургической обработки.

В первую очередь рану рассекают для осмотра, из нее удаляют все нежизнеспособные ткани и различные, доступные удалению инородные тела, которые своим присутствием способствуют развитию острых инфекционных осложнений и часто нарушают функцию поврежденной области. Одновременно принимают все необходимые меры к возможно более бережному отношению ко всем тканям, которые можно сохранить. Новые разрезы оправдывает только борьба с уже возникшей инфекцией и ее предупреждение путем оперативного вмешательства.

Характерно, что проводившаяся в лечебных учреждениях армии на путях эвакуации раненых первичная хирургическая обработка, в отличие от большинства хирургических операций (особенно в мирное время), не заканчивалась глухим швом. Хирург не зашивал рану наглухо, а, наоборот, обработав, оставлял ее открытой (после этого, разумеется, рану тщательно перевязывали).

Еще накануне Великой Отечественной войны Бурденко и другие ведущие хирурги разработали, а в годы войны фронтовые врачи успешно применили на практике так называемый первично-отсроченный (когда рану зашивали через 1–3 дня после первичной обработки) и вторичный швы. Их использование помогло успешнее добиваться быстрого заживления ран.

Правда, широкому внедрению в практику вторичных швов препятствовало строгое требование производить до операции обязательный бактериологический контроль раны.

Однако в годы Отечественной войны советские военные хирурги опровергли это требование. Огромный коллективный опыт советских врачей убедительно доказал, что, решая вопрос о допустимости первично-отсроченного и вторичного швов, достаточно учитывать только клинические данные о состоянии раны и организма раненого.

Это было очень важно. Вскоре после того, как было доказано, что вторичный шов возможен без предварительного бактериологического контроля, он приобрел в военно-медицинских учреждениях поистине массовый характер.

Существенно, что вторичные швы, в отличие от первичных, почти не давали нагноения. Но главное состояло в том, что во время Отечественной войны использование рекомендованного Н. Н. Бурденко п другими ведущими хирургами вторичного шва позволило у половины раненых вдвое уменьшить срок лечения.

Активное вмешательство хирургов в течение и процесс заживления ран не ограничивалось, разумеется, одной лишь первичной обработкой. Всякий раз, когда заживлению раны угрожали осложнения — инфекция, например, — на помощь снова приходил хирург и делал новую операцию.

Наряду с хирургическими военные медики использовали и другие методы лечения раненых — применяли лечебные и предохранительные сыворотки и вакцины, стимуляторы заживления ран, физиотерапию, общеукрепляющие средства, особенно переливание крови, и др. Законом было применение обезболивания — и для борьбы с болью, и как средство, предупреждающее шок. Часто использовалась блокада крупных нервных стволов и сплетений при тяжелых ранениях ног и так называемая вагосимпатическая блокада — при ранениях груди.

Опыт, который накапливали военные врачи, не хранился втуне: Бурденко и другие руководители военно-медицинской службы Красной Армии заботились о том, чтобы тотчас внедрить его на всех фронтах, во всех госпиталях и медсанбатах. Так же активно в практику военных медиков внедрялись новейшие достижения медицинской науки.

Военный врач В. Гиллер вспоминал о посещении Н. Н. Бурденко крупного военного госпиталя:

«Раздался сигнал воздушной тревоги. Затрещали залпы соседней батареи, задрожали стекла. Гул выстрелов заглушал наши голоса…

— Пойдемте ё убежище, =- предложили Бурденко.

— Нет, останемся здесь. — Бурденко подсел к раненому, продолжая осмотр. — - Ничего, привыкайте, страшно только вначале. Им было труднее, — указал он на раненых, — они же никуда не уходили прятаться. Место врача — у постели больного.

Его спокойствие, огромное мужество и человечность были для всех нас примером настоящего выполнения врачебного долга, самоотверженности и смелости. Ии высокое воинское звание, ни ореол лучшего хирурга страны, ни почетное звание академика не изменили его отношения к людям, особенно к раненым…»

На следующий день Бурденко оперировал наиболее сложных раненых, тех, у кого был пулей или осколком снаряда поражен череп и мозг. Вот как оперировал Николай Нилович на фронте:

«Бурденко взял из рук операционной сестры нож и, наклоняясь над головой раненого, не примериваясь, быстрым, как молния, и точным движением рассек кожу на черепе сразу до кости.

Оперировал он уверенно и смело, одновременно и правой и левой рукой. Это намного сокращало время операции, но требовало напряженного внимания обоих ассистентов (помогавших Бурденко во время операции. — М. М.).

Обнажив пульсирующий мозг, он остановился, быстро кинул взгляд на висящую перед ним рентгенограмму (рентгеновский снимок черепа делают накануне операции. — М. М.), едва заметным движением инструмента вынул металлический, с острыми краями, бурый осколок. Закончив операцию, вплоть до зашивания кожи, он перешел к раненому, уже усыпленному на другом столе, и, сменив перчатки и халат, снова включился в работу. И так с небольшим перерывом, ни разу не присев (а начал он оперировать в 8 часов утра. —М. М.), оперировал до позднего вечера».

В 1943 г. Николай Нилович публикует в журнале «Вопросы нейрохирургии» большую и очень важную статью об узловых вопросах нейрохирургии в военное время. Он излагает принципы нейрохирургической помощи в нашей армии. При оказании первой помощи обрабатывается только закрытая рана и окружающие рану области. В передовых учреждениях — в медсанбатах и полевых подвижных госпиталях первой линии — должна производиться тщательная сортировка (в зависимости от тяжести ранения). При самых тяжелых ранениях хирургическая помощь должна оказываться на местах.

Если отсутствуют показания к экстренным операциям, в медсанбате производят туалет раны, используют сульфамидные препараты и направляют раненых в специальные нейрохирургические отделения. Раненным только в мягкие покровы черепа производят первичную хирургическую обработку и направляют в специальные госпитали для легкораненых.

Бурденко формулирует требование о том, что специальные нейрохирургические госпитали должны по возможности находиться ближе к линии фронта, самое большее на расстоянии 2–3—4 дней пути; только при отсутствии соответствующей обстановки они могут располагаться дальше. В этих госпиталях должны быть рентгеновские установки. Здесь нужно сосредоточить специалистов-врачей: нейрохирургов, невропатологов, окулиста и специалиста по ушным заболеваниям. В этих госпиталях должна подаваться наиболее квалифицированная помощь при ранениях центральной и периферической нервной системы.

Основываясь на опыте Отечественной войны, Николай Нилович вновь говорит о необходимости тотального (полного) удаления абсцессов мозга вместе с капсулой: этот метод разработал сам Бурденко, его с успехом применяли советские и зарубежные хирурги.

Однако некоторые врачи медико-санитарных батальонов и полевых подвижных госпиталей 1-й линии старались быстрее произвести хирургическую обработку всех без исключения ран, в том числе и ранений черепа. Это могло привести к ошибкам в лечении.

Дело в том, что ранения черепа перед операцией нужно было обязательно обследовать с помощью рентгена — лишь тогда удавалось определить объем и полностью выполнить предстоящую операцию. Черепно-мозговые ранения обладали рядом важных особенностей. Да и вообще к операциям при таких ранениях требовался особый, как говорил Бурденко, «нейрохирургический подход», иная тактика хирургической обработки и послеоперационного лечения, другая система эвакуации раненых.

Много пришлось потрудиться ведущим специалистам — хирургам, и прежде всего главному хирургу академику Н. Н. Бурденко, а также его заместителю профессору В. Н. Шамову, на которого Бурденко возложил непосредственную ответственность за военно-полевую нейрохирургию. В результате постепенно удалось добиться уменьшения числа операций по поводу ранений черепа в медицинских учреждениях войскового района (медико-санитарных батальонах и хирургических полевых подвижных госпиталях 1-й линии), зато соответственно увеличилось количество таких операций, производимых специалистами-нейрохирургами в медицинских учреждениях армейского района (специализированных госпиталях).

В сражении под Москвой в войсковом районе оперировали очень многих — например, в 30 проц. случаев тяжелых ранений в череп. В сражении под Сталинградом эта цифра уменьшилась до 17,5 проц., а в Орловско-Курской битве — до 4,5 проц. Иными словами, подавляющее большинство тяжелораненых оперировали теперь уже в специализированных госпиталях, где им была обеспечена наиболее квалифицированная помощь. Именно этим во многом объясняются лучшие результаты лечения таких ранений, снижение смертности и возвращение в строй все большего и большего числа раненых воинов.

Вместе с физиологом П. К. Анохиным в 1944 г. Бурденко выполняет интересное исследование о так называемых боковых невромах, возникающих в боевых условиях из-за частичной травмы нервного ствола. Результаты исследования были практически важны для военных хирургов: оказывается, резекция (удаление) боковой невромы и частичный шов нерва возможны лишь в том случае, когда имеются все указания на действительный перерыв нервных волокон травмированного нервного ствола и образование истинных невром.

Трудным для многих военных хирургов было оказание медицинской помощи при огнестрельных ранениях артерий. Николай Нилович всесторонне рассматривает эту проблему и учит врачей, во-первых, правильно распознавать такие ранения и, во-вторых, правильно лечить их в боевой обстановке.

Он анализирует сроки операций при этих ранениях и подчеркивает, когда помощь хирурга должна быть немедленной, а когда, наоборот, целесообразно не спешить с

операцией. Наконец, он рассматривает способы и методы операций и рекомендует военно-полевым хирургам наиболее обоснованные из них, дающие наилучшие результаты.

Одним из первых Бурденко оценил огромное значение антибиотиков в военно-полевой хирургии. В самом конце 1944 г. он во главе бригады врачей и научных работников на два месяца выезжает на фронт, чтобы непосредственно в полевых условиях применить пенициллин, убедиться самому и убедить других в его мощной силе.

Результаты этой поездки Николай Нилович обобщает в оперативно выполненной и сразу же направленной военным медикам научно-исследовательской работе с несколько необычным названием — «Письма хирургам фронтов о пенициллине». Бурденко пишет о том, какие дозы антибиотика следует употреблять для внутримышечных введений, для введения в полости суставов или плевры, в вены и артерии, в спинномозговой канал и желудочки мозга.

Советский препарат пенициллин-крустозин показал себя наилучшим образом: побывавший в СССР в январе 1944 г, английский микробиолог Флори — один из создателей пенициллина — отметил его высокие качества, сказав, что его можно даже вводить в значительно меньших дозах, чем американский или английский препарат.

С большим интересом встретили военные медики еще одну работу Бурденко, напечатанную в 1943 г. в журнале «Госпитальное дело». Это была статья об организации специальной помощи раненым. Николай Нилович вновь показал себя выдающимся специалистом военно-полевой медицины. Так, он выдвинул ценные мысли о создании специализированных госпиталей, о выделении групп усиления, о продуманной расстановке врачей-специалистов.

Многое из того, о чем писал Бурденко, чему учил он военных медиков, вошло в выпущенные в 1944 г. третьим изданием «Указания по военно-полевой хирургии». В этих «Указаниях» был глубоко и всесторонне обобщен опыт возмужавшей в годы войны военно-медицинской службы Красной Армии и излагались новые установки по методике и технике оказания медицинской помощи и лечения при ранениях различных органов и систем, по организации лечебно-эвакуационного обеспечения войск. Третье издание «Указаний по военно-полевой хирургии» было пособием не только для хирургов, но и для всех военных медиков, ибо здесь излагались

официальные установки об организации всех видов медицинской помощи и эвакуации раненых и больных.

Обновленные «Указания» были введены в действие специальной директивой начальника Главного военно-санитарного управления Е. И. Смирнова и главного хирурга Красной Армии Н. Н. Бурденко. «В директиве определялись основные организационные формы деятельности войсковой, армейской и фронтовой медицинской службы. Здесь, в частности, подчеркивалась необходимость вести эвакуацию раненых и больных из ДМП (дивизионных медицинских пунктов, медсанбатов. — М. М.) и ХППГ (хирургических полевых подвижных госпиталей. — М. М.) первой линии по назначению, что должно быть обеспечено прежде всего правильным развертыванием лечебных учреждений госпитальной базы армии (ГБА).

Первый эшелон ГБА надлежало развертывать возможно ближе к ДМП и ХППГ первой линии на каждом эвакуационном направлении. В состав этого эшелона предусматривалось включение эвакоприемника, специализированных ХПГ1Г для раненных в голову и шею, длй раненых с переломами бедра и повреждениями крупных суставов, для раненых в грудь, живот и мочеполовые органы, одного — двух ГЛР (госпиталь для легкораненых. — М. М.), терапевтического и инфекционного полевых подвижных госпиталей.

Специализация ХППГ должна была осуществляться за счет групп отдельной роты медицинского усиления (ОРМУ). Второй эшелон ГБА, состоящий из сортировочного эвакогоспиталя (СЭГ) и нескольких эвакуационных и полевых подвижных госпиталей, полагалось развертывать, как правило, в районе станции снабжения. В это г район предусматривалось выдвижение фронтовых ГЛР…».

Большая «емкость» армейских и фронтовых госпитальных баз, а также система эвакуации по назначению и лечение по специальности позволили успешно решить важную задачу. Основную массу раненых и больных можно было лечить быстро и в сравнительно короткие сроки возвращать в строй непосредственно из армейских и фронтовых госпиталей: эвакуация в госпитали тыла страны во многих случаях становилась ненужной.

Николай Нилович радовался, видя реальные, осязаемые результаты деятельности военно-медицинской службы: медики возвращали в строй 72,3 проц. раненых и 90,6 проц. больных воинов.

Достигнуть таких замечательных результатов в немалой степени помогала высокополезная деятельность главного хирурга Красной Армии генерал-полковника медицинской службы академика Бурденко.

ГЛАВНЫЙ ХИРУРГ — НА БОЕВОМ ПОСТУ

В начале тридцатых годов великий русский писатель и гуманист, большой друг ученых Алексей Максимович Горький высказал мысль о создании в нашей стране Всесоюзного института экспериментальной медицины — ВИЭМа. Этот научно-исследовательский институт должен был стать центром медицинской науки в Советском Союзе.

В его лабораториях предстояло развернуть всестороннее изучение человеческого организма.

Идея А. М. Горького сразу же получила полную поддержку Центрального Комитета партии и Советского правительства. В 1932 г. ВИЭМ уже приступил к работе. В его лабораториях и отделах трудились физиологи, анатомы, биохимики, микробиологи и представители других отраслей медицинской науки.

Николай Нилович Бурденко поддерживал тесный контакт с научными сотрудниками ВИЭМа, часто подсказывал им направление экспериментальных исследований. Бурденко, однако, не закрывал глаза и на недостатки в работе этого крупнейшего научно-исследовательского института. Дело в том, что в ВИЭМе были представлены лишь теоретические медицинские специальности — анатомия, физиология, гистология и др. Исследований же по клиническим специальностям, таким, как терапия, хирургия, акушерство и гинекология, почти не осуществлялось. Это могло привести (и порой приводило) к разрыву между теорией и практикой.

По мере развития медицины, выделения новых отраслей и специальностей опасность такого разрыва все более возрастала. Каждая специальность начинала развиваться самостоятельно, изолированно, вне связи с достижениями других отраслей медицины и науки вообще. Комплексные исследования становились все более трудными.

В годы Великой Отечественной войны медицинская наука призвана была решать новые, большие и важные задачи.

Всенародный призыв «Все для фронта! Все для победы!» обязывал ученых в кратчайшие сроки поставить достижения науки на службу здравоохранению. Ученым-медикам следовало в первую очередь разрабатывать и внедрять новые методы лечения раненых и восстановления их трудоспособности, создавать новые, более совершенные лекарства, медицинские аппараты, инструменты и приборы, вооружать врачей на фронте и в тылу новыми способами предупреждения инфекционных заболеваний. Для успешного решения всех этих задач нужно было объединить усилия отдельных ученых и научных коллективов.

«Советская медицинская наука, — писал в те годы в «Правде» академик Бурденко, — настоятельно нуждается в создании авторитетного научного органа, подводящего

итоги работы во всех частных ее разделах, синтезирующего их, могущего давать новые концепции, направляющего научные мысли, вовремя подмечающего творческие ценные искания, гипотезы, предположения и практические предложения». Бурденко считал необходимым создать Академию медицинских наук СССР.

Это мнение академика Бурденко было хорошо известно ученым. Однако многие считали его неосуществимым.

В сентябре 1943 г. Николай Нилович принимал участие в работе сессии Академии наук СССР. В перерыве между заседаниями к нему подсел один известный ученый — филолог.

— Что, Николай Нилович, задумали создать свою академию? — спросил он Бурденко.

Николай Нилович прочитал вопрос и утвердительно кивнул.

— Но ведь сейчас идет война…

— Да, — сразу же оживился Бурденко, — мы, медики, еще в большом долгу перед Красной Армией. Столько проблем предстоит решить…

— Простите, Николай Нилович, — перебил его филолог. — Я не о том. Я хочу напомнить вам одно крылатое выражение: «Когда говорят пушки, музы молчат».

— Это смотря какие музы, — ответил Бурденко.

— Конечно, — тотчас согласился его собеседник, а затем после секундной паузы поставил вопрос прямо: — Неужели вы думаете, что сейчас, во время войны, правительство пойдет на создание вашей академии? Ведь на это понадобятся немалые средства…

— Я не думаю — я уверен, — резко ответил Николай Нилович. — Когда речь идет о здоровье советских людей, правительство никогда и ни в чем не отказывает нам. Даже во время войны.

Через несколько месяцев стало известно: партия и правительство вновь пошли навстречу ученым. В июне 1944 г., в суровую военную пору, Совет Народных Комиссаров СССР постановил учредить Академию медицинских наук СССР. Одновременно было утверждено Оргбюро по созданию академии — в его состав вошел и академик Н. Н. Бурденко.

Николай Нилович принял самое деятельное участие в организации Академии медицинских наук. Он определял структуру научно-исследовательских институтов, предусмотрев создание в каждом из них экспериментального отделения — так, как это было сделано в руководимом им Институте нейрохирургии. Бурденко добился признания принципа комплексности научных исследований, разработал примерный план деятельности академии.