Глава сорок четвертая

Ясень нагромоздил горку из одежды и подложил под меня, нагнулся ко мне, теплым дыханием согревая мне кожу. Над нами висела луна, белая и сияющая, висела так низко, что мне отлично видны были серые тени морей и черные пятна кратеров. Я потянулась к луне рукой, но как бы низко она ни висела, достать ее не удалось.

Падуб не то всхлипнул, не то присвистнул, и я повернула к нему голову. Он снова притянул колени к груди и сидел, пожирая нас газами. Но я разглядела в нем не одно только нетерпение. Мне снова стало ясно, как одиноки они с Ясенем – свирепые гоблинские воины, у которых душа совсем не так свирепа. Они мечтали о любовной пище понежнее, чем кровавые грубые трапезы, предлагавшиеся при дворе гоблинов. И сейчас, в месте вне времени и вне мира, им, возможно, представился единственный их шанс побыть сидхе, а не гоблинами. Пусть Падуб говорит, что хочет быть гоблином, а не сидхе, но мечта эта ясно виднелась на его лице в свете луны.

Ясень наконец добрался до нужной точки, и я отвлеклась от Падуба. Мне была видна только часть лица Ясеня – нижнюю его половину, будто маска, скрывало мое тело. Он поднял ко мне глаза – огромные, миндалевидные, темные в свете луны. Волосы по контрасту казались почти белыми, зато золотистая кожа в полумраке выглядела загорелой чуть не до черноты. Я невольно вздрогнула под его лаской, и это ему понравилось. Кожа у меня начала понемногу светиться, неярко в сиянии луны, но свет все разгорался у меня под кожей, словно отражая свечение гигантского шара у нас над головой.

В паху зародилась и стала расти теплая тяжесть. Она росла с каждым движением языка, губ, с каждым нажатием зубов – не укусом, а намеком, обостряющим чувства. Он подвел меня к той трепещущей грани, когда тяжесть накапливается, накапливается, и с одним последним поцелуем, последним касанием языка опрокидывается – и я заорала, простирая руки к луне, будто собиралась навеки запечатлеть свое наслаждение прямо на ее поверхности.

Падуб внезапно оказался рядом, перехватил мои руки, прижал к своей груди. Ясень не отрывал губ, и оргазм накатывал на меня волна за волной, и свое наслаждение я написала на груди у Падуба, оставив следы ногтей среди боевых шрамов – свежие алые метки среди старых белых рубцов.

Вокруг играли алые, зеленые и золотые блики, и я поняла, что это я, что мои волосы и глаза светятся так ярко, что затмевают луну.

Ясень отодвинулся, и я хотела уже возмутиться, позвать его обратно, но ощутила его над собой и глянула вниз, отвлекшись от Падуба, тут же он вошел в меня, и одно это движение опять вырвало у меня вопль. Еще не затихли судороги предыдущего оргазма, и все во мне сжималось и содрогалось.

Падуб прижал мои руки к импровизированному ложу из одежды и травы, захватив обе руки одной большой ладонью. Ясень приподнялся на руках, и кожа его светилась в белом свете луны. Лишь через несколько секунд до меня дошло, что она светится собственным светом. Ясень начинал светиться, как сидхе.

Я подняла глаза к Падубу – выяснить, заметил ли он, что кровь из царапин от моих ногтей течет сияющими струйками. Я бы ему об этом сказала, но он изогнулся надо мной, я поняла, чего он хочет, и подставила ему губы.

Ясень явно сдерживался, добиваясь, чтобы первой была я. Вот это уже черта не сидхе: это гоблины гордятся выдержкой и числом оргазмов, которые могут доставить партнерше. Ясень боролся с собой, заставлял себя держать ритм, сопротивляясь желанию, теряя концентрацию – но ему не нужно было сдерживаться. Уже не нужно. Я воплем излила свой оргазм в тело его брата, и Падуб заорал надо мной, и все было именно так, как надо. Ощущение их обоих во мне одновременно снова бросило меня в крик, выгнуло дугой.

Падуб отдернулся, давая мне выкричать свой оргазм полной луне. Он стоял рядом со мной на четвереньках, уронив голову, но все еще сжимая рукой мои запястья. Волосы горели вокруг его лица желтым костром, а моргающие глаза сияли тем же алым светом, что и сочившаяся из груди кровь.

Ясень повалился рядом со мной. Он лежал, пытаясь отдышаться, положив руку поперек моего живота, и моргал глазами, сияющими изумрудным огнем. Волосы на фоне темной земли светились желто-золотым нимбом.

Но вот сияние начало меркнуть, как гаснущий костер. Падуб рухнул наземь с другой стороны от меня, запрокинув руку, и я уткнулась лицом ему в грудь.

Ясень взял мою руку и поднял, показывая всем троим. И его, и моя кожа светилась: моя – белым светом луны, его – словно он проглотил золотое солнце. Падуб накрыл наши руки своей ладонью, и мы сияли все трое, словно в жилах у нас горели жидким огнем небесные светила.

Загрузка...