Часть третья Русский и гоблин — братья навек!

Глава 17

«Кружится штурман вокруг маяка,

Кружится штурман — земля далека,

И говорит командир молодой:

— Тра-та-та-та, полетели домой!»

Полигонный фольклор

«Мне мил дракон за самобытность

И неиспорченность души!»

Из дневника одной девицы

Примерно через три месяца после того, как летающая лодка вспенила своим белоснежным брюхом темные, уже почти осенние воды речки Половойки, что протекала через Растюпинск, и подрулила к мосткам, у которых болтались полузатопленные ботники и пара стареньких «Казанок», в окрестностях городка появился дракон Огнехвост.

Насчет летающей лодки доподлинно известно, что все ее пассажиры и экипаж благополучно попали домой и занялись своими делами и делишками, о которых автор поведает в свое время. Что же касается доставленных в пожарном отсеке междуземских тропических русалок, то они, проявив свойственную женщинам сообразительность, а именно — начав громко визжать — сумели-таки выбраться на волю, после чего разбрелись по квартирам состоятельных растюпинцев, отчего в городе резко возрос спрос на джакузи.

Гоблины, однако же, несмотря на уникальные скоростные качества дракона, а вернее, именно благодаря им, изрядно задержались в пути, чего, кстати, поначалу совершенно не заметили. Все дело было в том, что Огнехвост по дороге в Россию решил проверить свои новые возможности, да и старые, заодно, тоже. И, пользуясь тем, что пассажиры задремали, вышел сначала в стратосферу, потом на околоземную орбиту, ну а там и вовсе провалился в подпространство, после чего вынырнул в открытом космосе где-то в районе Крабовидной Туманности.

Спохватившись и ругая себя за легкомыслие, гибридный аэрокосмический дракон развернулся, поплутал немного среди звезд, потом нащупал-таки природным чутьем обратный курс и вскоре оказался на Земле-матушке, на которой, благодаря известным, но считающимся в определенных кругах сомнительными законам релятивистской механики, прошло аж целых три месяца или даже немного больше.

— Ну что ж, пожалуй, пора будить пассажиров, — решил дракон, когда под крылом о чем-то запело теоретически зеленое, а сейчас щедро припудренное белым снегом, море тайги. — Ох, некрасиво получилось, но, авось, обойдется!

— Что, уже прилетели? — спросил хоббит, разбуженный популярной песенкой про штурмана, который все кружился и кружился вокруг маяка. — Быстро, однако. Я бы, честно говоря, еще поспал.

Остальные члены экспедиции тоже продрали глаза и теперь кряхтя и потягиваясь крутили головами, словно никак не могли сообразить, где это они очутились. Впрочем, так ведут себя большинство невыспавшихся пассажиров. И человеческих, и не очень.

Огнехвост из пижонства, а, отчасти стремясь развеселить гоблинов и оттянуть момент, когда придется как-то объяснять опоздание, решил обставить свое появление на исторической родине своего хвоста с эпическим размахом. На подлете к первопрестольной, ему зачем-то приспичило проверить боеготовность войск противовоздушной обороны, для чего он долго и старательно утюжил район Целковского шоссе, в котором, как известно, расположены дачи и коттеджи столичной элиты. Элита, надо сказать, реагировала неадекватно. Дело происходило вечером, поэтому из различных клубов и казино время от времени выходили отдельные ее представители. Охолонуться на морозце после жарких объятий светской жизни. Некоторые, наиболее продвинутые из них, даже смотрели на небо. Увидев летящего на бреющем полете Огнехвоста, они конечно же решили, что в Подмосковье снимается первая серия отечественного фильма-блокбастера в жанре «фэнтэзи» «Властелин — малец» и, решив, что «в Голливуде-то компьютерные эффекты пошибче будут», напрочь потеряли к дракону интерес.

— Мама моя огнедышащая! — расстроено пробормотал Огнехвост. — Это что же, у них ни одной ракеты не осталось, типа «земля-воздух»? Их же голыми руками брать можно!

— А может быть они, того…. Всех победили? — предположил оптимистичный Дробила. _ Победили и все свое оружие разломали и повыбрасывали. Перековали на оралы. В знак доброй воли, так сказать.

— Непохоже, — засомневался дракон. — Я когда летел — вниз посматривал. И вот что я скажу: Никак не похожа эта страна на победительницу, скорее наоборот.

— Ну, тогда, наверное, их победили, — логично предположил Ватерпас.

— А чего это они тогда празднуют? — резонно спросил молчавший до сих пор Старший Дознатец. — Чувствуете, чем здесь пахнет?

— Капустой! Баблом и его опилками! Деньгами! — пискнул из свого угла Сенечка-горлум. — Я большие деньги даже через драконью шкуру чую. — А здесь не просто деньгами не просто пахнет, а прямо-таки разит, как дерьмом в драконьем логове!

— Ну ты, полегче! — обиделся Огнехвост. — Драконы существа знаешь какие чистоплотные!

— Отец, слышишь, пилит, а я отвожу, — процитировал хоббит.

— Знаете что, братья-гоблины, — примирительно сказал Василий. — Это, наверное, все-таки победители празднуют.

— Судя по всему, ты прав, — грустно согласился Огнехвост. — Победители празднуют, а остальные, которые побежденные, в темноте сидят. Во-он, на горизонте, почитай, редкий огонек светится, а тут прямо какой-то Ородруин. Гляньте, как пылает. Да кто же они такие, эти победители? Ведь какая страна была, я же задним умом крепок, все помню!

— Может быть гнумы? — предположил Василий.

При этом боевой гном Дробила стиснул рукоять трофейной дубинки, набычился и побагровел, но, однако, промолчал.

А и что он мог возразить? Гнумы, это вам не благородные гномы, хотя, происхождение у них общее. Впрочем, гнумы родятся и среди эльфов, и среди хоббитов и, как это ни прискорбно, среди людей. Причем, среди людей родятся самые гнумные гнумы. Каким гнилым ветром их наносит — не знает никто. Но и среди людей и среди честных гоблинов они подобны ржавчине, разъедающей любую цивилизацию. Наиболее полно гнумы описаны в фундаментальном исследовании Панзутия Замурашкина «Плесень обитаемых миров», изданном в Междуземье ограниченным тиражом, к которому автор и отсылает любознательного читателя.

— Дохнуть что ли? — задумчиво проревел Огнехвост. — Вот будет потеха, заодно и доброе дело сделаем. — Или лучше плюнуть?

— Да ты что? — вскинулся осторожный хоббит, который, проработав столько лет дворецким, был не чужд дипломатии. — Тебе междумирная война нужна? Пусть человеки сами со своими гнумами разбираются, а у нас другие дела есть. Давай-ка лучше заходи на посадку.

— На посадку, так на посадку, — отозвался дракон. — Я вообще-то, хотел как лучше, то есть, веселее, но если вы торопитесь, тогда ладно.

Наконец, заложив вираж над вспухшим чудовищной россыпью огней муравейником столицы, Огнехвост захлопал крыльями и командирским голосом объявил:

— Наш борт прибывает в аэропорт «Шереметьево-2», прошу приготовиться к таможенному досмотру.

Так прямо и сказал.

— Не надо в аэропорт, — спохватился хоббит. — Только встречи с таможней нам не хватало! Давай где-нибудь на поляночке сядем. Лады?

— На поляночке, так на поляночке, — нехотя согласился Огнехвост. — Я-то хотел, чтобы все было по высшему разряду. — Но если вы настаиваете, пусть будет по-вашему.

Дракон заложил вираж, попутно стряхнув с хвоста, поднятые, наконец-то по тревоге истребители-перехватчики, и пошел на снижение, выключив реактивные двигатели, после чего перестал рассматриваться силами противовоздушной обороны как вероятный противник, перейдя в разряд обыкновенных летучих тварей. Которые «пусть себе летают».

Через несколько минут дракон-трансплант совершил мягкую посадку на заснеженном картофельном поле на окраине подстоличного Растюпинска, удивив, но, нисколько не напугав восхищенных этим зрелищем бомжей, среди которых нашлось несколько бывших ведущих инженеров-теплотехников, которые и не такое видали. Например, в Плесецке.

Впрочем, бомжи были даже благодарны дракону, потому что на месте его приземления и последовавшего за ним старта можно было выкапывать из земли печеную картошку. Да и климат, надо сказать, слегка потеплел.

— Ну вот, — облегченно сказал дракон, высаживая гоблинский десант на многострадальную землю матушки-России. — Вот вам и Россия. Дальше уж вы сами, а я, пожалуй, полечу на Камчатку, лавы хлебну. Грустно мне что-то. Никак из головы эти гнумы проклятые не идут.

— Слушай, Огнехвост, — подозрительно спросил Василий, озадаченно глядя на заснеженный аграрно-индустриальный пейзаж, — По-моему, в России сейчас должен быть конец лета, или, в крайнем случае, ранняя осень. Ты, случаем, не заблудился?

— Не-а… — засмущался дракон. — Не заблудился, только вот, увлекся маленько. Понимаете, ребята, пока вы спали, я тут полетал немного, и вот…. В общем, борт прибыл в пункт назначения с небольшим опозданием. Да вы не расстраивайтесь, в авиации это обычное дело.

— С каким еще опозданием? — холодея от нехорошего предчувствия, спросил Старший Дознатец.

А Дробила гукнул:

— Давай, колись, стрекулист перепончатый!

— Да вы же ничего даже и не заметили, — принялся юлить дракон. При этом он смущенно шаркнул лапой, вскрыв целый бурт печеной картошки. — Ну, месячишка эдак три-четыре, не больше. А для вас и вовсе пара часов прошло. Благодаря относительности. Так что, вы, почитай и не состарились!

— Значит, так и умрем молодыми, — печально констатировал хоббит, почитывавший на досуге Эйнштейна, которого считал одним из лучших фантастов всех времен и народов. — Великий Орк нас теперь точно реликтовым крокодилам скормит. Зубки-то, тю-тю!

— А может быть еще не тю-тю? — сказал склонный к оптимизму Ватерпас. — У тебя же молочный зуб Владыки имеется. Куда ты его подевал?

— Я его в портсигар положил, чтобы не потерялся, — Василий вытащил из кармана металлическую коробочку и потряс ею. В коробочке что-то загремело.

— Он же через железный портсигар кусаться не может! Он же еще молочный! — воскликнул умный Ватерпас. — Эх ты, а еще Старший Дознатец. Немедленно доставай и привяжи его куда-нибудь, к запястью, что ли.

— Ай! — воскликнул хоббит, вытаскивая из портсигара путеводный молочный зуб Великого Орка. — Кусается!

— Работает. Значит, не все потеряно! — сказал Дробила. — Найдем артефакты и сразу домой! А там видно будет.

Только Сенечка молчал. Ему было холодно и страшно на этом неуютном белом поле, тем более что Кокой тут, похоже, и не пахло.

Огнехвост между тем засунул лапу себе в хвост, пошурудил там немного и вытащил четыре кожаных летных комбинезона на собачьем меху. Не новых, конечно, но еще вполне приличных.

— Вот, ребята, — смущенно сказал он. — Надевайте, а то замерзнете чего доброго. Вы уж простите меня, я, когда снова полетел, просто ошалел от счастья. А счастливым, как говорится, время по колено.

— Ладно, чего уж там, — буркнули гоблины, залезая в комбинезоны и сразу сделавшись похожими на полярников. — Ты уж не убивайся, может быть, все не так уж и плохо. Смотри там, с лавой поосторожней, а то знаешь сколько порядочных существ гибнет от лавы да от водки?

— Да ладно вам, — с показным равнодушием махнул крылом Огнехвост. — Драконы ведь практически бессмертны, чего мне сделается.

— Многие так говорили, да не все нынче землю и небо топчут. Опять же, ты стюардессу хотел отыскать. А нахлебаешься лавы — на тебя ни одна порядочная стюардесса не посмотрит, — Дробила ободряюще ткнул дракона дубинкой в бок. — А ты ведь не хочешь один остаться?

— Эх, знали бы вы, какие в былые времена из всяких там нежных принцесс драконши получались, не говорили бы так! Просто жуть! — ответил Дракон, однако, приободрился. — Ну, пока. Полетел я. Ежели чего — звоните!

— Помним. Девяносто семь сорок, — хором откликнулись гоблины и зашагали в сторону светящегося редкими огоньками города.

А с небес, затихая, доносилась разудалая песенка о космическом шкипере, отце своей команды:

«Хэлло, шкипер, ты что дремлешь?

Мигает на пульте сигнал — Взлет!

И стоит ли помнить грешную Землю,

Тем, кто на грешном небе живёт?»

Глава 18

Провинция, провинция,

Скажи, с какой провинности

Ты головой повинною

Склонилась пред столицею?

«Провинция, 1980 г.»

Что может быть скучнее зимнего вечера на окраине провинциального Растюпинска? Разве что, зимняя ночь в том же Растюпинске? Да и то, вряд ли, потому что ночью порядочные люди, как правило, спят, а вечером — увы, бодрствуют. Именно таким, непроглядным и скучным зимним вечером гоблины вступили в провинциальный российский город. Каждый город начинается с окраины, как утро начинается с рассвета, но в данном случае рассветная символика была бы неуместна. Розовоперстая Аврора не ходит по вечерним окраинам города Растюпинска во избежание нежелательных происшествий, да и не сезон, так что, улочки были темны и пустынны. Только вдалеке светилось что-то промышленно-промтоварное. Похоже, что это были огни керосиновой фирмы Мальчиша и Безяйчика, к которым и направлялись гоблины-сыскари, направляемые легкими покусываниями путеводного молочного зуба Великого Орка.

— Глянь-ка, натуральные эскимосы пожаловали, — воскликнул Мальчиш, с неохотой прерывая истребление монстров в виртуалке. — Или чукчи.

В углу экрана, на фоне пышных реалий виртуального мира компьютерной стрелялки, убого маячил мутноватый квадратик окошка камеры наружного наблюдения, в котором показались четыре ковыляющие к дверям лавки фигуры не то действительно чукчей, не то еще кого-нибудь.

— Да нет, все настоящие чукчи нынче по Лондонам гарцуют, да в столице порядок наводят — возразил Безяйчик, доставая из-под стола АК-47. Любил он всякую оружейную старину и толк в ней знал.

— Я вот не помню, это кто написал «Все чукчи в гости будут к нам…», англичанин или русский? — задумчиво протянул Мальчиш.

— Русский афроамериканец, — пояснил литературно подкованный Безяйчик. — И не чукчи, а флаги! Чему только тебя, Мальчиш, в университете Патрица Лумумбы учили!

— Не-а, — Мальчиш аккуратно состыковал половинки гранатомета РПГ-29 «Вампир», полюбовался своей работой и поставил готовую к употреблению трубу в уголок. На всякий случай. — Про флаги — это Александр Сергеевич, какой же он афроамериканец, нормальный русский арап, а про чукчей — это…

— Кончаем флудить, — оборвал его Безяйчик. — Как, сразу мочить будем, или сначала спросим, зачем пожаловали? Может быть, зря мы охрану на каникулы распустили?

— Давай все-таки спросим. — Мальчиш снял с предохранителя пистолет-пулемет «Каштан». В отличие от партнера, он отдавал предпочтение современным образцам вооружения. — Сказано же, гость в дом нам не в лом! И охрана не на каникулах, а на курсах повышения квалификации. Менеджмент без оружия повышают. Слабовато пока у нас в России с менеджментом. Особенно, если без оружия.

— Кто вы такие, — гаркнул Безяйчик в переговорное устройство и откатился в офисном кресле на колесиках с линии огня. На всякий случай. Мальчиш в это время взял на прицел окно. За стальную дверь и аршинной толщины стены братва не беспокоилась. Купец Скороделов строил на совесть. И на страх тоже.

— Мы из Междуземья, в командировку, — раздался из-за двери голос хоббита. — Впустите нас, а то уж очень холодно!

— От Абдуллы, что ли? — недоверчиво спросил Мальчиш, но пистолет-пулемет не опустил.

— От Великого Орка, — утвердительно гукнули под дверью. — От Урукхая!

— Безяйчик, мы Урукхая знаем? — спросил Мальчиш. — Вроде я про такого пахана, что-то слышал, только не припомню что.

— А это тот, которому мы Медного Гоблина впарили, — объяснил Безяйчик. — В законе он, и, между прочим, и в большом. Абдулла его очень уважает, и даже, по-моему, побаивается. Только, Абдулла говорил, что пахан Медным Гоблином дюже доволен остался, так что к нам предъявы быть не должно. Все нормалёк.

— А…. Ну, тогда заходите по одному, — скомандовал Мальчиш, и бронированная дверь в керосиновую лавку сдвинулась ровно настолько, насколько нужно. Дохнуло морозом, и гоблины по одному вошли в пропахшее горюче-смазочными материалами помещение фирмы Мальчиша и Безяйчика.

— С чем пожаловали? — спросил вошедших Мальчиш, небрежно положив автомат на стол и с любопытством рассматривая вошедших. — Чего это вы какие зеленые?

— От холода. Здрассте. Мы по делу, — отстучал зубами хоббит. — Понимаете, вот этот шпендрик — он ткнул пальцем в Сенечку, — украл у нашего начальника кое-что, в количестве трех экземпляров и продал вашим ребятам, а нас послали вернуть. Если не вернем, нас, как пить дать, реликтовым крокодилам скормят.

— Здрассте, — отозвался Безяйчик. — А что, разве крокодилы жрут мороженых лягушек? Вот не знал. Кого-то вы мне, парни, напоминаете. Только вот никак вспомнить не могу! Так кто, говорите, вас послал?

А Мальчиш переводил взгляд с монитора компьютера на вошедших и обратно, словно сравнивая, потом обрадовано ухмыльнулся, сунул АК-47 в корзину для бумаг и сказал:

— Слышь, Безяйчик, а ведь это к нам гоблины пожаловали! Гадом буду, в натуре! Эй, братва, гоблины водку пьют?

— Гоблины водку пьют, — отозвался слегка оттаявший Ватерпас. — «Драконовку», «Ушаковку», «Эльфийскую стоеросовую», «Черную карачунку», «Белую карачунку», «Сауроновку», «Саруманку»…

— «Итильское крепкое», — пискнул из груды мехов Сенечка.

Ватерпас покосился на горлума и приготовился продолжить перечислять сорта водки, которую с удовольствием и пользой для здоровья пьют гоблины, но Мальчиш прервал его:

— А «Гжелку?

— И «Гжелку»! — радостным хором отозвались гоблины. — После «Гжелки» такие файерболы изо рта вылетают — любо-дорого посмотреть!

— Ну, тогда порядок, — констатировал Мальчиш, и вытащил из под офисного стола ящик водки. — Вот, не паленая! Натуральная «Гжелка»! Плата за аренду нашей крыши. Безяйчик, позови-ка Люсенду, хватит ей по серверам знакомств шастать, пусть потрудится немного, на стол соберет и сообразит насчет закуси.

В комнату вошло, точнее вплыло, соблазнительное длинноволосое существо женского пола, одетое по последней секретарской моде. То есть, слегка и вдребезги. Эти дребезги обходились партнерам по керосиновому бизнесу в кругленькую сумму ежемесячно, но по части охмурения клиентов Люсенде не было равных, так что дело того стоило. Существо грациозно повело страстным чешуйчатым бедром и недовольно спросило:

— Ну, чего еще?

— Люсенда! — ахнул Сенечка-Горлум, узнав старую боевую партнершу. — Ну, ты даешь, подруга!

— Не всем! — отрезала Люсенда, потом присмотрелась повнимательней, и ахнула: — Ах ты, гаденыш! И здесь меня нашел!

Конечно же, Люсенда оказалась в числе тех самых русалок, которых зачерпнул Бе-220, взлетая из полосы прибой в Междуземье. В отличие от своих подруг, она быстро сориентировалась в новых реалиях, и устроилась работать секретаршей в фирму Малыша и Безяйчика. Нашла себя женщина! И то сказать, кем она была на своей исторической родине? То-то же!

Старая дружба, равно, как старая любовь и ненависть, не ржавеют ни от крови, ни от соленой воды. Кроме того, эти чувства со временем перетекают друг в друга, совершая некий круговорот с трудно определяемой цикличностью. Но в данный момент отношения Люсенды и Сенечки плавали где-то в районе безразличной дружбы, так что встреча в целом получилась безболезненной и даже милой.

Встреча со старым дружком не помешала Люсенде умело и споро накрыть расставить по столу всяческие рюмки, стаканы и закуски. Когда же Сенечка, поймав русалку за край мини-юбки, стыдливо попросил стаканчик Коки, та молча показала ему сначала кулак, а потом кукиш. Сенечка покорно вздохнул и налил себе минеральной воды.

— В общем, так, — сказал Мальчиш, — когда было выпито за хозяев, за гостей и за дружбу народов, так что за столом установилась теплая дружеская атмосфера. — Артефакты ваши здесь в России. У Даньки-умельца, Ивана-сержанта и Васьки-гусляра. А братья сейчас в столице. По правде говоря, как они с этими штуками связались — все наперекосяк пошло, а раньше нормальными пацанами были. Мастерская у них, правда, работает, там теперь гремлин Бугивуг всем заправляет, а сами братцы как заполучили новые зубы, так сразу и рванули в столицу. Прямо скажу, добраться до них там будет непросто.

Мальчиш уцепил с тарелки кусок красной рыбы, прожевал его, сощурился и, с удовлетворением отметив, что гости внимают, продолжил:

— Данька, тот в политику пошел, собственную команду организовал «Умелая Россия», речи толкает — будь здоров. Изобретать, правда, перестал. Прямо так туда — Мальчиш многозначительно ткнул пальцем в сводчатый потолок лабаза купца Скороделова — и прет! А допрет — тогда его и вовсе не достать.

Ванька-Сержант все больше олигархов пугает, задолбал уже всех. Они его страсть как боятся, поседели бедные все, как один, ни в Лондоне от него не спрятаться, нигде! Уж бедные олигархи и про футбол позабыли, вместо яхт и эксклюзивных тачек авианосцы, танки да истребители для Российской Армии покупают, а он все не унимается. Теперь требует, чтобы они детишек в армию отдавали служить. Его по телевизору уже два раза тараканищем обозвали!

— А этот… Гусляр? — осторожно спросил хоббит, разомлевший было от близости Люсенды, эротично расположившейся на подлокотнике его кресла. — Он что, тоже кого-то пугает?

— Да как же! — воскликнул Безяйчик. — У него рок-группа «Страстный зуб». Он всю попсу почитай перевел! История, она вообще повторяется, а Разины да Пугачевы в России завсегда плохо кончали. То в железную клетку их сажают на потеху публике, то по Волге на плотах в голом виде сплавляют! В общем, навел шороху! Теперь в России под фанеру петь да ногами бестолково дрыгать — себе дороже! А что он с голубыми сделал — даже мне жалко стало!

— Что? — заинтересованно спросил Сенечка, не чуждый в прошлом масс-культуре.

— Он их нормально сориентировал! — страшным голосом сообщил Безяйчик. — Теперь у них семьи, дети и все такое! А тех, кто сопротивлялся — отправил к крысам на перевоспитание. Сказал, что ему все равно, что с крысами будет. Теперь крысы в России размножаться перестали. Вот потеха!

Старший Дознатец, разомлевший от близости секретарши-русалки, «Гжелки» и приятного общества, только кивал. Задача отъема челюстей у братцев отступила куда-то вдаль. Утро, как известно, значительно мудренее вечера, и, тем более, ночи. Ведь утром все, что ночью кажется таким простым и ясным, предстает перед нами в своем истинном обличье, мудрёном и загадочном. Но до утра было, хвала Гэндальфу, далеко, и поэтому хоббит слегка расслабился. Углядев за стеллажом с образцами продукции керосиновой фирмы потрепанную гитару, он выпростался из Люсендиных объятий, проковылял к инструменту, подстроил на хоббитанский манер, посетовав, что струн всего шесть, а не девять, и провозгласил:

— Желаю исполнить романс.

— Валяй! — милостиво разрешила Люсенда, — А то одни разговоры, скучно.

— Романс! — объявил дворецкий. — И запел:

«Если женщину нежно не трогать,

Если женщину пылко не лапать,

То завянет она до срока,

То погаснет она, как лампа!

Так что, парень, не будь дуралеем,

И смелее, смелее, смелее!»

«И смелее, смелее, смелее!» — хором подхватила компания.

Как бывает всегда, поле того, как кто-то рискнул спеть, желание петь появляется и у всех остальных. Безяйчик вежливо отобрал у хоббита гитару, попробовал строй, выпил рюмку «Гжелки», неожиданно ловко взял несколько блюзовых аккордов и сказал: — Знаете ли вы, что такое блюз? Блюз — это когда человек разговаривает с Богом за стаканчиком хорошего вина, а тот его слушает. Вот что такое блюз! После чего хрипловато запел:

«Когда возвращаешься поздно,

И день одевается в черное,

Сквозь дождь и оконные слезы

Приходит маленький чертик.

— Маленький черный чертик,

Выпьем бутылочку эля,

Ну что ты сегодня черного

Мне и другим сделал?

Чертик закурит устало —

Дует, прикрой-ка двери,

Плохо, что очень мало

Черному цвету верят.

— Маленький черный чертик,

Гость мой ночной непрошеный,

Ну что же хорошего в черном,

В черном что же хорошего?

Он усмехнется — А впрочем,

Люди немногое знают.

Добрые черны ночи,

Белые снеги тают…

Я вот, как видишь, чертик,

А ничего, не плачут,

Самое чистое — черное,

Сколько его не пачкай.

Выпьем всю ночь до капли,

Что нам с тобой рассветы!

Черти, ты знаешь, не так ли?

Пьяницы и поэты!»

— Спиши слова, а аккорды я уже почти запомнил, — попросил хоббит Безяйчика. Я эту песню Панзутию покажу, он у нас всевозможный фольклор собирает. Да и имп у него страсть, какой черный. Прямо, как в этой песне, и тоже все время лезет, куда не просят.

Гитара, между тем, каким-то образом перекочевала к Мальчишу, который пощипал струны, потом склонил голову на плечо, грохнул по басам, и с чувством заорал на манер Мика Джаггера:

Что за трезвон в такую рань,

Звон вёдер, крики баб?

Горит соседний ресторан,

По-нашему — кабак.

Как часто я мечтал о том,

Чтоб он, подлец, сгорел,

Казанской стоя сиротой

У запертых дверей.

И вылетая головой

Из отпертой двери,

Как я мечтал, чтоб его

Разбил метеорит!

Как часто мимо проходя,

Раскаяньем томим,

Я горько думал — чтоб тебя

Развеяло, как дым!

Так почему же я не рад?

И понял я, — а ведь

Кабак всегда горит, как ад,

А мне в аду гореть!

И я подумал — как же так,

Что проку от огня,

Коль попусту сгорит кабак

И нету там меня?

Увы, кабак уж догорал,

Слез не стерев с лица,

Я скорбный уголь подобрал,

Как пепел близнеца.

Дым таял в небе надо мной,

И думал я в тиши:

Без рая мы живем давно,

А как без ада жить?

За приятным разговором незаметно пролетела короткая зимняя ночь. Поутру Мальчиш с Безяйчиком отвезли гоблинов в гостиницу, пообещав через пару часов выправить им паспорта граждан дружественного сопредельного государства со всеми необходимыми визами и прочим, а также помочь с транспортом для поездки в Первопрестольную.

— В Москве к Таньке загляните, ежели, конечно случай представится, — напутствовал их Безяйчик. — Привет ей передавайте. — Впрочем, я не прощаюсь.

Путеводный молочный зуб, как и все дети, уснувший ночью, утром проснулся, зашевелился и больно укусил хоббита в запястье. Василий неделикатно отцепил агрессивный зубик и спрятал его обратно в портсигар. По правде говоря, искусанное запястье зудело немилосердно, так что его, на всякий случай, пришлось промыть той же «Гжелкой», да еще и зеленкой намазать для дезинфекции.

Через пару часов гоблинов разбудил мощный автомобильный, а может быть, даже и паровозный гудок, раскатившийся под окнами двухэтажной Растюпинской гостиницы.

— Кому это не спится в ночь глухую? — сонно пробормотал Старший Дознатец, подходя к окну, за которым морозно сиял славный зимний денёк.

Под окнами обнаружился здоровенный, пыхающий паром явно самодвижущийся механизм, чем-то похожий на джип «Гранд-Чероки» и паровоз серии «ОВ» одновременно. Рядом с джипаровозом стоял Безяйчик в меховой дохе нараспашку и призывно размахивал руками.

— Эй, братва, вставайте, время пить пиво! — радостно орал он. Бурная ночь, как ни странно, совершенно не отразилась ни на физическом ни на моральном состоянии братка, хотя, очухом тут, очевидно, и не пахло. — Самовар поспел и джипаровоз под парами, а мы еще ни в едином глазу!

— Наверное у этих ребят для опохмеления имеется что-нибудь свое, национальное, — философски подумал Старший Дознатец, потирая ноющий после вчерашнего затылок. — У каждого народа свой очух!

Сформулировав эту мысль и подивившись ее чеканности и афористичности, повеселевший хоббит направился будить остальных сыскарей, а также насильно прикрепленного к команде Сенечку. Сенечка, однако, на месте не обнаружился, но все-таки нашелся и довольно-таки быстро. Шустрый горлум налаживал контакты с обслуживающим персоналом, а именно, с молоденькой разбитной горничной.

— Давай, собирайся! — неприветливо сказал хоббит и неодобрительно покосился на горничную, от смущения, а может быть, нарочно, забывшую запахнуть полупрозрачный форменный халатик.

— Слушаюсь, шеф! — бодро вякнул Сенечка и проворно зашлепал за Старшим Дознатцем, не забыв подмигнуть зардевшейся горничной.

Обращение «Шеф» несколько примирило хоббита с разгильдяйством подопечного, которого он теперь рассматривал, как «перевопитуемого», и они вместе направились будить Дробилу с Ватерпасом.

Наконец закутанные в меховые летные комбинезоны гоблины выбрались из гостиницы и направились к джипаровозу, в котором поджидал их Безяйчик.

— Чо за тачка такая навороченная? — спросил Сенечка-горлум, с видом знатока разглядывая массивные черные буфера и выпирающую красную решетку радиатора. — А это, типа, спойлер такой? Это русский тюнинг что ли?

— Это все Бугивуг балуется, гремлин наш, — сообщил польщенный вниманием к своему транспортному средству Безяйчик. — Он у нас спец по тачкам, только его самого иногда заносит. Приволокла намедни братва покуроченый джип, расколошматили где-то по-пьяни вдребезги. Вот тебе, говорят, Бугивуг подарочек в натуре, хошь продай, хошь — себе возьми. В общем, на тебе, рожа, что нам негоже! Бугивуг, конечно, им на вид поставил, за негуманное обращение с техникой, он пацан конкретный, наш Бугивуг, даром, что америкос. Ну и принялся над тачкой колдовать. Колдовал, колдовал, душу в нее вложил, да не одну, а целых две, а души, они тоже собственное мнение имеют о том, как тачка должна выглядеть. Вот и вышел джипаровоз. Души-то не чьи-нибудь, а самих братьев Черепановых!

— А патрульная служба нас на этом… джипаровозе, не тормознет? — осторожно поинтересовался хоббит. — Может быть лучше такси взять?

— Не-а! — махнул рукой Безяйчик. — Что они дураки что ли, под поезд с одной полосатой палочкой бросаться. — Никто нас не остановит. В крайнем случае, подумают, что померещилось. Ну, чего стоим, ехать пора. Залезайте! Тут у нас и самоварчик имеется, так что в дороге можно чайку попить.

Гоблины уважительно похлопав тачку по клепаным бокам, полезли в пахнущее дорогой кожей, угольком и самоваром, теплое и парное, как мамкина запазуха, нутро джипаровоза.

Тачка зашипела, плеснула паром из под крыльев, сметая снег со ступенек гостиничного подъезда и протаивая влажные полосы на мостовой, рявкнула, лязгнула рычажными сочленениями кулисного механизма полного привода и, стремительно набирая ход, отправилась в столицу. Братья Черепановы знали свое дело!

Глава 19

«Мы стараемся на совесть,

Есть у нас немало прав,

Говорит хозяин — Голос!

Говорит собака — Гав!»

Журналистская корпоративка

«Я тебя поцеловала»

Алла Борисовна Пугачева

«Культура — это Искусство на пенсии»

Спупендайк Омар «Интервью без вопросов»

— Сволочи, гады поганые! Коммуняки! Совки! — ведущий популярной высокорейтинговой программы «Истина рядом», любимец стареющих бизнес-вуменш, сынок известного продюсера Кащея Ржова, Анчутий Беспятый некрасиво рыдал, размазывая грим по мужественно-небритому лицу. — Найдите их, найдите! Куда смотрит правительство! У нас, наконец, демократия, или что?

— Или что, — невозмутимо ответил глава независимого телеканала, на котором только что с блеском провалилось гипер-шоу Анчутия «Истина рядом». — Вообще-то, строго говоря, никуда ты не провалился, рейтинг-то вон как подрос!

Подросший рейтинг, впрочем, опытного журналиста-волколака, а ныне руководителя программы, Егория вовсе даже не радовал, потому что на канале, да и во всем эфире действительно творилось черте что. А поскольку оставшаяся после многочисленных перекидываний туда и обратно шкура у Егория была последней, по счету седьмой, то и портить ее совсем не хотелось. Не то, чтобы ему была очень дорога эта шкура, но ведь она была почти новая! И вдобавок — последняя.

Хотя, будучи профессионалом, волколак Егорий оценивал работу неведомых телевредителей очень высоко и даже завидовал немного такому классу искажения действительности. Вернее, исправления умышленно искаженной действительности. Именно искажением-то здесь как раз и не пахло. Неведомыми путями нахальным телетеррористам удалось вернуть сюжетам программы «Истина рядом» почти первозданную правдивость и непредвзятость, не вмешиваясь, впрочем, в сами сюжеты. Просто в одном месте камера повернулась как-то не так, и в ее поле зрения попало то, что никоим образом попасть было не должно. Например, впечатляющие кадры выступления либерального политика сами собой снабдились титрами с расценками этого самого деятеля на разные скандальные услуги. И, хотя, продажность данного субъекта была всем известна, появление этих субтитров на месте рекламных баннеров было вопиющим нарушением телевизионной этики.

Или затертые режиссером высказывания некоторых гостей программы неожиданно появлялись в эфире, словно невинно убиенные царевичи Димитрии, так что в результате зритель видел совсем не ту версию, которая была ему уготована заботливым руководством канала, а нескорректированную. А в чем заключается работа журналиста? Правильно, в умелой и целенаправленной корректировке реальности.

Впрочем, и сам ведущий тоже отличился. Неожиданно для самого себя, освещая простейшую проблему повышения налогов на производство отечественных товаров, он ляпнул:

— Да чем скорее эти совки передохнут, тем лучше. Ишь ты, они еще что-то там производят! Лично мне это и на хер не надо!

От неожиданно озвученной правды он поперхнулся и даже покраснел, что, впрочем, под слоем грима было не так уж и заметно.

Режиссер, конечно, вовремя включил рекламу, но и это не помогло. Вальяжный стоматолог, появившийся на экране, воровато оглянулся и сообщил:

— Подумайте сами, на кой черт вам понадобился этот «Колгейт-тотал»? Вам, честно говоря, и зубы-то уже ни к чему, потому что мясо не укупишь! А, кроме того, знали бы вы, чье это мясо и откуда к нам его везут!

Два громилы ошалело метались по залитому кровью и забрызганному ошметками мозгов помещению какого-то не то банка, не то офиса.

— Трындец нам, земеля! — воскликнул первый. — Сейчас приедут менты и нас заметут!

Второй ухмыльнулся и вытащил из-за пазухи пластиковую бутылку с лысым типом на этикетке.

— Брателло Мускул всегда на стреме! — прогундосил он. — Так что, не мохай, братан, все будет ништяк!

Потом на экране появилась очаровательная блондинка, вся в синяках и плаксиво сообщила:

— Мой муж поссорился со мной после того, как я неделю кормила его лапшей быстрого реагирования. А когда вышел из больницы, то больно побил, а потом и вовсе развелся. И суд присяжных, в порядке следственного эксперимента отведав моей лапши, немедленно его оправдал! Гы-ы!

И горько зарыдала.

В общем, в эфире завелся вирус. И, опытный телеволколак Егорий справедливо полагал, что к появлению этого вируса причастны члены новообразованного общественного движения «Умелая Россия», чувствовал своей седьмой и самой новой шкурой.

Егорий умел держать удар, иначе он не был бы ни журналистом, ни волколаком. Вот и теперь он не запаниковал, а принялся вспоминать, что же такого произошло на телевидении, и каким, таким образом, вирус внедрился в средства массовой информации.

Наконец, внимательно изучив список передач за последнюю неделю, он остановился на коротком интервью с создателем нового общественного движения «Умелая Россия». Интервью было обыкновенное, ничего крамольного в нем не обнаруживалось. Но в конце интервью глава «Умельцев» развернулся на камеру и широко улыбнулся. Даже после просмотра видеозаписи матерый телеволк Егорий слегка поплыл, а интервью, между прочим, шло в прямом эфире. Так что воздействие улыбки братца Даниила, а это был он, на ослабленные телевидением организмы могло стать воистину непредсказуемым. Скорее всего, именно с этого момента в эфире начался и сущий бедлам. Этакая вакханалия правдивости.

— Ага! — подумал Егорий и слегка оскалился.

Подчиненные знали цену легкому оскалу своего босса и мысленно перекрестились.

Не один и не два раза, вот так же, легко и небрежно скалясь, Егорий насмерть загрызал в эфире набирающие популярность политические партии и общественные движения. А уж всяких мелких тварей, возомнивших себя с какого-то перепуга общественно значимыми фигурами, и вовсе, как семечки щелкал. Только лузга летела с экранов.

Впрочем, когда надобность в Егориях, Альфредах и прочих телевизионных цепешах отпадала, или означенные труженики эфира, увлекшись, грызли не того, кого надо, на телеволколаков быстренько находилась управа, на кого осиновый кол, на кого серебряная пуля, а на кого и свой брат, молодой энергичный волколакчонок, науськанный власть имущими и щедро покрытый зеленью. Не абсолютно весь, конечно, но щедро, ах, как щедро.

Егорий тронул кнопку на столе, и в кабинет грациозно и хищно, как куница скользнула шикарно-красивая вамп-секретарша, по совместительству телохранительница и агент по особым поручениям.

Если бы в кабинете присутствовал Васька-гусляр, то непременно узнал бы в вамп-секретарше ту самую дамочку, чей роскошный автомобиль невесть каким образом оказался на раздолбанных мостовых Растюпинска в конце лета несколько месяцев назад. И, может быть, понял бы, что судьба, как наемный убийца, почти никогда не совершает лишних движений.

— Теллочка, у нас на этого… русского народного умельца, как его, — волколак прищелкнул холеными перстами, — Даниила, что-нибудь имеется?

Фамилии Даниила, кстати, никто почему-то не знал, да и то сказать, эпические герои в фамилиях не нуждаются. А наше повествование, таки, претендует на эпос, пускай и местного значения. Кроме того, для опытного секретаря незнание фамилии и даже ее полное отсутствие, как известно, вовсе не помеха. Очаровательная Теллочка, потомственная вамп-секретарша, знающая четыре языка, кроме русского так же хорошо, как и четыре группы крови, прекрасно поняла о ком идет речь. Но предложить шефу ничего компрометирующего главу «Русских умельцев» в данный момент не могла. Поэтому легко и привычно предложила себя.

Но старому телевизионному волколаку Егорию было не до вамп-секретарского искусства, хотя в «медленной любви», равно как и в «алом ракурсе», Телле, воистину не было равных ни на столичных тротуарах, ни на обочинах российских автострад, ни среди измученных фитнесом обитательниц особняков на Целковском шоссе. Конечно, профессиональная вамп-секретарша весьма недешевая штучка и не далеко не каждый рискнет себе такую позволить. У кого не хватит денег, у кого — здоровья, а о ком-то мы и вовсе говорить не станем, лучше помолчим минуту о незадачливых боссах, сожранных своими секретаршами прямо на рабочих местах. Ведь некоторые из них, несмотря на жестокость по отношению к подчиненным были, где-то в глубине души, совсем неплохими людьми. Вот именно — всего-навсего людьми!

Поскольку Егорий давно уже не причислял себя к этому отсталому во всех смыслах племени, то мог позволить себе и вамп-секретаршу, и все, что было с ней связано. Нисколько не опасаясь ни за свою сонную артерию, ни за семейное положение.

— Отзынь! — неласково бросил он Теллочке. — Если льнешь, значит материалов у тебя на этого Даниила, никаких нет. Ступай и добудь. Если компромат нельзя достать, то его можно создать. Ты что-то вялая какая-то сегодня, у тебя что, критические дни, что ли?

— Может быть, мне его просто нейтрализовать? — вожделенно мурлыкнула секретарша и выразительно потерлась бедром о щеку волколака. — Провинциалы — они такие натуральные, не то, что отравленные цивилизацией столичные жители.

— Может быть… — неопределенно проворчал слегка оттаявший волколак, и снисходительно укусил Теллочку за бедро. — Но не сейчас. Сначала компромат, а любовь и ужин на пленере потом. Ступай, не мне тебя учить, как и что делать. Ну, ступай же…

Вамп-секретарша бросила на шефа кокетливо-обиженный взгляд, накинула кунью шубку, и канула в снежную круговерть московских улиц, переулков и площадей, чтобы найти, очаровать, подвести под монастырь или привести на плаху, разбить жизнь, погубить репутацию, стереть в порошок, смешать с грязью, оставить навек слепым и без воли, а пепел по ветру развеять…. Много чего умела делать Телла. Что и говорить, профессионалка!

Будем надеяться, что Даниилу, явившемуся в первопрестольную во всеоружии, то есть вооруженным парадными зубами Великого Орка, ловко угнездившимися во рту провинциального изобретателя и заразившего последнего властными амбициями, удастся справиться и с вамп-секретаршей и с ее шефом. В крайнем случае, обстоятельства помогут.

Как известно, каждый мало-мальски значительный политик начинается с компромата. Пока никакого компромата нет, общественного деятеля политическая и прочая тусовка просто не замечает. Таким образом, встреча с Телочкой была бы даже полезна для нашего героя, которому давно уже пришло время потерять политическую невинность и вляпаться в небольшой скандальчик. Кроме того, большинству политиков маленькое кровопускание даже полезно, ибо все они страдают избытком дурной крови. Некоторые даже заводят личных кровопускательниц, которых находят среди экскорт-герлз, массажисток и прочих педикюрш. Такой подход к выбору личной вампирши является крайне легкомысленным и даже опасным. Зачастую вместо дурной крови вамп-подруги наших политиков и бизнесменов сосут из своих работодателей кровь здоровую. В результате некогда вменяемый человек на наших глазах перерождается, порет какую-то чушь, совершает антиобщественные поступки, с пеной у рта защищает права откровенных подонков, и так далее. Это в нем избыток дурной крови играет.

Телла, как мы знаем, была профессионалкой высокой пробы и на обслуживание всяких сизорожих короткопалых скоробогатеньких молодчиков не разменивалась. Но приказ шефа — есть приказ, ничего не поделаешь и выполнять его надо истово и со всем возможным чаянием. Поэтому вамп-секретарша скользнула в свой розовый «Бентли», чмокнула подружку-Мерилин в рулевое колесо и устремилась на поиски офиса Даниила. Ну, и пусть ее едет.

А пока посмотрим, как обстоят дела у других братьев. Начнем, пожалуй, с Ивана-солдата.


Штаб-приемная Ивана — я намеренно пренебрегаю зарубежным словом «офис», потому что у Ивана была именно штаб-приемная, — находилась на втором этаже закусочной «Мак Дональд», что на Кутузовском проспекте, неподалеку от Киевского вокзала. Слово «штаб» тоже ведь нерусское, но я использую его сознательно, в сочетании с русским словом «приемная», потому что именно здесь Иван-солдат, вдохновленный боевым артефактом Великого Орка, принимал решительные меры по возрождению Великой России.

Неподалеку находилась станция метро «Фили», что само по себе вызывало исторические ассоциации. Некоторые удивятся, почему это штаб-приемная новоявленного спасителя отечества разместилась в дешевом буржуазном заведении общественного питания, а не в пельменной какой-нибудь, или блинной. На худой конец в рюмочной. В скольких рюмочных ведутся разговоры о спасении России? Не считали? То-то же!

Иван-солдат выбрал в качестве штаб-приемной заведение Мак Дональда, потому что там было, во-первых, в отличие от рюмочной чисто и довольно уютно. Во-вторых, Ивану нравились гамбургеры и чизбургеры, а на холестерин он плевал, считая, что настоящего солдата без холестерина не бывает. Кроме того, он не без оснований полагал, что радение о Родине вовсе не определяется количеством сожранных блюд национальной кухни, пельменей там или блинов, равно как и не измеряется в рюмках водки, пусть это даже единственный исконный этнически чистый продукт. Да и что за начинка в этих, так называемых «русских пельменях»? В лучшем случае, это мексиканский тушкан, умерщвленный в далекой Австралии, а в худшем…. Но, не будем о грустном.

Иван-солдат ждал посетителя. С первого этажа доносились ностальгические аккорды «Отеля Калифорния» в акустическом исполнении группы «Иглз», и негромкий, такой родной и уютный гомон общепита. Иван, слегка сощурившись, постукивал пальцами по столешнице, в такт музыке, и вспоминал что-то свое, солдатское. Может быть, мексиканских девчонок из отеля «Калифорния», а может быть, еще что-нибудь из своей бурной молодости…

Наконец около припорошенного снежком часового-клоуна остановился разлапистый, дымчато-черный, похожий на египетский саркофаг, лимузин «Майбах». Водитель отворил деликатно клацнувшую бронированную дверцу и оттуда, суетливо ежась, выбрался невысокий олигарх в кургузом костюмчике от «Mitchell Brothers» и белом кавээновском шарфе.

Олигарх нервно потер залысый лоб и юркнул в предусмотрительно отворенную шофером дверь закусочной. Через некоторое время он уже входил в штаб-приемную Ивана-солдата.

— Душевная песня, — не глядя на олигарха, уронил Иван. — Ну, Капитоша, рассказывай! Как там дела с виагрой для отечественного автопрома?

Олигарх-Капитоша с тоской посмотрел на рычащий автомобильными моторами Кутузовский проспект — эх, свобода — за окном, нервно переступил с ноги на ногу, оставляя на потертой красной дорожке мокрые остроносые следы, шмыгнул большим печальным носом и сказал:

— Может вам, того… в Калифорнию на годик другой съездить? Отдохнуть, развеяться… А то все в трудах, да в трудах!

— Мои труды не твоя забота! — весело оборвал его Иван-солдат. — Ну, так как дела с отечественным автопромом? Поднимается, или по-прежнему висит в нерабочем положении? Только не виляй, говори, как есть! Докладывай!

Капитоша потупился, потом поднял на Ивана влажные стеснительные глаза и грустно ответил:

— Вот, фирму «Бета Джульетта» давеча прикупил. Теперь у отечественного автопрома будет фирма, которая делает спортивные автомобили мирового класса.

— А на черта она нам нужна, эта «Бабетта-Жульетта»? — резонно спросил Иван. — Что ей у нас делать?

— Подымать престиж отечественного автомобилестроения, — не задумываясь, ответил Капитоша. — Пускай народ почувствует, наконец, вкус к хорошим автомобилям.

— Вот пускай народ для начала этот самый хороший автомобиль себе придумает, сконструирует и построит, а потому уже вкушает, — сказал Иван. — А твое дело деньги вложить куда надо.

— А куда надо? — жадно спросил Капитоша. — И кто мне даст гарантии?

— Какие такие гарантии? — удивился Иван. — Ты, когда на свет рождался, тоже у мамы гарантий требовал, что станешь счастливым?

— Я тогда еще разговаривать не умел, — с сожалением признался олигарх. — Глупый был, маленький потому что.

— Вот-вот! — Иван подошел к окну и стал смотреть на заснеженный проспект. По проспекту, словно гибриды речного трамвайчика с муравьем ползли трудолюбивые снегоуборочные машины. Грязный снег бурными, но аккуратными волнами выплескивался на обочины и пешеходные тротуары.

— Ишь, как снег-то расшвыривают, — с удовольствием сказал солдат, — сейчас чью-то тачку по самую крышу зароют. — За день не откопаешь!

Капитоша тоже взглянул в окно и горестно запричитал:

— Да что же они, уроды безголовые да безрукие, делают? Они же мой новый «Майбах» сейчас засыплют!

После чего вытащил из кармана телефонную трубку и заорал:

— Ты чего там, спишь, что ли? Ну-ка отгони этих придурков снегоуборочных… Живо, я сказал!

— Так это твоя тачка? — удивился Иван. — А что за марка такая интересная? Я что-то таких в Растюпинске не видел.

— «Майбах»! — гордо ответил Капитоша. — Спецзаказ. Таких лимузинов не то что в Растюпинске, а и в Москве-то всего два. Один у меня, другой у…

— Один, — поправил его жестокосердный Иван. — Потому что у тебя такого лимузина больше нет.

— Как… — начал было олигарх, но, взглянув на оскаленные в жутковатой улыбке зубы Боевой Оркской челюсти, попятился и на последнем дыхании хрипнул:

— Понял.

— Ну и лады, — примирительно сказал Иван, пряча улыбку. — А холую своему скажи, пусть тачку отгонит в Растюпинск к Бугивугу. Тот знает, что с ней делать.

— А я как же? — растерянно спросил олигарх. — Мне что, пешком теперь ходить?

— Ага, — ласково ответил Иван-солдат, и опять улыбнулся. — Ножками. А еще в метро. А если куда подальше, то на автобусе или поездом. Самолетом, в конце концов. В крайнем случае, на такси. Пока отечественный автопром на твои бабки миллионный русский автомобиль не построит, будешь пользоваться общественным транспортом. Мне неважно, во что тебе это обойдется, и как этот автомобиль будет называться, «Боярин-Ярило» или «Аз-Агния» — все равно. Лишь бы он был спроектирован и изготовлен в России, хотя бы наполовину. Все понятно? Да еще, цена должна быть доступной для нормального человека, не для олигарха, учти и это тоже.

— Но купить же проще! — запоздало воскликнул Капитоша. — Все же покупают! Никто из наших сам ничего не делает…

— Ну что вы все заладили «купить, продать, опять купить…» будто слов других не знаете, — с досадой поморщился Иван. — Раз кто-то покупает, значит, кто-то другой делает. Сделать же интереснее! Да и делаешь для себя то, что надо, и как надо. А продавцы эти только и норовят втюхать тебе какое-нибудь позорище. Вот перед тобой у меня один типчик был, тоже олигарх, между прочим, он у нас военно-морской флот поднимает. Так он пытался мне для нашего Российского флота авианосец «Энтерпрайз» прикупить. Тоже, говорит, так проще. Беда с вами, с олигархами! Убогие вы какие-то. Ладно, ступай, работай!

И солдат задумался об убогих олигархах, которые никак не могут понять — то, что хорошо для них, совсем необязательно хорошо для России, вот то, что хорошо для России — для них единственный способ остаться в числе представителей рода человеческого. В пронзительной тишине страшно и жестоко скрипнули железные зубы Великой Боевой Челюсти. И где-то в роскошных офисах Москвы, Петербурга и Лондона, в далеких оффшорах Каймановых и прочих островов, затрепыхались и больно торкнулись под одеждой «от кутюр» пойманные страхом сердца богатейших людей России. Да полно, людей ли? Или, все-таки людей?

Капитоша покосился на насупленного Ивана-солдата — слава Богу, больше не улыбается — и, стараясь не споткнуться, тихо-тихо вышел из штаб-приемной. На заснеженном проспекте он поднял воротник модного пиджачка, сразу став похожим на гонимого большевиками интеллигента, и потрусил по направлению к своему офису. Поднимать отечественную автомобильную промышленность.

— Мы-то, при деле, — повторял он замерзшими губами, кутая враз покрывшийся белой изморозью щетинистый подбородок в шелковый дурацкий шарф. — Слава Богу, мы при деле!


Если и впрямь культура — это всего лишь искусство на пенсии, то масс-культура — это беспутная и неталантливая внученька этой самой пенсионерки. И как бы бабушка внученьку не ругала, а все родная кровиночка, пусть и непутевая. И пусть бы ее, да только внученька эта уж больно нахальная особа — кого хочу, того люблю, кого люблю — тому дарю и прочая бабская белиберда. И себя любить заставлю. Не мытьем, так катаньем! А жадная какая! Вон, не успела бабушка протереть очки, а внучка уже и пенсию ее себе захапала. Только и услышала бабулька:

— Гоп, гоп, гоп, мы гуляем!..

И гуляет ведь, стерва!

— Погодь, милая, — кричала ей вслед заслуженная пенсионерка, — Ты ведь хотела стать искусством! Пенсию не жалко, да тебя дуру непутевую жалко, одумайся, мне не веришь — в ноты посмотри, там все написано!

— Отвали! — просто ответила масс-культура. — Я вон, какого мужика себе отхватила, Шоу-Бизнес! Не слабо? А твоя пенсия мне разве что на прокладки, да и то не хватит!

Впрочем, это, так сказать, общее место. А наши герои — существа конкретные, в том числе и Васька-гусляр, даром, что лирник, поэтому и рассказ о нем будет вполне конкретный.

Как заполучил Васька Алую Целовальную Челюсть с исключительными вокальными данными, так сразу обрадовался, подстроил рок-гусли, смазал кудри конопляным маслом, да и отправился покорять Первопрестольую. По знакомым местам да тусовкам походить, откуда его в прошлый заезд в шею гнали. А если откуда и не гнали, то гнобили, как хотели. Теперь-то небось, не прогонят, зубаст стал гусляр, ох, зубаст. Если добро должно быть с кулаками, то таланту необходимы зубы, локти, ну и еще некоторые агрессивно настроенные части тела.

Не хотелось Ваське звонить Кащею, да пришлось, потому что, если хочешь что-то изменить, то до этого «чего-то» еще добраться надо. А конец тропочки в корявых лапах заслуженного деятеля масс-культуры Кащея Ржова, так что хочешь, не хочешь, а доставай-ка телефончик и радуйся, если заветный номерок не изменился.

— Ну, чего надо? — раздался в трубке неприветливый, жестяный, какой-то и впрямь бессмертный голос продюсера. — Прощения просить будешь? Набегался, нагулялся, плохо без батьки Кащея-то! По подворотням да арбатским углам много не заработаешь. Все вы так, побегаете — и назад…

— Еще чего! Прощения у тебя просить. Не дождешься, гербалайф ходячий! — нахально прервал его Васька. — И вообще, кончай трандить. У меня тут одна дама, она щас тебя поцелует и все будет тип-топ, ежели ты конечно на мелкие доминушки не рассыплешься!

Кащей некоторое время молчал, сопел в трубку, видимо соображая, какая у него, родимого, на данный момент ориентация и стоит ли обижаться на «герболайфа» и прочие неприличные намеки, потом, наконец, сказал:

— Ну, ладно, пущай цалует, только через трубку, а то я дюже заразы-инфекции боюся! Да и мошенниц всяких разных до фига развелось…. Про губную помаду с клофелином, небось, слыхал?

— С какой это стати я должна всяких незнакомых психов целовать? — в свою очередь возмутилась Целовальная Челюсть. — Ты-то хоть, рок-гусляр, а этот и вовсе…

— Продюсер, — поспешил ей на помощь Василий. — Без поцелуев в шоу-бизнес никак не попасть, это, так сказать, необходимый компонент шоу-колдовства, поняла? Поцеловать, это вроде как заклинание закрепить, припечатать, чтобы крепче держалось.

— Ох, и тяжело бедной девушке в вашем мире карьеру сделать! Особенно, если она честная, — нежно скрипнула жемчужными зубками Алая. — Ну, уж я его родимого поцелую! Век не забудет!

— Ну, чего вы там? — нетерпеливо скрипнула трубка. — Пущай цалует скорее, а то мне некогда. Меня сама Емелина, может, дожидается, тоже, наверное, цаловать будет. Популярный я! Звезды зажигаю, как хочу и где хочу.

Алая Целовальная Челюсть скривилась, брезгливо чмокнула раскрытую коробочку «Самсунга» и тотчас же сплюнула в грязный московский снег. Василий обтер телефон носовым платком и приложил к уху.

— Ну, как? — спросил он. — Проняло? Пускаешь нас в шоу-бизнес, гад трескучий?

— Входите, — полузадушено донеслось из трубки. — Я вас ставлю сразу после примадонны, нет, после этой, как ее, Дедкиной. В гала-концерт! Как вас записать?

— Рок-группа «Страстный зуб», — сказал Василий. — Да распорядись насчет клипа и чтобы по первому каналу, в крайнем случае, на НТВ, понял?

— Как-как? — заклацало в трубке. — «Страстный Зуд»? Клево! На это могут клюнуть.

— Не «Зуд», а «Зуб», — орясина ты костлявая, одернул его рок-гусляр. — Чем кусают. Повторяю по буквам: «Заппа», «Уриа Гип», «Биттлз».

— Понял. «Зуб». В смысле, «Страстный Зуб». Тоже ничего, — отозвался Кащей. — Только мои тридцать процентов, включая пиратку. А как насчет рекламы зубной пасты?

— Перебьешься, — отрезал рок-гусляр и отключил трубку.

Так рок-гусляр Василий начал прогрызать себе дорогу в мир шоу-бизнеса. Я бы мог написать, что он процеловал себе дорогу, одним единственным поцелуем, да и то в телефонную трубку, но это будет верно только отчасти, потому что в шоу-бизнесе, как и в любом другом, все начинается с поцелуев, а заканчивается грызней. А Целовальная Челюсть, хоть и выделялась на фоне своих подруг нежностью и чувствительностью, но была все-таки укомплектована зубами самого Великого Орка, и кусаться умела — ой-ой-ой как!

Глава 20

«Политик должен уметь улыбаться»

Не-то Черчилль, не то Дизраэли.

Вамп-секретарша Телла была честной девушкой. Настолько, насколько вообще может быть честной секретарша, то есть, она верно служила боссу, пока тот ей платил, и в то же время, с полным сознанием собственной правоты, могла его сдать, если босс переставал платить, или, каким-то иным способом портил с ней отношения. Вообще, честные секретарши не такая уж большая редкость, во всяком случае, гораздо меньшая, чем секретарши, влюбленные в своих боссов. Справедливости ради стоит заметить, что секретарши, влюбленные в своих боссов, встречаются все-таки чаще, чем жены, влюбленные в своих мужей. Но это так, к слову…

Покопавшись в базах данных, подключив милицию и прочие доступные органы немассовой информации, созвонившись и встретившись с несколькими знакомыми преступными авторитетами, Телла убедилась, что собирание компромата на невесть откуда выскочившего политика Даниила — дело совершенно бесперспективное. А именно — те, кто Даниила не знал, и сказать о нем ничего не могли, а те, кому доводилось с ним встречаться, говорили только хорошее, словно Даниил приходился им незабвенным дядей самых честных правил, удивительно вовремя оставившим неплохое наследство. Такое поразительное единодушие в позитивной оценке какой-либо, пусть незначительной политической фигуры, само по себе являлось подозрительным. Со стороны казалось, что репутация Даниила была подобна только что построенной и сданной в эксплуатацию совершенно без недоделок египетской пирамиде с наглухо замурованным входом. Снаружи все прочно и скромно, хотя и величественно, но без лишних понтов, а вот внутрь — никак не попасть. И даже факт отсутствия жены и ангелоподобных детишек не мешал полной положительности имиджа братца Даниила. Напротив, он почему-то придавал в глазах окружающих этому образу холостяцкой мужественности и никак не провоцировал на сомнения в правильности ориентации.

Итак, изучаемый на предмет наличия компромата объект был либо совершенно чист — во что Телла ни капельки не верила — либо наглухо закрыт для исследования. Прямо-таки, колдовство какое-то! Впрочем, именно колдовством здесь и попахивало, а ничто так не привлекает женщин, а тем более, вамп-секретарш, являющихся по-определению существами мистическими, как запах колдовства. Поэтому, памятуя о том, что любой компромат, вообще-то говоря, проще создать, нежели отыскать, Телла приняла меры, чтобы организовать случайную встречу с компрометируемым объектом.

А еще, природное чутье вамп-секретарши каким-то образом связало преуспевающего политика с героем маленькой романтической интрижки, случившейся с Теллой в одном подстоличном городке, куда ее занесло в период вамп-гона. Телла усмехнулась, вспомнив провинциального простака, разлетевшегося к ней, потомственной вамп-секретарше в гоне со своей смешной любовью…. Впрочем, что-то в нем было, в том чудаке, что-то странное, что заставило, чуть было не растрогавшуюся Теллу спешно уехать из этого, как его… ага, Растюпинска. Кстати, автомобиль они классно модернизировали, теперь у Теллы появилась верная, хотя и несколько взбалмошная подружка. Ведь у вамп-секретарш, как правило, не бывает подружек…. Да и с бензином теперь никаких проблем не было.

Не будем перечислять меры, принятые Теллой, не будем также описывать процесс подготовки к встрече, сам по себе весьма пикантный и поучительный. Зная особенности психофизиологии вамп-секретарш, можно быть уверенным, что к случайной встрече Теллочка подготовилась как надо, и у объекта ее спонтанной эротически-интеллектуальной атаки не было ни одного шанса на спасение. Как у международного террориста со спущенными штанами, застигнутого коллективом феминисток в дамском туалете, а может быть, и того меньше.

Итак, по дороге в свой небогатый, но уже популярный в народе офис, братцу Даниилу суждено было разбега наскочить на вамп-секретаршу в полной боевой раскраске и облачении, и пропасть пропадом. И так оно бы все и случилось, если бы не случайная встреча красавицы Теллы с Васькой-гусляром под черным циферблатом последней августовской ночи, густо исцарапанным метеоритным дождем, так что, куда уж там, время разглядеть….

Надо сказать, что офис движения «Умелая Россия» располагался на одной из многочисленных Парковых улиц, где-то между первой и пятнадцатой, на первом этаже древней кирпичной хрущевки.

В общем, в квартире Таньки-шаманки этот самый офис и разместился. Что самой Таньке нисколько не помешало по одной простой причине. После памятной встречи с приезжими из Растюпинска, в числе которых был Иван-солдат, Танька, отведав настойки на несмертельной, да неупокоенной пуле выправилась, поймала, так сказать, жизненную жилу и, конечно же, в очередной раз вышла замуж. Как можно было предполагать, за сотрудника тайных силовых структур, правда, на этот раз бывшего. Но, скажите, где это вы видели по-настоящему бывшего сотрудника тайных силовых структур? Разве что на кладбище, да и то, неизвестно, по собственной инициативе сей покойничек, улегся под серый камень гробовой, или, это так сказать, работа под прикрытием? Лично я от таких могилок на всякий случай держусь подальше, чего и вам советую.

Нынешний Танькин муженек официально в силовиках не числился, а занимал нехилую должность в одной корпорации, напропалую торгующей Русскими национальными достояниями. Например, на внешнем рынке в последнее время здорово взлетели в цене «Русские авоси», не говоря уже о крупных поставках «Русского духа» в страны Европы. Об этом-то все знают. Мало кому известно об экспорте так называемого «Русского бунта», товаре с долгосрочной перспективой, поставки которого некоторым недальновидным экономистам кажутся делом совершенно бессмысленным. А вот люди осведомленные считают совсем наоборот. Да, как говорится, мастерство, полученное в конторе, не то что, не пропьешь, от него и на том свете не избавишься. Так что, занимался Танькин муж привычным и родным делом, и доходы с этого имел немалые. Русские души у него влет шли, со свистом вылетали из родных пенатов, чтобы неожиданно появиться в нужный момент, сами понимаете где. В общем, деловой мужик, жена у него красавица-шаманка, да не абы какая, а из самых, что ни на есть последних шаманок. Ее так и прозвали на столичных тусовках — Московская Росомаха. Работа любимая, дом на Целковке…. Только вот надолго ли?

А комната в коммуналке была предоставлена Танькой в аренду под офис общественного движения «Умелая Россия». За символическую цену и при полном согласии мужа. Шаманка-то сама частенько там бывала, скучно ей на Целковке было, вот и приезжала пошаманить. А чего здесь странного? Хотя, не будь Танька так ленива, открыла бы салон, как порядочные целковские жены делают, каким-нибудь шаманским фитнесом занялась бы, или кафешку, где купульхен подавали бы…. Ну, ничего, еще откроет, еще накормит весь московский бомонд китовым мясцом в тюленьем жире. Хотя, не россомахское это дело, кого-то кормить…

Итак, розовый «Бентли», брезгливо шурша по московскому снегу, остановился у офиса «Умелой России».

— Пока, душечка, — Телла чмокнула подружку «Бентли-Мэрилин» в зеркальце заднего вида, грациозно изогнулась, перепрыгивая сугроб, и направилась к неряшливо покрашенной стальной двери в подъезд. Отметив, что дверь открыта нараспашку, что само по себе для Москвы явление редкое, и поэтому, слегка насторожившись. Простота в наше неискреннее время вызывает недоверие.

Охраны нигде не было видно. Лидер движения «Умельцы России» как был провинциалом, так провинциалом и остался, несмотря на растущую популярность, а может быть, как раз, благодаря оной. Телла спустилась по бетонным ступенькам вниз, поморщилась от банного, сырого полуподвального запаха и позвонила в неказистую, обитую убогим дерматином дверь с табличкой «Умельцы России».

Офис «Умельцев» оказался на диво малонаселенным. Наверное, большинство членов объединения находилось в служебных командировках, верша свои умелые дела во всех концах нашей сильно урезанной, но все еще необъятной родины. Короче говоря, в офисе находилось всего два человека. Один из них огорченно рассматривал круглые багровые отпечатки бутылочного донышка, украсившие разнообразные бюллетени и бланки, в художественном беспорядке разбросанные на дешевом письменном столе, а второй…

Второй вдруг повернулся к вошедшей, окатив ее взглядом провинциально-синих глаз. От этого взгляда отключенное, было, за ненадобностью сердце вамп-секретарши само собой включилось и радостно погнало кровь по артериям и венам, предательски превращая боевую машину секса, потомственную вамп-секретаршу Теллу, в обыкновенную женщину.

Конечно же, ничем, кроме колдовства, нельзя объяснить появление в офисе брата-политика Васьки-гусляра, во всем его алом целовальном обаянии. Ну, может быть, еще московской скукой. Соскучился Васька по Даньке, вот и пришел. Хотя, в целях мистических, появление Теллы именно в тот момент, когда братья только-только выпили по стакану родимого растюпинского портвейна и собирались побеседовать за жизнь, какая она есть, следует обозначить красивым словом «Фатум» — сиречь — судьба.

— Ах! — сказала Телла. — И уставилась на Ваську.

Васька же почему-то сразу смутился, принялся вытирать губы рукавом расшитой рубахи, словно стеснялся только что выпитого портвейна, потом взглянул в сторону брата и сказал:

— Вот.

А больше ничего не сказал. Хотя, Даниилу, как старшему, и так все стало ясно.

Даниил улыбнулся растерявшей боевой пыл вамп-секретарше, сделал шаг навстречу, галантно поцеловал когтистую ручку и радушно сказал:

— Ну, давайте знакомиться. А то этот охламон, мой, с позволения сказать братец, вечно что-то скрывает. Портвейн будете?

И вамп-секретарша пропала. Да и как ей, бедной, было не пропасть, если Дружеская улыбка в исполнении Парадной челюсти способна была превратить в союзника самого закоренелого ниндзя, нанятого «Якудзой» для ликвидации главы враждебного клана. А вот насчет Васьки, тут целовальная челюсть, ей-богу, не при чем, потому как, в силу врожденной капризности, она, эта челюсть, портвейн пить отказалась, за что Васька спрятал ее в кофр с электрогуслями. Так что, похоже, в данном случае сработало природное обаяние рок-гусляра.

И Телле страшно захотелось хоть иногда варить Ваське борщ и ворчать, когда к нему приходят братья и приносят с собой поллитру.

Такие нескромные желания, как правило, предшествовали скорому и бесславному концу карьеры вапм-секретарш.

Телла, однако, справилась с собой. Вамп-секретарская натура, испытавшая неожиданное падение в горячую лаву любви, ловко перекрутилась и встала на все четыре лапки. Понятно, что влюбление и совращение Даниила в присутствии синеглазого Васьки теперь отпадало, но возможность внедриться в эту странную семейку, хотя бы и с черного хода оставалась. А, внедрившись, решить, за кого воевать, за братцев или за прежнего хозяина, который в данный момент казался Телле существом бесперспективным, даром, что был волколаком. В конце концов, она была не только секретаршей, но еще и женщиной.

Телла храбро взяла изящной когтистой лапкой протянутый братом Даниилом стакан ядреного растюпинского портвейна, прошептав:

— За любовь!

Ах, любовь, какую только гадость за тебя не пьют!

Внезапно дверь со скрипом отворилась и в комнате появилась Танька-шаманка во всей своей первобытной красе.

— Привет! — радостно сказала она, расстегивая песцовую парку, под которой обнаружился весьма легкомысленный шаманский миниприкид. — А я вот посоветоваться приехала. Мне мой муж советует делом каким-нибудь заняться, вот я и решила перетереть с вами на эту тему, я же теперь женщина с положением, мне без дела неприлично. Вот думаю, может мне запеть, а Васька подыграет. Бабки на раскрутку имеются, а не хватит — мой муж их из кого-нибудь быстренько вышибет. Вместе с духом.

— Мы же русским духом торгуем, — пояснила она, обращаясь, почему-то к Телле. Видимо, признала в нее существо из своего круга. — Ох, и трудно же из людей этот самый русский дух выколачивать! Муж приходит под утро, весь измотанный, словно мартовский кот после побегушек. Даже на меня внимания не обращает.

Васька-гусляр представил себя на сцене, подыгрывающим на рок-гуслях весело топчущейся с бубном Таньке-шаманке, быстренько налил себе портвейна и проглотил, в целях повышения сопротивляемости организма. Светскость, которую так щедро излучала новоявленная целковская шаманка, вредно действовала на чувствительные фибры его творческой натуры.

Даниил изо всех сил улыбнулся Таньке, пытаясь спасти брата и его искусство. Или отмазать, на худой конец.

Но перламутрово-золотая улыбка Парадной Челюсти почему-то на Московскую Россомаху не подействовала, отчего Челюсть смутилась и непроизвольно сказала:

— Вот и ни фига себе!

— Или, может быть, модный салон открыть? — не унималась шаманка, и вредоносная светскость зеленовато полыхнула в убогом офисе.

Дезактивацию придется делать, отметил про себя Даниил. А также дегазацию. Может быть, даже на батюшку потратиться. А вслух сказал:

— Салон — это ты хорошо придумала, салон шаманской моды — это именно то, чего столице так не хватает. А еще чумы можно в моду ввести. Представляешь себе рекламу — каждому олигарху — персональный чум! Это же, как раскрутить можно!

— А на мурашках ты уже больше не гадаешь? — осторожно поинтересовался братец Василий, а то Ванька рассказывал…

— А-а… — махнула смуглой ручкой шаманка, пустив по углам бриллиантовые зайчики, — надоели они, по ночам все ноют, свечку поставить просят. Я их здесь оставлю, можно? А то выбросить все-таки жалко.

— Оставляй, — согласился Данька, забирая коробку с мурашками и пряча ее в несгораемый шкаф.

— Ты чего делаешь? — возмутилась шаманка. — Их же нельзя в железный ящик. Положь вон в письменный стол, пусть там лежат.

Даниил покосился на Таньку, но послушался и убрал коробку с письменный стол.

— Ну, так как вам моя идея? — спросила шаманка, закуривая вонючую болгарскую сигарету.

— Которая? — хором спросили братцы.

— Насчет строительства в Подмосковье чумного дачного поселка? — посмотрев на братьев, словно на непонятливых детишек, сказала шикарная Танька. — Я посоветоваться приехала, а вы ничего толкового…

— Отличная идея! — облегченно гукнули братцы.

— Езжай за мной, — бросила шаманка вамп-секретарше. — У меня на тебя виды! Как ты их только терпишь, они же чистые совки!

Телла беспомощно оглянулась на погрустневшего Василия, и пошла за Танькой к выходу. Вот что значит союз шаманства и силовых структур! Никто и ничто против него не выстоит! Куда там колдовству!

— Сходил бы ты братец в магазин, — сказал Даниил, вытирая лоб носовым платком. — А то мне от этой новой русской шаманки что-то нехорошо.

— Почему опять я? — возмутился Василий. — Мне что ли хорошо? Уж идти так вместе.

И они пошли вместе.

Таким образом, натиск свободной прессы на братьев был нейтрализован посредством шаманства. Правда, при этом хилый росток нежного чувства, проклюнувшийся в том месте, где у людей душа, а у вамп-секретарш золотая косметичка, был затоптан и напрочь зашаманен. Но Даниил не переживал за брата-музыканта. Дважды несчастная любовь провоцирует творческие порывы, а счастливая может закончиться скоропостижным браком, так что, обошлось, как говорится. Ну и ладно.

На нечувствительность Таньки к воздействию междуземских артефактов братья просто не обратили внимания, а зря! Вот будь на их месте Великий Орк, он бы забеспокоился, потому что знал, артефакты, как и мобильные телефоны, нуждаются в подзарядке. Только, в отличие от телефонов, которые без подзарядки просто отключаются, артефакты и помереть могут. Такая у них особенность. Живые они.

Глава 21

«От кариеса еще никто не умирал!»

Житейская преглупость.

Что послужило причиной столь быстрой разрядки Железной Боевой, Драгоценной Парадной и Алой Целовальной челюстей, доподлинно неизвестно. Может быть, качество спиртных напитков в России другое, чем в Междуземье, а может быть, просто климат оказался неподходящим. Ведь и айфоны всяческие на русском морозе частенько отказывают. А, скорее всего, за артефактами, как и за всякими живыми существами, требуется уход. Их надо холить, лелеять, а самое главное — кормить колдовством. И никакой «Колгейт-тотал» здесь положение не спасает — хотя, не исключено, что и не очень вредит.

Кроме того, Сенечка-горлум артефакты-то украл, а зарядное устройство осталось у Великого Орка. Впрочем, Сенечка и не знал, что ворует артефакты, думал так — цацки какие. А если бы даже и знал, то сомнительно, чтобы ему удалось похитить это самое зарядное устройство. Потому что таковым являлся сам Великий Магарх. Конечно, украсть Государя вместе с зубами — это круто и даже очень, только… как-то не реально, знаете ли. Его Грозность даже в абстинентном состоянии, это вам не какая-нибудь дочка президента, которых то и дело крадут в голливудских фильмах. А молодой, пусть даже и очень преступный горлуменок как-то не тянет на роль международного террориста. Да и врут эти американцы. Не верю я им ни на цент. Кому, скажите, нужна президентская, насквозь прогамбургленая и прококаколеная, дочка, когда по улицам ихних мегаполисов вон сколько классных девчонок ходит? Из России, с Украины, из Молдовы, из Пуэрториканской республики, в конце концов!

В общем, случилось с Оркскими зубками что-то вроде кариеса. Как могут заболеть кариесом стальные, золотые или жемчужные зубы? Да запросто! Лично мне доводилось знавать людей с кариесными мозгами, да что там людей, кариес случается у целых отраслей промышленности, у армий, и даже — только никому не рассказывайте — у стран! Старость — это ведь тоже разновидность кариеса.

А в результате что? Ну, насчет кариесных стран и народов — это ладно, это нас не касается, а что с братцами-то? Ведь они уже милостью Оркских артефактов принялись вершить всякие общественно полезные дела, и не без успеха. Вон, Капитоша-олигарх автопром уже чуть-чуть приподнял, и, глядишь, если бы не перестал бояться, появились бы у нас автомобили не хуже китайских! Но ослабла железная хватка Братца-Ивана — и брызнул Капитоша, словно какой-то неуловимый Джо — а в Европы ли, в Америки — ищи-свищи! А отечественный автопром, понятное дело — упс!

И остальные Ивановы подопечные не лучше.

Один авианесущий крейсер недостроил. Строил-строил, потом бояться перестал, выкурил сигарку-другую, посидел на стапеле, сплюнул да и продал на металлолом потенциально недружественной державе.

Другой — который грузовые дирижабли для районов крайнего севера подрядился мастрячить, построил одну штуку, а потом взял, да и переоборудовал под личную воздухоплавающую яхту. И уплыл на ней, по воздуху, естественно, только вот не на крайний север, а в Куршавель! То-то все тамошние богатые бездельники обзавидовались!

Третий, который под железный зубовный скрежет взялся науку финансировать, тот, правда, сознательным оказался. Как только скрежет заржавел и стал нестрашным — раздал подопечным по штуке баксов и сказал, примерно, так:

— Вот что, господа филирики, кто хочет — может на эти деньги за бугром счастья попытать, а кто не хочет, тот пусть поступает с ними по собственному разумению. Ботинки новые купит, или пропьет… Вольному, значит, — воля! А мне пора, дела, знаете ли…

Засмущался немного — и был таков! Ладно, хоть засмущался.

В общем, все разбежались, и никто не умер. И то хорошо.


И остался Иван-солдат один. Точнее, не один, а с изрядно тронутой ржавчиной, некогда грозной, а теперь просто скрипучей, словно мамаша старой девы, Древней Боевой Челюстью.

Вот сидит он вечером в своем Мак-Дональде, на столе бутылка «Шуйской», напротив — несчастная ржавая железяка. Разговаривают.

— Что это с тобой, командир? — спрашивает Иван. — Так славно работали. Россию, почитай, уже почти спасли, и тут, в самый, можно сказать решающий момент ты ломаешься! Натуральный облом. Непорядок, командир, да и стыдно…

— Мне не стыдно, — скрипят ржавые зубы. — Мне старо…

Иван стопку налил, посмотрел с тоской на встопорщившуюся огнями Москву за окнами, выпил без закуски и говорит:

— Ты же древний…. то есть, древняя…. Тьфу, извини…. В общем, Древняя Воин, тысячи лет сражаешься и ничего, а тут вдруг тебе состариться приспичило. Непорядок это…

— Я не воин, — шелестит едкая железная пыль. — Я только часть воина…. Я — частицы Силы. Ты — воин.

— Солдат, — соглашается Иван. — В чине капитана. Так в чем же дело-то?

— Я не твоя часть, — грустно отвечает Железная Челюсть. — Я часть Великого Воина из Междуземья. Мне здесь не прижиться…

Иван налил еще стопку, чокнулся с тенью, которая на миг проявилась на стенке, аккурат между Мак-Даком и клоуном Дональдом, выпил, и говорит:

— А ведь еще немного — и получилось бы! Вон, как нас все это толстосумы боялись! Чего прикажем, то и делали. Эх, совсем чуть-чуть бы, и получилось бы! Не вышло. Скажи, почему?

— Потому что боялись… — уже совсем мертво шепчет железо. — Нужно, чтобы не боялись, а чувствовали защиту…. Верили…

— Чтоб я Капитошу защищал? — вскинулся Иван. — Да никогда!

— И его…, и остальных… — соглашается Челюсть. — Страну… Ты — солдат…

За окнами совсем стемнело, автомобили отталкивали от себя темноту и снег вытянутыми вперед яркими ладонями. Ночная столица медленно всплывала к небесам, щурясь огнями сквозь снегопад.

— Сколько тебе осталось? — тихо спросил солдат.

— Три дня… — спокойно ответили запекшиеся ржавчиной губы. — Если меня через три дня не вернут Хозяину, я рассыплюсь…

— Кто твой Хозяин?

— Великий Орк. Владыка. Магарх. Урукхай. — ответила темнота.


А в это время, на сцену, под безжалостные огни световых пистолетов, выбежал братец-Василий, Васька-гусляр. С новенькими, сияющими электрогуслями наперевес, фиброусилитель для которых делали лучшие в мире японцы. И стройные мулаточки бэк-вокалистки нервно дрогнули узкими бедрами, готовые подхватить любую ноту, в нужный момент отвлечь публику от солиста, как бандерильеро отвлекают быка от поскользнувшегося матадора. И зал замер, в ожидании, когда начнется музыка и алая, полыхающая любовью роза раскроется над левым плечом новой звезды Российской сцены — Страстного Васьки.

Начинался очередной концерт молодой, но уже ставшей культовой группы «Страстный Зуб».

И грохнуло. Бас тяжело и сладко толкнул недоверчивое сердце толпы и принялся раскачивать и массировать, пока оно не раскрылось, а потом Васька включил фиброусилитель, и жадные души человечьи затрепетали хищными ресничками, словно раскрывшиеся росянки, алчущие насытиться чужой любовью, потому что своей, как всегда было мало.

Васька, словно гусенок, вытянулся к микрофону и, не прекращая резать зал звуками электрогуслей, запел-закричал песню, о новорожденном человеке, уже умеющем кричать.

Мне б, гитару занеся с плеча,

Зал наотмашь звуками рубить.

Человек, умеющий кричать —

Может научиться говорить!

Зал вскипает, лицами мельча,

Зал тревожным телом ловит ритм,

Человек, умеющий кричать —

Может научиться говорить!

Залу вместе триста тысяч лет,

Зал древней Христа и пирамид,

Первым человеком на Земле,

Зал еще кричит — уже кричит!

Прежде было Слово, но сейчас,

Только крик — но это до поры,

Человек, умеющий кричать —

Может научиться говорить!

И тут над левым плечом музыканта, там, где багровой вспышкой любви должны были раскрыться губы Алого артефакта, что-то звонко лопнуло, посыпались искры и даже, кажется, повалил дым.

Васька дернулся, слегка осел влево — плечо немилосердно пекло. Но группа и бэк-вокалистки не подвели, поняв, что случилось неладное, девочки затанцевали вокруг рок-гусляра, заслоняя его от публики, а опытные лабухи из духовой секции, спасая солиста и номер, дружно рухнули в зал сверкающим биг-бэндовым обвалом.

— Ты чего лажаешь? — прошипел Васька почерневшей, но все еще горячей Алой Целовальной Челюсти, сидевшей на его левом плече, словно выскочившая их печки царевна-лягушка.

— Я не лажаю…. Я перегорела, — странным, словно червивым голосом просипела Алая Целовальная. — Дальше — без меня…

— Чуда сегодня не будет, — понял Васька. — Но публика пришла за чудом, значит, придется выкручиваться без колдовства, самому… точнее — самим. Он бросил быстрый взгляд на музыкантов, но те все и так поняли. И они стали играть…

Позже, крикливые и наглые музыкальные комментаторы спорили — что это было. Кардинальная смена музыкального стиля, или просто неполадки с аппаратурой. Во всяком случае, никто не рискнул считать концерт провалившимся, но никто не решился назвать его удачным. Васька от интервью отказывался наотрез, мудро отправляя на встречи с пираньями пера Кащея Ржова. Все равно ведь бессмертный — не жалко.


Поздней ночью, а точнее — ранним утром, Васька сидел в гостиничном номере. На журнальном столике, между рок-гусляром и его боевой подругой, сморщенной, словно отцеловавшая свое женщина, стояла початая бутылка «Шуйской».

— Эх, — сокрушался Васька. — Так хорошо начали. И без всякой фанеры. Публика на концерты валом валит. Даже Кащей, и тот почти человеком стал, а ты… Что с тобой, подруга?

— Да вот… постарела я, — шамкает подруга. — Перегорела-постарела…. Нету во мне Любови больше, вся кончилась, ты уж прости, сынок. А насчет фанеры — это ты погорячился слегка…. Лукавишь.

— Как это лукавлю? — обиделся гусляр. — Когда это мы под фанеру-то выступали? Не было такого! За то нас публика и любила, что все натуральное.

— А я? — тихо спросила Алая. — Я ведь тоже навроде фанеры, только ты по-глупости этого не понял, а может, и понял, только осознать побоялся.

— Какая же ты «фанера», — искренне изумился Васька. — Ты же эвон как петь умеешь! Зал аж дыбарем встает!

И выпил от обиды.

— Ты на водку-то не налегай, — сварливо сказала собеседница. — Не поможет, правду водкой не смоешь. Только вот что я тебе скажу — пел-то на самом деле ты сам, а я только слушателей под тебя настраивала. Влюбляла, короче.

— И сильно? — заинтересовался захмелевший Васька. — Что, так прямо всех поголовно и влюбляла?

— Всех, — скучно сказала прежде Целовальная, а сейчас Безлюбая помощница. — А если публика в тебя заранее влюблена, то успех тебе обеспечен, что бы ты ни вытворял. Хоть чижика-пыжика играй, хоть «токатту и фугу ре-минор» — все едино.

— Ишь ты… — расстроился гусляр. — А зачем ты это делала?

— Устроена я так, да и понравился ты мне…

— А теперь? — Васька понемногу начал понимать, что к чему.

— А теперь я спать хочу…. Погасну вот скоро… — Бывшая царевна-лягушка, а теперь жаба-старуха сонно покачивалась на краю стола, почти уже совсем темная, только иногда по синеватым губам пробегали алые сполохи, словно угли догорали.

— И когда ты… — ляпнул музыкант и испугался.

— Три дня, — донеслось с конца стола. — Если к Хозяину не вернусь…. Три дня…

— Кто твой хозяин? — отчаянно закричал Василий. Ему хотелось обнять подругу за плечи, да только не за что было обнять.

— Великий Орк. Владыка. Магарх. Урукхай. — ответила темнота.


И у старшего брата, Даниила, того, который в политику ударился, дела тоже обстояли не лучшим образом.

Когда властность и обаяние, которые придавала ему Парадно-дипломатическая челюсть Великого Орка, стали иссякать, выяснилось, что среди руководителей движения «Умельцы России» настоящих умельцев оказалось — раз-два и обчелся. То есть, умения-то у них были, например, многие из них очень умело распоряжались деньгами, причем, почему-то исключительно в свою пользу. Другие умело обменивались опытом с зарубежом. Приезжает такой умелец в родные пенаты, а его и спрашивают-де, что привез? А он так гордо отвечает, с большим достоинством — опыт! А какой опыт, с чем его едят и какая от этого опыта польза — непонятно. Молчит умелец, словно воды в рот набрал. А может, у него там, во рту — опыт, который он из-за бугра привез?

А потом уж и вовсе в открытую воровать стали, да ладно бы воровать…

Приходит в офис какой-нибудь «умелец» местного разлива и прямо с порога:

— Знаешь, Даниил, я в твоем движении набрался опыта, заработал репутацию. По стране поездил, а теперь вот, меня в другую «Россию» зовут, созрел я, значит. Так что, прощевай! И не помни лихом!

— А разве бывает другая Россия? — удивляется Даниил.

— А то! — гордо отвечает экс-умелец. И шасть за дверь.

И каждый раз после такого случая в офисе какая-нибудь мелочь пропадает. То факс, то модем, то целый компьютер, то еще что-нибудь. Однажды пропала секретарша. Уж эта-то кому нужна была, спрашивается? Ведь дура дурой, да еще и ножки не тем концом вставлены! Однако, факт, пропала!

А на телевидение и вовсе перестали приглашать, разве что иногда в программу «Вокруг смеха».

В общем, как заключил опытный волколак Егорий, — было умение, да выдохлось. Одно правда бесило волколака, бесило до того, что и выть на луну ему стало не в радость — Телла так и не вернулась. Осталась с Танькой, светской росомахой. Эх, разлетитесь банки-склянки, мы с подружкой прем, как танки…. Держись, столица! Или в оригинале было немного не так?

И вот сидит старший братец Даниил в пустом офисе, стоит на заваленном никому ненужными бумагами столе бутылка «Шуйской» а рядышком лежит бывшая Драгоценная Парадная Челюсть Великого Орка, похожая сейчас на облупленную карету Екатерины Второй, забытую на пару столетий в сыром подвале какого-нибудь захолустного краеведческого музея. Печальная картина, прямо скажем, совершенно недостойная кисти великого живописца. И вообще, недостойная.

— Что, — говорит Даниил, — Госпожа Удача, кранты нам, выходит? Изменила ты мне.

— Я не удача, — звенит стекляшками — а были алмазы, — бывшая соратница. — Ошибся ты, я — Власть! Да только, видно власть не для тебя.

— Как это, — обижается Даниил. — Поначалу-то все замечательно шло. Соратников набежало видимо-невидимо, программу писать начали, еще немного и в Думе бы оказались.

— Эк тебя колбасит, — совсем недипломатично отвечает соратница. — Во-первых, в Думе умельцам делать нечего, там другие качества надобны. А во-вторых, кто тебе сказал, что в Думе Власти есть чего делать?

— Как же? — удивляется Даниил. — Дума, это школа государственной власти, разве не так?

— Школа рабства, — шелестит облетающей позолотой Челюсть.

Даниил задумался и-таки, выпил. Хотя и не очень хотелось.

— Так ведь трудно Державе, — наконец выговорил он, и посмотрел на полуподвальное окно покрасневшими от водки глазами. Опять же воруют…

Парадная, хоть и одряхлела вконец, а засмеялась так, что вся позолота трещинами пошла.

— Ты чего? — обиделся Даниил. — Разве я не дело говорю?

— Дело делают, а не говорят, — скрипит собеседница. — А ты про бассейн с крокодилами не думал? Очень, знаешь ли, хорошо от воровства помогает!

— Да не водятся у нас… — начал было Даниил, и осекся. — Значит, только так?

Парадная промолчала, только почерневшие клыки на миг оскалились.

Даниил налил еще, посмотрел в окошко, в которое медленно сочилась жиденькая сыворотка столичного рассвета, сглотнул и отставил так и не выпитую рюмку.

— Так я не согласен, — сказал он с пьяной решительностью. — Я лучше, как раньше, машины изобретать стану.

Взял бутылку и, наконец, глотнул. Прямо из горлышка.

Некоторое время в бывшем офисе, а теперь просто в убогой столичной хрущевке стояла тишина. Только кольца табачного дыма терлись друг о друга, и, казалось, слегка шуршали при этом. Будто змеи.

— А с тобой-то что? — наслушавшись тишины, поинтересовался Даниил.

— Заряд власти во мне закончился, так что, думай сам…

— Умрешь? — испугался умелец.

— Гаснет Любовь, рассыпается Сила, а Власть — Власть теряют. Так что я просто потеряюсь, пропаду, сгину…. Через три дня, если я не вернусь к Хозяину, я стану просто бесполезной раззолоченной железякой, выскользнувшей из твоей жизни и пропавшей навеки. Только в судьбе прореха останется, на память. Вот и все. Так что, смирись, поезжай к себе домой, да займись каким-нибудь делом. Не про тебя, видно, Власть.

— А кто твой Хозяин? — спросил Даниил, немного помолчав.

— Великий Орк. Владыка. Магарх. Урукхай. — гордо лязгнула пригоршня позолоченного железа. И рассвет дрогнул в окошке, словно его под дых ударили.

А скоро приехали Иван с Василием.

Глава 22

«Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!»

Песенка человека в кепке

Джипаровоз, добродушно пыхая паром, стоял в пробке на шоссе Энтузиастов. Пассажиры от нетерпения порядком-таки разогрелись и тоже готовы были пыхнуть, только отнюдь не добродушно. Как только в неряшливый рядах измызганных разномастных автомобилей появлялся просвет, какой-нибудь шустрый водитель немедленно нырял туда. Непривычный к московской манере езды водила-Сенечка, не успевал даже ребордами шевельнуть. И перед озлобленными ожиданием гоблинами в который раз воздвигалась какая-нибудь грязная и нахальная автомобильная задница. Мало того, объезжающие по кривой громоздкий джипаровоз шустрики оскорбительно махали руками, строили неприличные рожи, да отпускали неостроумные шуточки в адрес незадачливых провинциалов, растерявшихся в обыкновенной московской автомобильной толкучке. Хорошо еще, что за всеобщим шипением в салоне не было слышно шуточек столичных водил, но жесты были достаточно красноречивы, так что общий смысл просачивался в салон джипаровоза. Дробила, понемногу зверея, принялся ругаться по-гномски, а это, знаете ли, в перспективе ничего хорошего москвичам не сулило.

Внезапно смартфон, стоящий торчком в специальной стойке у лобового стекла, как надгробный памятник на могиле неизвестного рэкетира, воскрес и истошно заголосил:

— Стриги уша-ами! Уша-а-а-ми!

И так далее.

Старший дознатец, закемаривший было в парном чреве джипаровоза, встрепенулся и нервно схватил трубку.

— Ну, чего вы там? — заквакал голос Безяйчика. — Добрались?

— Не-а, — отозвался Старший дознатец. — В затычку попали. То есть, в пробку. Стоим, ждем. Застряли, похоже, намертво. Тут автомобилей, что хоббитов в пивнушке в канун дня Гэндальфа.

— А каукетчер на что? — резонно поинтересовался Безяйчик. — Там есть такой рычаг, ты его нажми, и езжай себе, куда надо. А на чайников внимания не обращай, сами дорогу уступят, они понятливые, когда им все правильно объяснишь. Нашел?

— Нашел, — сопя, ответил дознатец, и нажал скользкий от смазки рычаг.

Тотчас же вперед с маслянистым лязгом выдвинулся волевой паровозный спойлер-каукетчер, выкрашенный в веселый красный цвет.

— Ну? — спросила трубка.

— И что дальше? — жалобно поинтересовался хоббит, ожидавший, наверное, что джипаровоз немедленно выпустит клепаные крылья и перелетит через пробку, словно железная бабочка.

— А дальше ехай куда хошь. Только посвисти сначала, а то невежливо будет.

— Езжай, — сказал Старший Дознатец Сенечке-горлуму. — Только свистни сначала.

Сенечка свистнул. После чего джипаровоз облегченно вздохнул, мстительно обдал нахальных соседей струями горячего пара, и медленно тронулся, легко, словно картонные, раздвигая преграждавшие дорогу транспортные средства. При этом Сенечка не забывал время от времени свистеть. Все-таки, когда-то он воспитывался в хорошей семье, и свято придерживался национального интеллигентского правила, а именно — хамить надо вежливо.

Верьте мне, это мощное неудержимое и целенаправленное движение могло присниться автолюбителю только во сне. При этом если спящий смотрел сон с места водителя джипаровоза, то сновидение с полным правом можно было отнести к разряду светлых и радостных, а если с другого места, то, извините, это был сущий кошмар!

Так, весело чухая и окатывая мешающих соседей струями пара, демократично не делая различия между «копейками», «бумерами», «меринами» и прочей автомобильной мелюзгой, джипаровоз преодолел, наконец, пробку. Точнее, продавил ее внутрь города, как нетерпеливый, жаждущий похмелки пьяница проталкивает неподдающуюся штопору затычку в бутылку вожделенного вермута. Свершив сие, дважды одушевленное транспортное средство свернуло направо, не спеша, и с удовольствием проломило какой-то забор, после чего величественно покатилось через безлюдный в это время года Измайловский парк. Туда, где располагалось коммунальное логово бывшей шаманки, а ныне светской россомахи Татьяны, известной своими неординарными пристрастиями и экстравагантными нарядами всей столичной тусовке. То есть, прямиком на встречу с потерявшими силу, почти полностью разряженными Челюстями Великого Орка.

Да, братья Черепановы — это вам не самолет Джефферсона! Это — сила!

Джипаровоз, преодолев несколько гектаров парковой зоны, выбрался, наконец, на какую-то улицу, наддал, и скоро оказался неподалеку от станции метрополитена «Партизанская». Памятное, скажу я вам, местечко, может быть даже историческое, но об этом как-нибудь в следующий раз.

Дробила, с интересом изучающий окрестности, покрутил головой и сообщил товарищам:

— А вон, смотрите, кажись, двое наших пиво пить собрались. Давай спросим, куда нам дальше править?

И действительно. У входа в станцию оживленно беседовали о чем-то два типа. По виду явные гоблины — один в скособоченном берете и темных очках на горбатом гоблинском носу, а другой слегка небритый и, несмотря на морозец — в клетчатой шляпе. Ну, чистые гоблины!

— Да какие они гоблины, — гукнул с заднего сиденья Ватерпас. — Собрались мужики выпить, третьего ищут, вот и все дела.

— А вот мы сейчас это и проверим, — оживился, до сей поры помалкивавший Старший Дознатец, хоббит Василий.

Джипаровоз притормозил и деликатно гуднул. Так, слегка, чтобы привлечь внимание. От гудка веером встопорщились афиши на тумбе возле входа на станцию, бабульки и девочки, раздающие прохожим рекламные листки, бросились врассыпную, повалилась пара киосков, да унесло куда-то в сторону измайловских прудов назойливого крикуна — водителя маршрутной «Газели». Вместе с «Газелью». Даже недавно самостоятельно выведшиеся в столице собаки, породы «Московская бомжовая», дрыхнущие в нишах станции метрополитена, и те слегка встрепенулись, правда, сразу же успокоились и продолжили свойственное этой странной породе занятие — греть место в каком-нибудь закутке хозяину-бомжу. Для чего, собственно, и вывелись.

На парочку же гудок впечатления никакого не произвел.

— Я же говорил, натуральные гоблины! — с удовольствием констатировал Дробила, высунулся из окна джипаровоза и спросил:

— Доброго пива, земляки-междуземцы! Как бы нам на Третью Парковую проехать?

— К Таньке-шаманке, что ли? — спросил носатый, почесал висок под беретом, окинул очкастым взглядом джипаровоз, кажется, остался доволен, потом сказал:

— А вот по трамвайным путям, на Красноармейский проспект, а там к станции «Измайловская» направо.

И, обращаясь к небритому, добавил непонятно:

— Ну вот, кажется и эта история скоро закончится.

— Чего это он? — спросил хоббит у второго, того, который в шляпе. — С похмелья, что ли?

— Да нет, — коротко пояснил второй. — Так…. Автор.

— А-а, — понимающе кивнул Старший Дознатец, хотя не очень-то понял, причем здесь какой-то «автор». — Ну, мы поехали. Веселой удачи!

— И вам того же, — дружелюбно ответили шляпа с беретом и вернулись к прерванному разговору.

Джипаровоз еще разок погудел, в знак гоблинской солидарности, и ведомый Сенечкой, решительно двинулся по Красноармейскому проспекту в сторону Третьей Парковой улицы, к дому Таньки-шаманки.


Трое братцев, Даниил, Иван и Василий, сидели в разоренном офисе движения «Умелая Россия» и думали о плохом.

На чистом полотенце, расстеленном на офисном столе, лежали все три артефакта, три Волшебных Челюсти Великого Орка. Драгоценная Парадная, Алая Целовальная и Железная Боевая. Сейчас они были похожи на три спекшиеся, оплавленные кучки металла, извлеченные из-под развалин музея, невесть зачем разбомбленного озверевшими миротворцами. И только легкое, болезненное шевеление, да тихий металлический шепот выдавали, что артефакты еще живы.

— Ну и наделали мы делов, братцы! — сказал брат Даниил, в который раз порываясь налить по рюмке, но почему-то не наливая. — Эх, знать бы, что так получится, я из родного Растюпинска в жизни бы в столицу не поехал. Сидел бы дома, изобретал бы всякие штуковины на пользу себе и людям, и никаких тебе проблем…. Разве что иногда похмелье поутру, да на этот случай электроопохмел имеется. А сейчас вот, совестно, да и вообще, на душе как-то погано…

— Херово, — угрюмо согласился брат-Иван. — Протянул руку и погладил иззубренный, ржавый кусок металла, бывший некогда могучим артефактом. — Говорили же мне, чужое оружие, даже трофейное, рано или поздно откажет, а то и в тебя самого выстрелит…

Васька осторожно придерживал рукой струны электрогуслей, чтобы ни в коем разе не брякнуть. Сейчас брат-гусляр мало походил на боготворимого поклонницами Страстного Ваську — волосы свалялись и потускнели, с носа все время норовила свиснуть мутная капля, модная в этом сезоне легкая небритость обернулась неряшливой бурой щетиной и придавала музыканту бомжеватый вид. Одно слово — не красавец. Не секс-символ — куда уж там!

— А может, братцы, не все еще потеряно? Давайте-ка прямо сейчас двинем в родной Растюпинск? — вдруг оживился он, — Там у Мальчиша с Безяйчиком «Бешка», на ней до острова всего-то двенадцать часов лета, отыщем этого Великого Орка и вернем ему артефакты, глядишь, все и исправится?

— Где это мы его отыщем, Великого-то? — проворчал Даниил, огорченный тем, что этот единственный и очевидный выход предложил не он, а младший братец. Чтобы хоть как-то самоутвердиться, бывший политик скомандовал чересчур инициативному гусляру:

— А ну, Васька, кончай соплю дрочить, звони шаманке немедленно!

Все-таки, хождение в политику несколько меняет человека, и, надо сказать, не в лучшую сторону.

— Зачем шаманке-то? — спросил оторопевший Василий. — Она-то здесь причем?

— А я и сам не знаю, просто вот индукция у меня такая, — Даниил задумчиво поскреб в затылке. — Чую, надо звонить, вот и все. Сказано — звони!

— А, кроме того, мы тут все нетрезвые, — добавил Иван. — Да и ехать не на чем. Я вон, сдуру зарок дал, пока отечественный автопром путную тачку не сделает, буду на метро ездить или пёхом ходить. На Васькином «БМВ» сейчас Кощей от корреспондентов российские просторы разрезает. Уже, наверное, до казахской границы успел добраться. Это после вчерашнего-то концерта. А где, кстати, наша «Копейка-Ламбордини»? А, Данюха?

— Так на ней же Бугивуг ездит. Забыл что ли? Любимая его тачка. Он недавно в нее душу Адама Козлевича уговорил вселиться. Здорово, надо сказать вышло. Вот и получается, что добираться нам в Растюпинск придется либо на такси, либо общественным транспортом. А у Таньки-то колеса найдутся. Да и сдается мне, что поможет она нам отыскать этого самого Хозяина, как его… Урукхая. А то эти артефакты, того и гляди, придется платочком подвязывать и хоронить с воинскими почестями. Кстати, и Бугивугу тоже позвони. Пусть «Бешку» к полету готовит. И Мальчиша с Безяйчиком надо в известность поставить, аэроплан все-таки ихний.

Иван крякнул, вытащил мобильный телефон и принялся названивать шаманке, Бугивугу, а заодно и Мальчишу с Безяйчиком.

Через полчаса у старой пятиэтажки, что на Третьей Парковой, появилась брезгливо-элегантная розовая «Бентли-Мэрилин» с Теллой за рулем. Из машины сначала выпорхнула бывшая вамп-секретарша, а ныне вамп-компаньонка Телла, а потом выбралась Танька-шаманка вся в мехах, с драгоценным желтым бубном в правой руке, которым московская росомаха, несмотря на мороз, обмахивалась на манер веера.

— Пьют? — не то спросила, не то констатировала Телла.

— Да нет, похоже, еще хуже, — отозвалась опытная шаманка и нервно перебрала пальцами по гулкой коже старинного бубна.

Женщины переглянулись между собой, решительно поправили прически и направились к подъезду.

Как только дамы вошли в подъезд, тесное пространство улицы наполнилось мощным пыхтеньем и джипаровоз, груженый гоблинами, с деликатностью промышленника-миллионщика, подрулил к розовой барышне «Мэрилин».

Пивной народ, которого полно в московских закоулках, с большим интересом наблюдал, как могучая машина аккуратно припарковалась, пыхтя, втянула под брюхо красный спойлер, похожий на бороду какого-нибудь ассирийского царя, облегченно выдохнула паром и, наконец, превратилась в нечто похожее на обыкновенный джип.

Какой-то знаток автомобилестроения, углядев на радиаторе аббревиатуру «БЧП», исполненную кириллицей, с гордостью произнес:

— Умеем же, когда захотим!

И взял себе еще пива.

Оставим же праздных и нетрезвых обитателей Измайловского района обсуждать секретные, еще не проданные коварным американцам, Российские разработки, и войдем в офис, вслед за Старшим Дознатцем, хоббитом Василием, грозным боевым гномом Дробилой, сметливым снайпером Ватерпасом, которому, слава Гэндальфу, так и не пришлось никого застреливать и шустрым, но осторожным Сенечкой-горлумом.

В маленькой квартирке на первом этаже было накурено, как в лучшие времена движения «Умелая Россия». Ввалившись в офис, дверь которого была по обыкновению не заперта, гоблины обнаружили там всеобщую неразбериху, которая в России является необходимым признаком кипучей и целеустремленной деятельности.

Даниил с Иваном ожесточенно кричали в телефонные трубки, требуя немедленного разрешения на пролет частного гидроплана над территориями государств Европы, Азии, Северной и Южной Америк, Австралии, а заодно и Антарктиды.

Нечеловечески прекрасная вамп-блондинка обнимала кудлатую голову Васьки-гусляра, шептала ему что-то в ухо, не занятое телефонной трубкой, не забывая нежно покусывать, отчего младший братец слегка дергался, сбивался, но терпел. Блондинка при этом нежно ворковала:

— Ничего, миленький, потерпи, сейчас полегчает.

— Ишь ты, как кровавая эльфийка-то старается, — одобрительно заметил Ватерпас. — Любит, наверное….

— А меня вот кровавые эльфийки никогда не любили, — огорченно заметил Дробила. — Меня эльфийки вообще почему-то не любили, одни гномихи…. Хотя вот, Матильда, она же на гномиху не похожа…

— Вот и радуйся, — со знанием дела сказал Старший Дознатец, которого эльфийки, видимо, иногда все-таки любили. — Эльфийки, они знаешь какие? Не любит, не любит, а потом ка-ак полюбит — не знаешь куда бежать.

Вокруг офисного стола самозабвенно и ожесточенно плясала полуголая Танька-шаманка, изо всех сил колотя в бубен, от которого по комнате расходились разноцветные волны, словно в бубне было спрятано северное сияние. Артефакты на столе впитывали зыбкий мерцающий свет и понемногу оживали.

— Вот они, родимые! — радостно заорал Старший Дознатец, бросаясь к столу, чтобы грудью пасть на найденные, наконец, сокровища.

— Куда прешь? — невежливо остановил его братец Иван. — Не видишь, люди делом заняты?

Старший Дознатец внезапно ощутил себя болтающимся в воздухе, потом его небрежно отбросили в сторону, отчего хоббит откатился в угол, но тут же вскочил, готовый исполнить свой долг до конца и заслужить уважение Великого Орка, хотя бы посмертно. Дробила ловко извлек откуда-то из глубин мехового комбинезона трофейную дубинку, набычился, и бросился прокладывать дорогу к найденным, наконец, артефактам. А в руках у Ватерпаса появился невесть когда взятый взаймы у Мальчиша с Безяйчиком автоматический гранатомет типа «Василек».

— Всем на пол! — яростно заорал боевой Орк-снайпер, водя гранатометом из стороны в сторону.

— Положь пушку, дура, стрельнет же! — рыкнул Иван и решительно двинулся к Ватерпасу.

Около открытой входной двери азартно подпрыгивал Сенечка-горлум, время от времени возбужденно взвизгивая:

— У… ворюги голожаберные…. Врежь ему, Дробила, пусть знают, как чужие зубья тырить!

Старший Дознатец к этому времени окончательно пришел в себя и отчаянно заорал:

— Не стреляйте! Артефакты попортите, нас всех Великий Орк крокодилам скормит!

Тут Танька-шаманка вспрыгнула на стол, с натугой подняла над собой налитый тяжелым медным светом бубен и скомандовала:

— А ну, прекратить безобразие. Я камлаю! И здесь, между прочим, моя квартира!

Как ни странно, это подействовало. Ворча и ругаясь сквозь зубы, враждующие стороны расцепились, и встали по сторонам обшарпанного офисного стола, на котором лежали найденные артефакты. Медное сияние грузной каплей скатилось с коротко прогудевшего бубна и обрушилось на стол, чтобы всосаться без остатка в разложенные на полотенце артефакты. Теперь, после Танькиного камлания, они выглядели немного лучше вчерашнего, но все равно, до былой силы и мощи им было, ох, как далеко!

— Батюшки! — возопил, заламывая руки хоббит, — Что вы с ними сделали, уроды вы невежественные!

— Мы же не знали, — угрюмо пробасил Даниил. — Мы не знали, как с ними обращаться, и вот…

— Ладно, отношения потом будете выяснять, — Танька-шаманка тяжело дыша, обмахивалась своим бубном, теперь белым с розовыми прожилками, как полярный день. — Я пытаюсь связаться с Панзутием через его мурашек — почему-то не получается. Но, чувствую, что нас ждут. Как с транспортом до Междуземья?

— Бугивуг говорит, что мадмуазель Раймонда-Элиз Де Лярош готовы лететь в любой момент. — Василий, крепко держась за талию кровавой эльфийки, помахал зажатой в свободной руке телефонной трубкой.

— Какая еще такая мадмуазель? — хором спросили остальные братцы.

— Не знаю, — честно хлопая глазами, ответил Василий и почему-то виновато посмотрел на Теллу. Та недоверчиво зашипела.

— Может с Абдуллой связаться, пусть портал из Межуземья в Растюпинск вырастит? — осторожно спросил Иван. — Помнишь, как Медного Гоблина отправили? — Раз и на месте!

— Порталы созревают только в августе, — грустно сообщил Старший Дознатец. — Когда идут Звездные Дожди. В декабре новые порталы не растут, а старые, если их не подкармливать, засыхают и скукоживаются. Да и телефон у Абдуллы не отвечает.

— Значит, ничего не поделаешь, придется лететь с этой мамзелью, как ее? Де Лярош, — констатировал Васька-гусляр. — Знать бы еще, кто она такая. Судя по фамилии — француженка. Красотка, наверное! Ай! Телла, перестань кусаться!

— А как с разрешениями на полет над территорией суверенных государств? — деловито поинтересовался Даниил. — Дают?

— Как же… — отозвался Иван. — Стоит мне сказать, что мы летим в Междуземье, сразу начинают смеяться. И фантастики советуют поменьше читать. А я фантастику, между прочим, отродясь не читал. Попробовать, что ли?

— Ладно, как-нибудь обойдемся без разрешения, — решил Даниил.

— Собьют, — уверенно сказал брат-солдат. — Как пить дать, собьют. Хоть бы прикрытие какое…

Тут Ватерпас, которому пришла в голову некая идея, встрепенулся и толкнул хоббита.

— Начальник, звони Огнехвосту. Хватит ему по вселенной порожняк гонять. Помощь нужна.

— Что еще за Огнехвост? — заинтересовался Иван. — Может, огнемёт?

— И огнемет, и самолет, а вообще-то он дракон, — любезно пояснил обалдевшим братцам Старший Дознатец.

— Ишь ты, дракон! — с уважением повторил за хоббитом брат-солдат. — Нет, точно, начинаю читать фантастику. А то рехнуться можно!

А хоббит-Василий уже раскрыл переговорное устройство и закричал в раковину:

— Борт девяносто семь сорок, борт девяносто семь сорок…

И где-то на краю галактики, безмятежно и одиноко скользящий среди звезд Свирепый Исполинский Огнехвостый Краснозвездный Дракон услышал его, развернулся, глотнул горячей плазмы из косматой короны голубого гиганта и лег на курс к Земле.


Когда компания людей и гоблинов гурьбой выкатилась из подъезда и стала рассаживаться по машинам, нежно-розовая «Мэрилин» капризно шепнула братьям Черепановым:

— Ну вот, опять всю помнут в этой давке. Знаете, что сейчас на шоссе творится? Ужас, все с работы едут, все грязные…. А я только вчера из косметического автосалона. Обидно, право слово!

— Не сумлевайтесь, барышня, не помнут, и не запачкают, все будет в аккурате! — дружными басами ответили братья Черепановы и выпятили волевой подбородник.

И они поехали в Растюпинск. Впереди, деликатно выплескивая лирические струйки пара, предупреждающе посвистывая, в общем, прокладывая дорогу, пёр могучий джипаровоз, а за ним легко катилась «Бентли-Мэрилин».

То-то было дива на дороге!

Глава 23

«Когда б, блаженствуя в раю,

Я вас увидел, в ад бредущей,

Я душу отдал бы свою

И выкупил бы Вашу душу….»

Омар Спупендайк «Баллада о лежалом товаре»

Несмотря на то, что гремлин Бугивуг всю свою сознательную жизнь провел можно сказать, в науке, как нам уже известно, ему даже посчастливилось работать с великим естествоиспытателем Николасом Тесла, все равно, первой и вечной любовью его оставались самолеты. О, как же он завидовал своим собратьям-гремлинам, получившим распределение на всякие «Мустанги», «Аэрокобры», Б-29 и прочие летающие крепости! И пусть большинство его сверстников-товарищей сгинуло в смертельной неразберихе бесконечных войн, пусть гремлин-экипаж «Энолы Гей» в полном составе рехнулся и перебрался в Японию, где до сих пор бродит по мемориалу Хиросимы — пусть! Бугивуг был гремлином, а гремлин просто не может не любить самолеты.

Поэтому когда красавица-амфибия Бе-220 появилась в хозяйстве Мальчиша и Безяйчика, любовь, обслуживание по высшему разряду, да что там обслуживание — вечная преданность счастливого гремлина были обеспечены ей на всю летучую жизнь.

Одно только огорчало Бугивуга — в аэроплан никак не удавалось вселить бессмертную душу. Хотя все механизмы, ездящие, ползающие, а уж летающие — тем более — по мнению бывалого гремлина, безусловно, заслуживали, чтобы у них имелась душа.

— Эх, СанькА нет! — сокрушался Бугивуг. — Уж он-то присоветовал бы что-нибудь! Поэт, все-таки! И надо же было ему остаться в этом Междуземье! Тоже мне, оракул выискался! Теперь до него и не дозвониться, вон какой важный стал — звезда в бутылке!

Дело в том, что в изготовленную заново Даниилом бутылку Клейна летающая лодка Бе-220 никак не помещалась, а опыты по установке оного прибора в грузовом отсеке самолета тоже ни к чему хорошему не привели. Заскакивали, правда, на электромагнитный огонек души разных авиаторов, но, убедившись, что самолет совершенно мирный, вежливо раскланивались и отправлялись обратно в эфир, ссылаясь на неотложные дела и прочую чепуху.

Какой-то немецкий барон так прямо и сказал:

— А где у меня пулеметы? И почему крыльев мало? И вообще — это не «Фоккер», я таким быть не хочу.

И был таков. В общем, не понравился этот барон Бугивугу, спесив больно.

— Эх, Санёк, Санёк, — восклицал Бугивуг после очередного неудачного вселения. — Надо же, забрался в бутылку и с концами, позабыл другана!

Но тут Бугивуг был не прав. Поэты не забывают друзей, даже если напрочь застревают в какой-нибудь бутылке, даже если дни и ночи трудятся оракулами в далеких, а то и вовсе несуществующих краях, нет, не забывают! Просто поэты так устроены, что само понятие времени у них относительно. То они названивают каждые пять минут, не считаясь с тем, что все порядочные существа давно спят — им, видите ли, нечто божественное на ум пришло — то пропадают на неопределенное время, а потом появляются, как ни в чем не бывало, чтобы занять сотню-другую на насущные поэтические нужды. Да что с них взять, релятивистские они существа, эти поэты.

Так что в одну прекрасную ночь Санек позвонил-таки из своего Междуземья.

— Как поживаешь, Бугивуг? — раздалось в обычной сименсовской мобильной трубке. И тут же поэт, не удержавшись, гордо сообщил:

— А у меня уже три тома пророчеств вышло, сейчас избранное к изданию готовится. Хочешь послушать?

Бугивуг, конечно же, захотел. А куда деваться?

— Вот, слушай, — квакнула трубка.

«Повсюду жизнь. Ее приметы во всем.

Понятны и близки

Живые, жадные планеты

И звезд нагрубшие соски…»

— Это ты о чем? — осторожно спросил Бугивуг. — Про звезды, как соски — это здорово, хоть сейчас в рекламу детского питания, а пророчество-то о чем?

— А фиг его знает, — легкомысленно ответил поэт Санёк. — Мое дело пророчествовать, а толкованием у меня пифии занимаются. Ты давай приезжай, я тебя со своими пифиями познакомлю. Знаешь, какие у меня пифии? Одна блондинка, другая брюнетка, а третья рыженькая…

— Ты не про группу «Виагра», случаем, говоришь? — поинтересовался Бугивуг. — То-то я смотрю, они из ящика пропали!

— И ноги у них нормальные, — не слушал его Санёк. — Я раньше думал, что у пифий лапы, как у стервятников, короче корявые, а потом это оказалось, птичьи лапы не у пифий, а у гарпий. А у моих пифий ножки — первый сорт!

— Ну, ты и эстет, — искренне позавидовал дружку Бугивуг. — А еще эфирное существо!

— Это, знаешь ли, ни на что не влияет, — туманно ответил поэт. — А хочешь еще стихи?

— Валяй! — покорно согласился гремлин.

«В душах ближних моих — совершенство улитки,

Так презрителен панцирь. Ну что же, сумей

Заточить на лице алебарду улыбки,

Чтоб железом в железо царапнулся смех.

Не сумеешь, так что же, слова рассоривши,

Напоследок, когда уже гонят взашей,

Зашвырни им в глаза, как пульсируют скрипки

В затаившем ненастье полете стрижей.

Не успеешь? Тогда уходи не прощаясь,

Уходи, как пришел, стало быть — налегке,

Как жонглер, бесконечное небо вращая,

Словно блюдечко вишен на остром зрачке…»

— А это что, тоже пророчество? — спросил простодушный Бугивуг. — Это про что, вообще?

— Да это так, — слегка смутился поэт. — Лирика. Хотя у меня все пророчество, что ни напишу. Таким уж я провидцем уродился.

— Кстати, о душе, — Бугивуг улучил момент и теперь собирался им воспользоваться. — У тебя на примете подходящей души нет? Желательно летучей.

— Все души в некотором смысле летучие, — со знанием дела сказал поэт. — А тебе какую конкретно надобно?

— Мне летучую в прямом смысле, — скромно ответил гремлин. — У меня тут самолет образовался, всем хороша машина, только вот душу для нее никак не подберу, понимаешь ли.

— Тебе какого пола? — по-деловому прямо спросил Санёк.

— Лучше женского, — смущенно ответил Бугивуг. — У меня почему-то этот самолет с женщиной ассоциируется. — Есть в нем что-то такое, не знаю как это и назвать…

— Женственное, — подсказал поэт. — Ладно, была у меня в эфире одна знакомая баронесса…

— Может не надо баронессу? — испугался гремлин. — Попроще чего-нибудь, кухарку там, или домохозяйку какую…

— Нету у меня знакомых кухарок авиатрис, — сварливо буркнул поэт. — Баронесса вот есть. Она, между прочим, еще и француженка, а это знаешь, дорогого стоит.

— А как я с ней общаться стану, — запаниковал Бугивуг. — Я же по-французски даже ругаться не умею, не то, что еще чего-нибудь.

— Не боись, — утешил его поэт. — Она же душа, а души и так все понимают. Ну, как, дать эфирный адресок?

— Давай, — вздохнул гремлин.

Так в летающую лодку Бе-220 вселилась душа прекрасной француженки, мадмуазель Раймонды-Элиз Де Лярош, первой авиатрисы в истории человечества.

— Ах, какая я большая, — первое, что сказала красавица-авиатриса, вселившись в самолет-амфибию. — И толстая!

После чего Бугивуг долго капал валериану в топливный бак.

Наконец баронесса успокоилась и изъявила желание полетать.

Бугивуг лично проверил турбины, нырнул в пилотскую кабину и угнездился в кресле второго пилота.

Мадмуазель Де Лярош быстренько прогрела двигатели и принялась разбираться с управлением, причем, в наушниках то и дело раздавались восхищенные возгласы:

— Ах, а что это у меня? Шарман! Как здорово! А это? О-ля-ля!

Француженка-авиатриса оказалась на диво сообразительной особой, она быстро освоилась со своей новой ипостасью, а когда зашедший полюбопытствовать Безяйчик просек ситуацию, смотался в цветочный магазин и положил на приборную панель маленький букетик свежих фиалок — растаяла и даже, кажется, подмигнула Бугивугу зеленым экраном радиолокатора. А Безяйчику кокетливо сказала: — Мерси!

После чего летающая мадмуазель грациозно скатилась на лед Половойки и, нежно грассируя турбинами, легко, как истая француженка поднялась в небо.

Вот так летающая лодка, построенная в конструкторском бюро Бериева и спасенная криминальными элементами — пардон, видными бизнесменами — города Растюпинска от продажи на металлолом, обрела истинно летучую душу, немного капризную, кокетливую, но храбрую и самоотверженную, какой и полагается быть душе каждого порядочного крылатого существа.

Теперь Бугивугу приходилось с утра пораньше топать на рынок и покупать свежие цветы, в пилотской кабине пахло «Шанелью N5» — другие духи мадмуазель Де Лярош напрочь отвергла, а на экране бортового компьютера на фоне полетных данных дефилировали длинноногие манекенщицы. Но с этими мелкими неудобствами бывалый гремлин смирился. И даже когда мадмуазель хандрила, что свойственно всем женщинам без исключения, даже летающим, на вопросы типа: «Как ты думаешь, Бугивуг, может быть мне перекраситься в брюнетку?», научился реагировать неопределенным, но как бы одобрительным, бурчанием. Главное — мадмуазель Де Лярош всегда была готова к полету — она любила и умела летать, а за это женщине можно простить все что угодно.

Вот сколько всего произошло в славном городе Растюпинске, пока Даниил, Иван и Василий пребывали в столице и пытались спасти Россию с помощью трех комплектов зубов Великого Орка.

Впрочем, встреча с мадмуазель Де Лярош еще предстояла братцам, а пока джипаровоз с гоблинами и следующая за ним в кильватере «Бентли-Мэрилин» стремительно приближались к Растюпинску.

А с другого конца Вселенной, стремительно рассекая море Дирака, огибая Голубые Гиганты, пронзая газовые туманности и ловко увертываясь от коварных Черных Дыр, к Растюпинску мчался на сверхсветовой скорости борт девяностосемь-сорок — Свирепый Исполинский Огнехвостый Краснозвездный Дракон — для друзей — просто Огнехвост.


А в далеком Междуземье тоже стояла зима. Зима в Междуземье — это, конечно, не совсем то, что в наших краях, но как ни крути, а зима — это сон мира, оцепенение и холод. Хотя, по нашим меркам, в Междуземье, было, конечно, тепло. Но все равно — зима. Огромные эльфийские города-деревья не сбросили листья, они просто замерли в неподвижности и казались дешевыми пластмассовыми имитациями самих себя. Потоки лавы на склонах вулканов почернели и запеклись, как старая, непринятая землей кровь. Зимы в Междуземье случались и раньше, в сущности, зима — обычное дело, но эта зима, казалось, проникла в души всех обитателей страны, сделав их зябкими и вялыми. Даже магия, звонкая, морозная магия зим колдовского мира, и та свернулась, как прокисшее молоко и только чмокала, когда ее пытались использовать.

Как вы понимаете, отпуск Великого Орка давным-давно закончился, и Властитель вернулся в родные края. Отпуск отпуском, а государством, между прочим, надо править, насущные дела, знаете ли…

Тем более, без Драгоценной Парадной, Алой Целовальной и Железной Боевой челюстей, дела эти как-то разладились. Артефакты ведь имеют свое предназначение, а орчьи артефакты призваны поддерживать магический порядок в орчьем Междуземье. В наших краях они, конечно, работают не в полную силу, другая у нас магия, а вот дома — в полную. В мир Междуземья драгоценные челюсти были встроены, как замковые камни в арку. Вынь их — и все станет непрочным, свод перестанет опираться на самого себя, а руками его долго не удержать, будь ты хоть трижды Великий Орк.

Нельзя сказать, чтобы дела в Междуземье обстояли совсем уж плохо, нет, Великий Орк пока еще контролировал ситуацию, держал свод на своих могучих плечах, но некоторые отдельные моменты настораживали.

Невесть откуда, появилось великое множество гнумов скандалистов, которые, собравшись в неопрятные кодлы, немедленно принялись грызться между собой. А когда и это занятие им надоедало — принимались в невежливой форме требовать каких-то особых прав для всех обитателей Междуземья и, для начала, конечно же, для них, гнумов, а Великого Орка обзывать диктатором, тираном и прочими, по их мнению, оскорбительными словами. На них и, кстати, на их, довольно гнусненькую магию, всеобщее оцепенение почему-то не действовало, напротив, на фоне сонных аборигенов, гнумы выглядели просто шустриками.

Гнумы, эта плесень цивилизованных миров, и раньше появлялись в Междуземье. Но в простодушные былые времена наиболее скандальных гнумских особей быстренько скармливали реликтовым крокодилам — драконов жалели, драконы — существа благородные. После того, как крокодилы впадали в сытую спячку, недоеденные гнумы прятались в свои щели, где сидели тише воды и ниже травы. Или вообще на какое-то время пропадали, о чем никто, кстати, не жалел.

Теперь времена изменились, и традиционное скармливание гнумов крокодилам становилось проблематичным. Когда какой-то вдрабадан пьяный гнум по собственной дурости угодил в заповедный крокодилятник, остальные, едва похмелившись, подняли такой шум и гвалт, что разбудили каменных троллей на склонах Ородруина. И не успокоились, пока преступный крокодил не был пойман, умерщвлен и ободран. Причем, самый гнумный гнум отсудил себе в качестве моральной компенсации крокодилью шкуру, из которой тут же заказал плащ. В этом нелепом одеянии он отныне регулярно появлялся на гнумских сборищах, демонстрируя победу справедливости над произволом.

Кроме того, гнумы, нахватавшиеся в своих скитаниях по мировым закулисам всяческой заразы, притащили с собой в Междуземье цивилизацию, точнее, ее болячки. В домах порядочных граждан Междуземья, в оркских хижинах, гномьих пещерах, на эльфийских кронах и даже в хоббитских норах, гипнотически-радужно замерцали телевизионные экраны, изливая ядовитое колдовство в лишенные иммунитета души подданных Великого Магарха. Невесть откуда вычесался плешивый волколак Егорий, немедленно организовавший и возглавивший Междуземское телевидение. Причем, было совершенно непонятно, как у него это получилось, не иначе, как гнумская магия помогла.

Егорий приволок с собой белесую не то эльфийку, не то утопленницу Окосению, которая быстренько сварганила совершенно идиотское телевизионное ток-шоу «Дупло». Смысл этого противоестественного действа, разворачивающегося в прямом эфире перед гражданами Междуземья, заключался в следующем: В здоровенное дупло мертвого эльфийского баобаба запихивали молодых эльфов, гномов, хоббитов и орков обоих полов, расставляли всюду, где можно и где нельзя телекамеры, после чего зрители каждые вечер наблюдали за неотвратимым превращением обитателей дупла в типичных гнумов. Окосения умело и энергично руководила процессом. При этом подсевшие на «Дупло» зрители сами понемногу огнумливались, чего, к сожалению, совершенно не замечали. Граждане, сохранившие здравый смысл, называли таких, подсевших на разные телевизионные шоу, несчастных, «дуплонами».

В общем, разладилось что-то в Междуземье. Если зима — это сон Междуземья, то нынешний зимний сон понемногу превращался в мерзкий кошмарик, который понемногу становился большим всеобщим кошмаром.


Владыка сел на постели, опустил громадные ступни на холодный каменный пол опочивальни, потом встал, потянулся и, с отвращением вздохнул. В полукруглое окно сочился какой-то тоскливый, простоквашный свет, даже воздух, благословенный воздух Междуземья, прежде наполненный упругим, веселым колдовством, казался тошнотворно кислым.

— Панзутий! — позвал, Великий Орк.

— Слушаю, Великий Магарх — Панзутий возник словно ниоткуда. Вид у придворного шарлатана был изрядно помятый.

— Ты бы очуху выпил, что ли, — брезгливо покосился на него Владыка. — Несет, от тебя, как от пьяной виверны. А еще ученый, называется. Интеллектуал. Отойди на два шага.

— Очух давеча весь Их Изумрудное Величество изволили потребить, — хрипло пробасил Панзутий. — Они, насмотревшись, «дупла», сильно заскорбели, по причине порушенной любви хоббита Кваса и черной эльфийки Гадинаэли, приказали сначала драконовки, а когда не помогло — незрелого очуху. Нешто незрелый очух с драконовкой мешать можно? Так что нету у нас больше очуху, не вызрел.

— Ох, брошу я эту Окосению в крокодилятник, — сморщился Великий. — Доиграется. Вот и будет ей реалити-шоу.

— Нельзя ее в крокодилятник, — грустно ответствовал Панзутий. — Общество борьбы за права крокодилов не позволит. Да и прочие гнумские правозащитники тоже.

— Так зачем же крокодилятники-то существуют, — возмутился Владыка. — Если в них бросать никого нельзя. Так и крокодилы все передохнут, а они, межу прочим, реликтовые.

— Уже дохнут, — сообщил Панзутий. — Но все равно, говорят, негуманно их всякой нечистью кормить. А привозное мясо кончилось, гнумы денежки получили, а поставки сорвали…. Ссылаются на какого-то Дауна Джонса, говорят, упал, бедняга, отсюда и все наши беды.

— Ох, — только и ответил Владыка. — Не удержать страны! Беззубая власть — не власть, а позорище. Рухнет Междуземье, как этот… как его, Даун, чтоб ему пусто было! Где же вы мои артефакты, зубки мои любимые, худо без вас в Междуземье… Мурашек посылал?

— Мурашки нынешней зимой почему-то не хотят летать, — потупился шаман-шарлатан. — Климат, наверное, испортился, магия не то просваталась, не то загустела от холода. Я уж с отчаяния даже к новомодному оракулу ходил на ту сторону озера. У нас тут неподалеку оракул появился, Саньк?м зовут, вот к нему и ходил.

— И что? — с надеждой спросил Великий Орк.

— Да вот, посидели слегка, — смутился Панзутий и посмотрел на Хозяина красными, как у селедки глазами.

— Мне неинтересно, сколько бутылок вы усидели с этим оракулом, как его… — Великий Орк отыскал, наконец, тапочки, подошел к окну, открыл, выглянул наружу в грязно-желтый туман, зло сплюнул, и снова повернулся к шаману.

— Саньк?м, — услужливо подсказал Панзутий, косясь на полупустую бутылку «Эльфийской горькой», стоящую на прикроватном столике. На горлышке, бесстыже обхватив его ногами, прилепилась малюсенькая фея-алкоголичка. Фея изо всех сил пыталась вытащить из бутылки пробку. Крылья нежного существа были грязны и обтрепаны.

— Ну и что тебе этот Санёк напророчил? — спросил Владыка, милосердно снимая фею с горлышка и осторожно взяв за крылышки, выпроваживая в открытую форточку.

Шаман болезненно сглотнул.

— Да, как обычно, выдал какие-то стишки, пифии стриптиз сплясали, да и все дела. Вот счет за услуги.

— Положи на бюро, — сморщился Хозяин Междуземья.

— Стишки или счет? — поинтересовался Панзутий.

— Счет! Чтоб у тебя мана прокисла! — выругался Великий. — Ты чего сегодня какой квелый?

— Мана прокисла, — печально сообщил Панзутий. — А со стишками что делать?

— Читай, — махнул лапой Великий Орк.

Шаман-шарлатан отступил еще на шаг, поднес к глазам измятый листочек, прокашлялся и начал:

«Мы улетели от зимы.

От удивленья рты разинув,

С тоскою понимаем мы,

Что снова прилетели в зиму…»

— Толкуй, — приказал Владыка.

Панзутий хотел было сослаться на прокисшую ману, утреннее недомогание, слабость в членах, колики в чародейной железе, но посмотрел на Великого Орка и передумал. Реликтовые крокодилы все-таки, желали жрать, а защитой прав шаманов-шарлатанов гнумские правозащитные организации не занимались. Пришлось сосредоточиться, отцедить кислую ману от пригодной к употреблению и заняться толкованием пророчества оракула.

— Чтоб ты утоп в своем абсенте, — мысленно пожелал шаман Саньку, понимая, что это благое пожелание в принципе неосуществимо, поскольку бутылка, в которой сидел поэт-оракул, была односторонней, а стало быть, бездонной. Мысль об утоплении поэта-оракула вместе с его бутылкой в подходящей емкости со спиртным, в тесную от утренних страданий голову Панзутия так и не пришла.

Смятый листок вспыхнул зеленовато-желтым пламенем, внутри явственно обозначилась темная сердцевина, в которой проступило неясное изображение.

— Вот мерзавцы! — с чувством сказал Великий Орк, разглядев в сердцевине пламени забирающихся в некий белый летательный аппарат Старшего Дознатца Василия, Дробилу и Ватерпаса. Следом за пропавшими, а теперь отыскавшимися подданными, в дверцу аппарата полезли какие-то люди, после чего леталка втянула лесенку, развернулась и стала разгоняться по руслу какой-то покрытой льдом речки.

Бумага догорела, и изображение пропало.

— Ну, чего скажешь? — обратился Орк к шаману. — Как все это понимать?

— Кажись, возвращаются, — ответил Панзутий, дуя на обожженные пальцы.

— А артефакты? Везут?

— Кажись, везут, — сказал шаман, и добавил. — Если довезут.

— Как это если? — вскинулся Урукхай. — Говори толком, везут или нет?

— Да везут, везут, — успокоил его Панзутий. — Только вот беда, пользовал кто-то ваши зубки, весь магический заряд потратил, так что, ежели к завтрему не привезут, то помрут Челюсти, как есть помрут. Но у них леталка быстрая, есть шанец, что успеют. Потерпеть надо, Ваша Грозность, может оно и обойдется.

Великий Орк хотел было вспылить, отправить Панзутия на мифриловые рудники, или чистить клетки с боевыми вивернами, но, поразмыслив, понял, что все это не поможет и остается только ждать.

Великий Правитель должен уметь ждать. Такая уж у него работа.

Выставленная из опочивальни фейка вернулась, слизала с горлышка капли спиртного и с настырным писком закружилась-заметалась вокруг шаманской головы, требуя не то продолжения банкета, не то очуха.

Глава 24

«Я — искра, я — слезинка на экране,

Я — родинка у Бога на щеке…»

«Самолет-мишень»

— Ну, куда летим, господа? — весело спросила мадмуазель Де Ларош, закладывая изящный вираж над заснеженными окрестностями Растюпинска.

— В Междуземье, — хором ответили гоблины, — В Междуземье, мадмуазель. И если можно, поскорее!

— Куда? — раздалось в наушниках. — Никогда не бывала в Междуземье. Где это?

И тут все сообразили, что баронесса Де Лярош понятия не имеет, где это самое Междуземье находится и каким маршрутом туда лететь. Более того, никто из пассажиров не знал толком, как попасть в таинственное Междуземье, даже гоблины, которые, как известно, прилетели в Россию на Огнехвосте и всю дорогу то пели, то спали. Правда, летающая лодка уже побывала однажды на острове Алаули, но остров в океане — это не совсем Междуземье, это, так сказать, его прихожая, тамбур, одно из многочисленных мест на нашей планете, соприкасающихся с Междуземьем. Но чтобы попасть в квартиру, надо сначала попасть в прихожую, если, конечно, вы не какой-нибудь уголовник и не лезете в окно с преступными намерениями. Впрочем, такой вариант возможен, если вы просто захлопнули дверь и забыли ключи дома.

— На остров Алаули, пожалуйста, — вежливо попросил Бугивуг, который, как мы помним, тоже уже успел побывать на острове и даже видел Черных Карачунов, хотя и издалека. Даниил пытался было возражать, ссылаясь на то, что у него не сложились отношения с аборигенами, но его никто не поддержал. Семейные отношения это дело личное.

— Обожаю тропики, — весело сказала авиатриса. — Бугивуг, ты крем для загара не забыл?

— Уи, мадмуазель, в смысле — не забыл, — сказал запасливый гремлин.

И они полетели.


— Где носит этого сверхсветового балбеса! — брюзжал Старший Дознатец, глядя в иллюминатор на бесконечный океан, расстилающийся под нервно вздрагивающими крыльями мадмуазель Де Лярош. — Тоже мне, Свирепый Исполинский Огнехвостый Дракон. Да еще и Краснозвездный. Не-ет, как был он Экскаватором, так Экскаватором и остался, все такой же тупой, и еле ползает. Вот блуждаем мы по этим воздушным коридорам, как сироты какие безвестные, ни тебе истребителей сопровождения, ни ковровой дорожки у трапа, ни почетного караула…. Даже дорогу некому показать. Как только появится — обзову его Экскаватором, пусть себе обижается.

И снова заорал в трубку:

— Борт девяносто семь-сорок, борт девяносто семь сорок…. Да где же тебя носит, чудище кремнийорганическое на реактивной тяге!

Огнехвост и в самом деле несколько отвлекся. Дело в том, что на подлете к Земле, мирный дракон был подло обстрелян боевыми лазерами с космической платформы, что, конечно, не причинило ему существенного вреда, но сильно расстроило и подорвало веру в гуманность человеческой цивилизации. Плевок гамма-лазера с термоядерной накачкой он воспринял не иначе, как плевок в душу, и некоторое время занимался тем, что гонялся за многочисленными крутящимися вокруг планеты спутниками и поддавал им лапой, отчего спутники сходили с орбит, а некоторые врезались в атмосферу, где очень красиво сгорали. Любуясь этим восхитительным зрелищем, дракон внутренним голосом громко распевал популярную песенку «Хорошо подраться в субботу вечерком» и воплей Старшего Дознатца попросту не слышал.

Наконец на зуб ему попался твердый, как орех, спутник-шпион, Огнехвост с хрустом раскусил его, и спутник, созданный как раз для того, чтобы перехватывать чужие разговоры, в предсмертной судороге пискнул голосом хоббита Василия:

— Борт девяносто семь сорок…

— Мать моя драконица! — воскликнул легкомысленный Огнехвост, уцепил пеленг, проложил курс и стремглав, окутавшись облаком синеватой плазмы, устремился к Земле. И вовремя.


Ох, напрасно неосмотрительный Старший Дознатец сетовал на отсутствие истребителей сопровождения. Не сетовал бы, глядишь, может, и обошлось, как говориться, не поминай лиха, пока спит тихо…. Но помянул, не удержался, и истребители сопровождения, конечно же, появились. Только экипаж летающей лодки им совершенно не обрадовался.

Пятерка новейших палубных истребителей стартовала с авианосца, выполняющую очередную миротворческую миссию аккурат в этом районе земного шара. Поскольку мадмуазель Де Лярош на грубые оклики с земли отвечать не желала — она искренне считала, что порядочная девушка не должна знакомиться с кем попало — то была идентифицирована, как самолет террористов. И вот пятерка рыцарей неба, на истребителях пятого поколения включив форсаж, мчались, чтобы познакомиться с мадмуазель поближе. С точки зрения стороннего наблюдателя, каким являлся Огнехвост, действия миротворцев сильно смахивали на попытку изнасилования беззащитной дамочки пятью обкурившимися отморозками неопределенной национальности. Во всяком случае, нездоровые намерения пилотов истребителей были налицо. Хотя… Миротворцы могли и не поднимать в воздух истребители, могли просто шарахнуть ракетой, а вот подняли, так что, спасибо им и на этом, гуманным нашим!

Видимо командир палубной авиации разрешил молодым пилотам-миротворцам попрактиковаться в стрельбе по безопасной мишени, ну, а заодно и поразвлечься, вот и отправил самый способных и мужественных на рандеву с мадмуазель Де Лярош.

Истребители легко догнали летающую лодку, взяли в клещи, и, убедившись, что мирное воздушное судно презрительно игнорирует требования немедленно приземлиться, а самое главное — не может оказать никакого сопротивления, принялись отрабатывать на прекрасной француженке различные боевые приемы. То в лоб зайдут, то на хвост сядут, то из пушки шмалять начнут, покамест мимо, так, выпендриваются, заразы. В общем, миротворческое плечо раззудилось, кулак размахнулся, мальчишеские лица в кабинах запылали азартом, и даже небо над океаном, казалось, пошло звездами да полосами. И быть бы этому небу последним в жизни наших героев, если бы не дракон.

Из фиолетовых, сияющих бездонным темным светом высот, появился, долгожданный, спаситель. Спереди — боевой дракон, гроза рыцарей-мародеров, оплот и хранитель древней воинской чести, сзади — грозный ракетоносец некогда великой военной державы, воплощенная месть, возвращенный огонь войны! Ослепительно белая точка возникла в немыслимой высоте, оставляя за собой радужный шлейф выгнула траекторию, и, наконец, расцвела огромным огненным цветком — дракон тормозил. Оказавшись позади гидроплана и висящих у него на хвосте истребителей, Огнехвост оценил ситуацию, как хулиганскую, догнал замыкающий истребитель и аккуратно плюнул плазмой ему на хвост.

— Ф-Фу! — раздалось в небе над океаном.

Истребитель мгновенно задымился, его закрутило, полетели огненные клочья, хлопнула катапульта, и над океаном раскрылся белый плевок спасательного парашюта.

Оставшиеся истребители оставили мадмуазель Де Лярош в покое, рассыпались тюльпаном, потом развернулись и храбро атаковали дракона. Ох, лучше бы они этого не делали!

Не более чем через полминуты в океан падали обломки новейших истребителей на сумму четверть миллиарда долларов, а довольный собой Огнехвост крылом к крылу летел рядом с мадмуазель Де Лярош, ни дать, ни взять, кавалер, сопровождающий даму на прогулке по Булонскому лесу.

Только дракон хотел, было завести светскую беседу, как откуда-то снизу появилась дымная полоса, увенчанная белым ослепительно сверкающим на солнце карандашиком. Карандаш-убийца нацеливался прямо в грудь прекрасной француженки.

— Пардон, мамзель, — возбужденно заорал дракон и бросился наперерез.

Первую зенитную ракету класса «Содомит» Огнехвост принял на грудь, отчего чешуя мгновенно окрасилась в цвета побежалости и даже слегка оплавилась. Вторую и третью он перехватил в полете передними лапами, смял титановые корпуса и швырнул вниз, туда, где морщинистую лазурь, океана утюжил серый авианосец, похожий сверху на скопище псов-рыцарей, построившихся «свиньей».

После чего, справедливо рассудив, что бороться надо не со следствием, а с причиной, дракон растопырил крылья и совершил посадку на палубу авианосца, попутно сметя за борт, готовившийся к взлету палубный истребитель последнего поколения F-666.

При посадке Огнехвост зацепился выступающим корешком за посадочный трос, протянутый поперек взлетной палубы, выдрал его из тормозных лебедок и сильно обиделся.

К некоторым когда-то потерянным и вновь счастливо обретенным, благодаря друзьям-гоблинам, частям тела, дракон относился особенно неравнодушно.

Сначала он откусил и выплюнул за борт все выступающие над палубой части авианосца. Аккуратно, словно некий чешуйчатый жираф, дракон оборвал, старательно разжевал и выплюнул лепестки радиолокаторов, антенны систем связи и наведения, и прочие хрупкие устройства. Потом принялся за шестиствольные автоматические зенитные установки, сшибая их лапой, словно поганки, та же участь постигла зенитно-ракетные комплексы, и, наконец, добрался до ходовой рубки. Отгрызть у авианосца ходовую рубку — это совсем непросто, даже для дракона. Поэтому Огнехвост вышиб бронированное лобовое стекло и пустил внутрь маленькую струйку слезоточивого дыханья, от которого весь командный состав авианосца немедленно потерял способность командовать, чем бы то ни было.

И только после этого принялся вспарывать полетную палубу. Со стороны дракон был похож на чудовищного бронированного петуха, разгребающего когтистой лапой навозную кучу в поисках вожделенного жемчужного зерна. Стальные листы сначала пошли гофрами, потом полопались сварные швы, брызнул фонтан вонючего гидравлического масла из разорванных шлангов гидросистем… Вы видели, как открывают банку со шпротами? Честное слово, обиженный дракон вскрывал авианосец как эту самую банку и, наконец, добрался до содержимого. На нижней палубе обнаружились тридцать два новеньких палубных истребителя со сложенными по-походному крыльями и парочка боевых вертолетов. Дракон радостно взревел и принялся крушить.

Через десяток минут дракон добрался до атомного реактора, довольно заклекотал, учуяв радиацию, и принялся выковыривать его из покалеченного корпуса корабля.

— Хватит, Огнехвост, — заорал Даниил в переговорное устройство, наблюдая за процессом сокрушения с борта мадмуазель Де Лярош, из свойственного всем женщинам любопытства, совершившей посадку на воду неподалеку от искалеченного драконом агрессора-миротворца. — Сейчас так рванет, что мало не покажется! Полетели, у нас мало времени.

— Дракон с видимым сожалением оставил реактор в покое, поерзал — видимо хотел нагадить на остатки палубы, но постеснялся авиатрисы — мощно оттолкнулся лапами и взмыл в небо, на лету выковыривая из пасти застрявшие в зубах вертолетные лопасти и обломки крыльев.

— Так куда же вы направляетесь, сударыня, — со всей возможной галантностью обратился Огнехвост в мадмуазель Де Лярош. — Может быть нам по пути? А то, боюсь, эти хамы не последние в здешних местах…

— В Междуземье, месье, — ответила авиатриса, кокетливо качнув крыльями. — К сожалению прямая дорога в этот край мне неведома, поэтому я буду рада такому храброму провожатому.

— Так нам и в самом деле про пути! — радостно заревел дракон, делая свечку и зависая перед носом аэромадмуазель. При этом он каким-то образом ухитрялся двигаться спиной вперед со скоростью, достаточной, чтобы избежать нечаянного столкновения.

— О, да Вы, как я вижу, опытный авиатор! — заметила авиатриса. — но все-таки, мне было бы спокойнее, если бы Вы летели рядом. Крылом к крылу. А то пассажиры, знаете ли, волнуются…

— Крылом к крылу с Вами я готов пересечь всю Вселенную, — воскликнул дракон. Кстати, Вам действительно повезло, я как раз лечу в Междуземье и буду просто счастлив сопровождать Вас.

— Благодарю Вас, месье. И позвольте опереться на Ваше крыло, — сказала мадмуазель Де Лярош.

Так крылом к крылу они пролетели над океаном, нашли вход в Междуземье — заплатку синевы на синеве — и канули в него, словно и не было их нашем мире. И небо нашего мира сомкнулась за их крыльями. Только и остались парные инверсионные следы, словно срезанные бритвой там, где кончался наш мир, и начиналось Междуземье.

Глава 25

«Где-то далеко, мой друг,

Губы обметало солью,

Жажда, пыльные проселки

На соломенном ветру.

Где-то далеко, мой друг…»

Омар Спупендайк. Песни

Так, где же находится это самое Междуземье? И чем оно отличается от Средиземья, открытого для широкой публики Джоном Рональдом Руальдом Толкиеном в эпопее «Властелин Колец»? Отличается ведь, поскольку согласно Толкиену, орки существа злобные, подлые и уж ясное дело, неблагодарные, самоотверженно служащие вселенскому злу, а эльфы, хоббиты и гномы — совершенно наоборот — гордые и благородные и служат они не менее глобальному добру. А ведь о наших знакомцах нельзя сказать, что они такие уж злобные, вовсе нет. Нормальные они, ну, корыстные немного, ну, бестолковые порой, так и это нормально. Сами-то мы разве не такие же? А, может быть, как раз в этом все и дело? Нам, обычным людям, междуземские жители кажутся совершенно нормальными, а вот с точки зрения эпической — они форменные выродки именно потому, что никого не убивают, не грабят и не рвутся к мировому господству. Но, как бы то ни было, они существуют, а значит, им где-то надо жить.

Успокойтесь, толкиенисты и иже с ними, Средиземье, как было, так и останется великой страной, предназначенной для эпических подвигов, и непримиримых битв добра со злом. Там все либо Черное, либо Белое, один Гэндальф Серый, да и то только поначалу — наверное, пижонил по-молодости. Но после того как добро на всех фронтах победило, разумеется, добросовестно и начисто искоренив зло, волшебная страна закрылась от нас, так что теперь Средиземье сообщается с нашим миром только посредством книг чудаковатого профессора, да еще, говорят, через Голливуд, в чем автор лично, весьма сомневается.

А вот Междуземье вполне реально и смыкается с нашей реальностью во многих, подчас совершенно не сказочных местах. Иногда это какое-нибудь загадочное озеро, иногда просто клочок нездешней синевы в пасмурном европейском небе, а бывает так, что вход в Междуземье находится на приусадебном участке нашего хорошего приятеля, Кости Бонадветурова, аккурат между дощатым туалетом в стиле «а ля Рюсс» и мангалом для шашлыков. И когда Костя впадает в элегическое настроение, то есть, принимает на грудь достаточно, чтобы почувствовать позыв к самовыражению, но недостаточно, чтобы обратиться к малознакомой девушке с предложением типа «Мадам, улягемте у койку», берет гитару и начинает напевать: «Под небесами невиданными, в еще неоткрытых морях, ждет как невеста на выданье Удивительная Земля…», он и ведать не ведает, что рискует загреметь под эти самые невиданные небеса в любой момент, стоит только шагнуть во-он в те заросли крапивы.

Междуземье, это, так сказать, опрощенный, бытовой вариант Средиземья, возникший путем векторного суммирования различных человеческих представлений о том, какая она, эта волшебная земля. К примеру, там тоже имеется свой Ородруин, но в куда менее величественном варианте — просто старый, иногда страдающий огненной отрыжкой, вулкан. А всякие орки, тролли, хоббиты, эльфы и гномы в Междуземье уживаются друг с другом если и не всегда мирно, то, во всяком случае, без эпических конфликтов, потому что нормальная жизнь чурается эпоса и, увы, тяготеет к обыденности.

Самые великие свершения, да и гадости тоже, нашего времени были подготовлены маленькими смешными человечками в кургузых пиджачках, которые ссорились с женами и любовницами, мучались похмельями, переживали из-за прохудившейся подошвы, боялись сквозняков, забывали смыть за собой в туалете и всё такое. Одновременно, эти человечки затевали войны и революции, изобретали космические ракеты и водородные бомбы, разрушали великие державы и все это на фоне тривиального, я бы даже сказал, серенького быта. Реальность не терпит эпоса в чистом виде, реальный героизм проще, грубее, не так отчетлив и трагичен, как эпический. Самое страшное зло — это привычное зло, а добро в реальном мире всегда сомнительно и зачастую вызывает подозрения в корысти.

Но человекам и гоблинам необходим эпос в чистом виде, вот для этого, где-то там, далеко-далёко, существует Средиземье, с его подвигами и битвами, великими волшебниками и не менее великими злодеями, бескорыстной дружбой и любовью до гроба. Так оставим же Средиземье таким, каким его открыл Толкиен, как символ, как память, как бесценный слиток мифрила небывалой чистоты, упавший с небес в наш мир.

А вот обычные орки, эльфы, гномы и хоббиты — они тоже в какой-то мере люди, и ничто человеческое им не чуждо, поэтому они и предпочитают жить в Междуземье. И время от времени навещать нашу реальность, которая по отношению к Междуземью является тем же самым, что Междуземье по отношению к сказочному Средиземью. Так автору, во всяком случае, представляется.

Где находится Междуземье? Да, конечно же, где-то далеко, но все-таки, поближе, чем Страна Толкиена. Не далеко-далёко, а просто далеко. На том и порешим. Лады?

А теперь, вслед за мадмуазель Де Лярош, Огнехвостом, компанией гоблинов и людей туда — в Междуземье. Нас там, поди, уже заждались.


Дракон и авиатриса, крылом к крылу, вынырнули в отвратительную зимнюю морось над черно-алым фурункулом Ородруина. Огнехвост недовольно фыркнул, вдохнув кислый разреженный воздух, помотал головой, ловя магию Великого Орка, разочарованно чихнул — магия была, но очень слабая — и неуверенно, почти наугад лег на курс. Мадмуазель Де Лярош аккуратно, с чисто женской грацией повторила его маневр.

— Что-то мне здесь не нравится, — бормотал дракон, брезгливо передергивая крыльями. — Что-то не так. Или я просто долго отсутствовал? Да еще и воняет как на свалке, где я когда-то работал экскаватором.

— Месье был сослан на каторгу? — невинно поинтересовалась авиатриса. — Как интересно! Вы, наверное, инсургент.

Дракон не знал, кто такой инсургент, поэтому покраснел, как стоп-сигнал, и пробурчал:

— Да нет, там, на свалке, я и впрямь слегка прихварывал инсургенцией, но сейчас-то все в порядке.

— Вы меня неправильно поняли, — в свою очередь засмущалась мадмуазель Де Лярош, — Инсургент, это такой борец за свободу, когда я была… ну, в общем, раньше за это ссылали на каторгу.

— А чего за нее бороться-то, за свободу? — удивился Огнехвост. — Драконы всегда свободны, так уж они устроены. Люди вот — другое дело, но они тоже свободны, в смысле, свободны выбирать между волей и сытостью, то есть, несвободой. Её-то они обычно и выбирают, то есть сытость. Свобода, это, знаете ли, довольно неуютная штука, вроде космоса. Кто для чего создан, тому там и свободно. Мне вот в космосе хорошо, в небесах черных и голубых, а людям…. Но ведь некоторые человеческие особи все равно лезут в космос! Уважаю! Но, извините, сударыня, кажется, я немного запутался. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

— Давайте, — согласилась авиатриса. — Однако местность под крыльями, холмистая буро-зеленая равнина, подернутая туманом, словно плесенью, к разговору не располагала, поэтому некоторое время они летели молча, нежно посвистывая двигателями в знак взаимной симпатии.

Между тем, в салоне авиатрисы гоблины и люди, прильнувшие к иллюминаторам, обменивались впечатлениями об открывшейся им панораме.

— И это, называется, волшебная страна? — разочарованно протянул Даниил, отлипая от окна. — У нас в России и то веселее! У нас если зима, так это — зима! Солнышко светит, снег искрится, морозец играет…

— Ага, — глубокомысленно поддержал его брат-гусляр. — Водка стынет, капуста хрустит, огурец торчком стоит, в общем, девки гуляют — и мне весело!

И тут же получил тычок в ребра от прикорнувшей в соседнем кресле Теллы.

А Иван промолчал. Не любил он зиму, вот не любил, и все. Дырчатые от человеческой и собачьей мочи сугробы, замерзающая, освещенная только небесными огнями провинция, тяжелая неудобная одежда — чего тут любить-то. Но не любить зиму — это как-то непатриотично, поэтому и промолчал.

— Да ведь и у нас правильная зима должна быть не такая, — сказал Старший Дознатец, вглядываясь в затянутую мутной пенкой равнину. — Зимой, конечно, все как бы замирает, словно природа присела на лавочку и решила немного отдохнуть. У нас зима — время раздумий и мудрости. Именно зимой можно семь раз отмерить, чтобы летом один раз отрезать, да так, чтобы заново кроить не пришлось.

Дробила с Ватерпасом, мирно дремавшие под низкий, с легкой хрипотцой звук турбин мадмуазель Де Лярош, проснулись и крутили головами, соображая, где они находятся. Потом Дробила спросил:

— Что, уже прилетели?

— Не-а, еще летим, — успокоил его Ватерпас. — Спи дальше.

— Жрать хочется, — пожаловался Дробила. — Спасу нет!

— Что за выражение такое — «жрать» — возмутилась Телла, свернувшаяся клубочком в кресле рядом с Васькой-гусляром. — Неужели нельзя выразиться по-другому, например, кушать хочется, или, если уж совсем невмоготу — есть?

— Так, сударыня, — Дробила даже обиделся на такое непонимание. — Кушать мне хочется всегда, есть я хотел, когда мы еще над океаном летели и с истребителями дрались, а сейчас я хочу жрать. Пока хотелось кушать и есть, я еще терпел, уснул даже, а вот когда захотелось жрать, тут-то я и проснулся.

— Потерпишь, — бросила Танька-шаманка таким тоном, что Дробила сразу замолчал. Только засопел обиженно.

Танька-шаманка держала бубен на коленях, словно вышивальщица пяльцы, смуглые руки летали вверх и вниз, укладывая невидимые стежки, и на белесой коже понемногу возникали незаконченные, смутные картинки, которые шаманка тут же стирала ладонью, чтобы вновь приняться за своё колдовское рукоделье.

А Сенечка-Горлум забрался в пилотскую кабину и с восторгом рассматривал многочисленные приборы, рычажки и кнопки. Больше всего ему хотелось взяться за штурвал, но штурвал был заблокирован, и Сенечка время от времени принимался канючить:

— Мадмуазель Де Лярош, тётенька, ну можно я чуть-чуть порулю? Я ведь автомобиль водить хорошо умею, а самолет еще не пробовал. Честное слово, у меня получится! Ну, мадмуазель Де Лярош….

— Не сейчас, — коротко отвечала авиатриса. — И перестань дергать штурвал. Не мешай, тоже мне, племянничек выискался.

Сенечка ненадолго успокаивался, а потом снова принимался за своё…

Шаманка, наконец, прекратила свои пассы и прошла в пилотскую кабину. Там она решительно села в кресло второго пилота, зыркнула недобрым взглядом на Сенечку, отчего тот сразу перестал ныть, и сказала:

— Раймонда, ты меня слышишь?

— Да, мадам, — ответила авиатриса.

— Я нащупала пеленг Великого Орка, сейчас дам тебе курс, а то мы в этой простокваше до самой весны кружить будем.

— А дракон? — спросила Мадмуазель Де Лярош. — Я вообще-то за ним лечу.

— Огнехвост, похоже, летит наугад, — отмахнулась шаманка. — Только признаться не хочет, надеется, что оно само отыщется. Одно слово — мужчина. Если бы их способности соответствовали самолюбию, ах, как бы мы их любили! Тебе ли не знать мужчин?

— Вы, как всегда правы, мадам, — согласилась авиатриса. — Я вас слушаю.

Танька держала бубен перед собой, теперь его мембрана подернулась сеточкой и стала похожа на поверхность антенны системы наведения боевого истребителя. Естественно, самой современной антенны, с фазированной решеткой. Танька принялась водить бубном из стороны в сторону, пеленгуя Великого Орка, и скоро на его поверхности, у левого края, на засаленной, потемневшей коже появилась неяркая зеленая точка.

— Сигнал слабый, но есть, — удовлетворенно буркнула шаманка. — Левый разворот на полрадиана. Давай, девочка!

Огнехвост, переоценивший свои способности к магической навигации, грустно вздохнул и послушно повторил маневр.

Теперь точка оказалась в центре бубна.

— Вот так и полетим, — констатировала Танька-шаманка.

— Что Вы сказали, мадам? — переспросила авиатриса.

— Так держать, милочка, — приказала шаманка. — Скоро будем на месте.

Некоторое время они летели молча, только бубен иногда взрывался сухим треском, словно в него бросали пригоршни гороха, при этом зеленая точка, обозначающая положение Великого Орка, тонула в рое агрессивных грязно-бурых вспышек, но шаманка снова выуживала ее из вороха помех, нащупывая верное направление.

— Странные какие-то помехи, — пробормотала шаманка. — Сигнал словно вязнет в трясине, чую, действует какая-то поганая магия, а что за магия — никак не пойму.

Наконец экспедиция вынырнула из липкой небесной мути над озером, похожим на огромный овальный таз, до щербатых краев наполненный недоваренным холодцом. На дальнем берегу смутно виднелись палаты Великого Орка. На площади перед палатами копошилось нечто неопределенной формы, многорукое и многоногое, утыканное плакатами и флажками, оно пискляво и требовательно кричало, и даже с высоты было видно, что оно вело себя безобразно.

В другом конце овала тоже наблюдалось некое организованное копошенье, только не понять было какое.

Старший Дознатец, хоббит Василий, не отрывавшийся от иллюминатора все время, пока они летели над Междуземьем, горестно воскликнул:

— Это же священное Храм-Озеро, как же так, что же с ним сталось-то!

Храм-Озеро, на берегу которого располагались палаты и дворец Великого Орка, всегда, в любую жару оставалось чистым и холодным, если в нем и водились русалки и прочая разумная водяная живность, то это были русалки-жрицы, русалки-весталки, а не обычные водяные дамочки, образ жизни которых описан в популярной литературе и желтой прессе. Рассказывали, что именно здесь поселился знаменитый рак-отшельник Питер Крукс, после того, как на озере Якобс-ярве головотяпы от науки построили атомную электростанцию. А что такого? Должность храмового сторожа вполне подходит бывшему главе общины независимых раков. В конце концов, все мы зависимы от старости, а в Храм-Озере можно стареть долго и мудро.

Вошедший в Храм-Озеро орк, гном или хоббит выходил из него очищенным и просветленным. Воды озера растворяли камни за пазухой, излечивали от дурных мыслей и намерений, не говоря уже про обычные болезни, которых у обитателей Междуземья, как и у нас с вами, было предостаточно. И вот теперь, в его некогда колдовских, темно-прозрачных водах, плавали какие-то неопрятные волокна, сами воды загустели и напоминали желе, подернутое желтоватым жиром, а уж пахло-то!

— Прилетели. Заходи на посадку, — скомандовала шаманка, облегченно опуская бубен. — Ох, и притомилась же я!

— Может, поищем какое-нибудь другое место? — неуверенно возразила авиатриса. — Уж очень тут… нечисто.

— Нет другого места, — твердо сказала Танька. — Сейчас здесь все места одинаковые, вся страна загажена. Что, подол замарать боишься? Стыдись, подруга, нам сейчас не до дамских заморочек, сама понимаешь!

Мадмуазель Де Лярош вздохнула, выпустила закрылки, развернулась над мутной жижей и брезгливо приподняв кончики крыльев пошла на посадку.

Летающая лодка вспорола густую поверхность озера, оставляя за собой лохматый, медленно смыкающийся разрез, затормозила и, разбрасывая комья того, что раньше было водой, тяжело поползла к берегу. Гремлин Бугивуг выбрался на крыло, заглянул в турбину, недовольно покрутил головой и нырнул в двигатель, посмотреть, не попала ли туда какая-нибудь гадость.

Огнехвост, кружившийся над озером, сообщил, что о навозных драконах он слыхом не слыхивал, а уже первым драконом-навозником и вовсе становиться не собирается, и вообще, существам его породы специальные взлетно-посадочные полосы ни к чему, на то они и драконы. После чего отправился в сторону палат Великого Орка, искать подходящую крышу, чтобы на нее и приземлиться.

Когда гоблины и люди выбрались на сушу, то увидели перед дворцом Великого Орка разномастную толпу непонятных существ. Существа орали что-то невнятное, размахивали плакатами и транспарантами, время от времени кидали в сторону дворца тухлые яйца василисков и прочих яйценоских тварей. Толпа была явно не в себе и на свежего зрителя производила странное впечатление. Впрочем, если когда-нибудь наблюдали шествия граждан малоимущей ориентации, хотя бы по телевизору, то вам нетрудно представить это сборище во всем его безобразии.

Здесь были орки, переодетые и причесанные под хоббитов, хоббиты, прикидывающиеся эльфами, эльфы, похожие на огров, вся эта живая окрошка бурлила, орала, плевалась ядом и кидалась неаппетитными предметами. Время от времени из установленного на площади ядовито-желтого шатра появлялся гнусно-зелененький гнум, облаченный в плащ из кожи реликтового крокодила. Гнум принимался дирижировать толпой, не достигая, однако, никакой гармонии, а напротив, прибавляя хаоса и сумятицы, что, кажется, его вполне устраивало. Совершив акт руководства, сей субъект, с чувством выполненного долга удалялся в свой шатер, чтобы через некоторое время снова явить толпе свою пройдошистую рожу с раструбом мегафона у рта.

— Кто это? — шепотом спросил Васька-гусляр и Василия-хоббита. — И чего они хотят?

— Гнумы, — тоже шепотом ответил Старший Дознатец. — Вон тот коротышка в крокодильем прикиде, это урожденный гнум, я о них слышал, но видеть до сих пор не доводилось. И нисколько об этом не жалею.

— А остальные? — не унимался гусляр. — Вообще-то, они здорово смахивают на озверевших трансвеститов. У нас тоже такие сборища иногда случаются. Ничего хорошего, но и страшного тоже ничего, поорут-поорут, да и расползутся по своим притонам.

— Остальные тоже гнумы, только обращенные. Их еще можно вернуть в нормальное состояние, знать бы только как… — Старший Дознатец махнул рукой следовавшей за ним компании: — Сейчас обойдем это сборище и во-он туда, к колодцу, там есть тайный ход во дворец. Через парадные нам не пройти, сами видите, что делается.

Между тем гнумское сборище перешло к развлекательной части программы. На ступеньках лестницы, ведущей к парадному входу, появилась некая особь, которую при всем желании нельзя было отнести к какому-нибудь определенному виду живых существ. А уж о разумных расах и вовсе говорить нечего. Особь совершила несколько двусмысленных телодвижений, поднесла к накрашенному рту ядовитый грибок микрофона и зашипела, устремив змеиный взгляд куда-то поверх голов публики.

— Делай «У-У»!

Делай «Сляк-Сляк»!

Делай «Как-Как»!

Я покажу-у!

Толпа гнумов, потрясенная мудростью простых и доходчивых рекомендаций артиста, немедленно поняла, что от нее требуется, завелась, и стала делать «У-У», «Сляк-Сляк» и «Как-Как». Существо, что находилось на сцене, показывало, причем делало все одновременно. И «У-У», «Сляк-Сляк» и «Как-Как».

Люди и гоблины аккуратно обошли веселящихся гнумов и, стараясь не вступить в какое-нибудь «Сляк-Сляк», или, не дай Барлог, «У-У», обошли палаты Великого Орка и оказались на заднем дворе, около каменного колодца, прикрытого серой от дождей деревянной крышкой. В колодце обнаружились железные скобы, уходящие вниз, в пахнущую сыростью темноту.

Закрывая за собой дощатую крышку старинного, обложенного диким камнем колодца, Иван-солдат заметил Огнехвоста, оседлавшего донжон одного из замков, окружающих резиденцию Владыки. Дракон с любопытством рассматривал укающую и слякающую толпу на площади, словно размышляя — дунуть-плюнуть сразу, или все-таки посмотреть, что будет дальше. А потом непременно-таки непременно дунуть и плюнуть. Внезапно на третьем этаже резиденции открылось стрельчатое окно, из него высунулась здоровенная ручища и погрозила дракону пальцем. Узнав длань Великого Магарха, дракон смущенно кашлянул, выпустив клуб дыма, потом отвернулся и стал смотреть куда-то вдаль, делая вид, что гнумские забавы его совершенно не интересуют. Толпа на площади приняла жест державного пальца на свой счет и возбужденно завыла:

— У-у-у-у!

— Тьфу ты, надо же, пакость какая! — выругался брат-солдат и закрыл за собой крышку колодца.

Стало темно. Потом под ногами зачавкало, откуда-то сбоку потянуло гнилой картошкой. Наконец, где-то в стороне зажегся маленький светлячок — шаманка постаралась. Телла высвободилась из объятий Васьки-гусляра и канула в темноту. Вамп-дамам свет был не нужен.

— Сюда, — раздался ее голос где-то впереди, — Эх вы, слепыши несчастные! Васенька, ну возьми меня за руку, наконец, где ты там?

Компания, держась за руки, двинулась по тесному коридору.

Наконец, над головами гоблинов и челов забрезжил неяркий свет, Даниил нащупал в стенке какую-то рукоятку и, конечно же, повернул ее. На головы посыпались картофельные очистки, рыбьи хвосты, какие-то кости и прочий кухонный мусор. Потом ухнуло, и обнаружился выход, который, к великому огорчению Теллы и шаманки, оказался в мусорном ящике в поварне Великого Орка.

Вообще, если уж делать потайной ход, то его выход — он же вход, это для кого как, непременно должен быть размещен на кухне. С одной стороны, если придется спешно удирать, можно заодно запастись продуктами, которых на всякой порядочной кухне полным-полно. А если возвращаться — то, опять же, на кухне можно перекусить после трудной дороги, а это, согласитесь, немалое удобство.

Дробила немедленно уцепил с ближайшего стола сырокопченый окорок и вгрызся в него, как совесть в интеллигентного гражданина, случайно обсчитавшего продавщицу в винном отделе.

— Кончай жрать, — зашипел на него Старший Дознатец, вспомнивший, что некогда был дворецким Базилем. — Все вы так и норовите Хозяина объесть да обпить, что, сладко на халяву-то? А меня потом премии лишают!

Ватерпас, которому окорока не досталось, вытащил изо рта обглоданный селедочный скелет, хотел, было бросить его на пол, потом покосился на хоббита и аккуратно опустил в мусорный ящик.

Челы вертели головами, удивленно разглядывая громадные вертела над очагами, предназначенными для жарки быков, начищенные бронзовые котлы, тяжелые серебряные супницы и тарелки, кубки из горного хрусталя и прочую кухонную утварь, поражающую своей основательностью воображение современного горожанина, привыкшего к хлипкой одноразовой посуде.

— Нет, — вздохнул братец Иван. — Неправильный это был тайный ход. Правильный подземный ход должен оканчиваться в винном погребе, а не в мусорном ящике. Во-он там.

Действительно, в конце поварни имелась дубовая дверь, ведущая, очевидно, в винные подвалы. На двери красовался внушительных размеров замок.

— Если бы подземный ход проходил через винные погреба, народ живо бы это разнюхал. И тогда ход перестал бы быть тайным, — гордо пояснил хоббит. — Так что, все устроено с умом, а не абы как. А, кроме того, как бы ты оттуда вышел, из винного погреба. Замок-то, вон какой, да еще и заговоренный от алкоголиков.

Ивану не очень понравился намек на алкоголиков, но он промолчал.

Ну что, пошли, что ли? — Старший Дознатец оглядел честную компанию. Артефакты он нес в синей спортивной сумке, все время прижимая её к боку, чтобы ни в коем случае не потерять. — Великий Орк ждет, да и реликтовые крокодилы, наверное, проголодались. Ничего, братья-гоблины, когда нас переварят и вывалят, возродимся в виде деревьев и цветов. Ты вот, Дробила, скорее всего, станешь дубом развесистым, а ты, Ватерпас — кактусом. Бедному Сеньке-горлуму вообще кроме лишайника ничего не светит, да и то вряд ли. Скорее всего, он возродится в виде сине-зеленой водоросли.

Сенечка, успевший забраться в кухонный шкаф и стырить серебряную чайную ложку, испуганно дернулся. Торопливо положив ложку обратно, он сам себя куснул за нашкодившие пальцы, ойкнул и замер, лупая честными глазищами на хоббита.

— А ты? — спросил Ватерпас, обидевшийся на кактус.

— А я фиалкой, — скромно ответил хоббит. — Потому что, у меня душа нежная. Идем, что ли, чему быть, того не миновать.

Люди нерешительно переминались с ноги на ногу. Доля их вины в пропаже артефактов несомненно присутствовала, и не маленькая. Васька-гусляр думал о том, кем он станет, если Великий Орк и впрямь скормит всю компанию реликтовым крокодилам, ничего не придумал — в голову почему-то лезла одна развесистая клюква — потом решил, что помрет с песней. Только неясно было, какую музыку предпочитают реликтовые крокодилы.

— То-то Кащей Ржов на мне бабок наварит, — мелькнула завистливая мысль. — Уж он постарается. Раструбит на весь мир о моей героической смерти — еще бы, такая реклама — и будет себе бабло ковать. А меня переваривать в это время будут. Говорят, у крокодилов очень медленный пищеварительный процесс. Бр-р!

Только женщины почему-то совершенно не боялись встречи с Владыкой, а напротив, возбужденно перешептывались, и вид у них был предвкушающий. Нравятся женщинам сильные натуры, ничего тут не поделаешь. Инстинкт.

Хоббит первым шагнул в коридор. Палаты Хозяина он знал не хуже содержимого своего кошелька, и ориентировался в них прекрасно. Ведь большую часть своего трудового пути он прошел здесь, кружась по коридорам, курсируя от кухни до столовой, в общем-то, топчась на месте. И только недавно, в связи с чрезвычайными обстоятельствами, хоббит вырвался из однообразных пут своего дворецкого бытия в большой мир. Так что, теперь родные коридоры казались ему короткими и скучными, и Василий пообещал себе, что если эта история не кончится для него крокодилятником, то он обязательно уговорит Великого Орка оставить его в должности старшего Дознатца. Ну, пускай даже и не старшего, а просто Дознатца. Можно и без надбавок. А на должность дворецкого пускай возьмут кого-нибудь другого, хотя бы Сенечку.

Размышляя о том, что все мы, в сущности, живем в бутылках Клейна, хоббит неторопливо шагал по коридору. За ним тянулись остальные участники экспедиции. Дворцовая челядь предусмотрительно попряталась куда-то, а может, кое-кто и вовсе огнумился и теперь упоенно скандалил на площади, укал, да слякал, всякое, знаете ли, случается с внешне порядочными существами.

Наконец хоббит распахнул высоченные, сделанные в незапамятные времена из несокрушимого хам-дерева двери в кабинет Великого Орка и, как полагается вышколенному дворецкому, отступил в сторону, вежливо пропуская остальных вперед.

— Васька, — раздался хриплый голос Великого Орка. — Ну-ка, иди сюда, нечего прятаться за чужие спины. Кого я Старшим Дознатцем назначил, с того и первый спрос. С надбавками, между прочим, сам же настоял.

— Да Саруман с ними, с надбавками, — севшим голосом отозвался сразу же скукожившийся хоббит. — Приветствую Вас, Ваша Державность! А мы вот слегка задержались, понимаете…


В кабинете Великого Орка, кроме него самого, присутствовал еще и шаман-шарлатан Панзутий, который первым делом церемонно поклонился Таньке-шаманке, подошел и встал рядом, ничего, однако, не объясняя. Танька кивнула Панзутию, как старому знакомому.

Остальная компания сгрудилась сразу же, за грозным гулом закрывшимися за их спинами дверями, и теперь осторожно осматривалась, прикидывая возможные пути к экстренной эвакуации из этого роскошного, но какого-то недружелюбного кабинета.

И в самом деле, было, от чего ёжиться. Над несокрушимым столом из вулканического дерева, инкрустированным драконьей костью, возвышалась величественная фигура Владыки Междуземья. Стены комнаты были увешаны разнообразным колющим, рубящим и режущим оружием нечеловеческого вида и размера. Там, где оружия не было, красовались охотничьи и боевые трофеи, среди которых видное место занимала голова гигантского вервольфа в фуражке штурмфюрера СС, украшенная моноклем и с железным крестом на шее. Когда же увлекавшийся в молодости мистической историей Даниил рассмотрел выцветший гобелен на соседней стене, изображающий, по всей видимости, бой одного из предков Великого Орка с Огненными Колесницами Арджунны, то стало совершенно ясно, что государь сей — весьма грозен, а значит, скорее всего, жизненный путь гостей закончится в крокодилятнике.

Какая-то зубастая голова, покрытая квадратными бугорками, как танковая башня коробочками с активной броней, утвердительно оскалилась со стены, и подмигнула тусклым желтым глазом. Голова была никак не меньше танковой башни, только немного поуже, но зато куда клыкастее.

— Здрассте, — смущенно сказали братья.

Великий Орк коротко кивнул им, мимолетно улыбнулся потупившим глаза дамам, потом протянул царственную руку в сторону хоббита, за спиной которого переминались с ноги на ногу Дробила с Ватерпасом. Сенечка каким-то невероятным образом ухитрился оказаться позади всех, у незапертого окна, под которым растопырился желтый шатер истинного гнума. На этот шатер хитрый горлум и намеревался упасть, если Великий Орк надумает применить к гостям карательные меры.

Старший Дознатец буквально вмерз в пол под взглядом Хозяина.

— Зубы давай! — рявкнул Владыка. — Беда, когда власть беззуба. Об остальном потом побеседуем.

Васька-хоббит, мобилизовав в себе навыки истинного холопа, позволяющие ничего не ронять на пол, даже когда господин гневается, расстегнул синюю спортивную сумку, и аккуратно выложил на письменный стол три некогда грозных артефакта, три почти неживых комка металла, бывших когда-то Железной Боевой, Алой Целовальной и Бело-розовой Парадной челюстями властителей этой страны.

На стенах жалобно лязгнуло родовое оружие Урукхаев.

— Н-да, — протянул Великий Орк, сочувственно погладив ржавое железо, потускневшее золото, подернутую зеленью медь. — Ну и досталось вам, как я погляжу! Узнали что-нибудь новенькое о земных мирах?

— Да, Великий, — тихо отозвались артефакты. — Узнали. Мы побывали в стране простодушных мудрецов, мнящих себя искушенными ничтожествами, мы многое вобрали в себя, но не наша это магия, мы от нее болеем, Магарх. Исцели нас, ты же можешь…

И тогда Великий Орк возложил свои царственные длани на Железную Боевую Челюсть. В кабинете горячо запахло кузницей, брызнули синие искры, оставляя черные оспины на паркете, жутко полыхнуло фиолетовое очистительное пламя, вспыхнула, опалив лица пыль, доселе мирно кружившаяся в воздухе, и стал артефакт таким, каким был прежде, только узорами пошел, словно старинный букетный булат.

Орк полюбовался на возрожденный артефакт и бережно положил его на столешницу.

После этого Владыка осторожно, словно больную женщину, взял в руки Алую Целовальную Челюсть и тихо поцеловал ее в старые, сморщенные губы. Тотчас же брызнуло по стенам кабинета бледно-алым шиповником, цепкие плети плюща оплели оружие и боевые трофеи, сделали свое дело — и пропали. И сразу же терпко и чисто пахнуло морской солью, пронзительно закричали чайки, встречая рассвет над океаном, и возродилась Алая в прежнем виде, только горькие морщинки в углах рта появились, как у много любившей, но так и не раскаявшейся женщины.

Наконец, Магарх поднял над головой Парадную. И тотчас же ослепительный режущий свет разлился по кабинету, вырвался из витражных окон, швырнув на площадь очерченные черными линиями охапки цвета. Толпа под окнами растерянно вякнула и замолчала, а шатер гнума-распорядителя вспыхнул и осыпался черным пеплом. Свет, сделав свое дело, распался на маленькие замкнутые в кольца радуги-змейки, а потом и вовсе перешел в тихое спокойное сияние, исходящее от обновленного артефакта. Только нет-нет, да и мелькала среди чистых цветов неяркая полоска, словно пасмурные небеса далекой страны отражались в холодной текучей воде.

Люди и гоблины враз облегченно вздохнули, а Танька тихонько шепнула Панзутию:

— Вот это да! Вот это, я понимаю, Истинный Правитель!

— А то, — довольно ответил шаман-шарлатан. — Стал бы я другому служить.

Все молчали, словно завороженные, потом Старший Дознатец мелкими шажками приблизился к письменному столу и спросил:

— В крокодилятник сразу отправляться, или можно после обеда?

— Эх ты, а еще Базиль, — засмеялся Великий Орк. — Только мне и дела, что реликтовых крокодилов подданными кормить. — Ступай-ка, лучше прикажи собирать на стол. Сегодня время праздновать. А пока ты там хлопочешь, мне еще кое-что надо сделать.


Тут надел Великий Орк Железную Боевую Челюсть и повернулся к своей стране. Гневный громовой рык разнесся по всему Междуземью, посыпались мертвые листья с эльфийских деревьев, обрушились древние сталактиты в гномьих пещерах, крупной стоячей рябью пошли реки и озера. И от одного только этого звука рассыпалось гнилое гнумское колдовство, урожденные гнумы в панике бросились в свои щели, не успевая и лопаясь на бегу, словно перезрелые грибы-дождевики, называемые у нас «дедов табак». Огнехвост, чихая, сорвался с башни, захлопав крыльями, словно обыкновенный петух, и испуганно взмыл в очищенное от мути небо. А обращенные в гнумство граждане затрепетали, болезненно выблевывая из своих душ чужое, гнумье и чувствуя, как просыпается пусть и слабая пока, но своя, исконная сущность. Остолбенели жители Междуземья, начиная понимать, чего чуть было не натворили по глупости и недомыслию. Остолбенели и ужаснулись сами себе.

Осыпалась на землю ядовитыми грязно-белыми катышками зимняя небесная муть, посветлел и очистился воздух, сбросили наваждение и задышали эльфийские города-деревья, отворили каменные рты гномьи пещеры, сошли лавины с гор, побежали холодные ручьи с тролльих ледников. Природа раскрылась, сделала глубокий вдох, и выдохнула чисто и животворяще, наполнив Междуземье колдовством и магией.

Всхлипнуло и забурлило Храм-озеро, выбрасывая из себя на берег сухие, похожие на старый пенопласт клочья чужой магии, зашевелись в его глубине русалки-жрицы, жадно хватая ртами очистившуюся воду. Волны радостно зашлепали могучими ладонями по дюралевым бортам мадмуазель Де Лярош, очищая их от скверны.

Побелели, словно грибы-поганки, и полопались экраны телеприемников, шарахнулся прочь и дико завыл волколак Егорий, понимая, что здесь, в Междуземье, его карьера окончена. Завыл и заметался, отыскивая волчью тропу, обратно, в мир людей, но встретили его на тропе оркские псы — вагры и погнали назад, трепля за уши и сшибая наземь, пока волколак не подставил яремную вену, признавая себя слабейшим. Теледива Окосения быстренько собрала вещички и, встав на четвереньки, полезла в дыру, выходящую в заросли крапивы на даче нашего знакомого Кости Бонадветурова. Костя, кстати, как раз дошел до нужной кондиции и совсем уж хотел, было предложить покрытой гнумскими спорами и крапивными волдырями Окосении «улягнуть у койку», но передумал и вместо этого просто сказал: — Пойдем-ка, девка, в баню.

На что полурусалка, кстати, с радостью согласилась. Эх, Костя, Костя…

— Кажется, получилось, — сказал Великий Орк, окинув свою страну суровым взглядом воина — защитника.

— Ну, Вы даете! — восхитился Иван-солдат. — Вот бы у нас такое сотворить, ан нет, пока не ничего не выходит.

А Владыка надел Парадную Челюсть, повернулся к своим подданным и приказал:

— А ну-ка, прибрать здесь все. Живо!

И жители Междуземья очнулись и со всех ног бросились выполнять приказ своего Властителя. Гномы, эльфы, хоббиты, даже тролли, мыли, чистили, драили до блеска свою страну. Лопатами, граблями, некоторые даже алебардами и кирасами — кто чем, они сгребали высохшую нечистую, но уже почти безвредную магию гнумов в кучи, весело грузили на телеги и везли к вновь задышавшему истинным пламенем зеву Ородруина, чтобы сжечь навсегда. Вместе с оскверненными телегами. И даже когда последний комок нечистот был сброшен в жерло вулкана, жители не могли разойтись по домам, потому что ждали чего-то еще.

— Прощаю, — разнеслось над страной. — Простите и вы меня, за… в общем, за то, что расслабился.

И только получив прощение и простив, граждане Междуземья вернулись, наконец, к своим делам, которые, надо сказать, за время гнумства, изрядно-таки подзапустили, и стали приводить их в порядок. Да и самих себя тоже, чтобы впредь, как и должно, уважать прошлое, ценить настоящее и надеяться на будущее.

— Вот это да! — воскликнул Даниил, — куда там нашему президенту да парламенту до такого властителя. — Воистину, где слово, там и дело!

Великий Орк довольно ухмыльнулся, приблизил к лицу Алую Целовальную Челюсть и сросся с ней.

Он посмотрел на свою страну и улыбнулся каждому ее жителю, будь то орк-воин, гном-ремесленник, эльф-рапсод или хоббит-садовник, и жители улыбнулись в ответ. А потом Великий Орк, Магарх, закрыл глаза и поцеловал Междуземье. Просто, потому, что любил свою страну, любил, как и подобает Истинному Правителю — бескорыстно и навсегда.


Рок-гусли, висевшие за спиной Васьки-гусляра, тихо зазвенели, и от этого звона все словно очнулись.

Телла взвизгнула и страстно поцеловала обалдевшего братца Василия. Шаманка неожиданно для самой себя чмокнула Панзутия куда-то в бороду, отчего шаман-шарлатан попятился, и чуть было не выронил заветный посох.

А мадмуазель Де Лярош сама собой взмыла в небо и принялась крылом к крылу с рассыпающим бутоны раскрывающихся в воздухе фейерверков, Огнехвостом выделывать фигуры высшего драконьего пилотажа.

Поскольку остальные братья и гоблины особой склонности к поцелуям не испытывали, то они просто пожали друг другу руки. Крепко, по-мужски. И дружно отправились праздновать, потому что было что.

Я, пожалуй, воздержусь от описания пира в палатах Великого Орка. Не то, что бы мне трудно его описать — да запросто! Только, боюсь, это будет неправильно. Один мой знакомый в студенческие годы, когда уж очень бурчало в животе, принимался изучать иллюстрации в роскошной поваренной книге, изданной еще при жизни друга всех кулинаров. Так вот, к этой самой книге я вас и отсылаю, ежели вам так интересно, что ели и что пили на пиру у владыки Междуземья. Можете сделать небольшие поправки на магию, впрочем, кулинария сама по себе магия, это я вам точно говорю, потому что сам этой магией не владею, и лопаю, что придется.

В перерыве между рюмкой драконовки двойной очистки и маринованными хэньками-пэньками, Даниил спросил у Владыки:

— А почему эти артефакты у нас в России не сработали? У нас ведь вообще черт-те что творится, вот бы нам в разум войти, да не знаем как.

Великий Орк неторопливо принял из рук хоббита-лакея хрустальную рюмку «Гжелки», выпил, крякнул, закусил соленым рыжиком, и только после этого ответил:

— Артефакты, конечно, мил-человек, штука полезная, а подчас и совершенно необходимая в государственном хозяйстве, только сами по себе артефакты мало на что способны. Они работают только в паре с тем, кто может их использовать. Это то же самое, что фиброусилитель в гуслях твоего братца, если усиливать нечего, то, как электроны с орбиты на орбиту не гоняй, все равно никакой музыки не получится. У каждого народа свои артефакты, и нет ни одного, даже самого захудалого племени, у которого бы их не было.

Его Величество отхлебнул их бокала с грозовой водой и продолжил:

— Я ведь, когда артефакты пропали, заинтересовался вашей страной. И вот что я выяснил. У вас полным-полно своих, очень могучих артефактов, только вы как-то странно ими распоряжаетесь. Один артефакт в ресторан превратили — просто позор какой-то! Другой артефакт даже по праздникам народу не показываете, говорите — моль, дескать, побила. А какой великий артефакт. Победный! В нем кровь героев, а вы…

Или вон, в небе, ваша летучка с драконом кренделя выделывает, она ведь тоже, в сущности, артефакт!

— Какой же это артефакт? — удивился Данька. — Это наша мадмуазель Де Лярош, авиатриса, тело отечественного производства, российское, конструкторское бюро имени Бериева разрабатывало, ну а душу, мы сами в нее вселили.

— Кто это там обзывает меня «артефактом», — донеслось с небес. — Я, между прочим, женщина, и я живая. Что это еще за слово такое «артефакт»?

— Артефакт — это чудо, воплощенное в чем-то материальном, машине, предмете, существе, — засмеялся Великий Орк. — Мадмуазель, надеюсь, вы признаете, что вы — чудо?

— Разумеется, сир, — ответила авиатриса, на лету черпая из Храм-озера воду вместе с весело визжащими русалчатами, которым страсть как понравилось летать. — Впрочем, как и любая женщина.

— Так значит, артефакты создаются обычными людьми? — спросил Даниил. — Я имею в виду, обычными мыслящими существами, челами, орками, и прочими?

— Обычными людьми делаются только дети, да и то не всегда что-то путное получается, — возразил Урукхай. — Но что-то я здесь обычных людей не вижу. Все, как один, необычные. А уж в вашей России, куда ни плюнь — в демиурга попадешь. Это я, естественно, фигурально выражаюсь. Я куда попало, не плюю, и тем более в демиургов.

— Ага, — сказал Даниил и крепко задумался.

Праздник, как ему и полагается, продолжался до утра. А что утром? Сказано же, утро — время для дороги, и еще сказано — кому в путь — тому пора!

Так что, с утра люди собрались восвояси. Ковать артефакты для родной страны, ну, и разумеется, присматриваться к окружающим, искать человека, достойного теми артефактами владеть. Вот с этим-то у нас всегда были проблемы.

Сенечка-горлум решил, что смена обстановки ему не повредит, а кроме того, хотя Великий Орк и простил его, но прочие граждане Междуземья поглядывали как-то косо, а это Сенечке совсем не нравилось. Почему-то ему вдруг захотелось, чтобы его, ну, если не любили, то, для начала, хотя бы уважали. А потом, естественно, полюбили. Поэтому, поразмыслив немного, он решил отправиться в Россию и уже там напроситься в ученики к Безяйчику, который из жителей Растюпинска ему импонировал больше всех.

Шаманка, кстати, осталась погостить у Панзутия. Надоело ей, видите ли, в Столице светскую жизнь вести. И вообще, светский образ жизни здоровым никак не назовешь. Ну, ладно, ее дело, она женщина мудрая, будем надеяться — не пропадет. Прощаясь, Танька вручила Телле ключики от столичного пентхауза — когда только и обзавестись успела — посмотрела на Ваську-гусляра да на компаньонку этаким материнским взглядом, в котором Васька прочел неизбежное. «Живите», — сказала, махнула татуированной рукой, да и отправилась с шаманом-шарлатаном в лес по живые мурашки. Весной в Междуземье запахло. Рано у них весна начинается, не то, что у нас.

Глава 26

«Утром первосветным

Утром, послелунным…»

Полное собрание пророчеств Оракула-из-бутылки

— И все-таки, это негуманно, — говорил за завтраком Великий Орк братцу Даниилу. — Наш очух куда лучше вашего электроопохмела, все-таки, натуральное, экологически чистое средство, никакой химии или там электроники. Ваш Савкин, наверное, экзекутором работает, вот и изобрел специальную машинку для наказаний.

— Кто бы говорил о гуманности, — возражал обиженный за другана-соавтора Данька. — Сам-то вон, крокодилятников сколько понастроил. Это, скажешь, гуманно?

— Очень даже гуманно, — уверенно отвечал Владыка. — Реликтовые крокодила существа редкие, может быть и не такие нежные, как, скажем, драконы, но все-таки. Если о них не заботиться, не кормить, не холить, то они возьмут, да и вымрут. И наша фауна станет неполноценной.

— А чем ты их кормишь? — сощурился Даниил. — Небось, инакомыслящими всякими? Вот и получается, что ты тиран и диктатор.

Тут Великий Орк даже обиделся.

— Еще чего! Стану я своих зверушек всякой гадостью кормить! Этак и зоофобом прослыть можно! В древности, правда, был такой обычай, кармливали бедных рептилий еретиками всякими, так они, то есть, крокодильчики, взбунтовались. Голодовку объявили. Бессрочную. Пришлось принимать меры. Не поверишь, я лично их с вилочки кашкой из говяжьих одуванчиков потчевал. А теперь вот из Австралии кенгурятину возим, ей и кормим. И насчет тирана ты погорячился. Тираны и диктаторы они, как грибы после дождика, после демократии разводятся, а у нас демократией отродясь и не пахло. У нас другое государственное устройство.

— И что же у вас такое? — удивился Даниил.

— Эй, Панзутий, — окликнул Великий Орк придворного шарлатана, который вместе с шаманкой любовался прирученными ранним утром первыми весенними мурашками. — Какое у нас государственное устройство, ты не помнишь?

— Как не помнить, прогудел Панзутий. — У нас эта… Просвещенная Магархия, вот у нас что.

И опять склонился над переливчатыми крылышками волшебной козявки.

— Слышал, — обратился Великий к Даньке. — Вот то-то же! Магархия у нас, да еще не какая-нибудь, а просвещенная. Так что, бери назад своего тирана и диктатора, а то, я и в самом деле, обижусь.

— Беру, — легко согласился Даниил. — Только что это такое, «Просвещенная Магархия» и с чем ее едят? Нам про это в школе ничего не рассказывали.

— Это когда как аукнется, так и откликнется, причем, очень быстро, а иногда и в десятикратном размере, — охотно пояснил Панзутий. У нас в Междуземье такие ауки, что кого хочешь, живо к порядку призовут, ежели он свинить надумает. Магия у нас крепкая, и всеобщая, на всех хватает. А прочее — у каждого свое. Вот и получается — «Просвещенная Магархия». Каждый на просвет виден. А Великий Орк, стало быть, и есть Просвещенный Магарх. В официальной переписке так к нему и обращаются. Просвещенному Магарху Междуземья, Великому Орку из рода Урукхаев, и так далее…

Даниил дал себе слово, на досуге разобраться, что же это за государственное устройство такое, «Просвещенная Магархия», а сейчас решил за благо не возражать. Еще аукнется, чего доброго! В десятикратном размере.

Разговор этот происходил за завтраком, когда Даниил решил похвастаться перед жителями Междуземья достижениями Российской науки и техники, для чего подверг себя и братьев малоприятной процедуре электроопохмеления. В электроопохмеле, между прочим, на самом деле никакой надобности не было, головы ни у кого не болели, что говорило о натуральности всех принятых намедни внутрь продуктов и напитков. Просто хотел покрасоваться. А потом предложил Великому Орку в подарок последнюю модель электроопохмела в экспортном исполнении.

Владыка подарок принял и приказал отнести его в пытошный музей, как пример орудия особо изощренной пытки, ну, Данька, естественно обиделся, и началось…

Впрочем, как мы видим, разговор о гуманности, хорошем отношении к реликтовым крокодилам и государственном устройстве Междуземья закончился вполне мирно. А вместе с разговором закончился и завтрак. Пора было собираться домой.

У трапа скучающей у бережка Храм-озера Мадмуазель Де Лярош сидел грустный Бугивуг, который по неизвестной причине куда-то подевался еще вчера, а сегодня вот, нашелся.

— Ну что, полетели? — спросил его братец Иван. — Пора. Ты, братец, кстати, чего скуксился?

— Да вот с Саньком попрощался, и сразу как-то грустно стало, — признался Бугивуг. — Совсем наш Санек омеждуземился, домой ни в какую не хочет, как я его не уговаривал. В своем отечестве, говорит, не бывает пророка, поэтому там я пополню ряды безработных, а здесь — я уважаемый всеми оракул. Подарил землякам собрание своих сочинений, — вон, в углу три ящика — еле погрузил, хоть бы помог кто-нибудь, так нет, все празднуют. Один Бугивуг работает. Эх, чует мое сердце, не увидимся мы больше с Саньком нашим! Я ведь всю ночь с ним толковал о том, да о сем. Его, между прочим, гнумы тоже достали. Однажды явилась целая делегация и предложила агитировать за гнумскую партию. Санек уж от них и так и эдак, ни к чему, говорит, поэту да оракулу в политику лезть, поэты они только под богом ходят, а больше ни под кем. Но те не слушают. Грозились нашего поэта мировой скорбью травануть, даже киллера подсылали. Да только бутылка-то у Санька односторонняя, что нальешь, то сразу снаружи оказывается, так что киллер теперь мировой скорбью мается, а поэту — хоть бы хны! В общем, подался тот киллер в кинокритики, там самое ему и место…

— А Санек-то как? — перебил Иван разговорившегося гремлина.

— Да ничего, стихи вот написал, про червяка, гремлин нырнул в люк и появился оттуда с бутылкой пива в одной руке и тетрадным листочком в другой. Вот, слушайте:

Угрюмая река между строений низких

Как будто не течёт, застывши навсегда.

Угрюмый рыболов с ухмылкой сатанинской

Следит за поплавком с угрюмого моста.

Угрюмым карасям чужда его забота,

Но вовсе не чужда приманка червяка.

Угрюмей всех червяк. Он с рыболовным спортом

Отныне на ножах. Он прав наверняка.

Тоскует рыболов, что труд его напрасен.

Тоскуют караси, приманку разгадав,

Но больше всех червяк тоской обезображен:

Распятому Христу он, в сущности, собрат.

Когда тебе, мой друг, судьба назначит место

Бедняги карася, пусть сердце не болит:

Несчастнее чем ты, весь в мимике протеста,

Есть мученик червяк — Христа аппендицит!

— Ишь ты, — прокомментировал Даниил. — Шибануло его все-таки мировой скорбью. А бутылка Клейна и в самом деле на червяка похожа.

— Не встретиться нам больше с Саньком, — опять заныл Бугивуг.

— Да брось ты! — утешил его Васька-гусляр. — Никуда твой Санек не денется. Поэты, они, во-первых, бессмертны, а во-вторых — никогда насовсем не пропадают. Да и дорожку мы сюда уже накатали, в случае чего, мадмуазель Де Лярош нас мигом сюда забросит. Правда, Раймонда?

Мадмуазель Де Лярош встрепенулась, как-то неопределенно пожала крыльями и, почему-то слегка зарделась.

— Как же, подбросит она, — горестно ответил за нее Бугивуг. — Мадмуазель отвезет нас в Растюпинск и тут же обратно, в Междуземье, к жениху. Что я Мальчишу с Безяйчиком скажу?

— К какому такому жениху? — хором спросили братья.

А Телла промолчала, она все сразу поняла и выразительно посмотрела на Ваську-гусляра, мол, вот как порядочные мужчины поступают, эх ты, тюха провинциальная…. Васька поежился.

Тут в лазоревом весеннем небе Междуземья, в самом зените, появилась маленькая яркая точка и вопрос о том, кто жених мадмуазель Де Лярош, отпал сам по себе. Через минуту рядом с путешественниками приземлился непривычно смущенный Огнехвост с букетом кассиопейских фанфарелл в правой лапе. Цветы он держал головками вниз, так что сыплющиеся с искрящихся энергобутонов туго свернутые шаровые молнии описывали изящные параболы, и только потом устремлялись в небо, словно маленькие пузырьки. Воздух приобрел явственный вкус нарзана.

— Вот, — запинаясь, громыхнул дракон, протягивая букет авиатрисе. — С добрым утром, любимая.

Кулачок обиженной Теллы больно врезался в ребра гусляра, но тот, казалось, ничего не заметил.

— А как же вы с ней…. Ну…, в общем, мадмуазель Де Лярош, все-таки, самолет, а не драконица, или драконша, в общем, как… — нескромно поинтересовался братец Василий.

Авиатриса еще больше покраснела, даже Огнехвост, и тот, похоже, растерялся. Положение спас Василий-Старший-Дознатец, лично принимавший самое деятельное участие в процедуре возвращения мужества одному несчастному дракону.

— Эх, тезка, — сказал он гусляру. — Драконов корень, это знаешь, какая штука? Отведав его хоть разок, любая женщина на веки вечные превращается в драконшу, так что, ты за нашу мамзель не волнуйся. Кроме того, она уже почитай сутки в Храм-озере мокнет, а это, я тебе скажу, тоже способствует осуществлению желаний. У них еще и драконята выведутся, на реактивной тяге, так что — будь спок. О своей судьбе лучше подумай. Хочешь, я у тебя на свадьбе свидетелем буду?

Васька-гусляр молча замотал головой, словно у него внезапно схватило живот, и полез с салон самолета. Телла сверкнула очами в сторону бестактного хоббита, обняла на прощание шаманку и последовала за Васькой.

Иван пожал руку хоббиту Василию, гному Дробиле и орку Ватерпасу, легко закинул за плечи объемистый мешок с подарками и сувенирами, среди которых был знаменитый междуземский меч-щекотун, предназначенный для массового уничтожения сатириков-юмористов, и осторожно потрогал покрывшийся мелкими драконьими чешуйками борт воздушного судна. Покачал головой и поднялся по дюралевой лесенке в пассажирский салон.

Даниил подошел к Великому Орку, вышедшему проводить гостей, поклонился и сказал:

— Кажется, я понял, что надо делать.

— Серьезно? — смеясь во весь парадный рот, спросил Урукхай. — Наверное, тебе просто кажется, что ты все понял, но это неважно. Главное, что ты будешь что-то делать. И будешь стараться делать это хорошо. А это — самое важное. Ну, до встречи, коллега!

— До встречи, — сказал Даниил-умелец. — Пошли что ли, гастарбайтер ты наш нежданный — негаданный.

После чего забросил в люк взвизгнувшего Сенечку-Горлума и вошел сам.


Дверь за путешественниками закрылась, Мадмуазель Раймонда Де Лярош, будущая мадам Огнехвост, развернулась и, провожаемая стайкой русалок, осторожно вырулила на священные просторы Храм-озера.

Русалки подхватили маленьких русалчат на руки, чтобы кто-нибудь ненароком не улетел в дальние края, и авиатриса, коротко вспенив тяжелые, светящиеся волшебством воды, круто ушла в распахнутое весеннее небо Междуземья. Огнехвост кувыркнулся в воздухе от полноты чувств, выпустил пару шаровых молний из ноздрей, и устремился за ней.


А над Россией, серебристой птицей снов раскинулась зима. Удивительно, но утром они покинули Междуземье, и утром же прилетели в Россию. Причем, не тем ранним зимним утром, когда еще темно, и мрачные не выспавшиеся люди, подобно теням, спускающимся в Аид, торопятся на работу, а солнечным сверкающим ажурной сканью изморози утром, какое бывало только в детстве, да и то, разве что на Новый год.

— Красиво, — вздохнул братец Василий, и нежно посмотрел на вамп-девицу, доверчиво вложившую хрупкую ладонь в Васькину руку. — Братцы, а кто знает, Новый год уже был, или как?

— Похоже, что Новый Год мы пропутешествовали, — ответил братец Иван, вон в снегу возле подъездов осыпавшиеся елки стоят. Сейчас, наверное, уже февраль, а ведь, в Междуземье всего один день прошел.

— Опять Эйнштейн шалит? — пробормотал Даниил. — Или это мы сами?

Мадмуазель Де Лярош заложила вираж над чисто-белой Половойкой, на берегу которой пыхал паром черно-красный джипаровоз и пошла на посадку. Рядом с джипаровозом размахивали руками, и что-то кричали Мальчиш с Безяйчиком.

Ну, вот мы и дома, сказал Даниил, спрыгивая на снег. — А ведь яблоками пахнет. И весной. Честное слово!

Загрузка...