Голос бездны

Точка отсчёта

Виктор Кривошеин был высок, плотен, казался довольно приятным благодаря добродушному выражению, которому никогда не позволял сходить с лица при посторонних. Улица была исключением, так как её всегда заполняла толпа, то есть людская масса, бурлившая, согласно представлениям Кривошеина, за пределами его мира, следовательно, и за пределами круга, включавшего посторонние лица. Толпа всегда была для Виктора толпой, безымянной и безликой.

Он вышел из приземистого чёрного «шевроле» и повёл плечами. На лбу залегла пара морщин, не столько от возраста, сколько от привычки сводить брови во время размышления. Дела неотступно следовали за Кривошеиным, и напряженная мысль не переставала пульсировать в его голове ни на секунду. Он пошевелил губами, будто пережёвывая остатки пищи, потрогал гладко выбритый подбородок и машинально взглянул на часы. Остановился перед просторной витриной цветочного магазина. Кривошеину был нужен букет побольше, даже не букет, а целая корзина цветов. Он не испытывал любви ни к розам, ни к пионам, ни к полевым ромашкам, но он никогда не забывал купить букет, отправляясь на свидание. Цветы заменяли ему пышный павлиний хвост, который требовалось ритуально распушить перед избранницей, исполняя церемониальный танец ухаживания. Сегодня Кривошеин ехал к женщине, которой намеревался сделать предложение. Была ли это любовь? Вряд ли. Скорее, это следовало назвать хорошо продуманным деловым решением. Впрочем, его избранница не ждала от Виктора любви, она хотела материальной надёжности, а Кривошеин хотел исполнительной супруги, в меру умной и привлекательной. Они устраивали друг друга, и поняли это давно, оставалась формальность…

Выходя из магазина, он снова взглянул на часы, и в ту самую секунду на противоположной стороне улицы прогремел взрыв. Звук оказался настолько силён, что Кривошеин сразу оглох. В окружившей его ватной тишине он увидел словно нарисованные стрелы дыма и вертящиеся в воздухе обрывки металла, похожие на истерзанный картон. На фоне серого осеннего неба мягко кружился целый рой каких-то лёгких клочков, мелкими чёрными штрихами взвились ввысь болты и гайки.

Ударившая в лицо воздушная волна заставила Виктора закрыть голову руками и откинуться назад, в результате чего затылок его стукнулся о широкий косяк. Из-за спины пёстрой гирляндой высыпались цветы, и Виктор догадался, что позади него опрокинулся служащий магазина, кативший коляску с уложенными в неё букетами.

Над головой Виктора что-то шмякнулось, витрина ответила звонким шлепком, и Виктор понял, что слух вовсе не пропал, но сделался каким-то избирательным. Запрокинув лицо, Кривошеин увидел прилипшую к стеклу кисть человеческой руки, похожую на резиновую хирургическую перчатку, наполненную водой. Пальцы нелепо шевелились, словно силясь сжаться в кулак, но не сжались. Кровавые лохмотья на основании кисти взболтнулись, размазывая по воздуху жидкие красные нити. В следующее мгновение витрина мягко покрылась белой паутиной крупных трещин и начала рассыпаться.

«Как же медленно бежит время, – пульсировало в голове Виктора. – С какой силой должна была лететь эта рука, чтобы разбить толстое стекло? Или что-то ещё попало в витрину? А ведь красивая была витрина, ёлки-палки! И сколько же им тут убираться теперь придётся! Да о чём это я?..»

В ту же секунду мир пришёл в активное движение, зашумел, посыпался звонкими осколками, загудел вспыхнувшими языками пламени, наполнился испуганными криками, лязгом падающих железок. Виктор Кривошеин сжался в комок, откатываясь по асфальту от падавших сверху стеклянных крошек. Он раскрыл рот, чтобы выругаться, но смог выдавить из себя лишь неясное шипение.

Вдоль тротуара проскакало вниз по улице, высоко подпрыгивая, автомобильное колесо. Неподалёку от Виктора корчились пять фигур. Почему-то сразу запомнилось, что пострадавших прохожих было именно пять. Ближайшее к нему тело лежало в большой луже крови и едва заметно шевелило правой ногой. Кто-то протяжно стонал. Пассажиров взорвавшегося автомобиля не было видно, скорее всего, останки их тел раскидало по всей улице. Поднявшийся внезапно ветер пустился гонять вдоль стен клочья синтетической набивки из растерзанных сидений машины. Из-за угла высыпала толпа любопытных, все хватались за голову, в ужасе прикрывали глаза ладонями, но не расходились. Толкая собравшихся, к месту происшествия бежал какой-то военный, сверкая золотом пуговиц и тёмными стёклами очков. Откуда-то вылетела грязно-жёлтая собака и принялась безумно лаять на горящую машину, испуганно приседая и пятясь.

– С вами всё в порядке? – услышал Виктор женский голос над самым своим ухом и обернулся.

Перед ним стояла женщина в просторном белом платье. То есть сперва Виктор увидел ноги, стройные длинные ноги в белых чулках и в белых же остроносых туфельках, затем его взгляд скользнул по плескавшемуся вокруг этих ног подолу платья, и лишь потом он рывком поднял голову и увидел тяжёлую копну чёрных волос. Волосы густо шевелились на ветру и то и дело закрывали бледное женское лицо с горящими чёрными глазами.

– С вами всё в порядке? – повторила свой вопрос незнакомка.

– Да, да, конечно, всё отлично, – возбуждённо затараторил Виктор. Его глаза безумно вращались, левая щека подрагивала. – Надо признаться, что такие удачные дни выпадали на мою долю не слишком часто за мои сорок пять лет.

– Вы называете это удачей? – спросила женщина, сдерживая волнение и поглядывая на место взрыва.

– А то как же? – Виктор встал на четвереньки и увидел, что его серый плащ испачкался в луже.

– Ничего себе удача, – проговорила незнакомка, переводя взгляд с одного окровавленного тела на другое. По её лицу пробегали тени смешанных чувств.

– Ещё бы не удача! – Виктор выпрямился и замахал руками. – Вы только взгляните на меня, стою себе на обеих ногах, весь целёхонький. Разве это не удачный исход? Мне тоже могло бы что-нибудь оторвать, например ухо или палец, а то и глаза вышибить. Так ведь нет. Всё на месте. Ни единой царапинки. Представляете?

Незнакомка внимательно посмотрела на Виктора, как бы оценивая, вполне ли он в своём рассудке, и вновь обвела взором картину катастрофы. Купленный Кривошеиным пару дней назад «шевроле» понуро стоял неподалёку от взорванной машины, выставив на всеобщее обозрение исцарапанный борт и оконные каркасы с выбитыми стёклами.

– Пожалуй, вы правы, – сказала незнакомка и повернулась, чтобы уйти прочь.

– Послушайте! – закричал Виктор Кривошеин, отряхиваясь. – Послушайте, куда же вы? Как вас зовут? Позвольте я провожу вас! У меня машина…

– Благодарю, но если ваша машина это вон тот «шевроле», то полагаю, что вы не скоро сдвинете его с места. Кроме того, я сама за рулём. Ещё раз благодарю вас.

Со всех сторон доносились приближающиеся милицейские сирены.

– Подождите! – Кривошеин никак не мог придумать, что бы ещё сказать, чтобы задержать женщину. Он не хотел, чтобы она уходила. Он не мог оторвать глаз от её лица. – Я, кажется, немного не в себе… Не уходите… Я хочу подарить вам цветы… Ой, чёрт, все мои цветы погибли!

– Ваши цветы?

– Да… Собирался… на свидание. У меня была назначена встреча… Но теперь уж не до того. Послушайте, может, мы посидим где-нибудь? Выпьем кофе? Или хотите коньяка? – Он засуетился, как-то нелепо расставил ноги и руки, будто желая поймать незнакомку в невидимые сети.

– Вам надо домой, почиститься, – она по-прежнему посматривала через его плечо на место взрыва. – В таком виде вас просто никуда не пустят. Да и вообще после всего этого…

– Да, да… Но где я вас найду потом? Как же я отыщу вас? Как вас искать? Кто вы? Как вас звать? – Он нервничал, сам не понимая причины. В голове начинала пульсировать тупая боль. Его распирали сразу тысячи чувств.

– Если судьбе будет угодно, мы ещё встретимся, но думаю, что этого не случится, – она повернулась к нему спиной и бросила эту фразу через плечо, уходя быстрым шагом.

Виктор жадно шагнул к ней, но в глазах помутнело, он взмахнул руками. Улица перекосилась, поднялась стеной, ударила вздыбившимся асфальтом Кривошеина в лицо.

***

– Гражданин…

Виктор открыл глаза.

– Вот и славненько…

Перед ним сидела на корточках пухлая девушка в белом халате и с флаконом нашатыря в руках.

– Да он в порядке, – справа подошёл длинный парень, тоже в белом, – у него там крохотная царапина, я уже посмотрел.

– Вы потеряли сознание, у вас был шок, – пухленькая говорила медленно, чтобы Виктор усвоил её слова.

Виктор осмотрелся. Он полулежал, прислонившись спиной к стене дома. Его ноги перегораживали весь тротуар. На штанинах темнели подозрительные пятна.

– Вы можете встать? Хотите в больницу?

Он отрицательно покачал головой, и от этого движения его замутило.

– Я сняла с вас плащ, – сказала девушка и указала рукой куда-то в сторону, – он весь засыпан стеклом, его надо хорошенько вытрясти, но лучше выбросить…

– Ленка! Кончай трепаться, здесь помощь нужна!

Виктор остался сидеть один. В глазах плавали цветные круги. Вместо девушки над Кривошеиным нагнулся милиционер.

– Как вы себя чувствуете?

– Как будто проскакал на голове вдоль всей улицы.

– Это пройдёт. Вы ударились лицом при падении. Вы могли бы сообщить, что вы видели? Вы что-нибудь помните?

– Я помню оторванную руку. На ней болтались кровавые сопли…

Вечер встреч

Сергей Лисицын сидел в кресле, закрыв глаза и вслушиваясь в ровный гул двигателей самолёта. Перелёт был долгим и нудным, если учесть тот факт, что Сергей летел один, знакомиться ни с кем из попутчиков не пожелал и провёл весь путь в полном молчании, нарушая его лишь для того, чтобы попросить у стюардессы порцию виски, когда сбрасывал с себя дремоту.

В течение трёх месяцев он колесил по дорогам Америки, изнывая от летней жары и безостановочной болтовни двух американских коллег, взявшихся познакомить его с красотами и достопримечательностями их любимой родины. Его до основания вымотала их нарочитая бодрость, выраженная в неугасаемых резиновых улыбках и регулярных предложениях подкрепиться очередной сосиской и запить её холодной сладкой водой, которую в Америке почему-то принято называть ледяным чаем.

– Почему ты не улыбаешься, Сергей? – они не уставали повторять один и тот же вопрос каждый день. – Тебе не нравится Америка? Почему? Мы знаем, что у вас в России повсюду грязные дороги и никому не платят зарплату. Почему тебе не нравится Америка? У вас в России плохо. Много разбойников, много беспорядка.

– У нас беспорядка не больше, чем у вас. Просто у нас порядки разные. А что до бандитов, то и вы этим добром ничуть не обделены. Просто мы с вами чуток поменялись местами. Раньше у вас был Дикий Запад, теперь он у нас. У нас в каждом уважающем себя городе на центральных улицах непременно устраивают перестрелки. Любой крупный бизнесмен считает себя обязанным иметь телохранителей, даже если они ему не нужны. Это своего рода шик, признак принадлежности к определённому социальному классу…

Имя Сергея Лисицына было хорошо известно в России. Московский журнал «Плюфь» не сильно отличался от других глянцевых изданий, таких было много. Зато рубрика «Твёрдый знак» была уникальной, и сравнить её было не с чем. Второй год подряд на Лисицына была мода. Его всюду приглашали, он был не просто желанным гостем, многие считали лестным для себя пожать ему руку и постоять бок о бок с ним перед объективами фотокамер. В то же время имя Сергея Лисицына заставляло многих холодеть, ибо его «Твёрдый знак» был тем самым столбом позора, на котором никто из обывателей не пожелал бы увидеть своей фамилии.

Лисицына пригласили в США на проходивший в августе ежегодный симпозиум работников прессы. Американцы всегда любили заморские диковинки, будь то люди или музейные экспонаты. На них смотрели, о них много говорили, но к ним быстро теряли интерес, если диковинки обходили вниманием саму Америку, ибо больше всего на свете американцы любят свою страну, где нет, как им кажется, недостатка ни в чём. Они упиваются собственной самодостаточностью и не желают знать ничего о мире за пределами государственной границы. Когда же до них докатился-таки слушок о знаменитом русском журналисте, которого обожал и одновременно страшился весь высший свет России, коллеги из Лиги независимых репортёров не могли устоять перед соблазном встретиться с ним на своей территории. Сергей согласился.

Теперь он возвращался домой. Душистый, но нестерпимо жаркий воздух прерий остался далеко позади и представлялся Лисицыну пусть ярким, но всё же кратковременным сном. Россия властно тянула к себе.

Встретить Лисицына в Шереметьево приехал Артём Шаровик.

– Сергей Владимирович, я рад вас приветствовать! – почти закричал он, приветственно раскинув руки. Он был откровенно счастлив возвращению Сергея Лисицына.

– Здесь уже здорово похолодало, – Сергей поёжился, глядя на тёмную улицу.

– Начало ноября, скоро зима.

Они прошли на автомобильную стоянку.

– Багажом, я смотрю, вы не богаты, – сказал Артём. – Неужто ничем не соблазнились там?

Они сели в машину. Снаружи забарабанил мелкий дождь. Сергей сразу почувствовал себя дома. За стеклом лилась вода, бежала грязь, брызгалась слякотная неуютность, и от этого на душе стало как-то по-родному легко.

– Ну что там Америка? Хорошо?

– Ерунда, – искренне ответил Сергей.

– Неужто совсем никакое впечатление? – не поверил Артём.

– Во-первых, Америка – это страна тупиц. Всех, кто у них есть с мозгами, американцы купили за рубежом… Ты не отвлекайся, на дорогу посматривай. Во-вторых, Америка – это бескрайняя деревня, сплошные пустыни, фермы и автомобильные дороги. За три месяца, пока я там был, у меня сложилось твёрдое убеждение, что сущность Америки составляют дороги. Не будет дорог, не станет и Америки. Я имею в виду цивилизацию, а не дикую природу, конечно.

– Да бросьте вы, неужто там ничего нет, кроме дорог? А где же у них тогда кино снимают? Куда же все небоскрёбы подевались?

– Есть, дружок, и небоскрёбы, есть и навесные шоссе в три яруса, но их мало. В кино показывают в основном крупные города, такие как Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Чикаго, но они настолько же не Америка, насколько Москва – не Россия. Это островки нагромождённой цивилизации. Правда, в отличие от нас, таких островков у них много. В целом же Америка – страна одноэтажная, как очень метко заметили когда-то Ильф и Петров.

– Многим нравится там.

– О вкусах не спорят.

***

Второй день в Москве.

После обеда Сергей вышел из дома и сел за руль своего «жигулёнка».

– Ну, Зебра, покатаемся маленько? – погладил он руль автомобиля. – Застоялась ты без меня? А я по тебе соскучился, хочешь – верь, хочешь – не верь.

Сергей выехал из-под навеса, устроенного во дворе, на мокрую улицу и удовлетворённо вздохнул.

Сидя за рулём, он отдыхал. Так бывало не всегда. Временами Лисицыну не сиделось в автомобиле, мысли одолевали настолько, что он бросал Зебру и ехал городским транспортом, где духота, шум и общая сутолока создавали иногда обстановку, наиболее подходящую для успокоения. Но сидя за рулём сегодня, он приходил в себя, вживался в родную атмосферу. Всё казалось таким же, как до отъезда в Америку, но Лисицыну требовалось прочувствовать, убедиться, что в столице всё осталась на своих местах. Он разъезжал по городу без всякой цели, сворачивая наугад, иногда попадал в тупики или в тесные дворики, где и развернуться толком нельзя.

Он продолжал колесить…

Уже смеркалось, когда он нырнул в очередной неизвестный ему переулок.

В переулке стоял джип с раскрытыми дверьми. Проезжая мимо, Сергей увидел, как два здоровых парня выволакивали на улицу третьего, заломив ему руки. Было ещё достаточно светло, но лиц Лисицын не разглядел. Никто из троих не обратил внимание на проскочивший мимо «жигуль». Сергей свернул за угол и остановился. В животе похолодело, руки взмокли, но это был не страх. Это был Голос. И Голос заставил его нажать на тормоз.

Сергей крайне редко встревал в уличные разборки, хотя драться умел отменно. За его спиной лежали десять лет активных тренировок. Последние пять лет он не появлялся в зале, но память жила в каждой клетке тела. От случая к случаю он навещал старых товарищей по спортивной жизни и с большим удовольствием участвовал в спаррингах. Организм легко включался в боевой режим, руки и ноги работали автоматически, быстро выпадая вперёд, нанося удары, перенося вес тела с ноги на ногу, словно подвижную жидкую массу. Впрочем, с противником одной весовой категории и одного уровня, но регулярно тренирующимся, Сергею приходилось туго.

– Подзапустил ты себя, парень, – смеялись в таких случаях друзья. – Глядишь, так и жирком заплывёшь вскорости.

– Ваша правда, ребята…

Сергей редко ввязывался в уличные драки, можно сказать, что этого практически никогда не случалось. Но в этот раз всё его существо потребовало вмешаться в происходящее. Что происходило возле джипа, Лисицын не знал. Он не успел разглядеть ничего толком.

Выйдя из «жигулёнка», Сергей лёгкими шагами завернул за угол дома. Двое крепышей уже вытащили третьего, тоже крепкого, но явно не столь богатырского сложения, как нападавшие, парня из машины.

– Эй, братцы, что стряслось? – спросил Лисицын, приближаясь к ним быстро и беззвучно.

Крепыши не ожидали появления постороннего. От неожиданности они даже вздрогнули. Ближайший из них выпустил воротник жертвы, и в его руке тускло блеснул «Макаров». Сергей мысленно матернулся. Разборки – разборками, внутренний голос внутренним голосом, а ствол в руках человека с такой рожей не предвещал ничего хорошего.

– Чё тебе, чувак? – голос бандита был похож на рычание тигра.

– Вали отсюда, – рявкнул второй.

– Может, помощь нужна? – Сергей продолжал шагать вперёд. Он двигался быстро и уверенно, словно робот. Остановиться он не мог ни на секунду. Ещё три шага – и он будет у цели. Рука с пистолетом начала подниматься вверх.

– Не суйся не в своё… – крепыш вытянул руку перед собой. Он знал, что любой человек должен был остановиться как вкопанный, увидев направленный на него ствол. Его уверенность в этом была непоколебимой. Он не мог представить иного. Он даже не собирался стрелять, его палец лежал на спусковом крючке, но кисть была расслабленной. Бандит знал, что каждый нормальный человек отступит, когда на него направлено оружие.

Внезапный удар ногой полностью нарушил его равновесие. Ничего подобного он не ожидал, ни к чему подобному не был готов. Он не успел ничего заметить, не успел ничего понять. В его глазах застыло, как фотография, лицо Лисицына, выражение которого не изменилось, даже когда он подпрыгнул и махнул правой ногой снизу вверх и слева направо. Вложенная в это движение сила развернула бандита, рука с пистолетом рассекла холодный воздух, описывая широкую дугу, и размашисто саданула стоявшего сзади напарника по переносице. Пока бандит с покалеченным лицом падал навзничь, парня с пистолетом настиг второй удар. В этот раз он пришёлся между лопаток. Сделав перескок с ноги на ногу, Лисицын вложил в этот второй удар всю свою мощь. Секунду он держался на левой стопе и провожал взглядом из-под поднятой правой ноги отлетающую фигуру бандита, затем выпрямился, ощутив землю под обеими напряжёнными ступнями, и взглянул на жертву бандитского нападения.

– Как ты, приятель? – спросил Сергей, делая шаг в сторону поверженных врагов.

Жертвой оказался человек одних с Лисицыным лет. Он быстро встал на ноги, бросился к бандитам, опередив в этом Сергея, подхватил с асфальта «Макаров» и направил его на распластавшихся налётчиков.

– Сейчас мы их… – Сергей не успел произнести слово «скрутим», как раздались два выстрела.

Что бы там Лисицын ни думал делать, теперь это не имело значения. Незнакомец, только что бывший в роли жертвы, в одно мгновение превратился в несдерживаемого мстителя и дважды нажал на спусковой крючок. Тела дрыгнулись. Обе пули попали в головы.

– Бежим отсюда! – выкрикнул незнакомец и толкнул растерявшегося Лисицына в бок.

Сергей двинулся следом, на ходу соображая, что он, судя по всему, стал свидетелем, а то и соучастником убийства.

– У меня машина, – машинально сказал он.

– Лучше и быть не могло, – бросил незнакомец, не сбавляя шаг. Он вытащил из-за пояса подол рубашки и тщательно протёр им пистолет, после чего швырнул его через плечо к джипу. – Мне чертовски повезло, что вы проезжали мимо.

Они сели в «жигуль» и рванули прочь со всей возможной прытью.

– Что случилось? – спросил Сергей, немного придя в себя. – Вы их знаете? Чего они хотели?

– Я их не знаю, но они хотели меня пришить, – убеждённо ответил незнакомец, – иначе не притащили бы меня на эту глухую улицу.

Его лицо сделалось холодным и стало похоже на восковую маску.

– Как же вы так? – Сергей не нашёлся что сказать. – Надо было их связать, что ли… А вы сразу стрелять…

– Ничего не поделать, – услышал Лисицын в ответ. – У меня рефлекс. Я не умею раздумывать. Я бывший спортсмен, привык стрелять по движущейся мишени.

– Но ведь вы теперь…

– А кто видел? Кто знает? Кроме того, подумайте, куда бы мы их потащили? Эти парни не из карманников, вы же понимаете… Они работают на кого-то. Их бы вскоре выпустили, может быть, даже уже завтра. Они нашли бы не только меня, но и вас тоже. Не думаю, что такие гориллы обладают большим интеллектом, но запомнить номер автомашины и вычислить по нему владельца, то есть вас, они бы сумели.

– Оно, конечно, верно…

Выехав на Бульварное кольцо, Лисицын припарковался. По улице прогуливались люди, пылали огни рекламных вывесок, качалась туда-сюда гостеприимная дверь универмага.

– Это называется, я решил подышать воздухом московских улиц, – хмыкнул он.

– Забудьте обо всём, – спокойно сказал незнакомец.

Глядя на него, Сергей отметил про себя, что его попутчик обладал железными нервами. Его лицо оставалось бесстрастным, глаза смотрели прямо перед собой, руки, несколько минут назад пустившие в человеческие (пусть и бандитские) головы пули, спокойно лежали на коленях.

– Забудьте обо всём случившемся, – повторил попутчик. – Если со мной что-то произойдёт, я не упомяну о вас, не беспокойтесь. Я обязан вам жизнью.

Он открыл дверцу, быстро вышел и через несколько секунд растворился в толпе.

***

У тротуара стояла серая «вольво». Дверь водителя беззаботно распахнулась, и на проезжую часть выпорхнула женщина в короткой дублёнке. Тряхнув густыми чёрными волосами, она вытянула одну руку, прося проезжающую машину остановиться.

Сергей нажал на педаль тормоза, но проскочил на несколько метров дальше. Он увидел лишь затылок незнакомки, но у него сразу создалось ощущение, что женщина на редкость хороша собой. Объяснить свою уверенность Лисицын не смог бы никак, просто понял это. Подав машину задом, он дотянулся через соседнее сиденье до ручки и опустил стекло. Нагнувшаяся к окну женщина была роскошна. Охотничий нюх не обманул Сергея.

– Вас подбросить?

– Если не затруднит. Я буду крайне признательна, – она села рядом с ним.

– Вам куда?

– Барыковский переулок.

– Это тот, где Барыковская богадельня стояла? – попытался завязать разговор Сергей.

– Не знаю ничего про богадельню, а вот пивной бар там сейчас имеется на углу, – улыбнулась попутчица.

– А что у вас с машиной? – полюбопытствовал Сергей. – Зачем вы оставили её?

– Второй раз уже такое, – посетовала попутчица. – Позвоню в сервис из дома, как назло, я оставила дома мобильный телефон. Глохнет машина без всякого повода, менять надо.

– А моя Зебра бесперебойно пашет.

– Какая зебра?

– Эта самая, – Сергей ласково погладил панель управления, – я её Зеброй зову. Представляете, однажды пришлось поиграть в догонялки с одним знакомцем, в результате чего я оказался в кювете. А знакомец мой вдобавок из пистолета палить начал, крышу продырявил. Но Зебра моя живучая оказалась.

– Вы бандит, что ли? – засмеялась женщина.

– Боже упаси! Разве я смахиваю на бандита?

– Бандиты нынче разные. Есть и на вас похожие.

– Откуда вы знаете? – улыбнулся Сергей.

– Кино смотрю, – ответила она и тут же спросила: – Кто же вы, если не секрет?

– Журналист.

– И гоняетесь за вооружёнными преступниками? Они, должно быть, интервью не хотели давать вам?

– Вроде того.

– Для кого же вы пишете, журналист?

– Журнал «Плюфь» читали? Вот на них-то я и горбачусь. Рубрика «Твёрдый знак».

– Хотите сказать, что вы – Сергей Лисицын? – удивилась женщина.

– Он самый. А что вас так смущает? Вы представляли меня в чёрном смокинге и на белом лимузине?

– Вообще-то… Уж точно не на «жигулёнке», – она, похоже, смутилась. – Не поверю, что у вас не хватает средств на что-нибудь более солидное.

– Я люблю мой драндулет, – Сергей взглянул на попутчицу, – ну, теперь дело за вами. Как вас величать?

– Лариса.

– Будем знакомы, Лариса, – Лисицын протянул ей руку.

– Я думала, вы другой, – она энергично ответила на пожатие, – но не знаю, какой именно. Вообще-то я думала, что вас не существует в действительности.

– Почему же?

– Очень уж разные у вас темы, а иногда вы вообще противоречите сами себе. Вернее… Не знаю, как бы это… Одним словом, вы пишете так, будто у вас нет ничего своего, вы ничего не отстаиваете.

– Стопроцентное попадание, Лариса. Меня на самом деле нет, я на самом деле ничего не отстаиваю. Я человек бессовестный, потому как могу без малейшего сожаления поднять руку (фигурально, конечно, выражаясь) на самое святое. Для меня нет ничего святого.

– Тогда я не понимаю, как вы пишете, ведь что-то должно вами двигать.

– Заработок. Я должен зарабатывать себе на хлеб.

– Но ведь вы пишете искренне, от сердца, это чувствуется. Вы же не поддакиваете всяким политиканам и прочим там разным… Вы не скандалите. Вы высказываетесь всегда искренне, но запросто разрушаете иногда собственные идеи.

– Всякая идея ложна, поэтому её можно разрушить без особого труда. А разрушать – мой долг и мой стиль. Я занимаюсь тем, что сижу и жду, как охотник в засаде. Я ем, пью, травлю анекдоты с соседями, но всё время жду чего-то. Я не охочусь на какую-то жертву, у меня нет точной цели, поэтому моё попадание неизбежно. По мне, хороша любая дичь. Скандал в верхних эшелонах власти, бандитская разборка, эстрадная тусовка, да мало ли всего… Мне важен не конкретный человек, а идея человека, идея человека-животного, идея человека-полубога. Я охочусь за всеми.

– Горе всякому, кто попадётся вам на мушку? – ухмыльнулась Лариса.

– В каком-то смысле.

– И вам никого не жаль?

– Нет. Я никого не убиваю. А когда человек даёт основания для того, чтобы его выставили посмешищем, то это его вина, а не моя.

– Вы бы и меня смогли по косточкам разобрать? – обольстительно улыбнулась Лариса.

– Вполне. Вы представляете собой замечательный экземпляр. Женщина редкой красоты. От одного взгляда на вас начинает сосать под ложечкой. Оступись вы хоть на полшага, это будет отличный повод для ваших знакомых, чтобы начать мести языками. Я же не просто пользуюсь тем, что человек оступается. Я превращаю это в событие космического масштаба… А вот и ваш любимый Барыковский переулок. Кстати, у меня в этом переулке друзья живут – семья Коруковых. Знаете таких?

– Коруковы? Нет, не знаю. Всех знать невозможно, даже если они и очень хорошие люди… Может быть, хотите заглянуть на чашку кофе? – Лариса смотрела спокойно, без кокетства.

– Я обязательно воспользуюсь вашим предложением, но в другой раз. Дом я знаю…

– Квартира тридцать, – добавила Лариса, – пока можете пройти просто так и подкараулить меня под дверью, но скоро обещают установить у нас домофон.

– Ежели я приеду, это меня не остановит, – заверил Лисицын.

***

Виктор Кривошеин встретил Сергея в согнутом положении. Держась обеими рукам за поясницу, он сразу же вернулся к дивану и расположился на подушках.

– Тебя, как я погляжу, опять скрутило? – посочувствовал Лисицын.

– Глотаю таблетки горстями, – ответил Виктор.

– При чём тут таблетки? У тебя же радикулит.

– Наука не стоит на месте, таблетки и от этого дерьма помогают.

– Витя, дорогой мой, здоровье есть лучшее удобрение для счастья. Неужели ты пытаешься устроить своё счастье каким-то иным способом? Всё за денежками бегаешь? Шею не боишься свернуть? Она у тебя и без того непрочная.

– Кончай душу травить, – Виктор указал на стул, – присаживайся, в ногах правды нет.

– А в чём она есть? В заднице, что ли? И давно ты так лежишь?

– Третий день, – Кривошеин заскрипел всем телом.

– Когда-то многоуважаемый Карамзин сказал, что здоровье, столь малоуважаемое в юных летах, делается в зрелости истинным благом. Неужели ты ещё не почувствовал этого, Витюша? А ещё один очень неглупый человек сказал, что здоровье никогда не может потерять своей цены в глазах человека, потому что и в довольстве и в роскоши плохо жить без здоровья.

– Завязывай бряцать своей эрудицией, Лис. Ты похож на рыцаря, который громыхает золотыми доспехами. Ты лучше скажи, как твоя поездка? Насмотрелся на америкашек?

– Сыт ими по горло. Рассказывать ничего не буду, потому как ты сам Америку видел. Впрочем, мне удалось посмотреть то, о чём ты и думать не думал.

– Что ж такое я упустил? – Виктор с любопытством шевельнул бровями, и складки между ними сделались выразительными.

– Я попал на Пляску Солнца!

– Фестиваль, что ли? Не слышал о таком.

– Как-нибудь расскажу, когда к слову придётся. Это очень крутое действо. Барабаны, бубны, кровь… – Лисицын откинулся на спинку стула и увидел среди лежавших на столе журналов незнакомое название. – Что за журнальчики читаешь? Новое что-то запустили? «Город» какой-то. Что-нибудь типа «Столицы»?

– Да вот случайно глаз остановился на нём, название незнакомое, дай, думаю, полистаю.

– Ну и как? Столичные сплетни? – Сергей помусолил без малейшего интереса цветные страницы и бросил журнал на столик.

– Понимаешь, Сергей, я его купил случайно, но на самом деле не случайно, – Кривошеин задумался, подбирая слова.

– Поясни.

– Месяца два назад я был свидетелем террористического акта.

– Любопытно.

– На моих глазах взорвалась машина. Я выходил из цветочного магазина и находился в каких-нибудь десяти шагах от взрыва. Просто не представляю, как я остался жив. Но дело не в этом. Я ударился головой о стену и потерял сознание. Но до того, как у меня потемнело в глазах, я увидел женщину.

– Красивую?

– Не то слово. Шикарную. Настоящую женщину. Уж я всяких особей перевидал и перетрахал, но такую встретил впервые.

– Познакомился?

– Не успел.

– Значит, Витя, не держать тебе её в своих объятиях, – улыбнулся Сергей. – Не пойму лишь, каким боком тут журнал вписался?

– Самым обыкновенным. Посмотри-ка, там есть фотографии с репортажа о пожаре в центре Москвы. Много фотографий. Видишь?

– Ну и?..

– А вот на этом снимке запечатлена та самая женщина. Поэтому я и говорю, что случайно купил этот номер, но, видно, неспроста. Судьба зачем-то показывает мне эту женщину. Может быть, предупреждает о чём-то…

– Вот эту? – Сергей поднёс к глазам фотографию.

Среди людей, попавших в кадр, стояла Лариса, которую он только что подвёз на своей Зебре. Ошибка исключалась, на снимке была Лариса. Она смотрела на пожар, и лицо её выражало целое море противоречивых чувств. Но одно было несомненно: женщина не могла отвести глаз от зрелища.

– Конечно, по этому снимочку не очень понятно, какая она, – словно оправдываясь в чём-то, сказал Виктор, – но я сразу узнал её.

– Сколько же ты видел её тогда, после взрыва?

– Мало. Мы обменялись всего несколькими фразами. Но уверяю тебя, её образ впечатался сюда, – Кривошеин сильно постучал себя по лбу, – надёжно впечатался, намертво.

– Так ты влюблён? – удивился Сергей. – А как же Виктория? Мне казалось, что у вас всё шло к свадьбе. Твоё настроение было серьёзным.

– Да, оно и сейчас серьёзное, ничего не поменялось, я сделал Вике предложение. А эта женщина… Что ж… Она лишь призрак, её нет в реальности, бред моей стукнувшейся головы. Если бы не эта фотография в «Городе», то я бы сейчас считал, что она мне пригрезилась тогда…

– А если бы ты встретил её в действительности, скажем в гостях или на приёме? – Сергей задал вопрос равнодушным тоном, хотя на самом деле включил всю систему своих охотничьих ушей и голосов. Уж кто-кто, а он точно знал, где отыскать таинственную незнакомку, потрясшую воображение Виктора Кривошеина. Но стоило ли знакомить приятеля с Ларисой?

– Вот тогда бы я бросил Вику, ибо эта женщина обрела бы плоть и я бы получил надежду на то, что смогу добиться её.

– Но ведь с Викторией у тебя всё нормально. Ты уверен, убеждён, что она будет замечательной супругой. Другая тебе не нужна. Или я ошибаюсь? – Сергей закрыл журнал во второй раз и бросил его на стол.

– Вика… Да, она лучшая из того, что я знал. Но эта женщина, это незнакомое существо, совершенно постороннее, может быть, даже чужое… Она что-то делает со мной. У меня в душе всё переворачивается, сердце сжимается, голова кружится, едва я вспоминаю её лицо, её голос… Видел бы ты, как колыхались её волосы на ветру, эта чёрная копна волос…

Сергей выслушал Виктора в полном молчании и похвалил себя зато, что не поспешил с рассказом о своём знакомстве с Ларисой.

Лариса Губанова

Лариса Львовна Губанова родилась и выросла в богатой семье и была старшей из двух дочерей. Ей исполнилось сорок лет, сестре Рите – тридцать шесть. Лариса была замужем, но последние два года почти не виделась с мужем. Официально она не подавала на развод, но жила отдельно.

Лариса любила людей красивых, всё некрасивое вызывало в ней бурную жалость, особенно это касалось условностей в отношениях между людьми, ибо ничего более гадкого, чем ограничения в общении, она не могла представить. Ограничения порождали однотонность, серость. Ей хотелось, чтобы отношения между людьми были бы проще.

– Хорошо бы, чтобы народ всегда был немного навеселе, мечтала она.

А вот муж её отличался трезвостью. Он был трезвенник во всём. Даже свою сексуальность он проявлял как-то сурово, будто отрабатывал необходимое упражнение.

И Лариса стала изменять ему.

Сначала ей попался мужчина слишком холодный, чёрствый, и она легко ушла от него. Затем повстречала другого, которого, как ей показалось, крепко полюбила. Его звали Олег Расшуганов, он был братом известной балерины и зарекомендовал себя в обществе весьма сумасбродным молодым человеком. Ларису привлёк именно его характер, непредсказуемый, резкий, а то и грубоватый. Она давно не общалась с такими людьми, так как все окружавшие её мужчины преклонялись перед ней и старались всячески угодить. Олег отличался от всех остальных. Но и его молодого буйства не хватило надолго. Лариса заскучала через некоторое время, свыкшись с переменами в его настроении, и в конце концов решила больше не встречаться с ним.

Наконец, она сошлась с Николаем Брусовым, сыном Бориса Борисовича Брусова, влиятельнейшего и таинственного старикана, вышедшего из «низов», но сумевшего стать настоящим аристократом. Она жила с Николаем Брусовым почти год, пользовалась всеми удовольствиями богатой жизни, но мало-помалу пресытилась ими и порвала отношения с ним. Обширные возможности так и не принесли ей того, чего она ожидала и добивалась. Впрочем, связь с семьёй Брусовых не прервалась полностью. Лариса продолжала видеться от случая к случаю с самим Борисом Борисовичем, испытывая необъяснимую дочернюю тягу к старику. Она с удовольствием проводила у него дома долгие часы, слушая его бесконечные рассказы и наслаждаясь его глубоким умением вкушать прелести жизни даже в преклонном возрасте.

Что заставляло Ларису Губанову метаться от одной связи к другой, она не могла объяснить, но наверняка знала одно: глубоко в недрах её существа обосновалась некая сила, периодически рвавшаяся наружу за острыми впечатлениями. Сила была непреодолимой, бороться с ней Лариса не умела…

Лет в пять-шесть ей привиделся сон. Она шла по абсолютно прямой улице, тянущейся до горизонта, и с каждым шагом её детское тело трансформировалось, взрослело, старело, молодело. Из окон высоких домов к ней тянулись длинные чешуйчатые шеи неведомых ящеров с крохотными головками, они дотягивались до Ларисы, некоторые кусали её, некоторые нежно лизали, некоторые бросали на её пути человеческие тела и рвали их на куски. Лариса останавливалась и чувствовала, как сердце замирало от охватывающих её ощущений, объяснить которые она не могла. После этого сна Лариса стала периодически испытывать волны острой неудовлетворённости, которые накатывали без всякой причины и, отступая, оставляли её во взбудораженном состоянии, постепенно перетекавшем в депрессию.

– Что с тобой, Ларочка? Расскажи маме, что тебя беспокоит, доченька, – плакала мать, не в силах осознать причину частой смены настроения дочери.

– Мне хочется чего-то, – пыталась объяснить девочка и указывала себе на грудь, – вот здесь хочется.

Врачи выписывали пилюли и капли, лекарства приглушали в девочке ощущение неизвестной волны, но не избавляли от него полностью.

В том же шестилетнем возрасте Ларочка случайно, играя во дворе, заметила Игорька, соседского мальчика, отбежавшего в кустики. Никогда прежде она не придавала значения различию между мальчиками и девочками, но в этот раз она обратила внимание на то, откуда и как лилась из мальчика жёлтенькая струйка. Ларочка вздрогнула. Мальчишечья «пипка» напомнила ей одну из змей, увиденную в странном сне.

В тот же день девочка позвала Игорька «играть в доктора».

– Я не умею, – признался мальчик, подёргивая ручонками свои короткие штанишки.

– Это очень легко, – Ларочка положила руки ему на грудь и состроила серьёзную мордашку. – У меня есть такая штука, которую доктор втыкает в уши и слушает, хорошо ты кашляешь или плохо. Ещё у меня есть шприц, но нет иголки. И у мамы есть всяческие кремы, очень много кремов. Я буду мазать ими твои больные места. Но сначала я должна тебя прообследовать.

– Ладно, – Игорёк согласился без колебаний.

Обычно он забавлялся иными играми, взбирался на деревья, бросался камнями и палками. Девчоночьи развлечения его никогда не интересовали, но черноглазая Ларочка была ему симпатична, и он проявил великодушие, разрешив вовлечь себя в ненужную ему игру.

– Ладно, – кивнул он, – только никому не говори, что я с тобой играть ходил.

– Не скажу, – пообещала она и потащила его за собой, вцепившись ему в порванный рукав.

Дома она не без труда стянула с Игорька шорты, трусики и майку, засунула ему под мышку игрушечный градусник.

– Держи крепко и медленно считай до десяти, – велела она, и покажи мне язык.

Мальчик не мог одновременно считать и высовывать язык, произнося громкое «а-а-а», поэтому считать он начал лишь после того, как доктор Ларочка перестала изучать розовую полость его рта.

– Считай снова, температура ещё не нагрелась, – велела она, когда Игорёк закончил отсчёт. – Считай два раза подряд, нет, лучше три раза.

Она надела на шею пластмассовый фонендоскоп и, произвольно прикладывая его к разным частям тела своего пациента, приступила к дальнейшим исследованиям.

– Странная у тебя пипка, Игорёк.

– Ничего не странная, – обиделся мальчик.

– Очень даже странная, – настаивала Ларочка.

– Сама ты странная.

– Сейчас я её послушаю, – девочка приложила фонендоскоп к заинтересовавшему её месту.

– Доктора так никогда не слушают.

– Я лучше знаю, что делают доктора, – заявила Ларочка и тут увидела, как интересовавшее её место вдруг изменило свою форму, напружинилось, превратилось в горизонтально торчащий черенок плоти, похожий на коротенький пластилиновый хоботок.

Девочка выронила фонендоскоп.

– Что это, Игорёк? – она перешла на шёпот. – У тебя там кто-то живёт! Сейчас вылезет из кожи! Смотри!

– Так иногда бывает, – важно ответил мальчик, чувствуя своё превосходство над Ларочкой; у него было то, чего явно не было у девочки и о чём она даже не догадывалась. – Никакая ты не доктор, Лариска, ничего ты не знаешь.

Пока он натягивал на себя одежду, Ларочка плюхнулась на пол, не сводя глаз с мальчика. В её голове происходило нечто ужасное, всё кружилось, кипело, колыхалось. Внезапно в груди поднялась волна чувств, испытанная во сне. Ларочка побледнела, губы её задрожали.

– Чего ты глаза вылупила на меня? – спросил Игорёк. – Испугалась, что ли?..

После этого случая она приглашала к себе Игорька дважды, и он милостиво разрешал ей щупать себя. Однако на третий раз во время их игры в комнату вошла Ларочкина мама. В первый момент она оторопела, увидев, как её дочурка в упор разглядывает крохотную эрекцию бесстыдно стоящего перед ней голого мальчика лет шести.

– Перестаньте заниматься глупостями, дети, – взяв себя в руки, произнесла женщина и вдруг расхохоталась: настолько невинно смотрели на неё детские глаза.

Вспоминая этот эпизод из своей жизни, Лариса Львовна Губанова улыбалась. Конечно, это было забавно. Трудно было представить взрослых людей, изучающих друг друга с таким же детским любопытством. Как же!

Лариса достала сигарету и щёлкнула зажигалкой.

Проглядывая своё прошлое, она пришла к выводу, что случай с Игорьком был первым, который вызвал в ней ту самую блаженную и вместе с тем страшную волну. И она понимала, что дело было вовсе не в первом сексуальном опыте. Дело было в восприятии мира.

– Как у меня болит голова, – вздохнула Лариса.

С раннего детства она нуждалась в постоянном притоке ярких впечатлений. Они были пищей для её неуравновешенной психики. Накатывавшая волна нервозности означала, что Лариса нуждалась в срочной подпитке чувств. Если рядом ничего не происходило, если под рукой не валялась новая кассета с фильмом ужасов, если голова не хмелела от водки, то Ларису охватывало беспокойство. Ей требовалось нечто, пробуждающее её эмоции. Порой ей приходилось прижигать свою руку сигаретой, чтобы вырвать себя из цепких лап болезненной взбудораженности. Транквилизаторы не помогали.

Она часто отправлялась в туристические поездки, чтобы насытить себя впечатлениями, забиралась в горы и часами просиживала на самом краю пропасти, едва не срываясь вниз, подъезжала вплотную ко львам и замирала от восторженного страха, когда хищники пытались просунуть когтистые лапы в приоткрытое окно автомобиля, однажды даже присоединилась к африканским аборигенам в ритуальном танце и выпила с ними горячую кровь жертвенной козы. Окружающий мир приводил её в восторг, она трепетала, но вкус новых впечатлений слишком быстро притуплялся. Пропасти переставали пугать своими безднами, речные пороги становились привычными, стихал восторг, вызванный стремительными бурунами. Лариса остывала, и к ней подступала очередная волна, жаждущая новых контрастных впечатлений. Это требовалось ей куда больше, чем абстрактная гармония. Ей мало было любоваться красотами природы, хотя бескрайние поля и лесные массивы нравились ей. При порывах ветра её обуревало желание превратиться в частицу рвущегося воздушного потока, слиться с ураганом воедино, охватить всей поверхностью своего тела встречающиеся на пути деревья и дома. Ей хотелось быть повсюду, быть во всём и чувствовать всё.

– Мне всего мало, – жаловалась она самой себе, сидя перед зеркалом и тыча в него пальцем, – и ты не в силах помочь мне, голубушка, ничем. Мне сорок лет, и я чувствую, как жизнь проходит мимо, пролетает стороной. Где-то постоянно происходит что-то важное, но меня там нет. Где-то случается страшное и кровавое, но меня там нет. Настоящая жизнь подарена кому-то другому, кому она, возможно, и не нужна. А мне, которая так нуждается в сильных впечатлениях, приходится таскаться за ними на край света, будто рядом ничего нет. Почему так? За что я так обманута?..

Летом на её глазах взорвался автомобиль, она видела, как сидевшего в нём человека разнесло на куски. Зрелище произвело на Ларису неизгладимое впечатление. Целый месяц она мысленно возвращалась к взрыву, закрывала глаза и просматривала заново, как на киноплёнке. С удивлением она отмечала, что в памяти всплывали всё новые и новые детали.

– Если бы это был фильм, – рассказывала она своей подруге, – то я бы не смогла получить таких впечатлений, сколько бы ни пересматривала его. Понимаешь, на плёнке всегда будет одно и то же, а я видела сразу очень много. Многое запомнилось каким-то боковым зрением, что-то отложилось в памяти через запах… Сейчас я разговариваю с тобой, а сама вижу капли крови, летящие по воздуху вместе с осколками стекла. Я не помню, чтобы я обратила на них внимание тогда, но сейчас я их вижу отчётливо. Они летят гроздьями, рассыпаясь вокруг кусками мяса…

– Ларка, ты знаешь, как я люблю всякие страшилки смотреть по видаку, всякие там боевики со взрывами и с кровью, – подруга подалась вперёд. – Но ты бы видела сейчас своё лицо. У меня такое впечатление, что ты балдеешь от своих воспоминаний.

– Да, балдею и ничего не могу с этим поделать, – кивнула Лариса.

– Может, тебе к психиатру заглянуть? У меня есть один, очень дорогой, но очень классный.

– Нет, я и без того всяких транквилизаторов наглоталась. Сыта этим, знаешь ли.

Через месяц Лариса стала свидетелем пожара в самом центре Москвы, и вновь испытала глубокое удовлетворение от увиденного, и самое главное – удовольствие было длительным. Пожар тушили весь день, и она простояла на улице, жадно вглядываясь в происходящее и вслушиваясь в собственные чувства.

Проанализировав вечером свои ощущения, она пришла к выводу, что пожар произвёл на неё впечатление более сильное, чем взрыв автомобиля. К взрыву она не была готова, всё произошло стремительно и почти неуловимо. Ларисе пришлось наслаждаться в основном воспоминаниями о страшном зрелище. Зато на пожар она смотрела долго, успев настроить себя на потрясающее зрелище.

– Жаль, что такое представление нельзя организовать специально, – задумчиво сказала она, лёжа в ванне. – Вот если бы я была Нероном или Калигулой…

***

На следующий день после пожара Лариса позвонила сестре:

– Ритка, извини меня, я настоящая свинья. Хочу завалиться к вам с извинениями и с бутылкой шампанского.

– Давай, мы будем очень рады. Сегодня мы все торчим дома.

Они не виделись почти год, изредка разговаривали по телефону, но в гости не заезжали. Лариса не могла объяснить причину, по которой внезапно отмежевалась от родни. В обществе сестры она всегда чувствовала себя уютно. Племянник Денис, превратившийся с лёгкой руки тётки в Дэна, души не чаял в ней. Зато отношения Ларисы с Володей, мужем Риты, всегда отличались подчёркнутой прохладностью. В зяте Ларисе не нравилось многое, но главным было то, что он исподтишка пытался заигрывать с ней, а этого она просто терпеть не могла. Она принимала только открытое высказывание чувств…

Дверь открыла Рита, Володя стоял за её спиной и улыбался своей обычной дипломатической улыбкой, так похожей на клоунскую.

– А где Дэн? – Лариса удивилась, не увидев возле себя племянника.

– В комнате, дуется сидит.

– Обижается на меня? – уточнила Лариса.

– Ещё как обижается. Ты забыла свой статус. Самая любимая женщина, а не поздравила его с шестнадцатилетием, – пояснила Рита.

– Знаешь, что он сказал недавно? – заговорил Володя.

– Откуда мне знать? – пожала плечами Лариса.

– Он заявил, что никогда не женится, потому что в мире не родилась ещё такая девчонка, которая могла бы сравниться с тобой, – засмеялся Володя.

– Значит, не всё ещё потеряно в мои сорок лет, – улыбнулась она.

– Может быть, мы всё-таки пройдём в комнату? – Рита взяла сестру за руку. – Денис! Ты не хочешь выйти к нам? Не хочешь поцеловать любимую тётку?

– Я сама загляну к нему, – сказала Лариса и пошла на цыпочках в комнату Дениса.

Мальчик сидел за столом и держал в руках книгу.

– Дэн, это я, здравствуй, – голос Ларисы прозвучал виновато.

– Здравствуй, – мальчик не обернулся, показывая всем своим видом, что отношения не восстановлены.

Лариса улыбнулась. Племянник по-прежнему обращался к ней на «ты», значит, всё обстояло не так плохо. Ей нравилось такое обращение, она никогда не понимала, почему в некоторых семьях тёток и дядек называли на «вы», а то и по имени-отчеству. Лариса всегда ратовала за простоту в отношениях, а уж между родственниками тем более не могло быть никаких официозов.

– Дэн, прости меня, я виновата перед тобой, – Лариса опустилась возле него на корточки.

Денис скосил глаза и разглядел её колени, обтянутые белыми чулками, и мягкие складки белого платья. Он не видел Ларису почти год и страшно соскучился по ней, но он не мог сдаться так легко. Он чувствовал, что был обязан проявить твёрдость.

– Дэн, я знаю, что я дрянная тётка, у меня скверный характер, но я же пришла просить прощения. Неужели ты такой бессердечный? – Лариса встала на колени. – Посмотри на меня, Дэн, сжалься.

Мальчик держался из последних сил. Стоило ему повернуть голову и посмотреть на Ларису, он оттаял бы в одно мгновение. И это мгновение неумолимо приближалось. Денис прекрасно понимал, что до восстановления мира оставались считанные секунды. Он радовался этому и вместе с тем ругал себя за то, что не мог сохранять суровость, проявляя мальчишескую податливость.

– Я не злюсь на тебя, Лара, совсем не злюсь, – ответил он, всё ещё глядя перед собой, – но я так скучал без тебя…

– Прости меня, поганку.

– Сколько раз я звонил тебе, а ты не могла найти ни минутки для разговора…

– Дэн, – она обняла мальчика и повернула руками его голову к себе, – я знаю, что страшная эгоистка, но ведь я уже извинилась, не так ли?

Он увидел её чёрные глаза. С этими глазами не могли сравниться никакие другие. Их разрез, их блеск, их ресницы – Денис обожал их. Он не встречался с тёткой целый год, и теперь она казалась ему ещё прекраснее.

Он прикоснулся губами к её щеке. Прикоснулся робко, едва ощутимо.

Лариса затаила дыхание. В мальчишеском поцелуе присутствовала искра, которой не было прежде. Раньше он чмокал её уверенно и звонко, забавляясь этим. Сейчас было иначе.

– Я не могу простить тебя, потому что ты ни в чём не провинилась, – еле слышно сказал он.

Его глаза смотрели не так, как прежде. Что-то изменилось.

– Дэн, ты, случаем, не влюбился в кого? У тебя рассеянный взгляд.

– Я влюблён только в тебя, – серьёзно ответил мальчик.

– Это мне известно. Но я про настоящую влюблённость. Тебе уже шестнадцать лет.

– Я не нуждаюсь ни в каких девчонках, – произнёс он с некоторым оттенком злости.

Лариса улыбнулась и поднялась на ноги, Денис тоже встал. За год он сильно вытянулся и теперь был почти одного роста с тёткой.

– Ты повзрослел, скоро будешь бриться, – она провела ладонью по его щеке, и он вдруг прижался губами к её ладони, задержав её своими руками.

– Я никому не могу признаться, тем более им, – мальчик кивнул на дверь.

– В чём? Разве ты натворил что-то?

– В том, что я тебя люблю. Я по-настоящему люблю тебя, Лара, – поспешил добавить Денис. – Я не по-родственному, а как мужчина женщину…

Лариса отступила на шаг. Вот что за искра была в его робком поцелуе. Искра запретного желания.

– Дэн, – она протянула к нему руки и привлекла к себе, – ты ошибаешься, мой хороший.

– Я не ошибаюсь, я знаю, – он посмотрел Ларисе в глаза и неожиданно поцеловал её в губы.

Она не ответила ему, но услышала, как по телу пробежало знакомое ощущение, предвещающее приближение той волны. Причина, конечно, крылась не в мальчишеской страсти, передавшейся взрослой женщине, а в самой ситуации. Денис был племянником, родственником, следовательно, Лариса и помыслить не могла о какой-либо связи с этим мальчуганом. Он был запретен по своей сути. Но внезапно он будто приобрёл иные качества. Лариса затаилась. Сложившаяся ситуация стала острой, опасной и потому притягательной. Но броситься в неё, как бросаются в пропасть самоубийцы, Лариса не могла.

– Дэн, пошли к столу, – она взяла племянника за руку и повела за собой. – Эй, где вы там? Мы с Дэном выкурили трубку мира, семейный рай восстановлен!

Она ввела Дениса в комнату.

– Значит, можно приступать к чаепитию? – счастливо улыбнулась Рита.

– Предлагаю для начала пригубить шампанского и тем самым замыть мою вину и отметить ваши дни рождения, которые я так по-свински пропустила, – Лариса продолжала держать Дениса за руку и чувствовала его пожатие, но теперь это соприкосновение имело совсем иной смысл. Теперь это была тайна мужчины и женщины.

***

На следующий день Денис позвонил ей домой.

– Я могу приехать к тебе?

– Дэн, если ты хочешь продолжить вчерашний разговор, то я против, – ответила Лариса, прислушиваясь к себе и с удовольствием отмечая движение той самой волны. Конечно, она разрешит ему приехать. Конечно, она позволит ему говорить о любви. Конечно, тысячу раз конечно…

– Я хочу видеть тебя, Лара, – это прозвучало по-взрослому, никакого мальчишества.

Она согласилась мгновенно.

– Ладно. Надеюсь, ты не забыл за год мой адрес…

Едва Денис приехал, Лариса провела его в спальню и, взяв его голову обеими руками, заглянула мальчику в самые глаза:

– Ты любишь меня?

– Да, – выпалил он.

– Ты хочешь, чтобы я стала твоей женщиной?

– Да, – он жадно сглотнул слюну и закрыл глаза.

Лариса отмела последние колебания и принялась расстёгивать пуговицы на рубашке племянника. С каждой секундой в ней закипало чувство головокружительного нетерпения. Вслушиваясь в поднимавшуюся внутри себя бурю, Лариса поняла, что содрогалась от дикого страха, как если бы собиралась совершить тягчайшее преступление, возможно, убийство. Никогда прежде она не находилась в столь взвинченном состоянии, оставаясь наедине с любовником.

Минуту спустя она увидела перед собой гладкое мальчишеское тело, узкую грудную клетку без намёка на волосяной покров, нежные и худые кисти рук, лёгкий пушок на паху, бледное лицо с закрытыми глазами.

– Ты боишься? – спросила она.

– Нет, но я волнуюсь, – признался он и вытянул перед собой дрожащие руки.

– Теперь уже поздно волноваться.

Он неумело, но властно поцеловал её несколько раз в рот, обняв тонкими руками за талию. Лариса чувствовала сквозь махровую толщу халата, как прильнуло к ней стройное тело племянника и как упёрлась ей в живот его быстро набухшая мужская плоть. Лара освободилась от объятий, опустилась перед Денисом на колени и обеими руками стиснула его воспрявший ствол, мягко оттягивая кожу. Денис почувствовал её дыхание у себя на животе и закрыл глаза, затем горячие губы женщины умело обхватили набухший его кончик, язык затрепетал, разжигая неведомое доселе пламя, тонким струями пронзившее его насквозь. Стоя с закрытыми глазами, он подумал, что надо бы что-то сказать, но в голове было пусто и шумно, кровь пульсировала причудливыми тёмно-красными комьями, перекатывая их от левого уха к правому. Ощущение этих кровяных сгустков расширялось и с каждым мгновением распространялось всё дальше по телу.

Лариса видела перед собой гладкий мальчишеский живот, нежнейшую кожу с ясно различимыми порами, голубоватую вену, мягкие волосики. Она смотрела перед собой широко раскрытыми глазами, будто пыталась увидеть что-то особенное. Иногда она отводила голову назад и вглядывалась в блестящий от её слюны крупный, но всё же ещё далеко не мужской пенис. Это было нечто особенное, непередаваемое словами, необъяснимое. Мужское воплощение родной сестры. Родная кровь. Семья в её первобытном виде. Лариса почувствовала себя волчицей в человеческом облике.

– Дэн, – прошептала она, стискивая пальцы.

Каждая её клеточка изнемогала от желания, но она жаждала продлить сладостное томление и продолжала работать руками и ртом.

Когда Денис извергнул первую лаву ей на лицо, Лариса свалила его на спину и прижалась к его животу. Она тряслась настолько сильно, что со стороны могло показаться, что она впала в истерику. Халат распахнулся и обнажил её бедро и ногу – изящный природный изгиб.

– Лара, милая Лара, ты не знаешь, что сейчас было, – шептал мальчик, – я так тебя люблю, ты так прекрасна…

Он говорил безостановочно, словно молчал до этого тысячу лет. Он хотел объясниться, но не знал нужного слова, поэтому говорил всё подряд. Она приподнялась на руках и закрыла его рот своим, их языки нащупали друг друга и начали бороться за пространство, вызывая тем самым сладкую истому. Денис провёл ладонями перед собой, отодвинул вслепую махровую ткань халата и нащупал налитую тяжесть женских грудей. Влажные от возбуждения ладони ощутили упругость сосков. Лариса сбросила халат на пол.

– Смотри! – она поднялась над мальчиком, демонстрируя всю себя.

У него закружилась голова.

– Мне плохо, – прошептал Денис.

Чувства переполняли его, он не мог справиться с охватившим его восторгом. Открывшаяся ему красота почти пугала.

– Лара…

– Я здесь.

Лариса упала возле него и услышала нервный перестук своих зубов.

– Потрогай меня, Дэн, – она направила его мягкую руку. Он нащупал её лобок и громко вздохнул. Пальцы захватили податливую плоть, раздвинули её и скользнули в горячее нутро. И вдруг он отодвинулся рывком. Лариса вздрогнула и подняла голову. Денис сидел на кровати, ссутулившись, и с каким-то странным выражением разглядывал свои руки. Он был потрясён. Только что его пальцы находились внутри женщины. Он улыбнулся и посмотрел на Ларису.

– Я был в тебе, ты приняла меня…

Она издала грудной смешок.

– Не смейся, ты не понимаешь меня… Лара… Давай дальше…

Он приблизился к ней на коленях, выставив перед собой готовое к бою любовное оружие, качающееся при каждом его шаге. Лариса улыбнулась и зазывно шевельнула телом…

***

Отец Дениса заподозрил неладное примерно через месяц. Но подозрение оставалось лишь подозрением, ничем не подтверждённым. Виктор ничего не сказал Рите.

– Я сам, – повторял он себе. – Незачем ей знать об этом, незачем трепать себе нервы. Я сам разберусь во всём.

Обратившись в частное сыскное агентство, он получил через две недели качественные фотографии, запечатлевшие любовные утехи Дениса и Ларисы во всех подробностях.

В тот же день он поехал к Ларисе.

– Здравствуй, Вова, – она встретила его в халате, – вот уж кого не ждала.

– Я понимаю, – кивнул он, проходя в комнату, – тебе нужен не я.

Лариса слегка наклонила голову. Володя появился не без серьёзной причины, и это настораживало.

– Если хочешь, я приготовлю кофе.

– Не беспокойся, – махнул он рукой, – присядь за стол.

– У тебя нелюбезное лицо сегодня. Ты чем-то озадачен?

– Это можно назвать и так.

– Хочешь рассказать?

– Лучше ты расскажи, Ларочка.

– О чём? Что тебя интересует? – она положила ногу на ногу, и Володя увидел обнажившееся колено.

– Меня интересует мой сын. Последний месяц я не узнаю его.

– В каком смысле? – она напряглась, готовая принять удар.

– Он стал спокойнее, как бы взрослее.

– Разве это плохо? – Лариса чувствовала, что Володя не просто высказывал свои сомнения, но подкрадывался к ней. Он что-то знал, что-то пронюхал.

– С другой стороны, он вечно куда-то спешит, пропадает где-то, ни о чём не рассказывает. Раньше он делился со мной… Ну, скажем, про школу, про приятелей своих, про девочек, которые в него влюблялись…

– Что же теперь? Стал скрытничать?

– Вообще замкнулся. Но выглядит вполне довольным. Я думал, может, он с тобой о чём-то разговаривал.

– Нет, да и видимся мы не так часто.

– Ой ли? – Володя подался вперёд. – Ларочка, ты бы не юлила передо мной. Я же всё знаю.

– О чём ты, Вова? – она пожала плечами.

– О ваших с Денисом отношениях.

– Он и не скрывал никогда своих чувств.

– Да не о том я! – Володя с удовольствием следил за сменой выражений на лице Ларисы. – Я о ваших свиданиях твержу.

– Ну хорошо, он приезжает ко мне. Но разве это запрещено? Я не говорила Рите, чтобы избежать нелепых вопросов.

– Вопросов не будет, Ларочка, спрашивать не о чем, – Володя выложил на стол пачку фотографий. – Всё ясно и наглядно без лишних вопросов.

Лариса побледнела, взяла верхний снимок со стола, увидела себя с разведёнными широко ногами, рядом лежал Денис, утопив пальцы в её чёрной промежности. Остальные фотокарточки она смотреть не стала.

– Если бы на этих снимках не было моего сына, я счёл бы себя настоящим счастливцем. Увидеть тебя в таких позах! Что может быть приятнее? Разве воспользоваться этими позами в реальной жизни. Я всегда мечтал об этом…

– Зачем ты пришёл?

– Чтобы услышать от тебя, что ты отныне прекращаешь встречаться с моим сыном.

– Он сам этого хочет, он был инициатором. Я просто поддалась. Я сглупила. Я просто не смогла отказать ему.

– Поддалась, говоришь, сглупила? Так поддайся мне, Ларочка. Поддайся мне прямо сейчас, и я обещаю, что никому ничего не скажу.

– А если нет?

– Тогда мне придётся, хоть это очень больно, поставить в известность Риту. Можешь представить, что с ней будет. А у меня ведь не просто голые слова, у меня голые люди на фотоснимках.

– Нет! Не смей!

– Но это мой долг, долг отца… Я же не могу допустить, чтобы…

– Неужели тебе не жаль её? – оборвала его Лариса.

– А тебе?

– Я не делаю ей зла, я лишь отвечаю на любовь её сына…

– Вот как? Любовь? А ты подумала о его возрасте? – Володя потыкал пальцем в глянцевую поверхность фотографий. – Ты развращаешь его, глянь-ка сюда! Да я в таких позах ни с одной женщиной не был.

– Очень зря, – она резко отодвинула его руку от фотоснимков. – Что же касается Дениса, то ему уже шестнадцать лет! Не нужно выставлять его малолетним недоумком. Он знает гораздо больше, чем тебе хочется думать…

– А как у нас с кровосмесительной связью?

– Замолчи! – Лариса ударила по столу, сбила фотографии на пол и принялась топтать их.

– Не думай, что у меня нет негативов, дорогая, – Володя улыбнулся. – Я непременно сделаю новые отпечатки.

– Чего ты хочешь?

– Откажись от Дениса.

– И ты не скажешь ничего Рите?

– Не скажу. А с Денисом я поговорю отдельно.

– Это всё? Ты отдашь мне негативы?

– Отдам. Но не сейчас. Я должен быть уверен.

После этой встречи прошла неделя. Лариса вздрагивала от каждого телефонного звонка и всё ждала чего-то, ждала.

В воскресенье Володя приехал вновь и долго разглагольствовал о чём-то постороннем. Лишь изредка он вспоминал о Денисе и хвалил Ларису за выдержку.

– Я знал, что тебе не составит особого труда не видеть моего сына. Ты просто развлекалась. Но у него, как я вижу, всё очень серьёзно, и я за него совсем не уверен. Ведь он может сорваться и примчаться к тебе в любую минуту.

– Я-то здесь при чём? Я даже не звоню ему! Где эти проклятые негативы? Отдай их мне!

Но Володя лишь оскалился в ответ. В его лице появилось что-то мрачное и устрашающее. Глядя на него, Лариса ясно поняла, что отныне этот человек будет преследовать её.

– Чего ты хочешь?

Он пожал плечами. Он сам не знал, чего он добивался. Он не хотел ничего конкретного, ему нравилось быть в положении властелина, нравилось видеть неуверенность в глазах стоявшей перед ним женщины, которая раньше смотрела на него свысока, выказывала презрение.

– Чего ты хочешь? Ты же должен чего-то хотеть, иначе бы не терзал меня.

– Я не знаю, милая. Я подумаю ещё.

Минула неделя. Он приехал в воскресенье и опять просидел за столом весь вечер. Бессмысленный разговор повторился и вновь закончился ничем.

– Володя, – Лариса остановила его, когда он поднялся, чтобы уйти. – Я прошу тебя, скажи прямо, чего ты хочешь.

– Ларочка, ты всегда нравилась мне, но у меня была боязнь по отношению к тебе.

– Я знаю. Ты трусил. Ты хотел меня, но боялся, что узнает Рита.

– Почему же ты не помогла мне, Лара? – его лицо сделалось необычайно серьёзным. – Зачем ты довела наши отношения до враждебных?

– Я ничего такого не сделала, – она устало закрыла глаза.

– В таком случае, Ларочка, – он оскалился, – не могла бы ты в знак мира и согласия отсосать у меня? Ты знаешь, я буквально кончаю, когда пересматриваю те фотографии. Я завидую Денису. В это невозможно поверить, но я завидую собственному сыну. Как же ему всё-таки повезло, что его половая жизнь началась с такой женщины…

Она молча приблизилась к нему, опустилась на колени, расстегнула его брюки и посмотрела наверх.

– После этого ты меня оставишь в покое?

Володя кивнул. Сверху он видел, как из его трусов выскочил налитой мускул и как женщина заглотила его кончик ртом. На её лице было написано полное равнодушие. Она двигала губами и пальцами, как заведённый механизм, до тех пор, пока его липкое семя не обрызгало ей подбородок и щёку. Нет, не этого хотелось Володе, не рабского подчинения Ларисы, а её страсти. Но, видно, в его власти было получить только это.

– Я не могу оставить тебя в покое, потому что…

Он злобно взял её за шею, нагнулся и после нескольких секунд колебания впился ртом в её губы. Женщина не ответила ему ни единым движением. Оторвавшись от неё, он вытер своё лицо ладонью и натянул брюки.

– Я не могу оставить тебя…

Лариса встала на ноги и глухо произнесла:

– Уходи.

– Конечно, конечно, ухожу… Но я загляну к тебе снова. Я буду приходить, и ты будешь делать со мной одно и то же, покуда в твоих глазах я не увижу огонь желания… Хотя бы малюсенький огонёк…

Он зло засмеялся, но его глаза остались неподвижны и тусклы. Глядя на женщину, он смотрел в действительности куда-то дальше, в бездну, в мрак.

Хлопнув дверью за Володей, Лариса рухнула на кровать. Ей хотелось кричать.

***

Через час раздался дверной звонок. Она посмотрела в дверной глазок и увидела Володю. Сердце её бешено заколотилось. Она отпрянула от двери, сжав руки в кулаки и прошептала:

– Я должна избавиться от него. Он сведёт меня с ума.

Она сказала это так, будто объясняла кому-то, невидимо стоявшему перед ней.

– Я должна избавиться от него, иначе он сведёт меня с ума. Ему нравится его положение, он наслаждается им, он уже ничуть не беспокоится о Дэне, ему просто нужна я. Не нужно ничего говорить, не нужно переубеждать меня, ничего не нужно… Я знаю, что должна избавиться от него. Но как? Я ничего такого не умею.

Она снова приблизилась к «глазку». Володя нервно расхаживал по лестничной площадке.

– Лариса, слышь, свояченица, ты дома или ушла? – Он нажал на звонок всей ладонью и долго не отпускал его, буравя квартиру пронзительным дребезжащим звуком. – Открой, дура, я всего на минуту!

Лариса плотно закрыла уши руками и побежала в дальнюю комнату.

– Я убью его! – зашептала она. – Я убью его!

В следующую секунду она успокоилась. Произнесённые слова внезапно показались ей настолько естественными и настолько разумными, что она отняла руки от ушей и приняла свободную позу.

– Я убью его, – спокойно произнесла она.

Глаза опустились к рукам, нежным женским рукам, ни разу в жизни не державшим ни пистолета, ни топора.

– Чем бы мне убить его?

Звонок в дверь оборвался, и в комнате наступила тишина. Это произошло столь внезапно, что в голове у Ларисы даже возник вопрос, а не умер ли вдруг Володя сам ни с того ни с сего, уж слишком внезапной и спокойной была тишина.

Мягко запиликал телефон. Лариса медленно повернула в нему голову, но пошла не к нему, а к входной двери. Прижавшись к «глазку», она увидела Володю с трубкой мобильного телефона в руках. Весь вид его говорил о том, что он сильно нервничал.

– Звони, звони, голубчик, – едва слышно произнесла она и стала медленно одеваться. – Что это тебя вдруг разобрало так? Неужто совсем невтерпёж стало? Ну, родственничек, придётся потерпеть. Сегодня мне уже не до гостеприимности.

Володя потоптался на лестнице ещё минут пять и решил всё-таки, что Лариса ушла из дома.

– Ладно, утром заеду и возьму, не выбросит же она его…

Услышав, как он пошёл по лестнице вниз, Лариса бесшумно отворила дверь и последовала за ним. Она не знала, как намеревалась поступить, в её голове не было никакого плана, в ней лишь клокотала холодная ненависть.

Сев в машину, она поехала за ничего не подозревавшим зятем. Он вывернул на Садовое кольцо и, проехав метров триста, припарковался.

– Что это он?

Володя вышел из автомобиля и направился к стеклянному павильону.

– Курить захотел, сигареты кончились, – решила Лариса, и в эту секунду в окно её «вольво» кто-то постучал.

– Хозяйка, подбрось рублик, – к окну прижималось лохматое мужское лицо, расплющивая рыхлую щетинистую кожу щеки о стекло. – Не жидись, хозяйка.

Какая-то острая, но ещё не осознанная до конца мысль мелькнула в голове Ларисы, и она открыла дверцу машины.

– Садись рядом, – властно сказала она, – денег дам.

– Ого, – бомж неуверенно опустился на сиденье и заполнил салон густым запахом грязи и перегара, – никогда в такой мягкой не катался. Так угостишь рублишком, хозяйка?

– Угощу, даже больше дам тебе, если человека одного испугаешь как следует.

– Испугать надо? – задумался бродяга и почесал рваной рукавицей шершавый подбородок. – Испугать можно. Но ты уж червонец тогда выложи, душка. За червонец я сильно испугать могу, почти до смерти.

– До смерти? А до смерти испугать сумеешь? Совсем до смерти? – Лариса то и дело поглядывала на улицу, чтобы не упустить Володю.

– Могу и до смерти. Но ты за это мне тридцатник дай и бутылку поставь. Только тогда, может, и пугать не надо? Просто по черепу шкваркну и всё. Или тебе, хозяйка, надобно, чтобы со страхом? Ты скажи.

– Мне надо, чтобы очень быстро, – ответила Лариса, слегка улыбнувшись. – Вон тот человек. Видишь машину перед нами? Я поеду следом. Когда он остановится возле своего гаража, ты можешь сделать с ним всё, на что способно твоё воображение.

– Воображением я не богат, хозяйка.

– Тогда как попроще, – Лариса нажала на педаль. – Мне всё едино. Главное, чтобы наверняка.

– Чем же насолил он тебе, хозяйка?

– Обидел сильно.

– Такую красивую? Знать, дерьмовая у него душонка, – с чувством произнёс бомж.

Лариса приоткрыла окно, чтобы впустить свежего воздуха.

– И часто ты такие услуги оказываешь? – посмотрела она на пассажира.

– Как придётся. Чаще бывает, что воровать надо. Убиваю редко. Однажды в пьяном деле пришлось кирпичом махнуть, а два раза меня просили об этом, как вот ты сейчас. Зато после этого я сыт несколько дней. Сам-то я по молодости отсидел за убийство. Отца я зарезал. Ножом в сердце, кухонным ножом.

– Повздорили?

– Он мать избивал сильно, вот я и не удержался. Я в юности вспыльчив был до невозможности, это потом жизнь пообкатала, пообрезала норов-то. А тогда я не умел сдерживаться. Схватил нож и саданул им. Я бы в тот момент чем угодно проткнул его, вилкой ли, палкой ли обыкновенной, а то и просто пальцем горло продырявил бы.

– Не жалко было потом?

– Нет.

– А других не жалко?

– Нет. Посторонние люди, чужие, ни имени, ни лица их не знал, – бомж пошамкал гнилым ртом.

– Но что-нибудь ты чувствовал при этом?

– Один раз, когда по пьяни кирпичом ударил, чувствовал, что мне палец едва не откусили, гноился потом очень долго. А если про чувство на сердце, то ничего. Обидно немного.

– За что обидно?

– Не знаю.

– Денег мало?

– На время хватает. А так, чтобы на всю жизнь, столько всё равно не заплатят.

Володя не стал заводить машину в гараж, остановился у подъезда.

– Сейчас он уйдёт, – сказала, заволновавшись, Лариса.

– Ну, я пойду к нему, – спокойно произнёс бродяга и вышел из «вольво».

Лариса слышала, как у неё внутри возникло огромное напряжение. С каждым шагом бомжа в ней нарастало волнение, руки и ноги затряслись. Ей казалось, что Володя всё знал, что он приготовился дать отпор, что он специально остановился прикурить, дабы осмотреться, прикрывая лицо сложенными ладонями. А бомж неторопливо приближался, двигаясь косолапо и бочком. Его фигура выглядела почти бесформенной, лохматой, состоящей из сплошных складок грязной одежды. За одной ногой волочился длинный распущенный шнурок. Володя сделал две быстрые затяжки, бросил недокуренную сигарету на мокрый асфальт и шагнул к подъезду.

– Не успеет, – выдохнула Лариса, следя за неторопливым бомжом. Зубы её громко застучали.

Бродяга окликнул Володю, но тот сперва не обратил внимания на него. Затем что-то всё же заинтересовало его, и он остановился. Правая рука его вопросительно коснулась груди, будто он спрашивал: «Вы меня зовёте? Вы не ошиблись… гм, уважаемый… грязнуля?» Он явно недоумевал, однако бомж вёл себя уверенно. Он показал рукой через плечо, и Лариса съёжилась, с ужасом поняв, что бродяга говорил о ней. Володя замялся, сделал шаг вперёд, чуть наклонил голову, всматриваясь в темноту, где мутно виднелась «вольво», уточнил что-то у бомжа и пошёл рядом с ним в направлении указанной машины.

Лариса вжалась в кресло. Помимо нервической дрожи, её охватила паника. Она судорожно завела машину и включила фары. Вспыхнувший свет вылепил две фигуры в нескольких шагах от переднего бампера. Володя от неожиданности заслонился ладонью. Бомж прижался к нему и что-то сделал рукой, чего Лариса не разглядела. Она увидела лишь, как Володя дёрнулся, выгнулся животом вперёд, как бы пытаясь отстраниться от чего-то или кого-то кусающего его в спину, затем взмахнул руками, повернулся к бомжу, снова дёрнулся от невидимого Ларисе укуса, вцепился обеими руками в живот, тяжело упал на колени, дрогнув плечами.

В свете фар Лариса хорошо видела лицо бомжа. Она было серым, под правым глазом темнело большое синячное пятно, грязно-седые волосы падали на узкие прозрачные глаза. В руке бомжа мелькнул металлический стержень.

– Вот и всё, хозяйка, – постучал он в окно, – открывай.

Лариса продолжала дрожать.

– Ты бы свет выключила, слишком уж осветила ты нас, прямо театр какой-то, – бомж плюхнулся на сиденье.

– Он умер?

– Умер. Я ему почки продырявил, кишки и сердце. Он умер. С тебя, хозяйка, бутылка и тридцатник.

– Я помню.

Лариса надавила на педаль, но, проехав один квартал, остановилась.

– Он точно мёртв?

– Обижаешь, хозяйка. А то я не отличаю сено от соломы!

– Хорошо, – Лариса достала деньги, – вот возьми, здесь и на бутылку, и на всё остальное хватит.

– Щедро, – бомж с удовольствием ощупал деньги, – тут больше, чем мы договаривались, но я не откажусь. Не каждый день подваливает счастье. Благодарствую. От всей души спасибо говорю.

Некоторое время они ехали молча.

– Куда тебя довезти?

– А где подхватила, там и выбрось, коли по пути.

– Ладно. Это мне по дороге.

Она снова замолчала, затем спросила:

– А можешь ты убивать по-другому?

– Как это? Могу палкой, могу верёвкой.

– Я не это имею в виду… Ты его так быстро ударил, так неожиданно… Я растерялась, ничего не разглядела…

– А чего там разглядывать-то? Ткнул, и кончено. А тебе, хозяйка, чего надо? Может, тебе посмотреть охота? Так ты мне только скажи, я ещё кого придавлю.

– Посмотреть? – переспросила Лариса. – Посмотреть… Специально устроить… А где ты живёшь?

– Нонче холодно стало, на стройке уж не перекантуешься. А я недалеко от Зубовской в одном подвале устроился, уютно, компанейско. Сейчас вернусь, порадую мужиков выпивкой. Праздновать будем.

– Праздновать… И что же? Все вы такие?

– Какие, хозяйка?

– Все можете людей убивать?

– Кто может, кто не может. Я могу. Евграфыч может. Маринка вряд ли, хотя кто её знает, стерву? Когда жрать охота, на всё пойдёшь. Когда в семнадцатом году дворян повыпирали из России, так пришлось ведь графиням всяким на панель идти. А уж какие цацки были, чистюли и брезгули. И всё ж таки растопырились. Потому как жрать хотелось очень сильно. Это они! Это чистоплотные! А нам, бомжам, что? Мы хоть и не бессовестные, но на совесть научились не оглядываться, чтобы не тяготиться. Жизнь научила. Нужда заставила. Это ведь покуда ты, хозяйка, деньги имеешь, чтобы на таких колёсах кататься, ты не думаешь, как через год или два всё сложится.

А как прижмёт тебя однажды судьбинушка, как пристроишься рядом со мной в подвале на досочках спать, так и выбросишь многое нынешнее из головы и думать станешь иначе, совсем иначе…

Он говорил до тех пор, пока Лариса не остановила машину на Зубовской площади.

– Как тебя звать-то, бомж? – спросила она, когда он со вздохом вылез из «вольво».

– Зачем тебе? Или повидаться ещё хочешь? – улыбнулся бродяга.

– Как знать. Может, захочу, – серьёзно сказала она.

– Тогда зови Засолом.

– Засол?

– Фамилия у меня Засолов. Все величают просто Засолом. Спросишь, где Засола найти, бомжи приведут ко мне.

– Ладно, Засол, бывай здоров.

Искрятся чувства, клокочет сердце

В вестибюле ресторана «Епифан» Лисицын столкнулся с пышной дамой, бросившейся фамильярно целовать его:

– Серёжа, вы слышали новость про господина Брусова?

– Про которого из двоих?

– Про младшего, разумеется. Говорят, что он таки решил жениться.

– Умереть можно, – Лисицын состроил карикатурно-восторженную физиономию и захлопал в ладоши.

Повсюду гудели голоса, дзинькали рюмки и бокалы, басовито пульсировала музыка. Лисицын кивнул пышногрудой собеседнице, имя которой ему не удалось вспомнить, и двинулся в гущу собравшегося люда. Сергей здоровался направо и налево, отвечая неопределёнными междометиями на сыпавшиеся отовсюду приветствия. Повсюду что-то обсуждалось. Сергею всегда нравилось наблюдать затем, как велись беседы благопристойных гостей. Сказать, о чём они толковали, никогда не получалось, но ему этого и не требовалось. Его привлекал сам дух общей речи.

– Представить себе не могу, каким образом наша страна вляпалась в эту историю…

– Рыба гниёт с головы…

– В русском человеке всегда присутствовала способность здравой критики над собой…

– Давайте не будем смешивать самолюбование с самоанализом…

– Капитализм губителен для нас, у нас иная психология, иная природа…

– Не смейтесь, пожалуйста, господа, тема весьма щекотливая…

– Терпеть не могу это идиотское выражение «господа». Какие господа? Кому господа?

Сергею нравилось вслушиваться в звуки этого какофонического хора. Это – особый воздух, особый вкус. На таких сборищах непременно создаётся ощущение, что вот-вот может начаться существенный разговор, ибо слова звучат весомые, интонации выразительные. Однако одни слова перетекают в другие, так и не сложившись в действительную мысль. Воздух колышется, гудит, будто силясь закипеть, но не закипает. Сергею нравилось вслушиваться в эти звуки, но печалило, что об этих звуках надо было что-то рассказывать. Для него эти звуки были работой. Он должен был вслушиваться во всё и анализировать это всё. Такова природа журналистики.

В глубине зала Сергей заметил Артёма Шаровика.

– Здравствуй, дружок. Ты тоже решил заглянуть на огонёк?

– Это стало моей привычкой, Сергей Владимирович, – добродушно засмеялся молодой человек. – Куда мне деться от этой мишуры?

– А где Наталья?

– Она, кажется, захворала, – Артём пожал плечами.

– Кто значит «кажется»? Ты будто потерял к ней интерес? Помнится, прямо перед моим отъездом в Штаты ты намеревался чуть ли не жениться на ней.

– Сергей Владимирович, на самом деле это, как вы и угадали, было преждевременным решением. Вы были правы, говоря, что нельзя бросаться в темницу брачных уз.

– Я такого не говорил. Я не считаю, что семья – это темница. Ты уж меня не переиначивай, для этого и без тебя хватает желающих.

– Ну, извините меня, я неточно выразился. Просто мир настолько богат, настолько чудесен, я же совсем ещё молод, неопытен в любви, – Артём сделал растерянное лицо. – А этот мир полон прекрасных женщин. У меня просто разбегаются глаза.

– Прости за нескромный вопрос, но как насчёт остального? – Сергей многозначительно посмотрел на штаны Артёма и засмеялся. – Остальное тоже разбегается? Не растеряй. Так кого же ты теперь приглядел для себя?

– Балерину.

– Нехилые у тебя замашки, дружок. В прошлый раз была кинозвезда, нынче балерина, – Лисицын щёлкнул Артёма по носу. Кто же тебя приворожил на этот раз?

– Расшуганова Татьяна.

– Ба! Как же я сразу не догадался? – Сергей присвистнул от изумления.

– Вы её знаете?

– Давние знакомцы, – Лисицын направился к бару и попросил коньяку.

– Расскажите мне о ней побольше, Сергей Владимирович. Я с ней второй месяц встречаюсь… То есть вижусь, конечно, просто вижусь, разговариваю. Никакого секса. Тут дело исключительно сердечного плана, платоническое, так сказать, дело. И я всё равно в таком восторге от неё. Но вот какая штука, Сергей Владимирович, она мне жутко нравится, однако я ничего не знаю о ней. А так хочется узнать о ней побольше, всё-всё хочется знать о ней, а спросить не могу, стесняюсь. Может, вы мне расскажете о ней?

– Во-первых, дружок, тебе пора усвоить, что настоящие джентльмены о женщинах не сплетничают, во-вторых, балет – вообще очень скользкая тема…

– Балет? – послышалось сбоку. – Балет нынче… как бы это… не тот нынче балет.

– Да, – поддержал ещё один голос, – ноги у них воспитаны прилично, а танец не чувствуют. Не тот у нас нынче балет, гимнастика сплошная, никакого танца, чёрт возьми. Балет превратился в обычную гимнастику, исчезла душа, сердце покинуло балет, остались только отшлифованные классические позы… Гимнастика сплошная, а не танец…

Лисицын подхватил Артёма под локоток и увлёк прочь, но собравшиеся в кружок гости продолжали обсуждать балетную тему.

– Поверьте мне, братцы, я к балету имел прямое отношение, три года в их обществе толкался, каждый день за кулисами с фотоаппаратом туда-сюда. Уж кто-кто, а я точно знаю, как они вкалывают. Не хуже лошадей.

– Разве кто-нибудь спорит? Конечно, они вкалывают. Но и лошади вкалывают, а танцевать не умеют.

– Нет, вы не о том твердите. Дело не в том, сколько они сил кладут на своих занятиях, а дело в искусстве. Они сегодня напрочь забыли об искусстве.

– А кто о нём сегодня помнит? Назовите мне хотя бы одно имя! Что же вы молчите? Не надо отмалчиваться, вы говорите, спорьте, доказывайте!

Спор делался горячее. Артём подёргал Сергея за рукав, и тот едва не расплескал коньяк.

– Простите, Сергей Владимирович, но расскажите мне всё же о Татьяне.

– О какой?

– О Расшугановой. Она мне безумно нравится.

– Опять влюбился?

– Похоже на то, – Артём виновато опустил глаза.

– Ты её на сцене видел или в компании встретил?

– В гостях.

– Оно и видно. Танцует-то она так себе, если говорить честно, а в обычной жизни обаятельна до чёртиков. Все мужики клюют на неё. Да, на редкость приятная девчонка. Однако в тихом омуте черти водятся.

– Вы что-то конкретное имеете в виду?

– Она обожает крутить мужикам голову. Это, конечно, многим женщинам свойственно. Но ты, дружок, берегись. Если она даст тебе понять, что ты мил и хорош, ты губы-то не раскатывай, ибо её слова и улыбка ничего не значат. Это тебе не Наташа Неглинская. Я даже представить не могу, какими качествами должен обладать мужик, чтобы Тото залезла к нему в постель.

– Она таких строгих правил? – Артём вздохнул с нескрываемой грустью.

– Нет, правил она очень обычных, но если она кого-то уважает, то никогда не допускает этого человека к своему телу. У неё какая-то странная психология. Она боится потерять лицо.

– В каком смысле, Сергей Владимирович?

– Она всегда следит за собой, держит себя в руках, никогда не ошибается в том, как выгоднее повернуть голову, как лучше повести глазами, как улыбнуться. Если уж она взяла тебя за руку, то за этим движением что-то сокрыто, значит, хочет тебя чуточку прикормить, притянуть к себе, приручить. Одним словом, пластическая актриса, балерина, приученная работать выразительными жестами.

– Разве это плохо?

– Я не говорю, что это плохо. Татьяна – натура страстная, и она до ужаса боится быть застигнутой врасплох. Поэтому она ни за что не подпустит к своей кровати тех, для кого столь старательно вылепливала образ благонравной и сдержанной особы. Она знает, что в кровати она становится неуправляемой, превращается в дикую похотливую кошку, что, как ты понимаешь, не сочетается с обликом, который она кропотливо создаёт для тех, с кем хочет философствовать и разговаривать о высоких материях.

– А вы? Откуда же вы знаете это, Сергей Владимирович?

– От неё самой, дружок. Спать я с ней не спал, так как меня она причисляет к людям, с которыми она занимается исключительно интеллектуальным времяпровождением. Но так как мы знакомы с ней очень давно, она позволяет себе иногда сболтнуть то, чего не скажет никому больше.

– Быть может, мне повезёт? – Артём с надеждой посмотрел наверх, словно там лежал ответ на его вопрос.

– Если имеешь в виду постель, знай, что допущен туда ты будешь лишь в том случае, если покажешься ей непригодным для участия в светских беседах. Тогда ты будешь просто кобелём.

– Вы уж слишком категоричны, Сергей Владимирович. Неужто она… Лицо-то у неё какое, глаза чудесные, улыбка… Неужто…

– Думай, что хочешь, дружок. Это твоё право. Но раз уж ты раскрутил меня на такой разговор, помни, что я тебя предупредил. Так что выбирай, кем ты предпочтёшь быть для неё. А мне, пожалуй, пора укатывать отсюда. Ты тут занимайся своими сердечными делами, а я поеду попытаю счастья в другом месте.

– К женщине убегаете?

– Нет, не к женщине, а к настоящей богине. По крайней мере, она так выглядит.

***

Лариса остановилась посреди комнаты и уставилась пустыми глазами в потолок. На сердце лежало неведомое доселе чувство. Не страх, не грусть, не радость, но волнение, похожее на замирание в груди, когда качели начинают падать вниз сразу после стремительного взлёта. Да, именно таким чувством внезапного падения было заполнено её существо.

Вернувшись после убийства зятя домой, она увидела незнакомый портфель. Он стоял на полу под вешалкой, в самом начале коридора.

– Видно, Володька оставил его случайно, а затем вернулся. Вот почему он звонил в дверь так долго и не уходил.

Лариса открыла портфель. Внутри лежали две толстые папки с какими-то документами.

– Знать бы раньше, что тебе так сильно нужны были эти бумаги, не пришлось бы тебя убивать, сволочь такую. – Она перебрала содержимое портфеля пальцами, но настроение у неё было крайне неподходящим для того, чтобы изучать документы. Да и не было у неё в том нужды. Володя исчез из её жизни навсегда. А бумаги эти она может выбросить без колебаний, ей эти документы не нужны. Впрочем, можно и повременить.

Придя к этому выводу, она плюхнулась в глубокое кресло. Ей хотелось отдохнуть, накатила усталость, тяжесть разлилась по всему телу, приковала ноги к полу и руки – к подлокотникам.

Ветер за окном внезапно разгулялся и ударил в стекло мокрым снегом.

Лариса вздрогнула от неожиданного постороннего звука.

Она ничуть не сожалела о содеянном, и это пугало её. Зять был мёртв, и она, Лариса Львовна Губанова, была тому причиной. Но в сердце её не слышалось даже отголосков того, что можно было бы назвать угрызениями совести. Единственным, что печалило Ларису, была стремительность всего случившегося. Таким же стремительным был взрыв автомобиля на улице. Зрелище было впечатляющим, но она не была готова к нему. Сейчас, откинувшись на спинку глубокого кресла, Лариса понимала, что она не воспользовалась случаем и не использовала убийство для удовлетворения своих чувств. Конечно, она обезопасила себя от шантажа Володи, конечно, конечно, конечно… Но она могла бы не спешить и получить двойную выгоду от его кончины, если бы продумала, как убрать его со своего пути, накормив при этом дремавшее в ней чудовище, столь голодное до острых впечатлений. Убийство подходило для этого самым лучшим образом. Но теперь Володя был уже мёртв, дело было сделано… Разве что…

– Я же на самом деле не настолько невменяемая, – проговорила она, глядя в потолок, – я же не настолько больная, чтобы уничтожать людей ради собственного удовольствия.

Сказав это, она снова вздрогнула. Вздрогнула от страха, от промелькнувшего внутреннего несогласия с только что сказанным.

Не больна? А если всё-таки больна? Если всё-таки больна настолько, чтобы убивать и наслаждаться чужой смертью?

Она зажмурилась. Перед глазами соткалась в пространстве фигура зятя. Отчётливо, как наяву, Лариса увидела его удивлённые глаза в ярком свете фар, сжавшиеся до размеров булавочной головки тёмные зрачки. Володя шагнул к ней, приоткрыл рот, готовый спросить что-то, между потрескавшимися губами мелькнули белые зубы, тонко натянулась слюна. Из-за его плеча выросла мохнатая голова Засола, жирно шевельнулись грязные заросли бороды и усов, кожа лица сморщилась, подчиняясь импульсу сосредоточенной руки с зажатой металлической заточкой. Володя вытаращил глаза и слегка повернул голову к Засолу…

Зачем он отвернулся? Зачем отвёл взор от Ларисы?

Она нервно заёрзала на месте. Если бы он продолжал смотреть на неё, если бы пристально, если бы не теряя связь с её глазами. Нет, этим случайным событием невозможно насладиться. Это не для того, чтобы накормить внутреннее чудовище. Это вовсе не зрелище…

Прозвучал звонок.

– Кто это может быть? – Лариса сжалась в комок. – Неужели всё происходит так быстро? Неужели это приехали за мной? Разумеется, я же ничего не предусмотрела, посадила в машину этого бомжа у всех на глазах, его видели, его знают… Мою машину запомнили… Дура я, последняя дура…

Она заметалась по комнате, подбежала к двери, несколько раз посмотрела в «глазок», но так и не поняла, кто стоял снаружи. Лицо мужчины казалось ей знакомым, но она никак не могла собрать свои мысли воедино и понять, кто пришёл к ней и как было его имя. Но она его знала. Она знала, но не в силах была сообразить.

– Надо непременно взять себя в руки. Неужели я так плоха?

На лестничной клетке стоял Сергей Лисицын.

Некоторое время он слышал, как Лариса ходила по коридору, приближалась и снова отступала, в «глазке» мелькала тень, указывая на то, что хозяйка смотрела на гостя, хоть и не отзывалась. Лисицыну очень не хотелось уезжать, так как машину он оставил дома, отправляясь в «Епифан» и понимая, что там непременно придётся выпить, и до Барыковского переулка он добрался на частнике. Стоя перед закрытой дверью, Сергей пытался понять, зачем он приехал к незнакомой женщине, с какой стати он вдруг вспомнил про Ларису, с которой виделся всего один раз и не был знаком должным образом. Да и не открывала она ему явно по той причине, что не могла признать его.

– Лариса, вы меня, должно быть, забыли, – послышался громкий голос в динамике. – Меня зовут Лисицын Сергей. Помните, я вас подвозил как-то раз, вы пригласили меня на кофе. Вот я и заявился, простите, что без предупреждения… Ехал мимо…

Дверь распахнулась.

Лариса предстала перед Лисицыным взволнованной, напряжённой до крайности.

– Похоже, я совсем некстати, – Лисицын развёл руками и неохотно повернулся, чтобы уйти.

– Нет, останьтесь, входите, пожалуйста, – Лариса протянула руку, – вы очень даже вовремя. Мне нужно чьё-нибудь общество.

– Тогда я рад, что заявился в нужную минуту. Просто вы так долго не отпирали, хотя я слышал ваше движение, что я решил уже уходить. Вы знаете, я сбежал с одной презентации и поехал к вам. И вовсе я не случайно, а вполне даже специально заехал сюда. Почему-то вспомнились вы мне, Лариса, и я набрался наглости.

– Очень хорошо, что вы зашли, раздевайтесь…

Она улыбнулась, и Лисицын увидел, что она в действительности была довольна его появлением. Может быть, она также обрадовалась бы любому другому гостю, но это было неважно. Сергея не выставили за дверь, и он был вполне удовлетворён.

– Вы чем-то расстроены? – спросил он, снимая обувь.

– Нет. Проходите и устраивайтесь, – она приблизилась к нему, неуверенно положила руку ему на грудь. – Вы очень даже вовремя, Серёжа, вы даже не представляете, как мне сейчас нужно с кем-нибудь поговорить.

– О чём?

– Ни о чём. Просто поговорить. Просто чей-нибудь голос, живой голос. Хотите выпить? У меня есть в заначке водка, джин и вроде бы даже коньяк. Давайте выпьем.

Она выставила на стол все бутылки.

– Давайте напьёмся с вами, вы не против? – она снова положила руку ему на грудь.

– Давайте, – кивнул он. – Только я-то уже изрядно принял, я же из «Епифана» еду.

– Ну и пусть. Пусть вы будете совсем пьяным. Я оставлю вас ночевать на диване.

– А где же водка?

– Вот.

– Это текила, а не водка.

– Разница не велика, – махнула рукой Лариса.

– Текилу делают из агавы, а водку – из зерна. Но вы правы, разница не велика, – Сергей устроился за столом, – все спиртные напитки имеют одно и то же лицо, а отличия их – не более чем макияж.

– То есть вы не делаете большого различия между дорогими и дешёвыми напитками?

– Суть их всех – хмель в голове, а уж дешёвый это хмель или дорогой, это вопрос другой. Автомобиль есть средство передвижения, а алкоголь есть средство опьянения… Впрочем, это всё не имеет сейчас никакого значения.

– А что имеет значение?

– То, что я сейчас нахожусь в вашем доме, Лариса. Я вижу ваши глаза, слышу ваш голос. Мне хотелось этого сегодня, потому я и приехал к вам. А то, что вы предложили мне свой диван, делает меня полностью счастливым на данный момент, так как освобождает от необходимости переться домой в такую мерзкую погоду.

Она улыбнулась, её лицо просветлело.

– Вас никто не ждёт дома?

– Нет, – покачал он головой, – я убеждённый холостяк и убеждённый бабник.

– Расскажите мне о себе, Сергей, – она хотела отвлечься.

– Что именно? Что вас интересует?

Она пожала плечами в ответ.

– Ну, тогда так, – он наполнил две рюмки текилой, – для начала мы выпьем за наше знакомство и перейдём на «ты». Я обожаю переходить на «ты». Есть в этом какая-то гипнотическая прелесть, в одно мгновение люди вдруг превращаются из посторонних и холодных друг для друга людей в достаточно близких, пусть даже совершенно не знающих друг друга, но всё же сблизившихся до поцелуя.

– Вполне может быть, что в этом есть прелесть.

Они опорожнили рюмки, и Сергей поманил Ларису к себе.

– Прошу на поцелуй, барышня.

Она улыбнулась и подставила свои губы.

– Теперь рассказывай.

– Значит, про меня что-нибудь? – Сергей задумался. – При первом обозрении я не обнаруживаю ничего, что могло бы привлечь ко мне твоё внимание. Похвастать особенно нечем. Родился в Москве, вырос за границей при родителях – они были в длительной командировке.

– И что же дальше? – спросила Лариса, наполняя рюмки.

– Дальше был интернат, три года интерната. Кровавые драки на заднем дворе школы, знакомство с проститутками, мелкие кражи, жестокие наказания за них.

– Ты воровал?

– Воровал. Брал какую-то чепуху, сейчас и не вспомню.

– И всё же, что ты крал?

– Тебе правда любопытно? Я крал кассеты для магнитофона, фотокарточки с голыми девицами, журналы с портретами музыкантов, книжки из библиотеки тырил.

– Книжки? – удивилась Лариса.

– Да. Про индейцев.

– А я воровала у матери деньги, – сказала Лариса. – Нагло воровала, иногда половину кошелька вытаскивала.

– Неужели мать не замечала пропажи? – удивился Лисицын.

– Замечала. Пару раз отлупила меня по лицу, но я так и не призналась. Она требовала, чтобы моя сестра рассказала ей, куда я прятала украденные деньги, но Ритка молчала, как партизан.

– У тебя есть сестра?

– Да, на четыре года младше меня.

– А тебе сколько? – Сергей прищурился, предвидя, что Лариса начнёт кривиться, не желая открывать возраст, но она ответила сразу:

– Мне исполнилось сорок.

– Не может быть, – он был искренне удивлён.

Глядя на Ларису, он ни за что не сказал бы, что она была на пять лет старше его.

– Ты потрясающе выглядишь, – он взял её руку и нежно поцеловал кончики пальцев, – преклоняю перед тобой голову.

– Преклоняй, – она театрально указала рукой перед собой.

Лисицын немедленно бросился со стула вниз, упал на колени и размашисто ткнулся головой о пол. Приподняв голову, он взглянул на женщину исподлобья.

– Ноги разрешишь поцеловать?

– Разрешу, – она сбросила тапочки, но Сергей отрицательно покачал головой.

– Так не пойдёт, – произнёс он заметно заплетающимся языком. – Я прошу ноги, а не чулки. Сбрасывай это барахло, я сквозь тряпки не целуюсь.

Лариса смотрела на него несколько секунд, затем приняла решение и поднялась. Завернув подол юбки, она показала Лисицыну верх своих ног.

– Я в колготках.

– Значит, скидывай колготки, – засмеялся он, грозя пальцем, – иначе не буду целовать ноги.

Она неторопливо, поигрывая бёдрами, принялась снимать колготки. Большие пальцы зацепили краешек тонких трусиков и потянули их вниз.

– Это ошибка, – кокетливо улыбнулась она, – ты же просил колготки.

– Ну…

– Баранки гну! – она переступила с ноги на ногу, освобождаясь от колготок, как змея от старой чешуи. – Можешь целовать.

Сергей положил руки на холодные женские ноги. Сколько разных ног видел он за свою жизнь, перед сколькими он склонял голову в искреннем порыве. Нет, пожалуй, таких ему видеть и трогать не приходилось. Лариса была совершенна. Он осторожно провёл ладонями по нежной коже с нарисованными голубыми прожилками.

– Чудесное творение… У тебя красивые пальцы…

Он прикоснулся к ним губами, и она засмеялась.

– Щекотно!

– У тебя всё красивое, Лариса. Мне даже жутковато. Индейцы обязательно сказали бы, что в тебе живёт вакан.

– Что это такое?

– Вакан это то, что не поддаётся осознанию, что превыше человеческого разума, то есть чудо, – задумчиво ответил Сергей.

– Значит, ты увлекаешься краснокожими?

– Увлекаюсь? Да, можно сказать и так. Этим летом мне посчастливилось.

– В каком смысле?

– Я попал на Пляску Солнца, – Лисицын вернулся на стул.

– Что такое Пляска Солнца?

– Это грандиозное действо. Древний праздник степных индейцев. Священная церемония. Люди собираются вместе для того, чтобы принести себя в жертву.

– То есть как? Они убивают себя? – Глаза женщины вспыхнули. – В наше-то время?

– Нет, не убивают. Они танцуют, поют песни, произносят молитвы. Но, помимо этого, многие привязывают себя к священному столбу. Точнее сказать, не привязывают… Танцоры прокалывают свои груди, просовывают под кожу палочки и привязывают к этим палочкам ремни. Другой конец этих ремней прицеплен к верхушке шеста, вокруг которого им предстоит танцевать. Таким образом, ремни связывают танцоров со столбом. Малейшее движение приводит к тому, что продетые сквозь грудные мышцы палочки теребят рану и заставляют литься кровь. Во время танца участники не просто шевелятся, но отклоняются всем корпусом назад, насколько позволяют им ремни. При этом грудные мышцы оттягиваются ремнями неимоверно. Кажется, что они вот-вот лопнут. Я никогда не думал, что кожа на груди столь крепка, что может выдержать человеческий вес. Процедура очень болезненная. В конце концов они должны рывком освободиться от ремней. Случается, что человек сам не может освободиться, то ли он ослаб за время пляски, то ли кожа у него чересчур крепкая, одним словом, не получается у него. Тогда на спину ему прыгает кто-нибудь из друзей, и они уже двойным весом натягивают ремень. Тут уж никакая кожа не выдерживает.

– Всё небось кровью залито?

– Не так сильно, как ожидаешь, хотя грудь, конечно, у каждого в крови. Шрамы от Пляски Солнца остаются навсегда. Это уважаемые шрамы, их ни с чем не перепутать.

– Ничего себе праздничек.

– Да уж, это всем праздникам праздник, – согласился Лисицын. – На него не всегда попасть можно. Чаще всего такие пляски проходят подальше от посторонних глаз, но есть и такие, куда туристов допускают. Я попал именно на такую Пляску Солнца.

– Зрелищно, судя по твоим словам, – Лариса опустила веки, будто пытаясь представить картину только что услышанного.

– Ты любишь зрелища?

– К сожалению, люблю, – она внезапно помрачнела.

– Почему «к сожалению»? – Лисицын придвинул стул поближе к собеседнице. – Тебе кажется, что это неправильно? Что в этом постыдного?

– Постыдного ничего.

– Тогда в чём дело? Почему ты расстроилась?

– Потому что я слишком люблю зрелища. Я езжу по всему миру в поисках зрелищ, в поисках ощущений. И теперь я уже не справляюсь с этой жаждой. Я не могу утолить её. Мне мало, мне мало! Мне хочется больше и больше! Я хочу попасть в цирк Древнего Рима, чтобы увидеть там гладиаторские бои, увидеть кровь, услышать вопли многотысячной толпы…

Она схватила бутылку и сделала несколько больших глотков прямо из горла.

– Я знаю, что ты любишь такие вещи, – спокойно сказал Лисицын. – Я видел тебя на фотографии, которую сделали во время пожара в центре города. Ты там стоишь и смотришь, зачарованная огнём.

– После этого пожара мне подумалось, почему я не Нерон… И мне стало страшно, Серёжа, – она протянула к нему руки, – а сегодня…

– Успокойся, что с тобой? Что-нибудь стряслось? Ты чем-то огорчена, я вижу. Расскажи мне, в чём дело.

– Нет, я не могу, я не хочу… – она затряслась всем телом.

– Ладно, успокойся. Давай я уложу тебя спать.

– Я не желаю спать, я не усну. Расскажи что-нибудь ещё… Нет, лучше поцелуй меня… Нет, сперва отключи телефон. Не хочу никого слышать, ни с кем разговаривать… Теперь подойди ко мне. Поцелуй меня быстрее…

Прорвавшийся за окном снегопад бросался на стекло под завывание ветра. Краем глаза Лариса видела окно, и ей казалось, что снег вылепил на стекле очертания человека, похожего на Володю. Конечно, этого не могло быть, этого никак не могло быть, но Лариса задрожала ещё сильнее от пронзившего её ужаса.

Мир, всё из чего состоял мир, каждая его клеточка, любимая, благоухающая клеточка – всё надулось, наполнилось изнутри напряжением и вот-вот могло лопнуть, разбрызгав повсюду огонь и лёд. Мир пошёл кувырком. Требовалась немыслимая сила, чтобы удержать его, вернуть в нормальное положение, в нормальный ритм. В противном случае он грозил раздавить Ларису взвившимся молотом, который она не видела, но ощущала.

***

Было совсем рано, за окном висела тёмно-синяя утренняя тишина, когда Сергей выбрался из-под одеяла и направился к телефону, намереваясь позвонить Артёму. Но едва он надавил на кнопку, которую отключил накануне по просьбе Ларисы, раздался звонок. Он взял трубку, но не рискнул ответить, не зная заведённого в доме порядка и боясь поставить Ларису в неловкое положение мало ли как она преподносила себя другим.

– Ларис, телефон, – он поднёс трубку к ней.

– Алло? Да, Ритуля, – она говорила вяло, продолжая пребывать в состоянии дремоты. – Что? Я не понимаю тебя, повтори… Что там у тебя стряслось? Володя?.. Как ты сказала? Убит?..

Она скосила глаза на Сергея. Глаза были огромные, настороженные.

– Я скоро приеду к тебе… Ритка, ты меня слышишь? Телефон? Да, он выключен был, у меня гость ночевал…

Бросив трубку, Лариса села на кровати, согнув колени и положив на них голову.

– У моей сестры погиб муж.

– Тебе надо ехать туда?

– Она говорит, что сейчас не нужно, тело в морге. Но как же я оставлю её одну?

– Разумеется. Может, тебя подвезти?

Она взглянула на него, подумала с минуту и кивнула. Она выглядела усталой, но спокойной. Она ни о чём не сожалела. Единственное, почему она согласилась на предложение Сергея, была её «вольво» – лучше было не приезжать туда сразу на этой машине. Мало ли что.

– Будем собираться? – спросил Лисицын, натягивая трусы.

– Сначала выпьем кофе.

– Если только у тебя есть в зёрнах. Я растворимый не признаю.

– Есть у меня и в зёрнах, – вдохнула она и легла в постель.

Сергей присел рядом.

– Тебе дурно?

– Нет, – она едва заметно покачала головой.

Она скользнула рукой вниз по телу. Её тело выглядело изысканной мраморной статуей, в которую вдохнули жизнь. Всё в ней было словно выверенным до миллиметра, нигде ничего лишнего, ни единой складки, ни единого грамма. Ей не могло быть сорок лет, и она не могла быть человеком. Люди такими не бывают. Лисицын вздохнул, глядя на неё. Она слегка повернула голову, скосила на него глаза.

– Я понравилась тебе? – спросила она с отчаянием, неизвестно откуда пришедшим.

– Ты не можешь не понравиться, но ты не можешь и нравиться. Я смотрю на тебя сейчас, и понимаю, что сейчас ты мне нравишься. Как картина. Но я прикасаюсь к тебе, и ты перестаёшь быть картиной. Сейчас у меня замирает сердце и перехватывает дыхание, но когда я трогаю тебя, у меня встаёт член… Мне хочется любоваться тобой. По-моему, это может длиться вечность, никогда не наскучит. Но тебя нельзя трогать.

– Я так не могу, – тихо ответила Лариса, – я хочу ощупать руками всё, что мне нравится. Когда же я перестаю наслаждаться только глазами, я хочу всё это потрогать, затем мне хочется всё проглотить, сожрать, измельчить зубами и превратить в часть меня самой, чтобы не разлучаться с этой красотой… Я очень несчастна, Серёжа, я не умею наслаждаться жизнью, я не умею любить…

Мне было очень хорошо с тобой, но это никогда не повторится потому, что во второй раз мне будет этого уже мало…

Она раздвинула свои красивые ноги, словно дразня Лисицына, и он отвернулся.

– Может, мне лучше уйти?

– Ты обещал отвезти меня к Рите. Но больше ты ко мне не приходи.

Помолчав, она добавила:

– Если хочешь, я сделаю тебе ещё приятно… ртом… Но ты в меня не входи…

– Спасибо, давай лучше собираться…

– Прости меня, не обижайся, у меня что-то не в порядке с нервами, – она перекатилась на кровати и обняла его за талию.

– Я всё понимаю…

Любовь – это обмен прихотями

Борис Борисович Брусов умилённо покачал головой, разглядывая коньяк на свет, в то время как Артём Шаровик с любопытством смотрел на его лицо. Ему нравился этот добродушный старикан, млевший от всего изящного и производивший впечатление безобидного седовласого существа. Но он слышал, что Брусов был не так прост, как казался. О нём говорили, что он был вершиной одной из так называемых финансовых пирамид, которые с лёгкостью создавались и с такой же лёгкостью исчезали вместе с деньгами вкладчиков, чтобы возникнуть опять под новым именем и повторить всё заново. Однако Брусов никогда не возглавлял официально ни одну из тех пирамид. Он был пенсионером, жил в просторной квартире из трёх комнат, квартире, безусловно, изящной во всех отношениях, но вовсе не шикарной. Зато множество московских особняков, принадлежащих, как утверждали документы, самым разным организациям (в том числе и музеям), к которым Брусов не имел ни малейшего отношения, встречали Бориса Борисовича, как встречают только своего подлинного хозяина.

Артём осмотрелся.

В особняке, где собрались на приём блистательные гости, отныне должна была располагаться картинная галерея. Вдоль стен, покрытых лепниной и мозаикой девятнадцатого века, стояли обтянутые серой тканью стенды с громадными фотографиями, выполненными в чёрно-белых тонах. Яркие наряды собравшихся людей, густые краски на губах и глазах, сверкающие драгоценности, искрящиеся хрустальные бокалы – всё это сочно выделялось на фоне чёрно-белых фотографических форм.

Артём увидел Татьяну Расшуганову сразу. Рядом с ней находился Лисицын. Артём прекрасно знал, что Сергей всегда пользовался успехом у женщин, и потому немного ревновал Татьяну к Лисицыну. С каждым днём тлеющий в его сердце огонь обещал перерасти в пылкую влюблённость.

Татьяна давно уже стала частью сверкающего богемного мира, добилась той особой известности, когда имя не мелькает на страницах столичной хроники, но знакомо почти всем слоям светского общества. Изящная и поэтичная от природы, она любила роскошь и всё, что ей сопутствовало, жадно стремилась ко всему, что красиво и незаурядно. Будучи солисткой Большого театра, она привыкла к вниманию публики и направляла всё своё актёрское мастерство на то, чтобы нравиться. Она блистала умом, не переносила на дух глупцов и открыто высказывала им своё презрение, каков бы ни был их возраст и титул.

На этом приёме она появилась в сопровождении Николая Брусова, сына Бориса Борисовича. Николай изнывал той любовью к ней, которая мучает почти незаметно, но беспрестанно, вынуждая то и дело возвращаться мысленно к Тото (так она позволяла называть себя близким знакомым). На днях он сделал ей предложение, но она не ответила ему, обещав подумать неделю-другую. Она встречалась с Николаем регулярно и вела себя на людях так, как должна вести себя благопристойная невеста, однако в этот раз, едва войдя в двери, Татьяна выпорхнула из его рук и невесомо полетела сквозь толпу, обмениваясь приветствиями направо и налево, в конце концов остановившись перед Лисицыным, с которым не виделась более полугода.

– Тото, – он едва заметно потянулся к ней за поцелуем, – ты успеваешь бывать повсюду.

– Я соскучилась по тебе, – она прислонилась щекой к его щеке и чмокнула губами возле его уха.

– Ты стала целоваться, как истинная светская львица, – заметил Лисицын.

– В каком смысле?

– Ты целуешься, не целуясь. Просто приближаешь голову и чмокаешь воздух, как все они, – он повёл глазами по сторонам. Они подбегают друг к другу и начинают лопотать: «Дорогая, как я счастлива!» – «Ты очаровательна, душечка!» – «Ах, ну что за прелесть твои брильянтики!»

– Неужели я похожа на них? – она скромно сложила губки бантиком.

– Конечно, ты на них не похожа, Тото, ты гораздо…

– Гораздо что?

– Гораздо милее… Поверишь ли, но я помню вкус твоих губ… Настоящий вкус…

– Это было давно, Серёжа, – шепнула она. – Это было так давно, что этого, можно сказать, вовсе и не было…

За её спиной появился высокий мужчина. Это был Николай Брусов.

– Тото, я тебя потерял! – его голос звучал строго.

– Извини, что я сбежала, – она всплеснула руками и состроила невинное выражение. – Позволь представить тебе Сергея Лисицына.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Мы знакомы, – произнесли они в один голос и засмеялись.

В дальнем углу зала собралась небольшая толпа, все вслушивались в голос Бориса Борисовича. Между гостями ловко скользили девушки с круглыми подносами. Они были одеты в строгие чёрные костюмы, двигались плавно, никого не задевая, улыбчиво заглядывая каждому в глаза. Приблизившись, Лисицын увидел Артёма, и тот шагнул к нему.

– Сергей Владимирович, я видел, что вы разговаривали с Татьяной.

– Что с того? Ты ревнуешь?

– Я ревную, – кивнул Артём. – Кроме того, мне тоже надо с ней встретиться. Я ей деньги обещал.

– Что? – остановился Лисицын. – Какие деньги? О чём речь?

– Сергей Владимирович, ничего страшного. Поверьте, я лишь хотел проявить себя мужчиной… Позаботиться… знаете ли…

– Ну и как? Сколько ты пообещал ей?

– Три тысячи зелёных…

– Идиот, – Лисицын постучал Артёма по лбу. – На кой чёрт они ей сдались?

– Видите ли, у неё есть брат. Этот брат попал в неприятность.

– Что за неприятность?

– Этого я, Сергей Владимирович, знать не знаю. Но ей нужны деньги…

Лисицын поморщился. Два года назад Олег Расшуганов, брат Татьяны, действительно попал в крупную переделку, стал наркоманом. Сергей узнал об этом от самой Тани. Но всё осталось далеко в прошлом, Таня давно не вспоминала о брате, даже не упоминала его имени. Лисицын не интересовался его судьбой, но был уверен, что Олег, скорее всего, погиб каким-то образом, как часто случается с кончеными наркоманами… Оказывается, вовсе не погиб и снова влип в грязную историю…

– Она прямо так и сказала, что ей нужны деньги для брата? – не поверил Сергей словам Артёма.

– Нет, она даже и не говорила прямым текстом, что ей деньги нужны, – Артём почесал затылок. – Но я понял… Не дурак же я в самом деле. Я чувствую интонации… А она так сказала… Одним словом, я предложил ей денег, спросил, какая сумма ей нужна…

Лисицын хорошо знал Таню и усомнился в том, что она, гордая и самодостаточная, могла обратиться за деньгами к недавнему знакомому; и уж тем более не могла ни с того ни с сего поведать о страшных неприятностях своего брата. Это несколько насторожило Сергея.

– Значит, ей нужны деньги, и ты оказался в первых рядах, кто посулил ей помощь.

– Сергей Владимирович, вы поймите меня, она же такая…

– Ты уже дал ей что-нибудь?

– Я отдал ей две тысячи. У меня было отложено на кой-какую покупку. Третью тысячу я хотел у вас одолжить.

– Шиш тебе с маслом. Ты своих денег в глаза не увидишь, это во-первых. А во-вторых, её брата ты тем самым не спасёшь, а лишь отодвинешь его смерть ненадолго. Я не знаком с Олегом, но слышал о нём от Тото. Он превратился в полный нуль, а был отличным музыкантом. Ему бессмысленно помогать.

– Почему же?

– Он снова вляпается в историю, как только почувствует, что нож от его горла чуточку отодвинулся. Тото прекрасно это понимает. Впрочем, она сильно любит брата. Возможно, это её единственная искренняя любовь… Но я не намерен помогать в этом. Кроме того, я никогда не даю в долг. И тебе не советую.

– Почему вы говорите, что я не увижу этих денег? Вы намекаете на то, что она не слишком порядочна в этом отношении? – Артём расстроился и не пытался скрыть своих чувств. – Вы же сами рассказывали мне, что Татьяна – очаровательный человек.

– Очаровательный. Она очаровывает всех и вовсю пользуется своим очарованием. Все выстраиваются в очередь, чтобы иметь возможность проявить свою готовность служить ей. Но я люблю, чтобы отношения были честными.

– Но разве она…

– Нет, она тебя не подставит, не будет рассказывать о твоей наивности, может быть, даже наоборот. Но ты останешься с носом. Это у неё в крови. В своё время, когда она ещё училась в школе, кто-то одолжил ей на поездку купальник для репетиций. Она его взяла. Заметь, что она ничего не воровала, но по возвращении она его не вернула. Повсюду она утверждала, что ей его подарили. Шум был, но все скоро забыли об этой мелочной истории, Тото очень легко, без малейшего труда расположила к себе всех сомневавшихся в её честности своей обворожительной улыбкой.

– Вы тоже верите, что она может не вернуть что-то?

– Я знаю это. На себе испытал. Книги давал ей и деньги тоже, правда, небольшие суммы… Ерунда, конечно, но в голове остаётся, накапливается…

– Как же так? Она же… Я бы никогда не подумал…

– Я уверен, дружок, что она и сама не думает, что ворует, – успокаивающе похлопал Сергей по плечу своего друга. – Просто она искренне считает, что ей все приносят всё в качестве подарка. Наверное, она права в чём-то.

– В чём же? – совсем упавшим голосом спросил Артём.

– В том, что дураков надо доить. Если у мужиков отвисает челюсть при появлении этой девчонки, если они готовы усыпать её дорогу цветами, то почему она должна отказывать им в этой глупости. Она же никого не принуждает. А то, что с неё никто не потребовал ни разу ничего обратно, так это не её проблема.

– И как же мне теперь быть? Деньги-то я уже дал ей.

– Спросишь назад, как вы условились.

– А мы никак не условились.

– Ну и дурак.

– И всё же я обещал ей, я должен достать недостающую сумму, – стиснул кулаки Артём.

– Я тебе не дам, так что на меня не рассчитывай, благородный сэр рыцарь. Что же касается денег, то у неё есть такие приятели, которым ничего не стоит такой суммой задницу подтереть и не заметить отсутствия этих денег. Вон сейчас возле неё увивается сын Брусова, это не мелкая сошка, а птица с широким размахом крыльев. Почему ты думаешь, что она у него не возьмёт нужную сумму?

– Почему?

– Ей не интересно одалживаться у него. Ей нужны люди помельче, чтобы они ощущали себя, как ты, героями, настоящими мужчинами, чтобы отрывали эти деньги от сердца. Ей нужно, чтобы всё было по-настоящему, а не между прочим… А теперь пошли в машину, я тебя подброшу.

– Спасибо, Сергей Владимирович, я останусь тут ещё ненадолго.

Лисицын пожал плечами:

– Оставайся хоть до утра, но помни, что у нас завтра большая чистка у главного.

Итак, она звалась Татьяной

Все считали Татьяну Расшуганову ласковым мышонком, существом нежным и ранимым. Редкий человек знал о невероятных душевных и физических силах, которые она растратила, взбираясь на вершину театральной славы, и которые продолжала тратить, чтобы выглядеть лёгкой, невесомой и беззаботной.

Она жила в окружении множества знакомых, всех, с кем общалась, старалась называть друзьями, спешила не упустить ничего и страшно переживала из-за малейших неприятностей. Однако чувства свои она прятала настолько умело, что никто даже не догадывался о её печалях. Это кажущееся благополучие породило множество завистниц, они распускали всевозможные ядовитые слухи о Татьяне, пытаясь досадить ей, но никому из них не удавалось злорадно потереть руки – Татьяна продолжала улыбаться и порхать. Лишь оставаясь наедине с собой, она падала на кровать лицом вниз и лежала неподвижно не менее часа. От огромной физической нагрузки у неё ныли голеностопы и спина. У неё кружилась голова. У неё щемило сердце.

Её отец ушёл из семьи лет пять тому назад, и мать быстро превратилась в существо невзрачное, можно даже сказать, отталкивающее. Татьяна перестала приглашать в дом подруг. Она стыдилась внешнего вида своей матери, её поведения, однако повсюду расхваливала её, представляя женщиной необыкновенно интересной:

– Она такая у меня забавная, такая шалунья, ведёт себя прямо как семнадцатилетняя! Не поверите, я за ней угнаться не могу, такая у меня мамулька прыткая. Везде успевает побывать, со всеми знакомится, от мужчин отбоя нет.

Татьяна рисовала её такой, какой хотела видеть и какой старалась быть сама. Но об этом не знал никто. Об этом не знал даже Сергей Лисицын, тесной дружбой с которым Таня очень дорожила. Ему единственному она доверяла то, чем не делилась ни с кем. Именно Сергею она рассказала о своём брате года два назад.

– Олег у меня очень талантливый, – начала она грустно.

– Как-то ты слишком заупокойно говоришь, – заметил он.

– Так получается, Серёж. Я не могу об этом говорить бодро, просто не могу. Ты же мне друг, не так ли? Я могу быть с тобой совершенно откровенной?

– Можешь, Тото, можешь. Только я никогда не поверю, что ты позволишь себе быть совершенно откровенной. Не той ты породы, девочка. У тебя болезнь, которая называется «привиралка».

– Тем не менее, Серёж, про Олега я тебе честно скажу. Мне нужно с кем-нибудь поделиться. Видишь ли, он был музыкантом, талантливым музыкантом. Его, конечно, не все понимали, музыка не всем приходилась по вкусу, но не в этом дело. Я не о музыке и не о таланте хочу тебе сказать. Он попал в дурацкую историю, в гадкую историю.

– С бандитами связался?

– С наркотиками. Но не просто связался… Тут всё сложнее, Серёж, гораздо сложнее… Он был влюблён в одну женщину. Она значительно старше его, но очень хороша собой.

– Лучше тебя, Тото? – недоверчиво покачал головой Лисицын.

– Лучше. И не просто лучше, а до головокружения, до спазма в горле хороша.

– Если уж ты такое признаёшь, то она должна быть очень выразительна, – сказал Сергей.

– Я спокойно отношусь к женской красоте, – продолжила Таня, – но когда я видела Ларису, у меня начинало сосать под ложечкой, я чувствовала, что мне хочется стать лесбиянкой и лечь с этой женщиной в постель.

– Сильно! Хотел бы я познакомиться с этой Ларисой.

– Не советую, – Таня нахмурилась. – Я никому не посоветую встретиться с ней и тем более стать её любовником. Мой брат просто сошёл с ума на этой почве.

– Почему?

– Однажды она вдруг заявила, что больше не желает иметь с ним дела. Налюбились, мол, и хватит. Я могу её понять, у неё был муж, плохая или неплохая, но семья. Возможно, она решила вернуться к мужу после Олега. Это меня совершенно не интересует. Но дело в том, что Олег потерял после этого покой. Сначала у него всё вылилось в музыку, первые два месяца он сочинял такие песни, от которых рыдать хотелось. Затем музыка кончилась, он весь потух, начал пить. То и дело он звонил Ларисе, просил о встрече, унижался. Она отказывала ему, даже сказала, что найдёт способ разделаться с ним, если он не отстанет.

– Пожалуй, она имела на это право. Думаю, что тебе тоже не понравилось бы, если бы тебя одолевал бывший любовник! – Сергей замолчал, ожидая продолжения.

– Я тоже так думала. Я пробовала объяснить это Олегу, но он не желал слушать. Затем он куда-то пропал, я не слышала о нём почти полгода. Когда же он появился, я едва узнала его. Весь чёрный, круги под глазами, худой, зубы грязные, руки в синяках.

– Наркотики?

– Да, наркотики. Я отправила его лечиться, но я же не могла следить за ним, как нянька. У меня постоянные гастроли, иногда по три или четыре месяца. Деньги у меня были, контракты хорошие, да и мужики вокруг меня все готовы раскошелиться, едва я попрошу их. Одним словом, я была уверена в том, что Олег встанет на ноги и всё образуется. Так оно и получилось. Но ненадолго, как выяснилось позже. Когда я вернулась из очередной поездки, мой брат опять был невменяем, только на этот раз всё зашло гораздо дальше.

– То есть?

– Он признался мне, что опять разговаривал с Ларисой, даже видел её один раз, опять умолял её вернуться и всё такое. В конце концов, он объявил ей, что убьёт себя, если она не встретится с ним. Разумеется, она не испугалась, какое ей до него дело? Тогда Олег сказал, что убьёт кого-нибудь, чтоб заставить её прислушаться к нему.

– Надеюсь, он шутил.

– Если бы шутил, Серёж, я бы не была так подавлена. В том-то и дело, что он не шутил. Как-то он пришёл ко мне, глаза навыкате, губы трясутся, весь грязный. И всё бормотал, что убил кого-то. Мне просто дурно сделалось. Это ведь мой брат! Но выведать у него я не смогла ничего.

– Круто завернулось.

– Ужасно. Но разве он виноват? Разве он отвечает за свои поступки, когда уколется? – Таня взяла Лисицына за руку.

– Кто же виноват, если не он?

– Серёжа, я не знаю, что мне делать.

– Давно эта история стряслась?

– На днях.

– Где сейчас твой брат? – спросил Лисицын.

– Не знаю. Опять ушёл. Я понятия не имею, где его искать и что делать. Он позвонил мне вчера по телефону, язык еле ворочается, голос дурной. Позвонил и сказал, приняв меня почему-то за Ларису: «Я буду убивать каждый день до тех пор, пока ты не вернёшься ко мне». Ты представляешь это? Кошмар! Как быть? Он же стал убийцей! Скольких ещё он убьёт?

– Даже если никого больше, всё равно он уже преступник.

– Посоветуй мне что-нибудь, – взмолилась Таня. Сергей никогда не видел её в таком состоянии.

– Звони в милицию.

– Я не могу, Серёж, не могу. Ведь его посадят в тюрьму, если поймают. А там он погибнет.

– Я думаю, что он уже погиб. Он сидит на игле, он убивает людей без всякой причины…

– Причина есть. Это Лариса во всём виновата. Не будь она столь жестока, ничего бы не случилось! – воскликнула Татьяна.

– Так-таки Лариса во всём виновата…

– Конечно. Разве трудно было увидеться с ним, когда он просил об этом, поговорить с ним по-человечески. Я уверена, что всё образумилось бы…

– Ты наивна, Тото. Я понимаю, что ты желаешь помочь своему брату, но теперь уже надо помогать не ему, а другим людям, которые могут попасть под его безумную руку…

– Ты меня не понимаешь, Серёжа… А я готова убить эту женщину…

После этого разговора в отношения между Татьяной и Сергеем вкралась заметная прохладность. Таня будто стыдилась того, что позволила себе открыться человеку, на чьё понимание она так сильно рассчитывала, но ошиблась. Она заметно реже стала звонить Лисицыну и даже ни разу после этого разговора не пригласила ни на один свой спектакль. Они по-прежнему запросто беседовали на приёмах, в салонах, но никогда больше не бывали друг у друга в гостях.

Минул год, но Лисицын ни разу не поинтересовался судьбой Олега Расшуганова. Возможно, парень скончался, возможно, загремел за решётку, возможно, попал под нож где-нибудь в подвале, сцепившись с себе подобным из-за наполненного шприца. Когда же Артём сказал ему, что Татьяна попросила денег для брата, Лисицын вспомнил давнишний разговор. Вспомнил, и на душе стало как-то нехорошо. Он ещё не догадывался, что головокружительная Лариса, разрыв с которой довёл Олега до безумия, была той самой Ларисой Губановой, с которой познакомился он сам и по которой сходил с ума Виктор Кривошеин.

Сергей без труда позволил себе забыть о неприятностях Олега Расшуганова, но не такова была Татьяна. Она затаила глубокое чувство обиды на весь мир, который имел отношение к падению брата. Однако в гораздо меньшей степени она винила торговцев наркотиками, чем Ларису, затаённая ненависть к которой крепчала с каждым днём. Ненависть возникла и к самому Олегу, изничтожив горячую сестринскую любовь.

***

– Сергей Владимирович, вы меня не подвезёте? – Артём поглядывал на часы.

– А что с твоей стряслось?

– Карбюратор забарахлил.

– Тебе куда?

– Я обещал сегодня Татьяне, что подвезу ей оставшиеся деньги.

– Расшугановой, что ли? Всё-таки надел на себя хомут? У кого одолжился? – Лисицын недовольно оглядел молодого журналиста с ног до головы.

– Мерзляков расщедрился.

– Бедняга… Ладно, сейчас я кое-что закончу тут и рванём. Только имей в виду, что я тебя в одну сторону везу, у меня встреча намечена. Расшуганова живёт у хрена на рогах, мне от неё через всю Москву пилить придётся.

– Спасибо, Сергей Владимирович… Я вижу, вы не одобряете мой поступок.

– Любовь – это обмен прихотями. Поступай, как знаешь. Своя рука – владыка…

Человеческий факел

Высадив смущённого Артёма перед четырнадцатиэтажным блочным домом, Лисицын пожал ему руку и сказал на прощанье:

– Ты там соблюдай приличие, дружок, сильно Тото не тискай, а то тебя собака загрызёт.

– У неё собака, что ли, есть?

– Имеется, большая и волосатая, но ты не бойся, я пошутил, псина добрая.

Сергей помахал рукой, быстро развернулся, взвизгнув колёсами, и помчался прочь. Взглянув на часы, он недовольно повёл бровью.

– Времечко-то поджимает…

Он свернул вправо, решив проехать дворами, чтобы сократить путь, и почти сразу затормозил, увидев чуть в стороне большой сноп взвившегося внезапно огня. Сергей смотрел на него с минуту, не в силах понять, что в том огне было странного, и вдруг понял – огонь был живой, он двигался, перемещался по земле, оставляя за собой горящие пятна.

– Что за хреновина? – Сергей опустил стекло и выглянул наружу.

Морозный воздух впился в лицо миллионами незримых иголочек. Но Сергей не ощутил холода, всё его внимание поглотил душераздирающий крик, исходивший от огня.

– Да ведь это… – Лисицын в растерянности остался сидеть на месте, – это же человек!

Человек катался по земле, словно плотно свёрнутый рулон пакли. Иногда он взбрыкивал ногами и руками, но сразу же замирал. Вокруг него полыхала бензиновая лужа.

– Его же подожгли, – прошептал Лисицын и распахнул дверцу «жигулёнка».

Сделав десяток стремительных шагов в сторону горевшего незнакомца, он остановился. Подойти ближе не позволял гудящий жар.

– Что же делать?

Делать было нечего. Человек, облитый бензином с ног до головы, пылал огромным факелом, и судя по всему, уже потерял сознание. Спасти его голыми руками не представлялось возможности.

За спиной послышался гул автомобиля, в темноте, отсвечивая серебристыми бортами, медленно проползала «вольво».

Лисицын резко обернулся и завертел руками:

– Эй, остановитесь! У вас есть одеяло или тряпка? Чёрт, у меня же есть огнетушитель…

Он бросился к своей Зебре. «Вольво» поравнялась с его машиной, но не остановилась, а резко сорвалась с места, едва не задев бортом «жигулёнок».

– С ума, что ли…

Лисицын бросил взгляд на водительское место, и в темноте увидел женское лицо. Серебристый автомобиль рванул мимо него и свернул на улицу.

– Лариса? – Сергей едва не сел за руль, чтобы помчаться следом за «вольво» и убедиться, что за рулём сидела именно та женщина, о которой он подумал.

Но в следующую секунду он махнул рукой и побежал к горящему телу, возможно, уже мёртвому.

Ему удалось сбить пламя и забросать тело комьями сырой грязи.

– Эй, друг, ты жив или нет?

Пострадавший молчал, источая густой запах гари. Лисицын ничего не мог разглядеть в темноте.

– Надо вызвать «скорую»… Впрочем, она ему уже не нужна… И всё же…

Он вернулся в свою Зебру.

– Чёрт возьми, это же была Лариса, её машина. Неужели она меня не увидела?

Некоторое время он ехал, вспоминая увиденное.

Перед глазами снова возникла горящая фигура. Чёрное пространство скупо осветилось языками огня. Пустырь…

Его сожгли на пустыре, бросив подальше от посторонних глаз, но недостаточно далеко. Сергей был единственным, кто проезжал мимо и застал сожжение в самом начале. Могли, конечно, появиться и другие машины, но не появились.

– Место не настолько глухое, для преднамеренного, хорошо просчитанного убийства не очень подходит, – заговорил он вслух. – Может быть, бомжи по пьяному делу подпалили кого-то из своих? Это у них запросто. Умыкнули где-нибудь канистру с бензином, чтобы костёр устроить, и облили кого-то случайно. Или… Стоп! А Лариса что здесь делала? И почему не остановилась? Впрочем, на её месте ни одна нормальная женщина не остановила бы машину: один пьяница горит, другой вокруг носится и руками размахивает… Могла бы хоть притормозить… Так она и притормозила, почти остановилась возле моей Зебры… Тут я её, видать, спугнул окончательно. Она меня не узнала, лицо не разглядела и решила, что я, то есть бандит какой-то, кинулся в «жигуль» за оружием… Вполне укладывается в логичное объяснение… Надо позвонить ей, успокоить… Чёрт возьми, я уже опоздал на встречу! Дурацкий день какой-то, нескладный с самого утра… Может, и вправду заехать к Ларисе?

Так он рассуждал до тех пор, пока не обнаружил, что до знакомого Барыковского переулка осталось лишь два квартала.

– Вот я и на месте.

Он припарковался и вышел из машины. Только теперь Сергей вздохнул спокойно. Главное, чтобы Лариса была в нормальном состоянии, ведь она должна быть страшно перепугана.

Он толкнул дверь подъезда, но тут увидел домофон.

– Уже поставили. Что тут нам рекомендуют набрать? Номер квартиры и нолик сначала… Пожалуйте ваш нолик…

– Кто там? – Её голос прозвучал взволнованно.

– Ларис, это наглец Лисицын. Я знаю, что ты запретила мне появляться у тебя, но я не смог устоять.

Последовала продолжительная пауза.

– Ты хочешь подняться ко мне?

Лисицын чуть было не пошутил: мол, на самом-то деле он просто хотел постоять возле подъезда и послушать её голос в плоскозвучном динамике домофона, но вовремя сдержался, сообразив, что Лариса могла отреагировать неадекватно, будучи взволнованной.

– Я хочу подняться к тебе.

– Проходи…

Она встретила его в двери, облачённая в знакомый ему махровый халат.

– Я недавно приехала, собиралась принять душ, – сказала она, улыбнувшись. – У меня не так много времени, Серёжа, мне завтра поутру надо ехать к сестре… Девять дней…

– У тебя всё в порядке? – Сергей коснулся губами её щеки.

– В полном порядке, а что у меня может быть не так? – Она удивлённо подняла брови.

Лисицын растерянно затоптался на месте. Лариса выглядела совершенно спокойной и даже не обмолвилась об увиденном на улице. Возможно, он ошибся, увидел другую машину? Но её лицо! Он успел разглядеть её лицо! Или он тоже свихнулся на её лице, как несчастный Кривошеин?

– Почему ты думаешь, что у меня что-то случилось? – она защёлкнула замок и пошла вдоль коридора в сторону ванной комнаты. – Почему ты спрашиваешь?

– Понимаешь ли, – он задумался, – я думал… мне показалось, что я видел твою машину на улице…

– И что же? – Лариса непонимающе пожала плечами.

– Дело в том, что я видел что-то непонятное, пожар… горел человек… Просто мне показалось, что твоя машина проезжала мимо… Вот я и решил, что ты тоже видела и могла переволноваться, учитывая случившееся в твоей семье, то есть у сестры…

Лариса смотрела на него немигающими глазами. Вдруг она улыбнулась.

– Ты зря беспокоился, Серёжа, у меня всё в полном порядке. Ты ошибся, ты видел другую машину… Тем более что я ездила только по центру.

– Но… Впрочем, ладно, я пойду. Извини, что я потревожил тебя, – он виновато ухмыльнулся и пошёл к двери.

Она остановила его, положив руку на плечо:

– Быть может, ты хочешь чаю?

– Нет, нет, я пойду, – он повернул голову и поцеловал её руку на своём плече. Рука пахла бензином.

Он кивнул и ушёл. Сев в машину, он поднёс ладонь к носу. Бензином не пахло.

– Странно, – пробормотал он, – я слышал запах бензина. Значит, это пахла рука Ларисы.

Он повернул ключ зажигания.

– Не понимаю, почему меня это настораживает.

Он нагнулся и взглянул на окно её квартиры. Лариса стояла и смотрела на его машину.

– Что я так беспокоюсь? Пахнут у неё руки бензином и пахнут, заливала где-нибудь бак из канистры… Или не заливала? Почему её руки не могут пахнуть бензином?.. Что-то крутится в голове, что-то беспокоит.

Он выехал из переулка на Остоженку и поехал вниз по улице. Мысль о том, что руки женщины пахли бензином, не оставляла его.

Дома он опустился в кресло, положил ноги на стол и вдруг резко вскочил.

Перед его глазами возникла страница из журнала «Город», который он листал у Кривошеина. Пожар, огонь, расплывшиеся жёлто-красные языки в чёрных оконных квадратах, пятна копоти на коже пожарников, их выразительные глаза, их лица, лица прохожих, лицо Ларисы.

Вот оно! Вот колкая заноза беспокойства! Лариса любила смотреть на пожары, катастрофы, она упивалась острыми ощущениями. Но при чём тут сгоревший на улице бомж?

– Старик, ты заходишь слишком далеко в своих предположениях, – покачал головой Лисицын. – Неужели ты думаешь, что нормальный человек может ради своего удовольствия сжечь кого-то? А почему бы и нет? И кто вообще сказал, что Лариса не сумасшедшая?.. С какими горящими глазами она слушала мой рассказ о Пляске Солнца! Она представляла струящуюся по рваной человеческой груди кровь, она смаковала это…

Сергей сделал несколько беспокойных шагов по комнате. Конечно, он мог ошибаться в своих предположениях, но он не имел права не проверить их. Но как? Был ли он уверен в том, что видел Ларису в машине возле горящего бомжа? Да, в этом он был уверен. Но она сама сказала, что ездила только по центру… Стоп! Она сказала, что ездила только по центру, но Сергей ничего не сказал о том, где он видел пожар, он ни словом не обмолвился о том, что был на окраине. Значит, она была там, она всё видела, она знала про сгоревшего человека, но не хотела, чтобы об этом знал кто-то ещё.

Однако это никак не доказывало её причастности к преступлению. Лариса по вполне объяснимым причинам могла просто не хотеть вспоминать о случившемся… Опять стоп! Её руки пахли бензином!

– Слушай, друг любезный, а не хочется ли тебе сказать, что это она подпалила того парня? Хочется, но ты не решаешься? А ведь это она! Чёрт возьми, это она! – Лисицын бросился к телефону, но застыл с трубкой в руке.

Кому он хотел звонить? Ей? Для чего? Она не признается ни в чём, в этом Лисицын не сомневался.

– Надо поговорить с Романовым, он человек милицейский, знает, как лучше к этому подъехать незаметно. Впрочем, нет, нельзя звонить ему, рано. И вообще я слишком скороспелые выводы делаю… Если она пошла на это, то почему? Просто блажь? Слишком круто. Это надо быть полностью невменяемой. Тогда что за причина? Должна же быть какая-то причина, чтобы сжечь человека… Спокойно, Лис, спокойно. Давай взглянем на это дело без суетливого шныряния глазами по сторонам. Для начала сядь…

Он опустился в кресло, бросил голову на спинку и сделал глубокий выдох.

– Замечательно. Теперь давай так: ты хочешь устроить охоту или не хочешь? Хочешь. Тогда всякая поспешность отменяется. Устраивайся в засаде и карауль, покуда не повезёт…

***

Лариса прижалась лбом к холодному стеклу.

Теперь, когда Лисицын ушёл, она задрожала.

Ей вспомнился весь прошедший день. Вспомнилось, как в сердце закрался внезапный страх, что убивший зятя бомж непременно будет найден и расскажет, кто привёз его на место убийства.

– Я должна избавиться от него. Я должна избавиться от этого бродяги! Его никто не будет искать, он никому не нужен…

Часов в шесть вечера она села в машину и остановилась там, где в прошлый раз встретила Засола. Первый же бомж согласился найти Засола и привести его к ней за небольшую мзду.

– Хозяйка? Не ожидал тебя увидеть, милая, – Засол сунул голову в окно неожиданно, и Лариса вздрогнула.

Она открыла сумочку, чтобы расплатиться с тем, кто был гонцом, но Засол остановил её.

– Если у тебя дело, хозяйка, то деньги отдашь мне. – Увидев её кивок, он махнул своему спутнику: – Ступай, Фимка, я приеду не пустой.

Засол неторопливо сел рядом с Ларисой.

– Ты и в прошлый раз была нервная, но сейчас ещё хуже смотришься, – проурчал он сквозь грязную бороду и поправил дырявую шерстяную шапку. – Ты меня не смущайся, говори прямо, что надо.

– Вас никто не спрашивал о том вечере?

– О каком?

– О том, когда вы моего зятя…

– Да я ничего и не знаю ни о каком зяте, хозяйка, – хрипло засмеялся бомж.

– У меня есть выпивка, хотите? – Лариса потянулась на заднее сиденье.

– Я сам, ты крути баранку, чтобы мы не воткнулись куда… Хорошая водка. Я могу прямо из горла?.. Ахм-мня, отличная штука…

– Вы пейте, пейте, не смотрите на меня.

– Я пью… А ты говори, зачем искала… Хорошо бы ещё пожрать, я с утра ничего не емши…

– Там перекусим, нам недалеко… Там будет человек, который что-то видел, – Лариса придумывала на ходу, чем бы отвлечь внимание бродяги, – он видел машину мою…

– Теперь угрожает… шанта… шантажирует, что ли?

– Думаю, что так… Одним словом, он велел мне приехать для переговоров.

Лариса бросила на бомжа быстрый взгляд. Похоже, он ей верил. По крайней мере на его лице не проявилось ни тени подозрения. Да и почему он не должен был верить ей?

Водка разморила его, он расплылся в кресле и громко засопел.

– Холодно уже на улице, одёжку бы надо справить ненадёжнее. Зябну я… А у тебя в машине тепло, уютно… Сейчас усну…

– Вы бы ещё выпили, а то там придётся на улице ждать.

– Тогда выпью…

Приехав на пустырь, Лариса выключила свет и вышла.

– Что теперь? – спросила она себя.

Чуть поодаль стояли дома, мерцали жёлтые точки окон. Справа гудели проносившиеся по автостраде машины, но их скрывала заснеженная гора насыпанного строительного щебня.

– Никого тут нет, – прошептала Лариса и толкнула бомжа в плечо. – Засол, пошли туда.

– Какая темень…

Засол еле ворочал языком, совершенно опьянев. Лариса брезгливо потормошила его за прогнивший воротник и заставила выбраться из машины. Они отступили от машин шагов на десять, и бомж споткнулся.

– Хозяйка, тут темно… Я засыпаю… Зря ты мне дала пузырь… Он безвольно рухнул на землю.

– Что ж, так и будешь лежать? – возмутилась она, всё ещё не приняв решения.

– Буду… Надо набраться… сил… и… мать твою… – он рыгнул.

Лариса быстрыми шагами вернулась к «вольво» и открыла багажник. В темноте ощупала его руками и взялась за канистру, наполовину наполненную бензином. Содержимое устрашающе булькнуло.

– Теперь только вперёд, – Лариса обернулась на шум автострады и глубоко вздохнула, втягивая в себя морозный воздух.

Она доволокла канистру до места, где лежал Засол, ориентируясь на его громкое сопение.

– Засол, – позвала она, и услышала в ответ невнятные звуки.

Тогда она обеими руками подняла канистру над головой и обрушила её на бомжа. Удар прозвучал как-то металлически и водянисто одновременно. Засол замолчал.

– Теперь его надо облить, где тут крышка?

В нос ударил сильный запах бензина. Лариса плескала из канистры наугад, видя лишь смутные очертания человеческой фигуры перед собой.

– Самой бы не обрызгаться, иначе вспыхну вместе с ним…

Она нащупала зажигалку в кармане и, щёлкнув ей, отступила на пару шагов. Вместо волнения Лариса почувствовала полное спокойствие, может быть, даже какую-то сосредоточенность.

Вот зажигалка, вот её тонкая огненная запятая, осталось лишь опустить руку и…

– Нет, надо поджечь что-то и бросить туда…

Лариса вытащила из кармана носовой платок и поднесла зажигалку к нему. Ажурная ткань занялась мелкими красными язычками, они жадно поползли по оборке носового платка. Лариса испуганно бросила платок перед собой. На всякий случай швырнула туда же зажигалку.

Пламя взвилось чуть ли не из-под самых её ног, и Лариса отпрыгнула назад, стиснув зубы. Огонь бешено загудел, лизнув землю широким языком, растёкся метра на два и взбежал на бесформенный ком человеческого тела, лежавшего в беспамятстве. Пространство вокруг осветилось, и Лариса поспешила отбежать в темноту.

– Огонь! Вот на что надо смотреть! Вот чья красота вызывает блаженство!

Она медленно пятилась в сторону «вольво», когда со стороны автострады вынырнула из-за кургана машина. Лариса метнулась к своему автомобилю.

– Опять! Опять всё насмарку. Опять я ничего не разгляжу!

Но страх быть застигнутой на месте преступления оказался сильнее охватившей женщину досады. Она мгновенно завела «вольво» и нажала на педаль. В ту же секунду она увидела, как тело пылающего бомжа зашевелилось, раздался его рёв. Лариса крутанула руль и выехала на узкую дорогу. К своему ужасу она обнаружила, что неизвестный «жигулёнок» повернул на пустырь и остановился у неё на пути.

– Бежать!

Она надавила на педаль и рванула вперёд, едва не ударившись бортом о встречную машину…

Охота

Начиная со второй половины дня Сергей устраивался в машине, припарковав её таким образом, чтобы проглядывался весь Барыковский переулок. Рядом на сиденье стоял термос с горячим чаем и лежал громадный пакет с сушками, усыпанными маком. Сергей обожал сушки с маком, и никакой наивкуснейший домашний пирог с ягодами и взбитыми сливками не мог затмить прелести этих кривеньких сухих колечек.

Неторопливо жуя, Лисицын следил за подъездом дома, где жила Лариса, готовый в любую минуту завести Зебру и отправиться в путь. Он был уверен, что Лариса проявит себя в ближайшее время, если действительно связана с сожжением бомжа.

Побывав у сестры на девятый день после смерти зятя, Лариса три дня никуда не выходила. На четвёртые сутки к ней пришёл молодой человек, которого Лисицын сразу окрестил племяшкой, так как слышал о нём от Ларисы. Это должен был быть именно племяшка, ведь он вышел из дверей подъезда в сопровождении Ларисы. Для любовника он был слишком молод, хотя держал Ларису по-мужски, а не по-родственному. В чём выражалось это «по-мужски», Сергей не смог сказать сразу, но почувствовал мгновенно. И всё-таки мальчик был племянником – Лариса уехала с ним по адресу сестры, куда Лисицын отвозил саму Ларису утром, когда Рита позвонила с известием о смерти мужа.

В обратный путь Лариса отправилась ближе к вечеру. Сергей с неудовольствием отметил, что она любила полихачить, а это означало, что дорожный патруль мог остановить не только её, но и лисицынскую Зебру. В таком случае Лариса без труда обнаружила бы, что Сергей следил за ней. Но всё обошлось.

Лариса припарковала «вольво» на привычном месте перед домом, однако, выйдя из машины, не вошла в подъезд, но направилась на Остоженку.

«В магазин, что ли? – предположил Сергей. – Могла бы заскочить по дороге. Нет, она не в магазин».

Он осторожно последовал за женщиной. Она неторопливо поднялась вверх по улице, внимательно разглядывая дома. Казалось, что она выискивала что-то, подбирала какое-то место. В районе Зачатьевских переулков она бродила особенно долго.

«Будто ищет что-то».

Лариса остановилась и достала сигарету, пламя зажигалки осветило её лицо, глаза, белую полоску сигареты. Затем свет померк, сразу сделалось слишком темно, несмотря на мерцающий в сторонке синюшный фонарь. Красный огонёк сигареты иногда делался сильнее, и тогда в темноте проявлялись черты лица Ларисы. Взгляд Сергея был прикован лишь к ней, и ему казалось, что всё окружающее пространство давно исчезло. Остались только эта женская фигура в дублёнке с поднятым воротником, только эта голова в обрамлении не уложенных густых чёрных волос, только это удивительное лицо, то утопающее в темноте, то выплывающее вновь в красноватом свете сигареты.

Внезапно Лисицын заметил на фоне кирпичной стены две лохматые фигуры. У одной из фигур висел на спине рюкзак. Судя по всему, это были бомжи. К его удивлению, Лариса не испугалась. Наоборот, она направилась к ним и затеяла неторопливый разговор. Их негромкие слова скрадывались шумом проезжавших по улице машин. Лишь изредка до Лисицына долетал чей-то громкий кашель.

«О чём они толкуют, чёрт возьми? Что ей нужно от бомжей?»

Лариса махнула им рукой и неторопливо повернулась в сторону дома. Когда она проходила под мерцающим фонарём, Лисицын ясно разглядел её лицо – оно было возбуждено, но довольно.

Не зная, за кем пойти – за ней или за бомжами, Сергей простоял некоторое время на месте, но в конце концов решил, что следить надо за женщиной.

Всю ночь она не покидала квартиры, и под утро Лисицын поехал домой, чтобы вздремнуть часок-другой.

***

Во сне он снова увидел Ларису. Она ходила вокруг него, опустившись на четвереньки, и рычала по-волчьи. Иногда она поднималась на задние лапы, ибо это были именно лапы с мохнатыми ступнями, и замахивалась на Лисицына руками, выпуская длинные когти, вспыхивавшие при этом стальным блеском. Сергей откатывался, чтобы избежать соприкосновения с острыми когтями, и Лариса снова опускалась на четыре конечности. Она не была животным, но она не была и человеком. Её лицо оставалось всё время неподвижным, несмотря на издаваемое рычание. Голое тело лоснилось и становилось из-за этого похожим на восковое. Время от времени Лариса усаживалась по-собачьи, и тогда взору Сергея открывались её груди, красивые, гладкие, мягко вздымающиеся при дыхании. Они были белыми и почти прозрачными, будто надувные шарики. В глубине левой груди Сергей хорошо видел большое красное сердце, ритмично вздрагивающее и пускающее вокруг себя мутные волны.

– Лариса, что с тобой происходит? – он присел напротив неё, но она промолчала.

Её руки вновь потянулись к нему и с громким лязгом выпустили когти.

– Не нужно, Лариса. Что ты вытворяешь? На кого ты похожа? Взгляни на себя!

Она распахнула рот и извергла наружу струю огня, как это часто происходит в фильмах ужасов. Пламя разбрызгалось вокруг Лисицына синеватой лужей, поверхность которой заполыхала жёлтыми языками. Сергей едва успел перевести взгляд на женщину, как она подпрыгнула высоко, зависла над ним и вдруг задребезжала, рассыпаясь на мелкие стеклянные кусочки.

Сергей дёрнулся и открыл глаза. Он сидел на диване в своей комнате, слева от него надрывался будильник.

«Вот это поспал, – он быстро добежал до ванной комнаты и ополоснул лицо, – пора ехать, старик, пора ехать. Чует моё сердце, что я кое-что увижу сегодня».

Но он увидел лишь, как Лариса снова встретилась с бомжами.

В этот раз они ждали её, значит, об этом они условились. Их было четверо. Они обступили её со всех сторон и долго слушали. Она что-то втолковывала им, они кивали.

Лисицын подкрался поближе, спрятав лицо в поднятом воротнике, прошёл туда-сюда в нескольких шагах от интересующей его группы, но так ничего и не услышал.

Его распирало буйное нетерпение. Что-то явно намечалось, что-то серьёзное, что-то, о чём знать было просто необходимо. Здесь даже не требовался никакой охотничий нюх, всё говорило само за себя. И всё же…

Ничего больше не произошло в тот вечер, и Сергей снова просидел в своём «жигулёнке» до пяти утра, стуча зубами.

Вернувшись домой, он поставил будильник на час дня.

Проснувшись, залез под горячий душ и долго шлёпал ногами по наполнявшей ванну воде.

– Допустим, я что-то увижу, – шептал он, хватая горячие струи ртом и сразу сплёвывая воду. – Что дальше? Да и что я могу увидеть? Что у неё может быть общего с бомжами? Что она намеревается сделать? Чёрт возьми, что бы там ни было, там что-то будет. Главное, не упустить её…

***

Лариса убедила бездомных достаточно быстро. Поначалу они не понимали, что от них требовалось, затем усвоили.

– Стало быть, ты хочешь, чтобы мы на твоих глазах кого-нибудь удавили, – рассуждал покрытый струпьями мужчина средних лет, – ты хочешь посмотреть, как умирает человек?

– Да, – Лариса уверенно кивнула, – я заплачу вам за это.

– У богатых свои причуды, – фыркнула безликая женщина с синими мешками под глазами. – Я недавно книжечку подобрала, так там история была, что богатые заказывали кино для себя, детективы настоящие, но убивали там в натуре. Ты тоже нас снимать на кино будешь?

– Нет.

– А то если будешь, то я не играю в такие штуки. Ты так наснимаешь нас, а потом ментам сдашь.

– Я не хочу ничего снимать. Мне не нужно кино. Мне нужна жизнь.

– Тогда это другое дело. Жизнь есть жизнь. Только кого мы должны тюкнуть-то? Ты кого-то приметила, что ли?

– Нет, – ответила Лариса, поёживаясь. – Вы сами должны отыскать кого-нибудь из своих, кого искать никто не будет, если он исчезнет.

– А нас никого искать не будут. Хочешь, мы друг друга перебьём? – засмеялся тот, что в струпьях, и немедленно раскашлялся.

– Нет, – серьёзно заговорил третий, – друг дружку не будем. Зачем нам друг дружку? Кому тогда платить она станет? Ты подумай тем, что у тебя в голове осталось, Петух.

– Верно семафоришь, Фундук, – успокоился тот, кого только что назвали Петухом. – Мы чужого подберём.

– Притащим-ка мы кого-нибудь из чахлых, – предложил Фундук.

– Правильно, – закивала женщина с синяками, – я в набережных подвалах одного такого видала на днях.

– Вот ты нам завтра его и приведи, Маманя.

– Значит, завтра приходить? – спросила Лариса, разглядывая лица бомжей.

– Завтра мы кого-нибудь обязательно отыщем подходящего, – кивнул уверенно Фундук. – Если Маманя не найдёт того парня, то мы про запас приволокём тебе других. Только оплатишь сразу, чтобы без обману.

– Не беспокойтесь. Я не обману. Зачем мне обманывать, если я к вам ещё обращусь потом…

***

Мишаня был слабым человеком. Очень слабым. Настолько слабым, что единственного неотъемлемого права самой последней тонконогой твари – права на жизнь – не имел, потому что не успел получить его при рождении. Он был обречён с первой секунды своей жизни, он просто обязан был умереть, не прожив и часа. По крайней мере, самое ближайшее окно, небрежно оставленное раскрытым, на верные сто процентов должно было его погубить. Но он выжил, такова оказалась прихоть судьбы. И он продолжал жить. Без права на жизнь, без крупицы надежды тянул он сыромятные лямки бытия. Глаза его давно превратились в полопавшиеся чаши, до краёв переполненные мутными горькими слезами и гноем, но даже такими глазами он смотрел и любил всё, что представало перед его взором.

Он сидел в крохотной пивнушке и тихонько постукивал стаканом об угол стола. Здесь же было тепло, до духоты надышано, воняло табаком и кислым пивом. Воздух от дыма был белым, а под самым потолком, где раскачивались тусклые жёлтые лампочки без плафонов, воздух просто клубился. Кто-то похлопал его по плечу. Мишаня вздрогнул, и увидел, что люди, поившие его водкой, ушли. Рядом стояла женщина с синими мешковатыми кругами под глазами.

– Споили тебя, бедолагу? – она сочувственно покачала головой. – Пошли за мной, отведу в одно местечко.

Он взял её за шершавую руку и пошёл следом, как маленький ребёнок.

– Я тебя…

Он бормотал, но женщина отмахивалась.

Темно, темно, закоулки, снег, грязь, кирпичная стена. Тот же самый мир, ничего нового. Они остановились в тёмном дворе.

– Привела, – объявила тётка с синяками.

– Молодец, Маманя, – произнёс чей-то голос. – Сейчас нашу барыню Фундук приведёт. Да вот и они… Эй, мы туточки… Сгодится тебе такой экземпляр?

Мишаня увидел перед собой красивое женское лицо.

– Я вас лю-ю…

Женщина отстранилась от него и посмотрела на других людей.

– Жалкий какой-то, совсем жалкий.

– А чего ж ты хотела? Премьер-министра мы не сработаем.

– И как же вы его… хотите? – тихо спросила женщина.

– А тебе как надо?

Человек с лицом в струпьях шагнул к Мишане и равнодушно ткнул его кулаком в лицо. Мишаня бессильно упал на спину, из губ хлынула кровь.

– Ещё вмазать ему?

Лариса поднесла руку к горлу. Что-то было не так, как она рассчитывала. Какая-то неправильность. Она отступила на пару шагов.

– Делайте же что-нибудь, – она нервно махнула рукой.

– Давай деньги.

– Держите, – она протянула руку с несколькими крупными купюрами и сразу брезгливо отступила ещё на шаг.

– Не терзай его, Петух, возьми за горло, не бей его.

– А мне не жалко…

– Не бей, сказал я тебе! – Фундук приблизился и повысил голос.

Лариса затаилась. Послышался звонкий шлепок.

– Я тебе сказал, чтобы ты не колотил этого заморыша, он весь кровью исходит… Дави его за горло.

Мишаня забился в их руках, вытаращил глаза. Мишаня не понял, что воздух вдруг перестал поступать ему в лёгкие. Он ничего не понимал, хотя тело вяло дрыгалось под навалившимися людьми.

– Как я люблю вас всех…

Фундук отодвинулся от Мишани и взглянул на Ларису:

– Вишь, какой странный попался, что-то мурлыкал всё время, неразборчивое что-то… Теперь, конечно, замолк…

***

Сергей Лисицын видел издалека, как Ларису встретила лохматая фигура, но сразу же потерял их из вида. Они будто провалились сквозь землю, исчезли, растворились. Так бывает в сказках и в кино, но так произошло в действительности.

Он осторожно обошёл кирпичную стену. Ступать приходилось крайне аккуратно, так как под рыхлым снегом повсюду скрипели гнилые доски и хрустело стекло. Мутные тени голых деревьев раскачивались на ветру и не позволяли сфокусировать зрение. За стеной никого не оказалось.

– Ну же, Лис, – подбодрил он себя.

Лисицын медленно прошёл возле заброшенного дома. Ему приходилось останавливаться возле каждой оконной рамы и прислушиваться, не доносилась ли человеческая речь оттуда. Едва заметно вытягивая шею, чтобы чрезмерной поспешностью не привлечь чужого внимания, Лисицын заглядывал в мрачную бездну мёртвого дома. Всякий раз он видел внутри одно и то же – груды битых камней, извести, скользких банок и бутылок, над всем этим призрачно колыхались обрывки газет.

– Давай, Лис, ты же не можешь упустить её…

Он плавно перенёс ногу через поверженный ствол древнего дерева, поваленного поперёк замусоренного двора, и застыл. Томительно тянулась минута за минутой.

До него долетели голоса, едва уловимые из-за того, что слишком шумно проносились за спиной автомобили по освещенной улице. Сергей невольно обернулся и поразился дикости происходившего вокруг гудел цивилизованный город, сверкали и переливались всевозможными цветами яркие афиши, слышалась музыка, шуршание колёс по мокрому асфальту, стук каблуков. Всё это было в нескольких десятках метров от Лисицына, но он вынужден был красться в неведомый закуток, где притаились похожие на бесов чумазые люди, затеявшие недоброе. Посреди гигантского мегаполиса жили грязные чудовища. Почему-то Сергею выслеживаемые люди представились именно чудовищами, пучеглазыми, сопливыми, хрюкающими. Здесь был край света, край жизни, бездна. Край света, сжавшийся в точку, в зловонный сгусток, пульсировавший, как сердце неведомого существа, в самом центре Москвы. Сколько ещё таких сгустков пульсировало по городу?

Напрягая слух, он перелез через ствол дерева и быстро двинулся в неосвещённую сторону двора, похожую на мрачную декорацию, тёмную, затянутую ветхими драпировками, которые шуршали на ветру и метались вместе с мутными ветвистыми тенями по облупившимся стенам. Чем дальше продвигался Сергей, тем неоспоримее делалось предчувствие чего-то ужасного. От волнения его стала бить мелкая дрожь.

С крыши ближайшего дома шумно слетела невидимая в ночи ворона, разбуженная непонятно чем. Усилием воли Сергей стряхнул сковывающее чувство тревоги и снова прислушался. Внутреннее чутьё подсказывало, что двигался он в нужном направлении. Прислушавшись к смутным глухим звукам, доносившимся в те редкие мгновения, когда утихал вой ветра, Лисицын кивнул сам себе.

Он быстро пошёл вперёд. Голоса людей усилились. До них оставалось совсем близко, нужно было лишь обогнуть ржавый автомобильный остов и завернуть за почти рассыпавшуюся стену одноэтажного барака. И тут Лисицын, в нетерпении забыв об осторожности, наступил на случайную жестяную посудину, попавшую под ногу. Железо громко заскрежетало и сломалось, пискляво задребезжав. Сергей отшвырнул банку ногой, и она шумно ударилась о трухлявый кирпич. Что-то громко осыпалось.

Голоса, на звук которых двигался Лисицын, смолкли. Но стоило ему пойти дальше, безжалостно давя осколки бутылок и оступаясь на скользких валунах, люди заголосили с новой силой, но теперь уже беспокойно. Он услышал дружный шум шагов. Кто-то метнулся ему навстречу, взмахнул руками и вильнул в сторону, уверенно ступая по мусору.

– Мотаем отседова! – донёсся из-за стены хриплый голос, явно удаляющийся.

Сергей прыжком завернул за угол, за которым слабо мерцал огонь, и увидел небольшой костёр. Возле него сидел на корточках совершенно пьяный мужик, облепленный сальными волосами по всему лицу. Его стеклянные глаза тупо пялились на потрескивающее пламя. В двух шагах от костерка лежало тело с залитым кровью лицом. Сергею хватило одного взгляда, чтобы убедиться, что человек мёртв.

– Куда побежали остальные? – наклонился Лисицын к пьяному, но тот никак не отреагировал на его вопрос.

Сергей отбежал от огня и остановился у тёмной стены дома.

Куда могла спрятаться Лариса? Она ведь не умела прыгать через ледяные ухабы, как эти бродяги. Она могла где-то затаиться, могла и убежать.

Сергей простоял неподвижно минут десять, но не услышал никаких посторонних шумов. Если где-то рядом и прятался кто-то из бомжей, то прятался терпеливо, умеючи. Возможно, неподалёку находилась и Лариса. Может быть, она даже видела Сергея.

Он сплюнул и пошёл обратно к Остоженке. Несколько раз он резко обернулся, надеясь приметить хотя бы чью-то тень, но глаза его не зацепились ни за что подозрительное.

Охотник упустил дичь. Лис упустил Ларису. Но Лариса не упустила свою жертву. Распластанный в двух шагах от костра человек был убит только что. У Лисицына не было никаких сомнений в том, что Лариса Губанова стояла при этом поблизости, стояла и смотрела на его смерть. Однако доказать этого Сергей не мог.

***

По телевизионному экрану носились мелькающие фонари дежурных машин, полный артистической тревоги голос диктора «Криминальной хроники» перечислял жуткие подробности новых преступлений, совершённых за последние сутки… Вчера в половине десятого вечера в подъезде одного из домов на Балаклавском проспекте погиб мужчина лет сорока. Едва он открыл входную дверь, следом за ним в подъезд вбежали два молодых человека и набросились на него с ножами. Сидевший в подъезде консьерж попытался вмешаться, но получил мощный удар по голове и потерял сознание. Нападавшие нанесли жертве более десяти ударов ножом и скрылись. От полученных ранений мужчина скончался. Личность погибшего устанавливается… Гражданка N, вернувшись домой с работы, принялась за уборку квартиры, заглянула в большой шкаф и обнаружила в его глубине свою задушенную ремнём дочь. После проведённой экспертизы выяснилось, что из квартиры пропали ювелирные украшения. Медики обнаружили на руке мёртвой девушки следы от многочисленных уколов. Это даёт основание предполагать, что погибшая была наркоманкой, а её убийца совершил преступление, чтобы добыть денег на очередную дозу… В одном из московских троллейбусов подвергся нападению ничего не подозревавший пассажир. Преступник подошёл к нему сзади и нанёс удар ножом в сонную артерию. Поднялась паника, одна дама упала в обморок. Нападавший выбежал в дверь, но был тут же схвачен сотрудниками муниципальной милиции, по чистой случайности находившимися на остановке… Утром в подвале дома на Николоямской улице обнаружены две миномётные мины калибра 180 мм с взрывателями… Ранним утром жители одного из домов по Приречной улице обнаружили мёртвую женщину со множеством ножевых ранений. Сотрудники уголовного розыска сразу оценили преступление, как совершённое на почве ревности. Через несколько часов была арестована молодая женщина, которая призналась, что не смогла пережить измены своего супруга, но ярость свою перенесла с него на соперницу… Вечером в центре Москвы загорелось заброшенное трёхэтажное здание в Воротниковском переулке. Когда-то там располагалось общежитие работников телевидения, потом дом облюбовали бомжи. Бывшее общежитие сгорело дотла к большому удовлетворению местных жителей, которым давно уже надоело неприятное соседство бомжей…

Услышав последнее сообщение, Лисицын поднял голову и криво усмехнулся. Сгорел бомжатник, и никому нет дела до того, сколько его грязных и голодных обитателей отправилось в мир иной. Соседние жители только рады.

– Да, – задумчиво произнёс Сергей, – Лариса ловко придумала, выбрав бездомный люд для своих кровожадных забав. Никто никогда не будет выяснять причину их гибели. Никому нет дела до бродяг. Всё шито-крыто. Одного сожгла, другого удавила, третьего ещё что-нибудь… Сколько их уже на её совести? Может быть, этот бомжатник тоже её рук дело? Почему бы и нет? Она вполне могла подпалить трухлявый дом, а затем стояла себе и любовалась гудящим пламенем, вслушиваясь в человеческие вопли…

Щекотливая нервозность

День стоял ясный, солнце заливало ослепительным светом стены квартиры. Денис только что вошёл в дверь, и Лариса прижала его голову к своей груди.

– Как твоё самочувствие? – спросила она.

– Я спокоен. Ты не думай, пожалуйста, что меня потрясла смерть отца. Меня больше тревожит состояние мамы.

Поцеловав юного любовника в губы, Лариса затрепетала. Чудовищное ощущение новизны сдавило ей горло. Сознание того, что она была причиной смерти уже трёх людей, вдруг повергло её в полуобморочное состояние. Она прижалась лбом к щеке Дениса и тяжело задышала. Сквозь прищур глаз она увидела свои руки. Руки сияли в солнечном свете, по ним колыхалась ажурная тень тюлевой занавески, но Ларисе почудилось, что на коже медленно проступили сквозь поры густые красные капли и кровь потекла по пальцам вниз.

– Дэн, – она подняла голову и увидела перед собой его искристые глаза.

Он не видел крови на её руках, он не мог видеть этой крови, он ничего не знал о крови. Но Лариса знала. И это страшное знание придавало любовной встрече особый аромат. Денис вливал в неё жизнь своим необъятным чувством, а она пропускала эту жизнь через мясорубку своих ощущений, топтала её ногами, жгла бензином, рвала зубами.

Она не только совокуплялась с отпрыском своей семьи, с плотью от плоти сестры, с плотью от плоти зятя, но она же своими руками порвала стебли, связывавшие Дениса с Володей, сына с отцом. Лариса не могла объяснить свои чувства, не в силах была сформулировать даже для самой себя всю тонкость ощущений, всю их микроскопическую изящность, деликатность, неуловимость. В этой неуловимости и заключалась вся прелесть ощущений, вся их сила, вся их сокрушающая мощь.

Лариса трепетала, чувствовала себя на самом дне и вместе с тем на самой вершине. Она была болотной жижей, поднятой в небо ураганным ветром, она слилась с ураганом воедино и сама стала ураганом. Она парила в лазурной выси и утопала в густой зловонной трясине. Она понимала весь ужас своих свершений и наслаждалась этим пониманием. И, наслаждаясь им, она льнула к Денису, кутаясь в его нежное мальчишество и упиваясь его стремлением любить по-взрослому.

Жизнь смешала все фигуры на шахматной доске, наделив каждую из них новыми качествами. Остались пешки, остались короли, но пешки перестали быть равными друг другу пешками, каждая действовала по-своему, ходила, прыгала, ползала, кусала короля, ферзя и сестру-пешку. Игра вырвалась за рамки игры, но осталась при этом игрой. Жизнь поменяла правила, но не перестала быть жизнью.

Лариса прижалась губами к рту племянника.

– Пойдём…

Но их остановил пронзительный звонок домофона.

– Кто там? – Лариса никого не ждала.

– Лариса, это Сергей.

Тем более она не ждала Лисицына. Она не встречалась с ним после того вечера, когда он зашёл и сказал, что видел её машину возле горящего бомжа. Она заверила его, что он ошибся. Больше он не появлялся. Больше она не хотела видеть его. И вот он пришёл. Пришёл совсем некстати.

– Если я помешал, я загляну позже, – послышался его голос.

– Нет, всё нормально, – она нажала на кнопку и открыла дверь в подъезде.

Она повернулась к Денису:

– Я думаю, что Сергей к нам ненадолго.

– Кто такой Сергей?

– Журналист.

– Правда журналист? – заинтересовался мальчик и пошёл к двери. – Я бы хотел познакомиться с журналистом.

Лисицын остановился, увидев перед собой мальчика.

– Ты, должно быть, Денис? – он протянул руку.

– А вас звать Сергеем, – мальчик серьёзно пожал руку. – Лара сказала, что вы – журналист.

– Она тебя не обманула, – Лисицын снял куртку и посмотрел на хозяйку. – А ты сказала, что я хороший журналист?

– Не успела, – она улыбнулась весьма естественно, но Сергей заметил некоторую натянутость. Не укрылось от его глаз и то, что женщина пыталась незаметно оправить свою одежду.

– Хочешь кофе? – она прошла мимо него на кухню.

– Не откажусь.

Лисицын взглянул на Дениса, и понял, что поговорить с Ларисой так, как ему хотелось, не получится. При мальчике нельзя было даже намекать на то, о чём Сергей догадывался. Придётся зайти в другой раз. Но на другой раз откладывать было нельзя. Другой раз был непозволительной роскошью. Лариса вполне могла свихнуться окончательно, если ещё не свихнулась.

– Значит, вы хороший журналист? – спросил Денис, его щёки пылали.

– Хороший. Но не в том смысле, что я положительный, а в смысле «профессионал».

– Я бы хотел стать журналистом. Мне кажется, что у меня получится.

– Попробуй. Дело не такое уж хитрое, как представляется многим, но далеко не такое простое, как о нём судят дилетанты…

Сергей вернулся на кухню.

– Денис, ты позволишь мне перемолвиться с твоей тётей несколькими словами?

– Пожалуйста. Я подслушивать не имею привычки.

– Спасибо.

Лисицын прошёл на кухню. Там стоял густой запах кофе.

– Вкусно, – сказал он.

– Это только запах, – улыбнулась она, посмотрев через плечо. – Ты ехал мимо?

– Нет, я ехал к тебе.

– Я же просила тебя не приходить больше ко мне. Больше никакого секса…

– Я совсем по другому делу, – он покрутил пальцами лежавшую на столе чайную ложечку.

– Что же тебя привело?

– Бомжи, – он внимательно следил за Ларисой.

– Бомжи? – она удивилась вполне искренне.

– Бомж, облитый бензином, и бомж, убитый вчера вечером в Зачатьевском переулке.

Лариса повернулась к Сергею и холодно посмотрела ему в глаза.

– Ты говоришь о чём-то совершенно мне непонятном.

– Лариса, я видел твою фотографию, когда ты смотрела на пожар. Мне рассказывали, как ты взирала на взрыв, на разорванных людей. Я видел тебя почти в упор, когда ты уезжала с пустыря, где сгорел бомж. Всё это могло быть случайными совпадениями. Ты везде могла оказаться случайно.

– Я везде оказалась случайно.

– Но последние несколько дней ты встречалась с местными бродягами и договаривалась с ними о том, чтобы они убили для тебя кого-нибудь.

– Бред! – Выражение её лица было холодным, почти безучастным.

– Ты слишком любишь зрелища, я помню как ты расспрашивала меня о Пляске Солнца.

– Это когда индейцы рвут себе кожу на груди? – Лариса прищурилась. – Ты красиво рассказывал, ты вообще умеешь увлекать всякими историями…

– Не уводи меня в сторону… Ты сама говорила, что тебе нужны острые впечатления. Послушай, я хочу тебе помочь. Я не могу позволить тебе погибнуть по глупости. Ты понимаешь меня? Я хочу тебе помочь. Но для этого ты должна рассказать мне всё, ничего не скрывая.

– Что я должна рассказать?

– Например, как ты заказала бомжам убийство, чтобы немного притупить свой голод, свою жажду.

– Ты говоришь полную ерунду. – Её голос был спокоен.

– Я был вчера там. Я видел, как тебя повели туда. Я видел убитого парня. Скажи, зачем ты ходила туда? Ты хотела посмотреть, как его убьют?

– Ты говоришь ерунду. Ты сам спятил, Сергей, – она поставила на стол кофе. – Думаю, что я не приглашу тебя к столу. Мне было бы неприятно сидеть рядом с тобой после того, как ты высказал мне столько гадостей.

– Лариса, – Сергей понизил голос почти до шёпота, – я всё про тебя знаю. Ты больна, тяжело больна. Я хочу помочь тебе. Ты кубарем катишься вниз. Я не знаю, какие у тебя отношения с мальчиком, но я видел, как он тебя обнимает. Я не имею ничего против того, что ты спишь с племянником. Пусть так, в конце концов бывает настоящая любовь, и ей плевать на общественную мораль. Но у тебя расстроена психика. Ты способна на неадекватные поступки. Я не удивлюсь, если ты вдруг признаешься, что отец мальчика погиб от твоей руки или по твоему заказу.

– Бред. В ту ночь ты был у меня.

– Всё могло произойти раньше. Это детали. Я говорю о другом, я говорю о тебе. Послушай, посмотри мне в глаза. Я хочу помочь тебе. Я не собираюсь звонить в милицию.

– Бред, – она повторяла это слово с одной и той же интонацией и ни разу не повысила голос, ни разу не возмутилась.

– У меня нет сейчас никаких доказательств, Ларис, но я уверен в том, что ты больна. Я чувствую это, сердцем чувствую, потрохами. И я знаю, что твоя болезнь не позволит тебе сидеть долго сложа руки. Скоро ты захочешь новых эмоций и пойдёшь на новые преступления. Я не могу допустить этого. И вот что я скажу тебе: я буду караулить тебя, я буду всё время где-то рядом, и я схвачу тебя за руку. Это будет доказательством моей правоты. Но если я не успею остановить тебя, то тебя не остановит уже никто. И ты пропадёшь, ты погибнешь. Твоё безумие тебя сожрёт.

– Ты говоришь полную чушь, Сергей.

Она взяла его за локоть и провела к двери.

– Ступай. Ты сказал всё, что хотел.

Он ухмыльнулся, глядя на её спокойное лицо, и вышел.

Лариса вернулась на кухню. В следующую секунду рядом вырос Денис.

– Почему он ушёл так скоро?

– Я попросила его уйти.

– Ты выставила его?

– Да.

– Он тебя расстроил? Лара, что случилось? Почему ты такая бледная?

– Этот человек мне мешает.

– Он обидел тебя?

– Можно сказать, что так.

– Надо же! А ты говоришь, что он хороший журналист! Сволочь он, а не журналист. Как он посмел, Лара? Как он посмел? Что он сказал тебе?

– Он сказал мне правду, но я не желаю слышать эту правду.

– Правду? Какую правду, Лара? – Мальчик удержал голову Ларисы перед собой, глазами требуя немедленного ответа. – Какая правда может тебя обидеть?

– Это трудно объяснить, Дэн.

– Если он обидит тебя ещё раз, если тебя хоть кто-нибудь обидит, то я убью этого человека. И разрушу весь мир, если это потребуется для того, чтобы уничтожить ту страшную правду.

– Не нужно, Дэн, – Лариса поцеловала мальчика в шею. Не нужно, иначе тебе придётся уничтожить и меня…

***

Сергей сел в машину, но не двинулся с места. Спешить было некуда и незачем. Он поставил Ларису перед фактом, он открыто сказал ей, что подозревает её в убийстве и что не оставит её в покое и будет следить за ней. Теперь она должна сделать свой ход, непременно должна… Если, конечно, Лисицын не ошибся в своих предположениях. А вдруг ошибся?

– Нет, не может быть. Она слишком спокойно отнеслась к моим словам, слишком хорошо вела себя, слишком сдержанно. Будь она ни при чём, она бы потеряла дар речи от столь безумного обвинения. Любой другой на её месте сто раз уже побледнел или грохнулся бы без чувств. А она лишь сжала губы и ну повторять одно и то же: «Чушь!» – Лисицын потёр ладонь о ладонь. – Она была слишком спокойной… Чёрт возьми, какая же у неё потрясающая выдержка! Это просто дьявол…

Он повернул ключ зажигания и мягко тронулся с места. Торопиться пока было некуда. Можно отдохнуть. День-два эта безумная женщина не сделает ни шагу, будет раздумывать, но затем надо быть готовым к её прыжку. Не сможет ведь она сидеть без движений, не сможет, не та порода…

***

Дома было тихо. Лисицын откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он чувствовал, как настроение его стремительно ухудшалось, с каждой секундой тело его наполнялось свинцовой тяжестью, нежеланием что-либо делать.

– Это всё потому, что я сел на хвост Ларисе. Что мне до этой сумасшедшей? Какое мне дело до того, что она убивает бомжей?.. Впрочем, не в этом дело. Не в бомжах. Она не остановится на них, она захочет большего, устроит грандиозный пожар, наймёт террористов, чтобы закладывали бомбы в универмагах, и будет наслаждаться взрывами… Нет, опять не то… Что-то другое беспокоит меня. Что-то совсем другое… Я чувствую… Что я чувствую? Подумай, Лис, что ты чувствуешь? Где твоё обострённое обоняние, где звериный слух? Давай же, не пропусти…

Он вернулся в кресло и закрыл глаза. Рука взболтнула бутылку и поднесла горлышко к губам. Водка показалась до невозможности противной, но Сергей сделал ещё пару глотков.

– Лис, ты должен успокоить её, иначе она перегрызёт тебе горло…

Он открыл глаза и прислушался, будто пытаясь поймать выловить из воздуха только что произнесённые слова.

– Перегрызёт тебе горло… Точно! Почему бы ей не убить тебя, Лис? Ты ей мешаешь… Или не мешаешь? Нет, не может она тебя грохнуть. Вы же занимались любовью, чёрт возьми… И всё же… Она ведь потеряла рассудок… Если так то любовь и всё остальное для неё не имеет значения… Так вот что подтачивало весь вечер твоё настроение! Чувство опасности. Тебе угрожает опасность, Рыжий Лис. Ты это здорово чувствуешь, это чувствует всё твое тело, твои мускулы, оттого они сейчас в такой тревоге. Впрочем, нет, уже не в тревоге…

Стоило Сергею понять, что скрывалось за рыхлой стеной неуютности, всякое беспокойство, всякий намёк на тревогу исчез.

Сколько стоит шкура Лиса

Бледное утреннее солнце застало Ларису в дурном настроении.

«Он знает всё, – размышляла она, нахмурившись, – он знает… Нет, он не знает, но догадывается. Он почти уверен, но у него нет никаких доказательств… Он знает. Он приложит все усилия, чтобы поймать меня…»

Сергей нарушил её душевное равновесие. Вскоре после ухода Лисицына Лариса отправила Дениса домой. Она разговаривала с племянником резко, почти грубо, ничего не желая объяснять мальчику.

– Лара, не гони меня…

– Мне не до любви сейчас, Дэн, уезжай!

– Не злись. Я хочу остаться с тобой. Я хочу помочь тебе…

– Много вас таких, которые хотят помочь! Уходи сейчас же! Помощник! Целая страна помощников, и каждый приносит свою беду…

– Я-то чем насолил тебе, Лара?

– Уходи! – Она почти вытолкала Дениса, но в дверях вдруг смягчилась и сказала почти виноватым голосом: – Дэн, не обижайся на меня. Извини, но я должна побыть одна.

– Я позвоню тебе завтра? – Мальчик улыбнулся.

– Позвони…

Ночь прошла в нервных размышлениях. Казалось, весь воздух квартиры наполнился чёрными клубами, мешающими ровно дышать. Ларисе чудились мутные густые разводы в пространстве, подкрадывающиеся к ней со всех сторон. Так выглядит банка с водой, в которую плеснули чернил.

Проснувшись, Лариса заставила себя сразу встать.

«Выходит, Сергей был там, когда бомжи убивали этого дурика. Значит, это он спугнул нас… Ужасно! Ведь он мог застать нас на месте… Несколько секунд… И что? Пришлось бы убить его там… Нет, ничего не вышло бы. Эти бродяги не справились бы с ним… Получается, что он не имеет никаких доказательств, но всё знает… Проклятый журналюга! Не зря он сказал мне при первой встрече, что ему было бы приятно, если бы я оступилась. “Вы представляете собой замечательный экземпляр, женщина редкой красоты. Оступись вы хоть на полшага, это будет отличный повод для ваших знакомых, чтобы начать мести языком. А я бы превратил это в событие космического масштаба”. Да уж, этот превратит меня в порошок… А может быть, бомжи сумеют справиться с ним?..»

Лариса быстро оделась. И в эту минуту пропищал домофон.

– Кто там? – настороженно спросила она.

– Это я, это Олег, – послышалось в ответ.

– Олег? – удивилась Лариса.

Она не могла сразу сообразить, кто такой Олег, но, едва поняв это, сперва вспыхнула раздражением, а затем вдруг почувствовала огромное облегчение. С Олегом Расшугановым она не виделась давно и никогда не вспоминала о нём. Когда Лариса решила расстаться с молодым человеком, Олег был по-прежнему влюблён в неё, плакал, как ребёнок, у которого отняли самое дорогое, умолял не гнать его. Он звонил почти каждый вечер, просил разрешить ему прийти. Но Лариса Губанова была не из тех, кого могли смягчить слезы молодого мужчины. Она бросала трубку и выключала телефон. Затем Олег исчез, но через некоторое время объявился и сказал заплетающимся языком, что Ларисе придётся считаться с ним.

– Ты мне угрожаешь? – удивилась она.

– Я угрожаю. Ещё как угрожаю! Если в твоей груди бьётся настоящее живое сердце, то ты не сможешь остаться равнодушной. Я заставлю тебя вернуться ко мне.

– О чём ты говоришь? – искренне удивилась она.

– Каждый раз, как ты будешь отказывать мне, я буду убивать людей. Я уже убиваю их.

– Хватит нести чепуху! Тоже мне граф Дракула, кровожадный какой…

– Я буду убивать их до тех пор, пока ты не примешь меня обратно к себе, – произнёс он вдруг совершенно твёрдым и ясным голосом, будто в одну секунду избавившись от хмеля.

– Ты сошёл с ума! – воскликнула она тогда.

Она готова была пригласить Олега к себе, чтобы убедиться в том, что он просто пугал её, она хотела заглянуть в его глаза. Но она испугалась самой мысли, что в её дом ступит безумец. А если его руки и вправду выпачканы человеческой кровью? И она отказала ему снова.

Он исчез столь же внезапно, сколь появился. Лариса так и не узнала никогда, были те его слова пустым звуком или Олег говорил серьёзно. Но это осталось в прошлом…

И вот теперь он пришёл снова. Зачем? Чего он хотел? О чём думал? Что затеял?

– Олег, – проговорила Лариса, – поднимись ко мне, я открою дверь.

Она не боялась его безумства. Она сама была такой.

Ларисе внезапно пришла мысль, которая показалась ей спасительной. Если Олег Расшуганов, её давний любовник и покорный слуга, по-прежнему желал быть с ней и был готов платить за это любую цену, то Лариса не могла не воспользоваться таким случаем. С её стороны это было бы непростительным упущением.

Он появился в двери весь помятый, какой-то ненастоящий, будто выдуманный. Его облик не имел ничего общего с теми бродягами, которых успела узнать Лариса Губанова и к услугам которых прибегала. Он совсем не выглядел клочковатой бездомной псиной, и всё же его серовато-голубое лицо, хоть и старательно выбритое, смотрелось запущенно. Лариса сразу поняла, что Олег недавно пришёл в себя после какого-то дурного сна или забытья, попытался привести себя в порядок, приоделся или почистился. Нет, он не был бомжем, но явно принадлежал к числу тех, кому наплевать на себя, на свои грязные ногти, на свои неухоженные волосы. Он был похож на красивую фотографию, которую чья-то рука порвала на куски, затем спохватилась, склеила их в одно целое, даже подкрасила по возможности выцветшие места, чтобы вернуть к жизни былую прелесть. Но прелесть получилась испорченной. Угадывались прежние черты, но в них не осталось гладкой целостности, на них лежала несмываемая печать крушения.

– Вот и я, – проговорил Олег глухим голосом и замолчал. Минуту или две он разглядывал стоявшую перед ним женщину, и в его уставших глазах забрезжил огонёк надежды.

– Ты красива, как и прежде, – он слабо улыбнулся и прислонил непокрытую голову к дверному косяку.

– Зачем ты пришёл? Ты отсутствовал так долго и вдруг объявился. Тебе что-то нужно от меня?

– Как всегда. Мне нужна только ты, – он прошёл в комнату, не снимая обуви, затем спохватился, сел на стул и принялся развязывать шнурки неуверенными движениями.

– Оставь, не разувайся, – остановила его Лариса.

– Спасибо, а то мне нагибаться в тягость.

– У тебя всё нормально? Ты странно выглядишь.

– Всё нормально, если не считать этого, – он презрительно сбросил с плеча пальто, вяло засучил рукав и показал исколотую иглой кожу – сплошной синяк.

– И давно ты так? – спросила Лариса, пытаясь говорить мягким тоном.

– С тех пор как понял, что больше не увижусь с тобой. Ты меня вышвырнула, но я продолжал видеть тебя. Особенно часто я стал видеть тебя, когда сел на иглу. Мы летали с тобой к облакам, мы смеялись, мы радовались и любили друг друга. Но после этого становилось совсем дурно, я возвращался в реальный мир… И вот я пришёл… Надумал…

– Как же ты жил всё время? На что? Откуда деньги?

– Я знаю, что ты будешь презирать меня, я давно для тебя уже не человек… Я грабил, воровал, жил на помойках и многое другое…

– Но ты вполне прилично одет.

– На днях сошёлся с одним… В общем… Я у него дома привёл себя в порядок, прихватил кое-что… Он сам дал, я его не тронул, так как он назвал меня своим другом, разрешил брать всё, что мне приглянется… Он недавно на игле… Я свёл его кое с кем. Он разрешает мне жить у него…

– Ты сейчас себя нормально чувствуешь, Олег? – Лариса положила руку ему на лоб.

– Мне хорошо, – от прикосновения женской руки Олег зажмурился, как домашняя кошка. – Как давно ты не трогала меня, как далеко то дивное время… Лара… Я хочу к тебе… Оставь меня у себя. Мне нужен будет только коврик перед входной дверью, чтобы я мог свернуться на нём калачиком… Я знаю, что к тебе приходят мужчины, они не могут не приходить. Но я не буду возражать. Я буду твоим преданным псом, только не гони меня…

Она села на стул напротив него и спросила, глядя ему в глаза:

– Однажды ты звонил мне по телефону, уже много позже того, как мы расстались, и сказал, что ты убил кого-то. Ты помнишь это?

– Может быть, – он пожал плечами, – может быть, сказал. Почему бы и не сказать?

– Ты на самом деле убил кого-то или наврал мне, чтобы порисоваться? Убил ты кого-нибудь?

– Несколько раз, – его взор затуманился. – Кое-что я помню, но далеко не всё. Ты должна понять меня. На самом деле я никогда не хотел этого… Что-то чужое, что-то вне меня… Оно вынуждало меня…

– Тебе хуже? Посмотри на меня!

– Всё в порядке, – он тряхнул головой и открыл глаза.

– Ты хочешь вернуться ко мне? – спросила Лариса.

Он широко, но очень медленно улыбнулся, кивнул и вдруг тихонько, глуповато засмеялся.

– Я хочу, конечно. Как же не хотеть? Я буду спать на полу возле твоей двери… пёс… пёс…

– Я верну тебя, Олег, верну при одном условии. Ты меня слышишь?

– Да.

– Ты говорил, что будешь убивать людей, чтобы привлечь моё к тебе внимание.

– Говорил.

– Это страшно. Это кошмарно. Если ты так и поступал, то…

– Я так поступал, – утомлённо кивнул он головой, – я так поступал… я ненавижу мир за то, что он разлучил нас…

– Тогда я хочу, чтобы ты больше никогда не делал этого.

– И ты примешь меня снова?

– Нет. Я приму тебя, если ты прекратишь убивать… убивать просто так…

– Просто так? А как ещё можно убивать?

– По заказу… Ты сможешь убить по моей просьбе одного человека?

– Какого? – вскинулся Олег.

– Ты хорошо понимаешь моё условие?

– Я хорошо понимаю. Я готов, я пойду прямо сейчас, – Олег тяжело поднялся, нацепляя пальто, – я перегрызу ему горло!

– Сперва возьми себя в руки, – строго сказала Лариса. – Ты сейчас… э… как у вас это называется? Ты сейчас под действием, то есть под кайфом?

– Да, но мне надо сделать ещё укол.

– И ты будешь в норме?

– Я буду в норме. Я крепкий. Я себя знаю…

– Тоже мне крепыш, – покачала она головой, – едва на ногах держишься. Сколько ты уже на игле-то сидишь?

Он не ответил, но опять стянул с себя пальто, на этот раз бросив его на пол, сунул руку в карман и достал оттуда шприц, резиновый жгут и маленькую железную баночку с чем-то перекатывающимся внутри.

Лариса быстро ушла на кухню и остановилась перед высокой деревянной подставкой, из которой торчали длинные рукоятки кухонных ножей. Несколько минут она пристально смотрела на эти рукоятки, затем вытащила широкий нож с острым концом и медленно повертела его перед собой, следя за игрой света на холодном лезвии. Удовлетворившись своими размышлениями, она тщательно протёрла его полотенцем и принесла в комнату.

Олег сидел, закрыв глаза, и слегка покачивался взад и вперёд. На лбу у него выступили капли пота.

– Как ты? – спросила Лариса.

Он кивнул в ответ и улыбнулся.

За окном вяло падал с бледно-серого неба редкий мокрый снег, прозрачные солнечные лучи едва угадывались в рыхлых прогалинах зимних туч.

***

Остановив «вольво» возле ближайшего газетного киоска, Лариса вышла купить журнал «Плюфь».

– У нас только прошлый номер, – хрипло ответила продавщица, укутанная в платок, – новый ещё не поступал.

– Мне любой, – быстро сказала Лариса.

Она схватила журнал и торопливо пролистнула его.

– Ага! Вот вы где сидите, – прошептала она и надавила на педаль.

– Что ты выискиваешь? – полюбопытствовал Олег.

– Адрес редакции, – быстро ответила она. – Мы поедем туда, и я покажу тебе того человека. Ты нож куда засунул?

– Под пальто держу, рукой прижимаю.

– Замечательно. Будь готов к прыжку, пёс.

– Я готов! – Он оскалился, изображая собаку.

Минут через тридцать она остановила «вольво», не доехав одного дома до здания, где располагалась редакция «Плюфя», вышла из машины. Вдоль улицы шли люди, хмурые и весёлые, говорливые и молчаливые.

– Слушай меня! – Лариса вернулась в машину, и голос её стал строгим. – Сейчас мы с тобой пойдём вон к тому дому. Там работает нужный нам человек. Мы будем ждать его, долго будем ждать. Может быть, мы и не увидим его сегодня, тогда вернёмся завтра.

– Как я его узнаю? – спросил Олег.

– Ты увидишь его, поймёшь. Я с ним заговорю. Я остановлюсь возле него. Ты же сперва держись поодаль. Когда я отойду от него, подойди и ударь его… Ты сейчас хорошо чувствуешь себя? Ударить ножом сможешь?

– Я в полном порядке. Мне хорошо. И ты сидишь рядом со мной, – Олег улыбнулся по-детски открыто. Трудно было поверить, что человек с такой улыбкой мог пойти через минуту на убийство.

– Я рассчитываю на тебя, Олежек, – вкрадчиво произнесла Лариса.

Она была уверена, что Лисицын скоро приедет. Она была уверена, что он обязательно остановится, увидев её, чтобы поговорить. Не мог он не остановиться после вчерашнего разговора. Не мог он не остановиться, встретив её возле редакции. Он остановится, это точно… Самой большой трудностью в её плане было вовремя улизнуть. Она предполагала, что перемолвится с Лисицыным двумя-тремя словами и тут же уйдёт, возможно, назначив встречу на более позднее время. В ту минуту Олег и должен напасть на Лисицына, неожиданно ткнув его ножом.

Но то были лишь планы…

Вскоре она действительно увидела, как Сергей припарковал «жигулёнок» неподалёку от входа в редакцию. Но едва он вышел из машины, как к нему приблизились двое мужчин, вероятно, коллеги, вышедшие из подъезда. Он оживлённо заговорил с ними. Один из них, одетый в длинную серую дублёнку и лисью шапку, живо жестикулировал.

Лариса повернулась к Олегу:

– Пошли, быстро. Держись чуть поодаль. И помни, что мы с тобой не знакомы!

Лариса шагала медленно, почти топчась на месте. Она ждала, когда Лисицын закончит разговор и попрощается с собеседниками. Она ждала…

Внезапно тот, что был в длинной дублёнке, пожал Лисицыну руку и неторопливо двинулся вдоль улицы, сунув руки в карманы. Поравнявшись с Ларисой, он неожиданно сдержал шаг и заговорил:

– Простите меня великодушно за мою наглость.

– Что такое? – Лариса вздрогнула, растерялась, взглянула на подошедшего, быстро перевела глаза на стоявшего метрах в ста от неё Сергея и снова посмотрела на незнакомца.

– Я не мог пройти мимо.

– Что такое? Почему? Кто вы? – забеспокоилась Лариса.

– Я фотограф. Моя фамилия Иванченко.

– И что?

– Лариса заметно занервничала.

– Что вам надо от меня?

– Видите ли, я подыскиваю образ, а у вас такое лицо, что я не мог не остановиться… Вы уж извините меня, я хотел бы предложить…

– Никакое не лицо, уходите, не мешайте мне…

Она подняла воротник, чтобы спрятаться за ним, и поспешила прочь от фотографа, направляясь к Лисицыну. Она боялась упустить Сергея. Она боялась убегающего времени. Она торопилась. И тут она услышала вскрик позади.

Обернувшись, она увидела, как Олег взмахнул рукой, остановившись перед фотографом. Сверкнула серая сталь лезвия, тёмными пятнами встрепенулись прохожие и рассыпались в стороны, чья-то фигура скользко свалилась на тротуар, задрав ноги, высокий женский голос испуганно завизжал. Олег резко опустил руку с ножом и ударил фотографа в плечо. Лезвие пронзило толстую дублёнку, но судя по всему, не поранило жертву, ибо фотограф схватил обеими руками Олега и с огромной силой оттолкнул его от себя.

Лариса стремительно бросилась прочь, поняв, что её план разрушился. Олег ошибочно напал на фотографа, приняв его за нужного человека, так как Лариса заговорила именно с ним. Поправить ничего было нельзя. Задуманная ситуация рассыпалась.

Лариса быстро пошла прочь, почти побежала, не поднимая глаз.

Тем временем фотограф безумно выкатил глаза и кинулся на упавшего Олега. Из плеча фотографа торчала рукоятка кухонного ножа, но он уже забыл про воткнутое в его дублёнку лезвие. Незадачливый преступник с трудом поднимался на четвереньки, путаясь в длинных полах чёрного пальто.

Лисицын обернулся на прозвучавший крик и успел увидеть, как мелькнул нож. Инстинкт заставил его немедленно метнуться в сторону столкновения. До стоявшего на четвереньках Олега ему оставалось не более десяти шагов, когда фотограф с яростью обрушил на того свои кулаки. Тот с кошачьим визгом затряс ногами, перевернувшись на спину, высунул тёмный язык, выкатил глаза.

– Убью! – заорал Олег. – Я должен убить!

Но удары сыпались на него безостановочно. Лисицын схватил фотографа за плечи и рывком отодрал от Олега. При этом нож разрезал дублёнку глубже и вывалился на мокрый асфальт.

– Он хотел меня зарезать, пьянь чёртова! – хрипел фотограф. – Посмотрите на его глаза, это же наркоман какой-то!

– Не трогайте его, не трогайте! – повторял Лисицын.

– Скрутите его! – раздались отовсюду громкие советы. – Скорее милицию сюда! Разбейте ему рожу! Не трогайте его, иначе он укусит, он же бешеный!

Олег Расшуганов, поняв, что кулаки перестали колотить его, с неожиданной прытью перевалился на бок, встал на четвереньки и быстро-быстро, как таракан, припустил в сторону оборонённого ножа. Лисицын без труда отшвырнул Олега в сторону, тогда Расшуганов издал дикий рык подраненного зверя и бросился прочь.

Он не успел сделать и пяти шагов, как раздался скрежет тормозов, и перед ним вырос жёлтенький, как мультипликационный цыплёнок, «запорожец». Несмотря на все старания водителя, машина стукнула Олега бампером и свалила его на спину. В следующую секунду послышался лязгнувший металлический звук, и в заднее крыло «запорожца» с размаху воткнулся сверкающий красными бортами «опель». «Запорожец» скакнул вперёд и ударил Олега Расшуганова второй раз, теперь уже по-настоящему сильно, и отшвырнул головой на угол тротуара. Послышался глухой хруст.

Лисицын был первый, кто склонился над погибшим.

Лариса наблюдала за происходящим со стороны, спрятавшись за чёрным стволом дерева с налипшими комьями снега, и едва слышно чертыхалась.

– Надо же! Ну ведь не бывает такого! Это же глупость, нелепость какая-то, дикость!

Из «опеля», который приложился к «запорожцу», вышли два человека. Увидев их, Лариса ахнула. Это были Брусовы: отец и сын. Лисицын пожал обоим Брусовым руки. Лариса видела, как он жестикулировал, излагая случившееся. Ещё более яростно жестикулировал фотограф в продырявленной серой дублёнке, то и дело сильно пожимая плечами. Над телом Олега ежесекундно склонялись любопытные.

«Как хорошо, что я смотрю издалека на это представление. Меня никто не видит, никто не задаёт вопросы. А то пришлось бы объяснять, как я тут оказалась. Слишком много знакомых лиц в одном месте. Уж Лисицын-то непременно увязал бы всю историю со мной… Хоть бы Олег умер на месте… Жаль, что я поспешила, вечно я тороплюсь… Нет, так больше нельзя. Надо всё устроить иначе. Мне нужен профессионал, настоящий профессионал, который умеет стрелять без промаха… Но где его взять? Где их берут? Как на них выходят?.. Брусовы! Они же наверняка знают таких людей, они же хищники, акулы…»

***

Сергей Лисицын, конечно, не ошибался, говоря, что Ларису охватила болезнь. Но её не интересовало его мнение по этому поводу. Её беспокоил лишь один вопрос: как Лисицын намеревался поступить? Рассказать о ней? Спеленать её туго-туго и передать на руки врачам, которые не знают ни черта и потому не излечивают никого? Нет, в лапы белых халатов она не дастся. Что угодно, только не доктора с их замашками садистов-экспериментаторов.

После того как покушение на Лисицына закончилось столь плачевно, чувство опасности вдруг сделалось ясным и жгучим. Оно испугало, но оно же доставило необъяснимую приятность. То же самое она испытала когда-то давным-давно, неосмотрительно подступив к самому краю глубокой пропасти и надавив на почву с такой силой, что под ногой всё просыпалось. Лариса удержалась чудом, отпрянув и упав навзничь. Она слышала, как земля рыхло расползалась, увлекая из-под тела новые и новые комья. Пропасть готова была схватить Ларису и увлечь в свою сыпучую пасть. Но вдруг всё остановилось, стихли шорохи последних падающих камешков. Лариса лежала неподвижно, держа ноги на весу и чувствуя гуляющий под ними ветер.

Много раз после этого она видела во сне эту сцену и просыпалась с колотящимся сердцем, замирая от жути, от ощущения внезапной бездны под ногой. И это ощущение было пьянящим. Страх выворачивался наизнанку и превращался в восторг.

«Может быть, такое же блаженство испытывают люди, бросающиеся с крыши небоскрёба? – гадала она, анализируя свои ощущения. – Они испытывают ужас оттого, что уже нельзя поправить, и наслаждение от состояния полёта. Этот полёт прекрасен тем, что он неповторим. Я хочу такой полёт…»

Теперь, когда за её спиной было несколько смертей, она понимала, что сделала тот самый шаг, после которого не осталось тверди под ногами. Она уже взмыла. Её охватило состояние гибельного восторга, пронзило её со всех сторон тончайшими отравленными иглами. Она сделала прыжок, который неминуемо закончится падением, сотрясающим ударом. Она разобьётся на куски, превратится в лепёшку. Но до того момента она будет лететь. Вопрос заключался теперь в одном: как сделать этот полёт более продолжительным, как сделать наполнившее её чувство более сильным, более острым?

Чуть раньше она пошла на совокупление с родным племянником, и жгучим блаженством было именно то, что она сознавала запретность подобного шага. Однако острота этого чувства быстро притупилась. Теперь, уничтожив зятя, Лариса изнывала от желания ощутить в себе молодое тело Дениса лишь потому, что каждую секунду в её голове пульсировало сознание того, что она причина и двигатель той силы, которая уничтожила отца Дениса. Понимание этого опьяняло её, бросало в нетерпеливую дрожь, заставляло тело сжиматься, испускать соки.

Первую ночь после убийства Володи она провела с Сергеем. Это немного приглушило импульсы, дававшие о себе знать. Затем она приехала в дом сестры. Она видела скорбные лица и млела от их вида. Во всеобщем хороводе траура, она была единственной, кто знал, видел и был причиной гибели отца семейства. Она была единственной, кто знал всю подоплёку сложившейся ситуации. Лариса не могла описать своё состояние словами и не собиралась делать этого. Она пользовалась им, смаковала его, пила по каплям.

Ни разу она не заметила, чтобы в ней поднялась хотя бы тень сожаления о содеянном. Наоборот, она блаженствовала от своего особенного положения. Так может блаженствовать лишь нищий, когда заманивает чужака в трущобы, пугает его до смерти в мрачных закоулках, незаметно выкрадывает все его деньги, а затем с благородным жестом выводит на знакомую улицу, сочувствует потерянным деньгам и после всего этого ведёт пострадавшего в ближайшее кафе, где угощает его, успокаивает, набивается в друзья и расплачивается, разумеется, теми самыми деньгами, которые вытащил из кармана несчастного час назад. Этот вор – истинный хозяин положения. Только он способен оценить всю прелесть такой двойственной ситуации.

Лариса представляла себя именно таким вором.

Отняв у племянника отца, она теперь успокаивала Дениса, окутывала его нежностью и ласками. Сознание того, что встречи с ним возобновились только благодаря её внезапному бешенству, оборвавшему жизнь зятя, придало любовным играм неповторимый вкус. Теперь к этому примешалось и ощущение подкравшейся опасности. Она занималась любовью на краю того самого осыпающегося обрыва.

***

Отправившись к старому Брусову Лариса не знала толком, как поведёт разговор. Она и не пыталась выстроить беседу заранее. Борис Борисович встретил её приветливой улыбкой.

– Давненько я вас не принимал, Ларочка.

– Да, – кивнула она.

– И в салоне вы не появились, хотя я вам приглашение послал.

– В салоне? Вы имеете в виду фотографии? – уточнила Лариса. – Да, что-то у меня не сложилось в тот вечер.

– Жаль… Да и вообще мне жаль, – Брусов провёл женщину в комнату, – что у вас ничего не получилось с моим Николаем. Вы казались мне такой милой парой. Я был бы горд иметь такую «дочку». Николай до сих пор вспоминает вас.

– Я слышала, что он встречается с какой-то балериной.

– Да, с Расшугановой Таней.

– Значит, не очень страдает без меня.

– Ларочка, мужчина должен создавать семью, ему нужно потомство. Скажу честно, я не одобряю выбор сына. На мой взгляд, он остановился не на той женщине. Во-первых, слишком молода, во-вторых, она актриса и к тому же балерина. Худшего сочетания быть не может.

– Вы настолько дурно относитесь к женщинам актёрской профессии? – удивлённо подняла брови Лариса.

– Я всегда старался не допускать их до себя.

– Почему?

– Эта, скажем так, порода людей всегда была наиболее раскованной, раскрепощённой. В обществе актрис во все века не только крутятся их поклонники, но их вдохновенным ароматом питаются крупные фигуры из политики, бизнеса и, конечно, спецслужб. С богемой общаются, дружат, флиртуют. Актрисы опьяняют мужчин. Происходит этакое брожение страстей, в котором запросто развязывается язык.

– Что вы хотите сказать?

– Актрисы частенько служат источником полезной информации, они легко умеют добывать её, перед ними мужчины бравируют, раскрывают им тайны. А я не люблю, чтобы в мои тайны кто-то совал свой нос.

– Вы в чём-то подозреваете Татьяну?

– Нет, но всё может быть. И мне бы не хотелось, чтобы мой сын попал из-за этого в какую-нибудь неприятность… Вот вы, Ларочка, совсем другое дело. Вы сама по себе… Хочу вам сказать также, что после знакомства с вами никому из мужчин не будет покоя. Давая кому-либо от ворот поворот, вы обрекаете человека на долгие мучения, на постоянные воспоминания о себе. После вас трудно найти подходящую женщину, ведь с вами не может тягаться никто. Вы – редкое творение природы.

– Борис Борисович, вы засыпали меня комплиментами.

– Упаси Господь, моя дорогая. Никаких комплиментов. Вы не нуждаетесь в них. Это пришлось к слову. Мы же говорили о Николае. А что до той балерины, то я лично надеюсь, что она откажет ему. Мне бы так хотелось.

– Неужели она совсем не нравится вам? – Лариса спросила не без удовольствия.

– Женщины… Разве могут они не нравиться? Дело не в этом. В данном случае меня интересует практическая сторона. А я уверен, что Татьяна – не очень надёжна.

– Я тоже не оказалась надёжной, бросила мужа, – засмеялась Лариса.

– Хотите, я открою вам правду?

– Какую?

– О вашем муже.

– Любопытно, чего же я о нём не знаю, – она положила ногу на ногу, показывая красивые колени.

– Я приложил некоторое усилие к тому, чтобы ваш супруг расстался с вами.

– То есть?

– Ни один мужчина не захочет покинуть вас добровольно, поверьте старику. Вы обладаете гипнотической прелестью. Пришлось надавить на вашего супруга, – Брусов виновато развёл руками.

– Неужели вам настолько хотелось видеть меня в роли жены вашего сына?

– Я хотел, чтобы Николаю было легче встречаться с вами. Однако ваш дуэт не продержался долго.

– Простите меня за это, – Лариса положила руку на сердце, жест её был искренним. – Я всю жизнь поступаю не так, как должна. Я живу будто не по своей воле. Меня словно ведёт какая-то сила.

– Зря вы так говорите. Никто из нас не должен подчиняться никакой силе. Мы сами – сила, по крайней мере, часть силы. Поэтому мы не должны чувствовать никакой власти над собой. Вода в реке бежит единым потоком, никакая из капель не чувствует принуждения.

– Капли не умеют рассуждать, – возразила женщина.

– Вам не дано знать этого. А если и так, почему вы считаете, Ларочка, что человек способен рассуждать? Если он чувствует, как вы, например, что им управляет некая сила, то зачем ему разум? Зачем рассуждения, если приходится поступать вопреки здравому смыслу? Если бы мы все жили, как вода в реке, то нам не приходилось бы совершать подлость, идти на преступление.

– Почему же?

– Потому что мы совершали бы естественные вещи. Река подмывает берег, разрушает его, но не считает это преступлением. В глазах природы это не есть преступление. Вышедшая из берегов река уничтожает целые города, и люди судорожно пытаются найти виновных: кто не предупредил о наводнении, кому голову с плеч снести за халатность? Люди наивны в своих рассуждениях и в своей морали.

– Вы так думаете?

– Я уверен. Никто не попадает в руки грабителей ни с того ни с сего. Ничего не случается просто так. Кирпич срывается с крыши на голову прохожего только в том случае, если прохожий заходит туда, где кирпич может свалиться. И кирпич не считает, что совершает преступление. Ураган, сметающий на своём пути сотни людей, не считает, что совершает преступление. Но люди любят рассуждать на эту тему и переворачивать всё иным образом. Что такое смерть, что такое преступление, что такое правда? А разница между правдой и неправдой, между справедливостью и несправедливостью – не толще волоса.

– Вы на что-то намекаете, Борис Борисович? – Лариса растерялась от сыпавшихся на неё слов. Ей стало казаться, что старик всё прекрасно знал про неё и тонко над ней посмеивался.

– Я вам так скажу, Ларочка. Я уже человек старый, и я много повидал на своём веку. На моих руках много крови.

Лариса удивлённо вскинула брови.

– Я не понимаю вас, Борис Борисович.

– Желторотым юнцом я ушёл на фронт бить фашистов. Теперь эта война большинству людей представляется чем-то очень далёким, чуть ли не доисторическим. Но для меня она вовсе не так уж далека. Она во мне. Я видел её и слышал, я прошёл сквозь её грязь, её крики, её ярость. Пока я жив, пока я помню, эта война ничуть не устареет для меня… – Он задумался и почесал кончик носа. – Я попал к партизанам. Скольких врагов положил, глядя на них сквозь прорезь прицела, я не могу сказать. Но знаю, что много, очень много. Я испытывал радость, убивая их…

– Радость?

– Нет, Ларочка, это была не та радость, которая охватывает мужчину при виде любимой женщины, совсем не та. Это была радость убийцы, распирающая изнутри сила ненависти, от которой пьянеешь. И чем больше гибнет врагов на твоих глазах, тем опьянение делается сильнее. Своего рода катящийся снежный ком. И ещё была радость оттого, что пуля просвистела мимо тебя и свалила кого-то рядом, а ты остался невредим. Но это какая-то эгоистичная была радость, с привкусом стыда… А собственными руками, с фрицем глаза в глаза, когда вскрывал им горло, я убил пятерых. Никакой радости это не принесло. Думаю, что я ощущал в этот момент лишь гибель человеческого тела, а не гибель врагов. Между этими убийствами – огромная разница, пропасть.

– Вам не было потом дурно, Борис Борисович? Я имею в виду совесть.

– Плохо было на душе после того, как я сжёг полицая на костре.

– Сожгли?

– Я попал в плен, и эта сволочь вздёрнула меня на дыбе… Я был гибким пацаном, гуттаперчевым, иначе остался бы без рук. Но всё равно у меня часто ноют суставы, плечи… Мне повезло, наши отбили меня и отдали мне на суд того полицая. Я связал его и бросил в огонь… Он ужасно кричал, люди так не кричат, у людей нет таких интонаций… Мне пришлось пристрелить его. Он был толстый, похожий на зажаренную свинью… Вот после этого случая я долго терзался. Было такое ощущение, что всё предыдущее в порядке вещей, а этот костёр… Я будто перешёл допустимую грань…

– А теперь?

– Теперь я спокоен. Я работаю ради близких мне людей. Я делаю то, что мне нравится, и никогда не переступаю ту грань. Я её чувствую…

– Вы живёте без роскоши, – Лариса неопределённо повела рукой. – Но ни для кого не является секретом, что вы имеете гораздо больше, чем кажется людям.

– Да, согласно общепринятым взглядам, я весьма богат. Я распоряжаюсь огромным имуществом, мне беспрекословно повинуется множество людей, своего рода империя. Но я не окружаю себя золотом, драгоценными металлами, не пользуюсь карточкой «Американ-Экспресс» и прочими штучками. Это всё мне совершенно не нужно.

– И всё же вы богаты.

– Да.

– И вы хотите сказать, что никогда не прибегали к уничтожению людей? Разве такое сейчас возможно?

– Не судите по своему бывшему супругу, Ларочка. Он принадлежит к категории откровенных мерзавцев и позволяет себе потрошить людей, лишь бы получить лишнюю копейку… Я же участвую во многих крупных проектах, мне не для чего нанимать убийц. Мои дела настолько масштабны, что на их пути и без участия заказчиков гибнет масса народа, как на пути катка гибнут миллионы муравьев и прочих букашек, как на пути комбайна гибнут сотни полевых мышей и кротов… Но почему вы всё время спрашиваете про смерть, про убийства? Вас интересует эта тема?

Лариса ответила не сразу, опустила голову, скрывая глаза под густой прядью чёрных волос. От Брусова не ускользнула её неуверенность.

– Если вы хотите спросить что-то у меня, то вы не должны смущаться, – серьёзно сказал он. – Вас интересует смерть. Я даже осмелюсь предположить, что вас интересуют наёмные убийства. Я угадал?

Она продолжала сидеть неподвижно. Старик Брусов явно умел читать мысли.

– Если бы я ошибся, то вы непременно ответили бы «нет». Но давайте поставим вопрос иначе. Да, я знаю людей, которые занимаются этим делом.

Лариса подняла голову и посмотрела в глаза Брусову

– Вы можете меня познакомить с ними? С кем-нибудь…

– Хотите я приготовлю вам «Манхэттен»? – Брусов подошёл к шкафу и достал бутылку сладкого красного вермута, поставил её на стол, вернулся к шкафу и достал бутылку виски. – Вообще-то в «Манхэттен» полагается, помимо вермута и виски, добавлять несколько капель горького бальзама и украшать его вишней. Но ни вишни, ни бальзама у меня нет. Так что коктейль будет не совсем полноценным… Я помню, помню, о чём вы меня спросили, Ларочка. Наберитесь терпения… А может, вы хотите холодного кофе с ромом? Знаете, есть замечательный напиток под названием «Чёрная Роза» – это холодный кофе с ромом и сахаром, а если сверху посыпать корицей, то просто ахнуть можно. У меня очень кстати есть отменный белый ром…

– Сколько я вас знаю, вы всегда с удовольствием готовили коктейли, – Лариса улыбнулась, но в её голосе слышалась нотка нетерпения.

– Качественные коктейли – моя слабость. Но в моём доме никогда нет всего, что требуется для взбитая настоящего напитка, – старик отмерил дозатором нужное количество вермута и виски. – Пригубите, Ларочка, прочувствуйте эту прелесть.

Лариса сделала глоток и посмотрела на Брусова.

– Любопытный вкус…

– Ещё бы… Жизнь вообще любопытная штука, познать её всю до конца – всё равно что обречь себя на вечную тоску… Так вот касательно тех людей, что вас интересуют, – он откинулся в кресле. – Я не хочу даже спрашивать, зачем вам нужно такое знакомство. Не хочу спрашивать, не хочу думать об этом…

– Мне нужно!

– Повторяю, что не хочу об этом думать. Но скажу вам вот что: это очень серьёзный шаг – знакомиться с таким человеком, Ларочка. Идя на это, вы обрекаете себя на безвозвратность. У вас никогда не будет возможности стать прежней.

– Я уже потеряла такую возможность.

– Вы так думаете?

– Я знаю.

– Скажите мне, если можете, вы попали в неприятную историю и хотите спасти себя?

– Да, – ответила она после некоторого колебания.

– Если вы пойдёте на убийство, – старик поводил в воздухе руками, – я говорю абстрактно, в общем, не про вас лично, Ларочка… Так вот если вы сделаете такой шаг, вы потеряете себя. Нет такой причины, которая могла бы вынудить вас пойти на это. Ни у кого из рода человеческого не бывает в обычных условиях такой причины. Не может быть такой причины.

– Такая причина есть.

– Плата за это невероятно высокая, – старик смотрел на свою собеседницу без малейшего осуждения. – Поверьте мне, я говорю о том, что очень хорошо знаю. Я не отговариваю вас, всё равно решать будете вы сами. Но раз вы обратились ко мне, я считаю себя вправе сказать несколько слов по этому поводу. Ко мне обращаются люди разных характеров, разных взглядов. Многие считают меня почти богом. Странные люди, странные. Я не осуждаю их. Они приходят ко мне, как вы сейчас, чтобы получить от меня что-то, как им кажется, важное, без чего им нельзя обойтись. Они заблуждаются, однако я не лезу из кожи вон, не переубеждаю никого. Моё дело – предупредить их, а там – пусть сами решают. Но я не отказываю никому, если могу выполнить просьбу. Зачем отказывать?

– Вы поможете мне, Борис Борисович?

– Многие говорят обо мне разное…

– Вы поможете мне? – Лариса стала нервничать.

– У меня много разных знакомств. Я сведу вас, Ларочка, с нужным вам человеком. Сейчас я продиктую вам адрес, куда вам нужно будет сходить. А о времени я позвоню вам. Вы отправитесь туда, поговорите обо всём…

– Чем мне отблагодарить вас?

– Лучшей благодарностью был бы ваш отказ от вашей затеи, но раз вы стоите на своём… Возьмите бумагу и ручку. Адрес напишите своей рукой…

***

Прошло два дня. Брусов позвонил и прокурлыкал в трубку:

– Ларочка, я договорился о встрече на сегодня. Вам надо подъехать к пяти часам. Желаю вам всего лучшего…

Лариса появилась по указанному адресу в назначенное время. Дверь открыл молодой мужчина.

– Добрый день, – она внимательно смотрела на него, пытаясь проникнуть в суть его существа.

– Вас зовут Лариса? – спросил он спокойно.

– Да, – кивнула она.

Перед ней стоял обыкновенный человек, возможно, несколько суровее обычных людей. Впрочем, нет, не суровее. Это лишь предвзятое мнение. Ничего сурового в нём не было, ни тени чего-либо устрашающего, ни намёка на природу убийства.

– Проходите, пожалуйста, – он пригласил рукой внутрь. Она пересекла коротенький коридор и заглянула в комнату.

Стены были оклеены светлыми, почти белыми обоями. Возле окна стоял изящный пухленький диванчик с обивкой сиреневого цвета, напротив – два низких кресла из того же гарнитура, а между ними расположился стеклянный журнальный столик.

– Вы не стесняйтесь, присаживайтесь, – сказал хозяин квартиры из-за спины Ларисы.

Она оглянулась на него и смущённо улыбнулась. Представшая взору комната показалась ей странной – не в таких условиях должен был жить наёмный убийца. По крайней мере, Лариса думала, что дом будет другим.

– Сделать вам кофе? Или вы предпочитаете чай? – спросил мужчина, когда Лариса устроилась в кресле.

– Кофе? Да, пожалуй… – Она замялась. – А вы… Мы сейчас поговорим или позже?

– Вам придётся подождать минут двадцать, – отозвался из кухни хозяин.

– Подождать?

– Да, по этому адресу Лешак всегда приходит позже клиентов.

– Лешак? Кто это? – не поняла Лариса. – Какой Лешак?

– Тот, к которому вы пришли, – послышался ответ, и сразу натужно взвыла кофемолка.

– Так я не к вам?.. Разве не вы?.. То есть… Послушайте… – Лариса поднялась и пошла на кухню, не в силах перекричать звук шумящего механизма. – Послушайте, я думала, что это вы…

– Не беспокойтесь, – заговорил хозяин комнаты, когда кофемолка перестала жужжать, – всё в порядке, вы пришли по адресу. Подождите немного.

– Но мне было назначено на пять.

– Временем здесь командует Лешак, – спокойно ответил мужчина, насыпая кофе в джезву и ставя её на огонь. – Ступайте в комнату и подождите.

– Странно это всё, – Лариса пожала плечами и вернулась в комнату. Она всё ещё не сняла дублёнку и теперь укуталась в её поднятый воротник, будто ей стало холодно. По телу бегали нервные мурашки.

После того как ей подали кофе, она немного расслабилась и откинулась на спинку кресла, молча глядя в окно. Вскоре прозвенел входной звонок, и хозяин (или он был лишь сторожем?) квартиры отпер дверь. Лариса услышала негромкий говор:

– Привет.

– Всё в порядке?

– Да, тихо. Клиент пришёл?

– Пришла.

– Женщина, что ли?

– Увидишь сам.

В комнату шагнул человек. Голова его была обтянута шерстяной чёрной маской с прорезями для глаз и рта. Очевидно, он закрыл лицо при входе в квартиру. Расстёгивая на ходу длинную куртку, он пристально разглядывал Ларису.

– Вот, значит, какие у нас гости, – сказал он в конце концов.

– Я вас чем-то удивила? – она выразительно подняла вверх брови, демонстрируя этим сама не зная что.

– Нет, просто я никогда не имел дела с женщинами, – он опустился на диван спиной к окну. Лариса поняла, что он специально устроился таким образом, чтобы свет из-за его спины мешал ей разглядывать его. И всё же она успела заметить, что его глаза были похожи на смёрзшийся кусок земли, да и сам Лешак был весь какой-то холодный, словно вылепленный из глины и застывший на морозе. Лариса подумала, что у него, вероятно, был крупный нос, так как маска сильно выпирала в этом месте.

– Итак? – Лешак наклонился вперёд. Странно было разговаривать с человеком, не видя его лица и общаясь только с глазами и ртом.

– Я думала, что увижу дом киллера, а это, оказывается, штаб-квартира…

– Точнее говоря, конспиративка, – без малейшего намёка на улыбку ответил Лешак. – Никто не знает, где я живу. Никто не должен этого знать. Но давайте не увлекаться посторонними вопросами. Перейдём к вашему делу. Кто вас интересует? И какие сроки?

Лариса не знала, куда ей смотреть: на рот киллера или на его холодные, пронзительные глаза?

– Лисицын, – Лариса сжала губы. – Вы знаете такого? Сергей Лисицын, известный журналист. Что касается сроков, то я бы хотела, чтобы заказ был выполнен как можно скорее.

– У вас есть его фотография?

– Нет. У меня есть только адрес редакции.

– Как вы сказали? Сергей Лисицын? Я верно запомнил?

– Да, журнал «Плюфь», – добавила Лариса и нахмурилась. – Сколько это будет стоить?

– Я должен выяснить, что он за человек, как ходит, где живёт… Одним словом, я должен осмотреться, – ровным голосом сказал он. – Моя работа не позволяет мне делать промашки.

– Как вы с ним… разделаетесь? – не смогла сдержать своего любопытства Лариса.

– Я не могу сказать сразу, – в его голосе послышалось удивление от услышанного вопроса. – Разве для вас это имеет значение? Я не видел никогда этого Лисицына. Может, его достаточно ударить по затылку рукой, а может быть, надо затолкать ему в рот тротиловую шашку. Обычно я пользуюсь винтовкой, но случается и по-другому. Однажды я просидел весь день на улице возле дома одного коммерсанта, нарядившись нищим попрошайкой. Когда он вышел из машины, он бросил мне червонец. Я поблагодарил его и выстрелил ему в лоб из спрятанного под лохмотьями пистолета. Так что бывает всякое… Я найду Лисицына, осмотрюсь, определюсь. Через пару дней мы увидимся с вами, и я назову вам сумму. Оставьте мне свой телефон, вам позвонят от меня и скажут, куда прийти.

– Не сюда? В другое место?

– Там будет видно, – он быстро встал.

– Подождите, – Лариса остановила его жестом, поняв, что Лешак собрался уйти, – у меня есть просьба.

– Какая?

– Нельзя бы сделать так, чтобы я… чтобы я видела, как это произойдёт?

Лешак посмотрел на неё непонимающим взглядом.

– Зачем?

– Я бы хотела… Мне нужно видеть… – Лариса смутилась и сама испугалась своего смущения.

– Это, конечно, не моего ума дела, – проговорил Лешак, – но не могли бы вы сказать мне, обращались ли вы прежде к людям моей профессии? Если да, то неужели вы ставили им такие же условия? Меня не интересует, что движет вами, но вы должны понимать, что я не артист цирка. Я не предусматриваю зрительских мест. Я работаю за большие деньги, но даже за ещё большую сумму я не собираюсь устраивать театр. Я выполняю то, что не можете сделать вы сами. Если же вам угодно заглянуть в глаза жертвы в последние мгновения её жизни, то займитесь ликвидацией собственноручно.

Его голос звучал тихо, но Ларисе показалось, что наёмник кричал на неё во всё горло. Она снова почувствовала, что больна. Больна настолько, что это видно даже этому убийце, на счету которого, возможно, уже сотни жизней.

– Я просто хотела убедиться, – едва слышно произнесла она, – я не ради цирка… Поймите, мне это важно, важно увидеть… Хотя бы увидеть, как вынесут его тело…

– Я вам сказал всё. У вас есть время подумать… – он выразительно покачал чёрной головой. – Слабые люди выбирают странные пути…

– Я не слабая, – вяло возразила Лариса, чувствуя, как по всему её телу стала разливаться отвратительная холодная тяжесть. – Вы не знаете меня. Я очень сильная.

– Слабые люди придумывают для себя странные способы жизни, – повторил Лешак и вышел.

***

Войдя в дверь редакции, Лешак остановился перед столом, за которым уютно расположилась миниатюрная секретарша с вишнёвыми губами и громадными глазищами.

– Я бы хотел видеть Сергея Лисицына.

– Вы договаривались?

– Нет, но я полагаю, что у меня для него есть интересная информация.

Никакой информации у Лешака, разумеется, не было, но это был самый короткий способ увидеть Лисицына. Ему требовалось только одно – узнать жертву в лицо. Раз заказчица не удосужилась снабдить его нужной информацией, он получит её сам. Он намеревался взглянуть на Лисицына со стороны, проследить за ним до его дома, прикинуть имеющиеся возможности. Лешак был готов и к тому, что у Лисицына вполне могла оказаться свободная минутка, чтобы принять незнакомца, и тогда пришлось бы перемолвиться с ним словечком. Лешак не боялся этого. Он уже разработал легенду, по которой хотел выдать себя за поклонника Лисицынова таланта, сгорающего от желания получить автограф. Одним словом, Лешак был уверен, что сумеет наплести какую-нибудь глупость журналисту, если придётся разговаривать с ним.

– Вам придётся подождать. Он сейчас у главного, – сообщила секретарша.

– Это оттуда такой шум? – спросил Лешак, указывая головой в сторону приоткрытой двери.

Девушка кивнула и доверительно наклонилась к посетителю. Она явно принадлежала к категории людей, обожавших посудачить:

– Главный не хочет ставить материал в номер. Говорит, что слишком заумно, что никому не интересно, что Сергей перешёл всякие границы в своём самолюбовании. И знаете, главный ему говорит: «Я тебе, Сергей, не за такую писанину деньги плачу. За это я тебе ни копейки не дам». А Лисицын ему в ответ: «Печатайте без оплаты, я готов отдать вам это бесплатно».

– И часто он бесплатно работает? – полюбопытствовал Лешак.

– Случается. Он странный, этот Сергей… Иногда мне кажется, что он необычайно добрый, внимательный, а иногда создаётся впечатление, что он совершенно беспощаден, даже жесток, как палач.

– Палачи не бывают жестоки, они выполняют порученную им работу.

– Значит, не как палач, но всё равно он бывает жесток, циничен просто до отвращения. Случается, такую гадость в глаза скажет… Его невозможно понять… Да вы сами послушайте…

Из-за двери послышался голос:.

– Чего вы хотите от меня, Владлен Борисович? Зачем вы меня пытаетесь переубедить? У меня было настроение, и я написал то, что написал. Если вам не нравится, то не ставьте это в номер. Мы же договорились об этом несколько дней назад.

– Но мне нужно что-то другое.

– Тогда вам придётся подождать.

Дверь открылась, и в коридор вышел Сергей.

– Вот и он, – секретарша кивнула Лешаку.

– Это и есть Лисицын? – удивился Лешак.

– Да. – Девушка пожала плечами – мол, что вам не нравится? – Сергей, к тебе посетитель.

Журналист взглянул на Лешака и взмахнул зажатыми в руке бумагами.

– Если можно, подождите меня, я сейчас освобожусь. Пять минут, не дольше. Но затем мне нужно уехать, так что много времени я не смогу уделить.

Он прошёл в конец коридора, оглянулся на Лешака, вспоминая что-то, и скрылся в дальнем кабинете. Лешак встал и направился к выходу.

– Вы не будете дожидаться Сергея? – подняла брови секретарша. – Он же сказал, что всего пять минут подождать.

Лешак не ответил и закрыл за собой дверь.

– Странный такой, – девушка скривила гримасу вслед ушедшему.

Лешак сел в свою машину и задумался.

Если бы он знал, что получил заказ именно на этого человека, он отказался бы сразу.

– Надо же, как всё забавно, – тихонько произнёс он, смотря на дверь редакции. – Меня наняли для того, чтобы я убил Сергея. Но вместо этого я должен предупредить его о том, что задумано против него. Фактически я выступаю его союзником. Такого никогда не случалось прежде…

Минут через десять Лисицын появился перед подъездом, пошарил во внутреннем кармане куртки и достал ключи от машины. Снег обильно сыпался на его голову и плечи, быстро превращая их в сугроб. Лешак выскочил из своего автомобиля и в несколько прыжков очутился возле журналиста.

– Сергей, здравствуйте.

– Ах, это вы? Что же вы не стали ждать? – Лисицын протянул руку. – Вы меня простите, но я никак не могу вспомнить, где мы встречались. Ведь нам уже приходилось видеться прежде, я не заблуждаюсь?

– Ничуть. Мы встречались, даже больше того.

– То есть?

– Вы мне помогли, спасли меня. Помните переулок?

Лисицын размашисто шлёпнул себя по лбу.

– Точно! Как же я сразу не вспомнил? – Он широко улыбнулся. – А я всё по редакционной работе пытаюсь ваше лицо определить… Как вы? Ко мне по делу? Что же ждать не стали?

– Я по делу, Сергей.

– Мы так и не познакомились. Как вас звать?

– Называйте Лешаком.

– В таком случае, раз в оборот пошли кликухи, вы можете называть меня Лисом, – улыбнулся Лисицын. – Ну так что же привело вас сюда?

– Вы помните, как я убил тех двоих?

– Хорошо помню. Меня это крайне… обеспокоило тогда.

– Такова моя профессия, я легко нажимаю на спусковой крючок. Я – киллер.

Сергей сощурился, выражая своё недоверие.

– Прямо-таки киллер?

– Я не шучу, Лис. Какие могут быть шутки, если этим я зарабатываю на жизнь, – лицо наёмника оставалось бесстрастным. Он не кривлялся, не выпячивался, говорил совершенно буднично. – Мне сделали заказ.

– При чём же тут я?

– Заказ на Сергея Лисицына…

Повисла пауза. Сергей перестал улыбаться. Снег густо залепил лица мужчин, но ни один из них не стряхнул его.

– Значит, заказ… И ты пришёл предупредить меня? – Его голос понизился почти до шёпота.

– Я бы никогда не сделал этого. Но у меня есть принцип: я не убиваю женщин, у которых есть маленькие дети, и я не убиваю моих личных знакомых. Благо таких заказов никогда не поступало. Ты оказался первым. И ты не просто знакомый, а тот, кто вытащил меня из дерьма. Пусть это произошло лишь однажды, но оно произошло. Я обязан тебе.

– Любопытная получается история.

– Любопытная, – согласился убийца. Он смотрел на Лисицына прямо, в упор, не шевелясь и не отодвигая в сторону своего лица. Он разглядывал глаза Сергея с неподдельным интересом. Сколько таких глаз, влажных и подвижных, он изучал, прежде чем направить ствол своей винтовки в сторону их владельца. Сколько глаз он видел через оптический прицел, в то время как те глаза не видели его. Сейчас он стоял перед человеком, которому решил сохранить жизнь, но в глазах недавней жертвы не было благодарности. Было удивление, необъятное удивление и любопытство. И Лешак вдруг понял, что сохранил Лисицыну жизнь вовсе не он, а нечто свыше. Это непостижимое Нечто устроило всё таким образом, чтобы именно ему, Лешаку, достался заказ на Лисицына, потому как только Лешак непременно должен был отказаться. Значит, всё предопределено. Но тогда для чего нужен был этот нелепый заказ, если ему не суждено состояться? Неужели только для того, чтобы та женщина совершила шаг, после которого, независимо от результатов, она бы несла на себе несмываемое пятно греха?

– Что же ты намерен делать? – тихо спросил Лисицын.

– Я откажусь. И это означает, что она будет искать другого исполнителя.

– Она? Ты сказал она? – Сергей подался вперёд всем телом. – Заказ сделала женщина?

– Женщина. Сразу предупреждаю тебя, что имени её я не знаю.

– Она красива, черноволоса, – не то сказал, не то спросил Лисицын, – она неимоверно обаятельна и притягательна.

– Да. Ты догадываешься, кто это?

– Она, случаем, не просила тебя сделать так, чтобы она могла сама видеть убийство?

– Просила… – На лице Лешака проскользнуло удивление.

– Тогда я не просто догадываюсь, я уверен на все сто.

– Кто она? Чем ты досадил ей?

– Она сдвинулась на почве зрелищности и на почве острых ощущений. Я раскусил её и сказал ей об этом. Думаю, что она испугалась, что я заложу её. По крайней мере такое объяснение звучит вполне логично. Но кто может сказать, что за бредовая идея свила гнездо в голове сумасшедшего? – Лисицын потёр одну озябшую ладонь о другую. – Когда ты должен дать ей ответ?

– Ответ я уже дал, я принял заказ. Но теперь я должен отказаться. Она принесёт мне деньги, я всегда беру аванс и объявляю примерный срок исполнения. Об остальном я тебе сказать не могу. Но завтра я ей откажу. Так что начиная с послезавтра она будет искать иные ходы.

– Не будет. Уж теперь-то я побеспокоюсь об этом. И, скорее всего, завтра она не придёт к тебе, Лешак.

– Теперь я поеду, Лис. Но предупреждаю, что ты не должен ехать за мной. В конце концов я отплатил тебе, чем мог. Ты знаешь меня в лицо. Не показать тебе я его не мог, иначе ты не поверил бы мне. Ты знаешь моё лицо и мою профессию. Для таких людей, как я, это недопустимо. Но я был обязан, я не мог не открыться. Я не могу потребовать, чтобы ты нигде и никогда не болтал об этом. Может случиться так, что когда-нибудь тебе придётся выступить свидетелем и опознать мою фотографию. Поэтому я хочу объясниться: я никогда не приму заказ на тебя, но никогда больше не предупрежу тебя о таком заказе. Кроме того, если ты будешь участвовать в каком-либо деле против меня, я буду вынужден убить тебя.

– Всё предельно понятно.

– Теперь прощай, Лис. Надеюсь, что больше судьба не сведёт нас… Кстати, я слышал через дверь то, что читал твой командир. Я ничего не понял, но мне понравилось.

– Спасибо за комплимент.

Они разошлись в разные стороны, похожие на оживших снеговых баб, с которых снег обваливался рыхлыми клочьями при каждом шаге. Сергей невольно бросил взгляд на номер автомобиля, в котором приехал Лешак, но снег надёжно замаскировал все цифры. Чтобы не вызывать у Лешака подозрения, Лисицын дождался, покуда тот не уехал со двора, и лишь после этого сел в свою Зебру.

– Вот тебе и Лариса, – сказал он, вставляя ключ в замок зажигания.

***

– Ну, Лис, что будешь делать? – спросил Лисицын себя.

Впервые он всерьёз задумался: а не пора ли ему отказаться от самодеятельности и обратиться к официальным представителям закона? Вместе с тем он никак не хотел смириться с мыслью, что женщина вынудила его отступить. Не испугался же он в самом деле какой-то сумасшедшей! Или испугался?

«Признайся, Лис, признайся сейчас, пока рядом никого нет, пока никто не может услышать твои мысли. Боишься ты Ларисы? Разве можно не бояться непредсказуемости безумцев? Ладно тебе, не юли хвостом. Ты совершенно точно влип в дурацкую историю, вляпался по уши. Самый простой выход из создавшегося положения – сдать Ларису в руки милиции. Однако у тебя нет ни единого доказательства, ни самой крохотной настоящей зацепки, только слова, догадки. Можно ли поступить так с ней? Нельзя… Вернее, можно, но очень уж не хочется. Как-то не по-мужски это… Чёрт возьми, при чём „не по-мужски“? Она нанимает профессионального убийцу, чтобы превратить тебя в груду мяса, а ты рассуждаешь о порядочности? Дурак ты, Лис…»

Так он рассуждал, петляя по улицам Москвы и пытаясь успокоиться. Однако никакого намёка на успокоение не было.

«Мать вашу перемать! Неужто я, здоровый мужик, не справлюсь с бабой? Неужто не найду способа остановить её? Да пусть она трижды сумасшедшая, но она ведь человек как-никак…»

Он надавил на тормоз и свернул с Пречистенки в Барыковский переулок.

Вот и нужный подъезд.

«Ехал ты, Лис, рассуждал, а машина сама привезла тебя по назначению, – Сергей хлопнул дверью и остановился перед домофоном. – Стало быть, всё сводится к разговору. Дурак ты дураком, господин Лисицын. Сколько жизнь тебя учит, сколько по морде лупасит, а ты продолжаешь верить в светлый разум. Ладно, попробуй ещё разок… Но было бы любопытно узнать, что ты намерен сказать ей? Как ты будешь разговаривать с ней? “Дорогая Ларочка! Между нами произошло недоразумение. Я хочу всё уладить. Давай я поставлю тебе пистон, каких тебе прежде никто не ставил, а ты за это оставишь меня в покое”. Тьфу! Маразм…»

Квартира Ларисы не откликалась.

«Бродит где-то… Поеду домой, позвоню ей по телефону. Не торчать же мне здесь до ночи… Позвонить по телефону… Ты даже не представляешь, как она поведёт себя… Ты вообще ничего не представляешь, Лис…»

Снег продолжал сыпать, быстро заваливая стекло автомобиля. Мутные серые облака цеплялись за крыши домов. Сергей прислонился спиной к автомобилю и поднял голову, вглядываясь в окна интересующей его квартиры. За стёклами ничто не двигалось.

«Нет, она вовсе не затаилась. Она совершенно спокойна, уверена, что с моей лисьей шкурой вопрос уже решён. Ей незачем прятаться… сейчас».

Итак, Лариса жаждала его крови. Она сделала шаг, и Лисицын решил ступить шаг в ответ. Лариса считала себя вправе распоряжаться чужими жизнями в своё удовольствие. Лисицын полагал, что имел все моральные основания устроить охоту на сумасшедшую женщину, чтобы избежать новой её попытки впиться в него отравленными клыками. А уж она, как только узнает о неудаче, непременно попытается вцепиться в него и испить его крови, раз уж однажды пыталась это совершить.

Ах, как жаль, что она заболела безумием! Она была так прекрасна, эта женщина, это существо в женском обличий… Как это было у Леонида Андреева? «Разве ты не видишь: это не женщина, это орёл, который ежедневно клюёт мою печень!.. Я много раз пытался заглянуть в глубину её сердца, её мыслей, и каждый раз кончалось у меня головокружением, как на краю пропасти: там нет ничего. Пустота».

Вечер бурных объяснений

Ближе к девяти вечера телефон Ларисы откликнулся на долгие звонки.

– Я слушаю, – её голос звучал совершенно спокойно.

– Лара, нам нужно поговорить.

Она промолчала, но едва Сергей продолжил, она прервала его, явно потеряв душевное равновесие:

– У нас нет с тобой ничего общего. Я не хочу разговаривать с тобой. Ты прилагаешь все усилия, чтобы унизить меня, называешь больной.

– А разве я ошибаюсь? Разве нормальный человек будет обращаться за услугами к наёмному убийце?

– Откуда ты знаешь? – Она осеклась. Сергей слышал её частое дыхание в трубке.

– Вот видишь, как ты быстро проговорилась, – произнёс он, пытаясь придать своему голосу успокаивающую интонацию. – А знаю я потому, что он со мной поговорил на эту тему.

– Кто поговорил?

– Лешак.

– Как же так? – В её голосе послышалось искреннее недоумение. – Как же так? Разве такое возможно? Почему он поехал к тебе? Зачем разговаривал?

– Так получилось, что я однажды помог ему, и он решил, что не имеет права убивать меня.

– Зачем же этот подлец согласился? Никому верить нельзя, никому!

– Не нервничай так. Это не настолько простая история, чтобы её втиснуть в короткий телефонный разговор.

– Зачем ты звонишь мне? Чего ты хочешь? Как ты намерен поступить?

– Я хочу встретиться с тобой и поговорить обо всём спокойно. Разреши мне приехать к тебе.

– Нет! Никогда! – Лариса замолчала, но трубку не повесила.

– Лара, не бойся меня. Рассуди сама, ведь если бы я хотел скрутить тебя, то тебя уже дожидалась бы милиция. Ты не согласна?

– Согласна, – голос её звучал глухо. – Но почему ты не заявишь? Что сдерживает тебя?

– Я хочу понять тебя. Ты должна объяснить мне. Это нужно и тебе самой… Так я приеду?

– Нет… Я не хочу… Давай лучше я к тебе. Скажи мне адрес… Я приеду, но я просто так не дамся, имей в виду.

Лисицын засмеялся в ответ.

– Уж не в окружении ли спецназовцев ты приедешь?

– Будешь смеяться, я повешу трубку. Мне-то нет надобности объясняться с тобой. Тем более что ты уже давно зачислил меня в сумасшедшие.

– Ты приедешь?

– Да. Но знай, что я выброшусь из окна, если ты устроишь мне ловушку.

– Лара, я обещаю, что мы будем вдвоём…

***

Она вошла в дверь и остановилась перед Сергеем.

– Ты удивительно хороша, – сказал он. – Я смотрю на тебя и не могу поверить в то, что ты способна на… Ты создана для жизни и для любования жизнью, а ты ломаешь её…

Он сделал шаг вперёд, чтобы обнять её, но в ту же секунду в лицо ему что-то зашипело. Он успел разглядеть лишь вытянутую руку гостьи с зажатым баллончиком и пущенную из него струю газа.

В следующую секунду зрение пропало, голова заполнилась сверкающими золотыми и красными пятнами. В ушах бешено засвистело. Сергей отшатнулся от Ларисы к стене, отмахиваясь от газовой струи руками. Пять секунд спустя он уже корчился на полу, широко раскрыв рот и жадно дыша. Лариса быстрым движением обмотала лицо широким шарфом и затаила дыхание. Нагнувшись над Лисицыным, она приставила газовый баллончик в его губам и пустила струю в самый рот.

До этого момента она действовала уверенно, почти хладнокровно. Её лицо не выражало никаких эмоций. Но едва Лисицына охватил приступ кашля, готовый перерасти в рвоту, и он стал густо плеваться во все стороны, Лариса потеряла контроль над собой и несколько раз ударила ногой сжавшегося в комок мужчину. Она наносила удары куда попало, била неумело, косыми тычками. Но один раз её нога скользнула по голове Лисицына и жёсткой подошвой содрала кожу у него на виске.

– Теперь ты оставишь меня в покое?! – глухо выкрикнула она сквозь обёрнутый шарф.

Медлить было нельзя. Газ подбирался через тугой шарф и к ней. Она бросилась к двери, споткнувшись о тело Лисицына, и хотела уже выбежать на лестничную клетку, но тут услышала чьи-то голоса снаружи. Два человека неторопливо спускались вниз. Лариса застыла в оцепенении. Поспеши она на пару секунд, она непременно наткнулась бы на этих двоих и позволила бы им увидеть скорчившегося на полу человека с разбитой в кровь головой. Она затаилась, прижалась к двери всем телом. Двое остановились, зашебуршился спичечный коробок, чиркнула спичка.

– Сколько же можно? – прошептала Лариса, чувствуя, что её напряжение достигло предела.

Голова начала кружиться. Лариса быстрыми шагами прошла в комнату, стараясь делать по возможности менее глубокие вдохи, и потянула на себя оконную раму. В лицо хлынул холодный воздух. Оттянув ото рта шарф, она высунулась из окна и набрала полную грудь свежего ветра. За спиной что-то громыхнуло. Лариса вздрогнула и обернулась. Сергей быстро-быстро дёргал ногой, пальцы его, видимо, зацеплялись за что-то и опрокинули это что-то на пол. Лариса не присматривалась, что именно упало. Важно было, чтобы сам Лисицын оставался в беспамятстве. Обмотав шарф вокруг лица, она вновь прошла к двери. Возле Сергея она поскользнулась, наступив на вылившуюся из его рта пену, и едва не упала, но сумела удержаться рукой о стену. Коридор стал казаться ей тесным закуточком, в котором притаились все возможные опасности. Однако покинуть эту продолговатую коробочку было нельзя – за дверью стояли двое и о чём-то негромко беседовали.

Переведя дух и прижав рукой стучащее сердце, Лариса приложила голову к двери.

– Да я слышать не желаю об этом от тебя. Из ничего слона раздуваешь.

– Тебе легко рассуждать. Посмотрел бы я на тебя, если бы твоя жена вела себя так.

– Да не бери ты в голову. В жизни всякое случается, а ты… Может, вот за этой самой дверью сейчас беда какая-нибудь, да беда покруче, чем неверность твоей жены, – убеждал первый голос.

– Чужая беда за горло не цепляет, в сердце не лезет. Чужая беда для меня не беда.

– А ты сделай так, чтобы для тебя и твоя собственная перестала бедой быть.

– Ох, легко рассуждать…

Послышались шаги, окутанные лёгким эхом, порхающим по лестничной клетке. Голоса понемногу удалились.

Лариса рванула дверь на себя и бросилась из квартиры вон. Она захлопнула дверь и, не оборачиваясь, быстро сбежала вниз по ступенькам. На ходу она размотала пахучий шарф и швырнула его на пол. Вырвавшись на улицу, она остановилась и принялась жадно вдыхать холодный воздух.

В голове сосредоточенно пульсировала мысль о том, что Лисицын, конечно, не умрёт. Но тогда для чего она устроила это? Лариса не получила никакой выгоды от только что случившегося. Не запугать же она решила его. Похоже, самообладание стало изменять ей, раз она пошла на шаг, в результате которого у Лисицына будут все основания считать её не просто душевнобольной, но опасной для общества. Когда он очухается, он непременно обратится в милицию. Может быть, вернуться и добить его? Взять на кухне нож и перерезать ему горло?

– Нет, нет, – прошептала она, приходя в себя, – ни в коем случае… Я ведь не убийца… Я лишь пытаюсь утихомирить ту голодную волну, которая поднимается во мне…

Однако на этот раз в душе Ларисы Губановой не было никакой волны, не было никакой потребности в зрелищах, не было тяги к острым ощущениям.

– В таком случае, – она тряхнула головой и подставила лицо под падающий снег, – я на самом деле сошла с ума. Я просто спятила…

Из припаркованной «вольво» выглянул Денис.

– Лара, тебе плохо? – Его волосы трепетали на непокрытой голове.

– Нет, – она отрицательно замахала рукой, – всё в порядке. Сейчас я отдышусь.

– Что там произошло? Чего надо этому Лисицыну? – Мальчик смотрел очень обеспокоенно. – Что он хотел от тебя?

– Послушай меня внимательно, Дэн, – Лариса надавила на педаль, и «вольво» рванула вперёд. – Лисицын оказался очень опасным человеком. Он угрожает мне.

– Зачем же ты согласилась поехать к нему?

– Я надеялась… Он решил устроить мне западню. Он прознал про наши с тобой отношения и хочет шантажировать меня. Он так прямо и сказал, что упрячет меня за решётку, если я не заплачу ему денег…

– Я убью этого Лисицына, – заскрежетал зубами мальчик.

– Нет.

– Тогда что нам делать?

– Я спрячусь на некоторое время, – Лариса мельком взглянула на племянника. – Ты хочешь помочь мне?

– Лара, ты же знаешь, что я ради тебя пойду на всё.

– Тогда мне нужен ключ от вашей дачи.

– Зачем?

– Затем, что Сергей будет искать меня по городу и, может быть, надумает посмотреть на моей даче. А я отсижусь у вас. Только надо сделать так, чтобы об этом не знала даже мама.

– Я же не маленький, понимаю, – Денис посерьёзнел, хотя и без того был сильно насуплен.

Мысль о даче сестры посетила Ларису внезапно. Мысль была удачной. Там никто не станет искать её. Дача удобная, тёплая, большая.

– Я назначаю тебя моим ангелом-хранителем, – она потрепала племянника по голове.

– Я буду твоим ангелом-хранителем. Я охраню тебя от кого угодно, – он задумался на минуту и добавил: – Я отдам за тебя мою жизнь. Мне не нужна моя жизнь, если я потеряю тебя.

– Ты славный человечек, Дэн, – она улыбнулась, но улыбка получилась натянутой.

– Сейчас ты произнесла это так, как будто я малыш или недоумок какой-то… А я ведь…

– Прости, я не хотела тебя обидеть. Ты вовсе не малыш, Дэн. Ты уже мужчина, ты берёшь заботу обо мне на себя. Ты уже не ребёнок. Уж я-то знаю.

Лариса нажала на тормоз.

– Что такое? – забеспокоился Денис, всматриваясь в её лицо. Лариса откинулась на мягкую спинку.

– Сейчас пройдёт, – прошептала она.

По всему её лицу выступил пот. В одно мгновение её охватил жуткий озноб, застучали зубы.

– Сейчас пройдёт, Дэн. Сейчас всё успокоится.

***

Лисицын с изумлением оглядел себя и всё кругом и ничего не понял. Он лежал на полу посреди коридора в луже собственной рвоты. Одежда насквозь промокла, лицо и руки были скользкими и липкими. Он перевернулся, вслушиваясь в голос тела, и сообразил, что насквозь пронизан дрожью. Всё ещё остолбеневший после недавнего забытья или сна, он ощупал свою голову и поморщился, коснувшись громадной ссадины на левом виске. Он никак не мог вспомнить, что с ним случилось. Но ведь что-то произошло, что-то заставило его распластаться на полу, что-то или кто-то…

Он заставил себя подняться, поборов приступ тошноты, и шагнул к открытому окну. Уже давно была не ночь. По бульвару брели люди, кутаясь в поднятые воротники и пушистые шапки. Сергей понял, что ему было очень холодно, вместе с тем он нестерпимо жаждал свежего воздуха. Каждый глоток леденящего ветра приносил ему облегчение.

Дрожа от озноба, он начал снимать с себя грязную одежду.

«Ежели я нажрался вчера до чёртиков, то я должен был бы видеть бутылки. Но ничего такого не вижу. Значит, я пил не здесь. Коли я пил не здесь, то кто меня доставил в таком случае домой? Сергей побрёл в ванную комнату, придерживаясь за стену руками. – Да не пил я вчера. Вчера было совсем другое… А что, собственно, вчера было-то?»

Он попытался вспомнить всё, но не вспомнил ровным счётом ничего.

«Ладно, на работе-то я был? Был. С главным ругался? Немного. Затем…»

Тут перед его глазами возникло лицо Лешака.

«Ага! Лешак, наёмник… Всё, вспомнил… Я поехал к Ларисе… Дальше… Вызвал её по телефону… Чёрт возьми, она же меня просифонила насквозь! Баллончик! Точно, прямо в нос мне… Накормила она меня, что ли, его содержимым? Я же едва на ногах держусь… Стало быть, она решила слинять, пока я тут буду загибаться… Дьволица…»

Он забрался в ванну и пустил горячую воду. Пространство наполнилось белым паром.

Минут через двадцать Лисицын выбрался из ванны, изучил своё отражение в зеркале, обильно смазал висок йодом и неторопливо оделся. Выйдя в коридор, он глянул на подсохшие следы рвоты на полу, вздохнул и побрёл за тряпкой.

Прибрав в коридоре, он вскипятил воды и заварил себе чай.

«Лимончику бы сейчас…»

Однако лимона не нашлось. Сергей осторожно донёс чашку до комнаты и поставил её возле телефона.

«Надо позвонить Романову…»

– Алло, Ваня, здравствуй.

– Привет работникам журналистского фронта, – крякнул в ответ простуженный голос.

– Ты болен? – Лисицын лёг на спину, не в силах вынести накатившего на него головокружения.

– Я простыл. А ты давно вернулся?

– Откуда?

– Из Штатов.

– Вань, прости меня, говнюка такого, – Сергей устало засмеялся, – я же тебе даже не позвонил после приезда. Извини, старик. Всякая чехарда происходит.

– Работа заела?

– На работе тоже не без проблем. Но у меня к тебе другое дело…

– Выкладывай, – трубка чихнула, – но помни, что я хвораю.

– Я тоже хвораю, – ответил Лисицын. – Но, я думаю, ты сумеешь подняться на ноги, когда я тебе всё изложу.

– Тебе надо, чтобы я поднялся? – Трубка произнесла это таким тоном, что Сергей понял: полковник Романов, конечно, придёт на помощь другу, но если это может подождать, то лучше отодвинуть всякие телодвижения на неопределённое будущее.

– Меня пытаются убить, Ваня.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Сегодня, то есть теперь уж вчера, я разговаривал с киллером, которому был сделан такой заказ.

– Что значит «разговаривал с киллером»? Что же, он к тебе пришёл обсудить это?

– Он хотел увидеть свою жертву, понаблюдать за ней, то есть за мной. И, к своему великому изумлению, узнал меня. Мы с ним однажды встречались, чисто случайно всё получилось, одним словом, я не позволил двум мордоворотам замочить его. Так что знакомство у нас шапочное, мы даже не представились в тот раз друг другу. Но он меня узнал и предупредил, что откажется от заказа, так как обязан мне жизнью.

– Он знает причину заказа? – Трубка звонко высморкалась.

– Я сам знаю причину.

– И в чём же суть?

– В том, что я раскусил одну сумасшедшую, которая забавляется тем, что убивает бомжей.

– Зачем? Неужели хочет столицу от бездомников очистить?

– Вот этого я не знаю. Но причина у неё какая-то есть. Меня же она, думаю, просто испугалась. Хотя у меня нет никаких реальных доказательств. Я следил за ней, видел, как она договаривалась с какими-то бомжами о чём-то.

– Ты решил опять поиграть в сыщика?

– Прости, Ваня, так уж у меня мозги устроены.

– Ну что же бомжи, с которыми она встречалась?

– Похоже, что они убили кого-то из своих.

– При чём тут твоя знакомая?

– При том, что она была там. Возможно, она им заказала это убийство. Может быть, она так развлекается?

– Ничего себе развлечение! Ты понимаешь, какое ты обвинение выдвигаешь, Лис?

– Я не могу предположить ничего другого. Я стал следить за ней после того, как увидел её неподалёку от того места, где был заживо сожжён человек. Тоже, похоже, бомж. Я видел её на фотографиях, сделанных во время тушения пожара, она смотрела на огонь, как смотрят спектакль. Да и сама она призналась мне, что до жути любит всякие зрелища. Она больная, Вань. Меня же она хочет убрать, чтобы я не мешал ей. Вчера вечером я пригласил её к себе, хотел побеседовать…

– Ишь ты, какой психолог выискался…

– А она вошла и заструячила мне в рожу из газового баллончика. Я тут весь коридор заблевал. Голова до сих пор кругом идёт. Руки и ноги отказываются слушаться. Голову разбил, наверное, при падении. Так что баба вышла на военную тропу.

– Свихнулась твоя баба, это уж как пить дать, – крякнул Романов. – Ладно, скажи мне, чего ты от меня хочешь? Вызывай наряд, пиши заявление, тут не должно быть никаких проблем.

– Не могу, Сань. Есть кое-какие детали… Скажем, касательно того киллера. Видишь ли, когда я его от тех двух жлобов выручил, он забрал их оружие и шлёпнул их на месте. Понимаешь? Если в подробностях копаться, то я могу оказаться в неприятном положении.

– Ты хочешь сказать, что ты видел, как он замочил двух людей?

– Да. Именно поэтому я и поверил ему, когда он пришёл ко мне в редакцию и сказал, что его наняли убрать меня. Я видел, как спокойно он расправился с теми. Я-то понимаю, что он не шутить пришёл ко мне. Да и вообще ты подумай сам, как я буду в заявлении рассказывать, что спокойненько поговорил с преступником, пожал ему руку, сказал: «Большое спасибо» – и отпустил на все четыре стороны? Кто мне поверит? Кто поверит, что я не могу составить его портрет? А ведь с меня будут требовать это. Я же знаю наёмного убийцу в лицо.

– И что же ты от меня требуешь, дружище? Чем может быть полезен тебе полковник Романов?

– Возьми на себя это дело. Нужно Ларису остановить.

– Остановить и что?

– В клинику.

– Ты хочешь, чтобы я парней своих поднял?

– Ну хоть кого-нибудь выдели. Сам-то ты уж точно в стороне не останешься.

– Давай сделаем так. Я приеду к тебе, и мы всё подробно обсудим.

– Хорошо.

***

Полковник Романов распихал носовые платки по карманам, сунул в наплечную кобуру «Макаров» и сел выкурить сигаретку перед дорогой. Дым плавно расплылся перед его лицом мутными серыми волокнами, лениво поднялся вверх и превратился под лампой в сияющее белое облако.

Сергей то и дело впутывался в какие-то истории и каждый раз получал от Романова за это взбучку, винился, каялся, зарекался не быть столь невнимательным в заводимых знакомствах, однако всё возвращалось, как говорится, на круги своя. Романов чувствовал, что иначе и быть не могло. Лисицын обладал не известными никому способностями сталкиваться с людьми, которые так или иначе приводили его, а следом и самого Романова, в гущу серьёзного криминального события. Лисицын выступал в роли необычного проводника к важной цели, которая оставалась скрытой до момента развязки. Сам Лисицын, похоже, этого не понимал, он занимался одним делом, а выводил Романова на другое.

В этот раз речь шла о женщине. Романов ни секунды не сомневался в том, что женщина отличалась редкой привлекательностью. И ни секунды он не сомневался в том, что через эту женщину откроется что-то ещё, что-то более значительное. Возможно, она на самом деле была не в себе, может быть, она была даже крайне опасна для общества. Всё это откроется в ближайшее время.

Романов появился у Сергея почти через час.

– Ты что-то долго, – покачал головой Лисицын.

– Машина никак не разогревалась, пришлось на городском транспорте.

– Ты бы служебную вызвал.

– Сначала ты мне разложишь все карты, там увидим.

– Ваня, я тебя никогда не обманывал. Если я что-то выведываю, то уж наверняка, – Лисицын сделал обиженное лицо.

– Ты мне рожи не криви, Лис, и без ужимок твоих у тебя выражение перекошенного клоуна.

– Это всё от газа. Наглотался.

– Давай-ка по порядку, всё с самого начала…

Когда Сергей завершил свою историю, взгляд милиционера был устремлён в угол комнаты.

– Забавная картина выходит, – сказал он.

– Я уверен, что после всего, что она тут учудила, домой она не поехала, – твёрдо произнёс Лисицын.

– Вполне может быть, что ты прав. Но я всё же позвоню, чтобы к ней заглянули на всякий случай, проверили. А вдруг она уже лишилась способности логично рассуждать?

– Однажды я отвозил её в Чертаново. Там живёт её сестра Рита. Номер дома я не знаю, но по памяти найду. Это на Сумском проезде, знаешь, ближе клееному массиву, там ещё спортивные площадки разные…

– Сестра тоже Губанова?

– Думаю, что она носит фамилию мужа. Муж погиб совсем недавно. Нелепая смерть прямо на пороге дома.

– Ты полагаешь, что Лариса тоже в это впутана? – Романов пристально посмотрел на Лисицына.

– Теперь я не удивлюсь ничему. Но если так, то в чём причина?

– Ладно, сейчас позвоню своим, чтобы адрес выяснили. Вечно ты подарки мне какие-то преподносишь. И никогда не бывает с тобой такого, чтобы совсем всё просто. Вляпаешься по мелочи, а копать начнёшь, так обязательно на целые залежи натыкаешься.

– Это ты к чему, Вань?

– Чую, что мы на что-то любопытное вылезем.

– Ничего любопытного, просто баба спятила… Жаль мне её… Редкий образец природного чуда. За что её так обломали? Ума не приложу.

– А ты и не прикладывай. На ногах-то стоишь уже?

– Держусь.

– Давай-ка мы с тобой рванём крепенького чайку. Пей чай, да не забудь сахару побольше насыпать, герой.

***

Лариса удивилась, что на дороге не было снега. Вдоль обочины зеленела редкая трава. Зима куда-то исчезла таинственным образом. Завывал ветер, но снега не было. Да и сам воздух не казался особенно холодным. И ещё она удивилась, что шла в лёгком деревенском платьице, совсем не в зимней одежде. Сделав шагов десять, она завернула за угол, густо заросший зелёным шиповником, и остановилась. Прямо перед ней посреди дорога земля была тщательно подметена, и там виднелся гладкий блестящий паркетный пол. Ветер загонял на этот паркет горсти песка, но немедленно сдувал их.

На полу сидела стройная девушка с короткими жёлтыми волосами. На ней был зелёный мохеровый свитер, из-под которого высовывались длинные голые ноги. Девушка едва заметно повернула голову в сторону приблизившейся Ларисы. Жёлтые волосы её шевелились при каждом дуновении ветерка. Лариса присела на корточки рядом с незнакомкой и положила руку ей на плечо. Плечо обдало её ладонь жаром. Даже сквозь толстый свитер, в который была наряжена девушка, Лариса чувствовала высокую температуру чужого тела.

– Можешь ли ты помочь мне? – спросила она девушку.

– Могу. Для того я здесь и нахожусь.

Голос девушки был совершенно бесцветным.

– Ты даже не спрашиваешь, какая мне нужна помощь?

– Не спрашиваю. Всякие вопросы вредны. Нужно искать ответы. Тебе необходим мой ответ.

– Я хочу увидеть смерть, хочу прочувствовать её.

– Я готова помочь тебе.

– Я хочу убить тебя. Можно ли сделать это?

– Можно, – девушка вложила в руку Ларисы громадный нож.

Лариса увидела её глаза. В зрачках незнакомки отражалась поверхность гигантской пустыни, по поверхности бежали пыльные вихри, и звук этих вихрей слышался из зрачков девушки, как будто они были распахнутыми окнами в другой мир.

Девушка подняла руки и сбросила с себя свитер. Он упал рядом с ней и сразу же пророс насквозь широкими стеблями травы.

– Будь внимательна, когда начнёшь убивать меня, – сказала девушка и вытянулась на спине, открыв своё нагое тело для лёгкого убийства. – Не упусти ничего. Второго случая не представится.

Лариса провела ладонью по её животу, погладила жёлтый пучок лобковых волос.

– Ты красива, – сказала Лариса и приставила кончик лезвия к груди девушки.

Кожа поддалась мгновенно, расползлась под острой сталью, выпустила кровь. Лариса надавила на нож. Рука явственно ощутила твердь, которая не желала поддаваться. Лезвие упёрлось в ребро, и ей пришлось навалиться на нож всем корпусом. Он как-то сразу провалился в тело по самую рукоять. Из-под рукоятки медленно просочилась тёмная кровь, выступила, будто трещины на поверхности утрамбованной земли.

Лариса подёргала нож, он держался в теле плотно. Она провела ладонью по груди девушки, почувствовала пупырчатое уплотнение мёртвого соска, склонила голову к левому боку покойницы, по которому вяло сочились из раны алая и чёрная струйки. Лариса прикоснулась к холодному телу щекой и надавила пальцами на рельефно прорисованные под кожей рёбра. Они эластично прогнулись под нажимом, отозвались податливо. Ларисе почудилось, что перед ней лежало вовсе не человеческое тело, а какой-то манекен, сделанный из гибких ивовых прутьев и обтянутый шёлком телесного цвета. А нутро манекена было наполнено тяжёлой красной жидкостью.

Лариса попыталась качнуть труп и услышала, как кровь булькнула, вязко ополаскивая стенки чрева. Лариса встала на колени и прислонилась глазами к глазам покойницы.

– Как ты там? – спросила она.

– Холодно, – шепнула голубоватыми губами мёртвая, – ты же меня голой держишь на ветру. Прикрыла бы чем-нибудь, а то я посинею скоро. Кожа станет в пупырышках, некрасивая. А мне нравится, когда моя кожа имеет гладкую поверхность, бархатную.

– Ладно, я накрою тебя, – ответила Лариса, – но у меня ничего нет, только моя собственная одежда.

Она в одно мгновение сделалась совершенно голой, и её охватил озноб. В ту же минуту жёлтые волосы покойницы вспыхнули огнём, заметался густой серый дым, а когда его лохматые клубы развеялись, Лариса увидела, что голова мёртвой девушки покрыта чёрной, грязной шевелюрой, похожей на опалённую траву. Лицо покойницы тоже изменилось. Лариса пригляделась к нему, пытаясь понять, что случилось с её лицом, и вдруг узнала собственные черты.

Она задрожала всем телом, разглядывая свой собственный труп. В испуге она зажмурилась и бросилась прочь. Она открыла глаза и увидела себя в кровати под большим ватным одеялом. Возле неё мирно спал Денис. Мальчик посапывал, сжав рукой её плечо.

Лариса провела рукой по взмокшей шее. Рука мелко дрожала. Лариса тяжело сглотнула, ей хотелось пить. Сон произвёл на неё тяжёлое впечатление. Казалось, что она до сих пор ощущала присутствие ножа в своей руке, и это присутствие было устрашающим. Она посмотрела на окно. Снаружи выл ветер, клубилась снежная серость. Судя по тому, что стало светлеть, было достаточно поздно. Лариса тряхнула головой, отгоняя навязчивый кошмар. Увиденный сон обеспокоил её. Она не могла понять причину, но чувствовала, что сон был дурным не по своему настроению, а по каким-то иным качествам.

– Может быть, он предвещает нечто плохое? – прошептала она.

– Всё хорошо, Лара, – неразборчиво пробормотал Денис, – я буду охранять тебя.

Вторая петля судьбы

Кривошеин раздражённо поднялся из-за стола и хлопнул рукой.

– Сколько у нас осталось времени? Почему вы не поставили меня в известность?

Он говорил яростно, изо рта брызгала слюна. Сидевшие напротив него два человека сжались под его взглядом.

– Вы понимаете, до чего вы довели ситуацию? С нас снимут по три шкуры за пропажу этих бумаг. Понимаете? Не только с меня, сволочи, но и с вас тоже! Со всех снимут шкуры и приколотят их к стене всем на устрашение, – он замолчал и вдруг рухнул на стул, ноги отказались служить ему. – Подайте мне чего-нибудь выпить.

– Виктор Степанович, поверьте мне, я тут ни при чём, – начал негромко оправдываться худощавый малый, стоявший при входе в комнату. Он выглядывал из коридора, не сняв с себя зимнего пальто, на неприкрытой голове быстро таяли мелкие снежинки.

– Да, – поспешил поддержать парня мужчина, сидевший напротив Кривошеина, – мы же думать не думали, что с Володей может что-то случиться…

– Идиоты вы все! С каждым из нас всегда может что-нибудь случиться, – промямлил Кривошеин, принимая протянутый ему стакан с водкой. – Просто когда с кем-то что-то вдруг происходит, ему-то, разумеется, становится на всё наплевать. Зато все остальные начинают ужами крутиться на сковородке. И мы сейчас с вами выступаем в роли этих самых ужей. Только мы сейчас пока лишь предчувствуем, как наши жопы будут шкворчать в кипящем масле, но вскоре ощутим это во всей полноте, если не отыщем документов… Каким образом могли пропасть бумага? Думать вы могли и не думать, но выяснить, доставил он бумаги по назначению или нет, вы обязаны. Тем более что вам на следующий день уже стало известно о его гибели. Разве трудно было почесать у себя в затылке? Разве трудно было проверить сразу? – рывком приблизился к парню Кривошеин.

– Я же объясняю вам: мы всегда работали через Володю. Два года у нас не было никаких проблем.

– Теперь проблемы появились, козлы, – оскалился Кривошеин. – Мы отвечаем за эту сторону дела, мы обеспечиваем доставку документов. И там никого не будет интересовать, почему документы не пришли в срок. Зато всех страшно заинтересует, куда они подевались.

– Володя погиб, – продолжал бубнить своё парень в двери.

– Мне плевать на то, что его зарезали прямо перед домом. Меня интересуют документы. Куда подевались они?

– Виктор Степанович, мы были на похоронах, затем на поминках у него дома. Я обшарил всю квартиру, насколько позволяли обстоятельства. Но я же не мог перевернуть там всё вверх дном, – оправдывался парень, переминаясь с ноги на ногу.

– Ты считаешь, что перевернуть всё должен я сам? – взревел вдруг Кривошеин. – Ты понимаешь, сколько времени мы упустили? Послезавтра из меня просто-напросто кишки выпустят, если я не… Ты же не дурак, Костя. Люди, с которыми мы работаем, не любят таких случайностей. Документы такого уровня не могут пропадать невесть куда. Одним словом, поедем рыться в барахле у Володи.

– А если ничего не найдём? Что, если портфель попал в руки ментов, когда они приехали на место убийства?

– Если бы документация попала к ментам, то нас давно бы уже скрутили.

– А вдруг документы забрал тот, кто напал на него? Вдруг его кто-то выслеживал?

– Тогда ты будешь первый, кто отправится на встречу послезавтра. А я уж как-нибудь по твоим костям пройду, голубчик, – скривился Кривошеин. – Ты лучше скажи мне, кто у Володи дома может быть? С кем нам придётся иметь дело сейчас?

– У него есть жена и сын. Сын должен быть в школе, я полагаю, а жена…

– Как зовут жену?

– Рита.

– Давайте собираться в гости. Навестим Риту.

– А если…

– Никаких «если». Пугать её не будем, объясним всё спокойно. Мы с Володей работаем вместе, то есть работали. В детали вдаваться совершенно нет никакой нужды. Сейчас на фирме вдруг обнаружили, что исчезли бумаги, которыми занимался Володя. Так и так, мол, для нас, растолкуем ей, такая пропажа чревата огромными неприятностями. Что тут неправдоподобного? Самая что ни на есть правдивая история. Другое дело, что она не представляет, чем занимался её муженёк… Так вот, скажем, нам эти документы нужны срочно. Мы полагаем, что они где-то у него в квартире… Быстро звони. И повежливее с этой Ритой, чёрт бы побрал всё это дело… У меня, похоже, нервы совсем сдали… Дайте мне ещё глотнуть…

***

Ветер тащил по асфальту белые снежные полосы, извивал их по-змеиному закручивал, бросал причудливые зигзаги под колёса бездушных автомобилей.

Татьяна Расшуганова сидела рядом с круглолицым Захаровым и молча смотрела на дорогу. С Захаровым она познакомилась месяца три назад. Он принадлежал к той категории людей, которые не только не скрывают, но даже бравируют своей принадлежностью к криминальному миру. С первого же дня знакомства он принялся ухаживать за балериной, считая себя вполне подходящим для неё и ничуть не смущаясь своей внешности.

– Я от тебя просто тащусь, Танюха, – повторял он то и дело, не умея выдавить из себя чего-нибудь более романтического.

От случая к случаю они показывались в шикарных ресторанах, и Захаров беспардонно щупал Таню за плечи, притягивал её к себе за талию. Балерина сама не могла понять, почему позволяла своему жирному ухажёру такие вольности, и лишь удивлялась себе. Когда же разобралась в этом, всё сразу встало на свои места.

Он был из мира, где каждая человеческая жизнь стоила определённой суммы денег. В его мире людей убивали без сожаления, если возникала такая надобность. Их просто отодвигали, как ненужную мебель, аккуратно разбирали на составные части или грубо ломали на куски. Именно такой человек был нужен Татьяне. Только к нему она могла обратиться за помощью. Только он и ему подобные не удивились бы её просьбе.

– Странное у тебя желание, Танюха, – хрюкнул Захаров и сунул сигарету в зубы. – Вот уж никогда бы не подумал, что у такой девахи могут быть враги, которых надо убрать… Может быть, ты скажешь, кого ты надумала замочить?..

– Нет, – она категорически покачала головой, – это должно остаться моей тайной. Ты будешь единственный, кто знает об этом.

– Не единственный, – горланисто заржал Захаров, – ещё тот, кто работу возьмёт на себя.

– Долго нам ещё ехать? – Татьяна нервно заёрзала и оглянулась назад.

– Не оглядывайся, я аккуратно езжу на такие встречи. Я привык проверяться по дороге. Но за мной никто никогда не мотался на хвосте…

– Тогда для чего проверяться?

– Мало ли… Бережёного, как говорится, ещё и берегуньчики берегут… У меня друзей куда меньше, чем недругов.

Он свернул во двор и остановил машину возле заснеженных ржавых гаражей, которые принято называть ракушками.

– Пошли, – Захаров хлопнул дверцей автомобиля и включил пискнувшую сигнализацию.

Они вышли на улицу и неторопливо прошли вдоль дома.

– Я думала, мы уже приехали, – сказала Татьяна.

– Приехали, не сомневайся. Сейчас ещё пару домов пройдём, я огляжусь для порядку…

С каждым шагом Татьяне делалось всё более не по себе. Она буквально кожей ощущала, что ежесекундно погружалась глубже и глубже в какую-то удушающую пучину, откуда выбраться будет невозможно, если она дойдёт с Захаровым до той квартиры, до того человека. Она знала наверняка, что, увидев того, кто примет её заказ, она сделается настоящим преступником. Нет, не преступником с точки зрения официального закона – об этом ведь никто не узнает, но преступником в недрах своего сердца.

Или она уже была преступником? Ведь она приняла решение, она отправилась на эту страшную встречу, она осознанно сделала этот кошмарный шаг… Кто же она теперь?

Они вошли в подъезд и поднялись на лифте на пятый этаж.

– Ты что-то бледная, – проговорил Захаров, и в его животе заурчало. – Нервничаешь? Оно понятно. Тебе привыкать и привыкать.

– Я не хочу привыкать. Мне только один раз надо.

– Где один, там и два…

Они остановились перед дверью, и Захаров нажал на кнопку звонка. Татьяна сжала кулаки и почувствовала, что руки у неё превратились в ледышки. Зубы мелко перестукивались друг о друга. Она безумно волновалась, но отступать было поздно.

В скважине повернулся ключ, и дверь открылась. За ней стоял мужчина и поправлял чёрную маску, скрывающую всю голову.

– Привет, Лешак, – сказал Захаров и протянул руку хозяину квартиры. – Я гостью привёз к тебе, деловую гостью. Я тебе говорил.

Глаза Лешака шевельнулись в прорезях маски, внимательно оглядели Татьяну, и он отступил, пропуская пришедших:

– Входите.

Татьяну поразило его лицо. Оно было скрыто шерстяной тканью, но ей показалось, что она смогла различить его черты. Лицо представилось ей неподвижным, словно вылепленным из воска. Этот человек был убийцей. Вернее, он работал убийцей. Это не одно и то же, это совсем разное. Убийцей была она, Татьяна, пришедшая с желанием уничтожить кого-то. А он… Он был просто мастером своего дела.

В комнате было пусто, помещение казалось неуютным, холодным. В уголке стоял небольшой стол, перед ним – два стула.

– Присаживайтесь, – Лешак указал Татьяне на один из стульев.

– Вы тут побеседуйте, – сказал Захаров, поправляя вывалившийся из штанов живот, – а я пока на кухне пристроюсь.

– А ты разве не… То есть говорить будет сама барышня? – удивился Лешак.

– Чем же она для тебя плоха? – Захаров пожал плечами и скрылся в коридоре. – Заказчик, он и есть заказчик.

– Значит, вы и есть такой человек, – робко начала Татьяна.

– Какой «такой»? – Лешак не без интереса разглядывал девушку.

– Ну, такой… Который способен… Который умеет, – она не решалась произнести слово «убить». Она боялась этого слова, боялась стоявшего перед ней человека, боялась себя, решившуюся на эту встречу. – Вы здесь живёте?

– Разумеется, нет.

– Стало быть, вы здесь принимаете людей? – сделала вывод девушка.

– Иногда я встречаюсь в этой квартире, иногда в другой. Мне приходится пользоваться разными местами. Такая работа.

– Я понимаю.

– Что вы можете понимать? Вы даже боитесь начать разговор, – хмыкнул Лешак, то есть хмыкнул его рот в прорези маски. – Странное дело, странное время. Похоже, жизнь вывернулась наизнанку.

– О чём вы? Вы обо мне? – Татьяна потупилась.

– Вы второй заказчик за эту неделю. Такое случается редко. Но уж вообще никогда не бывало того, чтобы подряд приходили две женщины.

– Вы хотите сказать, что до меня к вам приходила женщина? – Таня никак не решалась начать разговор по существу и всячески тянула время.

– Да, буквально вчера у меня была женщина и заказала мне работу… Итак, я вас слушаю.

– Я хочу, – начала Татьяна и в ужасе зажмурила глаза, как маленький ребёнок. Сейчас, вот сейчас ей придётся произнести это слово. Как только она произнесёт его, она окончательно войдёт в мир преступников. Она заставила себя открыть сумочку и опустила дрожащую руку внутрь, доставая конверт с фотографиями. – Я хочу… хочу, чтобы не стало этой женщины.

Она положила перед Лешаком несколько фотографий. Взяв их, он на секунду оторопел, затем вдруг бешено расхохотался. Его глаза, такие жуткие в двух круглых вырезах, вдруг оживились. Он смеялся так, будто находился в кинотеатре на просмотре редкой комедии.

– Что случилось? – растерялась Татьяна.

– Забавная история, – сказал он, успокоившись и вновь сделавшись серьёзным, но уже не столь страшным. – Со мной много бывало разного, но такое впервые. Думаю, что с такой ситуацией никто не сталкивался.

– Так что же произошло?

– Это и есть та самая женщина, – он поднял фотоснимки с портретами Ларисы Губановой и повернул их для пущей ясности к Татьяне. – Эта женщина была у меня на днях и сделала заказ.

– Вы знаете её? Здесь была Лариса? – Татьяна отказывалась верить своим ушам. – Зачем же она приходила? То есть… Кого она хотела…

– Вопросы не имеют отношения к вашему заказу, – спокойно ответил Лешак.

– Как же так как? Мир так тесен… Значит, она тоже? Не может быть…

– Почему не может быть? – спросил Лешак. – Вы же пришли ко мне. Вы, молодая женщина, у которой не может быть столь серьёзных проблем, чтобы нанимать ликвидатора, но вы пришли. Почему вас удивляет, что ко мне обратилась другая женщина?

– Не знаю. Это так странно. Всё это так ужасно. И моё присутствие здесь в том числе…

– Странно. Я согласен с вами. Это очень странно. Но не будем обсуждать этого.

– Вы возьмётесь? У меня есть её адрес, вы легко отыщете её. Или вы не можете сделать этого, так как она ваш заказчик? Я угадала? Вы ждёте её денег, поэтому не можете?

– Если бы я не отказал ей, то я бы не принял ваш заказ именно по этой причине. По крайней мере не принял бы его до тех пор, пока не выполнил бы работу, порученную мне этой женщиной. Но её заказ не состоялся, так уж случилось, такое иногда бывает.

– Значит, вы согласны? – побледнела Татьяна, чувствуя, что силы готовы были покинуть её в любую секунду.

– Я вам отвечу так: я бы не хотел принимать ваш заказ.

– Почему? Что вам мешает?

– Я всё-таки был знаком с этой женщиной, пусть мы и виделись один раз.

– Она вам понравилась?

– Мне никогда не нравятся мои клиенты. Вот вы, например, необычайно прелестны, но вы не нравитесь мне ни самую малость, не можете нравиться. Вы желаете людям смерти, вам не хватает своей жизни, и вы отбираете чужую, – Лешак говорил спокойно, почти равнодушно, но его голова, обтянутая чёрной тканью, была ужасной. – Мне не могут нравиться такие люди, какими бы красивыми они ни были и какие бы деньги ни платили мне за работу. Все вы теряете свою красоту, собираясь убить кого-то.

– Зачем вы так говорите? Разве не вы убиваете людей? Не вы разве стреляете в них? А эта женщина… Она сгубила моего брата. Она…

– Меня не интересует ваша история.

– В таком случае, я не вижу причины, почему вы можете отказать мне. Я прошу вас… убить её. Мне трудно говорить это, – голос Татьяны звучал глухо, раздавленно, мёртво, – мне очень трудно говорить это, я заставляю себя, я мучаю себя. Но я вынуждена просить об этом. Я два года взращивала в себе это чувство, я не могу теперь отказаться. Я всегда добивалась своего. Я стала известной артисткой только потому, что в это никто не верил. Все говорили, что у меня не было таланта. Но я добилась. Я всегда добиваюсь того, что задумываю. Поэтому я не могу отступить.

– Зачем вам это?

– Я так решила. Мне поздно отступать.

– Мне жаль вас.

– Вы отказываетесь? Неужели моя ненависть недостаточно сильна, чтобы уничтожить человека? Неужели мне нужно накопить её в сто раз больше?

– Мне жаль вас. Вы – несчастная женщина. Вам жить и жить. У вас ведь наверняка есть всё, чего вы хотите. Если бы у меня была хотя бы половина, хотя бы минимум того, что мне было нужно, неужели я занимался бы теперь этой работой? Теперь же мне не нужен и минимум, но я превратился в робота. Я стреляю и стреляю. Мне уже ничего не нужно, не нужны эти громадные деньги… Вы мне не поверите, но я почти всё заработанное отдаю в детские дома. Я, конечно, пропиваю значительные суммы, много уходит на оружие и всякую нужную мне технику, иногда трачу на проституток… Мне самому не нужны такие деньги. У меня на квартире нет мебели, моя квартира похожа на эту комнату, пустая, с грязными обоями. И всё же я продолжаю принимать заказы, меня считают одним из лучших ликвидаторов. И я стреляю, стреляю, стреляю… – Глаза Лешака превратились в чёрное стекло, жизнь ушла из них. – Я стреляю…

– Сделайте это. Я прошу вас. Я уже достаточно унизилась, придя сюда с Захаровым… Вы согласны?

– Сколько вы готовы заплатить за эту работу?

– Это очень трудно?

– Убить беззащитную женщину? Хотите попробовать?

– Я не про это. Сколько обычно вы берёте за такое дело?

– У меня не было раньше таких дел. Я не стрелял в женщин, тем более в беззащитных женщин. Это – особая работа, барышня.

– И всё же? Сколько это стоит? Я же не спрашивала ни у кого расценок. Я вообще ничего про это не знаю. Поймите меня.

– Сколько у вас денег? Тысяч двадцать долларов наберётся? Или вы не готовы к этому? Вы думали, что обойдётесь двумя рублями? Что скажете?

– Неужели так дорого? – Татьяна напряглась.

– Вы полагаете, что это дорого? Я прошу совсем мало, можно сказать, что ничего не прошу. Бывает, за ликвидацию платят и сто тысяч зелёных. Я же назвал вам мизерную сумму. Вас что-то не устраивает?

– Почему же так дорого?

– Возможно, я просто не хочу браться за это дело.

– Не хотите, но всё-таки возьмётесь? Я верно поняла вас?

– При наличии указанной суммы я выполню работу. На этом разговор закончим. Если вы согласны, то завтра к обеду я вас жду. Захаров привезёт вас. Он знает, куда. Если нет, то нет.

Татьяна торопливо кивнула. Самое страшное было позади.

Названная Лешаком сумма лежала у Тани дома. Не зная, во что может вылиться её затея, она собрала даже больше денег, пройдясь по всем увивавшимся вокруг неё ухажёрам. Теперь осталось передать эти деньги стеклянноглазому Лешаку и сразу забыть обо всём…

Забыть? Зачем же тогда убивать Ларису? Нет! Ничего не забывать, всё помнить, обо всём напоминать себе каждый день.

По безумным следам

Сергей Лисицын остановил «жигулёнок» перед подъездом дома, где жила Рита, и потянулся.

– Я бы с удовольствием сейчас вздремнул, – произнёс он, протяжно зевая.

– Сейчас поговорим, выясним то да сё, и я с удовольствием отпущу тебя спать до тех пор, пока события не потребуют твоего присутствия, – ответил Романов.

Они поднялись на лифте и позвонили в дверь. Их встретила уставшая женщина.

– Здравствуйте, вы ко мне?

– Маргарита Львовна? – поинтересовался полковник.

– Да… Господи, что случилось? Вы из милиции? Что с Дэном? – заголосила она, увидев удостоверение в руках Романова.

– Мы пришли задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете. А с сыном вашим ничего не должно было случиться. Впрочем, это зависит от того, где он сейчас.

Хозяйка пригласила мужчин в комнату и стала рассказывать:

– Вчера Денис долго не приходил. Затем вдруг прибежал посреди ночи, порылся в столе, нашёл что-то и умчался немедленно. Я до утра глаз не сомкнула. Он ничего не сказал, ничего не объяснил, просто убежал, и всё. Он никогда прежде так не поступал.

– Что он искал?

– Не знаю. Понятия не имею. Но вот что я думаю, – женщина устало сходила в комнату и вернулась с пачкой фотографий. – Мне страшно стыдно показывать это вам, но я думаю, что именно в этом кроется причина всего, что вдруг стало происходить. Я обнаружила это совершенно случайно сегодня утром в столе мужа… Это ужасно. Я никак не могу прийти в себя. Кошмар какой-то! То ли плакать надо, то ли головой о стену стучаться… Такой позор, такой стыд…

Она протянула снимки Романову.

Одного взгляда на них было достаточно, чтобы он сразу смутился и передал их Сергею без комментариев.

– Это же Лариса! – выпалил Лисицын.

– Да, Лариса и Денис, – ответила Рита, – моя сестра и мой сын. Как видите, никаких сомнений о характере их отношений не может быть.

– Ничего себе поворотец, – пробормотал Романов.

– Я так и думал, – сказал Сергей.

– Вы подозревали? – удивилась Рита – Почему?

– Я видел однажды, как ваш сын обнимал её. Так обнимает только мужчина, племянник никогда не прижмёт так к себе свою тётку.

– Давно ли? – Несчастная мать подалась вперёд всем телом.

– Несколько дней тому назад… Получается, что ваш муж знал об этом.

– Получается, что знал, – кивнула она и заплакала. – Какой ужас! Какой позор! Это просто кошмар какой-то. Я не переживу этого…

– Боюсь, что это не самое ужасное из всего, что нам предстоит выяснить, – едва слышно произнёс Сергей.

– Что ты имеешь в виду? – не понял его Романов.

– Я смею предположить, что именно эти фотографии послужили причиной гибели вашего супруга, – сказал Сергей, глядя на Риту.

– То есть?

– Он же не для удовольствия сделал их, не для удовольствия хранил их. Наверняка он показал их Ларисе, и она решила избавиться от него. Обычный шантаж и стремление избежать его любым способом.

– Не может быть! Этого просто не может быть! – выкрикнула женщина, закрывая лицо руками.

– Если это соответствует истине, тогда всё остальное сразу укладывается в логическую цепь.

– В какую цепь, Лис? Ты уж объяснись. Ты имеешь в виду, что она наняла того бомжа, которого кто-то видел возле этого дома?

– Да, а затем избавилась от него. Там я её и увидел, когда бедолага пылал факелом.

– Почему вы считаете, что Лариса способна на убийство? Разве мало этого? – Рита кивнула на фотографии.

– Видите ли, Рита, – медленно ответил Сергей, – лично меня она пыталась убить дважды. Один раз наняла профессионального убийцу. Второй раз предприняла попытку лично. Это произошло сегодня ночью.

– И профессионал не смог вас одолеть? – не поверила Рита.

– Чистая случайность. Мне улыбнулось везение. Что же касается Ларисы, то я думаю, что после вчерашнего она должна была скрыться где-нибудь.

– Раз появлялся ваш сын, а затем скрылся, ничего не сказав, он вполне мог поехать с ней, – сказал Романов. – Вопрос заключается в другом: куда они могли поехать вдвоём? Я уверен, что она просто использует его сейчас. Нам необходимо её найти. Если он по-настоящему влюблён, он пойдёт у неё на поводу, что бы она ни попросила. А она ведь способна попросить его сделать самое ужасное.

Рита вся сжалась.

– Куда? Куда? Куда? Откуда мне знать?

– Подумайте, пожалуйста, – почти ласково произнёс Романов, присаживаясь рядом с женщиной. – Лариса воспользовалась вашим сыном сейчас не случайно. Он, вероятно, может отвезти её куда-нибудь. Какие-нибудь друзья?

Лисицын отрицательно покачал головой:

– Исключено, Ваня, просто исключено. Ей же не семнадцать лет.

– Ты, конечно, прав, но всё-таки.

– Может быть, на дачу? – предположила Рита. – На даче в это время года никто не бывает. У Ларисы своя есть, они могли и туда поехать.

– А где ваши дачи? – живо поинтересовался Романов и приготовил авторучку.

– Наша дача находится в Полущёкове, – начала объяснять Рита, – а Лариса купила дом в Шумякино…

Лисицын внимательно слушал женщину, медленно перебирая фотографии, сделанные частным сыщиком. В другой ситуации вид любовников непременно возбудил бы его, настолько живописны были их позы, настолько эротично выглядели их тела, где-то расслабленные, где-то взвинченные до предела. Но сейчас Лисицын видел в запёчатлённой женщине только существо, лишённое рассудка. Он не мог разглядеть в ней ничего, кроме страшной опасности, готовой расплескаться огнём повсюду. Опасность была настоящей, ощутимой.

– Вы позволите мне закурить? – Романов достал из кармана сигареты.

– Пожалуйста! Если можно, я тоже у вас возьму одну штучку, – упавшим голосом ответила женщина.

Полковник чиркнул спичкой и протянул огонь Рите, затем прикурил сам и сделал глубокую затяжку.

– Как будем действовать, Лис? – спросил он. – Я думаю, что я сейчас рвану в управление. Там возьму людей, чтобы поехать в Полущёково. Пару человек я на всякий случай пошлю и в Шумякино, но вряд ли они найдут там кого-либо.

– А я сразу поеду в Полущёково, – сказал Лисицын.

– Я с вами, – решительно заявила Рита.

– Нет уж, братцы. Вы сидите здесь, покуда я не позвоню вам. Романов категорично замотал головой. – Дело, похоже, завернулось в тугой узелок. Тут с бухты-барахты нельзя. Я тебя знаю, Лис, ты обязательно бузу заваришь, если поедешь сам. Так что сделай милость, дождись моего звонка. Хочешь здесь, если Маргарита Львовна не возражает, хочешь – домой поезжай. Но только я тебя прошу быть благоразумным. Тебя уже за нервные окончания потерепонили, так уж наберись терпения.

Романов поднялся.

– Вы знаете, – сказала Рита неуверенно, – а ведь у нас в доме ружьё есть охотничье.

– На даче?

– Да.

– Кхм, – откашлялся полковник, – спасибо за предупреждение. Это ружьё очень даже запросто может выстрелить… Ладно, я поехал.

Он быстро покинул квартиру, погрозив из двери Лисицыну. Сергей криво улыбнулся в ответ:

– Приглядись ко мне, к моему состоянию, начальник.

– А то я тебя плохо знаю! Я же помню, как ты после полной отключки попёр навещать Саприкова и попал в подвал к Корейцу. И как на Матвея с голыми руками ходил, когда тот тебя под прицелом двух «Макаровых» держал. Да и Ченгрем чего-нибудь, да стоил…

Романов ушёл.

– Вы воевали в Ченгремском районе? – Рита подняла на Сергея грустные глаза.

– Было дело.

– Стреляли? Ранены были?

– Да, был ранен. По всем знакомым нам законам бытия я должен был погибнуть. Вот сюда пуля попала, – Сергей показал точку над сердцем.

– Врачам спасибо говорите, – блёкло произнесла она.

– Врачи и рядом не стояли. Меня горцы выходили.

– Враги? Ваши враги вас вылечили? – удивилась Рита.

– Да. Подобрали, унесли с собой в горный лагерь. Точнее сказать, это сделал один человек, а не все они. Его звали Сурен. Любопытная личность. Я до сих пор не могу понять, что заставило его взвалить меня на плечи и протащить столько километров. Его друзья единодушно заявили, что мне не выжить, да и не нужен я был им. Разве что они надеялись на выкуп… А Сурен выходил меня. Когда я спросил его, зачем он это сделал, он ответил: «Не знаю, что-то заставило, вот я тебя и потащил с собой. Раз был голос, значит, так надо». С тех пор я продолжаю здравствовать.

– Поэтому вы постоянно влезаете во всякие истории? – едва заметно улыбнулась Рита. – Перестали бояться смерти?

– Смерти бояться перестал, но пугаться всякой мелочи не перестал. До сих пор могу вздрогнуть от неожиданности так, что сердце в комок сожмётся. Но я знаю, что это не страх, это что-то иное, просто рефлекс тела, инстинктивные какие-то штучки. Однако я вовсе не считаю нужным забывать об осторожности. Я редко поступаю необдуманно.

– Но поступаете?

– Случается. Но мне кажется, что не сам я поступаю необдуманно, а кто-то вынуждает меня.

– Внутренний голос?

– Можно сказать и так. Бывает, что весь разум отключается и я совершаю то, на что никогда бы не пошёл, если бы отдавал себе отчёт. Значит, в такие моменты я в действительности не отдаю себе отчёт. Но это тоже не случайно. Это для чего-то происходит, точнее, для того, чтобы я завяз в какой-то ситуации и через неё что-то получил.

– Я не очень понимаю вас, – женщина пожала плечами.

– Ну, к примеру, я влезаю в идиотскую драку, необдуманно влезаю, глупо. В результате я спасаю человека от смерти. Всё происходит настолько стремительно, что мы даже не успеваем с ним познакомиться. А через некоторое время обнаруживается, что я спас того, кому вскоре поручат убить меня. И только наше знакомство с ним, только моё необдуманное вмешательство в ту уличную драку спасает мне жизнь. Или вот другой пример. Много лет я был знаком с одной девушкой. Ну, знаком и знаком, никаких близких отношений, да и вообще ничего такого, что хоть как-то могло бы повлиять на мою жизнь. И вдруг мой приятель влюбляется в неё. Она просит у него денег для каких-то своих нужд. Он обещает ей привезти их вечером, но у него ломается машина. В результате он просит меня, чтобы я довёз его. Я соглашаюсь, но я опаздываю на другую встречу. То есть здесь, заметьте, присутствует ещё и встреча, которая на самом деле не была мне нужна, потому что в конце концов я туда не успел. Но её наличие требовалось для того, чтобы я заторопился и решил поехать плохой, но более короткой дорогой. И эта дорога приводит меня на пустырь, где я вижу, как сгорает облитый бензином человек. Человек, которого, судя по всему, убила Лариса. Я увидел там её в машине. Теперь понимаете, о каких случайностях я говорю?

– Понимаю, – удручённо кивнула Рита. – Мы снова вернулись к Ларисе.

– Нам придётся потоптаться некоторое время вокруг неё, Сергей развёл руками.

Они помолчали.

– Вы не курите? – спросила она.

– Увы. Просто на дух не переношу запах сигарет. Вы хотите закурить?

– У меня нет ничего.

– Я сбегаю в магазин.

– Не стоит, вы бледно выглядите.

– Тем более. Мне не помешает прогуляться.

Сергей натянул куртку и вышел за дверь.

На улице он небрежно обмотал шарф вокруг шеи, помусолил в руках чёрную шерстяную шапочку, но не надел её, решив проветрить голову. Он не знал, в какую сторону пойти, так как не имел понятия о ближайших магазинах, поэтому прыгнул в свою Зебру. Магазины, которые он помнил, находились на соседней, Чертановской улице.

Однако, пока он ехал, в голову вдруг влетела беспокойная мысль: Романов будет ещё полдня возиться со своей группой, так почему бы ему самому не двинуть в это дурацкое Полущёково?

– Правильно, какого рожна резину тянуть?

Он погнал машину в сторону Варшавского шоссе, свернул направо и помчался к окружной дороге.

***

Минуту спустя после того, как Сергей Лисицын отъехал от подъезда, к тому же дому подкатили два автомобиля. Из первого из них вышел Виктор Кривошеин. Оглядевшись, он спросил:

– Ну, где тут?

Высокий парень вышел из второй машины и показал рукой перед собой:

– Вот этот дом, Виктор Степанович. Все пойдём?

– Все. Мы должны перевернуть квартиру вверх дном, – прорычал Виктор.

Всего приехавших насчитывалось пять человек. Переглянувшись, они решительно двинулись в подъезд. В лифте ехали в полном молчании. Пару раз лампочка подозрительно моргнула.

– Нам не хватает для полноты удовольствия только застрять, не доехав половину пролёта, – пошутил кто-то за спиной Виктора.

– Не каркай…

Но всё обошлось. Лифт открыл двери, натужно скрипнув, и все вышли на лестничную клетку.

– Звони, – распорядился Виктор, – да руку-то свою вытащи из-под пиджака. Небось стрелять-то не придётся. Не за тем приехали.

Дверь отворилась.

– Здравствуйте, Маргарита Львовна.

– Добрый день. Проходите. – Рита пригласила их внутрь, будучи в полной уверенности, что пришедшие были людьми полковника Романова. Она ничуть не удивилась, что прошло слишком мало времени. Она пребывала в состоянии полной рассеянности, всё казалось ей слишком стремительным и слишком замедленным в одно время.

– Мы со службы вашего мужа, – представился Виктор.

– Откуда? Ах да, конечно, а я подумала…

– Мы к вам заглянули по делу, Маргарита Львовна.

– Конечно, разумеется, по делу. Как же иначе. Кому же мы без дела теперь… Так всегда происходит, когда глава семьи умирает… Только по делу…

– Вы не беспокойтесь, – Кривошеин прошёл в комнату, не раздеваясь, и сел за стол. – Нам нужна ваша помощь, Маргарита Львовна.

– А чем я могу? Но если вы думаете, что я могу…

– Видите ли, перед своей кончиной Владимир взял документы, очень серьёзные документы.

– Документы? – не поняла Рита.

– Документы. Они лежали в небольшом портфеле.

– У него был портфельчик, я помню. Только я не знаю, где он сейчас. Признаться, я с тех пор особенно не приглядывалась, что тут у нас и как. Мы можем посмотреть. Вы не стесняйтесь, чувствуйте себя свободно.

– Премного вам благодарны, – Кривошеин подал знак сопровождавшим его людям

– Он часто приносил какой-то портфель. Но я же в его дела нос не совала, никогда не спрашивала, что он хранил там. Хотя последнее время я не замечала ничего такого, никакого портфеля… Правда, не до того как-то было… Похороны, поминки…

Оглядываясь назад, Рита не могла сказать с уверенностью, что при известии о гибели мужа она почувствовала себя раздавленной горем. Нет, она просто растерялась поначалу, затем испугалась. Она давно жила за его счёт, он был добытчиком, спокойным, но властным. Он знал, что для чего нужно, редко советовался с ней. Рита привыкла к такому образу жизни и никогда не задавалась вопросом, можно ли жить иначе. Вопрос возник сам собой, когда после поминок она осталась сидеть в доме одна. Денис ушёл, сказав, что ему нужно побыть наедине с собой, и Рита впервые задумалась, как ей жить теперь и могло ли всё сложиться иначе, если бы она когда-нибудь в прошлом вдруг захотела этого. Теперь, правда, это не имело значения. Всё сложилось так, как сложилось.

– Не могли бы вы вспомнить получше, – сел перед ней Кривошеин, неугомонно потирая руку о руку, – не могли бы вы, любезная Маргарита Львовна, припомнить, что было в тот вечер, когда Владимира… когда он погиб? Вы сами выходили на улицу, к подъезду?

– Я вышла, когда он уже умер. Там было много людей.

– Там не было портфеля? Может быть, он лежал подле него? Вдруг вы подняли его машинально и отнесли в дом?

– Не помню. Всё могло быть, но я не помню. Вы уж меня извините. А там что, на самом деле что-то очень важное? – виновато улыбнулась она.

– Ох! – не выдержал Кривошеин и вскрикнул, хватаясь за голову. – Там такое, что мы все… Видите нас? Мы пришли к вам за своим спасением, Маргарита Львовна. Нас в прямом смысле слова убьют за пропажу этих бумаг.

Он поднялся со стула, толкнул его нервно, и стул опрокинулся. Кривошеин вздрогнул и обернулся на звук. Его глаза помутнели, он пнул стул ногой, и изо рта его вырвалось некое подобие рычания.

– Успокойтесь, – Рита предостерегающе вытянула руки.

– К чёрту «успокойтесь»! – закричал он в ответ. – Что такое? Что происходит? За что это свалилось на мою голову?

– Виктор Степанович, – подступил к нему один из парней, предчувствуя, что Кривошеин мог вовсе потерять над собой контроль. Виктор отличался крайне неуравновешенным характером, а с того дня, как ему довелось увидеть взрыв автомобиля на улице, у него то и дело случались беспричинные приступы бешенства.

– Виктор Степанович, я прошу вас…

– Пошёл к дьяволу! Всех удавлю! Где чемодан? Ищите, скоты, ищите! Землю ройте! Стены ломайте! Ничего топтаться на месте, козлы тупые! За что деньги получаете, гады?!

Он раздвинул руками подступивших было к нему мужчин и бросился к ближайшему шкафу. Распахнув дверь, он вцепился в лежавшие внутри вещи и мощным движением вывалил всё на пол.

– Что вы делаете? – оторопела Рита.

– Молчать! Всем молчать! Всем искать! Убью! Заткните ей глотку!

Помощники Виктора стали неуверенно рыться в шкафах и заглядывать в выдвижные ящики столов. Один из мужчин надавил Рите на плечи, заставляя её сесть на стул.

Вдруг Виктор замер, уставившись на разбросанные по столу бумаги. Его рука потянулась вперёд и взяла несколько фотоснимков.

– Что это? – выдохнул он и тяжело бухнулся на стоявший рядом стул. – Откуда это?

Он растерянно оглянулся на Риту и показал ей фотоснимки.

– Кто это?

– Это моя сестра, – едва слышно прошептала она и опустила глаза. Признаться, что вместе с сестрой на фотографиях был запёчатлён и её сын, Рита не осмелилась.

– Ваша сестра?

– Да.

– То есть вы знаете её? Вы знакомы с этой женщиной?

– Да.

Кривошеин вдруг глупо засмеялся. В его голове что-то перевернулось, что-то растаяло и потекло горячими потоками в обратную сторону, ход мыслей мгновенно сменился. В одно мгновение позабыв о цели своего приезда, Виктор принялся разгребать бумаги на поверхности стола и подбирать все лежавшие там фотографии с Ларисой.

– Вы её знаете! Какое чудо! Вы просто не понимаете ничего, бормотал он, поглядывая на оторопевших своих спутников. – Не понимаете ничего. Что вы так тупо таращитесь на меня?

– Виктор Степанович, это имеет отношение…

– Отношение? Вы ничего не смыслите, идиоты! Это – моё спасение, моя жизнь!

Все промолчали, переглянувшись. Никто ничего не понял.

– Где она? – подошёл он к Рите. – Где ваша сестра?

– Лариса?

– Её зовут Лариса? – улыбнулся он. – Чудесно. Я нашёл её. Где она сейчас?

– Я не знаю…

– Где ваша сестра?! – заревел он бешеным голосом и стиснул Рите горло.

– Виктор Степанович, – бросился к нему один из сопровождавших, – разве эта женщина может помочь нам с документами? Зачем она вам?

– С документами? При чём тут документы?! Это совсем другое! Поехали! Спускайтесь вниз, я иду следом… Скажите мне немедленно, где ваша сестра? Она нужна мне…

– Я не знаю… Я думаю, что она могла поехать к нам на дачу… В Полущёково… Пожалуйста, отпустите меня…

Но Виктор уже сам разжал пальцы.

– Полущёково? Не может быть, чтобы Полущёково… Я прекрасно знаю, где находится Полущёково. У меня там дом. У меня там театр.

– Театр? – растерянно переспросила Рита.

В её голове всё смешалось. Она хотела разговаривать, чтобы разобраться хоть в чём-нибудь, но никак не могла совладать с собой.

– Мой театр! Прекрасный театр, замечательный театр… Там все наряжаются в портки и сарафаны. Я люблю экзотику…

– Ваш театр? В котором все наряжаются в сарафаны? – Рита проговорила это сильным и скорым шёпотом, выпучив глаза.

Она боялась пришедших людей. Она боялась их холодных глаз, сжатых губ. Она боялась сильных пальцев этого обезумевшего мужчины, который выдавал себя за сослуживца покойного мужа… Он не мог быть сослуживцем Володи, не мог! Или мог?.. Странно всё, непонятно… Теперь ещё театр в Полущёково.

Рита молитвенно сложила руки на груди:

– Объясните мне…

– Да, театр… Но как же могло случиться, что я не видел там никогда Ларису?.. Значит, она уехала в Полущёково…

– Пожалуйста, объясните мне толком… Я ничего не понимаю… Какие-то сначала документы, теперь Лариса… Как это всё… Зачем вы пришли в мой дом? Что за документы вы искали?

– К чертям собачьим документы! Они пропали! Я погиб! Но я спасусь через другое… Лариса, моя божественная… Как долго я мечтал о ней и не верил, что это возможно… Нам надо срочно ехать…

– Что вы хотите сделать с ними? – бросилась к нему Рита и вцепилась в его руку. Её губы и подбородок запрыгали.

– С кем? – обернулся к ней Кривошеин.

– С моим сыном и Ларисой…

– Мне дела нет до вашего сына. Мне нужна эта женщина… Лариса нужна… Какое чудное имя! Надо срочно ехать. Я не могу потерять её…

Театр разнузданности

Весь день Денис не знал, чем исправить мрачное настроение Ларисы. Она сидела в кресле-качалке, укутавшись в плед, и молчала.

– Чаю хочешь? – то и дело предлагал племянник.

– Отстань, я уже сто раз пила твой чай, – огрызалась женщина, и лицо её делалось грубым.

Ближе к обеденному часу Денис услышал на противоположном конце дачного посёлка громкие песни. Он сразу вспомнил о том, что где-то там располагался какой-то модный, как говорил ему отец, театр русского фольклора.

– Лара, может быть, пройдёмся туда? – мотнул он головой.

– Зачем? – мрачно отозвалась она из-под пледа.

– Я не хочу, чтобы тебе было плохо. Там весело, шумно. Праздник какой-то.

Она хотела отказаться, но вдруг поняла, что мальчик был прав. Ей необходимо развеяться, ей необходимо выйти за пределы дома, который она уже начала воспринимать как тюрьму.

Она лениво поплелась за Денисом.

Дом, представший её взору, был огромен. Внутри располагалась просторная прихожая, а за ней – громадная горница. За столом сидел живописный мужичок с окладистой бородой и латал красную рубаху.

Мальчик вошёл в комнату первым. Бородач указал на стул возле себя:

– Присаживайся, молодняк.

Денис сел.

– У вас тут что, театр?

– В некотором роде театр. К празднику мы готовимся.

– Что же сейчас за праздник? – Денис мысленно пробежался по календарю. – Середина декабря. Никаких вроде праздников нет.

– У нас есть. У нас каждую неделю праздник, – серьёзно ответил мужик.

– Как же так? Просто воскресенье отмечаете?

– Не «воскресенье», а «неделю». Раньше на Руси именно так говорили. Неделя – это ведь день, когда не делают ничего. Понимаешь, молодняк? День неделания. В этот день отдыхали от работы, то есть вели себя праздно. Потому и говорят «праздник».

– Как же вы тут праздновать собираетесь?

– Как в старину. Ряженые всякие, пляски, хулиганства разные. Приходи, посмотришь. Ты здешний?

– Я с того конца улицы.

В двери появилась Лариса.

– Что тут у вас?

– Это моя тётя, – поторопился сказать Денис. – Мы приехали на несколько дней.

– Что тут у вас? – повторила свой вопрос Лариса.

– Коляду сегодня гулять будем, – весело сообщил мужик, улыбаясь сквозь лохматую бороду.

– Коляду?

– Ну да! – Мужик тряхнул бородой. – Как вас звать-то, гости?

– Лариса и Денис. У вас тут театр, что ли? – Лариса осмотрелась. – Костюмов полно.

– Навроде театра. Один добрый человек деньгами нам помогает. Он тутошний, Кривошеин Виктор Степанович, может, слыхали?

– Нет. И что ж у вас за театр такой?

– Праздники людям показываем и заставляем их участвовать. Просто так никому глазеть не позволяем. Наши праздники имеют особую цель. Мы стараемся растормошить людей. Но мало кто понимает, чем мы здесь занимаемся.

– И кто-то, вы говорите, даже поддерживает вас деньгами?

– Да, Кривошеин. Он любит иногда приезжать сюда с друзьями и просит нас позабавить их. Барин такой сегодняшний. Нам не жалко, мы всегда готовы. Мы просто развлекаем его, потому что он так хочет и платит за это. Он содержит весь этот театр, но появляется редко. У нас есть реальная возможность проводить здесь настоящие круговерти, как, например, сегодня.

– У вас есть зрители?

– Любители русской экзотики. На нас многие приезжают поглазеть, но веселимся мы всё же для себя. Зрителей, конечно, хватает, но мы их всех предупреждаем, что просто пялиться никому не позволим. Хотите с нами гулять, так будьте добры по полной программе, как мы. А мы колядуем на всю катушку, спуску не даём.

– То есть? – Лариса понемногу успокоилась, разговаривая с бородачом. Нервозность её, беспокойные воспоминания о недавних событиях отступили.

А мужичок с удовольствием рассказывал о своём театре:

– У нас придверные стоят, как в старину, чтобы не выпускать никого, пока не завершатся игрища. Другие выволакивают зрителей к месту действия. Так что увильнуть не получится.

– А чего увиливать-то? – не поняла Лариса. – Разве вы работать тут заставляете?

– Нет. Но кнутом по спине пройтись можем.

– Зачем? Мазохисты, что ли?

– Отнюдь нет.

– Тогда я не понимаю, – сказала Лариса, рассматривая висящие на стенах наряды.

Мужик оперся локтями о стол, чмокнул губами и стал неторопливо объяснять:

– Такие вот гулянья, игрища, так сказать, предназначаются для того, чтобы вызвать определённые эмоциональные переживания и физические ощущения. Так уж повелось издревле. Это же не просто веселье, тут много ритуального. Мы же не для денег устраиваем гулянья, мы по-настоящему. Те, которые приходят просто попялиться на нас, обязательно будут мешать, поэтому я заранее предупреждаю, что каждый может попасть в круг, каждого могут вытащить за руки, каждого могут отлупасить полотенцами за отказ принять участие в игре. Так что… Смысл коляд всегда заключался в том, чтобы заставить участников испытать неподдельный страх, стыд и даже физическую боль. Конечно, мы никому кровь не пускаем, никого не насилуем, мы же просто ряженые. Но в том-то и смысл – рядиться для того, чтобы создать атмосферу раскрепощённости, возбуждения, веселья.

– Вы, если я правильно поняла, сектанты, – сделала вывод Лариса.

– Никак нет, голубушка, – мужичок отрицательно покачал головой.

– Тогда зачем вам это?

– А зачем вам это? – мужичок дотронулся пальцем до золотой серьги в ухе Ларисы.

– В каком смысле «зачем»?

– Ну вы же не просто так нацепили эту безделушку.

– Во-первых, это не безделушка, а очень дорогая вещь, – Лариса сверкнула глазами.

– Дорогая? Чем же?

– Я заплатила за неё большие деньги.

– И всё? В этом вся её ценность? Тогда выбросьте её.

– Вы сошли с ума.

– Ничуть. Вы же можете потерять её? Ну, скажем, чисто теоретически?

– Допустим.

– Вот вы потеряли ваши серьги. Раз – и нет их, испарились, своровали их. Изменится ли ваша жизнь? Станете ли вы смотреть на мир иными глазами? Не думаю. Стало быть, ничегошеньки ваша побрякушка не содержит в себе. С вас могли содрать вдвое меньше или вдвое больше денег за неё, но ценность её от этого не уменьшилась бы и не увеличилась бы. Нужности нет в этой безделушке. А всякая ценность определяется нужностью.

– Пусть так, но при чём тут ваши коляды? – раздражённо спросила Лариса.

– Вы знаете, что такое инициация, что такое посвящение?

– Допустим.

– Коляда и есть инициация, только проходит она в форме неназойливой, не устрашающей, а забавной. Это очень важно.

– И кем же становятся ваши участники после посвящения?

– Собой. Становятся собой и остаются собой. Одним словом, будет желание, милости просим вечером на наш огонёк, – мужик запустил руку в бороду и почесал подбородок.

– Пошли, – Лариса обняла Дениса и вывела его на улицу.

– Мы придём к ним? – спросил он.

– Как хочешь, милый, – тихо ответила она, всматриваясь вперёд.

– Лара, ты боишься? Ты думаешь, что тебя найдут здесь? Прошу тебя, не бойся ничего. Я сумею тебя защитить! – Голос Дениса прозвучал, как звон металла. – Отец хранил здесь ружьё. Я убью всякого, кто посмеет обидеть тебя.

Лариса внимательно посмотрела на своего юного любовника, и губы её дрогнули, словно скрывая улыбку.

***

Лисицын подъехал к Полущёкову и сразу увидел «вольво». Знакомая машина стояла, не дотянув до посёлка сотни метров. Она была заметно припорошена снегом.

«Видно, опять что-то забарахлило, давно, похоже, стоит здесь», – решил Сергей, медленно проезжая мимо запорошённой снегом машины. Он находился в превосходном расположении духа, хотя физически ощущал себя гораздо хуже, чем ему хотелось бы. «Жигулёнок» укачал его, вновь подкралась отвратительная тошнота. Но Сергей успокаивал себя тем, что теперь уже добрался до цели.

Смеркалось. Впереди мерцали жёлтые сполохи.

– Что у них такое происходит? Неужто пожар? – забеспокоился Лисицын.

Но вместо пожара он увидел на противоположном конце улицы три громадных костра и пляшущих вокруг них людей. Помимо танцующих, стояло множество зрителей. За фигурами людей различались очертания нескольких автомобилей.

«Туристы, что ли, какие? – удивился Лисицын. – Что они позабыли в этой глуши?»

Он медленно проехал вдоль улицы ближе к кострам и остановил автомобиль. При его приближении люди стали быстро исчезать с улицы, словно утекая толпой внутрь просторного дома.

Сергей вышел наружу, оставив ключи в замке зажигания и не заперев дверь. Он намеревался лишь спросить, в каком из домов сейчас жил кто-либо, надеясь таким образом без труда вычислить, где затаилась Лариса. Но все, кого он только что видел, быстро исчезли за дверью. Он прошел между кострами и обратил внимание на то, что возле каждого из них было воткнуто в землю по длинной метле.

– Да это у них тут спектакль какой-то… Колдуют или гадают…

Он не успел предположить ничего больше, как в доме поднялся визг. Лисицын прошмыгнул внутрь, и в ту же секунду за его спиной лязгнул тяжёлый засов.

– А вот и покойничек подходящий!

На Сергея навалились со всех сторон, свалили с ног и ловко спеленали по рукам и ногам простынями.

– Вы что вытворяете, сволочи?

– Потерпи, красавчик, мы всех предупреждали, что праздник на широкую ногу поставлен, – кто-то жарко дышал в ухо Сергею.

– Вязать-то зачем? Разве я убегу?

Чьи-то руки ловко ослабили ремень на джинсах Лисицына и расстегнули «молнию».

– Какого хрена? Штаны-то зачем снимаете? – начал возмущаться Сергей, но ему в рот затолкнули толстый солёный огурец, и ему осталось только мычать.

– Покойнику полагается молчать, братец, – пояснил кто-то за спиной. – А штаны мы не снимаем, чуток приспустим только для забавы… Мазните-ка ему лоб и щёки мёдом.

Распоряжение было исполнено в считанные секунды. Поверх мёда налепили солому, лицо Лисицына исчезло.

Лёжа неподвижно на доске, он был не в силах что-либо предпринять. Его подняли и понесли из сеней в просторную и шумную горницу.

– А вот мы покойничка доставили, целовать-прощаться девок сейчас заставим! Выходи какая помоложе да понеопытнее! Мертвяк не жадный, что хошь пощупать даст, ничего для девки не пожалеет! Клянусь моей бородёнкой!

Поднялся жуткий визг.

Сквозь стебли соломы Сергей видел, что вдоль бревенчатых стен громадной горницы стояли длинные деревянные лавки, плотно заполненные зрителями. Виднелись и грубые табуреты, из которых состоял первый ряд, своего рода партер. Люди повскакивали со своих мест, смеясь и крича, причём шумели все искренне. Со всех сторон к зрителям метнулись причудливо разодетые фигуры. Одни из них были сильна размалёваны, другие прятали свои лица под масками. Ряженые принялись беспардонно хватать за руки молоденьких девушек и выволакивать их на открытое пространство.

– Подходи, налетай, расхватывай, красавицы, покуда разрешаем!

Сергей почувствовал, как в его расстёгнутые штаны проникла мягкая холодная ручонка. Она сопротивлялась, но чья-то более сильная рука заставляла девичью ладонь ощупывать мошонку Лисицына.

– Уж какой славный у нас покойнишек, ядно загляденье, приговаривал хрипловатый бас с театрально-деревенскими интонациями. – Няужто тябе, красуха, не по нраву евойное хозяйство? А ты всё ж ядно обзнакомься получше! Пошшупай яво, он у нас волшебный.

Отовсюду гремел дружный хохот. Краем глаза Сергей видел сквозь стебли соломы раскрасневшееся личико совсем молоденькой девушки. Одежда на ней была отнюдь не деревенская, а из какого-то очень дорогого столичного магазина. Впрочем, в доме было много людей, носивших модные костюмы. Исходя из этого, Лисицын сделал вывод, что публика собралась богатая; значит, и представление для неё устраивалось не обычное.

Сергей перевёл глаза на девушку. Она жмурилась от накатившего на неё стыда, но поделать ничего не могла, стиснутая с двух сторон ряжеными.

– Таперяча шмокни его губками!

– Нет, я не могу! Не могу! – верещала девушка, но крепкие руки склонили её голову и ткнули ртом в пах Лисицына.

Он почувствовал её сжатые губы. Когда она подняла голову, на глазах у неё дрожали слёзы.

– А ну, подавай сюды следушую! – гаркнул басок.

Вторая девушка сопротивлялась только для вида, она явно уже имела дело с мужчинами, несмотря на свою молодость, и потеребила предоставленные мужские органы не только без стеснения, но с каким-то даже вызовом.

– От да молодуха! Кряпка дявчушка и похотлива! Теперь цалуй покойнишика, поцалуй яво родимого! Вдуй в няво жисть, штоб стоял, ровно дуб!

– Вот и поцелую, а то думаете, что покраснею?

– А нам, весельчакам, думать не к месту!

Девушка улыбнулась, показала белые зубы, нагнулась, и Лисицын почувствовал на себе горячий рот, смело облизывающий его крайнюю плоть. Положение его было странным (не то шут на посмешище у зрителей, не то тренажёр для сексуальных уроков), но, невзирая на это, он не мог не откликнуться на ласку нежных женских губ.

– От бесстыжа тёлка! – захохотал хриплый бас. – Гляньте, люди добрые, як она яво раштерепонила! Волочите следушую! Ой, красотка, пошастливилось тябе, на готовенькое идёшь!

Но красотка явно не хотела идти на «готовенькое», так как это самое «готовенькое» торчало теперь вертикально на виду у всех, обмануть собравшихся и скрыть свой поцелуй было просто невозможно.

– Я не могу! – звонко кричала девушка. – Да прекратите вы в самом деле! Оставьте меня! Как вы можете! Я приехала с женихом, сейчас он вам устроит!

Но жених никак не реагировал на такое беспардонное отношение к своей невесте. Она либо выдумала его, либо он уже целиком втянулся в веселье и не считал целование «покойника» оскорбительным занятием.

Из дальнего угла затараторили наперебой два голоса, приправленные звуками двух деревянных трещоток:

Нехитрым куплетам вторил оглушительный топот ног – кто-то яростно приплясывал, бойко колотя пятками по полу.

Сергея пощупали и поцеловали ещё две девицы, и эрекция его сделалась полной.

– Довольно с него, он уже совсем ожил. Распустите узлы, пусть на ноги встанет, – услышал Лисицын распоряжение сзади, и связывавшие его простыни ослабли.

Он вытащил из рта уже изрядно надоевший солёный огурец и сплюнул накопившуюся слюну.

– Ну, весельчаки, спасибо за ласковый приём, – пробормотал он.

– Ты ещё скажи, что не сладко было, – приблизилась к нему красная картонная маска, оклеенная длинным конским волосом. – Глянь, как у тебя дуля торчит!

Сергей устроился на корточках в углу, дожидаясь, когда можно будет застегнуть джинсы и принять нормальное положение. Лицо его по-прежнему было облеплено мёдом и прилипшей к нему соломой.

Со стороны сеней пронзительно заиграла деревенская гармонь.

– Теперича на повинную сюда самых раскрасавиц!

Возле стола остановился мужик с глиняным горшком на голове, надетом будто шапка.

– Ты, баба, гулялась-ибалась?

– Ясное дело, приходилось, – ответила женщина, улыбаясь немного смущённо, – небось не малолетка я.

– Отвечай на вопрос, болтунья-потаскунья, – хлестнули её по юбке соломенными плётками, – гулялась-ибалась?

– Да, гуляла, – кивнула гостья, всё ещё улыбаясь.

– Слова отвечай, дура! Гулялась-ибалась? – Мужик снова стегнул её соломенной плетью по юбке, и удар, судя по звуку, был не из лёгких.

– Гулялась и… е… балась, – потухшим голосом ответила женщина. Глаза её затравленно шныряли из стороны в сторону, всячески стараясь избежать встречи с чьим-либо взглядом.

– Ступай дале веселись, телесами потрясись, – мужик с горшком на голове громко поцеловал растерявшуюся женщину в щёку и провёл ладонью по её юбке. – Руку кто засунет, с тебя не убудет.

– Хулиганство какое-то в самом деле, – бормотала освобождённая гостья.

– Других смотреть-слушать забавно? – захохотал кто-то из ряженых. – Над другими потешаешься, а сама стесняешься?

На какое-то время Сергей будто впал в забытьё, полностью выбросив из головы причину, по которой приехал сюда. Его окружал не поддающийся описанию разгул, перешагнувший за все рамки приличия, но не превратившийся в разнузданное буйство и оставшийся задорным действом. Здесь присутствовало множество людей, приехавших, судя по всему, просто поглазеть на этот спектакль. Сергей ни на секунду не сомневался в этом. Слишком откровенно они удивлялись всему происходящему, выказывали искреннюю весёлость и смущение, вытягивали шеи, чтобы разглядеть что-то, и втягивали головы, чтобы не попасть на глаза ряженым и не быть вытащенными в центр.

– А ну выходи, кто хочет про любовь свои спеть, девкой али парнем прихвастнуть, кто лежал в яме и торкался хулями! – Вдоль лавок расхаживала старушонка, и голос её звучал задорно, здоровенная клюка с привязанными к верхнему концу бубенцами и парой новеньких лаптей бойко постукивала о дощатый пол. – Выходи, не стыдись, с нами вместе порезвись. Рот и жопа – две дырки общего тела, для одного дела. Срамота – не срамота, коли глаза чистые.

Лисицына удивляло, что весь разыгрывавшийся спектакль давно перешёл за грань спектакля, все присутствовавшие сделались его участниками, хотели они этого или нет, хотя большинство из них не понимало сути происходящего. Никто из организаторов ничего не пояснял, не втолковывал, а просто вовлекал в непонятные игрища гостей, сокрушая их скованность наглыми выходками, распуская узлы их закомплексованности. Если для этого требовались матерные слова, эти слова вырывались наружу без колебания. Если для этого нужно было задрать женскую юбку и спустить трусы, хозяева шли на это, не раздумывая ни секунды.

– Хитры, черти, ох хитры, – улыбнулся Сергей, осматриваясь.

На него давно уже никто не обращал внимания, кроме той девушки, которая трогала его второй по счёту и столь бесцеремонно поработала языком над его крайней плотью.

И тут Лисицын окончательно пришёл в себя.

– Мужики, – рявкнул бородач с горшком на голове и поднял руку с соломенной плёткой, – дайте-ка мне вот ту проблядушку!

Его рука указывала на Ларису Губанову. Сергей поднялся на ноги и застегнул ремень. Лариса огляделась, неуверенно улыбаясь и обмениваясь взглядом с сидевшим рядом Денисом. Зрители со второго ряда нетерпеливо подталкивали её в спину, со всех сторон дудели рожки и звенели бубенцы.

– Я должна выйти к вам? – спросила Лариса.

– Сюда, сюда выходи, – закивал человек с горшком. – А ну признавайся мне, любишь ли ты рожу свою?

При этих словах Денис вскочил и закричал:

– У неё лицо, а не рожа, дурак! У неё лучшее лицо на свете!

Дениса мгновенно вернули на место взвившиеся отовсюду руки.

– Любишь ли ты рожу свою, гулящая? – повторил вопрос мужичок.

– Люблю.

– Оно и понятно, красивая рожа. А теперь признавайся мне, с этим крикунком ты гулялась-ибалась?

Сердце Ларисы бешено заколотилось в груди. В одно мгновение её охватило нестерпимое желание выставить себя напоказ, закричать во всё горло, что этот «молодой крикунок» был ей не просто любовником, но и родным племянником. Ей захотелось сбросить с себя одежду и заняться с ним любовью на столе, чтобы их совокупление стало всеобщим достоянием, чтобы со всех сторон понеслись возгласы одобрения. Никогда прежде у неё не возникало желания выставлять себя напоказ, она не могла понять, что двигало эксгибиционистами, но сейчас ей безумно захотелось, чтобы незнакомые ей люди увидели её раздвинутые ноги и входящего в её лоно Дениса. От накатившего чувства у неё закружилась голова.

«Я схожу с ума!» – пронеслось у неё в голове.

На секунду её ум сделался ясным, как солнечное летнее утро. Она увидела себя со стороны, отчётливо разглядела последние свои безумные шаги, словно написанные кровавыми иероглифами на снегу.

– Говори слова! – вывел её из оцепенения голос и звонкий удар соломенной плётки по ногам. – Гулялась-ибалась?

Лариса зажмурилась и громко произнесла всё, что от неё требовалось, и прислушалась к себе. По телу разлилось тепло. Она открыла глаза и увидела смотревшего на неё Дениса, его щёки пылали огнём.

«Почему ему стыдно за эти мои слова? Быть со мной не стыдился, а назвать всё своими именами не хочет, краснеет. Странные мы все люди, странные, дурные, необъяснимые. Может быть, ничего не случилось бы со мной, если бы можно было не бояться всегда говорить то, что на душе, если бы не скрывать сокровенного, если бы не страшиться, что за проявление любви сгноят за решёткой. Ведь я люблю этого мальчишку, люблю до головной боли, но не имею законного права любить его. Что за уродливый мир создали люди? Что будет со всеми нами, если мы не будем такими, как собравшиеся в этой странной избушке?»

– В рот брала? Ярилу сосала? – Вопрос заставил её посмотреть на мужичонку.

– Брала и сосала, – кивнула Лариса.

– Пенку глотала?

– Глотала.

– О любви говорила?

– Говорила.

– Молодец, баба, не зазряшная у тебя красота! – похвалил мужичок и потрепал Ларису по затылку, с удовольствием рассыпая её чёрные волосы.

– А теперь, гости дорогие, поднимайтесь на ноги, – влетели в помещение две приземистые фигуры в натянутых поверх голов мешках с дырками для глаз и нарисованными громадными улыбающимися ртами, – поднимайтесь и брысь на улицу пляски плясать! Не то вениками зашибём!

Каждый с грохотом поставил на пол по кадке с крутым кипятком и выхватил оттуда по два распаренных берёзовых веника.

– Берегись!

Они принялись носиться по горнице, нахлёстывая направо и налево, разбрызгивая ароматные обжигающие капли, нанося удары по плечам и спинам всех без разбора. В избе поднялся страшный визг и смех, сопровождаемый непечатными прибаутками ряженых.

Сергей выскользнул из дома вслед за Ларисой и схватил её за локоть.

– Лара! Остановись!

Она обернулась. На лице выразилось удивление, затем – паника.

– А вот и я, – Лисицын торопливо срывал с лица солому.

Лариса бледнела на глазах.

– Что тебе надо? – Она сорвалась с места и пустилась бегом сквозь шумную толпу.

Следом за ней помчался ничего не понимающий Денис.

– Лара! – кричал он.

– Скорее, бежим, Дэн! Этот человек преследует меня!

Сергей припустил за ними, но его тут же сбили с ног ряженые с вениками.

– Ха-ха-ха!

– Заплетайтесь в хоровод! – голосил кто-то издалека.

Сергей поднялся на ноги, потирая плечо. Посмотрев мрачно на ряженых, он погрозил им пальцем без намёка на шутку и сказал:

– Всё, мужики, игрушки закончились, если кто подойдёт ко мне, башку отверну.

– Какого рожна вы сюда приезжаете, больные такие? – крикнул ему вслед один из ряженых. – Торчали бы в своей Москве!

Сергей пропустил мимо ушей их слова, выискивая глазами Ларису и Дениса.

***

Виктор Кривошеин выпрыгнул из машины и остановился. Его сердце учащённо стучало в груди, просясь выпрыгнуть наружу. Виктор зажмурился, пытаясь удержать свои чувства. Он сгорал от нетерпения увидеть Ларису. Больше его ничто не интересовало. Деревенская улица перед ним кишела шумным людом, чуть подальше пылал большой костёр, пела гармонь, гремели свирели, рожки, дудочки.

– Это и есть тот самый театр, на который вы деньги даёте, Виктор Степанович? – спросил водитель, оглядываясь.

– Он самый, только нам сейчас не театр нужен, – Кривошеин медленно двинулся вперёд, вертя головой туда-сюда. – Где же она? Ох, совсем некстати здесь эти гулянья…

Где-то среди этих людей могла находиться Лариса, и от понимания этого Виктор дрожал. Неужели его мечта сбывалась? Неужели судьба хотела, чтобы он всё-таки повстречал эту пленительную красоту и познал её?

Виктор остановился. Прямо на него бежала Лариса в сопровождении рослого мальчугана. Она то и дело оглядывалась, явно убегая от кого-то.

– Наконец-то! – выкрикнул Кривошеин.

Лариса оступилась и упала ему на руки. Виктор стиснул зубы радикулит ещё напоминал о себе.

– Теперь я вас так просто не выпущу! – проговорил он в самое лицо женщины и увидел перед собой её наполненные ужасом глаза.

– Прошу вас, – выпалила она, поднимаясь. – Что вам надо? Кто вы?

Виктор прижал её руки к своим губам.

– Ангел мой! – прошептал он.

Лариса не понимала ровным счётом ничего. Этот высокий мужчина не был знаком ей, но он, судя по всему, знал её. И не просто знал, а целовал ей руки.

– Вы чего-то опасаетесь? – спросил он мягко.

– За нами гонится какой-то человек! – крикнул Денис, указывая рукой в толпу. – Помогите нам, пожалуйста.

– Не бойтесь ничего, – спокойно сказал Кривошеин, – я не дам вас в обиду.

Он повернулся к трём сопровождавшим его крепким парням.

– Ребята…

Он не успел продолжить, как из пляшущей людской массы вынырнул Сергей Лисицын.

– Серёга, откуда ты здесь? – удивился Кривошеин и сразу же перевёл влюблённые глаза на Ларису.

– Витька, не отпускай её, – выпалил Лисицын, тяжело дыша.

– Как я могу? Конечно, не отпущу это же она, та самая! – восторженно крикнул Кривошеин. – Ты представляешь? Я отыскал её…

– Витя, эта женщина – убийца, – произнёс Сергей торопливо, пытаясь интонацией заострить внимание приятеля.

Он видел, что Кривошеин был не в себе, и он опасался, что теперь дело могло усложниться. Мысленно он уже многократно выругал себя за то, что не стал дожидаться Романова. Теперь ругнулся ещё раз, начиная понимать, что вместо помощи от старого знакомого его ожидали новые неприятности.

– Это та самая богиня, о которой я тебе твердил, Сергей! – повторял Кривошеин, прижимая к себе сопротивлявшуюся женщину.

Лариса не понимала, о чём говорили мужчины. По крайней мере, она не понимала, о чём говорил державший её человек.

Сергей сделал шаг вперёд, но дорогу ему преградил Денис.

– Я прошу тебя, Денис, – мягко произнёс Лисицын.

– Я не позволю вам! – Денис трясся всем телом, глаза блестели, зубы скалились, как у разъярившейся собаки.

– Здесь сборище сумасшедших, – Сергей попытался улыбнуться, но не смог и вместо этого сделал резкий рывок вперёд.

Мягко отбросив в сторону Дениса, он вырвал Ларису из рук Кривошеина и рванул её к себе. Виктор качнулся и едва не упал. Его сопровождающие метнулись к Лисицыну.

– Не вмешивайтесь! – закричал Сергей и саданул ближайшего из них ногой.

– Оставь её! – истошно завопил вдруг Виктор. – Она моя!

Один из парней вцепился в него, чтобы уберечь от ударов, которыми Лисицын сыпал вокруг себя, обороняясь от нападавших. Лариса, воспользовавшись обстановкой, бросилась в сторону, толкнув Сергея в бок. Сергей кинулся было за ней, но крепкие парни сбили его с ног. Увидев её свободной, Кривошеин расплылся в счастливой улыбке. Но улыбка тотчас сошла с лица, едва он понял, что женщина всей его жизни удирает прочь.

– Стойте! Куда вы? – Он поспешил следом, но больная спина не позволяла передвигаться достаточно быстро, кроме того, вокруг метались ряженые с факелами в руках и норовили свалить его на землю.

Денис бежал рядом с Ларисой, ежесекундно оглядываясь

– Чего они все? – то и дело выкрикивал он сквозь слёзы. – Чего они все?

– Сволочи все, сволочи!

– Лара, чего они все?

Она остановилась, запыхавшись.

– Сволочи все, гады, мерзавцы! – закричала она. – Оставьте меня в покое! Какое вам всем до меня дело?

– Лара, что с тобой? – Мальчик не на шутку испугался, впервые видя перед собой искажённое от ярости лицо тётки. – Лара, не надо, мне страшно!

– А мне не страшно? Они хотят моей крови! А я хочу их крови! Сволочи! Я вас всех убью! Всех перестреляю!

– Лара, у меня есть ружьё в доме, – подёргал её за руку Денис. – Слышишь меня? У меня есть папино ружьё.

Женщина дико обернулась. Её губы сложились в тонкую полоску.

– Ружьё?

– Да.

– Прекрасно! Где оно?

– Нам надо вернуться в дом.

– Побежали…

Скрытые пляшущими фигурами, они пустились прочь.

***

– Ты понимаешь, что ты натворил, дурак? – отплёвывался Сергей кровавой слюной, лёжа в грязном снегу.

На нём сидели два парня, придавив коленями его руки. Один из рукавов его дублёнки был разорван.

– Эту женщину я давно искал, Серёжа, – Кривошеин нагнулся над ним, – я специально приехал за ней сюда. А ты хочешь отобрать её у меня. Почему? Что тебе надо от неё?

– Эта женщина потеряла рассудок. Она убивает людей, Витя! Ты можешь понять меня? Её разыскивает милиция!

– Ерунда, – Кривошеин глупо рассмеялся. – Меня тоже скоро будет разыскивать милиция. Но разве это важно? Ха-ха-ха! Я же отыскал её, мне теперь ни фига не нужно…

– Витя, ты спятил, – внятно проговорил Лисицын, – послушай меня внимательно: Лариса – убийца, она убила нескольких человек.

Сидевшие поверх Лисицына парни переглянулись.

– А мальчик? – спросил один из них.

– Это её племянник. Она совратила его, он влюбился в неё. Он просто глупый щенок. Да неужели вы думаете, что я вру?

– Откуда ты узнал про неё? – Кривошеин недовольно потряс головой и фыркнул. – Ты давно знаком с нею?

– Со дня моего возвращения из Штатов, – ответил Сергей и тут же понял, что совершил непоправимую ошибку.

– Значит, ты знал её и не сказал мне ничего, когда я тебе показывал её фотографию? – взвизгнул Кривошеин.

– Да, но…

– Заткнись! Я всё прекрасно понимаю, дорогой мой! Я не дурак! Я не слеп! Конечно же, ты не хочешь потерять женщину, никто не хочет её потерять! Поэтому ты придумываешь всякую чушь, чтобы отвадить меня от неё, поэтому ты и не говорил мне о ней ничего раньше! Думаешь, я поверю тебе? За кого ты меня принимаешь? Ребята, вы видели её лицо. Неужели такая женщина способна на убийство?

Поверить в то, что сказал им Лисицын, было крайне трудно. Телохранители были в замешательстве.

– Нет, – продолжил Кривошеин, – ты всё врёшь, грубо врёшь, нагло врёшь, по-свински врёшь. Ты просто сам свинья! А я-то называл тебя моим другом! Дерьмо ты собачье! Мразь подзаборная! Папарацци вонючий! Держите его крепче, парни.

– Может, руки ему связать?

– Свяжите, – кивнул Кривошеин, – пусть угомонится. А мы пойдём искать несчастную женщину… Как же он запугал её, бедняжку… Вот ведь хрен журналюшный…

Вокруг прыгали визгливые девицы в сарафанах и мужчины в ярких масках. Пылали костры.

– Пить надо меньше, драться не пришлось бы! – выкрикивал кто-то.

– Всё уже в порядке, – ответил с улыбкой один из парней.

– Зря ты так, Витя, – покачал головой Лисицын и вдруг подпрыгнул, оставаясь при этом схваченным за руки сзади. Его ноги ткнули Виктора в грудь и с силой опрокинули на спину. Но державшие Сергея парни не ослабили хватку и не только не выпустили его, но вдобавок шмякнули по затылку чем-то тяжёлым. Сергей не видел чем, но почувствовал металлический удар, после чего впал в забытьё.

***

Денис выбежал из дома, на ходу вставляя патроны в двуствольное ружьё. Лариса нетерпеливо вертела головой, боясь увидеть поблизости Лисицына и Кривошеина и готовая броситься наутёк.

– Куда мы? – спросил мальчик, защёлкивая ружьё.

– В машину.

– Мы далеко бросили её, да и сломалась же она! – воскликнул племянник.

Лариса измученно посмотрела на него.

– Как мне всё опостылело, Дэн…

Случайно её взгляд скользнул по стоявшему рядом «жигулёнку». Она быстро пригнулась и разглядела ключ в замке зажигания.

– Боже, да это же машина Лисицына, Дэн, и ключ здесь! Мне невероятно везёт!

– Садимся? – спросил мальчик.

– Быстро!

Они обогнули пылающие костры и танцующих людей, выезжая к повороту.

– Куда же мы теперь? – спросил Денис.

– Мне необходимо заскочить домой, взять деньги и прочую ерунду.

– Я поеду с тобой. Я буду тебя охранять, вон к тебе сколько народу пристаёт. Ты не думай, что я просто так языком болтаю, Денис насупился. – Я на самом деле буду стрелять.

Она мельком взглянула на него и криво улыбнулась.

– Если бы ты только мог понять, что ты говоришь…

«Жигулёнок» выехал на шоссе и помчался к Москве. Денис неотрывно смотрел вперёд, вглядываясь в снежную мглу и поглаживая стоявшую между его колен двустволку.

***

– Виктор Степанович, – покосился один из сопровождающих на Кривошеина, – а если ваш приятель не соврал?

– Ты про что?

– Если она и вправду в розыске? Нам ведь сейчас совсем ни к чему лишние хлопоты.

– Заткнись, придурок.

– Зря вы ругаетесь, Виктор Степанович. Я, как только мы доедем до Москвы, с вами расстанусь. Я сматываю удочки.

– Скатертью дорога…

– Вы даже не знаете, куда вы отправитесь сейчас…

– Туда же, откуда мы приехали… К её сестре Рите. Она-то мне скажет, где искать Ларису… А вы все можете убираться прочь, сволочи!

Остальные молчали. Спорить с хозяином никто не желал, но и ехать с ним, явно потерявшим рассудок, никто не желал. Оставалось дождаться лишь возвращения в Москву и бежать, бежать, бежать…

***

Высадив своих людей, Кривошеин с громкой бранью сорвался с места.

Он возбуждённо постукивал пальцами по кожаной оплётке руля. Он был уверен, что впереди его ждало счастье, ждала Лариса. Он не мог объяснить своего состояния. Оно не объяснялось.

Виктору казалось, что все слова лишились смысла. Осталось одно слово, одно имя – Лариса! Кривошеин ничего не хотел объяснять даже себе. Какой прок в объяснениях?

Появление Ларисы в его жизни превратило его в считанные минуты в зверя, бегущего на желанный запах и очумевшего от этого запаха. Виктор ошеломленно наблюдал за собой, чувствуя внезапно обнаружившийся сбой в ритме жизни. Он имел прибыльное дело, вёл устоявшийся (хоть и опасный) образ жизни, и теперь вдруг в его жизнь вошла женщина, которая не имела права войти, потому что отличалась от всех других каждой клеткой своего существа, каждым вздохом, каждым взглядом. Всем отличалась, чем можно отличаться.

Лариса! Её имя вонзилось в мозг Виктора отточенным лезвием древнего клинка, как в набухшую мокрую землю. Это имя распороло его мозг, развалило его на несколько пластов и неуловимыми движениями выкопало могилу для него.

Лариса! Кто она такая?

Виктор громко сглотнул слюну. Он нервничал. Всё ближе и ближе был Барыковский переулок.

Переломная ночь

Кривошеин долго стоял перед домофоном, ожидая ответа.

– Не отзывайся! – Денис осторожно выглянул в окно. – Кого могло принести сюда среди ночи? Не надо было свет включать.

– Дура я, что сюда приехала. Но мне нужно хотя бы деньги взять, иначе я пропала! – Лариса быстрыми шагами двигалась по комнате.

– Лара, – позвал её Денис, – а откуда у тебя здесь папин портфель? Это же папин портфель, не так ли?

Лариса выглянула из-за двери.

– Он заезжал ко мне однажды.

– Давно?

– За несколько дней до того, как его убили.

– Зачем? У вас же с ним были плохие отношения.

– Он высказывал опасения за тебя. Говорил, что ты сильно изменился, ему что-то мерещилось, может быть, он догадывался о чём-то.

– Чего же он от тебя-то хотел?

– Теперь уже неважно.

– Ну а всё-таки?

– Просил меня переговорить с тобой, прощупать, что у тебя и как. Но я-то знала, что с тобой, поэтому и не сказала тебе ничего. Да и маме твоей я тоже ничего не говорила.

– Потому-то он так следил, чтобы я дома сидел. Эх, папа, папа… А чемодан он зачем оставил?

– Случайно. Я лишь на следующий день заметила. Хотела позвонить, да закрутилась, а затем твоя мама позвонила мне и сказала, что случилась беда. Вот так. – Лариса говорила раздражённо, злясь на неуместные вопросы племянника и на то, что не избавилась в своё время от дурацкого чемодана. – Дэн, ты лучше посмотри, не уехал там этот гость?

Мальчик снова посмотрел в окно и отпрянул.

– Это тот самый, который тебе руки целовал и кричал, что нашёл тебя. Он меня заметил, Лара, он машет мне рукой.

Лариса вздохнула и подошла к окну. Посреди переулка стоял Кривошеин.

– Откройте мне, я прошу вас! – крикнул бизнесмен.

– Откуда он знает мой адрес? – Лариса заметалась. – Кто он вообще такой? Что ему нужно от меня?

Её глаза обшарили всю комнату в поисках ответа.

– Теперь-то он не уйдёт, – вздохнул мальчик. – Давай впустим его, спросим, какого дьявола он прилип к тебе, почему не оставит нас в покое.

Лариса вынуждена была согласиться. Она понимала, что долго оставаться дома ей нельзя, так как обязательно появится Сергей Лисицын и наверняка приведёт за собой людей в погонах. Нужно было решаться.

– Махни ему, чтобы поднимался, пусть нажмёт номер квартиры, – устало сказала она и подошла к домофону.

Раздался противный писк, и она, не спрашивая, нажала кнопку, открывая дверь подъезда.

– Здравствуйте, моя божественная, – заговорил Кривошеин, едва успел выйти из лифта. – Прошу вас не бояться насчёт Лисицына, мы связали его и оставили в деревне.

Кривошеин мягко прошёл в комнату и сел на стул.

– Как вы меня нашли и кто вы такой? Мне кажется, что я где-то видела вас.

– Вы абсолютно правы, Лариса, – его глаза болезненно сверкали, и Лариса с отвращением подумала, что временами у неё были точно такие же глаза.

Она подошла к нему и сказала:

– Вам нездоровится.

– Наоборот. Я в полном порядке, и я никогда не был так счастлив. Счастье буквально испепеляет меня.

– Почему же?

– Я мечтал о вас, я бредил, и вот вы передо мной, Лариса… Прелестное имя, оно очень вам к лицу… Лариса… Лара… Как в «Докторе Живаго», – Кривошеин улыбнулся, глаза его сделались на несколько секунд совершенно пустыми, физиономия расплылась и приняла глупое выражение. – Я не могу выбросить вас из моего сердца с того самого момента…

– Так где мы виделись? – нетерпеливо спросила она.

– Несколько месяцев назад на Таганке был взрыв, помните? Машина взлетела на воздух. Я покупал там цветы и был легко ранен. Там я вас и увидел, запомнил… Белое платье, белые чулки, чёрные волосы…

– Вспомнила! – Лариса закивала. Она действительно вспомнила этого человека, его разбитую голову, его обсыпанный стеклом плащ, его смущённую и одновременно радостную физиономию. При других обстоятельствах она обязательно улыбнулась бы, но теперь находилась в таком напряжении, что не смогла выдавить из себя даже подобие улыбки.

– Получается, что вы знакомы, – заключил Денис.

– Да, молодой человек, – кивнул Виктор.

– Что же вас привело в Полущёково? – поинтересовалась Лариса, снова начав ходить по квартире и собирая вещи.

– Я искал вас. Я обнаружил фотографии, где вы и… этот, кажется, юноша изображены вместе.

– Какие фотографии? Мы не снимались вместе.

– Прекрасные снимки. Вы занимаетесь любовью… Ваше тело – само совершенство, Лара! – Кривошеин закатил глаза.

– Да о каких фотографиях вы говорите в конце-то концов? – вспылила она.

– В рабочем столе Владимира Петровича. Среди бумаг лежали, рассыпанные…

– У моего папы в столе? – Рот Дениса открылся.

Лариса застыла посреди комнаты и посмотрела на племянника.

– Значит, он знал? – Мальчик не смог произнести больше ни слова. В его голове всё полетело кувырком.

– А что вы делали дома у Володи? Откуда вы его знаете? – спросила Лариса.

– Мы с ним связаны по работе. Я искал у него кое-какие бумаги… Бумаги! Я совсем забыл о них! О, моя голова! Что происходит в этом мире? – Кривошеин нервно встал. – Бумаги…

Тут его взгляд остановился на стоявшем в углу портфеле.

– Да вот же они! – Кривошеин тупо смотрел на портфель. – Вот же они. Что за чертовщина? Как это могло случиться? Я поехал искать пропавшие документы и нашёл вас. Я поехал следом за вами и обнаружил документы… Там ведь документы лежат, в портфеле? Или их там нет?

Его лицо передёрнулось судорогой.

– Там есть документы?! – выкрикнул он. – Кто-нибудь смотрел, что находится в портфеле? Кто-нибудь из вас читал их?!

– Нет, кому это важно? – растерянно проговорила Лариса.

– Кто-нибудь знает, что Володя оставил документы здесь? – Кривошеин повысил голос до предела, его глаза округлились. – Почему он оставил его у вас? Вы работаете на него? Вы… Вы же с ним… Как же я не догадался, что всё это не случайно! Как же я не додумался, что всё тонко подстроено…

Он медленно встал и тяжёлыми шагами двинулся в сторону Ларисы. Она отпрянула, ничего не понимая.

– Все вокруг против меня, все вокруг хотят моего краха, но я просто так не дамся! Пусть моё сердце и принадлежит вам, но я просто так не дамся, я перешагну через себя!

Кривошеин занёс кулаки над головой, готовый обрушиться всей своей огромной массой на женщину, и в ту же минуту в лицо ему брызнул огонь, грохнул выстрел. Лариса дико закричала, не столько оттого, что увидела, как у наступавшего на неё мужчины оторвало верхнюю часть головы, сколько от неожиданности, что выстрел произошёл возле самого её уха. Она успела увидеть, как грузное тело Кривошеина рухнуло, немедленно залив пол кровью, и обернулась.

Над её плечом покачивалось ружьё, которое Денис прихватил из Полущёкова. Мальчик крупно дрожал, на глаза наворачивались слёзы. Ружьё громыхнуло, вывалившись из его рук.

– Он хотел ударить тебя, Лара, – прошептал мальчик и заплакал.

Лариса шагнула вперёд и посмотрела на труп. Тёмно-коричневая рыхлая масса расползлась по паркету от расколотого черепа.

– Зрелищно, – едва слышно пробормотала она, – очень зрелищно…

И вдруг дико закричала:

– Но почему опять внезапно?! Почему у меня нет времени?! Почему я обязана бежать и бежать?! Когда всё это кончится?!

Она обхватила руками живот, почувствовав, как внутри зашевелились неведомые подвижные комочки. Казалось, что она находилась на грани рвоты. Бледное как мел лицо застыло, губы сжались, глаза сузились до едва уловимых щёлочек. Денис никогда не видел свою тётку такой страшной и старой.

– Лара, – выдавил он из себя, глотая слёзы. – Что с тобой? Ты умираешь?

– Нет, – она повернулась к нему, лицо стало знакомым, но каким-то ненастоящим, что-то ушло из её лица, что-то исчезло. Так уходит из русла реки вода, и река перестаёт быть рекой, хотя берега её сохраняют былые очертания. – Поехали отсюда, Дэн. Теперь от нас не отстанут, теперь я стала окончательным преступником… Но я не желаю больше убегать…

– Лара! – Глаза мальчика выкатывались из орбит. – Я боюсь.

Он ступил шаг, покачнулся и рухнул на пол в обмороке. В его голове поднялся невообразимый шум, какие-то крики, стоны. Что-то вертелось, кружилось, пускало пузыри.

– Дэн!

Он с трудом разлепил глаза. Там, куда он провалился, было шумно, но спокойно. И вот он снова здесь, в коричневом кошмаре неосвещённой квартиры.

– Дэн, – голос тётки был холоден, – я уезжаю. Если ты хочешь, можешь поехать со мной.

– Я хочу домой… – Его язык не хотел повиноваться ему, но мальчик заставил себя повторить фразу: – Я хочу домой, к маме…

– Вставай, я отвезу тебя, – женщина тряхнула головой, ссыпав волосы на лицо, и протянула племяннику руку.

Он взялся за её ладонь и ощутил липкую кровь на коже.

– Это его кровь?

– Это его мозги.

– Домой… Пожалуйста, домой…

Лариса приложила свою руку к лицу мальчика и оставила поперёк рта и щеки кровавый отпечаток ладони.

– Домой – значит домой, малыш…

***

Лис сидел в машине рядом с Романовым. Помимо них, в автомобиле находилось ещё два человека. Они уже подъезжали к Москве, когда сидевший за рулём Влад спросил:

– Куда мы сейчас?

– Я думаю, что надо заглянуть к Рите. Крути в Чертаново.

– Зачем к Рите? – полюбопытствовал Сергей, глядя на приятеля.

– Надо успокоить её, что с сыном всё в порядке. Кроме того, Денис может приехать домой, – рассуждал полковник. – Мы же не знаем, что у него на уме… Ты-то как? Уже пришёл в себя? Доигрался, дорогуша.

– Пойми, Ваня, это чистая случайность.

Сергей устало вздохнул, вспоминая, как нелепо упал среди танцующих, как потерял сознание, как очнулся связанным возле забора, лицом в грязном сугробе, как потом ряженые развязали его. Они-то и рассказали, что видели, как Лариса села с мальчиком в «жигулёнок» и как метался по деревне Кривошеин, затем тоже уехал. Потом прикатил Романов с тремя помощниками.

– Случайность или не случайность, Лис, – простуженным голосом проговорил Романов, – а Лариса умчала. Да ещё прихватила с собой ружьишко. Кто знает, что у неё на уме? Напугана она до беспамятства.

После того как ряженые развязали Сергея Лисицына, он быстро обнаружил пропажу своей Зебры. Рассвирепев, он побежал к брошенной Ларисиной «вольво», но без ключа не смог даже открыть дверь. Гуляние экзотического театра продолжалось. Над кострами повесили котлы с кипящей кашей, и гости, успевшие прийти в себя от шокирующего веселья и плясок, принялись лакомиться кашей, черпая её прямо из котлов выданными им деревянными ложками.

Вскоре прикатили две машины, и в первой из них Сергей увидел Романова, чихающего и чертыхающегося по поводу самовольности Лисицына. Делать в деревне милиции было нечего, и оперативники повернули обратно, категорически отказавшись от предложенной им дымящейся каши.

– Не пойму, каким боком тут Кривошеин вырос? – недоумевал Сергей.

– Это долгая песня, старик. Он же приехал с целым кагалом к Рите, искал какие-то документы, распсиховался и вдруг увидел те самые фотографии, которые я столь необдуманно оставил на столе.

– Да, я знаю, что он был влюблён в Ларису, страшно хотел познакомиться. А я не рискнул свести их, так как он намеревался жениться на другой женщине, – сказал Лисицын. – Но откуда он знает это место? Как он так быстро нашёл?

– У него здесь театр на содержании.

– Ничего себе узелочек затянулся! – хмыкнул Сергей.

– Да уж, старик, таких переплётов я ещё не встречал, – согласился полковник. – Мне было бы весьма интересно узнать, помимо всего прочего: что за документы так интересуют Кривошеина? Рита утверждает, что он просто обезумел, поняв, что ничего не найдёт, и сказал, что это будет стоить ему жизни. Это пахнет настоящим криминалом. Ты этого Кривошеина давно знаешь, Лис?

– Да так, – Сергей пожал плечами.

– То есть о его делах ты вообще ничего?..

– Вообще… Бизнесмен он, а нынче вокруг столько бизнесменов… С цветными металлами он как-то связан, может, ещё с чем-то. Одним словом, тут я тебе не помощник.

– Я обдумал всю эту историю, Лис, и вот какая сложилась у меня картина.

– Рассказывай.

– Отец Дениса заподозрил неладное в отношениях сына и свояченицы, нанял частного детектива. Затем стал шантажировать Ларису. Нервы у неё сдали по каким-то причинам, и она пошла на его убийство.

– Я бы на месте Володи, – скосил глаза на Романова сидевший за рулём Влад, – просто начистил бы ей физиономию, и всё этим бы закончилось. А шантажировать… Он сам небось хотел её трахнуть, а она не желала этого. Вот он и решил принудить её.

– Вполне может быть, что ты прав, – кивнул Романов. – Это могло вывести её из себя, принимая во внимание её неуравновешенность, и она решила разделаться с зятем. Я почти уверен, что она ничего не продумывала, всё произошло спонтанно. Она могла и машиной сбить его, могла и сама по башке шмякнуть. Впрочем, сама не могла, не была ещё готова к этому. Я думаю, что она просто отправилась следить за ним и по дороге ей пришла в голову мысль, а тут и подвернулся подходящий исполнитель…

– Наняла бомжа?

– Да, наняла первого попавшегося бомжа. Он мог подойти к её машине спросить сигарет или денег поклянчить, и она неожиданно для себя предложила ему убить Володю. К бомжам часто обращаются за подобными услугами. А через несколько дней она вдруг осознала, что произошло, испугалась, что бомж будет шантажировать её или что-то в этом роде. И она убила бомжа, сожгла его. Именно это, Лис, ты и увидел на пустыре. Возможно, она просто тронулась умом после убийства Володи. Если она действительно любит, как ты утверждаешь, испытывать острые чувства, то бомжа могла убить ради их удовлетворения. А заманила его туда под каким-то благовидным предлогом. Он мог клюнуть на что угодно, раз уже был знаком с ней. Беда в том, что никто никогда не занимается мёртвыми бомжами – кому они нужны? Поэтому теперь будет невозможно установить, был ли тот сгоревший пьян и прочие всякие вещи. Но если я прав, то она могла напоить его. Ну, чем дальше, тем больше. Ты стал следить за ней. Будь она нормальным человеком, она бы залегла на дно и вела бы себя пай-девочкой. Она же пошла снова к бомжам и уломала их на очередное убийство. Они подыскали для этого дела кого-то из чужой компании и прибили. А дальше всё уж совсем просто, гадать не приходится. К тебе приходит Лешак… Впрочем, есть и ещё одно предположение, почему она убила Володю.

– Какое?

– Кривошеин ищет документы. Они пропали в день смерти Володи, если я правильно понял. А что, если Лариса как-то связана с этими документами, а то и с тем самым делом, которым занимался её зять?

– Ты предполагаешь, что она убила его из-за тех документов? – Сергей скривил губы, выражая этим своё сомнение. – Впрочем, мы сможем узнать что-либо только после того, как она будет в наших руках.

Романов достал из кармана переговорное устройство:

– Алло, Семён, слышишь меня? Мы сейчас поедем в Чертаново, а вы жмите прямым ходом в Барыковский переулок на квартиру Губановой, пошарьте там как следует. Да помните, что сама она психическая и что у неё при себе есть ружьё, охотничья «переломка». Ружьё, как мне сказали, старое, может, оно не в рабочем состоянии, но всё же будьте начеку…

***

Лариса вывела машину на Садовое кольцо, затем несколько раз сворачивала с него, останавливалась, размышляла о чём-то. Пару раз она открывала дверцу и выходила на проезжую часть, делала пяток шагов туда-сюда, взмахивала руками, будто объясняясь с кем-то невидимым, и вновь садилась за руль.

– Бедный ты мой мальчик, – она поглядывала на заднее сиденье, на племянника. Его глаза выглядели безумными.

Денис вжимался в кресло всем телом, желая заставить себя почувствовать что-то особенное, что могло бы прояснить его голову, но ощущал под собой лишь брошенное ружьё. Оно впивалось затвором ему в ягодицу. Денис надавливал на ружьё сильнее, пытаясь причинить себе боль. Его глаза оставались неподвижными, но он видел всё вокруг и даже следил за проплывающими за окнами витринами и надписями.

«Что же я, пьян, что ли? Веду себя совсем по-идиотски, – кружились перед ним мысли. – Всё уж позади, вся эта кровь, выстрел, весь ужас. Да и что это я в такое расстройство пришёл? Я же должен был сделать это, должен был убить бандита. Этот мужик ведь явно был бандитом… Но почему я так думаю? Почему бандитом? Он был просто сумасшедшим. Лара тоже сумасшедшая. Сумасшедшая… Все вокруг сошли с ума. Я тоже схожу с ума… Я хочу домой, к маме хочу…»

Лариса надавила на педаль, и «жигулёнок» быстро помчался вперёд.

– Держись, Дэн, мы едем домой! Мы летим домой! – она как-то странно глянула на племянника в зеркальце.

– Где мы сейчас? – прошептал он помертвевшими губами.

– В центре, – бросила она, не оборачиваясь, – сейчас на Петровку вниз сверну, там мимо Большого на Лубянку, затем через Китай-город на мост, а там уж по прямой…

Она говорила что-то ещё, но Денис не слушал. Он пытался понять, как они вообще заехали на Петровку и почему именно на Петровку… Петровка была связана с милицией, с убийствами… неужели Лариса хотела выбросить его на Петровке, сдать прямо в руки сыщиков, вытолкнуть его перед воротами с вымазанным в крови лицом и сказать: «Вот перед вами жалкий убийца, он застрелил человека, а теперь трясётся, как последний трус!» Нет, Лара не посмеет поступить так… Где они сейчас? Вниз по Петровке? Милиция осталась позади? Значит, всё обошлось…

Денис посмотрел наверх и увидел в зеркальце ужасные глаза тётки.

– Лара, мне страшно, – шепнул он, но за рёвом двигателя она не расслышала его слов, – мне страшно, ты сошла с ума…

Машина стремительно набирала скорость.

***

После разговора с Лешаком Татьяна Расшуганова долго не могла прийти в себя и собраться с мыслями. Ей нужно было решить окончательно, понесёт ли она киллеру деньги или плюнет на свой страшный замысел. Названная им сумма была велика, но у Татьяны были на руках эти деньги, она могла позволить себе столь кошмарную роскошь (не зря же она «доила» всех ухажёров подряд). Она могла заплатить Лешаку за работу, но сейчас, оставшись наедине с собой, опять потеряла уверенность.

Конечно, ей бы хотелось отбросить эту безумную затею и облегчённо вздохнуть. Желание свободного дыхания было огромным, но крохотная червоточинка ненависти уже давно подгрызла основание лёгкого бытия и угнетала с каждым днём всё больше и больше. Желание дышать свободно не уменьшалось, но сил на воплощение этого желания в жизнь с каждой минутой становилось меньше и меньше.

Попав домой, Татьяна взглянула в зеркало и сказала себе:

– Надо остановиться.

Она не просто понимала это, она физически ощущала потребность остановиться. Чем ближе был час очередной встречи с Лешаком, тем темнее делалось на душе Татьяны. Мир заполнялся мрачными тучами дурного предчувствия. Мир чернел. Мир тяжелел от густой крови…

Таня проснулась рано. Улица лежала за окном непроглядной сумрачной мутью, в которой едва угадывались за падавшим снегом разбросанные огоньки окошек.

Город неохотно просыпался, город собирался на службу, город принимался за торопливый завтрак, город начинал усиленно гудеть непрогретыми автомобильными двигателями, город включал в утренней тьме новые и новые квадратные огонёчки на стенах домов и передвигал в этих освещенных квадратиках фигурки сонных людей. Людей становилось всё больше и больше. Они умывались, взбадривали себя чашечкой крепкого кофе и дымом утренней сигареты, они всеми силами пытались привести свой внешний вид в соответствие со своими стандартами, скоблили подбородки бритвами, протирались лосьонами, накладывали на лица макияж.

Город поднимался на ноги и отправлялся на службу.

Таня отдёрнула штору и приоткрыла окно. Она любила свежий воздух и всегда проветривала комнату по утрам, даже в страшнейшие морозы…

Она быстро приняла душ, тщательно протерев тело мягкой мыльной губкой. Таня любила своё тело, бережно ухаживала за ним и гордилась им не без причины. Она любила похвастать своим телом, но умела сделать это неназойливо, почти незаметно для окружающих, тем не менее каждый раз оставляя о себе самые яркие впечатления.

– За что же природа наградила тебя ненавистью, красавица? – спросила она в запотевшее зеркало, вылезая из ванны, и вдруг плюнула на его мутную поверхность. Внезапный плевок отозвался в ней так, будто слюни ударили её саму в лицо. Татьяна зажмурилась.

– Ты готова? Решилась? Значит, ты сошла с ума. Куда бы ни вела жизнь, она всегда ведёт к исполнению…

Она решилась. Зачем обманывать себя? Зачем пытаться выглядеть в собственных глазах лучше, чем она есть в действительности? Будь прокляты все эти игры! Почему не получается вести себя проще? Почему всё время она должна вести себя, как на сцене – гримироваться, облачаться в соответствующие случаю наряды, изображать какие-то чувства? Что-то было неверным в её жизни, где-то она успела обмануть себя.

Таня оделась и сложила необходимые для утренних занятий вещи. Утренний «класс» – проще говоря, разминка, разогрев – был самым ненавистным в её профессии делом: все эти механические движения, вскидывания рук и ног возле перекладины, называемой почему-то «станком». А ведь верно! Это – станок, что же ещё, как не станок, самый настоящий станок, возле которого с артистов снимают стружку, выжимают пот, заставляя отрабатывать одни и те же движения, заученные с первого класса училища… Таня ненавидела эти утренние занятия, где на равных были «звёзды» и «кордяшники».

Зато она почти с удовольствием ходила на репетиции, хотя это, конечно, трудно было назвать удовольствием. Это было что-то иное, может быть, борьба, война… Но кто выступал в роли противника? Она сама, только она сама. Она боролась с собой, заставляя себя сделать то, что было не в её силах, и доказывая тем самым своим подругам, что она вполне заслуженно пользовалась любовью публики. Беда крылась в том, что она лучше всех других понимала свою неполноценность. Она никогда не была настоящей танцовщицей. Она умела выполнять все фигуры, движения её достигли высочайшей отшлифованности, но во всех её танцах отсутствовала душа. Это Татьяна знала лучше всех. Себя обмануть ей не удавалось. Зрители аплодировали, она упивалась громом хлопающих ладоней и выкриками «Браво!», но это было лишь кратковременной радостью, а не удовлетворением от проделанной работы.

И она опять шла в зал, зная, что снова и снова у неё что-то не будет получаться так, как ей хотелось бы. Существовал потолок, выше которого она не могла подняться.

Она любила театр, любила его коридоры, любила запах, который пропитывал все его стены. Даже пыль в театре пахла не так, как где-либо в другом месте. Она жила в этом мире и не представляла, что произойдёт с ней, когда вдруг придётся покинуть сцену. Но таков был удел всех, кто служил театру. Однажды занавес закрывался перед ними в последний раз, и впереди ничего больше не ждало. Разве что ученики? Да, конечно, ученики! Все берут себе учеников… Все. Умеют они передать им что-либо или не умеют. Но ведь надо жить, надо вертеться…

Таня вздохнула и перебросила лямку сумки через плечо. Её ждал театр, её ждал новый день. И, разумеется, её ждала встреча с Лешаком. Итак, она решилась, она пойдёт к нему, она заплатит ему за убийство человека… Благо что нужная сумма у неё была… Или эти деньги она собрала на своё несчастье? Посмотрев в зеркало, Татьяна побледнела. Она ощутила, как её ноги отяжелели и похолодели, будто наполнились льдом. Она приняла окончательное решение и услышала в себе молчаливый голос тоски, предупреждавшей о том, что в эту минуту она сломала всё, что создавала всю свою жизнь… Жизнь её закончилась…

***

Вот уже битых тридцать минут Артём стоял у пятнадцатого подъезда Большого театра в ожидании Расшугановой Татьяны. Решение приехать к театру возникло у него рано утром без всякой причины. То есть причина, несомненно, была, и причина легко объяснимая Артём Шаровик был по-мальчишески влюблён в балерину.

Он не договаривался с Таней о встрече, поэтому рисковал прождать впустую. Но он надеялся, что увидит её, так как она обычно приезжала к десяти часам на так называемый «класс», который пропускала, судя по её собственным словам, крайне редко. Артём ничуть не надеялся на то, что балерина обрадуется его появлению. После того случая, когда он привёз ей обещанные деньги, она как-то сразу потеряла к нему интерес. Артёма расстроило это внезапное охлаждение, то есть их отношения и прежде не отличались страстью, но молодой человек продолжал теплить надежду на возобновление того, что казалось ему дружбой, милой дружбой мужчины и женщины, всегда способной перерасти в нечто большее.

Сегодня утром у него защемило сердце, едва он вспомнил Татьяну. Как наяву он увидел возникшее в пространстве её лицо, её белозубую улыбку, её карие глаза… Он стремительно умылся, привёл себя в порядок и выбежал из дома. Он боялся опоздать, боялся пропустить появление девушки, поэтому приехал к служебному подъезду значительно раньше положенного времени.

Татьяна подъехала на скромненьком «форде», выпорхнула из него, элегантно взмахнув черно-бурыми полами шубки, и захлопнула дверцу. Автомобиль прощально свистнул, включая сигнализацию, и моргнул жёлтыми габаритными огнями. Впрочем, свист его растворился без следа в городском шуме.

С противоположной стороны улочки, несмотря на ранний час, неслись из универмага оглушительные звуки музыки. Чтобы услышать друг друга, приходилось почти кричать. Именно по этой причине никто из прохожих не обратил внимания на стремительно нараставший гул автомобиля, мчавшегося вниз по Петровке.

Артём первым заметил обезумевший «жигулёнок», и лицо его беспокойно вытянулось.

– Таня! – он поднял руку и замахал ею над головой, призывая Татьяну к бдительности.

Она покрутила головой, не уверенная в том, что кто-то в действительности произнёс её имя, и увидела Артёма. Она привыкла улыбаться всем, улыбнулась и ему, даже не осознав, кто именно махал ей рукой. Она стояла у театра, и перед ней находился кто-то из знакомых, значит, он был из театрального окружения или из числа поклонников. Это означало, что его следовало поприветствовать. Она улыбнулась ему и только теперь узнала. Артём её не интересовал. Особенно неприятным было то, что он появился столь неожиданно. Это могло означать что угодно, и в числе прочего то, что ему потребовались обратно его деньги. Она недовольно фыркнула, но не могла отвернуться, так как он уже заметил механически появившуюся на её лице приветственную улыбку.

Она не поняла, зачем он махал рукой, и не оглянулась назад. Ей требовалось сделать несколько шагов вдоль борта своего «форда», чтобы сойти с проезжей части на безопасное пространство. Она уже почти обогнула «форд», когда из её руки выпал брелок. Она всплеснула руками, отступила назад и нагнулась.

– Таня, осторожно…

Артём не успел закончить фразу, как послышался короткий, взвизгнувший звук тормоза, за ним последовал громкий удар, «жигулёнок» слегка вильнул, продолжая быстрое движение, и Татьяна завертелась в воздухе.

Артём видел, как она кувыркалась, подобно кукле, ничего не понимая и продолжая улыбаться. Этот полёт, объятый кружением тёмного меха шубы, запечатлелся в глазах молодого журналиста, как на киноплёнке. Балерина вертелась, спутав обнажившиеся красивые ноги, подобно верёвкам, и заломив руки. Её карие глаза мелькали на открытом лице тёмными точками, и казалось, что они оставляли за собой в пространстве пунктирный след, как в мультипликации. Артём успел подумать, что такой пируэт, такой танец смерти балерина могла исполнить лишь раз в жизни. Танец был удивителен в своей стремительности и точности.

Тело пролетело метров пять и с силой, совсем не по-балетному, обрушилось на асфальт, прокатившись по нему ещё метра три и ударившись в заключение о столб. Глаза артистки больше не улыбались. Из ноздрей хлынула кровь, кожа на верхней части лба лопнула и оторвалась длинным лоскутом. Вывернув руки вопреки всем законам природы, она лежала на спине и смотрела в хмурое утреннее небо, подставив застывшие, как коричневое стекло, зрачки редким невесомым снежинкам. Шуба распахнулась, позволив морозному воздуху припасть к стройному телу танцовщицы. Крепкие ноги неуклюже высовывались из-под короткой юбки, целомудренно сомкнув разбитые колени.

Артём растерянно огляделся, увидел бегущих к нему людей, упал на колени и тронул рукой неподвижное тело балерины. Тело не отозвалось.

– Что же это? – прошептал он. – Вот так, без всякой причины? Рано утром, когда все только просыпаются?..

Он сел рядом с Таней на асфальт. За спиной послышались шаги. Женский голос пронзительно завизжал. Кто-то оторопело прошептал:

– Это же Таня… Быстро в проходную, «скорую» вызывай…

– А что случилось? Кто-нибудь видел, что случилось?

– Машиной сбило. Баба какая-то за рулём сидела.

– Специально сбила?

– Почему специально? Неужели кто-то специально? Ах, какая красивая, молодая… Надо же так жизнь кончить…

– Может, обойдётся? «Скорую» вызвали?

– Сейчас из театра врач выбежит, он посмотрит…

– Что тут смотреть? Она мертва.

Артём повернулся на слово «мертва», но стоявшие в глазах слёзы не позволили ему разглядеть говорившего.

Он с трудом поднялся на ноги, прижимая руки к груди, его поддержали, помогли встать. Воздух колыхался взволнованными голосами, раскачивался серыми волнами, нервно дрожал.

Артём медленно побрёл прочь, втянув голову в плечи.

Ему нестерпимо хотелось увидеть утром Татьяну. Нечто неведомое заставило его вскочить в самую рань, привести себя в порядок и помчаться к театру, где он продрог до корней волос в ожидании своей тайной избранницы. Он увидел её, увидел в последний раз, больше такой возможности не представится. Хорошо, что он пришёл, он получил возможность попрощаться с ней…

Артём забыл, что приехал на машине, и пошёл в метро. Копаясь в карманах в поисках денег, он только теперь обратил внимание на то, что одной рукой прижимал к груди дамскую сумочку. Сумочка, видно, вылетела из рук Татьяны и упала прямо на грудь Артёма, но он, прижав её к себе, даже не заметил этого.

Он хотел было вернуться к театру, но почувствовал безмерную слабость в ногах и ступил на эскалатор.

Дома он, не раздеваясь, прошёл на кухню и рухнул на стул. Просидев несколько минут неподвижно, он поставил на стол Татьянину сумочку и открыл её. Первое, что бросилось ему в глаза, была толстая пачка долларов, перетянутая резинкой.

Он взял её в руки и повертел перед глазами, пытаясь понять, что могли означать эти деньги. Сумма была огромная. Это Артём видел, даже не пересчитывая купюры. Зачем ей столько денег? Она же говорила ему, что… Она утверждала, что ей нужно лишь… Откуда же такая сумма? Куда она несла деньги? Что ему теперь делать с ними?

Он неуклюже, как-то беспомощно затолкал купюры обратно в сумочку и отставил её на противоположный край стола.

– Надо позвонить Лисицыну, надо посоветоваться…

Он прошёл в комнату, оставляя грязные следы на полу, плюхнулся на кровать перед телефоном и набрал нужный номер. Никто не брал трубку.

***

От сильного удара автомобиля Денис вздрогнул. В ту же секунду он увидел, как впереди быстро взметнулась женская фигура в чёрной шубке, закрутилась в воздухе… Денису пришлось развернуться всем корпусом, чтобы понять, что же произошло. Их машина мчалась настолько стремительно, что он едва успел разглядеть, как сбитая женщина рухнула на асфальт, проскользила по его поверхности и, перевернувшись через себя, ткнулась в столб.

– Лара! – закричал он, возвращаясь в прежнее положение. – Ты кого-то сбила!

– Я видела, – послышался ледяной голос, – я не слепая.

Она резко крутанула руль влево, и здание театра осталось за поворотом.

– Лара, ты сбила женщину!

– Так получилось. Я спешу отвезти тебя к маме.

– К маме? – переспросил он, не в силах сосредоточиться.

– К маме. Я очень тороплюсь. Скоро ты будешь дома, мой мальчик…

***

Романов достал из кармана переговорное устройство.

– Слушаю.

– Иван Васильевич, это Семён. Мы в квартире Губановой.

– Что там?

– Дверь не заперта, в комнате труп, почти половина черепа снесена. Я вызвал группу.

– Так… А где сама Губанова?

– В квартире никого нет.

– Я тебя понял. Чуть позже я свяжусь с тобой. – Романов глянул на Сергея. – Ты слышал? Вот тебе и красивая женщина Лариса. Любопытно узнать, кого она там пришила. Половины головы нет. Надеюсь, документы у него в кармане хоть какие-нибудь есть, права водительские, удостоверение служебное…

– Кривошеин, я думаю, поехал за ней, – предположил Сергей. – Он мог ворваться к ней…

– Кстати, мы уже подъехали, это Сумской проезд, вон и дом… Э, да это не Рита ли там бродит перед подъездом?! – воскликнул полковник.

– Она самая. Странно. Видно, что-то ещё стряслось.

Возле подъезда медленно прохаживалась женская фигура в длинной дублёнке. Голова её была покрыта чёрными платком с красными розами, который женщина придерживала у подбородка и то и дело поправляла на темечке. Едва мужчины вышли из машины, Рита бросилась к ним.

– Он снова приезжал, спрашивал адрес Ларисы, – затараторила женщина, то вертя руками, то прижимая их к груди. Платок сполз на плечи, красные розы смялись.

– Кто приезжал? – в один голос выпалили Романов и Лисицын.

За их спинами из машины выбрались остальные приехавшие оперативники.

– Кривошеин этот, глаза мокрые, красные… Совсем ненормальный, просто безумный, – сбивчиво объясняла Рита, – трясёт меня, спрашивает, в любви объясняется, клянётся, что Лариса ему больше жизни нужна. Говорит, мол, вся жизнь пропала… Говорит, что теперь одна надежда у него… И плачет, плачет, а то как вдруг закричит, кулаками замашет…

– Очень может быть, что он больше уже не машет ничем, – глухо произнёс кто-то из оперативников.

Романов откашлялся.

– Значит, приезжал. Да-с, приезжал и умчался.

– Умчался, – кивнула Рита, – я в окно посмотрела. Он от скорости сначала тут во дворе прямо круг сделал, мотор ревёт, колёса гудят… А что с Денисом? Где он? Вы нашли? Узнали что-нибудь?

– Сын ваш уехал из Полущёкова в одной машине с Ларисой, – сказал Сергей, – мою машину прихватили.

– Беда, какая беда, – заплакала женщина и упала головой на плечо полковника.

Тот погладил её по волосам.

– Эй, братцы, гляньте-ка! – крикнул водитель.

Все обернулись и проследили за его рукой. Сквозь голые стволы чёрных деревьев было видно, как по улице быстро ехал «жигулёнок».

– Это моя Зебра, – уверенно сказал Лисицын.

– Лариса за рулём! – крикнула Рита и побежала навстречу автомобилю, подняв руки. Платок повис на одном плече и болтался за её спиной чёрно-красным шлейфом.

– Рита, остановитесь! У них ружьё!

«Жигулёнок» резко затормозил перед самым поворотом, его занесло и откатило на заснеженный газон. Несколько секунд он ревел, завязнув в сугробе, затем смолк. Рита продолжала бежать, не слушая окриков милиционеров.

– Что будем делать? – повернулся к Сергею полковник. За его спиной оперативники доставали пистолеты.

– Она может выстрелить максимум два раза, если заряжены оба ствола, – сказал Сергей быстро и бросился вперёд.

Дверцы Зебры уже раскрывались. Из одной вываливался Денис, бледный, с выпученными глазами, с отпечатком кровавой ладони на подбородке и щеке. Мальчик выглядел совершенно обессиленным. Мать бежала к нему изо всех сил, спотыкаясь и пачкаясь о грязную поверхность асфальта. С обратной стороны «жигулёнка» решительно выходила Лариса, черноглазая, черноволосая, растрёпанная, похожая на демона. Она успела бросить на бегущего к ней Сергея мрачный взгляд и рванула на себя заднюю дверцу. Лисицын помчался быстрее, уже зная, что именно он увидит в следующую секунду, и понимая, что добежать до Ларисы не успеет. В его голове горячо пульсировал лишь один вопрос: «В кого она будет стрелять?»

Почти уже долетев до противоположной стороны, он оступился. Правая подошва поехала по льду вперёд, левая нога отстала, вывернулась в голеностопе, и он распластался во всю длину. Падая, он увидел, как Лариса взяла в руки ружьё и направила его перед собой. Сергей увидел чёрные срезы стволов. Лариса подняла ружьё, прижала приклад к плечу. Лисицын услышал рыхлый хруст снега под её ногами. Она шагнула назад, извлекая ноги из обледенелого сугроба.

– Серёга, не двигайся! – донеслось до него сзади.

Он слышал своё оглушительное дыхание, перед глазами кипел густой белый пар. Пальцы сжались в кулак, раздавив попавший на ладони грязный снег. Сергей поднял глаза. Лариса отступила за машину, не опуская ружьё. Её лицо было абсолютно неподвижным. Черты казались прежними, но весь облик дьявольски переменился, сделался почти неузнаваемым.

Внезапно поднялся ветер и вздыбил её волосы, придав ей вид настоящей ведьмы. Она оскалилась, заметив, что Сергей напружинился и перенёс вес верхней части тела на руки, готовый вспрыгнуть. Она оскалилась и сделала ещё пару шагов в сторону, почти совсем скрывшись за «жигулёнком».

«Почему никто не стреляет? Чего они медлят? – думал Сергей. Она всё равно не убежит. Но теперь она ушла с открытого пространства, её закрывает машина. Теперь попасть в неё сложнее…»

Он прикинул, сколько оперативников находилось за его спиной. Четверо. Каждый мог выстрелить, но никто не стрелял. Чего они дожидались? Не такое уж большое расстояние до цели. Неужели они боялись? Чего тут бояться?

Он украдкой посмотрел назад. Романов и его сотрудники рассыпались цепочкой вдоль улицы. Все они припали на одно колено, держа пистолеты в вытянутых руках. Ни один из них не имел укрытия. Они ждали, ждали выстрела со стороны вооружённой женщины. После этого выстрела они готовы были ринуться вперёд.

Романов медленно выпрямился и двинулся по направлению к Ларисе, опустив пистолет.

– Не приближайтесь ко мне, иначе я застрелю кого-нибудь из них! – услышал Сергей её голос и повернул голову к машине.

Он ничего не увидел, кроме затылка женщины, и приподнялся. Теперь ему открылись её голова и плечи. Ружьё было по-прежнему прижато к плечу, но смотрело вниз. Это означало, что она направила стволы либо на Риту, либо на Дениса.

– Лариса, всё кончено! – крикнул Романов, продолжая очень медленно двигаться вперёд. – Теперь ничего не изменить! Даже если вы сможете выстрелить, это ничего не изменит, вы не убьёте всех, вы всё равно попадёте в наши руки! Одумайтесь! Не надо больше крови!

Лисицын встал во весь рост.

– Сергей, не подходи! – закричала Лариса, скосив на него глаза.

– Лариса! – Он поднял руки над головой и едва заметно сделал небольшой шаг. – Тебе не нужно стрелять! Из этого не получится никакого зрелища! Ты хотела острых ощущений, так вот они тебе! Разве не достаточно? Разве мало?

– Прекрати разговаривать со мной! – Её голос звучал пронзительно и жалобно. – Я устала! Уйдите все от меня! Оставьте меня одну! Я устала! Мне всё надоело…

– Ты устала, так брось оружие!

– Замолчи! Не приближайся ко мне!

Романов двигался быстрее Лисицына, так как внимание Ларисы было обращено на Сергея, но женщина вскоре крикнула ему:

– Остановитесь все! Не делайте больше ни шага!

– Сергей! – окликнул Романов. – Она засунула ствол мальчику в рот…

Лисицын не видел деталей, но хорошо представлял, как выглядели в тот момент Рита и Денис, лежавшие без движений на снегу. Оба ствола никак не могли втиснуться в рот человека, но та часть, которая пролезла в раздвинутые губы, гарантировала стопроцентное попадание пули и смертельный исход.

Он остановился. Лицо Ларисы было каменным и белым. Сергей пригляделся к её руке. На пальцах виднелась высохшая кровь.

Чья-то кровь. Возможно, кровь того, кто лежал на полу в квартире Ларисы, кровь Виктора Кривошеина. И тут сердце Лисицына застучало учащённее – он разглядел то, чего не могли увидеть со своих позиций милиционеры. Он увидел ружейные курки. Они не были взведены. Это означало, что ружьё не выстрелит, когда Лариса нажмёт на спусковые крючки. Пока она сообразит, в чём дело, и взведёт их, пройдёт ещё несколько секунд…

И в то мгновение произошло то, чего никто не ожидал и что повлияло на весь ход дальнейших стремительных событий.

За спиной Ларисы Губановой, всего в нескольких шагах от неё, заснеженная земля круто обрывалась, и там начинался глубокий извилистый овраг, по которому некогда струилась речушка под названием Чертановка, а теперь вилял едва заметный ручеёк, на противоположном берегу которого вздымался чёрный зимний лес. Из этого оврага внезапно вынырнула коренастая фигура мужчины с лыжными палками в руках. Судя по всему, этот человек, в ярко-красном спортивном костюме, принадлежал к категории людей, которые обожают ранние лыжные прогулки и которых не останавливает никакая погода. Из леса он вышел в ту самую минуту, когда Лариса остановила машину. Спортсмен скрылся в овраге и не мог увидеть странного поведения женщины. Зато взобравшись по склону и поднявшись над кромкой оврага, он неожиданно для себя обнаружил в считанных шагах от себя обезумевшую женщину с двуствольным ружьём в побелевших от напряжения руках. Трудно передать словами выражение величайшего изумления, проявившегося на его раскрасневшейся физиономии. От внезапного испуга спортсмен качнулся и взмахнул руками, пытаясь удержать баланс.

– Ой… мать!.. – вырвалось из него некое подобие ругательства.

Лариса вздрогнула, услышав позади себя чужой голос. Сергей весь подобрался для прыжка. Надо действовать. Давай, Лис, тянуть больше нельзя!

Он собрался с силой и прыгнул. Ему казалось, что он медленно оторвался от земли, как только Лариса столь же медленно начала поворачивать голову к оврагу, откуда до неё донёсся чей-то голос. Прыгнув, Лисицын успел крикнуть что было мочи, взывая к Романову:

– Ва-ня-я-а-а!

Романов увидел метнувшееся вперёд тело друга, ничего не успев понять, затем вернул взгляд к Ларисе. Она стояла уже почти спиной к дороге, очевидно, повернувшись очень резко. И только тут полковник заметил позади неё фигуру незнакомца в красном спортивном наряде. Лариса рванула ружьё вверх и отвела стволы от Дениса. Спортсмен дико закричал, едва оружие вскинулось в его сторону, оттолкнулся ногами и, совершив немыслимый переворот в воздухе, скрылся в овраге, будто каскадёр, долго репетировавший этот трюк.

Когда Лариса дёрнула ружьё, ствол разорвал Денису щёку; лица мальчика и лежавшей рядом матери забрызгались кровью.

Увидев, что человек в красном скрылся столь же внезапно, как и появился из снега, она резко повернулась обратно и краем глаза заметила фигуру Лисицына. Сергей уже поднялся с земли и, не медля ни мгновения, мчался к машине, огибая её сзади. Лариса взмахнула ружьём и в движении потянула оба спусковых крючка, но выстрелов, как и ожидал Сергей, не последовало. Лариса судорожно ощупала ружьё, встряхнула его и только теперь сообразила, что нужно было взвести курки. Она не знала, какой из стволов был пустым после выстрела в её квартире. Она даже не думала об этом. Она лишь понимала, что надо отвести ударную сталь назад.

Выстрел грянул настолько неожиданно, что она даже растерялась. В следующую секунду она поняла, что выстрел сделала не она, и потянула один спусковой крючок за другим. Ружьё продолжало описывать дугу, направляясь в сторону бегущего Лисицына, когда из правого ствола вырвалось пламя. Звук ударил по ушам.

Ларисе показалось, что она видела, как крупный кусок металла вылетел сквозь вспышку и, буравя морозный воздух, поплыл к лицу Лисицына. Сергей также плыл сквозь серый дым, но плыл, оказывается, чуть в стороне. Пуля мчалась на него, но всё же немного криво. Едва-едва не попав в его голову, дымящийся шарик вжикнул в нескольких миллиметрах от черепа и разрезал поднявшуюся на бегу прядь Лисицыновых волос.

Только теперь Лариса вспомнила о первом выстреле, и в её голове запрыгал растерянный вопрос: «Кто же стрелял?»

Она упала, слыша, как окружающие звуки начали накладываться один на другой и терять очертания и значимость. На доли секунды в глазах потемнело, но зрение тут же вернулось к ней.

Над ней склонился беззвучно чертыхающийся Лисицын, следом появилось лицо Романова. Лариса приложила руку к груди и прошептала:

– Здесь, здесь остро, здесь колет…

Лисицын выпрямился и сделал глубокий вздох.

– Ты ей под сердце попал, Вань.

Тот пожал плечами и спрятал пистолет.

– Если бы её патрон был с картечью, твоя рожа была бы сейчас нашпигована по полной программе, – сказал Романов.

Подбежали остальные оперативники. Кто-то взял в руки брошенное ружьё и прочитал гравировку:

– «Георг Дау, 1870»… Такую бы игрушку в коллекцию…

– Денис, держись, мальчик…

– Чёрт знает, как быстро всё произошло…

– Вызывайте «скорую», только чтобы они там не телились…

– Здесь напротив пункт…

– Лариса, ты слышишь меня?

– Пульс прощупывается или нет?

Лариса едва уловимо пошевелила побелевшими губами. Она хотела сказать, что ей холодно и чтобы её накрыли чем-нибудь тёплым. Ей даже показалась, что она сказала это, но никто почему-то не ответил ей, не обратил внимания на её просьбу… Эх, мужчины…

Рита с трудом поднялась, не выпуская из своих рук голову сына, из порванной щеки которого лилась кровь.

– Это ерунда, – проговорил Романов, оглядывая мальчика, это заштопают без всяких заковырок… Мы с Лисом из какого, извиняюсь, дерьма живыми вышли… А тут – детская забава. Держись, парень, держись…

Лисицын перевёл глаза с Романова на оперативника за его спиной, скользнул взглядом по затвору охотничьего ружья, посмотрел на мокрое от слёз лицо Риты, на окровавленную щёку Дениса и остановился на бездыханном женском теле у своих ног. Сквозь вырывающиеся из своего рта клубы пара Сергей видел полуоткрытые губы Ларисы. Минуту назад они были наполнены жизнью, в них кипела безумная кровь, они кривились, сжимались, кричали, шептали. Теперь они застыли в немой неподвижности, наполненные вечной красотой. Лицо Ларисы не выражало ничего. Зрачки глаз казались чёрными и одновременно бесцветными. Глядя на них, Сергей впервые подумал, что настоящий цвет всегда означал жизнь. В Ларисе жизни не осталось, глаза потеряли краску жизни. Безумство покинуло её, страсть улетучилась. Лариса лежала спокойная и прекрасная, как мраморная статуя. Редкие снежинки опускались прямо в её раскрытые глаза.

Заключительные штрихи

Сергей рухнул в кресло и заставил себя расслабиться. Тело не хотело подчиняться приказу, пыталось сопротивляться, напрягалось то в руках, то в ногах, вздрагивало, вспоминая прыжок, выстрел, чёрно-металлические окружности сдвоенных стволов, рыгнувший огонь, свист пули… Тело возвращалось в недавнее прошлое, будоража память.

«А ведь всё кончилось, старик, всё кончилось. Пуля просвистела, ты остался жив, как ты и предполагал. А вот Лариса умерла…» – Сергей уставился в потолок и поморщился. В мышцах между лопатками внезапно заныло. Видно, свернул что-то, странно, что не сломал себе шею.

Внезапно затрезвонил телефон. Сергей медленно поднялся, надеясь, что звонок прекратится, но телефон продолжал трещать.

– Алло, слушаю…

– Сергей Владимирович, – Лисицын узнал голос Артёма, – как хорошо, что вы дома.

– Очень хорошо, дружок, ты даже не представляешь, насколько это хорошо.

– Сергей Владимирович, сегодня утром на моих глазах машиной сбило Таню! – почти прокричал Артём.

– Таню? Какую Таню? О чём ты вообще говоришь? – Сергей с наслаждением вытянул ноги, пытаясь правым мыском сбросить левый башмак.

– Я возле Большого театра ждал её, а тут машина, «жигулёнок»… Как даст ей в бедро, и Таня…

– Погоди, погоди, дружок. Какая Таня? Возле Большого театра? Ты о Расшугановой, что ли, твердишь? – нахмурился Сергей.

– Да, именно так…

– И что с Тото? Сильно её шурануло?

– Убита… На месте скончалась…

– Вот это номер! – Сергей замолчал, но отметил для себя, что не только не расстроился, но даже не удивился достаточно сильно. Сердце его не застучало учащённее, настроение не упало, голова не закружилась. Возможно, он чересчур устал. Возможно, он давно предчувствовал, что жизнь Татьяны оборвётся так внезапно и нелепо. – Слушай, дружок, а ты не хочешь прикатить ко мне? Посидим с тобой, выпьем чего-нибудь… К вечеру Романов подъедет. Ты с Романовым не знаком? Приезжай, я тебя познакомлю. Мы тебе любопытную историю расскажем. Я думаю, что он ещё кое-какие детали привезёт… Давай, дружок, я тебя жду. Натрескаемся допьяна. Знаешь, мне сейчас хочется как следует надраться. По-простому без закуски, одной лишь водкой… Приезжай, я тебя жду…

Лисицын положил трубку и снова уставился в потолок.

«Надо бы побелку сделать, грязный совсем потолок… Только на кой чёрт мне это нужно?..»

Опять в памяти возникло лицо Ларисы. Серое зимнее дыхание колыхало её длинные чёрные волосы, забрасывало их на белый женский лоб, на её застывшие глаза. Казалось, она смотрела на него и пыталась сказать что-то своим мёртвым взглядом. Она смотрела на него долго, целую вечность.

– Вот ведь чёрт… Прикипела она, что ли, ко мне? Или я к ней?

Он поднялся и сбросил второй башмак. Взглянув на часы, присвистнул, с изумлением обнаружив, что с момента его разговора с Артёмом прошло почти сорок минут. Значит, он на самом деле сильно устал. Он потерял счёт времени. Время сжалось до размеров неразличимой точки. Оно перестало существовать.

Он поспешил сбросить верхнюю одежду, сменил испачканные в грязи штаны на чистые джинсы и натянул на себя толстый свитер.

Когда пришёл Артём, Лисицын уже был готов к началу попойки: на столике сверкали три хрустальные рюмки, рассчитанные на пятьдесят граммов водки, а между ними красовались два блюдца с наваленными на них бутербродами (кособокие куски чёрного хлеба с ломтями обыкновенной «докторской» колбасы).

– Милости прошу, дружок, – пригласил Сергей молодого коллегу.

Не успев сесть за стол, Артём принялся с жаром описывать сцену гибели Татьяны Расшугановой. Сергей слушал его вполуха и кивал, пытаясь представить умершую Таню, но не мог представить её окровавленное бледное лицо.

– Надо же, как её внезапно срезало, – проговорил он. – За что, любопытно бы узнать, Судьба-Хозяйка распорядилась так, а не иначе? За что-то ведь она её наказала.

– Наказала?

– Всё с нами происходит не случайно. Где-то Тото перегнула палку, где-то захотела чего-то слишком сильно…

– Сергей Владимирович, а что же мне с деньгами-то её делать?

– Оставь себе. Татьяна ведь должна тебе какие-то деньги. Или я ошибаюсь?

– Должна, но не такую огромную сумму, – замялся Артём. – Может быть, выбросить остальные?

– Что, они тебе руки жгут? Отдай их мне. Я как раз собирался летом слетать на Алтай. Вот ты мне и подари немного.

– Но ведь деньги не мои.

– А чьи? Ты хочешь их вернуть? Кому? Может быть, матери её? А если это не её деньги, а какого-нибудь бандита, которому она намеревалась вернуть долг? Ты будешь искать этого бандита?

– Нет, но…

– Экий ты, однако, нетвёрдый, – засмеялся Лисицын. – Они тебе свалились чуть ли не с неба. Ты имеешь полное право распоряжаться ими. Представь, что эту сумочку ты просто подобрал на улице, ты не знаешь чья она. Впрочем, тут и представлять ничего не нужно; всё так и было. У тебя шальные деньги. Возьми себе, сколько сочтёшь нужным, а остальные раздай друзьям, брось нищим…

– Но…

– Какие могут быть «но»? У тебя проблемы с совестью? – изумился Сергей.

– Сергей Владимирович, я же…

– Плевать я хотел на твоё «я же». Ты уж, сделай милость, не выворачивайся, не юли. Хочешь их себе оставить – оставляй, я у тебя их не отбираю. Но ты сказал, что они тебе не нужны, что ты намерен избавиться от них. Что же жмотишься тогда? Где логика? Я не понимаю тебя, дружок.

– Но разве так можно, Сергей Владимирович? – Артём никак не мог прийти в себя. – Ведь это чужие деньги.

– Эти деньги отныне принадлежат только тебе. Ты их не воровал, ты никого не грабил. Они сами упали в твои руки. Одним словом, решай сам, как тебе поступить. Я рекомендую тебе оставить деньги себе. Впрочем, это не моё собачье дело. Но если ты хочешь распорядиться деньгами так, как принято «по закону», то отдай их Романову. Он должен появиться с минуты на минуту.

– А кто такой Романов?

– Полковник МВД. Уж он-то сообразит, как поступить с этими деньгами…

– Полковник? – задумался Артём. – Нет, пожалуй, я не буду ничего говорить ему о деньгах…

Полковник Романов пришёл минут через тридцать.

– Ну, Лис, я тебя поздравляю! – чуть ли не с порога закричал он.

От возгласа вошедшего Артём вздрогнул. Его расстроенные чувства никак не могли смириться с тем, что кто-то мог чему-то радоваться при сложившихся обстоятельствах. Артём поднялся и шагнул из-за стола навстречу Романову.

– Ваня, – Лисицын подтолкнул Артёма вперёд, – позволь представить тебе моего доброго юного друга по имени Артём. Надеюсь, что со временем он займёт моё место в журнале, хотя, на сегодняшний день, в его голове слишком много мусора.

– Время расставит всё по своим местам, – ответил Романов и протянул руку для пожатия. – Будем знакомы. Меня зовут Иван Васильевич.

Артём удивился, увидев перед собой человека невзрачной наружности, с красным от насморка носом, лысеющего, невысокого.

– Так что ты так радовался с порога? – спросил Сергей полковника. – Присаживайся, мы уже принялись распивать.

– Водку?

– Учитывая сегодняшнее настроение, иного пить нельзя, – Сергей улыбнулся, взялся за бутылку и наполнил три рюмки. – Тебе для начала даём штрафную.

– Не откажусь, – Романов одним махом влил в себя содержимое рюмки и крякнул. – Так вот что я расскажу, Серёга. На квартире у Ларисы мы обнаружили труп Кривошеина.

– Витька убит?

– Из той самой «переломки», которую Лариса направила тебе в лоб, но чуток промахнулась. Но это всё мелочи.

– А что же не мелочи? – поинтересовался Лисицын.

– Возле трупа Кривошеина мы нашли портфель, набитый потрясающими бумагами. Какие это бумаги! Я давно так не радовался, Лис. Поверь мне, что я на этих документах не одно дело обстряпаю. Чудо, а не бумаги. Для меня такой поворот во всей этой истории – как подарочек на тарелочке. До сих пор поверить не могу в такую удачу. У меня, братцы, никогда не было такой везухи.

– Имена, что ли, какие там указаны? – уточнил Лисицын.

– Не просто какие-то, а головокружительные имена. Шишки очень высокого полёта, и штатские, и при погонах. Конечно, я уже сейчас чувствую, как со всех сторон будут оказывать давление, чтобы я не возбуждал дел. Но хоть кого-нибудь я упеку, это я точно знаю. Слишком красиво там всё указано. Такое упускать грешно.

– Неужто по самым верхам пойдёшь?

– По самым или не по самым, но вскарабкаюсь высоко, – засмеялся Романов. – Там фигуры высшего пилотажа задействованы. Я, правда, ничего нового не узнал, но тут документы, а не просто фу-фу всякое.

– Никогда бы не сказал, что Витька был связан с криминалом, – покачал головой Сергей, не скрывая своего удивления и разочарования.

– Ты будто с неба свалился, Лис. Сегодня любой крупный бизнес связан с криминалом, – с удовольствием высморкался Романов, – да и средний бизнес, пожалуй, тоже. Если хотя бы слегка копнуть любого, кто наваривает реальные деньги, обязательно наткнёшься на криминал… Ну, давайте выпьем за столь внезапный поворот и за его успешное разрешение.

– Вздрогнем…

– А что за дело-то? О чём вы говорите? – заморгал непонимающе Артём, проглотив водку и затолкав в рот чёрный хлеб с колбасой.

– Дело просто невероятное, – Романов смачно высморкался. – Лис познакомился с одной красавицей. Ну, главное здесь не то, конечно, что она была красавицей, а то, что у неё мозги имели своеобразное, скажем так, устройство.

– То есть?

– Она убивала людей для собственного удовольствия, любила острые ощущения. Но это ещё надо было доказать. Так вот Лис решил, как это давно за ним водится, поиграть в сыщика – он называет это охотой. Раскусив её, он решил с ней поговорить об этом. Она же надумала его ликвидировать, чтобы он не сболтнул о своей потрясающей догадке кому не следует.

– Сама решила убрать его? – затаил дыхание Артём.

– Нет, наняла профессионального киллера. Однако волею, как говорят, судеб этот киллер оказался человеком, который был обязан Лису жизнью. Такое может случиться только с Сергеем. И только раз в жизни. Этот киллер отказался выполнить работу.

– Да уж, – засмеялся Лисицын, – больше такого не повторится никогда.

– А дальше всё завертелось, – продолжил Романов, – просто кувырком пошло. Лариса сбежала, мы пустились за ней. Однако Лис, как всегда, бросился вперёд, никого не дождавшись. Но! Тут-то и вплетается в эту забавную историю новый персонаж. Некто Кривошеин, хорошо знакомый Сергею и давно мечтавший познакомиться с Ларисой. Судя по всему, он был руководителем одного из звеньев преступного клана, который занимается не только нелегальным сбытом цветных металлов за рубеж, но также повязан с торговлей оружием и поставкой проституток в страны Ближнего Востока. Здорово? Я всегда говорил, что если Лис влезет в какую-нибудь историю, то она непременно выведет на совершенно неожиданных людей и развяжет новое, неожиданное дело. Так вот у этого самого Кривошеина пропал курьер с важными документами. Да что там важными – фантастическими документами. По чистой случайности пропажа заставила Кривошеина действовать в тот самый день, когда мы бросились разыскивать Ларису. Курьером Кривошеина был не кто иной, как зять Ларисы Губановой, то есть муж её сестры Риты. Кривошеин поехал к нему домой и обнаружил там фотографии Ларисы. С психикой у него, видать, тоже не всё было в порядке, и у него от нервного перевозбуждения случился сдвиг. Он кинулся искать Ларису и в конце концов был застрелен у неё на квартире. Там же оказались и столь нужные ему документы. Теперь уж мы не сможем узнать наверняка, как они там очутились, но я предполагаю, что их оставил там зять Ларисы.

– Он наверняка приходил к ней по поводу своего сына, – встрял Лисицын.

– А что с сыном? – спросил взволнованно Артём, будто пытаясь выведать что-то важное для себя.

– Лариса соблазнила своего племянника.

– Она убила его тоже? – Артём вытаращил глаза.

– Нет. Он жив, но находится в невменяемом состоянии, – ответил Романов и потянулся к бутылке. – Ещё по одной?

– А потом ещё по одной, – согласился Лисицын.

– Кстати, – Романов хмыкнул, прочищая осипшее горло, – мне позвонили из больницы и сказали, что он, Денис то есть, утверждает, что Лариса сшибла какую-то женщину возле Большого театра…

– Таню! – закричал Артём, вскочив на ноги. – Я сам видел! Точно! Женщина за рулём, чёрные волосы… Я видел…

– Да ну? – в один голос спросили Романов и Лисицын, не успев донести рюмки до рта, и Сергей уточнил:

– Так ты видел, как она наехала на Тото? То есть, конечно, ты видел… Я хотел сказать, что ты видел именно это… Ларису… Чёрт возьми, какое тесное сплетение… Всюду она поспела, всюду наследила…

– Между прочим, Лис, твоя машина пока находится на экспертизе…

– Что поделать, Вань, ты только проследи там, чтобы этот наезд на меня не записали, а то всякое случается…

– Не волнуйся, всё будет в порядке…

– Да уж…

Сергей задумался.

Всё будет в порядке. А разве сейчас не всё в порядке? Конечно, всё идёт так, как должно идти. Кто-то пострадал, кто-то остался невредим, кто-то покинул жизнь. Всё разложилось масть в масть, как удачный пасьянс.

– Да уж… – Лисицын взял пальцами ломоть колбасы и помусолил его, будто пытаясь нащупать в нём что-то спрятанное, что-то важное. – Я не перестаю удивляться причудливости жизни. Сколько хитросплетений заготовлено на пути каждого из нас, и мы никогда не представляем всей сложности этой незримой паутины Судьбы… Я был знаком с Тото много лет, никогда не был её любовником, никогда не имел с ней никаких мало-мальски серьёзных дел, но отношения поддерживал. Иногда она приглашала меня в театр, пару раз я был у неё в гостях, раз десять она приезжала ко мне. И внезапно эти отношения срабатывают. Опять же эта ниточка завязывается почти незаметно, на неё вполне можно не обратить внимания, но такие вот незаметные узелки и являются настоящими связующими звеньями.

– Что ты сейчас имеешь в виду? – Романов с удовольствием опорожнил очередную рюмку.

– Артём попросил меня поехать с ним к ней именно потому, что мы с ней давно знакомы. Он хотел поговорить о ней со мной по дороге. У него были неполадки с машиной. А если бы неполадки не было, то он бы придумал её, чтобы поехать со мной. Ему нужно было, чтобы я поехал. Вернее, не ему, а Судьбе, что раскидывает сети, в которые мы попадаемся. Если бы не эта поездка, я никогда бы не забрался на тот пустырь, где обнаружил подожжённого бомжа… Витька Кривошеин впервые увидел Ларису вроде бы случайно на улице, когда его чуть не прибило взрывом, и поэтому узнал её фотографию в журнале. Я по чистой случайности увидел этот журнал у него на столе. Не будь того журнала, у меня никогда не возникла бы мысль, что Лариса способна на такой шаг…

– Сложная цепочка.

– Паутина… Что там впереди поджидает нас?..