Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик

Глава XVI

— Как, ты ещё не был в Британском совете? — удивился Том Поуп. — Ну, знаешь, Гордон, ты много теряешь…

Я попал впросак, так как понятия не имел, о каком Совете идёт речь, и всеми силами старался этого не показать, потому что было ясно, что хотя бы что-то о Британском совете мне как канадцу полагалось бы знать.

Можно, конечно, небрежно бросить: «Прости, Том, но я не вижу особого смысла в том, чтобы терять время на это заведение…» Или походя напомнить: «Ну, ты же знаешь — университет, лига, теперь я начинаю бизнес… Не слишком ли много для одного студента». Всё было бы довольно просто, знай я хотя бы приблизительно, что имеет в виду Том.

Оставался один путь — говорить правду, но правду, которая бы соответствовала характеру и взглядам Гордона Лонсдейла, канадца из Ванкувера и будущего бизнесмена.

— Понимаешь, Том, я боюсь, что потеряю на этот Совет кучу времени, и не очень ясно вижу, что получу взамен.

— О, недоверчивая провинция, — улыбнулся Поуп. — Гордон, не поленись. Сходи туда. И ты увидишь, что я дал тебе не самый плохой совет…

— Хорошо, Том, схожу, но при одном условии: скажи, эти парни из Совета платят тебе за каждую свежую голову или ты сидишь на окладе?

— Да, за каждую голову, — захохотал Поуп. — А за такую осторожную, как твоя, я получаю ещё и надбавку.

Поуп был прав. Уютный особняк в стиле королевы Виктории, где размещался Британский совет, стоило посещать. Хотя бы потому, что Совет был не последним колесом в постоянно модернизируемой британской пропагандистской машине, а с ней мне было не худо познакомиться поближе.

Но дело даже не в этом. Студент из Канады Гордон Лонсдейл просто должен был прийти сюда, хотя бы чтобы продемонстрировать свою лояльность, ибо участие в работе этой сугубо пропагандистской организации говорило прежде всего о «правильном», пробританском образе мыслей молодого человека, о его солидности и твёрдых нормах поведения.

— Гордон Лонсдейл. Из Канады. Студент, — сдержанно отрекомендовался я прилизанной секретарше, сидевшей в приемной Совета.

— Весьма рады, мистер Лонсдейл, знакомству с вами, — на лицо секретарши выплыла такая же прилизанная улыбка. — Пусть наш дом станет вашим домом…

Следуя параграфам служебной инструкции, она должна была оказать молодому канадцу «сердечное внимание» — отношения между Англией и её бывшим доминионом в то время нельзя было назвать тёплыми.

— Если у вас есть время, мы могли бы пройтись по комнатам, — пригласила секретарша.

— Да, конечно…

Вместе мы обошли особняк: комнаты для занятий («Тут работают курсы английского языка. У нас отличные преподаватели… Но вам, мистер Лонсдейл, это, видимо, ни к чему. Ваш английский превосходен»), библиотека, кинозал («Приходите сюда по вечерам. Мы показываем только новые ленты»), холлы, бар («Не хотите ли чашечку кофе?» — «С удовольствием». — «Но будем считать, что приглашение исходит от меня»).

Открыв дома пухлый конверт, врученный мне на прощание обходительной секретаршей, я извлёк из него целую кипу всяких бланков. Это были обращённые к Совету заявления с просьбой помочь в поездке по стране, посещении концертов, лекций и тому подобных полезных и приятных вещах.

Я тут же выбрал давно уже интересовавший меня маршрут, заполнил бланк и отправил его в Совет.

Ответ пришёл немедленно. Администрация просила перечислить весьма небольшую сумму денег почтовым переводом и заверяла меня, что я с интересом и пользой для себя проведу время. Через несколько дней я получил билет на поезд, соответствующие документы (в нашей стране их назвали бы путёвками) и весьма квалифицированные советы по поводу того, что следует взять с собой в дорогу. Среди них содержался один, который вызвал моё любопытство: «Пожалуйста, возьмите с собой национальный костюм». Оказывается, во время подобных мероприятий обязательно устраиваются импровизированные концерты, где представители различных народов исполняют национальные песни и танцы.

Довольно быстро я получил возможность убедиться, что система пропагандистских мероприятий Британского совета действует весьма эффективно. В первой же поездке познакомился со студентом-индусом. Это был неглупый молодой человек и, судя по всему, большой патриот своей страны. В Лондон он прибыл, чтобы изучать историю в университете. («Что же, историк так историк. Послушаем, что ты думаешь об английской колониальной политике в прошлом»). К моему изумлению, студент-индус запел гимн английским колонизаторам.

— Они принесли в Индию современную культуру, навели порядок в нашей стране, и очень жаль, что в 1947 году англичане согласились предоставить Индии независимость…

— Я что-то читал о восстании сипаев, — осторожно заметил я.

— Тёмные народные массы не понимали, какие блага несут им английские друзья, — студент-индус старательно, чисто английским жестом протер стекла очков.

— Этих сипаев, кажется, привязывали к жерлам пушек? — я не думал, чтобы студент не знал этой «детали» из истории своей страны.

— Жестокость рождает жестокость, — услышал я в ответ.

Машина пропаганды уже пропустила через себя этого парня. Спорить с ним было бессмысленно, да и не входило в планы канадского студента Лонсдейла, такого же «правого» британца.

Вместе мы доехали до Портленда и здесь распрощались.

В Портленде у меня были дела, о которых нам ещё предстоит поговорить. Пробыв здесь несколько часов, я вернулся в Лондон.

До «Белого дома» я добрался лишь поздно вечером. Мисс Сёрл скучала за своей конторкой.

— Хорошо провели воскресенье, мистер Лонсдейл?

— По-моему, да. Я участвовал в туристской поездке организованной Британским советом.

— Завидую вам.

Завидовать особенно было нечему — сейчас мне предстояло «отработать» свою поездку. Выпив чашку кофе, я обложился учебниками и конспектами. Читал, делал заметки, рисовал иероглифы, конспектировал и снова читал снова чертил иероглифы, конспектировал и вливал в себя кофе часов до трёх ночи и только тогда, почувствовав, что никакой кофе уже помочь мне не в силах, лёг в постель и погасил свет.

Я просто обязан был относиться к занятиям с исключительной добросовестностью — ведь для всех я был студентом, «проедавшим свой капитал» ради изучения китайского языка в надежде, что в будущем это воздастся сторицей.

Поэтому я пропускал занятия лишь, если это заставляла делать моя основная работа. Я ввёл за правило всегда образцово выполнять и устные и письменные домашние работы, читать гораздо больше, чем того требовала программа. Нам рекомендовали завести картотеку иероглифов и идиом, и я тут же обзавелся карточками на все иероглифы, которые мы проходили на лекциях. Часть карточек, на которых были выписаны незнакомые иероглифы, я постоянно таскал в карманах, штудируя их урывками в свободные минуты — в метро, автобусе, даже в поезде и самолёте.

Все это плюс способности к языку помогли мне стать одним из лучших учеников и заслужить уважение однокашников и преподавателей.

С утра была контрольная.

Потом я прослушал две лекции по разговорному языку и перешёл в лингафонный кабинет. Поставив на диск пластинку с записью на китайском языке, я вскоре почувствовал, что ещё немного — и усну.

Чашка кофе придала бодрости и стряхнула сонливость.

Потом был семинар. Докладчик — приглашённый из посольства США немолодой уже дипломат с манерами техасского нефтепромышленника довольно развязно и откровенно распространялся о политике США в Азии. Это стоило послушать и запомнить. В один из ближайших сеансов связи основные тезисы выступления дипломата были переданы в Центр (и сочтены там весьма интересными).

Но далеко не всех интересовала американская политика в Азии, и на семинаре было меньше студентов, чем обычно. Может быть, поэтому, может, по какой иной причине, но столь нужный мне поход в пивную на этот раз не состоялся.

Что ж, нет так нет, и я решил, что, видимо, это тот удобный случай, когда стоит пригласить Тома Поупа и Саймонса-младшего, а заодно и двух-трёх других студентов к себе домой.

— Если вы располагаете временем, мы могли бы «понянчить» рюмку у меня дома…

И Саймонс, и Поуп согласились. Клейтон Бредт, Цвий Кедар тоже не возражали. По дороге я купил содовой и хинной воды — её пьют с джином — и несколько банок жареных орешков. По европейским обычаям, этого было вполне достаточно для приёма гостей.

Джин и виски у меня были, а в холодильнике оказалось достаточно льда.

Гостям пришлось сесть на пол по-турецки, прислонившись спиной к стене, что, в общем, никого не стеснило — студентам факультета востоковедения такая манера сидеть пришлась даже по вкусу (в моей квартире, как помните, был лишь один стул, одно кресло и кушетка, на которой я спал).

— Твой ящик работает? — спросил Поуп, кивнув на маленький телевизор, который я приобрёл вскоре после приезда в Лондон.

— Включить?

— По-моему, сегодня «Скрытая камера»…

— Да, пожалуйста, Том…

Я поставил перед гостями бутылки с виски и джином, открыл консервные банки с солёными орешками, раздал каждому по бокалу и затем уже только время от времени следил, чтобы у всех было налито — гости ухаживали за собой сами. Функции мои как хозяина на этом кончались.

Телепередача уже шла полным ходом. На экране мелькали кадры: бензоколонка, к ней подкатывают автомобили. Высокий самоуверенного вида парень в ладно сидящем комбинезоне заправляет очередную машину. Красивая блондинка скучает за рулём, поглядывая на себя в зеркальце.

— Девочка — ничего, — отмечает Клейтон.

— Канада, как всегда, согласна с Соединёнными Штатами в главном, — шутит Поуп. — Дама под стать своему «ягуару».

Парень самоуверенно ухмыльнулся:

— Сейчас, мисс, всё будет о'кей…

Он задрал капот машины, и тут же на экране самым крупным планом появилось его лицо, оно молниеносно меняло выражение — обалдевшее, испуганное, растерянное…

— Ну, что там? — нетерпеливо бросила блондинка. Не отвечая ей, парень кинулся к багажнику. Открыл его — тут у него стала медленно отвисать челюсть.

— Что случилось, наконец? Что вы бегаете вокруг машины? — недоуменно спросила девица.

— Понимаете, мисс, — заикаясь, забормотал парень, — у вашей машины нет мотора…

— То есть как это — нет! Я только что подъехала сюда… Не могла же я ехать без мотора!

— Это так, мисс. Но всё равно мотора у вас нет… Диалог длился минут пять. Самый талантливый комик на свете не мог бы изобразить то, что видели зрители на обалдевшей, ошарашенной, испуганной физиономии парня.

Наконец, когда он был близок к помешательству, рядом с ним появился постановщик программы — его знает в лицо вся Англия — и, похлопав обалдевшего малого по плечу, объяснил, в чём дело.

— Но как же она доехала до бензоколонки? — парень всё ещё не верил, что двигателя действительно нет («А может быть, где-то запрятан крохотный атомный двигатель и меня по-прежнему разыгрывают?»).

— А мы её скатили по инерции своим ходом вот с этой горки, — показал рукой постановщик… — Бравурная музыка и приглашение смотреть через неделю очередную программу завершили передачу «Скрытая камера».

— Отлично, — захохотал Клейтон. — Гордон, ты догадался, как они это проделали?

— Нет, конечно…

— Ловкие ребята, — заметил Поуп. — Красотка, конечно, актриса. А как сыграно!..

— Цвию — такую даму… Он бы не скучал с ней. Так, Цвий?

— Не возражаю…

Они заговорили о женщинах. Цвий вспомнил две-три истории из своих бурных похождений. Поскольку дело происходило в Египте, разговор перешагнул на Ближний Восток, дела там, особенно положение с Суэцким каналом, в ту пору волновали всю Англию.

— Суэцкий канал, похоже, англичане скоро потеряют…

— Ну, зачем такой пессимизм, — возразил кто-то из гостей. — Лучше всё же верить в хорошее.

Я старался поменьше говорить и побольше слушать — это позволяло изучать собеседников. Но молчать долго тоже было нельзя — могли принять за невежду, поэтому я изредка вставлял замечания чисто фактического характера, показывая свою осведомлённость в вопросах, о которых шла речь, но не высказывая прямо своего мнения.

Потом заговорили о Канаде, и тут я снова отдал инициативу Поупу, лишь изредка дополняя его какими-либо сведениями о Британской Колумбии, где тот никогда (как я выяснил) не бывал.

Еще один человек почти не принимал участия в разговоре — Саймонс-младший. Ближний Восток, Канада его не интересовали, иное дело — Китай.

— Знаете, Гордон, у вас очаровательный свиток, — сказал он, снимая со стены старинный китайский свиток, изображавший взъерошенную кошку (в ручке свитка я держал отснятые фотопленки — туда входило ровно семь кассет). — А вам известно, что написано в этой стихотворной подписи? Эти иероглифы выполнены в старинной манере, прочитать их может далеко не всякий синолог.

— Кто хотел бы попробовать?

— Я — пас, — сказал Поуп. — Улавливаю что-то знакомое, но что — не понимаю.

— Что-то о кошке, — высказал предположение Кедар.

— Конечно о кошке, а не о бутылке джина, — засмеялся Бредт.

— Почему же, — возразил я, стараясь придать себе подчеркнуто серьёзный вид. — Здесь, если меня поддержит профессор, говорится как раз о джине. Вот как, по-моему, читаются иероглифы:

— Почти точно, — засмеялся Саймонс. — Гордон, у вас недурно идёт перевод.

— Спасибо, профессор… Я ваш ученик, — ответил я, думая лишь о том, как бы мой преподаватель не начал, как это свойственно несколько нервным людям, отворачивать набитую пленкой «кошку».

Но всё обошлось.

Саймонс водрузил свиток на место. Мы посидели ещё часок и разошлись.

Рано утром я отправился на вокзал. Скорый поезд снова должен был умчать студента Лонсдейла в Портленд.