Мария Левенгук, скромная девушка из города Дэльф в Голландии, не любила выходить на улицу. Она старалась не появляться на глаза людей, чтобы не слышать постоянно насмешек над её отцом, которого так сильно любила,
Напротив дома, где они жили с отцом, на углу небольшой улицы, находился прилавок худой Герти, торговки грибами. Каждый раз, увидев Марию, торговка непременно кричала:
— Эй ты! Дочка ученого-мученого! Вышла наконец… А что поделывает твой мудрый отец? Ха-ха-ха! Опять в свои причудливые стеклышки рассматривает блох или мух?!
А толстая Гендрике, торгующая овощами, делая вид, что защищает девушку, покрикивала:
— Ну, полно тебе, Герти! А ты, Мария, ведь умница, отец тебя любит, значит многое для тебя сделает. Повлияй на него. Скажи, что он уже немолодой, да и пост занимает ответственный… Как никак, а стражник ратуши! Подумаешь, дело большое стёклышки шлифовать. Шлифует-то их хорошо, а продавать никому не хочет, только в доме мусорит. Слушай-ка, Мария-душечка, а это правда, что он… прости меня господи… блох через свои стёклышки наблюдал?
— Не блох, а жало блох, — стыдливо призналась девушка. — Даже мне показывал.
Мария Левенгук оживилась.
— Гендрике, ты себе даже не представляешь, что это за чудо! Жало остренькое и гладенькое. А кончик тоньше, чем самая острая иголочка…
— Жало блохи! Что за вздор? Неужели от этого блох станет меньше?
И она громко и заразительно захохотала, рассказывая услышанное прохожим.
Заплаканная, Мария вернулась домой. Ещё бы, ведь весь город смеялся над её любимым отцом. Да, когда жила мама и у них был свой ларек, всё было по-другому. Отец тоже был другим, только потом… Начал он шлифовать стекла, делал для них золотые, серебряные или медные оправки. А иногда целыми часами рассматривал волосинку на своей руке или ус кота.
«Ученый, — думала Мария. — Неужели может стать ученым сын пивовара, человек без высшего образования, знающий всего лишь голландский язык. Можно ли назвать ученым человека, который наблюдает в свои стёклышки всё, что попадёт под руку? А стёкла шлифует он действительно хорошо».
Мария вспомнила, как в прошлом году к ним приехал богатый, «настоящий» ученый из Англии. Просил отца продать ему за любую цену одну из линз или открыть секрет шлифования. Отец не продал.
«..чудной он стал какой-то, — продолжала размышлять. — Зачем потом смеялся и говорил, что показал гостю самые плохие линзы, и что у него есть такие, каких даже она, его дочь, не видела. Наблюдает, потом что-то рисует на бумаге и опять наблюдает. И так изо дня в день. Нужда уже на пороге…»
Девушка посмотрела в корзинку, принесенную с базара.
«Мало купила, ничего не поделаешь. Денег нет», — грустно подумала она и направилась в комнату отца.
Антони Левенгук как всегда сидел у окна и что-то внимательно рассматривал в линзу.
— Что нового, Мари, — спросил он растерянно. — Завтракать зовешь, да? Сейчас приду, только нарисую одну любопытную вещичку…
И повернувшись спиной, принялся за любимое дело.
— Папа! — не выдержала Мария; — все смеются надо мной и над тобой. Не надо больше…
— Смеются, говоришь, — прищурился отец, — хорошо! Посмотри и прочти вот это письмо из Лондонского королевского общества. Те не смеются, а просят прислать все рисунки без исключения…
Мария взяла письмо.
«Кто же отцу перевел его? — подумала она».
— Хотят, чтобы я раскрыл им секрет шлифования и прислал несколько линз.
— А ты сделаешь это?
— Никогда! — почти крикнул-старик. Все надо мной смеются, а я действительно ещё очень мало сделал. Дам им свои рисунки жал пчел, лапок вшей, мозга мух… Пусть знают, как это выглядит. Если бы мне удалась одна вещь, тогда… может быть… — и отец Марии не закончил, принявшись опять за дело.
Мария почувствовала, что ей никогда не уговорить неугомонного отца.
— Знаешь, что я сейчас сделаю? Я рассмотрю каплю воды из бочки, что стоит под окном.
Он вытащил из ящика длинную стеклянную трубочку, толщиной не больше волосинки. Окунул её в стакан с дождевой водой и поместил под большую линзу. Потом наклонился и долго не отрывал глаз от трубочки. Когда, наконец, он поднял голову, Мария испугалась: усталые, родные глаза отца горели сверхчеловеческим огнем, губы дрожали, лицо было бледным.
— Мария, смотри, доченька…
Мария бросилась к прибору отца.
Под микроскопом в капле дождевой воды плавали сотни разноцветных и различных по форме существ. Одни из них были похожи на маленькие пружинки, другие напоминали шарики, третьи — змеек. Пружинки, змейки и шарики толкались, боролись друг с другом, поглощали друг друга. Трудно было определить, где у них голова, потому что с одинаковой ловкостью бегали во все стороны. Марии особенно понравилось существо, напоминающее собой щуку. Зеленые пружинки прыгали, как акробаты, а красные шарики плыли медленно и достойно, как корабли.
Это был живой мир, которого никогда еще не видел ни один человек. Мир, о существовании которого никто даже не догадывался.
Ошеломленная, Мария спросила:
— Папа, что это?
— Они живут в воде, — в дождевой воде, — поправился он. — Вот фиолетовая шляпка, а вот ниточка… живая какая. Не знаю, как они туда попали и что это за существа. Маленькие такие. Ведь они в миллион раз меньше обыкновенной песчинки. Подумай только, сколько миллионов таких живых существ мы глотаем… Интересно бы знать, оказывают ли они какое-нибудь влияние на организм человека. Наука это объяснит, а моя мечта сбылась!
Это был 1677 год, год величайшего открытия.
Г. Кораб