Грехи и молитвы

Глава 4. Душа

Когда Уильям Эккер впервые увидел новорожденного сына, его сразу же захлестнуло ощущение чистого, незамутненного счастья и любви.

Он так давно мечтал об этом дне: с тех самых пор, как Анна вложила свою руку в его и доверила ему свою судьбу. Но он понимал, что будет эгоистично заводить ребенка, не имея крыши над головой, поэтому терпеливо ждал, когда у них появится свой дом – свой островок безопасности и надежды. И вот, спустя несколько лет, Уильям наконец увидел долгожданного сына.

Но его счастье длилось всего несколько мгновений – ровно до того момента, как Уильям осознал, что ребенок не дышит. Анна была слишком слаба, чтобы понимать, что происходит, и практически сразу потеряла сознание. Уильям остался один на один с умирающим младенцем, и счастье в его душе уступило место леденящему ужасу.

Сперва он, в естественном порыве служителя Господа, упал на колени и принялся истово молиться о спасении жизни сына – но секунда шла за секундой, младенец синел, а спасения не было. Тогда Уильям решил попробовать кардинально другой способ.

Он сорвал с шеи крест и закинул его подальше, в угол комнаты. Зубами надкусил ладонь и указательным пальцем принялся выводить на полу спальни сигил с пятиконечной звездой внутри. А после, завершив круг, Уильям пролил в центр свою кровь и прошептал:

– Астарот, услышь меня.

Не было всполохов огня, вспышек света и запаха сера. На секунду Уильяму почудилось, будто вся комната погрузилась во тьму, а затем он услышал за спиной холодный голос.

– Я слышу и слушаю тебя.

«Что я делаю», пронеслась в голове священника мысль, но он задавил ее, как назойливое насекомое.

– Астарот, князь Ада, я прошу тебя – верни жизнь моему новорожденному сыну,– произнес Уильям, глядя на тело ребенка на руках матери.– Я отдам тебе свою душу, но верни Томасу жизнь.

– Интересно,– Уильям не видел, но почувствовал, как ледяная тень пронеслась по комнате.– Мальчик еще жив. Ему осталось буквально две-три минуты, может быть, пять, но он цепляется за жизнь… Какой упрямый! Весь в отца. Но вот что я скажу тебе, священник…

Тень отделилась от кровати и нависла над Уильямом. Ему показалось, что перед ним два огромных зияющих колодца, а за ними – бесконечная пустота.

– Он все равно не жилец. Твой ребенок родился смертельно больным. Даже я не способен исцелить его – а жаль. Твоя душа была бы занятным подарком.

Голос начал рассеиваться, будто его обладатель понемногу растворялся. Тогда Уильям крикнул:

– Погоди! Вселись в него!

– Что?!– теперь голос не шептал вкрадчиво и сухо, но грохотал в порыве истинного изумления.

– Твоя сила будет поддерживать в его теле жизнь, ведь так? – Уильяма трясло, и кровь из прокушенной ладони все капала и капала на нарисованную звезду.– Просто… не подавляй его. Сосуществуй с ним. Позволь ему жить.

– Хм,– тень заколыхалась черным саваном.– Жить в мире людей и наблюдать их пороки и отчаяние? Питаться их страхами и надеждой? И при этом получить в обмен твою душу? Что ж, Уильям Эккер… Сделка принята!

Тень пролетела стрелой через тело Уильяма, а затем так же стремительно вонзилась в тело новорожденного Томаса. Еще пару секунд Уильям неподвижно стоял на коленях, а затем рухнул, и его остекленевшие глаза все так же смотрели на сына. В ту секунду, когда труп мужчины коснулся пола, звезда на полу вспыхнула и исчезла, а Томас истошно завопил. Сделка состоялась. Томас стал одержим одним из величайших князей Ада.

***

– Он любил меня,– сказал Томас, расправляя скатерть на алтаре. – И меня, и маму. А помнишь, что ты сказал мне тогда, перед экзорцизмом Катерины?

«Что ты не сможешь жить, если меня изгонят из твоего тела».

– Верно. Я помню, как я тогда испугался. Я думал, что схожу с ума, что еще секунда – и мое тело откажется мне повиноваться. Но почему ты решил вмешаться? Почему ты помогаешь мне?

Этот вопрос Томас хранил в себе с тех пор, как осознал, кем является его таинственный воображаемый друг. Узнав правду, Томас впал в истерику и даже заболел: мать винила во всем лихорадку, и ей даже в голову не могло прийти, что горячка у сына была вызвана нервным потрясением.

«Потому что могу». На Томаса накатила такая волна раздражения, что он еле устоял на ногах. «Когда ты думаешь выходить в Ареццо?»

– На рассвете. Я пошлю кого-нибудь к отцу Симону в соседний город и попрошу его приглядеть за приходом, пока меня не будет. Надеюсь, мы не слишком задержимся.

«Хорошо, если ты вообще вернешься домой».

– Что ты имеешь в виду? – пальцы священника стали неприятно холодными, несмотря на августовский жар и духоту.

«Кто-то вселился в тело ребенка и заставил его убить кровных родственников, а после принести собственное сердце в жертву. Разве это похоже на случаи, с которыми мы сталкивались раньше? Разве обычному демону нужно заходить так далеко? Думай, мальчик, думай».

– Ритуальное убийство,– Томасу показалось, что в церкви стало темнее.

«Не так уж плохо для сына Уильяма. А теперь ответь вот на какой вопрос: кто в иерархии демонов прибегнет к ритуальным убийствам, чтобы набрать силу?»

– Высшие чины,– слова слетали с губ, словно юноша читал учебник.

«Я сам никогда к ним не прибегал. Следовательно, велика вероятность, что это кто-то выше меня. Архигерцог. Сам Белиал. Я не могу сказать».

– Viri civitatis illius filii Belial id est absque iugo12, – Томас вспомнил слова из Библии. – Неужели это правда может быть он?

«Я не знаю», Астарот становился все более раздраженным. «И не узнаю, пока лично с ним не встречусь. Хочу ли я этой встречи? Другой вопрос. Я могу управлять твоим телом и заставить тебя пойти на что угодно, только бы не идти в Ареццо. И не забывай, что мой контракт подразумевает поддерживать в тебе жизнь – сложновато будет это делать, если тобой заинтересуется Принц Ада. Но ты ведь найдешь способ поступить наперекор, правда?

Я слишком хорошо тебя знаю, Томас Эккер, потому что твоя плоть – моя. Твой разум – мой. Я предугадываю каждую твою мысль и желание. Я сосуществую с твоей душой и каждый год наблюдаю, как она крепнет и становится сильнее. И я также знаю все твои тайные желания – я знаю, о чем ты подумал на мгновение, когда смотрел на ту девочку, Эмму, как она лежала на кровати».

– Tace13! – Томас крикнул так громко, что эхо его голоса испуганной птицей забилось о стены церкви.– Я не отрицаю своих мыслей и несу за них ответственность, потому что я – человек, и у меня есть инстинкты. Но умение их подавлять и делает меня человеком, а не животным. Я не отказываюсь от своих мыслей, но ты не можешь попрекать меня ими, потому что я одержал над ними власть. И я пойду в Ареццо, и ты направишься со мной и будешь помогать мне выжить любой ценой. Ты слышишь меня?

«Какая пламенная речь», обруч, сжавшийся на висках Томаса, чуть ослаб. «Я буду сопровождать тебя в Ареццо согласно соглашению. Но запомни, мальчик: я не твой отец. Я не отдам свою жизнь за твою. И если над твоей головой зависнет топор, я буду первым, кто толкнет тебя под него».

– Как великодушно,– фыркнул Томас.– Постараюсь не попадать под топор.

«Ты можешь не знать про него, пока он не опустится на твою шею, мальчик».

– Скажи, – Томас пропустил замечание мимо ушей.– А почему Ватикан ничего не делает?

«Они могут не знать, либо у них может не хватать людей. И сам подумай, к кому люди в первую очередь кинутся за помощью? К абстрактной фигуре Церкви, расположенной где-то далеко, или к местному священнику, за которого поручился твой брат-рыбак? Людям нужно чудо, а единственное чудо на всю округу – ты».

Томас вышел во двор. Он провозился в церкви уже несколько часов, и скоро должна была начаться вечерняя служба. Он проведет ее как обычно, а потом – домой, к матери и к ожидающему его Дарио. Анна наверняка перепугается и попробует отговорить его, а напротив, за столом, будет сидеть поникший мужчина с запавшими глазами и терпеливо ждать, пока Анна выплачет все слезы.

Поначалу его матери было трудно смириться с тем, что ее сын – экзорцист, изгоняющий демонов из одержимых. Она пыталась не пускать его, рыдала и цеплялась за его одежду, делала все, что было в ее силах, чтобы сын не подвергался риску и не погиб, как когда-то его отец. И каждый раз, Томас терпеливо и мягко объяснял ей, что это его дар, и что пока она плачет над ним, живым и здоровым, кто-то плачет над своим ребенком, который страдает и причиняет себе боль.

Постепенно, Анна привыкла к тому, что такова участь ее сына – избавлять других от страданий. Когда отец Бернард терпеливо объяснял ей про Божье благословение, она лишь молча кивала и пыталась обуздать собственные чувства, взять верх над материнским инстинктом, который отчаянно кричал: «Спаси своего сына!» Но Томас каждый раз возвращался домой, целый и невредимый, и это успокаивало ее и давало ей надежду.

Томас почти не удивился, когда, подходя к дому после вечерней службы, услышал из него крики. Он различил голос матери и тихий, но настойчивый голос их гостя. Вздохнув, юноша открыл дверь и прошел в дом.

Едва он переступил порог, Анна кинулась к нему, пунцовая от волнения.

– Это правда? – она схватила его за руки и так крепко сжала их, что ему стало больно. – Ты правда отправишься в Ареццо? В это гнездо… гнездо одержимости?! Вот так ты ценишь дар жизни, который отдал тебе отец?

Она стояла перед ним, сотрясаясь от злости и горя, и на мгновение ему показалось, что она сейчас его ударит.

– Мама,– он бережно, но твердо снял ее руки,– ты знаешь, что так нужно. Что Господь направил этого человека ко мне, потому что он нуждается в моей помощи. И ты понимаешь, что будь отец жив, он принял бы то же решение, что и я.

Анна отвернулась, и Томас увидел, что ее хрупкие узкие плечи трясутся в безмолвном плаче. Он укорил себя за то, что вспомнил отца, но ему было необходимо привести ее в чувство, пусть и таким жестоким способом. Затем он вспомнил, что в доме был еще и гость.

Дарио стоял у входа, бледный и растерянный, но на его лице оставалось решительное выражение.

– Я спасаю свой город, сеньора,– сказал он, и Томас понял, что он повторял эти слова много раз, и каждый раз Анна не слышала их.– Я спасаю наших детей, наших матерей и жен. Ваш сын – чудо Божье, так почему вы не позволяете ему спасти нас?

– Я позволяю,– глухо ответила она, не поднимая на них глаз.– Я позволяю, но пойми и ты меня – мне страшно за него. Я чувствую, что он не вернется. Я чувствую это вот тут!

Она развернулась к ним, и темные волосы разлетелись вокруг ее лица, будто поднялась буря и затмила собой все вокруг. А руки ее были надежно сцеплены в замок на груди, оберегая самое ценное, что у нее оставалось после сына. Ее сердце – трепетное, нежное и любящее, билось в груди перепуганной птицей, словно стремилось вылететь наружу и заслонить собой Томаса от любой беды. Он почувствовал ее боль, и она передалась и ему.

– Я вернусь, мама,– он обнял ее, и она, уже не сдерживаясь, зарыдала во весь голос.– Я вернусь, ибо Он наставляет меня, а отец приглядывает за мной сверху. Ты слышишь?

Он ожидал, что Астарот ввернет свою привычную колкость, но князь Ада был непривычно молчалив. Дарио снова кашлянул.

– Святой отец, так что же… С утра мы выдвинемся в путь?

– Да, Дарио,– Томас устало потер лоб ладонью.– На рассвете.

Анна отстранилась от него и, махнув рукой, ушла в кухню. Спустя время, до мужчин донеслись запахи трав и оливкового масла.

– Простите, святой отец,– Дарио смущенно потер затылок.– Я не хотел досаждать вашей матери и приносить несчастье в наш дом… Но Ареццо и люди…

– Оставь,– Томас махнул рукой.– Она все понимает. Просто ей нужно время, чтобы смириться с этим. Все будет хорошо.

Дарио посмотрел ему прямо в глаза, и выражение их было необычайно серьезным:

– Вы правда так считаете?

«И что ты ему скажешь?»

– Я верю,– твердо ответил Томас.– А значит, так будет.