С. А. К<ушки>ной[16]

Вы личиком — пафосский бог,

Вы молоды, вы стройны, как Аглая,

Но я гусар… я б вас любить не мог,

Простите: для меня вы слишком неземная.

К вам светской страстью, как к другой,

Гореть грешно!

С восторженной душой

Мы вам, как божеству, несем кадил куренье,

Обеты чистые, и гимны, и моленье!

1829


NN

Вы хороши! — Каштановой волной

Ваш локон падает на свежие ланиты;

Как мил ваш взор полузакрытый,

Как мил ваш стан полунагой!

Не вы ль оригинал живой

Очаровательной хариты,

Кановы созданной рукой?

Вы хороши! — Но мой покой

Неколебим. Осанка величава,

Жеманная тоска искусственной любви

Не страшны мне: моя отрава

Взор вдохновительный и слово от души.

Я их ищу давно, давно не обретая.

Вам не сродни крылатый бог:

Жизнь ваша — стрелка часовая,

А рифметический итог.

Но та, которую люблю, не называя…

Ах, та вся чувство, вся — восторг,

Как Пиндара строфа живая!

1829


Вечерний звон[17]

Вечерний звон, вечерний звон,

Как много дум наводит он!

Не тот, что на закате дня

Гудит в стенах монастыря,

Но тот, что пасмурной порой

Поется девой молодой…

Вечерний звон, вечерний звон,

Как много дум наводит он!

Как он мучителен и мил!

Как он мне чувства возмутил,

Когда впервые звук его

Коснулся слуха моего!..

То был не звук, но глас страстей,

То говор был с душой моей!

Вечерний звон, вечерний звон,

Как много дум наводит он!

Все вторило в природе ей:

Луна средь облачных зыбей,

Пустыня в сумрачной тиши

И ропот девственной души,

Терзаемой любви тоской,

И очи, полные слезой!..

Вечерний звон, вечерний звон,

Как много дум наводит он!

1830-е гг.


Маша и Миша Шутка

Как интересна наша Маша!

Как исстрадалася по Мише!

Но отчего же ехать к Маше

Так медлит долговязый Миша?

Быть может, занимаясь Машей,

На сахарном заводе Миша

Готовит карамельки Маше,

Но станется и то, что Миша

Забыл о нашей бедной Маше.

И, может быть, неверный Миша

Целует уж другую Машу,

Вы знаете какую, — Миша!

Опомнись, Миша! — наша Маша

Жива лишь памятью о Мише,

А новая красотка Маша

Грызет одни конфеты Миши

Грызет, как их грызут все Маши

В провинциях, где ныне Миша,

И в ус не дует эта Маша,

Что слаще их лобзанья Миши!

Когда, когда же к нашей Маше

Ты возвратишься, длинный Миша,

И сквозь очки увидишь Машу

Глядящую в лорнет на Мишу?..

1830-е гг.


Герою битв, биваков, трактиров и б…

Люблю тебя, как сабли лоск,

Когда, приосенясь фуражкой,

С виноточивою баклажкой

Идешь в бивачный мой киоск!

Когда, летая по рядам,

Горишь, как свечка, в дыме бранном;

Когда в б…..е окаянном

Ты лупишь сводню по щекам.

Киплю, любуюсь на тебя,

Глядя на прыть твою младую:

Так старый хрыч, цыган Илья,

Глядит на пляску удалую,

Под лад плечами шевеля.

О рыцарь! идол усачей!

Гордись пороками своими!

Чаруй с гусарами лихими

И очаровывай б….й!

1830 или 1831 гг.


Голодный пес

Ox, как храбрится

Немецкий фон,

Как горячится

Наш херр-барон,

Ну, вот и драка,

Вот лавров воз!

Хватай, собака,

Голодный пес.

Кипят и рдеют

На бой полки;

Знамена веют,

Горят штыки,

И забияка

Палаш вознес!

Хватай, собака,

Голодный пес.

Адрианополь

Без битв у ног,

Константинополь

В чаду тревог.

Что ж ты, зевака,

Повесил нос?

Хватай, собака,

Голодный пес.

Лях из Варшавы

Нам кажет шиш,

Что ж ты, шаршавый,

Под лавкой спишь?

Задай, лаяка,

Варшаве чес!

Хватай, собака,

Голодный пес.

«Все это жжется…

Я брать привык,

Что так дается…

Царьград велик.

Боюсь я ляха!..»

А ты не бось!

Хватай, собака,

Российский пес.

Так вот кресченды

Звезд, лент, крестов,

Две-три аренды,

Пять-шесть чинов;

На шнапс, гуляка,

Вот денег воз!

Схватил собака,

Голодный пес.

1832


Гусарская исповедь

Я каюсь! Я гусар давно, всегда гусар,

И с проседью усов — все раб младой привычки.

Люблю разгульный шум, умов, речей пожар

И громогласные шампанского оттычки.

От юности моей враг чопорных утех

Мне душно на пирах без воли и распашки.

Давай мне хор цыган! Давай мне спор и смех,

И дым столбом от трубочной затяжки!

Бегу век сборища, где жизнь в одних ногах,

Где благосклонности передаются весом,

Где откровенность в кандалах,

Где тело и душа под прессом;

Где спесь да подлости, вельможа да холоп,

Где заслоняют нам вихрь танца эполеты,

Где под подушками потеет столько ж…,

Где столько пуз затянуто в корсеты!

Но не скажу, чтобы в безумный день

Не погрешил и я, не посетил круг модный;

Чтоб не искал присесть под благодатну тень

Рассказчицы и сплетницы дородной;

Чтоб схватки с остряком бонтонным убегал,

Или сквозь локоны ланиты воспаленной

Я б шепотом любовь не напевал

Красавице, мазуркой утомленной.

Но то — набег, наскок; я миг ему даю,

И торжествуют вновь любимые привычки!

И я спешу в мою гусарскую семью,

Где хлопают еще шампанского оттычки.

Долой, долой крючки, от глотки до пупа!

Где трубки?.. Вейся, дым, на удалом раздолье!

Роскошествуй, веселая толпа,

В живом и братском своеволье!

1832


Ей

В тебе, в тебе одной природа, не искусство,

Ум обольстительный с душевной простотой,

Веселость резвая с мечтательной душой,

И в каждом слове мысль, и в каждом взоре чувство!

1833


NN

Вошла — как Психея, томна и стыдлива,

Как юная пери, стройна и красива…

И шепот восторга бежит по устам,

И крестятся ведьмы, и тошно чертям!

1833


Вальс

Ев. Д. 3<олотаре>вой[18]

Кипит поток в дубраве шумной

И мчится скачущей волной,

И катит в ярости безумной

Песок и камень вековой.

Но, покорен красой невольно,

Колышет ласково поток

Слетевший с берега на волны

Весенний, розовый листок.

Так бурей вальса не сокрыта,

Так от толпы отличена,

Летит, воздушна и стройна,

Моя любовь, моя харита,

Виновница тоски моей,

Моих мечтаний, вдохновений,

И поэтических волнений,

И поэтических страстей!

1834


25 октября

Я не ропщу. Я вознесен судьбою

Превыше всех! — Я счастлив, я любим!

Приветливость даруется тобою

Соперникам моим…

Но теплота души, но все, что так люблю я

С тобой наедине…

Но действенность живого поцелуя…

Не им, а мне!

1834


Записка, посланная на бале

Тебе легко — ты весела,

Ты радостна, как утро мая,

Ты резвишься, не вспоминая,

Какую клятву мне дала…

Ты права. Как от упоенья,

В чаду кадильниц, не забыть

Обет, который, может быть,

Ты бросила от нетерпенья,

А я? — Я жалуюсь безжалостной судьбе;

Я плачу, как дитя, приникнув к изголовью,

Мечусь по ложу сна, терзаемый любовью,

И мыслю о тебе… и об одной тебе!

1834


И моя звездочка

Море воет, море стонет,

И во мраке, одинок,

Поглощен волною, тонет

Мой заносчивый челнок.

Но, счастливец, пред собою

Вижу звездочку мою

И покоен я душою,

И беспечно я пою:

«Молодая, золотая

Предвещательница дня,

При тебе беда земная

Недоступна до меня.

Но сокрой за бурной мглою

Ты сияние свое

И сокроется с тобою

Провидение мое!»

1834


На голос русской песни

Я люблю тебя, без ума люблю!

О тебе одной думы думаю,

При тебе одной сердце чувствую,

Моя милая, моя душечка.

Ты взгляни, молю, на тоску мою

И улыбкою, взглядом ласковым

Успокой меня, беспокойного,

Осчастливь меня, несчастливого.

Если жребий мой — умереть тоской

Я умру, любовь проклинаючи,

Но и в смертный час воздыхаючи

О тебе, мой друг, моя душечка!

1834

* * *

О, кто, скажи ты мне, кто ты,

Виновница моей мучительной мечты?

Скажи мне, кто же ты? — Мой ангел ли хранитель

Иль злобный гений-разрушитель

Всех радостей моих? — Не знаю, но я твой!

Ты смяла на главе венок мой боевой,

Ты из души моей изгнала жажду славы,

И грезы гордые, и думы величавы.

Я не хочу войны, я разлюбил войну,

Я в мыслях, я в душе храню тебя одну.

Ты сердцу моему нужна для трепетанья,

Как свет очам моим, как воздух для дыханья.

Ах! чтоб без трепета, без ропота терпеть

Разгневанной судьбы и грозы и волненья,

Мне надо на тебя глядеть, всегда глядеть,

Глядеть без устали, как на звезду спасенья!

Уходишь ты-и за тобою вслед

Стремится мысль, душа несется,

И стынет кровь, и жизни нет!..

Но только что во мне твой шорох отзовется,

Я жизни чувствую прилив, я вижу свет,

И возвращается душа, и сердце бьется!..

1834


После разлуки

Когда я повстречал красавицу мою,

Которую любил, которую люблю,

Чьей власти избежать я льстил себя обманом,

Я обомлел! Так, случаем нежданным,

Гуляющий на воле удалец

Встречается солдат-беглец

С своим безбожным капитаном.

1834


Речка

Давно ли, речка голубая,

Давно ли, ласковой волной

Мой челн привольно колыхая,

Владела ты, источник рая,

Моей блуждающей судьбой!

Давно ль с беспечностию милой

В благоуханных берегах

Ты влагу ясную катила

И отражать меня любила

В своих задумчивых струях!..

Теперь, печально пробегая,

Ты стонешь в сумрачной тиши,

Как стонет дева молодая,

Пролетный призрак обнимая

Своей тоскующей души.

Увы! твой ропот заунывный

Понятен мне, он — ропот мой;

И я пою последни гимны

И твой поток гостеприимный

Кроплю прощальною слезой.

Наутро пурпурной зарею

Запышет небо, — берега

Блеснут одеждой золотою,

И благотворною росою

Закаплют рощи и луга.

Но вод твоих на лоне мутном

Все будет пусто!.. лишь порой,

Носясь полетом бесприютным,

Их гостем посетит минутным

Журавль, пустынник кочевой.

О, где тогда, осиротелый,

Где буду я! К каким странам,

В какие чуждые пределы

Мчать будет гордо парус смелый

Мой челн по скачущим волнам!

Но где б я ни был, сердца дани

Тебе одной. Чрез даль морей

Я на крылах воспоминаний

Явлюсь к тебе, приют мечтаний,

И мук, и благ души моей!

Явлюсь, весь в думу превращенный,

На берега твоих зыбей,

В обитель девы незабвенной,

И тихо, странник потаенный,

Невидимым приникну к ней.

И, неподвластный злым укорам,

Я облеку ее собой,

Упьюсь ее стыдливым взором,

И вдохновенным разговором,

И гармонической красой;

Ее, чья прелесть — увлеченье!

Светла, небесна и чиста,

Как чувство ангела в моленье,

Как херувима сновиденье,

Как юной грации мечта!

1834


Романс

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений

И мимолетных сновидений

Не возвращай, не возвращай!

Не повторяй мне имя той,

Которой память — мука жизни,

Как на чужбине песнь отчизны

Изгнаннику земли родной.

Не воскрешай, не воскрешай

Меня забывшие напасти,

Дай отдохнуть тревогам страсти

И ран живых не раздражай.

Иль нет! Сорви покров долой!..

Мне легче горя своеволье,

Чем ложное холоднокровье,

Чем мой обманчивый покой.

1834

* * *

Что пользы мне в твоем совете,

Когда я съединил и пламенно люблю

Весь Божий мир в одном предмете,

В едином чувстве — жизнь мою!

1834

* * *

Я вас люблю так, как любить вас должно:

Наперекор судьбы и сплетней городских,

Наперекор, быть может, вас самих,

Томящих жизнь мою жестоко и безбожно.

Я вас люблю не оттого, что вы

Прекрасней всех, что стан ваш негой дышит,

Уста роскошствуют и взор Востоком пышет,

Что вы — поэзия от ног до головы!

Я вас люблю без страха, спасенья

Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы,

Я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья.

Я вас люблю затем, что это — вы!

На право вас любить не прибегу к пашпорту

Иссохших завистью жеманниц отставных:

Давно с почтением я умоляю их

Не заниматься мной и убираться к черту!

1834

* * *

В былые времена она меня любила

И тайно обо мне подругам говорила,

Смущенная и очи спустя,

Как перед матерью виновное дитя.

Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный,

Стих безыскусственный, но жгучий и живой,

И чувств расстроенных язык разнообразный,

И упоенный взгляд любовью и тоской.

Она внимала мне, она ко мне ласкалась,

Унылая и думою полна,

Иль, ободренная, как ангел, улыбалась

Надеждам и мечтам обманчивого сна…

И долгий взор ее из-под ресниц стыдливых

Бежал струей любви и мягко упадал

Мне на душу — и на устах пылал

Готовый поцелуй для уст нетерпеливых…

1834 или 1835 г.


Романс

Жестокий друг, за что мученье?

Зачем приманка милых слов?

Зачем в глазах твоих любовь,

А в сердце гнев и нетерпенье?

Но будь покойна только ты,

А я, на горе обреченный,

Я оставляю все мечты

Моей души развороженной…

И этот край очарованья,

Где столько был судьбой гоним,

Где я любил, не быв любим,

Где я страдал без состраданья,

Где так жестоко испытал

Неверность клятв и обещаний

И где никто не понимал

Моей души глухих рыданий!

1834 или 1835 г.

* * *

Унеслись невозвратимые

Дни тревог и милых бурь,

И мечты мои любимые,

И небес моих лазурь.

……………………

Не глядит она, печальная,

На пролет надежд моих.

Не дрожит слеза прощальная

На ресницах молодых!

1834 или 1835


Выздоровление

Прошла борьба моих страстей,

Болезнь души моей мятежной,

И призрак пламенных ночей

Неотразимый, неизбежный,

И милые тревоги милых дней,

И языка несвязный лепет,

И сердца судорожный трепет,

И смерть и жизнь при встрече с ней…

Исчезло все! — Покой желанный

У изголовия сидит…

Но каплет кровь еще из раны,

И грудь усталая и ноет и болит!

1836


Современная песня

Был век бурный, дивный век:

Громкий, величавый;

Был огромный человек,

Расточитель славы.

То был век богатырей!

Но смешались шашки,

И полезли из щелей

Мошки да букашки.

Всякий маменькин сынок,

Всякий обирала,

Модных бредней дурачок,

Корчит либерала.

Деспотизма супостат,

Равенства оратор,

Вздулся, слеп и бородат,

Гордый регистратор.

Томы Тьера и Рабо

Он на память знает

И, как ярый Мирабо,

Вольность прославляет.

А глядишь: наш Мирабо

Старого Гаврило

За измятое жабо

Хлещет в ус дав рыло.

А глядишь: наш Лафает[19]

Брут или Фабриций

Мужиков под пресс кладет

Вместе с свекловицей.

Фраз журнальных лексикон,

Прапорщик в отставке,

Для него Наполеон

Вроде бородавки.

Для него славнее бой

Карбонаров бледных,

Чем когда наш шар земной

От громов победных

Колыхался и дрожал,

И народ в смятенье,

Ниц упавши, ожидал

Мира разрушенье.

Что ж? — Быть может, наш герой

Утомил свой гений

И заботой боевой,

И огнем сражений?..

Нет, он в битвах не бывал

Шаркал по гостиным

И по плацу выступал

Шагом журавлиным.

Что ж? — Быть может, он богат

Счастьем семьянина,

Заменя блистанье лат

Тогой гражданина?..

Нет, нахально подбочась,

Он по дачам рыщет

И в театрах, развалясь,

Все шипит да свищет.

Что ж? — Быть может, старины

Он бежал приманок?

Звезды, ленты и чины

Презрел спозаранок?

Нет, мудрец не разрывал

С честолюбьем дружбы

И теперь бы крестик взял…

Только чтоб без службы.

Вот гостиная в лучах:

Свечи да кенкеты,

На столе и на софах

Кипами газеты;

И превыспренний конгресс

Двух графинь оглохших

И двух жалких баронесс,

Чопорных и тощих;

Все исчадие греха,

Страстное новинкой;

Заговорщица-блоха

С мухой-якобинкой;

И козявка-егоза

Девка пожилая,

И рябая стрекоза

Сплетня записная;

И в очках сухой паук

Длинный лазарони,

И в очках плюгавый жук,

Разноситель вони;

И комар, студент хромой,

В кучерской прическе,

И сверчок, крикун ночной,

Друг Крылова Моськи;

И мурашка-филантроп,

И червяк голодный,

И Филипп Филиппыч — клоп,

Муж… женоподобный,

Все вокруг стола — и скок

В кипеть совещанья

Утопист, идеолог,

Президент собранья,

Старых барынь духовник,

Маленький аббатик,

Что в гостиных бить привык

В маленький набатик.

Все кричат ему привет

С аханьем и писком,

А он важно им в ответ:

Dominus vobiscum![20]

И раздолье языкам!

И уж тут не шутка!

И народам и царям

Всем приходит жутко!

Все, что есть, — все пыль и прах!

Все, что процветает,

С корнем вон! — Ареопаг

Так определяет.

И жужжит он, полн грозой,

Царства низвергая…

А России — Боже мой!

Таска… да какая!

И весь размежеван свет

Без войны и драки!

И России уже нет,

И в Москве поляки!

Но назло врагам она

Все живет и дышит,

И могуча, и грозна,

И здоровьем пышет,

Насекомых болтовни

Внятием не тешит,

Да и место, где они,

Даже не почешет.

А когда во время сна

Моль иль таракашка

Заползет ей в нос, — она

Чхнет — и вон букашка!

1836


Челобитная Башилову

В дни былые сорванец,

Весельчак и веселитель,

А теперь Москвы строитель,

И сенатор, и делец,

О мой давний покровитель,

Сохрани меня, отец,

От соседства шумной тучи

Полицейской саранчи,

И торчащей каланчи,

И пожарных труб и крючий.

То есть, попросту сказать:

Помоги в казну продать

За сто тысяч дом богатый,

Величавые палаты,

Мой пречистенский дворец.

Тесен он для партизана:

Сотоварищ урагана,

Я люблю, казак-боец,

Дом без окон, без крылец,

Без дверей и стен кирпичных,

Дом разгулов безграничных

И налетов удалых,

Где могу гостей моих

Принимать картечью в ухо,

Пулей в лоб иль пикой в брюхо.

Друг, вот истинный мой дом!

Он везде, — но скучно в нем;

Нет гостей для угощенья.

Подожду… а ты пока

Вникни в просьбу казака

И уважь его моленье.

1836

* * *

Я помню — глубоко,

Глубоко мой взор,

Как луч, проникал и рощи, и бор,

И степь обнимал широко, широко…

Но, зоркие очи,

Потухли и вы…

Я выглядел вас на деву любви,

Я выплакал вас в бессонные ночи!

1836

Загрузка...