Гувернантка

Глава 11

Почему я едва не лишилась сознания? Ведь я не из тех, кто чуть, что падает в обморок. Всему виной мерзкий взгляд мадемуазель. Так мог бы смотреть только злодей. Тем временем лошади упорно взбирались вверх по крутой дороге. Мадемуазель Альберт, широко расправив юбки, восседала, прямая как шест. Софи устроилась рядом, бледная и молчаливая. «Мадемуазель Альберт намеревалась мне что-то сказать, открыть нечто постыдное, — подумала Софи. — Позвав меня с собою в Кравское, она явно преследовала какую-то цель».

Мадемуазель хранила молчание. И лишь когда они приблизились к Обухову, заметила вскользь:

— Я начинаю думать, мисс Джонсон, что в вашей броне и в самом деле нет слабого места, хотя согласна, нога Николая представляла, отвратительное зрелище.

То, не нога заставила меня похолодеть от страха», — хотелось ответить Софи. Но присутствие мадемуазель сковывало ее. Казалось, ее спутница празднует победу. Иначе, зачем ей так загадочно улыбаться?

— Какой странный ребенок, — обронила Софи, игнорируя замечание о ноге Николая.

— Ваня? Странный? В каком смысле?

— Он кажется… замкнутым. Гордым. Не похожим, на других. Я видела его прежде. Вы, наверное, помните, я уже бывала в Кравском с князем.

— Я не забыла. И вы видели Ваню тогда?

— Да. Ребенок и тогда выглядел несчастным.

— Почему он вас интересует, мисс Джонсон?

— Не знаю. Мне просто… просто хочется помочь ему.

Мадемуазель улыбнулась:

— На вашем месте, я не стала бы вмешиваться.

— Насколько я поняла, он не внук Николая?

— Николай говорит, что нет. Но возможно, он так выражает свой гнев. Похоже, мальчик дерзок и строптив. Представляю, — елейным голосом добавила мадемуазель, — сколько пинков, и тумаков достается на его долю.

— Но он всего лишь ребенок! — воскликнула Софи, представив себе ужасное положение мальчика.

— К несчастью, он родился другим, — ответила мадемуазель.

— Другим? Но почему?

Он такой же ребенок, как остальные, размышляла Софи. Воспоминание о мальчике причиняло ей боль. Она была уверена, хотя и не знала почему, что мадемуазель намеренно привлекла ее внимание к Ване. Теперь Софи знала — причиной их визита был именно он. Нога Николая лишь предлог.

— Я вижу, вы расстроены, — заметила мадемуазель. — Это говорит о вашей доброте. Но нельзя так расстраиваться из-за несовершенства мира, моя дорогая. В конце концов, он всего лишь крестьянский мальчишка.

«Он ребенок, муки которого больно задели мое сердце, — призналась себе Софи. — Этот ребенок вызывает во мне чувства, которые я не могу выразить словами… Я не могу перестать думать о нем. И это именно то, чего хочет мадемуазель. Она мечтает причинить мне страдания, зная, что я беспомощна, что-либо сделать. Этот торжествующий взгляд! Но что ей с того?»

— Я вижу, вы обожаете детей, — сладким голосом произнесла мадемуазель, когда они свернули к Обухову. — Я всегда считала, что англичане любят проявлять добродетель. Почему бы вам не справиться о Ване у мистера Хенвелла? Что касается меня, я нахожу разговор о мальчике скучным и утомительным.

Мадемуазель внимательно посмотрела на Софии, и улыбнулась недоброй улыбкой. Девушка поняла, что все ее мечты о том, чтобы заслужить любовь и доверие мадемуазель Альберт, напрасны. Наоборот, враждебность и неприязнь дальней родственницы князя, казалось, лишь возросли.

У себя в комнате Софи переменила платье, в котором побывала в избе Степана. Впервые в жизни она почувствовала столь явно ненависть и враждебность другого человека. И это лишило ее покоя. Злоба мадемуазель каким-то образом связана с Ваней. Но ведь это абсурд! «Спросите у мистера Хенвелла», — сказала ей мадемуазель.

Софи так и поступила. Подходящий случай представился в тот же вечер, когда фрейлейн Браун пригласила ее и Эдварда выпить чаю у себя в комнате. Завязалась пустяковая беседа. Затем, под каким-то предлогом, фрейлейн Браун оставила их вдвоем.

— Романтичная фрейлейн Браун, — обронила Софи.

Эдвард улыбнулся. Потом, заметив мрачность Софи, заботливо спросил:

— Вы, случайно, не больны? Сегодня было так жарко, и одному Богу известно, что можно подхватить в этой деревне.

— Нет, спасибо. Я совершенно здорова. Но есть кое-что, о чем мне хотелось бы спросить у вас. Сегодня мы были в избе Степана. Мадемуазель и я. Она очень ловко наложила повязку на раненую ногу Николая.

— Знаю, знаю, слухами земля полнится. Николаю посчастливилось, что он не потерял ногу.

— Там был маленький мальчик.

— Только один? У Николая не меньше дюжины детей и внуков. Наверное, остальные работали в поле.

— Это странный ребенок. Совсем, не похожий на других, хотя и такой же грязный и оборванный. Кажется, мадемуазель считает, будто вы знаете кое-что о нем.

— Я удивлен, что мадемуазель не сказала вам об этом сама, — медленно произнес Эдвард, — вряд ли это могло ускользнуть от нее. Мальчика зовут Ваня?

— Так вы его знаете?

— Да.

— Он внук Николая?

— Нет.

— Тогда сын?

— Нет. Он им не родной. Мальчика, поместили в семью Николая сразу после его рождения. Он не знал другой семьи.

— Но кто он?

— Он незаконнорожденный сын князя. Так сказать, побочный сын.

Эти слова словно громом поразили Софи. Какое-то время девушка была не в силах что-либо сказать.

— Так вот почему этот ребенок так притягивал мое внимание, — наконец произнесла она.

— Он похож на князя. Те же глаза. Та же гордая посадка головы. Вас это шокирует? Должно быть, вам известно, что такое случается.

— Разумеется. Вы знаете… известно ли, кто его мать?

— Анна Егоровна.

Софи едва не задохнулась.

— Вы уверены, Эдвард?

— Не меньше, чем мадемуазель. Если она не сказала вам об этом сама, то только из деликатности.

— Не думаю, что из деликатности.

— Честно говоря, я тоже не верю в ее деликатность. По причинам, известным лишь ей одной, мадемуазель хотела, чтобы вы узнали об этом факте и были бы им шокированы. Мадемуазель не нравится, когда кто-то счастлив, а она нет. Она вас ревнует.

— Да, я знаю.

— Привлекая ваше внимание к Ване, она хотела показать вам уродливую сторону жизни, как если бы кто-то перевернул в саду красивый камень, желая показать грязь под ним. Несомненно, Ванина жизнь не больно сладкая. — Эдвард помолчал. — Но реальность жестока. И мы ничего не можем с этим поделать. Вы не сможете помочь этому ребенку, так что лучше забудьте о нем.

— Мадемуазель Альберт отлично это знала. Знала, что я бессильна.

— Софи, незаконнорожденный ребенок — не такая уж большая редкость. Ванина мать могла быть крепостной, хотя не была ею. Права хозяина здесь безграничны. То, что ребенок попал в семью Степана, — не так уж плохо для него. Для мальчика могло бы найтись место и похуже.

— Но это несправедливо!

— Согласен, однако, так подобные дела обстоят повсюду. Незаконнорожденные дети обречены на страдание. Мадемуазель отлично знала, что это причинит вам боль. Какая ей от этого польза, спросите вы? Разрушить ваши иллюзии и насладиться видом вашего собственного страдания? Не слишком красивый поступок с ее стороны.

Софи молчала, слушая биение часов фрейлейн Браун. Их звук казался громким и неприятным.

Она вспомила, с каким гордым жестом Ваня отшвырнул в сторону, брошенную ему князем монету. Он был возмущен своим унижением. В нем говорил инстинкт, не осознанный им самим. Унаследованные княжеские гордость и чувство собственного достоинства. Хотя он мог и не знать, что князь его отец. Но князю-то известно, что Ваня его сын!

«Петр, это же твой сын!» — с болью в сердце думала Софи. Это была не та боль, какую могла испытать глубоко любящая женщина, узнав, что другая родила сына, которого она мечтала выносить сама. Это была боль, вызванная тем, что князь не испытывал отцовского инстинкта — такой щедрый и человечный, страстно любимый ею мужчина.

— Удивительно, что там нет других Ванюш, — заметил Эдвард. — Их полно в любом поместье, и в английском тоже. Зачем вам так близко принимать это к сердцу? Вы просто играете на руку мадемуазель. Не позволяйте ей расстраивать себя. Она женщина умная. Вы, должно быть, заметили, как ловко манипулирует она фрейлейн Браун и Еленой Петровной. Но не вами, Софи. Только не вами. Это тот случай, когда коса нашла на камень.

— Я должна что-то сделать для этого ребенка.

— Но почему?

— Я должна позаботиться о его будущем. Его никто никогда не любил с самого рождения. Он…

Софи резко замолчала и, встав, подошла к окну. Несколько мгновений она молчала, собираясь с духом. Потом повернулась к Эдварду:

— И все же я благодарна мадемуазель.

— Благодарны?

— Да. Иначе я никогда бы этого не узнала. Видите ли, я должна что-то сделать… но пока не знаю что. Думаю только, что в моей власти помочь ему.

— Нет, Софи. Вы не должны вмешиваться.

— Это другое. Я имею право помочь. Моральное право.

— Моя дорогая девочка, какое право вы можете иметь?

— Я выхожу замуж за князя.

Эдвард глядел на Софи, словно громом пораженный.

— Выходите замуж за князя…

— Да. Я люблю его. И он любит меня. Он просил моей руки.

— Но…

— И я дала согласие. Он уже сообщил об этом своей кузине Елене. Вскоре должен написать моей матери.

Эдвард молчал. Он чувствовал себя как утопающий, который добрался до куска плавучей корабельной обшивки и ощутил, как волна накрывает его с головой. Его чувства пришли в такое смятение, что какое-то время он не мог говорить.

— Я знаю, вы удивлены. Но разве вы не пожелаете мне добра? Разве не хотите моего счастья?

— Вы застали меня врасплох. Но я от всего сердца желаю вам счастья, — тихо произнес Эдвард.

— Вам кажется, будто я не понимаю, что делаю? Что меня занесло бог весть куда? Но это не так. Я люблю, и люблю всем сердцем.

— Князь счастливец, — усмехнулся Эдвард. — Я вижу, что и он любит вас. И вы тоже должны любить его. Он человек большой внутренней силы и ума. Но задумывались ли вы над тем, что может означать для вас этот брак, Софи? Какая огромная ответственность ложится на вас? — Под ясным взглядом Софи Эдвард вновь замолчал. — Простите меня. Разумеется, я беспокоюсь за вас.

— Не нужно за меня беспокоиться, Эдвард. Я так счастлива! Так счастлива!

В порыве чувств девушка протянула к нему руки, и он ласково взял их в свои. С самого начала Эдвард чувствовал, что в Софи должно было проснуться большое, светлое чувство. Конечно, он всегда это знал и оттого, может быть, полюбил ее с первого взгляда.

— Сегодня я поняла, в чем моя ответственность. Прежде всего, это Ваня.

— Должно быть, Елена сообщила мадемуазель эту новость. Сегодня ею двигало жестокосердие и кошачье коварство. Ей хотелось омрачить ваше счастье, Софи. Она хотела избавиться от вас. Вы отдаете себе в этом отчет?

— Да. Но неужели она думает, что любовь так легко убить? Петр сам рассказал мне об Анне Егоровне и о том, что с нею покончено. Мадемуазель повела себя жестоко. Она хотела показать мне, что я совершаю огромную ошибку. И все-таки ей не удалось испугать меня.

— Но она не остановится. Она считает детей своей собственностью.

— Когда Петр и я поженимся, она увидит, что все ее страхи напрасны. Разумеется, она боится потерять любовь девочек и свое место.

— Чувство самосохранения сильно в каждом из нас. Я не вижу причин, зачем ей меняться. Она всегда будет занозой в вашем пальце.

— Вы пытаетесь заставить меня сомневаться? Но никто не сможет этого сделать. На самом деле мадемуазель не могла помочь мне лучше. Потому что теперь я поняла, как много я могу сделать. Моей первой заботой станет маленький Ваня.

— Как вы сможете ему помочь?

— Я поговорю с Анной Егоровной.

— Будьте осторожны, Софи. Вы ступаете на зыбкую почву.

— Но ведь она мать! Вы сказали, что это именно так, да?

— Мне это известно из достоверных источников.

— Она должна найти возможность взять к себе ребенка. Бросив его, она, возможно, безмерно страдала. Чего я не переношу, — Софи сверкнула глазами, — так это покорного бездействия. Так не должно быть. В случае с Ваней избрали самый простой способ. И тем обрекли его на страдания.

— Софи…

— Нет, послушайте меня, Эдвард. Вспомните свою любовь и заботу, отданную Алексису. Чем Ваня хуже? Его с самого начала унизили, подавили, извратили его натуру. Неужели вы думаете, что я пальцем не пошевелю, чтобы помочь ему? Ваня — человек, но об этом предпочли забыть!

— Так бывает часто. И здешние нравы не исключение, а лишь подтверждение правила. — Эдвард не спускал глаз с Софи, пытаясь подобрать нужные слова. — Забудьте об этом ребенке, Софи.

— Нет!

— С самого первого дня, когда я увидел вас, мне захотелось защитить нежную английскую девушку. Хотя теперь я знаю, что под внешней хрупкостью кроются сила и бесстрашие. Однако бывают моменты, когда даже сильному человеку не устоять.

— Это похоже на проповедь, — улыбнулась Софи, и они оба рассмеялись. Какое-то время они стояли не разговаривая. Эдвард первым прервал молчание.

— Наша дружба значила для меня очень многое, — с чувством произнес он.

— Но мы пообещали друг другу продолжить ее.

— Да, я буду получать письма от княгини Разимовой.

— Вы будете получать письма от Софи. И надеюсь, отвечать без промедления, сообщая мне вести о моем брате Чарльзе.

— Вы уже написали вашей маме?

— Нет. Напишу вместе с князем. Мама страшно встревожится, я думаю. Но потом приедет к нам в гости.

— У князя в Англии тоже есть друзья. Так что вы сможете навестить родных…

Эдвард замолк. Он с болью думал том, когда и где зародилась любовь между князем и Софи. Он чувствовал, что любовь эта основывалась на чем-то сильном и глубоком. Догадается ли Софи когда-нибудь, как много она значила, и всегда будет значить для него самого?

— Вспоминая о России, я буду представлять яркое солнце, теплое лето и Софи Джонсон в белом муслиновом платье.

— Я не зря говорила, что вы романтик, Эдвард. Если бы я покидала Россию, то вспоминала бы снежные хлопья, прозрачный, словно хрусталь, воздух, синее небо и звон бубенцов.

— Но вы не покидаете ее. Вы здесь остаетесь.

— Да, да, — мягко произнесла Софи. Дверь отворилась, и вошла фрейлейн Браун.

— Мадемуазель сообщила об изменении планов. Мне позволено поставить вас в известность. Мы не останемся здесь до конца лета. Князь возвращается из Москвы, а нам нужно быть готовыми к возвращению в Петербург. У него есть планы в отношении княжон, которые проведут какое-то время у московской родни. — Фрейлейн Браун перевела дыхание, и выжидательно посмотрела на Эдварда и Софи.

— Вот это действительно перемены, — отозвался Эдвард. — Я бы с удовольствием побывал в Москве.

— К сожалению, вы нас покидаете. Как и Алексис. Не сомневаюсь, что гувернантки будут сопровождать юных княжон.

— А Елена Петровна? — поинтересовалась Софи.

— О, она оставляет дачу в Петергофе и возвращается в Петербург. Никогда еще мне не доводилось видеть столь скоропалительных перемен. К чему бы это?

Сердце Софи бешено забилось. Для них всех начиналась новая жизнь. Князь со свойственной ему решительностью все устроил в Москве. Сумеет он подготовить и девочек. А она, Софи, будет теперь с ними всегда. Она вспомнила, как Татьяна и Екатерина обнимают ее, их просящие голоса: «Обещайте никогда не покидать нас. Оставайтесь с нами, даже когда нас отправят в институт, чтобы вы могли встретить нас дома. Обещайте, обещайте нам это!»

Софи ощутила огромное облегчение. Теперь она под защитой, ее жизнью руководили. Ей больше никогда не придется заботиться о куске хлеба. Она чувствовала сильную руку мужчины, которого любила. Это правда, на нее возлагалась безмерная ответственность, как сказал Эдвард. Большое богатство всегда связано с большими заботами.

Фрейлейн Браун взглянула на Эдварда, стоящего у окна. Этот красивый, высокий мужчина наверняка только что целовал мисс Джонсон! Смотри-ка, та словно светится изнутри! Фрейлейн Браун вздохнула. Сколько тайных взглядов бросала она в сторону этого приятного молодого человека, хотя он остался равнодушным даже к призывам самой Елены Петровны. Конечно, молодому, привлекательному наставнику следует вести себя крайне осторожно в доме, где полно женщин. Но в мистере Хенвелле всегда было нечто такое, что не позволяло фамильярничать с ним. И фрейлейн Браун ощутила болезненный укол зависти к счастливице мисс Джонсон.

Елена Петровна уже обосновалась в петербургском доме. Послав за Софи, она поджидала ее в своей маленькой гостиной.

— Кажется, лето в Обухове пошло вам на пользу, мисс Джонсон.

— Я наслаждалась каждой его минутой. Это прекрасное место, окруженное полями и лесами. Надеюсь, перемены благотворно повлияли на юных княжон.

— И не только княжон.

Тот Елены был ледяным. Софи чувствовала — надвигается буря, но решила не подавать виду. Только так она могла узнать ее истинные чувства. Софи отдавала себе отчет, что ее брак с князем вызовет негодование, но насколько сильное, можно было только догадываться.

— Вряд ли мне стоит говорить, что я все знаю.

— Да, князь сообщил мне, что вам известно о нашей помолвке.

Елена прищурилась:

— Как вам это удалось? Должно быть, вы очень умны. Не одна женщина в Петербурге мечтала оказаться на вашем месте. Князь Петр не из тех, кто равнодушен к дамам, и они платят ему взаимностью.

Софи сидела неподвижно, сложив руки на коленях и глядя прямо в лицо Елене.

— Этот брак не мог бы присниться вам даже во сне!

— Да, — тихо ответила девушка. — Такое, не могло приснилось мне даже во сне. Но это случилось и теперь кажется естественным и неотвратимым. Любовь повинуется своим законам.

— В вашем случае все яснее ясного, — резко бросила Елена. — Князь очень богат. Я уверена, вы понимали это.

— Да, — мягко улыбнулась Софи. — Понимала. О богатстве и том огромном преимуществе, которым я, с Божьей помощью, смогу теперь воспользоваться.

Елена широко распахнула глаза. Эта гувернантка еще и грубиянка?

— Не сомневаюсь, что вы искали себе лучшего положения. Но замахнуться так высоко? В самом деле, моя дорогая, я просто не нахожу слов!

— Может, нам не стоит прибегать к словам, особенно таким?

— Вы должны быть благодарны мне. Вы могли бы услышать много неприятного на свой счет. Но я не держу на вас зла. Если бы вы послушались доброго совета, то расторгли бы эту помолвку прежде, чем ваше сердце будет разбито. Хватит ли у вас духу и смелости носить на себе клеймо гувернантки до конца своих дней? Гувернантки и авантюристки?

Голос Елены зазвучал громче. Она дала волю своим чувствам. Софи поднялась. Елена замолчала и прижала пухлые руки к груди. Неожиданно в ее памяти всплыли слова князя: «У меня много других домов». Скрытая в них угроза была реальной. Она хорошо знала своего кузена.

— Простите меня, — пробормотала Елена. — Пожалуйста, сядьте, мисс Джонсон. Я говорю лишь то, что, несомненно, будут говорить другие. Уверена, что вы хорошо обдумали этот шаг. И, обдумывая его, заботились прежде всего, о своей выгоде. Так зачем сердиться на меня за то, что я забочусь о своей? Естественно, каждый пытается отстоять свои интересы, верно?

— Что вы пытаетесь отстоять, Елена Петровна? Заданный тихим голосом вопрос застал Елену врасплох.

— Интересы своего сына Алексиса, — не раздумывая, ответила женщина.

— Князь очень любит вашего сына.

— Его чувства могу перемениться, когда у него появится собственный сын. — Елена, прищурившись, пристально смотрела на Софи. Кажется, ее слова заставили гувернантку нахмуриться. Озадаченная, Елена приняла это на свой счет. — Ваш сын, отнимет наследство у моего Алексиса.

— Не думаю, что вы верите в то, о чем говорите. Вы же знаете, это не может быть правдой. Князь справедлив и щедр. Он сдержит данное вам обещание. Неужели, Елена Петровна, вы можете думать о князе так дурно?! — Глаза Софи гневно сверкнули.

Елена смотрела на нее со смешанным чувством восхищения и ненависти.

— Я начинаю верить, что вы не лживы, как это могло показаться. И все же я не могу в это поверить! Как могло случиться, чтобы нищая гувернантка влюбила в себя князя?!

— Вы верите в то, что подсказывает вам ваше «я». Но князь любит меня и хочет, чтобы я вошла в вашу семью. Возможно, нам придется провести вместе многие годы. Будут ли они счастливыми? Это зависит от вас. Что касается меня, то ни вы, ни кто другой не отнимут у меня моего счастья.

Противоречивые чувства охватили Елену. Против воли она восхищалась девушкой. Чувствовала в ней скрытую силу и, как это произошло с мадемуазель Альберт и Анной Егоровной, понимала, что теряет свое изначальное превосходство. Вскоре они поменяются ролями. Софи Джонсон станет главнее ее. К своему ужасу, Елена почувствовала, как слезы подступают к глазам.

— О нет! — воскликнула Софи, движимая, чувством сострадания. В следующее мгновение она уже была у софы и обнимала Елену за плечи. — Вы неправильно восприняли меня! Я понимаю вашу тревогу за сына. Но вам не приходило в голову, что князь мог жениться на ком-то другом? На другой женщине, которая имела бы совершенно другие взгляды на будущее Алексиса?

Елена Петровна едва не задохнулась. Это правда, чистая, правда. И тем не менее, она не могла заставить себя поверить в бескорыстность гувернантки. Неспособная судить иначе, чем по собственному разумению, она подозрительно осмотрела на Софи. Девушка встала и вернулась на свое место, дав Елене время оправиться от потрясения.

— Если бы вы не были гувернанткой, я полюбила бы вас, — беспомощно пробормотала женщина.

Абсурдность этого замечания поразила обеих. Софи чувствовала нежность и жалость к этой женщине. Под ее внешней жестокостью скрывалось нечто беззащитное, почти детское, что вызывало симпатию и сочувствие. Сможет ли она переступить барьер между ними?

— Я никогда не причиню зла вашему сыну, не отниму то, что по праву принадлежит ему, — заверила ее Софи. — Не верите? Мы могли бы стать добрыми друзьями. Если мы собираемся жить под одной крышей, то должны выбирать между дружбой и враждой.

— Я вам верю, — неохотно призналась Елена. — Но жизнь в свете не проста!

— Жизнь нигде не проста. И у нас в Ричмонде тоже.

— О, вы напомнили мне кое о чем. Я должна посвятить вас в планы князя, — заторопилась Елена. Она все еще колебалась между враждебностью и симпатией. — До… до вашей свадьбы… князь будет жить в другом своем доме в Петербурге. Вы останетесь здесь, со мной. Я должна буду ввести вас в свет.

— Надеюсь, я не буду вам обузой, — ласково произнесла Софи.

Елена опытным глазом окинула Софи.

— Наоборот, — против воли вырвалось у нее, — вас нужно только приодеть. Разумеется, князь подарит вам бриллианты. У вас красивые глаза. Вы, несомненно, будете иметь успех. Господи, я никак не могу в это поверить. Редко кому из женщин так везло!

Софи пришло в голову, что самой Елене также немало повезло жить в доме под покровительством князя. Но девушка промолчала. Однако ей стало ясно, что со временем она сможет завоевать доверие Елены.

— Мне остается лишь передать вам это. — Кузина князя, взяв с маленького столика запечатанный пакет, протянула его Софи. — Откройте. Это от вашего жениха.

Софи медлила. Она предпочла бы открыть пакет одна, но ей пришлось уступить настойчивости Елены. Внутри оказалась коробка, а в ней на черном бархате сияла изумительной красоты брошь — стебелек ландыша. Листья были сделаны из нефрита и изумрудов, а цветки — из жемчуга.

— Очень красиво, — снисходительно похвалила Елена драгоценный дар.

Ландыши. Она собирала их в тот день, когда князь попросил себе стебелек. Счастье волной захлестнуло Софи. Брошь объединяла их, словно печатью скрепляя их любовь…

Софи взяла карточку и, прежде чем Елена успела взглянуть на нее, прочла: «Софи, Софи»…

— У вас будет много украшений, — беззлобно сообщила Елена. — Эта маленькая брошь как нельзя лучше подходит для данного случая. Несомненно, вещица сделана по особому заказу. Но я не знала, что Петр увлекается ландышами. — Не дождавшись ответа, Елена поинтересовалась: — Вы хотели спросить меня еще о чем-то?

— Я думала о том, как прекрасна эта брошь и как я буду дорожить ею, — после некоторого колебания отозвалась Софи. — Но я хотела бы узнать у вас кое-что.

— Что же именно?

— Я хотела бы узнать адрес Анны Егоровны. Мне хочется навестить ее.

— Навестить ее? Но она была любовницей князя! Вы, должно быть, сошли с ума!

— Пожалуйста, помогите мне. Скажите, где она живет.

Елена с минуту молча смотрела на Софи. Если мисс Джонсон желает совершить поступок, который явно сослужит ей дурную службу, зачем, чинить ей препятствие? Что ей надо от упрямой балерины? Как бы там ни было, если князь узнает об этом визите, он будет страшно рассержен. Подавив собственное любопытство, Елена решилась:

— Очень хорошо. Если таково ваше желание, я устрою вам этот визит. Разумеется, я не могу сопровождать вас к ней. Вы поедете одна.

— Разумеется. И буду вам очень благодарна. Елена улыбнулась.

— Надеюсь, вы всегда найдете во мне помощницу, — с легкой иронией произнесла она.