Хорошо!

Под ухом

самым

лестница

ступенек на двести,—

несут

минуты-вестницы

по лестнице

вести.

Дни пришли

и топали:

— Дожили,

вот вам,—

нету

топлив

брюхам

заводовым.

Дымом

небесный

лак помутив,

до самой трубы,

до носа

локомотив

стоит

в заносах.

Положив

на валенки

цветные заплаты,

из ворот,

из железного зёва,

снова

шли,

ухватясь за лопаты,

все,

кто мобилизован.

Вышли

за́ лес,

вместе

взя́лись.

Я ли,

вы ли,

откопали,

вырыли.

И снова

поезд

ка́тит

за снежную

скатерть.

Слабеет

тело

без ед

и питья,

носилки сделали,

руки сплетя.

Теперь

запевай,

и домой можно —

да на руки

положено

пять обмороженных.

Сегодня,

на лестнице,

грязной и тусклой,

копались

обывательские

слухи-свиньи.

Деникин

подходит

к са́мой,

к тульской,

к пороховой

сердцевине.

Обулись обыватели,

по пыли печатают

шепотоголосые

кухарочьи хоры́.

— Будет…

крупичатая!..

пуды непочатые…

ручьи — чаи́,

сухари,

сахары́.

Бли-и-и-зко беленькие,

береги ке́ренки! —

Но город

проснулся,

в плакаты кадрованный, —

это

партия звала:

«Пролетарий, на коня!»

И красные

скачут

на юг

эскадроны —

Мамонтова

нагонять.

Сегодня

день

вбежал второпях,

криком

тишь

порвав,

простреленным

легким

часто хрипя,

упал

и кончался,

кровав.

Кровь

по ступенькам

стекала на́ пол,

стыла

с пылью пополам

и снова

на пол

каплями

капала

из-под пули

Каплан.

Четверолапые

зашагали,

визг

шел

шакалий.

Салоп

говорит

чуйке,

чуйка

салопу:

— Заёрзали

длинноносые щуки!

Скоро

всех

слопают! —

А потом

топырили

глаза-таре́лины

в длинную

фамилий

и званий тропу.

Ветер

сдирает

списки расстрелянных,

рвет,

закручивает

и пускает в трубу.

Лапа

класса

лежит на хищнике —

Лубянская

лапа

Че-ка.

— Замрите, враги!

Отойдите, лишненькие!

Обыватели!

Смирно!

У очага! —

Миллионный

класс

вставал за Ильича

против

белого

чудовища клыкастого,

и вливалось

в Ленина,

леча,

этой воли

лучшее лекарство.

Хоронились

обыватели

за кухни,

за пеленки.

— Нас не трогайте —

мы

цыпленки.

Мы только мошки,

мы ждем кормежки.

Закройте,

время,

вашу пасть!

Мы обыватели —

нас обувайте вы,

и мы

уже

за вашу власть.—

А утром

небо —

веча зво́нница!

Вчерашний

день

виня во лжи,

расколоколивали

птицы и солнце:

жив,

жив,

жив,

жив!

И снова

дни

чередой заводно́й

сбегались

и просили.

— Идем

за нами —

«еще

одно

усилье».

От боя к труду —

от труда

до атак,—

в голоде,

в холоде

и наготе

держали

взятое,

да так,

что кровь

выступала из-под ногтей.

Я видел

места,

где инжир с айвой

росли

без труда

у рта моего,—

к таким

относишься

и́наче.

Но землю,

которую

завоевал

и полуживую

вынянчил,

где с пулей встань,

с винтовкой ложись,

где каплей

льешься с массами,—

с такою

землею

пойдешь

на жизнь,

на труд,

на праздник

и на́ смерть!