Хозяин моих желаний

Часть 3. Глава 6

– Это не то что ты думаешь.

В голосе Раду ни тени мягкости. Он не оправдывается – ставит перед фактом. А я...

У меня впервые нет чёткого понимания, куда вести разговор, чтобы завершить его достойно. Не осталось ни ясного ума, ни холодного сердца. Меня просто кидает из крайности в крайность: от желания закатить скандал, до попытки сорваться наверх и забаррикадироваться от целого мира. Но Раду и здесь на шаг впереди, руки в замок сцепил над моей поясницей – не сдвинуться.

– Тут разве могут быть варианты? – Дыхание рвётся, мысли не складываются. – Я смирилась даже с тем, что ты решил так жестоко со мной поиграть. Я приняла это, понимаешь? Приняла твои горящие глаза за чистую монету... А ты!..

– Что я? – уточняет он с вымораживающим спокойствием.

Действительно, а что он? Думала такой пресмыкаться будет? Запинаться как Тоха, расстилаясь тряпочкой у моих ног? Этот не будет. Он с самого начала повода так думать не давал. Так чего я, спрашивается, заламываю руки? Хотела сильного мужика? На те – любуйся, радуйся. Только радость какая-то с примесью дёгтя.

Беспомощно стучу ладонью по широкой груди. Смотрю ему в глаза. Слишком долго. Слишком близко, чтобы сопротивляться гипнозу. От безысходности хочется обнять Раду за шею и умолять найти хоть какое-то вменяемое оправдание его внешнему виду, и тут же хочется высказаться, какой же он негодяй.

Вино кружит голову, и я прикрываю глаза, делая вдох за вдохом, пока частично не возвращаю себе самоконтроль. Слова не идут, с трудом нахожу в себе силы демонстративно оттянуть воротник его рубашки.

– И что это, по-твоему?

Если бы я не была так раздавлена, то поаплодировала бы его умению вывернуть ситуацию таким образом, что оправдываться в итоге приходится мне. И да, мне такая роль не по нраву. Но гордо развернуться, уходя от разговора, увы, не представляется возможным.

Раду снова загнал меня в угол.

– Тушь, – произношу спокойно. Так спокойно, как только позволяет заплетающийся язык и тотальный раздрай в груди.

– Тушь, – ровно повторяет он. – И как эта тушь могла на мне появиться?

– Вряд ли ты решил перед выходом подкрасить ресницы. – Неожиданно нахожу облегчение в колючем как стекловата смешке.

– Меня мои устраивают. – Край его губ на мгновение вздрагивает в улыбке. – И твои реснички, кстати, мне тоже очень нравятся. Они так приятно щекочут, когда ты кладёшь свою бедовую голову мне на грудь...

– Уводишь разговор в сторону? – Наверное, глупо ждать, что он выложит правду, но смолчать не получается.

– Увлёкся, – сухо отзывается Раду. – Итак, мы выяснили, что кто-то накрашенный оставил следы на моём воротнике. Тебя в этом ничего не смущает?

– Важнее, смущает ли это тебя.

У него едва заметно дёргаются желваки на скулах.

Тоже закипает.

– Меня бы смутили засосы, царапины или помада. А от этого пятна меня трясёт. Потому что ни дождя, ни даже снега, чтобы эта тушь потекла, сегодня не было. Надо было как минимум поплакать, не находишь?

– Ты меня сейчас пытаешься упрекнуть? – Хмурюсь, впрочем, уже менее уверенно.

– Я пытаюсь разжечь в твоей красивой пьяной головушке проблески разума. Вечером одна такая же невменяемая красавица на перекрёстке вдруг решила шагнуть на зелёный. Стояла себе и выскочила на дорогу, как только поток движения тронулся. Я на пару секунд поверил, что сбил человека. И знаешь какая мысль мне первой ударила в голову?

Не знаю. Просто молчу, поражённая остротой его надлома.

– Я думал о том, что если меня закроют, то ты же, зараза, ни черта ждать не будешь. Вернёшься назад к своим фолловерам и постараешься забыть меня как страшный сон. Испугался, что всё то, через что мы прошли, было зря.

И столько агрессии в голосе, скрывающей страх... Нет, я до сих пор убеждена, что лжец, пойманный с поличным, будет ужом вертеться, пока факты не затянутся петлёй на шее. Но так не лгут. Так даже правду не каждый выдаст – с надрывом в каждой букве и изумрудным штормом в глазах.

– Она в порядке? – рвано выдыхаю через ком в горле.

– Плечо ушибла о боковое зеркало. Максимум хороший синяк заработала. Дольше истерику успокаивал. До сих пор волосы дыбом. Послушай, я не буду извиняться и оправдываться за то, чего не совершал. Надеюсь, тема закрыта?

Пьяная злость трещит по швам, пропитываясь чуждым мне доверием. Не уверенностью, что он сделает так, как я хочу, а пониманием, что мне с большой вероятностью понравится любое его действие.

Я не знаю, что сказать. Просто по-детски широко и глупо улыбаюсь.

Раду не изменял.

Руки сами собой проскальзывают ему за шею. Встаю на носочки, чтобы ткнуться носом в колючую щёку.

– Успокоилась? – произносит он уже мягче. – Теперь встреть меня как надо.

А как надо?

Подскажи. Меня не учили.

Вопросительно заглядываю Раду в глаза, но вместо ответа он подхватывает меня под ягодицы.

– И что ты делаешь? – Убираю волосы с лица, крепче сжимая поджарый торс ногами. Сердце колотится о грудную клетку бешено, больно. Дыхание частое, рваное разбивается о его губы, разгоняя по венам жидкий огонь.

– Вырабатываю мышечную память, – шепчет Раду хрипло, настолько хрипло, что кожу обсыпает мурашками. – Всегда меня так встречай. А сейчас скажи, к кому я спешил домой?

– Ко мне? – Льну ближе, вдруг понимая, что мне недостаточно его голоса и поверхностных прикосновений. Внутри становится горячо-горячо, мысли скачут: неуловимые, дерзкие. Будто и не было часов ожидания, злости, обиды и прочего... незначительного, надуманного.

– Умница. О ком я думал целый день? – продолжает Раду, позволяя мне царапать губы о щетину на его нижней челюсти.

– Обо мне, – отзываюсь уверенней. Тепло его тела подогревает играющее в крови вино, бьёт по мозгам, позволяя делать то, что ещё утром казалось неприемлемым. Я цепляю зубами кожу над дёрнувшимся кадыком и под общий стон зализываю место укуса. На языке остаётся горечь табака и чужих духов. Хочу, чтобы он пах только мной.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Для кого я привёз подарок? – Со сковывающей движения неохотой он опускает меня на пол, а руками так и продолжает сминать задравшееся платье.

– Для меня...

Покачиваемся, притираясь бёдрами. Гладимся друг о друга лицами: подбородками, лбами, носами. И редкий поцелуй подарит хоть вполовину такой букет ощущений. Это созерцание сквозь закрытые веки, бешеное притяжение, идущее изнутри и подсказывающее теснее вжиматься друг в друга, потому что того, что есть уже недостаточно.

– А ты его заслужила?

В тягучем вопросе чудится проверка, но мысли едва ворочаются, словно затянутые в трясину.

– Подаришь, значит заслужила. – Интерес не получается изобразить даже ради приличия. Все мои желания сосредоточены в пределах его тела.

Я вообще перестаю отдавать себе чёткий отчёт в происходящем.

Кажется, врезаемся в дверной косяк. На мгновение дух вышибает, но пустота тут же заполняется новыми прикосновениями и короткими поцелуями. Пытаюсь достать из его брюк концы рубашки и непонимающе ахаю, когда Раду решительно отводит в стороны мои руки.

– Забудь. Ты пьяная в стельку.

– Так воспользуйся, – шепчу еле слышно.

– Не сегодня, – отзывается он ещё тише. – Останься до конца хорошей девочкой.

Мне неохота, но спорить слишком ленно. Позволяю накинуть себе на плечи куртку. Ботинки обуть не получается. Я больше мешаю, чем помогаю. В итоге стукается лбами. Раду просит подождать у двери.

Порыв холодного ветра слегка отрезвляет, но хватает этого на пару мгновений. Аккурат до момента, когда Раду протягивает мне сонный рыжий комочек.

– Теперь тебе будет кому на меня жаловаться. Дашь ему кличку?

– Радик. – Утыкаюсь носом между кошачьих ушек. Пушистая шерсть щекочет лицо и пахнет молоком.

– От слова «радость»?

– От слова «Раду».

Пошатываюсь. Нехотя позволяю ему забрать у меня котёнка и вернуть рыжика в коробку. Наверное, сейчас так действительно лучше.

Впервые позволяю кому-то решать за меня, как лучше. Безоговорочно. С благодарностью.

Осознать как следует этот факт мне не дали. Раду запирает дверь, уводит меня в свою спальню, опускает на пол коробку и толкает на кровать. Спросить, значит ли это, что он пересмотрел степень моего опьянения, мне тоже не дают.

Как-то до обидного быстро стащив с меня платье, от которого я столько времени безуспешно пыталась избавиться, он накрывает меня одеялом и только затем ложится сверху.

– Будешь любить своего Радика?

– Уже люблю... – Даже сквозь алкогольный туман чувствую, как сердце ошибается, от такого правильного и желанного веса, вдавливающего меня в матрас.

– А меня?

– И тебя, дикарь. Я люблю тебя.