Хозяин Океана

Глава VI

Cпуск с дерева оказался гораздо короче подъема. Деггу стоял перед королем с сияющим, если можно так сказать о чернокожем, лицом — был доволен тем, что исправно выполнил такое важное поручение, и лишь слегка, больше напоказ, отдувался.

— Ты хорошо потрудился, Деггу. Это очень похвально, — сдержанно сказал Конан, сознавая, что черного матроса следует поощрить — тогда он будет выполнять все указания с рвением преданного пса лишь за доброе слово.

Король обвел взглядом весь свой отряд. Евсевий, Майлдаф — на них можно рассчитывать как на самого себя. Арриго, Сотти, Серхио — эти будут вздорить из-за любого пустяка, но и не сломаются, хотя, если найдут это необходимым, продадут с потрохами. Матросы — от них можно ожидать всего, кроме, пожалуй, Деггу. Родригесы и Конти — постоянная головная боль: доставить бы их домой в целости, иначе возможны политические осложнения. Полагмар? Сгодится рубить дрова для костра. Впрочем, если он охотник, это тоже неплохо.

— Здесь нам делать нечего, — повторил Конан. — Впрочем, если кто-то желает остаться и дожидаться Гонзало, я не буду настаивать. Полгода, год — за вами непременно явятся. Остальные, кто пойдет со мной! Я обращаюсь к вам.

Конан выдержал паузу. В ответ не нашлось ни единого голоса.

Король довольно ухмыльнулся, глянув на Сотти, хранившею маску отстраненности, и Арриго, имеющего вид человека, добровольно прикусившего себе язык.

— У нас один путь, — продолжил Конан уже гораздо тише и более деловито. — Морем вдоль побережья идти нельзя. Здесь по наши головы собралась целая орава кланов, только добыча ускользнула. И, возможно, досталась другим, — мрачно предположил монарх. — Так что возвращаться они будут теми же курсами, что и мы, куда бы мы ни двинулись: в Зингару или в Ванахейм. Идти по лесам — еще большая глупость: нас подстерегут дозоры не в первой, так в следующей деревне. Остается одно: подняться вверх по этой речушке, пока можно, потом перевалить плоскогорья, а уж там рукой подать до Черной реки.

— Сколько это займет, Конан? — не выдержал-таки Арриго.

— Полагаю, Норонья будет числить тебя еще живым, а не без вести пропавшим, — высказал свое мнение Конан. — Одну луну, — пояснил он для всех.

— На базарной площади Мерано раз десять успеют спалить мое чучело, — по обыкновению жизнерадостно высказался Сотти. — А как ты полагаешь, Конан, далеко ли можно уйти по этому ручью?

— Реки в пуще могут течь вот так лиг сто и забираться очень высоко, — ответил киммериец.

— Следует заметить, — вмешался Евсевий, — что эта река священная. Посему должна быть чем-либо замечательной, помимо дивной чистоты воды. Либо своей длиной, либо…

— Либо краткостью, — быстро прервал пустившегося в пустопорожние рассуждения ученого Бриан Майлдаф. — Вы все рядитесь тут сколько вам заблагорассудится, а я отправляюсь вместе с королем Конаном, — заявил горец тоном, не терпящим возражений. — Ваше Мерано никуда не пропадет, а у меня три сотни овец в Темре, и сторож — старый пьяница Моддермотт. Прикажете мне тут слушать про вашу базарную площадь?

Похоже, видавший виды Сотти давно не слышал такой замечательной отповеди. На лице человека, во многом уставшего от жизни, появилось подобие оживления.

— А он знает, о чем говорит, — поддержал Майлдафа аргосец. — И мечом своим он не одну голову снес, — Сотти, прищурясь левым глазом, выстрелил в горца хитрым взглядом. — Король Конан. — Месьор Мерано чинно и с достоинством склонил голову. — Обязуюсь выполнять твои приказания в течение всего нашего пути до западной границы Аквилонии, как если бы я был рядовым подданным Тарантии. — Он преклонил левое колено. — Прими мой меч, если ты признаешь эту присягу.

— Принимаю твой меч, Сотти, месьор Мерано. Конан понимал, что умный аргосец и тут не упускает случая обнаружить какую-либо слабость в позиции тарантийского монарха. Но Конан выучил правила этикета и знал, что не ошибется ни словом, ни жестом.

Одно было досадно: время уходило на пустяки. Не очень верилось в то, что Сотти останется верен присяге. А ведь теперь придется выслушать то же самое от Арриго, иначе Зингара окажется обиженной.

«Великий Кром! — подумал король. — Какая же грязь эта политика! И сколько отнимает времени!»

— И возвращаю сей клинок тебе, дабы с честью исполнил ты сию присягу. Я же заверяю верного рыцаря своего в том, что отныне и до означенного срока буду исполнять все, предписанное сюзерену законами Аквилонского королевства и рыцарской и дворянской честью.

Сотти поцеловал руку сюзерена и изящно принял клинок. Церемония состоялась.

Как и следовало ожидать, то же самое пришлось повторить с Арриго.

Когда заслуженный полководец поднялся с колен и отступил на два шага, принц Конти раскрыл было рот, чтобы обряд произвели и с его участием, и отказать принцу крови было бы совершенно невозможно, но тут бесцеремонность Майлдафа и его своеобразное обаяние в который раз сослужили добрую услугу.

— Рыцарь не тот, кто треплет о верности языком, а тот, кто вовремя делает то, что положено рыцарю, — вспылил горец, положив десницу на черен своего внушительного клинка. — Ни я, ни месьор Тэн И не совершали никаких церемоний, тем более в пиктском лесу, а король на нас покуда не жалуется. Раз уж месьора Тэн И здесь нет, и я остался единственным телохранителем монарха, то скажу, что сейчас же король и я садимся в лодку и отплываем. Если вам нравится заниматься подобной чепухой — занимайтесь!

Горец, завершив речь, стоял в ожидании. Спас ситуацию, разумеется, Евсевий.

— Ваше высочество, — обратился он к принцу, — на вашем месте — говорю это вам как месьор месьору, зане вижу в вас достойного и благородного рыцаря, — я не стал бы давать столь скоропалительную присягу, будучи молодым. То же самое и скажу и вам, месьоры, — обратился он к Родригесам.

Подхватив Конти под руку, Евсевий повел его к лодкам, продолжая вести изысканную речь:

— Ведь всем нам известно, сколь велики превратности бытия. И не будет ли разумнее, не испытав еще многого в жизни, судить о том, сможете ли вы принять на себя столь трудную обязанность, как выполнение присяги, сиречь клятвы? Подумайте, в сколь великий грех впадете вы, когда почему-либо будете принуждены нарушить условия договора? Подумайте о наследии мессантийской короны: клятва присяги сюзерену подразумевает умереть за означенное лицо, поелику возникнет необходимость. В любом ином случае вы имели бы право поступать так, как велит вам в сей момент ваше горячее и благородное сердце. Но подумайте о своем почтенном родителе и, наконец, если вас не убеждает и это, о своем народе! Лепо ли приносить присягу кому бы то ни было прежде, нежели своему народу и государству?..

Беседуя подобным образом, хитроумный тарантиец настолько смутил и запутал молодых людей, что те и не заметили, как уже были усажены в лодки.

Тем временем Конан наконец-то улучил момент, чтобы перекинуться словцом с боцманом Серхио.

— Серхио, — обратился он к моряку. — По закону, сейчас ты не подчиняешься никому, кроме себя, раз уж мы в морском путешествии — а мы уже не подчиняемся тебе, раз уж мы на суше. Поэтому ты волен плыть или не плыть куда твоей душе угодно. Но моей душе такое совсем не угодно, и я советую тебе присоединиться к нам. Идет?

— Я еще не совсем выжил из ума, — усмехнулся Серхио. — Конан, ты хочешь и от меня получить присягу? Ее не будет. Но я даю тебе свое слово. Этого тебе хватит?

— Пока хватит, — спокойно ответил Конан. — Ты можешь поручиться за своих людей?

— Только за Деггу.

— Я так и думал, — удовлетворенно изрек король. — Идем к вельберам.

Полноватому Серхио пришлось идти раза в полтора быстрее против обычного, чтобы поспеть за киммерийцем.

— Мы отправляемся, — объявил Серхио матросам, коих, помимо Деггу, было еще семеро: три зингарца, три аргосца и кушит. — Вельберы идут вверх по ручью. Команды короля Конана должны выполняться вами без промедления, как и мои. Поняли, олухи?

— Да, боцман! — сверкнув ослепительно белыми зубами, сказал Деггу.

— Во имя Митры, — присоединился к нему кушит.

«Ага, митраист, — подумал Конан. — Этот не обманет»,

Хайборийцы нестройно выразили свое восприятие указаний Серхио: заметно было, что такое двойное подчинение им не слишком нужно.

Размещение в лодках не потребовало много времени. Опорожнив и вытащив на берег ненужные теперь бочки, матросы поспешно разбили их топорами и зарыли доски и щепу в десяти локтях от места высадки: оставлять следы становилось слишком рискованно.

Вельберы — длинные и узкие прочные лодки, предназначенные для борьбы с нешуточными океанскими валами, — против не слишком упругой струи лесной речки двигались легко, подгоняемые каждый взмахом восьми пар весел.

Вскоре устье и океан скрылись за поворотом. Таинственная и враждебная пуща обступила их со всех сторон.

Только Конан и Арриго бывали прежде в этих лесах, а потому относились к ним с необходимым почтением, но без страха, присущего неопытности. Перечислить места, где Евсевий еще не побывал, было проще, чем назвать все посещенные им местности. Тарантиец внимательно разглядывал берег, камни, почву, растения — наблюдал. Возможно, именно сейчас Конан был свидетелем рождения очередного труда Хранителя Архива Путевых Карт Аквилонии.

«Что ж, — подумал король, — может быть, в Тарантии и Танасуле кто-то из этих придворных невежд и прочтет хоть часть из него и, прочтя, может быть, поймет, что же такое пуща, в конце концов. Хотя вряд ли».

Майлдаф и барон Полагмар, проведшие в лесах всю жизнь, конечно чурались незнакомых в северном бору причудливых и гигантских форм жизни, но само присутствие в пространстве, где видимость ограничивается расстоянием до ближайшего дерева, их не тяготила.

С жителями океана и побережья предстояли хлопоты: матросы то и дело озирались, ожидая, когда же наконец им откроется привычный простор. Минет еще немало дней, пока они избавятся от ощущения духоты, мешающего не столько дыханию, сколько сознанию. Впрочем, прелый, затхлый и застоявшийся воздух чащи действительно никак не мог сравниться с суровой свежестью открытого моря.

Речка, оставаясь все такой же узкой, делала излучину за излучиной, так что большинство присутствующих уже не понимали, по какую сторону — на север или на юг — от устья их занесло, и насколько далеко от берега увел их этот путь.

По-прежнему двигались они по удивительно прозрачной воде, наблюдая в десяти локтях под собой красноватое песчаное дно, где, уцепившись за грунт и трещины в камнях, колыхались кусты водорослей. Мелкие рыбешки с быстротой и торопливостью воробьев сновали туда-сюда, порская плавниками. Крупной рыбой воды не изобиловали, но время от времени можно было заметить пару-тройку достаточно больших, для того чтобы оказаться запеченными в золе костра.

Лес до поры не открывал своих секретов. Все так же по обоим берегам тянулась непроницаемая стена из переплетения веток, листьев, стволов и лиан, дополненная густым подлеском. Кроме непрерывной птичьей перепалки, самих участников коей видно не было, чаща не тревожила пи единым звуком. Казалось, до ближайшего населенного места тысячи и тысячи лиг вот таких же зарослей.

Но так казалось новичку. Конан сразу нашел то, что ожидал найти и чего не без оснований опасался. На реке — ни на берегу, ни в самом потоке — не отыскалось пока ни единого упавшего ствола, сгнившего бревна или даже крупного сука, что было вполне обычным не то что для пущи, но и для любого лесного водотока. Также не мог король, как ни пытался, обнаружить ни единой звериной тропы к водопою. Мало того, отсутствовали любые сколь-нибудь примечательные местечки, за которые мог бы зацепиться взор. Ни камня, вроде того, на какой они высадились близ устья, ни отмели, ни мыска, ни заводи — будто бы кто-то тщательно убрал все это, позволив дикому лесу беспрепятственно самому устроить берега так, как ему взбредет.

За два года царствования киммериец не терял времени даром. Помимо обычных и необходимых государственных дел вроде искоренения заговоров, вершения судов, издания указов и обнародования повелений, а также пиров, приемов, возлияний, отношений с женщинами и непременных удивительных приключений, Конан успевал уделять время беседам с людьми, знающими что-нибудь интересное о жизни и могущими без подобострастия, лести и боязни говорить с королем-варваром.

Таковых сыскалось немного, но они были. Прежде всего появлявшийся в Тарантии наездами Евсевий, коротышка-канцлер Публий, пуантенцы Просперо и Троцеро да еще несколько человек. С ними — с каждым о разном — король мог говорить, не стесняясь (впрочем, таковое чувство было королю почти неизвестно) и не беспокоясь о дурных последствиях разговора.

Евсевию интересно было просто рассказать о каком-нибудь примечательном кусочке своей собственной биографии. Импозантный бородатый мудрец сей момент извлекал из поведанного какой-нибудь моральный урок и во всем отыскивал смысл. Вот и когда Конан описал ему грандиозные каменные сооружения — террасы, плиты, ступени, стены, башни и статуи к северу от Вилайет, покинутые в неведомые времена хозяевами, тарантиец заметил, что в таких местах люди ощущают то, что называется «веет холодом», даже если стоит жаркий полдень. Происходит так потому, толковал ученый, что мир жизни не в силах справиться с этим нагромождением мертвого камня, ничего уже не значащим ни для кого за давностью лет и забвением. А раз так, то вся кажущаяся грандиозность мигом теряет лицо, оборачиваясь пятном пустоты, будто дырой в ткани мира. Из этой-то дыры и исходит тот холод неосознанной боязни и отчуждения, что чувствуют люди, ибо человек привык бытовать среди имен и вещей, а не в пустоте.

Разумеется, Конан не мог воспроизвести в точности все, что наговорил Евсевий в ту ненастную осеннюю ночь, но общую суть рассуждения Конан не потерял, и вот теперь память услужливо подала ему нужное сравнение.

«И тогда, близ Вилайет, эта дыра в пустоту была сделана людьми, — подумалось королю. — Почему бы и сейчас не случиться тому же?»

Король правил рулем на головном вельбере. Перед ним ритмично, без видимых усилий работал плечами, руками и туловищем Майлдаф, бывший загребным. Судя по солнцу и времени суток, ныне они шли на полночь и восход, более отклоняясь в сторону полуночи. Странно ухоженный берег продолжал беспокоить Конана.

«Ну не может же быть так без конца? — решил он. — Скоро нам покажут нечто занятное. Знать бы только, за каким поворотом это возникнет!»

В ожидании король с пущим вниманием старался перед каждой излучиной обшарить взглядом берег, но покуда лес молчал.

Между тем время шло, а ведь у многих с утра во рту не было маковой росинки, а кроме чистейшей воды, которую можно было черпать прямо из-за борта, никаких иных съестных припасов, кроме бочонка сухарей, полагавшегося на всякий случай на каждом вельбере, у них не было ничего. Озабоченный таким неприятным обстоятельством Деггу подумал, что недурно будет узнать у короля, когда же представится возможность утолить голод более основательно.

— Мой король, — позвал он, высовываясь из-за плеча Бриана. — А что мы будем есть вечером?

— Свои сапоги, — серьезно ответил Конан. — Стойте! — приказал он коротко. — Подождем вторую лодку, и я кое-что скажу.

Серхио тоже велел убавить ход. Его вельбер подошел к королевскому борт в борт. Сцепившись веслами с прилегающих друг к другу бортов, гребцы удерживали лодки на месте, лениво шевеля веслами другого борта.

— Деггу тут поинтересовался насчет еды, — начал король.

Ответом ему были ухмылки и сдержанный смех: хохотать громко было бы ужасной беспечностью. Но пристрастие Деггу к обильным трапезам было общеизвестно.

— И поступил справедливо, — жестко продолжил киммериец, заставив всех примолкнуть. — Добыть еду здесь можно несколькими способами: рыбной ловлей, охотой, сбором всяких корней и плодов и грабежом. Нам доступен только третий способ, и вот почему. Соваться к пиктам сейчас нельзя, и так будет еще лиг сто вверх по течению. Это, я думаю, всем понятно. На берег сейчас тоже нельзя: эта река непростая. Скоро узнаем почему. Пока могу только сказать: зверя здесь нет. А теперь — вперед! Когда нужно будет приостановиться или наоборот, я дам знак.

С тем лодки расцепились и продолжили путь в прежнем порядке. Спорить с королем не стал никто, только даже короткие разговоры из нескольких реплик, ведомые приглушенным голосом, прекратились: все принялись внимательно следить за окружением, стараясь заметить нечто, подтверждающее слова Конана. Но лес не спешил говорить с каждым. У этой чащи тайны надо было выпытывать, а умел это далеко не всякий.

Они прошли еще около лиги, когда откуда-то справа послышалось вроде бы журчание. Впереди, локтях в пятидесяти, русло снова делало поворот, при этом довольно резкий.

— Теперь будьте готовы ко всему, — обнадежил команду своего вельбера король. — За поворотом будет нечто интересное.

Подняв вверх руку и делая слабое отталкивающее движение назад, Конан приказал второму вельберу идти потише. Медленно, словно большой краб, перебирая клешнями-веслами, королевский вельбер пополз к излучине.

Конан, оценив то самое приглушенное журчание справа, пришел к выводу, что на этом повороте русло делает петлю, и, значит, рыхлые почвы кончаются. Дальше суша становится каменистой и начинает свой пологий подъем на плоскогорье. А раз так, то впереди у них перекат или даже небольшой водопад, шум коего и слышали они сквозь лесную стену. Пройти такое препятствие по воде представлялось делом непростым. Кому-то предстояло отправиться-таки на берег. И Конан понимал, что первым из этих кому-то будет он сам.

— Евсевий! Майлдаф! — распорядился король. — Бросайте грести и берите луки. На веслах справятся и без вас. Один Деггу удержит лодку против такого течения. А вы стреляйте немедленно во все подозрительное: качнется ветка, вода плеснет, тростник заволнуется — стреляйте. Это закон пущи. Пикты вас предупреждать не станут. Вперед!

Пока лодка добралась до поворота, лучники успели приготовиться. До поворота же не случилось и ничего замечательного. И вот, на самом малом ходу, какого только можно было добиться, осторожно, с опаской, крадучись и выслеживая, вельбер, словно любопытный кот, пробирающийся на дворцовую кухню, заглянул за поворот.

Как изменился пейзаж! От былого однообразия не осталось и следа! Перед путешественниками красовалось небольшое озеро — локтей в сорок в поперечнике и вытянутое в длину на целый форлонг. В дальнем конце озера с уступа в пять локтей высотой срывалась вода, падая в естественную чашу, выдолбленную каплями в граните за долгие тысячелетия. Слева в озеро вливался еще один ручей, поменьше.

Берега здесь рознились между собой так же, как оба вместе отличались от берегов до этого поворота. Правый, поросший густыми зарослями, за которыми — они теперь это знали — скрывалось дальнейшее течение реки, был пологим, с маленькими галечными пляжами и осколками валунов пестрого бело-синего камня, разбросанных тут и там. Левый берег вздымался прямо из воды красноватым скальным обрывом. Гранитные стены нависали над озерком тяжелым замшелым взлобьем, и лишь одна трещина — теснина, заключавшая в себе еще один ручей, — нарушала монолит этого барьера. Никаких иных расселин в камне скалы не было. Наверху, ярус за ярусом, все выше и выше карабкался на крутую гору лес. Холма раньше не было видно с реки — он был закрыт от глаз чащей. Очевидно, водопад был на реке самым первым, хотя уж точно не самым высоким. Дальнейший путь должен был предстать чередой порогов, перекатов, водопадов, а значит, и волоков. Такое королю вовсе не нравилось.

Не нравилось ему и то, что упомянутый путь мог и не состояться. Предположения его сбылись, при этом очень скоро: река и вправду оказалась священной, притом настолько, что все болота Зогар Сага с их демонами выглядели перед нею как алтарь воровского божка Бела перед пирамидами во славу Великого Змея. Воды озера были утыканы маленькими — два на два локтя в лучшем случае — островами, как поляна грибами.

Каждый остров имел вид плоского камня, обтесанного под многоугольник или круг либо оставленного в своей изначальной природной форме. И на каждом камне — а их было здесь около сотни — воздвиглось какое-нибудь изваяние. Наверно, весь сонм пиктских демонов собрался тут, чтобы обсудить свои мерзкие делишки. Тела полулюдей-полузверей, нарочито огромные, выпяченные отдельные формы, странные и пугающие маски, фигурная геометрическая резьба, грубая и резкая, и причудливые позы с изогнутыми в незнакомом диком танце конечностями. Когти, клювы, клыки, хвосты, шерсти, пасти…

Нельзя сказать, что это собрание смотрелось грязным или уродливым. Оно было чужим, чуждым и странным. Конан много времени провел в пуще, точнее на ее границе, но из всего пиктского пантеона толком слышал об одном Юхиббол Саге, не имея ни малейшего представления о его внешнем обличье. Пикты держали своих идолов в большой тайне и никогда не говорили о них в присутствии чужаков.

Так или иначе, безымянные боги были пришельцами иного мира и оттого производили отталкивающее впечатление. Надо думать, что киммерийцу и его спутникам на редкость повезло. Их занесло в святую святых пиктской религии. Появление «большой лодки», вставшей на якорь как раз против устья священной реки, да еще всего в нескольких десятках локтей, не могло не возмутить туземцев до глубины души. Этим вполне можно было объяснить ярость, с какой пикты преследовали «Полночную звезду», не смущаясь открытым океаном.

Но оставалось непонятным, почему они тогда не приметили или просто оставили без внимания два вельбера, шедших прямо им в руки? Это было загадкой.

Спасительный ответ вроде того, что река являлась табу и запрещалась для посещения самими пиктами, кроме каких-нибудь самых бесноватых и потому самых уважаемых жрецов, не подходил: над водопадом высились две башни из камня сухой кладки. Между ними был перекинут мост из толстых бревен. На башнях стояли часовые, а по мосту то и дело кто-то проходил. Озеро, несомненно, охранялось, и появление на нем двух вельберов с чужаками пикты уж никак бы не приветствовали.

По счастью, пикты не успели заметить лодку и поднять тревогу. Киммериец шикнул на Майлдафа, тот мигом качнул веслами в другую сторону, а за ним и остальные семеро, как один. Озеро снова скрылась за излучиной.

— Евсевий! — окликнул Конан тарантийца, поглощенного созерцанием экзотической картины. — Как, по-твоему, они могут снять нас стрелами оттуда, когда мы выйдем из протоки на озеро?

— Оттуда? — Евсевий прикинул расстояние. — Нет. Только если выстрел будет на редкость удачным. Их луки слишком примитивны…

— Этого достаточно, — остановил его Конан. В это время вельбер Серхио вновь поравнялся с лодкой короля.

— Что будем делать, Конан? — Боцман выглядел растерянным. — Они расстреляют нас, как куропаток, а потом…

— Если мы им это позволим, — оборвал зингарца Конан. — Сейчас на берег, пока они нас не засекли — плести тростниковые щиты. Против них такие стрелы, будь они трижды отравлены, безвредны, как ужи. Евсевий и Майлдаф — на деревья с луками. После этого пересекаем эту лужу как можем быстро и уходим в боковой проток. Не уверен в успехе, но да помогут нам Кром и Митра. Мне думается, что этот ручей обходит гору слева и уходит в чащу, а значит, и охраняется плохо. А теперь — к берегу, и держите ухо востро: чуть что, бегите к лодкам и дайте знать мне.

— Ясно, — кивнул месьор Сотти. — Охранять будут только двое лучников?

— Еще я, Арриго и Полагмар. Остальные не знают леса.

Сотти не слишком понравилось подобное решение, но он только склонил голову, подчиняясь.

— Идем на правый берег. Там мыс между излучинами, и напасть на нас они смогут только с одной стороны, — и Конан дал знак к причаливанию.

Пройдя с легким шорохом сквозь нависшие над потоком кусты и травы, вельбер ткнулся в рыхлую красноватую почву.

— Да, на такой хлеб не вырастет, — покачал головой Арриго, хватаясь за ветки и первым выпрыгивая на берег.

Впереди не было ничего, кроме стволов, опутанных лианами, и густой травы до бедра.

— Идите осторожно, — предупредил Конан. — В траве могут быть ямы. Если кто-то сломает ногу, нам не станет легче.

— Там может быть змея, — обнадеживающе добавил Деггу. — Надо слушать. Змея шипеть, злиться, никогда не кусать сразу.

Балансируя разведенными в стороны руками, будто переходя вброд речку, Арриго, Сотти, Конти и Родригесы вместе с матросами стали расходиться веером в поисках тростника и с целью проверки: не спрятался ли кто в кустах, и нет ли за ними слежки.

Вскорости один из матросов — зингарец Гальего — отыскал необходимое: густые заросли свежего зеленого тростника. Оставив около лодок Арриго и Полагмара — медведеподобный гандер двигался в чаще на удивление легко и почти бесшумно, посадив в удобную развилку низких толстых сучьев Евсевия с луком, Конан приступил к охране тех, кому досталось плести тростниковые щиты.

Матросы, вооружившись своими длинными ножами, привычно приступили к делу: тростниковые циновки на зингарском флоте и аргосских кораблях использовались вовсю. Не отставал от них и Сотти, который в жизни повидал всякого. Скорее всего, плести тростник он научился где-нибудь в тюрьме. Иного объяснения Конан не находил. Неожиданную сноровку проявили и братья Родригесы. Должно быть, они происходили из небогатого рода, где работать приходилось всем, чтобы обеспечить себе хлеб насущный.

У принца Конти дела обстояли скверно. Ловкий в обращении с клинком и придворными записными красотками, младший наследник мессантийского престола продемонстрировал изрядную неуклюжесть и бестолковость.

Юноша даже покраснел от смущения и обиды, но рисунок циновки упорно рассыпался. Хорошо, что в напарники ему достался невозмутимый и бесконечно терпеливый кушит Мегисту. Он тщательно исправлял его ошибки. В конце концов, принц взял себя в руки, и у него стало получаться. Иссиня-черный кушит довольно скалил в улыбке белые зубы и радовался очередной победе лучезарного солнца-Митры над хладным унынием и хаосом.

Майлдаф, утвердившись в роли телохранителя, сам выбрал дерево, на которое надлежало взобраться, дабы держать в поле зрения все подступы к крохотной полянке, где работали изготовители циновок. Горец ухитрился спрятаться в листве так, что даже киммериец не сразу понял, где следует в случае чего искать лучника и как, сообразно этому, действовать.

Уяснив себе расположение своих людей, король шагнул в заросли… и исчез.

Конан не был в пуще добрых два года, но едва стоило остаться в чаще одному — а сделать это было куда как просто, достаточно одного шага, — как все ощущения того, казавшегося теперь уже весьма далеким, времени вернулись. Лес всматривался в него тысячами недобрых глаз. Конан знал, что в верхних этажах находится царство птиц и маленьких змей, что внизу меж корней шныряют жабы и грызуны, что в среднем ярусе, где ветки достаточно толсты, прячутся обезьяны и белки. Чего он не боялся, так это встретить здесь крупного зверя, а значит, и хищника. Этот невообразимый несуразный храм на озере был, очевидно, очень даже посещаем, в особенности в последние дни. К такому скоплению людей ни одно разумное лесное животное не подойдет ближе чем на лигу. На то же указывало и замеченное раньше отсутствие звериных троп к водопою.

Но и без леопардов, крокодилов и диких кабанов глаза чащи не становились менее проницательны: деревья, листья, кусты, каждая травинка — все вокруг насторожилось в виду чужака. И пикты — далеко не все, слава Крому — умели почувствовать эту настороженность леса. Они и сами немного ушли от того единства, что составляли некогда с лесом, и великий Юхиббол следил, чтобы былое не затерлось окончательно.

Пройдя еще немного влево, Конан вышел к берегу реки там, где они уже проплывали. По-прежнему стояла тишь, не нарушаемая ничем, кроме шепота воды.

Здесь делать было нечего. Следов на бегучей воде, как ни говори, не умел читать никто, даже барахские пираты. Король двинулся в противоположную сторону, к берегу озера. Проходя сквозь заросли, он с удовольствием признал, что не слышит шума работающих.

Как ни приспособились пикты к жизни в пуще, но и они пользовались тропами, чтобы передвигаться в зарослях быстро и с удобством. Им было еще далеко до низкорослых племен из джунглей Черных Королевств, которые панически бежали всяких троп и дорог, справедливо предполагая вслед за их появлением приход цивилизации, то есть притеснений и неизвестных болезней.

Здесь никаких троп не было, хотя Конан и старался их обнаружить. Обойдя глубокую лужу жирной грязи, он вышел к россыпи тех самых белых в синюю крапинку камней. Озеро было близко.

Осторожно наклонив ветку куста с мелкими и широкими кожистыми листьями, киммериец снова увидел сборище пиктских божеств. Но на этот раз не они привлекли его внимание. Интересовали короля две башни над водопадом и расселина, из которой стремился в озеро боковой проток.

На башнях — само строительство каменных сооружений было для пущи делом из ряда вон выходящим! — царило оживление. То ли у пиктов сегодня был день какой-то важной церемонии, то ли пришли какие-то вести с океана, и ситуация потребовала немедленного вмешательства богов. По мосту над водопадом туда-сюда проходили то воины, то жрецы в головных уборах из перьев, увешанные бисером и амулетами на кожаных ремнях, все с головы до пят в татуировке и краске, то просто пикты со связками хвороста, дровами, кувшинами и корзинами. Рядом с водопадом находился спуск к воде — стертые за множество сменившихся поколений крутые ступени. На коротеньком пляже с белой галькой лежали до половины вытащенные на берег пять каноэ — резных, раскрашенных, очень красивых, наверно, по мнению аборигенов.

«Что-то мало для такой толпы, — подумал Конан. — Должно быть, остальные спрятаны в лесу».

Рассудив, что до готовности тростниковых щитов еще надо подождать, а узнать о том, что затевают пикты, сколько их здесь вообще и каким количеством каноэ они располагают, будет нелишним, король отправился вверх по озеру, к водопаду. Он привык замечать все, ничему не уделяя особого внимания. Двигаться бесшумно, где возможно — быстрее, где нужно — крадучись или вовсе замирая на месте, ловить каждый шорох и каждое колебание листвы — все это киммериец умел, и умел лучше многих других. Так же мимоходом и бесшумно научился он убивать, и это несчетное число раз спасало ему жизнь.

Он дошел почти до самого пляжа с каноэ, когда в просвете между деревьями разглядел широкую поляну. Каноэ лежали на ней, перевернутые узким черным брюхом к солнцу. Их было много — около сотни, наверное. При них находился один-единственный сторож — высокий атлетического сложения воин. Лица пиктов отличались от лиц хайборийцев и северян настолько, что незнакомые с жителями пущи люди затруднялись определить возраст последних. Но Конан научился не ошибаться: охраннику было около тридцати, то есть это был опытный воин и охотник, сумевший выжить и остаться невредимым в непрерывной войне, не пострадать от клыков и когтей хищника и уберечься от болезней. Тем не менее он был один.

Пикт ничего не успел сообразить, когда, шагнув за куст какого-то развесистого и колючего кустарника на раздавшуюся оттуда просьбу о помощи оказался в чьих-то железных объятиях. Наверное, это был злой дух. Дальше сознание померкло и наступила тьма.

Разделавшись с охранником — он просто задушил его, — Конан запрятал тело подальше в зарослях, забросал ветками, а сам пошел в обход поляны. Скоро он вышел к широкой — в три локтя — тропе, которая и вела через мост над водопадом. На тропе не было ни души. Киммериец молниеносно пересек ее и нырнул в лес по ту сторону. Теперь путь его лежал вдоль тропы, к водопаду. Ясно было, что в противоположную сторону тропа уведет его к побережью океана, а туда идти не было никакой надобности. Прислушиваясь и принюхиваясь, Конан, словно волк-оборотень, тенью скользил сквозь переплетения ветвей и вьющихся растений. Спрятавшись за валуном, высотой в два раза превосходившим немалый рост короля, он получил возможность наблюдать, оставаясь незамеченным, за противоположным берегом потока.

Перед восходом река разливалась, делаясь и вовсе мелкой — не более двух локтей. На расстоянии локтей тридцати за речкой и плоским пляжем все той же белой гальки находился очень большой — по пиктским меркам, разумеется — лагерь, обнесенный частоколом. В ограде имелось трое ворот. Одни выходили к воде — на пляже опять-таки покоились в изрядном количестве каноэ, другие — в сторону леса, там в чаще виднелся просвет, третьи — на водопад. В центре лагеря поднималась крыша большой круглой глинобитной хижины, предназначенной для собраний вождей. Вокруг центрального дома стояли в три кольца такие же круглые хижины, но поменьше.

Король попробовал оценить численность воинов, которых способен был вместить этот лагерь. Подсчеты были неутешительны: тысячи полторы. Такого сборища пиктов Конан не помнил со времен последней битвы в пуще, когда объединенные отряды ее восточных кланов были разбиты — разбиты, но не уничтожены! — аквилонской регулярной армией под его, Конана, командованием. Конечно, большинство воинов ушли на каноэ в погоню за «Полночной звездой», но и осталось на месте вполне достаточно, чтобы одолеть восемнадцать человек, оставшихся одних в чужой земле.

Конан сосредоточил внимание на мосту. Башни все-таки были сложены не пиктами — очень уж старыми они выглядели. Наверно, их некогда возвели атланты, а над речкой был настоящий мост, впоследствии теми же пиктами разрушенный или обвалившийся от старости.

Пикты как могли восстановили башни, соорудили между ними помост, и теперь по двое часовых с луками и копьями на каждой башне — высота их была равна двадцати пяти локтям — важно расхаживали по верхним площадкам, поглядывая то на реку, то вниз, на озеро. В башнях были сделаны арки, в которые со стороны тропы вел пологий пандус, и от арки к арке был переброшен мост.

За мостом тропа уходила в гору, и там, среди леса, Конан увидел не замеченный им прежде храм. Вероятно, прежде, когда он смотрел с берега озера, его скрывали деревья или сам склон горы.

Храм был построен, конечно, тоже не пиктами. Это было здание, вырастающее из холма, по крайней мере задней стены у него не было. Фасад являл собой стену из крупных и гладко обтесанных одинаковых блоков светло-серого гранита, плотно пригнанных один к другому, с рядом высоких и узких стрельчатых окон по обеим сторонам от входа — выступающего вперед нефа с островерхой, похожей на капюшон, аркой, переходящей плавно в сводчатую двускатную крышу храма. Над сводом возвышалась небольшая шестигранная башенка с теми же стрельчатыми окнами, но уже гораздо более широкими. По обрамляющей вход каменной рамке вился резной узор, который за дальностью расстояния невозможно было разобрать.

Таких храмов Конан прежде не видел. У пиктов явно готовилось какое-то торжество, и произойти ему надлежало на озере, точнее, на дороге от храма до озера. Близ храма были подняты маски на копьях, а дрова и хворост, кои приносились снизу, со стороны моря, складывались близ моста. Тут же стояли во множестве кувшины.

«Уж не с маслом ли для хорошего огня?» — догадался король.

Вот по мосту прошествовали два пикта, каждый из коих вел красивую, откормленную, длинношерстную козу. Один — снежно-белую, другой — угольно-черную. Потом прошли еще двое с корзинами. Крышка одной из корзин съехала, и оттуда высунулся алый гребень. Пикт поспешно затолкал Птицу обратно и снова накрыл крышкой, но Конану этих наблюдений хватило вполне.

Предстояло какое-то очень важное камлание но внутренностям и крови животных, приношение жертв, моление и прочее подобное времяпрепровождение. И произойти все это должно было ввечеру, судя по дровам, факелам, хворосту и маслу.

Конан мог бы незаметно перемахнуть и через реку — стоило подняться немного вверх по течению — и посмотреть, что делается близ храма. Здесь была не аквилонская граница, здесь пикты выглядели куда беспечнее и уж точно не ожидали встретиться за ближайшим кустом с Большим Белым Вождем.

Но времени уже не оставалось. Ждать до вечера, когда на озере соберутся толпы пиктов, было невозможно. Иное дело — оставленные без присмотра каноэ. Король, увидев все, что было необходимо, отправился обратно. Проходя мимо поляны, он не увидел там никого. Значит, отсутствие сторожа в предпраздничной спешке не заметили.

«А ведь и масла они притащили в достатке, — у Конана появился дерзкий, но вполне осуществимый план. — А не масло, так смола. Что еще может быть в кувшинах? И лодки лежат рядом. Пока они добегут из лагеря, пока перетащат оттуда каноэ к озеру — мы успеем. Надо еще посмотреть, го там на левом берегу озера».

Размышляя так, король дошел до того места, где плелись щиты. На поляне не было никого. Слегка примятая трава, никаких следов борьбы, нет и циновок.

Неужели закончили? Или их убрали так чисто?

— Король, если ты еще раз соберешься куда-нибудь, скажи мне об этом, — раздался сверху знакомый грубоватый голос. Правда, теперь он не горланил, как бывало обыкновенно.

Конан поднял голову. Прямо над ним на высоте шести локтей восседал на толстом суку как удобном кресле Майлдаф со своим длиннющим луком и усмехался. Он успел перебраться на другое дерево и затаился так, что киммериец не заметил его.

— Они забрали все туда, к лодкам, потому что испугались, когда ты пропал. Арриго пошел искать тебя на этот берег, а Полагмар — на тот. А я остался дожидаться и охранять.

— Куда ушел Арриго? — только и спросил Конан. — Туда. — Горец неопределенно махнул рукой сторону озера и водопада.

— Сиди и жди дальше, — посоветовал ему король. — Я сейчас найду его и вернусь.

Не успел Майлдаф раскрыть рта, как Конан снова исчез.

Найти зингарца оказалось просто — он шел сначала прямо к воде, а после повернул вдоль берега. Земля была сырая, и в двух местах, где не росла трава, Конан увидел след солдатского сапога. Пикты таких никогда не носили.

Кольчуга Арриго ярко сверкнула в луче, случайно прорвавшемся сквозь надежный щит густой листвы, все у той же поляны с каноэ. Конан не видел, что ныне происходит там, а потому не рискнул окликнуть зингарца, стоя у него за спиной в трех шагах.

Арриго, словно почувствовав чей-то пристальный взгляд, обернулся и вздрогнул от неожиданности. Хорошо, что это был Арриго, — другой бы схватился за меч, не думая. Огонек беспокойства, тлевший в его глазах, погас.

Не произнеся ни слова, Конан оглядел поляну. По-прежнему все было тихо.

— Они готовятся к своей церемонии, — зашептал Конан. — У них там полно масла и смолы. Если чту гору дров поджечь, у нас будет время добраться до ручья на левом берегу.

— Да, переполох будет изрядный, — усмехнулся Арриго, предвкушая забавное зрелище. — А где у них масло?

— Около водопада.

Арриго с большим сомнением поглядел на короля.

— Там же часовые, и полно этих размалеванных шляется по дороге!

— Вот ты и посмотришь за ними, а кувшин с маслом, а то и два, добуду я. Если там нет собак, нам нечего бояться.

Арриго только плечами пожал:

— Если бы это говорил кто-то другой, я бы и слушать не стал. Но раз это говоришь ты…

Надо сказать, что король совершенно не представлял себе, как исполнить задуманное, но при том положении, в какое все они попали, рассчитать что-либо точно было делом безнадежным. А значит, требовались знание пущи, смелость и известная доля наглости. Всего этого у Конана имелось с избытком.

Тихо-тихо, еще осторожнее, чем некоторое время назад, Конан повел Арриго испытанным путем. Сейчас их было двое, значит, и шумели вдвое, пусть и хотелось думать, что они скользят, подобно теням.

На сей раз перебегать тропу не понадобилось — кувшины стояли близ сторожевой башни. Вот только место было полностью открыто, и незамеченным Конан мог появиться там, только если бы все воины врага вмиг ослепли. К тому же опасения Конана подтвердились: лежавшие незаметно в пыли в тени башни тощие и остроухие пиктские собаки, такие же пепельно-серые, как и их хозяева, едва учуяв незнакомый запах, подняли свои острые морды, вздыбили на загривке короткую шерсть и глухо заворчали. Услышав такой сигнал тревоги, хайборийцы поспешили от башни прочь. Пес улегся обратно, сука же не поленилась усесться и пару раз, для острастки, злобно тявкнуть. Мерно расхаживавший по верхней площадке пикт вытаращил глаза на лес и, разумеется, ничего не увидел. Высказав что-то нелестное в адрес собаки, воин отвернулся. Сука, презрительно смерив недалекого двуногого взглядом умных карих глаз, положила морду на лапы. Свою работу она выполняла не в пример исправно, и пусть он сам будет виноват, если его продырявят из чащи тяжелой стрелой с железным наконечником.

— Ну нет! — вошел в азарт король. — Я не за тем сюда шел, чтобы повернуть обратно из-за какой-то псины!

Они с Арриго сидели в окружавших тропу кустах. Сейчас дорожка была вновь пуста, но неподалеку слышался приближающийся звон колокольчиков.

— Мул! — предположил Арриго. Киммериец отрицательно покачал головой:

— Женщина.

Он был прав. По тропинке шла женщина и несла на голове очередной кувшин. Она была еще молода и не успела пока обрюзгнуть и постареть, что неизбежно происходило со всеми пиктскими женщинами годам к двадцати пяти, а то и раньше. Это была еще незамужняя девушка, о чем свидетельствовали распущенные волосы и узор на пояске стыдливости. Иной одежды, за исключением медных браслетов, к которым и были подвешены маленькие колокольчики, сердоликового ожерелья и налобной повязки из пестрой змеиной шкурки на ней не было.

— Вот и топливо, — сказал сам себе Конан и весь подобрался, словно кот перед единственным, по идеально точным, без разбега, прыжком. — Смотри за тропой. Если что, бей сразу и насмерть, — бросил он Арриго.

— Неужели ты ее…

— Только оглушу, — отмахнулся король. — Она будет думать, что на нее напал лесной демон.

Произошло все, как обычно, молниеносно. Левой рукой Конан едва коснулся шеи девушки — как это успел заметить Арриго, а правой подхватил кувшин. Поймав падающее тело опять же левой рукой, киммериец одним рывком уволок девушку с тропинки и, разумеется, скрылся сам.

— Смола, — с удовольствием отметил киммериец, заглядывая в довольно искусной работы — делали, наверно, специально для храма — глиняный кувшин.

Девушка спала безмятежным сном у ног Арриго. Она была как раз в той короткой поре расцвета, какая случается с пиктскими девушками в шестнадцать-семнадцать лет, но проходит скоротечно, как первая весенняя гроза. Красивые полные губы, нежные округлые ланиты, правильный овал лица, черные густые длинные волосы, длинные ресницы, чистый лоб, тонкий прямой нос и особенный пиктский разрез глаз — такому природному богатству позавидовала бы любая придворная красавица — и все это при совершенной фигуре.

Арриго замер на миг, разглядывая девушку.

— Не люблю пиктов, но… Конан, а у тебя были женщины из пиктов? — осмелился спросить зингарец.

— Не было и не будет, — твердо отвечал Конан, и было понятно, что король не лукавит.

— Если мой учитель — учителем был, конечно же, Тэн И — не обманывал, она проспит так достаточно долго, — прервал Конан продолжавшееся лицезрение военачальником девичьих прелестей.

— Сейчас идем к реке. Мне интересно, что выведал гандерский барон. Странно, но его, судя по всему, еще не изловили.

Обратный путь не был долог. На подходе к месту стоянки киммериец приостановил Арриго и сделал несколько совершенно неслышных шагов куда-то вперед и в сторону, а потом плашмя резко ударил мечом по стволу дерева, рядом с которым остановился.

Сверху прямо на голову короля свалился плод, нечто вроде сосновой шишки.

— Майлдаф! — незлобиво воскликнул Конан, обращаясь наверх. — Я мог бы снять тебя с этого сука, как куницу!

— Так это ж ты, король! — прозвучал из кроны голос Майлдафа. — Куда этим тупоголовым пиктам равняться с тобой!

— Ладно, слезай! — приказал Конан, подобрал шишку и швырнул ею в горца.

Горец, ловко цепляясь за гладкий чешуйчатый ствол, спустился вниз.

— Все было тихо, — доложил он. — А что это за кувшин у тебя?

— Сейчас узнаешь. Я отобрал его у одной банши. А на горе, что за озером, стоит каменный сид.

— А она настоящая банши? — поспешил узнать Бриан, показав жестом, каковы должны быть достоинства настоящей банши.

— Примерно, — согласился король. — А волосы у нее длинные и черные…

— Некогда! — досадуя на превратности судьбы, изрек Майлдаф, — Торговля, служба королю, родственники — некогда!

Арриго молча следовал за королем и его телохранителем.

«Северные варвары!» — думал зингарец, немного завидуя этим двоим.