Хребет Мира

Оленьи годы

Если кто-то помнит времена, когда люди понимали слова зверей, то легко воскресит в сердце удивительные мгновения, когда приближение к вам любого четвероногого или пернатого существа было понятно и не вызывало вопросов, все их намерения были ясны, голоса знакомы и приятны. Всё кануло в далёкое прошлое, но я прекрасно помню, как это было… Волк-С-Опущенными-Ушами, Щит Быка, Горный Ворон, Много Лошадей, Безумная Ворона, Два Простреленных Бока — я помню этих сильных людей, я вижу пронзительные взгляды их блестящих глаз, я слышу их твёрдые голоса, я слышу речь Черноногих… Ту пору индейцы вспоминают как годы изобилия, годы бизонов, годы оленей.

Время, с которого я начну моё повествование, Черноногие из клана Старого Волка называли Летом-Когда-Был-Убит-Сумасшедший-Волосатый-Мужчина, но чаще вспоминали как Лето-Когда-Пятеро-Погибли-От-Рук-Кри. Согласно христианскому летоисчислению, подходил к концу август 1805 года. Приближался сентябрь — Месяц-Когда-Ветер-Срывает-Листья-С-Деревьев.

В те солнечные дни Горный Ворон объявил о сборе военного отряда. Этот крепко сложенный мужчина лет тридцати не сказал никому, что заставило его собраться в поход, но молодые индейцы давно уже тяготились бездельем и с удовольствием присоединились к нему, не задавая вопросов. Они готовы были драться с кем угодно, лишь бы дать волю горячей крови, кипевшей в жилах.

Горный Ворон молча обнял круглолицую жену, которую звали Неподвижная Вода, и сел на коня. Жена была единственным человеком, кому Горный Ворон открыл причину отъезда. Дело было в том, что во сне к нему прилетел ветер жёлтого цвета. Ветер превратился в золотистого орла и понёс индейца через леса вниз по течению Большой Реки. Когда орёл опустил его на землю, Горный Ворон увидел перед собой голого мужчину, покрытого волосами по всему телу и особенно на лице. Мужчина злобно кричал и лаял, как обезумевшая собака. Горный Ветер проснулся, когда волосатый человек бросился на него с ножом.

— Я не знаю, что означает этот сон, — сказал индеец жене, — но орёл указал мне путь, и я отправлюсь туда, чтобы найти Сумасшедшего Человека.

Над лагерем парил орёл — посланник Великого Духа. Возможно, он хотел поведать что-то людям, предупредить о чём-то. Но Черноногие из общины Старого Волка были слишком заняты сборами и не обращали внимания на могучую птицу. Орёл летал над палатками, стоявшими по кругу, будто исполнял ритуальный танец, двигаясь по символическому кольцу жизни.

— Будьте осторожны, — сказал Горный Ворон мужчинам, оставшимся в стойбище. — Со мной уходит много воинов. Не теряйте бдительности…

— Не беспокойся, — вышел вперёд индеец по прозвищу Безлошадный, — не ты один умеешь слышать и видеть…

Здесь я вынужден перейти к рассказу об Эмили Гонкур, ибо этой девушке из благочестивой французской семьи предстоит стать главным действующим лицом моего повествования.

Она родилась в Сен-Шампиньи. Город возник в 1763 году на западном берегу Лесного Озера, то есть на самой границе канадских провинций Онтарио и Манитоба. Именно тогда окончательно определилась после Семилетней войны судьба французских колоний в Северной Америке. С установлением английского господства в Канаде возникло множество вопросов, связанных со статусом населения французского происхождения. Многие французы двинулись на запад, рискуя кончить жизнь под топорами диких племён. Среди таких переселенцев был Жюль Гонкур, дед Эмили, прихвативший с собой восемнадцатилетнего воинственно настроенного сына по имени Люсьен. Когда страсти поутихли, Люсьен остепенился и занялся торговым делом. Сен-Шампиньи медленно перерождался из бревенчатой крепости в городочек с белыми домиками на английский манер. Люсьен Гонкур женился на дочери весьма процветавшего пушного дельца и превратился в настоящего семьянина. Жена родила ему сына и двух дочерей, младшей из которых была Эмили.

С точки зрения хорошо освоенных районов Канады и Соединённых Штатов, миниатюрный Сен-Шампиньи находился в дремучей глуши, но жители Сен-Шампиньи ничуть не считали себя выброшенными из настоящей жизни. Несмотря на то что в семьях, подобных Гонкур, бережно хранились традиции древних родов, нравы всё же менялись, упрощались.

Отец Эмили отличался широким гостеприимством и почитал за счастье угощать всех и каждого, не обращая особого внимания на социальную принадлежность. Когда же к нему приезжали из далёкого Монреаля важные гости, он подчёркнуто громким голосом говорил жене:

— Вели-ка принести мне чего-нибудь выпить. Только не того изысканного вина, какое пьют эти господа, — и он указывал на бутылку сент-эстефа, — а самого простого. Только не бургундское! Оно награждает подагрой всех, у кого её не было, и втрое усиливает её у тех, кто ею уже страдает…

— Вы тут заметно дичаете и стареете, мой друг, — слышал он обычно в ответ от кого-нибудь из гостей.

— Здесь глухой край, и он накладывает отпечаток. Тем не менее мы заметно изменяем его облик, хотя он яростно сопротивляется. Разумеется, мы влияем друг на друга, человек — на леса и горы, они — на человека. Но неужели вы хотите сказать, что мы совсем уж не похожи на цивилизованных людей? Не соглашусь. Взгляните на моих дочерей! Какая грация, какой ум! Единственное, чего им здесь не хватает, так это роскошных туалетов…

Мать Эмили придерживалась старых взглядов, и это особенно касалось воспитания дочерей. С самого раннего возраста она учила Эмили любить добродетель и ненавидеть пороки, утверждая, что, лишь следуя христианской морали, можно жить счастливо. Всё, что выступало за пределы установленных рамок, следовало презирать.

— Порок навлекает на нас презрение, а презрение порождает стыд и угрызения совести!

Воспитанное таким образом молодое поколение уже не могло поверить в то, что, когда толпы высланных из Франции проституток (так называемые «дочери короля») прибывали многочисленными партиями в Новый Свет, каждый холостяк, не женившийся в двухнедельный срок, лишался права на охоту и рыбную ловлю, а также права выменивать у индейцев бобровые шкуры. Теперь же казалось бредом, что не так давно родители молодого человека, достигшего двадцати лет или, девушки — шестнадцати лет, не вступивших в брак, обязаны были явиться с объяснениями к властям и уплатить штраф за уклонение от семейной жизни. Но всё это в прошлом. Нынче родители подыскивали своим детям подходящую пару без суеты, взвешивая денежную выгоду.

Эмили же, несмотря на всю строгость воспитания, слышала в себе властный голос женской природы, который призывал вовсе не к регулярным молитвам. Чувственное семнадцатилетнее тело требовало мужского вторжения, но сказать об этом вслух Эмили не посмела бы никогда.

Случилось так, что она познакомилась однажды со своим сверстником Беркли Торнтоном, который был единственным сыном владельца бакалейной лавки. Поговорив с юношей пятнадцать минут, она влюбилась в него совершенно безумным образом. Беркли был одержим желанием сделаться звероловом и не переставал мечтать о жизни в горах, рассказами о которой он питался ежедневно, сидя возле конторы по скупке пушного товара. Перспектива сделаться бакалейщиком его вовсе не устраивала.

На второй месяц знакомства с Беркли, изнывая от любовной лихорадки, Эмили отдалась юноше. Их страстные встречи стали ежедневными, и девушка внезапно осознала, что впущенное в тело сладкое мучение отравило её и навсегда разрушило спокойное течение жизни.

Однажды вечером мать встретила Эмили с мрачным лицом и, не говоря ни слова, грубо втолкнула в комнату и заперла на ключ.

— Не хватало нашей семье такого позора! — послышалось из-за двери шипение матери. — Встречаться с каким-то бакалейщиком, да к тому же англичанином! Будто нет в Сен-Шампиньи фамилии поприличнее, чем Торнтоны!

До полуночи Эмили ворочалась на постели и зарывалась в подушки, пытаясь успокоиться. Затем поспешно оделась, выбралась через окно и убежала к Беркли. Считанные минуты спустя они вдвоём проникли на общественную конюшню, запрягли коляску и укатили прочь, целиком отдавшись безрассудному порыву.

Они мчались без остановки до тех пор, пока лошади не выбились из сил. После недолгого привала, проведённого в жарких объятиях, они оставили коляску и продолжили путь верхом, надеясь уйти как можно дальше. Эмили не сомневалась ни секунды в том, что Гонкуры снарядили за ней погоню, едва узнали о её бегстве.

— У нас с тобой совсем не осталось еды, — сказал Беркли, вытянувшись на спине.

— Значит, мы умрём от голода, но счастливыми! — звонко засмеялась Эмили, расстёгивая одежду своего возлюбленного. — Или же тебе придётся начать охоту на медведей. Я слышала, что у них вкуснейшее мясо! Похоже, мой любимый, ты начинаешь падать духом. Но ведь ты сам мечтал стать лесным охотником, разве не так? Что ж, настал час…

Девушка стащила с него панталоны и принялась раздеваться сама, то и дело наклоняясь к бёдрам юноши, жарко целуя и облизывая их.

Неподалёку послышался хруст веток, и из леса шагнул бородатый человек в тёмно-красной рубахе навыпуск, поверх которой была надета длинная куртка из грубой кожи.

— Ой! — воскликнула Эмили и сдвинула белые ноги.

— Эй, не приближайтесь к нам, пожалуйста, — неуверенно выкрикнул Беркли в сторону незнакомца и на карачках пополз к лошадям, возле которых лежала на земле сумка со спрятанным там пистолетом.

Глядя на Беркли, Эмили невольно захихикала — уж очень забавно он смотрелся, голый, на тонких согнутых ногах.

Бородатый незнакомец медленно подошёл к растерявшимся влюблённым, почти равнодушно скользнул прозрачными глазами по худой фигуре юноши, и остановился перед Эмили, которая внезапно ощутила нестерпимый ужас и вся сжалась.

— Сэр, оставьте нас, — промямлил Беркли, — здесь всё-таки леди, и она не в должном виде… Уйдите, в конце концов!

Неожиданно щёлкнул затвор. Бородач резко обернулся и увидел направленный на него ствол пистолета. В его глазах вспыхнуло бешенство. Он быстро шагнул в сторону Беркли, и тот, очевидно, перепугавшись, нажал на спусковой крючок. Пуля вжикнула сквозь рукав незнакомца. Бородач вздрогнул, прыгнул вперёд с проворностью зверя и нанёс юноше сокрушительный удар по носу. Беркли упал. По его красивому лицу потекла кровь, нежные розовые щёки затряслись. Бородач встряхнул рукой, и из-под рукава выкатились красные капли. Судя по всему, пущенная пуля поцарапала его. Он вырвал из рук Беркли пистолет и с яростным рёвом обрушил на сжавшееся голое тело юноши рукоять оружия. Беркли перекувыркнулся пару раз, стукнулся о землю и затих. Кровь бежала у него из носа, рта и ушей.

— Что вы делаете! — закричала потрясённая Эмили. Впервые она соприкоснулась с силой первобытного закона. Жизнь внезапно повернулась к ней жестокой стороной, о существовании которой она совершенно не подозревала. Бородач снова встряхнул рукой и повернулся к девушке. Затем он быстро, словно ураган, приблизился к ней, сгрёб в охапку, забросил на коня. Всё завертелось, и в зелёных глазах Эмили потемнело.

Когда она пришла в сознание, то обнаружила себя на грубо сколоченной кровати, среди множества мягких пахучих шкур. Помещение было сумрачным, и только в двух шагах от неё плохонькая лампа освещала стол, за которым громко чавкал бородатый человек. Увидев, что девушка очнулась, он задул фитиль. По звуку тяжёлых шагов Эмили поняла, что мужчина направился к ней. Не проронив ни слова, он грубо втиснулся девушке между ног и, когда она попыталась оказать ему сопротивление, сильно ударил её кулаком в приоткрытый рот. Разбитые губы оплыли горячей кровью и мгновенно вспухли. Удар в лицо был для неё откровением. Эмили затаилась и сразу же сдалась.

— Меня зовут Нэшм, — проглатывая почти все буквы, проурчал бородач утром и скрылся за кособокой дверью, прихватив с собой длинное ружьё.

Весь день Эмили провела на лежанке, свернувшись калачиком и укрывшись мягкими шкурами, источавшими сильный запах. Вечером бородач Нэшм снова пришёл к ней. Он погладил девушку по щеке жёсткой ладонью, и она невольно отпрянула от прикосновения, но всё же не запротестовала. Она хорошо помнила тяжёлый и злой кулак дикого мужчины. Он стащил с себя вонючую одежду и предстал перед девушкой во всей мускулистой красе волосатого тела, исполосованного на плечах и груди глубокими шрамами. Его могучий мужской орган, явно не знакомый с правилами гигиены, уже налился животным нетерпением.

— Пожрать-то не додумалась? Дура девчонка, — прогнусавил Нэшм сквозь бороду, но не предложил ничего из еды, а привалился к Эмили и властно раздвинул её ноги. Затолкнув два пальца в нежную мякоть, он уткнулся слюнявым ртом в ухо девушке. — Дура… зато теперь не нужно лошадь драть…

Нет, не о таком уединении мечтала Эмили, убегая из города, не о такой любви…

На рассвете что-то громыхнуло снаружи, и Нэшм со звериным рыком вывалился из кровати, больно придавив девушке руку. Не одеваясь, он схватил ружьё и бросился к двери, которую вечером забыл запереть на засов. Его голое волосатое тело прижалось к дверному косяку, и Эмили увидела, как бородач весь напружинился. Всё в его позе говорило о присутствии страшной угрозы.

Дверь распахнулась под мощным ударом, и на пороге появился человек, прикрытый лишь длинной набедренной повязкой. Он не успел сделать ни шагу, как ружьё в руках Нэшма громыхнуло и помещение наполнилось едким дымом. Человек в дверном проёме отпрянул и схватился за бок. В ту же секунду другая фигура вынырнула из-за раненого и вцепилась в ружьё бородача. Длинные косы и белое перо в волосах сказали Эмили, что появившиеся люди были индейцами. Нэшм рванул оружие на себя, но противник не ослабил хватки и резким движением выволок бородача наружу. Что-то мелькнуло в руке нападающего, и плечо Нэшма окрасилось кровью.

Эмили затаила дыхание и следила за дикой схваткой, боясь пропустить малейшее движение, словно от её внимания что-то зависело. Чуть поодаль Эмили увидела ещё несколько индейцев. Они спокойно смотрели на дерущихся и не предпринимали попыток помочь соплеменнику. Один из них приблизился к распахнутой двери и склонился над лежащей фигурой, в которую Нэшм выстрелил несколько секунд назад.

В это мгновение бородач кинулся на врага. Его ярость не была слепой. Дважды он бросался на индейца, но не сумел ухватиться за него. На третий раз Нэшм потерял устойчивость, покачнулся, отпрыгивая, и упал на бок. Из его стиснутых губ вырвалось невнятное ругательство. Наблюдавшие, точно по команде, шагнули вперёд и образовали полукруг. Упав, бородач выпустил ружьё, но индеец не кинулся за брошенным оружием. Рука с ножом сделала короткий выпад и ударила белого человека под рёбра.

Бородач зарычал, но продолжал, несмотря на боль и уже очевидный исход схватки, бороться. Он видел перед собой горевшие глаза. Он слышал зловещий звук расползающейся кожи и льющейся крови. Надежды не оставалось. Он заставил себя сжаться в комок и бросился под ноги противнику, чтобы свалить его и вцепиться зубами ему в горло. Но индеец легко перепрыгнул через окровавленное тело и ловко вонзил лезвие под густую бороду Нэшма. Коротким движением он перерезал поверженному врагу горло и отступил на шаг.

Эмили находилась в оцепенении, не в силах пошевелить даже пальцем. Когда индейцы бесшумно шагнули в дверь, держа наготове дубинки, Эмили осталась сидеть в той же позе, предоставив им возможность разглядывать её обнажённое тело. Дикари сбились перед ней в кучу и долго стояли, ничего не предпринимая и не говоря. Казалось, их охватили чувства не менее сильные и необъяснимые, чем белую девушку. Двое из них были вымазаны с головы до ног чёрной краской. Индеец, убивший Нэшма, был раскрашен белыми полосками на лице. Остальные четверо казались выкупанными в масле — так блестела их кожа.

После продолжительного молчания раненный пулей шагнул вперёд. Его живот и ноги были залиты кровью. Дикарь протянул руку и поднял, словно зачерпнув ладонью воды, рассыпанные по плечам золотистые волосы Эмили. Его запачканные пальцы ощупали тяжёлую прядь, и мужчина что-то сказал. Остальные дружно согласились с ним. Эмили громко сглотнула слюну. Осматривавший её дикарь потрогал её груди и живот, затем помусолил двумя пальцами волосы между ног, словно ожидая чего-то особенного, и осторожно, почти нежно, ощупал её влагалище и понюхал свои пальцы.

Эмили зажмурилась, уверенная в том, что индейцы собирались изнасиловать её. Но они отступили и стали обсуждать что-то, изредка бросая на неё взгляды, полные любопытства. Лишь гораздо позже она узнала, что они впервые увидели белую женщину, что их поразил цвет её волос и глаз. Они даже подумали, что она могла быть не человеческим существом, а Духом. Убедившись, что перед ними настоящая женщина, они стали гадать, как с ней поступить.

— Я думаю, что она ничем не отличается от наших женщин и мы можем забрать её с собой, — высказался Волчья Рубаха. Волосы на его голове были туго стянуты в косы за ушами, а над лбом стояли дыбом, густо смазанные салом. — Мы без колебаний увозим женщин Плоских Голов и женщин Народа-С-Нижнего-Течения. Эта такая же женщина.

— Она отличается цветом волос, — возразил Короткий Хвост. — Мы не знаем, что означает такой цвет. Он может быть добрым знаком, но может предвещать беду. Кто знает, не таится ли в её теле страшный недуг, сделавший её волосы похожими на выцветшую в жаркое лето траву?

— Я потрогал её, — заговорил Горный Ворон, — и я не боюсь её. Если она наш враг, то я уже покорил её, так как совершил подвиг, прикоснувшись к ней. Но она не наш враг. Мы не знаем, кто она, но она не отвергла моей руки, когда я проверял у неё между ног. Вы все видели. Она согласилась с моим прикосновением. Мне понравилось, как она приняла мои пальцы. Я возьму её с собой, и она станет моей женой.

— Неужели ты не боишься её волос? Среди нас нет светловолосых. Я не спорю, она красива, но что, если она вдруг начнёт рожать детей с жёлтыми косами, а не с чёрными? На кого тогда станут похожи Черноногие?

— Нет, я не боюсь. Она напоминает мне утреннее солнце, — ответил Горный Ворон. — Я везу её со мной. Но если я в дороге умру от полученной раны, то вы вольны поступить с ней по своему усмотрению. Но я не умру. Я чувствую, как я наполняюсь новой силой, глядя на эту молодую женщину…

Посовещавшись ещё немного, индейцы разбрелись по избе, копаясь в вещах Нэшма. Горный Ворон накинул на Эмили ярко-красное одеяло и вывел её за руку из дома. Вскоре весь отряд, а их оказалось человек двадцать, взобрался на коней и отправился в путь.

Дом Нэшма стоял гораздо восточнее тех мест, где обитали Черноногие, и индейцам предстояло проделать далёкий путь. Сейчас они молча двигались на запад. Там, у подножия Скалистых Гор, стояла на берегу Медвежьей Реки их деревня.

Спокойно и равнодушно светило солнце. Деревья покачивали кронами и перешёптывались листьями. Ветер умиротворённо переливался с ветви на ветвь и скользил по крутым склонам. Серые камни с мшистой поверхностью внимали бархатистому голосу ветра, но не отвечали ему ни единым звуком. Так прошло пять долгих дней, похожих друг на друга.

На привалах дикари давали Эмили сушёного мяса, но особого внимания ей не уделяли. Никто из них ни разу не обратился к ней ни с единым словом, не проявил грубости, но сам вид длинноволосых туземцев, лоснившихся медвежьим жиром, вызывал в девушке инстинктивный страх.

Вечерами индейцы собирались вокруг тускло мерцавших углей костра и подолгу беседовали о чём-то. А однажды Эмили увидела, как один из них извлёк из продолговатой кожаной сумки, густо обрамлённой бахромой, длинную трубку, и дикари стали курить её, передавая друг другу влево по кругу. Девушку поразило, как сильно изменились их лица во время курения. Казалось, их осветило изнутри неведомое таинственное сияние. Индейцы произносили иногда какие-то фразы, но она не понимала их смысла.

— О, священный дым, исходящий из трубки. Поднимись к Добрым Духам и испроси у них для нас Священную Силу, которая помогла бы нам удержаться на пути добрых дел. О, священная трубка, помоги нам получить Силу, которую получали до нас многие добрые люди. О, священная трубка, многие люди курили тебя, и ты ограждала их от ошибок. Озари нашу тропу… Принеси нам голос Невидимого… Научи…

Жаль, что Эмили не понимала слов дикарей. Думаю, что её отношение к ним сразу стало бы другим, да и судьба могла бы сложиться иначе.

На исходе пятого дня из густых зарослей орешника внезапно вылетели, жутко крича, всадники в пышных головных уборах.

— Отрезатели Голов! — воскликнул Короткий Хвост.

Нападавших насчитывалось не меньше, чем воинов в отряде Горного Ворона, но Черноногие сумели не растеряться и дали им жестокий отпор. Даже ослабший от тяжёлой раны Горный Ворон не отставал от разъярившихся соплеменников. Он ворвался в самую гущу врагов, и ничто не могло его остановить. Первый же подскакавший к нему противник свалился на землю с рассечённой гортанью. Когда же кто-то из нападавших подлетел к белой как мел Эмили и замахнулся тяжёлой дубиной с привязанным к концу камнем, Горный Ворон молниеносно перерубил ему шею топором, залив девушку фонтаном крови. Он рвал Отрезателей Голов на части, вгрызаясь иногда в них зубами, не останавливаясь ни на мгновение и не обращая внимания на стрелы, которыми его осыпали.

Схватка прекратилась с той же непостижимой быстротой, как и началась. Нападавшие скрылись, оставив после себя пять неподвижных сородичей с глубокими рваными дырками в телах. Крики стихли. Повсюду на земле виднелись следы отчаянной борьбы. Черноногие огляделись и с торжеством убедились, что никто из них не погиб, хотя добрая половина отряда истекала кровью.

Один из Черноногих наклонился над ближайшим трупом и топором отсёк у него пальцы на руке. Эмили успела разглядеть раздробленные белые кости, и в ту же секунду окружающий мир свернулся в чёрную точку… Она отпустила поводья и рухнула на землю, выскользнув из укрывавшего её красного одеяла. Индейцы не сразу обратили на неё внимание, занятые осмотром собственных ран. Некоторые из них спрыгнули с коней, чтобы срезать с затылков поверженных врагов кожу с длинными чёрными волосами и забрать в качестве трофеев красивые орлиные перья. Когда же Волчья Рубаха указал на лежавшую Эмили, Горный Ворон сразу подбежал к ней, хромая от застрявшей в бедре стрелы.

— Не печалься, если она погибла, — засмеялся Волчья Рубаха, — ведь мы хорошо подрались и одержали превосходную победу!

— Да, у нас замечательные трофеи! — поддержал его Короткий Хвост.

— Я взял красивый щит, — крикнул Падающий Медведь, — жаль, что он лишён нужной силы, он не сумел защитить своего владельца! Но он будет украшать мой дом!

— Она жива, — оборвал своих друзей Горный Ворон, увидев, как дрогнули бледные веки Эмили, — но она совсем ослабла.

— Посмотри лучше на свою ногу и избавься от стрелы, брат. Волосатый Человек пробил тебе бок насквозь. Теперь Отрезатели Голов попали в тебя стрелой. Это не к добру. Похоже, сила твоих тайных помощников ослабевает.

— Не говори так, — оскалился Горный Ворон и мощным рывком выдернул стрелу из бедра. — Нам придётся задержаться здесь.

— Зачем? Здесь чужая земля. Здесь опасно оставаться.

— У нас много людей пострадало. Нужен отдых. Да и желтоволосая женщина ослабла, она не сможет ехать дальше…

Отряд перебрался к ближайшему ручью, где индейцы под прикрытием высоких скалистых берегов соорудили шалаши. Ночью взошла луна, и свет её был на редкость ярким, освещая землю так, словно не ночь стояла, а мутный день. В странном молочном воздухе Горный Ворон разглядел таинственные тени, вызвавшие в нём внезапную тоску и тревогу. Мрачный сосновый лес хмурился на противоположном берегу реки. Издалека донёсся заунывный вой нескольких волков. Звери набрели на трупы Отрезателей Голов и зазывали собратьев на пиршество.

Два дня простояли Черноногие на берегу ручья, затем соорудили волокуши для двух сильно пострадавших воинов и для Эмили и снова отправились в путь.

Мужская фигура осторожно вышла из-за смолистых сосновых стволов и протянула руки в сторону, где должно было подняться солнце.

— Я жду тебя, Отец нашего тепла, — произнёс индеец без всякой торжественности.

Много лет назад, когда он вернулся из похода, не приведя ни одной вражеской лошади, ему дали кличку Безлошадный. С тех пор прошло много лет, он превратился в опытного бойца, не раз приводил целые табуны, совершал множество подвигов на военной тропе, но все продолжали называть его Безлошадным, потому что он настаивал на этом.

— Зачем тебе имя, которое не говорит о тебе ничего? — спрашивали друзья.

— Оно говорит о моём прошлом. Оно говорит о том, кем я был. Я пришёл в этот мир без лошадей и другого добра. Таким я и остаюсь сегодня.

— Но ты богат. У тебя хороший табун. Ты живёшь в красивой палатке. Ты пользуешься уважением своего народа.

— Всё это останется здесь, когда я уйду в Мир Теней. Я уйду таким, каков я есть. Без лошадей, жён, оружия…

Он был прямым потомком Старого Волка, который лет сто назад возглавил одну из родовых групп. С тех пор их общину все называли Старым Волком.

Сейчас он ехал навстречу отряду Горного Ворона, чтобы сообщить о несчастье, обрушившемся на клан Старого Волка. Два дня назад на деревню напали индейцы племени Кри. Так как треть мужчин была в походе и на охоте, нападавшим без труда удалось угнать огромный табун Черноногих, убить пятерых воинов и похитить десять женщин. Едва закончился бой, Безлошадный помчался в ту сторону, куда уехал Горный Ворон со своими воинами. На груди и бедре дикаря запеклась кровь. Он спешил, но сейчас что-то заставило его задержаться.

Скала, где стоял Безлошадный, мелко потрескалась по всей поверхности и была сплошь покрыта белыми пупырышками. Она оборвалась у самых ног индейца. Дальше начиналось пространство. Бесконечное. Стремительное до головокружения. Ослепительное. Пронизанное сияющими лучами утреннего солнца.

Безлошадный невольно отступил на шаг от пропасти, услышав странный звук, закачавшийся в голове, волнами ударивший в уши и рассыпавшийся искрящимися частицами по всему существу. Яркий звук. Звук без звука. Звук, осязаемый кожей.

Индеец подождал, привыкая, и сел у самого края скалы. Тяжёлая рубаха из телячьей кожи опустилась складками у его скрещённых ног. Фигура Безлошадного застыла. Яркий гребень из крашеного конского волоса едва покачивался на голове Безлошадного, подобно сказочному цветку.

На несколько мгновений индеец закрыл глаза, затем вновь поднял веки, чтобы растворить взор в глубине плывущего пространства. Всплеснувшийся в эту минуту ветер плавно поднял длинные чёрные волосы Безлошадного и подвесил их в воздухе, придав им облик водорослей в качающихся волнах. Безлошадный глубоко вздохнул. Он не мог понять, что привело его на ту скалу. Какое-то смутное беспокойство, тревога.

Он выпустил воздух, следя за тем, как он скользит по полости рта. Дыхание — это маленький ветер. Нужно поймать этот ветер и погрузиться в него, тогда ветер отнёс бы на своих крыльях туда, где лежит ответ на вопрос, где можно увидеть причину тревоги Безлошадного.

Он закрыл глаза. Увидеть. Увидеть. Глаза не должны мешать смотреть. Увидеть. Понять. Он снова медленно втянул воздух. На мгновение он ощутил связь этой жизненной струи с пространством, которое охватывало его. Пространство. Оно раскинулось вокруг. А он — в нём. Глоток воздуха, который он сделал, это не глоток, не кусочек воздуха, а сплошной поток из бесконечного, его невозможно ограничить вдохом, он постоянен и непрекращаем. Не воздух в человеке, а человек в воздухе. Как чашка в море — она наполнена водой, но сама находится в той же воде.

Индеец выпустил воздух, выпустил медленно, незаметно для себя, и так же медленно вдохнул его, затем ещё раз и ещё. Движения лёгких становились эластичнее, всё больше сливались с колебаниями всего существа, с колебаниями пространства. Тело словно растворялось в вибрациях воздуха.

Он приоткрыл глаза и увидел свои руки. Тёмная кожа различалась невероятно отчётливо. Казалось, что каждая пора разрасталась, достигая размеров человека, затем становилась ещё больше. Через мгновение Безлошадный вдруг ясно понял, что проник внутрь самого себя, и увидел, что он вовсе не знакомый себе человек из племени Черноногих по кличке Безлошадный, а он — воздух. Он — воздух, он — ветер. Он мог быть повсюду и везде.

Краски сменяли друг друга, перерождаясь из формы в форму, открывая всё новые и новые каналы. Плавно протекали тени, очерчивая круглые стенки бесконечных тоннелей материи. Они наплывали, становились видимыми волокна, из которых они состоят. Волокна разрастались сплошной стеной живых стеблей, проявлялись их поры, убегающие спиралевидными проходами в мерцающие дали. Струясь по ним, Безлошадный вдруг попал в тёплый свет, который ослепил всё вокруг и растворил все возможные формы и контуры.

Казалось, всё движение прекратилось, так как нельзя было определить, оставалось ли что-либо, относительно чего двигаться. Он был нигде. Он завис в чём-то несуществующем. Но всё-таки в чём-то. Как только пропало ощущение движения, стали проявляться далёкие слабые тени. У них не было ни верха, ни низа. Они лишь едва наметились и неторопливо приближались. Приближались, значит, двигались. Или он сам двигался. Или всё двигалось.

Наконец Безлошадный различил какие-то знакомые черты.

Едва он осознал это, картина стала отчетлива и понятна. Он завис перед самим собой, сидевшим на скале.

Появление самого себя оказалось столь внезапным, что индеец растерялся. Ему захотелось потрепать сидящего Безлошадного по плечу, чтобы тот раскрыл глаза и увидел его — себя. Позади него стало подниматься золотое сияние. Оно выглядело большим, почти беспредельным, но при этом ясно угадывалось, что у него были конкретные формы и размеры. Выкатившись из-за плеча Безлошадного, сияние приняло человеческие очертания и сделалось женщиной. Волосы её были необычного жёлтого цвета и рассыпались по ветру, попадая в глаза шагавшим вокруг неё индейцам. Женщина была обнажена, и Безлошадный хорошо разглядел все детали её красивого тела.

— Эта жёлтая пыль засорит глаза многим достойным воинам, — услышал Безлошадный громкий голос, раскатившийся под густыми облаками.

Внезапно один из индейцев схватил тяжёлый топор и, сильно замахнувшись, опустил его на голову другого мужчины. Ещё чья-то мускулистая тень взвилась на коне поверх дерущихся и пустила несколько стрел. Золотоволосая женщина бросилась бежать, и волосы её оставляли в воздухе не то дым, не то пыль жёлтого цвета, а мужчины топтались на месте, подобно слепым, хватаясь за глаза, за грудь, за длинные, торчащие, как палки, половые члены…

Безлошадный вздрогнул и открыл глаза. Солнце выхватило далеко внизу вершины гор, окрасив их нежными тонами. Бездна под его скалой наполнялась рельефными формами.

Слева от индейца вниз по стволу дерева прытко сбежала белка и остановилась, глядя чёрными бусинками своих глаз на человека.

— Тебе пора ехать, — услышал Безлошадный её голос и поднялся на ноги.

Через несколько минут он остановился на тропе, различив впереди топот конских копыт. В его сторону молча ехал отряд человек в двадцать. Это мог быть Горный Ворон. Доносился и звук жердей, волочившихся по земле. Это означало, что в отряде имелись тяжело раненые. Вскоре он увидел первого всадника и узнал в нём Короткого Хвоста. Следом появились другие.

— Откуда ты здесь? — удивился Короткий Хвост, увидев его перед собой.

— Помните орла, кружившего над деревней в день вашего выступления? То был не добрый знак, но предупреждение, что вам следовало оставаться в стойбище и зорко следить, как это делал орёл.

— Что случилось? — не стерпел Горный Ворон, тяжело глядя из-под опущенной головы. Его рана оказалась тяжела.

— Две луны назад Кри напали на нашу деревню, — ответил ему Безлошадный. — Они угнали много наших лошадей и забрали десять женщин. Среди них есть и твоя жена.

— Что? Они взяли в плен Неподвижную Воду? — Горный Ворон выпрямился, на его лице появилась гримаса боли. Он прижал ладонь к боку, на котором виднелась привязанная мягкая оленья кожа с торчащими из-под неё листьями.

И тут Безлошадный вздрогнул. Позади въезжавших на косогор всадников появилась женская фигура, освещённая сзади солнечными лучами. Именно такой светящийся силуэт предстал перед Безлошадным в его видении.

— Откуда у вас она, братья? — спросил он, кивнув на всадницу.

— Горный Ворон забрал её из деревянного жилища сумасшедшего человека, — ответил Волчья Рубаха. — Из-за неё мы задержались в пути. Она два дня лежала и лишь сегодня села верхом.

— Два дня! — воскликнул Безлошадный. — Она задержала вас на два дня! Как раз, чтобы враги успели совершить своё подлое нападение!

— Надо было оставить её вместе с мёртвыми Отрезателями Голов или убить вместе с Волосатым Человеком, — подъехал Короткий Хвост, — но Горный Ворон первый дотронулся до неё, теперь она его пленница.

Безлошадный подъехал к девушке и заглянул ей в лицо. Оно выглядело измученным, зелёные глаза почти не отвечали на чужой взгляд. И Безлошадный понял, что никогда прежде ему не встречалось столь прекрасное лицо. Он отвернулся.

Да, молодая жёлтоволосая женщина была опасна. Её образ ударял в сердце с быстротой молнии и поражал наверняка.

— У меня было видение. Там была эта женщина, и она несла дурную силу с собой, — проговорил Безлошадный.

— Её надо убить, но мы не убиваем пленных…

— Никто не посмеет поднять на неё руку, — твёрдо сказал Горный Ворон. — А сейчас не будем терять больше времени, нам нужно спешить.

Сквозь листву поредевшего леса проявились очертания больших индейских палаток. На кожаных покрытиях различились чёрные, красные и жёлтые примитивные рисунки. До ушей донеслись звуки собачьей драки, гортанные выкрики мужчин и пронзительные голоса ругавшихся женщин. Перед Эмили развернулась во всей своей дикой пестроте панорама индейской деревни. В ноздри ударила смесь тысячи запахов первобытной жизни.

Эмили вновь обнаружила в себе признаки страха, но в большей степени она всё же испытала облегчение, увидев стойбище — оно говорило о том, что дикари занимались не только войной, но и просто жили, как все люди, смеялись, плакали, рожали детей.

Отряд въехал в деревню без песен, хотя воины и держали в руках копья с привязанными к ним скальпами врагов, отрубленными ступнями ног и кистями рук. Навстречу высыпали все жители.

Горный Ворон соскользнул с коня и что-то сказал седовласой старухе, показывая головой на Эмили. Это была его мать по имени Женщина-Дерево.

— Я привёз новую жену, — устало произнёс он. — Мы дали ей имя — Жёлтая Пыль. А теперь помоги мне. Я хочу спать. Ты мне позже расскажешь о Неподвижной Воде… Я должен отдохнуть… Нам скоро идти в поход против Кри. У меня болит тело. Кусок железа застрял во мне…

Вечером Горный Ворон, сидя перед костром в палатке, внезапно застонал и упал на спину, нелепо вывернув ноги. Несколько минут он не дышал, затем вздрогнул, его мелко затрясло. Эмили отползла в глубину жилища и сжалась в комок. Некоторое время седовласая индеанка хлопотала над телом сына, затем отступила и немного посидела неподвижно, сосредоточенно обдумывая что-то. Вдруг она резко поднялась и шагнула к Эмили. Схватив девушку за руку, она почти волоком подтащила её к Горному Ворону и принялась что-то втолковывать Эмили.

— Я ничего не понимаю, — зарыдала несчастная девушка и в ту же секунду получила звонкую оплеуху от Женщины-Дерева. Вспомнив, что окружавший её мир весь держался на беспощадных ударах и жестоких убийствах, Эмили заставила себя замолчать и прикусила губу.

Женщина-Дерево продолжала что-то беспрестанно говорить ей в лицо, обдавая её незнакомым густым запахом, затем резко сдёрнула с разметавшегося сына набедренную повязку и силой заставила Эмили взять в руку вялую мужскую плоть. Девушка ощутила в ладони мягкую и потную массу, но не могла взять в толк, что от неё требовалось. Старуха снова ударила её по голове и жестом показала, что нужно пробудить желание в теле мужчины. Эмили медленно зашевелила рукой, продолжая оставаться в глубоком испуге и полном недоумении.

«Что за мерзость? Зачем надо заниматься этим полумёртвым дикарём? И разве я стану ублажать грязного туземца? Ни за что!.. Да и нет у него сил никаких… Как всё гадко и страшно. А эта старая ведьма — сущий дьявол…» — мысли в голове Эмили метались.

Старуха отодвинулась в сторону и протяжно запела. Через некоторое время девушка почувствовала, как взятое в ладонь рыхлое мясо напряглось и стало приобретать форму, вытягиваться. Вытаращив глаза, Эмили обернулась на старуху. Та поняла, в чём дело, распахнула на Эмили одеяло и, подтолкнув, заставила её взобраться на сына, подгоняя громкими и нетерпеливыми восклицаниями.

— Нет! я не буду! — закричала Эмили.

Старая женщина опять стукнула кулаком её по голове.

— Всё равно не буду! — вновь выкрикнула девушка. — Вы все омерзительны мне!

Она противилась всем существом, однако увидев появившийся в руке старухи нож, задрожала и подчинилась. Страх имеет свойство делать людей покорными.

Ощутив горячее прикосновение набухшего мужского органа к своему телу, Эмили вздрогнула. Она совершенно не готова была к соитию, да и всё происходившее напоминало кошмар, но таившаяся в ней бурная женская стихия отозвалась на прикосновение мужчины почти сразу.

«Но ведь я не желаю этого!» — поразилась Эмили, не желая верить в то, что её тело согласилось принять в себя дикаря.

Ею овладело неведомое доселе возбуждение, причиной которого было сильное нервное напряжение. Она расслабила мышцы ног и всей массой опустилась на стоявший под ней сеятель жизни. Она с наслаждением потянула ноздрями, но тут же боязливо оглянулась на старуху, со страхом думая, что могла сделать что-то не то. К своему изумлению она увидела, что морщинистое лицо Женщины-Дерева улыбалось, по щекам струились слёзы.

Бедная девушка, измученная захватившими её событиями, не могла прийти в себя, и внезапный акт совокупления сбросил с неё непомерную тяжесть стремительных и жутких перемен в жизни. Она не знала, зачем старуха потребовала от неё таких действий, да и не желала знать ничего в ту минуту. Ей хотелось исчезнуть, и она закрыла глаза…

Тем временем старуха бегала по лагерю, крича хрипло, что к ней в палатку должны были срочно прийти семь замужних женщин, которые никогда ещё не рожали, и их мужья. Вскоре все они собрались в палатке Горного Ворона, и Эмили вновь забилась в самую даль, кутаясь в одеяло. Между ног у неё горело, всё существо настоятельно требовало продолжения, но сердце сжималось от ужаса перед неизвестным. Вернувшаяся Женщина-Дерево покопалась в большой кожаной сумке с яркими ступенчатыми узорами и извлекла из неё тёмно-коричневое платье из мягкой кожи. В это платье она велела одеться Эмили.

Через некоторое время появились ещё четыре человека и принесли барабаны. Все пришедшие сели в ряд, повернувшись лицом к северу, женщины устроились позади мужчин. Горный Ворон неподвижно лежал по другую сторону костра.

Была уже ночь, когда индейцы начали петь и стучать в барабаны. Женщина-Дерево потряхивала седой головой и костяной ложкой размешивала что-то в деревянной миске, шевеля руками в ритм барабанам. В какой-то момент она прекратила свои действия, достала из кожаного мешка чучело вороны с привязанными к хвосту четырьмя орлиными перьями и протянула его в сторону Эмили. Девушка неуверенно взяла чучело и стала ждать дальнейших указаний. Спустя минут тридцать старуха показала знаком, что чучело нужно положить на грудь Горному Ворону. Сама она поднялась и начала пританцовывать возле костра, сделавшись благодаря каким-то неуловимым движениям похожей на птицу. Она двигалась, не спуская глаз с поющих людей. На шее у Женщины-Дерева болтался костяной свисток жёлтого цвета, который она периодически брала губами и издавала свист, похожий на крик орла. Из висевшего у неё на поясе мешочка она то и дело зачерпывала сухую жёлтую краску и, поплевав на ладони, размазывала её по своему лицу. Эмили увидела, что на двух пальцах левой руки индеанки отсутствовали крайние фаланги.

Послышался странный хлопок, будто разорвалось что-то натянутое, и Эмили увидела, что рана на боку Горного Ворона вскрылась, оттуда густо потекла кровь и какая-то зелень. Индеец глухо застонал. В жилище сразу сделалось темнее, но отсветы костра стали сочнее. Пространство наполнилось таинственными тенями, беззвучно метавшимися от стены к стене. Происходившее казалось непостижимым, и Эмили смотрела во все глаза. Сила и власть седой индеанки была необыкновенной. Дикари, которых она видела вокруг, безусловно, составляли особую породу людей, совершенно не схожую с французами и англичанами. Они умели разговаривать с огнём при помощи барабанного боя, и Эмили готова была поклясться, что огонь разговаривал с ними.

Женщина-Дерево жестом подозвала к себе Эмили и насыпала ей на руки жёлтый порошок, показывая, что его нужно размочить и выкрасить свой лоб. Эмили, косясь на окровавленного воина, принялась плевать в ладони и усердно натирать разбухшей густой краской свой лоб. Старуха удовлетворённо закивала головой.

Через некоторое время индеанка взяла в руки бубен, вымазанный жёлтым цветом, и принялась сама колотить в него. Остальные индейцы разом прекратили пение.

— Теперь поднимайся, — повернулась она к сыну и стала бить в бубен всё реже, но сильнее.

Горный Ворон сел, не открывая глаз. Его тело покачивалось. Старуха кивнула головой и дала понять Эмили, чтобы та покрыла жёлтой краской его лицо. Девушка покорно выполнила её указание. Внезапно Женщина-Дерево бросилась на сына, пронзительно свистя в костяной свисток, схватила чучело вороны и стала наносить клювом птицы быстрые удары по груди сидевшего индейца[16]. Эмили показалось, что она видела, как клюв чучела протыкал кожу Горного Ворона, но позже не обнаружила там ни единого следа. Мужчина коротко вскрикнул, но остался в сидячем положении. Тогда старуха проворно схватила свою деревянную миску с водой и бросила туда щепоть порошка жёлтой краски. Эту странную смесь она поднесла ко рту сына, и он послушно выпил всё до дна, так и не открыв глаз.

Затем Женщина-Дерево посыпала порошок на разложенные перед костром куски мяса и сказала:

— Жарьте его и ешьте.

Собравшиеся принялись за дело в полном молчании. Эмили не знала, как полагалось поступить ей, но старуха сама впихнула мясо ей в руки.

Горный Ворон глубоко вздохнул и повернулся на бок. Старая индеанка улыбнулась и вдруг нежно потрепала Эмили по плечу. Внезапно напряжение ушло, и девушка громко разрыдалась. Все гости дружелюбно засмеялись и заговорили наперебой…

Горный Ворон поднялся ближе к полудню и с удивлением посмотрел на лежавшую возле него Эмили. Она продолжала крепко спать.

— Не удивляйся, мой сын, — ухмыльнулась Женщина-Дерево, — это твоя настоящая жена. Мне пришлось сделать так, чтобы ты вошёл в неё.

— Как это могло быть? Мне привиделось, что я умер. Меня окружала целая толпа призраков, они вертелись надо мной на танцующих лошадях, затем превратились в жёлтых птиц и улетели.

— Да, ты покинул этот мир, но я вернула тебя. Для этого мне была нужна твоя жена, чтобы помочь мне…

— Когда это было?

— Два дня назад.

— Наши воины уже отправились против Кри?

— Нет, старики говорят, что сейчас нельзя. Пусть сменится Луна, сейчас она полна, она безумствует. Пусть закроет свой белый глаз, тогда вожди проведут Церемонию Обновления. Да и ты окрепнешь к тому времени…

Минул ещё день, и Горный Ворон поднялся на ноги, будто его бок вовсе не был разорван куском свинца. Той же ночью он привлёк к себе Эмили и со всей силой окрепшего организма вторгся в её податливую плоть.

В моей памяти стоит ясная картина стойбища Черноногих, когда Горный Ворон вышел из палатки, наряженный в боевую рубаху, разрисованную магическими символами. На его голове красовался убор с рогами бизона. На круп и на грудь коня он нанёс пять жёлтых отпечатков своей правой ладони, чтобы противник издали увидел, сколько врагов сразил Горный Ворон в рукопашной схватке. Также на груди коня виднелся красный кружок — место куда однажды животное было ранено в бою.

— Хороший день для похода! — воскликнул индеец, подняв к небу руки, и вспрыгнул на своего скакуна. — Помните, братья, что мы с вами отправляемся не за лошадьми проклятых Кри, а чтобы испить их кровь, чтобы отомстить за наших погибших друзей и родных и чтобы возвратить к родному очагу наших сестёр и жён!

Старый Медвежья Голова ходил по лагерю с погремушкой в руках и возвещал о выступлении военного отряда. Он перечислял участников похода по именам и просил всех соплеменников молиться за воинов.

Вскоре отряд стремительно умчался, оставив после себя клубящуюся в утреннем солнце пыль.

К немалому своему удивлению, Эмили Жёлтая Пыль обнаружила, что жизнь в индейской общине вызывала в ней, несмотря на множество неудобств, тёплые чувства. Было в этой жизни что-то по-настоящему родное и зовущее. Девушка не понимала чужого языка, не принимала участия в буйных танцах, не присоединялась к пронзительному пению, но везде присутствовала. Она не ощущала себя посторонней.

Когда у неё началось месячное кровотечение, Женщина-Дерево поспешила отвести её в какую-то палатку, стоявшую в стороне от общего скопления жилищ, и дала понять, что покидать ту палатку ей не разрешалось. Внутри находились ещё две женщины в таком же состоянии и совсем дряхлая старуха, ухаживавшая за ними. Ближе к вечеру с Эмили сняли платье и, подпалив какую-то сплетённую в косичку траву, стали окуривать ароматным дымом. Особое внимание индеанки уделяли её детородному месту, омывая его дымом и ключевой водой по несколько раз в день. Через неделю Жёлтую Пыль заставили хорошенько пропариться в полукруглой палатке, и Женщина-Дерево отвела её обратно в свой дом.

Возвращаясь в палатку Женщины-Дерева, Эмили увидела привязанного возле входа коня. По всей деревне звенели радостные голоса, и она поняла, что отряд Горного Ворона только что возвратился. Воины отсутствовали почти две недели. Войдя внутрь, она остановилась. Возбуждённо тараторя, к ней шагнула Женщина-Дерево. За её спиной виднелись Горный Ворон и стройная фигура незнакомой индеанки.

Жёлтая Пыль не знала, что за причина увела мужа в поход, не предполагала она и существования какой-то другой жены. Она решила, что появившаяся молодая индеанка была либо пленницей, либо гостьей. Однако ночью она увидела, как женщина, ничуть не смущаясь её присутствия, прижалась к Горному Ворону и быстрыми движениями привела его в возбуждённое состояние, после чего встала на четвереньки и ввела мужчину в себя. Эмили наблюдала за ними затаив дыхание. Напрягая зрение, она вглядывалась в то место, где мускулистые мужские бёдра шлёпались о круглые женские ягодицы и то и дело в красном свете углей вырисовывался могучий скользкий орган, с которым она была уже хорошо знакома… Удовлетворив жену, мужчина оскалился и откинулся на спину, но тут же почувствовал на себе нежную руку подкравшейся Эмили. Теперь настал черёд молодой индеанки следить за яростным и шумным спариванием… А Женщина-Дерево спокойно сопела, завалившись в самую глубину жилища и зарывшись в мягкие звериные шкуры.

Индейский лагерь околдовал Эмили невидимой тайной силой, внушив спокойствие, убедив в надёжности. Хотя какое там спокойствие! Как-то раз обезумевшая лошадь наскочила на соседнюю палатку и без труда опрокинула её, переломав длинные шесты. Под громкие возгласы хозяев индейцы утыкали сумасшедшее животное стрелами. Буквально на следующее утро на краю стойбища послышались пронзительные крики, и через несколько минут мужчины приволокли ещё дрыгающееся тело только что убитого вражеского лазутчика. Женщины немедленно бросились колотить мертвеца палками по голове и гениталиям. Через несколько дней на деревню обрушился шквальный ветер, а следом пришёл проливной дождь, не прекращавшийся двое суток… Какая там надёжность!

И всё же Эмили чувствовала себя почти счастливой и не в силах была объяснить это. Пожалуй, единственным настоящим неудобством было тяжёлое кожаное платье. Зато не требовалось никакого нижнего белья и корсетов. Возможно, неосознанное стремление к освобождению от городской чопорности и строгого надзора вечно раздражённой матери нашло своё воплощение в обществе дикарей…

Самым же главным было то, что каждый вечер она без стеснения раздвигала ноги и впускала в себя крепкое мужское тело, орошавшее её горячим семенем. Зов плоти был силён и пронизывал её насквозь. Он звучал сквозь глубину времён, пробивался через поколения гладко выбритых и напудренных предков, отдавался эхом в пении птиц, храпе лошадей, призывных голосах оленей. В Горном Вороне Эмили открыла дикую природу, от которой была отрезана в родительском доме и по которой, как оказалось, тосковали её тело и душа.

Но, самозабвенно отдаваясь страсти, Жёлтая Пыль допустила одну существенную ошибку. Она не понимала, что Неподвижная Вода была законной женой Горного Ворона. Мужчина совокуплялся с ними обеими, не таясь, а Эмили Жёлтая Пыль решила, что взгляды дикарей на половые отношения отличались безграничной вольностью. Она не предполагала, что законы племени позволяли сильному воину иметь несколько жён, но ни одна из женщин не могла обзавестись несколькими мужьями. Эмили даже не представляла, что неверную жену муж мог не просто поколотить и выгнать, но и отрезать ей нос, чтобы весь народ знал о её похотливости и несдержанности.

В те годы многие индейцы, выходя в общество, часто пользовались шкурой бизона, набрасывая её на голое тело, или же надевали только длинную рубаху, спускавшуюся до самых колен. Женщины по вечерам, сидя у семейного очага, тоже укрывались только шкурой, чтобы не стеснять себя платьем. Никого это не смущало, потому что так было удобно. Но никогда женщина не позволяла себе обнажить своё тело перед посторонним человеком. Нравственность ставилась высоко. Этого белая девушка по прозвищу Жёлтая Пыль не поняла. Она с удовольствием смотрела на мужчин, любуясь их мускулистыми фигурами. Особенно привлекали её те, что были прикрыты только набедренными повязками. Она откровенно любовалась их крепкими телами.

В последние дни сентября деревня снялась с места и отправилась на зимнюю стоянку.

Как-то утром, когда воздух был ещё совсем серым и пропитан туманом, племя остановилось. Индейцы оживлённо заговорили, жестикулируя и радостно кивая головами.

Вдалеке Эмили увидела живую коричневую ленту, которая пересекала реку и тянулась в сторону хвойных горных склонов. В первые минуты девушка не могла понять, что происходило, но в конце концов разглядела, что это были олени, собравшиеся в великом множестве — тысячи оленей, десятки тысяч. Огромные ветвистые рога, слившиеся в единую массу, делали гигантское стадо похожим на движущийся лес. Никогда прежде Эмили не видела ничего подобного и не могла представить, что животных могло быть так много. Все люди, которых ей пришлось повстречать за семнадцать лет своей жизни, все вместе они не составили бы сотой части этого невероятного стада.

Эмили Жёлтая Пыль была потрясена открывшимся зрелищем. Она решила, что на её глазах происходило настоящее чудо, не догадываясь, что лесные олени дважды в год — весной и осенью — предпринимали далёкие переселения, уходя на сотни километров. Дух единого стада вёл их тогда по одним и тем же тропам, заставлял переплывать реки в одних и тех же местах. Самки с телятами шествовали во главе, могучие самцы замыкали гигантскую колонну, а следом за стадом бежали волки, рыси и росомахи…

У Эмили перехватило дыхание. Но и стоявшие рядом Черноногие были явно взволнованы, хотя для них подобное зрелище не было редкостью. Некоторые из них затянули приветственные песни, где-то в голове отряда застучал бубен. Всякий раз, соприкасаясь с величием живой природы, индейцы выказывали своё уважение и преклонение перед творением Стоящего-Над-Всеми.

А через два дня она увидела большое стадо бизонов. Тёмно-бурая масса лениво текла по живописной долине, не обращая ни малейшего внимания на людей, ехавших по верхним склонам. Индейцы сделали привал, и после небольшого совещания мужчины снова сели на лошадей и поскакали вниз по горной тропе. Прошло не меньше получаса, прежде чем они спустились в долину и помчались к стаду. Женщины, старики и дети спускались по тропе неторопливо, то и дело задерживаясь, чтобы поглядеть на стремительную охоту.

Жёлтая Пыль хорошо видела, что бизоны двигались с изумительной лёгкостью, хотя были существами очень громоздкими. Несмотря на короткие ноги, они мчались так быстро, что охотники на лошадях нагоняли их, напрягая все силы. Над долиной завис гул тысячи копыт, и было похоже на то, что гремел гром. То и дело какая-нибудь фигурка быка спотыкалась и замирала на земле.

Когда женщины спустились в долину, охота была завершена. Множество чёрных туш валялось на пыльной земле. Охотники ездили от бизона к бизону, высматривая свои стрелы, но не слезали с лошадей, дожидаясь прихода женщин. Они выполнили свою работу, теперь дело было за женскими руками. Эмили присоединилась к Неподвижной Воде и Женщине-Дереву, внимательно следя за ними и повторяя их движения. Горный Ворон, откинувшись на спине своего скакуна, любовался своей семьёй. Он был отличным охотником, непревзойдённым воином, прекрасным мужем, добытчиком. Он гордился собой и не скрывал этого.

Яркое осеннее солнце стояло высоко, когда Эмили отправилась на реку, чтобы наполнить водой бизоний пузырь, и сбросила с себя платье, решив наскоро ополоснуться. В ту самую минуту из-за отливающей золотом листвы к месту её купания шагнул Безлошадный. Кутаясь в бизонью шкуру мехом вниз, он смотрел на Жёлтую Пыль неотрывным взглядом и медленно приближался. Она сидела на песке среди мелких камней и плескала на себя холодной водой.

Услышав хруст под чьей-то поступью, девушка резко обернулась. Безлошадный стоял в двух шагах от неё. Его волосы были тщательно расчёсаны, и небольшая прядь, густо смазанная медвежьим жиром, была аккуратно уложена посередине лба. Его глаза словно прилипли к жёлтому пучку волос в самом низу её живота. Эмили не прикрылась, наоборот, она поднялась во весь рост, показывая себя. Зелёные глаза её остановились на лице Безлошадного, и он вздрогнул. Этот зелёный взгляд переворачивал сердце. Опасная женщина. Коварная женщина.

Она протянула руки, откинула край тяжёлой шкуры и дотронулась до живота мужчины. Скользнув ниже, Жёлтая Пыль нащупала горячий пах и погрузила пальцы в густые волосы индейца. Бизонье покрывало тяжело свалилось на землю.

— Наверное, я просто распутная тварь, — улыбнулась Эмили.

Безлошадный с удивлением услышал чужую речь и, не поняв смысла сказанных слов, улыбнулся в ответ.

— Омачк, большой, — засмеялась Жёлтая Пыль, произнося известное ей слово.

— Омачк. — Лицо Безлошадного расплылось от гордости. Белая женщина не без удовольствия отметила величину его органа, и это означало, что Горный Ворон не произвёл на Жёлтую Пыль такого впечатления. Длинные Пальцы, жена Безлошадного, впервые увидев мужа во всей его силе, воскликнула: «Омачк Отао! Большой Горностай». Это стало его внутрисемейным прозвищем. Сейчас он подумал, что кличка не была случайной. Жёлтая Пыль познала не одного мужчину, ей было с чем сравнить.

Он притянул её к себе и повалил на густой бизоний мех. Молодая женщина с готовностью приняла в себя мощного индейца, дрожа от возбуждения и холода…

На следующий день, отправляясь за водой, она увидела Безлошадного и присела на корточки, словно поправляя мокасины. Дикарь сразу заметил её и неторопливо, как будто он маялся от безделья, последовал за ней.

Семь дней они встречались, и всякий раз Безлошадный уводил Жёлтую Пыль подальше от посторонних глаз, а она не могла понять, почему он хотел спрятаться.

Но восьмое свидание было нарушено внезапным вторжением Горного Ворона. Уже после второй встречи Эмили с Безлошадным он заметил на лице жены явные следы возбуждения, но не придал этому значения. Затем он почуял что-то неладное. Его подозрения окрепли, когда он увидел, что вместе с Жёлтой Пылью с реки пришёл Безлошадный. Тогда Горный Ворон решил проследить за женой, что удалось ему без труда.

Он набросился на любовников с криком и яростью раненого зверя. Безлошадный откатился в сторону, уклонившись от удара и побежал к деревне, не желая драться. Рассвирепевший муж принялся наносить жене побои, и Жёлтая Пыль поняла, что такое настоящее избиение. Рука индейца была тяжёлой, и удары сыпались без числа. Сперва её охватило изумление, затем испуг, после чего внезапно отказали ноги. Она рухнула, а Горный Ворон вцепился ей в нос, сдавив его со страшной силой, выхватил из-за пояса широкий нож и стремительно поднёс его к лицу девушки. Она завизжала. Ещё мгновение, и острое лезвие отсекло бы ей нос по самое основание…

Но тут за спиной Горного Ворона шумно раздвинулись листья и послышалось тяжёлое ворчание. Индеец резко обернулся и увидел бежавшего прямо на него громадного медведя с длинной свалявшейся шерстью.

— Омачку кйайо! [17] — выдохнул он и оттолкнул от себя Эмили, у которой всё лицо было запачкано кровью из свёрнутого носа.

Жёлтая Пыль, не разбирая дороги, бросилась в стойбище, истошно крича. Навстречу высыпали фигурки людей, держа копья и луки со стрелами. Размазывая кровь по щекам, она упала в чьи-то руки. Она задыхалась и повторяла одно и то же на французском языке:

— Медведь, медведь! — Затем зажмурила глаза и, собравшись с мыслями, выпалила: — Кйайо!..

Индейцы помчались на выручку Горному Ворону, но опоздали. Воин лежал лицом в воде с вырванными рёбрами и откушенной ногой. Кровь густо расплылась вокруг него и тянулась широкой полоской по песку в ту сторону, куда ушёл медведь, оставив отпечатки своих когтистых лап. Горного Ворона больше не существовало.

Весь день Жёлтая Пыль просидела на окраине деревни, обхватив голову. Ей казалось, что прикосновение стального лезвия до сих пор холодит её лицо. Потрясение было велико. В стойбище слышались воющие женские голоса. Иногда она оборачивалась и сквозь слёзы смотрела на толпу. Множество людей собралось над останками Горного Ворона. Почти каждый приносил что-нибудь в подарок умершему и оставлял принесённое на расстеленной шкуре, куда уложили труп. После долгих церемоний изуродованное тело плотно завернули в шкуру бизона, перетянули кожаными ремнями и отвезли к раскидистому дереву на берегу реки, где поместили на горизонтальных ветвях и только после этого оставили в покое.

Вечером Эмили вошла в палатку и увидела, что Неподвижная Вода и Женщина-Дерево сидели возле затухшего костра с лицами, вымазанными золой. Неподвижная Вода тихонько скулила, её круглое лицо с приятными мягкими чертами было искажено гримасой отчаяния. Старуха-мать тянула какую-то жуткую песню, от звука которой сердце превращалось в кусок льда, и держала в руке обнажённый нож. Эмили невольно вздрогнула, увидев лезвие. Женщина-Дерево внезапно повысила голос, сделав песню пронзительно-пугающей, вскинула нож и с размаху опустила его на свою левую руку, где на двух пальцах уже не хватало по одной фаланге. Теперь она укоротила себе ещё один палец — знак потери очередного сына, теперь последнего. Она не застонала, не щёлкнула зубами, не дёрнулась при ударе лезвия о кость, но продолжала петь, лишь на секунду сбив ритм.

Неподвижная Вода вскочила на ноги, подобрала отрубленный кончик и вдруг бросилась к Эмили. Свалив её на землю, индеанка принялась с силой натирать её лицо золой, пачкая кровью её и без того окровавленные щёки и подбородок.

Первые дни после смерти Горного Ворона люди оставляли перед его жилищем сумки с кусками мяса, а однажды кто-то положил у входа целого оленя. Кормилец погиб, соплеменники заботились о тех, кто остался без защитника.

Через неделю, когда официальный траур закончился, пришёл Безлошадный и долго разговаривал с Женщиной-Деревом, после чего забрал Жёлтую Пыль с собой. На следующий день Волчья Рубаха увёл в свою палатку Неподвижную Воду и Женщину-Дерево.

К середине октября Жёлтая Пыль поняла, что забеременела, но разобраться, кто из индейцев был отцом ребёнка она не могла да и не хотела.

По понятиям Черноногих наступала зима. Я хорошо помню, что в то время Черноногие делили год на лето и зиму, для них не существовало ни весны, ни осени, они знали только тепло и холод. Лето заканчивалось с приходом холодов, когда позади оставалась большая охота на бизонов и было заготовлено мясо на зиму. Зима могла прийти то раньше, то позже, и по этой причине лето было то короче, то длиннее. Как лето, так и зима делились у Черноногих на семь отрезков времени, каждому из которых соответствовало своё особенное состояние природы.

Пришло Время-Облетевших-Деревьев-И-Первой-Бури.

В день, когда налетел первый ураган, в палатку Безлошадного вдруг пришла Женщина-Дерево. Она долго разговаривала с Безлошадным и его женой по имени Длинные Пальцы, после чего они все устроились на тёплых шкурах, и Женщина-Дерево разложила перед собой всяческие травы. Внезапно Безлошадный поднялся и, подойдя к Жёлтой Пыли, что-то обеспокоено спросил, показывая на её живот. Старуха подняла глаза и отрицательно покачала головой. Нет, она не повредит ребёнку. Она пришла для того, чтобы помочь Жёлтой Пыли стать настоящей Черноногой.

Ураган бился о стены палатки всей своей могучей грудью.

Старуха наполнила деревянную миску растолчёнными травами и залила горячей водой.

— Пей, — сказала она Эмили, и девушка послушно влила в себя душистую жидкость. Почти сразу в голове закружилось.

— Я надеялась, что Жёлтая Пыль не покинет меня. Я надеялась пользоваться её силой… Но так уже случилось… Я пришла, чтобы помочь ей понять нас. У неё хорошая голова, хотя на ней растут такие светлые волосы… Она выпила мою траву, и скоро духи помогут ей понять нашу речь. Она будет думать, что спит, но на самом деле это не сон. Я буду рассказывать, а она пусть слушает…

Старуха замолчала на несколько минут, затем глубоко вздохнула и заговорила вновь:

— Было время, когда я помогала молодым людям в любовных делах. В далёком детстве моя бабка отвела меня в горы и показала мне маленький водоём, заросший жёлтыми цветочками с тонкими лепестками. Она научила меня готовить из тех цветов снадобье, чтобы привораживать мужчин. Это трудное дело. Прежде, чем приступить к сбору тех растений, нужно обязательно пройти очищение. Ничего нельзя начинать без Церемонии Очищения, человек должен обновиться. Я высушивала корешок, затем добавляла к нему истолчённых сверчков, кусочек языка медведя, бобра, голубя, колибри, малиновки. Бобр придаёт мудрость очарованию. Кузнечики же, благодаря заложенной в их живой природе трескотне, заманивают потенциальную жертву. Этот порошок хранится в кожаном мешочке… Последнее моё снадобье потеряло свою силу, когда однажды мимо моей палатки прошла похоронная процессия. С тех пор я не занимаюсь приворотными зельями. Не случайно пронесли мертвеца. Не бывает ничего случайного…

Женщина-Дерево говорила, как в забытье. Глаза её закрылись, корпус покачивался.

— Я всегда просила, готовя снадобье: «Дух Земли, ты велик. Солнце согревает тебя и наделяет своей силой. Этот ручеёк поёт тебе хвалебную песню вместе со мной. Я обращаюсь к тебе за помощью. Помоги мне сделать так, чтобы собранные травы и корни не причиняли никому вреда, но лишь укрепляли людей». Я сплетала корни мужского растения с корнями женского, а затем сажала соединённые растения в землю. Через это связывались влюблённые…

— Но разве можно насильно удержать тех, кто хочет расстаться? — удивилась Длинные Пальцы.

— Здесь нет насилия. Я просто помогала. Если Великий Дух не пожелает этого, мужчина и женщина не останутся вместе. Я не совершаю насилия, когда залечиваю чьи-то раны. Не мои усилия заставляют болезнь уйти. Я лишь помогаю, ускоряю процесс, который в действительности зависит только от Великого Духа. Если человеку не суждено оправиться от тяжёлой раны, то никакие травы ему не помогут. Или же он поднимется, но умрёт позже… Так случилось с моим сыном. Я старалась из всех сил, но Горный Ворон всё равно погиб…

— Его убил медведь, — резко сказал Безлошадный.

— Разве в этом дело? — затрясла головой Женщина-Дерево. — Случилось то, чему было суждено случиться… Сейчас я расскажу вам историю про Сильного Воина, который в далёкие времена решил обойти судьбу. Однажды у него умерла жена. Сам он был в военном походе в то время. Вернувшись, он обнаружил, что её уже похоронили. Сильный Воин очень любил свою жену и тосковал без неё. Каждую ночь он поднимался на гору и пел траурную песню. Как-то раз к нему подкрался Призрак и сказал: «Если ты очень хочешь увидеть свою жену, то я могу отвести тебя к ней. За это ты принесёшь немного табаку. Но не бери с собой никакого оружия и ничего, что сделано из металла». Призраки не любят металлических вещей. Это их странная особенность. Сильный Воин отправился домой, отложил нож, снял браслеты, взял маленький мешочек с табаком и вернулся на гору. Там его поджидал Призрак и повёл за собой. Они пересекли множество рек и гор. Они шли только ночью. Наконец, они остановились перед открытым местом, где виднелась большая деревня, повсюду стояли типи. Призрак подвёл Сильного Воина к одной из палаток и велел войти внутрь, где человек увидел другого Призрака. Тот сказал ему: «Ты увидишь свою жену, но не притрагивайся к ней, не целуй её». Выглянув наружу, Сильный Воин заметил свою жену. Она гуляла. Он едва не бросился к ней, но Призрак, сидевший сзади, остановил его. Вскоре наступил день, и всё исчезло. Сильный Воин увидел себя посреди унылого поля. Тут он вспомнил о своём обещании отблагодарить Призрака табаком и протянул перед собой мешочек. Что-то невидимое выхватило подарок из его руки, и через несколько мгновений он увидел перед собой табачное облачко. В повисшем дыме стали проявляться очертания людей и палаток. Накурившись, Призрак заговорил: «Мне жаль тебя. Ты очень грустишь, и я хочу оказать тебе помощь. Я позволю тебе забрать жену домой. Но ты должен помнить о четырёх вещах. Во-первых, не оглядываться назад, уходя отсюда. Во-вторых, не задавать ей никаких вопросов. В-третьих, не дотрагиваться до неё до тех пор, пока вы вместе не пройдёте через четыре парилки. В-четвёртых, никогда не называй её призраком. А теперь я подарю тебе Мохнатую Трубку. Сейчас мы с тобой развернём её, и я покажу тебе, как проводить нужную церемонию». Когда Сильный Воин покинул призрачный лагерь, его жена шагала позади него. Он не оборачивался и не разговаривал с ней. Через некоторое время он соорудил палатку для потения и вместе с женой вошёл внутрь. Тут он увидел, что перед ним не человек, а просто скелет. Но он промолчал. На следующий день он снова организовал парилку, теперь его жена уже имела человеческие очертания, но вся кишела червями. Сильный Воин не проронил ни слова. Когда они парились третий раз, он уже узнал лицо своей жены, но по ней всё ещё ползали черви. Лишь после четвёртого раза, выйдя из палатки, он увидел перед сбой свою прежнюю жену. Церемония Очищения сделала своё дело. Мертвая жена обновилась. Она была живая и смеялась. Они обнялись и сразу стали совокупляться, потому что долго скучали друг без друга. Много лет они жили душа в душу, но как-то раз Сильный Воин готовился к проведению церемонии, в которой участвовала Мохнатая Трубка Призрака, и жена в присутствии многих собравшихся гостей несколько раз опрокинула котёл, где варилось угощение. Муж пришёл в сильное раздражение, так как всегда волновался, касаясь Трубки Призрака, ибо она напоминала ему о том, что когда-то его жена умерла. Он до сих пор пугался, вспоминая о тех днях разлуки. И он всегда боялся сделать что-нибудь неправильно, чтобы не потерять жену вновь. Волнение заставило Сильного Воина потерять самообладание, и он закричал: «Что с тобой происходит? Ничего ты сделать нормально не можешь! Здесь живые люди и настоящие вещи, а ты ведёшь себя, как в мире призраков! Может, ты так и осталась привидением?» Его жена отпрыгнула в глубину палатки и набросила на голову одеяло. «Ты ведёшь себя глупо перед людьми, — сказал ей муж, — собери то, что ты рассыпала». Но женщина не откликалась. Тогда он шагнул к ней и сдёрнул с неё одеяло. Но вместо жены перед ним сидел голый скелет. Произошло то, что на самом деле случилось уже давно. Жена Сильного Воина существовала рядом с ним только в его мыслях, он оживлял её лишь своим воображением, в действительности она оставалась в мире мёртвых.

— Что же случилось потом? — послышался вдруг голос Эмили, и Безлошадный и Длинные Пальцы вздрогнули. Девушка задала свой вопрос на родном языке, но индейцам показалось, что они поняли её, и это означало, что она тоже поняла всё, что рассказывала Женщина-Дерево.

— А что могло случиться потом? Сильный Воин скончался вскоре после этого, потому что он тоже был виновен в случившемся. Он думал только о себе, только о собственных переживаниях. Другие Черноногие продолжали жить своей жизнью… Только на самом деле никто не живёт сам по себе. Мы все связаны друг с другом. Все мы — одно целое…

Все молчали. За стенами палатки слышалась бурная пляска дождливого ветра.

Месяц бежал за месяцем.

В один из морозных зимних дней, когда Жёлтая Пыль отправилась за хворостом, начался внезапный тяжёлый снегопад. Она набросила на голову тёплый меховой капюшон и устроилась отдохнуть под мохнатыми еловыми ветвями. Время шло, но снег не прекращал валить, и Жёлтая Пыль решила вернуться домой.

Смеркалось. Ветер со снегом дул со всех сторон сразу. К своему величайшему ужасу она поняла, что заблудилась. Ноги озябли. Тяжёлый живот тянул к земле. Повсюду плавали мутно-белые тени. В её воображении возникли очертания лагеря, конусы палаток, вьющиеся полоски дыма. Ей слышались человеческие голоса. Память соблазнительно нарисовала куски мяса, наколотые на палочку и подвешенные над углями.

Спустилась ночь. Жёлтая Пыль давно дрожала от холода, но теперь затряслась и от страха. Над её головой громко треснуло от ночного мороза дерево, прохлопала крыльями невидимая птица. Эмили круто обернулась, беспомощно ощупывая тёмное пространство глазами.

Вдруг из неподвижного мёрзлого воздуха к ней беззвучно придвинулась человеческая форма. Неизвестно откуда взявшийся синий луч вылепил в густой тьме контуры лица, и от нахлынувшего на Жёлтую Пыль ужаса спазмы сжали ей горло. Перед ней стоял Горный Ворон.

Утопая в снегу, она побежала прочь, но очень скоро упала в изнеможении. Подняв голову, она увидела, что Горный Ворон по-прежнему находился перед ней.

— Не убегай. Я не причиню тебе зла. Я хочу рассказать тебе нечто важное. Я хочу поведать это именно тебе, потому что очень привязался к тебе. Ты не повинна в том, что я попал в когти медведя. Я должен был умереть ещё раньше — от той пули, помнишь? Но мать вернула меня к жизни, поэтому мне пришлось пройти через жгучую любовь к тебе, через ревность и через тяжёлую смерть. Всё это причинило мне много страданий… Но выслушай меня внимательно и без страха… Ты обладаешь силой, которая делает мужчин похожими на самцов оленей, когда они чуют течку самок и начинают драться друг с другом. Иногда они запутываются рогами и не могут расцепиться. Тогда они умирают от истощения, скреплённые намертво ветвистыми рогами. Они падают без сил, два могучих бойца, и волки набрасываются на них, разрывая на куски. Ты видела два таких сцепившихся оленьих черепа на берегу Быстрого Ручья. Я тоже потерял голову, отдавшись страсти. До встречи с тобой я был воином, мудрым, сильным, непобедимым. Духи знали, что в деревянном доме Волосатого Человека я увижу тебя, поэтому устроили так, чтобы я получил смертельную рану. Мне было положено погибнуть, оставшись на той высоте, какой я достиг. Я должен был умереть, чтобы не упасть с высоты моего положения. Но вмешалась моя мать — сильная колдунья, но недостаточно мудрая. Она вернула меня в реку жизни. Она переступила через Закон Творца, нарушила порядок вещей. Я окреп телом, но ослаб духом. Я стал жить предвкушением наслаждения, ожиданием мгновения, когда я проникну внутрь тебя. Я стал похож на оленя, который всё время водит носом, вынюхивая самку. Я всё время хотел быть внутри тебя. Теперь я на самом деле внутри тебя. Я нахожусь в твоём чреве… Ты родишь ребёнка, и моя душа обретёт в теле младенца новый дом. Я снова буду возле тебя. Жаль, что я не буду ничего помнить о себе. Истории о подвигах и гибели Горного Ворона будут для меня только легендами… Но Безлошадному я всё-таки отомщу… Теперь поднимись и спокойно иди за мной, я приведу тебя к нашей деревне…

Пришла весна. Просвистели последние снежные метели, и наступила Пора-Гусей-Которые-Возвращаются-Домой. Я помню, что в марте, когда зима казалась уже позади, иногда случался сильный снегопад, который на несколько дней облепливал большими сугробами обрывистые берега рек. Бизоны принимали эти сугробы за твёрдую почву и часто обрушивались со снегом вниз с обрывов. Когда такое случалось, Черноногие говорили, что была Пора-Сорвавшихся-С-Берегов-Бизонов. Но в том году такого не произошло. Снег просто растаял.

Однажды совсем близко от деревни Черноногих появился одинокий облезлый бизон. Его огромная голова с широким лбом и короткими кривыми рогами низко опустилась, обнюхивая землю. Зимняя тёмная шкура клочьями слезала по всему телу. Впрочем, высокая холка и круто спадающая книзу спина ещё выглядели чёрными, но задняя часть туловища казалась совсем голой. Из груди животного исходило глухое ворчание.

— Почему никто не пустит в него стрелу? — удивилась Жёлтая Пыль, она уже легко разговаривала на языке мужа. — Разве нам не нужно свежее мясо?

— Он подошёл совсем близко к нашим жилищам. Видно, что его послал Великий Дух с каким-то сообщением. — Безлошадный развёл руками. — Я не знаю, что хочет поведать нам рогатый брат, но он появился не случайно. Четвероногие братья обычно лучше нас различают голоса, которые обращены к нам из невидимого мира, и приходят, чтобы передать нам эти слова…

Между палаток проскакал на белом коне Волчья Рубаха и остановился неподалёку от бизона. Вскинув обе руки вверх, индеец стал говорить что-то, слышное только бизону. Лошадь несколько раз повернулась на месте, но снова и снова останавливалась мордой к рогатому исполину. Так они стояли рядом очень долго, затем бизон закачал могучей головой и побежал прочь, подняв хвост.

— Что ты сказал ему? Что он ответил?! — крикнула Жёлтая Пыль, когда Волчья Рубаха шагом поехал назад. Индеец ничего не ответил, будто не слышал вопроса.

— Почему Волчья Рубаха молчит? — повернулась она с недовольным лицом к мужу, — почему он презирает меня? Я не совершила ничего дурного. Он же всегда пыжится, проходя мимо, и я думаю, что он вскоре лопнет от гордости… Почему он не разговаривает со мной?

— Ты не должна так спрашивать. Воин-человек разговаривал с воином-бизоном. Никто не скажет женщине, о чём были слова воинов, — произнёс Безлошадный.

Поздно вечером в палатке воинского общества Храбрых Собак состоялась сходка. Говорил Волчья Рубаха:

— Сегодня я услышал странные слова. Бизон сказал мне, чтобы я приготовился к смерти. Она ходит вокруг меня. Бизон предупредил, что у моей смерти будет лицо со светлой кожей.

Собравшиеся издали дружный вздох.

— Я думаю, что бизон говорил о Жёлтой Пыли, — продолжил Волчья Рубаха. — Не знаю, чем она может угрожать мне, но она сильно отличается от нас. Разве отыщется человек, который с первого взгляда не выделил бы её из всех нас?

— Замолчи! — вспрыгнул на ноги Безлошадный. — Ты просто злишься, что я взял её, а тебе досталась Неподвижная Вода. Разве я не вижу, как ты заглядываешься на мою жену? Жёлтая Пыль не имеет отношения к словам бизона.

— Ты сам, увидев её впервые прошлым летом, сказал, что она опасна. Разве не так?

— Теперь она моя жена и носит в себе моего сына. Теперь она стала настоящей Черноногой.

— Но уже тогда к тебе приходило видение, где женщина с золотыми волосами заставляла нас драться друг с другом. Или ты забыл об этом?

— Остановитесь, — поднял руку дряхлый мужчина с пушистой шапкой на голове. — Вы похожи на глупых детей. Сейчас вы начнёте драться, и видение станет действительностью. Оно предупреждало вас быть начеку, а вы пытаетесь предупреждение превратить в реальные шаги.

— Что же мне делать? — спросил Волчья Рубаха.

— Продолжай жить… — Старик помолчал, подумал и продолжил: — Там, наверху, есть огромные пространства, которые заселены Великими Существами Силы. Там стоит множество деревень, но они мало похожи на деревни Черноногих. Люди на земле часто говорят, что Существа Силы управляют их судьбой, и в этом есть правда. Но и Существа Силы зависят от нас, обычных людей, потому что именно мы питаем их силой… Там, наверху, есть тень каждого из нас, есть тени наших семей, есть тени наших общин и тени целых наций. Есть общие тени женщин, и общие тени мужчин, и общие тени всех животных, и общие тени отдельных видов. Все они очень тесно связаны с нами и существуют, пока существуем мы. Чем дружнее мы живём, чем больше у нас с вами общих целей, тем мощнее делается тень Черноногих на Небе, тем могущественнее она. Великие Существа Силы оказывают нам помощь, пока мы укрепляем их. Так зачем же вы ссоритесь?.. Жизнь крепко сплетена во всех своих проявлениях, нет ничего раздельного, нет ничего беспричинного… Что бы вы ни говорили, но Жёлтая Пыль пришла из другого племени. Может быть, Небесная Сила её народа превосходит Небесную Силу Черноногих. Посмотрите на их оружие… Если это так, то Жёлтая Пыль, пусть она и не осознаёт этого, может одолеть всех нас самым непредсказуемым образом. Ведь через неё действуют Существа Силы её народа, соединившись с Существами Силы Женского Племени. Волчья Рубаха и Безлошадный не замечают, что они уже разошлись в стороны, и за каждым пойдут его друзья. Тень нашей общины начинает рассеиваться, её Небесная Сила постепенно растает. Вы не замечаете, но это так… Думаю, что вам следует преподнести друг другу подарки и раскурить трубку, мои друзья. Шаг навстречу не испортит дела, поверьте старику…

Клан Старого Волка стоял лагерем в долине Реки Обрезанных Берегов. Она получила своё название потому, что почти на всём её протяжении берега были высокими и такими отвесными, что казалось, будто чья-то властная рука отсекла их острым орудием.

Ранним июньским утром Безлошадный остановился перед входом в жилище Медвежьей Головы. Поколебавшись с минуту, индеец сказал громко:

— Дедушка, к тебе пришёл Безлошадный…

— Входи, мой сын, входи. Что привело тебя ко мне в столь ранний час?

— Я пришёл к тебе, чтобы просить тебя молиться за Жёлтую Пыль. Вскоре ей предстоит рожать. Я с нетерпением жду этого ребёнка. Но на неё обрушилась какая-то хворь. Она перестала есть, она весь день лежит и не шевелится. Я не знаю, что стряслось, но Злые Духи набросились на неё и убивают. С каждым днём она ослабевает. Я очень прошу тебя, дедушка, помоги нам.

— Что ж, — после продолжительного молчания старик медленно закивал седой головой. — Я помолюсь за неё. Я пойду тебе навстречу, но молиться буду не от моего имени. Я хочу, чтобы ты помнил о том, что вся тяжесть её выздоровления ляжет на тебя. Не знаю, почему ты дорожишь этой странной женщиной. Духи дали ей её судьбу, духи направляют её в нужную сторону. Ты хочешь изменить её. Я выполню твою просьбу, но вскоре ты сам убедишься, что жизнь твоей жены, пусть у неё и будет здоровое тело, наполнится иными испытаниями, которые, скорее всего, будут куда тяжелее, чем её нынешняя болезнь. Наша жизнь всегда усложняется, когда мы оспариваем решения Творца. Я думаю, что ты совершаешь ошибку, прося за свою жену. Но никто не должен отказывать, когда к нему обращаются за помощью…

Старый Медвежья Голова не спешил с исполнением задуманного, объяснив, что ему потребуется несколько дней, чтобы подготовиться к Ночной Церемонии. Наконец, Медвежья Голова объявил Безлошадному, что срок пришёл. Однако на следующий день он вновь встретился с ним и сообщил, что утром к нему примчался гонец из соседнего клана с известием о внезапной кончине троюродной сестры Медвежьей Головы. Это означало, что старик уходил в траур и в течение четырёх дней не мог показываться на людях, следовательно, не мог он проводить и Ночную Церемонию.

Безлошадный пришёл в отчаяние. Его золотоволосая жена угасала с каждым часом.

— Терпение, мой молодой друг, на всё воля Нашего Отца, — сказал, уходя, старый индеец, и нерасчёсанные длинные волосы седыми прядями закрыли его морщинистое лицо. — Но я успокою тебя. Сегодня я видел, как прозрачная золотистая тень женщины черпала воду из реки. Это замечательный знак. Приходи ко мне ровно через семь дней…

Безлошадный сделал, как было велено.

Войдя в палатку Медвежьей Головы, он увидел нескольких стариков, которые развешивали на шестах небольшие связки с подношениями Невидимым Духам. Безлошадный положил свои дары перед одним из старцев. Всё жилище было заставлено корзинками и свёртками с едой. Через некоторое время в палатку пришли ещё человек десять. Но никто не опустился на землю, покрытую тёплыми шкурами, пока своё место не занял Медвежья Голова.

— Священные Силы, помогите нам. Мы собрались здесь все вместе, чтобы поговорить с вами. Услышьте наши песни и наши молитвы. Дайте нам силу, чтобы мы могли укрепить наших детей и внуков. Дайте нам силу, чтобы мы сумели помочь больным людям…

Одна из женщин взяла палочками красный уголь из костра и положила его на земляной алтарь, насыпанный перед огнём. Медвежья Голова посыпал на уголь душистой хвоей. После этого все присутствующие взяли двумя пальцами по тонкому кусочку мяса. Старик протянул руку и положил свой кусок мяса на земляной алтарь.

— Духи Земли, примите эту еду и благословите нашу жизнь, чтобы она не знала голода…

Собравшиеся хором присоединились к его молитве, после чего съели свои ломтики мяса. Медвежья Голова тем временем раскладывал вокруг алтаря листья полыни, неторопливо снимая их со стеблей. Завершив это, обмазал руки жиром, в котором была размешана священная красная земля, после чего скатал сухие листья в шарик… Как только шарик из листьев достаточно склеился жиром, Медвежья Голова бросил его в руки Безлошадному, и тот дважды провёл им по обеим сторонам своего тела.

— Стоящий-Над-Нами, помоги мне очиститься, — повторял он. — Духи полыни, изгоните из меня дурные чувства…

Безлошадный передал шарик человеку, сидевшему слева, и так повторялось до тех пор, покуда целительные листья полыни, склеенные красной землёй и жиром, не обошли по кругу всю палатку. Медвежья Голова всё подбрасывал хвою на угли, и душистый дым окутывал всех собравшихся.

Песни и молитвы звучали до наступления темноты. Тогда Медвежья Голова дал всем знак замолчать и принялся заворачиваться с головой в бизонью шкуру, расписанную специально для Ночных Церемоний особыми рисунками. Мальчик-помощник стал со знанием дела сооружать из двух палок крест и укреплять на них небольшое женское платье из оленьей кожи. Вскоре перед собравшимися появилось неуклюжее чучело с торчащими из рукавов пучками сухой травы — оно символизировало Жёлтую Пыль. Взяв чучело за основание, Медвежья Голова четыре раза медленно обошёл костёр, не испытывая никакого неудобства от того, что был полностью закутан в шкуру, и вышел наружу.

Женщина, положившая первый уголь на алтарь, дала собравшимся знак, чтобы все приступили к пище. Индейцы потянулись к корзинам и сумкам и принялись жевать, изредка перебрасываясь словами. С задней стороны палатки послышалось пение Медвежьей Головы, но никто словно не слышал его. Пища была самостоятельной и не менее важной частью ритуала, чем специальная молитва старика. Люди ели, чтобы создавалась здоровая атмосфера, чтобы их тела наливались жизненной силой, передавая эту силу через молитву Медвежьей Головы хворавшей Жёлтой Пыли. Её чучело, унесённое наружу, должно было вобрать в себя все недуги молодой женщины, после чего Медвежья Голова намеревался сжечь его.

Мало-помалу к песне Медвежьей Головы стали присоединяться некоторые из сидевших внутри. К Безлошадному сразу приблизилась старая женщина и показала, что пора готовить священный суп. В котле уже лежал отрезанный бизоний язык. Его кровь была тщательно перемешана с порошком толчёных ягод и превратилась в густую массу, которую торжественно влили в кипящую воду с варящимся языком. Когда суп поспел, старуха зачерпнула немного деревянной ложкой и выплеснула на алтарь.

— Духи Земли, угоститесь священным супом, затем мы все присоединимся к вам, после чего передадим суп Медвежьей Голове…

К утру церемония была закончена. Все с трудом поднялись, чувствуя, что просто переполнены едой.

В тот же день Жёлтая Пыль пришла в сознание и даже попыталась подняться на ноги, а через две недели благополучно произвела на свет сына, которого Длинные Пальцы сразу понесла купать в реке.

Безлошадный не скрывал своей радости.

— У меня родился сын! Жёлтая Пыль принесла мне сына! Это прекрасный знак свыше! Я отправляюсь в поход и обещаю всех захваченных лошадей отдать моему воинскому обществу!

В тот день, когда Безлошадный с пятнадцатью воинами был готов покинуть деревню, внезапно примчался дозорный и закричал взволнованно, что к их стойбищу ехал чужой человек. Воины, собравшиеся в поход, поскакали вперёд, чтобы встретить пришельца, и обнаружили перед собой высокого бородатого мужчину на крепкой лошади, позади него шли две другие кобылы, тяжело нагруженные тюками.

Бородач приветственно помахал рукой и оскалился. У него был шумный голос, и индейцы морщились, слушая его речь.

— Братья, мы не можем проводить его к лагерю, — предупредил друзей Безлошадный, — ведь, отъехав от деревни, никто из военного отряда не может даже оглянуться назад. Кто хочет, пусть едет с этим волосатым человеком, но я не вернусь к нашим палаткам… Я думаю, что нам сейчас же надо удалиться, чтобы этот чужеземец не наслал на нас порчу…

Два молодых индейца подскакали вплотную к бородачу и, став по обе стороны, поскакали вместе с ним к деревне, решив пренебречь походом, чтобы полюбопытствовать, что за человек с волосатым лицом прибыл к Черноногим.

Но я не буду рассказывать о белом торговце, потому что тогда моя история отклонится сильно в сторону. Хоть он и был первым торговцем, который набрёл на стойбище Черноногих из клана Старого Волка, он не имеет отношения к моему повествованию, он не связан ни с кем из людей, о которых я веду речь. Последуем лучше за отрядом Безлошадного.

Несколько дней подряд моросил дождь.

Набросив на себя тяжёлые бизоньи покрывала, Черноногие сидели возле костра, обсуждая успешную схватку с отрядом Воронов, в которой им удалось не только рассеять врагов, но и отобрать у Воронов их табун. Лосиный Хвост, расположившийся на вершине холма, внезапно издал удивлённый возглас и позвал к себе товарищей. Индейцы оставили захваченных лошадей у каменистого подножия и поспешили на зов соплеменника, кто пешком, кто сев на коня. Волчья Рубаха и Безлошадный первыми въехали на вершину и проследили за рукой Лосиного Хвоста. Чуть поодаль виднелась серебристая лента Молочной Реки. Вдоль берега неторопливо двигалась фигура одинокого всадника.

— Я не знаю, что это за человек и из какого он племени, — решительно сказал Лосиный Хвост.

— Он не Черноногий, это точно. Надо рассмотреть его поближе.

— А я полагаю, что его надо сразу убить, — вставил Волчья Рубаха. — У меня есть ружьё, которое я захватил у Сумасшедшего Волосатого Человека, и я могу сразить этого незнакомца, не подъезжая к нему очень близко, чтобы он не напустил на меня злых духов.

— Мне кажется, — сказал Безлошадный, пристально вглядываясь в далёкую фигуру, — что это ещё один Волосатый Человек. Он одет как тот Бледнолицый, который приехал в нашу деревню перед нашим выступлением. Вглядитесь получше…

И тут Волчья Рубаха шлёпнул себя руками по голым ляжкам.

— Коварные собаки! Они решили обхитрить нас! — Он смотрел в другую сторону, и оглянувшись за ним, остальные Черноногие тоже изумлённо всплеснули руками.

Справа от них по долине скакали три белых человека, с которыми было несколько навьюченных лошадей.

— Сейчас мы устроим хороший бой! — закричал Лосиный Хвост и, вспрыгнув на гривастого пегого коня, пустился вниз. Не отставая ни на шаг, за ним поскакали Волчья Рубаха и Безлошадный. Остальные поехали следом не столь уверенно и через минуту повернули обратно. Белые люди смущали их.

— Это могут быть злые духи! Их всего трое, но кто знает, как они опасны!

Безлошадный оглянулся на соплеменников, не останавливая коня. Оставшиеся на холме индейцы беспокойно сновали туда-сюда. Трое Бледнолицых приближались. Лосиный Хвост заметно вырвался вперёд, подскакал почти вплотную к незнакомцам и увидел, как ближайший из них спрыгнул на землю и поднял над головой руку, что-то говоря. Индеец покрутил коня на месте и во всю прыть помчался к Безлошадному и Волчьей Рубахе.

— У них есть ружья, но, похоже, они не хотят воевать, — выпалил он, остановившись возле друзей. — Один из них что-то говорил мне, но у него чужой язык.

— Если они хотят поговорить, мы поговорим, — предложил Безлошадный, — убить их мы всегда успеем[18].

Он тронул коня и поехал дальше. Увидев это, ещё пятеро Черноногих поскакали вниз по склону, остальные же остались ждать под горой вместе с табуном.

Когда до незнакомцев оставалось не больше ста шагов, вперёд выехал широкоплечий одноглазый индеец по прозвищу Ловящий Огонь и слез с коня, последовав примеру ближайшего белого человека. Он уверенно шагнул вперёд и протянул руку, подражая жесту белого человека. Его потерянный глаз и лицо в рубцах свидетельствовали о богатом боевом опыте и безрассудстве. Черноногие, стоявшие за его спиной, выжидали, но ничем не выдавали своего напряжения. Белые люди казались более напряжёнными и усталыми, и многодневная щетина на их лицах усиливала это впечатление.

— Они все волосатые, все похожи на собак, — засмеялся Ловящий Огонь. Остальные дикари поддержали его, за ними заулыбались и Бледнолицые.

Некоторое время они объяснялись знаками, топчась на месте, и тот, что первый пожал Ловящему Огонь руку, несколько раз указал пальцем на себя, называя своё имя:

— Льюис, Льюис…

Порывшись в одном из тюков, Льюис извлёк ленту с серебряной медалью и надел её на шею Ловящего Огонь. Он что-то воодушевлённо говорил при этом, но Черноногие не понимали смысла его речей. После этого он вручил Волчьей Рубахе огромное полотнище — американский флаг, а Безлошадному протянул красивый белый кусок материи с тонкими кружевами — носовой платок. Индейцы внимательно осмотрели подарки, ощупывая их пальцами. Тряпки показались им красивыми, и дикари закивали головами.

— Мы видели человека по ту сторону горы. Наверное, это ваш брат, — сказал Безлошадный, поясняя свои слова знаками.

— Да, это Дрюэр, наш товарищ, — медленно отвечал Льюис, иногда покашливая, — мы должны дождаться его здесь. Но я хочу предложить вам вместе с нами проехать на берег реки… вон туда. Мы устроимся там поудобнее. Я хочу поговорить и расспросить вас. Понимаете? Я пошлю за Дрюэром вот этого человека, его зовут Рубен. Может быть, кто-нибудь из вас поможет ему?..

Индейцы слушали внимательно, следя за малейшими движениями Льюиса и кивали в знак того, что они понимали его.

— Я думаю, мы можем поговорить с ними, — повернулся к соплеменникам Безлошадный, — узнаем, что им нужно в наших краях. Устроимся где-нибудь на берегу, а Молодой Бобр тем временем съездит за их потерявшимся спутником. Только не нужно сейчас никого убивать, не нужно торопиться…

Они нашли укромное местечко на берегу, и Черноногие быстро соорудили полукруглый навес из разрисованных бизоньих шкур под одним из деревьев, разложили костёр и пригласили белых людей к огню[19].

Индейцы проснулись рано утром и сгрудились вокруг костра. Погладив рукой серебряную медаль, Ловящий Огонь скосил одноглазое лицо на дремавших чужеземцев и оскалился. Лишь один из путешественников, которого называли Филдсом, набросив на плечи одеяло, бодрствовал.

— Уезжая из деревни, мы не могли получить от того Бледнолицего нужные нам товары. А наши родственники получили вдоволь красивых вещей. Чем мы хуже? Почему у нас не может быть хороших товаров, которыми так богаты эти странные белые? — тихо говорил Волчья Рубаха. — Великий Дух послал нам этих людей, чтобы отблагодарить за твёрдость, за выдержку, ведь мы не отклонились от воинского пути и не остались в лагере, когда появился торговец. Теперь мы хорошо повоевали, захватили лошадей у Воронов и сейчас можем получить замечательное оружие.

— Я думаю, что нам пора забрать у Бледнолицых их ружья. Они спят, не заботясь ни о чём. Это плохие воины. — Ловящий Огонь поднялся, не дожидаясь ответа, и бесшумно направился в сторону человека, сидевшего под одеялом.

Филдс был повёрнут спиной к Ловящему Огонь. Его длинноствольное ружьё лежало рядом на земле. Индеец сделал стремительный рывок и подхватил оружие прежде, чем белый человек успел сообразить, что ему делать. Недоумение на его небритом лице воодушевило Безлошадного и Волчью Рубаху, и они кинулись к оружию спавших Бледнолицых. К этому моменту Филдс опомнился и рванулся за Ловящим Огонь. Сверкая единственным глазом, наглый дикарь неторопливо бежал в сторону привязанных индейских лошадок, полагая, что никто не осмелится погнаться за ним. Но белый человек оказался прытким и, приготовив нож, в несколько прыжков настиг вора. Он набросился на туземца молча, с холодной решимостью и двумя короткими ударами под сердце свалил Ловящего Огонь. Громко дыша, индеец прополз несколько шагов и замер.

Тем временем Волчья Рубаха вцепился в карабин Дрюэра, но владелец оружия уже пробудился, и завязалась драка.

Безлошадный, в свою очередь, не успел подобраться к белым, так как его опередил юркий юноша по имени Сидящий Ястреб. Но человек, у которого индеец забрал ружьё, уже вскочил на ноги и бежал прямо за спиной Сидящего Ястреба, на ходу доставая из-за пояса пистолет. Видя такой поворот дела, Безлошадный круто повернул и поспешил к пасущимся лошадям. В ту же самую секунду до его ушей долетел громкий стук — Сидящий Ястреб получил тяжёлый удар прикладом пистолета по затылку и рухнул лицом в землю.

К нему подбежали трое белых, двое из которых громко кричали, собираясь выстрелить в неподвижного дикаря, но хозяин украденного ружья лишь презрительно махнул рукой. Сидящий Ястреб с трудом поднялся и медленно побрёл прочь, не проявляя признаков агрессии.

Волчья Рубаха догнал Безлошадного, и они оба запрыгнули на своих лошадей. Другие индейцы уже поскакали прочь.

— Нужно взять коней этих белых людей! Неужели мы уедем, не совершив ни единого подвига?! — крикнул злобно Волчья Рубаха и погнал своего жеребца к дереву, где были привязаны лошади белых людей.

Послышался выстрел, и пуля взрыла землю перед самыми ногами его коня, но Волчья Рубаха уже рассвирепел, ничто не могло остановить его. Вклинившись в небольшой табун, он обрезал державшие их ремни и погнал животных перед собой. Чуть поодаль мчался Безлошадный. Дважды над его ухом горячо прожужжали пули, и он, подняв лицо к хмурому небосводу, воскликнул:

— У этих белых большая сила, они пугают меня! Услышь меня, Отец! Помоги мне выбраться невредимым из этого странного боя, и я обещаю исполнить Танец Солнца в Священной Палатке!

Жеребец с внезапной силой рванул вперёд.

Тем временем Волчья Рубаха бросил короткий взгляд в сторону и увидел, как один из Бледнолицых поднял к плечу ружьё. Выстрел сбил Волчью Рубаху с коня. Безлошадный проскакал мимо, крича на табун, но лошади рассыпались по берегу реки.

Упавший индеец поджал под себя колени и судорожно закашлял. Простреленный живот был залит кровью. Перекатившись на бок, воин притаился за большим камнем. Помутневшим взором он окинул серое утреннее пространство, по которому носились лошади и бегали четыре фигурки чужеземцев.

— Плохой день, — прошептал он, и в тот же миг будто ветер поднял его над землёй. Он увидел собственное тело в тёмной луже, лёгкий дым костра на месте ночной стоянки, свой брошенный круглый щит, чей-то позабытый колчан со стрелами и подаренный вчера флаг, неподалёку от которого лежал с раскинутыми руками Ловящий Огонь, а на его шее спуталась лента с блестящей металлической бляшкой.

С древних времён у Черноногих повелось, что человеком, представляющим племя во время установки Священной Палатки, является женщина. Эта женщина обязательна славилась среди соплеменников чистотой своих помыслов и образа жизни, иначе Священные Силы не открывались бы ей. Путь такой святой женщины многим казался тяжёлым, ибо осознанный выбор добродетельной дороги возлагал большую ответственность на человека.

Люди давали обет Солнцу только в момент крайней опасности и нужды. Но обращаясь к Дневному Светилу, они вовсе не считали его Высшей Силой — лишь очевидным проявлением могущества Стоящего-Над-Всеми.

Женщина, дав обет, всегда отправлялась к самому старому и наиболее уважаемому члену своей семьи. Они уходили вдвоём за пределы лагеря, и старик взывал к Солнцу и Священным Силам, чтобы они услышали мольбу женщины и оказали поддержку её семейству. Чаще всего это происходило зимой, чтобы женщина сумела спокойно подготовиться к предстоящему возведению Священной Палатки.

С раннего лета разрозненные родовые общины Черноногих начинали съезжаться в единую деревню на просторной равнине между Гудящей и Брюшной реками. Там буйно зеленела величественная тополиная роща, под сводами которой люди собирали хворост для костров.

Обычно набиралось не более семи женщин, давших обет, и они первыми приезжали со своими семьями в долину. Они ставили свои жилища поближе к центру лагерного круга. Возле их палаток никто никогда не шумел, даже дети убегали играть в сторону, потому что все знали, что там жили особенные люди. Охотники приносили святым женщинам бизоньи языки, и они принимались сушить их. Нужно было заготовить не меньше сотни бизоньих языков, дабы сошедшиеся кланы Черноногих могли наслаждаться своим пребыванием в общем стойбище.

Когда женщины начали возводить Священную Палатку, старики принялись за раскраску бизоньего черепа, нанося на него изображение Солнца, Луны и Утренней Звезды.

Как сейчас я вижу воткнутые по всему лагерю высокие шесты с привязанными к ним подношениями. Всё, что было сделано руками людей и выставлялось в качестве даров, предназначалось для святых тружеников, которые действовали от имени Духов. Собранные же связки полыни и прочей душистой травы подвешивались на шестах специально для Четырёх Направлений, воплощая собой порождение Матери-Земли. Я помню, как люди выносили свои дары очень рано утром и оставляли на шестах перед палатками, они хотели, чтобы Духи Солнца сумели увидеть, откуда пришло подношение.

Женщины — участницы прошлых церемоний приносили круглые сумки, сшитые из мягкой кожи и украшенные бахромой, внутри которых хранились амулеты, и передавали их своим преемницам. Ходя по деревне, женщины потрясали над головами палками с привязанными к ним лосиными хвостами, подчёркивая этим значимость основных источников пищи Черноногих — мяса и всяческих корений, которые обозначали одновременно и духовных помощников, дающих силу чудодейственным сумкам. Во время плясок престарелые женщины неторопливо вязали венки из стеблей полыни и сшивали из кусочков кожи куклы, начиняя их всяческими цветами и листьями табака. Эти куклы воплощали собой мистических Маленьких Людей и принимали участие в общем торжестве. Черноногие никогда не забывали, что именно Маленькие Люди наполняли табачные листья священной силой.

Огромная процессия мужчин и женщин принесла к Священной Палатке древесный ствол, который предстояло установить посреди Палатки, чтобы он символизировал Стержень Жизни. Головы людей были украшены пышными зелёными венками из тополиных листьев. На центральный шест повесили множество связок травы и кулёчки со спрятанными в них амулетами. На самой верхушке было закреплено чучело с широко расставленными руками, что делало его похожим на большой крест. Этот шест соединял Землю и Небеса.

Я помню ясно, какое возбуждение обычно охватывало собравшихся людей, когда появлялись два Погодных Танцора, одетые в мокасины и набедренные повязки. Они умели силой танца разгонять дождевые тучи. Они выкурили трубку и начали двигаться. Сгустившиеся над лагерем грозовые облака медленно расползлись, открывая дорогу солнечным лучам. Вы можете не верить, но никогда во время священных церемоний не случалось дождя, потому что святые мужи умели управлять небесной влагой и ограждали важные празднества от плохой погоды.

Затем четырежды плясало Общество Бычьих Рогов, члены которого были пышно разодеты. Их жёны разносили по кругу угощения. Танцев всегда было много — шумные, яркие, весёлые и напряжённо-торжественные. Старики любили повторять, что церемонии предназначались для того, чтобы напоминать людям о постоянном присутствии Духов, которые одаривали племя Силой. Песни приходили к людям от птиц и животных, от деревьев и цветов, от рек и гор, от неба и земли. Но главным было Солнце. Солнце-Отец каждодневно напоминало о нескончаемой Силе Вселенной, изливая тёплую любовь на Землю-Мать.

Наконец, появились мужчины, решившие принести собственные тела в жертву Дневному Светилу, чтобы отдать свою кровь и получить взамен духовную поддержку от Духов Солнца. Среди них стоял Безлошадный.

— Помоги мне, мой Отец! Одари меня своею силой, чтобы я смог пройти через это испытание и не ослабнуть, но укрепиться. Пусть мои страдания напомнят всем, кто будет смотреть на меня, о тяготах жизни и о том, что без тебя, Отец, нам не устоять, — произносили они, обходя вокруг Священной Палатки.

Но время их танцев ещё не наступило.

На следующий день ничего не происходило до самого полудня. Казалось, деревня затаилась, ожидая самого важного момента. Наконец, общества Безумных Псов и Чёрных Воинов поехали стройными рядами по стойбищу, объявляя о начале священных испытаний. Раздетые донага мужчины, собравшиеся пройти через истязания, один за другим входили в Священную Палатку. Их было пятеро. Их головы и запястья были обвиты душистыми стеблями полыни. Внутри их встречали старики-наставники и неспешно раскрашивали их с ног до головы белой глиной.

К Безлошадному подошёл седовласый Бобриный Хвост, осторожно проколол кожу на обеих грудях и вставил в отверстия короткие твёрдые палочки с расплющенными концами. Видя, что Безлошадный принёс с собой круглый боевой щит, старик продырявил ему кожу и под левой лопаткой, вставив туда ещё одну палочку, к которой сразу привязал щит. Торопливые струи крови яркими зигзагами побежали по белой краске. Безлошадный первым шагнул к центральному шесту и обнял его обеими руками, погрузившись в молчаливую молитву. Затем он отступил на прежнее место, и к палочкам, продетым сквозь его грудные мышцы, быстро привязали кожаные ремни, свисавшие с верхушки шеста. Безлошадный постоял с минуту, вслушиваясь в убыстряющийся ритм барабанов, вдруг громко закричал, потянулся обеими руками назад и рванул висевший на его спине щит. Тем самым он отбросил свою единственную материальную защиту. Клочок мяса повис на окровавленном лоскуте кожи.

Затем Безлошадный схватился руками за ремни, оттягивавшие его груди и хорошенько дёрнул их, заставив кожу вздуться. И сразу же он откинулся всем корпусом, повиснув на напружинившихся ремнях. При этом он сильно выдохнул, и зажатый в его зубах костяной свисток издал пронзительный звук.

Мелко переступая ногами по ходу движения солнца, пять танцоров пошли вокруг столба, притопывая в такт барабанам. Их лица смотрели вверх, ловя широко раскрытыми глазами солнечные лучи.

Вместе со всеми Безлошадный протанцевал целый круг, четырежды подступая к столбу, затем отходя от него. Тело его сильно накренилось, но палочки, к которым крепились ремни, были воткнуты слишком глубоко и не высвобождались, как ни старался Безлошадный разорвать окровавленную плоть. Тогда с протяжным возгласом ему на спину бросился Поющий Волк, и общей массой они сумели вырвать палочки из тела окровавленного танцора. Он отчётливо услышал звук лопнувшей кожи.

К Безлошадному подбежали два знахаря и, ловко орудуя острыми ножами, срезали болтающиеся куски мяса с его груди. Завернув эти куски в мягкую оленью кожу, старики зарыли её у основания столба.

Два других танцора легко вырвались из цепкой хватки палочек и ремней, а двое оставшихся всё ещё топали ногами, готовясь к решающему рывку.

В голове Безлошадного звенело. Через отверстие в куполе Священной Палатки он заметил высоко в небе парящего орла.

— Мне нравится наблюдать за вами, двуногими братьями, — услышал он в себе голос орла. — Ты мужественно исполнил танец и выполнил то, что обещал. И сейчас в тебе закипает гордость, но почему? Разве ты изменился в лучшую сторону? Оглянись. Ты сделал лишь то, что принято среди мужчин твоего племени. Ты оросил своей кровью землю, но разве ты возвратил этим поступком своих погибших друзей к жизни? Где Волчья Рубаха? Где Горный Ворон? Где Короткий Олений Хвост и твой побратим Две Половины Луны? Ты ничего не сделал, потому что ты не понимаешь, что нужно делать. Ты слепец, хотя наделён редким качеством получать глубочайшие видения. Ты слепец, потому что не умеешь пользоваться ими. Ты плохо думаешь, мой двуногий брат, и слепо следуешь традициям. Тебе нужна сила? Но зачем она тебе? Разве ты знаешь это? Вспомни своё видение, в котором тебе впервые предстала женщина с жёлтыми волосами. Что ты вынес из него?

Безлошадный задрожал. Голос напугал его, как ничто никогда не пугало. Чтобы заглушить слова орла, он громко запел.

— Вот видишь, двуногий брат. Ты и сейчас ничего не понимаешь. Ты даже не задаёшь вопросов, — продолжал клекотать голос орла в ушах индейца. — Что ж, пусть будет так…

Индеец поднялся и, втянув голову в плечи, поплёлся вон из Священной Палатки, позабыв о происходящем вокруг него. Остальные участники церемонии с удивлением проводили его глазами. Он продрался сквозь толпу любопытных, собравшихся перед входом в шатёр, и поспешил уйти подальше от людей. Его тело гудело и пульсировало.

Дни шли за днями, горячее солнце заливало потоками лучей долину, играло с густой листвой деревьев. Незаметно ушла Пора Распустившихся Цветов, закончилось Время Спелых Ягод. Приближался Месяц Долгих Дождей.

За время отсутствия Безлошадного в долгом походе, в котором погиб Волчья Рубаха, Жёлтая Пыль ощутила уже хорошо знакомый ей голос женской страсти. Её тело вновь заговорило с непреодолимой настойчивостью. Буквально за несколько дней до возвращения мужа она встретила в лесной чаще, отправившись за хворостом, притаившегося юношу по имени Говорливый Лось. Жёлтая Пыль давно приметила его горящие глаза и направленный на неё пылкий взгляд молодого воина и, столкнувшись с ним среди деревьев, она без колебаний сделала шаг в его сторону и с наслаждением впустила в себя его сразу распалившийся член.

Когда большая деревня разъехалась после завершения Пляски Солнца, Безлошадный вдруг обратил внимание на странное поведение своей зеленоглазой жены. Внимательно разглядывая всех мужчин в лагере, он остановил взгляд на Говорливом Лосе, заметив, что юноша чаще других исчезал из деревни, но, возвращаясь, не приносил с собой ни птиц, ни рыбы. Жёлтая Пыль всегда приходила с охапкой дров на спине, но пропадала слишком долго.

Безлошадный решил проследить за женой и не стал откладывать задуманного.

— Сегодня я отправлюсь подальше в горы, — сказал он рано утром громким голосом, чтобы его слышали Длинные Пальцы и Жёлтая Пыль. — Хочу принести большерогого барана, давно мы не лакомились его жирным мясом…

Собравшись, он отъехал от стойбища и, привязав лошадь в укромном месте, тихонько вернулся к деревне, чтобы из-за густой листвы наблюдать за своей палаткой.

Вскоре он увидел Жёлтую Пыль. Она вышла, как и полагалось, с большим ножом за поясом и связкой ремней, но отправилась не напрямую к лесу, а через весь лагерь. Он слышал, как она запела песню на языке белых людей, проходя мимо жилища Говорливого Лося, затем круто свернула к реке. Прошло несколько минут, и входной полог палатки Говорливого Лося откинулся. Юноша выбрался наружу, накрытый раскрашенной бизоньей шкурой, и, лениво потягиваясь, побрёл в ту сторону, где скрылась за кустами орешника женщина с золотыми волосами.

— Теперь я знаю наверняка, — прошептал Безлошадный, чувствуя закипающую в нём злость. Гневная кровь ударила ему в глаза, и на несколько мгновений всё почернело перед ним от вскипевшей злобы, но он взял себя в руки и скользящими кошачьими шагами двинулся в сторону реки, держась подальше от деревни.

Он без труда обнаружил на мягком берегу следы Жёлтой Пыли и Говорливого Лося, которые под влиянием безудержного влечения сделались совершенно неосторожными. Прокравшись вдоль реки, он притаился перед густыми ветвями, за которыми ему послышался шорох.

«Они даже не могут потерпеть, чтобы отойти подальше», — поразился он, и тут же в его голове вспыхнула сцена собственной встречи с белой женщиной, когда она ещё была женой Горного Ворона. Страх пронзил его насквозь. Он вспомнил сцены видения, открывшегося ему на краю высокой скалы, вспомнил дерущихся Черноногих, позади которых стояла голая женская фигура в золотом сиянии волос.

«Вот почему она должна была умереть, — стрелой промелькнула мысль, — вот почему Медвежья Голова сказал, что не станет просить за неё от своего имени… Но мне поздно отступать…»

Нет, у него и в мыслях не было убить распутную женщину. Он не желал расставаться с ней. Он представить не мог, чтобы рядом с ним ночами не лежало это белое тело, такое шелковистое на ощупь и дурманящее. Но он не собирался делиться ею ни с кем. Она будет жить только для него. И он будет жить, чтобы наслаждаться её горячей и ненасытной женственностью. Другие же пусть умрут.

Безлошадный вытянул шею и застыл с выражением крайнего изумления на лице, когда разглядел сквозь листву, как неверная жена раздвинула ноги и нетерпеливо зашевелила бёдрами, приглашая Говорливого Лося. Юноша сбросил шуршащую накидку, оставшись совершенно нагим, и опустился на колени. Через несколько мгновений оба тела шумно задвигались. При этом Жёлтая Пыль нервно задирала кожаное платье выше и выше и в конце концов стащила его с себя через голову.

Любовники были так захвачены страстью, что не увидели, как над ними выросла фигура обманутого мужа. Женщина взобралась на Говорливого Лося, навалилась на него всем телом и засыпала его лицо своими золотистыми волосами. Дыхание её было громким, почти яростным, бёдра двигались энергично.

Он стоял над ними, сжимая правой рукой боевую дубину с тремя торчащими лезвиями, и прислушивался к кипевшей в его сердце ледяной пене. Казалось, кровь застыла в его жилах. Безлошадный протянул левую руку, схватил белокурый затылок женщины сильными пальцами и дёрнул на себя. Жёлтая Пыль перевернулась, тяжело тряхнув налитыми молочными грудями, и упала на спину. Говорливый Лось охнул от неожиданности. В ту же секунду ему в лоб вонзились с громким стуком три стальных лезвия. Говорливый Лось щёлкнул зубами, рывком вытянул мускулистые руки, оторвал от земли бёдра, выгнулся, прижимаясь затылком к помятой траве, и замер, не проронив ни звука. Безлошадный наступил на труп и вырвал оружие из черепа. Кровь густо залила оскалившееся лицо Говорливого Лося.

Жёлтая Пыль хотела закричать, но голос отказал ей. Она закрыла лицо руками и сжалась в комок.

— Быстро одевайся и возвращайся домой, — прошипел Безлошадный, всё ещё не веря в то, что убил соплеменника. — Никуда не выходи, ни с кем не разговаривай. Пройди назад по руслу реки, чтобы скрыть свои следы, и вернись в деревню с другой стороны…

Он бросил женщине платье и без единого звука скрылся в зарослях.

Вечером он вошёл в палатку и сказал:

— Собирайте вещи, мы уходим отсюда.

— Что случилось? — удивилась Длинные Пальцы.

— Я убил Говорливого Лося, — ответил Безлошадный. — Думаю, что очень скоро его родственники будут обеспокоены его долгим отсутствием и начнут искать его. Тело лежит совсем недалеко, — при этих словах Безлошадный сверкнул глазами на Жёлтую Пыль, — его обнаружат без труда. А там, думаю, по следам поймут, чьих рук это дело. Поэтому мне придётся скрыться. Вы поедете со мной.

— Я не поеду, — твёрдо ответила Длинные Пальцы. — Здесь моё племя, мои сёстры и братья. Здесь мой ребёнок. Почему мой сын должен превратиться в беглеца из-за того, что ты не умеешь держать в узде Жёлтую Пыль? Возьми свою зеленоглазую жену и её ребёнка, если хочешь, и уходи прочь. Я никому не скажу ничего. Но я не поеду с вами…

Безлошадный молча вывел Жёлтую Пыль из жилища и отвёл к лошадям, постоял в раздумье и сказал ей, что ему надо вернуться в палатку ненадолго. Она стояла возле коня, испуганно втянув голову в плечи, и согласно кивала.

Индеец бесшумно прошёл через лагерь к своему жилью и проскользнул внутрь. Увидев его, Длинные Пальцы вздрогнула.

— Чего ты хочешь? — прошептала она и побледнела.

— Ничего. — Он обвёл помещение хмурым взором и вдруг резко взмахнул топором. Жена едва успела открыть рот, но крик так и остался на губах. Топор проломил ей голову.

Ещё через несколько минут Безлошадный скрылся вместе с Жёлтой Пылью в ночной синеве. Они взяли с собой двух запасных лошадей и лишь самые необходимые вещи. Младенец спал в мягкой кожаной люльке, надетой на спину Жёлтой Пыли.

Через неделю после бегства из родного селения Безлошадный столкнулся на тропе с индейцем по имени Сидящая Рысь, который был родным братом Длинных Пальцев и рыскал по округе в поисках убийцы своей сестры. В свои семнадцать лет Сидящая Рысь успел побывать лишь в двух военных походах, но получил в бою тяжёлое ранение в правое плечо, что искалечило его на всю жизнь. Он считался отличным следопытом, но из-за слабой руки не мог стать знаменитым воином, хотя всем существом стремился к этому.

— Я вижу, что ты стал совсем самостоятельным, Сидящая Рысь! — крикнул ему Безлошадный, гарцуя шагах в десяти. — Ты не боишься выезжать один?

— Я ничего не боюсь. Тем более меня не страшат такие трусливые собаки, как ты! — воскликнул с жаром юноша. — Ты, оказывается, способен убивать беззащитных женщин! Я искал тебя, чтобы посмотреть, похоже ли твоё сердце на сердце пса…

— Ха-ха! Храбрец, иди ко мне, — оскалился Безлошадный, — и покажи мне, умеешь ли ты драться так же хорошо, как разговариваешь! Все вы умеете только ругаться, а я всегда был лучшим бойцом нашего рода! В те дни, когда Горный Ворон привёз в нашу деревню Жёлтую Пыль, мне было видение, в котором Черноногие бросались друг на друга и убивали. Теперь я понимаю, что это был знак мне, который указывал, что я должен убивать всех вас, чтобы сохранить Жёлтую Пыль. Я знаю, что вы все завидуете мне, потому что все хотите владеть этой красивой женщиной. Нет! Не получится! Вы все погибнете, если схватитесь со мной! Иди же ко мне, убедись в этом!

Сидящая Рысь издал пронзительный крик и пустил коня в галоп, подняв над головой левую руку с копьём. Безлошадный нахмурился. Он был уверен, что юноша-калека не решится вступить в бой, но тот принял вызов. Безлошадный видел горящие глаза противника, его поднявшиеся дыбом волосы и прыгающие на висках и на шее костяные подвески. Длинное лезвие копья с привязанным к нему чучелом выдры и лапами рыси сильно раскачивалось в воздухе. Безлошадный поднял лук и без промедления пустил стрелу, услышав, как фыркнула тетива. Стрела пробила горло скакавшего и почти вся вылезла с задней стороны шеи. Горячим и острым ударом стрела буквально сорвала Сидящую Рысь с лошади. Он взмахнул обеими руками, выронил копьё и рухнул на мокрую землю, громко хрипя.

— Вы все погибнете, если осмелитесь преследовать меня, — прошептал Безлошадный.

После убийства Сидящей Рыси Безлошадный и Жёлтая Пыль прожили вдали от людей целый месяц. Женщина чувствовала, насколько невыносимым сделалось её существование. Она хотела привычного уюта, надёжного укрытия под сводами тёплой кожаной палатки, свободно горящего костра, жаждала слышать вокруг себя человеческие голоса. Её страшно тяготили постоянное напряжение в голосе Безлошадного, его раздражение и злоба, ей же хотелось смеяться и петь, а не произносить каждое слово почти шёпотом, чтобы никто не услышал их, ей надоело выискивать хворост, от которого не поднимался бы дым. Она хотела назад к людям. И она хотела мужчину, чувствуя, что её тело просто расплавлялось от неутолённых желаний. Но Безлошадный словно забыл о том, что она была женщиной.

Он редко выезжал на охоту, и запасы мяса регулярно подходили к концу. Он всё время сидел и напряжённо думал о чём-то. Если ребёнок начинал хныкать, Безлошадный пичкал его порошком какой-то травы, вгонявшей малыша в мгновенный сон.

Дожди стали редкими, всё чаще валил тяжёлый мокрый снег. Их шалаш был сооружён наскоро, и вода проливалась внутрь, но индеец, казалось, не замечал неудобств. Иногда в лесу раздавался протяжный, стонущий звук, и что-то срывалось с верхушки дерева и падало на землю. Но они не обращали внимания, привыкшие к таким шумам.

Всякий раз, как Безлошадный отправлялся охотиться, Жёлтая Пыль начинала плакать. Глубокая, неразрешимая тоска давила её.

— Господи, за что ты посылаешь мне эти испытания? В чём я провинилась перед тобой? — не переставала шептать она, в отчаянии сложив руки на груди.

Как-то раз Безлошадный вскочил среди ночи, глядя прямо перед собой, и воскликнул:

— Уйди от меня!

— Что произошло? — испугалась женщина, всматриваясь в страшное лицо мужа. — С кем ты разговариваешь?

— Горный Ворон. Он приходил ко мне сейчас.

— Он что-нибудь сказал?

— Да. Он сказал, что он очень близко, что я даже представить не могу, насколько он близко. Он сказал… — Безлошадный неуверенно замолчал, но всё же окончил свою мысль: — он сказал, что очень скоро отомстит мне…

До самого утра мужчина не смыкал глаз, а когда забрезжил рассвет, Безлошадный насторожился уже не из-за призраков, а услышав отдалённые настоящие голоса.

— Отряд, — прошептал он, — не Черноногие, чужие люди, чужая речь…

Он взял в руки лук и застыл, напрягая слух. В этот самый момент в люльке зашевелился ребёнок и неожиданно закричал во всё горло. Его вопль был удивительно силён, и Безлошадному почудилось на секунду, что кричал не младенец, а взрослый мужчина.

Впереди раздался дружный конский топот, на опушку вылетели, замелькав пёстрыми лоскутками, всадники в живописных рубахах и ноговицах. Их было не больше десяти человек. Лица были вымазаны яркой краской, волосы стянуты в косы у висков, а у некоторых ещё и свёрнуты пучками над лбами. В руках у всех были большие дубины с круглыми гладкими камнями на концах, и двое всадников несли длинные копья, обёрнутые медвежьей шкурой и украшенные возле наконечника птичьими хвостами. Круглые щиты с магическими рисунками болтались на сёдлах. У троих всадников на головах лежали волчьи маски с торчащими ушами и угрожающим оскалом.

— Отрезатели Голов! — воскликнул Безлошадный. — Это твой сын привлёк их внимание, женщина! Он дал им знак…

Атака была молниеносной, и Безлошадный успел выпустить только две стрелы, ни в кого не попав. Он издал душераздирающий стон, и в тот же миг длинное копьё ударило его в грудь. Он свалился, и древко протащило его по мокрой земле. Кровь брызгала из раны при каждом рывке лошади. Густой снег и жухлые листья собрались под спиной Безлошадного в мокрую охапку. Наконец, индеец, ударивший копьём, выдернул оружие и громко закричал, выражая свой восторг. Двое других промчались мимо Безлошадного, свесившись со своих скакунов и каждый стукнул дубиной Безлошадного по голове, демонстрируя свою ловкость соплеменникам. Остальные воодушевлённо улюлюкали.

Жёлтая Пыль вжалась в дальнюю стену шалаша, выпученными глазами наблюдая за происходящим сквозь входной проём. Она не кричала, потому что инстинкт подсказывал ей затаиться. Впрочем, напавшие индейцы всё равно не уехали бы, не осмотрев неуклюжего жилища.

Она видела, как один из них спрыгнул на оголившуюся под снегом чёрную землю и нагнулся над Безлошадным. Его сильные руки вцепились в голову поверженного противника, хрипящего и плюющего кровью. Победитель быстрым движением отсёк кожу с верхней части головы Безлошадного и поднял над собой добытый длинноволосый скальп. Другой опустился на колени рядом и что-то спросил у первого, тот отрицательно качнул головой, и подошедший двумя сильными ударами топора отхватил Безлошадному правую руку. Поверженный индеец сильно дёрнулся, ноги его согнулись в коленях, тело выгнулось, но очередной удар боевой дубины по голове успокоил его навсегда. Очередным взмахом победитель глубоко разрубил Безлошадному горло.

Два всадника подскакали к шалашу, но не успели они заглянуть внутрь, как Жёлтая Пыль закричала. Никогда прежде она не кричала так пронзительно и страшно. Это был не голос человека, но звук смертельной боли и ужаса. Подъехавшие дикари отшатнулись от неожиданности, решив, что в шалаше прятался Злой Дух Сумасшествия. Они увидели качнувшуюся жёлтую копну волос, но приняли их за непонятное нечто.

На раздавшийся крик поспешили остальные индейцы. Сгрудившись, они топтались перед входом в нерешительности. Жёлтая Пыль видела их блестящие глаза на лоснящихся от чёрной и красной краски лицах. Те двое, что изуродовали тело Безлошадного, протолкались вперёд, вытирая руки о подолы своих боевых рубах, и решительно шагнули вперёд, держа дубины с каменными набалдашниками наготове.

Вдруг один из них засмеялся, обнаружив перед собой обыкновенную женщину. Остальные смущённо загомонили. Ближайший дикарь грубо схватил её за локоть и выволок наружу. На голове его лежала волчья маска, к каждому уху которой было привязано по ястребиному перу. Второй воин шагнул внутрь и вынес люльку с младенцем.

Увидев ребёнка в мускулистых окровавленных руках, Эмили почувствовала, как волна незнакомой бешеной ненависти подкатила к горлу, из горла вырвался вопль, заставивший индейцев вздрогнуть. Материнское чувство пробудило в ней неведомую силу, и она вырвалась из цепкой хватки индейца, кинувшись к сыну. Дикари отпрянули от неё, растерявшись от внезапно пробудившей в ней животной ярости. Тот, что держал люльку с ребёнком отшатнулся и разжал пальцы. Люлька перевернулась в воздухе, и младенец с размаху ударился о передний шест шалаша.

Эмили увидела кровь. Ей стало больно, словно она сама получила смертельный удар по темечку. Внутри что-то оборвалось, и всё мгновенно затянулось пеленой мрака.

Безлесая волнистая степь, запорошенная снегом, тянулась от горизонта до горизонта.

Десять всадников медленно двигались по равнине, вытянувшись цепочкой. Расчёсанные на пробор и сплетённые в длинные косы волосы падали на грудь воинов. На головах трёх передних индейцев красовались волчьи шкуры. Привязанные к круглым щитам и двум длинным копьям перья весело трепетали на ветру. Позади вереницы шла лошадь с прицепленными к её спине жердями, нижние концы которых волочились по земле. Между жердями лежала на закреплённой в качестве ложа шкуре неподвижная Эмили.

Шёл седьмой день после того, как она попала в руки Лакотов, известных среди остальных племён как Отрезатели Голов, а сознание так и не возвращалось к ней. Мужчины были поражены её внешним видом и тем, что она ушла из жизни, не умерев до конца. Она дышала, и они, посовещавшись, решили забрать её с собой. Никто не знал, зачем им могла пригодиться эта светловолосая женщина, не открывающая глаз, не говорящая, погружённая в странный сон, но Лакоты единодушно решили, что встреча с ней была послана Великим Духом.

Ближе к закату солнца им навстречу внезапно выехал отряд человек в тридцать. Все они были тщательно выбриты на головах, и лишь маленькие чёрные хвостики волос свисали с затылков. Красные лучи солнца сверкали на бритых черепах. У некоторых к пучкам волос были привязаны чучела ястребов и орлиные хвосты.

— Волки! — воскликнул один из Лакотов.

— Плохой день, их слишком много, — сказал другой. — Я бы не стал драться…

— Теперь поздно отступать. Они слишком близко. Давайте встретим их лицом и покажем, на что способны Лакоты! — воскликнул третий, вскинув копьё.

Тем временем бритоголовые всадники развернулись широкой цепью и поскакали в сторону Лакотов. Столкновение казалось неминуемым. Уже были натянуты тугие луки, и стрелы дрожали на тетиве, готовые метнуться вперёд.

И тут случилось непонятное.

Двое из наступавших резко поменяли направление и замахали руками. Они принялись скакать вдоль линии своих соплеменников, что-то очень громко и взволнованно крича. Весь их отряд остановился. Сбившись в толпу, они обсуждали что-то рыкающими голосами, сопровождая речь активной жестикуляцией и показывая то и дело в сторону врагов. Затем они вдруг замолчали.

— Что-то случилось, — удивился передний Лакота, опустив боевую дубину.

Странные бритоголовые воины, называвшие себя словом Скири и известные среди Лакотов как Волки, смотрели перед собой широко раскрытыми глазами. Чёрная краска, положенная на верхнюю часть их лиц, усиливала блеск глаз.

— Это величайшее чудо, — произнёс, наконец, один из Скирей, не поворачивая головы к соплеменникам.

— Да, — согласился другой, — никогда прежде Большая Звезда не являлся сразу стольким воинам…

Они зачарованно смотрели в сторону Лакотов. Над вражеским отрядом неподвижно возвышалась гигантская человеческая фигура. Его гладко выбритая голова лоснилась алой краской. Поверх могучих плеч была наброшена прекрасно выделанная бизонья шкура, она опускалась к самому снегу прямо туда, где гарцевали растерянные Лакоты. Но они не видели и проезжали сквозь бизонью накидку, словно её не существовало. Мягкие ноговицы гиганта были украшены длинными прядями волос и орлиными перьями. По всей голове великана лежали мягкие перья, похожие на пух, а на самом затылке, где торчал единственный пучок чёрных волос, виднелось большое перо орла. В руке призрачного гиганта была тяжёлая палица с громадным круглым камнем на конце.

— Я пришёл показаться вам, дети. Мне кажется, что вы стали забывать о моём существовании и слишком заняты своими мелкими делами. Вот и сейчас вы рвались в бой. Но зачем? Неужели вы думаете, что сможете доказать что-либо своей победой в этой схватке? Нет, это пустое занятие. Я хочу, чтобы вы вспомнили о настоящем испытании… — Призрак-великан замолчал на некоторое время, изучая лица бритоголовых Скирей. — Я хочу получить от вас подношение! Вы знаете, о чём я говорю. Дайте мне женщину. Вот эту. Но не вздумайте биться за неё, получите её мирно!

Скири медленным шагом стали приближаться к Лакотам, знаками показывая, что драться раздумали. Их взволнованные глаза смотрели куда-то позади врагов. Лакоты обернулись, следя за их руками, и увидели Эмили. Она стояла возле волокуш, опираясь рукой на круп лошади. Заходящее солнце просветило её распущенные волосы, превратив их в золотой ореол вокруг женской фигуры.

Наступила глубокая тишина. Бритоголовые окружили Эмили и с благоговением разглядывали её. Прошло несколько минут, прежде чем их вожак обратился к Лакотам и предложил раскурить трубку.

Вскоре после этого Лакоты остались в прерии одни. Тридцать бритоголовых наездников скрылись за косогором. Они оставили своим врагам длинноствольное ружьё, два копья с привязанными к ним чучелами воронов и гусей, два круглых щита, кисет с табаком и две лошади. Взамен они получили светловолосую женщину.

Мне нравится вспоминать те годы и старый образ жизни, хотя сегодня многое кажется мне странным, запутанным в ритуалах и неоправданно жестоким. Но оно не казалось мне таким в то далёкое время, которое индейцы называли годами изобилия, годами бизонов и оленей.

С того дня как Эмили попала в руки бритоголовых дикарей из племени Скири-Поуни, её состояние не изменялось. Она не спала и не дремала, но казалась совершенно нечувствительной ко всему. Её не волновал жуткий облик новых хозяев. Она не различала вкус пищи, которой её регулярно кормили. Она не обращала внимание на большое полукруглое земляное жилище, где её держали. Она не помнила, как попала в селение Скирей и с каким напряжённым удивлением встретили её жители деревни.

Но однажды наступил перелом, и сознание Эмили прояснилось в одно мгновение. Поднявшись на ноги, она осознала, что попала в незнакомое место, но не закричала, потому что все присутствовавшие улыбались ей. Жилище показалось Эмили просто огромным по сравнению с палатками Черноногих, потолок поднимался над землёй на добрых пять метров. Сделан дом был не из кожи, натянутой на составленные конусом шесты, а из утрамбованной поверх шестов земли. Вдоль стен стояли по кругу деревянные лежанки, заваленные меховыми одеялами, и перед каждой такой кроватью в земле торчало по два шеста, на которых висела оленья кожа, служившая неким подобием занавески. Посреди помещения, как и в палатках Черноногих, располагался очаг, обложенный камнями, и вокруг него валялось на хорошо утоптанной земле множество мягких шкур, служивших подстилками.

Внутри толпилось десятка два людей, часть из которых с радостными криками помчалась наружу, увидев, что Эмили поднялась на ноги. Вскоре появился высокий мужчина с огромной погремушкой из тыквы. Он был в мягкой кожаной рубахе и завёрнут в бизонью шкуру ниже пояса. Приблизившись к Эмили, он заглянул ей в лицо и тоже улыбнулся. Он что-то сказал, стараясь сделать свой хриплый голос мягче, и предложил знаками следовать за ним.

— Неужели это тоже индейцы? — спросила себя она, выйдя из огромной землянки.

Со всех сторон возвышались, припорошённые снегом, могучие насыпи-жилища, от каждого из которых тянулся продолговатый коридор с квадратным входом. На покатых земляных крышах, с торчащими тут и там пучками вялой травы, сидели люди. Кто-то торопливо взбирался и устраивался поудобнее, чтобы поглядеть на Эмили. Она шла в сопровождении мужчины, и он любезно показывал ей всё вокруг, неторопливо объясняя назначение каких-то предметов. Повсюду виднелись в раскисшей зимней грязи плетёные корзины, обломки оленьих рогов, обглоданные кости, лошадиные и собачьи испражнения. Возле стен жилищ повсюду стояли прислонённые связки длинных шестов, заготовленные для волокуш.

Мужчина, провожавший Эмили, назывался в племени Волчьим Человеком и выполнял обязанности её проводника. Теперь, когда она пришла в сознание, ему предстояло ежедневно ходить с ней на прогулку, приводить её в дом главного служителя Большой Звезды, где сам шаман готовил ей угощения. Волчий Человек выдал Эмили деревянную миску и ложку, вырезанную из бизоньего рога, и разъяснил знаками, что она нигде не должна забывать их.

— Я понимаю, — кивнула она в ответ. — Неужели вы не говорите на языке Черноногих? И по-французски не понимаете ни слова? Какая жалость. Мне бы очень хотелось объяснить вам, что вы такие милые. Никто не колотит меня по голове. И у вас огромные дома, только грязные очень…

Много дней подряд Волчий Человек приводил Эмили к шаману, где она неторопливо кушала, после чего её обязательно окуривали душистым дымом и вели на прогулку. Она не слышала, не видела танцев, и после шумной жизни Черноногих это казалось ей странным. Она не знала, что всему причиной было её присутствие в деревне Скирей.

Но однажды всё изменилось. Утром, когда мглистый воздух ещё не развеялся, снаружи послышались возбуждённые голоса. Поднявшись, она поспешила за людьми. Рядом с ней широкими шагами ступал Волчий Человек. Выйдя под светлеющее небо, индейцы остановились.

— Упирикучу, — довольным голосом произнёс Волчий Человек и повторил слово несколько раз подряд, показывая рукой на далёкую яркую звёздочку, — упирикучу… большая звезда…

В тот же день Эмили услышала первые песни, вместе с ними началось её постоянное присутствие на всех церемониях, которые стали совершаться с невероятной частотой и регулярностью.

В тот день, когда Скири увидели яркую звезду над горизонтом, шаманы отвели Эмили в свой дом и, не таясь её взгляда, разделись догола, покрыли себя с ног до головы алой краской. Весь день они пели и проходили сквозь дым. Остановились только к вечеру, чтобы отдохнуть и подкрепиться.

— Лучше бы вы не начинали своих песен, — пробормотала Эмили, совершенно измученная непонятной церемонией, — не нужен мне ваш концерт…

Но тут шаманы подхватили её под руки, подвели к земляному алтарю и проворно сняли с Эмили платье.

— Наконец-то! А я уж думала, что вы тут не знаете, что к чему…

Эмили расслабила тело, готовая опуститься на землю, когда шаманы принялись трогать её со всех сторон. Но их ум был занят вовсе не сладострастными мыслями, хотя, глядя на молодую женщину с зелёными глазами и золотыми волосами, редкий мужчина сумел бы подавить в себе огонь желания. Скири словно не замечали её чудесной наготы. Они тщательно обмазывали всё её тело жиром и красной краской, а Эмили млела под их сильными руками и едва не падала от охватившей её неги.

Всю ночь напролёт индейцы разминали женское тело пальцами и довели Эмили до полной невменяемости. Она мелко дрожала, готовая взорваться от каждого нового прикосновения. Ей чудилось, что все силы мира блаженства сконцентрировались у неё внутри, подступили к её коже, чтобы вылиться через поры. Тело гудело. Грудь и влагалище наполнились жидким пламенем. А шаманы не прекращали массировать её, умными руками притягивая к Эмили лучи, пропитанные силой жизни. Под тёмными сводами земляного храма клубились мутные тени, то принимая форму шаров, то вытягиваясь длинными эллипсами.

Так прошла вся ночь. К утру молодая женщина не могла держаться на ногах и взирала на дальнейшие действия святых мужей совершенно отрешённо. Они продолжали петь и плясать. Несколько раз один из танцоров поднимал с земли длинный шест, один конец которого был опущен в костёр, и размахивал огнём перед Эмили, не прерывая танца.

Сидя на своём месте, Эмили стала впадать в дремоту, и действительность смешалась со сном. Она видела, как дикари со всех сторон расковыривали стены дома, выдирая из него огромные ломти дёрна, чтобы устроиться получше и наблюдать за таинственной процедурой. Чьи-то руки накинули на Эмили мягкую шкуру… На голове у неё появились стоящие торчком перья…

В круговороте песен, танцев, хождений сквозь дым и новых обмазываний краской прошёл третий день, наступил четвёртый. Иногда она видела, как по лицам шаманов текли слёзы, но не знала, было ли то на самом деле. Эмили спала на ходу.

Когда её вывели наружу, повсюду стояли люди — мужчины, женщины, дети, старики. У всех в руках были луки со стрелами. На запястьях своих рук Эмили обнаружила кожаные ремешки. В двух шагах от неё двигались вприпрыжку четыре человека с привязанными к спинам чучелами сов. Кто-то ещё пританцовывал, размахивая огромной палицей. Шатаясь, она прошла между валунами землянок и увидела перед собой два вертикально установленных шеста, между которыми были закреплены четыре горизонтальных, и с них свисали какие-то шкуры. Земля под ними была белой, как снег, и слегка шевелилась. Эмили так и не поняла, что это колыхался на ветру насыпанный ковром пух. Перед самым лицом возникла голова Волчьего Человека. Он, как всегда, ласково улыбался и что-то загадочно бормотал, указывая дорогу рукой.

— Да, да, конечно, я иду, но я очень устала и хочу спать, — невнятно проговорила Эмили.

Волчий Человек показал руками, что нужно схватиться за верхний горизонтальный шест, кивнула, протянула ладони, не достала, небосвод качнулся, накренились земляные дома… Эмили тряхнула головой и выпрямилась. Накидка соскользнула с её алого лоснящегося тела. Холодный зимний воздух обхватил её отовсюду.

— Ах! — Она облегчённо вздохнула, но слабый голос её утонул в бурном пении Скирей.

Она наступила на нижнюю перекладину и взялась обеими руками за верхнюю. В ту же секунду мускулистые тени затянули ремни на её запястьях и привязали её к верхней перекладине. Она растерянно оглянулась. По толпе дикарей прокатился возглас одобрения[20].

Тут же перед глазами вспыхнуло пламя: кто-то взмахнул горящей палкой, поднёс её под закинутые вверх руки Эмили, затем опустил огонь к её паху, но не причинил вреда. Не успел человек с огнём отступить, как перед ней возник мужчина с натянутым луком. Стрела с оглушительным звуком распорола воздух, и к изумлению Эмили, ударила её под налитую левую грудь. Наконечник без труда проткнул кожу, проник сквозь мышечные ткани и глубоко вонзился в сердце.

Эмили разглядела свои качнувшиеся золотые волосы, затем в поле зрения попали стоящие на её голове перья, после этого увидела свой затылок, и с удивлением поняла, что её взор падал на всё откуда-то сверху.

К привязанной женской фигуре стремительно бросился, издав воинственный клич, мужчина с зажатым в руке ножом с кремнёвым наконечником. Он нанёс неподвижному телу быстрый удар в левую грудь, и Эмили ясно различила открывшуюся ранку повыше напружинившегося соска. Индеец быстрым движением опустил в ранку пальцы и вымазал своё лицо кровью жертвы. Следом за ним к ней подбежал другой человек, держа в вытянутых руках большой кусок сырого мяса, только что отрезанного от туши бизона. Он подставил мясо под пробитую женскую грудь и стал ждать, чтобы кровь капнула на него. Ранка была крохотной, и кровь текла лениво. Сквозь взволнованную толпу дикарей продрался бритоголовый воин с палицей в сильных руках и принялся прыгать перед привязанным женским телом, размахивая тяжёлым оружием.

Эмили почувствовала, как от его движений возник ветер и стал поднимать её наверх. Она никак не могла взять в толк, что с ней происходило, откуда она смотрела, почему вздымалась к небу, хотя стояла на земле, с привязанными к верхней перекладине руками, открытая для всеобщего обозрения, с пробитой грудью…

Она парила над деревней Скирей, продолжая, как зачарованная, вглядываться в происходящее под ней. Она видела танцующего вокруг костра шамана, видела качающиеся крылья совы на его спине. Её глаза прощупали каждую фигуру в толпе, и теперь она поняла, что все эти человеческие существа ждали её смерти. Дикари обступили мёртвое тело со всех сторон, словно пёстрая лавина обтекла крохотный островок. И вдруг все стали поднимать луки и стрелять в спину обмякшего женского тела. Они стреляли бесконечно долго, стреляли все — мужчины, женщины, дети. Самым маленьким матери помогали натянуть лук, но старались сделать так, чтобы ребёнок сам направил стрелу. Всё племя должно было приобщиться к убийству, все должны были участвовать в кровавом подношении Большой Звезде.

Когда на спине золотоволосой женщины не осталось ни единого свободного сантиметра, и она стала похожа на ощетинившегося дикобраза, Скири остановились. Дело свершилось. Главный шаман крикнул соплеменникам, чтобы они отступили и оставили жертву в одиночестве. Толпа отхлынула, всё ещё полная возбуждения, всё ещё размахивая луками и стрелами над головами.

Эмили отвела взор и взмыла к облакам. Далеко у горизонта, который сейчас вовсе не казался ей далёким, стелилась тёмная масса. Из её подвижных недр проявлялись конусы индейских палаток, иногда тающие, иногда сливающиеся в единую мягкую тень. Очертания людей скользили над землёй, двигаясь кругами. Временами они сплетались в цепь и делались похожими на колышущиеся кроны деревьев, затем рассыпались и вновь становились человекоподобными, но после опять теряли свой облик и становились обыкновенными облаками. Эмили летела к ним, не испытывая страха. Теперь она была такой же мягкой тучкой…

Сентябрь — октябрь 1996

Портлэнд— Редвуд