Хроники Лормта III: Мы, женщины

Глава седьмая. После бури

Рукописи! Арона бежала от пещеры к Дому Записей, плача в отчаянии. Из погреба выскочила Рыжая Малышка и принялась тереться о ноги Ароны.

— Ты, глупая кошка! — радостно воскликнула Арона, Распахивая дверь. — Что тебя заставило там прятаться?

— Должно быть, сама Богиня нашептала кошке, как спастись.

Все записи, которые были аккуратно уложены в погребе на полки рядом с запасом кореньев и кувшинами с маслом, выдержали бурю. Помощница хранительницы брала их одну за другой и с возгласами радости откладывала. Все записи уцелели! Арона снова побежала в деревню, чтобы посмотреть, что делается там.

Кузница Нориэль и жернова Леннис не тронуты. Тяжелые инструменты отлетели, но недалеко. Уцелело большинство погребов. Но поля, дома, посуда и ткани — единственное торговое имущество деревни — все превратилось в развалины и обломки.

Огромное упавшее дерево пробило крышу деревенского зала для собраний. Осеберг и Эгил, взявшись за его концы, пытались его отодвинуть. Нориэль отложила мотыгу, подошла к ним и взялась за середину. Дерево не шевельнулось.

— Дарран! — позвала Нориэль.

Эгил оскорбленно посмотрел на нее.

— Эгил, Осеберг, — предупредила Дарран, хозяйка мулов. — Не переутомляйтесь. У нас впереди много работы.

Арона подняла голову и, заслонив глаза, посмотрела на солнце.

— Со всем уважением, госпожа, — резко парировал Эгил, дочь Элизабет, — это вы постарайтесь не переутомляться. Мы с Осебергом займемся более тяжелой работой.

— Эгил Нахальная, — прошептала женщина и усмехнулась придуманному прозвищу.

«Эгил Высокомерная», — подумала Арона, начиная раскапывать руины Дома Записей.

Женщины и девушки мрачно и напряженно занялись работой. Как будто началось строительство дома после пожара, но пожар этот охватил всю деревню, и делам, казалось, нет конца. Вначале деревенский зал и Дом Исцеления. Все овощи, что удавалось спасти, делили поровну, несмотря на протесты тех, кто их посадил, потому что иначе люди начали бы умирать с голоду. Молоко госпожи Безрогой и ее сестер разливали по полчашки, а куриные яйца разрезали. Кошек, собак и цыплят выпустили на свободу, чтобы они кормились сами, и старшие девушки погнали овец назад на пастбища, где еще оставалась трава.

Эгил и Осеберг работали, как мулы, и вся деревня удивленно смотрела на них. Начинали они раньше всех, а заканчивали последними и перетаскивали самые тяжелые грузы. Постепенно некоторые более слабые женщины начали заменять их на домашних работах, говоря: «Несправедливо, что они работают намного больше нас и выполняют самую тяжелую работу».

Неожиданно, на десятый день, часовые в утесах подали необычный сигнал тревога: не соколиный крик — фальконеры идут, не крик голубки — пришли дочери Ганноры для торговли, не крик стервятника — разбойники. На этот раз послышался крик перепела: «Чужаки! Нужно их увести в сторону!»

— Я ходила в прошлый раз! — закричала женщина.

— Ну, сейчас не моя очередь, — подхватила другая.

— Где, во имя Джонкары, вуали и платья? — спохватилась третья.

— Арона, ты говоришь на языке чужаков, — отметила старейшая мать деревни, дочь Милены. — Ты, ты и ты, — она указала на несколько опытных торговок, всех в детородном возрасте и привлекательных внешне. Ни одна из них, кроме Ароны, не ходила к фальконерам вовремя их последнего посещения. С проклятием Арона достала из-за запасов лука в погребе свою гостевую вуаль.

Эгил, который привязывал мулов Дарран к упавшему дереву, остановился.

— Если это чужаки, вам потребуется защита. И кто-то должен говорить за вас, — отрезал он решительно тоном, не терпящим возражений. Прицепив к поясу нож, он пошел за женщинами.

Нориэль и Дарран схватили его за руки.

— Ты не пойдешь. Если они узнают, что среди нас живут пришельцы, это может всем нам принести смерть. Пусть более опытные займутся этим делом, девушка.

Эгил посмотрел на них. Начал объяснить — горько и подробно, что на этот раз они зашли слишком далеко. Арону, молодую девушку, посылают — вопреки всякому благоразумию и приличию! — навстречу чужакам, а он остается дома, как батрак на службе у ее отца. Он плюнул на землю. И тут же одернул себя. Дарран — его нанимательница. Он и есть батрак, пока не займет, более достойного положения. Чувствуя во рту горечь, он вернулся к своей работе. Надо это изменить.

Горя от любопытства, Арона вслед за женщинами пошла к началу тропы и домам посещения, где ждали чужаки на прирученных лошадях. От страха у нее перехватило дыхание. На чужаках не было ни птичьих шлемов, ни масок, но они в форме фальконеров. «Так будет выглядеть Эгил, когда станет взрослым», — неожиданно подумала она.

Предводитель почти так же молод, как Эгил, хотя у него на лице, как у козы, растут волосы. Он с серьезностью Эгила обратился к женщинам на том же языке, который все это лето слышит от пришелиц Арона.

— Не бойтесь, — произнес он медленно и спокойно. — Ваши мужчины прислали нас, чтобы мы вам помогли.

Вынести еще одно посещение фальконеров, так быстро после предыдущего?

Молодой самец, должно быть, заметил их отчаяние, потому что повторил:

— Не бойтесь. Фальконеры — наши союзники. Мы отнесемся к вам со всем уважением, как к собственным сестрам, матерям или дочерям.

Один из чужаков посмотрел на развалины хижин и грубым голосом воскликнул:

— Что, во имя богов, тут случилось? — Но тут же добавил: — О! Поворот.

— Мы поможем вам восстановить дома, — проговорил молодой предводитель и отдал приказ. Воины спешились и начали работать, как дочери одной матери. Когда женщины попытались помочь, мужчины их отстранили.

— Вы только поддерживайте огонь в кострах и готовьте еду. Продукты мы вам дадим, — вежливо заметил молодой предводитель. — Я уверен, вы очень голодны.

Еще более молодой воин поглядывал на девушек, словно хотел заглянуть под их грубые уродливые вуали. Аста, дочь Леннис, смотрела на них и вслух удивлялась.

— Вы такие сильные! Мы бы не могли все это сделать!

Молодой человек улыбнулся.

— А вам и не нужно. Для этого мы здесь.

Предводитель пристально посмотрел на него и удивленно нахмурился:

— Мне сказали, что вы, женщины, не разговариваете.

Старейшая из присутствующих женщин распрямилась и прижала вуаль ко рту. Аста тут же замолчала. Предводитель заметил этот обмен жестами и еще больше нахмурился.

— Меня прислали узнать, что вам нужно, — обратился он к старейшей в группе. — Еда? Лекарства? Семена для посева?

Старейшая наклонила голову и знаками изобразила работу мотыгой, лопатой, пилой и топором. Молодой предводитель сурово сдвинул брови.

— Я понимаю, миледи, что вам необходима помощь в работе, но мы не можем задерживаться надолго. Я не против, но у нас много дел… — Он замолчал и еще больше опечалился.

Старейшая покачала головой и осторожно потрогала железные детали упряжи лошадей, потом еще осторожней длинный нож, висящий на поясе предводителя. Он не понял. Женщины молча переглядывались. Тогда Марра, дочь Аннет, обычно трусливая, как кролик, заговорила со смелостью, о которой женщины и не подозревали:

— Инструменты, — промолвила она дрожащим голосом. — Мотыги. Ножи. Топоры. Лопаты. Металл. И соль. У нас здесь нет своей соли. Мы можем отдать посуду, ткани, украшения.

Аста наклонилась к одному из пришельцев и шепотом спросила:

— А там, откуда вы пришли, вы делаете всю тяжелую работу?

— Ну, работу выполняют слуги и батраки, и я думаю, жены фермеров тоже работают, но, конечно, госпожа, тяжелую работу должны делать мужчины, а не женщины.

— А что делают женщины? — полюбопытствовала Аста, как пес, почуявший запах зайца на охоте.

Воин удивленно посмотрел на нее.

— Как что? Остаются дома, ведут хозяйство, воспитывают детей, стараются выглядеть красивыми — вот и все. — Он был очень молод.

— Но как они тогда зарабатывают на жизнь? — не поняла Аста.

Мужчина снисходительно рассмеялся.

— Если у тебя лицо такое же красивое, как голос, госпожа, тебе не стоит об этом беспокоиться. — Видя, что она не поняла, он добавил: — Мы, мужчины, зарабатываем на жизнь для наших женщин. Разве не так среди фальконеров?

— О да, конечно, — торопливо пробормотала Аста. —Я просто думала, как у… чужаков. Мы их так редко видим.

Старейшая из женщин подошла к ней и сердито посмотрела, повторив жест с вуалью; предводитель мужчин тоже подошел.

— Лоррил! — резко прервал он их разговор. Потом мягче добавил: — Женщины принадлежат фальконерам. — Это было уже предупреждение.

Воины принялись разгружать и заносить в один из полуразрушенных домов мешки с зерном и сушеными фруктами, а также металлические инструменты, какими могли пожертвовать. Они восстановили дома, огородные участки и все остальное, как в предыдущем году сделали фальконеры. Они натаскали камней для печей в домах и даже поставили вокруг домов изгороди. Их было двенадцать человек, но работали они, как двадцать женщин, и все, что оставалось делать женщинам, — это только готовить еду.

Ночью воины спали в своих спальных мешках в стороне от дома, в котором разместились женщины, но как-то в сумерках один из них подошел к хижине Ароны. При этом он озирался, как вор. Она почти не поняла его слов, но голос его звучал как-то странно. И тут он попытался обойтись с ней, как это делал Осеберг, Но грубо, словно фальконер. Сопротивляться воину, кричать — это смерть. Но ведь эти воины не фальконеры, а она не хочет иметь ребенка. Пытаясь высвободиться, она закричала, начала упираться ногами.

В хижину вбежали трое представителей чужаков. Бросив всего один взгляд на происходящее, первый из них ударил напавшего на Арону кулаком под подбородок, а другой рукой попал в живот. Тот со стоном упал, а предводитель холодно сказал:

— Я тебя предупреждал, Харок, что эти женщины принадлежат фальконерам! Пять плетей. — Остальные двое вытащили Харока. Предводитель поклонился Ароне, как это делал Эгил. — Прошу принять мои искренние извинения, миледи. Этого человека строго накажут.

Арона слышала, как он, выходя из дома, про себя буркнул:

— Если фальконеры об этом узнают, Харок мертв — и я вместе с ним.

Если фальконеры услышат, будет мертва Арона и все остальные женщины. Но девушке почему-то не хотелось об этом говорить кому-либо.

— Мне нравятся эти чужаки, — задумчиво произнесла Аста, дочь Леннис.

— У них совсем другие обычаи, — прошептала Марра, дочь Аннет. — Один просил меня зачать дочь, но их старейший отругал его.

— Они не такие, как фальконеры, — согласилась третья женщина. — И не такие, как женщины. Кто может понять эти странные существа?

Аста подняла голову, потом быстро опустила.

Эгил выпрямился и вытер лоб. Последние упавшие деревья убраны с полей и аккуратно сложены в стороне. Там несколько сильных молодых женщин рубили их на дрова. А это что за шум? Выкрики и аплодисменты. Это женщины, собравшиеся вокруг, приветствуют двух молодых людей. Среди них и Арона, вернувшаяся с тропы, она тоже это слышит! И Аста, дочь Леннис, которая смотрит на него с откровенным восторгом. Сердце Эгила забилось.

Он никогда не думал, что тяжелая работа будет ему нравится больше учения, но госпожа Бирка больше ничему его не учит. Немного о погоде, немного о растениях и животных, другие сказки старых бабок, как будто он собирается стать травницей. Еще беседа о мужчинах и женщинах, во время которой он краснел. Да к тому же все только о женских делах. Неприлично до такой степени, что поверить трудно. А ему хочется учиться писать и считать. Если это доступно женщинам, он тоже сможет!

Новая нанимательница Осеберга подошла и сердечно хлопнула его по спине.

— Хорошая работа, девушка! — прогудела она и улыбнулась им обоим. Потом села на ближайшее бревно и вздохнула.

— Надеюсь, группа с тропы принесла немного металла, чтобы выковать из него инструменты.

— А железный котел может пригодиться? — невинно поинтересовалась Лойз, дочь Аннет. Раньше в большом котле росли цветы у ее крыльца. Теперь в торопливо очищенном от земли котле хранилось то, что она и ее дочери спасли от уничтожения.

У Эгила обвис рот.

— Котел моей матери! — воскликнул он.

Лойз посмотрела на него и фыркнула. У нее было грязное лицо, одежда тоже грязная и рваная. Брюки на ней, промокшие и грязные с ног до подола платья. Но держала она себя, как жена мэра Кедровой Вершины.

— Котел мой, я его честно выменяла, — укоризненно проговорила она. — Я дала твоим матери и сестрам приют, когда им некуда было идти, в обмен они предложили мне котел.

Нориэль пристально посмотрела на Эгила.

— Отвечай быстрее. Правда ли, что твоя мать слабоумная, как утверждает повсюду Лойз?

Эгил поднял топор, опустил его, распрямился, стройный и высокий.

— Моя мать, — очень серьезно ответил он, — полностью владеет своим рассудком и имеет немало способностей. Она пришла сюда, не зная ваших… обычаев и вашего языка. Но в нормальных обстоятельствах ей эти знания и не нужны. — Он говорил на ломаном языке деревни, но чем дальше, тем все лучше, а если не знал какого-нибудь слова, вставлял свое. Лойз нахмурилась, Нориэль тоже.

— Она не слабоумная, — повторил на их языке Эгил. — Она просто не знает ваш образ жизни и язык. — Он хотел сказать: «Да и зачем ей это?», но понимал, что это говорит его гордость. И такими словами он повредит матери. Поэтому он только сказал: — Я бы хотел передать это дело… — он поискал нужное слово… — передать тому, кто… — попробовал он снова.

— Судье, — подсказала Нориэль. Потом дала определение: — Это та, кто решает, что правильно, а что нет. — Эгил благодарно кивнул. Нориэль нахмурилась. — Старейшая Метчильд умерла в Ночь Бури. Но я думаю, ты прав. Этим должен заняться совет старейших. — Она поискала глазами ближайшую девочку и попросила: —Леатрис! Отыщи и приведи к нам пришелицу Элизабет. Мы должны поговорить с ней. — Потом повернулась и сказала, явно давая понять, что разговор окончен: — Спасибо, девушка.

Новая старейшая, Раула, дочь Милены, стряхнула грязь с юбки, достала изношенное веретено из кармана и подняла его, требуя тишины. Элизабет, дочь Сигера, и Лойз, дочь Аннет, встали со своих мест и подошли к торопливо собранным старейшим, не глядя друг на друга. Старейшие долго разговаривали с обеими женщинами, потом подозвали всех остальных, кроме человека, которого это тоже касалось, — Эгила, сына Лизы. Эгил сидел рядом с Ароной на камне, глядя, как она делает записи на глиняной табличке, обитой деревом. Ее отыскали в развалинах и торопливо починили.

— Дело о котле, — объявила старейшая после долгих переговоров. — Мы установили, что он принадлежит Элизабет, дочери Сигер, которая передала его Лойз, дочери Аннет, за еду и убежище. Три женщины подтвердили, что такой обмен был сделан по предложению Лойз, дочери Аннет, и что Элизабет, дочь Сигер, согласилась, потому что считала, что у нее не было выбора. Семь человек подтвердили, что Элизабет, дочь Сигер, не представляла себе истинной ценности котла.

— Да она слабоумная, бедняга, — упрямо настаивала Лойз, дочь Аннет.

Старейшая набросилась на нее, как кошка на кролика.

— Если Элизабет, дочь Сигер, не обладает здравым рассудком, всякая торговля с ней нечестная и потому незаконная. А что ты скажешь, Элизабет, дочь Сигер?

Пришелица покраснела.

— Это правда, я плохо говорю на вашем языке. Но госпожа Лойз на моем вообще не говорит. И я скажу, — она перешла на родной язык, — что если из-за этого считать человека полоумным, то Лойз, дочь Аннет, совсем спятила, потому что я кое-как ее понимаю, а она меня нет. Но дело не в этом. Дело в ценности котла, который у вас ценится гораздо выше, чем в моей родной деревне, потому что мы торговали со многими районами, а вы не торгуете. Я этого не знала: нельзя все узнать в незнакомом месте за несколько дней!

— Говори так, чтобы мы могли понять! — послышались крики из толпы. — Говори по-нашему!

Волшебница незаметно присоединилась к собравшимся и негромко переводила для старейших, которые не встречались с чужаками. Когда Элизабет замолчала, волшебница подняла руку и заговорила:

— Я думаю, добрые женщины, что многие наши споры возникают из-за языкового барьера, потому что в зрелом возрасте трудно изучить чужой язык.

— Обмен был честный, — упрямилась Лойз, дочь Аннет. — Она отдала котел, который мало что значил для нее, за свою жизнь и жизнь своих детей, которые значат для нее гораздо больше. Что здесь нечестного?

Эгил подтолкнул Арону.

— Священники говорят, что обмен под принуждением неправильный. Жаль, что здесь нет образованных.

— Может, ты их обучишь? — сердито буркнула Арона, увлажняя палочку, чтобы легче было работать по глине. Эгил заглянул через ее плечо. Система знаков, которой она пользуется, не обычный алфавит, но какие-то сокращения, которых он не понимал. Он нахмурился и вернулся к своим мыслям.

Подняла руку госпожа Флори. Старейшая направила на нее веретено и произнесла:

— Да, целительница?

— Обмен несправедливый: когда Ловри, дочь Элизабет, повредила руку, Лойз, дочь Аннет, не привела ее ко мне и не позволила прийти матери девочки.

Потом подняла руку и получила слово Элтеа, ткачиха.

— Лойз продавала мне вышивку, которую выполнила Лиза, — грубовато поведала она. — Вполне стоит нескольких дней убежища и пищи, которые она дала женщине.

Эгил что-то начал говорить, Арона подтолкнула его. Он замолчал, и она подняла руку. Старейшая удивленно посмотрела на нее.

— Хранительница? — удивилась она неодобрительно, потому что хранительницы записей не принимают участия в таких спорах.

— Эгил, дочь Элизабет, сказала мне, что в их деревне считают: вынужденный обмен неправильный, — быстро проговорила Арона, покраснев. Еще маленькой девочкой ее часто ругали за то, что она встревала на встречах. Но ведь это не формальное собрание, а вопрос важен.

Старейшая повернулась к матери Эгила.

— Таков ваш обычай?

— Я не принимала участия в делах деревни, — запинаясь, пролепетала женщина на языке фальконеров. — Но я думаю — да. Харальд как-то мне об этом говорил.

Старейшие принялись переговариваться и рассматривать вышивку, которую принесла Элтеа. Эгил снова подтолкнул Арону.

— Неужели у вас записывают все ссоры старух? Ваша старательность восхитительна, но… — Он замолчал, увидев, что старейшая снова подняла веретено.

— В деле о котле мы видим несколько положений, — строго заговорила она. — Во-первых, по обычаям Элизабет, дочери Сигер, сделки вообще не было, так как она совершала обмен вынужденно. Во-вторых, Лойз, дочь Аннет, не выполнила условий соглашения, потому что рука Ловри, дочери Элизабет, воспалилась, и ее не лечили. В-третьих, вышивка была достаточной платой за еду и убежище, которые получило семейство Элизабет. Наконец, Элизабет, дочь Сигер, не полностью понимала сути обмена, потому что он был совершен не на ее языке.

Старейшая помолчала.

— Следовательно, все обмены между пришелицами и нами должны совершаться с участием переводчиков, и чужаков необходимо внимательно расспрашивать об их обычаях относительно обмена. В данном случае мы решаем, что котел должен быть возвращен Элизабет, дочери Сигер. Мы также предлагаем ей поселиться на ферме Вирдис, дочери Нилиры, теперь незанятой, если она согласится в обмен передать свой котел для переработки в плуги и инструменты.

Эгил встал.

— Договорились, — обрадовался он, как будто котел принадлежал ему. Старейшая не обратила на него внимания.

— Приемлемы ли для тебя условия, Элизабет, дочь Сигер? — спросила она. Волшебница подробно перевела. Лиза нахмурилась и почесала голову.

— Я должна подумать, — сказала она наконец. Затем пошла на поле и принялась за работу. Эгил присоединился к ней. «Какой нахальный», — не впервые подумала Арона, собирая свои записи.

Женщины разошлись, а Арона напряженно прислушивалась к разговору Эгила с матерью.

— У нас будет земля, — уговаривал он ее. — И ты больше не будешь служанкой старухи.

— Я не служанка, — возразила Лиза.

К ним подошла Элтеа и подтвердила:

— Твоей матери хорошо у меня, и она не любит работать на земле.

— Я понимаю, что ты теряешь прекрасную вышивальщицу, — заметил Эгил ядовито. Он повернулся и обнял мать за плечи. — Мама! Тебе не нужно будет так много работать на земле, как этим женщинам. У тебя для этого есть я! Ты снова станешь хозяйкой в собственном доме, и мои младшие братья и сестры получат нужную заботу. Я знаю тебя, мама, ты никогда не поставишь свои капризы и желания выше потребностей семьи и деревни. Правда?

— Мне нужно подумать, Эгил, — спокойно повторила она и кивнула, отпуская его.

Эгил изо всех сил вогнал топор в последнее упавшее дерево. Однажды… однажды он станет значительным человеком в этой деревне, и к нему не будут относиться, как к нищему мальчишке! Тут мимо прошла хранительница записей Марис со своими глиняными табличками, единственная взрослая грамотная женщина во всей деревне.

— Госпожа Марис, — вежливо обратился к ней Эгил. — Могу я задать тебе вопрос?