3. Иглы на подоконнике

Птица исчезла незадолго до рассвета: не улетела, не испарилась, а просто исчезла, словно все это время была не более чем галлюцинацией. Сомнамбулическое состояние Марьи сменилось крепким глубоким сном, и она обмякла на моих руках.

Меня колотил озноб. Я еще долго сидела на полу, не сводя с окна слезящиеся от напряжения глаза. Только когда первые солнечные лучи заглянули в комнату, я нашла в себе силы подняться. Ноги затекли без движения, в подвернутой лодыжке стреляло болью. Марья так и не проснулась, пока я с трудом, едва сдерживая стон, тащила ее на кровать. Спящая сестра стала на удивление серьезной: нахмурив брови и в ниточку сжав губы, она сосредоточенно смотрела сны. Надеюсь, обычные сны, а не кошмар про огромную мертвую птицу.

В том, что птица была не кошмаром, а кошмарной реальностью, я убедилась, взглянув на карниз снаружи. На металле остались глубокие царапины и вмятины, рядом темнели густые и вязкие капли. Я не сомневалась, что, если открою окно, мне в нос тут же ударит запах гнили и разложения.

Я решительно взялась за телефон. Сегодня пятница, могу сказаться больной и откреститься и от учебы, и от работы. Мне нужно время, чтобы защитить сестру от адской птицы, и я не собираюсь его терять.

После бессонной нервной ночи у меня в голове что-то щелкнуло, и сложился пазл из вчерашних статей про обереги, сказок и страшилок. Я понимала, что тварь, прилетавшая ночью, не существует в обыденном рациональном мире, просто потому что не может существовать. Она – порождение потустороннего мира, выбравшееся из сказок и страшных легенд, и бороться с ним следует методами из сказок.

Я развернулась и, прихрамывая, покинула комнату.

* * *

«…и тогда сестры воткнули в окно ей ножи острые и иглы железные, чтобы прилетел Финист да изранил крылья…»

Иглы острием вверх служат оберегом от незваных гостей.

Нечисть всегда отгоняли железом.

Я чувствовала себя круглой дурой, но, когда все рациональные средства бессильны, приходится прибегать к иррациональным.

До пробуждения Марьи я успела набрать по всей квартире иголок и гвоздей. Ножи брать не стала – вряд ли современная нержавейка будет так же эффективна против сказочной твари, как старое доброе холодное железо.

Пока я потрошила домашние запасы гвоздей и инструментов, об меня споткнулась мать, злобная, как бешеная собака. Она попыталась устроить очередной скандал с рукоприкладством, но наткнулась на мой взгляд, сдулась и убрела на кухню, к бутылке.

– Что ты делаешь? – враждебно спросила Марья из-за спины. Я как раз закончила соскабливать с внешнего подоконника бурые капли то ли крови, то ли гноя. От них действительно попахивало, но не так сильно, как я боялась. – Да ты вообще психованная – окна осенью открывать! Холодно же!

– Холодно – оденься.

Бессонная ночь, измотавшая мне все нервы, притупила эмоции. Раньше я бы огрызнулась на сестру, рыкнула, чтобы она под руку не лезла, сейчас же просто отмахнулась, не отвлекаясь от своего занятия. Мне нужно придумать, как прикрепить гвозди и иглы к пластиковому окну. Почему-то ничего, кроме изоленты, в голову не приходило.

Марья, кутаясь в одеяло, заглянула мне через плечо, некоторое время наблюдала за моими действиями, а потом спросила, не скрывая издевки и брезгливости:

– Ты что, с матерью пить начала?!

Я коротко оглянулась на нее, смерив равнодушным взглядом, и снова вернулась к гвоздям и иглам.

– Нет, – убежденно произнесла Марья, разглядев мои красные глаза и белое лицо. – Ты наркоманка. Я так и знала, что ты ненормальная агрессивная психичка!

И на этот выпад я не обратила внимания – плевать, что она говорит и что думает, главное, чтобы она была в безопасности. А в зеркале я действительно выглядела ужасно, так, что хотелось перекрестить отражение.

Марья уже унеслась в школу, а я все продолжала медленно и сосредоточенно крепить гвозди к окну. Надеюсь, изолента и скотч их удержат, и они смогут отпугнуть мертвую птицу. Часть игл я решила прикрепить уже с внутренней стороны стеклопакета, на всякий случай. Последняя линия обороны, которая никого не спасет.

Днем я спала урывками, вздрагивая от каждого шороха, но это всего лишь мать бродила по дому. Наконец сквозь вязкую дрему я услышала, как хлопнула дверь – вернулась Марья. С трудом разлепив глаза, я механически взглянула на время – девятый час, Марья никогда так поздно не приходила. Видимо, хотела как можно дольше не появляться дома, где ее ждали алкоголичка-мать да свихнувшаяся сестра.

Я равнодушно следила, как Марья настороженно заглядывает в комнату, не решаясь войти.

– Заходи уже, не бойся, – вздохнула я. – Не покусаю и даже ругать за позднее возвращение не буду.

– Попробовала бы ты ругать, – проворчала сестра, но зашла, таща рюкзак в опущенной руке и не сводя с меня подозрительного взгляда. Я только криво усмехнулась.

– С тобой сегодня ничего не случилось?

Марья остановилась посреди комнаты, взгляд стал совсем загнанный, как у маленького зверька под когтями совы.

– В каком смысле?

– В прямом. Все было как обычно? Ничего подозрительного не заметила?

– Да, – фыркнула Марья, немного расслабившись, – заметила!

Я напряглась. Почему-то я считала, что птица будет прилетать только по ночам и только к нам, совершенно выпустив из виду, что она могла охотиться за Марьей и днем по всему городу. Да даже если птица боится света, у нее все равно в распоряжении много времени: темнеет рано, а Марья любит шляться где-то допоздна.

– И что же?!

– Что сестра свихнулась, – грубо отрезала Марья и, бросив рюкзак на пол, плюхнулась на кровать и уткнулась в книгу.

Я только обессиленно закрыла глаза. Я обязана ее защитить, но, Господи, она же сама мне мешает!

Ночью я опять не сомкнула глаз: неотрывно смотрела в окно, с замиранием сердца ожидая, что на подоконник опустится огромный крылатый силуэт, просто проигнорировав мои усилия. Но все было спокойно. Марья посапывала, как сурок, снова невообразимо серьезная и погруженная в сновидения. За окном мелькали какие-то тени, но это вполне могли быть обычные ночные птицы, которых мое воображение превратило в мертвых чудовищ.

Когда на часах замигало 03:00, я заставила себя закрыть глаза и уснуть, понимая, что от всенощного бдения пользы не будет.

На удивление, кошмары мне не снились. Мне вообще ничего не снилось, словно я закрыла глаза и через мгновение их открыла, привлеченная шорохами у окна. Даже не успев испугаться, что снова прилетела тварь, я подскочила на кровати. В тусклом осеннем свете Марья пыталась отодрать от внутренней рамы иголки. Она сосредоточенно сопела и ничего не замечала.

– Оставь, – хриплым спросонья голосом велела я. Сестра вжала голову в плечи и резко обернулась, чуть ли не пряча ладони за спину. – Оставь, так надо.

– Ты просто рехнулась, – Марья, наконец, выпрямилась и скрестила руки на груди.

– Даже если так, – миролюбиво ответила я, – ты разве не простишь мне этот маленький каприз?

Меня наполняла эйфория от осознания того, что ночь прошла легко и спокойно и Марья, вот она, насупленная, злобненькая, стоит передо мной и привычно огрызается. За то, что все в порядке, что с ней ничего не случилось, что она жива и здорова, я готова была простить ей любое хамство.

Марья фыркнула и удалилась. Я достаточно хорошо знала сестру и понимала: попыток она не оставит. Рано или поздно она вытащит эти иглы, просто чтобы досадить мне. Если я хочу ее защитить, я кровь из носу должна что-то придумать за эти выходные.

Полная самых тяжелых предчувствий, я поплелась умываться. Из зеркала на меня взглянула изможденная бледная девица с воспаленными глазами. Да, такую немудрено за наркоманку принять. Интересно, как только от меня еще в университете сокурсники не шарахаются? В голове крутились обрывки мыслей, но уцепиться за них не получалось. Я ощущала только отупляющую усталость, и в ответ на необходимость что-то делать, о чем-то думать, в груди поднималось темной волной отчаянье. Хотелось свернуться в клубочек и скулить. Хотелось, чтобы меня обняли и пожалели.

Да мало ли что мне хотелось?

Собрав намокшие концы волос в хвост, я слепо толкнула дверь, выходя из ванной, и едва не зашибла стоящую у входной двери Марью. Сестра сжалась и злобно зыркнула на меня из-под упавших на лицо прядей.

– Собралась куда-то? – как можно мягче спросила я. Отпускать ее не хотелось – вдруг и в городе на нее сможет напасть птица?

– Не твое дело!

Я только устало покачала головой. Мне бы все ей объяснить, рассказать, какую жуткую сцену я увидела прошлой ночью, но… Не поверит. Даже выслушать не потрудится. Стоило мне представить, как я говорю об огромных птицах за окном, о ее сомнамбулизме, так у меня сразу немел язык и перехватывало дыхание, словно слова уже застряли рыбьей костью в горле. Я и так ощущала себя дурой, а снова ловить пренебрежительный и испуганный взгляд сестры не хотелось.

– У тебя конец четверти на носу, – напомнила я. – Может, лучше подготовиться к контрольным, чем… – я с трудом проглотила резкое «шляться неизвестно где», – гулять в плохую погоду?

– Тебе-то какое дело до моих оценок? Ты мне не мать!

Это был запрещенный прием, но Марья использовала его настолько часто, что он уже перестал действовать.

– Вот именно – я не наша мать, и я переживаю из-за твоих проблем. Я из кожи вон лезу, чтобы обеспечить тебе будущее. Может, хоть в этом ты мне поможешь?

Сестра набрала в грудь воздуха, словно готовясь к долгому спору, но потом выдохнула, как-то разом успокоившись, и начала расшнуровывать кроссовки.

Весь день я провела за ноутбуком, старательно разыскивая хоть какую-нибудь информацию. Читала форумы, блоги, статьи. Вот только реальных историй было мало, больше – мрачных, но нестрашных выдумок. Складывалось впечатление, что о происходящей жути молчали. То ли старались не будить лихо, то ли считали, что если о чем-то молчать, то оно и исчезнет. Глупо.

Марья уже давно закончила симулировать подготовку к контрольным и теперь в наушниках смотрела сериал на такой громкости, что я слышала отголоски реплик персонажей.

В конце концов, я нашла пару интересных статей и просидела за ними до глубокой ночи, даже не заметив, как в комнате стемнело и единственным источником света остался мой монитор. Марья завалилась спать, с головой спрятавшись под одеяло. Я с нажимом помассировала веки, под которые словно раскаленного песка насыпали.

День оказался потрачен зря.

* * *

Ночью мне приснилось, как Марья неподвижно стоит у окна, блаженно глядя на небо. На лице у нее – все та же жуткая приклеенная улыбка и неподвижные стеклянные глаза.

Конечно же, мне это снилось. Иначе откуда я знаю, что сестра улыбалась?

* * *

Воскресенье началось с воплей. Я подскочила на кровати и бросилась на кухню, спросонья не сообразив, что кричала не Марья. Сама Марья топала за мною следом – инстинктивное любопытство оказалось сильнее ее нелюбви к матери.

Ничего удивительного не случилось – мать снова сломала руку и теперь сидела на полу и рыдала, жалея себя. От ее подвывающих всхлипов начала болеть голова, и я плеснула ей в лицо воды, чтоб она заткнулась. Хотя нестерпимо хотелось отвесить ей тяжелую оплеуху, какие любит раздавать она сама. Марья быстро потеряла интерес к происходящему и, дождавшись, когда я зафиксирую матери руку и уведу ее, спокойно уселась завтракать.

Все повторялось, как по сценарию. Раз-два в год мать умудрялась упасть на ровном месте и что-нибудь себе сломать, каждый раз превращая это во вселенскую катастрофу. С семнадцати лет я брала ее за шиворот и тащила в ближайший травмпункт. Раньше этим занимался отец.

В травмпункте мать уже узнавали и относились к ней со снисходительным пренебрежением. Даже старались принять побыстрее, наложить гипс и отправить восвояси, чтоб она не нервировала остальных беспрерывными рыданиями. Но сегодня было неожиданно много пациентов, в коридоре резко пахло кровью и медикаментами, а на узеньких скамеечках сидели мрачные подростки с ожогами разной степени тяжести. Дохулиганились.

Знакомый врач поздоровался на ходу, сочувственно покивал на рассказ об очередном переломе и даже послал ассистента в кладовку, за стулом для матери. Ждать предстояло долго. Краем уха я прислушивалась к разговору обожженных пацанов – вернее, к тем обрывкам фраз, что пробивались через мамины всхлипы.

Время тянулось утомительно медленно, я физически ощущала, как оно уходит водой из рук, лишая меня возможности защитить сестру. Я тихо бесилась из-за этого, едва сдерживалась, чтобы не наорать на мать, так не вовремя сломавшую руку, на подростков, болтающих без умолку, на врачей, бегающих туда-сюда, но не обращающих на нас внимания. Пару раз даже возникало желание плюнуть на все и свалить домой, оставив мать одну (в конце концов, она взрослый самостоятельный человек!), но ответственность не позволяла.

Чем дальше двигались стрелки часов, тем сильнее на меня накатывал страх, словно я опять упускала что-то безумно важное и необходимое. Я пыталась убедить себя, что Марья дома и в безопасности, но не получалось.

Когда в кабинет позвали мать, я уже едва не приплясывала от нетерпения, проклиная все на свете. Хорошо хоть пацанов уже по домам отпустили, долечивать результаты их смелых экспериментов.

Домой я тащила мать практически за шкирку, постоянно срываясь на бег. Тупая боль в лодыжке только подстегивала, напоминая об ужасной ночи. Когда я увидела, как последний троллейбус в наш район пытается уйти у нас из-под носа, я чуть ли не зарычала и бросилась бегом его догонять. Мать, охая, семенила позади.

– Что ж вы так бедную женщину бегать заставляете? – попенял мне кондуктор на входе, но я одарила его таким бешеным взглядом, что он заткнулся и молча продал нам билеты. Я прикрыла глаза, отсчитывая минуты до возвращения домой.

Только вот бежали мы зря. Через пару сотен метров, даже не доехав до следующей остановки, троллейбус дернулся и остановился.

– Электричество отрубилось, – пояснил мне водитель, раздраконенный не меньше меня. Он нервно щелкал пальцами. – Хотите, можете ждать, когда снова поедем, не хотите – идите пешком.

Я с трудом подавила разочарованный вздох. Одна я бы бросилась бежать домой, так меня тянули нехорошие предчувствия. Но мать демонстративно сидела и смотрела в окно, всем своим видом показывая, что с места не сдвинется. Трезвая и заплаканная, она была даже похожа на человека и вызывала жалость, а не омерзение. Мне оставалось только смириться и бессильно наблюдать, как темнеет небо за грязным окном.

Мы вернулись, когда на улице уже горели фонари и тепло и уютно светились окна домов. Я задрала голову, ища наши, но они были темными и безжизненными. На краю сознания промелькнула мысль, что я опоздала и непоправимое случилось, но я запретила себе об этом думать.

Квартира встретила нас холодом и тишиной. Мать, дождавшись, когда я ее разую, поплелась на кухню за бутылкой, даже не пытаясь снять куртку. Я медленно, всячески оттягивая неприятный момент, прошла в нашу комнату.

В распахнутое окно задувал промозглый ветер, он же раскидал все мои бумаги по полу. Настольная лампа Марьи едва мигала, собираясь перегореть.

Иглы были вытащены и с внешнего, и с внутреннего подоконника.

Марьи в комнате не было.

А на подоконнике снова лежали соколиные перья, на том же самом месте, словно приклеенные.

Загрузка...