Идущие на смерть приветствуют тебя

16.

Аврелий вернулся домой, когда светало, но в его просторном доме уже бурлила жизнь: множество слуг, рассыпав по мозаичному полу сырые опилки, старались удалить малейшие следы грязи, туда-сюда сновали прачки с корзинами выстиранного белья, и целый легион кухонных мальчишек, вооружившись пальмовыми метелками и шестами с губкой на конце, воевали с пылью, осевшей на розовых колоннах перистиля.

— А вот и хозяин! Я же говорил, что он не ночевал сегодня дома. Он всегда очень рано встает, чтобы заняться своими сложными делами! — воскликнул Парис, в то время как несколько человек устремились к явно не выспавшемуся патрицию.

— Я принесла тебе прошение, передай Клавдию Цезарю, — жалобно попросила тощая старушка, хватая его за одежду.

— Этот бездельник Марсик подал на меня в суд из-за двух коз, которые совсем отощали от никудышного корма! Ты мой патрон, Стаций, и должен защитить меня в суде! — требовал вольноотпущенник.

— Ты узнал, что ответили на мое заявление о пенсии? — спросил невысокий мужчина без ноги, ожидавший императорской помощи с незапамятных времен.

— Боги Олимпа, это же день приветствия![58] — простонал патриций, совершенно забывший о нем. — Друзья, имейте терпение, я позабочусь обо всех! — постарался он уйти от прямого ответа, быстро пробираясь между этими людьми в мятых тогах, которые привратник раздал в вестибюле самым бедным, чтобы они могли достойно предстать перед своим патроном.

— Он хочет заставить меня срубить фиговое дерево в огороде! — возмущался пожилой, совершенно глухой человек. — Говорит, я нарушил границу, но я ему сказал: когда об этом узнает сенатор, он тебе покажет!

— Да-да, правильно сказал, — поспешил заверить Аврелий. — Но сейчас я очень устал. Всю ночь провел у Цезаря, мы обсуждали одно очень важное государственное дело. А теперь пройдите к моему управляющему, и он передаст вам спортулу…[59]

— Подожди, благородный Стаций!

— Выслушай меня, сенатор, это вопрос жизни и смерти!

— Одну только минуту, прошу тебя…

— Умоляю тебя, светлейший! Я здесь задолго до того, как заря своими розовыми лучами…

Клиенты кричали, перебивая друг друга, ни за что не желая отпускать могущественного сенатора, от которого зависела их судьба.

Аврелий все же нашел убежище в комнате секретаря.

— Ради всех богов, Кастор, освободи меня от этой толпы! — взмолился он.

Грек с усмешкой посмотрел на него.

— Был с Цезарем, да? Ну и нахал! — воскликнул он, принюхиваясь. — С каких это пор император пользуется такими тонкими духами?

— Отпусти меня, хоть ненадолго: умираю как хочу спать, а эта банда фанатиков грозит ворваться ко мне в спальню… — сказал патриций, падая на кровать.

— Отправляйся в объятия Морфея, хозяин, и ни о чем не беспокойся. Я сам разберусь с этими надоедами, — заверил его преданный Кастор.

Аврелий растянулся на своем ложе, даже не сняв тунику. В сознании мелькнули образы и мысли, которые хотелось бы забыть, и в этом деле сон стал его лучшим помощником.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко.

Выйдя в перистиль, чтобы размять ноги, он увидел убитого печалью Париса, сидевшего на мраморной скамье. Из хозяйской ванной комнаты доносились шум и веселые возгласы.

— Послушай, хозяин, он распоряжается здесь так, будто дом этот — его собственность! Удвоил спортулу клиентам, дав каждому по бурдюку вина и кучу обещаний от твоего имени… Но это еще не все! Он не желает посещать общественные бани, как все слуги в этом доме, а пользуется твоей ванной и велит Ксении вытирать его твоими простынями из тончайшего льна… Подозреваю даже, что он вынуждает девушку возлежать с ним!

— Ну, вынуждать, наверное, не то слово… — смягчил ситуацию патриций, вспоминая, с какой легкостью лукавая служанка соблазнила Кастора в Кампании.

Парис замолчал, напрасно надеясь, что хозяин предпримет какие-то меры против своего наглого секретаря, но, когда стало ясно, что Аврелий и не собирается вмешиваться, удалился с обиженным видом.

Сенатор направился в свой кабинет рядом с библиотекой, захватив кубок горячего вина, сел за небольшой стол черного дерева перед бюстом Эпикура и принялся обдумывать обстоятельства убийства Хелидона.

Спустя несколько минут он с горечью признал, что ни на шаг не продвинулся в расследовании с тех пор, как Клавдий Цезарь поручил ему это дело. На карту поставлено не что-нибудь, а отношение к нему могущественного Цезаря, но не это заботило патриция. Гордый аристократ, Аврелий никогда не искал покровительства Клавдия и прекрасно мог бы и дальше обходиться без него.

Не опасался он и того, что император призовет его к ответу, если расследование не увенчается успехом. Нет, дело в другом — он уважал старого одинокого друга, которого народ теперь называл богом, и рисковал утратить самое ценное — его доверие. Ведь старый учитель этрусского языка, ныне правитель Римской империи, смиренно попросил его о помощи, и Аврелию очень не хотелось огорчить его.

«Посмотрим, — рассуждал сенатор, — как же обстоят дела? Пока что у меня двое мертвых ретиариев и лишь некоторые догадки о том, кто мог их убить. Тут я как раз брожу в потемках… Если мои предположения верны, скорее всего, это кто-то из гладиаторов».

Но кто? Как смог убийца совершить свои злодеяния? Ведь, достав столь сильный яд, он сумел еще и скрыть все следы преступления. Подземелья арены тщательно обысканы, как и атлеты…

Что же касается Ниссы, то это, конечно, она дала маковый отвар Хелидону до того, как вмешательство Фламинии вернуло атлета на арену. Маловероятно, однако, что актриса действовала по собственной инициативе.

Конечно же она выполняла приказ Сергия Маврика, которому чрезвычайно обязана — ведь это он избавил ее от кузнеца Вибона. Адвокат крепко держал актрису в своих руках и мог в любую минуту уничтожить — точно так же, как когда-то создал…

Несомненно, за всем этим стояла тень Сергия, управлявшего гигантской аферой со ставкой на Хелидона, и к ней наверняка имели отношение некоторые гладиаторы и сам ланиста. Кто знает, сколько раз Ауфидий и прежде подтасовывал результаты гладиаторских боев, причем без ведома самих сражающихся…

И все же, если бы Хелидон заметил это и отказался выступать, то сначала Ниссе, а потом и Турию приказали бы убить его, а не просто оглушить наркотиком!

Аврелий вскочил, разозлившись на самого себя. Это же смешно, сказал он себе, адвокат такого уровня, как Маврик, гребущий деньги лопатой, не стал бы рисковать смертной казнью из-за каких-то пятидесяти тысяч сестерциев, тем более что он прекрасно знал: жертва — римский гражданин, а не раб, как все полагали.

Эта афера к тому же наверняка не единственный источник дохода хитрого адвоката, содержащего целую армию отличных юристов, которые прекрасно умели вкладывать средства из его наиболее сомнительных источников во вполне законные предприятия.

Сергий владел землями, деньгами и домами по всему Риму. Если он обращал внимание на какое-то здание, владельцу волей-неволей приходилось уступать его, иначе он рисковал, что совершенно случайный пожар уничтожит его владения за несколько часов.

Система известна. Разве не так же веком ранее, во времена триумвирата, Красс собрал огромные богатства, которые передал потом Цезарю, желая помочь ему завоевать Галлию? Никто, ясное дело, не решается подавать в суд на таких известных и влиятельных людей.

В случае с Мавриком все тоже отлично понимали, что перечить ему опасно для жизни. На этот раз, однако, если бы удалось доказать соучастие Сергия в убийстве Хелидона, то, возможно, адвокат ответил бы наконец не только за это убийство, но и за все свои предыдущие преступления.

И все же, кто посмеет восстать против него? Кто попытается хотя бы усомниться в правоте такого могущественного человека? Кто, если не он — Публий Аврелий Стаций, получивший от Клавдия Цезаря право действовать от его имени? Он должен найти способ разрубить эту цепь круговой поруки, иначе Клавдий решит, что зря положился на него, подумал, глубоко опечалившись, патриций.

Начинать следует с самого слабого звена — с Ниссы. Что-то подсказывало ему — несмотря на свое положение известной актрисы, в глубине души она оставалась все той же юной девушкой и не очень изменилась с тех пор, как ее насиловал Вибон. Богатая и знаменитая, она по-прежнему служила инструментом в чьих-то руках.

Нисса относилась к тому типу женщин, которые, не умея жить без чьего-либо покровительства, если и освобождаются от одного патрона, тотчас оказываются в руках другого. Вечный ребенок, живущий в мишуре и блестках, мечтающий об отцовском авторитете, каким бы грубым и жестоким он ни был… Поэтому, если кузнеца сменил адвокат, то почему бы не найти ему другую, более полезную замену?

Аврелий подошел к старинному медному зеркалу, висевшему на стене, и принялся внимательно, не без некоторого самодовольства рассматривать себя. Он член сената, а также прокуратор Цезаря, происходит из знатнейшего рода и хотя ему недавно исполнилось сорок, хорошо сохранился… Его, правда, считают человеком слишком свободных нравов, но это явное преувеличение. Так почему бы и в самом деле ему не стать новым патроном молоденькой актрисы?

Приняв решение, Аврелий быстро вышел в перистиль. Он немедленно отправится к ней и заявит о своих правах. Он готов даже попотеть в своей тяжелой шерстяной тоге с латиклавией, лишь бы выглядеть еще внушительнее. Разумеется, он наденет сапожки, какие носят сенаторы, — с полулунием из слоновой кости — и свои самые дорогие украшения… Но сначала нужно хорошо вымыться.

— Кастор, выходи немедленно, — приказал он, постучав в дверь ванной комнаты, недовольный, что вольноотпущенник все еще там. — Я не послал бы тебя чистить даже авгиевы конюшни…

— Вот и я, хозяин! — Дверь открылась, и грек появился весь розовый и чистый, как бутон, если не считать левого глаза, черного, однако, определенно не от грязи.

Тут дверь снова приоткрылась, и из клубов пара неожиданно возник Парис — лицо его так и светилось от радости. Аврелий с изумлением смотрел на него: благонравный управляющий выглядел точно так же, как Кастор, только черным у него оказался не левый, а правый глаз. А Ксении и след простыл.

Дом актрисы был хорошо защищен. Рабам, оповещавшим о приезде гостя, пришлось немало подождать, прежде чем дверь открыли, хотя, сообщая имя и высокую должность Публия Аврелия Стация, орали они во все горло.

— Сенаторов тут всяких пруд пруди, а Нисса одна! — сердито проворчал привратник.

Хозяйка между тем, едва услышала громкое имя, сразу же согласилась принять Аврелия, и служанки провели его в просторный таблинум, украшенный фресками с цветочным орнаментом.

Патриций в растерянности огляделся: просторную комнату из розового мрамора украшали не античные вазы или драгоценные статуи, как было принято в римских домах, а необыкновенная коллекция различных кукол с движущимися руками и ногами и настоящими волосами, уложенными самым необыкновенным образом.

Куклы были буквально повсюду: на стульях, скамьях, двойных креслах, украшенных перламутром. И посреди них, откинувшись на спинку дивана, сидела живая кукла — Нисса. Одарив сенатора долгим выразительным взглядом, она погладила свои пепельного цвета локоны, распущенные по плечам.

Аврелий улыбнулся красотке и положил на столик, стоявший рядом с ее ложем, малахитовый браслет с золотой филигранью. Нисса, на руке которой уже был дорогой браслет с рубинами, даже взглядом не удостоила подарок сенатора.

— Почему не пришел раньше? — спросила женщина, касаясь его лица тонкими пальчиками.

— Я думал, ты очень занята с моим другом Сервилием, — ответил Аврелий, стараясь не поддаться ее очарованию.

— Что? — удивилась Нисса. — Ах, ты про этого смешного коротышку. Он такой любезный, присылает мне венки из роз. Но больше мы не виделись… Да и как он может интересовать меня, когда я познакомилась с тобой? — выразительно шепнула она.

Сенатора покоробило от такого жеманства, и он с раздражением воскликнул:

— Боги небесные, помогите мне! Это уже слишком! Глупая девчонка, ты что — не можешь обойтись улыбками и молчанием? Даже Приап[60] не стерпел бы твоих замашек.

Нисса недовольно посмотрела на сенатора, не понимая, почему вдруг ее столь надежный метод обольщения на этот раз не сработал, ведь и тело под легкой прозрачной туникой почти обнажено. В растерянности она невольно съежилась и как последнюю защиту прижала к себе украшенного драгоценностями хорька. На лице ее появилась детская капризная гримаса, а соблазнительные губки, заставлявшие поклонников мечтать о плотских радостях, теперь обхватили большой палец, и в жесте этом не было ничего сексуального, а сквозила лишь отчаянная робость так и не повзрослевшего ребенка.

— Неужели я не нравлюсь тебе? — удивилась она. — Все мужчины сходят от меня с ума…

— Послушай, нравишься ты мне или нет, это не имеет значения. Но не рассчитывай, что будешь кружить мне голову, как Титу, — строго уточнил Аврелий. — Я пришел сюда совсем по другим причинам!

— Я думала, что… — произнесла Нисса, слишком растерявшись, чтобы обидеться. — Выходит, я не нужна тебе…

Аврелий посмотрел на нее. Одного, даже очень быстрого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: Нисса ему не нравится — фальшива, искусственна, вульгарна. Но он подумал о своем долге перед Помпонией и Сервилием, которого здоровое разочарование могло бы наверное вернуть в семейное гнездо… Нашел Аврелий немало и других доводов за то, чтобы расположиться на ложе рядом с Ниссой. Но не обнаружил самого главного — желания.

Актриса вблизи выглядела молодо, гораздо моложе, чем казалась на сцене, но ясно, — такой она будет оставаться еще недолго. Возле рта уже обозначилась горькая складка, косметика и свинцовые белила начали портить кожу… Как жила она прежде, как попала в театр? Босоногая девчонка, тщетно мечтавшая о кукле, служанка в обносках, еще подростком изнасилованная безжалостным негодяем. Могла ли она желать мужчину? Глядя на публику, плотоядно пускающую слюни при ее появлении на сцене, она оставалась равнодушной, и в этом была ее защита. А возможно, и месть.

Вероятно, городская свалка мусора, откуда нередко доносился негромкий плач новорожденных, уже не раз принимала порождения ее чрева, а может быть, разные мази и пессарии избавляли ее от неприятной обязанности вынашивать плоды насилия и блуда… И вот теперь ее утешают хорек и куклы всевозможных форм и размеров — игрушки, о которых она так мечтала в детстве и которые появились у нее слишком поздно.

— Помнишь Вибона? — резко обратился Аврелий к женщине, догадываясь, что ничего не добьется, если не скроет свою жалость к ней.

— Он бил меня, — ответила актриса. — Но теперь… — Она подняла голову и с гордостью добавила: — Он мертв!

— А Хелидон и Маврик? — продолжал сенатор.

— Ныне я диктую условия. — Нисса дерзко передернула плечами. — Кто хочет меня, должен платить и ползать у моих ног.

— Глупая! — рассердился Аврелий. — Это Сергий владеет тобой! Он повелевает и делает с тобой все, что хочет!

На какой-то миг в глазах Ниссы мелькнул ужас.

— Он не сделает мне ничего плохого, ему не позволят… — заговорила она.

— Ошибаешься! — возразил сенатор. — Его игра вот-вот раскроется, тогда он постарается вместо себя отправить на плаху тебя — ведь это ты отравила Хелидона. Мы уже знаем, что ты дала ему маковый отвар…

Нисса с изумлением посмотрела на него:

— Я не убивала его.

Аврелий вовсе не собирался проявлять сочувствия.

— Не важно, ты или не ты, главное, что обвинят именно тебя, — заключил он. — Твой дорогой друг Маврик все устроил так, чтобы именно ты расплачивалась за все. Ты — никто, всего лишь дешевая актриса. И даже если публика лежит у твоих ног, то по закону ты всего-навсего «низкая личность». Кому, по-твоему, поверят, когда Сергий заявит, что понятия не имел об этом знаменитом напитке, а ты действовала из ревности, зная, что в тот вечер Хелидон собирался к другой женщине?

Нисса молча грызла ногти.

— Твой соучастник предаст тебя, Нисса, и никакой защиты от него у тебя нет. И вполне возможно, он не ограничится этим, а отправит к тебе Чумазого — заткнуть твой хорошенький ротик раз и навсегда. Ты лучше меня знаешь, что он способен на все.

При этих словах Нисса задрожала.

— Неправда… Сергий никогда не сможет…

— А кто в силах помешать ему? — поинтересовался сенатор.

Нисса умолкла, нервно кусая губы.

— Может, ты все-таки предпочтешь скрыться, пока не поздно? — спокойно предложил Аврелий. — Клавдий Цезарь лично поручил мне это расследование. И те, кто мне помогают, вправе рассчитывать на снисхождение… А теперь я ухожу. Хочешь — идем со мной. У себя дома гарантирую тебе полную защиту. А тут… Тут ты в руках Маврика. Тебе не остается ничего другого, как только выбрать свою судьбу…

Нисса помедлила и воскликнула:

— Не могу!

— Ты сумела вырваться от Вибона. Почему не можешь уйти от Сергия?

В обведенных золотым порошком глазах Аврелий увидел смятение и ужас. На самом деле девушка опасалась довериться незнакомому человеку, боялась покинуть золотую нишу, которую с таким трудом создала себе… Но потом она представила себе Чумазого и решилась: лучше этот странный человек. Хоть он и внушает страх, зато куда привлекательнее омерзительного наемного убийцы с волосатыми руками, которые только и умели, что мучить и душить свои жертвы.

— Хорошо, я пойду с тобой. Только возьму Пушка, я не могу оставить его здесь. Это мой единственный друг, хранитель моих секретов… — произнесла она и, подхватив хорька, поспешила за сенатором.

Вскоре актриса появилась в доме Аврелия. Все домочадцы сенатора были поражены, увидев красавицу Ниссу. Глаза вытаращил даже Фабелл. Кастору, пришедшему в восторг, и Парису, тоже приятно удивленному, было поручено ее охранять. Присутствие актрисы в доме конечно же ненадолго останется секретом, а головорезы Маврика могли проникнуть куда угодно. Поэтому ни одного подозрительного человека нельзя допускать к гостье, во всяком случае, до нового распоряжения. Таков был приказ сенатора.

Ниссу поместили в небольшую комнату, окно в которой было защищено толстыми матовыми стеклами и крепкими ставнями. Аврелий велел наглухо запереть их изнутри и принести светильники.

Кастор, обычно не желавший выполнять подобные обязанности, на этот раз сам приготовил девушке удобную постель с хорошим матрацем из галльской шерсти и даже принес подушку, набитую лебединым пухом, которой тотчас завладел хорек — он уютно улегся на ней и уснул.

Сенатор, убедившись, что все в порядке, собрался было покинуть свою гостью.

— Уже уходишь, благородный Стаций? — жалобно, почти умоляюще спросила Нисса. — Неужели не хочешь побыть со мной?

Она говорила тихо и серьезно, поглаживая шкурку животного, словно зверек мог встать между нею и этим чужим, равнодушным к ее прелестям мужчиной, которым, как она догадывалась, ей никогда не придется повелевать.

Аврелий ощутил на шее прикосновение холодных дрожащих рук и обернулся. Он увидел ее такой, какой она была на самом деле: хрупкая, беззащитная, вовлеченная в жестокую игру молодая женщина… Нисса потянулась к нему, желая обнять.

«Мне следует уйти, — подумал Аврелий. Ее ласки притворны. Она слишком многое скрывает от меня, конечно, она обманщица и, может быть, даже убийца. И сейчас ей нужно только одно — покорить меня, чтобы я защитил ее от всех. Она не хочет меня, но лишь пытается по-своему отплатить мне, как платила когда-то тому гнусному арендодателю…»

Он хотел уйти. Потом взглянул на ее увядающую кожу и привлекательные черты, и неожиданно ему показалось, будто под косметикой он увидел совсем другое лицо — лицо женщины, которую никогда ни один мужчина не посчитает единственной, и почувствовал, что непременно должен стереть это выражение с ее лица раз и навсегда.

И тогда он лег рядом с Ниссой и закрыл глаза, соглашаясь на ее обман.