Глава 15

Крейсер практически опустел. Сначала на «Кузьму Минина» были переправлены раненые в сопровождении медицинского персонала. Потом — главный пассажир борта и его охрана.

Разумеется, Терехов потребовал, чтобы его императорское высочество был эвакуирован первым. Его императорское высочество возразил. Терехов попытался настоять на своем, апеллируя к правилам и инструкциям. И тогда его императорское высочество высказался. Кратко. И очень негромко. Но настолько выразительно и доходчиво, что Дан захлебнулся возражениями. А Мэри была вынуждена признать, что ее познания в «русском командном» оставляют желать много лучшего: такого она еще не слышала. Никогда. Ни от кого. Даже Егор Грызлов с его знаменитым «большим флотским загибом» не дотягивал.

Далее последовало несколько секунд молчания, в течение которых Терехов окончательно увял. А потом Константин произнес так мягко, что у графини Корсаковой волосы зашевелились на затылке:

— Сначала — раненые. — И вопрос был исчерпан.

Категорическое требование переходить на борт «Минина» в броне полной защиты было столь же категорически отметено. Командир лейб-конвоя попробовал было воззвать к здравому смыслу — раз уж инструкции его подопечный решил похерить — но и тут успеха не добился. Совсем.

Обращенный к ней умоляющий взгляд Мэри демонстративно проигнорировала. Простая душа, Даниил не понимал того, что было предельно очевидно для них с Константином.

Если мятеж затронул и «Мининскую» эскадру, им при любом раскладе хана. Всем. Без вариантов. Если же нет… рассудком флотские поймут — в сложившихся обстоятельствах — необходимость брони. Так то ж рассудком. Но где-то на подкорке останется ощущение того, что им (несправедливо!) не доверяют, а наследник престола малодушен. Предельно оскорбительное ощущение. И предельно опасное для будущего императора.

Константин мог позволить себе многое, едва ли не всё. Но выглядеть в глазах флота трусливым зайцем? Нет.

Терехов тут же заявил, что — раз так! — он тоже пойдет без брони, в ответ на что Константин безразлично пожал плечами. На том и порешили.

Так они и удалились. Два человека в нелепых с точки зрения безопасности кителях. Почти голые — на фоне бронированных бойцов.

Мэри до рези в глазах вглядывалась в дисплей. И Константин, и Терехов, и каждый из лейб-конвойцев несли на себе миниатюрные камеры, любезно предоставленные Дейвом Карнеги. И теперь она наблюдала за происходящим, стиснув зубы, скрестив пальцы и нимало не заботясь конспирацией. Заметят, как она переживает? Пусть. Ей было наплевать, как расценят ее беспокойство присутствующие в рубке офицеры. И кем ее сочтут, ей было наплевать тоже. Главное, чтобы все прошло гладко. И можно было бы наконец связаться с домом.

Однако пока ничто не вызывало ни тревоги, ни подозрений. «Минин» прикрыл «Москву» сверху, «Пожарский» снизу. Остальные корабли эскадры расположились вокруг поврежденного крейсера треугольником. Ни один орудийный блистер со стороны «Москвы» открыт не был: их именно охраняли.

Правда, без полноразмерной проверки на аутентичность не обошлось. Да и не могло. Проверяли даже раненых. Гибернаторы — и те опечатали. После случившегося почти тринадцать лет назад покушения на Георгия Михайловича желающих рисковать в прямой видимости не наблюдалось.

Действовали проверяющие, впрочем, предельно корректно. И максимально быстро. И к принятому наизготовку оружию лейб-конвойцев отнеслись с полным пониманием и, пожалуй, равнодушием: у них своя служба, у охраны наследника престола — своя.

Да и дальше все продвигалось как по писаному. Вот уже проверенный Константин в сопровождении уже проверенного Терехова приблизился к контр-адмиралу Аракчееву… Вот принял рапорт… Вот пожал руку командующему эскадрой… рядовые члены экипажа уже начали переходить на «Пожарского», сопровождая носилки с погибшими… пора. Как и было обговорено с Зарецким. Теперь — можно.

Поданный Дейву сигнал почти зримо выпорхнул из-под пальцев, и информационное пространство Галактики взорвалось.


«Сенсация! Возвращение крейсера „Москва“! Наследный принц Константин жив! Интервью с первым наследником российского престола! Смотрите Планетарные новости Бельтайна!..

— …Я не хотел бы углубляться в причины произошедшего, тем более что они пока еще не вполне ясны мне самому. Скажу лишь, что действия экипажа „Москвы“ в сложившейся ситуации нельзя назвать иначе, как безупречными.

— Какова ваша точка зрения на широко обсуждающуюся сейчас возможную причастность к случившемуся Небесной Империи?

— Имеющиеся на данный момент в моем распоряжении факты не допускают такой возможности.

— Что вы можете сказать о своих дальнейших планах?

— Я намерен вернуться домой, разобраться с этим прискорбным инцидентом и продолжить работать там, где это понадобится для блага Империи.

— Как уроженец и патриот Бельтайна, я просто обязан спросить ваше высочество, не изменятся ли в результате случившегося отношения между нашими странами?

— Если изменятся, то определенно не в худшую сторону. Пользуясь случаем, я хотел бы выразить свою благодарность бельтайнскому Звездному Корпусу — за его выпускницу. А также надежду на то, что уровень подготовки летного состава останется на том же уровне, который дал крейсеру „Москва“ его теперешнего командира. И, если уж на то пошло, я считаю нужным порекомендовать в дальнейшем не числить Кристофера Гамильтона в сумасшедших. Если бы не маяк, оставленный ответственным — и абсолютно вменяемым! — командиром фрегата „Форчун“ полтысячелетия назад, кто знает…

…Сенсация! Кристофер Гамильтон записал в бортовом журнале чистую правду! Таинственный сфероид существует! Мэри Александра Гамильтон ап Бельтайн реабилитирует своего далекого предка! Смотрите Планетарные новости Бельтайна!..

— …Что вы почувствовали, мэм, когда увидели сфероид и услышали его характеристики?

— Потрясение, Дэйв. Не находись я в тот момент в ложементе первого пилота, не исключено, что дело закончилось бы обмороком. А еще мне невыносимо захотелось как следует выругаться. Это, однако, проделал за меня премьер-лейтенант О'Нил. И проделал не менее виртуозно, чем ремонт всего, что поддавалось ремонту на борту „Москвы“.

— Вы довольны кораблем и экипажем?

— Довольна — это еще слабо сказано. Я бесконечно благодарна тем, кто построил этот прекрасный, сильный и, главное, прочный корабль. Что же касается экипажа, то мне досталась уникальная команда истинных профессионалов. Хотя „уникальная“ — неправильное слово. Во флоте Российской Империи других попросту нет.

— Но надо честно признать, что им достался уникальный командир!

— Дейв, кораблевождение вообще, и в особенности боевое — командный вид спорта. Как бы ни был хорош командир корабля, он ничто без экипажа. Короля играет свита.

— Что вы думаете о Кристофере Гамильтоне?

— А что я могу о нем думать? Я никогда не считала своего предка сумасшедшим. И будучи кадетом Звездного Корпуса по мере сил старалась пресекать попытки окружающих считать его таковым. Оболганный близкими потомками и почти забытый дальними, Кристофер Гамильтон…

— …даже из могилы сумел поставить на своем?

— Спасибо, Дейв. Удивительно точная формулировка…

…„Мининская“ эскадра Экспедиционного флота Российской Империи, в рекордно короткие сроки прибывшая на помощь крейсеру „Москва“, осуществляет эвакуацию личного состава корабля. Вы можете видеть, как торжественно встречает контр-адмирал Николай Аракчеев своего главного пассажира. До конца этой истории еще далеко, но первая ее часть завершается вполне благополучно. С вами был Дейв Карнеги, смотрите Планетарные новости Бельтайна!»


Мэри нехотя поднялась из ложемента. В рубке уже никого не было, только Кобзарев нетерпеливо мялся в дверях. Каперанг украдкой вздохнула, провела кончиками пальцев по пульту и подголовнику ложемента, потом решительно встряхнулась и направилась к выходу.

Арсений Павлович сделал было попытку пропустить ее вперед, но искреннее недоумение на женском лице заставило его вспомнить, что помимо правил приличий существуют еще и флотские правила. Все верно, командир покидает свой пост последним.

Основная часть ходовой вахты ушла вперед, но Кобзарев пристроился рядом с медленно идущей Мэри. Откашлялся.

— Слушаю вас?

— Извините, Мария Александровна, но у меня создалось впечатление… еще раз извините… что вы… как будто прощаетесь?

Она на ходу слегка пожала плечами.

— Прощаюсь, Арсений Павлович. Без всяких «как будто». Что-то подсказывает мне, что «Москва» — последний корабль, которым мне довелось именно командовать. Не исключено, что в почетные командиры какого-нибудь борта меня засунут…

Голос Мэри помимо ее воли начал сочиться ядом, и она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы вернуть себе подобающую невозмутимость.

— А вы не хотите быть почетным командиром? — Кобзареву действительно было интересно.

Несколько суток общения с графиней Корсаковой в ее ипостаси командира корабля породили некоторое количество вопросов, ответов на которые он пока не знал, и теперь пользовался случаем. Возможно — последним. Где он, Кобзарев, неплохой офицер, но и только — и где личный помощник великого князя?!

— Не хочу. Правда, не хочу. Я всегда хотела летать. Ну, это генетическое, наверное, плюс соответствующее воспитание. Летать и командовать — в бою. А почетный командир… глупости все это. Милостыня.

— Ну, вы как скажете… — растерялся кап-три.

— Знаете…

Мэри вдруг захотелось просто поговорить. Тем более что с общего молчаливого согласия к стыковочному шлейфу они именно шли, пренебрегая скоростью и удобством каров.

— Я ведь в имперском флоте оказалась почти случайно. На меня после Бельтайна и пары не слишком интересных эпизодов вполне серьезно положила глаз СБ. Но политическая составляющая разборки при Кортесе потребовала, чтобы корветами эскорта командовал русский офицер. Ну, мне и шлепнули приказ задним числом, сделали капитаном третьего ранга. Благо подданство к тому моменту я уже приняла, и дворянство его величество подтвердил, вместе с отцовским титулом. И вот тогда… Возможно, это прозвучит глупо, но у меня появилась мечта: дослужиться до адмирала. На Бельтайне ничего подобного мне не светило, у нас старше капитана никто не поднимается, и майор-то мой беспрецедентен. И ведь были предпосылки, были! По итогам Кортеса — «Анна» и кап-два, после Соколиного Глаза — «Владимир» и кап-раз. Лихой рывок, конечно, но я ж до Империи двенадцать лет только и делала, что дралась; учли, наверное. В общем, всего ничего оставалось, еще бы чуть-чуть… но я вышла замуж. И стала адмиральшей. Такой вот кукиш от Судьбы: хотела — адмиралом, а стала… Самое смешное, что «превосходительство»-то из меня получалось при любом раскладе. Что так, что эдак. Как меня попервости бесило это «превосходительство», кто бы знал… потом притерпелась, конечно. Давайте-ка поспешим, совсем отстали.

Она передернула плечами и зашагала быстрее, и Кобзареву ничего другого не оставалось, как тоже прибавить шагу. Но коридора и переборок он почти не видел, занятый распределением услышанного в голове.

Вот, значит, как. Многие из его знакомых женщин десяти лет жизни не пожалели бы, чтобы стать адмиральшами. Но, как в очередной раз выяснилось, Мария Корсакова — не многие. Ей, видите ли, мало быть «превосходительством» по браку. Она по праву хочет. А ведь, кстати, не исключено, что… он торопливо прикинул варианты.

Каперанга она получила больше десяти лет назад. Факт? Факт. С действительной не увольнялась, просто ушла в отпуск по семейным обстоятельствам, а потом вернулась. Факт? Факт. Конечно, налет маловат… просто-таки никакой налет… но и обстоятельства исключительные. За такой рейд, как этот, звездопад должен быть тот еще. Неужели командира корабля обойдут? А ведь могут, не любят Марию Александровну в Адмиралтействе. Но и «рука» у нее такая, что… ага, а она опять возьмет, да и решит, что это — милостыня. Поди пойми женщин.

А предположим — не обойдут? Дадут контрадмирала? Визгу будет — мама дорогая! Есть ведь еще одна тонкость, которую госпожа Корсакова не может не учитывать. В рубке-то ее мало кто видел. А при дворе много кто. Как пить дать решат, что новые погоны ей в постель великого князя подали, вместе с утренним кофе. И его высочеству не к лицу, и ей пощечина. О-хо-хо…


Капитан Рокотов остановился перед дверью дортуара, зачем-то оглядел пустой коридор и бесшумно проскользнул внутрь. Прикрыл створку, отсекая скудный свет. Прислушался. Прохладная темнота просторной комнаты с высоким потолком была наполнена уютным сопением десятка мальчишеских носов.

С полминуты он позволил себе просто постоять, наслаждаясь сонным покоем вокруг. Улыбнулся.

Никто не подходит ко сну так основательно, как дети и подростки. Они спят серьезно и вдумчиво, словно выполняют ответственную работу, да так оно, собственно, и есть. Где же взять силы на дневные нагрузки, как не во сне? Так что спать по ночам — прямая обязанность любого кадета.

В этом помещении, правда, кое-кто своими обязанностями откровенно манкировал. В общий фон диссонансом вплетался шелест излишне ровного, выверенного дыхания. И, пожалуй, не одного.

Рокотов уверенно двинулся на неправильный звук. Остановился в изножье двух коек. Покачал головой. Егор Корсаков и Илья Старовойтов притворялись отлично. Просто замечательно притворялись, но провести офицера-воспитателя было не так-то легко. Как-никак, не первую группу ведет, научился.

Валерий Витальевич тихонько прошел между койками к изголовьям, присел на корточки и шепотом позвал:

— Корсаков, Старовойтов! Хватит симулировать, я знаю, что вы не спите. Вставайте, одевайтесь, выходите в коридор. Только тихо.

И добавил, почувствовав, как напряглись мальчишки под его лежащими на одеялах ладонями:

— Все хорошо. Все просто отлично, правда. Давайте быстренько.

Поднялся и вышел, не оглядываясь.

Минуту спустя к нему присоединились кадеты. Как он и предполагал, сна там не было ни в одном глазу. Правда, и бодростью не пахло. Вымотаны парни были до предела. Еще бы: после происшествия с «Москвой» оба спали из рук вон плохо. Не помогали даже усиленные тренировки, к которым сначала прибегнул Егор, а потом подключился и тянущийся за признанным лидером Илья.

Рокотов предостерегающе прижал палец к губам. Мальчики истово закивали. Изобразивший всей физиономией вопрос Корсаков толкнул Старовойтова локтем в бок и вытянулся в струнку.

— Да, — по-прежнему очень тихо произнес капитан и ловко зажал два готовых завопить рта. — Просто — да. А теперь пошли ко мне.

В кабинете он уселся за стол, кивнул кадетам на стулья и, наконец, позволил себе улыбнуться:

— Вы помогли мне выиграть пари, Корсаков. Ваша матушка была твердо уверена, что вы спите сном праведника, а я возражал. Так что коробка сигар — моя! Подтвердите при случае.

— Вы… вы говорили с ней? — выдохнул забывший о субординации и положенной форме обращения Егор. — Когда?!

— С полчаса назад. Она не хотела будить вас раньше времени, но я был совершенно уверен, что будить и не понадобится. Все, повторяю, хорошо — сравнительно. «Москва» вышла из подпространства в Сигме Тариссы. «Мининская» эскадра сняла с крейсера людей и движется в сторону Зоны Тэта.

Два вопроса: «Почему не сами?» Корсакова и «А папа?» Старовойтова прозвучали одновременно.

— Корабль сильно поврежден. Говорю сразу: причины мне неизвестны. Ваш отец, Старовойтов, ранен, и ранен серьезно. В данный момент он лежит в гибернаторе. Однако Мария Александровна заверила меня, что, как только им займутся наши врачи, все будет хорошо. Во всяком случае, на доктора Тищенко, по словам графини, рассчитывать можно смело, а он в своем деле ас из асов.

Илья кивнул. Мальчишки сидели, взявшись за руки, и Рокотов с некоторой тревогой посматривал на побелевшие почти до синевы пальцы.

— Теперь так. Примерно через полтора суток экипаж и пассажиры «Москвы» будут доставлены на Кремль. До начала каникул четыре дня. Графиня предложила немедленно отправить вас по домам во избежание ненужного ажиотажа. Мне нравится это решение, отпускные свидетельства для вас я подготовил. За вами, Корсаков, уже вылетел господин Дорохов, с которым ее сиятельство связалась непосредственно перед разговором со мной. Вашу маму, Старовойтов, я предупредил, она вас ждет, я сам вас доставлю.

Валерия Витальевича немного коробил тот факт, что графиня Корсакова сначала выслала за сыном транспорт, и лишь потом поинтересовалась мнением офицера-воспитателя. Однако следовало признать, что этот вариант был наилучшим из всех возможных, а самолюбием в столь исключительном случае можно и поступиться.

— Разрешите, господин капитан? — обратился к нему Егор. Старовойтов, отпустивший руку друга, помалкивал, но даже молчание его было правильным. Хорошим было молчание, спокойным. Илья вообще никогда многословием не отличался.

— Слушаю вас, Корсаков.

— Давайте Илью забросим домой мы с Иваном Кузьмичом? И вам никуда не тащиться…

— Ну а почему бы и нет, собственно? — если господин Дорохов согласится…

— Согласится, — уверенно заявил Егор и оказался прав.

Два часа спустя они втроем стояли под козырьком выхода на посадочную площадку. Было промозгло, с неба сыпалась какая-то дрянь — то ли снег, то ли дождь. Сильный ветер задувал это недоразумение под козырек, но уйти с холода в помещение никому и в голову не пришло. Рокотов только обнял прижавшихся друг к другу мальчишек за плечи, обоих сразу, и вместе с ними вглядывался в темноту, прорезаемую кое-где мутными лучами прожекторов.

Наконец тишину нарушил рокот приближающегося двигателя и на площадку опустился кар, явно предназначенный для большой семьи. Выпрыгнувший из него бодрый дедуган передернул плечами под теплой курткой и уверенной рысью припустил к козырьку, рукой в перчатке придерживая на голове потрепанный десантный берет. Добежал. Еще раз передернул плечами. Отмахнул приветствие:

— Старший прапорщик Дорохов!

— Капитан Рокотов. Здравствуйте.

— Иван Кузьмич! — тут же сунулся вперед Егор. — Можно Илью домой мы завезем? А то господину капитану в ночь лететь, потом обратно…

— Не вопрос, — кивнул отставной десантник. — Марш на борт, парни. Я тут пока перекурю на холодке. И пристегнуться не забудьте!

Полюбовался стремительно удаляющимися спинами и добродушно хмыкнул:

— Оторвы!

— Других не держим, — усмехнулся в ответ Рокотов, доставая сигару. Воспоминание о выигранной коробке «Заката Тариссы» грело душу.

Некоторое время мужчины курили молча, потом капитан решил все-таки задать вопрос:

— Вы не в курсе, что там, — он кивнул на затянутое тучами небо, — произошло? Графиня Корсакова ничего толком не объяснила…

— У капитана первого ранга Корсаковой, — Дорохов подчеркнул голосом звание, подчеркнул со значением и даже некоторой укоризной, — как ей по должности и полагается, ум долгий, а язык короткий. Поэтому — нет, не в курсе. Скажу только, что ничего хорошего, видно сразу. Я ее и не узнал сперва. Как броником переехали ее высокоблагородие.

— Ну, переехали — не переехали, а про чужого пацаненка не забыла, — философски заметил Рокотов. — Мать велела успокоить, отпускное оформить, отправку домой организовать…

— Это нормально. Для Марии Александровны чужих, по ходу, и вовсе нет, — подвел черту Иван Кузьмич. — Честь имею. Как будут ребята на местах — доложу. Доброй ночи.

Развернулся и побежал к кару, все так же прижимая берет к седой коротко стриженной макушке.

Капитан постоял еще немного, вслушиваясь в исчезающий в облаках гул, выбросил окурок в урну и, зябко поежившись, вернулся в здание школы. Эта ночь, пожалуй, и впрямь будет доброй.


Зрелище было настолько величественным, что у Мэри на секунду закружилась голова. Две гигантские руки обнимали зону перехода. Руки почти в прямом смысле этого слова: как еще назвать «Десницу» и «Шуйцу»? А прямо перед носом вышедшего из подпространства «Минина» с царственной вальяжностью разлегся на воздусях линкор «Александр Суворов».

Флагман Экспедиционного флота был хорош и сам по себе, сейчас же, в окружении «Тортукая», «Рымника» и «Измаила», выглядел центральным бриллиантом в короне. По крайней мере, таково было личное мнение графини Корсаковой, но она была уверена: все находящиеся сейчас в рубке «Минина» согласятся с этой точкой зрения.

Добродушный смешок слева напомнил ей о необходимости дышать, и она смущенно покосилась на контрадмирала Аракчеева. Николай Семенович залихватски подмигнул, окинул ее явно одобрительным взглядом и снова повернулся к дисплею.

Чуть меньше суток назад он смотрел по-другому. Разумеется, в слегка прищуренных серо-зеленых глазах не было и намека на осуждение. Однако чувствовалось, что аккуратиста и немного щеголя Аракчеева ее внешний вид задевает с чисто эстетической точки зрения. Саму Мэри вид этот, впрочем, задевал не меньше.

Еще несколько суток назад еле сходившийся в груди китель сейчас почти болтался на фигуре, что, разумеется, было ничуть не лучше. Многочисленные сборки на стянутой ремнем талии видны не были, но то, что брюки велики, явственно бросалось в глаза.

Хуже всего обстояло дело с плечами: погоны капитана первого ранга на «Москве» были только у покойного Максимова. Теоретически… да к черту такие теории, графиня Корсакова и так «впрыгнула в сапоги мертвеца». И стояла теперь перед Аракчеевым без погон, как арестантка. Но если сама она ничего по данному поводу предпринять не могла, то Аракчеев мог. И предпринял.

— Яков! — негромко позвал он куда-то в пространство, когда с приветствиями было покончено.

Тут же рядом с ним словно из воздуха соткался долговязый черноволосый парень с нашивками помощника каптенармуса. Через правую руку парня был переброшен одежный чехол, в левой имелся объемистый пакет. Темно-карие глаза прошлись по Мэри, как доброжелательный, но непреклонный сканер.

— Яков? — интонация контр-адмирала стала слегка вопросительной.

— Полчаса, ваше превосходительство.

— Почему так долго?

— Госпожа капитан первого ранга изволили сильно похудеть. Подгонять придется, я ж на обычный размер сделал. Раньше — никак.

— Ну, полчаса — так полчаса, — благосклонно кивнул Аракчеев. Между усами и аккуратной бородкой, подковой охватывающей слегка запавшие щеки, мелькнула легкая улыбка. Худое, чуть вытянутое лицо немного смягчилось. — Разрешите представить вам, Мария Александровна, это явление природы. Называется Яков Циммерман. За всем, что касается формы — к нему. От всей души рекомендую.

— Циммерман? — заинтересованно приподняла брови Мэри. — Я шью форму у Циммермана…

— Все шьют форму у Циммермана, кому это по средствам, — кивнул Аракчеев. — А потомки его, перед тем как присоединиться к предприятию, служат кто в армии, кто во флоте. Видите ли, прадед Якова считает… что? — покосился он на подчиненного.

— Чтобы знать дело, надо знать службу! — наставительно проскрипел молодой человек, сразу став удивительно похожим на известного всему военному Новограду старика-портного. — Идемте, госпожа капитан первого ранга!

С задачей Яков Циммерман справился блестяще, и сказать, что на ней плохо сидит китель, не мог бы теперь ни один помешанный на соответствии общепринятым порядкам зануда. Разве что…

Созданный парнем шедевр, теоретически являясь формой, на практике имел все признаки хорошего вечернего платья. Элегантно, стильно, никакой вульгарности… и никакого простора для воображения. Вообще никакого.

Жаль, вчера у Мэри не было сил оценить произведенный эффект — она начала задремывать прямо над тарелкой с холодными закусками и торжественный обед практически смазался в памяти. Что еще жальче, большая часть несомненного умения Аракчеева быть душой компании по той же причине прошла в этот раз мимо нее.

Николай Семенович вообще был личностью весьма неординарной, удивительным образом сочетая ипостаси строгого командира и всеобщего любимца. И сейчас, глядя на подтянутого офицера в бог знает каком колене, Мэри с удовольствием и не без удивления вспоминала импровизированный спектакль на базе «Титов».

Аракчеев — тогда еще каперанг — в лицах изобразил сказку о Красной Шапочке, играя по очереди за всех. Но что он сотворил с персонажами! Его Бабушка была продувной бестией не самых преклонных лет, долго прожившей в глуши. Так что в корзинке с клубками имелся пистолет, а за лентами чепчика — пара метательных ножей. Серый Волк предстал перед зрителями стражем порядка, не слишком обремененным точным следованием законам и, безусловно, имевшим к Бабушке чисто мужской интерес. Охотники превратились в браконьеров, которых Волк старался прижать к ногтю — с помощью Красной Шапочки, девицы весьма свободного толка с задатками высококлассной авантюристки.

В тот день Николай Семенович показался Мэри чем-то средним между фейерверком и фонтаном: его искрометный юмор и незаурядная способность к перевоплощению освещали все вокруг. Сейчас же переставший улыбаться Аракчеев был хмур и немного напряжен: с «Суворова» сообщили о старте адмиральского катера. Вот-вот и ему самому и его гостье (присутствие каперанга Корсаковой было оговорено особо) предстояло встретиться с адмиралом Кривошеевым.


Кирилл Геннадьевич первым сошел с трапа. Вслед за ним повалила толпа — не толпа… но народу вместе с командующим прибыло немало. И это только непосредственно на его личном транспорте. А ведь одновременно «Минин» принял еще два. Забитых под завязку разного разбора и толка дознавателями и экспертами.

Кривошеев, как всякий сугубый практик, прекрасно понимал необходимость тщательнейшего расследования, но, говоря по совести, считал, что с этим можно было и подождать до Кремля. И то, что именно он «принес на хвосте» всю эту братию, хорошего настроения адмиралу никак не добавляло. Но раз уж принес…

В сложившихся обстоятельствах командующий полагал своим долгом четко ОБОЗНАЧИТЬ ПОЗИЦИЮ. Каковая заключалась в демонстрации всемерного доверия и поддержки. Прежде всего — доверия по отношению к Марии Корсаковой.

Большой любви к ней адмирал по-прежнему не питал. Смешно было бы. Однако, будучи человеком старой закваски, терпеть не мог грязные игры как таковые. Вовлечение же в упомянутые игры флота было, по мнению Кривошеева, форменным безобразием. И когда в ходе работы возглавляемой им комиссии выяснилось, что против вдовы адмирала Корсакова ведут именно грязную игру, он от всего сердца вознегодовал.

Теперешняя же ситуация вообще, с точки зрения Кирилла Геннадьевича, была ясна как день. Великая вещь — горизонтальные связи.

После снятия запрета на переговоры офицеры «Москвы», успокоив родных, принялись общаться с коллегами на «Минине». Да и на других кораблях нашлись у кого родственники, у кого свойственники… машина передачи новостей и слухов заработала на всю катушку. Плюс к тому записи с «Москвы» были переданы отнюдь не только СБ и контрразведке. Командующий Экспедиционным флотом получил их, пожалуй, даже раньше. Что в сочетании с воплями того прощелыги-бельтайнца давало неплохую пищу для размышлений. Собирать же и анализировать информацию заслуженный адмирал умел.

Правда, идея запустить «Сапсан» задом наперед все еще вызывала у него скепсис. Но во всем остальном, судя по показаниям очевидцев, придраться было решительно не к чему. А даже если бы и было… победителей не судят. Хотя бывает, что расстреливают. Без суда и следствия. Но здесь явно не тот случай.

Так что еще на борту «Суворова» он заявил, что будет присутствовать при допросе Марии Александровны. Павел Варнавский — неплохой мужик, хоть и контрразведчик — не возражал.

Попробовал бы он, ха! В конце концов, «Москва» приписана к Экспедиционному флоту. Стало быть, для Марии Корсаковой, формально также числящейся в его рядах, именно Кривошеев по всем статьям является старшим командиром.

И уж конечно, отдавать своего офицера на съедение каким-то там ищейкам он не собирался. Не особо даже задумываясь над тем, когда именно она успела стать для него «своей».

Теперь, приняв доклад Аракчеева, он повернулся к главному на данный момент действующему лицу. Подошел почти вплотную, вгляделся, сжал плечи сильными (подковы гнуть не пробовали, господа, но колоду карт разорвать пополам пока еще можем) ладонями:

— Ну, здравствуй, матушка! Здравствуй, голубушка! — и коротко притиснул к черному сукну кителя, к золотым пуговицам и голубым кантам. Слегка отодвинул. — Здравствуй… устала?

— Как последний бобик, — честно призналась она.

— Да уж вижу.

Помолчал немного и продолжил:

— Избавить тебя от допроса не могу, не обессудь. И повременить с ним не получится.

— А мне скрывать нечего, — вызывающе улыбнулась каперанг. Если она и была удивлена, то никак этого не показала и игру приняла мгновенно. — И откладывать ни к чему. Быстрее отбрешусь — быстрее дома буду.

— Молодец.

Кривошеев покосился через плечо. В нескольких метрах от него ледяной глыбой застыл Варнавский. Лицо его было совершенно неподвижно, только глаза переминались с ноги на ногу, нетерпеливо покашливали, тянули, поторапливая, за рукав.

— В общем, так. Сейчас я поприветствую его высочество и подойду. Не начинайте без меня, Павел Иннокентьевич.


— Беседовать с вами буду я, — негромко произнес Варнавский, когда они медленно катили в легком каре туда, где Аракчеевым было выделено помещение для допроса.

— Под «Правдолюбом» беседовать? — холодно поинтересовалась его спутница.

— Да боже сохрани! — Павел Иннокентьевич, пожалуй, попятился бы, если б было куда. — Никаких «Правдолюбов», с какой стати? В конце концов, есть достаточно полные записи. Там, где они стараниями Рудина не полны, сейчас работают специалисты по восстановлению информации.

Судя по сделанным исподтишка наблюдениям Варнавского, сообщение о приведении в порядок записей Марию Александровну нисколько не обеспокоило. Похоже, ей действительно нечего скрывать и нечего бояться. Или убеждена, что информацию с поврежденных участков считать не удастся? Ох, не похоже. А на что похоже? На стопроцентную уверенность в себе. Да, именно так. Ладно, там видно будет.

— Меня интересует ваша интерпретация событий и, отчасти, мотивация предпринятых вами действий. Ничего более. Дальше. От СБ будет Петр Савельев…

— Отлично.

— …от Министерства двора — граф Бахметьев.

На лице графини Корсаковой возникло выражение предельной брезгливости, смешанной с заметной долей настороженности.

— Что такое?

— У меня с ним отношения… так себе, — она поморщилась. — Как-то раз — я только начинала службу в качестве помощника его высочества — граф попробовал меня… э-э-э… кажется, это называется «зажать». Летел, понятное дело, далеко, приземлился неудачно, потом всем сказки рассказывал, как оступился на лестнице. Я ему сверх того посулила пожаловаться Константину Георгиевичу: мужа Бахметьев, похоже, в расчет не принимал. В общем, гадить, боюсь, будет по полной программе.

— Обломится, — процедил сквозь зубы Варнавский. — По той же самой полной программе. Надо будет — заткнем.

Павел Иннокентьевич действительно собирался держать придворного шаркуна на коротком поводке. А может, и в наморднике. Даже и без полученных только что сведений. Но что-то подсказывало ему, что сидящую рядом с ним женщину смущает не только и не столько отношение Бахметьева лично к ней. А значит — проверочку запустить все-таки стоит. Безотносительно. И — безотлагательно.

Каперанг вообще предпочел бы поговорить с графиней с глазу на глаз. Не под запись поговорить — по душам. Но такой возможности ему уж точно не предоставят. По крайней мере, сейчас. Вон, и спецсредства-то предстоящей беседой не предусматриваются, а наблюдателей вагон.

Перед вылетом с Кремля он получил на руки подробнейший опросник, подготовленный лучшими специалистами контрразведки. Всю дорогу Варнавский его штудировал и теперь легко мог повернуть беседу в нужное русло. Но помимо опросника непосредственный начальник дал Павлу Иннокентьевичу более чем четкие указания. А именно: рыть — злобно, напористо, со всем усердием. И не нарыть ничего. Ясно? Есть мнение. Ни-че-го. Такая постановка вопроса каперанга взбесила, и он решил предпринять кое-что самостоятельно. Не из желания утопить Марию Корсакову — из профессиональной гордости. Интересно, клюнет или нет? Он немного помедлил, и все-таки решился:

— Могу я задать вопрос?

— Конечно, — пожала плечами госпожа капитан первого ранга.

— Возможно, есть какой-то аспект, который вы не хотели бы освещать при свидетелях?

Она повернулась к нему всем корпусом, ухитрившись сделать это так плавно, что Варнавский не заметил движения и мысленно восхитился.

— Павел Иннокентьевич! Вы же в курсе, что я служила в полиции?

— В курсе, — кивнул он, удивленный направлением, которое принял разговор.

— Полковник Морган рассчитывал, что по завершении карьеры в ВКС я вернусь под его начало. А потому кое-что мне преподал — с заделом на будущее. В частности, что хороший дознаватель может узнать ответ, исходя из того, на какой вопрос не хотят отвечать. Извините, но я не собираюсь облегчать вам задачу. Действуйте — на свой страх и риск.

— А я рискую? — уточнил, прищурившись, Варнавский.

Каперанг немного подумала и кивнула:

— Рискуете. Но это, согласитесь, не моя печаль.


Петр Иванович Савельев несколько лет назад перевелся в наземные службы и полностью посвятил себя работе в СБ. Сначала пришлось нелегко, но со временем преимущества перевесили недостатки. К примеру, будь он на борту «Александра», принять участие в допросе Марии Корсаковой в качестве представителя Службы безопасности не вышло бы. Пока еще удалось бы добраться! А так — все путем, пучком и в ажуре.

Сейчас допрос подходил к концу. Собственно, допроса как такового и не было. Была беседа нескольких профессионалов и одного никчемного прохвоста, который периодически порывался влезть с комментариями. Причем (ввиду полного незнания обсуждаемого предмета) комментарии эти были предельно неуместны.

Но все когда-нибудь заканчивается. Очередное досадливое «Подождите, граф!» Варнавского, уважительное выражение благодарности Марии Александровне за уделенное время, ее согласие в случае необходимости уточнить детали… все?

Савельев видел, что каперанг чем-то озабочена, но ему казалось, что озабоченность эта не имеет никакого отношения ни к прошлому, ни к настоящему. А вот к будущему — вполне. И точно:

— Ваше высокопревосходительство! Не могли бы вы меня проконсультировать?

— Все, что в моих силах, — степенно кивнул адмирал Кривошеев. — О чем речь?

— Как командир «Москвы» именно я должна представить к наградам ее экипаж, не так ли?

— Именно вы.

Ах, умница! Командующий, и без того настроенный скорее положительно, после этого вопроса ощутимо подобрел. Кому ж не понравится, когда официально находящийся под твоим началом офицер думает как раз о том, о чем, с твоей точки зрения, и следует.

— Я никогда раньше этого не делала. Подскажите хоть основные принципы!

— Принципы… давайте поступим следующим образом: в Адмиралтействе служит кавторанг Еремеев, очень толковый штабист. Не доводилось сталкиваться? Ну, это поправимо. Когда мы прибудем на Кремль, я вас с ним познакомлю, и он поможет уладить все тонкости. Устраивает?

— Более чем, — благодарно улыбнулась она.

И тут, черти бы его драли, снова сунулся вперед Бахметьев.

— А вы, сударыня, должно быть, уже примеряете погоны контр-адмирала? — ехидно осведомился он.

— Вы забываетесь, граф! — процедил сквозь зубы Кривошеев.

Савельев, на секунду потерявший дар речи, покосился на Марию Александровну и с удовлетворением отметил, что смотрит она на Бахметьева так, как он того и заслуживает: как на полного придурка. Кислое выражение на лице Варнавского выдавало почти непреодолимое и, увы, не подлежащее реализации желание вразумить невежу на чисто физическом уровне.

Петр Иванович дал самому себе честное слово, что по возвращении на Кремль подкинет его высочеству идею: вежливо поинтересоваться у министра Двора, с какой целью сей достойный господин коллекционирует в своем ведомстве идиотов.

— Погоны контр-адмирала?

Ее лицо начало неуловимо меняться. Черты оставались теми же, но впечатление от них стало другим. Казалось, из-под толщи воды всплывает что-то, возможно даже, не вполне человеческое. Глаза посветлели, налились полярной голубизной…

— Думаю, Мэри Гамильтон была бы в восторге от такой перспективы, граф. А вот Мария Корсакова — нет.

— Отчего же?

Теперь на Бахметьева, как на придурка, смотрели все присутствующие, но он этого то ли не замечал, то ли решил игнорировать.

— Не выслужила я большие звезды, Леонид Матвеевич. Заикнись кто о подобном — и хай поднимется такой, что кот Мурзилий решит: объявили тревогу. И забьется в укрытие, бедный зверь.

В этом месте адмирал тихонько поперхнулся. Кота Мурзилия — тогда еще котенка Мурзика — подарила ему супруга. И вот уже лет восемь слегка прифранченный белой манишкой серо-полосатый подзаборник царил в адмиральских апартаментах «Суворова».

Заметная горбинка на носу позволила переименовать каналью в благородного патриция Кота Мурзилия Мурлокотана, в каковом качестве его и представляли гостям. Смышленый, как и положено беспородной скотине, Мурзилий по сигналу «тревога» запрыгивал в подвешенный на растяжках мягкий короб, дверца которого открывалась вовнутрь, и смирно ждал, пока у Кирилла Геннадьевича дойдут руки его оттуда извлечь. Разумеется, о коте адмирала знал весь флот, но от графини Корсаковой Кривошеев, похоже, такой осведомленности не ожидал… а женщина между тем продолжала:

— И потом — допустим, получила я упомянутые вами погоны. Что дальше? Я что же, буду командовать кораблем? Нет. Эскадрой? Тем более. Участвовать в учениях, ходить в рейды, воевать? Картонный адмирал выйдет, а я не из этой сказки.

Давно знакомая улыбка окончательно превратилась в хищный оскал, и Савельеву вдруг вспомнился Ново-Архангельск. Почерневший от времени дом деда жены на берегу широкого, медлительного Рога, крики птиц среди корявых ветвей, стылый ветер. И основательный, немного флегматичный Руська рядом. Хаски. Точно, хаски. Вон даже и клыки… ф-фух, показалось. Или нет?

— Никогда не была картонкой, — отчеканила госпожа капитан первого ранга, и Кривошеев, а за ним и Варнавский кивнули, подтверждая. — Все звезды на моих погонах, все ордена на моей груди настоящие, за дело получены. Не на паркете заработаны, не в чьей-нибудь спальне — в бою. Мои. Эти — мои, а чужих мне не надо.


Дождь подъел за ночь остатки сугробов и теперь старательно полировал хвою вечнозеленых кустарников, росших вдоль невысокого, почти символического заборчика. Улицы пригородного поселка словно вымерли. Теоретически в этом не было ничего удивительного: будний день, да и погода для прогулок неподходящая. На практике же Мэри опасалась нашествия репортеров.

Должно быть, однако, кто-то позаботился об отсутствии тех, кого не приглашали. И она даже примерно представляла себе, кому скажет «спасибо». Совсем скоро. Как только немного придет в себя.

Выбравшийся из-за руля Иван Кузьмич обогнул машину, подошел к уже отъехавшей в сторону пассажирской дверце и предупредительно раскрыл купол огромного черного зонта. Мэри выпрыгнула прямо в небольшую лужицу и вдруг рассмеялась от полноты навалившихся впечатлений. Ощущение нереальности происходящего, преследовавшее ее последние несколько суток, схлынуло разом. Все вокруг было настоящим: низкое небо, мокрая земля, торчащий из-под блестящей от дождя накидки нос подпиравшего ограду Майкла Хиггинса.

Невозмутимо поприветствовав бывшую подопечную, наставник детей распахнул перед ней калитку, и Мэри медленно пошла по дорожке к дому. Глаза, намозоленные дисплеями и переборками, отдыхали: куртинки пронзительно-синих подснежников… три кошачьих силуэта, словно нарисованных на увитом голыми плетями плюща ограждении террасы… пойдут они лапы мочить, как же! Вот сейчас… еще немного… створка входной двери отлетела в сторону, и прямо к окаменевшей графине Корсаковой понесся снаряд. Облаченный в криво застегнутую ярко-красную курточку, прихрамывающий по причине наличия только одного ботинка из двух, растрепанный, он летел и вопил:

— Мама! Мамочка!!!

У Мэри подкосились ноги, слепящая боль от удара о мокрые плитки дорожки вгрызлась в колени, но Сашка уже подбежала, кинулась на шею, прижалась, торопливо пробормотала: «Мамочка, не плачь!»

От крыльца спешил Борис, неловко стискивающий в кулаке застежки второго ботинка сестренки. Мать обняла его свободной рукой, на секунду уткнулась действительно мокрым лицом в плечо, подняла голову и посмотрела в сторону дома.

Егор приближался неторопливо и торжественно. Застегнутый на все пуговицы кадетский бушлат, форменная фуражка… старший сын подошел и остановился в трех шагах.

Мэри отпустила Бориса и поднялась на ноги, держа так и не разжавшую объятий Сашку на сгибе левого локтя. Выпрямилась. Придала лицу строгое выражение.

Егор щелкнул каблуками и вскинул ладонь к козырьку:

— Госпожа капитан первого ранга! Докладывает кадет Корсаков! За время вашего отсутствия происшествий нет!

— Вольно, кадет. Благодарю за службу, — козырнула в ответ Мэри и протянула правую руку, которую мальчик торжественно пожал.

Откуда-то вынырнула автоматическая камера, которую бдительный Хиггинс сбил наземь ладонью, как надоевшую муху, и придавил каблуком.

— Разлетались, — проворчал он. — Идемте-ка в дом, пока еще что-нибудь не вылезло. Вот ведь ловкачи! Раз пять все проверил — и на тебе!

«Хорошо, что это камера, а не взрывпакет», — подумала Мэри, но вслух сказала:

— Черт с ними со всеми, разбираться будем завтра.

Точнее, послезавтра. Сутки надо выделить на надраться и отоспаться, а то еще немного — и у нее окончательно снесет крышу. Первые признаки мании преследования уже налицо. Да, вот послезавтра и начнем. Надо пробежаться по накопившейся рутине и хорошенько подготовиться к заседанию Государственного Совета. Конечно, трое суток для серьезной работы — курам на смех, ну да ладно. Не впервой.


В понедельник расширенное заседание Государственного Совета утвердило передачу всей полноты власти великому князю Константину Георгиевичу.

Загрузка...