XVII

На следующий день перед зданием ККЖ стояли три машины с эмблемами в виде головы бизона в овале из кленовых листьев, увенчанном английской короной. Французов ждали три человека в форме. Один из них — Адамберг идентифицировал его по погонам как старшего суперинтенданта — наклонился к соседу.

— Как ты думаешь, кто из них комиссар? — спросил суперинтендант у своего коллеги.

— Самый маленький. Брюнет в черной куртке.

Адамберг подумал: Брезийон и Трабельман наверняка порадовались бы. Самый маленький. Его внимание отвлекали прыгавшие по улице белочки, такие же шустрые и безмятежные, как парижские воробьи.

— Брось, не пори чушь, — не согласился суперинтендант. — Он же одет как бродяга.

— Не кипятись, говорю тебе, это он.

— Может, вон тот стильный рыхляк?

— Говорю тебе, это брюнет. Во Франции он крупная шишка, настоящий ас. Так что заткнись.

Суперинтендант Орель Лалиберте покачал головой и направился к Адамбергу, протягивая ладонь для рукопожатия:

— Добро пожаловать, старший комиссар. Не слишком устали в дороге?

— Спасибо, все сложилось удачно, — осторожно ответил Адамберг. — Рад с вами познакомиться.

Они пожали друг другу руки в неловкой тишине.

— Жаль, что наступили холода, — с широкой улыбкой прогрохотал Лалиберте. — Садитесь в машины, нам ехать десять минут. Сегодня мы вас утомлять не будем, — добавил он, приглашая Адамберга в свою машину. — Нанесем ознакомительный визит.


Отделение ККЖ располагалось в парке, который во Франции назывался бы лесом. Лалиберте ехал медленно, и у Адамберга было время разглядеть каждое дерево.

— Ну, у вас и просторы! — Он был впечатлен увиденным.

— Да. Как мы говорим, у нас нет истории, зато есть география.

— Это клены? — спросил Адамберг, ткнув пальцем в стекло.

— Да.

— Я думал, у них красные листья.

— Считаешь, они недостаточно красные, комиссар? Это ведь не флаг. Есть красные, оранжевые, желтые. Иначе было бы скучно. Значит, ты и есть босс?

— Точно.

— Ну, на главного комиссара не тянешь. Вам что, разрешают так одеваться?

— У нас полиция это не армия.

— Да ты не нервничай. Я мужик прямой: говорю, что думаю. Всегда. Лучше, чтобы ты знал об этом с самого начала. Видишь здания? Это ККЖ, здесь мы будем работать.

Парижане собрались у больших коробок из стекла и кирпича, среди красных деревьев. Входную дверь охранял черный бельчонок с орешком в лапках. Адамберг отстал на три шага, чтобы поговорить с Дангларом.

— Здесь принято разговаривать со всеми на «ты»?

— У них это норма.

— Мы должны брать с них пример?

— Поступаем, как кому удобно и хочется. Адаптируемся.

— Как он вас обозвал? Я не понял, что такое «рыхляк»?

— Нескладный увалень.

— Ясно. Как он сам о себе сказал: Орель Лалиберте мужик прямой.

— Это точно, — подтвердил Данглар.


Лалиберте провел французскую команду в большой общий зал — наподобие парижского Соборного — и быстро представил всех друг другу. Члены квебекской команды: Митч Портленс, Реаль Ладусер, Берта Луисез, Филибер Лафранс, Альфонс Филипп-Огюст, Жинетта Сен-Пре и Фернан Санкартье. Потом суперинтендант перешел к делу:

— Каждый из вас берет себе в напарники одного из инспекторов Парижского уголовного розыска. Каждые два-три дня будете меняться. Старайтесь, но не надрывайтесь и не носите за ними чемоданы, они не инвалиды. Они учатся, тренируются. Так что не наседайте. И не издевайтесь, они часто вас не понимают и сами говорят странно. Они такие же лоботрясы, хоть и французы. Я на вас рассчитываю.

В принципе, Лалиберте почти слово в слово повторил речь, которую Адамберг сказал коллегам перед отъездом.


Во время скучного осмотра помещений Адамберг вычислил, где стоит автомат, заряженный разными супами и кофе в стаканчиках размером с хорошую пивную кружку, и успел разглядеть лица канадских коллег. Он мгновенно проникся симпатией к сержанту Фернану Санкартье, единственному унтер-офицеру в группе, чье круглое розовое лицо с невинными карими глазами автоматически отводило ему роль «Добряка». Хорошо бы попасть с ним в пару. Но в ближайшие три дня, по законам иерархии, он будет работать с энергичным Орелем Лалиберте. Они освободились ровно в шесть часов, и их отвели к машинам, на которые уже поставили шипованную резину. Только комиссару была предоставлена личная тачка.

— Почему ты носишь двое часов? — спросил Лалиберте у Адамберга, когда тот сел за руль.

Комиссар нашелся не сразу.

— Из-за разницы во времени. У меня во Франции остались незаконченные дела.

— А ты не можешь в уме посчитать, как все?

— Так получается быстрее, — уклонился Адамберг.

— Дело твое. Ладно, привет, и до завтра, до девяти утра.


Адамберг ехал медленно, рассматривая деревья, улицы и прохожих. Выехав из Парка Гатино, он попал в Халл, мало походивший на настоящий город. Он тянулся на многие километры, разделенный на квадраты чистыми пустынными улицами с рядами деревянных домиков. Ничего старинного, ничего старого, даже церкви похожи скорее на пряничные домики, чем на Страсбургский собор. Никто никогда не торопился — ни прохожие, ни даже водители, передвигавшиеся на мощных пикапах-лесовозах.

Ни кафе, ни ресторанов, ни магазинов. Адамберг заметил несколько лавочек, в которых торговали всем сразу, одна находилась метрах в ста от их жилья. Он пошел навести справки, снег скрипел у него под ногами, а белки не уступали дорогу. Не то что воробьи.

— Где можно найти ресторан или бар? — спросил он у кассирши.

— В центре города есть все для полуночников, — мило улыбнулась она. — Пять километров отсюда, езжай на тачке.

На прощанье она сказала:

— Добрый вечер, пока.


Центр города был компактным, и Адамберг обошел его за четверть часа. Заглянув в «Катрен», он потревожил маленькую аудиторию, перед которой выступал декламатор стихов, и ретировался, тихонько прикрыв за собой дверь. Надо будет сказать Данглару. Он зашел в «Пять воскресений», бар в американском стиле. Огромный жарко натопленный зал, украшенный головами оленей-карибу и медведей и квебекскими флагами. Неспешный официант принес ему ужин, рассуждая о жизни. Огромная порция была явно рассчитана на двоих. В Канаде другие масштабы, и жизнь здесь куда спокойнее французской.


С другого конца зала ему кто-то помахал. Жинетта Сен-Пре с тарелкой в руке подошла и непринужденно присела за его стол.

— Не помешаю? — спросила она. — Я тоже ужинаю в одиночестве.

Очень хорошенькая, говорливая и шустрая, она принялась болтать без умолку. Каковы его первые впечатления от Квебека? Чем он отличается от Франции? Равнинный ландшафт? А как выглядит Париж? Как идет работа? Весело? А жизнь? Вот как? У нее самой были дети и разные «хобби», особенно музыка. Но на хороший концерт надо ехать в Монреаль. Ему интересно? А какое у него хобби? Да-а? Рисовать, гулять, ходить пешком, мечтать? Да неужели? И как ему это удается в Париже?

Около одиннадцати Жинетта заинтересовалась его двумя часами.

— Бедненький, — заключила она, поднимаясь. — С этой разницей во времени у тебя еще пять часов утра.


Жинетта забыла на столе зеленую программку, которую безостановочно крутила в руках во время разговора. Адамберг медленно развернул ее, устало взглянул. Исполнение концертов Вивальди в Монреале, 17–21 октября, струнный квинтет, клавесин и флейта-пикколо. Мужественная тетка эта Жинетта, если тащится за двести километров ради маленького квинтета.

Загрузка...