Игры Проклятых

Глава 12. Час Свершений

Батури открыл глаза. Этот день он спал сидя на полу и прислонившись к стене.

Сановники храма Симионы и церковники Эстера издавна и в один голос твердили, что человек, спящий лежа, совокупляется с Неназываемым — либо Повелителем Мух, либо Саранчи, как кому угодно, — ибо во время сна людские души отделяются от тел и парят вдали от хозяев. А с пробуждением человек, лишаясь «божественного дуновения»,[5] становится слугой Одноглазого. Чтобы такого не произошло, симионцы и эстеры навязывали что королям, что простолюдинам — сон полусидя, а то и стоя, дабы спасти грешников от лап Неназываемого. Клавдий, как и любой из рода вампиров, был бездушным, но Арганус, издеваясь, заставлял его несколько десятков лет ученичества дневать в небольшой кровати с приподнятой на манер кресла спинкой. Ученик проклинал учителя за неудобства, но безропотно выполнял приказы, не имея права ослушаться. Позже стеснения стали привычкой, от которой Батури так и не смог избавиться, а теперь и вовсе не хотел. Он привык спать сидя, стоя, вися головой вниз, только не лежа. И в любом положении он хорошо высыпался, но не сегодня.

Тело ныло и болело. Острые, как иглы, камни шероховатых стен впились в спину, норовя исколоть ее до крови. Холод, мерзкий и ненасытный, как самый обжорливый из всех чревоугодников, облюбовал вампира, словно вкуснейшее из лакомств, и пожирал изнутри. Клавдий укутался бы в плащ или наколдовал согревающее заклинание — как пироманту ему не составило бы это труда, но все эти манипуляции заранее были обречены на неудачу. Холодила рана под сердцем, и вампир не верил, что совладает с ней при помощи магии, и уж тем более при помощи теплых одежд.

Клавдий попытался забыть об ознобе и на мгновение укрылся от него за отрешенной задумчивостью. Пустым взглядом светло-голубых, мутных, словно замерзшее озеро, глаз он уставился на выход из грота.

Солнце скрылось из виду за стенами пещеры, но по сгущающимся сумеркам несложно было догадаться, что время клонится к закату.

Батури отвел взгляд. Кривые тени, словно черные души умерших, бегали у его ног, плясали в зазывающем танце. И чем ниже опускалось невидимое солнце, тем быстрее и завораживающе сновали мрачные силуэты, отбрасываемые бесчисленными валунами и грубыми стенами. Но стоило сумеркам набрать силу — и дикий танец задохнулся, тени исчезли, слились с окружившей серостью в однотонную массу.

Время пришло. Час Свершений был близок, как никогда.

Встав и размяв отекшие за время дневки мышцы, Батури обернулся в нетопыря и выпорхнул из грота. До Зеркального Замка далеко, но близилась зима, и ночи становились с каждым разом все длиннее, — не останавливаясь, он успеет к полуночи.

На место встречи у широких створок, магически запечатавших вход в Зеркальный Замок, Клавдий подоспел последним. Все Высшие были уже в сборе, но молча ждали виновника, по жалкой прихоти которого им пришлось, позабыв про все дела, прийти на Малый Совет.

— Мы ждали тебя. Ты нас сюда приволок, но сам нагло опаздываешь, — надменно, всем своим видом показывая, что едва сдерживает гнев, обронил жирный, как лосось во время нереста, и широкий, словно пивной бочонок, Толбиак.

— У тебя будет время выговориться, а сейчас — заткни пасть, — посоветовал Клавдий и, не дав времени для ответного выпада, продолжил: — Господа, откроем же вход в Запретный Замок.

Толбиак хотел вставить какую-нибудь колкость, но он медленно соображал, и время, когда порыв уместен, уже минуло. Ничего не оставалось, как промолчать. Тем более что никто из Высших не хотел задерживаться на Совете, поэтому вампиры без промедлений приложили руки к остановившимся сердцам и прочли заклинание:

— Мы дети Твои, Твоя кровь — чужая плоть. Мы, вкусившие Твою душу и отдавшие Тебе свои, заклинаем: открой нам двери Хель.[6]

Створки медленно разошлись, открывая черный туманный проход. Вампиры, несмотря на немалую ширину воротного портала, заходили в разинутую пасть по одному, выстраиваясь в длинную череду. Клавдий зашел последним, и створки, тихо клацнув, закрылись за его спиной.

Воспоминания накатились внезапно.

Голодный Мор. Низшие вампиры, когда-то владевшие людским скотом, питавшиеся его жизненными соками, уже давно не получали еды. Запрет Балор Дота лишил их пищи, обрек на голодую гибель. Не выдержав пыток, сотни кожанов взметнулись к небесам.

Изнеможденные и изголодавшие, они рвали от усилий свои перепончатые крылья, падали и разбивались, но уцелевшие все же летели в деревни, чтобы насытиться людской кровью. Они нарушили приказ и выпили людские жизни, за что поплатились своими.

Некроманты жестоко покарали за непокорность. Орудием возмездия стали Высшие, которые исполнили нещадную для собственных собратьев волю короля Хельхейма.

Карателем, возглавившим манипулу[7] братоубийц, стал Клавдий Батури, и с этим именем на устах, проклиная и ненавидя его, умирали вампиры, а вместе с ними и некогда многочисленная раса.

Клавдий и сам проклинал свою роль в интригах некромантов. Но у него не было иного выбора: если бы отказался он, приговор исполнил бы кто-то другой, а отказавшийся пополнил бы ряды убитых. Осознание этого ничуть не помогало. Батури винил себя, себя и только себя, словно сам заставлял младших нападать на людей, словно сам запрещал им пить кровь. Как бы ни было раньше, сегодня все изменится, род вернет себе право на полноценное существование. Клавдий вернет ему это право!

Батури, отбросив воспоминания обратно в прошлое, забыв до поры о планах и надеждах, вернулся в реальность. Он шел вдоль Комнаты Зеркал, замыкая череду Высших, которые сегодня, желая или нет, станут теми, кто приблизит золотой век вампиров — кровавый век.

Батури резко обернулся. Бледное лицо смотрело в пустые отражения, наблюдая за Бессмертными. Клавдий замедлил шаг, отдаляясь от собратьев. Прошептал тайное заклинание, поведанное ему Арганусом, и лицо наблюдателя исказилось, поникло, всевидящие глаза закатились, утрачивая зрение. Страж Отражений лишился сил, переставая быть смертельной угрозой. С грустью и в то же время с радостью Батури посмотрел в спины соплеменникам. Глубоко вздохнул и ускорил шаг. Уже ничто не помешает его планам исполниться.

Комната Отражений резко оборвалась, сменилась широким каменным туннелем. Узкие проходы пронзили центральный коридор в сотне мест, изрезали дырами дверей толстые стены. Комнаты Спящих. Тут погружались в летаргический сон Высшие, уходили в «долгую дорогу», чтобы набираться сил для новой жизни, новых свершений.

Молчаливая, как сама смерть, шеренга вампиров миновала лежбища и вышла в широкую залу с высоким сводом. Изогнутые витиеватые колонны, прижимаясь к стенам, взметнулись ввысь, соединяясь в центре купола в эллипсоидную, походившую на кокон, лепку, из которой выросла широкая люстра с тысячами негаснущих свечей.

Мерный свет играл бликами на разукрашенных фресками стенах. Настенная живопись хранила на себе эпизоды из жизни Перворожденного Каэля, великого мага, погибшего в Последней войне, но ни одна картина, посвященная его смерти, не нашла отражения в Комнате Совета, даря Каэлю вечную жизнь в памяти потомков.

В центре залы разместился длинный стол с тринадцатью креслами из красного дерева. Клавдий сел на место Главы Совета, таковым не являясь. Его кресло можно было смело назвать троном. У него была более высокая спинка, инкрустированная мутно-красными рубинами и аметистами, расписанная руническими письменами, вышитыми золотыми нитями на багряно-кровавом бархате.

Совет начался. Но начался не с привычного приветствия Старшего…

— Как ты посмел занять место, которое тебе не принадлежит? — Молнии, бьющие из бешеных глаз Толбиака, рисковали воплотиться в реальные.

— Я призвал вас всех и, как виновник Совета, занял трон повествующего. Если тебе, Толбиак, не известны законы Зеркального Замка, то прошу, граф, не выказывай всеобщно своего незнания, иначе советники усомнятся в том, что ты достоин занимаемого поста, — нарочито важно, не скрывая презрительных ноток в голосе, осведомил Клавдий. Выдержав короткую, как клинок ножа, паузу, Батури продолжил, но на удивление благозвучным и учтивым голосом: — Приветствую собравшихся! — Клавдий опустил голову в традиционном полупоклоне, Высшие ответили тем же. — Сегодня я хочу обсудить с вами дальнейшую судьбу рода. Сотни лет некроманты пользовались нашей помощью, использовали нас в своих целях, а взамен мы получили бесславие и унижение. Наших младших братьев лишили пищи, побудили на неверный шаг, за который они понесли неоправданно суровое наказание…

— Не ты ли их наказывал?! — срываясь с кресла, выкрикнул Толбиак. — Ты безропотная пешка некромантов, которую они поставили на великий пост, чтобы мутить воду в Совете!

— Сядь, — приказал Клавдий, — или я заставлю тебя сделать это.

Толбиак был в ярости. Он ненавидел Батури лютой ненавистью — и знал, что это чувство взаимно. Но он не на базарной площади, а в Зале Советов, чтить законы которого обязан каждый вампир. Толбиак опустился в кресло, но далось ему это с великим трудом.

— Если еще хоть кто-то посмеет меня прервать, он сильно об этом пожалеет. У меня слишком важная миссия, чтобы терять время на идиотов, — властно оповестил Клавдий, нащупывая под одеждами эфес клинка. Накал в Зале Совета и напряжение в воздухе были настолько отчетливыми и крепкими, что в них легко мог утонуть и лучший из пловцов. Но, к счастью, советники не проронили ни слова, ни полслова.

Клавдий не медля заговорил, не рискуя и дальше испытывать удачу: ведь она, как и любая женщина, непостоянна.

— Итак, продолжим. Наши братья понесли суровое наказание, и виноваты в этом не те, кто напал на живых, и не те, кто наказал их за это. Виновен тот, кто своими законами поставил расу вампиров на грань вымирания, кто ценит людей выше, чем своих союзников. Его имя — Балор Дот. И мы отомстим ему за коварство!

Клавдий замолчал, давая понять, что настал черед Советников.

— Ты сошел с ума, — спокойно сказал Стригои, древнейших из ныне живущих вампиров. Несмотря на полуторатысячелетний возраст, его идеально красивому молодому лицу и гордой прямой осанке многие могли бы позавидовать. И при жизни Стригои был обворожителен, с обращением же в демоническое создание его красота стала безграничной. — История повторится. Некроманты вышлют новые войска карателей, и на этот раз род окончательно прекратит свое существование.

— Я согласен с Советником, — поддержал Регин. — Нас осталось мало, не больше четырех десятков, треть собралась в этой зале, остальные в спячке. Идея провальная: некроманты сметут нас одним махом, а партизанская война не даст результата. Лично я отказываюсь лишаться всех привилегий ради нелепой авантюры.

Клавдий молчал. Он ждал, пока выговорятся пешки, чтобы позже ввести в игру основные фигуры и подчинить себе ход партии.

— Даже если мы нападем на людей и поголовно обратим в Низших, мы не выиграем войны, — высказалась Делира, единственная вампиресса в Совете. Обращена она была в старческом возрасте, поэтому представляла собой согбенную старуху.

Единственное, что у нее идеально сохранилось, так это белые, как мел, мелкие нечеловеческие зубы и нечеловеческие же клыки.

— У Балор Дота нет над нами магической власти, но он позаботился о том, чтобы ослабить нас, заставить сидеть тише воды, ниже травы. У нас нет шансов на победу, — «обнадежил» Райоль.

— Хватит! — приказал Клавдий. — Я не собирал бы вас здесь, если б у меня не было стоящего предложения. У нас есть союзник среди некромантов, который соберет под своим началом Северную армию и начнет войну. Но перед этим мы должны доказать свою лояльность. — Батури вновь замолчал. Он не спешил: у него еще было время.

— Сменить одного диктатора на другого?! — нагло ухмыльнулся Толбиак. — Какой в этом смысл? Или ты надеешься, что новый деспот окажется лучше прежнего?

Пожертвует нам людишек? Для некромантов живые — источник пополнения армии, они никому не отдадут его.

— Нам выделят провинцию в Стигии. Мы получим право устанавливать людской налог, растить живых и набирать достойнейших из них для обращения, — слегка мечтательно проговорил Клавдий, уже предвкушая, как вампирская раса медленно, но уверенно набирает мощь, крепнет, растет крупица за крупицей. Но на этом пути стояло много преград: Балор Дот, который по всем планам Аргануса должен самолично покинуть трон, сам Арганус, не желавший делить с кем бы то ни было власть, Каэль, которого еще предстоит воскресить, но изначально — Малый Орден, обязанный признать Батури своим Главой. Клавдий верил в будущее своей расы, верил, что сможет восстановить ее былое величие и…

— Идиотизм, — буркнул Толбиак, разрушая мечтательную пелену, в которую погрузился Клавдий. — Некроманты слишком жадные, чтобы разбрасываться своими владениями.

— Идиотизм? — скривил ехидную улыбку Клавдий. — Ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы поверить некроманту на слово? Я сам вырву то, что причитается мне по праву, хочет того союзник или нет! Или ты, Толбиак, зажрался настолько, что твой мозг способен переваривать только кровь, но не мысли? Тебе следует сидеть тихо, чтобы я не выпустил твой лишний жир… — Клавдий замолчал, чувствуя, что закипает.

Сейчас он без одного шага Глава Совета, а Главе нельзя терять контроля над собой.

— Как зовут некроманта? — прерывая застоявшуюся тишину, вопросил Стригои.

— Арганус, — лаконично ответил Клавдий.

— Стоящая фигура, но как он собирается совладать с магией Владыки?

— Не пройдет много времени, и на трон воссядет Морена, а она в свою очередь побудит Балор Дота отправиться в Залы Аменти, чтобы Повелитель прознал будущее и смог разрушить «купол». Но я повторюсь: Арганус требует, чтобы мы с вами доказали свою лояльность.

— Интересно… — протянул старина Стригои. — Если все обернется именно так, то предложение действительно стоящее, но Морена еще не королева, а Балор Дот еще не ушел в Залы Аменти и не покинул для этого трон. Когда сказанное произойдет, тогда нам и стоит собраться, а сейчас не время. И еще меня интересует: каким образом мы должны доказать лояльность?

— Я никому и ничего не собираюсь доказывать! — Толбиак сорвался с места и быстрым шагом направился к выходу. — Я не буду рисковать своей шкурой ради чужих интересов!

— Стой! — приказал Клавдий, поднимаясь с кресла. — Иначе…

— Иначе что?! — перебил, останавливаясь, Толбиак. — Убьешь меня, как и других, кто ослушался приказа?

— Если понадобится — да, — хладнокровно оповестил Батури. — Ты не покинешь Совета до тех пор, пока я не разрешу.

— На спор? — оскалился Толбиак, в мгновение ока сплетая заклинание.

С изогнутых пальцев сорвалось огненное облако. Клавдий бесстрашно шагнул ему навстречу. Пламя окутало вампира со всех сторон, сдавило в своей удушливой утробе. Но Батури вышел из огненной геенны целым и невредимым, быстрыми и решительными шагами приблизился к Толбиаку, обнажая изогнутый клинок серебряного кинжала.

— Теперь ты мой… — Клавдий поднес к глотке вампира острие криса, заставив того запрокинуть голову, чтобы отстраниться от лезвия. Толбиак стоял без движения, удивленным взглядом уставившись на оружие. На тонкой гарде были начертаны тайные символы Каэля, на лезвии в оттенках многослойного серебра проявились очертания фигуры.

— Откуда? Как? — выдохнул Толбиак.

Клавдий ответил тихо, чтобы никто не услышал его слов:

— Друг мой, ты меня сильно разочаровал. Когда-то ты бросил вызов самому Балор Доту, ослушался его приказа и не возглавил карателей. Твоя ноша легла на мои плечи, и я несу ее до сих пор. Сейчас ты ответишь за это, но перед тем как убить тебя, я хочу увидеть страх в твоих глазах…

— Ты его не увидишь, — выдавил Советник и, схватив руку Батури, шагнул навстречу острию. Тело расслабилось, мертвая плоть искорежилась, осыпалась иссохшими ошметками.

Клавдий брезгливо отбросил в сторону истлевший скелет Толбиака. Вытер полосу гари с серебряного клинка и повернулся к советникам:

— К’йен, ты тоже не хочешь рисковать жизнью ради блага своего народа? — уловив на себе презрительный взгляд самого молодого из советников, злобно спросил Батури. К’йен был единственным из Высших, кто участвовал в Голодной ночи, и только его юность, несмышленость и неплохие задатки к магии позволили ему остаться в живых, если вампира можно назвать «живым». — В таком случае ты разделишь судьбу своего предшественника и тех, с кем упивался «голодной кровью».

— Клавдий, ты обезумел! — выкрикнул Регин и умолк: он бы продолжил, но дар речи оставил его, когда он уловил на себе безумный взгляд Батури.

— Нет, друг мой, — оскалился убийца себе подобных. — Я играю не в детские игры — ставки слишком высоки, чтобы размениваться на того, кто может предать. Мне надо полное молчание, и я его добьюсь любой ценой.

— Может, ты изведешь всю нашу расу, если вампиры перестанут молчать? — парировал Регин.

— Без каленого железа не залечить раны, — риторически заметил Клавдий. — Оставим ненужные разговоры и вернемся к делу. Перемены неизбежны. Вопрос в том, останемся ли мы в тени и будем прозябать без пищи и дальше? Или присоединимся к чете первых и силой вырвем свой кусок в общей дележке. Ваше мнение, господа советники, — резко обронил Батури.

Над участниками Малого Совета повисла напряженная, навязчивая тишина. Она густой патокой обволокла широкий зал, наливая воздух вольтажным накалом и придавая ему черты животного, наглого и распущенного, которое замирает перед атакующим прыжком, но не скрывает себя. И напряжение достигло бы предела, но тишину прервал мудрый Стригои:

— Я сделаю все ради укрепления рода. Быть войне! — неистово молодецки выкрикнул старейший вампир, поднимая руку, в которой возник магический огонь.

— Быть войне! — вторили дружные голоса Высших. И лишь один молчал, не поддаваясь общей лавине воодушевления.

— К’йен? — напористо поинтересовался Клавдий, когда гомон утих. — Все ждут твоего слова…

— Мне надо время, чтобы обдумать решение, — стальным голосом ответил вампир.

Где-то в глубине рассудка он был благодарен Клавдию, который отстоял его, отговорил Балор Дота лишать Высшего жизни, но К’йен не мог простить Батури его безропотного поклонения владыке Хельхейма, не мог простить ему циничного уничтожение рода… И никогда не сможет простить.

— У тебя нет времени. Ответ мне нужен сейчас — и ни секундой позже, — поставил перед фактом самоназванный Глава Совета.

— Кто ты такой, чтобы мне приказывать?! — взъярился ослушник.

— К’йен, не искушай судьбу, — посоветовал Клавдий. — Последуй общему примеру, и ты сохранишь не только жизнь, но и поможешь роду в нелегкой борьбе.

— Мне надо время! — настаивал на своем советник. — Ты только что убил одного из нас. Имя Клавдия Батури запятнано кровью сотен вампиров. Я не уверен, можно ли тебе доверять, можно ли доверять твоему желанию помочь нашей расе?

— Еще слово — и смерти тебе не избежать. Я быстро сведу отсрочку, которую ты получил после Голодной ночи, на нет, — безразлично сказал Клавдий, скрывая бушевавший внутри гнев.

— Я тебя не боюсь, — уверенно отчеканил К’йен.

— А зря, — злобно протянул Батури, делая несколько шагов вперед.

— Я согласен! — воскликнул вампир, отступая назад.

Клавдий, не останавливаясь, шел в сторону К’йена. Испуганный вампир пятился, напрасно пытаясь защититься магией. Батури был неуязвим: ни одно заклинание на него не действовало.

К’йен отступал до тех пор, пока не уперся спиной в стену. Даже мертвая плоть ощутила холод векового камня.

— Остановись! — жалобно взмолился вампир, боясь потерять самое для себя ценное — вечную жизнь. — Прекрати!

Клавдий не обращал на мольбу никакого внимания — продолжал свою мерную ходьбу, сжимая смертоносное оружие в руке. К’йен перестал выкрикивать бесполезные заклинания и закрыл глаза. Смерть. Он боялся смерти и не нашел в себе сил встретить ее лицом к лицу. Веками он убегал от нее, но проклятая все же настигла. К’йен трясся от страха, и темнота от опущенных век нисколько не помогала. Вампир ждал смертельного удара, но удара все не было. Ожидание длилось бесконечно долго, пока не стало еще более страшным, чем сама смерть.

К’йен переборол себя и открыл глаза. Перед ним стоял Клавдий и ехидно усмехался, поигрывая в руке кинжалом.

— Боишься, кареглазый? — съязвил Батури.

На К’йена смотрели все советники, смотрели с ужасом и отвращением. И К’йен проклял себя за трусость, возненавидел Клавдия за унижения.

— Пылинка в глаз попала, — оскалился в ответ вампир.

Батури заливисто расхохотался. Смеялся долго, натужно, но в одно мгновение стал серьезен и хладнокровен:

— Ответ, — перебрасывая кинжал из руки в руку, потребовал Клавдий.

— Быть войне… — прошипел К’йен, сжимая до хруста кулаки.

— Правильный выбор. Я не сомневался в твоей мудрости, — выговорил общепризнанный Глава Совета, взмахом клинка приказывая К’йену садиться.

Клавдий выждал, пока советник займет свое место, и продолжил:

— Люблю единодушное принятие решений. Это показывает, что между нами нет разногласий, что все мы дорожим своей расой и сделаем все для ее блага, — нарочито важно провозгласил Клавдий, пряча кинжал в полу мантии.

Высший больше всего на свете не любил широких одеяний, предпочитая им кожаные дорожные одежды, но традиции Совета обязывали носить неудобную многослойную рясу, надеть которую самостоятельно было почти невозможно. Именно этот неприспособленный к ношению кусок тряпки стал той причиной, по которой Батури опоздал. По пути в Зеркальный Замок пришлось остановиться в небольшом родовом поместье и переодеться, но и предстать пред очи советников в потертых, замызганных кровью дорожных тряпках было непростительной наглостью — даже учитывая, с какими целями пришел на Совет Клавдий.

— Теперь мы должны скрепить нашу договоренность печатью, — оповестил Клавдий, доставая клеймо. — Все, что вы здесь услышали, не должно покинуть этих стен, каждый из вас поклянется молчать.

Совет безропотно уставился на Клавдия. Уже никто не решился перечить его воле.

— Чтобы ни у кого не возникло сомнений в чистоте моих побуждений, первым, кто поклянется, буду я. Клянусь держать в тайне все, что сегодня было сказано, — высокопарно выговорил Батури и притронулся печатью Эльтона к руке. Бледная кожа испустила легкий дымок, разнося запах паленого. Боль от каленого железа была невыносимой, но Клавдий даже не дрогнул — он давно привык к пыткам, еще с тех дней, когда обучался у Аргануса. Лич приучил вампира к огню, чтобы пиромантия далась ученику особо легко.

Батури потер розово-черную кромку раны. Учитель постарался на славу, боль пришла незаметно и сразу отступила. Через тернии к звездам.

— Делира, твой черед. — Единственная вампиресса Совета вздрогнула, едва услышав свое имя, напряглась, предвкушая болезненную пытку. Тонкие губы Клавдия исказились в подобии улыбки: — Гордые мужчины обязаны уступить прелестной даме.

— Я никому не скажу, — напрасно убеждала она, в страхе вдавившись в спинку кресла. Одно неверное слово — и клеймо превратит ее в прах: клятву нельзя произносить! — Я никому не скажу! — воскликнула Делира, когда Батури подошел совсем близко.

— Знаю, — ответил Клавдий и притронулся печатью к сморщенной старческой коже вампирши, которая даже не скрывала за иллюзиями своего уродства, хотя вампиры были теми немногими, кому перевоплощения давались с демонической простотой. — Клянись!

— Клянусь! — взвизгнула, подпрыгивая в кресле, Делира. — Клянусь не говорить ни слова о том, что услышала сегодня!

Клавдий поочередно клеймил каждого из Совета. Раны сойдут до утра, кожа вампира регенерирует достаточно быстро, но стоит кому-то сказать лишнее — и он в мгновение ока превратится в тлеющие останки. Клеймо Эльтона не приемлет, когда нарушают клятвы.

— А теперь пробудим Спящих, в борьбе нам понадобятся все силы, — властно выговорил Клавдий. — Готовьте ритуал.

— Мы не смеем раньше времени останавливать сон… — возразил Аскольд де Гиро, Хранитель канонической скрижали, на которой начертаны пробуждающие знаки.

— Аскольд, ты молчал раньше, не открывай рта и теперь, — приказал Клавдий. — Твое дело — подчиниться.

— Это противоречит заветам предков! — не унимался Хранитель.

— Ты можешь сам распечатать скрижали, или я сделаю это без твоего участия, — равнодушно ответил Глава Совета. — Для этого у меня достаточно и власти, и знаний.

Де Гиро несколько мгновений смотрел на Клавдия не отрываясь, взвешивая в уме все «за» и «против». Батури знает о Хранителе, знает о скрижали, эти знания секретны, и тайна известна лишь двум вампирам, причем один из них сам де Гиро, а второй — Каэль, который уже пять веков как мертв.

— Будь по-твоему, — сдался Аскольд, понимая, что у Клавдия есть знания, а если есть они — власть отыщется. — Но учти: я предупреждал.

Наблюдатели стерегут комнаты Спящих, превращают в пепел и прах любого, кто нарушает их покой. Но сегодня Всевидящие утратили способность лицезреть, тайные заклинания и магия убийственного клинка ослабили их, лишили Силы. Клавдий привел Высших туда, куда путь каждому заказан, и вампирам никто не помешал войти в запретную келью. Ее стены испещрили извилистые руны, свод, теряясь в тени, исчезал высоко над головой, по полу стелилась густая белесая дымка. Стоило шагнуть в нее, и она отступала, но в следующее мгновение сплеталась обратно, сковывая ноги, не давая пошевелиться. Каждый шаг давался с немалым усилием, словно к голенищам были привязаны тяжелые цепи.

В комнате жили темнота, сырость и злоба. Пахло ладаном, серой и смертью. В центре кельи вокруг открытой колыбели могильника над туманом возвышался пьедестал, где спала могущественная вампиресса Алекто Д’Анагис.

Вампиры, повинуясь немому приказу Клавдия, встали на каменные возвышения. Трижды по три. Девять Высших, чтобы пробудить одну. Батури не присоединился к советникам, стоял вблизи дверного проема, сложив руки на груди крест-накрест.

Смотрел на иссохшее тело вампирши. Казалось, этот скелет, обтянутый бледной морщинистой кожей, не способен ожить, но Клавдий знал — впечатление обманчиво.

— Начнем, господа, — потер руки вампир, предчувствуя близкие свершения. — Хранитель, открывай Ковчег.[8]

Аскольд открыл сундук и извлек из него обломки каменной плиты.

Хранитель уверенно складывал мозаику разрушенной скрижали, собирал ее, придавая разрозненным крупицам правильную форму.

Клавдий внимательно наблюдал за работой мастера. Он знал, каких трудов стоит собрать скрижаль воедино. Каждое прикосновение к ритуальным камням пожирало силу, без тайных заклинаний Аскольд вмиг превратился бы в истлевший труп.

Вскоре дело было сделано, последняя часть опустилась на свое законное место. По трещинам пробежал зеленоватый свет, прижигая осколки, приживляя их в единое целое. Письмена засветились густым изумрудным цветом.

— Не ложь говорю, а истину изрекаю. То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу. И все это только для того, чтобы свершить чудо одного-единственного. — Аскольд нарочито важно читал руны скрижали, открывая границы между мирами, возвращая дух и разум Спящего в его тело. — …Солнце — его отец. Луна — матерь его. Ветер вынашивает его во чреве своем.

Земля вскармливает его.

Клавдий чувствовал, как дрожит под ногами земля, как движутся стены, сдавливая узкое помещение.

— Но… умолкаю, возвестив все, что хотел, про деяние Солнца. Умолкаю, — закончил ритуал Аскольд.

Дрожь земли прекратилась, стены стояли незыблемо на своих местах, тяжелый густой туман щекотал голенища, и мертвая тишина расползлась вокруг.

Ничего не происходило.

— Ты допустил ошибку! — взъярился Клавдий. — Немедленно оживи Спящую, иначе тебе не сносить головы!

— Я сделал все правильно, — оправдывался Алскольд. — Это скрижаль! Она не сработала. Я тут бессилен…

С потолка капнула тягучая капля крови и скрылась в густом тумане, разбиваясь о камень пола. За ней последовала вторая и третья. Мелкий кровавый дождь ниспадал из серого потолка, словно возникая из ниоткуда, орошал иссохшее тело Спящей.

Крупная капля упала на переносицу Алекто, рассыпаясь мириадами красных звенящих слезинок. Вампиресса открыла глаза. Зрачок был мутен и прозрачен, его обволокла тонкая бледная пленка, удерживающая влагу. Алекто судорожно сжала кулаки, спазматически изогнула спину, зарычала бешеной кошкой, проклиная все на свете.

— Крови! Человека! — неистово закричала вампиресса. — Крови!

— Не время, позже, — лебезя, отвечал Клавдий.

— Крови! — не слушая, вопила вампирша. — Крови!

Мелкий дождь набирал силу, подчиняясь воле Алекто, орошал сухую кожу, пропитывая ее живительной влагой. Вампиресса преображалась: зрачки сперва окрасились в бледно-алый, позже изменили цвет, став темно-бордовыми, кожа розовела, разглаживалась, молодела.

Вампиресса расслабилась, без движения лежала на жертвеннике, смакуя привкус жизни.

— Алекто, — позвал Батури, делая неуверенный шаг навстречу вампирше. Подошел ближе и взял Пробужденную за руку, помог подняться. — Рад, что ты с нами, — прошептал кончиками губ, едва заметно улыбаясь.

— Урод! — прошипела Алекто и засадила Батури тяжелую пощечину, оцарапывая когтистыми ногтями бледную вампирскую кожу. Клавдий провел пальцем по щеке, стирая капли крови. Секунду оценивающе смотрел на руку.

— Нынче кровь дорог;, - глядя на Пробужденную исподлобья, слизал Клавдий живительную влагу с мертвой плоти. — Ты не забыла старых обид.

— Старых? — съязвила Алекто. — Для меня они были еще вчера: из-за тебя я провалялась без сил…

— Полтысячелетия, — прервал вампир замешательство Алекто.

— Пять веков? — переспросила она. — Столько лет по твоей вине? Мерзавец! Как ты посмел явиться сюда?

— Алекто, помнится, ты сама решила отправиться в «долгую прогулку». Никто не заставлял тебя…

— Подлец, собачье отродье, — по-деревенски бранилась демонически красивая вампирша. Нагое тело возбуждало самые сокровенные фантазии, элегантные округлости притягивали взгляд, манили. Клавдию стоило немалых усилий, чтобы совладать с собой и не поддаться искушению.

— Тихо! — гаркнул Батури, давая понять, что дискуссия окончена. — Я пробудил тебя раньше, чем ты сама того хотела, поэтому не говори о веках в калейдоскопе снов. Это твой выбор. Я призвал тебя не для перебранок. Нашему роду нужна твоя помощь. И он либо получит ее, либо заставит тебя спать вечно — в другом теле или без него. Твое слово.

— Мальчик возмужал? — съехидничала вампиресса. — С каких пор ты держишь слово за весь род?

— С недавних, — коротко ответил Клавдий. — Я жду ответа, и у тебя не так много времени для размышлений.

Алекто оценивающе посмотрела на удивленных, испуганных, но не потерявших горделивой осанки вампиров. Высшие, они лебезили перед Клавдием, боялись его.

Могущественной вампирессе не понадобилось много времени, чтобы выудить из памяти советников недавние события.

— Снова убийства? — ужаснулась она.

— Цеховой брак, — бездушно ответил Клавдий, все же пряча смущенный взгляд. — Добиваясь высших целей, низшими приходится жертвовать.

— Ты не изменился, — ненавидяще прошептала Алекто.

— И ты прекрасна, как раньше, — выговорил Клавдий и, схватив вампирессу за шею, впился в холодные губы горячим, страстным поцелуем. И Алекто ответила взаимностью, рука скользнула по плечу, скрылась в густых смоляных волосах вампира.

— Хватит! — отдернулась вампирша от Батури, чувствуя на губах манящий вкус поцелуя, но приглушая охватившее желание. — К делу. Еще не все Спящие пробудились.

— Алекто, я скучал по твоему темпераменту, — улыбнулся Клавдий.

— Не стойте, истуканы! Поспешите, вас ждут великие дела! — высокопарно провозгласила Алекто, окидывая взглядом застывших советников.

Высшие несколько секунд стояли без движения, но, заметив побуждающий к действию взгляд Клавдия, нехотя сошли с пьедесталов. Чередой поплелись из комнаты одного Спящего в покои следующего, чтобы оторвать от «долгой дороги» нового соплеменника.

— Де Гиро. — Клавдий схватил Хранителя за руку: — Когда пробудите остальных, веди всех в Зал Крови, и не забудь скрижаль.

— Что ты удумал?

— Выполняй приказ, и ты своими глазами увидишь то, чего я добиваюсь.

Де Гиро пошел вперед, скрываясь во тьме подземелья. Клавдий несколько минут стоял без движения, глядя вслед Хранителю. Батури добился-таки, чего желал.

Теперь он Глава Ордена, но насколько долго вампиры будут под его властью? С воскрешением Каэля все права перейдут ему. Но Клавдий не сожалел, потому что он раб, а Каэль не обременен магией Хозяина и сможет противостоять Арганусу.

Главное, чтобы все удалось. Главное, чтобы пророчество оказалось глупой бредней — в чем Клавдий с каждым мгновением сомневался все больше, — и чтобы Перворожденный не стал для лича еще одним шагом к «власти над миром». Главное, чтобы игра стоила свеч, а результат — труда.

Проводив де Гиро, Батури посмотрел на вампирессу и позволил себе улыбнуться: как бы ни прискорбны были реалии…

— Результат оправдывает средства… — тихо прошептал, прижимая к себе вампиршу.